В добрый путь отправляется странник.
И пусть ночью в извилистых тропах
Видит странник счастливые сны.
Этой ночью волшебным и странным
Будет всё в обрамленьи луны.
Всё уснет в мечтаниях робко.
С каждым шагом оформленней сказка.
Ветер. Путник устало спит, с радостью.
Он проснется с началом зари.
Свет коснется с любовью и лаской.
Что там ждет? Другие миры….
Пусть весь путь покроется благостью.
Сколько я себя помню, у меня всегда была непослушная тень, и она доставала мне массу хлопот. Я не мог выходить на улицу, потому что моя тень меня не слушалась: то она отставала от меня на один шаг, то, наоборот, убегала на один шаг вперед, а иногда и вовсе корчила рожицы мне или прохожим. Спасало меня то, что люди не видели ее (поэтому я еще в детстве понял, что люди мало что замечают, кроме самих себя и своих проблем). В такие мгновения я благодарил Бога за то, что тени не умеют говорить, не умеют слушать и думать.
Но однажды, когда мне было около семи лет, со мной произошел ужасный случай: ночью, пока я спал, моя безобразная тень оторвалась от меня и наверняка сбежала бы, если бы не закрытая форточка и прикрытая дверь. Когда я наконец проснулся, то увидел, что тень загнанным зверем сидела в верхнем углу комнаты и с ненавистью на меня смотрела. Помню, мне стало страшно, и я чуть было не закричал.
Родители пригласили старую бабку-целительницу. Она зашла в мою комнату, оглядела меня сурово, а потом, прочитав заклятье, с легкостью поймала тень, схватив ее за ногу. Тень стала нещадно колотить старуху, но ведь тени бесплотны, и старуха только смеялась, а потом подозвала меня, моих родителей и заговорила своим скрипучим, словно дверь с проржавевшими петлями, голосом:
– Я отдам вам тень, только сначала послушайте, что я вам скажу. Как вы могли убедиться, тени действительно живые. Там всё, конечно, сложнее, но я буду говорить очень просто. Тени живые, они двигаются. Дети, в том числе и ваш ребенок, видят это. Но общество заключило договор, по которому мир нужно было предельно упростить, и каждого с детства насильно принуждают к принятию договора. Вы стали частью системы, ваш ребенок – нет. Чем духовнее человек, тем спокойнее его тень. И напротив, чем беспокойнее тень, тем меньше внутри гармонии. Вашему ребенку выпала великая удача: избавиться от дисгармонии. Он еще юн, и у него мало связей с тенью, мало поводов для беспокойств. Он чувствует безусловно и может радоваться просто так.
Я ничего тогда не понял. Годы спустя я осознал, что и родители ничего не поняли.
– И что же вы хотите от нас? – спросил мой отец.
Старуха внимательно посмотрела на меня.
– Подумай, мальчик, я могу не возвращать тебе тень, и тогда ты будешь хорошим человеком. Ты хочешь быть хуже?
Я молчал, а моя мать сказала:
– Ему придется быть белой вороной.
– Его тень особая. Она слишком беспокойна. А значит, в зачатке всё есть в вашем ребенке. Жизнь будет непредсказуемая.
Родители посмотрели на меня, намекая на то, что же выбрать; я отказался от предложения старухи. Тогда она прочитала еще одно заклинание, и невидимые путы привязали тень назад..
– Теперь она будет тебя слушаться. Только предупреждаю: рано или поздно она может добиться своего, ибо нельзя удержать то, что рвется на свободу. Поэтому всегда спи с закрытыми форточкой и дверью.
Колдунья ушла. А я наслаждался тем фактом, что я как все, а все – как я. Моя тень наконец меня слушалась и в точности повторяла даже самые нелепые движения; иногда я замечал, как она на меня смотрит: боязливо, со страхом. Я улыбался и пытался с ней заговорить: я хотел с ней подружиться. Иногда, когда я ложился спать, мне казалось, что тень готовится к прыжку, и тогда я еще раз проверял, плотно ли я закрыл дверь и форточку.
Постепенно я рос, как растет время, и достиг двадцати лет. У меня была уже своя квартира, на которую однажды я привел гостью. Пока я был в душе, она открыла форточку. Когда я пришел, мы долго и страстно занимались любовью… Потом, поглаживая ее волосы, я спокойно уснул, а ночью ей вздумалось открыть окно.
