1.
– Ну, да, как? Дадим купцу первой гильдии Дмитрию Васильевичу Зуб право на разработку золота открытым способом земель Северного Урала? – обратился император Александр второй к своему придворному, держа грамоту-привилегию в одной руке, а гусиное перо в другой. – Он, кажется, окончил какое-то горное заведение, пусть теперь организует прииски по речкам, стекающим с горного хребта Урала. Но надо проследить, чтобы всё золотишко сдавал в государственную казну по нашим расценкам.
– Как не дать, Ваше Высочество, если это пойдёт на пользу России, – ответил придворный, держа ряд бумаг на подпись императору. А незадолго до этого события придворный получил золотое украшение для дочери из рук купца первой гильдии Дмитрия Зуб и считал себя обязанным перед ним. Он знал, что обычно первый документ, который он подсовывал императору на подпись, тот подписывал, не придираясь, хотя и читал внимательно, а вот другие иногда возвращал неподписанные и помнил об этом долго.
Император Александр размашисто подписал грамоту-привилегию, задумался и спросил:
– Какое сегодня число?
– 1881 год, Февраль, Двадцать восьмой день, Ваше Высочество, – подсказал придворный, приготовив следующую бумагу на подпись.
Примерно через час, вновь испечённый золотопромышленник Дмитрий Васильевич Зуб спустился по лестнице из апартаментов императора, бережно держа папку с привилегией. Он спешил и хотел ещё успеть в два-три учреждения геологического профиля. На него сразу же свалился огромный груз организаторской работы, и он, во что бы то ни стало, хотел этим же летом приступить к работам по разработке прииска, объединив старателей, занимающихся промывкой золота нелегальным способом. Да он и сам с братьями три последних года занимался добычей золота, организовав бригаду из шести человек, попутно скупая золотой песок у таких же нелегалов, не имея при этом никаких документов на право заниматься золотопромышленным делом. Затем, в зимнее время, когда все старатели отдыхали, греясь на печах, они – три брата, посещали крупные российские и зарубежные города, сбывая уже золотые слитки втридорога от закупочных цен, а доходы делили строго поровну. Дмитрий понимал, что нет того размаха их бизнесу, работая нелегалами. И он целый год писал письма в императорскую канцелярию, в которых доказывал, какую выгоду бы имела Россия, будь он узаконенным золотопромышленником.
И вот победа! Это надо было хорошо «обмыть», пригласив в кабак людей, помогавших ему пробить столь нелёгкое дело, но не до этого ему было сейчас. Надо было срочно застолбить участи земли вдоль ряда речушек и крупных ручьёв Северного Урала, и это обойдётся им не дёшево.
Под вечер, возвращаясь в гостиный двор, Дмитрий ликовал, удивляясь, как много удалось ему с братьями сделать за день: получить массу необходимых документов, карт с предполагаемыми залежами полезных ископаемых, полезных инструкций по разработке золотоносных жил, о которых он в своё время и не догадывался, утверждённый устав артели и многое другое. И за каждую бумагу он щедро благодарил, оставляя бутыли и кульки с закуской и конфетами, приговаривая: «Ребятушки вы отметьте за моё здоровье и за мои успехи, а я срочно должен покинуть вас. У меня ещё куча дел, невпроворот. В следующий мой заезд отметим наше знакомство по достоинству». И с этими словами он удалялся в следующий отдел, беря у братьев другую порцию поощрений.
– Сейчас, на скорую руку, быстрёхонько «обмоем» нашу государственную привилегию на законную разработку золотых жил открытым способом и в путь домой, – сказал Дмитрий Васильевич своим оторопевшим братьям Василию и Григорию.
– Как! Прямо в ночь ехать? Устали же, не грех бы и отдохнуть! – воскликнул Григорий, младший из них. – Да и волки кругом, холодище на улице.
– Какие здесь волки? Здесь волки на двух ногах водятся. Около крупных городов наших уральских волков здесь не сыщешь, – заметил Василий, толкнув брата в плечо. – Да и ружья у нас, на каждого по паре, считай девять стволов. И вообще: волков бояться, нечего в лес ходить, – подытожил брат, выразив тем самым своё согласие немедленно покинуть этот столичный неуютный град и отправиться в район города Печора, расположенного от столицы на 1550 верст, или 20–25 дней санной езды, в зависимости от капризов погоды.
Братья неплохо посидели в харчевне гостиного двора, но не набрались «до чёртиков», хотя выпивки заказали на десятерых. Нераспечатанные и недопитые бутылки, большие куски мяса и различные салаты с хлебом они прихватили с собой, упаковав во вместительные кульки.
И в одиннадцатом часу ночи три санных подводы с колокольчиками на дугах выехали с гостиного двора. Больше трёх часов они выбирались из огромного города Санкт-Петербурга на трассу, ведущую на Северный Урал к их родным имениям в небольшой деревушке Зубова, расположенной в сильно гористой местности на слиянии речушки Зубовка и реки Уса. Привязав лошадей к впереди едущим саням, братья по-очереди могли вздремнуть, закутавшись в два тулупа и привязав себя к саням, чтобы случайно не вывалиться в сугроб на каком-либо снежном заносе.
Как только забрюзжал слабый рассвет, подводы остановились у развесистых деревьев. Братья распрягли лошадей, предоставив им овёс, горбушки хлеба и небольшие пучки сена. Затем они развели костер, набросав в него смолистых пахучих сосновых веток. Костер весело вспыхнул, осветив низко ползучие облака. Братья устроили завтрак, продолжив «обмывание», но уже не по поводу полученной императорской привилегии, а за начала долгого пути.
У тёплого костра завтрак затянулся аж на три часа. За это время лошади насытились, хорошо отдохнули и успели замёрзнуть. И когда обоз тронулся в путь, лошади без какого-либо понукания весело побежали, пытаясь скорее согреться, везя нетяжёлые сани на отшлифованных полозьях. Вдруг Григорий заметил, что параллельно их движению в 25-30 саженях бежит чёрно-бурая лиса. «Очевидно, её привлёк запах, оставшегося пригоревшего мяса в кульке», – решил Григорий и, привстав на санях, прицелившись, выстрелил. Лошади, привыкшие к неожиданным проделкам хозяев, вздрогнули, продолжая бежать. Лиса, подпрыгнув высоко вверх, уткнулась мордой в снег.
– Ловко ты её зацепил! – крикнул Дмитрий с ружьём в руках, но не успевший даже прицелиться. Он ехал на треьих санях и видел, как Григорий проявил проворность.
Обоз остановился, Григорий с ружьём кинулся к лисе, но, запутавшись в шубе, запахал носом в снег. Соскочив на ноги и подняв полы шубы, он устремился к своей добыче. Лиса не шевелилась, Григорий, держа ружьё наготове, приблизился к ней, а через секунды зашагал к обозу, неся лису на плече.
Подходя к братьям, Григорий закричал:
– Надо же, всего одна картечина угодила лисе в глаз и, очевидно, застряла в мозговой части головы. Когда я прибежал к ней, она уже не подавала признаков жизни.
– Да, ловко, ловко ты взял её и шкурку не попортил, – с зависть сказал Василий. – Хороший воротник получится. Глянь, мех-то так и играет, переливается.
– Тут, наверное, много лис, – заявил Дмитрий. – Место для них хорошее, далеко от деревень, возможно и волчата шастают. Я видел волчьи следы, пересекающие дорогу. Надо поглядывать в оба, а то лошадей волки перепугают, а те и понесут нас, куда не надо. Придётся отвязать лошадей от саней, тем более что спать уже не хочется.
И обоз тронулся в путь, но без привязки лошадей к впереди едущим саням. Однако ни лис, ни волков им увидеть не удалось, хотя время приближалось к ночи.
Совсем стемнело, когда они подъехали к деревне, занесённой снегом под самые крыши.
– Остановимся ночевать на постоялом дворе, – крикнул братьям Дмитрий, подворачивая к высокому забору, с расчищенной дорогой во двор.
Во дворе уже находилась почтовая карета, а лошадь стояла под широким навесом. В зимнее время братья часто останавливались на этом постоялом дворе. Навстречу им из дома выскочил придворный и принялся расставлять санные упряжки, экономя место на случай, если ещё подъедут постояльцы. «Странно, лошадь одна, а упряжка рассчитана на двух, – подумал Дмитрий, направляясь в постоялый дом. Василий принялся распрягать лошадей, а Григорий складывал тёплые вещи и ружья в специальные металлические ящики, прочно прикреплённые к саням, а крышки закрывались замками с секретом на случай, если кто-то вздумает пошуровать в их санных апартаментах.
Постоялые дворы на трассе располагались на расстоянии, которое мог санный обоз преодолеть за день в зимнее время. Ночью по трассе движение замирало. И горе тому, кого ночь захватывала в пути. Либо извозчики сбивались с пути, либо они становились жертвами волчьих стай, достигающих по численности до пятидесяти голов в стае, а иногда и более. Днём же волки не нападали на санный экипаж, но сопровождали его, держась в версте от трассы, боясь ружейных выстрелов. И эту версту они чётко соблюдали. Их жертвой мог оказаться одинокий спутник, проявивший по отношению к ним страх. Волки чувствуют, когда их люди боятся.
Дмитрия, вошедшего с морозного воздуха в дом, окатило теплом и уютом, в нос ударил приятный запах жареной картошки, мяса и лука. Пройдя недлинный коридор, Дмитрий оказался в небольшом вестибюле. За стойкой копошился хозяин. В углу сидели полицейский и почтовый работник с расстёгнутыми кителями, уплетая жареное. Дмитрий слегка наклонился в их сторону в знак приветствия и прошёл к стойке. Полицейский и почтовый работник приподнялись и наклонили головы, приветствуя вошедшего.
Хозяин, увидев Дмитрия, воскликнул:
– О! Какие люди у нас появились! В столицу или из неё?
– Из неё, из неё! – ответил Дмитрий, хитро улыбаясь.
– Как столица? – полюбопытствовал хозяин, сделав безразличное лицо.
– Столица Санкт-Петербуг стоит, император здравствует. А как у вас дела?
– Да дела не очень весёлые, у них неприятности, – и хозяин кивнул головой в сторону сидевших за столом. – Как раз третьего дня они ехали с Востока, замешкались в пути. У них сломалась карета, пока чинили её, да пока то да сё, потеряли много времени. Тут и ночь наступила, темень. Версты три от нашей деревни всё и случилось. Кони неслись быстро, выскочили на горку, а поперёк дороги сидят три матёрых волка. Лошади, понятно, испугались и дернулись в сторону, одна упала, карета на неё и у лошади перелом передней ноги. Полицейский за ружьё, а волков и след простыл. Хитрые бестии. Лошадь пришлось пристрелить, а карету к нам притащила одна лошадь. Тут же организовали охотничий отряд, но от лошади остались только хвост да грива. Сообщили в центральный почтамт, теперь почтовики ждут, когда из города пришлют вторую лошадь.
– Да, неприятная история, – подытожил Дмитрий. – Нам большую комнату на втором этаже с окнами во двор и ужин на троих.
– Пожалуйста, можете занимать, там уже открыто, – ответил хозяин, выписывая счёт.
Через двенадцать дней братья Зуб, проезжая город Печора, узнали, что первого марта, когда они занимались с чёрно-бурой лисой, народовольцы убили Александра второго.
2
За год до получения царской грамоты-привилегии, братья обсуждали вопрос, как бы они организовали артель старателей, разбив их на небольшие группы. Знали они и способности тех старателей, с которыми сталкивались по работе. Братья подробно изучили процедуру промывки и извлечения крупинок золота из песка. Тем не менее, по приезду в свои имения они вновь и вновь возвращались к наболевшей проблеме – организации артели и распределению старателей по участкам.
– Надо организовать десять групп по десять человек в каждой, – предлагал Григорий.
– И куда мы их поставим работать, если золотоносных мест, которые нам известны не так уж и много, да наши старатели разбредутся по лесам, они же не солдаты и присяг нам не дадут, а нанять охрану для наших застопоренных участков не получится, средств у нас не хватит, – возражал Василий.
Дмитрий, вслушиваясь в перебранку братьев, размышлял: «Если раньше отдельные вопросы казались пустяковыми, то теперь они оказались непреодолимыми. Уравниловку по зарплате старателям не сделаешь, каждый из них будет тянуть «одеяло на себя». Причём, если старатель решит, что выделенный участок его не устраивает, то ни каким «пряником» не заставишь его работать на нём. Старатели привыкли копнуть то здесь, то там, испытывая судьбу счастья, засыпая иногда песком богатые золотоносные участки, хороня их на века. У них нет чёткого грамотного подхода к разработкам участков. Всё делается стихийно, без каких-либо планов, порой по-хамски. И переломить «хребёт» этому методу разработки – непросто. И вообще согласятся ли старатели объединяться в какую-то артель. А на их грамоту-привилегию с застолблёнными участками они «чихать хотели», тем более что царя Александра второго уже нет в живых. Расходы же, которые понесли, выбивая законную привилегию на разработку прииска, фактически которого ещё нет, вряд ли оправдаются. Скорее всего, всё останется по-прежнему, а грамота нам нужна как зайцу «стоп сигнал», – рассуждал Дмитрий, холодея.
– Я вот что думаю, – обратился как-то Дмитрий к братьям, – надо пригласить старателей, которых мы знаем, «обмыть» нашу привилегию и поговорить с ними. А с подвыпившими, пожалуй, будет легче договориться. Бражья бурда у нас ещё не перевелась в подвалах. И затягивать с этим вопросом долго нельзя, а то старатели скоро разъедутся, захватывая наши участки, и собрать их потом будет невозможно.
На этом и порешили братья, а через неделю пригласили гостей из деревни Зубова и близ лежащих посёлков. Как ни старались братья, но опытных старателей, имеющих кое-какое оборудование, пришло человек восемь, остальные годились разве что в подсобники. Среди старателей выделялся горластый Гаврила и Костя-кривой, довольно хитрый мужичок.
Подвыпив, мужики разговорились, предлагая разношёрстные предложения, включая охоту на пушного зверя и рыбалку. Захмелев, Костя-кривой принялся разглагольствовать:
– Грамота-привилегия царя, за которую мы выпили, это хорошая бумага, но вот если бы у братьев Зуб была бы ещё драга, да золотоносный участок в каком-нибудь притоке речки Уса, вот тогда и разговор бы сложился по-другому. Я вот однажды был на реке Кама и даже работал на драге, там и глаз потерял и крикуху приобрёл кривого. Вот там размах! А что у нас? Здесь копнёшь, там копнёшь, золотоносные участки-то маленькие – с «гулькин нос». Только наткнёшься на хороший золотоносный участок, а он уже и кончился, один пустой песок идёт. И опять старатели тычутся, как слепые котята.
Помолчав, Костя-кривой продолжил:
– Я вот что думаю, мы, как работали, так и должны работать, но только добытый золотой песок не должен уходить на сторону, сдавать мы его должны братьям Зуб по обоюдно оговорённым ценам с нами.
Дмитрия такое предложение не устраивало, оно ничем не отличалось от прошлогоднего. Естественно, цены согласовывались со старателями, а если они их не устраивали, то золотого песка у старателей просто не оказывалось и они, как говориться, играли в молчанку. А возможности увеличить закупочные цены у братьев тоже не было.
И Дмитрий обратился к гостям:
– Дело вот в чём, не сегодня, так завтра отдельные старатели устремятся в лес захватывать участки. Кто первый успел, тот и должен съесть, но не всегда так получается. Отдельные старатели застолбили участки за собой ещё осенью, оставив там своё оборудование. Но когда они приедут на место, то естественно, никакого оборудования там не окажется, приехавшие раньше постараются от него избавиться. И между старателями начнется потасовка не на жизнь, а на смерть. Вспомните сколько своих дедов и отцов вы потеряли, не дождавшись, домой. А разбой, пока вы добираетесь домой. А потеря денег, когда вы возвращались от соседа после празднования по случаю окончания работ. А затем шли ко мне с протянутой рукой занять денег, иначе не дотянете до весны. Вот мы и решили узаконить ваши права на разработку участков и защитить вас от разбойников и междоусобных драк. Сами то вы не додумались до этого. Поэтому я предлагаю записаться в нашу артель, имеющую узаконенный царский устав артели. Мы организованно, когда речки и ручьи освободятся ото льда, отправимся на участки. Нас будет много, мы будем вооружены, и нам будут не страшны всякие лесные разбойники. Ну, а если участки окажутся заняты старателями из других мест, мы их попросим удалиться, предъявив царские бумаги на эти участки, а если они окажут сопротивление, сдадим в руки полицейских, они быстро найдут управу на них.
Гости притихли, размышляя над предложением Дмитрия, понимая, что он в чём-то прав. Да они и сами объединялись, когда ехали через лес, боясь разбойного нападения. А тут организованность и не надо спешить захватывать участки, а затем их охранять до приезда основной группы людей. Если записаться в артель, то участки можно разыграть жеребьёвкой, или согласовать с Дмитрием и его братьями.
– Интересный вы нам, Дмитрий, сказ сказали, – загорланил Гаврила, – надо обмозговать. А так, спонтачка, да ещё выпивши такие дела не делаются.
– А что тут думать, надо записываться в артель купцов Зуб, – предложил седой мужик, спрятавшись за спину соседа.
– А я не буду записываться! – воскликнул рыжий мужик и показал всем свой красный язык, – у меня свой участок есть, меня никто не найдёт в лесу, а добытое золото продам заезжим купцам, они дороже оплачивают, чем купцы Зуб.
– Согласно устава артели, утверждённой царской властью, – забасил Василий Зуб, – таких старателей сажают в острог, а намытое золото конфискуют в пользу хозяина, имеющего царскую привилегию.
– Тогда выходит, что братья Зуб теперь хозяева всех участков, расположенных между рек Печора и Обь, и её притоках? Не слишком ли это жирно? – не унимался рыжий Прокопьев.
– Жирно это или нет, – вызывающе заявил Григорий Зуб, – но согласно грамоте-привилегии, утверждённой императором Александром вторым, всеми золотоносными участками на Северном Урале распоряжаемся мы. Хотя царя Александра второго нет в живых, но его царский указ никто не отменял.
– Нука, нука прочитайте ещё раз вашу царскую грамоту-привилегию, – закричал рыжий Прокопьев, – да растолкуйте нам более понятным языком, а то я что-то «врубиться» не могу в прочитанную Дмитрием писанину. Нам, простому люду, всё это трудно понять! Выходит, если я, к примеру, в огороде рассыпал или закопал малость золотого песка, то и огород мой можно считать золотоносным участком, и он теперь принадлежит купцам Зуб. Так что ли?
Пока Дмитрий рылся в бумагах, Григорий принялся растолковывать, обращаясь к Прокопьеву:
– Нет, огород твой не принадлежит, как ты выразился, купцам Зуб, сажай, что хочешь и убирай, что посеешь. Но когда ты начнёшь выкапывать, как ты сказал, малость золотого песка, то это считается нарушением устава артели и царской грамоты-привилегии, а ты можешь оказаться в остроге, найденный же на твоём огороде золотой песок – конфискован. Нечего золотой песок хранить в огороде. Он должен находиться в государственной казне, так как золото в россыпи или самородках, найденные в российской земле, является достоянием России, а не отдельного человека.
Все зашумели, стараясь одновременно высказать своё мнение, перебивая друг друга.
– Тише, тише, други! – закричал Дмитрий.
Постепенно шум в помещении стал утихать, а когда стало тихо, Дмитрий сказал:
– Вначале я зачитаю грамоту-привилегию, а затем устав артели. Это два неотъемлемых документа, утверждённых царской властью, хотя в разное время и разными царями.
Дмитрий медленно принялся читать, разъясняя отдельные абзацы. Все слушали, приоткрыв рты, а читал он долго. Он закончил читать и обвёл собравшихся взглядом.
– Да, серьёзные бумаги у купцов Зуб, чего доброго и в острог угодишь, а семья останется без дома и огорода, полицейские отберут, как штраф, – заявил Костя-кривой, почесывая подбородок.
– Ну, до этого не дойдёт, – вставил учитель Митрохин, занимаясь летом подработкой у старателей на подхвате, – не лиходеи же братья Зуб.
– Эх, была, ни была, – вдруг соскочил рыжий Прокопьев, ударив шапкой о пол. – Все слухайте меня! Записывай Дмитрий меня со всей семьёй в твою артель и охраняй мой участок, так, во всяком случае, сказано в твоём артельном уставе.
Дмитрий, приобретший в столице брошюрованный журнал и печать, не растерялся, достал журнал и, приготовившись записывать, заявил:
– Ну что други, начинаю запись? И так первый Прокопьев Илья Прохорович, – принялся он записывать, объявляя вслух. Под шестым номером он записал невестку Глашу, жену старшего сына. – Кажись все? А теперь Илья, где находится твой участок? Ты сказывал, что мы не найдём его в лесу.
– Конешно, вам его не найти, – растерянно промолвил Прокопьев, краснея. – Он на моём собственном огороде. Где ещё ему быть!
– Ты в шутки с нами не играй, – заорал Гаврила. – Ты, рыжий чёрт, кричал, что он в лесу!
– Я и не шучу, и не играю! А то, что я рыжий, сам знаю, немаленький, но я не чёрт, лучше на себя в зеркало глянь, настоящую обезьяну увидишь. А участок мой на огороде и он у меня с трёх сторон окружён лесом. Все это знают. Ещё в прошлом году, как-то глубокой осенью пошла в огород Марфуша, ну, жена моя, за остатками свёклы. Чтобы свекла не замёрзла, выкопала её всю, принесла домой, помыла, грязную воду выплеснула во двор, глядь, а на земле что-то блестит, собрала, принесла домой. Я смотрю, вроде золото, на зуб попробовал, вроде оно. А тут как раз в эту пору заезжий купец оказался, я к нему, показал находку, говорю: «Сколько это стоит?», но не говорю о своём предположении, что это золото.
Он посмотрел, зачем-то понюхал, из бутылочки чем-то капнул на них и говорит: «Самородки твои слишком маленькие, вот если бы такой самородок золота по весу был один, он бы дорого потянул». И достаёт деньги, отсчитал, смотрю, приличная кучка получилась, и подаёт мне, я аж растерялся. Смотрю то на деньги, то на него. Не беру. Он хмыкнул, добавил ещё и говорит: «Больше не могу» и сунул мне деньги в карман, вокурат прямо вот в этот карман на куртке. Ну, я думаю, тикать надо, то раздумает. Повернулся и ходу дал от него, а купец кричит: «Принеси ещё, я тебе дам больше».
Прибежал я домой, пока деньги прятал, не знал куда лучше спрятать, а тут вокурат густой, густой снег повалил, затем метель налетела, кругом потемнело. Утром встал – кругом бело, белёшенько, побежал я на место, где свёкла росла, сунулся, а земля промёрзла, как камень стала. Наковырял земли с песком, сколько смог, в дом принёс, оттаял, хорошо, не торопясь, промыл и ещё три самородка нашёл, правда, мельче, чем первые. Вот значит, как дело было. А как записано в вашем артельном уставе, оказывается, мы с Марфушей месторождение открыли. Дмитрий же сказывал, что кто открыл месторождение, тот вправе в первую очередь его разрабатывать. А раз я с семьёй в артельном журнале числюсь, то, значит, что мы уже артельщики и наше месторождение обязаны охранять от посягательств.
– Кто твой огород будет стеречь? – раздался чей-то голос.
– Как кто? Знамо дело, купцы Зуб, да и так в их уставе написано и царём заверено, я не глухой, всё слышал, – ответил на реплику Прокопьев, часто моргая, и спросил:
– Дмитрий, правда, это аль как?
– В принципе, правда, спору нет, но я бы хотел кое в чём убедиться, – задумчиво ответил Дмитрий и в свою очередь спросил: – Илья, ты сможешь доказать, что действительно открыл месторождение и нашёл самородки в своём огороде? Может быть, ты просто нашёл закопанное в землю золото предков или какого-нибудь старателя?
– Пусть покажет самородки и деньги от заезжего купца, а то он спьяну наговорит нам небылицу до самого потолка, – закричал Пимен.
– Гришок, – обратился Илья к сыну, – сбегай и приведи мать, пусть она захватит то, что завёрнуто в тряпочке и храниться за старой иконой в углу.
Парень, лет двадцати, нахлобучив шапку, проворно выскочил из зала, в котором воцарилась тишина и только скамейки мелодично поскрипывали. «Посмотрим, что будет дальше, а сейчас надо не терять инициативу», – подумал Дмитрий и спросил:
– Кто ещё желает записаться в артель?
Народ зашевелился, кое-кто встал, направляясь ближе к Дмитрию, говоря: «Меня с семьёй запиши». «И меня тоже, а то вдруг что-нибудь в огороде отыщу. Кто тогда будет охранять?» – и около стола братьев Зуб образовалась очередь из пяти мужиков, которая, по мере записи, редела. И в это время прибежала жена Ильи красная от мороза. Подскочив к мужу, она впопыхах подала ему небольшой узелок.
– Расскажи Марфа, как ты нашла самородки золота, – потребовал старатель Гаврила, сидя на скамейке посреди зала, окружённый мужиками, очевидно, что-то обсуждавшими.
Марфа посмотрела на мужа и, получив от него одобрение–кивком головы, принялась в деталях рассказывать, фактически повторяя рассказ мужа. Тем временем, Илья направился к столу, за которым сидели братья Зуб, мужики посторонились, пропуская его. Из развязанного узелка вывались деньги, свёрнутые в рулон, перевязанные тесёмкой, и крохотный бумажный пакетик. Илья одной рукой ухватил рулон с деньгами, а другой принялся разворачивать пакет, помогая рукой с зажатым рулоном денег. На стол выкатились три шарика величиной с небольшие горошины. Старателям хватило беглого взгляда, чтобы убедиться, что это самородки золота.
– Илья, – обратился Дмитрий к нему, – а песок золотой был вместе с самородками?
Побелев, Илья растерянно забормотал:
– А вот золотого песка, я что-то там не бачил, темновато было в доме. Не уж то я его проворонил и выплеснул с водой, вот балда! Придётся весной прошуровать во дворе и огороде. Ей богу не заметил!
Дмитрий решил использовать создавшее положение для возвышения значимости артели и сказал:
– Раз Илья, хотя он и не старатель, представил доказательства об открытии нового месторождения, я обязан выдать ему документ, что он, являясь членом артели, на своём огороде открыл золотоносный участок и имеет первоочередное право на его разработку. Документ подпишут мои братья, я заверю печатью золотопромышленника. Этот документ будет являться охранной грамотой.
Дмитрий собрал со стола самородки, положил их в пакетик и вернул владельцу. Затем из пачки бланков, приобретённых в столице, извлёк один их них, отпечатанный разноцветными красками типографским способом, заполнил его, братья расписались, заверив печатью золотопромышленника, и Дмитрий торжественно вручил его Илье. Когда Дмитрий вручал Илье аттестат на открытие нового месторождения, то ему показалось, что тот стал несколько выше ростом.
– И что этот аттестат даст Илье? – насмешливо спросил Пимен из зала.
– Как что?! Если кто-то посягнёт на собственность золотоносного участка Ильи, а он обратиться к полицейскому, даже если братья Зуб в это время будут находиться в отъезде, то посягнувший на его участок окажется в остроге со всеми вытекающими последствиями. Кроме того, Илья может уступить свой участок другому старателю, разумеется, за определённую плату, – ответил Дмитрий и принялся регистрировать в журнал артели двух мужиков, оставшихся в очереди.
Боковым зрением Дмитрий заметил, что очередь быстро стала расти, а зал пустеть. Он улыбнулся, пытаясь скрыть улыбку.
3
Приближалась весна. Заслезились с крыш сосульки. На деревьях и заборах защебетали немногочисленные воробьи, уцелевшие от зимней стужи.
Братья Зуб готовились к началу полевых работ на золотоносных участках. Зная несостоятельность многих старателей, они закупили кое-какое оборудование и приспособления для транспортировки и промывки песка. Они рассчитывали, что закупленный инвентарь продадут старателям в рассрочку, и те не будут страдать от недостатка инвентаря.
Опытные старатели сами подобрали себе подсобный люд, организовав небольшие группы от шести до десяти человек. Предварительно братья распределили участки между старателями, устраивая неоднократные жеребьёвки, но недовольных оказалось много, одних не устраивало место, других – далеко от воды, третьи – сами не знали, чего хотят.
Слух об организации артели золотопромышленников облетел весь Северный Урал. Приезжали люди, консультировались, предлагали свои услуги полицейские. Старатели из отдаленных мест записывались в артель, указывая золотоносные участки, которых и на картах не было, требуя соответствующие документы на новые месторождения. Наезжали купцы, стремясь извлечь выгоду от знакомства с братьями Зуб.
И вот наступил день, когда первая группа старателей в пятьдесят шесть лошадиных упряжек собралась около имения Дмитрия. Люди ехали семьями, погрузив, как и в предыдущие годы, оборудование, продукты и необходимые вещи для проживания в лесу на три-пять месяцев.
Братья Зуб тоже ехали семьями, оставив свои имения на попечение управляющим, дворовым, скотникам, садовникам и рабочему люду. Старатели в отличие от предыдущих лет чувствовали себя как одна большая семья. У людей появилось какое-то необъяснимое чувство сплочённости. Их объединяло слово АРТЕЛЬ.
Дмитрий на лёгкой бричке с двумя полицейскими стал впереди, у леса. За ним пристроилась телега, в которой находилась его жена Клавдия с двухлетней дочерью Агнессой, четверо родственников по линии жены и кое-какие вещи. Третья телега тоже принадлежала семье Дмитрия, в которой пристроился кучер, лежало оборудование, немалое количество вещей и продуктов, необходимых для проживания в лесу из расчета на два-три месяца. Братья разместились на пяти телегах. Остальные старатели обходились одной, двумя, а иногда тремя телегами. Замыкало обоз небольшое стадо коров, овец и десятка полтора пастухов, охраняющих свою собственную скотину.
И огромный обоз тронулся в путь. Подъезжая к участку, Дмитрий останавливал лошадь, пропуская обоз и поджидая старателя, которому был выделен участок. Всё шло по запланированному сценарию, никаких споров, возражений по поводу доставшегося участка. Дмитрий выдавал справки старателям на право разработки участка.
Правда, случился и комичный случай. Когда доехали до участка, предназначенного старателю Гавриле, комедия и случилась. Гаврила со своими подручными обошёл участок, внимательно разглядывая его и пиная ещё не растаявшие комки земли, вдруг заорал:
– Да нет тут никакого золота! Я это нутром чувствую! Дмитрий, за какие такие грехи ты подсунул его нам? Вот видишь, участок сильно наклонный, засыпан толстым слоем песка. Когда-то здесь бурно текла речушка и всё смыла, затем осел ил с песком. На таких участках никогда не бывает золотого песка. Я опытный старатель, меня ещё мой дед учил, и я не возьму твою справку на разработку этого участка.
Дмитрий, ожидавший, что кто-нибудь из старателей выкинет подобный каприз, заранее подготовился. В верхней части кармана пальто он проделал дырку, так что если через неё бросить небольшой камень, то он упадёт между ног. Из своей коллекции он прихватил самородок величиной с небольшой грецкий орех.
– На геологической карте этот участок значится как золотоносный, – ответил Дмитрий на возражение Гаврилы, расхаживая по участку, направляясь к стоявшему Гавриле, а, поравнявшись с ним, приостановился и через дырку бросил самородок, и незаметно ногой присыпав его песком, затем он отошел в сторону, пиная камушки.
– Врут ваши карты! – возмущался Гаврила.
– Вообще, как считает наука, золото есть везде, даже в теле человека, но его надо только правильно взять, что не у всех получается, – ответил Дмитрий, сделав задумчивое лицо, направляясь к Гавриле.
Поравнявшись с Гаврилой, он приостановился, внимательно разглядывая песок у ног Гаврилы, затем резко наклонился, подняв в зажатых пальцах огромный самородок, и сказал:
– Если тебе так не нравиться этот участок, могу дать другой, в районе «Быстрого ручья», а этот оставлю за собой.
Гаврила побелел, у него из-под ног вытащили целое состояние, он обомлел, пытаясь что-то сказать и не мог, потеряв дар речи. Подручные Гаврилы и полицейские, видавшие всё, вначале обомлели, затем на коленях принялись рыться в холодном песке, вспахивая глубокие борозды.
– Ну да как? Оставить за тобой этот участок или дать другой? – спросил Дмитрий, любуясь самородком, вертя его и так и сяк.
Гаврила мычал, не в силах отойти от шока. Вдруг Дмитрий испугался за здоровье Гаврилы, он достал из бокового кармана фляжку с самогоном и сунул горлышком в мычащий рот Гаврилы. Тот непроизвольно проглотил глоток крепкой жидкости, пришел в себя и членораздельно ответил:
– Нет, нет! Мы остаёмся на этом участке, он нам очень нравиться, давай скорее свою справку.
– Хорошо, сделайте глубокий шурф, постарайтесь дойти до коренных пород. Там, в неровностях дна должны быть самородки и золотоносный песок. А я на обратном пути ещё к тебе заскочу, – и Дмитрий протянул Гавриле справку, затем, окликнув полицейских, улыбаясь, направился к бричке.
Слух о том, что на Северном Урале золото валяется под ногами, облетел не только Урал, но и всю Россию и был долгие годы предметом обсуждения в разговорах о добыче золотоносных месторождений.
Были и другие случаи. Участки оказывались заняты пришлыми людьми из других отдалённых мест. Тогда в дело подключались полицейские. Они требовали от старателей предъявить документ на право разработки золотоносного участка. Естественно, никаких документов у них не оказывалось. Тогда их вежливо выдворяли, хотя некоторые уже обустроились, изготовив шалаши, очистив ямы для сбора воды. Но если артельный старатель, участок которого оказался занят, решал разместиться по соседству, то нелегала оставляли и он вступали в артель.
Братья Зуб обычно останавливались у «Быстрого ручья». Живописное место, хорошая охота, чистая ключевая вода – что ещё нужно человеку для счастья. Обновив шалаши, братья устраивали пикник, установив граммофон.
У Дмитрия кроме маленькой дочери были два сына – близнеца, которые учились за границей в Париже и приезжали к родителям на каникулы. У Василия – две замужние дочери, жившие в разных городах, а у Григория – дочь Нина – студентка Пермской медицинской семинарии и пятилетний сын – Николай. Дети братьев, в основном, приезжали отдыхать, занимались охотой, кедровали шишки и рыбачили. Жёны братьев занимались необременительным хозяйством. Во время каникул на полянке собиралась молодежь из ближайших участков. Весело было кругом. Жгли костры, смеялись, устраивали игры, танцевали и влюблялись. Взрослые не запрещали развлекаться молодёжи.
Шли годы. Авторитет братьев Зуб рос с каждым годом. Они были желанными гостями и при дворе. Их уважали, им завидовали, хотя они не входили в число слишком богатых людей. Они жили сами и давали жить своим артельщикам, которые относились к ним с огромными почестями. Слово братьев Зуб ценилось высоко. Оба сына Дмитрия закончили учёбу, женились на сёстрах французского фабриканта. Дмитрий настаивал, чтобы дети вернулись в Россию, но они не спешили с переездом. И вдруг на седеющие головы Дмитрия и Клавдии свалилось несчастье. В один из осенних дней недалеко от Парижа сыновья с жёнами и друзьями решили переправиться на остров в лодке. У берега всё было спокойно, но когда они отошли далеко от берега, поднялся ветер, подвыпившая компания не справилась с управлением и лодка перевернулась, спастись никому не удалось. Дмитрий, Клавдия и родственники глубоко скорбели, оплакивая потерю наследников. Здоровье Дмитрия пошатнулось. И только маленькая отдушина осталась в их жизни – это дочь. Дочь была волевая, способная, быстро осваивала науки и многое позаимствовала от отца.
К началу нового столетия здоровье братьев резко ухудшилось. Управлять золотопромышленным производством и огромной артелью в полную силу они уже не могли. Частично их выручал сын Григория, 23 летний Николай. Он руководил артелью по отработанному сценарию старших, но у него не хватало сноровки и грамотности. В своё время он плохо учился, увлекался голубями, был беззаботным парнем, хорошо играл на гармошке и был мечтой многих девушек. Дочь Дмитрия Агнесса частенько засматривалась на двоюродного брата Николая, весельчака.
Старшие братья не раз собирались и обсуждали вопрос, кому оставить в наследство золотопромышленное дело. Не хотелось им делить и огромное артельное хозяйство между оставшимися дочерями, а на Николая не было надежды, он срывался и за ним нужен был глаз – да глаз. Вот если бы поженить Николая на Агнессе, которая бы фактически управляла артелью и золотопромышленным производством, и держала Николая в узде, то что-то бы и получилось, рассуждали братья.
Но Агнесса ещё училась на юридическом факультете и мечтала стать хорошим адвокатом. И не появится ли у неё спутник жизни из числа однокашников, это ещё вопрос. И братья ждали, что им оставалось делать. Правда, Григорий заводил с сыном разговор, пророча ему в жёны Агнессу, которая скоро станет юристом и отец передаст ей бразды правления золотопромышленника. Николай, краснея, отнекивался, говоря, что она ему сестра, хотя и двоюродная, и как это может отразиться на наследстве. Тем не менее, он задумывался, понимая, что может вообще остаться ни с чем, а имение отца не принесёт ему дохода, тогда ему светит нищенское существование. Поэтому, когда Агнесса приехала на каникулы перед завершающим курсом учёбы, то Николай принялся за ней ухаживать, прикладывая всё своё умение. Агнесса удивлялась в его перемене к ней, и даже намекнула ему, что они брат и сестра. И только перед концом каникул, отец завёл с ней откровенный разговор. Вначале отец поинтересовался, есть ли у неё на примете жених. А затем он сказал, что если бы она была сыном, а не дочерью, то в их клане не возникли бы проблемы. Золотопромышленником должен быть волевой мужчина, а у нас в роду из мужчин-наследников остался только Николай, но даже отец Григорий считает, что его сын не подходит на эту должность. И дело, которому мы, братья Зуб, посвятили всю жизнь, рухнет. Николая обведут вокруг пальца. Он женится и попадёт под влияние жены, которой будут управлять другие предприниматели.
– Так что выручай дочь, тебе необходимо выйти замуж за Колю, чтобы сохранить продолжение нашей фамилии Зуб и поддержать Николая, чтобы он не скатился по скользкой дорожке. И ещё я тебе открою секрет. Григорий мне и Василию неродной брат. Его усыновили наши родители, когда ему был один годик, а его родители погибли. В их гибели повинен твой дедушка, отец твоей матери, но это мы держим в большом секрете, даже Григорий не знает об этом.
– Разве Колян мне не брат?
– Брат он тебе, но только сводный.
– А как настоящая фамилия Коли по дедушке?
– К сожалению, этого никто не знает, его родители не успели сказать.
Подумав, Агнесса сказала:
– Я вот часто думала, почему ты с дядей Васей похожие друг на друга, а дядя Гриша на вас нет, словно он сделан из другого теста. Николай же только на свою родную сестру Нину похож, а от дяди Гриши у него ничего нет.
– Вот и я о том же размышляю, – погрузившись в себя, ответил отец, – не подцепила ли Маруська на стороне, когда Григорий с нами по за границам мотался, и срок беременности у Маруськи нам ещё тогда показался подозрительным.
Они замолчали, погрузившись в свои мысли. Прервала молчание Агнесса:
– А если я, например, выйду замуж не за Николая, но сохраню свою девичью фамилию, что от этого изменится?
– Корень отцовства тогда будет уже не Зубовский, вот в чём проблема, и наша старинная ветвь родословного дерева – купцов первой гильдии и золотопромышленника Зуб на тебе и закончится. Чего мы с дядей Васей и опасаемся. Так что на тебя дочь вся наша надежда.
Затем отец перешел на другую отвлечённую тему, дав понять, что вопрос свадьбы их с Николаем давно решён.
После каникул Агнесса решила взять для диплома завершающую тему, связанную с расчётом со старателями при сдаче ими намытого золотого песка купцам Зуб. Расчёт деньгами на месте в тайге очень осложнял процедуру покупки золота: то не оказывалось мелких денег, то их вообще не хватало. Купцам Зуб приходилось ездить по тайге и тундре Северного Урала с туго набитыми кошельками, что было не безопасно, были случаи, когда часть денег куда-то исчезала. И Агнесса придумала рассчитываться на участках со старателями купонами, отпечатанными типографским способом. Купон подписывался купцом Зуб и заверялся печатью золотопромышленника. В купоне указывалась фамилия старателя, сколько он сдал золота, и какая денежная сумма ему причитается, на которую он может отовариться продуктами, вещами из купеческой лавки или деньгами из их кассы. При этом если купцы Зуб не обеспечат запрос старателя, то на них налагается солидный штраф. Профессор утвердил тему Зуб Агнессе Дмитриевне и она принялась работать. Её законченную работу направили на рецензию даже в столицу, куда Агнесса ездила, получив хороший отзыв и одобрение. И Агнесса с отличием окончила юридический факультет.
По возвращении в отцовское имение Агнесса целый год была невестой Николая, но встречались они редко, оба чего-то стеснялись, особенно когда рядом оказывались родители. Агнесса с головой ушла в золотопромышленное дело и артельное хозяйство, разворачивая купонную систему расчёта за золотой песок со старателями. И такое новшество понравилось старателям, фамильный купон не украдёшь, если даже потеряешь купон, то у купца остаётся корешок, а по нему можно получить продукты и семья не останется на голодном пайке.
После свадьбы Николай и Агнесса жили то в имении Григория, то Дмитрия. 1905 год оказался для них необычным. У них родился сын, которого деды нарекли Александром в честь убиенного царя, а после бурной попойки и переохлаждения в проруби Григорий и Дмитрий слегли в постель, проболев с месячишко, они отошли на тот свет. В этом же году не стало дяди Володи и его жены тёти Даши. И трагически погибла Нина, родная сестра Николая. А в конце этого же года Агнесса организовала сдачу золотых слитков с пробой золотопромышленника Зуб не в столицу, а в государственный царский банк города Перми, что значительно ускорило время получения артельных денег, необходимых на закупку продуктов и всего остального для старателей на суровую уральскую зиму. В последние годы с пятилетним внуком Александром всецело занимались бабушки Клавдия и Маруся, переехав на жительство на остров Кипр в свой старинный замок.
У артели старателей и золотопромышленников Зуб дела складывались как нельзя хорошо вплоть до конца 1917 года, когда они узнали, что Временное правительство, пришедшее к власти после отречения царя Николая, свергнуто, дума разбежалась. В стране произошла какая-то революция, и какие теперь деньги в ходу, никто не знал. Банк в Перми перестал существовать. На царские деньги ничего нельзя было купить. Но золото осталось ценным металлом и на него можно было поменять любой товар. И Агнесса рассуждала: «Какая бы власть не была в стране, золото нужно любой власти и работа банков восстановиться». Но сейчас надо было найти выход из создавшегося положения и Агнесса с Николаем мотались по сельскохозяйственным поместьям кулаков и помещиков, договариваясь и составляя договора на обмен золота на пшеницу, ячмень, овёс, картофель, овощи, сало и другие продукты, необходимые артельщикам на следующую зиму 1918 и 1919 годов. При этом кулаки и помещики оговаривали, что брать золотой песок не будут, их устраивают только слитки с пробой и штампом золотопромышленника Зуб. И Агнесса сказала мастеру по литейному делу – старичку лет шестидесяти:
– Придётся слитки делать небольшими, иначе трудно будет рассчитываться с поставщиками продуктов, к осени изготовь новые формы так, чтобы слитки золота по весу равнялись золотым червонцам царской чеканки.
– Нелегко это сделать, сударыня, но если вас, ваше сиятельство, устроит примерный вес, то это возможно сделать, – ответил мастер, низко кланяясь.
На Северный Урал революция докатилась не сразу. В деревнях, находившихся по-соседству, возникали разные по структуре власти, кругом неразбериха, хаос. Полицейские разбежались. По Северному Уралу полезли разные слухи, начались грабежи.
В один из ранних весенних вечеров 1918 года Агнесса сказала мужу:
– Коля, у нас на бричке имеется металлический ящик с замком. Можно ли сделать ещё приличный хитрый тайничок, чтобы непосвящённому человеку его было невозможно найти? Подумай об этом, ты у меня мастер на такие штучки – закорючки.
Муж задумался, почёсывая затылок. Затем спустился в сарай под домом, где хранилась всякая лошадиная утварь, бричка, телеги и различный инвентарь. Он долго ходил вокруг брички, приседая и рассматривая что-то под ней. Вернулся он со счастливой улыбкой на лице.
– Я нашёл место, где можно устроить тайник на нашей тележке. Завтра спозаранку и займусь этим делом, а то скучновато мне после приезда с Кипра от родителей. И сейчас для меня как бы и дел нет. Ты вся в работе, не пойму, когда ты спишь, меня забыла.
Подумав, чему-то, улыбаясь, Агнесса сказала:
– Ну ладно, всю мою работу не переделаешь, пойдём-ка действительно спать, утро вечера мудренее.
– Да, да пойдём, – обрадовался муж, обнимая жену, с надеждой на большую постельную любовь.
– И где же ты собираешься сделать тайник? – спросила жена перед тем, как заняться любовью с мужем.
– Ты знаешь, любимая, не поверишь, в передней оси, вернее, в деревянной поворотной опоре, к которой крепится нижняя опорная пята. Во всех обычных бричках деревянных опор нет, там рессоры. У нашей передние рессоры сломались из-за перегруза, а мастера поставили деревянную опору. Рессоры сохранились только сзади. Поэтому мы в ящик под сидением кучера загружаем большим грузом.
– А опора – это та часть, к которой крепится передняя ось с колесами и оглоблями и она поворачивается относительно телеги и верхней пяты?
– Совершенно верно! Ты хорошо разбираешься в техники! – воскликнул Николай.
– Но деревянная опора и сама толстая, как ты к ней прикрепишь тайник, он же будет у всех на виду?
– Нет, дорогая, я сниму нижнюю пяту, а в деревянной опоре с двух сторон от вертикальной оси выдолблю продолговатые жалоба, в которые будут укладываться герметичные металлические пеналы. В пеналы можно будет засыпать весь золотой песок артели и ещё много место останется.
– А ценные документы туда войдут? – зачем-то спросила она.
– И документы туда войдут, – ответил он, наваливаясь и входя в неё.
4
Революция революцией, но жизнь продолжалась и весной 1918 года старатели, как и в предыдущие годы, отправились добывать золото. Опасаясь разбоев, они объединялись в большие группы, разрабатывая один золотоносный участок, а, отработав его, всей группой переезжали к следующему.
Летом купоны Агнессы ценились выше золота. Золото могли украсть, потерять, а у купонов оказалась двойная защита. Потерял старатель купон, получишь продукты по регистрационному корешку. Купец потерял корешки, рассчитывайся по купону. Произошли изменения процесса скупки золотого песка у старателей. Теперь золотой песок принимал приглашённый для этого дела скупщик из города Печора, отвечающий за качество золотого песка, с учётом количество шлама, получаемого при литье золотых слитков. Николай оформлял купоны за принятое артельное золото, он же принимал от старателей заказы на продукты и вещи, необходимые на зиму 1918 года, и инструмент для промывки песка на весну и лето 1919 года, отмечая в своей толстой книге, что закупить и передать старателям и рабочему люду артели. За лето 1918 года Агнесса раза три выезжала с мужем в тайгу, в основном, проветриться и позагорать.
К концу 1918 года обменная стоимость золотых слитков оказалась гораздо выше, чем дореволюционный обмен золото на деньги, а деньги на товар. И купцы Зуб торжествовали, их доход оказался самым высоким за всё время существование золотопромышленного производства.
К весне 1919 года поползли слухи, что на Южном и Среднем Урале появились вооружённые отряды новой власти, и там началось раскулачивание зажиточных людей. Кулаки скрывались в лесах, собираясь в вооружённые отряды, и давали отпор отрядам новой власти. По слухам борьба там шла не на жизнь, а на смерть. Кто кого! На Северном Урале началось формирование различных отрядов из кадровых офицеров, полицейских и людей зажиточного класса. И эти отряды препятствовали продвижению революции в северные регионы Урала. Но уже к концу лета отряды новой власти большевиков разгромили контрреволюционные формирования буржуазно настроенных элементов, часть которых разбежались по лесам. Вся власть перешла в руки рабоче-крестьянских Советов. Новая власть присматривалась к населению богатых и бедных. Начались собрания, на которых зажигательно выступали большевики, призывая к всеобщему равенству. Народ такие выступления воспринимал по-разному. Агнесса тоже выступала, ей даже аплодировали, а выступавшие после неё рабочие и крестьяне хвалили её, приводя в пример. Но не спокойно было на душе Агнессы. События, которые происходили в деревнях, быстро долетали до старателей. И старатели артели вдруг перестали сдавать золотой песок в обмен на купоны, отнекиваясь, что они ничего не намыли. Правда, когда они делали заказ на продукты, необходимые им на последний месяц работы, то золото у них вдруг появлялось.
Живя в имении с четырнадцатилетним сыном, приехавшим с Кипра учиться серьезным наукам, Агнессу трясло, она не находила себе места, ночью снились дурацкие сны, а старушки-гадалки говорили, что это нехорошие вещие сны. Большевицкие выступления и намёки, что в стране не хватает больниц, школ, детских домов, а отдельные люди живут в пустующих огромных домах, не выходили у неё из головы. Она была неглупой женщиной и осознано воспринимала намёки большевиков к раскулачиванию зажиточных людей. А тут как назло Николай не появлялся дома больше месяца. И ей в голову лезли нехорошие мысли.
В начале августа Николай объявился совершенно неожиданно. Агнесса даже с кулаками налетела на него:
– В чём дело! Где ты пропадал?
– Да понимаешь, старатели боятся сдавать золото. Они говорят, что вдруг их золото попадёт под раскулачивание, а купцов и кулаков могут сослать в Сибирь. Возвращаться домой пустому, в сопровождении ками и приёмщиком. Нашли неплохие самородки, – и он развернул тряпочку, на которой лежали четыре самородка, величиной с орех фундука. – Самородки взял себе, а намытый за месяц золотой песок поделил между помощниками.
И Агнесса успокоилась, рассматривая самородки.
– Когда мы возвращались домой, – принялся рассказывать Николай, – верстах в десяти от нашего имения нас остановил вооружённый отряд. Всадник, пожилой мужик, наставив на нас карабин, спросил кто мы. Я ответил, что купец Зуб, занимаюсь снабжением золотопромышленной артели старателей, там у меня с детьми человек пятьсот наберётся. А он, сверля меня глазами, опустив карабин, говорит, что он тоже купец, да вот пришлось взяться за оружие. Но он со Среднего Урала, а купца первой гильдии Дмитрия Зуб и его братьев знавал, приходилось встречаться. Честные были люди, слово умели держать. Затем он обвёл взглядом наш охранный обоз и спросил, есть ли у нас продукты, хлеб, сало. Я ответил: «Есть» и показал остатки буханки и куски сала. А тот усмехнулся и сказал, что им много надо. А я ответил: «Мы вокурат сейчас за продуктами едем. Нам старатели выделили часть золотого песка, мы сделаем слитки и поменяем их на продукты, которые я с охранным обозом должен доставить старателям». А всадник говорит, если они сделают заказ, то мы его выполни. И называет меня по имени. Я аж обомлел, откуда он моё имя знает и ответил: «Почему бы не выполнить, только несподручно брать у купцов продукты в долг». А он говорит, почему в долг, мы свой заказ можем сразу оплатить, а потом закричал: «Эй, поручик Колчак, гуляй сюда». Подъехал офицер, такой опрятный, подтянутый, а всадник говорит: «Выдай купцу Николаю Зуб десять рублей золотом царской чеканки, сделай заказ на продукты, но не забудь порох и картечь заказать, а патронов для карабинов он здесь не сыщет». Офицер вытащил деньги, подаёт и говорит: «Нам нужен хлеб, сало, соль, чай, табак, порох и картечь. Ты купец и сам рассчитай, сколько чего нам причитается». И всадники отъехали, а офицер крикнул: «Дня через два-три управишься?» Я ответил, что постараюсь. И они скрылись в чаще леса.
– Интересная встреча у тебя случилась, – с беспокойством сказала она, – но если об этой встрече узнает новая власть, нам всем будет невесело, а тебя они объявят врагом.
– Разве у меня был выбор?
– Знаю, что нет. Новая власть на Среднем Урале во всю громит налево и направо, там и безвинные становятся виновными, по принципу: «Я хочу есть, вот в том твоя вина».
– Надо срочно переплавить золотой песок в слитки, – заявил Николай, – мастер Фёдор ещё у нас живёт, не сбежал к большевикам?
– Иди и скажи ему сам и не отпускай скупщика Ефима, пусть сейчас же приступает к изготовлению золотых слитков, каждый час дорог, и строго предупреди охрану, пусть языки не распускают, что встретили в лесу вооружённых всадников и получили от них заказ, иначе и им самим достанется от новой власти.
Через час горно шумело, извергая дым в трубу. Люди понимали, что неспокойно вокруг, а чем быстрее они разделаются с металлом, тем самим будет спокойнее. Скупщик Ефим и старший охранник Безбородов тоже несли ответственность за золотой песок перед старателями, расписавшись в купонах.
Не дожидаясь утра, они остановили плавку золотых слитков, а Агнесса, прихватив из своих запасов золотишко, вместе с Николаем и двумя охранниками выехали прямо в ночь на заготовку продуктов. Ночь и раннее утро для этих дел в столь смутное время были самым подходящим временем. К полудню, объехав деревню по лесной дороге вдали от посторонних глаз, они вернулись в своё имение. Спрятав телеги с продуктами в сарай, они улеглись отдыхать, устав так, что ни рукой, ни ногой пошевелить не могли. В следующую ночь они приобрели остальные продукты, выполнив заказ старателей и вооружённого отряда, люди которого не хотели мириться с новыми революционными порядками.
– Ты поедешь в ночь?
– Нет, под самое утро, – ответил он.
– Я вот, что надумала, – задумчиво ответила Агнесса. – Не поехать ли мне с Александром с тобой. Причём, все родословные документы, аттестаты, царские грамоты и все брильянтовые драгоценности, и золотые царские деньги взять с собой. Оставим на стенах цветные фотокопии наших документов, грамот, часть недорогих украшений и царские бумажные деньги, которые превратились в красивые бумажки. Нам надо переждать в тайге со старателями, там гораздо надёжнее. В имениях оставим наших служанок, их никто не тронет. Боюсь я за сына, за себя и тебя. Что-то должно нехорошее произойти.
– Да, пожалуй, ты права, хотя в тайге тоже небезопасно. В общем, собирайся, ценности и бумаги спрячем в тайник, в пеналы, они кстати пустые.
– А ты никому про них не говорил?
– Что ты! Зачем? Они же наш семейный секретный сейф.
– Тогда покажи, как ими пользоваться и давай принесём пеналы домой.
И супруги спустились вниз к бричке, Николай рассказал, а затем показал и научил жену пользоваться тайником, который он окрестил семейным секретным сейфом.
Было уже далеко за полночь, когда бричка купцов и три телеги, нагружённые продуктами, покинули двор имения. Ехали не спеша, а как только забрюзжал рассвет, они подъехали к тому месту, где три дня назад их остановил вооруженный отряд. Но кругом было тихо и только верхушки деревьев плавно раскачивались из стороны в сторону.
– Эге…Ге! – закричал Николай, а эхо вторило ему.
– Надо выстрелить, – посоветовал скупщик Ефим.
Николай поднял ружьё, жена и сын зажали уши, громыхнул выстрел из двух стволов, вздрогнули лошади, почти мгновенно отозвалось эхо, и стая ворон с криком взметнулась ввысь. Подождали минут пятнадцать, прислушиваясь к тишине. Но тайга молчала.
– Может, они поставят какой-нибудь знак у дороги, где должна произойти встреча, – высказала своё мнение Агнесса. – Поедем дальше, во всяком случае, они найдут способ связаться с нами.
И обоз тронулся. Проехали ещё верст семь, восемь. А когда объезжали овраг, дорогу им преградило поваленное дерево. Все насторожились, ожидая, что кто-то выскочит из кустов. Но кругом было тихо. Николай вторично поднял ружьё и выстрелил. Взяв топор, он обошёл поваленное дерево и принялся рубать ствол, освобождая дорогу. Закончив работу, вернулся к бричке и только минут через пятнадцать они увидели приближающуюся к ним подводу, ехавшую навстречу. Верхом на лошади сидел паренёк лет четырнадцати, уперев ноги в оглобли.
– Кто стрелял? – бойко спросил он, а увидев Николая, обрадовано воскликнул!
– Дядя Николай, ты привёз нам продукты?
– А ты, чей будешь? – заинтересованно спросила Агнесса.
– Как чей? Я племянник купца Сидорова, а третьего дня дядя Колчак вашему мужу отвалил десять золотых рублей и сделал заказ! Вы нам все продукты привезли?
– А постарше кого купец Сидоров не мог прислать? – спросил Ефим.
– А чем я вам не угодил? – звонко ответил пацан. – К какой подводе подворачивать, где наши продукты?
– Я и вас знаю! – обратился паренёк к Агнессе. – И слышал, как вы на собрании выступали, а мой дед Егор даже вас потом похвалил.
Лицо Агнессы вытянулось и застыло в удивлении. Она хотела что-то сказать, но промолчала. Однако припомнить паренька на собрании, когда с зажигательной речью выступал какой-то большевик дней десять назад, призывая к равенству всех людей, ни как не могла, хотя всех людей знала в лицо и на память не жаловалась. «А вот Егор действительно выступал, но у него ни детей, ни внуков нет. Возможно это сын сестры», – решила она.
Николай, сверяясь по списку, руководил погрузкой продуктов. Паренёк внимательно следил, не слезая с лошади, а когда закончилась погрузка, он попросил дать ему список продуктов.
– От себя лично я выделил четыре мешка овса, а то лошади у вас не очень резвые, – негромко сказал Николай на прощание.
Поблагодарив, паренёк, объехав обоз, направился впереди обоза, а через версту свернул по еле заметной тропе и неожиданно скрылся в лесу.
И только к вечеру обоз добрался до первой стоянки старателей. Агнессу обступили женщины, засыпая вопросами. Она однозначно отвечала, решив подробно поговорить со старателями о сложившейся обстановке вечером, когда соберутся мужики у костра. «Необходимо успокоить старателей и дать понять, что без нас, купцов, им непросто поменять золотой песок на продукты и одежду, тем более что золотой песок не котируется у продавцов, которые охотнее берут на обмен золотые слитки. И, наверное, сейчас не стоит напоминать старателям, что все золотоносные участки Северного Урала, согласно грамоте-привилегии, подписанной царём Александром вторым, принадлежат нам, купцам Зуб, а всё намытое золото должно сдаваться только нам. Для такого заявления сейчас неподходящее время. Это можно сказать при разговоре с одним старателем, а не перед всей артелью» – рассудила Агнесса, и у неё испортилось настроение.
Вечером у костра собралось человек двадцать пять. Разговор зашёл сам по себе. То, что творится в деревнях, рабочий люд знал не хуже, чем Агнесса. Рабочие рассказывали такие случаи, о которых ни Николай, ни Агнесса ничего не знали. Агнесса сразу почувствовала, что старатели стали более развязанные, уверенные в себе и, вообще, у них появился какой-то революционный дух сплочённости. Они считали себя, чуть ли не хозяевами положения. Не чувствовалось в них той пришибленности, которую она замечала раньше – при разговоре они не поднимали головы. Сейчас же работяги подняли головы.
Агнесса напирала на них, что оптом у сельскохозяйственных производителей продукты значительно дешевле, и это был, пожалуй, её основной козырь. Затем она высказала мнение, что золотой песок – это ещё не золото. Золотой песок надо ещё довести до кондиции товарного знака, а это может сделать не каждый.
– Так то оно так, – заявил старатель Кузьма, – но представьте, мы сдадим вам золотой песок, который, как вы, Агнесса, сказали, ещё не золото, вернее, не кондиционное золото. Мы получим взамен от Николая купоны, значение которых для нас трудно недооценивать. А вас с нашим золотишком раскулачат, всё богатство и недвижимость враз полетит прахом и станет ничейным. Вы, купцы, станете беднее нас. И что тогда? Конечно, у вас есть документы, которыми можно афишировать и размахивать. Это верно, но до нас доходят слухи, что у революционного народа бывают перегибы. И вся наша артель старателей окажется на грани голодной смерти. У нас нет огородов, скота, вся наша надежда только на удачную находку золотого песка и самородков, которые попадаются редко. И ваши купоны лопнут, как мыльные пузыри. Они держатся только на вашей честности, в которой мы не сомневаемся, но не на ваших возможностях. Вот в чём проблема. Если бы вы, Агнесса, заручились поддержкой новой революционной властью, а не царской, то и разговор бы не возник.
Речь Кузьмы поразила Агнессу, хотя он и раньше высказывался умно. Но сейчас она поразилась его рассудительности, а возможность заручиться поддержкой у новой власти не приходила ей в голову. А Кузьма подсказал выход, указал ту соломинку, за которую можно ухватиться.
– Кузьма, ты правильно изложил точку зрения сущности нашего положения. Но чтобы заручиться поддержкой новой власти, мне нужно поддержка артели. Все старатели должны высказать своё мнение этой власти в жесткой ультимативной форме. Разве резонно отлаженное артельное производство остановить, независимо от того, кто им руководит купец или управляющий, или директор, главное чтобы голова у него была на месте, а мозги работали на пользу дела. Разве есть у старателей претензии ко мне и Николаю, моему мужу. Вот об этом старатели и должны заявить власти. И это будет мощный аргумент, в единстве наша сила. Разве я не хочу, чтобы наше государство было сильным, зажиточным. Разве я пыталась нажиться на вашем труде, разве мы обирали вас. Вспомните, когда мы не могли выполнить заказ старателя, то выплачивали ему солидную компенсацию. Но если бы мы были бедными, откуда бы мы могли компенсировать ваши издержки из-за несвоевременного представления вам оборудования. И это факт, который никто не может отрицать.
Агнесса замолчала и уставилась на костёр. Народ негромко защебетал, обсуждая услышанное. Постепенно шум усиливался, превращаясь в базар, каждый хотел высказаться, что наболело у него на душе, перебивая и не слушая друг друга. Агнесса прислушивалась к отдельным высказываниям. Вдруг чуваш Ивлев, работавший подсобником – «кто куда пошлёт», закричал:
– Да тишь вы вси! Чаво раскудахтались, как курки в гнезде!
Народ затих и стало слышно, как ветки шипели и потрескивали в костре.
– Я вот, што кумекаю, – продолжил Ивлев, – нам трухляво страшно потерять то, што заробили летом, ето и дураку ясно. Но купцам ище трухлявее, у них всё отберут. Купцы бывают хитрые и нормальные. Мой батюха говаривал, што Дмитрий с братьями были нормальные купцы. Агнесса, дочь Дмитрия, тоже нормальная купчиха. Вот я и кумекаю, што надо делать всё нормально. Нам надо сдать песочек за купоны, а домой ехать всем вместе. Мы будем охранять купцов, а они наши купоны. Разве нова власть бросится на нас, да мы кому хош хребёт перебьём.
Старатели задумались над высказыванием Ивлева, в его словах был какой то резон. Действительно, надо объединиться всем в один кулак и защищать друг друга. И как сказала Агнесса: «В единстве наша сила».
И ещё долго у костра возмущённо разговаривали старатели, перебивая друг друга. Старатель Кузьма, подойдя к купцам, в полголоса посоветовал:
– Вам надо проехать по участкам и провести такие же беседы со старателями, особенно с теми, которые живут вблизи от ваших имений. А те старатели, которые живут в отдалённых местах от нас, они, как и в предыдущие годы, сдадут вам песок и со всеми нами заедут к вам, получить свои заказы на зиму и следующее лето и разъедутся по своим отдалённым местам. А мы живём рядом и сможем горой постоять за вас. Назначайте время, мы всем народом явимся к новой власти и потребуем у неё узаконить ваши права на руководство артелью. А царскую грамоту-привилегию лучше и не показывать. У вас накоплен опыт в руководстве артелью и опыт в снабжении, лучше вас никто не сможет это сделать. И вообще артель – это ваше детище, хотя вы из купеческой среды. Ехать же всей артелью, как предлагает Ивлев, неразумно. Дело в том, что пока вы золотой песок переплавите в слитки, а затем поменяете их на продукты и одежонку, пройдёт дней пятнадцать-двадцать. Кто живёт недалеко, смогут подождать свои заказы, а те, кто далеко, они не смогут неделями ждать и жить около вашего имения. Другое дело если вас проводить, организовав верховой отряд человек под тридцать, а затем вернуться и продолжить мыть песочек. Вот на это и следует ориентироваться. И ещё у нас возникли подозрения, «лесные братья» человек десять на лошадях, что-то вами очень интересовались, выспрашивая у нашей женщины Груни, ехавшей к нам из деревни, как зовут вас, кто были родители, где живёте, когда и что возите. Груня со страху всё и рассказала им. Неспроста всё это. Ох, неспроста, оберегайтесь их.
Николай и Агнесса побледнели, им стало ясно, откуда всадники узнали имя Николая, и что она выступала на собрании, а Груня присутствовала и сидела в первых рядах.
– Спасибо Кузьма за предупреждение и за дельное предложение, – поблагодарила Агнесса и подумала: «Если сохранится артель, то такого умного мужика надо привлечь к себе на службу, предложив ему приличное жалование».
– Что ты думаешь о всадниках, которые встретились нам в лесу? – спросил Николай.
– Если это грабители, то они решили втереться тебе в доверие, но тогда они должны были убить Груню. Если это вооружённый отряд из Среднего Урала, то им тоже доверять нельзя. Поскольку ты знаешь их, то даже усиленная охрана нас не сможет защитить, они, разговаривая с тобой, смогут подъехать к нам вплотную, ты же прежде времени не откроешь по ним огонь, а затем они смогут разоружить нас без единого выстрела и забрать всё артельное золото.
– Но мы же золото возим небольшими порциями, – возразил Николай.
– Но они то этого не знают. А разгадать их тактику непросто, но что-то здесь не чисто и мы должны быть на чеку. Во всяком случаи их интересует золото. И это ясно, как «белый день».
Прошёл месяц, приближалась осень. На Северном Урале лето короткое. Начались заморозки и местами вода превращалась в лёд и старатели не могли промывать песок. В лесу стало неуютно. «Пора бы возвращаться домой, но старатели упорно не желали сдавать намытое золото, а силой их не заставишь», – размышляла Агнесса. А тут как назло поползли слухи, что по деревням ездят вооружённые отряды революционеров под командованием каких-то комисаров, которые организуют собрания, призывая создать артели. Вместо деревенских старост они предлагают выбрать из числа рабочих и крестьян правление, которое будет коллективно решать все вопросы деятельности этой артели. И даже поговаривают, что вся земля переходит в собственность государства, а крестьянам бесплатно будут давать наделы земли. Изменил своё мнение и старатель Кузьма, заговорив совсем по-другому, чем предлагал раньше.
Создавшееся положение в артели Агнессу выводило из себя. Она ругалась со старателями, угрожая, что не сможет во время поменять их золото на продукты и вещи, так как сроки договоров с сельскохозяйственными кулаками заканчиваются. Николай же считал, что старатели забастовали потому, что нет полицейских, которые охраняли бы их золото и наводили порядок. И он предложил в последний раз проехать по участкам.
Покинув участок у «Быстрого ручья» и захватив имущество, привезенное из дома, купцы с охраной из четырёх человек, разместившихся на второй лёгкой конной упряжке, решили в последний раз объехать участки старателей. Собрав рабочий люд на ближайшем участке, Агнесса в категорической форме заявила, что они уезжают домой, а за снабжение старателей на зиму не отвечают. И пусть старатели за свой золотой песок сами себя обеспечивают. При этом она порекомендовала старателям сворачивать своё производство и ехать следом за ними и запасать продукты на зиму, пока у них есть время, а кулаки не распродали свой товар. Такого категоричного заявления старатели ещё не слышали от своих купцов. И дрогнули. Куда ехать? Где искать купцов? Они к такой ситуации были не приспособлены. До них дошло, что если они и найдут кулаков, но те неохотно возьмут у них золотой песок, в результате они явно прогадают, так как золотые слитки ценятся в полтора раза дороже, чем золотой песок. Да ещё этот год оказался для старателей непродуктивным. Частые собрания в обеденный перерыв, которые иногда затягивались до вечера, скученность старателей на одном участке, всё это отразилось на низкой производительности. Золотого песка они намыли значительно меньше, чем в предыдущие годы. А если они ещё продешевят при обмене песка на продукты, то им придётся посреди зимы «зубы складывать на полку». И старателям ничего не оставалось делать, как решиться сдавать золотой песок купцам за купоны. Но опять возник вопрос: «А если купцов с нашим золотом раскулачат, кто будет в ответе?» Что могли им ответить купцы, если они сами не знали, что их ждёт завтра, тем не менее, Агнесса предложила:
– Сдайте песок нам и выделите людей для охраны с ружьями. И пусть ваши люди последуют с нами и предъявят новой власти купоны, в качестве доказательств, что ваш золотой песок находится у нас на переработке, и что у вас, рабочих артели, нет других источников к существованию.
Посовещавшись, старатели нехотя принялись сдавать золотой песок, добытый тяжёлым трудом, кормя стаи комаров и мошек, иногда не доедая. Переезжая от участка к участку, количество мешочков в купеческом ящике, закреплённом на бричке, быстро увеличивалось. Росло и количество сопровождающих. От последнего участка купцов сопровождал отряд из сорока всадников-старателей, державших ружья на изготовке.
5
Деревенский староста Вадим Сидорович Кривых перепугался не на шутку, увидев приближающихся к его дому вооружённых всадников с ружьями в руках. Он заскочил в сенки и, заперев дверь на все запоры, влетел в избу, захлопнув дверь и накинув тяжёлый крючок на петлю. Он слегка отодвинул занавеску на окне и вдруг увидел среди всадников знакомых посельчан. Тяжёлый груз враз свалился с его души. Он глубоко вздохнул. В голове пронеслось: «Что это так рано вернулись старатели? Вооружены! Уж не случилось ли что-то там в лесу?» И он на ватных ногах пошёл открывать дверь, в которую ненастойчиво кто-то стучал.
Вадим вышел во двор и увидел посреди двора бричку купцов, в полном семействе, и легкую упряжку с охранниками. Купцов окружили спешившие люди, среди которых он узнал и своих – деревенских из Зубовки старателей.
– Вадим Сидорович! – крикнула Агнесса, – что-то поздненько встаём! Уж не захворали ли?
– Да, немножко есть, прихватило, – соврал он, пытаясь успокоить дрожащие ноги.
– Рабочие-старатели, – начала Агнесса, пристав на ноги в бричке, – опасаются, что их золотой песок, добытый не лёгким трудом, может быть конфискован новой властью. Но ты же знаешь, что у старателей нет других доходов на существование. Знаешь ты и то, что золотой песок это не кондиционное золото и оно ценится значительно дешевле, чем золотые слитки с пробой. Вот рабочие и сдают нам свой песок на переработку, а мы им даём расписки в виде купонов, и это ты тоже знаешь. Так вот ты наш староста и это мы тебя выдвинули, поэтому рабочие требуют от тебя гарантию перед новой властью, если такая появится, что их золото не будет конфисковано.
Всадники и спешившие закивали головами, кое-кто из них замахал купонами. Агнесса обвела взглядом двор, ища поддержки со стороны старателей.
– Правильно говорит Агнесса, – закричало несколько человек. – Дай гарантию, а нам надо возвращаться на участки и продолжить работу пока не замёрзла вода.
– Так, что ты скажешь, Вадим Сидорович, наш дорогой староста? – и Иван, сын Кольки-кривого, подошёл к старосте вплотную и уставился на него.
– Ну, конечно! Ну, конечно! Как перед богом клянусь! Я не побоюсь всё сказать, как оно есть, перед этими самыми революционерами. Пусть только приедут, сразу скажу, – и староста освятил себя большим крестом.
Староста ещё долго бормотал молитвы, крестясь перед рабочими, как перед иконой.
– Ну, что братва! Слышали, что староста дал гарантию нам, как перед богом! – крикнул старатель в бушлате и морской тельняшке.
Купец Николай развернул коня, и бричка выехала со двора старосты, а за ней потянулась охрана и всадники. Всадники-старатели, у кого дома оказались под боком, заехали на пять-десять минут навестить стариков, и, захватив согревающего, собрались около имения Агнессы и обмыли приезд и отъезд. Один из них, пересчитав старателей, дал команду на обратный путь, и, перегоняя друг друга, всадники понеслись в лес. Редкие прохожие и детвора шарахались в стороны как от вооружённой банды.
Через два часа кузнечный горн, посылая в небо дымок от сжигаемого коксового угля, расплавил первую партию золотого песка в тиглях. И мастер Фёдор в присутствии скупщика Ефима, старшего охранника Безбородова и купца Николая залил первые формочки, в которых расплавленный блестящий желтоватый металл остывал, приобретая тускловатый оттенок. Николай, предварительно остудив инструмент в ванне с охлаждённым маслом, подносил его к ещё не остывшим золотым слиткам и, прицелившись, молоточком наносил удар по инструменту, оставляя на память на золотых слитках свой купеческий знак с пробой чистоты золота. Скупщик Ефим тщательно очищал тигля, взвешивая оставшийся шлам после плавки. Всё взвешивалось на точных весах, как в аптеке, записывалось в журнал, подписывалось скупщиком, мастером и старшим охранником и утверждалось Николаем или Агнессой.
6
И в это же самое время со стороны города Печора в сторону деревни Зубова к имениям купцов Зуб, двигалась другая вооружённая «банда», возглавляемая комиссаром Подгубным Василием Михайловичем. Впереди колоны ехал всадник, держа в руках красное знамя. За ним строем ехали военные всадники в шинелях, на головах у них красовались ушанки, заканчивающиеся вверху острыми конусами, чем-то напоминавшие по форме немецкие каски времён германской войны 1914 года. За первым отрядом ехали казаки, не соблюдая строя, в разношерстных одеждах. У некоторых казаков сбоку висели шашки. К козырькам головных уборов были пришиты красные ленты как отличительные знаки. Вся колона состояла из 98 вооружённых всадников. Отряд спешил. Комиссар Подгубный имел четкое указание от другого комиссара Смирнова. Подгубный знал жёсткий нрав Смирнова и побаивался его. Он хорошо помнил напутствие, сказанное ему Смирновым: «Собрать как можно больше жёлтого металла, необходимого, как воздух, задыхающейся молодой республике рабочих и крестьян. Провести раскулачивание кулаков и купцов, изъять излишки хлеба и другого продовольствия для отправки голодающему Поволжья, при этом не щадить тех, кто не отдаст добровольно, а сочувствующих тоже ставить к стенке. В деревнях организовать ячейки из рабочих и крестьян, назначить председателей из числа верных делу революции. Спокойных, смерившихся с раскулачиванием кулаков и купцов с семьями отправить в ссылку, но вначале их доставить в город Пермь, там решат, куда и как их дальше переправлять – в теплушках или конным способом, сейчас там погода ещё не холодная, не замёрзнут».
Вспоминая напутствия Смирнова, Подгубный размышлял: «Как это в деревнях назначить председателей из числа верных делу революции, где их взять и по каким критериям подбирать, если многие из старожил в деревнях Урала слышали о случившейся революции «краем уха». Рядом с комиссаром ехал проводник-служивый из управления царской жандармерии. Служащие и полицейские частично разбежались, частично поклялись верой и правдой служить новой власти. Вдали засверкали одиночные огоньки.
– Это деревня Зубова, – сказал проводник комиссару, – а чуть выше имения Дмитрия Зуб. Сейчас там живёт его дочь Агнесса с мужем Николаем. Старатели с почтением относятся к купчихе Агнессе. Отец, Дмитрий, организовал артель старателей, а она ввела такие новшества, что диву дивишься. При ней старатели артели хорошо зажили. Она очень справедливая и слово, данное ей, держит сполна.
– А муж, как его, – запамятовал комиссар, но тут же вспомнил, – Николай?
– Муж как все. Много гонору, а умом не блещет. Зато все бабы о нем вздыхают. Если бы не Агнесса, он давно бы развалил артель старателей.
– Как по вашему, – обратился комиссар к проводнику, – кому из старателей можно было бы поручить руководство артелью, если бы не было купцов Зуб?
– Как это не было?! Они же есть, лучше их никто не справится с этой работой, они оба честные и справедливые люди.
– Честных и справедливых купцов не бывает, – заметил комиссар.
Проводник замолчал, раздумывая над словами комиссара. И ужаснулся, подумав: «Неужто он их в расход решил пустить. Сколько хорошего люда уже в гроб загнали только в одной Печоре».
– Имение у купцов Зуб хорошее?– ласковым голосом спросил комиссар.
– Да как сказать, дом не плохой, усадьба небольшая, зажатая горами. Вообще, у купцов Зуб здесь три имения и все примерно одинаковые. Родословная купца первой гильдии Василия Зуб, дедушки Агнессы, корнями уходит далеко в прошлое. Его предки известны далеко от наших мест. Они скупали и торговали по России и за рубежом пушниной, золотым песком, самородками. По мере рождения детей, Василий каждому родившемуся сыну закладывал имение. Рос мальчик, строилось и имение для него. В 1881 году царь Александр второй выдал Дмитрию Зуб грамоту на право владения приисками всего Северного Урала. Так, что купчиха первой гильдии Агнесса Зуб является и золотопромышленником, умная, деловая, способная женщина.
– Очевидно, очень богатая? – спросил комиссар.
– А вот этого не ведаю! Но думаю не очень. Не жадное их семейство, всегда готовые оказать услугу старателям, даже в ущерб себе. И это могут подтвердить многие деревенские.
Оба замолчали, погрузившись в свои мысли. Проводник вспоминал, когда он заезжал к купцам Зуб, к нему братья относились с почтением, угощали. Комиссар же размышлял: «Не плохо бы из имений братьев Зуб сделать больницу, школу и интернат для беспризорных детей, вот отсюда они бы не смогли убежать». Он размышлял, хотя из семейств Зуб ещё никого не раскулачил, но он знал, что это дело времени, несмотря на достоинства купчихи Агнессы Зуб. «Купцам и кулакам нет места в новой рабоче-крестьянской России, духовенству тоже, но Смирнов предупредил их пока не трогать, не пришло ещё то время».
Подъезжая к имению, напоминающему крепость, Подгубный отдал команду отряду казаков:
– Окружить имение, чтобы ни одна мышь не проскочила ни туда, ни обратно.
Казаки, пробираясь в сплошной темноте между высоких стен и откосов гор, окружили имение. Комиссар с отрядом солдат расположился на площадке у ворот. Как тихо не действовали казаки и солдаты, Агнесса услышала шум и забеспокоилась. Потушив свечи, она выглянула с балкона и прислушалась. Она услышала чёткие клацанья копыт коней. В первый момент ей показалось, что это вернулась охрана старателей, но, присмотревшись к темноте, поняла, что это другие всадники. «Уж не бандиты ли из тайги, выдававшие себя за отряд сопротивления революции», – промелькнула у неё мысль. Она спустилась вниз и по внутреннему переходу прошла в кузню, где ярко горели свечи, а пламя из горна освещало потолок.
– Коля! Имение окружено какими-то всадниками. Их много.
– Что им надо? – с недоумением спросил он.
– Я бы тоже хотела это знать, но не знаю, как это сделать.
Николай, оторвавшись от работы, сказал охраннику Безбородову:
– Сходи узнай, но ворота без старосты Кривых не открывай.
Взяв двустволку и ракетницу, охранник вышел во двор, закрыв дверь на ключ. Пройдя тихонько к воротам, он поднялся по лесенке, ведущей внутрь небольшой охранной будки, и, открыв ставень окна, выглянул. Он чётко разглядел всадников, с поблескивающими затворами карабинов. Не говоря ни слова, он поднял ракетницу и выпустил вверх ракету. Ракета со свистом устремилась вверх, ослепив лошадей и всадников. От неожиданности лошади шарахнулись в разные стороны, чуть не сбросив всадников из сёдел. В деревне разом залаяли собаки. Вся окружность осветилась ярким светом.
– Кто такие?! – крикнул охранник, рассматривая всадников при свете затухающей ракеты.
– Уполномоченный отряд рабоче-крестьянской власти! Я комиссар Подгубный Василий Михайлович! – отозвался комиссар, но уже при полной темноте. – Вот мой мандат, выданный властью рабоче-крестьянского Совета.
Находчивый охранник вдруг решил схитрить и ответил:
– Возможно, это и так! Но у нас неподалеку в лесу совершенно недавно объявился вооружённый отряд из офицеров и несогласных уральских кулаков с новым революционным режимом. Наведением же порядка в деревне занимается староста Вадим Сидорович Кривых. Его пока никто с этой должности не снимал и он в курсе все деревенских дел. Если у вас есть дело к золотопромышленнику Зуб, то вам, комиссар Василий Михайлович, следует обратиться к нашему старосте Кривых, тем более что время позднее, мало ли что может случиться в темноте, я человек служивый и без него не вправе вступать в переговоры с кем бы то ни было.
Комиссар дрогнул, такого расклада событий он не ожидал. Ещё в Печоре его предупредили, что в лесах бродят вооружённые банды, сформированные из сбежавших от раскулачивания купцов, зажиточных людей и офицеров разных званий. «Ракетой же они могли предупредить «лесных братьев», а, начав стрельбу, из леса прибудет к ним на помощь подкрепление и тогда события могут развернуться совсем по другому сценарию. И такие случаи уже бывали», – комиссар, уверенный в своих действиях ещё пять минут назад, вдруг засомневался. «По закону в ночное время люди в имении могут применить и огнестрельное оружие. И что тогда? – размышлял комиссар, – стрелять то будут не золотопромышленники, а рабочий люд и этих людей просто к стенке не поставишь, поднимется вся голытьба на защиту своих. И такие случаи тоже уже бывали». Время шло, а комиссар не мог принять решение. «Немедленно штурмовать ворота и дом оказалось не просто, ждать утра – рискованно, купцы, прихватив золотишко, сбегут по подземному ходу и ищи «ветра в поле», – размышлял комиссар, натянув уздечку, чтобы лошадь не брыкнула, если пустят вторую ракету.
«Силу применять нельзя, надо послать людей за старостой», – наконец принял решение комиссар и обратился к проводнику.
– Ты знаешь, где живёт староста?
– Как не знать! Я эту деревню курировал, когда служил в жандармерии. Приходилось приезжать с различными судебными исками к правонарушителям.
Дав трёх солдат проводнику, комиссар послал его за старостой. Охранник, подслушав, что комиссар послал людей за старостой, поспешил в кузню и всё доложил купцам. Сообщение охранника супруги выслушали спокойно, не проявив испуга и растерянности. Раньше, ещё в тайге они довольно часто размышляли над той участью, которая их ожидает и решили, что если придут их раскулачивать, то они к этому отнесутся спокойно. Сами отдадут золото, картины, вещи и всё остальное без чего люди новой власти не могут обойтись. За собой они не чувствовали какой-либо вины, а богатство получили в наследство. Они считали себя специалистами, а золото новой власти необходимо, как и старой. Главное, чтобы сохранить золото старателей и снабдить их на зиму продуктами, иначе артель развалится. У них благородная миссия, новая власть не глупа, если сумела сломить устоявшийся столетиями царский режим.
Агнесса отвела мужа в сторону от рабочего места и предложила:
– Надо срочно основные карты месторождений и ценные документы перепрятать в пенал – наш тайник. Они ценнее, чем золото. В тайге сотни дорог. Вспомни, что без карт мы блуждали по тайге, как слепые котята. Пройдёт время и мы окажемся востребованы и новой властью.
– Пожалуй ты, как всегда права. Я сейчас же достану и принесу пеналы, а ты приготовь секретные карты и документы.
Рабочие знали, что прекращать работу по разливке золота в формы нельзя. Золото в тиглях может перегреться и испариться, превратившись в газ и улететь в трубу. Поэтому Николая подменил охранник и работа продолжалась полным ходом. Минут через двадцать Николай продолжил свою миссию с золотом, но на душе у него было не спокойно. Агнесса любовалась, как Фёдор заполнял металлом формочки, а он застывал, меняя свой блеск.
А в это время к комиссару привели перепуганного старосту. По дороге он перекинулся несколькими фразами с проводником и знал, для чего его привели к воротам Агнессы. Спешившись, комиссар отвёл старосту подальше от ворот, представился, показал мандат, хотя в темноте ничего нельзя было увидеть, и принялся задавать наболевшие вопросы:
– Сколько людей в банде, которая прячется в лесу? И верно ли, что банда состоит из офицеров и кулаков несогласных с революционным режимом?
– Я право не знаю, – дрожащим голосом ответил староста, – правда, наша женщина Груня рассказывала, что, когда она ехала через лес, её остановили вооруженные всадники. Среди них были офицеры, она узнала их по одежде. Но сколько их было, истинный бог не могу сказать. А сегодня днём с полсотни вооружённых старателей заявились ко мне во двор. Они потребовали, чтобы я подтвердил новой власти, что золотой песок, который они намыли за летний сезон, сдали под расписку купцам Зуб на переплавку. Дело тут вот в чём, золотой песок неохотно идёт в обмен на продукты и одежду, а изготавливать золотые слитки умеют только мастера у купцов. У них же и штамп специальный имеется, узаконенный старой властью. Так вот, пока я староста, то и заявляю, что если золото артели будет конфисковано, то на голод будут обречены полтысячи человек. Нехорошо может получиться, хотя вы и новая власть. Официально вас я предупредил. А буду я старостой или другая власть будет, меня это уже как-то не обескураживает. Я давно просил, чтобы меня заменили. Я старый человек и занимать должность старосты мне тяжеловато.
– Хорошо, хорошо, заменим вас, – пообещал комиссар, а про себя подумал: «Сговорились они все что ли? Хотя на сговор это вроде и не похоже. С одной стороны, если золото у купцов, то изъять его будет проще, чем у старателей – они рабочий люд. А с другой – не наделаю ли я глупостей, если старателей пятьсот человек. Они могут и бунт устроить, а я окажусь «козлом отпущения». Смирнов же скажет, что надо было думать головой, а не тем местом, на котором сижу».
– Пока вы деревенский староста, скажите купцам, пусть ворота откроют! – повышенным голосом распорядился комиссар и крикнул:
– Эй! Охрана! Поговорите со своим старостой!
Но на будке, из которой запустили ракету, перепугав лошадей и всадников, никто не ответил.
– Постучите в ворота, да посильнее! – приказал он военным, сопровождавшим старосту.
Стук в ворота услышали и в кузне.
– Зажги свечи в фонаре и пойдём, посмотрим, кто там так стучит, – обратилась Агнесса к охраннику.
У ворот Агнесса взяла фонарь и поднялась по лесенке в охранную будку, и, отодвинув засов, открыла ставню смотрового окна. Она осветила своё лицо, затем направила свет на всадников и спросила:
– Кто здесь будет комиссар Подгубный Василий Михайлович?
Комиссар отозвался, садясь на коня.
– Охраннику Безбородову вы сказали, что у вас есть мандат, выданный рабоче-крестьянским Советом. Очевидно, это новая власть? Если это так, то будьте любезны показать мне ваш мандат. Я хозяйка этого дома и хотела бы убедиться, что передо мной люди, представляющие законную власть, а не шарлатаны, которых довольно много развилось в округе. Хотя среди вас находится наш староста Кривых Вадим Сидорович, но мне бы хотелось взглянуть на ваш документ.
Комиссар оценил её деликатность и законное требование – предъявить документы. Он хотел также вежливо ответить ей, но не смог подобрать нужных слов с его рабочим интеллектом. Молча, подъехав к воротам и пристав на стремя, он протянул мандат Агнессе, высунувшейся из будки. Просматривая для неё необычный мандат комиссара, она подумала: «Попробуй тут узнать фальшивый он или нет, если я не представляю, как он должен вообще выглядеть без царских и губернаторских печатей. И был бы этот комиссар один, послала бы его подальше, где «Макар телят не пасёт», но у него за спиной целое войско, готовое разнести кого угодно.
– Насколько я понимаю, – заявила Агнесса, возвращая мандат, – вооружённая комиссия прибыла раскулачивать нас. Поскольку такое веяние идёт по стране, то нам ничего не остаётся делать, как повиноваться судьбе. Но прежде, чем ваш карающий меч революции опустится на наши головы, я хочу сказать, что мы с мужем не чувствуем за собой какой-либо вины перед новой властью. Я и муж отдали много сил и стараний, чтобы стать специалистами по разработке золотоносных жил, пройдя школу от обычных старателей-рабочих до квалифицированных руководителей артели. Артели, за создание которых сейчас агитируют большевики. Теперь о нашем богатстве. Да мы богаты, но оно нам досталось по наследству вместе с титулами купцов и золотопромышленников, в чем, собственно говоря, и состоит наша вина перед новой революционной властью. Но извините, дети не выбирают родителей, если бы бог распорядился, то каждый из вас мог оказаться на нашем месте. И наша вина в том, что мы родились в купеческой семье. Как я сказала, мы не против, чтобы нас раскулачили. Но я переживаю за старателей, которые весь летний сезон, не покладая рук, не доедая, кормя комаров и мошек, трудились, добывая крупицы золотого песка. Очевидно, наш староста Вадим Сидорович говорил вам, что старатели передали нам под расписку свой золотой песок, из которого мы обязаны были сделать кондиционное ценное золото. Золотой песок – это материал, из которого делается настоящее золото, а это, извините, не каждому старателю по плечу, здесь должна быть особая сноровка и умение. Чуть передержал золотой песок в горне, и улетело золото в трубу, вот так взяло и превратилось в газ и исчезло. Очевидно, Вадим Сидорович уже вам говорил, что если будет конфисковано золото артели, то вы обречёте вместе с детьми пятьсот человек на голодное вымирание, у старателей нет иного дохода. Артель развалится! А разве новая революционная власть сможет обойтись без добычи золота? Нет, не сможет! И кто тогда будет в ответе? Вы! Заново организовать и создать артель старателей гораздо сложнее, чем сохранить жизнь существующей артели сейчас. Поэтому я призываю вашу комиссию отнестись с пониманием к нуждам старателей. И пусть своё мнение выскажет наш уважаемый староста Вадим Сидорович.
Староста вышел на середину и высказал своё мнение по существу, повторив выступление Агнессы, добавив, что официально предупредил комиссара о недопустимости изъятия золота артели старателей, что может привести к непредсказуемым действиям со стороны старателей.
Комиссар только улыбался в темноте. Ему дано задание и он решил, во что бы то ни стало, выполнить его, а потом пусть хоть «всемирный потоп» начнётся. «А раз купцы согласны на раскулачивание, то они уже припрятали свои ценности, оставив барахло для отвода глаз и его на «мякине не проведёшь, он стреляный воробей». Тем временем староста заявил, обращаясь к Агнессе:
– А вам госпожа следует открыть ворота и не препятствовать действию комиссара, это в ваших же интересах.
Агнесса, сдерживая себя, не могла унять предательски дрожащие ноги, и поняла, что староста уже получил указания от комиссара. Ей хотелось протянуть время хотя бы до утра, надеясь на чуда, вдруг вернутся старатели и защитят их.
– Но господа военные, поймите меня правильно, у нас полным ходом идёт плавка золотого песка. Видите из трубы кузни идёт дым и вылетает пламя. Вмешательство посторонних людей может нарушить процесс плавки, часть золота безвозмездно будет потеряна. Мы несём ответственность за него перед старателями.
– Спишите на нас! – крикнул кто-то из всадников.
И на площадке раздался дружный хохот, а несколько голосов закричали:
– Открывай ворота купчиха и не морочь нам головы!
Не обращая внимания на то, что ей ещё что-то кричали с улицы, Агнесса спустилась с будки, забыв закрыть ставень окна смотровой будки. Дёрнув охранника за рукав, она устремилась в кузню и только потом сообразила, что не закрыла ставень, но возвращаться не стала, подумав: «Пусть сами лезут через незакрытое окно будки и открывают ворота, все равно их теперь не удержишь».
– Коля, нас пришли грабить! Не засыпай в тигли нового песка, дай бог, успеть справиться с этим, разлить по формочкам. Я побежала за Сашей.
Поднявшись в дом, она растолкала сына и велела ему одеваться. В своей комнате в растерянности она побросала в сумку все оставшиеся ценности, артельный журнал, записи с корешками купонов, оставшиеся неценные карты месторождений золотого песка и документы. Затем, взяв сумку и свечку, зашла в спальню к сыну. Сумку ногой зачем-то запихнула под кровать и, схватив сына за руку, потащилась с ним вниз в кузню, держа в одной руке свечку, а другой – сына. Закрыла тяжёлую дубовую дверь на задвижки из кузни и перевела дух. А во дворе уже бегали люди, стуча сапогами. «Не думала я, что так получится, с ними ни о чём не договоришься, военные, а ведут себя как отпетые бандиты. Что же будет с Россией? Куда мы катимся?»
Комиссар со своими людьми обежал вокруг дома. Весь первый этаж не имел окон и напоминал подсобное помещение. Двери во все подсобки оказались закрыты изнутри. Окна второго и третьего этажей были темными, только на втором этаже через занавески пробивал свет в одном небольшом оконце. «Очевидно, там живёт прислуга», – решил комиссар. Два казака скручивали верёвками лестницы, чтобы дотянуться до окна второго этажа. Комиссар одобрил их действия, подумав: «Главное, чтобы не поднимать стрельбу, а то действительно нагрянут «лесные братья» на подмогу». Вдруг он вспомнил про старосту.
– А где староста? – спросил комиссар у солдат, сопровождавших старосту из дома.
– Остался за воротами! Все кинулись во двор! Вы же приказали!
– Приведите его сюда, – отдал комиссар распоряжение, не надеясь, что староста ещё там.
А староста действительно убежал, поняв, что про него забыли, но он побежал к брату-инвалиду, совсем в другом направлении, чем его дом.
Солдаты кинулись из ворот и наткнулись на проводника, стоявшего посередине уличной площадки. Они схватили его вместо старосты и повели к комиссару. Комиссар в темноте не разглядел, кого ведут к нему и поспешил дать команду: «Глаз не спускать с него». Проводник же не мог понять, почему так грубо с ним обошлись, и что значит, глаз с него не спускать. А комиссар кинулся помогать казакам, устанавливать лестницу. Он хотел вместе с ними попасть в дом в числе первых. Один из казаков полез вверх, а двое придерживали изгибающуюся и шатающуюся лестницу. Звонко брякнуло разбитое стекло, а через минуту казак скрылся в окне. Комиссар последовал за ним, казак ждал его и помог забраться через окно в помещение. Чиркнув спичкой, казак зажег свечи, а переходя из одной комнаты в другую, зажигал свечи, а комиссар с наганом в руке следовал за ним. Наткнувшись на лестницу с перилами, ведущую вниз, они стали спускаться, натыкаясь и вздрагивая от именитых купцов, изображенных на картинах во весь рост и казавшимися живыми.
Открыв парадную дверь, комиссар оставил двух солдат с винтовками охранять вход и не впускать, и не выпускать никого. А сам с двумя казаками приступил к методичному осмотру первого этажа дома. Поднявшись на второй этаж, они наткнулись на прислуг, мирно пивших чай за столом. Впередиидущий казак зашёл в комнату. Перепуганные женщины завизжали, увидев небритого, грязного, незнакомого человека, ввалившего в их комнату. Но одна из них, схватив скалку для глаженья белья, встала в угрожающую позу, готовая нанести удар по голове незнакомцу.
– Кто такой?! И что тебе тут надо?! – закричала она оглушающим голосом, решив, что это бандит из леса.
Казак лихой, испугавшись, отскочил назад в коридор и наткнулся на наган комиссара. Прогремел выстрел. Казак выронил из рук свечу и схватился за своё мягкое место, вращаясь на месте, оглушёно крича. Перепуганные женщины захлопнули дверь и закрылись на защёлку. Комиссар опешил и пробормотал: «Этого ещё не хватало!», а, опомнившись, закричал второму казаку, застывшему в неподвижной позе с открытым ртом:
– Приведи сюда скорее фельдшера! Быстро!
Казак со свечёй убежал, оставив комиссара с обезумевшим от испуга и боли сослуживцем в темноте. Раненый казак продолжал метаться по полу, охая и ахая, призывая к помощи. «Наверное, кость зацепил, вот Смирнов и орёт», – подумал комиссар, удерживая раненного, бормоча и оправдываясь: «Я же не хотел этого, случайно всё вышло».
У двери охрана слышала выстрел, а следом прибежал казак и закричал:
– Комиссар Смирнова подстрелил, скорее фельдшера сюда!
Прибежал фельдшер с сумкой на плече и взволновано закричал:
– Что случилось? В кого стреляли?
– Митьку Смирнова, комиссар! – не договорил казак, пропуская вперед фельдшера и освещая ему дорогу.
Выстрел и крики услышали и в кузне. И Агнесса задумчиво сказала:
– Ну вот, и стрельба началась. Кто-то уже и кричит, поди ранен.
7
А в это время староста трусцой добежал до дома брата. Разбудив крепко спавшего Ивана, староста рассказал ему с женой ошеломляющую новость, а в конце добавил:
– От того, как кинулся комиссар с солдатами и казаками в ворота, я понял, что купцам несдобровать, а, следовательно, артельное золото конфискуют. Брат, хоть ты с одной рукой, но садись на коня и скачи к старателям. Мы с тобой не старатели, но наши родственники останутся на зиму голодать. Пусть все старатели едут срочно сюда, купцам одним не устоять с вооружённым отрядом из Печоры. Их человек сто. Чувствую, что дело дрянь, мне даже купцов жалко. Поэтому я вернусь к имению Агнессы, хоть чем-то постараюсь им помочь.
– Прямо сейчас и ехать, что ли? – зевая, спросил Иван.
– Да, чем скорее, тем лучше. А отдыхать на том свете будем. Предупреди всех, кого встретишь! А Анна пусть всех соседей оповестит! – на прощание крикнул староста и скрылся за дверью в кромешной темноте сенцев.
Староста шёл, иногда подбегая, ноги не слушались, но он упорно продвигался вперёд. Он добежал до дома Николая, погружённого в темноту. Пробежав мимо ворот, он увидел имение Агнессы со светом в окнах второго этажа и перешёл на ходьбу, стараясь идти и дышать ровнее.
Проводник не мог успокоиться, размышляя над словами комиссара. Вдруг он понял, что его с кем-то перепутали.
– А вы за кого меня принимаете? – обратился он к солдатам, окруживших его кольцом и не спускавших с него глаз.
– Как за кого? За старосту Кривых, – ответил один из них.
– Вот болваны! Засветил бы я вам по-оплеухе, будь сейчас царский режим. Я же офицер жандармерии, прощённый Советами и давший клятву служить делу революции. А вы меня, чуть ли не за шиворот привели к комиссару.
Солдаты в миг отшатнулись от него, чтобы ненароком не получить по-оплеухе от офицера, забыв, что время теперь другое.
– И, правда, – подтвердил один из них, – у старосты фигура другая, сгорбленная.
– Мить, а ну-ка глянь за ворота, мы, кажется, и правда привели проводника вместо старосты.
Стоявший ближе к воротам солдат кинулся на улицу. Он обежал площадку перед имением, натыкаясь на лошадей и наступая на их навоз. Возвратившись с душком и запыхавшись, сказал:
– Убёг староста, нет его за воротами. Что же теперь будет?
– Что, что! – с возмущением воскликнул проводник. – Слышали, что комиссар пульнул в казака Смирнова за невыполнение приказа.
Солдатам стало не по себе от слов проводника.
– Может домой к старосте сгонять на лошадях?
– А найдёте без меня дорогу? – ехидно поинтересовался проводник.
– Да мы как-то в темноте не запомнили, ехали же за вами, – ответил один за всех.
– Ну и будет вам от комиссара, – продолжил проводник, размышляя: «Не похоже, чтобы староста сбежал, но его нет. И опять придётся ехать, но если сбежал, то не домой».
– А ты, Мить, не покричал его? Может он в кустики отошёл по нужде?
– Как-то не сообразил сразу.
Вздохнув, проводник предложил:
– Пойдёмте за ворота, покричим. Не из тех людей староста, чтобы убегать, он старый вояка, награждён крестом.
Выйдя за ворота, все дружно закричали:
– Вадим Сидорович! Где вы? Ау!
– Тут я! – послышался ответ откуда-то издалека.
Солдаты бросились по направлению раздавшегося звука. Услышав шум бегущих по кустам солдат, Вадим обежал густой кустарник и оказался сзади них, устремившись к имению, где столкнулся с проводником.
– Пусть побегают балбесы, а мы пойдём во двор, – и проводник дёрнул за рукав старосту, тяжело дышавшего и растирающего себе грудь.
По поведению старосты проводник понял, что тот куда-то далеко сбегал и спросил:
– В кустиках проветривался?
– Да, что-то живот скрутило, – соврал он.
А в это время при свечах, которые держал казак, фельдшер оказывал помощь раненому казаку, одновременно выясняя у комиссара, как это могло случиться.
– Я должен заполнить историю болезни раненого и дать объяснение необычному случаю, – настаивал фельдшер, допытываясь у растерявшегося комиссара. – Тем более что здесь без операции не обойтись, а там всякое может случиться.
Перевязав рану, фельдшер предложил комиссару найти в доме чистые простыни, одеяло и прислать четырёх человек для транспортировки раненого. После ухода комиссара со свечой в одной руке и наганом – в другой, фельдшер спросил, обращаясь к казакам:
– Вас комиссар посылает вперёд, а сам с наганом следует за вами? Как в царской армии, впереди солдат, а сзади офицер с револьвером. Повернул солдат назад, получи пулю.
– Да, что-то вроде и здесь случилось, – неуверенно ответил казак со свечой.
– Так было дело? – обратился фельдшер к раненому.
Раненый неуверенно пожал плечами и принялся объяснять:
– Я шёл со свечой, освещая дорогу комиссару, а когда зашёл в эту комнату, то женщины завизжали, а одна из них бросилась на меня со скалкой, я отскочил и наткнулся на наган. Он и выстрелил. А хотел или нет комиссар выстрелить в меня, не знаю, но причин у него против меня не было.
Раненого положили в спальню, на дверях которой красовалась дощечка с надписью: «Александр», а под кроватью лежала сумка, которую случайно, в суматохе ногой задвинула Агнесса.
Примерно через час после ранения казака, комиссар обследовал почти весь дом, заглянув во все закоулки. Его удивил идеальный порядок во всех комнатах, кроме спальни сына, где было разбросано детское бельё. Понравились ему и подсобные помещения с телегами, бричкой, с конской утварью, развешанной по стенам, конюшня и скотская. Он не решился зайти в комнату прислуги, оставив это занятие «на потом». И не смог проникнуть в кузню, где забаррикадировались купцы за дубовой дверью, которую нелегко взломать, разве, что взорвать.
Комиссар пригласил в дом старосту и, дав ему свечу, распорядился:
– Поднимись на второй этаж, справой стороны по коридору находится комната для прислуги. Женщины закрылись в комнате, испугавшись нас. Тебя они должны знать. Объясни им кто мы, зачем прибыли и приведи их сюда, вниз. Да побыстрей!
Староста засеменил вверх по лестнице, а комиссар решил поискать увесистый предмет для вышибания дубовой двери и со свечой вышел во двор. В углу около забора он наткнулся на чурку, о которую обычно ударяют обухом топора, когда раскалывают толстые поленья на дрова и на ней же иногда рубят головы птицам. Комиссар толкнул ногой чурку, она пошатнулась. «Кажись, подойдёт», – решил он.
– Ну-ка четверо молодцов-казаков подойдите ко мне.
Казаки подбежали, готовые выполнить любую работу, лишь бы не торчать во дворе истуканами.
– Возьмите эту чурку и следуйте за мной.
Комиссар завёл казаков с чуркой в дом и сказал, чтобы они поставили её у двери кузни. Поставив чурку, казаки встали, ожидая дальнейших указаний. А комиссар ждал, поглядывая на лестницу. Наконец появились три женщины в сопровождении старосты.
– Господа женщины! – обратился комиссар. – В стране власть Советов рабочих и крестьян. Власть, которая не позволит богатым угнетать бедных. Власть, которая сделает весь народ равным без купцов, кулаков и помещиков. Власть, которая разгромит богатых. Заводы передаст рабочим, землю – крестьянам, власть – Советам, ценности поделит между пролетарским народом. Но сейчас власть Советов испытывает трудности в продовольствии, одежде, технике и машинах, ведёт войну с контрреволюционными элементами, которых поддерживает зажиточный люд, не хватает оружия. В Петрограде голод, в Поволжье голод. Поэтому власть Советов решила пойти на крайние меры – раскулачить купцов, кулаков и помещиков. Но раскулачивание и изъятие ценностей у купцов будем производиться в присутствии самих купцов и понятых, то есть вас простых прислуг и крестьян. Всё должно быть по закону. А если придётся применить оружие, так у нас нет иного выбора. И пусть господь бог простит нас. А теперь женщины постучите в эту дверь и попросите купцов вам открыть её, если у них есть сознание и сочувствие к революционным делам рабоче-крестьянского Совета.
Зажигательная речь комиссара взбодрила женщин. Они поняли с кем им по пути, а кто их враг. Хотя купцы им ничего плохого не делали, но они всегда чувствовали себя перед ними принижено, как люди второго сорта. И это вдруг выплеснулось у них в виде ненависти, вспомнились все обиды и принижения, которые они получили, работая на них не один год. На их лицах появилась какая-то озорная, затаённая годами весёлость – отмщения.
– Грунь, постучи! – предложила одна из них.
Женщина, которая со скалкой в руках налетела на казака, подошла и кулаком ударила по двери, от чего раздался глухой гул, подкреплённый её зычным голосом:
– Господа Агнесса и Николай, это я Груня! Староста сказал, что какие-то вояки из Печоры приехали вас раскулачивать! Откройте дверь!
За дверью не прореагировали. Груня повторила свои требования несколько раз, добавляя крепкие мужицкие выражения. Поняв свою беспомощность, она отошла от двери.
– А ну-ка казаки-удальцы покажите, на что вы способны и вышибите этой чуркой купеческую дверь! – с задором воскликнул комиссар.
С ухмылкой на лицах казаки подняли увесистую чурку и, раскачав её, припечатали к двери. Раздался гул, отразивший во всём доме. Дверь выстояла, но между косяками и дверью появилась небольшая слабина. За первым ударом последовал второй, третий, сопровождаемым возгласам: «Эх, ухнем». И с каждым ударом зазор увеличивался, а на седьмом или девятом – дверь распахнулась, полетели скобы, задвижки, посыпалась штукатурка.
Бросив чурку, казаки и комиссар с наганом в руке спустились по короткой лестнице в переход, соединяющий дом с помещением кузни. Пройдя по переходу до конца, комиссар и казаки упёрлись во вторую дверь, отличающуюся от первой изяществом и фигурным обрамлением и явно небронированную. Комиссар надавил на ручку и дверь открылась. Глаза ослепил яркий свет от свечей на стенах и от горна, около которого стояли в изогнутых позах четыре человека, а из чёрного сосуда, зажатого щипцами с длинными ручками, выливался расплавленный металл жёлтоватого цвета. В сторонке стояла женщина с подростком и наблюдала, как льётся металл в форму.
У комиссара создалось впечатление, что люди так увлечёны работой, что не слышали ударов, от которых распахнулась дубовая дверь. «У них железные нервы или они действительно так увлечены работой, что не обратили внимания на треск и шум, который каких-то две минуты назад потряс весь дом», – решил комиссар, остановившись в нерешительности у порога двери. Он ожидал чего угодно, но не такой сцены. До него дошло, как нелепо он выглядит с наганом в руке. Но уже через секунды он вдруг невольно залюбовался видом, как металл чистого золота заполняет формы, расставленные в очередном порядке. Как один рабочий на длинных щипцах подносит сосуд, кажущийся чёрной болванкой, а из него льётся струйка желтоватой жидкости, заполняя форму. И когда форма заполнится, этот рабочий вовремя прекращает заливать её, а второй – лопаточкой отсекает струйку желтого металла и помогает первому перебросить сосуд к другой пустой форме. И снова тонкая струйка металла устремляется в пустую форму.
Комиссар с казаками приблизились к работающим людям, а чтобы они обратили на него внимание, кашлянул.
– Да тише ты, не видишь, что люди работают! – с возмущением, не обернувшись, шикнула на него женщина.
Комиссар остановился. А рабочие, освободив тигель, повернулись к зеву горна, шуруя кочергой, извлекли другой тигель. Металл в тигле перегрелся, и капли металла фонтаном разлетались в разные стороны, падая на пол, цепляясь за спецовки рабочих. «Что же они делают? Какие потери благородного металла!» – пронеслось в голове комиссара.
Но в следующий момент он увидел, как один из рабочих, набрав воды в рот, принялся прыскать изо рта воздушно-водяной струёй на тигель, охлаждая его. Вскоре жидкость в тигле успокоилась. Рабочие вздохнули, а вместе с ними и комиссар. И снова струйка жёлтого металла заструилась, заполняя одну за другой формы.
Комиссар вспомнил слова купчихи, которые она произнесла с забора, что у них полным ходом идёт плавка золотого песка, из трубы кузни идёт дым, а вмешательство посторонних людей нарушит процесс и часть золота безвозмездно исчезнет. Теперь комиссар понял смысл её слов, что те капли золота, которые выплеснулись из тигля в топке, действительно сгорят, превратившись в газ, и вылетят в трубу. «Любой металл при перегреве сгорает», – сделал вывод комиссар и вместе с казаками отошёл, расположившись на скамейке у стены. «В доме без купцов мне нечего делать, а процессу раскулачивания надо объявить перемирие», – решил он, разглядывая крадучи появившихся в переходе у двери женщин со старостой. Женщины разглядывали то рабочих у горна, то комиссара с казаками, не решаясь переступить порога. Комиссар, приложив палец к губам, чтобы не шумели, указал на соседнюю лавку. Женщины как мышки прошмыгнули к ней, рассаживаясь поудобнее.
Анна, проводив Ивана, ускакавшего на коне к старателям, побежала к соседям. Несмотря на глубокую ночь, она будила соседей, рассказывая им ошеломляющую новость. А соседи эту новость разносили по своим соседям. Дела артели затрагивали почти всех жителей деревни. Ещё не наступил рассвет, а по деревне бегали люди, крича друг другу. Им вторили собаки, оглушая деревню лаем, переговариваясь между собой на своем собачьем диалекте. Люди кучкавались, обсуждая события ночи, постепенно собираясь в толпу. И эта толпа двинулась к имению Агнессы, заполняя площадку у ворот, просачиваясь во двор, дети путались под ногами вооружённых солдат и казаков.
Наконец рабочие кузни извлекли последний тигель из горна от этой партии плавки золотого песка и разлили его содержимое по формам. Но распоряжение Агнессы: «Не засыпать следующую порцию золотого песка в тигля», осталось в силе, хотя золотого песка ещё оставалось значительно больше, чем готовых золотых слитков, а в топке горна ещё не прогорел коксовый угль. Николай методично продолжал ставить своё клеймо ещё на не остывший металл.
– Ну, что госпожа! – крикнул громко мастер Фёдор, больше для сидящих на скамейках, чем для Агнессы. – Плавку останавливаем?
– Да придётся! У нас незваные гости, – ответила она спокойно, хотя слышала, как ворвался комиссар с казаками, а затем появилась её прислуга, которой категорически запрещалось появляться в помещении кузни, подметать пол и протирать столы, покрытые кое-где въевшимися каплями расплавленного золота. – Комиссар! Я же тебя предупреждала, что нам придётся остановить плавку золотого песка. Неужели так срочно нужно было врываться сюда, когда мы и третьей части не успели переплавить исходного материала, из которого ещё должно получиться настоящее золото. А ты, Груня, зачем стучала? Ведь здесь золотой песок твоих братьев и родственников. Нашего, купеческого, золота здесь, как говориться с «гулькин нос», это всё артельное золото, а как говорят большевики, рабочего класса. Неужели новая власть рабоче-крестьянского Совета прислала вооружённый отряд, чтобы забрать труд рабочих-старателей, чтобы бедные стали ещё беднее и умирали от голода, ведь у старателей нет иного прожиточного дохода, кроме старательских работ в летний сезон. Не намыл золотого песка или ограбили в лесу, семья зимой осталась без еды.
Комиссар встал и поднял руку, останавливая разговорившуюся купчиху, понимая, что она «не лезет за словом в карман». Агнесса замолчала.
– Может ты в чём-то и права, но положение дел в стране настолько серьезное, что стоит вопрос: «Быть или не быть пролетарскому государству, окружённому со всех сторон капиталистической системой существования». И я с отрядом здесь, как в бою с контрреволюционными формированиями, должен отстоять завоевания революционного Комитета большевиков. Я не остановлюсь ни перед какими уговорами, ни перед какими кулацкими, купеческими и помещичьими ухищрениями и действиями уйти от раскулачивания богатейшей прослойки населения. Я выполню свой долг перед революцией, чего бы мне это не стоило.
Комиссар замолчал, раздумывая над следующим шагом своей миссии.
– Раскулачиванию подлежат три имения купцов и вся золотая наличность золотопромышленников Зуб.
– Но здесь золото артели старателей, а не золотая наличность золотопромышленников Зуб, – заявил Безбородов. – Я являюсь охранником золотого песка старателей и несу ответственность за его сохранность перед ними, а не перед золотопромышленниками и не позволю конфисковать золото артели.
– Я тоже несу ответственность за сохранность золота артели, – заявил скупщик Ефим. – Я принимал золотой песок у старателей, о чём имеется соответствующая запись в журнале с пометкой, сколько сдал каждый старатель. И должен сказать, что ни один старатель не относится к богатейшей прослойке населения, о чём я официально заявляю.
Комиссар прошёлся по помещению, заложив руки за спину, размышляя: «Добровольной сдачи золота не получится, причём выступают не купцы, а рабочие. Сказать, что они сочувствующие нельзя, очевидно, они действительно являются охранниками, нанятые купцами. Интересно, что заявит купец Николай. Купчиха Агнесса с сыном держится особняков в сторонке и на словах согласна на раскулачивание, но слишком печётся о старателях, и ей, видите ли, страшно за судьбу рабочих, но, как говорят в народе: «Пожалел волк кобылу, оставил хвост да гриву». Своё золотишко, поди, наверняка уже припрятала. Ей, видите ли, фортуна подвалила – наследство досталось богатое с купеческим титулом. Тоже мне, овечка невинная.
Размышляя, комиссар постоянно держал в поле зрения золотую наличность артели и живую изгородь из людей, преграждающих подход к столу, ещё с горячим золотом в формах.
– Значит, от добровольной сдачи золота вы отказываетесь?
– Да, отказываемся, – заявил категорично Николай. – А если вы решите взять его силой, то вы ограбите не купца Зуб, а старателей, рабочий люд.
Такое заявление от купца вывело из равновесия комиссара, он мгновенно озверел и закричал:
– Что значит, ограбите не купцов, а старателей!? Мы, что грабители!?
Рука комиссара непроизвольно потянулась к кобуре с наганом. Охранник схватил ружьё, висевшее под рукой на крючьях столешницы. Комиссар застыл в неподвижной позе, взвешивая, успеет ли он вытащить наган, пожалев, что не сделал этого раньше. Вдруг Груня вскочила со скамейки и в одно мгновение оказалась между комиссаром и охраной.
– Я тоже не позволю забрать артельное золото каким-то Печорским воякам! – крикнула она, вырвала из рук Ефима кочергу и встала в угрожающей позе, готовая огреть комиссара горячей кочергой.
Комиссар успел извлечь наган и понял, что без стрельбы ему не обойтись и, не целясь, выстрелил в приближающуюся к нему женщину. Груня выронила кочергу и схватилась за живот. С широко открытыми глазами и приоткрытым ртом, она сделала ещё два шага в сторону комиссара и рухнула на пол. Охранник вскинул ружьё, но выстрелить не успел, поражённый пулей в грудь из нагана. Комиссар окончательно озверел и открыл стрельбу по людям, стоявшим у стола. Прогремели ещё три выстрела и, как подкошенные, на пол рухнули Ефим, Николай и Фёдор. Комиссар направил наган на Агнессу, стоявшую к нему спиной и прикрывавшая собой сына, но выстрела не последовало. Комиссар, щелкнув курком ещё пару раз, понял, что в обойме кончились боевые патроны. Агнесса стояла ни жива, ни мертва. Староста и женщины боялись пошевелиться. Не лучшим образом чувствовали себя казаки, поняв, что их командир озверел. А комиссар хладнокровно принялся перезаряжать наган, бросая стреляные гильзы на пол.
– Купчиха! А тебе повезло, что у меня кончились патроны в обойме. И смотри, не шали со мной. Будешь хорошо себя вести, поедешь в ссылку, иначе пристрелю, у меня рука не дрогнет. И извини меня за жестокость, но с вашим богатым классом иначе не получается, проверено временем.
Держа в руке заряженный наган, он направился к столу, перешагивая через лежащих на полу людей, мучившихся в предсмертных судорогах. На столе стоял железный ящичек с ручкой и замком. Комиссар приподнял кожаный мешочек, лежащий на дне ящичка и подумал: «Пожалуй, полпуда, не больше, золотого песка тут наскребётся. Очевидно, старатели не весь золотой песок сдали, так что обойдутся, зато меньше плодиться будут. Пчёлы тоже обходятся, когда у них старатели мёд забирают». Оставив ящичек в покое, комиссар переключился на золотые слитки в формах, пытаясь стволом нагана подцепить горячий слиток. Агнесса, наблюдая за действием комиссара, начала успокаиваться и посоветовала:
– Комиссар, если тебе невтерпёж, налей воды в форму, золото остынет быстрее, чем форма, и оно уменьшится в размере. Переверни форму, слиток и вывалится. А от твоей конфискации артельного золота не один десяток людей умрёт голодной смертью в деревне, причём, в основном дети.
– Это здесь, а там это золото спасёт жизнь порядка тысячи людей, – ответил комиссар без тени сомнения. – Здесь у вас леса, много зверья, кедрача, грибов, так что ты, Агнесса, сильно преувеличиваешь в своих прогнозах. А в ваших людей я не собирался стрелять, но сама видела, что я защищался.
– А в мужа и мастеров, зачем стрелял и меня чуть не убил?
– Значит, озверел, во-первых! А во-вторых, откуда я знал, что у них не появится оружие. Охранник был без ружья, и вдруг откуда-то выхватил ствол. Опоздай на секунды, валялся бы я вместо него на полу. А тебя, очевидно, за компанию чуть не грохнул. Ваши первые напали, и это факт. И ты этому поспособствовала со своей зажигательной речью.
Агнесса из последних сил старалась держаться, но вдруг в газах у неё потемнело, затем перед глазами забегали светлые мурашки, и она опустилась на пол.
– Мама, мамочка не умирай, – заголосил сын, пытаясь поднять мать.
Через несколько минут она очнулась, удивившись, что лежит на полу.
Комиссар, подозвав к себе казака и старосту, которому поручил вести акт изъятия ценностей, принялся извлекать золотые слитки из форм, складывая их в воду. Остывшие слитки он аккуратно перекладывал в ящичек, сообщая их количество старосте для акта. Когда последний слиток оказался в ящичке, он внимательно осмотрел стол, по шуровал кочергой в топке и поддувале. Не обнаружив больше золота, он замкнул ящичек, положив ключ в карман.
– Гаврилов, возьми ящик и будешь отвечать за него головой. А вы, Соловейко и Бойко, охраняйте Гаврилова, а главное ящик, и тоже отвечаете за золото головой. От меня не отходить ни на шаг, даже в туалете. Повторить мой боевой приказ!
Вразнобой казаки загалдели.
– А теперь купец первой гильдии и золотопромышленник Северного Урала Зуб Агнесса Дмитриевна будь добра, представить свои ценности, нажитые за твою сознательную жизнь и полученные в наследство от твоих благородных родителей. А вы староста и дорогие женщины будите свидетелями, так сказать понятыми, потом распишитесь в акте. Да не вздумайте со мной шутить, у меня нрав крутой, сами видели.
И комиссар подтолкнул Агнессу к двери перехода, ведущего в дом.
– Дай хоть с мужем проститься, – и она грубо оттолкнула руку с наганом.
– Три минуты, не больше, а похоронят их наши. А ты с сыном сегодня же будешь отправлена по этапу в ссылку, вначале на телегах в Пермь, а там решат, куда и как дальше вас перевозить в теплушках или конным способом.
Агнесса пощупала пульс Николая и убедилась, что он мёртв. Она прикрыла ладошкой его глаза. Поцеловала в охлаждённые губы. Вытащила из карманов бумаги, две небольшие золотые монеты, стальной пробойник, которым муж ставил на слитках пробу и штамп купцов Зуб. Монеты и пробойник она подала сыну, стоявшему рядом, и громко сказала:
– Это тебе на память об отце.
Сняла золотое обручальное кольцо с пальца мужа и надела себе.
– Обручальные кольца не подлежат раскулачиванию, – громко заявила она, повернувшись к комиссару.
Затем она подошла к скупщику Ефиму, а, убедившись, что он тоже мёртв, прикрыла и ему неплотно закрытые глаза. Фёдор и Безбородов тоже оказались мёртвы, и она подошла к Груни. Груня тяжело дышала и не могла шевелиться, зажав живот двумя руками.
– Груня нуждается в лекаре! Комиссар, прикажи, чтобы ей оказали помощь.
– Хорошо, будет исполнено, госпожа ссыльная, – ответил он, не смеясь. – Привыкай к новому титулу. А теперь веди нас в дом. В первую очередь меня интересуют драгоценности, золото, серебро, продукты, скот, лошади с телегами, овёс для коней, а уж потом всё остальное.
Агнесса взяла сына за руку, но он упирался, закапризничал:
– Мам, а пап? Почему он не встаёт? Что с ним?
– Пойдём, потом! Потом поймёшь!
Комиссар последовал за ней, а за ним попятам потянулись казаки. Знаком руки комиссар пригласил свидетелей и старосту с актом следовать за ним.
Около парадного выхода комиссар поинтересовался у солдат, дежуривших у двери:
– Фельдшер спускался сверху и выходил во двор?
– Никак нет, – ответил один из них.
– Хорошо, тогда он спустится с лестницы и возьмёт четырёх казаков себе в санитары. Пропустите их в дом.
Агнесса повела всех в свою комнату. Она припоминала, что собрала свои ценности, бумаги и бросила их в сумку, но куда затем поставила её, не могла вспомнить. Проходя мимо детской комнаты с надписью «Александр», в которой лежал раненый казак, комиссар приостановил всех. Он открыл дверь и приказал:
– Фельдшер, возьмите себе во дворе четырёх казаков с брезентом. И в помещении кузни окажите помощь раненой женщине, а затем перенесите её в комнату для прислуг, это у двери, около которой был ранен казак Смирнов в ягодицу. Затем в кузне составьте акт изъятия ценностей, оружия, патронов и документов у четырёх убитых, оказавших сопротивление при изъятии золотой принадлежности у золотопромышленников и купцов Зуб. Ценности, оружие и документы сдадите казаку Гаврилову. Трупы завернёте в брезент и похороните в лесу.
Фельдшер, выяснив у комиссара ряд вопросов, отрапортовал, что задание ясно.
– А как чувствует себя раненый Смирнов?
– У Смирнова задета кость. Ехать в седле он не сможет. Придётся до города Печора транспортировать его лёжа в телеге. Я смогу сопровождать и оказывать ему помощь, находясь вместе с ним в телеге.
Комиссар знал, что фельдшер не любит ездить на коне в седле, он вздохнул, молча закрыл дверь детской спальни и направился к Агнессе, ожидавшей его около соседней двери:
– Это моя рабочая комната, рядом моя спальня, к ней примыкает спальня мужа, а за ней в углу его рабочая комната. Напротив общий зал, комната для игры в карты, биллиардная. В том крыле от лестницы – комнаты для гостей, в углу – для прислуг. Вверху массажная, детская для игр, спортивная и другие помещения для развлечения. Внизу только служебные помещения.
– Неплохо живёте, – заметил комиссар, рассматривая убранство стен коридора.
– А почему мы должны плохо жить? – с каким-то недоумением спросила она, вздёрнув плечиком.
Комиссар не ответил, уставившись на неё, готовый задать вопрос о драгоценностях, которые больше всего его волновали. Поняв его по безмолвному выражению лица, она зашла в комнату и, вспомнив, для чего они пришли, ответила:
– Да, теперь о ценностях. Я как-то к ним равнодушно отношусь. Кроме обручального кольца редко чем-либо себя украшаю, – при этом она открывала многочисленные ящички, собирая всякие безделушки с серебряным обрамлением. – Я сегодня собрала всякие золотые вещички с разными камушками и положила всё в сумку. Это я хорошо помню. А вот куда засунула сумку впопыхах, не могу вспомнить.
Не обращая внимания на присутствующих, она остановилась посреди комнаты, теребя себя за подбородок, пытаясь вспомнить.
– Мам, а я видел под кроватью какую-то сумку, когда обувался, но вчера её там не было, когда я искал завалившуюся куда-то свечу, – подсказал Саша.
– О! Правда, я же к тебе с сумкой пошла. Значит, она там.
Собрав всё, что ей удалось собрать в ящичках тумб, она сгребла свои ценности в пригоршню и пригласила всех следовать за ней. Но когда она зашла в спальню сына, то в недоумении остановилась. На кровати лежал здоровый мужик, а в углу в кресле сидел второй, в белом халате.
– Мам, а где я теперь буду спать? – в недоумении спросил сын.
– Наверное, в бричке, – ответила она, извлекая сумку из-под кровати. – Зачем я её сюда сунула, уму непостижимо.
И она принялась извлекать из сумки содержимое, разъясняя старосте для составления акта:
– Это рабочие карты Николая с указанием золотоносных жил, я, правда, в них не особенно разбираюсь, но он говорил, что они дороже любого золота. Я юрист по образованию, в основном занимаюсь оформлением договоров с кулаками и помещиками на предмет продажи и обмена на золото продовольствия для старателей. – Вытащив следующий документ, она продолжала, – а это журнал, в котором Николай записывал, кто из старателей сдал золотой песок и сколько его семья заказала продуктов и одежды на зиму.
Закончив с бумагами, она принялась извлекать свои украшения, складывая их на стол, а староста торопливо записывал их в акт.
– Комиссар, вы должны дать мне расписку на все ценности, изъятые у меня при раскулачивании. Это не противоречит закону, какая бы ни была власть в стране.
– Это и всё? Но где всё ваше золото?! – удивлённо воскликнул комиссар.
– Как где? Вот оно, здесь всё! А вы, комиссар, думали, что у меня его целый пуд? Ошибаетесь, забыли народную поговорку, что «сапожник ходит без сапог».
– Однако, где золото мужа, где ценности твоих родителей?
– У мужа есть, но в его кабинете, а ценности моих и мужа родителей у наших матерей, но они обе живут на Кипре, можете смотаться туда, если вас там ждут и пустят. Кстати, здесь мы живём только весной и осенью. Это могут подтвердить жители деревни, староста и наша прислуга, которая живёт у нас не один год. Лето мы проводим в тайге, а зиму на Кипре.
Обе служанки замахали головами и дружно подтвердили, что это именно так. Настроение комиссара мгновенно испортилось, тем не менее, он принялся сам всё тщательно проверять, а старинные часы, установленные в углу от пола до потолка, он простукал с особой тщательностью. Не оказалось золотых ценностей и в спальнях супругов, где внимание комиссара привлекли серебряные статуэтки, которые попали под конфискацию для дела революции. В рабочем кабинете мужа оказались золотые часы, запонки, зажимы для галстука, пятнадцать золотых рублей царской чеканки и пачка царских денег, вышедших из обращения. Комиссар пришёл в ярость. А, обнаружив, что в доме почти нет запасов продовольствия и нечем накормить своих солдат и лошадей, побелел, не зная на ком сорвать злость. А тут ещё Агнесса подлила масла в огонь.
– Мы не успели поменять золотые слитки на продукты, ваш голодный отряд прибыл слишком рано. Скот ещё не пригнан с дальних пастбищ, а конину ваши солдаты не употребляют. И вообще комиссар вы рассчитывали крепко поживиться, но зажиточные люди, я имею в виду купцов и кулаков, в этих краях не настолько богаты, чтобы оправдать ваши надежды. А вот врагов вы точно себе нажили, расстреляв сегодня рабочий люд. У каждого семья в несколько человек, не считая братьев и сестёр. У скупщика Ефима в Печоре жена, трое взрослых сыновей и много родственников. У охранника и мастера Фёдора тоже семьи и родственники в нашей деревне, так что есть, кому совершить родословное мщение. В любом случае наши ребята в долгу не останутся.
– А ты меня не пугай! Я уже пуганный! – злобно огрызнулся комиссар.
Агнесса, не придав значению реплики комиссара, продолжила:
– В прошлом году у нас выдался удачный год, мы много заработали. Поэтому зиму провели не только на Кипре, но совершили путешествие в Египет, посетили пирамиды, город Александрию, проехали Италию, были в Риме, а в Пизе поднимались на падающую Пизанскую башню, которую итальянцы просто называют: «La Torre». – Агнесса вздохнула и продолжила, – в этом году мы планировали съездить только на Кипр, мало заработали, но, кажется, попадём только в ссылку, а муж в сырую землю «на вечную ссылку» угодил.
И она заплакала горькими слезами, сын подхватил, и они дуэтом затянули скорбную «песню отчаяния и горя». Комиссар нахохлился, как старый воробей на морозе, а обе служанки, не выдержав, заголосили, затянув на разные голоса свою скорбную «песню». Смахнул слезу с глаз и староста, взглянув недоброжелательно на комиссара и казаков в собачьих шапках, бормоча: «Что же эта революция дала простому люду? Срам какой-то, да и только!» Слова старосты покоробили комиссара, но он не в силах был изменить ситуацию, а казаки опустили головы вниз, как напроказничавшие школьники. Слушая, как воют женщины, комиссар вдруг подумал: «Если Агнесса составила договора с зажиточными людьми на поставку продовольствия, то, используя эти договора, можно произвести раскулачивание, тем более что в договорах должны быть указаны адреса поставщиков и количество приготовленного продовольствия. Это же находка для меня! Как я сразу не сообразил!». А, просмотрев договора, у него появился конкретный план дальнейших действий. Но его мысли прервал фельдшер, появившийся неожиданно с четырьмя казаками и небольшим узлом, заявив:
– Вот конфискованные вещи убитых, оказавших сопротивление при раскулачивании купца Зуб. Согласно акту, подписанного мною и четырьмя казаками, следует: «У убитых людей при себе не оказалось документов. Изъято восемь рублей золотыми царской чеканки, пять рублей серебром. Три обручальных золотых кольца. Три золотых крестика с золотыми цепочками. Два складных ножа. Печать скупщика. Одно ружьё двадцатого калибра на период осмотра было не заряжено. Патронташ на двадцать ячеек, в котором оказалось десять стреляных гильз, три патрона заряжены с пометкой «К» – картечь, семь ячеек были пусты. Изъято пять золотых зубов из области рта двух трупов. Акт составлен в двух экземплярах. Первый – комиссару, второй – фельдшеру, производившему осмотр».
Комиссара перекоробило. Он подумал: «Кажется, я слишком размахался наганом, хотя у меня и было указание Смирнова, но неприятности могут возникнуть. То, что я убил невооружённого купца, отказавшего добровольно сдать артельное золото, можно списать как издержки раскулачивания, а вот то обстоятельство, что грохнул трёх рабочих. Это может обернуться по-разному».
– Трупы похоронили? – обратился комиссар к фельдшеру.
– Нет! Во дворе оказалось полно родственников, они силой увезли трупы в церковь отпевать. Солдаты и казаки не препятствовали, заявив, что не желают брать грех на душу.
– Откуда взялись родственники?
– Очевидно, шило в мешке не утаишь, – пожимая плечами, ответил фельдшер. – Вся деревня собралась, в основном бабы, да дети. Ревут по расстрелянным, на солдат набрасываются. Как бы заварушка не получилось.
Комиссар взял свой экземпляр акта, внимательно просмотрел, слегка поморщился, и подал старосте для внесения в общий акт. Но его что-то насторожило. «Неужели у купцов Зуб всего одно ружьё, – обожгла его мысль, – где-то имеется тайник». Он подскочил к Агнессе и затряс её за плечо: «Хватит реветь! Где ружьё мужа?» Агнесса прекратила реветь, не сознавая, что ещё нужно этому человеку. Комиссар повторил. Она махнула рукой в сторону двора и опять заголосила.
– У них ружья всегда хранятся в ящиках на телегах под замком, – сказала одна из прислуг, перестав на время реветь.
Комиссар вздохнул, радуясь, что и на этот раз купчиху не в чем упрекнуть. Ему даже вдруг стало её жалко. «Не слишком ли жестоко посылать их куда-то в ссылку, если они и так, считай, на краю света». Но тут же у него возникло ещё одно подозрение: «Как купцы в прошлом, 1918 году смогли проехать на остров Кипр в Средиземном море, если Россия представляла один единый фронт. Да мышь не смогла бы проскочить через ряд франтов красных и атаманских формирований. Однако сейчас с купчихой бесполезно говорить, а вот со старостой можно», – решил комиссар.
– Слушай, Вадим Сидорович, как ты думаешь, в прошлом году могли купцы проехать на остров Кипр?
– А ты, комиссар, что решил их матерей на Кипре раскулачить?
– Нет, я просто не верю рассказу Агнессы, что они в прошлом году ездили на Кипр, а в этом – тоже собирались.
– Ну, допустим, в этом году они уже точно не попадут туда, а в прошлом – не только они одни ездили северным маршрутом, но и многие другие укатили.
– Как это северным маршрутом? – удивлённо спросил комиссар.
– Да просто. По речке Зубовка и реке Уса на лодке до пристани Усинска, затем по Печоре речным пароходиком до порта Нарьян-Мар, оттуда морским пароходом до Норвегии или Амстердама, дальше по железке на южное побережье Франции и паромом до Кипра.
«Действительно просто, – удивился про себя комиссар. – Если бы по-хорошему, то Агнессу с сыном можно было бы отпустить, пусть убрались бы на Кипр, вместо ссылки. Но она же может вернуться или вообще не уедет, пообещав убраться. А с её талантом она здесь такую контрреволюционную банду организует, что тошно станет всем. Конечно, жаль, что такой талант пропадёт, но её без присмотра оставлять нельзя. И для неё один путь – ссылка и иного не дано».
8
С рассветом со двора имения Агнессы выехали в разных направлениях четыре подводы. Каждую телегу сопровождало по восемнадцать вооружённых всадников, образуя отряд особого назначения. Они выехали на задание по раскулачиванию кулаков окрестных деревень. Старшие отряда имели чёткие указания, что кроме продовольствия необходимо изъять лишний крупнорогатый скот, лошадей, телеги, ценные вещи и произведения искусств. Арестовать кулацкие семьи. Кулаков, оказавших сопротивление, расстрелять. Арестованных с необходимыми тёплыми вещами и продуктами на дорогу доставить в имение купчихи Зуб.
Комиссар распорядился освободить двор от деревенских людей, а ворота закрыть. Старосте поручил успокоить женщин, затем собрать Агнессу с сыном в дорогу, с учётом надвигающихся холодов, а для их перевозки до Перми подготовить бричку. Трём грамотным казакам было поручено сделать опись всего имущества купчихи Зуб и составить план дома и пристроек.
Двумя часами позже после отъехавших четырёх подвод со двора, выехал ещё один отряд из шести всадников на раскулачивание остальных имений братьев Зуб. Возглавлял отряд сам комиссар. Остальные солдаты и казаки остались охранять ящик с золотом и Агнессу с сыном, чтобы, не дай бог, не сбежали.
В имении купца Николая, получившего наследство от отца Григория – младшего из братьев Зуб, проживал только управляющий Гармаш с женой и тремя маленькими детьми. А у самого же Гармаша полгода назад сгорел дом дотла, удалось спасти только корову и трёх овец. Как заявил Гармаш, купец Николай в имении появлялся редко, раза два-три в году и поручил ему подыскать покупателя на имение. Но только на его имение никто не клюёт, не на бойком месте оказалось оно. Всё ценное Николай давно вывез, частично к жене Агнессе, частично к матери на Кипр. И под раскулачивание попал только дом с пристройкой. Дому требовался приличный ремонт. С грустным видом покидал комиссар имение Николая, погибшего за артельное золото.
Ещё больше испортилось настроение у комиссара, когда он оказался в третьем имении, среднего брата Василия, которое перешло по наследству к его двум дочерям, жившим с семьями, и имевшим в распоряжении по половине дома. Встретил комиссара с отрядом сторож Егор – забулдыга и пьяница. Он сразу попросил у комиссара поесть, а то у него кроме картошки ничего нет. Егор рассказал, что когда купчихи узнали, что по Уралу идёт раскулачивание, то продали всё, что могли и ещё по весне укатили заграницу, а за какую не сказывали. Зарплату ему никто не выплачивает, поэтому он разбирает окна, двери, пол и меняет на самогон. Так и живет. Комиссар прошёл по дому и понял, что ремонт будет стоить дороже, чем построить заново.
Возвращаясь обратно в имение Агнессы, комиссар размышлял: «Купцы первой гильдии и золотопромышленники Зуб, имея высокие титулы, разорились и по состоянию стоят ниже среднего зажиточного сословия. И, если бы не артельное золото, ему пришлось бы возвращаться в Печору с пустыми руками. Бедноват нард на Северном Урале».
Солнце катилось к закату, когда вернулся первый отряд с раскулаченным добром. Уезжал отряд с одной телегой, а вернулся с тринадцатью, нагруженными до предела. К телегам были привязаны пять коров и три бычка двух-трёх годовалого возраста. На последних двух подводах привезли раскулаченные кулацкие семьи.
Просмотрев оба акта раскулачивания кулаков Хоменко и Гулиева, комиссар остался доволен, хотя золота было слишком мало.
– Хорошо искали благородный металл? – спросил он командира Власова.
– Всё проверили, кулак Хоменко сразу всё выложил, а Гулиев со скрипом.
– Приведи мне кулака Хоменко, – приказал комиссар Власову.
Привели кулака Хоменко, на вид лет 55 с быстро бегающими глазами.
– Почему не всё золото сдал кулак Хоменко? – строго спросил комиссар.
– Всё, что осталось, передал вашему поверенному командиру. Правду, говорю, – невозмутимо ответил кулак, сверля глазами комиссара.
– От чего осталось?
– От закупки пшеницы, проса, гречки, мёда и ещё кое-чего у крестьян хозяйственников. У меня принцип: «Деньги делают деньги», поэтому золото должно делать золото. Какой резон держать золото мёртвым капиталом. Оно должно работать и приносить прибыль. Просто ваши хлопцы слишком рано нагрянули, а я не успел поменять товар на золото.
– А если бы поменял, отдал бы на дело революции?
– Как бы не так, на чужой каравай нечего рот разевать, – ответил кулак с еле заметной усмешкой в глазах.
Такой ответ развеселил комиссара, и он в шутливом тоне спросил:
– Куда бы ты делся?
– Убёг бы вместе с семьёй.
– Так почему не убёг?
– Так ведь золотишка то не было, с чем убегать! А так хоть надежда, вдруг всё вернётся на круги свои, кто искать меня будет, чтобы вернуть раскулаченное, если я убёг.
– Не боишься, что к стенке поставлю за такие мысли?
– Вы же не цыган и за «если» пулю-дуру зря не пошлёте в лоб. За «если» людей не наказывают.
– Да, Хоменко, ты свою фамилию оправдываешь сполна, – только и смог ответить комиссар на его высказывание, приказав отвести кулака обратно к телеге, подумав: «Смелый народ живёт на Севере, им всё не почём».
Вскоре вернулся второй отряд с пятнадцатью нагруженными телегами и шестью головами крупнорогатого скота. Командир отряда Белов был крайне взволнован и принялся докладывать комиссару:
– У нас шесть человек убежало. Арестовали две кулацкие семьи. Семья Зенкера состояла из четырёх человек, а Ипполитова из шести. Попросились остановиться у кустиков. Мои всадники окружили кустики. Вскоре все десять человек гуськом вернулись к телегам и улеглись, укрывшись тряпьём. Всадники спешились по-нужде, а затем обоз тронулся в путь. Отъехали версты три. Солдат-кучер Пузырёв с последней телеги заподозрил неладное и крикнул: «Стой обоз». Остановились. Под тряпьём лежали муляжи человеческих тел, связанных одной рыболовецкой леской. Оказывается, из кустиков вернулись только старики, неся на растянутых лесках муляжи своих родственников. Но это ещё не всё. У нашего солдата-кучера Пузырёва исчез карабин с патронами.
– Как это исчез карабин с патронами? – удивился комиссар.
– Пусть сам солдат Пузырёв объяснит, – ответил Белов, подтягивая за рукав солдата к комиссару.
Заикаясь солдат начал объяснять:
– Я управлял лошадью. Карабин мешал дёргать за вожжи. Я снял с плеча карабин с патронами и сел на них. Перед тем, как арестованные попросились остановиться по-нужде, вдруг молодая кулачка крикнула: «Гадюка проползла под телегу! Как бы не намоталась на колесо и её не забросило к нам в телегу». Естественно, я наклонился, но гадюку не увидел, решив, что она уползла и сел на карабин с патронами. А купчиха стала рассказывать про змей и как они бросаются на людей. Арестованные на передней телеге попросили остановиться. Всадники окружили кустарник, а арестованные кинулись в кустики. Я сидел и наблюдал за всеми. С телеги не вставал, не хотел по-нужде. Вскоре вернулись мои арестованные. Впереди шёл старик, а за ним остальные. Старик сразу же предложил мне закурить. Мы закурили. Все сели в телегу. Старуха запричитала, что холодно, и стала укрывать своих одеялом.
– А где прошли мимо тебя арестованные с передней телеги?
– Как где? С другой стороны, с этой же старик проход загородил, – ответил растерянно Пузырёв.
– Как обнаружил пропажу карабина с патронами?
– Мы ехали, вдруг что-то щёлкнуло подо мной. Я пощупал. Оказалось, что я сидел на зонтике, обёрнутом ремнём. Я и закричал: «Стоп обоз».
– Молодец, толково объяснил. Но за потерю карабина и патронов будешь отвечать в Печоре, – назидательно заявил комиссар.
– Да ладно вам! – возразил солдат. – До Печоры ещё дожить надо. Я видел в лесу конный отряд. Он двигался за нами, отстав на пару вёрст. А когда они приблизились по лесу ближе к нам, то я рассмотрел в отряде золотопогонников и чёрный флаг впереди.
Комиссара будто током ударило, но он не подал виду подчинённым.
– Это было до побега арестованных или после?
– До побега, потом отряд отстал, свернув по дороге в сторону, а наши сбежали потом, минут через сорок.
– Почему не доложил командиру об отряде золотопогонников?
– Доложил, но он, очевидно, слеповат, никого не заметил. А у меня глаз как у орла, далеко видит. Я и стрелок меткий, белку в глаз беру, – похвастался солдат, явно не прореагировав на угрозу комиссара отвечать за утерю оружия в Печоре.
Отпустив подчинённых, комиссар размышлял: «Похоже, наш отряд привлёк к себе внимание недобитых разрозненных групп белогвардейских банд. Чего доброго они объединятся и дадут нам жару. Как только соберутся остальные наши отряды, надо быстренько сматываться отсюда».
И комиссар принял решение – завтра же отправить обоз с продовольствием в Печору утром в 4-5 часов, а ссыльных в Пермь в 5-6 часов. Посылая сегодня утром отряды, он думал, что телеги окажутся недогружены, тогда он сможет кое-что погрузить на них из дома Агнессы. Но он ошибся и теперь размышлял, где взять ещё несколько повозок, понимая, что когда вернутся старатели из леса, то пустующий дом Агнессы разнесут до основания.
Комиссар дал команду: телеги со ссыльными поставить в сарай под домом, где стоит бричка, приготовленная для Агнессы с сыном и для казака, сопровождающего их до Перми. Затем он поручил старосте переселить из дома Агнессу с сыном на бричку, а двум казакам перенести тёплые вещи и продукты, предназначенные для ссыльных из расчёта на восемнадцать дней до поездки до Перми.
Лошадей, скотину и повозки загнали во двор, растоптав клумбы цветов, ломая палисадники, кусты сирени и черёмухи. Затем комиссар с командирами, вернувшихся отрядов, решили укомплектовать груз на телегах с таким расчетом, чтобы освободить две-три из них. Но затея не удалась из-за загруженности телег. И только на одной телеге удалось освободить место для раненного казака Смирнова и фельдшера. Выставив охрану внутри и снаружи сарая с арестованными и у ворот дома, комиссар распорядился накормить всех солдат и отправить отдыхать до утра, разместив их по комнатам дома. Сам комиссар занял спальню Агнессы, находиться же в спальне расстрелянного Николая ему было просто неприятно, опасаясь, не приснится ли он ему. Но спать комиссару долго не пришлось. Его разбудил командир третьего отряда Васильев, сообщив, что у них исчез солдат Ефремов, который отлучился в кустики, нашли его карабин и шапку, а сам как сквозь землю провалился. Обыскали всё. Не похоже, что сбежал, на телеге остались шинель и личный мешок с продуктами и документами.
– А что в посёлке, куда вы ездили по адресу, указанному в договоре и составленном купчихой Агнессой Зуб и помещиком Самойловым? – спросил комиссар зевая.
– Мы раскулачили Самойлова, привезли продукты на десяти подводах, на одиннадцатой – самого помещика с женой и тремя маленькими детьми.
– Помещика с телегой размести в сарай под домом, скажи охраннику, что я распорядился. А телеги с продовольствием загони во двор. Солдат накорми и пусть отдыхают до утра. Утром я отправлю обоз с продуктами в Печору.
То, что комиссар перевёл разговор на другую тему, а исчезновение Ефремова оставил как бы на потом, несколько смутило Васильева, тем не менее, он поддержал разговор о телегах и сказал:
– Телеги уже во дворе и место ещё осталось для последнего отряда, правда, пришлось снести забор и срубить три дерева.
– Хорошо. Если в четвёртом отряде не будет происшествий, то пусть устраиваются. А меня не будить! – и комиссар захрапел, не дождав, когда командир отряда Васильев выйдет из спальни.
Не успел Васильев лечь на кровать купца Николая, как прибыл последний отряд. Командир четвёртого отряда Ершов рассказал Васильеву, что при раскулачивании помещика Огарёва ему пришлось применить оружие, стреляя в дверь, за которой укрылся помещик с семьёй. Когда всё-таки дверь открыли, то Ершов не стал расстрелять помещика из-за его шестерых детей, из которых два грудные близнеца. Помещик оказался зажиточным, имел стадо скота, тридцать свиней, сорок три овцы и полные закрома зерна в амбарах. Пришлось забирать телеги у зажиточных крестьян. Всего получилось тридцать четыре подводы.
– Пожалуй, такой обоз и во двор не поместится, – заметил Васильев, натягивая сапоги и собираясь вместе с Ершовым спуститься во двор и разобраться на месте.
9
Будучи ещё в доме, Агнесса узнала от старосты, что он послал брата в лес к старателям, чтобы они срочно приехали на выручку. Она понимала, что не легко будет собрать народ, разбросанный на сотни верст друг от друга, когда у них нет ни карт, ни понятия, кто, где работает. Даже если бы она сама ездила по участкам, то вряд ли нашла дорогу без Николая.
Староста рассказал ей, что более пятидесяти всадников забрали все четыре телеги, запрягли лошадей и уехали ещё утром куда-то, это сообщение дало ей надежду. Она опасалась, как бы бричку не угнал комиссар, а в ней тайник с пеналами, в которых секретные карты полезных ископаемых, документы, печати купца первой гильдии и золотопромышленника и драгоценности, подаренные ей отцом по случаю успешного окончания учебного заведения. Отец тогда хорошо расщедрился, подарив ей очень дорогое алмазное ожерелье, серёжки и кольцо. И она ещё умудрилась в пенал втиснуть пятнадцать червонцев золотом царской чеканки. Всё это целое состояние. Комиссар, чувствуя своим нутром ищейки, не раз намекал, что у неё где-то есть тайник. А когда комиссар дал команду старосте подготовить для неё бричку, она обрадовалась и у неё появилась надежда, что при удобном случае она сумеет извлечь пеналы из тайника брички. То, что её перед отправкой в Пермь тщательно обыщут, она не сомневалось, и об этом говорил тот факт, что комиссар поручил собрать её в дорогу не кому-либо, а старосте. И извлекать сейчас пеналы не только рискованно, но и опасно для её жизни.
Когда пришел староста с двумя казаками и предложил ей с сыном спуститься в сарай, где находилась бричка, она растерялась, хотя и ждала такой ситуации. Казаки, подхватив её вещи, остановились у двери, с усмешкой поглядывая на неё и ожидая, когда она пойдёт. И она пошла, как на казнь, переступив порог комнаты, ведя сына за руку, подумав: «Надо же, как галантно меня провожают из собственного дома и даже вещи несут». Сзади всех плёлся староста, бормоча что-то себе под нос.
Спустившись вниз, Агнесса удивилась, увидев у стены две запряжённых подводы. На каждой телеге сидели старик и старуха. Она их не знала, но что-то знакомое проскальзывало в их выражениях лиц. Её подвели к бричке, сбоку был привязан их жеребец. Один из казаков, кладя вещи в бричку, сказал:
– Устраивайтесь поудобнее в этой тележке вам придётся долго колесить по просторам русской земли.
Второй казак, положив вещи на бричку, галантно подставил ей руку, приглашая занять место в бричке, хотя жеребец ещё не был запряжён в оглобли.
– Я, что должна сидеть в бричке?
– Желательно не шастать по помещению, хотя оно ваше, – ответил казак, направляясь к телегам со стариками.
– А вы, кулачки, старички соберите все вещи и часть продуктов сбежавших ваших родственников и положите в одну кучку. Все четверо садитесь во вторую телегу, первая останется здесь. Вам ясно? И без глупостей. За организацию побега ваших родственников вам полагается расстрел без следствия и суда, но это пусть решает утром сам комиссар.
Старики на телегах зашевелились, понимая, что их судьба ещё далеко не решена. На них лежит вина за шестерых сбежавших, прихвативших карабин солдата с патронами.
Агнесса спросила у старосты:
– Кто-то сбежал из кулаков?
– Не знаю, сам об этом только сейчас услышал. Вас, очевидно, отправят не вечером, как обещал комиссар, а утром.
– Вадим Сидорович, а что вас держат здесь целые сутки?
– Я хотел уйти, не пускают, говорят, нужен ещё здесь, – помолчав, староста сказал. – Во дворе двадцать подвод с продуктами, скотом. Скот мычит, пить, есть хочет. Какой-то всеобщий грабёж от этой революции. Не знаю, долго ли может продержаться такой строй. Когда грабить будет некого, что тогда?
– Есть другие государства, – задумчиво подсказала Агнесса.
– Есть, то они есть, да не про нашу честь, они все объединятся и будут душить такой строй, пока не задушат. Правда, у этого строя есть подкупающий лозунг, земля бесплатна буде отдана крестьянам, заводы – рабочим, богатство – бедным, нежелающим работать. И этот лозунг может понравиться голытьбе других стран, тогда этот строй продержится долго.
Внимательно посмотрев вокруг, староста, понизив голос, предложил:
– Агнесса, если у вас есть какой-нибудь подземный ход, то воспользуйся им, а я отвлеку стражников.
– К сожалению такого нет. У меня вся надежда на старателей, но успеют ли они приехать, а главное собраться. Они же разбросаны друг от друга на сотни верст по тайге и тундре.
– Брат уже должен доехать до старателей.
– А как он их найдёт? – удивлённо спросила она.
– По следу, он опытный следопыт. Вы же на телегах ездили, а здесь тайга особая, проехала телега или бричка и след остался надолго.
– Если старатели не успеют подъехать, когда нас увезут, подскажи, пусть догонят нас. Обоз с продуктами и стадом будет медленно двигаться в сторону Печоры, мы догоним и развернём его обратно. Без перестрелки сумеем договориться, если нас будет много. Комиссар храбрый потому, что чувствует за спиной силу и безнаказанность, но я уверена, что он трус, храбрые так себя не ведут.
– Обязательно передам, не беспокойся, – заверил староста.
Вскоре охрана позвала старосту на улицу, а в сарай въехала телега с помещиком Самойловым. Агнесса сразу узнала его, и они поприветствовали друг друга.
– А где Николай? – не громко спросил Самойлов.
– Моего Николая, охранника Безбородова, скупщика Ефима и мастера Фёдора комиссар Подгубный расстрелял за то, что они добровольно отказались сдать ему артельное золото старателей.
Самойлов схватился руками за голову и забормотал: «Что делается в стране», покачал головой из стороны в сторону. В сарай за уздечку староста завёл лошадь с телегой, а следом въехала вторая повозка. И Агнесса узнала кулаков Хоменко и Гулиева.
– Надо же, при каких обстоятельствах встретились, – запричитал Хоменко, узнав Самойлова и Агнессу Зуб.
– Арестованные, разговорчики прекратить! – раздался окрик охранника, стоявшего на небольшой возвышенности у ворот и наблюдавшего сверху за всеми.
– Нам не были предъявлены обвинения и бумаги на арест, – ответил грубо Гулиев, – а это беззаконие и произвол, какая бы власть в стране не была.
– Доложу комиссару, пусть займётся вами, – ответил охранник, почёсывая затылок.
Староста тем временем вертелся у подвод со стариками, выясняя подробности, как удалось убежать и кому. Затем староста сделал вид, что занялся планировкой сарая, пытаясь освободить центр для других подвод. Он подошёл к бричке и, взяв за оглобли, сместил её ближе к стенке.
– В семье Зенкера сбежали сын и сноха, прихватив карабин с патронами у ротозея солдата-кучера, а в семье Ипполитова – три сына и дочь. Когда им разрешили справиться по-нужде в кустиках, они сбросили с себя бушлаты и шапки, сделали их них муляжи тел, привязав их к леске. Старики натянули лески через плечи и пошли к телегам. Издали раскачивающиеся муляжи всадники приняли за людей, затем старики уложили эти муляжи на телеги, закрыв одеялами. Молодежь же залегла в кустах, а когда обоз скрылся, они и драпанули в лес. Рискуя жизнями, родители освободили детей от ссылки.
Агнесса удивилась оригинальности побега кулаков Зенкера и Ипполитовых. И вдруг она поняла, кто навёл комиссара с отрядом на раскулачивание кулаков и помещиков: «Это комиссар использовал мои договора, какая я дура не подумала об этом и не сожгла их. Это я виновата в их раскулачивании. Последним должен быть Огарёв, как раз шесть договоров я и заключила со всеми ими». И у неё потемнело в глазах, она опёрлась на ограждение брички, потеряв сознание. Староста и сын подумали, что она задремала. Через некоторое время въехала телега с помещиком Огарёвым, у которого в телеге сидела жена с двумя грудными детьми и четверо малышей, отличающих по возрасту на один-два годика. Каждый из кулаков и помещиков думал, что только он заключил договор на поставку продуктов купцам Зуб, а про остальных не знал, поэтому мысли, какие пришли в голову Агнессы, им не лезли. Они считали, что в округе все знают, что они самые зажиточные люди, вот к ним и нагрянули с раскулачиванием.
Арестованные не громко переговаривались между собой. Очнувшись, Агнесса поняла, что остальные люди не подозревают её в том, что она явилась причиной их раскулачивания. Ей выражали сочувствие и соболезнование по поводу расстрела мужа и мастеровых людей. Незаметно прошла ночь в тревоге и ожидании ещё чего-то худшего. Ранним утром во дворе раздался шум, беготня и галдёж, который то нарастал, то обрывался. И вот во дворе наступила тишина, которая вселила в их души страх перед неизвестностью. Прошло минут двадцать и ворота с шумом отворились. Комиссар в сопровождении вооружённых казаков и солдат появился в сарае и сразу направился к телеге со стариками Зенкер и Ипполитов. Подойдя вплотную, комиссар бесцеремонно заявил:
– Вы знали, на что шли, и что за это полагается. Ваша вина нешуточная. Невзирая на ваш преклонный возраст, я не могу вас не расстрелять за ваш поступок. Снимайте верхнюю одежду и становитесь к стенке. Старики зашевелились, не зная, что им предпринять и надеясь на какое–то чудо. Казаки принялись им помогать, подталкивая к стенке сарая. Но чудо не произошло, комиссар велел закрыть ворота, чтобы лишний раз не шуметь, и скомандовал солдатам «Пли». Солдаты выстрелили. Лошади шарахнулись в разные стороны, старики рухнули на пол, люди на телегах попадали, обезумев от страха, женщины заголосили, но скоро замолкли, поняв, что в их судьбе слезами не поможешь.
Комиссар громко объявил:
– Предлагаю добровольно сдать все золотые вещи, кто не сдаст, того расстреляю, как зажиточного богача, не желающего добровольно смериться с раскулачиванием.
– Комиссар, вы русский, живёте в цивилизованное время, – рассудительно заявил Гулиев, – а действуете как в средневековые времена. К чему такие жестокости? Я изучал труды Маркса, Энгельса они порядочные люди, призывающие к справедливости, равенству. А разве вы действуете как равный с равным. Вы разделили русский народ на врагов и братьев. Но разве мы враги? Мои два брата революционеры, они снабжали меня разной революционной литературой, я во многом согласен с их концепцией и взглядами. Вы только что расстреляли стариков Зенкер и Ипполитовых за то, что их дети умудрились сбежать, прихватив карабин зазевавшего солдата. Мария, дочь крупного профсоюзного деятеля рабочего движения какого-то завода в Петрограде, три месяца назад она вышла замуж за сокурсника Петра, сына кулака Зенкера и они приехали к родителям мужа, а ваш командир Белов не разобравшись и не выслушав их, всех арестовал. Вчера вы расстреляли золотопромышленника Николая Зуб с рабочими и охраной, завладев артельным золотом, принадлежавшим более двуустам рабочим-старателям. Но сам Николай Зуб не был богачом, а работал как управляющий артели, являясь нищим. И это может подтвердить каждый житель деревни Зубова. Я правильно говорю староста деревни Вадим Сидорович?
– Да, правильно, – подтвердил староста Кривых, стоя у ворот.
– А что скажут старатели, вернувшись из тайги? – вмешался в разговор Хоменко. – Да они возьмутся за оружие, а если вас здесь не обнаружат, то направят в центр ходоков. Они смелый народ, с топором ходят на медведя.
– Вот-вот, – подхватил Гулиев, – комиссар и хочет избавиться от свидетелей и поскорее уехать с этих мест.
– Молчать! – закричал комиссар, не владея собой, выхватив наган.
Гулиев соскочил на ноги, рванул на груди рубашку так, что пуговицы полетели в разные стороны, оголив волосатую грудь, закричав:
– Стреляй, ты только на это и способен!
Комиссар чудом удержался, не выстрелив в стоявшего на телеге Гулиева, и закричал:
– Всем молчать! А ты Гулиев не гоношись, сядь, не будь героем! Я бы посмотрел на тебя, будь ты на моём месте. Золото России захвачено адмиралом Колчаком, который, отступая, увозит его на восток, получая за него от Антанты оружие и гарантии поддержки. Наша молодая страна задыхается, центр разослал своих представителей, любой ценой собрать золото у населения, не считаясь с жизнями отдельных граждан, препятствующие этому мероприятию. И повторяю, будьте добры сдать всё золото. Это не просьба, а приказ. Приказы не обсуждаются, а выполняются, за невыполнение людей наказывают.
– А обручальные кольца тоже сдавать? – каким-то сдавленным голосом спросила Агнесса, готовая опять впасть в отчаяние.
– Я сказал всё золото, а обручальные или церковные крестики с цепочками, то это не играет роли. Всё, значит всё, – заявил комиссар и сам приступил к осмотру арестованных, переходя от телеги к телеге. Но к его изумлению золотых украшений у арестованных не оказалось, да и их вещи оказались не первой свежести, заношены, и он подумал: «Да, хорошо поработали мои командиры, обобрав кулаков и помещиков до нитки». Постепенно осмотр приближался к Агнессе. И она вдруг успокоилась, сняла с себя своё и мужа обручальные кольца, у сына забрала две небольшие золотые монеты и уставилась на комиссара, с интересом наблюдая за его нервными движениями рук. Она размышляла, что продовольствие и золото уже отправлено в Печору, следовательно, сопровождать ценности уехала основная часть солдат и казаков. В распоряжении комиссара остался небольшой отряд и если приедут даже не все старатели, то комиссар со своим отрядом окажется в осаде, загнанный в дом. И у неё лихорадочно пронеслись в голове различные варианты задержки ссыльных в имении.
Прежде, чем подойти к бричке, комиссар подозвал к себе старосту и вместе с ним и казаком, державшим поднос, подошли к бричке. Два кольца и монеты Агнесса положила на поднос, на котором сиротливо лежало три крестика с цепочками, и сказала:
– Пусть наши обручальные кольца и сына монеты послужат на благо новой власти.
– Разве у вас нет крестиков? – удивился комиссар.
– Мы всей семьёй атеисты, – и она оголила шею и грудь.
Комиссар рукой пригласил сойти их с брички, а сам поднялся и начал обыск, скрупулезно просматривая вещи и продукты. Сливочное масло и сало он порезал ножом, при этом бросал раздражённые взгляды на старосту, будучи уверен, что где-то должно быть золотишко. Затем внимательно осмотрел ящик, прикреплённый к бричке, телегу и принялся за Агнессу с сыном. Он проверял не только одежду, но и обувь. Агнессу он ощупал досконально, проводя по её телу тыльной стороной ладони. Не обнаружив ничего, он побагровел от злости, что так ошибся в своих предположениях.
Поднимаясь на бричку, Агнесса сказала:
– Василий Михайлович, извините меня, но я припоминаю, что не все золотые вещички попали в опись. Я что-то не обнаружила подаренных мне отцом сережек и дорогого кольца. А то, что они не на Кипре, я точно помню. Да и золотых монет царской чеканки оказалось слишком мало. Мы же собирались всей семьей поехать на Кипр, а с деньгами, которые конфискованы, далеко не уедешь.
– Ты, что думаешь, что я их себе присвоил? – и комиссар удивленно уставился на неё.
– Нет, Василий Михайлович, я так не думаю.
– Тогда, где они?
– Вот и я об этом же говорю, – и она посмотрела ему в глаза невинными глазками.
– И где, Агнесса Дмитриевна, ты полагаешь, они могут быть?
– Как где? У мужа, где-то в кабинете, но я никогда не вникала в его дела и где он хранит деньги, он меня снабжал и это было для меня главное.
– Но я хорошо всё обыскал, – растерянно ответил он.
– Значит, не совсем хорошо.
– Почему ты так печёшься об этом? – прищурив хитро глаз, спросил он.
– Я просто не хочу, чтобы Россией управляла какая-то Антанта или иностранные господа. Разве это непонятно?
Комиссар задумался, потирая подбородок, не зная, что ему предпринять. С одной стороны, он не успел отправить ссыльных, как собирался в 5-6 часов утра, чтобы местные не видели, а сейчас уже рассвело. С другой, его заинтересовали слова Агнессы, при этом с ней быстрее можно было осуществить поиск тайника Николая, а он обязательно должен быть.
А тут ещё Агнесса добавила жару:
– Поймите комиссар, я совершенно не хочу, чтобы ценности мужа достались какому-то проходимцу, когда Россия в опасности.
У комиссара промелькнула мысль: «Может, я напрасно посылаю это милое создание в ссылку. Пусть поможет найти тайник мужа и едет с сыном на свой остров Кипр». И комиссар растерялся, не зная, что предпринять. Но вдруг у него пронеслась другая мысль: «А не уловка ли это милой дамы? Её высказывания сводятся к тому, что я должен задержать время отправки их в ссылку. Возможно, она надеется, что из леса подоспеет подмога. Деревенские жители уже давно связались со старателями. Нет, затягивать с их отправкой нельзя. Надо немедленно отправлять ссыльных. Зря я затеял гигимонию с обыском, это ничего не дало». Комиссар подозвал командира Васильева и поручил ему охрану ссыльных до Перми. Затем он наметил маршрут колонны ссыльных.
– Маршрут должен проходить мимо города Косью, – заявил Комиссар, – затем по реке Косью колонна должна направиться в её верховье и, свернув по дороге вправо, пройти вброд речушку Зубовка, выйти на дорогу, ведущую в город Кырта, перейдя реку Шугор через мост. Затем двинетесь в сторону города Якша, расположенный в верховье реки Печора. А оттуда в Пермь.
– Получается, что в общей сложности колонна должна пройти вёрст так около тысячи? – уточнил Васильев.
– Да нет, побольше, – возразил комиссар, – но за 12-14 суток вы одолеете эту дистанцию, если будете находиться в движении по 10-11 часов в сутки.
– А почему маршрут должен проходить около города Косью? Это же немного в сторону? – удивлённо спросил Васильев.
– А ты забыл, что мы обещали ещё в Печоре подбросить пять карабинов и несколько ружей с патронами нашим в городе Косью?
– Ах, да! Совсем выскочило из головы!
– Я для этой цели специально облюбовал бричку. А если бы не обещание, то я бы эту бричку подарил своему начальнику Смирнову в Печоре, вот он бы обрадовался. А купчиху Зуб с сыном посадил бы к кому-нибудь на телегу.
– Но у купцов Зуб все телеги имеют ящики, – заметил Васильев. – Можно было бы и на телеге оружие отправить, а бричку сразу в Печору направить.
– На бричке самый лучший и надёжный ящик, вот в него мы и загрузим подарок, – и комиссар с достоинством ткнул в небо указательным пальцем. – А ты, пока не передашь оружие комиссару Охрименко, на бричку посади кучером надёжного хлопца, пусть только он один охраняет ящик, с него и спрос будет, если что-то случится. Первый привал сделай около города Косью. Пока колона отдыхает, ты сам верхом с кучером на бричке поедешь через мост на ту сторону. Как только съедешь с моста, с левой стороны увидишь двухэтажное здание. Оно одно на той стороне, а около здания пост проверки личностей и документов. В этом зданий работает и живёт комиссар Охрименко. Вот для него и наша посылка.
– Ясно товарищ комиссар. Задание будет выполнено.
– Конечно, по-хорошему из города Косью бричку можно бы отправить в Печору, а купчиху пересадить на телегу, но тогда ты лишишься одного казака, а это не совсем хорошо и так большая нагрузка на охрану ссыльных. Но если Охрименко согласиться дать тебе человечка, то ты пошлёшь его на бричке в Печору. Договорились? Да смотри, чтобы коня не подменили. Я самого лучшего жеребца выбрал из купеческой конюшни, для самого Смирнова старался.
Командир Васильев кивнул головой, прикидывая что-то в уме. А комиссар распорядился выводить подводы из сарая во двор. Впереди колонны поставили тяжёлую телегу, в конце – бричку. Для охраны ссыльных, разместившихся на пяти телегах, комиссар выделил десять вооружённых всадников. На охрану ссыльных каждой телеги приходилось по два охранника, они же должны были нести ответственность за доставку арестованных в Пермь. Привязав к седлу всадника уздечку коня, запряжённого в телегу, колонна тронулась в путь, объезжая деревню лесной дорогой. В отличие от остальных подвод, на бричке конём управлял кучер-солдат по фамилии Зубов Григорий, а его лошадь бежала сзади за бричкой. Для солидности провожали ссыльных ещё семь всадников, которые, проехав верст десять, вернулись обратно в имение. Так начался длинный путь ссыльных, судьба которых сложилась по-разному.
10
Под городом Березово, что находится на левом берегу реки Обь, отряд полковника Степана Сидорова, сформированный из офицеров, купцов, кулаков, помещиков и разбавленный несколькими простыми людьми-солдатами, попал в засаду и был разбит. Уцелела горстка. И эта горстка всадников только успевала уносить ноги от преследовавших их всадников революционного комитета. И если бы не лошади, лежать бы им всем в сырой земле. Их положение усугублялось ещё и тем, что не осталось патронов. После расстрела из пулемётов основной группы отряда, всадников поднялось с земли гораздо больше, но их ещё и преследовали, стреляя сзади. Их боевые всадники падали, как срубленные головы подсолнухов. Не отстреливаясь, горстка всадников всё глубже и глубже удалялась в густой лес тайги. Поняв, что они оторвались от преследователей, полковник Сидоров на одной из полян остановил обезумевших от преследования всадников. Прислушавшись к далёкой стрельбе и не надеясь, что ещё кто-то из бойцов появится из леса. Сидоров пересчитал всадников, и проверив наличие оружия, сказал:
– Нас осталось одиннадцать, четверо ранены, правда, легко. Из оружия осталось три карабина, два револьвера, два нагана и всего пять патронов, разного калибра.
– И ни одного солдата! Кто будет нам сапоги чистить? – пошутил кто-то.
Посовещавшись, они решили двинуться в северном направлении в поселение Мужи на реке Обь. Там они рассчитывали отдохнуть, пополнить свои ряды солдатами, оружием, хотя бы ружьями, и провизией. Двигаться решили по тайге, придерживаясь левого берега реки Обь.
Проехав часа три, они наткнулись на раненного лося, которого завалили без особого труда, не прибегая к оружию. Но устроить пир не решились, боясь привлечь внимание противника. Прихватив с собой сколько смогли свежего мяса, они погнали лошадей по тропам, сбивая ветки с деревьев, набивая шишки на лбах. И только часа через четыре они решились на привал. Стреножив лошадей, пустили их попастись, а сами разожгли небольшой костерчик, пожарив мясо на прутиках, разделив остатки хлеба. Плотно закусив и покурив, принялись обсуждать создавшееся положение, высказывая разные мнения.
– Я вот что скажу вам господа! – сказал поручик Колчак. – Когда мой родственник, адмирал Колчак, в 1917 году пошёл в отставку, мы с ним встречались. Он подал мне неплохую мысль, что на Севере в районе притоков реки Печоры земли богаты золотом. Можешь идти и наступить на самородок, ему один полицейский сказывал. Я и направился в эти края, но на вас наткнулся и решил послужить на благо отечеству. Но раз уж мы хорошо получили по зубам, у меня появилась идея.
– Лучше бы у тебя появилась пачка хороших папирос, – пошутил Скворцов выходец из сословия помещиков, сбежавший при раскулачивании.
Все дружно рассмеялись, перебивая друг друга. Хохот продолжался с нарастающей силой. Так бывает после нервного перенапряжения. Развеселившихся бойцов с трудом успокоил полковник, вздрагивая от смеха и сам.
– Так какая неплохая идея появилась у нашего поручика Колчака, родственника знаменитого адмирала Александра Васильевича Колчака?
Перестав улыбаться, поручик замешкался на секунды и продолжил:
– Я думаю, нам надо податься в район притоков реки Печора. Там отыскать старателей и разведать у них про купцов, которым старатели сдают намытое золото. А купцов мы потом раскулачим, всё равно их раскулачат большевики, мы просто немного опередим их и тем самым сорвём планы большевиков.
– Да ну! – одновременно раздались несколько голосов. – Мы же не грабители и не большевики! Да как такое могло прийти в голову поручику, да ещё родственника самого адмирала Колчака!
И все замолчали, чувствуя себя «не в своей тарелке». Молчание прервал полковник Сидоров.
– Раскулачить, говоришь! А ведь у нас нет иного выбора. Правда, раскулачивать мы никого не будем, а вот взять под свою защиту людей, имеющих наличное золото, так над этим следует подумать. Почему богатый люд не убегает, а ждёт, когда их придут раскулачивать? Да потому, что им некуда бежать, кругом голытьба, которая не только ограбит, но и прибьёт. Так вот, если предложить богатым, но не всем, а тем, у кого есть золото, перевести их семьи в безопасное место, например, в Омск, под защиту адмирала Колчака, то почему они не согласятся на нашу помощь. Они-то уже хорошо осведомлены, что их ждёт здесь раскулачивание с последующей ссылкой в отдалённые, необжитые места Сибири, на заготовку леса. Ну, а за нашу услугу и нам кое-что причитается, это, во-первых, а во-вторых, мы вольёмся в войско Колчака, не как поверженные, а как отряд, проявивший гуманную миссию.
Высказав своё мнение, полковник обвёл взглядом подчинённых, как бы спрашивая их мнение.
– Вот и я такого же мнения, – взволновано заговорил поручик Колчак, – но только я не нашёл подходящих слов и выразился глуповато, хотя имел именно такую же цель.
Поручик замолчал, виновато потупив взор, понимая, что сослуживцы приняли это за оправдание.
– Главное теперь найти людей, имеющих много золота, – ехидно выразился подпоручик Лебедев, – и не наткнуться на засаду большевиков.
– А как мы отсюда сможем попасть в Омск? – спросил Скворцов, плохо разбирающийся в военном деле, но хорошо в бизнесе. – Железные дороги до Омска под контролем большевиков.
– Переправимся через Обь, – принялся рассуждать подпоручик Лебедев, – затем через леса Западносибирской равнины, придерживаясь реки Обь, до Иртыша, а там рукой подать до Омска. Тем более что Иртыш под контролем Колчака.
– Отдохнули хлопцы! – по-дружески обратился полковник. – Отправляемся в путь. Возможно, в поселении Мужи уже разместился отряд большевиков. Проявите максимальную осторожность.
Вдруг в лесу раздался выстрел, все встрепенулись, как зайцы.
– Ружейный выстрел, – определил подпоручик Лебедев, – очевидно, охотник.
– Быстро собраться, не оставлять следов, – скомандовал полковник.
Построившись в один ряд, всадники осторожно двинулись в сторону выстрела. Хотя они пробирались тихо, охотник здешних мест увидел их первым и на всякий случай сиганул под пушистую ель. Они бы проехали мимо, но увидели на земле застреленного тетеря-петуха фунтов на тринадцать и остановились.
– Эй, охотник! Чего испугался? А ну, вылезай из-под ели! – скомандовал полковник.
Вылез рыжий мужичок, держа за ствол старенькое одноствольное ружьишко с коротким стволом. Увидев перед собой всадника в форме полковника, с перепугу забормотал:
– Ваше благородие, мне разрешено охотится, я здесь за лесом слежу. Стало быть, лесником работаю.
– Работаешь и работой! Раз разрешено и охотой занимайся. Ты лучше скажи, не проезжали ли здесь наши тридцать всадников? – соврал полковник, решив затуманить голову леснику.
– Нет, не видел. Кроме вас никто не появлялся в этих местах, – и мужичок перекрестился несколько раз.
– А переправа на ту сторону реки Обь ниже или выше? – спросил полковник, хотя о переправе был осведомлён гораздо лучше, чем охотник, но он хотел, чтобы лесник думал, что они собираются переехать на ту сторону с большим отрядом.
– Переправа только перед городом Кушевате есть, а в Селехорде мост.
– Знаю, что перед Кушевате! Но отсюда переправа вверх или вниз по реке?
– Если вот так поехать, вокурат на неё попадёте, – и он рукой под острым углом к дорожке, по которой они приехали, показал вперёд к Северу, успокоившись, решив, что всадники сбились с пути и сейчас уедут, оставив его в покое.
– И сколько вёрст до Кушевате?
– Вёрст пятьдесят по прямой, а по дороге все восемьдесят будет.
– А до ближайшего городка?
– До Овгорт вёрст тридцать пять, а проедешь мост через реку Сыкя, будет город Ямгорт, от него до Мужи вёрст сто будет, – ответил лесник.
– Тогда веди нас домой, посмотрим, что ты за лесник и хорошо ли службу исполняешь.
Лесник подозрительно оглядел всадников, но перечить офицерам не стал, поднял тетеря и, прихрамывая, направился по еле заметной тропинке.
– У тебя, наверное, банька есть?
– Есть, но по-чёрному, без трубы, – уточнил он.
– Нам бы искупаться, а то всё начальство требует вперёд, да вперёд, – вежливо повёл разговор полковник. – Не беспокойся, мы в долгу не останемся.
– Керенками не возьму, даже не предлагайте, – осмелев, заявил лесник.
– Знамо дело, – ответил полковник, размышляя и решив вести разговор в открытую. – В Мужи сейчас старая или новая власть?
– Вот чего не знаю, того не знаю, а врать не буду, – ответил он скороговоркой. – А вам какая нужна?
– Нам всё одно, но лучше старая, – и полковник улыбнулся.
– Значит, к большевикам вы ещё не примкнули, – сделал вывод лесник, – у нас тут многие сочувствие имеют к новой власти. А большевики охотно берут к себе на службу и бывших офицеров, и полицейских, правда, раскаявшихся. Ну, а врачевателей и учителок без всякого раскаивания к себе созывают. Это мне на днях сказывал один почтовый служака, кажись, из города Мужи или из другого места, он у меня дорогу до Березово выпытывал.
Полковник насторожился, размышляя: «Значит, в городе Мужи уже большевики. А почему им там не быть? Обь – речная магистраль, поэтому все города и посёлки, расположенные на её берегах уже под властью большевиков. Наверное, и в Печоре уже Советы командуют. Нам осталось захолустья в глубокой тайге. Может прав подпоручик Лебедев, что нам надо подаваться на ту сторону реки Обь, но для этого мы должны как-то переправиться, не используя известные переправы».
– А мне хоть та власть, хоть другая, всё одно, только вот с деньгами путаница, правда, у меня их и нет, но всё равно, как-то неспокойно, – пустился в рассуждение лесник.
Небольшая избушка с сараем во дворе, огороженном частоколом, появилась как-то неожиданно.
– Вот, мы и пришли.
И лесник круто свернул с дорожки к избушке, из которой вышла женщина. Огромный пёс выскочил из конуры, махая хвостом, узнав хозяина, но голос подал, увидев всадников и как бы заявив о себе, что он здесь хозяин.
За ужином полковник разговорил лесника, выпытывая, где он берёт порох, дробь, где можно приобрести хорошее ружьё, продукты и теплые вещи. И лесник охотно поделился всеми сведениями, которые интересовали офицера. Выставив охрану, всадники устроились на ночлег, но утром отправиться в путь не спешили, попросив хозяйку отворить всё мясо, и присолить его покрепче. И только к вечеру полковник дал команду собираться, имея чёткий план дальнейших действий. Теперь его интересовал уже не город Мужи, а Ямгорт и въехать они должны в него перед закрытием магазина. Подъезжая к Овгорту, полковник остановил всадников и устроил совещание, заявив:
– Мы не грабители, но иного выхода у нас нет. Сегодня ночью мы произведём экспроприацию магазина в Ямгорте. Если верить леснику, то в этом магазине есть всё, что меня интересует. Магазин принадлежит молодому хозяину, который живёт на втором этаже этого же дома. Лесник пару дней назад ездил в Ямгорт, хотя власть там уже новая, но раскулачивание граждан пока ещё не производилось. Мы предложим хозяину магазина, а он из бывших моряков офицерского состава, примкнуть в наш отряд. Откажется, мы можем и расстрелять, но это будет зависеть от ряда обстоятельств. Во всяком случае, отовариться мы у него сможем по полной программе. Новая власть находится на этом берегу в городе Овгорт в здании почты, имеет охрану из трёх солдат, но почта имеет хорошую связь с другими городами. Наша задача разгромить почту и новую власть, затем в течение тридцати-сорока минут разобраться с магазином и скрыться в направлении северного хребта Уральских гор.
– Откуда сведения, что новая власть имеет охрану из трёх солдат? – спросил Чижов, выходец из кулаков.
– Лесник общался с каким-то знакомым на почте, отсылая посылку сестре.
– Я полагаю, что мы уйдём на ту сторону Уральских гор, а дальше, что будем делать? – спросил Филипп Береговой, имевший высокий офицерский чин, но перед самой революцией разжалован до низших чинов за свою несдержанность в ресторане, учинив драку со смертельным исходом пьяного офицера, развязавшего ссору.
– В принципе, мне понравилось предложения поручика Колчака и подпоручика Лебедева, – ответил полковник Сидоров, несколько смутившись от своего признания по экспроприации магазина.
– Можно мне высказать своё мнение? – спросил подпоручик Сметанкин.
Полковник кивнул головой, повернувшись в сторону Сметанкин.
– То, что не все офицеры с нашего отряда погибли, большевики, естественно, уже знают, а то, что мы двинулись на Север, они догадались. Не устроят ли они нам засаду около города Овгорт, так как это единственное место, через которое мы можем пройти на Север.
– Подпоручик Сметанкин, я с вами не согласен, – заявил полковник. – Большевики, допросив пленных, знают, что мы пришли от городов Саранпауль и Сосьва, спустившись с восточного склона гор, а вот дальнейшие наши планы им неизвестны, потому что я сам нечётко представлял, куда мы пойдём дальше. Я думал, что сориентируюсь по-обстоятельству, трудно было заранее иметь чёткий план действия в такой обстановке. Но большевиков кто-то предупредил, нас просто предали. Мы же попали в пулемётную вилку, и большинство из нас погибло, а затем большевики послали отряд всадников добить нас, в результате от нашего отряда в семьдесят шесть человек остались одиннадцать. Но большевики рассуждают так, раз наш отряд пришёл от реки Сосьва и попали в засаду, а как выразился поручик Колчак, получили по зубам, то должны вернуться на прежнее место к реке Сосьва, и это логично при панике. Поэтому, когда мы оторвались от них, я резко изменил направление и увёл вас в северном направлении. Если бы большевики разгадали мой манёвр, они обязательно посетили бы лесника. Это моё мнение. Поскольку отряда нет, то я вам не командир, а старший товарищ и все действия мы будем обсуждать совместно. Вы являетесь равноправными членами нашего отряда. Но я думаю, что разбегаться по одному нам не следует.
Все замолкли, размышляя над словами Сидорова, фактически сложившего с себя полномочия командира. Молчание прервал сам Сидоров:
– Кто считает, что нужно разгромить почту? Поднимите руку.
Руки подняли пять человек.
– Значит, поровну, а я за разгром, следовательно, на один голос больше.
– Значим, громим, – пробурчало несколько голосов.
– Тогда, по коням! – скомандовал Сидоров, привыкший командовать.
Перед самым городом они догнали арбу с сеном, в оглоблю которой было впряжено пара быков. На возу сидел мужчина спиной к всадникам и мальчуган лет четырнадцати. Не взглянув на них, Сидоров спросил:
– Как проехать к почте?
Увидев офицеров при погонах, паренёк вместо ответа взволновано спросил:
– А что? Разве власть в Овгорте опять сменилась?
Голос паренька показался Сидорову знакомым, он внимательно посмотрел на него, что-то знакомое угадывалось и в лице, и в жестах паренька. Мужчина на возу резко обернулся и Сидоров узнал в нём своего двоюродного брата Гришку Морозова. Гришка тоже узнал его и крикнул:
– Степан! Ты откуда взялся?!
– А ты, Гришок, как здесь оказался?
И братья, спрыгнув на землю, сцепились, тряся и поднимая друг друга, долго хлопали по спинам, не веря, что такое могло случиться. Степан Сидоров вскоре вернулся в реальность и предложил всем заехать в лесок от посторонних глаз. Укрывшись в лесочке, братья поведали друг другу свои истории. Паренёк спрыгнул с воза и прижался к отцу, разглядывая знаки различия офицера, поняв, что встретились братья. Придя в себя от шоковой встречи, Григорий принялся рассказывать:
– Мы жили неплохо по всем параметрам, но случилось невероятное. Сгорел весь посёлок, загорелась чья-то усадьба, но дул такой ветер, что огонь вмиг охватил весь посёлок, многим не удалось спастись из огненного плена. Я с сыном Ильюхой в это время был на рыбалке. Ночью увидел зарево над посёлком и, бросив рыбалку, погнал вороного в посёлок, но пробиться к дому не смог. Жена с родителями погибли. Мы остались нищими. Всё сгорело, один конь с телегой остался. Мы с сыном подались в город Овгорт. Коня с телегой пришлось продать да купить одежонку. Устроился на почте сторожем, дворником и конюхом. Правда, на почте осталось только две лошади для одной почтовой кареты и пара бычков с арбой-телегой. Вот сено заготавливаем на зиму. В комнатушке для сторожа и живём на почте.
– Да, печальная история у вас приключилась, – заметил Степан Сидоров. – А у меня жена при вторых родах умерла, а за месяц до этого сынишку похоронили, с дерева свалился. И так это всё на меня подействовало, что я из армии ушёл. Приехал домой, отец хозяйство солидное имел, необъятные просторы земли. Словом родители жили на широкую ногу. Мы с братом отцу помогали. Я женился. Весной всей семьёй поехали к сватам. Хорошо посидели. На обратном пути кучер решил сократить дорогу домой и поехал по льду через реку, да угодил в полоню. Так вся упряжка под водой скрылась. Я рядом с кучером сидел, меня каким-то образом выбросило на лёд. Родители, брат, моя жена, Лена, и кучер с лошадью в один миг скрылись в воде, течением их под лёд занесло. Я как сумашедшый вокруг полыньи бегаю, ору, зову, чуть рассудка не лишился. Только начал от шока отходить, тут новая беда нагрянула. Началось раскулачивание. Мне один служивый сказал, что через час жди, прейдут раскулачивать. Это меня служаку, орденоносца и раскулачивать. Ну, думаю, я вам устрою спектакль. Собрал ценности, оружие, оседлал коня, привязал к сиденью походный баульчик с ценностями, наградами, документами. Сам в форме офицера с саблей за спиной стал у ворот, жду комиссара с его людьми. Идут, стучат. Спрашиваю: «Кто такие?!». Говорят: «Открывай! Пришли раскулачивать!» Я в ответ кричу: «Как, меня защитника отечества и раскулачивать?». «А тебя, – отвечают, – велено в ссылку отправить». Ну, думаю, сейчас вы получите ссылку. Открываю. Комиссар с наганом в руке входит, за ним ещё двое. Я комиссара по голове саблей, полчерепа снёс, второму – по шее рубанул, а третьего – в живот насквозь проткнул. За калиткой ещё два всадника с оружием за плечами. Я швырнул саблю во всадника, он на землю грохнул. Второй – шпоры в коня и наутёк. Хватаю с земли карабин, дослал патрон в стол, прицелился, бац и второй всадник в канаву слетел. Вывел я из конюшни своего коня, собрал оружие поверженных, их коней за уздечки к седлу привязал и спокойно в лес скрылся. Две недели по лесу как отшельник мыкался. Встретил таких же, как я, мы объединились и стали обрастать офицерами разных родов войск, купцами, помещиками, кулаками. Получился отряд из семидесяти шести всадников. Я, как полковник, во главе отряда стал. Решили спуститься с гор и лесными дорогами, придерживаясь западного берега рек Обь и Иртыш, к адмиралу Колчаку пробраться. Но кто-то предупредил большевиков, нам на открытом месте устроили засаду, обстреляв с двух точек из пулемётов. Я и несколько человек спрыгнули с коней, положив их на землю, и затихли в ложбине. Когда пулемёты замолчали, появились всадники большевиков. Мы их подпустили поближе и открыли огонь по ним. Часть из них пали, остальные в рассыпную. Мы на коней и к лесу. Пулемёты молчат, по своим строчить не могут. Но их всадники кинулись нас преследовать, мы отстреливались, но безрезультатно, стрелять назад непросто, только патроны израсходовали. А те палят из карабинов по нам и нескольких всадников мы ещё потеряли. Нам, одиннадцати, удалось уйти. Большой группой всадников скрыто передвигаться очень сложно. Решили малой группой переправиться на тот берег реки Обь и по тайге Западносибирской равнины дойти до Иртыша, а затем в Омске присоединиться к армии Колчака.
– Дельная мысль, – заверил братуха, – может мне с Ильюхой тоже к вам присоединиться? Да вот только одна проблема имеется, лошадь продал, а купить теперь не на что.
– Это не проблема, было бы желание, – ответил Степан, улыбаясь. – В конюшне почты, поди, ещё стоят две лошади?
– Да нет, два дня назад наше революционное начальство со всей охраной укатило на почтовой карете на какие-то учения, возможно, принимало участие в вашем разгроме.
– Ба! Это новость! – воскликнул полковник. – Как я об этом сразу не подумал, что наши громилы собраны из окружающих мест. Три дня назад мы отправились в этот злосчастный поход. Очевидно, накануне кто-то из наших проговорился о начале похода, нас и встретили огнём из пулемётов. А у вашего начальства, случайно, нет ли пулемёта? И сколько человек уехало на карете?
– Уехало пятеро, а насчёт пулемёта не ведаю, но какой-то ящик они увезли.
– Размеры ящика не припомнишь?
Григорий показал руками и добавил:
– И мешок с чем-то железным принесли к карете из конторы. Когда несли, то в мешке что-то шевелилось, как змея, а когда клали в карету, то какой-то тихий металлический шелест слышался, затем, когда положили, стихло.
– Ну, а когда они приедут, тебе не докладывали? – пошутил полковник.
Усмехнувшись, Григорий утвердительно кивнул головой. Степан улыбнулся в солидарность брату и переключился на размышления, сопоставляя факты: «Возможно, это совпадения, но ящик и что-то в мешке шевелящее с шумом металла, это уже не кое-что, а скорее пулемёт и лента с патронами. Если это так, то у нас есть о чём поговорить с главой новой власти, так называемым председателем правления, и рассчитаться за погибших товарищей под городом Березово». Мысли полковника прервал подпоручик Сметанкин, следивший за дорогой:
– Я заметил, вдалеке пыль на дороге развивается, мне, кажется, в нашу сторону кто-то едет, возможно, на телеге, погоняя лошадей галопом.
– Как ты думаешь, через какое временя эта пыль окажется около нашей развилки дорог? – спросил полковник, доставая блокнот и карандаш.
– Минут через десять, пятнадцать.
– Хорошо, подпоручик Сметанкин, продолжайте своё наблюдение, а когда до нас останется с версту, доложите мне.
– Слушаюсь, – и он отъехал к основной дороге, скрывшись в кустарнике.
Степан внимательно посмотрел на брата и племянника и спросил:
– Ну, что Морозовы решили делать? Поедете с нами или останетесь?
– Предложение заманчивое, но сразу не решишь, много проблем, – ответил Григорий, напряжённо размышляя над нелёгкой задачей, свалившейся на него.
– Тогда так, Григорий, быстро нарисуй схему, как проехать к почте и план, где размещается ваше начальство в доме. А ты, Илья, разворачивай своих бычков. Вы поедете домой на почту. Если тебя будут спрашивать, не встречались ли вам всадники, отвечай, что нет, – и полковник пожал руку мальчугану.
Григорий, быстро рисуя план, разъяснял его. Затем Степан взял блокнот и, обняв брата, прошептал:
– Я думаю, мы ещё встретимся. Если вас догонит ваше начальство, то подними над возом белую тряпку.
– Хорошо! Кстати, за лесом небольшая речушка есть, мы с Ильёй ездим туда чистить лошадей. Место там тихое. Если наше начальство приедет, то мы сможем подъехать на конях. Если нет, то разгрузим сено и приедем на бычках и продолжим разговор.
– Мне кажется, что это ваши едут, тогда мы сами сегодня сможем на почту нагрянуть, уж больно интересно знать, что за ящик и мешок со змеёй они возят с собой.
Григорий в знак согласия махнул головой и побежал догонять воз, а, взобравшись на него, замахал кнутом, подгоняя быков. Прошло минут двадцать, прежде чем подпоручик сообщил, что приближается почтовая карета. Всадники собрались около полковника.
– Я считаю, что нападать сейчас на карету мы не будем, поднимется стрельба, всполошим город, а это нам не к чему. Мы должны всё сделать тихо, без шума, лучше ночью, когда все улягутся после принятия спиртного. А сейчас укроемся в кустах на случай, если карета свернёт в нашу сторону.
Через некоторое время послышались щёлканье кнута с гиканьем. Карета проехала мимо в сторону города, догоняя воз с сеном. Полковник подозвал к себе подпоручика Сметанкина и приказал:
– Выдвинись к основной дороге и понаблюдай, если увидишь над возом развивающуюся белую тряпку, немедленно сообщи мне, – и полковник направил коня к всадникам Скворцову и Чижову, одетые в гражданские одежды, и приказал им:
– Поезжайте через лес. На той стороне леса должна быть речушка. Разведайте, нет ли там рыбаков и вообще, что там за место.
Вскоре к полковнику подъехал подпоручик Сметанкин и доложил:
– Карета догнала воз с сеном, приостановилась, затем обогнала наших бычков и укатила дальше в сторону города. Над возом появилась белая тряпка.
«Всё как по-расписанию и едут они домой обмывать победу», – подумал полковник, глубоко вздохнув, потирая ладони от предчувствия ближайшей расплаты за своё поражение под Березово.
Стемнело, когда полковнику доложили, что в их сторону от города приближается одинокий всадник. Всадником оказался племянник полковника, Илья. Он сидел в седле, вставив ноги в стремена, отрегулированные под его рост. Увидев дядю, он затараторил:
– Отец просил передать, что мы едем с вами, а председатель со своей братией выпивают. Отец сказал, что если у вас есть дело к председателю Васькову, то в 22 часа можете подъехать к почте с заднего двора, я могу проводить. Отец там будет ждать вас, но если у вас нет дел к Васькову, то отец сам приедет сюда к 23 часам. А вот в седле или на почтовой карете, то это решать вам.
– Ну, ты у меня молодец, чётко доложил. Я тебя назначаю «сыном полка», вернее пока отряда, – поправился полковник, потрепав густые волосы на голове паренька. – Тебя и на довольствие поставить не стыдно.
– Что вы решили? – спросил сын отряда, а, увидев на лице дяди некоторое замешательство, полюбопытствовал. – У меня и форма будет такая же, как у вас с погонами?
– Всё будет, дай только срок, – пообещал полковник, вздохнув. – Но задавать вопросы младший, старшему по званию, может только с разрешения старшего, запомни это «сын отряда».
В 22 часа 15 минут остатки разбитого отряда Сидорова врасплох захватили председателя с его помощником и охраной, набравшихся в честь победы, как говорят до «чёртиков». Беседа с победителями не складывалась, они предлагали выпить и нечленораздельно что-то мычали, проваливаясь в сон, громко храпя.
– Что будем делать с нашими победителями? – обратился поручик Колчак к своим сослуживцам.
– Не ждать же, когда они очухаются, и в живых оставлять их грешно. Не обращая внимания на военное приличие, придётся их заколоть штыком, – ответил полковник, указав на винтовку с пристёгнутым к столу штыком, стоявшую в углу у окна, как будто специально приготовленную для этой цели.
Затем полковник обратился к Григорию, стоявшему в коридоре у двери:
– А ты, брат Григорий, запрягай почтовую карету и покажи нашим, где хранятся продукты и всё остальное, что они спросят.
Григорий кинулся выполнять распоряжение брата, а Сидоров, скрипя зубами, взял винтовку, осмотрел её, провёл пальцем по штыку. На пальце осталась запёкшая кровь:
– О! Да из этой винтовки не только стреляли по нам, но и штыком закалывали наших раненных бойцов. На штыке осталась их кровь.
Полковник подошёл к одному из победителей, облокотившемуся на стол и, приставив к спине винтовку, воткнул штык ему в сердце. Победитель даже не ойкнул.
– Не хотел я для вас лёгкой смерти, но ничего не поделаешь с судьбой, – и он передал винтовку рядом стоящему помещику Скворцову. А сам, взяв под ручку Колчака, вышел с ним в коридор, вежливо сказал:
– Поручик извини, что отвлекаю от щекотливого дела, но их на всех не хватит, а у меня к тебе особое поручение. Необходимо собрать все документы правления, печать, если она есть. Их новые деньги, если они вообще есть. Оружие, особенно ящик, возможно, с пулемётом. Продукты: сало, соль, табак, ну и всего остального понемножку. И ещё одежду бойцов армии большевиков и гражданскую, а также одеяла и подушки. Всё погрузишь в карету, но не перегружай её. Затем организуй переноску сена в комнаты. Мы подожжём дом, а сараи не будем, пусть люди думают, что дом загорелся по пьянке. На всё это тридцать минут, мы слишком долго задержались в районе этого города. А я кое о чём посоветуюсь с братом.
В 23 часа из главных ворот почты выехала почтовая карета, запряжённая парой лошадей. А из ворот заднего двора выехали всадники в форме солдат армии большевиков и казаков, по-хозяйски закрыв ворота. Карета направлялась в сторону моста по одной улице, а всадники – по другой в сторону речки Сыкя. Карета из города Овгорт, переехав через мост, оказалась в городе Ямгорт, а всадники на другой берег перебрались в брод, замочив животы коней. Карета подъехала к магазину и остановилась напротив, а всадники же ехали навстречу карете. В городе Овгорт тревожно зазвонили церковные колокола, извещая жителям о пожаре, хотя самого огня ещё не было видно из города Ямгорт.
– Что там, в ящике? – обратился полковник к поручику, поехав рядом с ним. – И почему из пулемёта нельзя стрелять? Во дворе почты вы мне пытались объяснить, но мне было не до этого.
– В холодное время года в кожух ствола пулемёта «Максим» заливается незамерзающая спиртовая жидкость, можно и самогон использовать. Очевидно, перед боем бойцы решили для храбрости залить за воротник и из кожуха отлили по чарочке, а воду взамен не долили, сливную пробку только чуть-чуть закрутили, забыв довернуть её до конца, как положено. По нам пулемётчики без перерывов строчили. Ствол пулемёта нагрелся, в кожухе закипела жидкость, создалось избыточное давление, которым выдавило незакрученную пробку, жидкость и вылилась на землю. Ствол пулемёта перегрелся, ударник с бойком заклинило, и пулемёт вышел из строя. Я пытался выбить затвор из гнезда, но тщетно. Без специального инструмента и специалиста нам его не отремонтировать. Из боеприпаса к пулемёту осталось третья часть ленты. Патроны подходят и для винтовок.
– И всё же, что делать с пулемётом?
– Списать и отдать детям на игрушки, – и Колчак усмехнулся, скривив губы. – Кажется, приехали! Карета уже здесь.
Всадники спешились, привязав коней к крючьям забора, и столпились у закрытых дверей. Кулак Чижов застучал в дверь.
– Магазин давно закрыт! – раздался приглушённый женский голос за дверью. – Что стучите? Приходите завтра!
– Откройте немедленно дверь, мы из особого военного отделения, – закричал Чижов.
– Вот я вам покажу особый отдел! – послышался грубый мужской голос. – Не видишь ночь на дворе! Проваливайте и не стучите! Завтра приходите.
– Я командир отделения, прошу по-хорошему открыть дверь, не взирая на ночь. У меня распоряжение председателя Васькова. Напротив магазина стоит его почтовая карета.
За дверью послышался шум, что-то тяжёлое приставили к двери, и кто-то заскрёбся по двери вверх.
– Вы можете отойти от двери, так чтобы сторож рассмотрел вас через оконце над дверью и убедился, что вы военные, – послышался за дверью женский голос.
Сидоров отошёл от двери и громко скомандовал:
– В колонну по-два, становись! Казаку Скворцову за уздечки подвести лошадей к крыльцу!
Отделение построилось, впереди встали солдаты в форме, сзади казаки. Скворцов подвёл ещё непросохших после брода лошадей и встал рядом со строем, держа уздечки в руках.
– Эй, хозяин! Можешь сфотографировать нас на память! – весёлым голосом крикнул Сидоров.
На втором этаже зажгли свечу, открылась форточка, через которую высунулся мужчина, спросив:
– А новые деньги у вас есть?
– Есть! У нас и документ, подписанный самим Васьковым, заверенный печатью правления, имеется, – ответил Сидоров и развернул бумагу, тряся ею перед собой.
– Хорошо! Сейчас открою, не стучите, а то весь город разбудите, – ответил мужчина, вздохнув. – Где-то что-то горит? Слышите, колокола тревожно звенят.
– Возможно! Но у нас в животах ничего не горит, – с усмешкой ответил Сидоров.
Минуты через три за дверью что-то передвинули, дверь со скрипом и звоном колокольчиков приоткрылась, из двери полился свет от зажжённых керосиновых ламп. Высунулась голова, затем деревянная нога и на пороге показался молодой мужик с наганом в руке. За ним выглядывал детина с ружьём в руках.
– Дайте вашу бумагу, – заявил калека, видимо хозяин магазина.
Сидоров молча подошёл и протянул гарантийное письмо, в котором говорилось, что отряду особого назначения необходимо отпустить теплые вещи, ружья с боеприпасом, продукты и согревающее. На все отпущенные товары должен быть выписан счёт, подписанный командиром отряда и владельцем магазина, оплату по счёту гарантирует правление города. Стояла подпись Васькова, заверенная чёткой печатью. Хозяин задумался, почесывая затылок, и спросил:
– Почему нет росписей членов правления и комиссара?
– Наша миссия секретная и на правлении не обсуждалась, а у комиссара сами спросите, очевидно, он решил, что хватит главы города.
– Кроме этого письма вы ничем не можете подкрепить свою гарантию?
– Почему ничем? Можем подкрепить и существенным предметом, – заявил Сидоров, резко обернувшись в сторону отряда. – Рядовой Лебедев и Сметанкин, принесите из почтовой кареты ящик без ленты и внесите в магазин.
Солдаты принесли ящик. Сидоров отступил от двери, пропуская солдат. Хозяин в недоумении отступил вглубь магазина, удивлённо рассматривая ящик под замком. Солдаты внесли ящик в магазин и, поставив его около двери, встали по стойке «Смирно». Сидоров проворно зашёл в магазин, повернулся спиной к хозяину и принялся открывать замок. Затем он открыл крышку, внимательно проверил не осталось ли в ящике лента с патроном и отошёл к двери. Хозяин впился глазами в пулемёт «Максим» на колёсиках, удивлённо рассматривая то пулемёт, то военных.
– Мы направляемся в дельту реки Обь, эта штука нам не понадобиться. Мы можем оставить её у вас в качестве дополнительной гарантии, но вам придётся дать мне расписку за него.
– Да, это действительно хорошая гарантия, лучше всякой бумажки, – заявил хозяин, знавший цену подобного оружия и мгновенно подобрел. – В таком случае я вас слушаю. Что вам надо из моих товаров и продуктов?
Хозяин вытащил блокнот, приготовившись записывать, понимая, что заказ будет немаленький. И Сидоров принялся диктовать, указывая размеры верхних полушубков, шапок, рукавиц. Затем он спросил, какие ружья имеются в наличии? Прикинув в уме, шевеля губами, он продолжил диктовать. И закончил он свой заказ продуктами и спиртным для согрева. Хозяин на помощь сторожу и служанке позвал жену и принялся выполнять заказ, советуясь с командиром по отдельным позициям. Составив расписку за пулемёт и написав счета, солдаты и казаки принялись выносить вещи, ружья, продукты, укладывая всё в карету. А на другой стороне реки в городе Овгорт виднелось зарево пожара, звонили колокола. Несмотря на позднее время в городе кругом бегали люди, разбуженные звоном колоколов.
11
Создав видимость, что отряд «большевиков» ускакал в город Мужи, в час ночи почтовая карета, сопровождаемая всадниками, выехала из города Ямгорт в сторону города Мужи, но проехав несколько верст, свернули на Северо-запад, устремившись по направлению к горам Северного Урала. Всю ночь быстрым темпом отряд удалялся от города Ямгорт. Пройдя в брод верховье реки Сыкя, отряд повернул на Запад и через три часа достиг подножья гор. Уже рассвело, когда отряд остановился на отдых. Первым делом лошадям дали овса, а затем пустили их попастись по высокой траве. Себе же они устроили легкий завтрак. Командир распределил обязанности по охране отряда, приготовлению обильного обеда и изготовлению шалашей, решив дать людям отдохнуть пару дней перед трудной дорогой через перевал.
Два дня пролетели быстро, ребята хорошо поохотились, запаслись кедровыми орехами, а кое-кто умудрился порыбачить. Григорий Морозов решил переделать почтовую карету, сделать из неё менее приметную телегу. И он обратился к брату:
– Степан, ты не будешь против, если я из почтовой кареты сделаю тележку для одной лошади. Уж больно заметная наша почтовая карета с адресом приписки к почте Овгорт по бокам?
– Я хотел сам предложить тебе часть груза убрать с кареты, а главное адреса почты с двух сторон кареты уничтожить.
И Григорий принялся переделывать карету под телегу, в которую собирался запрягать одну лошадь, а вторую – решил использовать под седло для сына.
– Илья, ты теперь сможешь ехать верхом в седле, или в телеге со мной, тем более что часть груза разобрали наши ребята и на телеге стало посвободнее.
Перед началом похода Сидоров устроили совещание. Он дал всем высказаться, даже Илье. Члены отряда подтвердили идею идти к реке Печора и разыскать старателей. «Без золота – мы голытьба офицерская», – заявило большинство из них. А через неделю отряд случайно наткнулся в тайге на женщину, едущую на телеге к старателям. Вначале женщина перепугалась, но, поняв, что её не тронут солидные господа, разговорилась, ответив на все их вопросы. А ещё через неделю они познакомились не только с Николаем Зуб, заказав ему продукты, но и с его женой Агнессой и сыном. У офицеров не было намерения ограбить купцов Зуб, они надеялись, что через них они выйдут на кулаков и помещиков, у которых осядет артельное золото, предложив им свои услуги на перевозку их семей в Омск под защиту адмирала Колчака. Однако не так просто оказалась осуществить свой замысел. Прошёл месяц, а дело стояло на месте. А тут ещё они чуть было не столкнулись с отрядом всадников большевиков. Проследив за отрядом, Сидоров пришёл в ужас, поняв, что они жестоко просчитались со своими гуманными целями, но и действовать по бандитски не позволяло их офицерское достоинство. И им ничего не оставалось делать, как наблюдать и ждать. Чтобы своим ржанием лошади не выдали отряд, Сидоров расположил его в густом лесу в двух верстах от имения. Пройдя пешком к имению, они выбрали удобную сосну, на которой устроили наблюдательный пункт, следя за действием большевиков во дворе имения. Однако они не знали, что происходит в доме. Несмотря на глубокую ночь, «сын отряда» Илья не раз просился отпустить его пойти в разведку, но Сидоров не хотел рисковать и отказывал ему. Когда же утром из имения выехали в разные стороны четыре подводы, сопровождаемые всадниками, а затем конный отряд направился в соседнее имение, Сидоров решил переговорить с членами отряда.
– По моим соображениям, – начал Сидоров, – купцов Зуб из леса сопровождал вооружённый отряд старателей, который вскоре умчался в лес. Следовательно, старатели сдали золотой песок купцам. Очевидно, отряд большевиков прибыл сюда неслучайно, а по наводке. Прижав купцов Зуб, большевики узнали, с кем они ведут обмен золота на продукты и товары. Поэтому сегодня утром пять отрядов выехало на раскулачивание богачей, с которыми купцы Зуб имели договорённость на поставку продуктов. И меня интересует вопрос, знают ли обо всём этом старатели, хотя в деревне переполох с ночи начался. Возможно, к старателям выехали гонцы, но не так просто собрать старателей, разбросанных на сотни вёрст в лесу. Сейчас главное для нас, чтобы большевики задержались здесь дня на два, три. За это время старатели обязательно соберутся здесь, а наша задача настроить их против большевиков и организовать вооружённый бунт. Сейчас по моим подсчётам в имении осталось вооружённых человек пятнадцать-двадцать, но они в доме и хорошо вооружены. О нападении на них и захвата золота не может быть и речи, нам остаётся только ждать.
Слово взял разжалованный офицер Филипп Береговой:
– Чтобы уничтожить такую банду, нам нужно, по крайней мере, три пулемёта «Максим», а нам в Овгорте и Ямгорте достались три винтовки, два нагана с полупустыми обоймами, 90 патронов для винтовок от сломанного пулемёта и три ружья с патронами мелкой дроби, пригодной разве что на рябчиков. С одной стороны, мы опоздали раскулачить купцов Зуб, как выразился когда-то поручик Колчак, а с другой, нам просто раньше некого было раскулачивать. И я считаю, что Сидоров принял правильное решение.
Филипп Береговой хотел ещё что-то сказать, но его перебил прибежавший дозорный помещик Филипп Чалкин, который доложил:
– Я сидел на сосне и видел отряд всадников, человек тридцать офицеров с чёрным флагом. Они проехали от меня в тридцати саженях и направились вслед за одним из отрядов большевиков с телегой, уехавшей, кажись, на раскулачивание. К счастью они не заметили меня в моей солдатской одежде большевиков, а то стрельнули бы по мне, как по белке.
– Кстати, третьего дня я тоже видел отряд офицеров на конях, – неуверенно заявил пожилой Соколов, бывший уездный полицейский, застреливший комиссара в городе Владимире и сбежавший от преследования на Урал в товарном вагоне.
– Почему не доложили? – сердито спросил Сидоров, нахмурив брови.
– Да как-то не получилось, решил, что это неважно, мало ли кто куда едет.
– А я вот что думаю, нам надо всем переодеться в гражданскую одежду, – предложил помещик Кваша, на котором солдатская одежда оказалась слишком не по росту и из неё выглядывали голые ноги и руки почти по локоть.
– Я с вами, Иван Кваша, не согласен, – ответил Сидоров, – надо одеваться по обстоятельствам. Сейчас вокруг много солдат от большевиков, поэтому лучше маскироваться под них, но, к сожалению, не на все наши фигуры имеется по размеру солдатская одежда, поэтому кое-кому придётся форсить либо в одежде казака, либо довольствоваться тем, что досталось.
В обед, закусив холодными закусками, а разводить костер было небезопасно, Сидоров сам вскарабкался на сосну, внимательно разглядывая имение, но увидеть что-то новое, о чём уже докладывали, ему не удалось. И только через пару часов он увидел въезжающий отряд в имение. Он сразу определил, что вернулся старший отряда, а по его кожаной куртке с кобурой на боку решил, что это комиссар. Прикинув расстояние на глазок, он понял, что комиссара можно было бы пристрелить из винтовки, но тут же отказался от такой идеи, решив бесполезность такого мероприятия. По поведению комиссара, было видно, что тот чем-то сильно расстроен, подумал: «Значит, раскулачивание прошло неудачно».
Вечернее сообщение дозорного о прибытии отрядов с большим количеством подвод окончательно расстроили Сидорова. Он кусал губы, понимая, что завтра в течение дня большевики покинут имение, прихватив с собой купцов Зуб. Со своим крохотным отрядом он ничего сделать не сможет, а их битва за золото проиграна. «Да, быстро действуют большевики со своим пролетариатом. Приехали, нашли и раскулачили. Если и дальше так будет продолжаться, то эта власть не только победит, но и выживет», – подумал он.
Сидоров крепко спал около своего коня, завернувшись с головой в одеяло, но его разбудил дозорный Чижов, который негромко зашептал:
– В имении шум. Ворота открыты. Подводы выстраиваются в колонну. За отдельными подводами привязан рогатый скот. На телегах визжат свиньи, блеют овцы. Похоже, отряд скоро покинет имение.
Сидоров вскочил, протирая глаза. Разбудив поручика Колчака, они втроём побежали в сторону имения, оставив за старшего подпоручика Лебедева. Взобравшись на сосну, они увидели как тяжёлый обоз со скотом, отправился по дороге на Запад. Хотя ещё не совсем рассвело, Сидоров принялся считать всадников, охраняющих обоз. Он насчитал порядка 73-75 человек. Не успел обоз скрыться из виду, ворота имения закрылись. Несколько солдат и казаков суетились около лошадей, привязывая к сёдлам тюки и мешки. Между ними ходил комиссар, давая распоряжения. Вскоре комиссар и четверо солдат с карабинами, открыв настежь ворота сарая, зашли внутрь. Но вскоре ворота закрылись и из сарая послышались приглушенные выстрелы.
– Кажется, наших купцов расстреляли, – прошептал Колчак, стоявший за спиной Сидорова на одной с ним толстой ветке.
– Похоже, – согласился Сидоров, определив, что из отряда в имении осталось человек двадцать.
Во дворе по-прежнему суетились люди, забегая в дом, но вскоре суета прекратилась. Засыпав овёс в мешки лошадям, люди зашли в дом. Часа через полтора ворота сарая отворились и из сарая выходили люди, ведя за уздечки лошадей с телегами, на которых размещались люди, явно не военные. На двух телегах, кроме взрослых, сидели маленькие дети. Во дворе подводы устанавливались в колонну. В конце обоза поставили бричку, в которой Сидоров признал купчиху Агнессу с сыном. «Значит, Николая Зуб расстреляли», – решил Сидоров. Вскоре из дома вышли солдаты и казаки. Они были навеселе. Вскарабкавшись на лошадей, четверо всадников встали впереди телег, привязав к сёдлам уздечки запряжённых в телеги коней. К Агнессе в бричку на место кучера подсел казак, привязав своего коня за бричку. Пятеро всадников расположились рядом с телегами, а семеро пристроились в конце обоза, взяв в руки карабины и готовые в любой момент открыть стрельбу. Комиссар ходил вдоль колонны, придирчиво осматривая обоз. По его сияющей физиономии можно было догадаться, что он доволен. Ворота открылись, обоз из пяти упряжек со ссыльными и семнадцатью охранниками выехал со двора. Но обоз повернул не в сторону за продовольственным обозом, а в противоположную. Ворота сразу закрыли.
У крыльца дома остановились пятеро бойцов, обсуждая что-то. Вскоре на крыльцо выскочили две женщины, очевидно служанки, переговорив с комиссаром, они забежали в дом. Один солдат скрылся в сарае, но вскоре вывел за уздечку коня с телегой, которую поставил у крыльца дома. Затем он вернулся в сарай и вывел вторую подводу, телега которой была покрыта брезентом. Он подвёл подводу к забору и остановился, к нему тут же подбежал казак. Он сдернул с телеги брезент, под которым лежали трупы двух лысых старичков с бородками и двух женщин. На всех трупах было нижнее бельё. Солдат и казак переложили трупы к забору и накрыли их брезентом, а подводу подогнали к телеге, стоявшей у крыльца.
– Среди убитых Николая Зуб и тех двух мужиков, которые сидели в бричке с ним, когда мы заказывали ему продукты, нет, – заметил Колчак. – Возможно, Николаю удалось сбежать, и он умчался за старателями.
Тем временем солдат и казак с карабинами поднялись в сторожевую будку у ворот, а комиссар с пожилым мужчиной, возможно, управляющим, направились в дом, оживлённо о чём-то споря. Солдат, оставшийся во дворе, бегал, ища что-то, наконец, он нашёл два ведра и поспешно заскочил в сарай. Он появился из сарая, неся овёс для лошадей, подсыпая его в мешочки, закреплённые у морд коней, затем зашёл в сарай, закрыл изнутри ворота и больше не появился.
Примерно через час семь всадников вернулись к воротам имения. Ворота тут же отворились и они, въехав во двор и привязав лошадей, зашли в доме. «Так, значит, ссыльных повезли по этапу с охраной из десяти человек. В имении сейчас осталось порядка тринадцати вооружённых человек», – подумал Сидоров. – Они непременно погрузят на телеги ценные вещи, картины, а затем догонят обоз с продовольствием и присоединятся к нему.
Дальнейшие действия комиссара Сидорову были ясны, но он не представлял, что делать ему со своим отрядом. Фактически они бездействовали.
– Что будем делать? – обратился Сидоров к Колчаку.
– А что тут можно сделать? Задумка у нас была хорошая, но гуманных бойцов из нас не получилось. Комиссар со своей голытьбой опередил нас. По поведению подчинённых чувствуется, что они побаиваются его.
Подумав, Колчак продолжил:
– Я вот что предлагаю. Для наблюдения за ними надо оставить трёх наших. Наш лагерь, где мы сейчас остановились, свернуть. А наблюдателей перебазировать вон туда, – и Колчак показал рукой на лесок, из которого явно была видна сосна, на которой сидели они. – Двое наших с тремя лошадьми укроются в лесочке и будут наблюдать за сосной, а наблюдатель на сосне – за имением. В случае опасности наблюдатель подаст сигнал с сосны, всадники подъедут к нему и они все уедут. Десятерым из нас с телегой надо выехать на встречу старателям и перехватить их в лесу. Собрав несколько подвод старателей, мы им растолкуем, что они должны забаррикадировать выезд из имения, установив подводы так, чтобы никто не смог оттуда выскочить. Затем старатели постреляют из ружей вверх. Если дежурные у ворот побегут в дом, мы их с сосны пристрелим. И тогда можно будет ждать остальных старателей. Комиссара надо взять живым, остальных перестрелять или взять в плен и запереть в погреб. Обоз со скотом далеко не уйдёт, он перегружен. Соберём старателей с ружьями человек сто пятьдесят, а то и двести. Обогнав обоз, мы встретим его со стороны Печоры. Перед этим комиссара привяжем к его лошади. Сами пересядем на их лошадей, предварительно переоденемся в их форменную одежду, в обозе, естественно, узнают лошадей, а нас примут за своих. За нами пристроятся старатели с ружьями. Комиссару в бок упрём ствол нагана или заминируем его порохом, а к курку нагана, как к взрывателю, привяжем бечевку, дёрнув за которую, находясь сзади на почтительном расстоянии, комиссар взорвётся. С обоза по комиссару стрелять в любом случае не будут. Комиссар будет знать, что если он ослушается нас, то взлетит на воздух. Мы окружим обоз и, возможно, без единого выстрела обезоружим охрану обоза.
– Твои бы мысли, да до бога! – воскликнул Сидоров. – Хотя они несколько и наивны, но что-то в них есть. Надо хорошо подумать. А нам надо ехать навстречу старателям. Это, пожалуй, самое разумное, чем наблюдать за имением. Наблюдения можно снять.
– Нет, наблюдения нельзя снимать, – перебил Колчак. – Вдруг часть охраны вернётся, как это произошло со ссыльными. Мы же не знаем, что золото уехало с обозом. Оно может ещё находиться в имении, спрятанным. И если вернётся охрана, то мы окажемся в ловушке. Возможно, комиссар знает, что мы его пасём, но хитрит, бросил наживку на крючке для нас. Фактически мы же не знаем, сколько их приехало вначале. Возможно, в доме хороший отряд сидит в засаде с пулемётами. Мы со старателями во двор, а они из окон второго этажа из пулемётов, да по нам, да по нам.
– Да, и такое возможно, – согласился Сидоров, теребя себя за подбородок, подумав: «А Колчак не плохо может разыгрывать всякие военные комбинации, не случайно, наверное, он родственник адмиралу Колчаку. Очевидно, у них в крови заложено талант военного искусства».
И Сидоров задумался, в такт, покачиваясь вместе с сосной от холодного ветра, дующего с Таймыра. Как он не пыжился, но внести определённую свою лепту в идею поручика Колчака не мог. И он решился, обращаясь к нему:
– Знаешь, а твоя идея меня крайне заинтересовала. Ты хороший стратег в военном искусстве. Пожалуй, твоего плана и будем придерживаться.
Оставив Чижова наблюдать и не высовываться, чтобы не выдать себя, они спустились с сосны и побежали в лагерь. Через двадцать минут, оставив в помощь Чижову подпоручика Лебедева с двумя лошадьми и предупредив его, что при появлении белой тряпки на сосне, он немедленно должен скакать к нему, и они должны умчаться по дороге, ведущей к старателям. Лебедев спрятался в лесочке, который ему указал поручик Колчак.
А в это время комиссар Подгубный в поте лица искал тайник, простукивая стены, полы и даже потолки. Проходя по коридору, он снял со стены в аккуратных рамках грамоту-привилегию купца первой гильдии, затем золотопромышленника Северного Урала и диплом Агнессы Дмитриевны Зуб об окончании юридического факультета. Неожиданно для себя он обнаружил, что все документы не подлинники, а хорошего качества фотокопии. «А где подлинники? – ужаснулся он, похолодев, – это же копии!» И другая мысль обожгла его: «Где печати? Не оставили же они их на Кипре! Они же здесь нужны были им! У Агнессы на бричке не было ни грамот, ни диплома, ни печатей. На себе такие вещи не спрячешь», – и его лоб покрылся испаренной. Теперь он точно знал, что тайник где-то есть. И вдруг он чётко себе представил комиссара Смирнова в управлении Печоры, который как будто ему говорит: «Ты, Подгубный, умный, умный, но дурак!» В первый момент Подгубный даже хотел немедленно послать всадников вернуть Агнессу назад, но сообразил, что в тайге сотни дорог, ведущие в одно место. И найти Агнессу так же будет трудно, как иголку в стоге сена. И он стукнул себя по лбу так, что из носа пошла кровь. «Агнесса знала о тайнике, возможно, она хотела поторговаться, обменяв тайник на свободу! – шептал он себе, вытирая кровь платком. – Каким же я оказался дураком, не разгадав её замысел!» Успокоив кровь, он решил: «Умру, но найду тайник!» Комиссар спустился на первый этаж и подскочил к старосте:
– Вадим Михайлович, ты знал, что у Агнессы есть брильянтовые ожерелье, серьги и кольцо?
– Я лично их не видел, но знатные люди поговаривали, что видели на ней драгоценности, которые носят, разве что царицы.
– Почему молчал?
– Во-первых, вы меня об этом не спрашивали. А во-вторых, что вы меня тут держите? Где ваше обещание освободить меня от должности старосты? Сколько вы можете меня, старика, мучить? Чтоб тебе, Василий Михайлович, пусто было на всю твою оставшуюся жизнь! – и староста зарыдал, склонив голову на ладони и колени. Комиссар опешил, часто моргая глазами и не понимая, что случилось с таким покладистым человеком и «какая муха его укусила». Поняв, что от старосты он ничего не добьётся, комиссар махнул на него рукой и пошёл по первому этажу, вообразив себя купцом Николаем, и где бы он смог устроить тайник. Осмотрев кузню и сарай, он понял, что тайник можно устроить, где угодно. «Но печать купцы возили с собой по тайге, заверяя документы, следовательно, тайник на бричке, но я внимательно осмотрел ящик и под ним, а в это время Агнесса отвлекла меня, сказав, что в описи отсутствуют её драгоценности, и тем самым увела меня от цели, как птички уводят хищников от своего гнезда. Но у купцов было пять телег и по таёжной грязи они ездили не на бричке, а скорее на телеге, следовательно, тайник может быть и на одной из них. А телеги я даже не видел, отправив их на раскулачивание, а затем в обоз и теперь пойди и разбери, где эти телеги. И зачем я убил купца Николая, и чуть было не грохнул его жену, окажись в барабане хоть бы ещё один боевой патрон. Что же я делаю? Где надо и не надо пускаю наган в ход. Наверное, я просто трус и от страха палю напропалую. Казака Смирнова подстрелил. Хорошо, что он не родственник комиссара Смирнова». И у комиссара заломило в висках так, что он опустился на ступеньки, ведущие из сарая в конюшню, сдавив голову руками.
Прежде чем отправиться к старателям, Сидоров с пригорка внимательно рассмотрел деревню Зубова. В церквушке шла служба, и кого-то отпевали. До церквушки было полверсты, но появляться в деревне всадникам, одетых в офицерских и казачьих одеждах, было некстати. И Сидоров, хотя каждая минута была на счету, предложил «сыну отряда» Илье сбегать и послушать, что говорят деревенские, кого отпевают в церкви. И Илья, сломя голову, пустился выполнять боевое задание. Сидоров видел, как сверкают пятки у пацана, и как он скрылся в дверях церкви. Минут через двадцать Илья вышел, внимательно огляделся по сторонам и вприпрыжку пустился бегом назад. Запыхавшись, хватая воздух ртом, Илья доложил:
– В гробах Николай Зуб и двое его сопровождающих. Я их видел, когда получал от них продукты, и ещё какой-то незнакомый мне мужик лет под шестьдесят. Люди волнуются, плачут над гробами. Церковные служащие возмущаются, несмотря на церковный обряд, картина не из приятных.
– Молодец, чётко всё доложил, – похвалил полковник Сидоров под общие одобрительные возгласы всадников.
Отряд Сидорова за месяц скитания в окрестностях деревни Зубова изучил маршрут старателей. Они уверенно гнали коней навстречу старателям. Проехав вёрст сорок, они, наконец, наткнулись на первые сорок телег со старателями, ехавшими домой всеми семьями.
– Кто такие? – закричали с телег, направив ружья в сторону офицеров.
Остановив коня, Сидоров поднял руку вверх, показывая, что они не собираются нападать. Старатели, увидев офицера высокого ранга, остановились, но ружья не отпустили вниз.
– У нас с вами общая цель, – громко заявил полковник. – Мы друзья золотопромышленников Николая и Агнессы Зуб. И это мы можем доказать. К сожалению, мы опоздали прийти к ним на помощь, в результате Николай и его сопровождающие люди расстреляны. Николай и его сослуживцы оказали сопротивление раскулачиванию. Агнессу с сыном сегодня ранним утром отправили в ссылку. Но это ещё далеко не всё. Большевики, узнав адреса поставщиков продуктов, за сегодняшний день ограбили шесть семей, а как говорят большевики – раскулачили, забрав приготовленные для вас продукты. Утром в Печору был отправлен обоз на 67 подводах с продуктами, свиньями, овцами и стадом коров и бычков. Охраняют обоз 75 всадников из солдат и казаков. Что касается вашего золота, то здесь два варианта: либо ваше золото отправлено с обозом, что мало вероятно, либо оно находится в имении купцов Зуб под охраной двадцати охранников. Мы военные люди и у нас есть план, как рассчитаться за смерть Николая Зуб и его помощников. Мы не предлагаем вам вступить в наш отряд, но без вашей помощи нам не справиться. Мы намерены вернуть обоз с продуктами, и, согласно ваших купонов о сдаче золотого песка в артельный склад купцам Зуб, раздать вам продукты на зиму вместе со скотом, телегами и лошадьми. Но за эту услугу мы возьмём золото, которое конфисковано у купцов Зуб, то есть ваше. Если вы согласны, а мы знаем, что вас, старателей, не одна сотня человек, то мы предлагаем объединиться, но руководить операцией будем мы, конечно, согласовав действия с вами. Если вы не согласны, то мы уходим в тайгу, а вы сами разбирайтесь с большевиками, фактически ограбившими вас. И так, выбор за вами. Мы не раз встречали ваших жён и самих старателей в лесу, но ни разу никого не обидели. И ещё я вам должен признаться, что мы тоже стали жертвой большевиков и их комиссаров. Мы, как говориться, находимся с вами в одной лодке. И друг без друга нам, поодиночке, не справиться с ними. Конечно, за всех своих старателей вы решить этот вопрос не сможете. Давайте все вместе поедем в деревню Зубова, вы переговорите со своими деревенскими, подъедут ещё ваши старатели, но действовать надо быстро. Сегодня вечером или завтра утром будет поздно, они исчезнут из имения и тогда, как говориться, ищи ветра в поле.
– Какие гарантии, что вы поступите так, как гуторите? – крикнул с телеги мужик лет сорока.
– Гарантией может быть только наше честное офицерское слово. Учтите, нас только тринадцать человек, включая Илью четырнадцати лет отроду. Но он, как и мы, знаком с Агнессой и Николаем.
– Я думаю, – поднялся над телегой пожилой мужчина, – что нам всем следует срочно ехать в деревню. Там будем решать, как поступить дальше, – и он ударил коня кнутом, крикнув: «Ну, милая! Пошла, пошла, сивая!»
Офицеры и казаки отъехали на обочину дороги, пропуская телеги вперёд, а затем сами пристроились сзади. Старатели подгоняли коней, торопясь в деревню, и кричали между собой, обсуждая предложение полковника.
Местные старатели разъехались по домам, разгрузить подводы и оставить жён и детей, а самим вернуться верхом на общую сходку. Остальные же, у кого жильё находилось не близко, собрались на церковной площади. И таких оказалось большинство. Постепенно площадь заполнялась вернувшимися старателями, обвешанными патронташами и ружьями. Прибывали и вновь подъехавшими старателями. Служба в церкви прервалась, возмущённый до предела деревенский народ высыпал из церкви на площадь. В основном это были старики и дети.
Окружив плотным кольцом полковника, жители деревни и приезжие засыпали Сидорова вопросами. Страсти накалялись, возмущённый народ хлынул к имению Агнессы.
– Возьми метких стрелков с собой, – обратился Сидоров к Колчаку, – и займи оборону на соснах вокруг имения. Стрелять будите по обстоятельствам. Если дежурная охрана от ворот побежит в дом, лучше не дать им уйти. Правда, если начнётся стрельба, то неизвестно, как среагирует на это деревенский народ, не разбегутся ли, хотя сейчас они на взводе и готовы пойти на всё. И предупреди всех наших, по комиссару и по пожилому мужику, который оказывается староста деревни и его удерживают в имении силой, не стрелять, они должны быть живыми и невредимыми. Я с оставшимися бойцами займу позицию поближе к воротам и постараюсь организовать народ на бунт.
В считанные минуты вся площадка напротив ворот имения оказалась заполнена подводами, всадниками старателей, стариками и ликующей детворой. Охранники ворот из будки удивлённо рассматривали толпу и подводы, не проявляя агрессии. Из толпы раздавались выкрики, требуя открыть ворота. Страсти накалялись и по воротам застучали, а кое-кто использовал топоры, нанося удары обухом по воротам. Охранник в куртки казака высунулся из будки и принялся поливать бранью народ, подкрепляя свою речь крепкими словечками. Второй охранник спустился из будки и побежал через двор к дому, заплетаясь в полах солдатской шинели, но заскочить на крыльцо ему не удалось. Пуля, пущенная Колчаком, догнала его, и он споткнулся, завалившись сбоку у крыльца. Выстрел слабым эхом долетел до шумевшей толпы у ворот, но из-за шума на него никто не обратил внимания. И только Сидоров со своими людьми уловили слабый хлопок винтовочного выстрела, прозвучавший откуда-то издалека. Охранник, кричавший из будки, понял, что его окрики с бранью не действуют на возмущённый народ и он выставил карабин из окна будки, и, тряся им, был готов открыть стрельбу по людям, тем самым допустил непростительную ошибку. Раздался ружейный выстрел, и казак камнем вывалился из окна на землю.
Ружейный выстрел услышали и в доме. Солдаты и казаки повскакивали с лежанок, на которых они валялись после обильного обеда, завязывая жирок на животах. Комиссар, бросив поиск тайника, соскочил с пола на ноги и прильнул к окну, но ничего ошеломляющего не заметил, кроме доносившихся с улицы приглушённых криков. Увидев старосту, проходившего по коридору и заинтересовавшегося шумом и выстрелом на улице, комиссар обратился к нему:
– Вадим Сидорович, будь любезен, выясни, что там у ворот за шум и кто стрелял. Да успокой деревенских, скажи, что большевики не оставят их в беде и не дадут умереть с голода. Всем будет работа, вот только разделаемся с контрреволюционной нечестью.
И комиссар вернулся к прерванной работе, срывая топором с лаг пола подозрительные доски, будучи абсолютно уверен, что тайник должен быть не только на телеге, но и в доме. При этом комиссар ругал себя за то, что отправил Агнессу с сыном в Пермь. «Стоило, как следует прижать её, поставив перед фактами: где печати, царские грамоты и её диплом юриста, и она бы раскололась. Деваться ей было бы некуда», – размышлял он не в первый раз, мусоля навязчивые мысли, не покидавшие его последние несколько часов.
Староста Кривых, выскочив на крыльцо, остолбенел. Рядом с крыльцом лежал солдат. Из-под шинели виднелась кровь, а солдат не подавал признаков жизни, уставившись в небо остекленевшим взглядом. Вадим постоял на крыльце в нерешительности, размышляя, сейчас сообщить комиссару о мёртвом солдате или потом, когда вернётся от ворот. И староста засеменил к воротам, за которыми кричали, чтобы открыли ворота, но староста не решился открывать, опасаясь казака в будке или выстрела в спину из окна дома. Однако, глянув вверх, он не обнаружил в будке охранника и, набравшись храбрости, торопливо принялся открывать ворота. Приоткрыв ворота, староста выскочил на улицу. А, узнав своих деревенских, он глубоко вздохнул, почувствовав свободу. Народ отхлынул от ворот, окружив старосту, как парламентёра. Со слезами на глазах староста торопливо принялся пересказывать, что произошло в имении. В своё оправдание он несколько раз заверил, что предупреждал комиссара Подгубного Василия Михайловича о том, что всё золото принадлежит артели.
– За артельное золото комиссар расстрелял вначале Груню, а затем охранника Безбородова, купца Николая, скупщика Ефима и мастера Фёдора, – закончил оправдываться староста, вытирая слёзы.
– А наше золото отправили с обозом или оно здесь? – спросил кто-то из старателей.
– С обозом оно уехало, – твёрдо ответил староста, вздохнув, а купчиха Агнесса просила передать, чтобы вы догнали её. Купцов, кулаков и помещиков повезли вначале в Пермь, а затем в ссылку куда-то. Охрана из десяти всадников.
Но на предложение догнать ссыльных никто не среагировал, отделавшись дружным молчанием. А вскоре народ и всадники заполнили весь двор имения, подступив к двери, но заходить в дом не решались.
– Подгубный! Выходи! Народ хочет говорить с тобой! – закричало несколько человек.
Комиссар, выглянув в окно, растерялся, увидев полный двор людей и с полсотни всадников с направленными в его сторону ружьями. «Они, что с ума посходили? Как они посмели поднять ружья на меня, на власть большевиков?» – пронеслось у него в голове. – «Я же должен у них организовать выборы правления и назначить председателя. Разве они не знают тех перемен, которые произошли в стране? Придётся прямо сейчас растолковывать им о революции, какие выгоды получит крестьянство и рабочий класс от власти большевиков. А их золото и золото других шахтёров поддержит пошатнувшийся авторитет революционного государства на международном уровне. И это они должны понять», – и комиссар быстрыми шагами направился вниз по лестнице. Выскочив на крыльцо, он поднял руку вверх и громко заявил:
– Я комиссар, представитель власти большевиков, наделён полномочиями и имею соответствующий мандат, выданный рабоче-крестьянским Советом большевиков. Меня направили к вам провести общее собрание, выбрать правление, назначить председателя и произвести…
Но его прервал раздавшийся истерический вопль. Из толпы к крыльцу выскочила женщина с одноствольным ружьём, а за ней старушка с вилами в руках. Женщина закричала:
– Ах ты, сволочь! Ты наделён полномочиями убивать наших людей? Зачем убил моего мужа Безбородова, которому старатели поручили охрану нашего артельного золотого песка? Ты оставил сиротами моих пятерых детей! Теперь они должны умереть с голода, и на это тебе дала право рабоче-крестьянская власть? Да кому нужна такая власть, и ты вместе с ней? – и она запустила в комиссара четырёхэтажным матом.
В ругань женщины ввязалась старушка, закричав обезумевшим голосом:
– Ирод ты! Зачем убил моего старика Фёдора? Он никогда, слышишь ты ирод, он никогда не был богачом, вечно гнул спину в горячей кузни, работая на артель старателей.
Вскинув ружьё, женщина взяла комиссара на мушку. Но он отскочил назад к двери и увернулся от выстрела. В следующий момент старуха бросила в него вилы, которые угодили комиссару в ногу и он, оступившись, упал на крыльцо, подперев собой дверь.
– Повесить его! – раздались голоса из толпы. – Сжечь на огне подлеца!
– Стойте! Не стреляйте! – раздался зычный голос полковника Сидорова, пробиравшегося через толпу на коне в сопровождении всадников в офицерской одежде. – Комиссар должен ответить за свои злодеяния перед судом! Перед вашим судом! А расстрелять его мы всегда успеем!
Народ затих, повернувшись в сторону полковника, пробиравшегося к крыльцу. Комиссар, выдернув вилы из бедра ноги, попытался подняться, карабкаясь по двери, но его подхватили люди полковника и стащили с крыльца, а, обезоружив, бросили на телегу, стоявшую у крыльца.
– Комиссар, прикажи своим солдатам и казакам покинуть дом и сложить оружие для их же благо. Вы наделали не мало глупостей и понесёте заслуженное наказание от ограбленных вами старателей, но ваши солдаты и казаки простой люд и они не обязаны отвечать за ваши проступки. Двое военнослужащих из вашего отряда пренебрегли требованиям старателей и поплатились за это своими жизнями. Вы же не желаете, чтобы ваши подчинённые были заживо сожжены в этом доме. А у нас и старателей нет иного выбора, как без лишнего кровопролития покончить с вашими людьми.
Комиссар злобно взглянул на полковника царской власти, затем оглядел всадников в офицерских формах, встретился со злобными взглядами женщин и мужиков, вооружённых ружьями, и понял безысходность своего положения, подумав: «В этих краях ещё держится старый режим, не разбиты формирования богатого класса и хуже всего то, что их поддерживает местный народ. Надо действительно спасать своих солдат, кровопролитие ни к чему хорошему не приведёт». И комиссар спустился с телеги на землю, наткнувшись на солдата Митрохина, лежавшего у крыльца с пожелтевшим мёртвым лицом. «Когда же его хлопнули? – пронеслось у него в голове. – Наверное, когда с улицы раздался выстрел, а я через окно не заметил его». Сильно хромая и морщась от боли, комиссар взобрался на крыльцо, наткнувшись на полковника.
– Комиссар! Только без глупостей! – предупредил полковник и махнул головой своему казаку Чижову, появившемуся на крыльце с наганом, отобранным у комиссара, присмотреть за пленным.
Комиссар доковылял до двери, взялся за ручку и почувствовал, как что-то твёрдое уперлось ему в бок ниже пояса, а на ухо прошептал хриплый голос:
– Только без глупостей, полковник тебя предупредил, сопротивление бесполезно.
Непроизвольно комиссар попытался оглянутся, но, получив в спину увесистый толчок, перешагнул порог и остановился, придерживаемый сзади невидимой рукой за кожаную куртку, подумал: «Эти ребята шутить не будут». И он подал команду:
– Я комиссар Подгубный, слушайте меня все! Во избежание дальнейших кровопролитий приказываю, всем спуститься во двор и сложить оружие. Противник заявил, что если мы не сложим оружие, то они подожгут дом и не выпустят из него никого. Сдаться, превосходящим нас силам, не преступление! Я освобождаю вас от ответственности и беру всё на себя!
Полковник, услышав такой приказ комиссара, несколько удивился такому неожиданному, но вместе с тем логичному повороту событий. Разоружение и сдача в плен солдат и казаков прошла довольно спокойно, а главное, на глазах старателей и деревенских жителей. И они поверили, что горстка офицеров и казаков под командованием полковника способна вернуть обоз с продовольствием обратно в деревню. Старатели и их домочадцы рассчитывали, что захват имения с домом обойдётся им не малой кровью, а тут как в сказке, пришли, увидели и победили. Переговариваясь между собой, старатели разглагольствовали: «Вот что значит военный люд, сказали и сделали. И только один выстрел из ружья Марфы Безбородовой да бросок вил Пелагеи в комиссара и полная победа. Надо держаться за полковника, глядь он и вправду обоз развернёт в нашу сторону и продукты раздаст, согласно купонам, а тогда пусть золото артели себе заберёт. На будущий год мы опять намоем. Вот только жаль, что убили Николая, Ефима и Фёдора, а Агнессу в ссылку упекли. Кому теперь золотой песок сдавать будем? И кто его теперь до кондиции доведёт?»
Прежде чем посадить пленных в подвал полковник приказал им снять с себя форменную одежду, он рассчитывал переодеть в неё группу старателей, которым поручит сопровождать комиссара. Комиссару перевязали ногу и, оставив его в кожаной куртке комиссара, отвели к остальной группе пленных, а комиссар размышлял: «Они не собираются меня убить, следовательно, я им ещё для чего-то нужен».
– На площади перед церковью я уже говорил вам, – обратился полковник к старателям, – что мы, офицеры, можем вернуть обоз с продовольствием и раздать продукты согласно вашим купонам, выданным вам купцами Зуб за сданный золотой песок. Но нам нужна будет ваша помощь. Я не думаю, что вернуть обоз – дело простое. Нужно быть готовым ко всему. Как говориться, на карту поставлено очень много. А сейчас я прошу вас освободить двор. Четыре трупа пожилых людей, расстрелянных комиссаром и его людьми только за то, что их дети сбежали от ссылки, лежат у забора под брезентом, необходимо завезти их в церковь и похоронить по-человечески. А через сорок минут в этом дворе должны собраться ваши всадники-старатели с ружьями и патронами, причём, чем больше, тем лучше. Вы сами выберите себе командиров, которым будете подчиняться. А командиры выберут старшего, который должен будет подчиняться мне. Через него я буду отдавать команды вам. Должна быть хорошая дисциплина, без неё успеха не получится. Мои офицеры разработали план действия, как обезоружить охрану обоза. И ещё, если среди вас есть староста деревни, то я бы хотел обсудить с ним ряд вопросов, если его нет, то передайте, что я хочу встретиться с ним. А теперь прошу всех, кроме моего отряда, покинуть двор, но захватите трупы у забора, а также солдата у крыльца и казака за воротами. Напоминаю, сбор через сорок минут, без опозданий.
Народ стоял в каком-то оцепенении, соображая минуту, другую, а потом все зашевелились и двинулись со двора. Старатели, готовые немедленно пуститься в погоню за обозом, собрались на площадке у ворот. Они выбирали себе командиров, а те старшего. Однако всех их мучили вопросы: как вернуть обоз, поделить его между собой, и что будет потом, когда в деревню Зубова нагрянет отряд большевиков из Печоры. Старатели из дальних мест проживания советовали Зубовским разъехаться по знакомым в соседние деревни и переждать, пока всё успокоится. И этот вопрос старатели поручили старшему командиру согласовать с полковником. А полковник в это время с командой обсуждал свой вопрос, что делать с пленными перед отъездом из имения и предложил:
– Для комиссара мы должны создать иллюзию, что его подчинённым мы сохраним жизни, это, во-первых, а во-вторых, после ухода колоны я предлагаю пленных расстрелять, так как только они освободятся из нашего плена, тут же превратятся в наших преследователей. Вспомним факты их жестокостей: первый, когда нас расстреляли из пулемётов перекрёстным огнём под Березово, затем раненых они добивали штыками. Второй, когда в этом сарае расстреляли родителей за то, что их дети сбежали из ссылки, а расстреливали их наши пленные. Идёт классовая борьба – кто кого. Они в живых оставляют только женщин, детей и мужчин, не способных держать оружие. Поэтому у нас нет выбора, пленных придётся расстрелять. В-третьих, старателей переоденем в солдатскую форму конфискованную у пленных, посадим их на коней из отряда комиссара и поручим им сопровождать комиссара. Нападём, когда обоз будет на стоянке, выставленная охрана узнает комиссара и признает своих лошадей сопровождения, поэтому не откроет огонь преждевременно. И мы захватим обоз врасплох. Нравится нам или нет, но всех обозников придётся перестрелять, а их 75 человек. И ни один обозник не должен остаться в живых, мертвые не рассказывают, а старатели из деревни Зубова сами разбегутся по окрестным деревням, – полковник обвёл всех взглядом и спросил, – кто хочет ещё что-то сказать?
– Я не буду участвовать в расстреле пленных, – надув губы, заявил Илья.
– Самоотвод сына отряда Ильи и его отца принимается, – серьёзно ответил полковник, рассматривая угрюмое лицо брата Григория. – Если нет других мнений и просьб, то прошу голосовать, – и он объявил: – «Единогласно».
Во двор вошёл пожилой человек, полковник признал в нем деревенского старосту. Поприветствовав друг друга, полковник предложил:
– Староста, Вадим Сидорович, ознакомьте нас с домом и расскажите, какие события здесь разворачивались за эти сутки. Мы наблюдали за территорией двора вон с той сосны, – и полковник указал рукой на дерево, – но что происходило в доме, мы не знаем, а хотелось бы узнать поподробнее, и ещё нас интересует столовая. Не плохо было бы подкрепиться.
И староста, как экскурсовод, повёл офицеров и остальных членов отряда по дому, останавливаясь в местах заслуживающих, по его мнению, особое внимание. Закончив экскурсию по дому и рассказав подробно, как были расстреляны люди в кузне, а затем в сарае, староста привёл членов отряда в столовую, предложив для начала пропустить по чарке, а сам сбегал и предупредил служанок, чтобы подавали к столу.
– У меня к вам, Вадим Сидорович, небольшая просьба, – обратился полковник к старосте, подсевшему к нему, – пока мы ездим за обозом, не смогли бы вы на время приютить одного невоенного человека с сыном, телегой и двумя лошадьми. Мы вернём обоз, организуем раздачу старателям продуктов по их купонам, а затем попытаемся догнать ссыльных. Правда, сделать это будет нелегко. Ссыльных везут налегке, они движутся быстро, но главное, мы не знаем, по какой дороге их везут и куда. Найти их, это дело случая, но я бы очень хотел их отбить у охраны.
– Ссыльных повезли в Пермь, а дальше не знаю, – с грустью ответил староста.
Сидевший за столом и время от времени поглядывавший через окно во двор казак Чижов сказал, что во двор возвращаются на конях старатели, разобравшись на отряды и построившись в колонну по-троя. Взглянув на часы, полковник распорядился:
– Всем офицерам переодеться в гражданскую одежду. Разрешаю поискать в доме и взять с собой тёплые вещи. А вы староста можете кое-что из дома раздать старателям. Уверен, что купцам Зуб всё это уже не пригодиться, а через неделю, другую здесь появятся большевики и всё приберут к рукам.
В назначенное время полковник в военной форме в сопровождении офицеров, переодетых в гражданскую одежду, появились во дворе. И он принялся формировать колону всадников, отбирая отдельных старателей для сопровождения комиссара и разведотряда. Вскоре привели комиссара и усадили на лошадь, принадлежавшую ему. Комиссара привязали к седлу, а окруживших его людей, он вначале принял за своих солдат, но потом сообразил, что они ещё в погребе.
– Так что сиди комиссар на своём коне и не рыпайся. Ты поедешь догонять обоз под нашим прицелом. Чуть что и ты покойник, – предупредил комиссара молодой старатель, которому солдатская одежда оказалась как раз впору.
– Вернуть обоз у вас не получится, – заявил комиссар подошедшему полковнику, злобно сверкая глазами.
– Это почему? – резко спросил полковник.
– Охрана предупреждена о такой возможности и будет начеку.
– Спасибо комиссар, что предупредил. Но сейчас поговорим о другом. Ты прекрасно понимаешь, что ваши же за обоз с тебя шкуру спустят, мы же тебя расстреливать не собираемся, а эту миссию предоставим большевикам, пусть осудят и расстреляют. Так что тебе есть резон, большевикам на глаза не попадаться, а вот к нам примкнуть, над этим следует подумать. У тебя нет выбора, ты крупно проиграл.
Комиссара передёрнуло, он знал, что его ждёт несладкая жизнь, если останется в живых. Но если ослушается сопровождающих, то точно на том свете окажется, а там пустота, вечная чёрная мгла и главное, не будешь знать, жил ли ты вообще на белом свете. За большевиков же умирать комиссар совсем не собирался.
Полковник подошёл к старшему командиру старателей и спросил:
– Сколько собралось ваших всадников?
– Около двух сот и ещё подъезжают.
– Это уже хорошо, но плохо, что ваши лошади уставшие, а работа для них нелёгкая.
– А что планируется сделать с пленными? – спросил старший от старателей.
– А что бы вы посоветовали с ними сделать? – вопросом на вопрос ответил полковник.
– Трудный вопрос. Они же и нам потом могут причинить массу неприятностей. Я полагаю, что, получив золото, вы покинете нас. У вас, вероятно, другие планы. Так что нам лучше, если от отряда комиссара не осталось бы и следа.
– Правильно мыслите, но грех на душу, вряд ли возьмёте. А вот, если в обозе окажут сопротивление, то уж тут вы дадите отпор из своих ружей, – полковник не случайно затеял такой разговор, он хотел выяснить мнение старателей и как они себя поведут в трудной ситуации.
– Ну, когда противник вооружен, то и стрелять по нему сподручно, а вот по невооружённым, как-то страшновато перед всевышнем, – ответил командир старателей.
– Вот и я об этом же, – заметил полковник и отправился дальше, расставляя колонну, а старший поплёлся за ним, прислушиваясь к его распоряжениям.
– Старшим офицером колонны назначаю вас, поручик Колчак, выводите колонну со двора. Впереди пойдёт группа разведки, её командиром назначаю подпоручика Сметанкина. Задача разведки обнаружить обоз и составить примерный план, как лучше подобраться к обозу и захватить их врасплох. Остальных членов моей команды, не получивших заданий, попрошу задержаться во дворе.
Далеко за полдень, когда небо начало сереть, колонна всадников покинула двор и устремилась по дороге, по которой ранним утром отправился обоз. В числе первых ехал комиссар, окружённый плотным кольцом сопровождающих, как особа важная фигура в плане захвата обоза.
Полковник отвёл брата Григория в сторону и сунул ему в руку наган, прошептав:
– В барабане шесть патронов, осторожно обращайся с наганом. Я думаю, что он тебе не пригодиться, но мне так будет спокойнее. Дорогу, по которой мы ездили встречать старателей, ты запомнил, по этой дороге мы потом поедем из деревни. Это я говорю тебе так, на всякий случай. Сейчас возьми сына, старосту и трёх служанок, одна из них ранена, и поезжайте в деревню. Нас жди у старосты дома.
Проводив брата, полковник обратился к своим подчинённым:
– У нас в подвале двенадцать пленных, мы решили их расстрелять. Оставлять в живых их опасно, они запомнили нас, будут являться нашими потенциальными преследователями, как только освободятся от нашего плена.
– Где будем расстреливать? – спросил бывший уездный полицейский Соколов.
– Придётся прямо в подвале. Кто желает принять участие в этом, встаньте в строй, – и полковник выбросил правую руку в сторону.
Не спеша, встал подпоручик Лебедев, а к нему присоединились помещик Кваша, кулак Чижов, полицейский Соколов и бывший офицер Береговой. Помещики Чалкин и Скворцов смущённо остались стоять на месте.
– Хорошо, тогда Чалкину и Скворцову собрать в доме продукты в дорогу и как можно побыстрее, встречаемся во дворе, – распорядился полковник и повёл добровольцев в подвал, заряжая наган на ходу, а его примеру последовали остальные.
– Чижов и Лебедев, зажгите свечи, внесёте их в подвал и поставите у двери, – и полковник открыл дверь подвала, из которого пахнуло спертым, сырым воздухом.
Пропустив вперёд Чижова и Лебедева со свечёй в руке и наганом в другой, полковник зашёл следом, а за ним остальные, вскинув карабины для стрельбы. Пленные в нижнем белье сидели в кучке, греясь друг об друга.
– Пленные! Встать и построится у стены! – скомандовал полковник каким-то петушиным голосом от волнения.
Щурясь от света свечей, пленные, вздрагивая и предчувствуя неладное, выстроились у стены, переглядываясь, не понимая, для чего их построили.
– По приказу вашего комиссара вы сдались на милость победителя, но ситуация складывается так, что мы вынуждены вас расстрелять!
– Но мы же сдались без боя, это несправедливо, – чуть не плача заголосили несколько человек. – Как же так! Нам обещали сохранить жизни. Пожалуйста, не расстреливайте нас. Мы не возьмём в руки оружие. Ну, пожалуйста.
Полковник на какое-то мгновение смутился, но в следующий момент скомандовал:
– Целься! Пли!
Почти одновременно прозвучали оглушительные выстрелы и шесть человек, как подкошенные, рухнули на пол. Затем, в едком дыму, устремившегося в открытую дверь, прозвучали ещё шесть выстрелов из наганов. И все пленные полегли у стены.
– Лебедеву и Чижову произвести контрольные выстрелы в головы, – скомандовал полковник и направился из подвала с остальными бойцами, непроизвольно подкашливая от едкого порохового дыма.
В подвале остались Лебедев и Чижов, щелкая из наганов, зажимая носы и стараясь меньше вдыхать отравленный порохом воздух. Через пятнадцать минут, закрыв по-хозяйски ворота имения, восемь всадников погнали лошадей, догоняя отряд старателей, растянувшийся на целую версту.
12
Упряжки со ссыльными бежали проворно, подгоняемые кнутами всадников, ехавших с боку телег. Бричка Агнессы была последней, как самая легкая телега в обозе. На месте кучера сидел солдат Григорий Зубов, искоса поглядывая на купчиху с сыном. За бричкой бежала его лошадь, а сбоку от брички скакал недовольный казак Егоров, не понимая, почему он должен всё время ехать в седле, а Зубов, как барин, на мягком сидении кучера брички. Но так распорядился Васильев, командир охраны ссыльных. При этом Васильев его предупредил, чтобы он смотрел в оба за ссыльными и охранял Зубова. Вот такое распоряжение командира не укладывалось в его голове, хотя он знал, что команды не обсуждаются, а выполняются. Но ему было обидно за такую дискриминацию служивых. Правда, Васильев и Зубову давал накачку, читая мораль, но ему то от этого нелегче. Он не раз хотел поговорить с Васильевым, чтобы поменяться местами с Зубовым, но как-то не решался, когда Васильев по-порядку объезжал подводы ссыльных. Ехали десятый час с двумя короткими остановками и потерей больше трёх часов на поиск удобной переправы вброд через речку Зубовка. Всех всадников натрясло так, что они не могли сидеть в седле, вставая на стремена, но и стоять было невмоготу. А солдат Зубов сидел и улыбался, весело поглядывая по сторонам, перебрасываясь словами с купчихой Агнессой.
– Так почему твоя фамилия стала не Зубова, а Зуб? – допытывался Григорий Зубов.
– Я же вам говорила, что когда мой дальний прапрадед в Казани после разгрома татарского ханства пришёл к царю Ивану Васильевичу Грозному в 1552 году с богатым подношением мехов для царицы, то царь остался доволен и так расщедрился, что решил выдать купцу Владимиру Васильевичу Зубову грамоту-привилегию купца первой гильдии Северного Урала от реки Печора до реки Обь. Но когда царь сам каллиграфическим подчерком заполнял грамоту, то, записывая фамилию Зубову, написал Зуб и у него на гусином пере кончилось чернило. Писарь подал царю другое перо, а царь, забыв дописать три буквы «ову» к фамилии, заполнил до конца грамоту и подписал её, поставив число. Царь подал грамоту Зубову, тот поблагодарил царя, низко раскланявшись. Но когда Зубов обнаружил, что царь не дописал его фамилию в грамоте и сказал об этом царю, то царь заохал, но исправлять свою ошибку не стал, заявив, что раз он уже подписал, то исправлять грамоту никто не имеет право, даже он. А Зубову на ушко прошептал: «Знаешь, Владимир Зубов, ты был купцом, а стал Владимир Зуб купец первой гильдии. Вот и носи теперь короткую фамилию. Зубовых много, а ты, Зуб, один». С тех пор, а прошло уже 367 лет, все наши предки стали не Зубовы, а Зуб.
– Да, интересная история приключилась с твоим дальним прапрадедом, – улыбаясь, заметил Григорий. – А знаешь, Агнесса, мы, возможно, с тобой прапрабрат с сестрой. Твои и мои прапрапредки, очевидно, имеют одни корни и живём мы, считай, в одном регионе земли, так что все возможно.
– Возможно, оно и так. Но я ссыльная, а ты как бы палач надо мной. Вот уже это не по-родственному, – поддела она его.
– Я не палач, а служивый. Работал школьным учителем, а меня призвали в солдаты, сказав, что школа подождёт.
Они замолчали, погрузившись каждый в свои мысли. Григорий мечтательно размышлял: «Эх, послал бы бог мне жену такую, как Агнесса, вот бы я ему кучу свечей в церкви поставил и челом бы сто раз о пол ударил. Да, услышь меня боженька», – шептал он, уставившись на голубое небо. А она размышляла, как бы Григория склонить, чтобы пеналы с тайника помог не заметно извлечь. Я бы постаралась спрятать всё в своё бельё. Возможно, бричку с оружием в ящике хотят куда-то направить, а меня с сыном пересадить на телегу к помещику Самойлову, не случайно командир Васильев что-то несколько раз примирял. Ох, чует моё сердце, не к добру это, не к добру.
– Григорий, а ты сможешь мне сегодня ночью помочь в одном деле?
– Даже не проси, отпустить тебя не смогу. И ты, и я сразу под расстрел угодим.
– Не сбегу я, мне помощь в другом нужна. Для тебя это мелочь, парень ты сильный, а нам с сыном не справиться, силёнок маловато.
– За любой уговор со ссыльными меня по головке не погладят, нас строго предупредили об этом.
И опять оба замолчали. Он размышлял: «Что это за дело, где моя сила нужна?» А она размышляла, как бы лучше ему объяснить, чтобы передок брички поставить так, чтобы оба колеса оторвались от земли на фут, не более. Но начать разговор мешал Егоров, ехавший очень близко к бричке.
Вдруг подводы остановились, всем ссыльным мужикам разрешили сойти с телег. Александр спрыгнул с брички, разминая ноги. Следом спешился Егоров, косолапо передвигая ногами. Четверо охранников повели мужиков в кустики. Маленьких детей матери поставили сделать по-нужде прямо с телег. Из кустарника доносились голоса охранников покрикивающих на ссыльных, чтобы не разговаривали и долго не засиживались. Григорий продолжал сидеть, поглядывая на Васильева, но тот, хотя находился рядом и мог присмотреть за бричкой, команды ему на отлучку не давал, ожидая, когда вернётся Егоров. Мужиков развели по телегам и пригласили женщин, окружив кустарник с четырёх сторон.
Освободившись от лишнего груза, обоз тронулся в путь, переходя на бег с рысцой. Васильев чертыхался про себя, понимая, что всадники и кони устали, а они никак не могут доехать до города Косью, где должны сделать привал на ночлег и передать посылку местному комиссару Охрименко. За семь, восемь часов они должны были проехать 75 вёрст от имения купцов Зуб до города Косью, а уже шёл десятый час их похода. И Васильев про себя матюкал встретившуюся им женщину, которая посоветовала ехать вверх по течению, якобы там брод через речку Зубовка более короткий и удобный. И они исколесили окрестности речки, а затем вернулись обратно, где три часа назад встретили эту проклятую женщину-врунью. Они спустились вниз по течению, нашли удобный, хотя и широкий брод через речку.
Небо уже посерело, Васильев боялся, как бы в темноте не сбиться с дороги. И вот, наконец, вдалеке заблестели бледные огоньки. Он тяжело вздохнул, поняв, что, наконец, они добрались до города Косью. Григорий Зубов, вглядываясь вдаль, вдруг сообразил, что они подъезжают к городу Косью. Здесь, с той стороны довольно глубокой речки Косью, проехав через деревянный мост, на самом краю посёлка живёт его тётя, сестра матери. «Вот бы заскочить к ней в гости», – мечтательно подумал он. Он вспомнил, что когда выходила замуж его двоюродная сестра, они приезжали к тёте. С этой стороны речки Косью, у базара находилась церковь, в которой и венчалась сестра. «Эх, повенчаться бы мне в этой церкви с вдовой Агнессой и сына бы её усыновил, дав им фамилию Зубовы, исправив, наконец, ошибку Ивана Грозного, – и тут же, усмехнувшись, подумал, – и ссылку с ними пришлось бы разделить. Нет, это не по мне, не гоже это. Судьбу не перекроишь».
Васильев, устремив свой взгляд вдаль, размышлял: «В городе есть постоялый двор, но не для ссыльных. Да и такие расходы не предусмотрены. Придётся выбирать лужайку, недалеко от леса с дровами для костра и разбивать лагерь, как это делают цыгане». Вскоре, перед самым городом, когда появились дома на окраине, Васильев заметил лужайку, рядом блестела вода. Он дал команду подвернуть на лужайку, телеги поставить в центре, а по бокам с четырёх сторон разложить костры. Телеги поставили в два ряда, лошадей распрягли, но бричку остановили в стороне, не распрягая коня. Агнесса забеспокоилась: «Неужели это произойдёт сейчас, что делать с пеналами в тайнике. Расстаться с ними навсегда нельзя, придётся признаться Васильеву». Её зазнобило, а тут и Васильев появился. Похлопав по плечу Зубова, он сказал:
– Свою лошадь стреножь и пусти к остальным пастись. Ты поедешь на бричке, а я верхом на ту сторону реки к комиссару Охрименко.
– А что делать с этими? Их пересадить на другую телегу?
– А что с этими? – не понял Васильев, но, сообразив, о ком идёт речь, сказал, – пусть едут, ночевать всё равно приедем сюда. А завтра решим по обстоятельствам. Бричку можно отправить в Печору, но лучше в Пермь. Оставлять у Охрименко, Подгубный запретил, чтобы жеребца не подменили.
– Если бричку отправлять в Печору, кто погонит? – поинтересовался Зубов.
– Охрименко может дать человечка, но я бы хотел, чтобы миссию передачи брички комиссару Смирнову осуществил ты, как посыльный от Подгубнова. Охрименко может заиграть подарок, Подгубный останется с носом, а мы окажемся крайними. Но с другой стороны, если ссыльных с брички пересадить на одну из телег, то подвода окажется перегруженной, это, во-первых, а во-вторых, всадники в сёдлах долго не продержатся, их по-очереди придётся подсаживать на телеги, иначе мы не сможем не только ехать в седле, но и ходить по земле. Вот и получается, что бричка нужна нам будет до самой Перми.
– Когда к Охрименко поедем?
– Распоряжусь, чтобы шалаши готовили, нам по-человечески отдохнуть надо после такой дороги.
– Ссыльные в телегах останутся?
– Конечно! У них тёплых вещей достаточно, а на случай дождя брезентом прикроются, – и Васильев заспешил, отдавая распоряжения на ходу.
Зубов, оглянувшись по сторонам, заговорил с Агнессой:
– Вот интересно, ты бы смогла выйти замуж за такого как я?
– А ты разве калека или неполноценный мужик? – ответила она вопросом на вопрос, не задумываясь о последствиях их никчёмного разговора.
Переварив услышанную информацию от подслушанного разговора Васильева с Зубовым, у Агнессы возник план, как извлечь пеналы из тайника. Во время отбоя, когда все улягутся отдыхать, она спустится с телеги, с вертикальной оси поворотного устройства брички открутит гайку ниже опорного круга пяты и попросит ссыльных мужиков, не привлекая внимания, приподнять и подержать передок брички пока она извлечёт пеналы из тайника. Затем всё поставит на место и уляжется спокойно спать. А вот потом можно будет разыграть комедию и сбежать.
– Слушай, Гришук, – она специально назвала Григория так, зная, что большинству Григориям почему-то нравится, когда женская половина человечества доверительно обращается к ним именно так, – ты бы не смог сегодня, когда будешь передавать посылку Охрименко, поставить печать на двух-трёх пустых листочках, я бы тебя очень полюбила, и что хочешь, сделала бы для тебя.
В первый момент он опешил от такого предложения, а потом покраснел, не в силах ответить. Оправившись от смущения, он хриплым голосом спросил:
– А это тебе ещё зачем? Мало страху натерпелась?
– Я женщина, страх проходит быстро, когда надо спасать дитё. Я бы приготовила хорошие документы для сына, себе и тебе, раз ты не против жениться на мне. Если не сможешь поставить печать на пустых листках бумаги, то хоть какие ни будь документы с разборчивой жирной печатью, можно и с подписью Охрименко. И ещё с десяток круто сваренных куриных яиц. И несколько чистых листков бумаги или каких ни будь бланков.
Григорий молчал, туго соображая, поражённый её откровенностью. А Агнесса размышляла, уместно ли будет, если она документы личности заверит печатью золотопромышленника Северного Урала Зуб, поставив дату дореволюционного времени. Ей с мужем Николаем приходилось давать различного рода документы личности и доверенности людям, посылая их в поездки по России и за рубеж.
Закончив распоряжаться по разбивке лагеря, уставший от верховой езды Васильев с трудом водрузился на своего коня и подъехал к бричке.
– Зубов, поезжай впереди, а я за вами присмотрю, чтобы из брички никто не вывалился и не смылся.
К мосту подъехали, когда на город опустились сумерки. Перед мостом стояла сторожевая будка и два вооружённых охранника выглядывали из неё, осматривая въезжающих на мост. Перед бричкой выскочил охранник и остановил коня.
– Кто такие? – закричал охранник, признав чужими, не городскими людьми на бричке и всадника на коне.
– Мы издалека! – крикнул в ответ Васильев, – и едим к комиссару Охрименко в гости от комиссара Подгубного из Печоры.
Охранник осмотрел бричку, затем Зубова с карабином, Васильева и дал отмашку въезжать на мост. Старый деревянный мост поскрипывал и слегка раскачивался, когда подводы достигали средней части секции моста, опиравшейся на каменные опоры буйков, погружённых в русло реки. Съехав с моста на правый берег, бричка остановилась, наткнувшись на очередь из подвод перед контрольно-пропускным пунктом. Здесь проверялись документы всех, кто по каким-то причинам ехал дальше на восток, где в тайге и степи гуляли банды неразбитых кулаков и командовали кулацкие формирования. Туда ещё не дошла революционная власть большевиков, и территория там считалась как «заграница». Очередь перед бричкой рассосалась, охранники взялись за бричку и сопровождающего всадника, проверяя документы. Но, узнав, что приехали коллеги к Охрименко, старший охранник распорядился поставить бричку в тупик за зданием. Васильев, привязав своего коня за бричку, зашёл в здание конторы правления, сопровождаемый охранником.
– Надо же, – прошептал Зубов, – мы подъехали к моей тете. Она живёт как раз в этом замыкающим тупик доме.
– В чём проблема? Возьми да сходи к ней, – предложила Агнесса.
И у неё в груди забилось сердце, как при беге. «Если он согласился на моё предложение и оставит меня хотя бы на несколько минут, то я разверну своего воронова, проеду за спинами мимо охранников и укачу из города, тем более что у охраны нет лошадей, – пронеслась у неё шальная мысль в голове. Григорий же встрепенулся, хотел, было спрыгнуть с брички, но какая-то сила остановила его от такого рискованного шага, и он предложил:
– Александр, сбегай, постучи железным кольцом, которое висит на калитке, в ворота и немедленно вернись, а то выйдет Васильев и задаст нам всем жару, – и Зубов указал рукой на ворота.
Александр, несмотря на свои четырнадцать лет, хорошо осознавал то положение, в котором они оказались. Знал он и о тайнике в бричке. И о том, что мать ни за что не хочет оставлять пеналы и сбежать без них. Понимал он и то, что мать втирается в доверие к Григорию. Александр спрыгнул с брички и пулей достиг ворот, настойчиво застучав кольцом, висевшим на шарнирном стержне, выполняющим роль ручки калитки.
– Иду, иду, – раздался женский голос, очевидно хозяйки, находившейся во дворе по-хозяйству.
– Тебе чего мальчик? – вежливо спросила пожилая женщина и взглянула на стоявшую недалеко подводу, с которой мужчина махал рукой, подзывая её.
– Там Григорий, он хочет что-то сказать вам, но подойти сюда не может.
– Какой Григорий? Он, что ранен?
– Нет, у него ценный груз, который он не может оставить без присмотра, – ответил Александр и помчался назад к бричке.
Не спеша, женщина подошла к бричке, а узнав Григория и хлопнув в ладоши, весело запричитала:
– Гришенька, Гришенька! Что ты тут стоишь? Заезжай во двор, я сейчас открою ворота.
– Нет, тётя Маруся, не могу. Я с командиром, он у комиссара Охрименко.
– Хорошо, заезжайте с ним, места всем хватит, – не унималась тётя.
Мы случайно оказались здесь. Меня взяли в солдаты и поручили охранять ссыльных до Перми.
– Боже мой! Эта молодая женщина с мальчиком ссыльные? Да как это возможно? Что она могла сделать большевикам? Отпусти их, не бери грех на душу, всю жизнь будешь кается.
– Не могу я, тётя, это сделать. Под расстрел все попадём. Закон жестокий.
– Значит, заехать ко мне не сможешь, раз к Охрименко приехали. Он то мужик сговорчивый, может отпустит ко мне переночевать.
– Я хоть тем доволен, что увидел тебя, за это спасибо богу. А как твоя дочь Нина поживает?
– Она в самом городе на той стороне у мужа живёт. Говорит хорошо. Меня частенько навещают. Да, у неё мальчик Миша, такой озорник, но смышлёнышь. Ох, что это я! Погодите! Я хоть пирожков принесу, да крынку молока парного, только корову подоила, – и она засеменила к воротам.
– Вот уж не думал, не гадал, что тётю, сестру моей мамы, увижу, – сказал Григорий, улыбаясь.
– Тётя у тебя хорошая. У неё одна дочь? Других детей нет?
– Да, одна дочь, – как-то рассеяно ответил он.
– А я пирожков с молоком хочу, – мечтательно заявил Александр.
– Что-то ты, Александр, не очень разговорчив, – заметил Григорий.
– Перепуган он, вот и замкнут. На его глазах отца…, – и она замолчала, не договорив.
– Да, травма для него не малая, – и Григорий вздохнул.
Хлопнув калиткой, появилась тётя с узелком в руке и крынкой в другой. Развернув узелок на сидении рядом с Григорием, тётя, обращаясь к женщине и подав ей крынку, сказала:
– Напои ребёнка парным, такого молока ему долго не придётся попить.
Александр прилип к крынке, но осушить её не смог.
– Сама попей, а Григорию сейчас ещё принесу, – и она рысцой убежала.
Агнесса испробовала, но молоко она не очень любила и сказала Григорию:
– Если не брезгуешь, то пей, – и она подала ему крынку, взяв пирожки себе и сыну.
Григорий приложился и залпом осушил крынку до конца, а затем принялся за пирожки, которые быстро исчезали в их голодных желудках. Однако дождаться обещанной ещё одной крынки молока им не удалось. Как-то неожиданно появился Васильев и скомандовал:
– Зубов, разворачивай подводу и следуй за мной, – и Васильев зашагал по переулку, свернув в открытые ворота во двор конторы правления. – Разгружать оружие будем в подвал.
У двери в подвал уже стояли два солдата, а на крыльцо вышел не подпоясанный, с расстёгнутым воротничком военный человек и приказал, обращаясь к солдату.
– Прикрой ворота и вдвоём примите оружие.
Васильев заскочил на бричку, встав между ссыльными и кучерским сидением, ключом открыл замок на металлическом ящике, откинув тяжелую дверцу ящика, и принялся подавать ружья, затем карабины, патроны и завёрнутые в бумагу какие-то детали, быстро опустошил ящик.
– Так что, Васильев, извини, но человечка тебе никак выделить не смогу, сам задыхаюсь, народу не хватает и стрелять нечем, хоть волком вой.
– Понятно, а за оружие и боеприпасы я у тебя попрошу расписку и, если сможешь, продуктов подкинь.
– Ну, это не проблема, кое-что подкину, – пообещал Охрименко и тут же дал команду солдату, захватить с подвала мешок проса, полмешка гречки, десяток рыбных консервов, кулёк сахара и пять пачек чая. – А вот с куревом – у самих проблема, ничего выделить не смогу.
– И на этом спасибо, мы как-то не рассчитали и все продукты с обозом отправили, – ответил Васильев, весело улыбаясь.
Закончив с оружием, солдаты вынесли из подвала продукты, складывая их в ящик. Загрузив ящик, Васильев закрыл его на замок, положив ключ в карман.
– Возможно, Подгубный пожадничал с продуктами, – заметил Охрименко, – я его знаю, жадоб ещё тот.
– Я здесь задержусь, а ты поедешь без меня, – обратился Васильев к Зубову. – А вы купцы первой гильдии Зуб, мать и сын, садитесь на пол. На вашем месте поедет Григорий, а то пока он правит, да машет кнутом, вы спрыгнете с брички и исчезнете в темноте. За вами глаз, да глаз нужен. Так что садитесь вниз на пол и побыстрее, – и Васильев спустился ниже, встав на приступку лесенки, ожидая, когда они выполнят его распоряжение.
Охрименко закурил, наблюдая за происходящим на бричке, затем обратился к Григорию:
– А ты, Григорий, сходи на кухню и скажи, чтобы повар принёс вам всем еды в трёх котелках, чая сладкого в трёх фляжках и хлеба по булке, а мальцу пачку печенья.
Охрименко был явно в хорошем настроении, получив подарок, и хотел, как-то отблагодарить солдата и даже ссыльных. А с Васильевым он собирался отметить по-настоящему с банькой и веником.
Григорий, прошмыгнув мимо Охрименко, побежал по коридору, заглядывая куда надо и не надо. Людей не было, они находились на дежурстве или отдыхали на втором этаже. Он помнил наказ Агнессы насчёт бумаги с печатью. Но сейфы были закрыты, а печати не валялись на столах. Зато в одной из комнат, очевидно канцелярии, он обнаружил мусорное ведро с какими-то бумагами, на некоторых из них были поставлены печати и росписи. Не долго размышляя, он набил ими карманы. Он не боялся, если его захватит кто-то за этим занятием, придумав версию, что в отряде нет бумаги для курильщиков, а его просили служивые, привести хоть какую ни будь бумагу. Продолжая поиск, он носом учуял столовую и заскочил в неё. У плиты суетился в фартуке человек, мешая что-то в котле. Спросив у него, он ли повар и, получив утвердительный ответ кивком головы, он передал распоряжение Охрименко на счёт накормить трёх человек и что вынести во двор, а от себя добавил:
– И ещё надо с десяток куриных яиц, заверните в бумагу, чтобы не разбить.
– Хорошо, через пять минут принесу, – и повар повернулся к нему лицом.
Лицо повара Григорию показалось знакомым: «Где я его видел?» И он вспомнил: «На свадьбе Нины. Это же дружок её мужа».
– А ты родственник Нины, жены Василия? – спросил повар. – Я тебя узнал. Приехал навестить родственников или как?
– Нет, мы завезли оружие Охрименко, а дальше поедем в Пермь, сопровождаем ссыльных, – ответил Зубов, смутившись, вспомнив замечание тёти насчёт ссыльных.
Повар промолчал, накладывая в котелки пшеничную кашу и бросив в них приличные куски масла. Вставив в котелки ложки, повар подал их Зубову:
– Можешь нести, остальное я принесу сам.
Из котелков исходил приятный запах, подхватив их, Григорий вышел из столовой, прикрыв дверь ногой. Проходя мимо Охрименко, он сказал:
– Остальное повар принесёт сам, спасибо вам за горячий ужин.
Они не успели покончить с кашей, как появился повар, держа в авоське хлеб, фляжки с чаем, сахар, пачку печенья и кулёк с яйцами. Отвязав от брички своего коня, Васильев обратился к Зубову, усевшему на место купцов:
– Можете отправляться. За ссыльных отвечаешь головой, а ты Агнесса не дури, при попытке к побегу получишь пулю в спину. Так что намотай это на ус.
– У мамы нет усов! – вмешался Александр, облизывая ложку.
Васильев в недоумении посмотрел на мальчика, а Охрименко, солдаты, закрывающие подвал, и повар, задержавшийся на крыльце, громко расхохотались.
– Молодец парень, находчивый! – похвалил Охрименко. – Котелки и фляжки оставьте себе, в дороге пригодятся.
Солдат побежал открывать ворота, а Зубов принялся разворачивать коня. Выехав со двора, Григорий посмотрел по сторонам, ища тётю. И он увидел её, стоявшую около охранников с крынкой в руках. Старший охранник, увидев знакомую бричку с Зубовым, махнул рукой, пропуская их на мост. Но Григорий приостановил коня около тёти, отдал пустую крынку и взял с молоком и попрощался. При этом он пропустил вперёд себя телегу, с запряжённым рыжеватым конём с белыми пятнами по бокам. Зубов не мог себе предположить, что минутная задержка около тёти круто изменит всю его дальнейшую судьбу. Он пристроился за телегой с пятнистым конём и, проехав охрану и переулок, идущий по обрывистому берегу и заканчивающемуся через несколько домов, въехал на мост. Чтобы не разлить молоко, он отпил половину и подал крынку Агнессе. Проехав половину моста, они вдруг услышали крик охранника:
– Стой! Стрелять буду!
Григорий оглянулся и увидел всадника, пробирающегося в узком пространстве между телегами, движущихся во встречных направлениях. Пригнувшись вперёд, всадник продолжал езду, не обращая внимания на крики охранников моста. Обогнав бричку, всадник пытался ускакать от охранников, которые бежали следом, отстав на две-три подводы. Охранники, перегнав бричку, оказались около телеги с пятнистым конём.
– Стой! Стрелять буду! – и охранник выстрелил вверх из охотничьего ружья.
От оглушительного выстрела лошади встречных движений перепугались и шарахнулись в стороны. Пятнистый конь так навалился на ветхие перилла моста, что они затрещали, а затем повалились в реку. Пятнистый конь оступился и полетел вниз, увлекая за собой телегу с сидевшими на ней людьми. По инерции конь Григория свернул за свалившейся в реку телегой, но Григорий, дёрнув за левую вожжу, отвернул коня от сломавшего участка перилл моста. С противоположной стороны моста перилла оказались покрепче и конь, проехав оглоблей по периллу, выскочил на основную дорогу.
Соскочив на ноги в бричке, Григорий пытался рассмотреть, что происходит под мостом, но ничего не смог увидеть. На другом конце моста охрана, услышав выстрел, остановила движение подвод, выезжающих с моста. Конь Григория, дойдя до остановившейся телеги, встал.
Соскочив с брички, Григорий кинулся к периллу, рассматривая реку, по которой плыли обломки перил, каких-то вещей, а вдалеке маячило что-то, похожее на голову лошади. Вернувшись к бричке, он скинул с себя карабин с патронами, шинель и бросил их между Агнессой и сидением, а шапку подбросил к тому месту, где свалилась телега с моста. Завернувшись в старый полушубок, на котором сидел, он побежал вперёд, крича:
– Вот сволочи! Устроили стрельбу на мосту! Перепугали лошадей! Две подводы с людьми, сломав перилла, свалились в реку и утонули!
Зубов побежал вперёд, обежав несколько подвод, рассказывая, что две подводы испугавшись стрельбы, сломав перилла, свалились в реку, стащив за собой телеги с людьми. Затем он вернулся по другой стороне моста, продолжая рассказывать людям, сидевшим на телегах и едущих к пропускному пункту, что он видел, как свалились два коня с телегами и тут же утонули в холодной воде. Вернувшись к бричке, он уселся на место, а шинелью накрыл Агнессу с сыном.
– Кажется, я придумал, как избавить вас от ссылки, – шепнул он Агнессе.
А Агнесса и сама поняла его замысел, решив, что вскоре ей придётся встать под венец в церкви с Григорием Николаевичем Зубовым. Подводы тронулись. Охранники разбирались с всадником, нарушившим режим контроля, стащив его с лошади. Они не обращали внимания на проезжавшие подводы. Съехав с моста, Григорий свернул в первый попавшийся проулок и погнал коня вниз по течению реки, выбираясь к окраине города. Он был уверен, что пятнистый конь выпрягся из оглобель и поплыл вниз по течению, пока его не прибьёт к берегу на изгибе реки. Вскоре он увидел на пустынном берегу пасущегося пятнистого коня с надетой на него сбруей и разорванной вожжой. Поймав его, он привязал его к бричке и погнал своего вороного к церкви у базара. Проехав с версту, он оказался около церкви, в которой закончилась служба и немногочисленный народ расходился по домам. «Как я вовремя подъехал», – подумал он и завернул во двор огороженной церкви.
– Агнесса, я выполнил твою просьбу с бумагами, на которых стоят печати. Теперь ты должна выполнить мою. Выходи за меня замуж, это позволит изменить тебе фамилию. А Александра я усыновлю, дав ему своё отчество и фамилию. Если удастся, я постараюсь изменить ваши даты рождения. И тогда вас никто не найдёт, тем более что я пустил слушок, что мы якобы погибли в реке из-за стрельбы на мосту.
– Я согласна, и даже не потому, что мне надо сбежать от ссылки, а потому, что ты парень видный, не глупый, чем-то похож на моего бывшего мужа и такого как ты, я вряд ли встречу ещё в своей жизни.
– Тогда пойдём договариваться с попом, а Александр пусть посторожит бричку и мой карабин с шинелью.
Такой оборот событий её устраивал, и она соскочила с брички быстрее его, подав ему руку с земли. «Не уж-то она влюбилась в меня?» – пронеслось у него в голове. Взявшись за руки и забыв перекреститься у входа, они вошли в церковь. У алтаря стояли две пары молодых людей, окружённых немногочисленной толпой родственников и друзей, ожидая начало церемонии венчания. У алтаря собирался поп, а за небольшим столиком сбоку от алтаря пристроился дьякон, приготовившись записывать в журнал регистрации браков и оформлять брачные свидетельства.
– У кого нет документов личностей, обряд венчания не состоится, – заявил поп, при этом он растягивал слова как при молитве.
Дьякон соскочил с места и принялся проверять документы у первой пары, выясняя отдельные моменты в их биографиях. Затем он проверил документы у второй пары и подошёл к Григорию с Агнессой. Зубов достал свои, её и сына документы. Дьякон внимательно просмотрел их и спросил:
– Жених, женатым был?
– Нет, – ответил Григорий, – я беру в жёны вдову с сыном. Сына хочу усыновить и дать ему своё отчество и фамилию.
– А у невесты есть документы о смерти бывшего мужа, – обратился дьякон к ней.
Агнесса, не зная, что ответить, открыла было рот, но Григорий опередил её:
– Комиссары, когда стреляют людей, документов не дают.
– Значит, невеста с сыном раскулаченные?
– Нет, её муж защищал добро артели вместе с охраной, как старший, а комиссару не понравились их действия, и он пульнул в них из нагана, убив четырёх мужиков и женщину из простого народа.
– М…м да! Ну и дела! – в каком-то замешательстве ответил дьякон.
– Я хорошо заплачу сверх положенного, можете не сомневаться, – и Григорий показал золотой рубль.
Не сказав ни слова, дьякон вернул документы и подошёл к попу, нашептывая ему в ухо.
Поп отрицательно замотал головой, но дьякон продолжал нашептывать. Наконец, согласившись, поп кивнул головой в знак согласия и приступил к венчанию первой пары. Закончив венчание, поп попросил молодожёнов обменяться кольцами, объявив их процесс бракосочетания законченным, и, указав на дьякона, велел подойти к нему для оформления документов и уплаты пошлины. Молодожёны отошли к столику дьякона, а поп приступил ко второй паре. Закончив церемонию бракосочетания, поп предложил им обменяться кольцами, но у них их не оказалось. Тогда поп взял со столика шкатулку и, открыв крышку, предложил выбрать из неё серебряные кольца. И вторая пара отошла к столику, а поп принялся за Григория и Агнессу. Обвенчав и наградив их серебряными кольцами, он совершил обряд усыновления Александра. Собравшие свидетели вместе с молодожёнами покидали церковь. Вскоре у алтаря остались Григорий и Агнесса, да поп с дьяконом. Закончив церемонию, поп ушёл, а молодожёны подошли к столику дьякона. Дьякон торопливо записывал в журнал. Записав данные жениха, он принялся за документы невесты. Григорий, пригнувшись к нему, спросил:
– Где бы здесь купить согревающего?
В это время дьякон записал: «Роба божья Зуб Агнесса», а Григорий подсказал: «Васильевна», вместо «Дмитриевна», дьякон и записал, «Васильевна», а затем, взглянув в паспорт, дописал год рождения 1883.
– А как фамилия и всё остальное бывшего мужа вдовы? – спросил дьякон, продолжая запись.
– Зуб Николай Гаврилович, 1875 года рождения, – соврал Григорий, заменив отчество Григорьевича и год рождения 1881.
Дьякон и записал, размышляя: «Сколько же этот мужик отвалит сверх положенного».
– После регистрации жена оставит свою фамилию или возьмёт фамилию мужа?
– Конечно, мужа? – не задумываясь, ответила Агнесса, подумав, что Григорий исправил ошибку Ивана Васильевича Грозного, совершённую в Казани в 1552 году после разгрома татарского ига.
И дьякон принялся записывать в журнал церковной регистрации Александра, внимательно всматриваясь в свидетельство о рождении, записав: «Зуб Александр Николаевич, 1905 года рождения». Тут Григорию не удалось ничего изменить в биографию усыновлённого сына, но зато удалось после. И вот дьякон принялся оформлять свидетельство о браке, списывая из журнала, и справки личности для Агнессы и Александра. Как только дьякон поставил церковные печати на всех документах, Григорий сказал:
– Я оставил бы вам с попом весь золотой рубль, если бы вы принесли нам чего ни будь согревающего. Наверняка у попа имеется заначка.
Дьякон как-то поморщился, замкнул кассу, положил печать в карман и побежал за бутылкой. А Григорий, взяв перо, принялся подделывать документы. Все фамилии Зуб в справках он исправил на Зубковых. Год рождения Агнессы исправил с 1883 на 1888, а у усыновлённого Александра Григорьевича с 1905 на 1906 год. И самое главное, что ему удалось – это аккуратно исправить дату венчания и усыновления с 1919 на 1909 год, обведя цифры пожирнее. Затем он ножом провёл по листку бумаги в журнале и отрезал листок, где была сделана запись их регистрации. Оторванный листок он спрятал в карман и закрыл журнал. Получив от дьякона бутылку «Кагор» и оставив золотой рубль, молодожёны поспешили на выход из церкви. Григорий забыл обещание, данное богу: «Поставить кучу свечей и ударить сто раз лбом о пол». Теперь у него была другая забота: «Куда бежать? Через мост к тёте слишком опасно, не проскочить! Да и что у неё делать? Домой к матери нельзя, там большевики, сразу поймут, что он дезертир и к стенке поставят». Одно он знал твёрдо, что из города надо немедленно исчезнуть. Но куда? Завтра или даже сегодня ночью Васильев с Охрименко с моста будут бросать верёвки с крючками, вылавливая из реки телеги. Его шапку, подброшенную у сломанных перилл, они наверняка уже нашли, но это их не остановит. Они даже пробороздят всё дно реки с лодки, а, не обнаружив бричку, усомнятся в нашей гибели и объявят в розыск, предупредив все посты в округе. Он понимал, что своим криком, что с моста свалились две поводы, он только отодвинет на сутки, двое их поиск, а за это время им надо скрыться на ту сторону реки Косью, где ещё не так крепка позиция большевиков. А затем через Обь в лес. Но прежде, чем принять окончательное решение, он решил посоветоваться:
– Агнесса, жена моя, как ты считаешь, куда нам лучше поехать?
– А какие у тебя мысли на этот счёт? Теперь мы рискуем жизнями все трое, если не появимся в лагере ссыльных. Но тогда не нужно было всё это заводить, – и она замолчала, ожидая ответа.
– Хороший вариант этого сценария, если бричку выловили бы в реке, что и предпримут Васильев и Охрименко. Хотя речка около моста глубокая и быстрая, но снести телегу далеко не сможет.
– Это почему? Телега и бричка деревянные и их может за ночь унести ох как далеко. Речка Косью впадает в речку Уса, а та в Печору, – рассуждала Агнесса, ведя мужа под руку к бричке. – Сейчас нам надо срочно выехать из города, придерживаясь левого берега реки, направляясь вниз по течению. Доехать до места, где река поворачивает вправо, берег там подмытый. Мы, заехав в воду после поворота реки, а там должно быть мелко, снимем бричку с передней поворотной балки и, перевернув её колёсами вверх, оставим в воде с ящиком продуктов.
– Как, а чем мы будем питаться? – воскликнул Григорий.
– Ну, уж этими продуктами нужно пожертвовать. Завтра лагерь со ссыльными ни куда не уедет. Васильев, оставив охрану, остальных всадников разделит пополам, возьмёт ещё народ у Охрименко, и они прочешут правый и левый берега реки, ища доказательства нашей смерти или побега. Найдя полтелеги и ящик с продуктами, Васильеву ничего не останется делать, как принять на веру, что мы погибли. Если мы сбежали, то продукты бы точно не бросили.
– А почему надо оставить полбрички, а не всю? – спросил Григорий, помогая Агнессе сесть рядом с сыном, а сам, надев шинель, уселся на место кучера, понукая коня.
– Во-первых, поворотная часть телеги тяжёлая, там толстые железная ось и опорная круглая пята, и мало дерева. Во-вторых, бричка, падая в реку должна развалиться, как и телега, которая свалилась с моста первой, а их конь рванулся вверх из воды, сорвал дугу с упряжкой и соскочил с оглоблей. У нас же на бричке ящик, хотя и железный, но в нем много воздуха. А пока воздух не выйдет из ящика, он будет себя вести как поплавок. Поверь мне, я это хорошо знаю. Приходилось в тайге переезжать в брод речушки. Задняя ось и рессоры не тяжелые, дерева там много и она может плавать, это я тоже видела. Мы сидели на полу брички, зажав тебе ноги, а, падая, вцепились в тебя и все утонули. В-третьих, сын ездил на коне верхом, сидя впереди седла и встав на оглобли, а я сзади и тоже вставала на оглобли. Ты оседлаешь второго коня, для этого ты его и поймал. И мы устремимся к реке Уса на прямую. За ночь уедем далеко, а днём будем отдыхать, где придётся. Тем более у тебя карабин с патронами.
– А дальше куда? – с интересом спросил он.
– Дальше в порт Нарьян-Мар. У меня там много друзей. Мы втроём уедем на пароходе в Норвегию или во Францию, куда будет идти пароход. На острове Кипр живёт моя мать, вот к ней и поедем. Ты отрасти бородку, я подстригу её так же, как она выглядела у Николая в паспорте. Ты по его паспорту уедешь с нами.
– Разве паспорт Николая у тебя?
– А разве Подгубный нашёл его? Следовательно, я знаю, где он.
– План у тебя не плохой, но ты, Агнессочка, не знаешь, что весь северный морской путь, включая Нарьян-Мар, перекрыт. Иностранные суда не приходят. Жизнь в морских портах, включая реку Обь, замерла и контролируется так, что мышь не проскочит. Поверь мне, я это точно знаю. Появляться нам в твоём имении в деревне Зубова нельзя, даже на час и про паспорт Николая забудь. Туда нам дорога закрыта. Мы должны двигаться не на Запад, а на Восток, за Обь. Там большевиков ещё нет, и скоро они туда не придут. В Омске адмирал Колчак, у него большое войско и всё золото России. Ему помогают капиталисты. Вот туда мы и должны путь держать. И если удирать за границу, то только через Дальний Восток, порт Находка. Я это узнал, подслушав разговор двух комиссаров. Они обсуждали создавшееся положение в России и слабые места в её границах, где купцы и офицеры ещё могут воспользоваться и сбежать, унося золото и драгоценности. А большевики бессильны что-либо сделать, поэтому так тщательно и охраняют дорогу на Восток.
Пока беседовали, выехали на окраину города, повернув к реке на Восток. Луна светила им в спину. Вдруг они заметили едущих всадников по берегу реки в сторону моста. Григорий натянул вожжи и остановил коня так, что заскрипела бричка. Пропустив всадников подальше, Григорий развернул подводу и погнал коня в западном направлении, объезжая город.
– Не думал, что Васильев окажется такой прыткий. Уже организовал поиск, смотавшись в лагерь. Это наши всадники проехали, я узнал коней.
– Если Васильев поймёт, что ты решил воспользоваться несчастным случаем на мосту, то нас попытаются перехватить по дороге в Зубовку, поэтому нам надо объехать город и повернуть на Юг, оказавшись за лагерем. Вот там нас точно искать не будут, – утвердительно заявила Агнесса, изменив свой первоначальный план. – А от идеи подбросить часть брички придётся отказаться.
– Пожалуй ты права, – согласился он, погоняя коня.
Объехав город, они заметили вдалеке перед самым городом костры, ярко освещающие местность.
– Это наш лагерь со ссыльными, – заметил он.
Переехав под прямым углом дорогу, по которой ссыльных привезли к городу Косью, Григорий направил коня прямо по полю к лесу, всматриваясь в темноту. Подъехав к лесу, он поехал по опушке, ища дорожку в глубь леса. А, обнаружив её, слез с брички и на ощупь, при слабом свете луны, исследовал её. Свежих следов не было. Взяв коня за уздечку, он углубился в лес, а вскоре убедился, что по этой дорожке давно никто не ездил, наткнувшись на поваленные ветром деревья, которые ему пришлось обходить, пробираясь через бурьян и кусты. Заехав в лес на полверсты, они наткнулись на овраг, в котором слабо журчала вода. Остановив коня, Григорий обошёл вокруг и подошёл к высокой сосне, а, взобравшись на самую верхушку, заметил отблески огоньков с поляны, на которой расположились ссыльные и охрана перед самым городом. «Так, наблюдательный пункт удачный. Теперь надо выбрать место стоянки, возможно, не на один день», – размышлял он, спускаясь с сосны.
– Эх, жаль, что у нас нет топора. Ведро, лопату выдали, а топор на нашу бричку не достался. Чем теперь нарубить веток для шалаша? – с огорчением заявил Григорий, подходя к Агнессе, которая с интересом разглядывала что-то под передней осью колёс телеги.
– Гриша, а ты посмотри под ящиком, с левой стороны внизу ящика имеется досточка, которая поднимается, поищи рукой под ящиком, Николай обычно там хранил топор.
Григорий принялся ощупывать ящик с боку, к нему подскочил Александр и одним движением руки приподнял боковую дощечку, служившую своеобразной задвижкой хозяйственного бардачка. Затем Александр засунул руку в щель и с усилием извлёк топор, завёрнутый в брезентовую ткань.
– Спасибо, сынок! – поблагодарил Григорий. – С таким топориком дела пойдут веселее. Распрягите коня, обоих стреножите и пусть попасутся. Сбруи с них не снимайте, а я займусь шалашом.
Агнесса распрягла своего вороного и, отвязав пятнистого, повела их на водопой к ручью и только после этого пустила пастись.
– Пусть попасутся! – крикнула она мужу, – а попозже дадим им овса, правда, его у нас мало, – сказала она, ощупывая мешок, привязанный к бричке под их купеческим сидением.
Александр принялся собирать сухие ветки и бересту, с трудом отыскивая их в темноте. Тем временем Агнесса возилась с замком на ящике, пытаясь открыть его заколкой. Это ей удалось, и она крикнула:
– Вот уж не думала, что заколкой удастся открыть замок на ящике! Какая я молодец!
Часа через полтора они сидели в шалаше, разведя небольшой костёрчик прямо в шалаше, опасаясь, чтобы их огонёк никто не заметил, хотя кругом был только лес, да шумел ветерок, гуляя по верхушкам деревьев. Агнесса, расстелив салфетку, раскладывала продукты. Открыв бутылку «Кагор», Григорий поставил её на «стол», заметив:
– У нас приличный свадебный стол получился.
Агнесса поддакнула ему, весело улыбаясь, и принялась мастерить из бересты рюмочки. Подняв рюмочку, Григорий провозгласил:
– Вначале отметим ваше освобождение и начало новой жизни в столь сложное время. Я хочу пожелать вам, чтобы все невзгоды остались у вас позади, – и, коснувшись без звона берестовыми рюмочками, они выпили. Допив бутылку, провозгласив при этом не один приятный тост, они не особенно то притрагивались к еде после угощения у Охрименко. И они расслабились после страшного, напряженного дня. Вскоре Александр заклевал носом, и его уложили на ветки, покрывающие почти всю землю в шалаше, подстелив под него кое-какое тряпьё, а сами, взявшись за руки, отправились бродить по лесу, нежно обнимая друг друга. Свет от луны не проникал вниз, освещая только верхушки деревьев. Найдя укромное местечко, они присели, но вскоре потянулись друг к другу, и отдались любовным страстям, забыв обо всём на свете. Получив обоюдное удовлетворение, молодожёны затихли, погрузившись в дремотное состояние. Вдруг ночная птица, усевшись над их головами, издала гортанный крик, перепугав их.
За несколько часов до этих событий, проводив Зубова со ссыльными в лагерь, Охрименко принялся писать расписку Васильеву за принятое оружие. Вдруг в районе моста прогремел оружейный выстрел. Охрменко, прекратив писать, насторожился, прислушиваясь к шуму, долетавшему с улицы.
– Что-то мне не нравится этот ружейный выстрел из двух стволов, – вставая, заявил Охрименко, – пойду, узнаю, что бы это значило.
– Пойдём вместе, – предложил Васильев, тоже вставая.
На контрольном пункте люди, сидевшие на первых подводах, ничего путного сказать не моги, зато на последних, взахлёб рассказывали, что после выстрела на мосту сбесились лошади и попрыгали в воду.
– Лошади, что прямо через перилла прыгали? – спросил Охрименко у одного мужика.
– А вот как прыгали, не могу сказать, но один человек своими собственными глазами видел, что две подводы сиганули с моста прямо в реку.
Махнув рукой на мужика, Охрименко дёрнул Васильева за рукав и направился к мосту. Они подошли к повреждённому участку моста, где были сломаны перилла. Около зияющей дыры в периллах стояли охранники, рассуждая о случившемся несчастье. Один из охранников держал в руке шапку, подобранную на месте происшествия.
– Что тут случилось? – спросил Охрименко, подходя с Васильевым к ним.
– Авария, товарищ комиссар. Мы преследовали всадника, который проскочил мимо охраны на мост и хотел проскочить в город, не предъявив никаких документов. Ивченко пришлось стрельнуть вверх из ружья, чтобы охрана на другом конце моста остановила движение через мост и не дала возможности проскочить всаднику, нарушившему режим проверки контроля въезда в город. Охрана остановила движение и задержала нарушителя. Но от выстрела перепугались лошади и шарахнулись в бок, сломав заграждение моста, свалились в реку вместе с телегами и людьми.
– Что за телеги свалились с моста в воду, – спросил Васильев, которого охватило какое-то беспокойство.
– Кто их знает, но один мужик видел. Он говорил, что две подводы вместе с людьми съехали с моста прямо в реку. Больше мы ничего не знаем, правда, солдат Петров нашёл шапку, чья она, мы ответить не можем.
– Дайте мне эту шапку, – попросил Васильев, чиркая спичкой.
Рассматривая надпись на внутренней части шапки, сделанную химическим карандашом, он прочитал в слух:
– Боец Зубков Н.
Васильев побелел, хотя этого никто не заметил в темноте. Охрименко кинулся к дыре и, наклонившись с моста, попытался что-то рассмотреть в воде, но увидел только отражённую лунную дорожку. Поднявшись на ноги, Охрименко распорядился:
– Перекройте дыру досками, чтобы ещё кто ни будь не свалился, – и, дернув Васильева за рукав, побежал назад. – Надо по правому и левому берегам срочно проехать и поискать живых или мертвых людей и лошадей, – кричал он Васильеву на ходу, еле поспевающему за ним.
Через пять минут от контрольного пункта к мосту отъехало четыре всадника. Перед мостом Охрименко сказал Васильеву:
– Я со своими проеду по правому берегу, а ты скачи в свой отряд, возьми хлопцев и проверь левый берег. Кто-то должен спастись, несмотря на холодную воду, – и он с двумя бойцами погнал лошадей по проулку, а затем свернул к берегу, спускаясь с обрывистого берега прямо к реке.
Васильев поскакал в отряд за своими бойцами. А через двадцать минут они уже прочёсывали берег. Проехав верст пять Васильев заметил на другом берегу трёх всадников.
– Мы ничего не обнаружили! – кричал ему Охрименко, – будем возвращаться. Встретимся около моста!
– Мы тоже! – крикнул в ответ Васильев, разворачивая коня назад.
– Смотрите в оба, – предупредил он казака Карасёва и Овчинникова.
Ехали молча, всматриваясь в пустынный берег, объезжая подозрительные места и коряги. Подъезжая к городу, они услышали какой-то скрип, возможно телеги, но, не придав ему значения, продолжили путь к мосту. Перед самым мостом они выехали на крутой берег и, проехав мост, встретились с Охрименко. Один из бойцов держал в руке какую-то тряпку, с которой капала вода.
– Тебе ничего не говорит эта цветная тряпка, считай новая, так просто её бы не выкинули хозяева? – в шутливой форме спросил Охрименко.
– Такой тряпицы я не видел у своих ссыльных, а у бойцов и подавно. А где вы её подобрали?
– Да здесь, недалеко, полверсты будет, – ответил Охрименко, махнув рукой назад. – Поедем ко мне, обсудим.
– Я вот, что думаю! Не найдётся ли у тебя толстой длинной верёвки. Мы сделаем тройной крючок, бойцы попробуют «порыбачить» с моста. Вдруг подцепят, – предложил Васильев.
– Хорошо, что ни будь придумаем, – пообещал Охрименко, направляя коня в сторону контрольного пункта.
Примерно через час бойцы принялись с моста бросать верёвку с крючками. «Рыбачили» долго, вытащили заднее колесо телеги и мешок картошки. А в это время, выпив и хорошо закусив, Васильев и Охрименко хлестали себя вениками в баньке, пристроенной во дворе правления.
– Составим протокол о гибели твоего бойца и ссыльных, – заявил Охрименко.
– А вдруг кто-то из них окажется живой, – ответил Васильев.
– Я думаю, никто не остался в живых. Ты усадил ссыльных на пол телеги между сидениями. Они зажали ноги Григорию, а, падая в воду, вцепились в него. Так зажатые между задним сидением и ящиком с сидением на нём они все вместе и утонули. Такова их судьба, ничего не поделаешь. А ты когда думаешь отправлять ссыльных с отрядом дальше в Пермь?
– Что? Я уже тебе надоел?
– Что ты! Оставайся хоть навсегда, у меня народу не хватает.
– Я думаю, нам придётся задержаться. Мой Подгубный рассердится, узнав, что бричку с жеребцом мы потеряли. Он её решил подарить комиссару Смирнову в Печоре и, очевидно, ему уже успел похвастаться, мол, жди подарок.
– А почему Подгубный сразу с обозом её не отправил в Печору, – заинтересовавшись, спросил Охрименко.
– Я вот тоже об этом думал. А в имении купцов задавал ему такой вопрос, но Подгубный своеобразный человек, сразу прошляпит, а потом свою ошибку признать не хочет, рассуждая: «Пусть будет хуже, но по-моему».
Охрименко задумался, а затем сказал:
– Вот загадка, по идеи кони должны были выплыть, а они исчезли. Причём оба, это как-то не вяжется. Телеги могли сразу пойти на дно, накрыв людей, но кони должны были выбраться, либо выпрягшись, либо с оглоблями и передней колодой, осью и колёсами. Кстати, мы доехали до мели, где реку Косью можно в брод переехать. Я в тех местах на коне не раз с одного на другой берег перебирался, правда, ноги и штаны намочил, но перебрался. Поэтому если лошади, падая, разбились или потеряли сознания, то дальше брода их трупы не уплывут и телеги тоже, хотя около моста речка глубокая и быстрая.
Расстались они далеко за полночь. Васильев поехал в лагерь, но, доехав до места на мосту, где произошла трагедия, остановился. Его казаки швыряли с моста в реку верёвку с крючьями, надеясь что-нибудь подцепить. Посмотрев на вытащенное из реки колесо и мешок с картошкой, Васильев сказал:
– Это колесо не от брички, а картошки на бричке вообще не было, следовательно, эти находки с другой телеги.
Закончив «рыбалку», Васильевцы поехали в лагерь, захватив с собой верёвку с крючками. Ссыльные отдыхали на телегах, а два всадника охраняли их, переговариваясь между собой, чтобы не заснуть и не свалиться с лошадей. Костры ярко горели, освещая всё вокруг. Казаки, спешившись с лошадей, принялись разогревать свой ужин. Васильев залез в шалаш, развалившись на мягких ветках. Он вспомнил разговор с Охрименко. И в его сознании всплыло выражение Охрименко: «Телеги пошли ко дну, накрыв людей, а кони, либо выпрягшись, либо с оглоблями и передней осью должны были выбраться из воды». И он вдруг вспомнил, что когда они возвращались в город, обследуя берег, то на окраине города слышали какой-то подозрительный скрип, но они не придали этому значение и продолжали ехать по берегу, всматриваясь в чёрную воду реки. «А что, если действительно телеги соскочили с вертикальных осей, отделившись от поворотных колод с колёсами, а конь или кони, проплыв по реке, выбрались на берег и пасутся в поле около города, волоча за собой оглобли с передками от телег, которые и издали скрип». От этой мысли Васильев поднялся, вылез из шалаша и пошёл к казакам, сидевшим у костра и работавшими ложками в котелках.
– Карасёв и Овчинников! – обратился к ним Васильев. – Когда мы по берегу подъезжали к городу, то мне показалось, что раздался какой-то скрип в поле недалеко от нас. Вы слышали его или мне показалось?
– Да, что-то скрипнуло в поле, – подтвердили казаки.
– А что если это кони выплыли, вылезли на берег, пасутся в поле и возят за собой телеги или оглобли с передками от телег?
– Всё возможно, – подтвердил Карасёв, перестав жевать.
– Тогда не в службу, а в дружбу, проедемте ещё раз туда, где слышали скрип.
Казаки закивали головами в знак согласия. А через несколько минут три всадника поскакали к городу. Проехав через город, всадники выехали на ту же дорогу, по которой несколько часов назад ехали на бричке молодожёны и усыновлённый Александр. Выехав на окраину города, всадники повернули к реке, а подъехав к реке, остановились.
– Как раз в этом месте я слышал, будто скрипнула повозка, – шепотом сказал Овчинников, боясь кого-то спугнуть.
Карасёв подтвердил, что он тоже слышал, как что-то скрипнуло.
Васильев развернул коня и поехал, удаляясь от берега, казаки последовали за ним. Все трое внимательно всматривались в темноту, слабо освещённую луной, садившейся за горизонт. Но ни каких признаков лошадей или животных им не удалось увидеть, а след от брички тем более. Возвращаясь назад в лагерь, Васильев размышлял: «Надо рано утром проехать здесь ещё раз, возможно, от колёс остались следы. Если проехала бричка, то следы от её колёс я узнаю и через год, а за одно проверим берег, не появятся ли какие предметы от телег: доски, тряпки». Но когда утром Васильев с казаками подъехали на это место, то ни каких следов им не суждено было увидеть, так как из города в этом месте прогнали на пастбище стадо коров.
13
Чуть рассвело, когда Григорий Зубов проснулся. Рядом на его руке спала жена Агнесса, ещё вчера считавшаяся ссыльной, а рядом с ней, свернувшись калачиком, спал сын Александр Григорьевич, ещё вчера бывший ссыльный Александр Николаевич. И Григорий усмехнулся кислой улыбкой, подумав: «Вот поймают нас всех, меня точно расстреляют, а их опять отправят в ссылку, но под другими человеческими координатами». Чтобы не разбудить жену, он аккуратно извлёк руку из-под её головы и вылез из шалаша. Он потянулся, разминая косточки, и направился к высокой сосне. Вскарабкавшись на дерево, он принялся рассматривать лагерь ссыльных. Охранники ездили на лошадях. Правда, с расстояния больше версты он не мог распознать их лица. Ещё вчера это были его друзья, сослуживцы, но сегодня они стали его врагами. Со своего места на дереве он бы из карабина мог бы попасть в любого из них, но это не входило в его расчеты. Вскоре два солдата вылезли из шалаша, сели на лошадей и подъехали к телегам. Григорий понял, что идёт смена караула. Пересчитав ссыльных, новый состав караула принял пост, а старый – полез в шалаш отдыхать, пустив лошадей пастись. Григорий, сидя на дереве и наблюдая за лагерем, даже немного пожалел, что он сейчас не с ними, а по другую сторону «баррикады». Не сегодня так завтра они отправятся дальше в Пермь. У них всё ясно и понятно, а у него ничего не ясно и не понятно. И его пугала та неизвестность, которая преследует каждого дезертира, нарушившего устав военного времени.
В шалаше проснулась Агнесса. Она поняла, что муж уже давно проснулся и ушел. Ей почему-то подумалось: «А не ушёл ли он к своим, сдаваться и выдать их, заявив, что она его околдовала, вскружив голову». Она вылезла из шалаша, осмотрелась, а, обнаружив свежие следы на траве, пошла по следу, которые привели её к высокой сосне. Страх сразу исчез, она поняла, что он наблюдает за лагерем. И она вернулась к шалашу, присев на пенёк. «Надо здесь пробыть несколько дней, пока всё успокоится. А вот, что дальше? Скоро зима, подуют ветры с Таймыра, температура опустится до 30, а то и до 40 мороза. Сейчас волков можно не бояться – город близко, но зимой лучше с ними не встречаться». В душе она надеялась, что Григорий отвезёт их к тете в Косью. «Но тётя Маруся живёт рядом с домом охранников, а через окна со второго этажа её двор виден как на ладони. И тетя не обрадуется такому пополнению семейства, тем более что у неё дочь с внуком Мишей часто навещают её. А приютить ссыльных и племянника дезертира, перспектива не из приятных. Пробираться в Омск под защиту адмирала Колчака – утопия. Северный маршрут, чтобы удрать заграницу, закрыт. В свой дом вернуться нельзя. Её не примут даже свои, тем более что золото артели конфисковано, несмотря на её гарантию, данную старателям. Увидев её, старатели озвереют. Она вдруг осознала, в каком нелепом положении они оказались. И даже пожалела, что они не вместе со ссыльными, там их хоть охраняют и с голода не дадут умереть. А сейчас хоть волком вой, ничего не поможет. И настроение у неё испортилось окончательно. Она сидела на пеньке, а крупные капли слёз стекали по её щекам. «Вот так, жили как в сказке, а оказались на задворках жизни». Её мысли прервал Александр, вылезший из шалаша. Оглядевшись, он спросил:
– А где он?
– На сосне. Наблюдает, что делается в лагере и с чем кашу дают на завтрак. Слезет с сосны, расскажет.
– Мам, а как мне его теперь называть?
– Не знаю, сынок. Ничего не знаю.
Разглядывая мать, Александр вдруг сказал:
– Мам, ты не расстраивайся, мы прорвёмся.
– Хорошо, сынок, постараюсь. А сейчас иди умойся в ручье, – и она, достав из кармана тряпочку, подала её ему.
Не спеша Александр зашёл в кустики, а затем спустился в овраг к ручью. Пройдя вдоль ручья, он оказался на песчаной отмели, как на островке, окруженного густой травой, вылезшей из чёрной земли. Он присел у воды, попробовав её на вкус, почистил пальцем зубы, сполоснул лицо, вытерся тряпочкой. Он не спешил и принялся поднимать камушки со дна ручья и кидать их в пенёк, торчащий на другой стороне ручья. Подняв очередной камушек, он его не бросил, а стал рассматривать, вертя его и так, и сяк. Что-то его заинтересовало в нём. Камушек был тяжелее своих «собратьев», казался массивнее, хотя по размерам был величиной с боб. Вдруг он решил, что это самородок. Раньше он видел самородки, отец показывал. Он внимательно осмотрелся вокруг, но нечего подобного больше не обнаружил. Затем он попробовал находку на зуб, определив, что это не камень, хотя она не поддавалась сминаться под его острыми зубами. Своей находке он не обрадовался, вспомнив, что из-за таких камушков убили отца а, встав на ноги, побрёл вверх, взбираясь на крутой косогор. Подойдя к матери, сказал:
– Мам, посмотри, что я нашёл в ручье. Возможно, это самородок или что-то другое?
Агнесса взяла у сына находку. Ей хватило беглого взгляда, чтобы определить, что это самородок золота, причём крупный.
– Где ты его нашёл!? – вскрикнула она.
– Там, внизу, на песчаной лысине в ручье, – как-то испуганно ответил он.
– Пойдём, покажешь!
Александр быстрыми шагами направился вниз, ступая на свой след в траве. Агнесса спускалась следом, по-привычке стараясь наступать след в след. Спустившись вниз и подойдя к песчаному островку среди густой травы, Александр показал, где он нашёл свою находку, сказав:
– Вот здесь, прямо в ручье. Вначале я брал из ручья обычные камушки и бросал их в пенёк, – и он указал на пенёк, торчащий на противоположной стороне ручья.
Агнесса наклонилась и внимательно принялась рассматривать песок на берегу и в ручье. Горсть за горстью она растирала песок в ладонях, пытаясь обнаружить то, ради чего пришла сюда. Но не так легко обнаружить золотой песок, окислившийся временем. Вдруг что-то блеснуло в руке и исчезло. Взяв тряпочку у сына, она развернула её на песке и высыпала из руки растёртый песок. Затем тряпочку погрузила в ручей, смывая песчинки. И опять что-то блеснуло, но уже на тряпочке. Вытащив тряпочку из воды и растянув её на песке, она принялась отыскивать блестящую песчинку и нашла её. В сердце екнуло: «Сын открыл месторождение золота. Жила вышла из земли наружу, а землю размыло ручьём, что и обогатило золотоносный песок, так иногда бывает, но редко».
– Пойдём завтракать, а затем займёмся поиском золота. Здесь оно должно быть. Вопрос только в том, много ли его на этом крохотном участке?
Поднимаясь из оврага, она спросила:
– Ты пробойник отца Николая не потерял?
– Нет, вот он, – и он похлопал по оттопыренному карману, в котором лежал штамп пробы золота с клеймом золотопромышленника Зуб и ещё какие-то безделушки.
Подходя к шалашу, они встретились с Григорием.
– Что там, в лагере? – спросила она.
– Стоят, уезжать не собираются, очевидно, ищут нас в реке.
– А с чем в лагере кашу дают? – полюбопытствовал Александр.
– Что дают? – не понял отчим, но, взглянув на жену, подмигивающую ему, сообразил и ответил:
– Ах, кашу! С маслом и сахаром, – пошутил он.
– Григорий, можешь поздравить Сашу, он открыл новое месторождение золота, – и она показала мужу самородок.
Григорий недоверчиво взял камушек, рассматривая его, попробовал на зуб.
– Это, что золото?
Агнесса кивнула головой, подтверждая это.
– Вот уж, ни за что бы не подумал, – выпалил он. – Поздравляю тебя, сынуля, с важным открытием месторождения. Это удаётся не каждому. Запомни этот день на всю жизнь.
– Позавтракаем и начнём старательские работы. Тем более что высовываться нам сейчас из леса никак нельзя.
– Завтрак без чая, это не завтрак, – заявил Григорий, вытаскивая из кармана шинели бересту, приготовленную для разжигания костра. – Пока расстелешь «скатерть самобранку», я разведу огонь и подогрею чай во фляжке, оставшийся вчера.
Минут через двадцать, открыв баночку с рыбной консервой, они, не торопясь, по-очереди извлекали рыбные кусочки, накладывая их на толстые куски хлеба. Разлив чай по кружкам и обжигая губы, с шумом его втягивали в рот, запивая рыбные бутерброды.
– Григорий сними крышку с петель ящика, мы её используем в качестве желоба. А я распорю свою овчинную куртку и сделаю «золотое руно».
– У нас будет настоящее «золотое руно»? – обрадовался сын.
– Да, Саша, настоящее «золотое руно» благодаря твоей находки золотой жилы.
Через час, установив наклонно стальной желоб на кольях и направив его сброс в сторону, чтобы не засыпать пустой породой золотоносный песок, старатели принялись за дело. Зачерпнув четверть ведра песка, Агнесса рассыпала его тонким слоем на овчинную шкурку, закреплённую на желобе.
– Григорий, лей воду ровной струёй на шкурку, а ты, Саша, палочкой постукивай по середине шкурки, так чтобы желоб вибрировал, – распорядилась Агнесса, держа в руке лопаточку, выстроганную из толстого прута.
И работа закипела. Кварцевый песок легче в пять раз золотого. И он смывался в отвал обильной струёй воды. Но увидеть, что остаётся в густой шерсти овчины, не просто. Агнесса, действуя лопаточкой, сдвигала с места на место еле заметные поблескивающие крупинки, которые застревали в шерсти, проваливаясь в глубь меха. Агнессе не терпелось обнаружить крупный самородок, решив: «Раз попался один, значит, есть и другие». Больше десятка порций песка она загрузила на лоток, но долгожданный самородок упорно не хотел появляться. Шел четвёртый час их работы и, наконец, Агнесса заметила неподвижный камушек, величиной с мелкую горошину. Она извлекла его из воды, а, потерев в руке, бросила в котелок, в котором находился самородок Александра. Котелок Агнесса приготовила для золотого песка. При ударе самородка, из котелка раздался приглушённый металлический звук, знакомый Агнессе с детства.
– Второй самородок попался, – радостно объявила она.
Шёл шестой час их нелегкой работы и вдруг в лотке на овчине оказались аж сразу три бугорка, несмываемые потоком воды. Агнесса торопливо подняла их, глаза у неё заблестели.
– Вот это удача, сразу три самородка, – радостно сообщила она. – Хорошее месторождение оказалось. Однако надо и меру знать, пора отдохнуть и пообедать. Но вначале посмотрим, чем обрадует нас «золотое руно».
Несколько раз Агнесса ладонью согнала воду с овчинки. Затем на песке расстелила тряпку, аккуратно сняла с лотка овчинную шкурку и, придерживая её за одну сторону, принялась постукивать лопаточкой по ней. На тряпку посыпались крупинки сероватого цвета.
– Это золотой песок, окисленный временем и затёртый материнской породой, поэтому выглядит сероватым, – сказала она без всяких эмоций.
Григорий заворожено смотрел, как из овчинки падали крупинки, выбиваемые из шерсти. Закончив выбивать шкурку, она положила её на лоток, а с тряпки аккуратно пересыпала песчинки в котелок. Дно котелка покрылось ровным слоем сероватого песка. Сложив тряпку, Агнесса, вскинув руки вверх, воскликнула:
– Надо же рядом с городом и такое богатое золотоносное месторождение. Правда, оно, очевидно, небольшое, а жила уходит вглубь земли и достать золото оттуда нам не под силу. Открытым способом мы разработаем его за три, максимум за пять дней. Ну, а теперь необходимо приготовить обед и хорошо отдохнуть.
– А золотой песок весь вывалился из овчинки, – озабоченно спросил Григорий.
– Все песчинки никогда не вываливаются, запутавшись в шерсти. Когда «золотое руно» становится слишком тяжёлым, его сжигают, а полученную жженую массу помещают в тигель и при температуре 1063 градуса извлекают золото в виде расплавленного металла, заливая его в формы. Затем на слитке ставят клеймо и процентное содержание золота в нем. А шлак в тигле всплывает и его выбрасывают.
– Весёленькое это дело, – улыбнувшись, сказал Григорий.
– Не слишком весёленькое, иногда старатель, проработав сезон, остаётся ни с чем. Это нам случайно повезло. На самом деле это далеко непростое занятие и не безопасное, – ответила она с какой-то грустью.
– Агнесса, чем собираешься нас побаловать на обед? – ласково спросил Григорий, пытаясь отвлечь её от грустных воспоминаний.
– Гречневой кашей, заправленной салом и куриным яйцом, и чаем с сахаром. Что ещё можно предложить в столь знаменитый Сашин день?
– А я соберу сухие ветки и разожгу костёр, – заявил Александр.
– Нет, сынок, ветки соберите вместе с отцом, а костёр я организую сама. Пока я готовлю обед, вы с отцом залезьте на дерево. Ты, Саша, должен сверху запомнить место, где находится эта золотая жила. Для этого запомни в городе два приметных здания и церковь, а относительно их мысленно составишь схему в своей голове, где находится сосна, на которой будешь сидеть. В дальнейшей жизни эта золотая жила тебе может очень пригодиться. Запомни это, Саша.
– Да, правильно сказала тебе мать, – подтвердил отчим, обращаясь к сыну.
Собрав сухие ветки с таким расчётом, чтобы и на вечер хватило, они отправились к сосне. Александр лез впереди, а Григорий подстраховывал его. С вершины дерева открылся вид на окрестность и город.
– Саша, видишь лагерь, куда мы вчера под вечер приехали, рядом блестит озерцо. А в городе видишь церковь с куполом, правее её виднеется мост через реку, в которую вчера свалилась лошадь с телегой и людьми. От церкви в нашу сторону отходит улица. Улица идёт прямо на нас, как стрелка, указывающая наше местонахождение. Запомнил?
– Да, папа, запомнил. Если пойти от церкви по этой улице, то выйдешь из города прямо в нашу сторону. А примерно с версту от города сидим мы на сосне.
– Правильно, молодец сынок, – похвалил отчим.
В это время из города выехала арба, запряжённая двумя быками. Кучер махал бичом, подбадривая ленивую скотину. И наблюдатели на сосне переключись на арбу, а затем на ссыльных, сидевших на телегах, охраняемых двумя всадниками.
– Пап, а как ты увидел, что нашим дают кашу с маслом и сахаром?
– Не увидел, а просто вспомнил, что сегодня должны готовить кашу. Ну, а то, что её заправят маслом и сахаром, просто так решил, – вывернулся отчим.
Александр облизнул губы и сглотнул слюну. Григорию стало ясно, что сын очень проголодался.
– Понаблюдаем ещё за упряжкой быков и за лагерем, – предложил отчим, пытаясь разглядеть жену сверху, но только по дыму можно было определить, где она находится.
– Наверное, скучно сейчас нашим сидеть на телегах и никуда не ехать, от тоски можно свихнуться, – и Александр вздохнул.
Григорий наблюдал за арбой и размышлял: «Мы вчера пересекли дорогу под прямым углом. Следы от колёс и коней остались. Если бы их увидел Васильев, то он многое бы понял, и наша песенка была бы спета. Я должен был догадаться ещё вчера. Переехав дорогу, надо было остановиться и травой замести следы. Пусть хоть это сделает сегодня арба с быками, да ещё кто ни будь проедет». Только успел подумать Григорий, как из-за бугра, прикрывающего вид на дорогу, выехала почтовая карета, запряжённая парой лошадей. Карета неслась по дороге, оставляя шлейф пыли за собой. Григорий облегчённо вздохнул:
– От нашего следа не останется ни …, – он вовремя остановился, вспомнив, что рядом сын.
– Что, пап, не останется?
– Да, это я так, про себя вспомнил, а выскочило наружу, – и он улыбнулся.
Когда арба скрылась из виду, Григорий предложил:
– Давай спустимся вниз, а то на обед опоздаем, всё остынет.
Сын кивнул головой, и они спустились с дерева. Подходя к шалашу, Григорий обратил внимание, что кони не щиплют траву, а стоя дремлют. После тяжёлой работы обед показался им особенно вкусным. Затем они развалились на траве, не обращая внимания на комаров и мошек, поднявшихся из травы.
– Прохладно, а то бы комары не дали нам покоя, – зевая, сказал Григорий.
Отдохнув, они принялись за работу. К заходу солнца котелок пополнился золотым песком и несколькими большими и маленькими самородками. Но слой золотого песка на участке заметно убавился. Под песком в отдельных местах появилась земля. Площадь участка, с которого они черпали ведром песок, значительно уменьшилась. Образовавшиеся ямки заполнялись водой. Агнесса хмурилась. Остановив работу, она попыталась лопатой расширить площадь участка, разбрасывая землю, но это не помогло. Центр участка жилы оказался прямо под ручьём, а это обещало создать трудности зачерпывания песка ведром. Посовещавшись, они решили прекратить работу и принялись извлекать из «золотого руно» намытый золотой песок. Замерив палочкой величину слоя песка в котелке, Агнесса радостно сообщила:
– Примерно одна шестая котелка заполнена золотым песком и самородками. За день намыть столько золота, это дорогого стоит! Нам крупно повезло благодаря Сашиной находки.
Александр, подняв котелок, вскрикнул:
– Мам, а он тяжёлый! Сколько он весит?
– Если отбросить пустую породу, которая, естественно, попала в котелок, то я думаю, фунта полтора, два будет. Этого нам хватит, чтобы прожить безбедно целую зиму. Завтра мы продолжим работу, но месторождение окажется менее обогащенным, чем сегодня. На нас поработало время, смыв пустой песок с этого участка, а золото отпустилось вниз, обогатив процентное содержание золота на кубометр золотоносного песка. Сегодня, если можно так сказать, мы сняли «сливки с крынки молока».
– Мам, а что если нам за это золото купить домик, например, в Перми. Когда ты меня туда возила, то мне город понравился, не то, что наше захолустное имение в Зубова.
Григорий, слышавший этот разговор, нахмурился, а Агнесса сказала:
– У нас с тобой теперь есть законный старший человек, который для тебя отец, а для меня муж. Вот он и должен решать, что нам делать дальше. Но я настроена на остров Кипр, где нам не придётся покупать домик. У нас там целый дворец имеется и две бабушки, которые души не чают в тебе. Но если мы не сможем отсюда вырваться в ближайшее время, то можем навсегда застрять здесь, а мне этого ох как не хочется. Условия жизни там замечательные, тепло, фрукты, овощи и развлечения. Разве тебе там было плохо?
– Нет, что ты, мама, хорошо! Но это там, а мы здесь, – мудро рассудил сын.
Примерно в это же время Васильев закончил поиск брички, трупов или доказательств гибели людей и коня в реке. С лодки, привязанной к мосту, солдатам удалось подцепить на крючок телегу. С трудом им удалось вытащить телегу с деревом-топляком, за которое зацепилась она под водой. Васильеву и Охрименко стало ясно, что лошадь со сбруей и дугой соскочила с оглоблей. Но куда она делась, если умудрилась освободиться от телеги? Но самое неожиданное оказалось то, что все четыре колеса и оглобли были на месте. В телегу можно было запрягать лошадь, ничего не ремонтируя. Васильев не раз смотрел на колесо, выловленное вчера. Признать, что оно от брички, он категорически отказался.
– Ты ничего не путаешь? – прищурив глаз, спросил Охрименко. – Почему это колесо не может быть от брички?
– Колеса на бричке изящные, легкие, а это тяжёлое, грубое. Что хочешь со мной делай, но это колесо не от брички, – утвердительно заявил Васильев.
– Тогда можно предположить, что твой боец Зубов сбежал, дезертировал, прихватив с собой бабу с ребёнком, бричку, хорошего жеребца и приличное количество продуктов. Хорошо ещё, что он нам оружие оставил.
– Я не склонен считать, что Зубов сбежал. Несколько человек говорили, что в воду упало две телеги.
– Но никто из них не сказал, что одна из телег была бричка.
– Местные люди не знают, что такое бричка, – возразил Василев. – Допустим, что Зубов сбежал, но я в это не могу поверить. Со своими людьми я уже сутки торчу здесь. Рыская по берегу, мы его не поймаем. Давай составим акт, что во время стрельбы на мосту лошади испугались и, сломав перилла, две подводы свалились с моста в воду. Предположительно в одной из них находился боец Зубов Григорий Николаевич 1880 года рождения и ссыльные: Зуб Агнесса Дмитриевна 1883 года рождения и её сын, Зуб Александр Николаевич 1905 года рождения. Трупы людей, жеребца и телеги-брички не обнаружены. Объявлен розыск с публикацией в печати.
– Я с тобой согласен, – поддержал его Охрименко. – С поиском надо кончать. Давай садимся и составляем акт.
Закончив с бумагами, Охрименко сказал:
– Завтра же к вечеру в местной печати опубликуем о случившемся, а на следующий день в разделе уголовного вестника «Внимание розыск» появится объявление о розыске твоих пропавших ссыльных Зуб и бойца Зубова во всех контрольных пунктах и городах области. За сведения о них назначена премия.
Уже стемнело, когда Васильев с документами и пятью всадниками покинул охранный пункт комиссара Охрименко. В лагерь бойцы вернулись уставшие, а им ещё предстояло заступить в караул, правда, не всем сразу, но по-очереди.
Утром, когда Григорий проснулся и залез на сосну, то удивился, что ссыльных около города нет. А на их месте бегали собаки, копаясь в мусоре.
– Фу, жалко проспал и не увидел, как наши уехали, – сам себе сказал он.
Вернувшись в шалаш и подваливаясь под бок к жене, Григорий прошептал, как промяукал:
– Наши уехали все и адреса не оставили.
– Вот это новость! – и Агнесса поднялась, усевшись рядом с развалившимся мужем.
14
Продовольственный обоз, выехав из имения купцов Зуб, двигался медленно. Голодное стадо коров и бычков еле передвигало ноги. Пройдя одну пятую часть пути от деревни Зубова до города Печора, коровы стали падать и их пришлось прирезать на мясо для людей охраны. Выбрав широкую поляну для пастбища у реки Печора, обоз расположился на отдых и ночлег. Отвязав коров, бычков и сняв с телег овец и свиней, скот пустили пастись на сочную траву.
Отряд старателей, возглавляемый поручиком Колчаком, догнал обоз через два часа, проехав от имения Зуб порядка 20 вёрст. Но отряд старателей остановился в двух верстах от обоза, поджидая разведотряд, возглавляемый подпоручиком Сметанкиным. Вернувшись, Сметанкин предложил план захвата продовольственного обоза:
– Мы объехали обоз стороной по лесному массиву и оказались впереди его, – докладывал подпоручик Сметанкин поручику Колчаку. – Но нас интересовало, не уехал ли отряд на телеге с золотом в Печору раньше времени. Однако свежих следов нам не удалось обнаружить, следовательно, золото находится в обозе. По нашим наблюдениям телега с золотом и охраной находится в центре обоза. А остальные телеги расставлены так, что образуется своеобразный укреплённый оборонительный рубеж. При этом стадо коров, овец и свиней расположено вокруг телег, что не позволит молниеносно напасть на обоз. Любое нападение на них чревато потерей большого числа наших старателей. Мы разведали дальнейший путь обоза, в четырёх верстах нашли узкое место между горой с густым лесом и обрывистым берегом к реке, где лучше всего напасть на обоз. Отряд старателей укроется в лесу, а навстречу обоза выедет наш пленный комиссар Подгубный с отрядом усиленной охраны, якобы едущий из Печоры для подкрепления.
– План неплохой, – одобрил поручик Колчак, – но надо дождаться полковника с нашими остальными членами отряда. А для того чтобы «золотая телега» не уехала ночью в Печору, на их пути надо установить засаду. Причём с этой стороны тоже необходимо установить заслон, на случай если обоз повернёт в обратную сторону и попытается отступить в лес. Мы же не знаем, как поведёт себя охрана обоза, увидев своего комиссара. Вдруг они разгадают наш план, люди в обозе неглупые. Причём они могут пойти даже на то, что золото утопят в реке, лишь бы оно не досталось нам. А сейчас подпоручик Сметанкин отберите человек сорок и организуйте засаду на пути обоза, если они решат ночью отправить золото в Печору. Мы не знаем, возможно, они отправили гонца в Печору, чтобы прибыло подкрепление для сопровождения золота. До города Печора от обоза верст шестьдесят, плюс обратно. Поэтому если придёт подкрепление, то ожидать его можно не раньше завтрашнего вечера.
Не успел подпоручик Сметанкин со старателями отъехать в обход обоза через лес, как на взмыленных конях прискакал полковник с остальными членами отряда. Сидоров сразу организовал совещание членов отряда, но представителей от старателей приглашать не стал. А старатели сами организовали совет.
Закончив совещание, Сидоров направился к старателям и выступил:
– Прошу прощение, мы не пригласили ваших старших командиров на наше совещание, так было нужно. А что решили мы на совещании – я вам хочу изложить. Во-первых, как доложила наша разведка, обоз находится в трёх верстах от нас. Обоз остановился на широкой площадке. С одной стороны река, а с другой – они организовали из телег непреступный оборонительный рубеж. Нападать на них нельзя, много жертв будет с нашей стороны. Я понимаю, что вам не терпится захватить обоз, но я не могу допустить, чтобы погибли старатели, попав под обстрел солдатам и казакам, обученных военному делу. Во-вторых, мы устроим засаду в узком месте. От вас потребуется выдержка, как на охоте. Только по команде можно будет открывать огонь на поражение. При этом лошади могут перепугаться и бросится в сторону, свалившись с высокого берега в реку, погубив себя и продукты. Это не в ваших интересах. В-третьих, в этом узком месте мы попытаемся с помощью комиссара Подгубного собрать охранников на совещание. Ваша задача: окружить их и, возможно, без единого выстрела обезоружить и взять в плен. Обезоруженных охранников под вашей охраной мы заставим вернуться с обозом в вашу деревню, а дальше решим, что делать с пленными – расстрелять или помиловать. Но если их оставить в живых, то это вам может обойтись слишком дорого. Они вернуться в Печору и войдут в отряд особого назначения. Затем приедут к вам и не пощадят ни вас, ни ваших жён с детьми. Оставлять их в живых опасно. Правда, сейчас пленных у нас нет и обсуждать их судьбу мы не будем.
Помолчав, пока старатели соберутся с мыслями, полковник спросил:
– Какое будет ваше решение?
Слово взял старший командир старателей:
– Мы бы и сейчас напали на обоз, нам не терпится, как вы сказали. Но вы военные и нам ничего не остаётся, как прислушаться к вашему мнению. Мы будем выполнять ваши команды. Командуйте.
Старатели закивали головами в знак согласия.
– Тогда разбейтесь на небольшие отряды, а наши офицеры проведут вас в обход обоза так, что их охрана не обнаружит вас прежде времени. В заключении хочу сказать, если будете соблюдать дисциплину и чётко выполнять нашу команду, то меньше всего ваших жен останется без мужей и у вас будут продукты на зиму. В дальнейшем вы должны будите объединиться или разъехаться по другим деревням, пока всё успокоится в Зубовке, а отряд возмездия уйдёт.
И опять старатели закивали головами, соглашаясь с полковником, а он продолжал:
– Старатели, когда будете сидеть в засаде, то ваши лошади должны находиться за версту от вас. Иначе кони начнут ржать, почуяв лошадей обоза, и выдадут вас. Охрана обоза сообразит, что на них устроена засада и приготовится к обороне. Учтите это, ваш успех зависит от скрытности ваших действий. На дороге, по которой пойдёт обоз, не должно быть ваших следов. Ни одного.
Всю ночь готовились старатели. Надо было приготовить пищу, уяснить, какую команду выполнять, кто будет подавать её.
Полковник со своими людьми переехал вперёд обоза, где должен был захлопнуться «мешок котла», в который попадёт обоз из 67 подвод и 75 человек охраны. И эти 75 солдат и казаков могут оказать такое сопротивление, что под их пулями погибнет не одна сотня старателей, а обоз уйдёт дальше с минимальными потерями. И полковник уделял этому обстоятельству должное внимание. Многое будет зависеть от комиссара Подгубного – как он себя поведёт. Предаст ли он своих обозников? А если нет, тогда только поданная во время команда может решить ход сражения. Старателей уже не остановить, у них нет выбора. Поэтому полковник рассчитывал на внезапность. Разговаривать и уговаривать комиссара он не собирался. Главное, чтобы комиссар знал – ослушается он старателей – смерть. Выполнит их приказ – останется жив. А то, что комиссар боится смерти, полковник понял давно.
Через лес подъехал подпоручик Сметанкин и доложил:
– Обоз загрузился и приготовился к маршу. Впереди поставили двух дозорных всадников.
Полковник воспринял сообщение спокойно, он был готов к этому и был удивлён, почему обоз не трогается с места, хотя уже давно рассвело. У него был не решён только один вопрос: «Кого из офицеров посылать с комиссаром». Он и сам был не прочь пуститься в эту авантюру, но нужно было командовать, во время отдать команду.
Прошёл час, как Сметанкин доложил о готовности обоза двинуться в путь. И вот в горловину узкого места дороги въехали первые подводы. Впереди обоза на расстоянии 50 сажен ехали два всадника, не подозревая, что в 70 саженях от них залегли старатели с охотничьими ружьями. Старатели понимали, что с такого расстояния стрелять по охранникам нельзя, будет много шума и больше ничего. По команде они должны приблизиться к обозу и выскочить из леса. Стрелять же из ружья на поражение они должны с четырёх-шести саженей, как на охоте на медведя. Обоз продолжал втягиваться в горловину узкой дороги. А охранники насторожились и без всякой команды выставили карабины, готовые в любую минуту открыть стрельбу. В это время обоз напоминал вытянутого ежа, распустившего свои иглы в сторону неожиданного недруга. И взять такого ежа было не просто, а тем более неожиданно, на что рассчитывали офицеры и старатели.
Замаскировавшись на возвышенности, полковник наблюдал, когда весь обоз въедет в узкую часть дороги. Он знал, что по пятам обоза движется отряд старателей, готовый закрыть путь отступлению обоза назад. И вот хвост обоза въехал в узкое место дороги, пора навстречу обоза высылать всадников во главе с комиссаром Подгубным. С двух сторон к Подгубному прижались его «личные охранники» с перемазанными грязью лицами, чтобы обозники сразу не распознали в них чужих. Слева от комиссара, уперев наган в его спину, находился всадник подпоручик Лебедев в солдатской одежде. Ногами комиссар упирался в стремя, но его ноги были связаны тонкой бечевкой под животом коня, а руки – привязаны к сидению. Уздечка коня – разрезана пополам, а её концы держали сопровождающие по бокам старатели. И только голос комиссара имел свободу, но оттого, что он скажет, зависело, получит он в спину пулю или нет.
Полковник Сидоров махнул белым флажком, и его распоряжение побежало по цепочки от старателя к старателю в разных направлениях. Подпоручик Лебедев, получив указание от полковника «Ехать навстречу», тронул коня и отряд в тринадцать всадников из солдат и казаков с карабинами на плечах, двинулся навстречу обоза. Около двухсот старателей лежавших в засаде в 70 саженях вдоль дороги, осторожно поползли к дороге, пытаясь не задевать ветки на своём пути и не выдать себя прежде времени. Старатели чётко выполняли предписанную им инструкцию нападения на обоз, понимая, что любая их оплошность может обойтись смертью для них или близких им старателей артели.
Увидев встречных всадников, дозорные обоза остановились, вскинули карабины и приготовились стрелять.
– Кто такие!? – крикнул один из дозорных.
– Свои! Комиссар Подгубный! Заспались, не узнали меня! – каким-то хриплым голосом ответил комиссар.
– И, правда комиссар Подгубный, – прошептал второй дозорный и крикнул: – Василий Михайлович, мы вас вначале не узнали!
– Разворачивайтесь, скачите в обоз, предупредите, что это я еду, а то наши орлы ещё стрельбу по мне откроют. Приказ из Печоры пришел, обоз разворачивать назад в деревню.
Подпоручик Лебедев с силой ткнул наганом комиссара в бок и прошептал:
– Ты, что ошалел!? Почему дал им команду разворачиваться и скакать в обоз? Разве мы тебе такой наказ поручили? Зачем о каком-то приказе сболтнул? Ты на грани покойника.
– Я и приказал, чтобы они собрались все вместе, приказ обсуждать, – сморщившись от боли, прошептал довольный собой Подгубный, наблюдая, как развернулись дозорные и, всадив шпоры в коней, поскакали к обозу.
– Ты прежде времени раскрыл им наш секрет и ответишь за это! – и Лебедев подал сигнал Сидорову, махнув дважды носовым платком, что означало, что Подгубный хитрит и дал не совсем ту команду, какую от него требовали они.
Полковник видел, что происходит на дороге, но ничего не мог слышать, слишком далеко он находился, а увидев, что Лебедев дважды махнул платком, подумал: «Значит, без стрельбы не обойтись, но старатели ещё не доползли на исходный рубеж. Надо выждать и посмотреть, что предпримет охрана обоза».
Лебедев в нерешительности остановил всадников и посмотрел в сторону пригорка, на котором расположился полковник Сидоров с небольшой группой старателей. Комиссар же не знал, где располагаются старатели и полковник. Он вообще ничего не знал, его по лесу везли с завязанными глазами, сопровождающая группа всадников была молчаливая. А то, что они встретят дозорных, ему сообщили перед тем, как тронуться навстречу обоза.
Полковник помахал флажком Лебедеву, дав понять, что он его понял и просит обождать. А по дороге навстречу обозу мчались дозорные. Увидев дозорных, передние подводы остановились. Задние продолжали подъезжать и подводы сомкнулись, резко сократив длину обоза. Над подводами во весь рост поднялись охранники. У полковника промелькнула в голове мысль: «Прекрасные мишени! Охранники как суслики встали на задние ножки около своих норок. Жаль, что старатели не успели доползти до намеченного рубежа». С возвышенности полковник видел, как шевелится трава и мелькают мягкие места старателей, ползущих к дороге. А в это время дозорные остановили коней около передних подвод, рассказывая о встрече с комиссаром Подгубным с бойцами. При этом они удивлялись, не понимая, как комиссару удалось обогнать обоз и о каком-то приказе, пришедшем из Печоры, чтобы разворачивать обоз обратно. Охранники с задних подвод кричали: «Что там случилось». Дозорные поехали вдоль обоза, рассказывая о встречи с комиссаром. Стоя на подводах, охранники давно бы заметили ползущих старателей, но их внимание было приковано к дозорным, и они ничего не замечали вокруг, крича друг другу о каком-то приказе. Дозорные с разъяснениями продолжали ехать вдоль обоза, а с передних подвод охранники попрыгали с телег и собрались в кучу, обсуждая сообщение дозорных. Ситуация изменилась не в пользу наподающих. Как только раздадутся сигнальные выстрелы полковника, охранники залягут и из мишеней превратятся в стрелков. Правда, стоя на земле, они не могли увидеть подползающих старателей к дороге, а часть старателей уже доползли до дороги, залегли и притихли, ожидая команду на открытия огня.
Полковник дважды махнул флажком Лебедеву, чтобы он быстро ехал со своими к обозу. Всадники поскакали, а, проехав изгиб дороги, выскочили на прямой участок. Увидев скачущих всадников, охранники разбежались по телегам и залегли, но любопытство взяло вверх и они вскоре поднялись во весь рост над телегами. К этому моменту основная масса старателей доползла до дороги и затихла в густой траве, взяв на мушку охранников. И полковник скомандовал:
– Поочерёдно, три выстрела! Пли!
Сзади полковника прогремели три выстрела. Обозники замерли, насторожились. Но вдруг раздалась беспорядочная канонада выстрелов из охотничьих стволов. Над обозом раздались крики. Люди падали с телег, переворачивались в пыли, корчась в предсмертных агониях. Лошади шарахались в разные стороны, натыкаясь на телеги, топча раненных и убитых. И вдруг стало тихо, старатели перезаряжали ружья. Кто из старателей не успел доползти, соскочили на ноги и, пробежав, залегли у дороги, но из ружей не палили, а ждали новую команду. Полковник лихорадочно оценил обстановку, вслушиваясь в тишину, заметил, что старатели четко выполнили наказ: сколько раз можно выстрелить, а кто не успел, лежи, жди и не высовывайся. Но ждать долго нельзя, пока недобитые охранники не пришли в себя. Надо подавать команду на штурм, но полковник понимал, что сейчас под обстрелом окажутся старатели. Тем не менее, ему пришлось скомандовать:
– Поочерёдно, два выстрела! Пли!
Прогремели два выстрела. Над дорогой раздался затяжной крик: «А…а!» и старатели кинулись к обозу. Слышались одиночные выстрелы, не понятно, кто в кого стреляли. Но вскоре всё стихло. Над телегами во весь рост появились по два-три старателя, подняв ружья вверх, они торжествовали свою победу.
Всадники под командованием Лебедева остановилась, не доехав до первых телег обоза, поняв, что всё закончилось без их вмешательства. Они даже не поняли, насколько важную роль сыграли в победе, но это было мудрое решение полковника Сидорова. Комиссар Подгубный вертел головой. Он ожидал, что только сейчас должно всё начаться, уверенный, что обозники дадут сокрушительный отпор старателям, но он увидел торжествующих старателей и не мог понять, как всё это случилось. Наблюдая за обозом, полковник решил, что среди старателей есть раненные, но есть ли убитые, понять не мог. Когда началась стрельба, старатели, пасшие лошадей, погнали табун из леса к дороге.
Лебедев решил уточнить, находится ли золото в обозе и спросил:
– Комиссар, на какой подводе находится золото артели?
– Где-то посредине обоза, – ответил комиссар сквозь зубы.
– Зачем мастеровых людей в имении купцов расстрелял?
– Так получилось. Охранник артели схватился за оружие, а у меня не было выбора, – недовольно ответил комиссар.
Все охранники обоза оказались перебиты, но и у старателей не обошлось без жертв: два старателя – убиты, восемь ранено. Оказав посильную помощь раненым, и освободив для них две подводы, их отправили с обозом в деревню Зубова. Сопровождать обоз вызвались около ста человек. Остальные, а их было больше сотни, похоронили трупы бойцов из отряда комиссара Подгубного. Передав артельное золото офицерам, старатели потребовали выдать им комиссара Подгубного для свершения над ним суда. По решению совета офицеров и учитывая его недобросовестное выполнение порученного задания, комиссара Подгубного передали старателям. Старатели выдвинули комиссару Подгубному ряд обвинений и большинством голосов приговорили к повешению над братской могилой его же солдат и казаков.
По-братски распрощавшись со старателями, офицеры поехали следом за обозом, а перегнав его, через пару часов оказались в деревне Зубова, сообщив жителям, что обоз с продуктами и скотом возвращается в их деревню. На следующее утро полковник Сидоров со своими членами отряда, братом Григорием и его сыном отбыли из деревни Зубова в восточном направлении.
15
С утра до обеда работа у старателей Зубовых шла успешно. Им удалось найти несколько самородков, а «золотое руно» щедро обогатило их котелок. Но после обеда работа застопорилась. Чтобы зачерпнуть полведра промышленного песка в глубокой яме, заполненной водой, приходилось изрядно потрудиться. Лёгкое ведро, привязанное к палке, скользило по ровному уплотнённому дну, не зачерпывая песок. Привязав к лопате палку, Григорий вскапывал дно ямы, чтобы зачерпнуть три-четыре фунта пригодного для промывания песка.
– Хотя золотая жила диаметром в полтора-два саженей, но она быстро вырабатывается, а дно опускается в глубину, – заявила Агнесса. – Завтра снимем с брички оглобли и будем разрыхлять ими слежавшийся песок. Думаю, что дела у нас пойдут быстрее. А сегодня, хотя солнце ещё высоко, давайте прекратим старательские работы.
– Я тоже такого же мнения, – поддержал её Григорий. – Если бы жила залегала полого, а не вертикально вниз, как ствол колодца, то работу можно было бы продолжить.
Собрав инструмент, Григорий понёс его к бричке, а Агнесса с сыном принялись выбивать «золотое руно», наблюдая, как золотой песок ссыпается на подстилку.
– Сегодня за день мы намыли золотого песка с самородками около фунта, – с какой-то радостью сообщила она сыну.
– Мам, а ты говорила, что эта жила может мне в жизни пригодится. Как она может пригодиться, если песок достать не можем?
– Во-первых, для того, чтобы его достать с глубины надо специальное оборудование. Во-вторых, надо сделать подъёмник, напоминающий ворот для поднятия воды из колодца. В-третьих, нужен тяжёлый грейфер. Это такое устройство с ковшами, которые смыкаются друг с другом, зачерпывая даже слежавшийся песок. Всё это несложно иметь, но сейчас у нас, его нет. А таким способом, как мы работаем, сможем ещё только завтра поработать и всё.
– Хорошо, мам, когда я выросту большой, то займусь этим, – пообещал сын.
– Чтобы никто твою жилу не обнаружил, мы пустой песок рассыплем ниже жилы по ручью. Тогда никто не догадается, что рядом есть золотоносная жила, – и Агнесса улыбнулась владельцу золотоносного месторождения.
На следующее утро Григорий проснулся рано. Он вылез из шалаша, обошёл стоянку, похлопал лошадей по крупу и взобрался на сосну, оглядеть местность. В город возвращалась арба с сеном, которую тащила пара быков. На возу сидел хозяин и лениво махал кнутом, очевидно засыпая на ходу.
Город ещё спал и только редкие огоньки слабо светились в пробуждающемся дне. Григорий, внимательно разглядывая горизонт, заметил слабый отблеск огня в ложбине перед лесом. Лес же отделял отблеск огня от стоянки, на которую третьего дня остановились ссыльные. Приглядевшись к мерцающему огню, он заметил пасущихся лошадей. «Странно, город рядом, а кто-то решил пасти лошадей, не доехав до дома, – подумал он и какое-то беспокойство вселилось в его душу. Прикинув на глазок, он решил, что как раз в том месте три дня назад они проезжали, объезжая стоянку ссыльных. Его беспокоило не то, что там пасётся скот и горит костёрчик, а то, что много лошадей. Это уже не просто городские, а скорее военные, вот это его и насторожило. Понаблюдав ещё некоторое время, он слез с дерева. О своём подозрении решил не говорить Агнессе, чтобы не беспокоить её преждевременно.
После завтрака, действуя металлической частью оглобли, Григорию удалось расковырять дно песчаной ямы. Но уже к полудню глубина ямы увеличилась настолько, что оглобля оказалась коротка и не подъёмная для одного человека. Посовещавшись, работу решили прекратить. Собрав всё намытое золото, Агнесса взвесила котелок на руке и сказала:
– Фута три, а то и больше золота мы намыли за эти дни. Теперь надо раскидать кучу песка по ручью, иначе она может привлечь внимание человека, оказавшего здесь случайно.
Закончив работу, они пополдничали, а затем Агнесса высыпала золото на тряпку и принялась выбирать самородки, деля их на три части, раскладывая в мешочки, приготовленные ей заранее. Затем она принялась засыпать ложечкой золотой песок в каждый мешочек по-очереди.
– Я разложила всё наше золото в три мешочка, примерно поровну. По обычаю старателей, намытое золото сразу делится между ними независимо от родства. Мы не будем нарушать традицию и поступим также, а выбирать мешочки будем в зависимости от вклада полезного участия в работе. Так что, Григорий, выбирай свой мешочек с золотом.
Григорий засмущался, как красная девица, отнекиваясь:
– Да мне всё равно. Зачем делить? Агнесса, ты знаешь толк в золоте, будь хозяйкой, храни и распоряжайся им.
– Нет, Григорий, ситуация у нас сложная, всякое может случиться с каждым из нас, поэтому метод дележа золота между старателями оправдан и сложился временем. И один человек может потерять всё, а так надёжнее.
– Раз ты настаиваешь, то пусть вначале выберет Александр, как первооткрыватель золотоносной жилы. Он у нас имеет на это полное право.
– Хорошо, выбирай Сашок! – улыбаясь, предложила она.
– Я выбираю тот мешочек, который смотрит на меня, – и он ткнул пальчиком в мешочек, который оказался ближе к нему.
Разделив золото, они развалились на траве, наблюдая, как плывут в небе тучи, рисуя невиданных животных и пейзажи. Где-то далеко заржала лошадь, их кони тут же отозвались. Григорий соскочил и кинулся к коням, чтобы не дать им продолжать ржать.
Отряд полковника Сидорова быстрым маршем удалялся в восточном направлении от деревни Зубова. Отряд двигался по знакомой дороге. По этой дороге они приехали сюда. Переправившись вброд через реку Зубовка, они направились севернее города Косью, где собирались перейти вброд реку Косью, а затем южнее города Кожым направиться к городу Овгорт. Они не собирались заезжать в город Явгорт, где в залог за продукты оставили пулемёт «Максим» с заклиненным затвором.
Подъехав к броду через реку Косью, отряд Сидорова чуть было не столкнулся с людьми в солдатских и гражданских одеждах, исследовавших мелкое дно реки. Глубокой осенью, когда снег на горе «Народная», имеющей высоту 1895 метров над уровнем моря, прекращает таять, река мелеет, появляются места для перехода вброд. Люди Охрименко не охраняли брод, они настойчиво искали доказательства гибели солдата Зубова, ссыльных купцов Зуб, двух коней, брички и трех крестьянок, ехавших на телеге, которую извлекли казаки Васильева из реки.
По прошествии двух дней после публикации в печати о трагедии на мосту, выяснилось, что погибли три крестьянки, возвращавшиеся с поля с картошкой на телеге, в которую был впряжён пятнистый конь. Охрименко ломал голову, куда делись кони и бричка. Он допускал, что все шесть человек утонули, их могло затянуть в яму, но бричка не могла, она вся, в основном, деревянная. Кони, если погибли, то должны уже всплыть, раздувшись как барабаны. Люди Охрименко нашли ещё два мешка картошки и кое-какие вещи, принадлежащие крестьянкам, но от брички – никаких следов. Охрименко сам наведывался в церковь, но от перепуганного дьякона и попа ничего не прояснил, ни каких записей в журнале, интересующих его, не удалось обнаружить. Затем охранники доложили ему, что они видели, как Зубов разговаривал с женщиной, живущей по соседству, а она передала ему крынку с молоком. Охрименко посетил женщину, которая оказалась тётей солдата Зубова. Он узнал адрес матери Зубова и был на квартире сестры Нины. Но кроме шапки с пометкой солдата Зубова обнаружить ничего не удалось, а это слабое доказательство.
Когда подпоручик Сметанкин в солдатской одежде, ехавший дозорным впереди отряда, заметил на реке людей, он повернул назад и предупредил своих, что на реке люди с шестами. Они что-то ищут в реке. Отряд Сидорова повернул назад, и фактически поехал по следу брички. Остановился отряд в западной части от города. Здесь в ложбине они устроились на ночлег. Их не было видно с поля, но с высокой сосны их заметил Григорий Зубов. Утром полковнику нужно было разведать обстановку в городе. Он устроил совещание, кого послать. На совещании высказались многие. «Сын отряда» Илья заявил, что он переоденется, как беспризорник, и отправится в город на разведку. Полковник внимательно посмотрел на брата Григория Морозова, а тот, поняв смысл взгляда, ответил:
– Степан, а Илья прав, лучшего разведчика нам не найти. Любой из нас окажется под подозрением. А наши справки личности после города Овгорт и Явгорт никуда не годятся и первый же патруль арестует нас.
Подумав, полковник согласился с предложением Ильи и дал ему три серебряных гривенника, попросив купить газет, а себе побольше сладостей. Отец пошел провожать сына. В лесу перед городом Григорий с ведром для грибов остался ожидать сына в условленном месте. Илья бойко шагал по городу, перешёл через мост, убедившись в хорошей охране моста. Затем он зашёл на базар, потолкался среди горожан, послушав, о чём они говорят. Узнал о трагедии на мосту, разыгравшейся три дня назад. Кто погиб. Прочитал по слогам объявление о розыске пропавших конвоира солдата Зубова и ссыльных купцов Зуб, тела которых не найдены. Купив газет, конфет, печенье и сладких булочек, Илья пришёл к отцу, а с ним в отряд.
Сообщение Ильи дало ответ на ряд вопросов, волновавших членов отряда. Газеты читали вслух. Сообщение о разыгравшейся трагедии на мосту и комментарии к ним зачитали дважды. Вдруг пожилой Соколов, бывший уездный полицейский, заявил:
– Сегодня утром я гулял и наткнулся на след от телеги. Телегу вёз крупный конь, у него шаг большой, а за телегой бежал второй, но шаг у него мелкий, возможно лошадь или жеребец мелкой породы. Телега легкая, элегантная. Это я сделал вывод по следу от шин колёс, которые оставили след на глиняных местах дороги.
Сидоров и офицеры с удивлением посмотрели на Соколова. А он, уловив их любопытство, добавил:
– Ну, как же господа, я же сыщик высшей квалификации, что вам неведомо, для меня открытая книга, – похвалил себя он.
– Да, Соколов, вы меня удивили, – с достоинством отметил Сидоров, продолжая. – Очевидно, в северном направлении от города солдаты ещё долго будут дежурить, тем более что объявлено вознаграждение. Ехать через брод, где замечены солдаты, даже глубокой ночью опасно, можно напороться на засаду. Нам надо попытать счастье в поисках брода выше по реке. Да и оставаться нам на этом месте на вторую ночь опасно. Нас могли увидеть местные и сообщить куда следует, надеясь на вознаграждение. И место здесь не такое удачное, как нам показалось в темноте. Возможно, тому, кто управлял телегой, которая здесь проезжала до нас, тоже помешали солдаты переправиться вброд на ту сторону. Возможно, он поехал искать брод в верховье реки. Считаю, что нам лучше уехать отсюда. Через час снимаемся с этого места. Всем быть готовым, несмотря на светлое время и на то, что нас могут увидеть местные жители.
После совещания Сидоров предложил Соколову:
– Давай ещё разок пройдёмся по следу телеги.
И они отправились по одной из тропинок, которая вывела их на дорогу, заросшую густой травой.
– Вот видишь след? – и Соколов указал на видневшие полоски на дороге. – По ширине телега ужи обычной, можно предположить, что она легкая, возможно, бричка.
Не торопясь, они прошли с полуверсту и подошли к дороге. Заметный след от телеги пересёк дорогу и виднелся через поле. След обрывался в ста саженях около леса.
– Ехали ночью, не разбирая дороги, спешили, – рассуждал Соколов. – Ехать по дороге, очевидно, опасались встретить кого-то, хотя не далеко от их следа проходит дорога, а они ехали по полю. Разве местные поедут по полю, если рядом дорога? Значит, ехали не местные.
– Я думаю, что нам надо поехать по их следу. Посмотрим, куда он выведет,. – в задумчивости сказал Сидоров. – А чтобы нам через этот открытый участок проехать не заметно, то поедем по ложбине, а перед лесом свернём к опушке леса. Туда же уехала телега. С одной стороны, в газете пишут, что купцы Зуб с охранником утонули, а с другой – на них объявлен розыск, следовательно, доказательств гибели ссыльных не обнаружено.
Не сговариваясь, они направились обратно. Через час Сидоров со Скворцовым ехали впереди, а за ними телега Морозовых и остальные всадники. Выехав на опушку леса, они остановились. Полковник непроизвольно оглянулся, пытаясь убедиться, что их никто не видел. В это время одна из лошадей заржала, почуяв в лесу сородичей. Тут же из леса донеслось слабое ответное ржание.
– Мне кажется, что тот, кто проехал здесь раньше нас, находится ещё в лесу, – заявил Соколов. – Если мы поедем по их следу, то должны соблюдать осторожность. Они могут быть вооружены, а нас могут принять не за тех, кого мы представляем. Кстати, из этого леса должна быть видна окрестность города, как на ладони. Возможно, нас заметили, когда мы ехали через поле.
Проехав дальше по следу, они остановились у заросшей дорожки, ведущей в глубь леса.
– Здесь один человек спрыгнул с телеги и повёл лошадь за уздечку, – рассматривая следы, доложил Соколов.
– Какое ваше мнение, господа офицеры? – спросил полковник Сидоров.
– Если на этой телеге действительно проехала купец первой гильдии Агнесса Зуб с сыном из древнейшего знатного рода, то наш долг офицеров обязывает подать ей руку помощи, – заявил поручик Колчак. – Другое дело, что мы можем наскочить на сюрприз с оплеухой. Если охранник сбежал от большевиков, то, естественно, с оружием, а с перепуга может подстрелить кого-либо из нас.
– В разведку пойду я, – заявил «Сын отряда» Илья. – Возьму ведро для грибов, пойду по следу и буду горланить песню. В меня стрелять не будут.
– Идея не плохая, – поддержал отец сына. – Только пой громче.
– Я знаю купцов Зуб и их телегу. Если это не они, то пройду мимо, собирая грибы. При этом буду кричать: «Ау!», а мне отвечайте: «Илья, мы здесь! Иди к нам». Если это они, то я закричу: «Тут наши, идите сюда!»
– Пожалуй, Илья, твоё предложение оригинальное, – улыбаясь, заметил Сидоров. – Не каждый взрослый додумался бы до этого.
И по следу, гремя ведром и звонко распевая, отправился Илья, а следом, отстав, шли отец и его дядя, гремя вёдрами.
Агнесса, увидев, что Григорий завязывает мешками для овса морды коней, чтобы они не ржали, почувствовала тревогу. Но, что предпринять? Если убегать, то бричку с документами и ценностями не оставишь. Она не раз размышляла над тем, не пора ли извлечь пеналы из тайника телеги, но каждый раз откладывала, решив, что в нём надёжнее. Сейчас же она пожалела, что не взяла их заранее, а на телеге по лесу далеко не уедешь. Она встала, прислушиваясь, но кроме ветра, шумевшего по верхушкам деревьев, ничего не услышала. Торопливо подошёл Григорий и, взяв карабин с патронами, сказал:
– Мы с сыном залезем на сосну, посмотрим вокруг, а ты зайди в кустарник, спрячься. Что-то мне не нравится перекличка между лошадьми. Кто-то проехал по опушке леса, оттуда донеслось ржание лошади, а наши «женихи» ответили. Я хорошо завязал им морды, теперь не смогут «петь».
Агнесса заглянула в шалаш на разбросанные вещи, не обнаружив ничего ценного, пошла к кустам, провожая взглядом сына и мужа. Мужики залезли на верхушку дерева, перед ними открылась панорама окрестности города. В первый момент Григорий не обнаружил ничего подозрительного. На окраине города виднелись одинокие фигуры людей и собак. Затем он переключился на то место, где видел в ложбине лошадей и небольшой костёр. И вдруг он разглядел еле заметный след от телеги на траве. След пересёк дорогу и проходил по ложбине с этой стороны от дороги. Но это был след не от их брички. Их след проходил прямо по полю, он выделялся, хотя прошло три дня, трава не поднялась полностью. Из-за деревьев Григорий не мог проследить, куда уходит новый след. «Кто бы то ни был, но это не наши солдаты новой власти, – подумал он. – Если бы они были нашими, то ехали бы по прямой, а эти ехали по самому низкому месту ложбины, опасаясь, чтобы их не видели. Возможно, проехали офицеры и кулаки, рыская по лесам в поисках хлеба». Вдруг до его слуха долетел далёкий звук песни. Прислушавшись, он уловил, что кто-то поёт звонким детским голосом. Через некоторое время к песне присоединился звук от ведра, как будто по нему били палкой.
– Кто-то идёт в нашем направлении, поёт и стучит как по барабану, – тихо прошептал сын, как бы боясь, что кто-то посторонний услышит его.
– Слышу, – ответил отчим, – идёт по нашему следу, который остался от брички три дня назад.
Агнесса тоже услышала, ей даже показалось, что кто-то бежит, поёт и бьёт по ведру, привлекая внимание. Вскоре к бричке выскочил паренёк лет четырнадцати, лицо которого ей показалось знакомым. Мальчик запел на казахскую манеру, но русскими словами: «Мне знакома Николая телега, я видел её в Зубовском лесу, когда покупал продукты у него», повторяя одни и те же слова.
Вот теперь Агнесса узнала его окончательно, в груди у неё всколыхнулась надежда и радость: «Это наши старатели разыскивают нас вместе с офицерами». В первый момент ей показалось, что всё вернулось к прежнему порядку, что старатели приехали домой и навели там порядок. И что она нужна им, без неё они не могут обойтись. И она вышла из кустов.
– Мальчик, а ты, чей будешь?
– Вы, Агнесса Зуб, уже однажды задавали мне такой вопрос. Я племянник полковника Сидорова, фамилия моя Морозов, а имя Илья. Я здесь с отцом Григорием.
– Вы приехали со старателями? – с какой-то надеждой спросила она.
– Нет старателям сейчас не до разъездов, у них много своих проблем. А где ваш сын? Вы познакомите меня с ним?
Агнесса не ответила, а предчувствие чего-то хорошего прошло, встреча с Ильей ей показалась случайностью, но самое худшее, что старатели не ищут её и в ней не нуждаются. Теперь у нас с ними разные дороги и судьбы.
– Илья, а как вы с отцом оказались в этом лесу?
– Я лучше позову их сюда. С дядей разберётесь лучше, но я думаю, что нам с вами по одной дороге долго придётся грязь месить.
– Ау! Идите сюда, здесь наши! – неожиданно закричал он.
А на дереве Саша сказал:
– Я знаю этого мальчика, он из отряда, который против новых порядков и власти.
– А как этот отряд относится к вам?
– Однажды, они обратились к моему отцу. Им какие-то продукты понадобились в лесу, а мальчик был их посыльным что ли.
– Что нам сейчас делать? – с какой-то грустью спросил отчим.
– Будем ждать, мама скажет, она знает мальчика и разговаривает с ним.
Вскоре, стуча вёдрами, подошли двое в гражданских одеждах. Агнесса узнала Сидорова и шагнула ему навстречу.
– Ну, здравствуй утопленница, – смеясь, пошёл ей навстречу Сидоров.
Вместо рукопожатия он обнял её, как хорошую знакомую.
– Как вы узнали, что я на дне реки?
– Да вот, из газеты, с одной стороны, а с другой, ты в розыске с сыном и каким-то Зубовым.
– Что, правда?! – не поверила она.
– Позже дам почитать, интересная ситуация получается. А сейчас надо решать, что нам и вам делать. Из газеты следует, что Зубов чуть ли не местный житель.
– Зубов хороший человек. Он учитель, но его, считай, насильно призвали в солдаты, вот он и восстал.
– Допустим, что он ориентировался в своих расчётах не только на разгон Временного, но, очевидно, и на другое, – намёком сказал Сидоров.
– И другое тоже, – подтвердила она. – Но вся идея побега возникла спонтанно, случай помог, но он и автор, и исполнитель, а я оказалась как пассивный наблюдатель.
– Кстати, где твой сын и солдат Зубов?
– Вы обещаете, что не сделаете ему плохо? Он не заслужил плохое.
– Посмотрим, – неопределённо ответил полковник.
– Тогда наши дороги на этом расходятся. Я за добро не могу платить злом.
– Да, ты, постой, не гоношись! Как скажешь, так и будет, – с каким-то сожалением ответил полковник.
– Значит, и у вас не всё гладко идёт, – сделала она вывод. – В город за газетами, поди, Илью посылали?
– А ты не глупа, сходу сечешь, где наше, а где ваше.
– Да, что тут сечь! Просто комиссар Охрименко организовал хорошую охрану моста и города. Через мост и муха не пролетит, не подпалив крылышки.
– Мы тоже не промахи, – с какой-то гордостью ответил полковник.
– Не знаю, не знаю, – ответила она, сощурив глазки.
– Твоего комиссара Подгубного раскрутили так, что мало ему не показалось. Весь обоз вернули в деревню, правда, старатели крепко помогли.
– А золото?
– Золото у нас, как планировали. Старателям достались обозные продукты, скот и кони, делить остались по твоим купонам. Их все солдаты погибли по вине Подгубного, а его самого старатели повесили над братской могилой солдат и казаков. У нас два старателя погибли, восемь ранено. В моём отряде потерь нет.
– Ну, тогда другое дело! С таким воеводой можно дружить.
– Раз собираешься дружить, следовательно, можно за отрядом посылать.
И он, обратившись к брату, сказал:
– Григорий, сходи, приведи наших, будем коллективно решать, что дальше предпринимать.
– Хорошо брат, сына оставляю с тобой, – и Морозов скрылся в лесу.
Агнесса крикнула:
– Григорий и Саша, слезайте, идите сюда!
Через час место стоянки Зубовых наполнилось шумом. Сидоров назначил дежурных, включив обоих Григориев.
Шуруя палочкой в костре, Зубов доказывал:
– Выше по течению реки бродов нет. Переходить реку можно глубокой осенью, причём ранним утром вода резко спадает. Мне об этом рыбаки сказывали, но я не знаю, в каком месте находится брод.
– Мы знаем, где брод, но там оказались солдаты, – заметил помещик Филипп Чалкин. – Они с шестами на лошадях бродят по реке, что-то ищут.
– У комиссара Охрименко мало людей, – ответил Зубов, – а ищут они, очевидно, нас, утопленников. Закрыть дело нашей гибели не могут без веских доказательств. Такая инструкция у комиссаров имеется.
– Что вы, как местный житель предлагаете, – спросил помещик Скворцов, обратившись к Зубову.
– Какой я местный? У меня тётя живёт рядом с комиссариатом Охрименко. Я был у неё в гостях, когда она дочь замуж отдавала, но это было несколько лет назад. А три дня назад, когда мы сбежали, то чуть было не напоролись на наших ребят из охраны Васильева. Они по берегу рыскали, нас да коней искали. Два дня назад васильевцы уехали в Пермь ссыльных сопровождать. Обычно утром все объекты охраняются плохо, по себе знаю, а служаки Охрименко не исключение, – зачем-то сказал Зубов.
Григорий Зубов замолчал, уставившись на закипающую воду.
– У кого ещё какое мнение имеется? – насупившись, спросил полковник.
– Я думаю, – решила высказаться Агнесса, – сегодня под утро и надо переходить речку вброд. Прошло трое суток после аварии на мосту. Все успокоились, очевидно, поверив в нашу гибель. Охрименко не пошлёт своих солдат дежурить у брода, у него на мосту не хватает людей. Я слышала, как он жаловался Васильеву, что у него мало людей и патронов.
– Кстати, когда мы сюда ехали, то брод утром переезжали, – отметил кулак Чижов. – Вечером вода так и бурлила, я беспокоился, как реку будем переезжать, а утором спокойно проехали, я даже удивился.
Слова Чижова подтвердило несколько человек, закивав головами.
– Значит, утром в путь, раз знатная дама советует, – подытожил полковник Сидоров.
16
Утром, когда хозяйки собрались выгонять коров в поле, отряд Сидорова подъехал к реке Косью ниже по течению в трёх-четырёх верстах от города. Около брода стояло несколько подвод, дожидаясь полного рассвета. Всадники расположились в кустах. Агнесса усадила сына на коня к отцу, а сама пристроилась к крайней подводе, явно из местных крестьян. Морозов старший на телеге за ней. На том берегу тоже стояло несколько подвод и всадников. Крестьяне перекрикивались через реку, решая, чья колонна поедет первый. Наконец, с того берега двинулись первыми. Все внимательно смотрели и запоминали маршрут по воде, помня поговорку: «Не зная броду, не лезь в воду». Пропустив колонну с того берега, в реку поехали с этого. Агнесса пересела на спину коня, уперев ноги в оглобли. Телега в буквальном смысле плыла по воде, разворачивая коня. А Агнесса вертела головой, наблюдая, как переправляются муж с сыном. Морозов не сообразил сесть верхом на коня и на берег выехал по пояс в мокрых штанах, весело смеясь. Подводы крестьян тут же разъехались в разные стороны. Сидоров со своими всадниками держался обособлено и сразу устремился в ближайшие кусты. Агнесса, проводив взглядом весело смеющихся своих мужиков, погнала коня за отрядом. Морозов еле поспевал за ней, погоняя кнутом коня.
Как не старались всадники осторожно проехать брод, получилось не у всех удачно. Дно реки оказалось не только каменистое, но и с глубокими ямами. Отдельные всадники, попав в яму на коне, изрядно искупались: некоторые по пояс, а кое-кто умудрился с головой окунуться в холодную воду. Но все весело смеялись, выжимая одежду и сливая воду из обуви. Агнессе повезло, она не намочила даже обувь, но эта заслуга скорее была коня, привыкшего форсировать ручьи и реки Северного Урала. Сняв с сына и мужа штаны, Агнесса принялась их выжимать, заворачивая в сухие тряпки, не намокшие в железном ящике. Кроме овса, все продукты, лежавшие в ящике, были сухие. А у Морозовых – изрядно вымокли, особенно мука, соль и сахар. Окунувшись в холодную воду, кони вздрагивали. Ежась под порывами холодного ветра, Сидоров размышлял, что дальше двигаться в путь в таком состоянии нельзя, многие в отряде могут заболеть. Надо согреть людей, развести костры, но рядом город, возможно, на переправу прибудут люди Охрименко, а тогда развяжется бой, совершенно ненужный им.
Дав людям по чарочке медовухи и возможность привести себя в относительный порядок, отряд двинулся в путь по маршруту к городу Овгорт, расположенный в 280 верстах от переправы или в трёх-четырёх днях похода, учитывая гористую местность Северного Урала. Привязав коня к бричке, Григорий с сыном перебрались в бричку, организовав тёпленькое гнёздышко. Всадники, вздрагивая под порывом ветра, с завистью поглядывали на солдата Зубова и Морозовых, возглавлявших колонну отряда. Телега Морозовых была загружена продуктами и тряпьём отряда. Отъехав от городов Косью и Кожым на 15-16 вёрст, отряд остановился в густом лесу приготовить пищу и просушить одежду. Больше трёх часов ушло на просушку одежды и продуктов, намокших на телеге Морозова. За это время Александр с Ильей успели дважды повздорить и помериться. Перед отъездом Агнесса предложила часть продуктов переложить с телеги Морозова в ящик брички, Илью пересадить на бричку, а его коня впрячь в пару с конём отца, чтобы телега не отставал от брички. Выслушав Агнессу, Сидоров предложил:
– Кроме этого, пусть Морозов едет первым и задаёт скоростной режим отряду, дозорными впереди поедут помещик Скворцов и подпоручик Сметанкин.
Проехав больше десяти часов отряд остановился на ночлег на восточном склоне Уральских гор в ста семидесяти верстах от города Овгорт. Вечером у костра офицеры обсуждали вопрос о том, смогут ли они переправиться на другой берег реки Обь паромом, курсирующим ниже города Кушеват, где все рукава реки Обь соединяются в одно широкое русло.
– Паром находится в руках комиссаров, – рассуждал Соколов, – и там нам делать нечего. Уверен на все сто процентов, что у них достаточное количество охраны, возможно, имеется пулемёт. А таких, как мы голубчиков, желающих переправиться на другой берег, там, в округе не один десяток бродит. Пока Обь не встанет, нам на тот берег не перебраться.
С доводами полицейского Соколова трудно было не согласится и у многих испортилось настроение. Однако бывший офицер Филипп Береговой не согласился с ним, сказав:
– Может, парома уже и нет совсем. А если ждать пока встанет Обь, то и перебираться на тот берег незачем, там Сибирь, мы в ней замёрзнем. Мы должны до холодов пройти Западносибирскую равнину. По левому берегу реки Обь это сделать практически невозможно, у них кругом засады. На правом берегу новая власть ещё не закрепилась, поэтому только там можно форсированным маршем двигаться в Юго-восточном направлении и прийти к адмиралу Колчаку с тыла, а не с фланга.
– Я вот что думаю, – привлёк общее внимание полковник Сидоров, – только на берегу реки будет ясно, что нам делать дальше. Если с паромом не получится, то придётся самим делать небольшие плоты и переправляться на другой берег.
Кругом зашумели, а Александр поднял руку, как в классе.
– Дадим слово молодому купцу Зуб, который хочет что-то дельное сказать, – с поддёвкой сказал помещик Иван Кваша, сидевший дальше всех от костра.
– Дадим! – послышались возгласы вокруг, не надеясь услышать от пацана серьёзных высказываний, а так ради забавы.
– Я хочу сказать, – заикаясь от смущения начал Александр, – когда мы ездили по тайге, то там было много рек и озёр. Отец со своими помощниками делали плотики, связывая по три-четыре бревна, а в них впрягали лошадей. К каждому коню с двух сторон привязывали плоты из брёвен, которые поддерживали их на плаву, а мы садились на коней и ставили ноги на брёвна. Получалась плавучая подвода. Наши кони хорошо плавали и перевозили нас на другой берег или другую сторону озера.
Александр замолчал, разглядывая серьёзные лица людей, а мать добавила:
– Если на берегу попадётся деревянный дом, его можно разобрать на брёвна, а сухой лес был бы кстати. К телегам мы тоже привязывали плоты, они становились плавучими, несмотря на большую загрузку вещами. Наш конь привык к таким плаваниям, поэтому его можно пустить вожаком, а остальные – поплывут за ним.
Рассказ Александра и Агнессы взбодрил людей. Они бойко принялись обсуждать, высказывая мнение, что в принципе они тоже могут воспользоваться таким техническим решением. А некоторые из них принялись рисовать и подсчитывать что-то прямо на земле.
Идея снабдить лошадей плотами и использовать их в качестве двигателей всецело захватила Сидорова.
Агнесса с Морозовым занимались кулинарным делом, стараясь израсходовать подмоченные муку и сахар, делая лепёшки впрок.
С первыми лучами солнца отряд полковника Сидорова направился в Юго-восточном направлении и через несколько часов достиг речушки Хулга, где остановился на обед и дал отдых лошадям. Спустившись вниз по речушке, Чалкин и Чижов наткнулись на диких свиней и подстрелили двух крупных поросят. Когда отряд отправился в путь, Чалкин, пристроившись на телеге Морозова, разделал туши поросят прямо на ходу, израсходовав значительный запас подмоченной соли.
Солнце садилось, когда отряд, оставив слева в четырех верстах город Овгорт, пересёк дорогу, на которой не так давно встретились братья Степан и Григорий с Ильей. По этой же дороге возвращались комиссар и солдаты, участвовавшие в разгроме отряда Сидорова около города Берёзово. Не доехав 30-35 вёрст до реки Обь, отряд расположился на ночлег, расставив усиленные дежурные посты.
На следующий день в полдень отряд скрыто подъехал к берегу реки Обь. Противоположный берег из-за ширины реки не был виден. Разведчик подпоручик Сметанкин доложил, что паром не работает и, вообще, его нет, а пристань сожжена. На реке много рыбаков, которые ловят, в основном, сетями. Как сказывали рыбаки, военных здесь нет.
Выслушав сообщение Сметанкина, полковник сам решился пройтись по берегу и поговорить с местными жителями. Переодевшись под крестьянина, он с Ильей и Александром отправился в разведку. Поговорив с несколькими рыбаками, Сидоров узнал, как ловится рыба, и что выше сожженной пристани в 5-6 верстах есть остров, растянувшийся на 16 вёрст. А на восточной его стороне – другой остров, расположенный поперёк реки Обь, и тоже длинной порядка 20 вёрст, а река Обь, как дуга, огибает этот остров. И что на эти острова можно пройти пешком вброд, только не забыть снять обувь и штаны, а то намокнут. На втором острове имеются рыбацкие деревянные постройки, правда, их не много, но пять-шесть наберётся. А ширина реки Обь, напротив острова вёрст семь-десять будет. И всё это Сидоров узнал от разных рыбаков, пока Илья и Александр соревновались, кидая камни в реку, кто дальше.
К вечеру, не привлекая внимание местных жителей, скрытно по одной телеге, а затем по всаднику, весь отряд Сидорова перебазировался на первый остров, а потом на второй, приблизившись к рыбацким постройкам, которые оказались пустыми, полуразрушенными. Очевидно, рыбаки в них укрывались во время ненастной погоды, а при хорошей погоде, они предпочитали делать себе шалаши.
Сидоров с офицерами, осмотрев постройки, остались недовольны, толстых брёвен было мало. Да и на всём острове толстых деревьев росло немного. Не было их и в лесу, в котором они остановились вначале ниже по течению реки от сожжённой пристани.
– Это не Урал и толстые деревья здесь давно вырублены, – сказал Колчак, поставив ногу на жердь, сломавшуюся пополам и вывалившуюся из стены постройки.
– Надо проехать по берегу в разные стороны и посмотреть, не найдётся ли, что ни будь подходящее для наших плотов, – обратился полковник к Колчаку, – а мы попробуем из имеющихся материалов сделать экспериментальный образец для коня и брички купцов Зуб. Пусть парень консультирует, а мы будем делать по его подсказке. Во время прогулки по берегу, я беседовал с ним и задал вопрос, как он представляет себе изготовление плотов. Он довольно толково мне всё объяснил. Попробуем на деле.
Люди отряда разобрали рыбацкие постройки, вытаскивая из брёвен скобы и гвозди, удерживающие крыши от ветра во время бурь. Весь лес и старые сети, забытые или выброшенные кем-то, они перенесли на берег к песчаной отмели в тихий уголок залива.
– Ну, изобретатель, командуй, что нам делать, – обратился Сидоров к Александру.
– Положите два длинных бревна рядом, а третье сверху между ними и забейте в них скобы, чтобы они не разъезжались, – скомандовал Александр, указывая на самые толстые и длинные брёвна.
Люди, решившие участвовать в строительстве плотов, принесли брёвна и принялись забивать скобы, орудуя, кто топором, кто увесистым камнем. Александр измерил веревочкой ширину брички и расстояние между оглоблями по ширине дуги под хомутом, надетом на шею коня.
– Переверните эти три бревна так, чтобы нижние брёвна оказались вверху, – скомандовал он, вспоминая, как это делал его родной отец.
Брёвна перевернули, от них Александр отмерил на земле расстояния брички и оглоблей и провёл палкой линию по земле. Отступив от линии на шаг, он предложил положить ещё три толстых, длинных бревна и скрепить их скобами. Затем их развернули как первые и придвинули к отмеченной линии на земле. К двум рядам верхних брёвен прибили три толстых доски-распорки, чтобы сколоченные скобами бревна не сходились друг к другу в воде. Прибивали доски-распорки с таким расчётом, чтобы одна оказалась на уровне хомута с дугой, а две другие – под бричкой, между колёс. Затем плот перевернули, прибитые доски оказались на земле, а на них брёвна. Для прочности соединений все брёвна дополнительно связали кусками старых сетей.
– Плот для брички и коня готов! – радостно объявил Александр.
– Надо испытать его на глубине! – раздались возгласы.
– Передвиньте плот в воду, – попросил Александр, снимая обувь и заворачивая штаны выше колен.
Плот перенесли в воду, а Александр убедился, что он может свободно плавать по воде. Затем он взял за уздечку коня и повёл его с бричкой в воду, заехав между брёвен, остановил коня. Пропустив под животом коня три толстые верёвки, сплетённые из кусков сетей, Александр сказал, чтобы их привязали к верхним брёвнам, слегка натянув. Затем он привязал к брёвнам небольшие тонкие верёвки и перебросил их с двух сторон между хомутом и дугой и закричал:
– Илья, иди, садись со мной на жеребца, я прокачу тебя как на пароходе!
Илью ждать не пришлось, скинув обувь и подняв штанины выше колен, он вмиг оказался на коне и по примеру Александра, поставил ноги на оглобли. Пустив коня вперёд, Александр потянул за тонкие верёвки, подтягивая плот за конём, который знал, что от него требуется, и умное животное смело пошло в воду. Погружаясь в воду, конь оказался на трёх верёвках, поддерживающих его на плаву. Бричка опустилась на доски и тоже поплыла, не замочив сидения. Конь плыл, слушаясь команду Александра. Сделав солидный кружок по глубокой воде, Александр направил коня к берегу и вернулся в исходное место. Когда брёвна коснулись дна, он остановил коня и отбросил тонкие верёвки, пропущенные между хомутом и дугой, развязал три толстые верёвки, которые были пропущены под конём. А затем, взяв за уздечку и переехав через доски, прибитые снизу к брёвнам, вывел коня с бричкой из плота на берег.
Агнесса, наблюдая за экспериментом сына, подумала: «Если заранее отвернуть гайку с вертикальной оси, на которой поворачивается передняя ось с оглоблями, то можно разобрать бричку и добраться до тайника, не прибегая к помощи мужа и не раскрывая ему секрета, где у меня хранятся документы и драгоценности».
Александра поздравляли, хлопая по плечу, как героя, а он смущался похвалы взрослых, не понимая какую огромную услугу он оказал отряду. Неожиданно подъехал Колчак и доложил, что ему удалось на холме найти ещё небольшое строение, в котором имеются несколько толстых, длинных брёвен. И люди отряда, взяв топоры, отправились разбирать строение, понимая, что для гружёной телеги Морозова нужны толстые, длинные брёвна. А через пару часов и телега Морозова, в которую был впряжён только один конь, поплавала по заливу. Но ещё предстояло сделать тринадцать плотов для лошадей и всадников. И опять Александр отличился, он предложил в каждый плот ставить по два коня с всадниками, тогда не нужно будет резать брёвна на две части.
К вечеру весь отряд Сидорова оказался снабжён индивидуальными плотами, а плыть по воде надо верст семь-десять, такова ширина реки Обь в этом месте. По мере приближения ужина всех людей отряда охватывало какое-то беспокойство: выдержат ли лошади, не развалятся ли плоты. Сидоров чувствовал себя как перед грозным сражением, руки предательски его выдавали, а он пытался успокоить их дрожь. Только ребята были спокойны, не понимая, какие муки предстоят выдержать их коням ночью. Агнесса тоже волновалась, понимая, что предстоит форсировать не какую-то речушку или озеро, а огромный водоем, возможно с быстрым течением, чего доброго можно встретиться с проплывающим мимо судном, как тогда вести себя и куда деваться. Возможно, на другом берегу их поджидает засада или там крутой берег, на который и не выбраться. И она поделилась своими опасениями с мужем, но вместо того, чтобы успокоиться, ещё больше пришла в смятение от сомнений мужа, который в конце сказал:
– Я и плавать то не умею, если попаду в воду, то сразу пойду ко дну.
Александр, услышав, что сказал отец, принялся объяснять ему, как надо плавать, при этом он махал руками, изображая из себя пловца. Илья, увидев, что Александр плывёт по берегу, присоединился к нему, и они вскоре поплыли на перегонки, мелькая ногами.
– Я так тоже могу махать руками, – заметил Григорий.
– А сын и я хорошо плаваем, но вода то сейчас не для плавания, на такой воде и знаменитый пловец долго не продержится, – ответила она.
После ужина Сидоров сказал:
– Отряд поручаю возглавлять поручику Колчаку, я буду с ним на одном плоту, за мной встанет бричка, затем телега и остальные всадники. Будем двигаться в Северо-восточном направлении, ориентируясь на Полярную звезду. Все плоты свяжем между собой, иначе растеряемся в ночи. Если кто-то отобьётся от колонны, пусть свиснет трижды, ответ один свист, а отряд остановится и будет ждать отставшего, но я надеюсь, что этого не произойдёт. На другом берегу будем выходить по порядку, как ехали.
Построившись полукругом в заливе, Сидоров, переходя с плота на плот, проверил состояние готовности людей, надёжно ли связаны плоты между собой. Небо быстро темнело, появились звёзды. И поручик повёл отряд из залива, придерживаясь заданного направления. Незаметно берег острова скрылся из вида. Кругом была вода, и какой-то страх вселился в людей. Им казалось, что они стоят на месте. Больше двух часов отряд перебирался на противоположный берег. Невысокий берег появился как-то неожиданно. Пройдя вдоль берега по течению вниз, поручик направил коня на видневший пологий песчаный склон. И только у самого берега стало заметно, как быстро их сносит течением. Выход на берег получился групповым. Телеги и всадники почти одновременно выехали на берег. Течением подхватило плоты и понесло от берега. Люди не смогли их удержать, да они им больше были не нужны и разбирать их никто не собирался.
После бурного восторга от необычной переправки через реку Обь, люди начали приходить в себя, и веселье охватило всех.
– Кони замёрзли в воде, – улыбаясь, сказал полковник, – но сейчас надо срочно их погонять, иначе они заболеют от переохлаждения, поэтому поедем в Юго-восточном направлении не менее часа, причём коней будем гнать так, чтобы они пропотели.
– По коням и телегам! – скомандовал поручик Колчак.
И отряд, не разбирая дорогу, устремился вперёд вдоль берега реки Обь. Выдерживая Юго-восточное направление, через час, проскакав больше пятнадцати вёрст, отряд начал удалятся от берега из-за поворота реки на Юг. Кони взмокли от быстрого бега, создавалось впечатление, что они понимают людей, почему их гонят и бежали, как могли, не дожидаясь ударов кнутов. Выбрав лощину с густым лесом, полковник решил сделать привал на ночлег и остановил отряд.
– Коней накрыть, – дал команду полковник. – Привязать вокруг брички и не давать еды, пусть вначале отдохнут, потом засыпьте овса по четыре фунта в их намордные мешки. Съедят, стреножить и пустить пастись.
Пока повар готовил запоздалый ужин, остальные члены отряда собрались обсуждать создавшее положение. Полковник ещё раз поздравил всех с удачной переправой и выразил особую благодарность Александру, сказав:
– Если благополучно доберёмся до адмирала Колчака, то Александра Зуб я представлю к награде.
Кругом захлопали, а Александр часто заморгал глазами, не зная как себя вести.
– Ты у нас герой! – шепнул ему на ухо Илья и пожал руку.
Когда все стихли, полковник продолжил:
– Мы взяли направление на город Сургут, до которого без малого 600 вёрст. Если хорошо гнать коней, то за пять-шесть дней мы смогли бы доехать до него, но у нас мало овса для лошадей, а на траве далеко не уедешь. Думаю, что все города на реке Обь находятся под контролем комиссаров. Город Сургут расположен на реке Обь, возможно, и там командуют комиссары. Адмирал Колчак в Омске. Железная дорога до города Новосибирска под его контролем, а дальше не знаю. В город Сургут мы сразу не сунемся. Если там не наши, то пойдём параллельно реки Обь в город Томск. От Сургута до Томска ещё 600 вёрст, но при этом нам придётся переправляться через полноводные притоки реки Обь, а это задержка по времени, причём могут оказаться длительными. Вот такая ситуация складывается у нас.
От костра долетел приятный запах гороховой похлёбки со свининой, все заворочали головами, принюхиваясь к приятному запаху.
– Эх, жалко скобы и гвозди не вытащили из плотов, – с вздохом заявил Александр.
Раздался дружный хохот, который не просто было остановить. Каждый старался выразить свои чувства и высказать своё мнение по этому поводу, не слушая остальных. Сидоров не останавливал людей, понимая, что они все натерпелись страха и теперь им надо высказаться.
На седьмой день отряд подъезжал к городу Сургут. За это время им попадались местные жители, но узнать от них кто верховодит в городе Сургут, не удалось. Единственно, что они узнали, что солдаты комиссаров носят головные уборы с красными ленточками, пришитыми к шапкам под крутым углом.
Дозорными отряда ехали подпоручик Сметанкин и помещик Кваша, беспечно рассуждая о революции. Вдруг из придорожных кустов выскочили три солдата с красными повязками на рукавах шинелей и лентами на шапках. Направив винтовки на всадников, они закричали:
– Стой! Кто такие?
Расстояние между всадниками и солдатами было чуть больше двух саженей. Сметанкин не растерялся, всадив шпоры в бок, направил подскочившего вверх коня прямо на солдат. Не успев отскочить, те оказались подмяты под конём. Развернув коня, Сметанкин поскакал назад, Кваша за ним. Солдаты повскакивали с земли и защёлкали курками, но винтовки оказались не заряженными. У всадников тоже, причём карабины были надеты через плечо. Пока солдаты заряжали винтовки, всадники ускакали на 20-25 саженей. Сзади всадников раздались выстрелы, но попасть в скачущих пригнувшихся людей не просто. Солдаты, перезаряжая винтовки, продолжали палить. Вдруг подпоручик Сметанкин почувствовал какое-то жжение в спине и в правой груди, в глазах потемнело, закружилась голова. Он склонился вперёд, чудом не вывалился из седла. Конь замедлил бег, останавливаясь. К Сметанкину вплотную подъехал Кваша и, поддерживая товарища, продолжал подгонять коней.
Услышав впереди беспорядочную стрельбу, отряд остановился. Всадники схватились за карабины, торопливо заряжая их. Из-за пригорка показались дозорные, не торопливо возвращаясь к отряду. Сидоров и Колчак поскакали навстречу дозорных, предчувствуя что-то нехорошее. Поравнявшись с дозорными, Сидоров вплотную подъехал к Сметанкину и, поддерживая его с другой стороны, продолжили ехать к отряду. Колчак вырвался вперёд и, прискакав к отряду, закричал:
– Разворачивайте телеги! Перед городом солдаты комиссаров! Едем в обход по направлению Томска и Красноярска! Сметанкин тяжело ранен! Морозов, приготовь место на телеге для раненного!
Бричка и телега развернулись одновременно. Григорий Зубов пересел на своего пятнистого коня, Илья бросился к бричке, прихватив чей-то мешок с одеждой. Переложив ещё часть вещей на бричку, на телеге приготовили место для раненного. Уложив Сметанкина на телегу, отряд рысью поскакал от города. За телегой ехали Сидоров и Кваша, который по-порядку рассказывал, как было дело.
– В общем, ваша беспечность, – сделал заключение Сидоров.
Полицейский Соколов и подпоручик Лебедев оказывали посильную помощь раненному, перевязывая его и пытаясь остановить кровь.
– Сквозное ранение, пуля задела правое лёгкое, нужен опытный врач, – констатировал Соколов.
– Сколько протянет? – поинтересовался Сидоров.
Соколов, пожав плечами, не ответил.
Отъехав на Север версты четыре-пять, отряд повернул под прямым углом на Восток по дороге, ведущей через редкий лес. Сметанкин не приходил в сознание, хотя у него удалось остановить кровотечение.
– Сильно трясёт, – сказал Соколов, подъехавшему Сидорову, – но тише ехать нельзя, возможно, за нами устроят погоню.
– Если у них есть лошади, то обязательно устроят, – утвердительно ответил полковник, – а, увидев следы от телег и нескольких лошадей, могут организовать отряд преследования.
Несмотря на ранение Сметанкина, Морозов, ехавший впереди и задававший темп скорости отряда, подбадривал коней кнутом, несмотря на то, что те проворно шли иногда переходя на бег. Сидоров послал подпоручика Лебедева и помещика Квашу дозорными, предупредив, чтобы они в любой момент были готовы открыть огонь на поражение. С тыла отряд прикрывал Чижов и Чалкин, всегда ездившими вместе и вечно спорившими между собой по любому поводу, но чётко выполнявшими порученное им дело.
Соколов, поддерживая голову Сметанкину, почувствовал, что тот не дышит. Пощупав пульс, понял, что Сметанкин скончался. Он накрыл его с головой, а сам прямо на ходу пересел на свою лошадь, подъехал к Сидорову и сказал:
– Сметанкин скончался.
– Спасти его мы никак не могли, ранение было слишком серьёзное, достойные похороны можем организовать только во время остановки на обед или ночлег.
Помолчав, полковник сказал:
– Меня сильно беспокоит то, как мы будем переёзжать притоки реки Обь, а они здесь полноводные. Прав был Александр, пожалев, что не вытащили скобы и гвозди из плотов, хотя при всём нашем желании, сделать этого не смогли бы.
– До слияния двух рек в один широкий приток Оби ещё вёрст 30 будет? – уточнил Соколов, – возможно, нам лучше отклонится от берега Обь вёрст на сто, тогда легче будет форсировать речки, а их тут не мало.
– Возможно, вы правы, но через три-четыре часа будет ясно, как поступить, – ответил Сидоров.
Впереди почему-то остановились дозорные. По их осанке, как они сидели в седле, Соколов догадался, что они разговаривают, и он сказал Сидорову:
– Дозорные наши остановились, очевидно, с кем-то разговаривают.
– Давай, проверим, – предложил Сидоров, вытаскивая наган.
Обогнав телеги, они помчались вперёд, Соколов на всякий случай дослал патрон в ствол карабина. Действительно Лебедев и Кваша разговаривали с мужиком. Встречный мужик сидел на старой телеге, а в оглобли была впряжена такая же лошадь. Рядом с мужиком сидела женщина, пугливо озираясь по сторонам.
– Откуда едем и куда? – спросил Сидоров.
– Я же уже говорил, что еду из Ермаково в Сургут, но вначале заеду к родственнице в посёлок на озере Тромъегон, поэтому еду по этой дороге, делая крюк.
– Родственница заболела или как? – полюбопытствовал Сидоров.
– Не заболела, просто у неё девочка именинница, а завтра к вечеру доберусь в Сургут, там у меня сын на шахте работает, – смутившись, ответил мужик.
– Ермаково на реке находится?
– Между двух рек, – уточнил мужик.
– Через реки вброд перебираетесь?
– Зачем? Через мосты, – ответил мужик, оттопырив губы.
– А скажи мне, мил человек, какая власть в городе?
– В каком? В Сургуте или у нас в Ермаково или в Интлетове?
– Во всех? – и Сидоров подался вперёд, уставившись на мужика.
– Ну, в Сургуте, там новая, а у нас и в Интлетове – старая, – и мужик, хитро улыбнувшись, добавил. – Здесь часто задают этот вопрос. У меня утром тоже спрашивали всадники в погонах с чёрным флагом. А вам какая нужна?
– Старая, старая! С ней спокойнее, – откровенно ответил Сидоров.
– Да это точно! У нас и в Интлетове старая, а в Сургуте и Нижневартовске новая и солдаты у мостов дежурят, да все какие-то злые, в телеге и в котомках вечно капаются, – с какой-то обидой ответил мужик.
– Нижневартовск, это тот, что на реке Обь стоит? – наивно спросил Сидоров, решив проверить своё предположение о том, что все города на Оби контролируются большевиками.
– А другого у нас тут нет, – задумчиво ответил мужик и зачем-то почесал затылок.
Показался отряд, возглавляемый Морозовым, мужик забеспокоился, отворачивая в сторону, чтобы разъехаться.
– А далеко ли до Ермаково?
– Верст пять проедете, появится главная широкая дорога, повернёте на Север. А до города отсюда вёрст сто будет.
– Ну, спасибо, мил человек, счастливого тебе пути, – поблагодарил Сидоров, трогая коня вперёд.
Проехав версты три, отряд свернул через кустарник на широкий луг, за которым виднелся островок густого леса. Обратившись к Соколову, Сидоров сказал:
– Отряд проедет в поле, а вы с Квашей постарайтесь уничтожить наши следы.
Проехав через кусты, Сидоров остановил отряд и предложил:
– Отряд разделится на две части, одни поедут вдоль леса с одной стороны поляны, а другой – с другой. Обе группы встретятся вон в том лесочке, что находится посредине поляны.
И группы разъехались. Размышляя, Сидоров решил дать отдохнуть отряду и лошадям, а через полтора суток отправиться дальше, иначе можно лошадей загубить.
Лесок, в котором остановился отряд, оказался удачным. С деревьев открывался круговой обзор, не заметно подъехать к ним было сложно. Здесь на пригорке нашёл вечный покой подпоручик Сметанкин. Могилку обозначили крестом с надписью, кто в ней покоится.
Вечером пошёл дождь, перешедший в снег, который тут же таял. Настроение у людей испортилось, но лошади вели себя бодро, закусив овсом, они принялись за траву.
– Если удастся, то в Ермаково надо купить для лошадей овса, а для себя продуктов, – постановили на совещании офицеров.
Спозаранку заядлые охотники Чижов и Чалкин отправились на промысел. К обеду на удивление и зависть всем, они подстрелили косулю, четырёх зайцев и двух тетерев. Подготовкой мяса к длительному хранению занимался почти весь отряд. Его солили, коптили и варили. А на разведку выехали Колчак и Береговой. Спрятавшись в кустах около главной дороги, они наблюдали, кто проезжал в ту и другую сторону. Людей ехало много, но военных среди них не было, а это было главное для них.
Только на следующее утро отряд отправился дальше и поздно вечером, проехав спокойно через мост, миновал город Ермаково. На ночёвку устроились на заимке у богатого человека, закупив у него всё необходимое и попарившись по-человечески в его местной баньке. На прощание хозяин посоветовал им держаться подальше от реки Обь, где твёрдо обосновалась новая власть.
– На левом берегу реки Обь вы бы давно напоролись на большевиков и их пулемёты, – уверено заявил хозяин Иван Максимович.
– Не поехать ли вам с нами? – предложил Сидоров.
– У нас есть такая задумка, но мы подождём, тем более что у нас уже организовался целый отряд.
– Подождёте, когда адмирал Колчак победит или побежит, а вы за ним? Смотрите, как бы не оказалось поздно, – откровенно заявил Сидоров.
– Вам хорошо рассуждать, вы военные, а каково нам, на зиму с семьёй и маленькими детьми на телегах отправиться не весть куда, – парировал Иван.
– Спросите купчиху Зуб и её сына, Александра, каких страстей они натерпелись, не удрав вовремя. Целый обоз богатого люда арестовали, а обобрав их до нитки, отправили в ссылку на телегах, расстреливая на глазах у всех за малейшее непослушание.
– Это нам известно, у нас в округе многие укрылись, бросив всё, а сами чудом спаслись. Спасибо за приглашение, но мы по весне можем тронуться в бега, до весны новая власть не сунется сюда, холода побоится, – ответил Иван.
– Голод не тётка, захотят жрать и зимой ринутся, как тараканы, их ничем не остановишь, а у вашего отряда силёнки не хватит, постоять за себя.
– Всё правильно, но человек иногда сыт надеждой, – на прощание сказал хозяин Иван, пожимая руку полковнику.
К вечеру отряд Сидорова переехал через мост полноводную реку Аган и чуть было не столкнулся с пешим отрядом большевиков, двигавшим по тропе между городом Интлетовы и рекой, направляясь к мосту. Кваша ещё с моста заметил на пристани пароход с красным флагом. С парохода выгружалась конная артиллерия и солдаты, а в городе раздавались выстрелы. Съехав с моста Сидоров сразу свернул влево и повёл отряд по тропе вверх по реке, объезжая город, рассуждая: «Заметили или нет нас солдаты, сказать трудно, но лучше нам убраться подальше от таких «приятелей». И он галопом погнал уставшего коня, а за ним потянулся весь отряд, погоняя лошадей кнутами. Соколов, ехавший рядом с Сидоровым, предположил:
– Очевидно, отряд офицеров с чёрным флагом, о котором нам говорил мужик из города Ермаково, проехал раньше нас и остановился в городе Интлетовы. Кто-то сообщил большевикам, а те прислали пароходом войско для уничтожения офицеров. Пеший отряд солдат направили к мосту, чтобы отрезать отступление офицеров из города, а второй – напасть на офицеров.
– Нет, тут другое, – задумчиво ответил Сидоров, – я думаю, что большевики стягивают войска для окружения адмирала Колчака с Севера. А артиллерия скрытно двинется на Нижневартовск и, переехав реку Обь по мосту, двинется на Юг к Омску, чтобы окружить с Севера адмирала Колчака.
Помолчав, он высказал предположение насчёт выстрелов в городе:
– А отряд офицеров с чёрным флагом мог оказаться в Интлетове и по времени это совпадает, в результате завязалась перестрелка с силами большевиков.
За двадцать минут от стремительной гонки лошади начали уставать, переходя на бег, а затем на шаг, не обращая внимания на хлысты хозяев. Щёлканье кнутов прекратилось, люди поняли, что их лошади выбились из сил и могут пасть. Как ни старались люди гнать лошадей, но за час они удалились от города вёрст на пятнадцать. Сидоров и все члены отряда понимали, что останавливаться на отдых, а тем более на ночлег крайне опасно. Непременно их кто-то должен был заметить, а затем сообщить большевикам. Если солдаты пойдут по следу, то догонят их минимум за пару часов. Причём нападение можно ожидать с любой стороны. Тем не менее, Сидоров свернул с дороги вправо к ручью, блестевшему вдалеке, и, проехав саженей сто, остановился в лесу, распорядившись:
– Двадцать минут дадим передохнуть лошадям, дайте им по три фунта овса, напойте водой из ручья, перекусите сами, не разжигая костра, и в путь.
Но через двадцать минут уехать им не удалось. Неожиданно налетел шквальный ветер, появилась свинцовая туча, и пошёл дождь. Через десять минут, накинув на себя плащи, Сидоров и Соколов пошли пешком к дороге, по которой только что ехали. Они подошли к ней.
– Наши следы смыло дождём с дороги, – заметил Соколов.
– Да, смыло, – подтвердил Сидоров, – тогда может быть нам следует проехать выше по ручью и устроить привал?
Вдруг со стороны города послышался какой-то неясный шум. Они насторожились, вглядываясь вдаль. Над городом зависла туча, застелив собой горизонт. Шум приближался.
– Что это дождь или кто-то едет? – прошептал Соколов.
– По-моему то и другое, – ответил Сидоров и, взяв за рукав Соколова, отступил назад, зайдя за кусты, подступавшие прямо к дороге.
Увидев всадников, они непроизвольно присели. Шум дождя усилился, а по дороге, не обращая внимания на дождь, ливший как из ведра, всадники гнали галопом лошадей. Всадники проскакали мимо, облепив Сидорова и Соколова грязью, вылетавшей из под копыт лошадей. Сидоров успел рассмотреть, что на всадниках были накидки, развивающиеся на ветру, а под ними угадывались пагоны.
– Их было человек десять, – прошептал Соколов.
– Не больше, – подтвердил Сидоров, приподнимаясь во весь рост и стряхивая с себя прилипшую дорожную грязь.
Всадники быстро удалялись.
– Это погоня за нами? – и Соколов пристально посмотрел на полковника.
– Мне кажется, что это кто-то удирает от преследователей, – сделал вывод полковник, прислушиваясь к шуму дождя.
Вдруг он резко оглянулся и посмотрел на лес, где оставил отряд. Ни людей, ни лошадей не было видно. Он вздохнул с облегчением.
– Что будем делать? – спросил Соколов.
– Во всяком случае, возвращаться на эту дорогу нам нельзя. Мне не совсем понятно, куда так спешили всадники. Не от дождя же они удирали? А на преследователей они не похожи.
– Я имел ввиду, будем возвращаться или подождём, вдруг ещё кто нибудь проедет, – озираясь по сторонам, сказал Соколов.
– Будем возвращаться, но пойдём, придерживаясь кустов, а не напрямую по полю, как шли сюда, – предложил полковник.
Они прошли саженей семьдесят, делая дугу, придерживаясь кустов. Дождь начал стихать. Вдруг до них долетел нарастающий шум со стороны города. Спрятавшись за кусты, они притихли, разглядывая дорогу. Показались всадники. По мере приближения их становилось больше. Ехали они осторожно, рассматривая окрестность.
– А вот это уже преследователи, – прошептал Сидоров. – Давай пригнёмся и не будем шевелиться.
Всадники держали карабины на изготовке. Не заметив ни их, ни отряд, всадники проскакали дальше.
– Человек сорок будет, – взволновано прошептал Соколов.
Сидоров промолчал, наблюдая за удаляющимися всадниками. Дождь продолжался, но на Западе, за горизонтом проглянуло солнце, склонившееся к закату. Но над ними ещё продолжала висеть свинцовая туча, посылая влагу на землю. Пока они шли до отряда, дождь прекратился. Оказалось, что в отряде никто не видел и не слышал, как по дороге пронеслись две группы всадников. Собрав вокруг себя народ, Сидоров сказал:
– Лошади отдыхали минут сорок, дальше поедем шагом прямо по полям и кустарникам, а по дорогам ездить, оказывается, очень опасно. Там, на Северном Урале места глухие, а здесь населения и посёлков значительно больше, и большевиков с солдатами тоже. Придётся пробираться с опаской, возможно, по ночам. Но хуже всего то, что к Омску и Томску для нас дороги закрыты. С Севера адмирала Колчака окружают большевики с тяжёлой артиллерией, мне их стратегия понятна. Я уверен, что с Юга большевики тоже собирают силы. Они решили зажать в тиски магистраль железной дороги от Омска до Новосибирска и нанести адмиралу Колчаку сокрушительный удар с трёх сторон. Если адмирал Колчак не разгадает манёвр большевиков, ему придётся трудно.
Сидоров замолчал, разглядывая слушателей.
– Я вот что думаю, – торопливо сказала Агнесса, – сила народная так велика, что ни адмирал Колчак со своими генералами, ни кто-то другой не устоит против замыслов и лозунгов большевиков, сделать народ равным, землю поделить между крестьян, заводы передать в руки рабочих. Даже мои служанки, которых я лелеяла, не устояли и перешли на их сторону. Ехать нам надо севернее Красноярска подальше от железнодорожных и речных дорог. То, что нас не обнаружили сегодня, это чистая случайность, помогли офицеры с чёрным флагом, привлекшие к себе внимание большевиков. Меня с ребятами может быть пощадят, а вас всех, до одного, расстреляют, не предложив перейти на их сторону.
– А мы к этому готовы, – перебил её поручик Колчак.
– Готовы вы или нет, но умирать вам ох как не хочется. Жизнь-то даётся только один раз, – ответила она на замечание.
– А что дальше будем делать? – угрюмо спросил поручик Колчак.
– Мы адмиралу Колчаку никак не поможем, время ушло безвозвратно. Золото России у него, а его поддерживают из-за границы. Его провозгласили Верховным правителем России, но большевики набирают силу и постараются разбить его. И он со временем вынужден будет отступить аж к озеру Байкал, а может быть и дальше на Восток. Если мы возьмём направление на Тайшет или Канск, то можем его перехватить. Кстати, там верховодят меньшевики, народ из богатого класса. Новосибирск и Красноярск – это города, в основном, рабочего класса. В этих городах адмирал может удержать власть, имея хорошую вооруженную армию. Потеряет он большую часть своего войска, отступая до Новосибирска, и ему придётся «сматывать удочки». Тогда он посадит на поезд остатки своей армии и драпанёт до Байкала. Не договорится с меньшевиками, поедет дальше на Восток. А с золотом его вместе с армией любая страна приютит. Что касается моих личных планов, то я бы желала доехать до острова Кипр на Средиземном море. Там у меня дворец, в котором проживают наши родители. Да я могла бы и вас всех приютить на длительный период. Тем более что с золотом вы и в Африке «люди с большой буквы». Кстати, на Кипре проживает довольно много русскоязычного населения, целые диаспоры организовались со своими школами и работой. Мы с Николаем тоже собирались туда, да не успели, недели не хватило, а северный маршрут закрыли большевики.
Агнесса замолчала, а Сидоров взял слово:
– Интересный проект вы, Агнесса, нам предложили. Если на Урале я надеялся прорваться к адмиралу, то сейчас понял, что мы опоздали. Река Обь полностью оказалась под контролем большевиков и своё влияние они распространяют дальше от реки в Северном и Южном направлениях. А адмиралу Колчаку не удалось завладеть рекой Обь. Следовательно, если мы повернули бы на Юго-запад, то пришлось бы переходить линию фронта двух армий. Офицеры с чёрным флагом, очевидно, собирались пройти по такому же пути, но напоролись на регулярное войско большевиков. Только горстка из них пытается теперь уйти от преследователей, а свидетелями этого мы с Соколовым были полчаса назад. Что же касается изменения нашего маршрута, то с Агнессой солидарен Соколов, считающий, что нам надо идти другим маршрутом. Но если нам изменить маршрут, двигаясь между реками Обь и Енисеем, чтобы пройти севернее Красноярска, то мы попадём в таёжные болота и тайгу, правда, верст за триста-четыреста до Красноярска начинается возвышенность и гористые места. А попасть нам надо будет на слияние рек Енисея с Ангарой. Переправится через многоводный Енисей и вначале по берегу Ангары, вёрст сто пятьдесят, а затем свернуть на её приток Бирюса и выйти к Тайшету или Канску. Это заманчивый маршрут, но трудный, а на Юг к адмиралу – опасен и почти не реален. Мы уже потеряли подпоручика Сметанкина. Я не хочу терять боевых товарищей, хватит с нас посёлка Березово, где за десять минут потеряли весь отряд, а нас осталась горстка.
Сидоров закончил своё выступление, тут же слово взял Соколов:
– Мне нравится предложение Агнессы, тем более она обещает нас приютить на берегу Средиземного моря, я об этом даже в детстве не мечтал. А наш командир Степан дополнил, указав на те трудности, которые нас ожидают. А с другой стороны нам действительно деваться некуда. Полчаса назад по дороге, по которой мы ехали час назад, проехал конный отряд, человек сорок, вооружённых карабинами. А то, что они не заметили нас и отряд – это чудо, а дважды чудеса не случаются. Нас спасла непогода, застлавшая им очи. Сейчас мы должны были быть мёртвыми, а в лучшем случае пленными. Они бы разделались с нами за десять минут, телеги бы мы бросить не смогли, у нас на это совести не хватило, да и на уставших конях удрать никуда бы не смогли. И это – факт, который отрицать и сбрасывать со счёта нельзя. Ситуация изменилась, причём не в нашу пользу, следовательно, надо принимать экстренную корректировку маршрута и наших планов, сообразуясь с обстановкой. Конечно, хорошо бы было повоевать в составе хорошей армией, да под командованием легендарного адмирала Колчака, но близок локоть, да его не укусишь. Не по зубам оказался нам этот орешек. Мы классным образом разделались с превосходящими нас в десятки раз войском комиссара Подгубного, экспроприировав у него золото, а также рассчитались со старателями за их тяжёлый труд при добыче этого благородного металла. Чудом встретились с купцами первой гильдии Зуб Александром и Агнессой, но пробиться к адмиралу в ближайшее время не суждено. Возможно, позже сумеем соединиться, а сейчас, как говорится в преступном мире, надо залечь на дно, иначе нам всем конец.
Почувствовав, что Соколов закончил свое выступление, Сидоров спросил:
– Кто хочет высказать своё мнение?
– Да, что тут обсуждать, давайте голосовать, – заявил Кваша. – Я вношу на голосование предложение. Оставить прежний маршрут, который мы приняли ещё на Урале, так как считаю, что мы просто не успеем пройти тысячу вёрст. Нас застигнет зима со своими сорокоградусными морозами. Мы должны будем остановиться на зимовье. Вот-вот повалит снег, а с ним нагрянут холода. Мы просто замёрзнем, не имея тёплых вещей, а тёплого дома с русской печкой нам здесь никто не приготовил.
– Есть ещё у кого мнение? – с грустью спросил Сидоров, понимая, что в чём-то Кваша прав.
– Давайте голосовать, раз нет других мнений. Кто за маршрут на Омск?
Руки подняли пять человек, в том числе Сидоров и Александр.
– Кто за второй вариант, идти на Канск, Тайшет?
– Девять человек, – сообщил Сидоров, пересчитав голосующих.
– Кто воздержался и почему?
– Нам это трудно решить, – заявил Григорий Морозов за себя и сына.
– А ты, Александр, почему не поддержал мать? – удивлённо спросил Илья.
– Мне к адмиралу Колчаку надо, награду обещанную получить.
Все заулыбались, кроме детей. А Агнесса подумала: «А Александр у меня тщеславен, это с одной стороны хорошо, а с другой – плохо, можно и погибнуть из-за него».
– Значит, решено! Едем по направлению к слиянию рек Енисея и Ангары, расстояние больше тысячи вёрст, которое должны преодолеть максимум за двадцать дней.
Со стороны реки раздались отдалённые беспорядочные выстрелы. Все стихли, превратившись в слухачей.
– Стреляют в Северо-восточном направлении, – заметил подпоручик Лебедев, успевший вскочить на своего коня.
Следом без всякой команды на коней вскочило несколько человек.
– Ну вот, кто-то говорил, что готовы умереть за правое дело, а на коней заскочили, как зайцы, – с упрёком заявила Агнесса. – Мы находимся в густом лесу, а если поедем на Восток по ручью вверх, то окажемся в поле, след от телег и коней будет далеко виден. Если всадники будут возвращаться в ближайшее время, а у сорока всадников много глаз, то они очень заинтересуются, что это за новая дорога вдруг появилась, причём только из кустов. Нам надо сидеть тихо, как зайчикам, когда рядом рыщут волки и лисы, не двигаясь. И ещё, когда поедем отсюда, то построимся в ряд, а не в колонну. К телегам и лошадям всадников привяжем срубленные кустики, которые слегка примнут травку, а издалека поле будет казаться таким, как будто по нему прошёл ураган, примяв траву, и ни каких следов. На Урале проверено, когда надо было запудрить мозги мракобесам тайги. Поскольку сегодня за офицерами была погоня со стрельбой, то даже если завтра обнаружатся наши следы, то по ним могут пойти враждебные нам элементы, поэтому мы не должны оставить улик.
В глазах мужиков авторитет Агнессы вырос, они по достоинству оценили её ум и сообразительность в трудных ситуациях.
– А сейчас двум мужичкам надо вскарабкаться на высокие деревья и установить наблюдение за дорогой в обе стороны. Остальным аккуратно без лишнего шума срубить восемнадцать небольших деревцев из расчёта по два на телеги и по одному всадникам. Деревца привяжем к телегам и сёдлам коней. При первой возможности, когда стемнеет, мы отправимся в путь в Восточном направлении, проедем вёрст двести, а затем можно свернуть на Юго-восток. Тогда мы будем переезжать неполноводные реки у истоков. В результате мы сэкономим время, не будем искать броды и до холодов покинем Западносибирскую равнину.
– Агнесса правильно рассуждает, – поддержал Сидоров, – чувствуется её способность к руководству. Не случайно она руководила артелью старателей с их семьями, в которой насчитывалось человек пятьсот.
– Пятьсот семьдесят! – поправил Александр.
– Предложение Агнессы принимается? – спросил Сидоров.
– Да! – ответило несколько голосов.
С этого момента Агнесса стала вторым руководителем отряда, Сидоров главным, в основном, по военным делам. Все хозяйственные дела легли на её плечи. Она намечала, сколько собрать грибов, набить кедрача, заготовить мясо и птицы. За шестнадцать дней, проведённых в тайге, прежде чем они выехали к месту, где Енисей встретился с Ангарой, им не раз попадались местные жители, ничего не слышавшие о нашумевшей на весь мир революции. В ходу у них были царские бумажные деньги. Агнесса умела договориться с ними, ведя обмен баш на баш или покупая продукты на серебряные монеты, а бумажных у них и не было. Однажды, как-то вечером Агнесса по секрету сообщила мужу, что она беременна.
17
Отряд остановился в трёх верстах от берега и предполагаемого места, где Ангара впадала в Енисей. В разведку на берег отправились Агнесса с Сидоровым, а их сопровождать вызвались Кваша и Скворцов с карабинами. Оставив в лесочке коней и сопровождающих, они пошли к одинокому дому, возвышающему на берегу. Хозяин встретил их приветливо. Они обратились к нему с просьбой, продать соль и муку, показав справку геологов партии. Справка была липовая, подделанная Агнессой. Она использовала бумаги, которые Григорий Зубов прихватил из мусорного ведра в комендатуре города Косью. Согласна церковного свидетельства о браке справка была оформлена на Зубову Агнессу Васильевну, как руководителя группы геологов, подписана комиссаром Охрименко и заверена круглой печатью комендатуры г. Косью. Попутно Агнесса полюбопытствовала, каким образом можно добраться до левого берега Ангары, сказав, что им надо взять пробы пород.
– О! – воскликнул хозяин. – Дело не простое! В двухстах верстах вниз по течению находится город Енисейск. Там есть мост через Енисей, а с него дорога идёт прямо в посёлок Мотыгино, где тоже есть мост. Правда, до Мотыгино верст под триста.
– Разве на лодке нельзя переправиться на тот берег Енисея и спуститься вниз по течению до Ангары? – удивлённо воскликнула Агнесса.
– В принципе можно. Но как потом лодку вернуть обратно, когда она уплывёт верст на семьдесят вниз по течению, пока пройдёте на тот, а затем на этот берег? Да и хорошая лодка нужна, чтобы не было течи. А как потом вы потянете лодку вверх по течению со своими образцами породы?
«Значит, мы ошиблись, вышли на тридцать-пятьдесят вёрст выше по Енисею от притока Ангары», – одновременно подумали они.
Купив мешочек муки, весом пару пудов и соли полпуда, они направились к лесу, где их поджидали свои. Затем они вернулись на берег. С высокого берега на горизонте просматривалась узкая полоска противоположного берега. Недалеко от берега по реке плыл плот. На нём виднелись шалаши и бегали люди, о чём-то крича друг другу. Агнесса обратила внимание, что с проплывающего плота люди кричали кому-то на берегу. Она услышала, как с берега мужики в ответ кричали, что они сели основательно. Вскоре плот быстрым течением унесло вниз, и он скрылся за горизонтом.
– Слушай, Степан, что значит сели основательно?
– Да кто их разберёт. Возможно, транспорт забуксовал на берегу.
– Давай поднимемся на тот косогор, посмотрим, – и она указала рукой на горку. – Мне кажется, что и на плотах можно переправиться. Они вон, какие огромные, можно самолёт посадить как на аэродром.
Не спеша, они вышли на косогор. Их взору открылось зрелище. На уходящую в реку отмель сел огромный плот, напоминающий небольшое футбольное поле. Три мужика ходили по хвостовой части плота, на которой было смонтировано рулевое устройство из длинного весла. Один из мужиков замерял глубину реки палкой. Все трое о чём-то спорили, перебивая друг друга.
– Степан, как ты думаешь, на этом плоту нам слабо переправиться на тот берег и спуститься к Ангаре. Места здесь глухие. Бедолаг сплавщиков свяжем. Для коней доски настелем, иначе ноги себе переломают. Плот наши кони с мели снимут, а затем мы их загоним на плот. Если не загоним, поплывут, брёвнами опять обвяжем, чтобы не утонули.
– Агнесса, спрячься в кустах, а я зайду на плот, с мужиками потолкую. У тебя наган заряжен, но если будешь стрелять, то стреляй прямо из кармана через куртку, как я тебя учил. Звук выстрела мех заглушает, но я думаю, что стрелять тебе не придётся, – и он зашагал к плоту.
Мужики на плоту расшумелись не на шутку, замахиваясь друг на друга. «Пьяные они, что ли», – подумала она, наблюдая, как Степан снял обувь, поднял штанины повыше и пошёл по воде. Встав на плот, он надел обувь и принялся рассматривать конструкцию руля. Мужики так отчаянно махали руками и кричали, что не заметили его. Вдруг они перестали кричать, уставившись на подошедшего к ним Сидорова. Степан что-то им говорил, размахивая в такт рукой. Но вскоре мужики перенесли свой гнев на незваного гостя, крича матерные слова. Один из мужиков кинулся к шалашу, а через минуту выскочил с ружьём. Остальные его товарищи отскочили в сторону от Сидорова. Мужик с ружьём распалялся. Вдруг Агнесса заметила, как у Степана низ куртки трепыхнулся, а мужик с ружьём упал на плот. Через секунды оба мужика шарахнулись назад, упав навзничь. «Что за народ, никак не могут решить простых вопросов без применения оружия», – подумала она. Степан подхватил одного их них и унёс к шалашу, затем вернулся и волоком потащил обоих, затащив их в шалаш. Затем, как ни в чём не бывало, он направился по настилу, уложенному посредине плота с одного конца на другой. На другом конце плота тоже оказался шалаш и второе рулевое устройство в виде длинного весла. Возвращался он с сумкой в руках. Подхватив ружьё и сняв обувь, он спрыгнул в воду и направился в сторону Агнессы. «Да, жизнь жестока», – подумала она, направляясь навстречу Сидорову.
– Тот, что был с ружьём страж порядка. Сплавщики уснули и посадили плот на мель. Когда я подошёл к ним, они разбирались, кто виноват. Страж порядка прицепился ко мне, требуя документы, хотел даже меня задержать до выявления личности, но не удалось. Сплавщиков пришлось убрать за компанию. Трудно сказать, но я думаю, что с помощью лошадей можно плот снять с мели. Правда, у нас только три сбруи, придётся потуже затянуть сёдла и верёвками соединить их с плотом. Верёвки на плоту имеются.
– Выстрелов не было слышно, хотя я ожидала их услышать.
– Звук в кармане остался, запутавшись в мех, хочешь, могу выпустить, – пошутил Сидоров. – Я тебя провожу до лесочка и вернусь назад, понаблюдаю за обстановкой и уничтожу вещественные доказательства моей стрельбы. А ты быстро снимай лагерь и срочно приезжайте сюда, но вперёд вышли дозорного. Мало ли что может здесь произойти.
Сидоров надел на плечо ружьё стволом вниз и они быстрыми шагами направились от берега к сопровождающим Кваше и Скворцову.
– Что это за сумка? – и она покосилась на висевшую на ремешке сумку.
– С документами, потом разбираться будем, но, кажется, в ней есть новые деньги, выпущенные пролетариатом.
– О! Как интересно!
Отправив Агнессу с сопровождающими и нагрузив своего жеребца мукой, солью и трофеями с плота, Сидоров перезарядил наган и вернулся на берег. Всё было спокойно. Он зашёл на плот и осмотрелся. Не обнаружив ничего нового, он решил разделаться с трупами. Лопаты не оказалось, чтобы вырыть могилу на берегу, и тогда он решил сбросить их в воду. Взяв документы, новые деньги, ножи, спички, кое какую дребедень он засыпал по полведра песка под одежду трупов и, раздвинув брёвна, опустил их в воду. Глубоко вздохнув, он успокоился, рассматривая документы и запоминая фамилии, имена, должности, место работы и фамилии начальства.
Когда Агнесса с сопровождающими приехали в лагерь, он показался им вымершим. И только оба Григория кухарили у костра, готовя ужин.
– Где остальной народ? – удивлённо спросила она у мужа.
– Дети ушли рыбачить на озеро, трое – грибы собирать, двое – кедровые орехи выколачивают с кедрача, Чижов и Чалкин как всегда уехали на охоту.
– Надо срочно собираться и ехать на берег, Сидоров захватил шикарный плот, застрявший на мели. Ему пришлось убрать троих сплавщиков. Мы решили, что наши кони снимут плот с мели, и мы сможем на нём переправиться на другой берег Енисея. Покупая муку и соль, мы разговорили одного местного жителя, а из разговора с ним поняли, что другим способом перебраться через реку невозможно.
Отослав Квашу и Скворцова собирать народ, Агнесса с Морозовым принялись упаковывать продукты и вещи на телеги. Минут сорок ушло на сбор людей, но охотников обнаружить не удалось, хотя Скворцов стрельнул из ружья пару раз, пытаясь привлечь их внимание. Хотя до ужина было ещё далеко Зубов распорядился всё съесть, разглагольствуя, что пищу грешно выбрасывать, а ужин сегодня больше не предвидится.
– Где же искать наших охотников? – с раздражением сказал поручик Колчак, упаковывая свои вещи на коня.
– Все готовы, там Сидоров волнуется, надо ехать, – ответила Агнесса, складывая вещи охотников на бричку.
– Я напишу записку, чтобы охотники ехали за нами, ориентируясь по следу, – предложил Скворцов.
– Напиши, что если они опоздают, то пусть догоняют по берегу, ориентируясь на плот, отряд ждать их не сможет, – с грустью добавила она.
Сидоров нервничал, поглядывая на часы и бурча себе под нос: «Каждая минута дорога, а Агнессу где-то носит». Однако, размышляя, он решил, что, очевидно, народ разбрёлся по тайге и его не просто собрать. Вдруг он услышал конный топот, но с другой стороны, чем ожидал. «Этого мне ещё не хватало», – и на всякий случай он шмыгнул в шалаш, надеясь отлежаться, но приготовил наган, сняв предохранитель. Кто-то остановил коня, затем скрипнула телега. Сидоров приподнялся и через щель в шалаше выглянул наружу. По косогору спускалась телега, на которой сидели двое. Один из них был в кожаной куртке, какие обычно носили комиссары. Телегу подогнали вплотную к плоту. Человек в куртке спрыгнул на плот, а его напарник, перелез через телегу и последовал за ним, завязав вожжи за скобу, вбитую в брёвна. Рассматривая, как засел плот на мели, приезжие направились к шалашу, громко обсуждая какие-то дела, не связанные с плотом. Сидоров опустился вниз и притворился спящим.
– Эй! Кто есть тут живой? – крикнул человек в обычной одежде, но чувствовалось, что он из начальства.
– Кого тут нелёгкая принесла? – отозвался Сидоров, садясь и нахлобучив шапку на глаза.
– Скажи Ефиму, чтобы завтра утром никуда не отлучался, пришлю лошадей, плот с мели снимать, – сказал он начальственным тоном.
Вспомнив фамилию Ефима, Сидоров ответил:
– Хорошо, передам Ефиму Корноух, чтобы завтра утром ни-ни.
– Ты бы хоть вылез из своей конуры, – заявил человек в кожаной куртке.
– Приболел я, незачем свою хворобу на других распространять, – нашёлся Сидоров, ниже опустив голову, прикрывая лицо.
– Что-то мне твой голос знаком, – сказал человек в обычной одежде, наклоняясь и заглядывая в шалаш.
– Ба! Да это полковник Сидоров! – радостно закричал он, приседая на корточки. – Вот это встреча! Какими судьбами Степан Сидоров объявился в наших краях? А я думал, что ты у адмирала Колчака в штабе стратегии наступления разрабатываешь и полком командуешь.
Сидоров узнал – перед ним связист из штабной команды, которого он хотел отправить в роту штрафников за срыв связи, но тот куда-то исчез. А связист радостно кричал:
– Я, Воронов Андрей из команды связистов! Вспомнили? Вы ещё хотели меня к штрафникам отправить, но не успели.
– Вспомнил, – ответил Сидоров, наблюдая, как человек в кожаной куртке расстегивает кобуру нагана, – и то, как ты перед боем с позиции драпанул!
– Да не драпанул, меня послали в стрелковую роту связь протянуть, а меня в ногу садануло, я в госпитале очнулся. А после госпиталя комиссовался, вернулся в родные края, сейчас в городе Лесосибирске Лесхозом руковожу, – доверительно рассказывал Воронов, забыв какие теперь времена.
А Сидоров слабо вслушивался в разглагольствование однополчанина, понимая, что сейчас наступит развязка. Стрелять же, не вынимая наган из кармана при сидячем положении, рискованно, можно себе в ногу угодить. Хотя он крепко держал наган в руке, извлечь его из кармана было нелегко. Кроме того, он не знал, не остались ли сопровождающие за косогором на берегу. И вдруг он принял решение: «Ва-банк». Он завалился на левый бок, не целясь, но, направив ствол в сторону стоявшего в куртке человека, надавил на курок. Раздался приглушённый звук, как будто громко ударили в ладошки. Человек в куртке схватился за живот, выронив наган на деревянный настил. В следующий момент Сидоров ударил ногами однополчанина так, что тот отлетел на сажень в сторону. Сидоров выскочил из шалаша, сбил с ног раненного, пытавшего поднять наган, и быстро взглянул на косогор берега, но там никого не было, кроме подводы у плота. Тогда он шагнул к однополчанину, но напоролся на финку, которой тот размахивал, угодив ею в правое бедро ноги полковника. Острая боль пронзила Сидорова, он отскочил назад с торчащей в бедре рукояткой ножа, запнулся за наган, который слетел с настила, угодил между брёвен и скрылся в воде. Воронов вскочил на ноги и с озверевшим лицом кинулся на полковника, сбив его с ног, но сам поскользнулся на деревянном настиле и растянулся на мокрых, не связанных бревнах, пытаясь вскочить. Превозмогая боль, Сидоров кинулся на Воронова, придавив его плечи коленами. Одно из брёвен погрузилось в воду. Рука Воронова соскользнула с бревна, и он окунулся с головой в воду. Воронов барахтался из всех сил, пытаясь сбросить с себя полковника, который еле-еле держался в вертикальном положении. Силы Воронова были на исходе, рывки становились слабее, не увереннее. Вдруг горло Сидорова обвила рука в куртке. В первый момент Сидоров ощутил приятный запах кожи, но в следующий момент ему становилось трудно дышать. Руками он пытался разжать сдавившую ему горло руку. Но она как клещи сдавила ему шею. Он начал задыхаться, забыв о Воронове. Левая его рука опустилась и наткнулась на рукоятку ножа, всё ещё торчащего в бедре. Почти в бессознательном состоянии Сидоров выдернул нож и, махнув им себе за правое ухо, потерял сознание.
Закрепив записку на палке у шалаша, поручик Колчак сказал:
– Пока мы снимем плот с мели, возможно, вернутся наши охотники и догонят нас, а сейчас садитесь на коней и телеги. Я и Скворцов поедем впереди, телеги за нами, а тыл будут прикрывать остальные.
И отряд двинулся к берегу Енисея по проложенной всадниками тропинке. Зная дорогу, Скворцов поехал впереди, внимательно всматриваясь в лесной массив. Минут сорок отряд пробирался по лесу. Выехав на опушку, отряд осторожно продвигался к месту, где плот стоял на мели. Скворцов и Колчак поскакали вперёд, но, выскочив на косогор, Колчак поднял руку вверх. Отряд остановился. Скворцов скинул карабин с плеча, приготовившись к стрельбе. В это время Сидоров очнулся, но в глазах рябило, бегали красные точки, которые скоро рассеялись, а к нему вернулось сознание. Он приподнял голову, не соображая, где он, что произошло. Вскоре он вспомнил, развернулся с живота и сел. Рядом лежал человек в кожаной куртке в луже густой крови, а в шее на уровне сонной артерии торчал нож, воткнутый до половины лезвия. Сидоров почувствовал, что сидит на чём-то мягком, наклонив голову, увидел, что под ним человек, у которого голова и правое плечо погружены в воду, а левой рукой он обхватил бревно. «Это же Воронов, мой однополчанин» – и он грустно улыбнулся.
С косогора поручик Колчак и помещик Скворцов увидели, что около плота стоит чужая подвода, а в районе шалаша кто-то шевелится. Они съехали вниз, а, проехав около телеги, заехали на настил плота, подъехав к шалашу. Увидев, что Сидоров сидит, а рядом лежит человек в луже густой крови, всадники соскочили с коней и кинулись к полковнику.
– Кажется, я жив, но ранен ножом в ногу, очевидно, много потерял крови, кружится голова, – каким-то сдавленным голосом прохрипел Сидоров.
Его подняли и увидели, что он сидел на человеке, наполовину торчавшим из воды.
– Где остальные? – прохрипел полковник через силу, готовый упасть.
– Скажи, чтобы все ехали сюда, – распорядился Колчак, взглянув на Скворцова, который уже сидел на коне.
Конь Скворцова затопал по настилу, издавая звонкое цоканье, а Колчак, сняв с себя ремень, туго перетянул ногу полковника выше раны. Вскоре отряд съехал с косогора и расположился в кустах. Люди шумной гурьбой полезли через телегу на плот. Сидорова перенесли на телегу у плота. Соколов, пробежав по плоту, заявил:
– Нам не удастся сдвинуть плот даже с места! Видите, средняя его часть приподнята. Она сидит на возвышенности, торчащей над водой. Плот основательно сидит, его надо разобрать по бревнышку и заново собрать. На это уйдёт пару дней, не меньше. А где их взять? Но! Я предлагаю следующее! Телеги и лошадей загнать в переднюю часть плота, она находится на глубине. Задний руль разобрать и перенести вперед. А застрявшую часть плота, основательно сидящую на мели, отрубить, перерубив канаты и выдернув скобы в трёх несущих перемычках плота. Хотя я уездный полицейский, но когда-то занимался сплавом плотов. Поэтому команду по переправке отряда на тот берег беру на себя, как специалист. Согласны?!
– Коль довезёшь на тот берег, то в чём проблема! – ответил Колчак, а остальные закивали головами.
– Тогда слушайте мою команду! – заорал Соколов, хотя все стояли рядом. – Телеги и лошадей загнать на плот и по средине настила за уздечки перевести в носовую часть. Все три подводы равномерно рассосредоточить в носовой части плота. Лошадей не распрягать. Под телеги засунуть брёвна, чтобы они не катались и на случай, если они погрузятся глубоко в воду. Вначале разберём задний руль и перенесем его вперёд, затем отрубим застрявшую на мели среднюю часть плота, как хирурги негодные части тела.
Все понимали, что дорога каждая минута. Может нагрянуть патруль и тогда всем «каюк». Тем не мене спокойно, не суетясь, люди поднимали телегу за телегой на плот, забыв поставить часового на берегу. Соколов сам уводил подводы в переднюю часть плота. Разместив три телеги, Соколов распорядился загнать лошадей. Всадники на перегонки, как дети, устремились на плот, а, привязав лошадей к телегам и вооружившись, кто топором, кто деревянным рычагом, принялись за дело. Снимая рулевое устройство, люди старались не смотреть на окровавленный и утопший трупы. Перетащив руль, принялись разбирать ближайшую к берегу перемычку. Канаты рубили с таким расчётом, чтобы концы верёвок можно было завязать за соседнее бревно, иначе плот мог развалиться по дороге в реке. А для надёжности узлы закрепляли скобами, вбивая их в бревна. Разобрав боковую часть, принялись за среднюю с настилом, а, разобрав их, передняя часть плота, на которой размещался отряд, начала разворачиваться, отходя от берега. Но сидевшая на мели часть плота как якорь удерживала плот на месте, и только несвязанные между перемычками брёвна отделялись от плота и плыли по реке. Разобрав третью перемычку, третья часть плота отошла от застрявшей средней части плота и поплыла по течению. Вздох облегчения раздался на плоту. А Соколов скомандовал срочно смонтировать второй руль, при этом сказал:
– Плот без второго руля как лодка с одним веслом, закреплённым с одного борта. Ни туда, ни сюда!
И действительно, плот начало разворачивать, отрезанной частью он пошёл вперёд. Люди кинулись выполнять распоряжения Соколова и через некоторое время установили второй руль в виде длинного весла. Став у каждого весла по четыре человека, плот, как двухвёсельная лодка, стал послушен, удаляясь от берега. А Агнесса подумала: «Молодец Соколов, хоть и полицейский. За тридцать-сорок минут провернул такую работу. Жаль, что не могу награждать медалями, ему бы первому вручила». Вокруг начали сгущаться сумерки.
– Где же наши охотники? Увидимся ли мы с ними! – запричитал Береговой, крутя головой в разные стороны, не понимая, с какой стороны остался берег.
Чижов и Чалкин подстрелили четырёх тетерь и трёх куропаток. Довольные и счастливые они спешили к ужину, но заплутали в лесу.
– Надо сюда ехать, – сказал Чалкин.
– А мне, кажется, сюда, – возразил Чижов, махнув рукой под углом тридцать градусов.
– Если, кажется, то надо креститься, – заметил Чалкин, но свернул коня по указанному направлению.
Проплутав больше двух часов, наконец, они выехали на поляну, где стоял их лагерь. В недоумении они остановили коней. Отряда не было, а Чалкин съязвил:
– Их, что корова языком слизнула?
– Нет, баба Яга метлой смахнула.
Спешившись, они бросились к шалашу, прочитав записку, заволновались.
– Вот гады! Подождать не могли, даже время не указали, когда слиняли! – с гневом воскликнул Чалкин.
Чижов бросился к потухшему костру, около которого стояли две миски с едой и коробком спичек, заботливо приготовленные явно для них. Чижов сунул руку в потухший костёр.
– Часа три, как уехали, – сделал он вывод, подавая миску с кашей другу.
Взяв миски в руки, они вскарабкались на коней и, поедая на ходу свой незамысловатый ужин, поехали по свежему следу, оставленного телегами и лошадьми. Но уже минут через пятнадцать наступили сумерки, а в густом лесу они проявлялись особенно заметно. Объезжая кусты, Чижов с трудом различал примятую траву. Минут через тридцать они выехали на опушку леса и остановились. След от телег был заметен, и он уходил левее. Проехав по нему, они выехали на высокий берег и увидели внизу плот, от которого отделялись отдельные брёвна и плыли вниз по реке.
– Успели! – радостно воскликнул Чалкин. – Но где же наши? Может это другой плот.
– Похоже, что другой, мы выехали из леса и поехали левее, а надо было ехать прямо, – недовольным голосом заявил Чижов, хотя ехал первым.
– Но след-то от телег пошёл левее, а не прямо, значит, ты ехал правильно, – успокоил его Чалкин.
Не споря, они повернули коней и помчались в верховье реки, но, доехав до одинокой усадьбы, остановились. Река делала изгиб влево, и берег хорошо просматривался вдали.
– Нет там ни какого плота, – заявил Чижов. – Возвращаемся назад.
Когда они подъехали к плоту, то уже совсем стемнело. Они заехали на настил плота и направили коней к шалашу. Кругом были разбросаны палки, торчали скобы. Около шалаша они наткнулись на лежащего человека. Чиркнув спичку, увидели, что человек лежал в крови, между брёвен лежал второй, погрузившись наполовину с головой в воду.
– Значит, здесь была борьба не на жизнь, а на смерть, – сделал вывод Чижов. – Но почему наши люди оставили плот и куда исчезли?
– Уехать по берегу, они не могли, следовательно, поехали по дороге, – и Чалкин, развернув коня, направил его с плота на берег.
Выехав на дорогу, они соскочили с коней и принялись собирать сухую траву и ветки, а затем подожгли её. Освещая дорогу факелом, Чалкин рассматривал следы на дороге, сообщая своё мнение другу:
– Следы от нашего отряда ведут только к плоту, обратно они не выезжали, затем с Севера подъехала телега и свернула к плоту, затем в сторону Севера прошли три человека, но они долго стояли на этом месте, курили и, очевидно, с высокого берега понаблюдали, что делается на плоту.
– Значит, наши здесь, – утвердительно заявил Чижов. – Но их нет, следовательно, они уплыли. Возможно, было два плота.
– Такой вариант возможен, а этот плот оставили для нас, убив охрану. Чижов, ты умеешь управлять плотом?
– Зачем уметь? На то он и плот, что сиди и смотри по сторонам, а он плывёт себе по течению, река сама и вынесет, – ответил Чижов без тени сомнений.
– Нет, ты не прав. Специальная квалификация имеется – сплавщик, который умеет гонять плоты по реке. Понимаешь, гонять, а не плавать на нем!
– Давай попробуем, раз второй плот нам оставили, – предложил Чижов, направляясь к плоту и ведя коня за уздечку.
Они подошли к воде, а чтобы не снимать обувь, сели на коней и заскочили на плот, подъехав к шалашу. Чалкин пустился в рассуждения:
– Если наши убили охрану, оставив трупы как знак для нас, то мы должны убрать их, мало ли что может приключиться.
– Ты прав, давай уберём, – согласился Чижов, слезая с коня. – Но на всякий случай проверим, не остались ли у них документы.
И Чижов надёргал с шалаша сухих веток, а затем поджог их. Поднеся факел к трупу, он невольно отпрянул назад, как будто наткнулся на змею.
– А с этим, что делать? – и он брезгливо показал на нож, торчащий в шее трупа.
– Выдерни, помоем, авось пригодится.
Чижов брезгливо взялся пальчиками за рукоятку, выдернул финку и сказал:
– Чалкин, посмотри, где-то должен быть чехол.
Вздохнув, Чалкин принялся обыскивать труп, извлекая содержимое карманов: какие-то бумаги, удостоверение, банкноты и всё складывал на сухое, не окровавленное место. Чижов взял удостоверение, развернул его, прочитав, воскликнул:
– Надо же, это комиссар Ольхов Иван из посёлка Казачинское!
– Да ну! – испугано воскликнул Чалкин, озираясь по сторонам.
– А кобура от нагана у него пустая, – дрожащим голосом сказал Чижов, поднося факел ближе. – Наган, наверное, наши прихватили.
– Наши обязательно бы и кобуру взяли, – возразил Чалкин, – не будут же они носить наган в кармане, военные же всё-таки.
Чижов, потушив факел, тихим голосом предложил:
– Давай, подтащим его на край плота и пусть плывёт.
Подхватив труп, они поволокли его к краю и столкнули в воду. Труп тут же отделился от плота, течение подхватило и унесло его.
– Другого тоже отправим следом, – шепнул Чалкин.
– Но только документы у него проверим, что за птица он.
Извлекая из карманов намокшие бумаги и документы, Чалкин наткнулся на чехол от финки, пристёгнутый к ремню и прошептал:
– Слушай, а чехол от ножа у этого, следовательно, это он пырнул комиссара, а не наши. Возможно, наши здесь не причём.
– Причём или не причём наши, это мы можем выяснить, если догоним их, – высказал свое мнение Чижов.
Отправив второй труп за первым, они залезли в шалаш, зажгли факел и принялись изучать бумаги и документы. Второй труп принадлежал начальнику Лесхоза Воронову Андрею.
– Ты будешь комиссаром Ольховым, а я начальником Лесхоза Вороновым, – заявил Чалкин, пряча документ в нагрудном кармане рубашки.
– А я тоже хочу быть начальником, – не согласился Чижов, вертя удостоверение комиссара с нечёткой фотографией, подходящей под любое лицо.
– Ты больше подходишь под комиссара, а начальников в наличии больше нет.
– Да! – обижено сказал Чижов, пряча удостоверение комиссара в карман рубашки.
Остальными бумагами оказались какие-то счета, записи и не понятные банкноты.
– Это, что новые деньги? – удивлённо спросил Чижов.
– Выходит так, – сделал вывод Чалкин, собирая их в кучу, пересчитывая и деля пополам.
Неожиданно появилась луна, вырвавшись между туч, осветив плот, реку и берег. Друзья вылезли из шалаша, кровавое пятно чётко выделялось на досках помоста. Взяв ведро, Чалкин принялся смывать загустевшую кровь. Вылив несколько вёдер, кровавое пятно смылось, осталось бледное пятно.
– Как ты думаешь, что надо сделать, чтобы плот поплыл? – спросил Чалкин, внимательно взглянув на друга.
– Спросил бы что-нибудь полегче. Пройдёмся, посмотрим, почему он не плывёт.
Обойдя плот, напоминающий большую букву «Ш», они задумались. Молчание прервал Чалкин:
– Мне, кажется, что плот сидит на мели своими тремя выступами, напоминающими букву «Ш», причём средняя лежит на возвышенности, выступающей из воды и уходящей в реку длинным языком отмели.
– Значит, большой плот сел на мель, – высказал предположение Чижов. – Приехали наши, разобрались с начальником и комиссаром. Захватили в плен сплавщиков, заставив отрубить часть плота, не сидевшую на мели. И на той половине уплыли. Видишь, топор торчит в бревне. Это знак нам, что делать. А ты говоришь, что не знаешь, что нам делать. Отрубить сидящие на мели перемычки, а нашу часть плота оттолкнуть назад от мели, а затем столкнуть в сторону реки и плот поплывёт по реке. Что и следует доказать нашими действиями.
Чижов гордо запрокинул голову вверх, изображая из себя героя, а Чалкин дотянулся до топора, выдернул его из бревна и спросил:
– Где говоришь, отрубить нужно?
– Я думаю, – и Чижов задумался, вертя головой, – надо рубить перемычку, которая находится ближе к берегу. А я рычагом буду отодвигать нашу часть плота от мели.
И друзья принялись за работу. Как ни пыжился Чижов рычагом сдвинуть плот назад от мели, у него ничего не получалось. Но как только Чалкин перерубил верёвки и выбил скобы из брёвен, отделив первую перемычку, плот сдвинулся, разворачиваясь к руслу реки, но вскоре встал, а третья перемычка даже вылезла на мель. Как только Чалкин отделил среднюю перемычку от плота, Чижов, орудуя рычагом, стоя в обуви по колена в воде, радостно закричал:
– Давай! Давай! Пошёл!».
Чалкин пробежал по воде к последней третьей перемычке и нещадно принялся орудовать топором, рубя верёвки, выбивая скобы. И последняя перемычка отделилась от плота. Плот, толкаемый рычагом, сдвинулся. Друзья, погрузившись в воду по пояс, толкали и плот снялся с мели, увлекаемый течением. В последний момент друзья, не сговариваясь, запрыгнули на плот. Почувствовав движение под ногами, лошади забеспокоились, издавая слабое ржание. А друзья, схватившись друг за друга, прыгали от радости, брызгая с одежды во все стороны и хлюпая ногами в ботинках. Погасив эмоции, они кинулись к шалашу, скинули всё мокрое и принялись разводить костёр прямо на том месте, где ещё недавно блестела запекшая кровь. Сухие ветки весело вспыхнули, а вскоре заполыхал и настоящий костёр, согревая друзей, высушивая одежду, от которой исходил пар.
– Может, по шашлычку сварганим, – предложил Чалкин.
– Но у нас же нет соли! А без соли, какой шашлык получится?
– А ты думай, что он с солью и всё будет в порядке, – утешил друга Чалкин.
И вскоре над плотом полетели перья от дичи, вспыхивая и вздымаясь ввысь, когда они попадали в пламя костра. Хорошо закусив, просушив одежду, друзья залили костёр, залезли в шалаш и заснули беспечным сном.
18
Плот, управляемый военными под командованием уездного полицейского Соколова, медленно продвигался в восточном направлении, приближаясь к правому берегу Енисея. До места, где Ангара впадала в Енисей, было ещё слишком далеко. А отряд спешил как можно быстрее высадиться на правый берег реки по двум причинам. Во-первых, ножевая рана ноги Сидорова беспокоила не только его, но и весь отряд. Полковник Сидоров, имевший богатый военный опыт, представлял бы находку для адмирала Колчака, провозглашенного правителем России и имевшего в своём арсенале весь золотой запас России. Во-вторых, на плоту не было медработника, а Сидоров был ранен. На первый взгляд ножевое ранение ноги пустяковое, но в тех условиях, в которых находились они, и царапина опасна, если её нечем обработать.
У Агнессы в сумочке случайно оказался не растворённый марганец, завёрнутой в тряпочку. Сделав раствор из кипячёной речной воды и кристаллов марганца, рану на ноге Сидорова промыли, завязали сравнительно чистыми тряпочками, предварительно смоченными в растворе марганца. Но Сидоров чувствовал дискомфорт, у него поднялась температура. Брат Григорий не отходил от Сидорова, считая его учащённый пульс.
Часа три люди махали вёслами, подгребая к берегу. И только тогда перестали грести вёслами, когда в лунном свете, вырвавшем из-за туч, показался гористый правый берег Енисея.
– Приставать к такому берегу опасно, – заявил Соколов. – Плот можно разорвать на части. Мы окажемся в воде, а нас затянет под брёвна. Остаться в живых удастся не многим.
– Ну и перспективу нарисовали вы нам, – заявил в ответ подпоручик Лебедев, почёсывая одной рукой подбородок, а другой, держась за весло.
– Обычно сплавщики гоняют плоты посредине реки. Участки, которые приходятся на ночь, сплавщики плотов изучают досконально и гонят плоты по памяти. Мы рискуем, но других вариантов у нас не было. Как только забрюзжит рассвет, буду выбирать отмель, куда посадить наш плот на мель. Прыгать же с плота, да ещё верхом, опасно, может вместе с конём затянуть под плот. Я предупреждаю, но не пугаю. А устраивать верховые гонки, которые вы устроили при посадке на плот, ребячество. Хорошо, что всё обошлось, никто не угодил с настила на брёвна, лошади бы своей точно лишились, поломав ей ноги, да и сами могли покалечится.
– Соколов, мы учтём ваше пожелание, – заявил поручик Колчак, – но тогда вы может составите очерёдность, кто за кем должен прыгать.
– Нет, этого делать тоже нельзя. Преждевременный план обычно не срабатывает и примета плохая. А условия берега меняются быстрее, чем обстановка на войне. Я буду командовать по обстоятельствам, а вы чётко выполняйте мои пожелания.
Приподняв вёсла-рули над водой, плот шёл, гонимый течением реки. Соколов взволнованным голосом сказал:
– Глядите в оба, если заметите какие-нибудь предметы на воде, которые обгоняют или отстают от плота, немедленно скажите об этом мне.
Все принялись смотреть на воду, но заметить предметы, плывущие рядом, им было не дано. Соколов стоял впереди у весла и внимательно смотрел в темное, еле заметное очертание берега, ожидая рассвет. Вдруг он скомандовал:
– Всем на вёсла, отходить от берега!
– Как от берега? – раздалось несколько голосов.
– От берега, – повторил Соколов. – Река поворачивает влево, а какой берег справа, одному богу известно.
Люди замахали вёслами, гоня плот на средину реки. Скалистый берег появился совсем неожиданно. Тёмный берег, как скала, надвигался на плот. Люди, что было силы, тянули за рукоятки вёсел, стараясь одновременно опускать вёсла в воду, так им рекомендовал Соколов.
– Пронесло! – вздохнув, сказал Соколов.
Скалистый берег буквально рядом, в каких-то тридцати-пятидесяти саженях, ушёл назад, плот выскочил из узкого места, сбавив скорость.
– Вёсла сушить, – скомандовал бодрящим голосом Соколов.
Над плотом раздался вздох облегчения. Кроме Сидорова никто не спал. Агнесса с детьми сидели на телеге рядом с Сидоровым, бормочущим во сне. Все десять мужиков держались за весла, с которых им на руки стекала приятная холодная вода.
– Можно вёсла опустить в воду, – скомандовал Соколов, – а самим расслабиться, но от вёсел не отходить.
Мужики у вёсел расслабились, а Александр и Илья, привалившись к Сидорову, слегка, по-детски захрапели. Прошло часа полтора, вдруг внизу по-течению реки раздался далёкий продолжительный гудок.
– Нам навстречу идёт судно, – безразлично сказал Соколов, зевая, как будто он то и дело встречался с пароходами на реке. – Четверо из вас возьмут с шалаша сухие ветки и траву и сделают факелы. Зажжете, когда я скажу, и станете по углам плота, обозначив наши габариты. Не машите руками, стойте спокойно, когда попадёте под прожектора с судна.
Минут через двадцать вдали появилось судно, освещённое огнями. Свет прожекторов бегал по воде. Но до берега не доставал, а до них тем более.
– Разберите шалаш, ветками прикройте лошадей и телеги, а факелы поднимете повыше.
– А если себя не обнаруживать? – спросил поручик Колчак.
– Нас всё равно обнаружат в свете прожекторов, а через бинокли рассмотрят. Если не выставим габаритные огни, нарушим закон сплавщиков плотов. С судна сообщат о нарушении, могут выслать катер для выяснения обстоятельств. На катерах обычно два-три человека, иногда вооружены. Лошадей и телеги на плотах не перевозят.
Помолчав, Соколов добавил:
– Когда будите держать зажжённые факелы, прикройте головы куртками и станьте спинами к судну, желательно не шевелиться, стоите как столбики. Это относится и ко всем остальным, кто попадёт под луч прожектора.
Прошло ещё минут пятнадцать, и судно встретилось с плотом, проходя мимо на расстоянии примерно триста саженей. И плот оказался в вилке двух прожекторов, бегающих по воде. С судна подавали тревожные гудки, как будто предупреждали об опасности. На плоту все замерли, пряча лошадей и телеги в редких ветках от разобранного шалаша. Судно быстро удалялось, а лучи прожекторов перебросились вперёд, освещая путь судну.
– Наша маскировка удалась? – обратился поручик Колчак к Соколову.
С телеги подал свой голос Сидоров:
– Я думаю, удалась! Но с судна нас предупредили, что мы идём в опасной зоне от берега. Соколов, я правильно расшифровал их тревожные гудки?
– В общем, правильно, но впереди нас могут ждать неожиданные ситуации и нас предупредили, чтобы мы были внимательными.
– Факелы потушить! И всем мужикам занять места у вёсел, – скомандовал Соколов.
Потушив факелы и сложив ветки в кучу на брёвна, люди собрались у вёсел.
– Как себя чувствуете, полковник? – поинтересовался помещик Кваша.
– Голова гудит и кружится, подташнивает. Очевидно, много крови потерял, когда лежал в бессознательном состоянии. Меня чуть было не удушил тот в кожаной куртке, напав сзади. Как я умудрился ему нож в сонную артерию воткнуть? Помню, я уже задыхался, случайно наткнулся рукой на рукоятку ножа, торчащего у меня в ноге. А ножом меня пырнул бывший однополчанин Воронов, с которым мы случайно встретились на плоту. Вначале они приняли меня за сплавщика, но Воронов узнал и закричал, что я полковник Сидоров, а тот в куртке схватился за наган, но я на секунды опередил, выстрелив прямо из кармана куртки.
– Держитесь, полковник, – посоветовал Кваша, – вам бы сладкого чайку для подкрепления сил. Не случайно говорят казахи, что если чай не пьёшь, откуда сил берёшь.
– Всё верно, – отозвался Сидоров, – но в первую очередь надо удачно на берег сойти, а потом можно и про чай подумать.
На Востоке небо начало сереть, отодвигая черноту, но берег по-прежнему оставался не просматриваемый. Прошло ещё пару часов, небо посветлело, на берегу стали видны отдельные деревья, но берег вдалеке казался туманным. Люди на плоту стремились на берег, но он пугал их своей неизвестностью, отчего казался коварным. Уже совсем рассвело, когда Соколов заметил вдалеке подобие залива. «Что это? – подумал он. – Не уж-то приток? Пожалуй, лучшего места для высадки на берег нам не найти».
– Видите! – закричал он. – Ровное место на берегу! Будем садиться на мель! Кажется, там место притока какой-то реки, а если так, то там большой нанос песка. Мягко будем причаливать, подойдём боком, рули-вёсла должны быть расположены параллельно берега.
Люди молчали, слушая.
– Сейчас всем на вёсла, будем сдвигать плот к берегу, в последний момент плот развернём так, чтобы наш нос плота смотрел на Запад, а корма на Восток.
И люди замахали вёслами, плот боком шёл на сближение с берегом. Чем ближе приближался плот к берегу, тем медленнее он двигался вперёд, уходя с основного русла течения реки. И вот показалась широкая пойма, где небольшой приток впадал в Енисей. Вдруг правый угол носовой части плота наскочил на мель. Плот, теряя скорость, разворачивался через правый угол, где стояла телега с Сидоровым и Агнессой с детьми. Переднее весло воткнулось в ил и его начало разворачивать и подминать под плот. Не успев отскочить, Соколов оказался зажатым между рукояткой весла и бревном опоры, на которой был смонтирован шарнир весла. Как ножницы захватили тело Соколова. Его перебросило через опору и сбросило вниз в воду. В следующий момент плот подмял Соколова, вдавив его в ил, и он исчез. Течением Енисея плот продолжало разворачивать, заводя в пойму навстречу тока воды, поступающего из притока. Настил под телегой Сидорова затрещал. Агнесса, схватив за куртки детей, спрыгнула с телеги. Она и дети отскочили от опасного места. Правый угол плота развалился, разорвав веревки и выдрав скобы из брёвен. Брёвна рассыпались в разные стороны. Телега вместе с лошадью опустилась вниз на дно реки. Ноги лошади и колёса телеги увязли в иле, а разворачивающийся плот переломил их, завалив лошадь в воду, а телегу перевернув на бок. Сидоров, перелетев через брёвна, плюхнулся в воду. Опомнившись, он по-пластунски полез на берег от надвигающегося на него плота. Лошадь жалобно издала звук и оказалась вдавлена в ил под брёвнами. Плот остановился. Григорий Морозов, прыгая по брёвнам, бросился к брату и вытащил его на берег. Люди, отойдя от шока, зашевелились, вытаскивая брёвна из-под двух телег. Сорвав часть настила, его перенесли на развалившийся угол плота, сделав съезд. Телеги, а затем лошадей за уздечки отвели на берег. Разобрав настил и раздвинув брёвна, вытащили бездыханное тело Соколова. Мертвую лошадь поднимать не стали, она была тяжела для них. Со сломанной телегой возиться не стали. Освободившись от груза, плот всплыл, течение его стронуло с места, а затем отнесло от берега, и, подхватив, унесло по реке.
Но жизнь продолжается. Люди принялись разводить костры, готовить чай и еду. Лошадей пустили пастись. Полуживого Сидорова переодели в сухую одежду и уложили у костра. Кое-кто принялся за рытье могилы, так нелепо погибшего Соколова.
– Надо бы разведать местность, куда нас занесло, – обратился полковник к поручику Колчаку. – Причём это надо сделать как можно быстрее. Мы не знаем, видел ли нас кто-то из местных. Возьми человечка, да проскочи по округе, может охотников или рыбаков встретите. И ещё, чтобы не случилось, очевидно, нам придётся менять маршрут. Мне не нравится, что помещик Чалкин и кулак Чижов отстали, они могут попасть в руки большевиков, а те в два счёта их вывернут на изнанку и узнают о нас всё, допросив с пристрастием.
Плот с Чалкиным и Чижовым, гонимый течением реки вдоль левого берега Енисея, на своём пути встретил небольшой островок и сел, как говорится лоб в лоб, на отмель прямо своей средней частью. От встречи плота с островком, Чалкин и Чижов даже не проснулись. Кони, почувствовав близость кустов, потянулись к ним, умудряясь сорвать ветку, другую и не очень сытно закусить ими. Филиппа Чалкина разбудил шелест веток, когда их срывали кони. Рассвело. Филипп выглянул из шалаша и удивлённо уставился на зелёные кусты и коней, которые дотягивались до кустов, стараясь ухватить ветку с листочками, трепыхающимися на ветру. Толкнув Чижова в бок, он выскочил из шалаша, озираясь по сторонам. Следом выскочил Чижов и сонным голосом спросил:
– Что уже приехали?
Чалкин не ответил, а, схватив друга за рукав, потащил его на край плота. С трёх сторон плот окружала вода. Вдали виднелся левый берег реки, а справа его вообще не было видно. Спрыгнув с плота, они побежали по узкому берегу, не обращая внимания, что в ботинках хлюпает вода. Им потребовалось не так уж много времени, чтобы наткнуться на плот, но уже с другой стороны. Голодные лошади продолжали тянуться к кустам, но их движения ограничивали уздечки, привязанные к скобам, вбитыми в брёвна.
– Кажется, мы на необитаемом острове, – заметил Филипп.
– А зачем мы сюда приехали? – с некоторым раздражением спросил Чижов.
– Надо было управлять плотом, а не дрыхнуть всю ночь.
– И давно мы стоим здесь?
– Судя по съеденным лошадьми веткам кустов всю ночь, – ответил Филипп, делая по маленькой нужде прямо на кустик.
Чижов пристроился рядом, рассуждая:
– Надо же с левого берега отправились, а к правому не дошли, остров помешал, – назидательно заявил он.
– Хорошо, если они будут нас ждать, а с другой стороны подождут, подождут и уедут. Что им ждать нас, если всё золото у них. И как говорится: «Баба с воза, кобыле легче».
– Пожалуй, ты прав, – согласился Чижов. – Давай лошадей пустим пастись, пусть силёнок набираются. А мы позавтракаем, чем бог послал, сделаем плот для коней, как нас учил Александр, и поплывём. Хотя левый берег ближе, но мы пойдём туда, где нас не особенно ждут, – и он махнул рукой на Восток.
Скинув уздечки, они отпустили коней пастись в густой траве острова, а сами принялись за костёр, строгая стружки топором.
– Давай и остальную дичь поджарим, пока она не протухла, – предложил Чижов, подбрасывая сухие ветки от шалаша и палки, разбросанные по настилу плота. – А знаешь, мы бы управлять плотом не смогли, если бы даже не спали. Видишь, вот здесь было смонтировано весло-руль, его разобрали и перенесли на ту часть плота, на которой уехали наши. Вот они уже точно на правом берегу.
– И тоже готовят еду, – интуитивно угадал Филипп Чалкин, поджаривая вчерашние недоеденные кусочки мяса на палочках, не дожидаясь, когда появятся угли.
По мере разогревания мяса, оно исчезало в их широких ртах. Покончив с едой, они принялись ощипывать дичь. Перья летели в разные стороны, а приготовленные кусочки для жарки шипели на углях. Закончив с приготовлением пищи впрок, они развалились у шалаша, ковыряя палочками в зубах.
– Лежи, не лежи, а делать плот для коней за нас никто не будет, – сказал Чижов, поднимаясь и беря топор.
И работа закипела. Выбрав толстые бревна, их отделяли от плота, перегоняя на мель. Связав верёвками и сбив по торцам скобами по четыре брёвна, они поставили деревянные перемычки на их концах, чтобы оба плота не сходились между собой. Затем плоты связали веревками, сделав подпруги для коней, на которых кони будут держаться над водой, погрузившись в воду по животы.
– Давай, опробуем наше устройство вокруг острова, – предложил Чижов. – Вдруг что-то ни так, есть возможность исправить, пока не отъехали.
Оседлав коней, они поплыли вокруг острова, держась в четырёх-пяти саженях от берега и вернулись обратно.
– Всё хорошо, но чего-то не хватает, – задумчиво заметил Филипп Чалкин. – Кони на воде вели себя хорошо и послушно, в воду погрузились по животы. Но меня беспокоит другое, когда будем переправляться по реке, то нас будет видно далеко. Наши ночью переправлялись, а мы собираемся днём. Поэтому нам надо замаскироваться, прибив вокруг плота зелёные ветки, а между коней сделать скамейку, на которой мы сможем сидеть.
Поразмыслив, они принялись за дело. А вскоре от плота, застрявшего на мели островка, отошёл небольшой плот, окружённый кустарником, увозя двух пассажиров. Кони, подбадриваемые хлыстами, плыли хорошо. От плота в стороны отходили небольшие волны, которые исчезали, смешиваясь с течением реки. Не прошло и двух часов, как плот причалил на небольшую отмель гористого правого берега Енисея. И за это время мимо их прошло три судна, не заметив своеобразный плот, двигающийся двумя лошадиными силами. Заехав на крутой берег, всадники остановились.
– И в какую сторону мы должны ехать, чтобы догнать наших?
– Я думаю, – и Чижов задумался, – вниз по течению. Ангара же в Енисей впадает горазда ниже.
Рассматривая горизонт, Филипп Чалкин принялся рассуждать:
– Если наши действительно уплыли на плоту, то пристать к правому берегу, они смогут ниже в двадцати-тридцати верстах от нас. Мы же почти перпендикулярно пересекли реку. Следовательно, надо ехать в северном направлении, а часа через два будем смотреть внимательно, чтобы не проскочить мимо наших.
– Тогда погнали, – предложил Чижов.
19
Поручик Колчак и Филипп Береговой первым делом объехали залив, с которого кто-нибудь мог наблюдать, как они причалили к берегу. Но в заливе никого не оказалось. И только шумливая речушка, перекатываясь по валунам, издавала свою звонкую песенку на разные мотивы.
– В лес углубляться не будем, там вряд ли кого встретим, а вот по речушки вверх можно проехать, – предложил Филипп Береговой.
Не имея никакого мнения, поручик Колчак кивнул головой и направил коня вдоль речушки по еле заметной тропе, проходящей то с одной стороны речушки, то с другой. Проехав минуты четыре, они выехали к небольшому озеру, из которого и брала своё начало речушка. Объезжая озерцо, они увидели в северном направлении небольшое поселение, перед которым в поле трудилось человек шесть.
– Через лес и кустарники мы сможем незаметно подъехать до того крайнего участка, где работает один человек, – предложил поручик, показав рукой в сторону одинокого труженика.
И они скрыто подъехали к участку. Филипп изъявил желание поговорить с крестьянином, поручик, взяв карабин и уздечку коня Берегового, остался в кустах. Береговой отправился на участок, но как только он зашёл на него, хозяин, увидев непрошеного гостя, закричал на него бранными словами и двинулся навстречу, размахивая лопатой.
– Что тут ходишь, землю топчешь, а ну пошёл отсюда, антихрист несчастный!
Филипп остановился, расставив ноги и выставив живот вперёд, а правую руку занёс за спину.
– Много тут всякого сброда ходит, вынюхивают, что можно украсть, – ругаясь, хозяин угрожающе наступал на Берегового, спокойно стоявшего в позе важного человека.
– Фамилия!? – рявкнул Береговой.
Крестьянин остановился, опустив лопату, заморгав часто глазами.
– Я спрашиваю твою фамилию! – повторил громко Береговой.
– Так эта! Ну, самое! – растеряно забормотал крестьянин.
– Ты, что оглох!? – опять рявкнул Береговой.
– Стрелка! У нас здесь у всех фамилия Стрелка! И посёлок называется Стрелка!
– С этого момента ты теперь рядовой Стрелка! Слушай мою команду: «Прямо, с лопатой шагом марш!»
Испуганный Стрелка стоял, приняв стойку смирно, но команду не собирался выполнять.
Держа карабин наготове, поручик Колчак выехал из леса, но не настолько, чтобы его видели остальные труженики поля и скомандовал:
– Береговой, дай ему два наряда вне очереди за непослушание!
Увидев вооружённого всадника, Стрелка побелел. Береговой подскочил к нему и подставил ему под нос кулачище, скомандовав:
– Рядовой Стрелка! Шагом марш, прямо!
Стрелка продолжал стоять, лицо вытянулось в гримасе, готовое зареветь, и он забормотал:
– Я не солдат и не на службе! У меня освобождение есть!
– Где твоё освобождение, рядовой Стрелка! – напирал Береговой, понимая, что если он выполнит его приказание, то и признает себя новобранцем.
– Так это! Оно у меня дома!
– Вот представишь освобождение, тогда и разговор будет другой, а сейчас выполняй приказание офицера, – рявкнул Береговой, тряся кулаками.
Но Стрелка вдруг сел на землю, подогнув ноги калачиком, и громко заревел, шмыгая носом.
– Береговой! Тащи сюда этого дезертира, уклоняющего от армии, – раздался голос поручика из-за куста.
Береговой схватил Стрелку за шиворот и поволок по земле, уверенный, что в таком положении новобранца никто не увидит из работающих людей в поле. Затащив в кусты, он поставил его перед всадником, и отрапортовал:
– Господин поручик, ваше приказание выполнено! Рядовой Стрелка доставлен к вам, – и Береговой подмигнул Колчаку.
– Рядовой Стрелка, ты, что отказываешься служить отечеству! – спокойным голосом спросил поручик перепуганного человека, стоявшего на дрожащих ногах. – Кто не хочет служить с нами, значит он против нас. А с врагами мы поступаем просто, пуля в затылок и весь тут сказ.
Для пущей важности поручик передёрнул затвор карабина, направив ствол в сторону новобранца.
– Так как, будешь вступать добровольно в армию полковника Сидорова?
– Я … я не могу! У меня дети и мать больная! Меня уездное начальство от армии освободило. Я служащий на почте, а как специалист только я могу осуществить связь с другими почтами.
– Хорошо, но что делать с тобой, полковник будет решать, а сейчас марш за мной и без глупостей, Береговой за тобой присмотрит, чуть, что не так и ты покойник, – и поручик передал карабин и уздечку коня своему напарнику, ловко разыгравшего комедию с призывом в армию.
Приехав в расположение отряда, поручик Колчак доложил полковнику:
– Пришлось взять как языка, оказался слишком не сговорчив. На поле с Береговым разговаривать не захотел. А он как работник почты должен знать все новости.
– Стоящий человек, – ответил полковник, морщась от раны, дающей знать о себе.
– Рядовой Стрелка, подойди сюда, к полковнику Сидорову! – крикнул поручик, обратившись к новобранцу.
– Я не рядовой, а служивый почты посёлка Стрелка, и армейскую присягу вам не давал, – как-то осмелев, заговорил Стрелка, поняв, что попал не в действующую армию, а в сброд кулацко-офицерского характера, и исход своей судьбы ему известен – «каюк».
Взглянув на почтового работника, полковник решил разговор с ним вести в открытую:
– Наш отряд офицеров сопровождает зажиточных людей, которых преследуют большевики. Наша цель соединиться с регулярной армией адмирала Колчака.
– Не лёгкую задачу поставили вы себе, – расхрабрившись, ответил почтовый работник Стрелка. – Все города, расположенные на Енисее и на крупных притоках, находятся под опёкой большевиков. В городах от Енисейска до Красноярска установлена новая власть. Использовать речной транспорт вы не сможете. Железная дорога от Красноярска до Новосибирска тоже контролируется новой властью. Я это точно знаю, всё-таки связист, – и он гордо тряхнул головой.
– Мне всё ясно, – сказал полковник и приказал. – Нарисуйте план расположения городов, дорог и речных магистралей от города Енисейска до Красноярска, Тайшета и Новосибирска.
И полковник придвинул бумагу и карандаш почтовому работнику. Подумав, Стрелка принялся рисовать план. А, нарисовав, подал его полковнику. Сидоров внимательно принялся рассматривать его, заметив:
– Мы находимся на правом берегу Енисея. Примерно вот здесь, – и он ткнул карандашом в план.
– Нет, немножко ниже по течению, рядом с посёлком Стрелка, – ответил почтовый работник, рассматривая окровавленные тряпки, которыми была перевязана нога полковника, лежащего на телеге на каком-то тряпье. – Чтобы добраться до Красноярска, вам надо проехать вверх по течению Енисея верст сто, переехать на его левый берег через мост дороги, соединяющей Тасеево с селом Пировское и выехать на магистральную дорогу, соединяющую село Казачинское с Красноярском.
– И умудриться не напороться на солдат большевиков, – заметил полковник.
Стрелка улыбнулся и кивнул головой в знак согласия.
– Значит, этот маршрут для нас не приемлем? – и полковник с раздражением взглянул на почтового работника, морочащего ему голову зря.
Стрелка пожал плечами, не найдя, что ответить.
– Сколько вёрст от посёлка Стрелка до Тасеево? И почему не нарисовал дорогу между ними? – недовольным голосом спросил полковник.
– Дороги нет, горы, правда, есть тропы, но там сейчас выпал снег, а скоро наступят холода, – уверенно ответил Стрелка. – По тропам вёрст сто пятьдесят, а то и двести будет.
– Сможете провести наш отряд до Тасеево? – в лоб спросил полковник, уставившись на него.
Почтовый работник в растерянности отрицательно замотал головой, дрожащим голосом ответил:
– Если вы имеете в виду напрямую, то я не смогу, ни разу вообще не был в Тасеево. Понятия не имею, как туда добраться напрямую, а когда звонил, то только через Пировское. Ехать же вдоль Енисея по берегу, а затем по дороге, идущей из села Пировское, насколько я понимаю, для вас не безопасно.
Полковник понял, что почтовый работник говорит правду. Помолчав, он спросил:
– В посёлке Стрелка есть медработники и проводник, способный проводить нас по тропам до Тасеево за плату золотом?
На лице у почтового работника появилось изумление, но, справившись с собой, ответил:
– В посёлке была лекарня, но два месяца назад ночью сгорела вместе с фельдшером и медсестрой. Они жили одной семьёй. Сейчас больных возим за сто двадцать вёрст в Мотыгино, но там новая власть. А насчёт проводника, право не знаю, что и посоветовать. У Ивана Прохоровича в Тасеево родственники живут, он ездил туда, но, как и что, не могу сказать.
– А проводить до Ивана Прохоровича сможете?
Лицо почтового работника засияло радостью, у него появилась надежда, что он останется в живых.
– Проводить, конечно, могу, нет проблем!
– Вначале начерти схему посёлка Стрелка с главными улицами, укажи магазины, аптеку, где живёт Иван Прохорович и ты сам. Нарисуй, как Ангара впадает в Енисей с указанием расстояний берегов от посёлка.
Стрелка принялся рисовать, но при этом его лицо помрачнело, как обречённого человека. Он размышлял: «Отряду нет резона оставлять меня в живых, если даже я поклянусь, что сохраню в тайне нашу встречу. Вступить в их отряд, я фактически отказался, хотя мне теперь ясно, что они меня просто разыграли с призывом в армию. Я их пленник, много знаю, чтобы меня оставлять в живых. Поэтому полковник, если он действительно им является, слишком откровенно изложил план своих действий, решив мою судьбу заранее».
После ознакомления с планом посёлка, Агнесса в сопровождении Колчака, Берегового и Ильи, поехали к посёлку. Подъехав к нему, Колчак и Береговой остались с лошадьми в лесу. Агнесса пошла в разведку с документами руководителя геологической партии. Илья как беспризорник следовал за ней, держа дистанцию. Но Агнесса в посёлке сразу вызвала подозрение, как чужая, и патрули дважды проверяли её документы. Закупив лекарства, спирт и кое-какие сладости к чаю, она посетила Ивана Прохоровича, сославшись на почту, которая якобы порекомендовала ей обратиться к нему за консультацией, как к человеку знающему дорогу в поселок Тасеево.
– Ехать туда просто, вдоль Енисея сто вёрст, затем влево по хорошей дороге сто вёрст и будешь в Тасеево, там и больница имеется приличная. Я не знаю, ходил ли кто из наших по тропам, но уверен, что по ним дальше, чем по дороге.
С этим и вернулась Агнесса с сопровождающими в отряд. Первым делом Сидорову принялись промывать рану на ноге. Убрав окровавленные тряпки, Агнесса и Колчак удивились, увидев синеву ноги, а сам Сидоров заметил:
– Так чего доброго и гангрену можно получить, срочно нужен опытный врач.
Агнесса и Колчак промолчали, подумав: «А где его взять, если ближайшая больница находится за сто двадцать и двести вёрст». Агнесса и Колчак собрали совещание. Окружив телегу Сидорова плотным кольцом, члены отряда обсудили создавшееся положение и приняли решение выступить в ночь, когда по дорогам мало кто ездит. После совещания вдруг обнаружилось, что пленный Стрелка сбежал, умудрившись освободиться от верёвок, связывающих его по рукам и ногам. В сторону посёлка помчались всадники, но минут через сорок они вернулись ни с чем. А Стрелка, сообразив, что до посёлка ему не удастся добежать – догонят, выскочил на дорогу и бросился в противоположную сторону от посёлка. Вдруг он увидел скачущих ему навстречу двух всадников. Он свернул с дороги вправо и кинулся к берегу. Спрятавшись в густом кустарнике, он затих, решив сидеть до следующего дня, лишь бы остаться живым. Он знал, что и дом его не спасёт, пока отряд не уберётся с этих мест. Жена с детьми уехали в Мотыгино к сестре, а дома только больная мать, но её не тронут.
И опять пришлось совещаться. Помещику Скворцову подпоручик Лебедев заехал в зубы, как виновнику в побеге почтового работника. При этом Скворцов оправдывался, что не доглядел, а Лебедеву простил рукоприкладство, хотя остался без одного зуба.
– С побегом почтового работника Стрелка у нас ситуация крайне обострилась, – заявил Сидоров, – Но и я частично виноват, поручив Скворцову охранять, а не пустить его сразу в расход. Жалко было парня, хотя понимал, что в живых его оставлять нельзя. Посёлок Тасеево для нас теперь закрыт. Мы должны немедленно сниматься, и двинемся через лес на Северо-восток. Минуя посёлок Стрелка, выскочим на дорогу, ведущую в Мотыгино, но, доехав до реки Бирюса, свернём вправо на посёлок Устье. По моему разумению это примерно сто пятьдесят вёрст и несколько ближе, чем до Тасеево. Проехав через лес, телеги поедут по дороге пока светло, а всадники по лесу, сопровождая и не выпуская нас из виду. Я думаю, до ночи мы доберёмся до речки Бирюса. Правда, здесь есть одно НО! Этот маршрут известен Чижову и Чалкину. Они отстали, а если попадут в руки большевиков, то могут проговориться, а нам большевики могут устроить где-нибудь засаду, но сейчас другого варианта у нас нет.
Через час две телеги катились по дороге, ведущей из посёлка Стрелка в сторону Мотыгино. Впереди ехала телега Сидорова, где в качестве кучера восседал Илья, сзади бричка Агнессы. Александр ехал со всеми всадниками на коне Ильи. Всё шло по запланированному сценарию. Всадники, виляя между деревьев, скакали по лесу, не выпуская из виду телеги. Вдруг из лесистого пригорка выскочили два всадника и наперерез помчались к телегам. Агнесса сразу не узнала своих отставших членов отряда и испугалась.
– Братцы, это мы Чижов и Чалкин! – кричали всадники радостными голосами.
– Откуда вы взялись?! – закричала Агнесса, узнав своих.
– Как вам удалось догнать нас? – хрипящим голосом кричал Сидоров.
– А где остальные? – и Чижов спрыгнул с коня прямо на бричку, сев рядом с Агнессой, ударив стволом ружья о стальной овал сидения.
– Боже мой, как вы оказались здесь? – и Агнесса по-братски обняла его.
Радость была неподдельной. Сидоров, морщась от боли, пытался приподняться, хватая руку Чалкину. Телеги остановились, а затем, съехав с дороги, углубились в лес. Подъехали остальные всадники, соскочив с коней, все принялись обниматься, тряся друг друга.
Лебедев и Береговой, перебивая друг друга, рассказывали, как отряд переправился через Енисей, потеряв Соколова. А Чижов и Чалкин, дополняя друг друга, поведали другую поучительную историю. Документами комиссара и начальника Лесхоза особенно заинтересовался Сидоров. Внимательно рассматривая их, он сказал, обращаясь к Чалкину:
– Если не возражаешь, то удостоверение начальника Лесхоза Воронова Андрея Тихоновича я бы хотел временно использовать для себя. Очевидно, мне придётся обратиться в больницу, а этот документ многое может решить. Я лично знал его как однополчанина, правда, пришлось утопить, но не как друга.
– Да, да! Пожалуйста! В чём проблема! – согласился Чалкин, не представляя, зачем ему самому нужно это удостоверение, являющееся уликой преступления.
Разобравшись с рядом проблем, Чалкин и Чижов присоединились к остальным всадникам, а телеги, выехав из леса на дорогу, продолжили путь. Навстречу попадались повозки, спешившие засветло успеть в посёлок Стрелка. Промчалась почтовая карета, охраняемая двумя вооружёнными всадниками. Сидоров, лёжа на телеге, выставил забинтованную ногу, как напоказ, если встретится патруль.
Незаметно стемнело, а дорогу можно было различить только по сырому отблеску. Всадникам в лесу пришлось туго, то и дело они наталкивались на ветки, хлеставшие их по лицу, голове, телу, ногам. Иногда, чтобы догнать телеги, всадники выскакивали на дорогу и галопом гнали, а, перегнав телеги, сворачивали в лес. Александр завидовал Илье, но изо всех сил храбрился, чтобы не «упасть лицом в грязь» перед другом. Не предлагала и Агнесса сыну пересесть на телегу, понимая, если они наскочат на патруль, то объяснить, почему мать в геологической партии с сыном, будет не просто, когда его сверстники учатся. А перед мостом охрана обязательно должна быть. Хотя кругом было темно, но приближение к большой реке ощущалось. От реки веяло особой прохладой. Телеги остановились на насыпе, какие обычно бывают на всех сибирских дорогах перед мостами. Илья принялся посвистывать, но всадники его не слышали. Простояв минут пятнадцать, снизу донёсся свист, на насыпь поднялся Лебедев без лошади.
– Внизу проходит другая дорога, правда, не такая хорошая, как эта, – негромко начал Лебедев. – Вы проскочили поворот на четверть версты. Там и указатель у дороги стоит. Расстояние до посёлка Устье 50 вёрст, до Стрелки – 70, а до Мотыгино – 40.
– Илья, разворачивай, – тихим голосом сказал Сидоров.
Лебедев запрыгнул на бричку и сел на место кучера, а, перехватив вожжи у Агнессы, развернул коня и поехал первым. Илья сконфузился, хотя этого в темноте никто не заметил, и поехал следом. Свернув на посёлок Устье, вскоре телеги подъехали к всадникам, которые поехали впереди. И вот показался мост, величественно возвышаясь в ночном небе.
– В этих местах мосты делают высокими, – прошептал Лебедев, повернувшись вполоборота к Агнессе, – чтобы их не сносило водой ранней весной, когда идёт по реке лёд. Но всё равно, часть мостов сносит, образовавшимися заторами льда у промежуточных опор, получивших название быки.
– Это проблема общая, – ответила Агнесса, пытаясь рассмотреть сына среди всадников.
Отъехав с версту от моста, отряд остановился у небольшой речушки, впадающей в реку Бирюса.
– Мы то и дело сбиваемся с дороги, – заявил Кваша, хваставший днём, что он видит ночью как кошка, – ничего не видно, лошади устали, идут как сонные.
– Выбирайте привал, – распорядился Сидоров.
Ориентируясь по шуму воды, отряд проехал вдоль речушки саженей сто пятьдесят и остановился в кустах. Первым делом развели небольшие костры для приготовления ужина и освещение местности при постройке шалашей. Сидоров пожаловался, что нога ноет, хоть вой. Агнесса принялась за перевязку, а Морозов светил горящей берестой, свёрнув её в трубочку.
– Плохи мои дела с ногой, – простонал Сидоров, рассматривая тёмные пальцы на ноге. – Считай третьи сутки пошли, нога распухла и почернела, держится температура.
Агнесса с Григорием молчали, понимая, что утешением не поможешь. Закончив перевязку и дав Сидорову таблеток, Агнесса пошла к поручику Колчаку, решив поговорить о Сидорове:
– Я опасаюсь за рану Степана, боюсь, что началась гангрена. И развивается она довольно быстро. А мы только к обеду попадём в Устье, но есть ли там стоящий врач. Ехать же в Мотыгино через два моста нам опасно. Посёлок Устье стоит на реке Бирюса и небольшой речушки Тасеева и тоже придётся переезжать мост, но, очевидно, не охраняемый.
– Да, у полковника заражение, я думаю, что ногу придётся ампутировать, – с какой-то досадой в голосе заявил Колчак. – А вот, что дальше? Если операция, то это на полгода. Я разговаривал с остальными ребятами. Мнение многих такое: надо разделиться. Телеги оставить, а от посёлка Устье всадники могут ехать прямо на Красноярск, а там посмотрим. Кстати, твоему сыну и Илье такой план понравился, но они мальчишки.
– А кто против? – упавшим голосом спросила она.
– Морозов заявил, что он не может оставить брата, а его сын ещё не дорос до война. А твой муж сказал, что куда ты, туда и он с сыном. А твой план уехать на остров Кипр мы знаем. И получается, что шесть человек остаются, а шесть – на Красноярск. Двух лошадей с грузом и продуктами мы забираем с собой. Золото решили поделить всем поровну, включая всех членов отряда с детьми.
– Мне такой план не нравится, – заявила Агнесса. – Во-первых, вместе мы сила и можем постоять за себя. Во-вторых, дальше Красноярска вы не уедите, там трудовой народ и большевики. В-третьих, нравится тебе или нет, но адмирал Колчак скоро побежит, возможно, оставит часть армии, состоящей из солдат, для прикрытия своего бегства. А офицеров посадит на поезда с пушками и устремится на Восток. Первый эшелон будет захватывать станции и ремонтировать пути, пропуская остальные поезда с офицерами, охраняющими золотой запас России и адмирала. Я считаю, что нам всем надо приблизиться к железной дороге, «залечь на дно» и ждать, когда пойдут составы с офицерами. Вот тогда твоя фамилия с документами Колчака сыграет решающую роль. Адмирал Колчак не дурак, он имеет план спасения армии, состоящей из офицеров, которые верны ему до гроба, а солдаты охотно пойдут за новой властью, предав его, это хорошо понимает адмирал.
–М…м. Да! – промычал поручик Колчак. – Может ты и права. Я ещё переговорю с Сидоровым, что он скажет.
Перед посёлком Устье отряд расположился в лесу, съехав с дороги на пару вёрст. А в посёлок поехали на одной телеге. Сидорова сопровождала Агнесса с Ильёй. Подъехав к больнице, Агнесса с трудом завела ковылявшего Сидорова до санпропускника больных. Осмотрев и потрогав острым предметом распухшую, не чувствующую боли ногу Сидорова, а по удостоверению начальника Лесхоза Воронова, врач однозначно сказал:
– Андрей Тихонович, надо срочно ампутировать ногу у самого основания, промедление – смерти подобно. Пять минут на размышление, а я пошёл готовить операционную.
Вздохнув, Агнесса сказала:
– Андрей Тихонович, надо решаться, а умереть дело не хитрое, что с двумя ногами, что с одной. Очевидно, такая ваша судьба на закате своей жизни быть калекой.
Через полтора часа два санитара отнесли на носилках послеоперационного больного в палату. Агнесса сидела рядом с кроватью и прикрывала рот Степану, когда он кричал, пытаясь отдавать команды бить большевиков.
– Он офицер? – спросил один из больных у Агнессы.
– Нет, связист разведчик действовал в тылу врага, – ответила она.
– А, тогда понятно, – успокоившись, сказал больной на соседней койке.
Просидев около Степана почти сутки, она засыпала, склонившись ему на грудь. Днём их навещал Илья. Его сопровождал отец, оставаясь в лесу перед посёлком.
Через сутки Степан пришёл в себя. Она пересказала ему, о чём он кричал во сне, предупредив, что она сказала больным, что он связист разведчик и работал в тылу врага.
Оставив Степана на попечительство медиков, она прогулялась по посёлку и вернулась в отряд, проверяя, не увязался ли за ней «хвост».
Холодно было по ночам в шалашах, люди просыпались и грелись у костров. Ситуация накалялась, в посёлке люди отряда появляться не могли, а в лесу было далеко не комфортно. Строить тёплые землянки не имело смысла, никто не знал, сколько им придётся находиться в этом лесу. Сидорова посещал только Илья. На третий день Илья сказал, что к Сидорову приходил следователь, который задавал вопросы, связанные с биографией Воронова. Интересовался, как он сюда попал, кто та женщина, которая его привезла в больницу и была сиделкой около него сутки. А также что ему известно о комиссаре Ольхове из посёлка Казачинское, тем более что подводу, на которой они приезжали в рыбацкий посёлок, видели крестьяне у плота, застрявшего на мели. Крестьяне также говорили, что на плоту было много людей. Кто эти люди? На прощание Сидоров сказал: «Без особой надобности к нему не приходить. Выпишут его через месяц-полтора. Что делать отряду, решайте сами, его мнение в расчёт не брать. Насчёт дележа золота он не возражает, а его долю отдать брату Морозову. Очевидно из Лесхоза, где работал Воронов, приедут родственники или сослуживцы. Он придумал себе легенду, но желательно дней через двадцать-двадцать пять его нужно выкрасть из больницы, иначе могут арестовать».
Сообщение, которое принёс Илья от Сидорова, заставила людей отряда пересмотреть свое противоречивое отношение к создавшейся ситуации. Первым у костра высказался поручик Колчак:
– Моя офицерская честь не позволит бросить старшего офицера, попавшего в сложную ситуацию. Мы не должны допустить, чтобы Сидоров попал в руки большевиков, иначе нам грош цена.
– Но не будет ли слишком поздно, – крикливо высказался подпоручик Лебедев, – если адмирал Колчак без нас разделается с большевиками, а нам скажет, что где мы были раньше.
Разжалованный офицер Филипп Береговой басисто высказался:
– Лебедь! Не думай, что за месяц-два закончится война. Она будет долгая, затяжная, навоюешься ещё досыта.
– Война, войной, – пустился в рассуждение Чижов, – но золото надо разделить, мы с Чалкиным на своей шкуре испытали, отстав от вас. Если бы случайно не встретили вас, то нашу долю вы между собой поделили, списав нас со счёта.
– Это верно, – подхватил Чалкин, – без денег, без золота, без документов мы в бродяг бы превратились, а ведь мы из знатных родов.
– Нет, золото нельзя делить, – вмешалась Агнесса. – Как только разделим, то непременно отряд развалится. Золото удерживает, так сказать, стимулирует. Почему адмирал Колчак собрал войско, потому что у него золота много. А раздай золото, козна его окажется пуста, тогда не только солдаты, но и офицеры разбегутся.
– Я думаю, надо проголосовать, – предложил помещик Кваша, – но вначале пусть каждый хорошо подумает, чтобы потом не жалеть.
– Утро вечера мудрее, – сказала Агнесса, как бы подведя черту спору.
Но помещик Скворцов, молчавший до этого, сказал:
– Агнесса, представь себе, что телега с золотом попала к большевикам и все наши надежды рухнут. Кто тогда будет виноват. Но если сам потерял положенное вознаграждение за наши мытарства, то и винить некого.
– С этой точки зрения правильно, но тогда каждый будет думать только о своём золоте, как его вложить в дело и осесть в каком-нибудь тихом месте, забыв об адмирале Колчаке, у которого тоже голова болит о сохранности своего золотого запаса, – заявила Агнесса перед тем, как отправиться в шалаш.
Распределив ночное дежурство, люди разбрелись по шалашам, в которых хоть как-то можно было укрыться от надвигающейся поздней зимы с ветрами и холодными ночами. Но сразу сон людям не шёл. Все перешептывались, обсуждая варианты. Пока командовал Сидоров, то чувствовалась твёрдая рука, рассудительность. Агнесса хорошо ведёт хозяйство отряда, но она женщина, не военная фигура. Остановиться в посёлке Устье нельзя, если в нём уже следователь допрашивал Сидорова, не дав ему оправиться после ампутации ноги. Что-то докатилось и до этих медвежьих углов. Возможно, их проделки в районе Печоры доползли сюда. Старателей в деревне Зубова комиссары выпотрошили и узнали, что всё золото увёз отряд Сидорова. Их ищут, след их движения прослеживается, и вполне возможно, что попятам за ними движется отряд преследования. Они удачно увёртывались, но вечно удача может не сопутствовать им. Да и адмиралу Колчаку без полковника они нужны, как пятое колесо в телеге. Поручик Колчак, подпоручик Лебедев и разжалованный офицер Береговой вот и весь боевой отряд, остальные – необученные солдаты из купецеско-помещечьего сословия, да два мужика – Григория, которых мягким, душистым калачом не затянешь в солдаты.
В шалаше, зарываясь в сено и ветки, Григорий сказал Агнессе:
– Знаешь, дорогая, пока Сидоров был в строю, я был за целостность отряда, но теперь не вижу смыла. А если доберёмся до адмирала Колчака, то золото артели попадёт ему в руки.
– Но зато мы будем под охраной регулярной армии, а это дороже, – ответила она.
– Но если Колчак побежит, то забудет и про нас.
– За золото мы потребуем от Колчака отправить нас с надёжной охраной до Дальнего Востока, и это стоит всего золотого песка, сбыть который в этих местах проблематично. Он здесь простым людям не нужен, а золотых дел мастера даже в крупных городах разбежались как тараканы по щелям, и найти их не просто. Скупка золота прекращена и пресекается новой властью. Золотой песок на хлеб не намажешь и в чай не положишь. Он пока ничего не стоит, даже самородки. Но этого люди отряда не понимают, даже полковник Сидоров. Только ювелиры в армии адмирала Колчака могут оценить золотой песок по достоинству. Для остальных людей золото только в изделиях ценится, а их то в отряде нет, кроме личных колец, золотых часов и портсигаров.
– Ты в этом уверенна? – спросил Григорий.
– Абсолютно, – ответила она, уверенная, что раз у неё взяли мало золотых изделий, значит, и у других раскулаченных людей их было немного.
– Значит, у нас не так уж и хороши дела, – и Григорий вздохнул.
– Не уж-то ты уже жалеешь, что драпанул от большевиков?
Григорий не ответил, теснее обнял жену и спящего Александра, зажатого между ними.
На следующий день к обеду большинством голосов люди отряда приняли решение о разделе золотого запаса, отобранного комиссаром Подгубным у старателей артели купцов Зуб. Золотых монет и изделий оказалось не так уж мало, как думала Агнесса. Их конфисковали у купцов и помещиков командиры отрядов, посланных комиссаром на раскулачивание богатого люда. Свои золотые и серебряные вещички Агнесса узнала сразу. И она сказала:
– Я с Александром хотела бы взять только то, что принадлежало нам. А то, что забрал комиссар, записано в акте, подписанном старостой Кривых. И ещё я бы хотела получить причитающуюся нам зарплату за этот летний сезон старательских работ. Остальное поделите на двенадцать частей и по жеребьёвке возьмёт каждый то, что достанется.
Народ одобрительно закивал головами, а помещик Иван Кваша взял акт и принялся зачитывать его. Агнесса выбирала свои драгоценности, а затем отсчитала золотые монеты, сумма которых была указана в акте.
– Что-то у вас, Агнесса, получилось не богатое состояние, – заметил Чалкин, когда закончился список конфискованного ценного имущества.
После того, как Агнесса взяла несколько золотых слитков, составляющих зарплату купцов Зуб за летний сезон, помещик Чалкин предложил:
– Я считаю, что Александра надо оставить в числе остальных участников жеребьёвки за организацию переправы через реку Обь.
– Правильно! – раздалось несколько голосов.
– Кто за это предложение? – и, взглянув на людей, Чалкин объявил, – единогласно, не считая не голосующих купцов Зуб.
Разложить золотые изделия на тринадцать частей, оказалось не просто, хотя этим занималась Агнесса с Чалкиным и Береговым, которые заявили, что они знают толк в украшениях. После не малых споров весь золотой запас разложили примерно на равные части, присвоив им номера. С улыбкой на губах Агнесса приглашала голосующих тянуть жребий. Григорий Морозов тянул жребий дважды: за себя и за брата. Первый номер выпал Чижову, а, получив узелок с золотом, он воскликнул:
– Ого! Да здесь потянет фунтов на пять!
– Целое состояние! – поддакнул Чалкин, тряся руку Чижова, с зажатым узелком.
– Теперь, если и отстанешь от отряда, то не страшно, – заявил Чижов, широко улыбаясь.
– Главное теперь, не потерять своё состояние, – предупредила Агнесса.
Не прошло и двух часов после раздела золотого запаса, а между людьми, будто чёрная кошка пробежала. Ещё утром бывшие закадычные друзья теперь посматривали друг на друга с каким-то недоверием. Начались обмены золотых изделий и даже торговля ими. Наблюдая за людьми, Агнесса подумала: «Толи ещё будет завтра и послезавтра. А умирать теперь друг за друга им вдвойне будет некстати. И наши вояки превратятся в заядлых торгашей, забыв о чести и достоинстве офицеров и знатных людей. Власть да богатство иногда портят людей».
Два последующих дня люди развлекались, перебирая и рассматривая свои драгоценности, но на третий – ощутилось явное неудовольствие. Все были чем-то раздражены. Чалкин, уловив момент, завёл разговор с Агнессой:
– Я думаю, что небольшой группе надо поехать к железной дороге и обосноваться там. Возможно, купить домик, из которого можно будет наблюдать за движением поездов. Больного Сидорова в землянке не разместишь. Да и здесь тобой следователь интересовался, как рассказывал Илья.
Агнессе и самой не нравилась такая задержка у посёлка Устье, контролируемого большевиками. У неё самой возникали подобные мысли, но она отбрасывала их, вспомнив о больном Степане Сидорове, хотя не знала, как может ему помочь. И то, что разговор завёл помещик Чалкин, а не она сама, меняло дело.
– Мысли у тебя дельные, но надо обсудить их со всеми. За ужином поговорим, – пообещала она.
Для совещания освободили один из шалашей, убрав сено и ветки. Вооружившись кружками горячего чая, люди собрались в шалаше. Агнесса повела разговор:
– Сидеть без дела нехорошо, но и появляться в посёлке опасно даже Илье. Наверняка в ближайшее время или уже приехали сослуживцы или родственники Андрея Тихоновича Воронова, и Сидорову придётся туго, его могут разоблачить, сопоставив все факты. Как вывернется Степан из создавшегося положения, трудно представить. Сейчас Сидорову мы помочь ничем не можем, а если появимся у него, то усугубим ситуацию, безусловно, за ним присматривают. Степан считает, что его надо тайком увести из больницы не раньше двадцати-двадцати пять дней после операции. Прошло всего пять дней. Мы не высовываемся из леса, но раньше умудрились оставить много следов в посёлках Казачинское, Стрелка, Устье. Причём в посёлке Стрелка упустили пленного почтового работника, изложив ему свой план действий. Он об отряде знает всё и, естественно, доложил большевикам. Это самая большая оплошность с нашей стороны. Сопоставив факты, большевики сообразят, что отряд Сидорова, организовав разгром отряда комиссара Подгубного, захватил всё золото и по тылам движется к железной дороге для соединения с адмиралом Колчаком. Я думаю, что нас ждут в Тасееве, Абане и по железной дороге от Красноярска до Тайшета. Нас может спасти только то обстоятельство, что не во всех населённых пунктах новая власть, поэтому нам нужно найти такие места, а сделать это непросто.
И Агнесса обвела взглядом собравшихся, ожидая их высказывания.
– Да, сидеть нам без дела и любоваться на свои золотые безделушки – действительно скверно, – пустился в рассуждения Береговой. – Разведку до железной дороги следует организовать, но передвигаться придется скрытно, по ночам.
– Как по ночам? По ночам не получится, – перебил его Чалкин. – Ехать надо днём, но не по дороге, а по лесу, придерживаясь вначале берега реки Тасеева, а затем дороги, идущей от посёлка Тасеево до города Канска. В Канске купить домик рядом с железной дорогой.
– А зачем домик? – поинтересовался Григорий Зубов.
– Не в землянке же жить зимой и выжидать, когда наши поедут на Запад или Восток, – ответил помещик Скворцов.
– Тогда надо складываться на покупку домика, – недовольным голосом заметил помещик Кваша.
– Очевидно, придётся так и сделать, – подал голос поручик Колчак. – А на домик действительно надо сброситься. Но вопрос, кого мы пошлём?
– Тут следует задуматься, – сказал подпоручик Лебедев. – Но я бы предложил Агнессе, а сопровождающих она выберет сама.
– Да, Агнесса лучше всех смогла бы справиться с этой задачей, но ей придётся ехать все триста вёрст в седле, а не на бричке, – и поручик Колчак посмотрел на неё.
– Я должна подумать, – ответила она, сделав губы дудочкой.
– Здесь думай, не думай, а домик действительно надо приобрести, да и скотину кое-какую на зиму завести придётся, – предложил кулак Чижов.
– А как вы собираетесь с новой властью сосуществовать? Нас за версту видно, что мы не мужики. Или подполом будем время коротать?
– Будем сидеть подполом! Подполом, где сибиряки хранят картошку и квашеную капусту! – с усмешкой воскликнул Колчак.
– Я вот что думаю, – обдумывая слова, медленно сказала Агнесса, – в Канске большой железнодорожный узел, поэтому должна быть новая власть, а наше появление может быть не замечено, так как Канск большой город, а не деревня, где люди знают друг друга в лицо. В Канске растворится среди населения легко, но надо иметь хорошие документы и правдивую историю появления нас в городе. Правдивую историю придумать можно, но где взять хорошие документы, я имею в виду паспорта с фотографиями.
– Надо ограбить контору, где выдают эти паспорта, а потом её поджечь, чтобы концы в воду спрятать, – предложил Чалкин.
– Завладеть бланками паспортов и печатями, это идея не плохая, – поддержала Агнесса, – тем более что нам надо много паспортов.
20
Два дня по лесам пробирались четверо всадников. Впереди ехали Чалкин и Чижов, за ними Агнесса, а замыкал колонну Береговой. Агнесса не ожидала, что двое суток в седле окажутся не такими ужасными, как она думала перед отъездом из отряда. Сидя в седле, она вспоминала, как инструктировала сына и мужа, давая наказы. Александра она предупредила: «Появится опасность, он должен извлечь из брички пеналы, в которых хранились документы, а за помощью он должен обратиться к отцу». А Григория предупредила, если к нему обратится сын, то он должен ему помочь в одном деле, которое окажется ему странным, но муж ничего не должен у Александра расспрашивать.
Уже стемнело, когда они проехали крупное село, расположенное за дорогой, ведущей в Канск. Проехав вёрст шесть от села, они наткнулись на копны сена, а в лесочке оказался старый заброшенный шалаш, очевидно сделанный косарями, работавшими здесь летом, заготавливая сено на зиму.
– Раз есть шалаш, значит, близко нет жилья, – сделал заключение Береговой, – и мы спокойно можем здесь переночевать.
Разведя небольшой костёр, они приготовили себе ужин и вскипятили чай, а, укладываясь спать, Агнесса и Береговой зарядили наганы, Чижов и Чалкин – ружья. По-очереди дежурили, приглядывая за местностью и лошадьми.
На третьи сутки под вечер они подъехали к городу Канску с северной стороны, а, повернув на Запад, выехали к полноводной реке Кан. По берегу росли редкие деревья и кустарники, вдалеке виднелся мост через реку Кан.
– Укрыться здесь негде, – заметил Чижов. – Всё вырубили жители года.
Проехав около версты по берегу, они увидели густую растительность – это оказался небольшой островок в ста саженях от берега.
– На таком островке можно было бы хорошо устроится не на одну ночь, – мечтательно сказал Чалкин.
– Но как туда добраться? – поинтересовался Чижов.
Посмотрев по сторонам, Береговой серьёзным тоном сказал:
– Срубим вон те три сосны на пригорке, очистим от сучьев, соорудим подобие плота, впряжём лошадей и переправимся на остров.
Лукаво улыбнувшись, Агнесса спросила:
– Что мужички, за работу? Лучшего места в этих краях вряд ли найдём. Да и от моста, через который въезд в город, версты две будет, недалеко.
Подъехав к соснам, Чалкин, почесав затылок, заметил:
– Слишком толстые выросли.
Чижов тут же шутливо ответил:
– Но и мы толстопузые, не тонкие.
Рубили по-очереди, рубашки мужиков взмокли, но три сосны одна за другой с шумом, ломая толстые ветки, грохнули на землю. Очистив деревья от веток, стволы волоком свезли к берегу. А когда стволы деревьев связали, то совсем стемнело. Стволы расположили так, что между ними вошли четыре лошади, а сами встали на средний толстый ствол, держась за сёдла коней. И плот с двигателем в четыре лошадиные силы отошёл от берега. Но течение реки оказалось настолько сильным, что они чуть было не проскочили мимо острова, подойдя к нему снизу по течению. На их счастье ниже острова оказалось мелководье и им удалось выбраться на берег. Подтянув брёвна к берегу, Чалкин и Чижов пробежали по острову. Остров был небольшим, саженей сто в длину и двадцать – в ширину. Густая растительность из черёмухи покрывала его. Шалаш они сооружали в темноте, а затем, выкопав яму, развели в ней костёр.
– Нам надо сделать землянку, тем более что мы должны здесь задержаться на несколько дней, – зевая, сказал Береговой. – Мы приехали с правого берега, а может быть на левый берег проще переправиться на бревнышках, чем через мост переходить, и до города будет ближе.
Глядя на костер, Агнесса добавила:
– Возможно, на мосту имеется контрольно-пропускной пост, а переправляться на тот или этот берег надо только в тёмное время. Завтра устроим себе день отдыха, оглядимся, кони должны хорошо отдохнуть. Я думаю, на этот островок рыбаки не приезжают, течение здесь быстрое. А они любят стоячую воду. Насчёт землянки завтра покумекаем, может, на левом берегу что-нибудь подходящее найдём, правда, там сразу лошадей заметят, их около города не спрячешь, а у местных жителей их в это тревожное время всех забрали в армию.
На следующий день ранним утром всех разбудил дежурный Чижов. Он торопливо затараторил:
– По правому берегу движется конный отряд, где-то десять-двенадцать всадников. Движутся они в нашу сторону.
Все вскочили и кинулись к коням, надевая на их морды мешки для овса, в которых оставался скудный его запас. Если на берегу лошади начнут ржать, почувствовав сородичей на острове, то мешки не позволят коням ответить на их лошадиный призыв с берега. Оставив коней в гуще кустарника, они подползли к берегу острова, наблюдая за приближающими всадниками. Подъехав к месту, где были срублены сосны, всадники остановились, рассматривая следы их вчерашней деятельности. Затем они проехали по следам волочения брёвен до берега, изучая конные и человеческие следы, о чём-то споря, размахивая руками. У Агнессы и её спутников защемило в груди. Им стало ясно, что всадники разгадали их действия, а значит, через три-четыре часа жди вооружённый патруль на лодках. Покрутившись ещё некоторое время на берегу, всадники погнали лошадей к мосту.
– Похоже, нас засекли, – пробормотал Береговой.
– И не только засекли, но, кажется, ещё и ждали, – как-то рассеяно сказала Агнесса. – Вы обратили внимание, как всадники изучали наши следы, опустившись на колени. Нам в срочном порядке надо покинуть остров, причём вернутся на правый берег. Всадники решили, что мы либо на острове, либо на левом берегу. А наш дальнейший маршрут на Красноярск и Омск к адмиралу Колчаку им известен из рассказа почтового работника посёлка Стрелка местному комиссару. Мы же поедем в противоположную сторону к Тайшету, это единственный наш правильный вариант.
Агнессу поддержал Береговой и через двадцать минут, после того как всадники ускакали к мосту, они отчалили от острова, а через полверсты пристали к правому берегу. Сняв верёвки с брёвен, оттолкнули на глубину, течением их подхватило и унесло. Агнесса поехала впереди по следу проехавших всадников, но, наткнувшись на ручей, свернула и поехала по ручью вверх, скрывая конные следы на случай преследования. Заехав на возвышенность с кустами, Агнесса остановилась и сказала:
– С этого места виден правый и левый берег, наш остров и дорога, идущая к мосту. Я хочу убедиться в правильности своих мыслей, поэтому должна дождаться, когда проедут патрули по обоим берегам и посетят остров. От этого будет зависеть многое. Знать, что известно врагу о тебе, очень важно, тогда можно управлять ситуацией. А вы езжайте в тот лесок и там ждите меня. Своего коня я уложу на землю и одену ему на глаза мешок. Сама залезу на дерево и спрячусь в густой листве.
Просидев пару часов на дереве, она вдруг заметила на другом берегу пыль около моста и догадалась, что там движется отряд, а вскоре различила всадников. Они подъехали и остановились напротив острова, а затем медленно поехали вдоль берега, держась кромки воды. Агнесса наблюдала за ними, пока они не скрылись из виду. Минут через сорок от моста появилась подвода запряжённая парой лошадей. Подвода поехала по берегу, а за ней двигался пеший вооружённый отряд. Затаив дыхание, Агнесса наблюдала, а когда повозка приблизилась, разглядела лодку, перевёрнутую кием вверх. Повозка остановилась у того места, откуда вчера вечером они начали переправляться. «Это можно объяснить только тем, что им были известны наши действия», – подумала она. Бойцы сняли лодку, вставили вёсла и шесть человек загребли к острову. Лодка довольно быстро преодолела расстояние до острова и воткнулась в берег. Бойцы соскочили с лодки и, приготовив винтовки, устремились в заросли. Но довольно быстро они вернулись обратно, сели в лодку и загребли к берегу. Вытащив лодку и поставив её на повозку, бойцы направились к мосту. Но им навстречу подъехали три всадника, один из них был в кожаной куртке. Он остановил подводу и принялся что-то выяснять у них. Затем подвода развернулась и подъехала к берегу, откуда в первый раз отошла к острову. Бойцы быстро спустили лодку на воду. Комиссар заскочил в лодку и шестеро бойцов загребли к острову. Комиссар с частью бойцов углубился в заросли острова. Находились они там довольно долго. «Ясно, – подумала Агнесса, – в первый раз бойцы пробежали по острову, ища людей, не обратив внимания на то, что были ли они вообще на острове. Сейчас комиссар ищет улики пребывания нас на острове. И естественно, найдёт их, а затем решит, что мы спозаранку переправились на левый берег, находимся в городе и сидим на явочной квартире, спрятав лошадей в сарае. В городе объявят облаву, и все бойцы будут участвовать в ней. Облава будет длиться долго, а нам в городе появляться никак нельзя». Вскоре лодка отошла от острова. Комиссар, выскочив из лодки, сел на коня и помчался к мосту. Двое сопровождающих ели поспевали за ним. Бойцы вытащили лодку на берег и в спешном порядке повезли её к мосту. «Хотя комиссар хорошо обследовал остров, но появляться на нём опасно. Остров будет находиться под наблюдением в надежде, что мы на него можем вернуться», – решила она. Убедившись, что её не увидят ни с моста, ни с дороги, она погнала коня к своим. Её встретили, выехав из леса навстречу.
– Как я предполагала, о нашем появлении здесь предупреждены. Нас с нетерпением ждут, чтобы отобрать золото, – и Агнесса рассказала всё, что видела.
Выслушав рассказ Агнессы, Чалкин насупился и забормотал:
– А мы с Чижовым думали, что Агнесса шутит, говоря, что нас комиссары ждут. Оказывается, она говорила правду, что нас ищут. Если бы Чижов не увидел всадников утром, то нас бы уже повязали, золото и деньги отобрали и с пристрастием подвергли допросу.
– Уж не вздумали ли вы дать дёру из отряда? – внимательно заглядывая в глаза, спросила Агнесса.
– Давайте рассуждать логично, – вмешался Чижов. – Что нас ожидает у адмирала Колчака? Солдатская доля. А что нам ждать от заграницы? Неизвестность.
Береговой, внимательно слушая, спросил:
– Ребята, давайте выкладывайте всё на чистоту. Вы решили от нас сбежать?
– Не сбежать, а предложить вам присоединиться к нам, – заявил Чалкин. – Если в посёлке Устье и городе Канске всех нас ищут, чтобы отомстить за комиссара Подгубного, за расстрел ста их всадников, за продовольственный обоз с золотом, то нам действительно нужно податься в глухомань, где не знают о какой-то революции и новой власти. Слиться с массой и преспокойно ждать, когда комиссарам надоест нас искать.
– Разве мы не этого же хотим! – воскликнула Агнесса. – Только нет сейчас глухомани, где можно отсидеться до лучших времён, если революция докатилась до Северного Урала. Так что не дурите ребята, а едем все вместе до посёлка Иланский. А в глухомани нас по отдельности ограбят «лесные братья» и пикнуть не дадут. В глухомань сейчас многие сбежали от ссылки и армии. И глухомань теперь опаснее комиссаров. Здесь хоть чужих приходится бояться, а там свои голову оторвут.
– В чём-то ты права, – вздохнув, ответил Чалкин. – Придётся ехать в Иланский, а мы хотели на Абан рвануть.
Переехав развилку дороги, ведущую в село Абан, всадники поехали на Восток, придерживаясь железной дороги, и через полтора часа подъехали к крупному поселению Иланский. Оставив мужчин с лошадьми, наган, лишние деньги, ценности и все документы в лесу, Агнесса переоделась под крестьянку и направилась в посёлок без документов, считая, что лучше не предъявлять ничего, чем её документы. Посетив несколько магазинчиков и беседуя с местными жителями, охотно желающих поделиться новостями, она узнала много важной информации. Затем она перечитала объявления, густо развешанные на столбах и заборах, нашла и записала адреса тех, кто сдавал жильё. Но объявлений о продаже дома не было. Не продавались дома, все сидели на местах, ожидая твёрдой власти и валюты, боясь, тронутся с места. Она решила пройти по адресам людей, сдававшим жильё, и направилась по первому записанному адресу, читая по ходу новые объявления. Вдруг она наткнулась на объявление, которое её очень заинтересовало. У хозяина жилья фамилия и отчество совпадали с данными её мужа. «Считай, хозяин жилья родной брат моего мужа Григория! Это же удача», – решила она. Однако она пошла по намеченному адресу, с целью прицениться к сдаваемому жилью. Хозяйкой дома оказалась старушка. Поговорив с ней, Агнесса сориентировалась в ценах, но для пущей важности посетила ещё пару адресов. И только после этого она направилась к однофамильцу.
– Я хотела бы снять у вас комнату, – заявила она, пристально разглядывая хозяина, на вид где-то больше шестидесяти лет.
Посмотрев комнату, они быстро сошлись в цене. Улыбаясь, она спросила:
– А вы, не брат ли моего мужа?
Выяснив, что хозяин никакого отношения не имеет к её мужу, она предложила:
– Знаете, Спиридон, а мы можем всем говорить, что мы родственники. Для вас так будет лучше от соседей и мне, тем более что я хочу устроиться работать на железную дорогу.
– Ну, что же раз лучше быть родственникам, мы и будем ими, – согласился хозяин, улыбаясь во весь рот, показывая золотые зубы.
– А с вашей хозяюшкой познакомиться можно?
– С прошлого года вдовец я, оба сына погибли на финской, так что один остался, без родственников.
– Сочувствую вам, – задумчиво ответила она.
Оставив задаток, Агнесса попросила Спиридона сходить в контору и взять для неё справку, что она родственница и живёт в Иланском по его адресу, при этом она дала деньги, чтобы он отблагодарил чиновника конторы.
– Хорошо, пойдём вместе, я познакомлю тебя с моим знакомым в канторе, – с какой-то радостью согласился Спиридон.
– А не смогли бы вы один сходить к своему приятелю, а у меня назначена встреча с одним железнодорожником по поводу работы, – и она назвала своё имя, отчество и фамилию.
– Ну, что же один, так один, – согласился он.
Агнесса сделала вид, что торопится и вышла за калитку на улицу, не дожидаясь его. Она спряталась в кустах и стала ждать. Когда Спиридон вышел на улицу, то оглянулся кругом, затем, сдвинув дощечку на воротах, просунул в образовавшуюся дырку руку и тут же быстро вынул её обратно. А, прикрывая дырочку, проверил, надёжно ли закрыта калитка изнутри. Она догадалась, что хозяин закрыл калитку на щеколду, на которую она обратила внимание, выходя со двора. Хозяин пошёл по тротуару, а она последовала за ним. Спиридон не спеша, зашёл в лавку, отоварился и пошёл дальше. В конторе он находился довольно долго. А ей хотелась убедиться, что Спиридон будет возвращаться один, без хвоста. Однако Спиридон вышел не один, а, очевидно, со своим знакомым, причём тот закрыл контору на ключ и они, шатаясь, направились по улице, но не в сторону дома. Она шла за ними, держась на расстоянии. Оказалось, что они решили, что им ещё мало. Они подошли к ларьку, взяли по две кружки пива и расположились на траве в стороне от столиков. Агнесса сделала вид, что случайно увидела Спиридона и подошла к ним.
– А моя родственница, Антонина, – забормотал заплетающим голосом Спиридон, тыча рукой в грудь своего знакомого. – Антон, познакомься с моей свояченицей.
Антон, хотя и был изрядно пьян, поцеловал руку Агнессе и представился.
– Справку взял? – шепнула она Спиридону на ухо.
– А как же! – с достоинством ответил он, доставая из кармана листок, свёрнутый вчетверо.
Агнесса взяла справку, подхватила две пустые кружки, обошла кругом ларька, пристроившись к очереди. Она развернула справку, написанную на бланке, подписанную начальником жилищной конторы Поповым А.В. и заверенную треугольной печатью, но вместо имени Агнессы там было написано Антонины. Справка не соответствовала остальным её документам, оставленными в лесу у мужчин. Она взяла ещё три кружки пива и подошла к мужикам, не имея чёткого плана действия, но ей бы очень хотелось попасть в контору с крепко подвыпившим начальником жилищной конторы Поповым А.В.
– Спиридон, что же ты напутал моё имя, я не Антонина, а Агнесса. Справка мне нужна сегодня, так как я договорилась с работой и должна в ночь пойти на дежурство, но мой начальник сказал, чтобы я обязательно принесла перед работой справку с места жительства.
– Как так!? Не может быть! – удивился он, но, наклоняясь к Антону, забормотал ему на ухо.
– Сейчас допьём и сходим, раз я напутал, а ей нужно срочно, – отрезвляющим голосом ответил Антон.
Агнесса удивилась в его перемене, подумав: «Пьяный, а дело своё знает». Но в следующий момент Антон расслабился, глаза затуманились, и он опять превратился в пьяного забулдыгу. Пиво она терпеть не могла, поэтом сделала вид, что пьёт, а затем, опустив кружку к земле, незаметно вылила большую часть содержимого.
– Антон, а вы один работаете в конторе, – спросила она, держа полупустую кружку перед собой.
– Зачем один, нас много, но все уехали в Канск ловить белогвардейскую сволочь. И начальник конторы Александр Васильевич уехал, и комиссар Виктор Иванович со своей свитой укатил. «Странно, оказывается нас называют белогвардейской сволочью, а я и не знала».
– А мою справку подписали вы? Она будет действительна? – взволнованным голосом спросила она.
– Зачем я, начальник мне доверяет, он просто несколько чистых бланков подписал и печати поставил, а я при нём исполнительным секретарём служу. Сам то он всё больше в разъездах, тогда я старший в жилищной конторе, – хвастливо ответил он.
– Ну, да и печать он вам оставляет, а то, как же без неё, – безразличным тоном сказала она.
– Нет, печать у Александра Васильевича, он её с собой носит, не доверяет никому, даже мне. Мой же почерк все наши знают и даже без печати моему документу доверяют.
После этого у неё возник план коварного действия. Незаметно вылив остаток пива на землю, она наигранным весёлым голосом сказала:
– Может, ещё по одной кружечки пропустим?
Мужики оживились от такого предложения, торопливо допивая. Антон даже хотел встать и пойти за пивом, но она проворно поднялась и, беря кружку из его рук, ласково сказала:
– Я принесу, сиди Антоша.
Антон несколько удивился такому обращению к нему, но кружку отдал. Спиридон торопливо допил и протянул кружку ей, при этом он умудрился ущипнуть её за мягкое место, на котором обычно сидят. «У, старый хрыч, на молодуху потянуло», – и она недоброжелательно взглянула на него. А в ларьке она взяла не только пиво, но и пол-литра водки в придачу. Правда, водку она торопливо опустила в сумочку. Она вернулась к ним, а они клевали носами, похрапывая. Толкнув одного и другого, она вручила им по кружке, приговаривая:
– А пиво у вас хорошее.
Эту характеристику пиву она услышала в очереди. Мужичок в пенсне нахваливал пиво своему другу, а тот отнекивался, явно из-за отсутствия в кармане денег, при этом смачно облизывался.
– Да, пиво у нас отменное, – заплетающим голосом подтвердил Спиридон.
Но осилить сходу по четвёртой кружке было не просто. Мужики с трудом тянули из кружек, ерзая на траве и поглядывая на кустики.
– Может, сходим, переделаем справку, да отольём, – без стеснения предложила она, зная их мужскую слабость.
Они зашевелились, пытаясь встать. Она улыбалась, продолжая сидеть на корточках. Помогая друг другу, они поднялись и засеменили к кустикам. Она подняла кружки с земли и отнесла их на ближайший столик. Затем она прошла в сторону конторы, но с таким расчётом, чтобы они заметили её. Уловка сработала, они потянулись за ней, пытаясь догнать. Для неё это было важно, посторонние мужики не заметили, что она была с ними, а за ларьком их мало кто видел. Держа дистанцию, она вела пошатывающихся мужиков за собой к конторе.
Подойдя к конторе, она остановилась, сделав вид для окружающих, что только что подошла и недоумевает, почему контора на висячем замке. Вскоре подошли они, а она поняла, что свежий воздух и прогулка, как-то взбодрили их. Спиридон остановился рядом с ней, бормоча что-то себе под нос. Антон держался устойчиво на ногах, а, ухватившись за перила, взобрался на крыльцо. Шаря в карманах, достал ключи, но долго не мог попасть ключом в скважину замка. Наконец он открыл дверь, шагнул внутрь, запнулся и свалился на пол. Спиридон поспешил к нему, помогая встать. Она зашла на крыльцо, прошла внутрь сенцев, а, увидев оброненные Антоном ключи, подняла их и открыла вторую дверь, ведущую в дом. Спиридон, подталкивая Антона, зашли в коридор дома. А она прикрыла входную дверь на защёлку и прошла следом, попав в широкий коридор, из которого выходили две двери. На одной из них висел замок и была наклеена бумажка, на которой виднелась печать с росписью. Она поняла, что комната не только на замке, но и опечатана. Антон направился ко второй двери, а, дёрнув за ручку, открыл её. Он по-хозяйски зашёл в комнату, уселся в кресло за широкий стол. Спиридон присел на стул посетителей. Агнесса обвела взглядом мебель, размышляя, где должны находиться подписанные бланки справок. Рядом со шкафом на стене она увидела стенд, на котором виднелись какие-то объявления, в углу висела икона «Божьей матери». В первую очередь её интересовали бланки и она, подойдя к Спиридону, наклонилась к уху и спросила:
– А где бланки справок?
– Антон, надо написать свояченице Зубовой новую справку, она не Антонина, а Агнесса.
Антон шарил по карманам, явно ища ключи, при этом он дергал за ручку, пытаясь выдвинуть ящик стола. Она подошла к столу и положила ключи на стол. Антон подозрительно посмотрел на неё, не понимая, как они оказались у неё. Затем он открыл замок и, выдвинув вместительный ящик, достал толстый журнал регистрации и бросил его на стол. Помусолив пальцы слюной, он начал листать и открыл страницу, на которой лежало несколько бланков. Взяв ручку и макая перо в чернильницу «Непроливашку», он принялся писать. Агнесса, наблюдая за ним, удивилась. Он писал левой рукой разборчивым почерком, переписывая из журнала регистрации содержание справки. «Надо же пьяный, а держится молодцом. Очевидно, в таком состоянии ему не раз приходилось работать, привык, а его почерк отличается от почерка других людей и его трудно подделать», – подумала она, внимательно следя за его сильно наклонной писаниной с округлёнными буквами, чем-то похожими между собой. А он, дописав до имени, прекратил писать и повернулся к Спиридону, но она подсказала:
– Агнесса Владимировна Зубова, – при этом она чуть было не сказала настоящее отчество Дмитриевна и фамилию Зуб, но вовремя спохватилась, от чего слегка покраснела от такой оплошности.
– Хорошо, что не Агнесса Дмитриевна Зуб, – как будто прочитал её мысли Антон и слегка кивнул головой в сторону стенда.
В первый момент Агнесса растерялась, чувствуя, как краснеет, а затем спросила:
– А что бы тогда произошло?
Но он продолжал заполнять справку, не обращая внимания на её вопрос, переписывая данные с журнала регистрации.
– Не мешай, – отозвался Спиридон, взглянув на неё, ¬– а то опять напутает.
«Интересно, кто напутал? Скорее всего, сам Спиридон перепутал моё имя, не случайно около ларька он назвал меня Антониной», – подумала она.
Закончив писать, Антон протянул бумагу Спиридону и прошептал:
– А сейчас всё правильно? Я ничего не напутал? И сам распишись.
Пробежав глазами по справке, тот ответил:
– Сейчас всё верно, – и Спиридон взял ручку, поставил роспись и дату.
– Вот за это можно выпить, – сказала Агнесса, ставя на стол бутылку водки, чем вызвала у них радостные возгласы.
Тем временем Антон извлёк три стаканчика из тумбы стола и поставил на стол. Привычным ударом руки в дно бутылки, он выбил пробку из её горлышка и принялся разливать.
– Мне не наливайте, я не буду, – предупредила она и отошла к стенду.
Взглянув на стенд, её глаза наткнулись на заголовок: «Внимание, розыск». И вдруг в первых рядах объявления она увидела: «Разыскиваются ссыльные купцы Зуб Агнесса Дмитриевна 1883 года рождения и Зуб Александр Николаевич 1905 года рождения и конвоир боец Зубов Григорий Николаевич 1880 года рождения, тела которых не найдены после трагедии на мосту города Косью. Есть предположение, что они живы. За их поимку назначено вознаграждение». Агнессу будто молния ударила по голове, она залилась краской, но сдержалась, не ойкнула. В глазах зарябило, хотя этот текст в сокращённом виде она уже читала в газете, которую ей давал Сидоров. Отойдя от шока, она продолжила читать. Перечислялись фамилии других кулаков, купцов, помещиков, дезертиров и бандитов, но это были незнакомые ей люди. В конце списка она обнаружила всю команду Сидорова. Особо был взят в рамку поручик Колчак, указывалось, что он родственник адмирала Колчака, а за его голову полагалось особо крупное вознаграждение.
– Агнесса Владимировна, присоединяйся к нам, – раздался бормочущий голос Антона.
Агнесса поспешно подошла к столу и кокетливо заговорила:
– Право, не знаю, удобно ли мне водку будет пить, тем более без закуски. Без неё я не смогу.
И вдруг она вспомнила, что когда Спиридону рассказывала о муже Григории, то выложила все его данные. Но Спиридон либо не читал объявление, либо забыл. И в следующий момент её обожгла мысль: «Стоит Антону или ему подобному служаке взглянуть на церковную регистрацию их венчания в 1919, которую хотя Григорий и исправил на 1909, но в ней указаны полностью данные Григория, и ей ох как трудно будет выкрутиться». А чтобы они не заподозрили за ней ничего дурного, она прервала затянувшуюся паузу, взяла рюмку, чокнулась, а, подождав, когда они выпили, поставила рюмку на стол и сказала:
– Я лучше сбегаю за закуской, а потом выпью, без закуски эту дрянь не смогу осилить.
Тем временем мужики обтирали губы рукавами фуфаек вместо закуски, крякнув:
– Ух, как пошла, окаянная!
А, услышав о закуске, приободрились, заулыбались, и отговаривать её не стали.
Прежде чем выйти на улицу, он приоткрыла дверь и выглянула, а, дождавшись, когда никого рядом не оказалось, выскочила, прикрыв дверь. Отоварившись в соседнем магазинчике и взяв ещё пару бутылок водки, она вернулась в контору. Она выставила всё на стол, мужики весело загоготали, отпуская в её адрес ласковые слова. Она принесла ковшик с водой, а из тумбочки стола прихватила три пустых стаканчика для воды. И началась попойка. Первую стопку она выпила с ними, закашлялась, запивая водой и закусывая. Но дальше, манипулируя стаканчиками, она пила воду. Мужики, хотя и были привычные к большим дозам алкоголя, быстро опьянели, хлопая веками, бормоча каждый о чём-то своём. Не допив третью бутылку, они, навалившись на стол, захрапели.
Убедившись, что их не поднять, она принялась за намеченное дело. Сняв с доски объявление о розыске, она положила свернутый листок в сумочку, решив доказать Чалкину и Чижову, что с их документами далеко не убежишь, пусть выкинут из головы идею сбежать из отряда. Она хотела открыть ящик стола, но он оказался закрыт на ключик. Тогда ей пришлось вывернуть карманы Антона, забрав всё: документы, какие-то записи, немного денег. Сдвину в сторону Антона, открыла ящик. Сложила в сумочку журнал регистрации с подписанными бланками, кое какие бумаги, ручки с перьями. Чернильницу «Непроливашку» завернула в бумагу и положила на дно сумочки. Затем открыла шкаф, но там, в основном были пустые бутылки, какие-то журналы, книги, тряпьё и посуда. Затем она очистила карманы Спиридона, сложив всё в свою же сумочку, а ключи от дома в карман.
Вышла в коридор, подёргала за висячий замок на второй двери, но он оказался надёжным. Пройдя в сенцы, в кладовке нашла железный штырь, в углу стояла бутылка, от которой исходил запах керосина. Подцепив штырём за петлю замка, выдернула её из двери. Но комната оказалась приспособлена для жилья. Стояли четыре кровати, заправленные по-солдатски. Ни оружия, ни ценностей. Правда, висели хорошие новые полушубки, шапки, стояла обувь, но их с собой не прихватишь. Вернувшись в кладовую, взяла бутылку с керосином и свечку, зашла к спящим беспробудным сном мужикам и подумала: «Жаль, конечно, Спиридона, но иного выхода у меня нет. Он, вспомнив про моего мужа, выдаст меня или будет шантажировать, склоняя к сожительству. А я сейчас как на войне и жалеть никого не должна, себе дороже обойдётся». Она отрезала от свечки два небольших кусочка, затем облила комнату и спящих керосином. Зажгла коротенькие свечки и установила их на полу, подложив под них листки бумаги, смоченные керосином. Взяла сумочку и вышла в коридор, а затем в сенцы. Привязала за задвижку двери толстую нитку, а, убедившись, что поблизости никого нет, вышла на крыльцо, закрыла дверь и, дернув за нитку, закрыла задвижку двери изнутри. Она спустилась с крыльца и, пройдя через двор, прошла к кустам. Затаившись в кустах, ждала. Минут через двадцать с хлопком, так что зазвенели стёкла, в доме вспыхнул огонь, а из разбитого окна повалил густой дым. Ни криков, ни беготни в комнате, где находились мужики, не было. Они горели под алкогольным наркозом, не проснувшись.
По улице забегали люди, крича:
– Пожар, пожар!
Минут через десять сбежались соседи с вёдрами, баграми, топорами. Они принялись ломать входную дверь, пытаясь проникнуть внутрь дома. Взломав дверь, они с вёдрами заскакивали внутрь, плескали воду на огонь, который медленно отступал. Часть людей лили воду через окно прямо на горевших людей. И огонь отступал, а вскоре прекратился. Бездыханных, обожженных местами до костей людей вынесли на улицу. Натянув на себя платок, оставив только глаза, Агнесса вышла из кустов и пристроилась сзади женщин. Одна из них говорила:
– Надо же, сгорели два здоровых мужика. Если бы на войне, а то здесь, в тылу.
– И что совсем сгорели? Неживые? – допытывалась другая.
– Совсем, совсем и не дышат, – ответила первая.
– Вот беда-то, какая! А у Зубова и родственников нет, – сказала старушка в синем платочке. – Кто ж теперь его хоронить будет?
«Можно было бы и мне появиться, но лучше потом заявлю свои права на наследство. Вдруг в толпе кто-то приметил меня здесь до пожара», – размышляла Агнесса, стоя за толпой. Затем она развернулась и потихоньку пошла в сторону дома Спиридона. Не спеша, подошла к дому, огляделась, отодвинула дощечку на воротах. Просунула руку в дырочку, а, нащупав задвижку, открыла калитку. Она вошла во двор, закрыла калитку на задвижку и глубоко вздохнула. Минуты две стояла, проклиная всё на свете. «Боженька меня накажет за это», – подумала она и перекрестилась, хотя была неверующая. Ещё раз глубоко вздохнула и пошла к крыльцу, разглядывая двор. «Хорошо, что пса нет, проволока, по которой он бегал с цепью есть, а собачьих следов нет. Очевидно, пёс был, да сдох. Придётся нового заводить». В сарае зашумели куры, но ей было не до них. Поднимаясь на высокое крыльцо, она разбиралась с ключами. «А вдруг у него окажутся родственники. Это он считал, что у него нет никого. А при дележе наследства, соберутся все и докажут, что я ему никто. Но это потом, через шесть месяцев. А сейчас, согласна справки, я родственница и живу в этом доме. Как хорошо, что Антон подсказал, чтобы Спиридон расписался на справке. Ну и Антоша, битый был калач, хоть и любил закладывать за воротник», – размышляла она, заходя в просторные сенцы и подбирая ключ от входной двери в дом, в котором была, но не очень то ко всему присматривалась. Теперь её интересовало всё. На кухне первым делом она, сдвинув в сторону коврик, нашла западню в подпол, а подняв её, заглянула вниз, подумав: «Ух, ты, какой огромный подпол. Люди моего отряда могут хорошо разместиться в нем». Осматривая остальные комнаты, она непроизвольно передвигала табуретки и стулья. В сенцах обследовала кладовку, а увидев лестницу на чердак, поднялась вверх, отметив его большой размер и захламлённость. «Придётся поработать здесь и навести порядок, отремонтировать старые кровати и кое какую мебель». Закончив с чердаком, осмотрела во дворе хлев, в котором не было скота, и сараи с курятником, собрав с десяток яиц. Бросила из мешка зерно курам, налила им воды, а затем, положив яйца на ступеньку крыльца, прошла через небольшую калитку в огород, который был не огорожен и простирался до соседнего огорода и двора, за которым блестела речушка. Она вернулась во двор, а закрывая калитку на вертушку, подумала: «Если над калиткой убрать доски, то можно и на лошади проехать через неё, правда, тогда соседи будут видеть, что делается у меня во дворе». Она вздрогнула, услышав стук в калитку и чьи-то голоса за ней.
– Кто там!? – звонко крикнула она, направляясь к калитке и пытаясь унять появившуюся дрожь в коленках, хотя и предвидела, что могут появиться «незваные гости».
– Откройте калитку! – раздался требовательный мужской голос.
– Зачем? Я одна, – ответила она, не открывая калитку.
– Кто вы? – раздался женский голос, показавшийся ей знакомым.
– Ну, я, это я! – ответила Агнесса.
– Да, откройте же калитку! – требовал мужчина. – Я из милиции, из исполнительного органа Советской власти. У меня и документ имеется.
– А ну-ка, покажите его, – потребовала она каким-то сдавленным голосом.
И она прильнула глазом к щели в калитке, рассматривая человека в какой-то незнакомой ей форме, переплетённой через плечо ремнём. Тем временем мужчина вынул из нагрудного кармана бумагу, развернул её и текстом повернул к калитке. Агнессе удалось рассмотреть только крупный заголовок: «Уполномоченный», а дальше не смогла разглядеть. Коленом она придавила калитку, звонко, со стуком отодвинув задвижку, распахнула её. Перед ней стоял немолодой мужчина в форме с петлицами на воротничках, хромовых сапогах, на голове фуражка с красной пятиконечной звездой. Агнесса смерила мужчину взглядом. За его спиной стояли две молодые женщины и старушка в синем платочке, которую она видела на пожаре.
– Слушаю вас, – с каким-то любопытством сказала Агнесса.
– Во-первых, здравствуйте! А во-вторых, кто вы? – спросил милиционер.
– Я Зубова, живу здесь у родственника Спиридона Николаевича, – ответила она, не вдаваясь в подробности, отвечая только на поставленный вопрос, чтобы не попасть впросак.
– Я вас не знаю и не видела у Спиридона, – сказала старушка из-за спины милиционера.
– А я знаю, вы, кажется, наша соседка, – ответила Агнесса, слегка улыбнувшись.
– Как же так, Спиридон ничего о вас мне не говорил, – опять промолвила старушка с какой-то растерянностью.
– А вы спрашивали у него? – и Агнесса пристально посмотрела в глаза старушке.
Старушка смутилась и спряталась за милиционера.
– Чем вы докажете, что вы родственница Спиридона Николаевича Зубова и живёте у него, – и милиционер внимательно уставился на неё.
– Я живу у него не так давно, а доказать смогу, если вы зайдёте в дом или я принесу справку.
– Давайте зайдём, так надёжнее будет, – ответил милиционер и последовал за ней, пригласив свидетелей за собой.
У крыльца Агнесса остановилась, собрала со ступеньки яйца, положив их себе на растопыренные пальцы, прижатые к животу, и поднялась на крыльцо, распахивая дверь настежь, ведя «гостей» в дом. Милиционер шёл за ней следом, а за ним женщины, забыв закрыть двери.
– Между прочим, двери надо закрывать, на улице не лето, – сделала замечание она, остановившись в коридорчике перед кухней.
Молодая женщина вернулась, с шумом захлопнула двери в сенцах, затем входную в дом. Агнесса прошла в кухню, загородив своим телом проход и положив аккуратно яйца на тарелочку, вернулась в коридор и направилась в свою комнату, за которую заплатила аванс, размышляя: «Справку лучше показать вторую, которую подписал Спиридон. Хорошо, что справки разложила в разные места сумочки, а то бы запуталась в них». За ней по пятам следовал милиционер, боясь, как бы она вдруг не выкинула какой ни будь финт. В её комнате на кровати лежала куртка и сумочка. Остановившись посреди комнаты, она, взяв себя за подбородок, размышляла: «Если милиционер возьмёт сумочку, то обнаружит две справки с разными именами и регистрационный журнал. Я скажу, что справки даны нам сестрам близнецам. А журнал, ручки и чернильницу оставил Антон, когда писал справки, сидя за столом в зале, но потом они куда-то заспешили и ушли, а я обнаружила, что он забыл свои принадлежности и приготовила их, чтобы отнести. Все мои и сестры документы у Спиридона, он взял, когда ходил в контору». При этом она, медленно двигаясь по комнате, шептала:
– Куда я её могла положить? Ей богу, не помню. Ах, да! – и она, как бы вспомнив, подошла к комоду и выдвинула ящик, но быстро задвинула его обратно.
Затем подошла к кровати и принялась рыться в сумочке, извлекла свернутый вчетверо листок, а, убедившись, что это второй вариант справки, повернулась к милиционеру, улыбаясь, сказала:
– Вот оно, моё доказательство, – при этом она держала справку написанным текстом, повёрнутым к его лицу.
Милиционер хотел было взять и рассмотреть документ поближе. Он протянул руку, но она отодвинула справку в сторону и сказала:
– Разрешите ещё раз посмотреть ваш документ – милиционера Советской власти. Я что-то через щелку в калитке ничего не разобрала, кроме слова «уполномоченный», а когда открыла калитку, вы поспешно положили его в карман.
Милиционер опешил, разглядывая улыбающуюся симпатичную женщину, явно не испугавшуюся его, но её требования были законными. Поэтому он извлёк свой документ из нагрудного кармана и в нерешительности держал его в руке. Она одной рукой подала ему свою справку, а другой – вцепилась в его документ. И ему ничего не оставалось делать, как поменяться бумагами.
Разворачивая его бумагу, она зорко следила за его лицом. Милиционер, развернув справку, сразу узнал подчерк исполнительного секретаря Антона и подпись начальника жилищной конторы Попова А.В., заверенную треугольной печатью. А в подлинности подписи Зубова С.Н. он не был уверен, не имея образца, но то, что она была, говорило о многом и сомневаться в справке было бы грешно. Вчитываясь в текст справки, глаза милиционера расширялись, как бы от некоторого удивления. Агнесса, успев прочитать его удостоверение, вежливо спросила:
– Константин Филиппович Клочков, вам всё понятно в моей справке?
– А когда вы поселились у Спиридона?
– Когда, когда! Я точно и не помню. Месяца полтора, но я уезжала к отцу, он на металлургическом заводе возглавлял профсоюзный комитет рабочих. И совсем случайно попал в аварию и остался инвалидом. Сейчас я вернулась, хотела устроиться на работу, а для этого надо было иметь справку с места жительства. Спиридон и организовал.
Клочков свернул справку, но явно не собирался возвращать, держа её в опущенной руке, а второй – потянулся за своим документом. Агнесса тут же опустила руку с его документом, сказав:
– Константин Филиппович, справка мне нужна для устройства на работу. Или вы хотите предложить мне работу у себя?
Клочков не ожидал такого поворота событий с бесцеремонным обращением с ним. Обычно перед ним все пасовали, а тут смело, почти на равных, с ним ведёт диалог какая-то молодая женщина.
– Я хотя из рабочей семьи, но отец неплохо зарабатывал, и мне удалось окончить юридический факультет, причём с отличной оценкой, так что я почти адвокат. А адвокаты нужны при любой власти.
– Во, как! – воскликнул Клочков, возвращая ей справку и беря свой документ. – Это очень интересное предложение. А диплом можно посмотреть?
– К сожалению, я оставила его у отца, хотя привозила сюда. Понимаете, отец остался без ноги. Каково мне было, тут не только забудешь какой-то диплом, но и голову потеряешь. А меня можно с испытательным сроком принять, сразу будет видно, чего я стою.
– Интересно, интересно! Сколько дадите мне на обдумывание? – улыбаясь, как равной, ответил он и тут же спросил:
– Замужем?
– Да.
– Давно?
– С 1909 года, есть сын и второй на подходе.
Клочков неожиданно сел на стул, снял фуражку, сделав огорчённое лицо.
– Тут вот какое дело, – начал он. – Пожар в нашем городке произошёл. Есть пострадавшие, в том числе Спиридон Николаевич.
– Да вы что!? И сильно он пострадал? Какая степень ожога?
– Не то слово, пострадал! Считай, сгорел!
– А что говорят остальные? Как это произошло? – и она села на кровать, потупив взор, готовая зареветь, шепча:
– Что за напасть на меня приключилась, то с отцом, а тут со Спиридоном. Жить то хоть будет?
– Ну, как сказать! Похоронить, поможем.
Агнесса наклонила голову вниз, закрыв лицо руками, скорбно качая головой из стороны в сторону, что-то невнятное бормоча.
Молча посидев минуты три, Клочков поднялся и скорбным голосом сказал:
– Примите моё соболезнование, а завтра утром приходите ко мне, составим протокол о гибели людей на пожаре. А сейчас, простите, дела. Не обессудьте, – и он шагнул к двери, женщины расступились, пропуская его, а затем поплелись за ним.
Агнесса поднялась, напустив на себя скорбное лицо без слёз и рыданий и пошла провожать до калитки «гостей», принёсших ей важную весть. Закрыв калитку, она задумалась: «Надо же, как всё может обернуться, чего доброго и дипломированным милиционером стану, правда, диплом мой не используешь и копию на новую фамилию с отчеством не получишь, но можно поступить учиться, например, в Красноярске на заочное отделение, экстерном сдать за все курсы и оказаться на последнем курсе, защитив дипломную работу».
Она подошла к крыльцу и вернулась в реальность. «В лесу наши голодные сидят, надо петуху голову отрубить, все равно цыплят разводить не буду, с подпола достать картошку, сварить её и яйца, найти хлеба, прихватить согревающего и как стемнеет отправиться в лес».
Совсем стемнело, когда Агнесса пробиралась в лесу между деревьев, посвистывая, неся тяжёлую корзину с едой. «Где-то здесь они должны находиться», – размышляла она, принюхиваясь, не услышит ли лошадиный запах. Вдруг слева она услышала слабый храп коня. Это её конь подал сигнал, услышав знакомое посвистывание. Она резко развернулась и пошла на храп. А через пару минут наткнулась на лошадей, привязанных в густом кустарнике, но присутствие людей не обнаруживалось. Она свистнула посильней, но ответа не последовало. Дав по кусочку хлеба лошадям, она выбралась из кустарника и обошла кругом. Сделав большой круг вокруг кустарника, она вдруг почувствовала запах от костра, хотя дыма не чувствовалось. «Куда они подевались? Провалились, что ли?», – и она свистнула, как могла посильнее. С боку что-то зашевелилось. Раздался слабый свист.
– Вы где?– негромко спросила она.
– Тут мы! – раздался голос откуда-то из-под земли.
Зашуршала листва, задвигались ветки, и по-очереди вылезли три мужика.
– Агнесса, что с тобой случилось? Мы думали тебя сцапали. Не знали, что и подумать, где и как искать и выручать, – одновременно загалдели они взволнованными голосами, перебивая друг друга.
И Агнесса принялась рассказывать, что с ней произошло за это время. А голодные мужички накинулись на еду. Выслушав её, Береговой заметил:
– Агнесса, ты по лезвию бритвы пошла, чуть оступишься и не только тебе, но и всем конец. Если тебя кто-то видел и запомнил около конторы, то не выкрутишься. Следствие только началось, опрашивать будут многих, а ты уже под подозрением, как наследница. Они люди неглупые, соображают не хуже нас.
– Я скажу, что они видели мою сестру Антонину. Тем более что у меня две одинаковые справки, но только на разные имена. Скажу, что мы близнецы, хотя по-правде говоря, у меня не было сестёр, так что прорвёмся, я в этом уверена. А с вашими документами, Чалкин и Чижов, только на эшафот дорога. Так что сидите в отряде и не рыпайтесь. Завтра прочитаете о себе в разделе «Розыск». А сейчас мне надо вернуться. Я смотрю, вы зря время не тратили и закопались в землю.
– Да, нашли хорошее углубление, расширили и получилась неплохая землянка, – ответил Чижов, икая после обильной еды.
– Это хорошо, но спать всем одновременно, не гоже. Обязательно должен быть дежурный. Мало ли что, например, зверь и коней погубите. День, другой и я разберусь со всем хозяйством и, возможно, с работой. Уж больно заманчиво быть сотрудником милиции, когда за тобой они охотятся, да и вас будет легче прикрывать. А сейчас проводите меня к опушке леса, дорогой ещё кое-что обсудим. Я у вас хочу оставить документы, которые прихватила в конторе, – и она передала Береговому свёрток с журналом, ручками и чернильницей «Непроливашкой», но для надёжности закрытой ещё и пробкой.
21
Всю ночь Агнесса плохо спала, в голову лезла всякая чушь. И только под утро она крепко заснула, соскочив с постели в десятом часу. Но через полчаса она уже бежала к Клочкову, однако в милиции ей подсказали, что он отправился на место пожара. Подходя к пожарищу, она вдруг почувствовала, что ноги стали ватными, в груди будто кошки скребли, не спокойно стало на душе. Она вдруг представила, что сейчас подойдёт к дому и увидит обгоревшие трупы. И только силой воли ей удалось преодолеть последние сажени этого пути. Подойдя вплотную к закопчённому дому, она с облегчением поняла, что трупы увезли ещё вчера.
– А дипломированный юрист Зубова появилась! – встретил её Клочков, стоя на крыльце с папкой в одной руке и лупой – в другой.
Он оторвался от работы, прекратив рассматривать сломанную задвижку на входной двери. Агнесса поздоровалась и сходу подключилась к расследованию, при этом она заговорила языком юриста, бросая профессиональные выражения.
– Из характеристики повреждения запора следует, что он был закрыт изнутри.
– Зубова, как вы думаете, закрыть его можно было снаружи?
– Всё возможно, но явных доказательств на двери нет, но зато имеются многочисленные вмятины, наносимые твёрдым предметом, что свидетельствует о том, что дверь была заперта, а вот как она была заперта, явных доказательств пока не обнаружено.
– Хорошо! Тогда пойдёмте дальше, – и Клочков, пропуская её впереди себя, пригласил в дом.
Она из сенцев прошла в дом и в нерешительности остановилась в коридоре, боясь зайти в комнату, в которой вчера учинила пожар. Поэтому, пройдя по коридору, подошла к двери, которую вскрыла железным штырём, бросив его в угол. И только сейчас поняла, что вчера поступила опрометчиво, бросив штырь в угол, на нем остались отпечатки её пальцев. Штырь лежал на полу. Чтобы Клочков его не увидел, она повернулась к нему, пропуская его в комнату, но он остановился у двери и сказал:
– Что вы скажете насчёт выдернутой петли из двери?
Агнесса задумалась, тем более что на ум пришла мысль, что он уже мог всё обследовать сам, придя значительно раньше, а сейчас проверяет её. И она вспомнила слова Берегового, что ходит по лезвию бритвы. А что если Клочков уже снял отпечатки пальцев со всех предметов, к которым она прикасалась, то она влипла по полной программе. По спине забегали мурашки, но она держалась.
– Прежде, чем что-то сказать, надо обследовать всё, – ответила она и сделала жест, приглашая его пройти вперёд в комнату.
Но он вдруг протянул её папку и сказал:
– Обследуйте и составьте протокол осмотра со своими выводами, – при этом он повернулся и направился на улицу.
Оставшись одна, она подняла штырь и внимательно рассмотрела его на предмет, есть ли на нем порошок для снятия отпечатков пальцев. Штырь был чист, она глубоко вздохнула, протёрла его тряпочкой и положила на место. Зайдя в комнату, она убедилось, что все вещи целые, ограбления не было, но белые полушубки и наволочки на подушках были закопчённые, серые. Вчера она рассчитывала, что всё сгорит. Но совсем не ожидала, что соседи окажутся такими прыткими, что не дали разгореться настоящему пожару. А Антон и Спиридон задохнулись в дыму, потеряли сознания и естественно сгорели. «А вдруг кто-то из них остался жив? – промелькнула у неё тревожная мысль. – Надо узнать, куда их увезли и проверить, а если кто-то остался жив, то ещё есть возможность, удрать отсюда». Закончив беглый осмотр, она с трепетом пошла в другую комнату. В нос ударил едкий запах гари, но запаха керосина она не уловила. За короткий промежуток времени комната выгорела так, что она с трудом узнавала мебель. Ей показалось, что всё, что могло гореть, сгорело. На столе суконная столешница сгорела полностью. В выдвинутом ящике стола обуглились не только бумаги, но и фанерное дно. Кресло, на котором сидел Антон, и стул Спиридона были опрокинуты и обуглены. Следовательно, мужики соскочили, но свалились на пол и задохнулись от охватившего их пламени. На выгоревшем местами полу лежали бутылки и разбитые стаканы, очевидно, опрокинутые водой пожарников-соседей, плескавшими воду через дверь и выбитое окно. «Что же мне записать в протоколе? – размышляла она. – Сам по себе пожар возникнуть не мог. Какую версию придумать. И почему Клочков спросил у меня, можно ли было закрыть задвижку двери снаружи. Очевидно, что-то ему подсказывает, что в момент пожара, кроме пострадавших, в доме ещё кто-то находился. И этот кто-то выломал дверь в соседней комнате, а затем учинил пожар». И Агнессу опять охватило беспокойство. «Если у Клочкова есть какие-то подозрения против меня, то он будет от меня ожидать какие-то неправдоподобные выкрутасы. А я должна составить правдивый протокол, тем более что не сегодня, так завтра приедет остальной народ, а среди них сыщется настоящий сыщик, который докопается до истины и составит свою версию, близкую к действительности. Поэтому я не должна ударить лицом в грязь перед настоящим сыщиком. Составив хороший правдивый протокол, тем самым я отведу от себя подозрения». И Агнесса отправилась на улицу. Присев на крылечке, она принялась составлять протокол. Что-что, а писать протоколы она умела. Она быстро писала, исписав несколько листов карандашом.
– Ну, как дела? – неожиданно спросил Клочков.
От неожиданности она вздрогнула и певучим голосом промолвила:
– Ой, как вы, Константин Филиппович, меня напугали.
– Вот уж не ожидал, что вы такая пугливая, – ответил он.
– Вас ознакомить с протоколом, и к какому выводу я пришла?
Клочков кивнул головой и присел на ступеньку крыльца. Агнесса принялась читать, бросая взгляды на него. Он сосредоточенно слушал, иногда делая удивлённое лицо. Глаза его расширились, и он, не мигая, уставился не неё. Наконец, он вымолвил:
– И всё это вы сможете мне доказать? – удивлённо спросил он.
– А почему бы нет! – воскликнула она, улыбаясь.
– Пойдёмте в дом! И попробуйте мне доказать свои выводы! – и он поспешно поднялся со ступеньки и, запрыгнув на крыльцо, устремился в дом.
Агнесса поднялась и пошла за ним, на ходу излагая свою версию.
– Во-первых, в момент возникновения пожара двери двух комнат были открыты настежь, иначе как объяснить тот факт, что копоть из одной комнаты проникла в другую. Все белые полушубки, наволочки и скатерть на столе оказались серые от пожара в соседней комнате. Двери несгоревшей комнаты были открыты настежь задолго до пожара. Установить причину сорванной петли с замком с двери не сгоревшей комнаты не представляется возможным, так как нет хозяев, проживающих в этой комнате, а судя по кроватям их четверо. Возможно, уходя на службу, кто-то из них мог вернуться за забытой вещью и сорвать петлю, не имея ключа в кармане. Это мы сможем выяснить по приходу хозяев.
– Пожалуй, в этом ты права, – согласился Клочков. – А я решил, что сорванная петля с замком, это варварское отношение соседей, тушивших пожар.
– А теперь пройдёмте в соседнюю комнату, в которой возник пожар, – предложила она, направляясь по коридору.
– Во-вторых, в сгоревшей комнате было несколько человек. Они выпивали, о чём свидетельствуют бутылки, шесть разбитых стаканов и обгоревшие консервы банки. Очевидно, произошла ссора, перевёрнуты стул и кресло. Возможно, кто-то из них пытался зажечь керосиновую лампу, но по неосторожности вспыхнул пожар, в одной из бутылок остался запах керосина. Люди пытались потушить, но угорели в дыму. Количество людей установить не удалось.
– Почему, сгорело двое, – возразил Клочков.
– Но разбито окно, кто-то мог выскочить через него на улицу. Окно выбито изнутри, так как все стёкла находятся на улице, в помещении битого стекла от окна не обнаружено.
– Ну, Агнесса Васильевна, вы настоящий следователь. Мне как раз такого человечка не хватает в отделении. И довольно квалифицированно составлен протокол. Считайте, что вы уже приняты ко мне на работу, дело в формальностях.
– Спасибо, но я ещё окончательно не решила, что мне делать. Я приехала к родственнику по линии мужа, а его не стало. Я просто на распутье, не знаю как в его доме вести себя. Очевидно, у него где-то живут родственники. Раньше я с ним не общалась и о его семейных делах почти ничего не знаю.
По тому, как нахмурился Клочков, она поняла, что её ответ смутил его. Он ожидал, что она немедленно согласиться на его предложение, а оказалось, что она ещё окончательно не решила, и ему ещё надо уговаривать её. Но Клочков не имел привычки кого-либо уговаривать, однако ему самому такой протокол составить было не дано. И он растерялся, буквально минуту назад он готов был себя поздравить за приобретение квалифицированного работника отдела, а тут оказалось, что этот работник может хвостиком вильнуть и уплыть, как «золотая рыбка».
– Я думаю, что вам не следует отказываться от моего предложения. Я и оклад вам приличный организую, и с жильём улажу, и если надо съездить к отцу, то не будет проблем. Вы уж, пожалуйста, напишите заявленице, и больше от вас ничего не потребуется, и с сегодняшнего дня вы на работе. Я вам и мандат выпишу, что вы спецсотрудник отделения милиции.
– Ну, если оклад приличный, да мандат по форме выдадите, то я думаю мне следует согласиться, хотя у меня ещё ряд важных вопросов не решено. Как вы думаете, Константин Филиппович?
Клочков, воспитанный в детдоме, родителей не знал, ласки тоже. С трудом окончил три класса, затем учился на кочегара паровоза. Дослужился до помощника машиниста. А тут революция случилась, три месяца курсов и он милиционер с двумя кубиками на воротнике рубашки. Друзья обращались к нему по имени, сослуживцы по фамилии, а тут Константин да ещё Филиппович. Это ему льстило и не было подхалимажем, которого он терпеть не мог, и он ответил:
– Агнесса Васильевна, вам не следует раздумывать. Мы сейчас пойдём в отделение, вы напишите заявление по форме. Затем, пока вы перепишите протокол чернилам, я, как начальник отделения милиции, подготовлю приказ и выпишу вам мандат спецсотрудника.
К вечеру Агнесса переписала не только протокол о пожаре, но и несколько других документов, написанных ранее Клочковым не совсем грамотных по форме содержания и орфографии, от чего он пришёл в восторг.
Домой Агнесса бежала, как на крыльях, весело улыбаясь встречным прохожим. Она не только получила хорошую должность, но и доступ к круглой печати. А начальник сказал ей, что свою и его подписи она будет заверять печатью, при этом дал ей второй ключ от сейфа и несколько раз предупредил, чтобы она его не потеряла. Она понимала, что у Клочкова есть много недостатков, а она умело, деликатно эти недостатки сглаживает, и на это он сразу обратил внимание, а отсюда такое доверие. Остальные сотрудники – это простые люди, преданные революции, но им не хватает юридических знаний. Конечно, радоваться ей ещё рано. Клочков обязательно ещё сто раз перепроверит, что она за птица. А она, привычная мотаться по лесам Северного Урала, вела себя просто, как дочь рабочего, не проявляя буржуазных замашек, легко входила в доверие к людям.
Дома она рано завалилась в постель. Благо, что ей не надо было сегодня встречаться в лесу со своими, так они договорились. Однако посреди ночи её разбудил сильный стук в ворота. Агнесса перепугалась. Что делать? Выходить во двор опасно, вдруг грабители стоят у двери, а один стучит в ворота. Такие случаи бывали, хозяин открыл дверь и получил по голове. Но стук настойчиво продолжался на всю улицу. Набравшись смелости, она приоткрыла двери и, не высовывая голову на улицу, крикнула:
– Кто там стучит?!
– Агнесса Васильевна, это я, Коровин, из милиции! – раздался знакомый голос дежурного. – Вас срочно вызывает Клочков! У нас происшествие! Поедемте, я на подводе!
Через десять минут дежурный погонял коня кнутом и докладывал ей:
– Бандиты ограбили продовольственный склад. Сторожа ранили, но он сумел доползти до милиции. Сообщили Клочкову. Он организовал погоню на конях, завязалась перестрелка. Двух бандитов убили, а двух задержали, но в перестрелке ранили Клочкова и Сергеева. Клочков приказал доставить вас в склад, расследовать случившееся, а меня и Мешкова выделил вам в помощники.
– Как серьезно ранены наши? – спросила она и удивилась, как быстро вошла в роль своих.
– Сергееву досталось две картечины в руку на вылет, следовательно, он ранен легко. А вот у Клочкова посерьезнее. Ему попали в правый бок, задет живот, но он держится молодцом. Их отвезли в больницу. Две подводы с награбленными продуктами подвезли к складу, бандитов посадили в каталажку, а убитых в морг.
Вскоре они подъехали к складу. Два керосиновых фонаря освещали двор. Дверь склада была раскрыта, около которой дежурил милиционер Мешков с карабином в руках. Услышав шум подъезжающей телеги к территории склада, он закричал:
– Стой! Кто такие! Стрелять буду!
Коровин отозвался, а Мешков крикнул, чтобы они заезжали во двор. Около склада стояли две подводы, нагруженные мешками и ящиками.
– Хорошо поработали воры, – заметила Агнесса, указав на подводы.
Но когда они зашли в помещение склада и зажгли керосинки, то она ахнула. С десяток мешков были порезаны, из них на пол высыпалась мука, крупа. И всё это было перемешано с битым стеклом от бутылок, разбившихся из сброшенных с полок ящиков с водкой на пол. Невольно Агнесса вскрикнула:
– Вот сволочи! Специально уничтожили продукты! Таких гадов надо стрелять без суда и следствия, как врагов народа!
Повернувшись к Коровину, она спросила:
– Задержанных допросили? Кто они?
– Молчат гады, они из местных кулаков, – ответил он, обходя рассыпанные продукты и битые ящики с водкой.
«Из-за таких гадов и на честный богатый люд смотрят как на врагов», – подумала она, готовясь на листах бумаги, позаимствованной в доме Спиридона, писать протокол. Вдруг ей пришла в голове мысль: «Интересно, к какому классу бандитов отнесли бы меня, узнав, что это я живьём сожгла двух мужиков, которые, в общем-то, мне не причинили никакого вреда». И от этой мысли ей вдруг стало не по себе. Но тут же ей пришла другая мысль, оправдывающая её тяжёлый поступок: «Я, как лазутчик, забралась в логово врага и делаю всё возможное, чтобы свергнуть нашего внутреннего недруга».
Примерно через час она составила протокол. Прочитав его Мешкову и Коровину, она сказала, если у них нет замечаний, то необходимо расписаться и поставть дату и время. Оставив Мешкова дежурить у склада до прихода кладовщиков, она с Коровиным поехала в отделение, решив допросить задержанных, хотя ни разу в жизни не приходилось это делать. Вспомнив лекции профессора Зверева по ведению допроса, она попросила Коровина привести одного из задержанных в кабинет Клочкова. Она помнила наставления профессора, который говорил: «Если на подозреваемого навешиваешь чужие грехи и какая расплата ожидает его за них, это на его психику действует отрезвляюще, и он сознается в своих поступках, чтобы отвергнуть чужие». И она решила как бы, между прочим, пожар в жилищной конторе приписать ему. Коровин привёл коренастого мужика с завязанными сзади руками, и усадив его на табуретку напротив стола, сам присел на стул сбоку, с целью поддержать Зубову, о чём они договорились заранее. Оставаться с бандитомодна, хотя и со связанными рукам, она не решилась.
– Я спецуполномоченный по борьбе с организованными бандитскими формированиями и имею право выносить приговор. Моя фамилия Зубова, а товарищ Коровин уполномоченный по приведению приговора, – заявила она, хотя таких полномочий им никто не давал.
– Ваша фамилия, имя, отчество, дата и место рождения, – спросила она спокойным голосом.
Мужик молчал, скрипя зубами.
– Зачем в складе муку, крупу и водку загубили? Это же вам светит совсем другая статья и смерть, как врагу народа. Одно дело грабёж по вынужденным обстоятельствам, другое – умышленное уничтожение народного продовольствия при надвигающейся голодной зиме.
Мужик кряхтел, елозя руками сзади и пытаясь освободить руки. Коровин соскочил на ноги и огрел мужика кулаком по уху так, что тот слетел с табуретки. Затем Коровин схватил мужика за шиворот и посадил на место, а проверив надежность связанных рук, присел на стул.
– Нам всё ясно, облегчить свою учесть задержанный не желает. Будем вешать? Или как, сожжем их, как они сожгли наших в жилищной конторе? – и она подмигнула Коровину.
Обвинение в поджоге, которое шила ему молодая дама, наделённая огромными полномочиями, подействовало на него как дубинка по голове. Мужик часто заморгал глазами. Швыркая носом и ерзая на табуретке, он вдруг по-бабьи заревел. Наклонившись к Коровину, Агнесса прошептала:
– Принеси воды, сейчас должен расколоться.
Коровин вышел в коридор, а через секунды вернулся с кружкой и как маленькому ребёнку поднёс её ко рту допрашиваемого. Жадно припав к кружке, тот пил, утоляя жажду неизвестно откуда вдруг появившуюся. Утолив жажду, забормотал:
– Я всё скажу! Абсолютно всё, – не унимался он, повторяя одно и тоже.
И допрашиваемого прорвало, Агнесса едва успевала записывать признания, но он категорически отрицал свою причастность к пожару. И вдруг высказал версию, что это они, его дружки совершили поджог, а зачем и как, он не знает.
Закончив допрос, она попросила Коровина пригласить с улицы трёх свидетелей, несмотря на ранний час. Вскоре Коровин привёл свидетелей. Агнесса представилась, а затем прочитала протокол и сказала:
– Задержанный Белугин Илья Никонорович, этот протокол составлен мной с ваших слов. Вы подтверждаете, что в нем всё правильно записано? Да или нет?
– Да! – и он зарыдал как ребёнок.
– Свидетели, распишитесь под протоколом о признании Белугина.
Но не все свидетели умели расписываться, двое из них поставили крестики.
– Коровин, развяжи задержанному руки, пусть тоже распишется.
После долгого растирания рук, Белугин поставил свою закорючку.
– На всякий случай я его свяжу, – ей на ухо прошептал Коровин, а она кивнула головой.
Процедура допроса второго задержанного шла по отработанному сценарию. И он тоже выдвинул версию, что поджог жилищной конторы совершили дружки, погибшие при перестрелке. И весь день Коровин хвастался сослуживцам, как они вдвоём раскрутили бандитов и добились признания в поджоге жилищной конторы. Клочкову утром сделали операцию, слишком серьёзным оказалось ранение. И только на следующий день Коровин обстоятельно рассказал Клочкову, как они с Зубовой допрашивали бандитов, при этом он значительно приукрасил свою роль в этом деле. Слушая его, Клочков всё правильно понял и ещё раз убедился в достойных качествах Зубовой. Сама же Зубова доложила скромно, а в конце сказала, что бандиты оговаривают своих погибших дружков в участии пожара в жилищной конторе.
– Склад то они не подожгли, хотя там были и наглумились над народным добром, но, имея такую возможность, на поджог не решились.
Поздним вечером Агнесса встретилась со своими людьми в лесу, зарубив ещё пару кур для них. Встретив её с корзиной продуктов, мужички взвыли, сидеть в землянке было невмоготу, а гулять по лесу опасно. Рядом город, встречались грибники, охотники и разные люди, и даже с собаками.
– Не я же виновата, что отряд не может двигаться дальше. Сидорова не бросишь в беде. Какая вам разница, где сидеть здесь в землянке или там в шалаше. С домом пока тоже не ясно, вдруг объявятся наследники, придётся откупаться. Почву для Сидорова я подготовила, обманув начальника, якобы у моего отца была авария, и он остался без ноги. Начальник отпустит меня, чтобы я съездила за ним. Да я и вас бы разместила в доме, но сейчас нельзя из-за лошадей. В сарай их не поставишь, соседи сразу обнаружат, ржать то лошадям не запретишь. Тем более почти всех местных лошадей призвали в армию красных. Уехать же сейчас назад в район поселения Устье рановато, время ещё не подошло. Я, конечно, могу всё бросить, уехать, у меня там остались сын и муж, который его не должен бросить, но я волнуюсь.
– Да, – согласились мужики, глубоко вздыхая.
– Наберитесь терпения дней на десять. А вот землянку надо бы расширить. Её как запасной вариант можно использовать. Мало ли что может произойти, – а на прощание добавила. – Я понимаю, что ждать да догонять скверное дело, но другого выхода нет.
И потекли нудные дни в лесу у мужиков и у Агнессы на работе. Заместитель Клочкова Феофанов оказался нудным и заносчивым человечком. Ко всем придирался, требовал от всех дисциплины, а сам опаздывал на работу, куда-то исчезал, никого не предупредив. Рабочий стол Клочкова оказался завален бумагами, к которым никого не подпускал и сам разобраться не мог, перечитывая их не раз. Клочкову сослуживцы докладывали, что в отделе возник «бардак», но Агнесса, посещая больного, не жаловалась. При одном из посещений Клочкова она сказала:
– Мне бы надо за отцом съездить. Я понимаю, что в отделе напряжёнка, но поехать придётся.
– Раз надо, значит поедешь. Подготовь заявление на отпуск без содержания. Я думаю, что скоро смогу сам приступить к своим обязанностям.
Агнесса промолчала. А накануне она разговаривала с врачом, который обнадёживающих обещаний не давал, а в конце сказал:
– Как бы вторично не пришлось оперировать Клочкова. Что-то у него процесс заживления идёт не гладко.
И Агнесса подсуетилась, принеся Клочкову заявление.
– За сколько дней собираешься обернуться?
– Трудно сказать. Время сейчас не для поездок, но я постараюсь, как можно быстрее съездить.
– Ты уж постарайся, – попросил он, накладывая визу на заявление.
22
Проводив Агнессу с бойцами в разведку и приобрести жильё около железной дороги, поручик Колчак распорядился срочно свернуть лагерь и перебазироваться в другое место. Александр Зубов забеспокоился:
– