Немного удачи, вдохновения...

Ирина Ману
Когда – то она приходила ему во снах.
Он просыпался встревоженным.
Долго лежал на скрипучей кровати, прикрытый стареньким, лоскутным одеялом.
Иногда вставал, садился на широкий подоконник зарешеченного окна чердака ( хозяин давно поставил решетку, ему надоело объясняться с полицией почему его обнищавшие постояльцы выбрасываются из окна ) и смотрел на зареванные окна, слушая шум торопливых шагов дождевых капель по крыше и мелодичный звон наполняющейся посуды ( хозяин совсем позабыл о дырявой крыше ).
Лунными ночами он глядел на звезды и считал себя вполне счастливым:
-- Немного удачи, вдохновения мне бы не помешало.
Эти слова он говорил вслух, имея на ужин кусочек хлеба и кувшин холодной воды. На дрова или приличную одежду денег не было, но он не унывал, считая, что у него все впереди.

И однажды к нему пришла она.
Сначала даже не поверил, что мечта вот так просто может осуществиться.
Он обнял ее.
Она не отодвинулась.
Ей было зябко.
Тогда он предложил немного вина и галету.
Ему сегодня повезло: напечатали небольшой стих.
Начинающему поэту заплатили крохи, но он был безмерно горд и счастлив.
И пусть вино было дешевым, а галета настолько ссохшейся, что, только размочив в вине можно было скушать, девушка с удовольствием согласилась поужинать с ним.
Поэт воспарил душой к вечерним небесам.

На вид анемичная девушка от выпитого вина похорошела.
Ее щечки зарумянились, а глазки заблестели.
Поэт согрел ее тонкие пальцы своим дыханием.
Поздно ночью она спала, укрытая лоскутным одеялом и его рваным пальтишком, а сам он лихорадочно писал строчку за строчкой стихотворения, освещаемый нежным лунным сиянием.
Яркие звезды удивленно взирали на него и тактично качали головами:
-- Да, он талантлив.
А поэт только шептал, дыша на замерзшие чернила: « Немного удачи, вдохновения мне бы не помешало бы ».

На удивление, после той ночи, поэта неожиданно признали.
Редакторы газет и книготорговцы непременно жаждали новых его творений.
И он не обманул их надежд.
Каждый день поэт приносил несколько стихотворений.
Мало, что отвергалось.
Его стихотворения, казалось, зажили своей собственной жизнью.
Их читали, цитировали, вспоминали, писали в альбомы, дарили, посвящали.
В них было все: и весенний лес, и первый поцелуй, и радость встреч, и трепет предстоящего свидания, горчинка разлуки, аромат цветов, полет души, спокойное течение вод и грохот водопадов, робкие слова любви, страстные признания, доверчивость и неясное томление, слезы по утерянному и слезы по найденному – обретенному.
Поэт писал, как заговоренный на славу.
И только, читая хвалебные рецензии, он довольный хмыкал:
-- Немного удачи, вдохновения мне не помешало бы!
Девушка была при нем неотступно.
Они гуляли в парках и садах, устраивали часто пикники, слушали соловьев и кормили вечно голодных голубей на площадях.
Поэт целовал ее в шею, она стыдливо отстранялась:
-- Люди смотрят.
-- Пусть смотрят, - отзывался дерзко он и поглядывал на окружающих дам, желая увидеть реакцию на свою провокацию, чтобы потом превратить все в рифмованные строки.

Поэт приобрел тон и вес.
У него был шикарный особняк и много слуг.
Большая библиотека, в ней пылились его давно написанные книги.
Он теперь не утруждался.
Какие – то наброски, отдавал нанятым безвестным «писакам», как он их покровительственно называл.
Те за грошики, что давали им возможность просуществовать еще день, доводили строки до ума, придавая им гламурный вид и салонный блеск.
Ими не просто восхищались, а подавались как само собой разумеющийся шедевр.
Поэт располнел.
Полный живот, степенная походка, трость с золотым набалдашником, часы в кармашке и записная красавица - в ложе.
Он выступал в ученых советах и иных учреждениях, где седые люди слушали, сонно кивая головами, а молодые с прилизанными волосами, восторженно аплодировали и кричали «бис».
Поэт плотно кушал, вечерами был в театрах, ночами посещал своих тайных поклонниц.
По утрам был вял и заторможен.
Он неодобрительно поглядывал на девушку, которая взялась по полдня лежать в кровати, среди пуховых подушек.
Она раздобрела.
Ее кожа лоснилась.
Он касался ее лба губами, тайно вытирал платком и спрашивал как она почивала.
Отвечала односложно и почти одно и тоже:
-- Мучилась несварением и бессонницей.
-- Ты бы, матушка, пряники и подовые пироги не кушала на ночь.
Та только слабо улыбалась, слезящиеся глаза утирала резным платком и ждала, когда он что – то напишет.
Но поэт все чаще бывал в раздражении, которое закусывал маринованной селедочкой и запивал лафетничком, другим анисовой водочки.
Других поучал, поднимая важно палец к потолку и вращая глазами:
-- Немного удачи, вдохновения вам не помешало бы!!!

Пришло время, когда про поэта забыли.
Его книгами растапливали камины, бедные заворачивали продукты, кто – то делал самокрутки…с тех самых строк, что написаны были другими неизвестными поэтами.
Он в желчном припадке вбежал в спальню к ней.
Она сидела, скорбно глядя на него.
Поэт орал, кричал, брызгая слюной:
-- Ты – продажная...! Ты читала нынешнюю статью?! Какой – то писаришка возомнил себя поэтом! Заявил, что – де я – плагиатчик, а он писал мои стихи! Выскочка! Этот прыщ! Да что он о себе думает.
Поэт продолжал поносить то безродного поэта, который не смыслит в стихах, то ругал ее, что она давно перестала его вдохновлять, сидит и жиреет на его славе, как свинья в свинарнике.
-- Ты без меня сдохла бы! Это я тебя из грязи вытащил! Это у меня была удача! Это у меня было вдохновение, пока ты…

Внезапно разжиревшая женщина легко спрыгнула с кровати.
Нет! Она нисколько не постарела как он или располнела.
Она все так же была прекрасна, наивна и чиста.
Так же прелестна и вдохновенна.
Потому что она и была наперстницей Удачи и Музой Вдохновения.
Его Музой, которую он обменял на спокойную, сытую жизнь.
Она вышла легкой походкой из затхлой комнаты, где поэт ее запирал, пряча ото всех.
Почти не касаясь земли, почти взлетая, она устремилась к другому.
А наш поэт, сраженный ударом, завистью, желчно грозя в небеса, прохрипел:
-- Немного удачи, вдохновения…мне..
Его схоронили, торжественно и чинно.
А на завтра забыли о нем, как будто его никогда и не было.

30. 12. 10