Наутро…
Я дико и громко кричал и чуть было не убил несчастную девушку, которая даже ничего не поняла. Мне казалось, я слышу смех своей тени, вижу ее след и чувствую ее запах… Но не слышу, не вижу и не чувствую ее самой.
Я отправился к той бабке-колдунье. Ее лицо являло одну большую морщину, а взгляд высох и стал совсем непроницаем. Она посмотрела на меня, прищурилась и, видно, узнала, потому что уголки ее тонких синих губ дрогнули; посмотрела вниз, и я услышал ее скрипучий, запомнившийся с детства голос.
– Что ж, я знала, что это случится, – сказала она, даже не дав с ней поздороваться, словно это был незаконченный разговор, словно мы расстались только пять минут назад. – То, что заковываешь в цепи, непременно освободится. Твоя тень уж очень сильно не хотела быть тенью. – Она усмехнулась и посмотрела мне прямо в глаза. – Итак, это случилось, и ты пришел ко мне.
– Да, пришел. И вы узнали меня.
– И ты хочешь, чтобы я вернула ее.
– Да… Или хотя бы помогли мне вернуть ее.
Она засмеялась словно стервятник, а потом пальцем показала мне на стул. Я сел, а она…
– Ох, и зачем тебе эта тень, скажи? Я еще тринадцать лет назад знала, что твоя тень сбежит. Ты до сих пор хороший человек, почти что ребенок, так что остановись!
– Мне без нее все хуже и хуже. Словно руки нет.
– Потому что ты изменился. Ты стал видеть во всем причину и радоваться не просто так. Счастье ушло от тебя… А ведь я предупреждала. Дети все легче переносят. Ну и прослыл бы ты человеком-без-тени, что с того?
– Помогите мне.
Она вздохнула.
– Хорошо, я помогу тебе, молодой и глупый юноша, хотя это и может быть опасно. Помогу, раз уж втянулась в это тринадцать лет назад. Найти я ее не смогу – таких заклинаний у меня нет, да и силы уже не те и разбиваются стеклами о железные преграды. Однако подарю тебе то, чего тень не знает: я подарю тебе зрение, ведь вы, люди, видите не то, а все другое, другое! Ты увидишь ее след, который жарким пламенем будет слепить твою память. Но помни, чем дольше ты будешь без тени, тем больше ты будешь отвыкать от нее. А под конец, если ее не будет слишком долго, ты совсем перестанешь в ней нуждаться, став цельной личностью, и тогда тебе нужно будет забыть о ней. Однако если ты все-таки найдешь ее и поймаешь, то приведешь ко мне. – Тут она лукаво улыбнулась: – Я буду жить еще долго, и, пускай в моих глазах сидит старая-старая осень, зима еще не скоро. Да и эта чертовка переживет всех и вся, кажется.
Я сидел, а она варила зелье. Сварив, она отдала это зелье мне, и, когда я уже хотел уйти, сказала:
– Тень всё равно предопределила всё. Хотя и не в ней дело. Жизнь твоя будет беспокойней самой беспокойной жизни. Помни, мы – это не то, что нас окружает, мы – это наши мечты. Самые заветные.
Я рассеянно кивнул и побежал к себе домой. Девушки уже не было – видно, ушла. Зайдя в комнату, я запрокинул голову и выпил…
Я закричал и упал на пол, потеряв сознание. А потом, придя в себя , совсем обессилевший, поднялся, и… удивленно огляделся… Мир стал другим, совсем другим. Тени в нем кричали, нюхали; они смотрели на меня, и в их глазах читалась только ненависть.
Среди этой вакханалии я увидел единственно четкие и ясные следы своей тени. Они огненно-красными пятнами беспорядочно покрывали мой пол, потолок, стены, а потом приблизились к окну и скрылись за форточкой. Я подбежал к окну и глянул вниз: следы тени спиралью спускались до земли и покрывали весь двор, словно бы тень не могла поверить своему счастью. Я взял деньги и побежал на улицу.
Во мне еще теплилась надежда догнать ее и здорово ей поддать. Однако моя тень оказалась умнее: пробежав несколько минут вдоль ее следов, я с ужасом обнаружил, что ее радость кончилась и она уже целенаправленно к чему-то двигалась.
Я корил себя за наивность и мчался по венам того, что глупо звалось городом. Теперь я видел то, чего раньше не видел, и обходил то, через что раньше переступал, не думая… тени живых существ и тени мертвых: старых, снесенных домов, деревьев, которые когда-то были срублены. Они смотрели на меня, показывая тем, что называется пальцем, и дико смеялись. А я оббегал их, чтобы они не испачкали меня своей злостью.
Я видел Зависть, Радость, Гнев, Любовь… Все они с таким же удивлением смотрели на меня и удивленно провожали взглядом.
Я пробежал весь город и увидел прямой след, тянущийся за горизонт. Не имея сил, я все же побежал дальше.
Я мчался за тенью, а силы покидали меня, словно песок ладони. Пот лился рекой, я медленно высыхал. Я бежал весь день, пока, обессиленный, не упал на землю и не уснул. Всю ночь мне снились кошмары.
Проснулся я, когда еще солнце не встало. Мне жутко хотелось есть; поэтому, увидев куст с ягодой, я сразу же обобрал его и двинулся дальше. А потом…
Я бежал и бежал, считая закаты и определяя дни; но вскоре я потерял счет времени.
Мои глаза привыкли к тем образам, которые мне открылись, и я стал видеть так же, как и раньше, хотя, наверное, нет: теперь я видел все. Дикие животные, – будь то тигр, кабан, волк, – обходили меня стороной. Они видели, что я другой, и в их глазах читался страх. Именно это и помогало мне добывать пищу: всякие мелкие твари, завидев меня, впадали в оцепенение, и мне оставалось только протянуть руки.
Постепенно я все меньше нуждался в пище и даже в воде, словно переставал жить и сам становился лишь тенью. Однако кожа имела здоровый цвет, взгляд был ясен, а во взорах теней окружающего мира было столько же ненависти, что и раньше.
… Моя тень же сходила с ума. Словно назло, она проходила сквозь деревья, топталась по их теням или по теням давно умерших деревьев.
Однажды я достиг Москвы. Была уже осень, а это означало, что я бежал пять месяцев. Я похудел, оброс, – моя борода была мне по грудь, – одежда превратилась в жалкие лохмотья, а ботинки я выбросил давным-давно.
Я шел по широким улицам, а на меня смотрели Ужас, Презрение и Улыбка человеческих глаз; сам я настолько отвык от жужжания города, что иногда закрывал уши.
Я бежал из Москвы прочь; выбравшись, долго не мог отдышаться, а когда наконец отдышался, побежал вновь.
… Мимо меня проходили города, красоты которых меня не трогали, деревни или всего лишь люди, и они были для меня звездами на небе, травой на земле и болезненным напоминанием о прошлой жизни. Для них же я был кем-то, кого они могли бояться, немного презирать или же просто над кем они смеялись.
Проходя мимо городов, я многое понимал: Зависть, Ложь, Лицемерие, – все эти низкие качества стали неизменными атрибутами человеческой жизни, я видел их повсюду, за спиной чуть ли не каждого человека.
Я практически пересек Землю вокруг света. И однажды материк кончился…
… Я стоял на берегу моря, а волны омывали мои грязные стопы. Закат ослеплял меня, но я был слеп с самого своего рождения, а потому закат не причинял боли. Следы тени, от которых уже болела голова, шли по воде к самому горизонту.
… не догнал…
Закричал. Упал на колени. Зарыдал…
Я построил плот, весла, сделал пику, а потом, поклонившись Богу, земле, своему далекому дому, оттолкнулся от берега…
Сколько прошло времени? Я плыл и плыл, а горизонт все отдалялся. Я научился есть рыбу с чешуей, научился утолять жажду морской водой, научился плыть среди бушующих волн, побеждая океан.
Я много раз спрашивал себя, зачем мне она. Я так давно ее не видел, что уже отвык от нее, однако пустота в душе не давала покоя, она грызла мое сердце и сводила с ума. Хотя бабка говорила, что я стану лучше…
Но, не переставая грести и ночью, я так часто видел совсем чистое – от горизонта до горизонта – небо, с крупными звездами и яркой луной. Я знал, что это зовется красотой, однако не чувствовал ничего. Тень забрала самое главное – умение восхищаться прекрасным… Мне было одиноко, и я не знал, что делать со всей этой красотой.
Плывя, я видел призраки-тени утонувших кораблей, наполненных золотом. Я преодолевал острова, целые земли, следуя за своей тенью, и однажды я пересек горизонт...
… Это было странно… Я вдруг неожиданно почувствовал непонятное тепло, почти жар, в глаза ударил яркий, ослепительный свет, так что я закричал, а обернувшись, я увидел, как небо смыкается с гладью воды – моего неба и моего океана…
А впереди все было другое – небо зеленого цвета, океан –синего-пресинего; даже солнце было красным.
И тут уж я подумал, что наши тени знают все – в противоположность нам, не знающим ничего. И уж наверняка тени всегда презрительно хохочут над нами, хвастающимися своим превосходством над всем миром. Человек оказался еще более глуп, чем я предполагал. Ничего не зная, он выдумывает то, что способен освоить его разум.
А еще я подумал, что животные тоже знают об этих – других – мирах, но для них эти миры стол же обычны, как наш.
Я продолжал плыть дальше, жуя форелеобразную рыбу, которую я научился ловить руками, с мягким мясом и мягкой чешуей. Мой рот огрубел; язык, небо, щеки и даже десны покрылись жесткими мозолями, так что эта пища казалась мне манной кашей. Вода была сладковатой, так что в первые дни я не мог ее пить.
Спустя две недели я наконец достиг земли. Меня уже встречали обитатели здешнего мира. Ступив на землю, я чуть было не упал: я не стоял на твердой поверхности уже около четырех месяцев.
… Я пожимал их длинные руки, целовал их сухие щеки и смотрел в эти большие глаза цвета их океана. Они были моего роста и моего телосложения, так что я с успехом снял с себя лохмотья и одел просторное платье с кафтаном.
Они спросили меня, кто я есть и откуда. Я сразу же их понял, хоть и не знал их языка. Я попытался им ответить, однако язык плохо слушался: я не разговаривал ни с кем уже более года.
– Я… я тот… Я тот… кто приплыл…с земель за горизонтом…
Вдруг кто-то ткнул пальцем вниз, и все закричали.
– Ты, ты, ты! Ты – Человек-без-тени!..
Я сознался в этом и сказал, что ищу ее. Я смотрел на них и видел тех же Зависть, Ложь, Лицемерие…
Они предложили мне отдых и позвали в город. Следы тени шли туда же, так что я согласился и пошел за ними. Я смотрел на их круглые и треугольные дома и ни о чем не думал. Меня помыли, и вода много часов лилась с меня черной; меня постригли и побрили, и девушка собралась из моих волос сшить себе ковер; затем меня накормили, и я никогда не получал такого наслаждения от пищи.
Затем мне дали женщину, и я понял, что нет ничего совершеннее женских форм, а страсть – это дар Бога.
На следующее утро я рассказывал правителю про свой мир, и он слушал, а в благодарность рассказывал про этот...
Они предлагали мне богатство, лучших наложниц, однако я отказывался, потому что чувствовал себя лишним среди этих приторных красот.
Они дали мне лошадь, они просили вернуться, но я знал, что не вернусь сюда никогда.
Я скакал и проскакал очень много, однако мне было сложно управлять конем, к тому же он наступал прямо на тени, что злило меня. Лошади слишком тесно связаны с людьми: как и люди, они многое не видят и не понимают. Я убил коня, утолил его кровью жажду, а его мясом – голод. Вскоре я понял, что двигался быстрее один, потому что моему коню требовался отдых и сон, чего уже много месяцев не было у меня.
Примерно спустя две недели, как я покинул город, я прибыл в город другой. Я двигался очень быстро, однако вести несутся быстрее, и свету не дано их перегнать, так что меня встречала толпа любопытных.
–Человек-без-тени! Человек-без-тени! – кричали они, а я делал вид, что улыбался, хотя на самом деле выглядывал среди всей этой массы следы той, что давно уже стала моей мечтой.
Я не слушал их крики, но один вопрос заставил меня обратить на них внимание.
– А где твоя лошадь? – спросили они.
Я растерялся, а одна старая женщина посмотрела в мои слабые, никогда не умевшие лгать глаза, показала на меня пальцем и зашипела.
– Ты убил свою лошадь! Ты ел ее мясо! Ты пил ее кровь!.. Ты проклял свой подарок и нас в том числе!!!
Стража схватила меня, а я настолько был в шоке от того, что кто-то посмел и сумел прочитать мои мысли, что совсем не сопротивлялся, а когда начал, то было уже поздно.
– Нет! – кричал я, но бесполезно.
Меня куда-то вели, а следы тени, которые я видел даже во сне, наконец отдалялись от меня, как горизонт от солнца. Я старался запомнить дорогу, которой меня вели, чтобы суметь вернуться.
Меня привели к зданию из некрасивого черно-красного цвета, завели внутрь. Коридор, весь исписанный, очевидно, законами, вел нас вниз. Он освещался факелами, однако их свет не убивал темноту, а нещадно загонял ее в углы.
Бедная, бедная темнота!..
Но, – к своему удивлению, – я вдруг обнаружил, что вижу ее насквозь: я видел каждую букву слова закона, я видел даже мельчайшие трещинки на стене.
Меня привели в одно помещение. Там горел камин. Рядом сидел старый лысый мужчина со скрюченным, как у орла, носом.
– Что, новый заключенный? – раздался его голос, словно проскрипела проржавевшая петля, и я вспомнил старую бабку-колдунью.
– Да, – ответил один из стражников.
– И что он сделал?
– Обругал наши традиции.
Старик хмыкнул, встал. Подошел к камину и вытащил оттуда раскаленный докрасна железный прут. Стражники сняли с меня кафтан, разрезали рукав и оторвали его от платья.
К своему ужасу я все понял и отчаянно засопротивлялся, однако меня ударили по голове, и я чуть было не лишился сознания.
– Как твое имя? Как твое имя? – спрашивали они у меня, но я ничего не мог сказать.
– Да плевать! – махнул один рукой. – Как его кличут?
–Как-как? Человек-без-тени он!
И я увидел, как старик, держа раскаленный прут щипцами, поднес его к моему плечу. Запахло паленым мясом – мною.
Однако я почти не чувствовал боли. Мало того, она была мне даже приятна, как прикосновение пуха, – настолько я отвык от нее.
А потом меня ударили, и я потерял сознание.
Очнулся я оттого, что меня кинули на пол, всего оплеванного их злостью и презрением. Кожей ощутил приятную прохладу и сырость. Огляделся. Ни окон, ни свечей, – ничего, что могло бы принести свет, соскучься я по нему.
Я знал, что меня отсюда не выпустят и что мне предназначено здесь умереть.
Умереть!.. Глупо, напрасно!.. Все было зря… Я ведь и тень-то свою даже не нашел, будь она проклята!..
И я не увижу свой дом…
По моим глазам покатились слезы. Я посмотрел тьме и теням в глаза. Они были проткнуты прутьями моей темницы по вине слепого человека, и я искренне попросил у них прощения – в мыслях, конечно, потому что давно разучился говорить.
Но темнота неожиданно улыбнулась мне, так что с ее щек полетела пыль, и в ее огромных печальных глазах отразилась вечность.
– Что, сидишь? Как и я, ты обречен провести здесь всю жизнь. Вот только ты умрешь, и ко мне приведут другого, а потом третьего. И ведь ты уже не первый, а десятый, сотый, тысячный…
Она, наверное, не догадывалась, что я вижу ее и слышу ее, потому что смотрела мне в глаза и шептала у самых ушей. Тьма и тени не умеют читать чужие мысли.
– Здравствуй, – сказал я мягко. – Я знаю это. Я скорее всего умру от чумы или от проказы, а может, у меня будет туберкулез. И я не знаю, какая из этих смертей лучше.
Она удивилась:
– Ты видишь меня.
– Да.
– Откуда у тебя этот дар?
– Одна бабка подарила мне его, чтобы я нашел свою тень. Я искал ее в своем мире, но ее следы вели сюда, и вот я пришел. Она нужна мне, эта тень. – Я вздохнул.
– Я знаю про тебя. Мне рассказывали о тебе ветра.
– А ты знаешь, почему мне так плохо без нее?
– Знаю.
– Бабка сказала мне, что я разучился видеть красоту, я не целостен. Я не умею радоваться.
– Продолжай.
– А тени неспокойны тогда, когда хозяин неспокоен.
– С возрастом человек в совершенстве овладевает искусством беспокоиться из-за ерунды, и его покидает состояние беспричинной радости. Чтобы наслаждаться красотой, никто не нужен, но люди считают, что лишь рядом с кем-то они что-то из себя представляют. Твоя тень – это вся твоя ложь, всё твое прошлое.
Я молчал.
– Помоги мне вернуть ее.
– Нет. Твоя тень слишком беспокойна. Она посмела восстать против принятых порядков. Никто из теней с ней не разговаривает, все ее гонят, и она вынуждена быть изгоем.
Я усмехнулся. Неожиданно мне стало жаль свою тень. Я хотя бы не был одинок…
Неожиданно тьма вздохнула:
– Но и ты слишком беспокоен. Разве кто-нибудь отправится в столь безумное путешествие? Конечно, тебе опасно ее искать, но тебя уже пытались остановить, и безуспешно. Ах, как жаль, как жаль. Мне так не хочется… Ты мой первый собеседник за тысячи лет, но, видно, мне суждено молчать всегда. Поднимайся. Я выпускаю тебя не потому, что поддерживаю твои поиски, но я знаю, что ты всё сделаешь по-своему.
Она встала, отошла в сторону, и там, где она только что была, появился проход. В глаза мне ударил свет садящегося за горизонт солнца, от которого я уже успел отвыкнуть,
и сияние ослепительного изумрудного неба.
– Спасибо. – Я вышел на улицу и повернулся к ней. – А ты почему не уйдешь? Тогда ты не будешь одна.
– Я вечный узник.
– Но ведь ты можешь уйти в любой момент.
Она улыбнулась:
– Если тьма уйдет из тюрьмы, это будет уже не тьма, не так ли?
Я постоял, а потом нерешительно поднял руку:
– И еще один вопрос. Почему у тени такие огненно-красные следы? Почему огонь?
– Ой, какие глупости спрашивают люди…
Я пошел назад и не оглядывался, когда за моей спиной послышался скрип, а лишь смотрел на заходящее солнце и понимал, что это жестокое око видит все и уж точно знает, где гуляет моя тень.
Подумалось, что солнце едино на все миры и оно мой единственный спутник.
Я опустил глаза на руку – узнать, что же на ней выжжено. Неаккуратно и отвратительно на мир смотрела надпись – Человек-без-тени, – мое новое клеймо, от которого я так стремился убежать с самого детства и которое не уйдет от меня теперь уже никогда.
Вдыхая чистый воздух, я понял, что у меня теперь другое имя.
… Человек-без-тени…
И я отправился в путь.
Я быстро нашел то место, где меня схватили, и двинулся дальше. Солнце уже село, так что мне никто не мешал. Я спокойно бежал, и ни одна тень не стояла у меня на пути; они лишь смотрели на меня и улыбались. Я без труда покинул город, а горящие следы тени освещали мне путь, даже если бы я бежал с закрытыми глазами.
Я больше не заходил ни в один город этого мира. Тень мне была дорогА, но жизнь была еще дороже. Я обходил все эти города стороной или же дожидался ночи, чтобы незамеченным проникнуть туда и вновь испытать наслаждение от страсти и обладания. Я порвал платье, чтобы закрыть клеймо от слишком умных и прозорливых глаз; сделал набедренную повязку, чтобы было удобно бежать. Моя спина оставалась голой, потому что уже давно не боялась палящих лучей солнца.
… Я все бежал и бежал и уже совсем разучился ходить. Заросли жестоко хлестали меня, и постепенно мое тело огрубело. Ноги давно стали тверже алмаза, и мягкая трава сразу же грубела под ними.
Однажды, в горах, меня настигло страшное чудовище. Оно вылезло из глубокой пещеры и напало на меня. Своим гигантским щупальцем спрут сжал мое тело, однако я зубами впился в его нежную плоть, совсем не похожее на чешую, и стал есть. Оно взвыло, бросило меня на камни, но камни только беспомощно и со звоном отлетели от моего тела, а я, почувствовав сладкую боль, бежал прочь, а изо рта и из носа текла кровь.
Я переплывал моря вплавь, гадая, где может быть моя тень, настигну я ее и настигну ли вообще? Волны нещадно били меня, пытаясь сбить с пути, но я стал слишком тяжел.
А однажды позади оказался еще один горизон… Я больше не скрывал своего имени, я снял с руки повязку и везде открыто и неизменно отвечал:
– Я Человек-без-тени…
Они сразу оставляли меня, забывая обо мне навсегда. Я таял перед их глазами, чтобы не мозолить их память своим присутствием. Я проходил мир за миром… Я видел тысячи смертей, многие умирали на моих руках. Иногда я плакал, и боли моей не было предела, а иногда просто смотрел этому созданию в глаза – потому что стал понимать, что такое вечность. Я убивал, если кто-то переходил мне дорогу. Для кого-то я творил добро, для кого-то зло; я был другом и врагом, я был богом и дьяволом. Иногда я являл собой справедливость, но чаще наоборот. Меня любили, но и я любил. Я прокрадывался ночью в город и обладал божественными женщинами. Порой они просили меня остаться, но я подобно ветру уходил.
Я научился видеть прекрасный облик Любви и ужасный облик Смерти…
… И везде и всюду я был Человеком-без-тени.
… А однажды… следы моей тени закончились…
Они заметно тускнели, а потом исчезли вообще. Я протер глаза, думая, что потерял дар бабки-колдуньи, однако я видел теней этого мира, что означало обратное.
И я понял… Моя тень сумела избавиться от самой себя. Она стала чем-то другим
Что она открыла для себя на этом пути?..
Мне стало страшно; давно забытый холод пробежал по моему телу; но, несмотря ни на что, я решил продолжить свои поиски; я предполагал, что тени мне помогут найти ее.
Моя тень шла на запад. Значит, и мне туда следовало идти.
Слепец пошел дальше. Отчаяние придало мне сил, и я бежал так, что обгонял летящих птиц. Я спрашивал у обитателей призрачного мира о своей тени, но взамен слышал только пустоту. Они молчали, а их пустые глаза сверлили меня спокойствием и равнодушием.
Миры стали мелькать перед моими глазами как люди; я видел миры, где дождь шел снизу вверх. В тех мирах все люди ходили на руках – даже женщины, даже дети и старики, и плечи и руки у них были огромны, особенно у женщин. И мне, чтобы не отличаться от обитателей этого мира, пришлось ходить и научиться бегать вниз головой. Мои руки стали железными: я мог ломать деревья в своих объятиях.
А потом я достиг мира, где понятия Вода и Время поменялись местами. Годы здесь являли собой промежуток между дождями и, естественно, составляли разную величину. Люди жили здесь до ста тысяч лет, а с небес на людей желеобразными каплями падало время. Каждый раз после дождя повсюду были лужи; лужи коровьей лепешкой падали на землю. Достаточно было коснуться рукой этой воды, чтобы в тот же миг кожа на руке стала более молодой или, напротив, более старой. Жители этого мира представляли собой смесь прошлого, настоящего и будущего; я видел людей с лицом старика и телом ребенка, пятилетних малышей с морщинистым лицом и грубой кожей рук. Дни и ночи – то, что звалось у нас временем, – их совсем не старило; поскольку стоило лишь чуть-чуть подождать, чтобы утолить жажду, жители этого мира никогда не хотели пить.
Не хотел пить и я; я все время старался не замочить себя в воде, хотя порою испытывал искушение стать моложе; а эти люди даже не понимали, каким сокровищем они обладали, и они совсем не хотели жить вечно: разве сто тысяч лет не являет собой в каком-то роде вечность?
Я прошел этот удивительный мир, не полюбив и не вкусив ни одной женщины. Сам я носил хламиду, и никто не узнал, что я совсем на них не похож, однако, я думаю, они не посчитали бы меня красавцем. Им неизвестно осталось мое имя и мое проклятье. Я остался для них незамечен – я никого не убил, а прошелся слабым ветерком по их землям.
А потом я видел такие миры, по сравнению с которыми все прошлые казались обычными, и я понимал, что вся моя жизнь дома, казавшаяся теперь далеким сном, была иллюзией… Погруженные во тьму или окутанные светом, они казались мне ужасом или сказкой… Я встречал миры, где даже солнце было черным, где земля представляла собой полурасплавленное вещество; я видел мир, где чувствовалось вращение земли, и порой я ощущал, что бегу вниз головой, отчего моя голова начинала кружиться; я видел прекрасный мир, который можно было бы назвать раем: чудесные леса покрывали плавные изгибы холмов, повсюду слышалась дивная музыка, а небо даже ночью излучало мягкий свет… Всюду за мной следовало мое одиночество…
Интуиция и приобретенная сила спасали меня, когда, казалось, смерть уже захватывала мою душу. Мне встречались гигантские твари, которые были способны пожирать целые города, острова, летать в небе и изрыгать кислоту и которых я убивал. Я бежал и бежал, теряя счет пройденным мирам…
… И вот однажды… я решил вернуться назад…
Я стоял, не решаясь сделать шаг и чувствуя, что сил бороться уже нет. А в ушах звучали слова бабки-целительницы, смысл которых я начал понимать лишь сейчас, многие годы спустя…
«Помни, мы – это не то, что нас окружает, мы – это наши мечты…»
С обрыва скалы я глядел на море. Солнце вставало, золотом осыпая восток, небо светлело.
Я восхищался красотой.
Я понял, что стал целостным. Я просто радовался, и мне никто не был нужен, чтобы наслаждаться. Меня не пугала внутренняя пустота. Я был не внутри, я был снаружи: в море, в солнечных лучах, в небе, в ветрах, в траве, – во всем.
Что стало с тенью? Важно ли знать ответ?
Я стал легким.
Я улыбнулся и медленно пошел назад. Мне наконец уже не нужно было спешить, и я мог насладиться тем, что меня окружало, – я сам не заметил, сколько же чудес я оставил позади. Сердце чувствовало давно забытый покой, и пускай мне было горько от осознания поражения, я хотел кричать от счастья.
Я желал лишь одного – увидеть свой дом; мне было жалко, что я так напрасно потратил все эти десятилетия ( хотя напрасно ли? )
А потом я побежал и бежал без перерыва, окрыленный своей свободой, много-много недель, обходясь без сна, без еды и воды. Я безжалостно убивал тех, кто вставал на моем пути. Из своих волос и бороды я сплел себе одежду, и она дарила мне тепло.
Без страха заблудиться я шел назад: мой путь был выжжен в памяти каленым железом, и даже закрой я глаза, я все равно увидел бы его сквозь веки. Я шел назад, и меня встречали те, кто меня любил и ненавидел; сам я не был способен ни на то, ни на другое, поэтому оставался равнодушен и к мольбам, и к проклятиям, видя перед собой лишь свой дом…
Я с усмешкой смотрел в лицо опасностям, и уж точно меня не могли испугать огромные твари…
Однажды ночью, когда мне снился мой дом, я проснулся от слабого шепота и увидел почти забытое лицо. Это была темнота, которая однажды спасла меня.
– Ты видел многое, – сказал она своим мягким голосом, в котором можно было раствориться.
– Да.
– И ты не нашел ее.
– Нет. И я иду домой. А ты ушла из своего заключения.
– Я решила покинуть ту темницу, что меня держала. И решила отправиться на запад, к Богу. Мне так много нужно у него спросить.
– Значит, в твоей темнице появился свет? – улыбнулся я.
– Да, – улыбнулась в ответ темнота. – Пойдем со мной.
– Нет. Я все равно приду к Нему, только другим путем. И тогда я смогу задать все вопросы, которые меня мучают. А сейчас меня ждет дом…
Мы проговорили с ней всю ночь; она шептала мне сказки, а я наконец мог спать, как ребенок; наутро мы навсегда с ней расстались…
Я шел назад, и однажды я пришел в тот мир, который мне хотелось именовать раем. Так хотелось в нем остаться отдохнуть, но… Я не привязывался. Я был счастлив в своем странствии.
В этом раю я наконец понял, что есть зло и что есть добро, и мне за многие поступки стало стыдно и больно.
Спрашиваете, почему я шел назад? Старуха с осенними глазами звала меня. я так много хотел у нее спросить.
Чем меньше оставалось миров, тем больше я хотел увидеть свой и тем нетерпеливее я мчался назад. Дом мне снился почти каждую ночь, а сам я напоминал измученного жаждой человека, увидавшего стакан воды…
А потом наконец, я достиг того мира, где Человека-без-тени проклинали. Я ограбил купца и приобрел себе платье, кафтан и обувь, и меня не сумели узнать, хотя я и не боялся людей. Я обходил города, если мог, а если нет, то проходил через них ночью. Достигнув берега океана, я скинул с себя одежды и поплыл.
В вскоре я переплыл горизонт… А когда увидел небесную лазурь, желтое солнце и темно-синий океан, то заплакал… Я плыл по беспокойному океану и плакал, и мои слезы смешивались с его водами.
С огромной скоростью, я плыл около месяца, пока наконец не достиг земли. Меня приняли добрые люди и привели к себе домой. Они спросили мое имя, и я назвал его, достав из бездны воспоминаний, хотя оно уже давно не было моим. Я спросил у них, какой сейчас год, а когда услышал, долго не мог прийти в себя.
… Меня не было пятьдесят два года…
Они привели меня в порядок. Я долго трогал чистую выбритую кожу, мягкие короткие волосы и все не мог отвести взгляда от зеркала: я так изменился, так изменился… Они напоили и накормили меня, и я понял, как же соскучился по этой пище.
А потом я двинулся в путь – бегом, как всегда. Однако что значит для человека материк, если он пробегал целые миры?
… Я долго стоял возле своего города, а затем медленно пошел к бабке-целительнице. Я думал, она удивится, однако она даже бровью не повела, будто я ушел от нее пять минут назад; она лишь обняла меня, расхохоталась, и я увидал в ее глазах слезы… И слабость… Слабость обычной старой женщины, в глазах которой теперь жила зима.
– Вы знали это с самого начала, так?
– Да… Но этот путь ты избрал сам в далеком детстве. А теперь расскажи мне все, что ты видел…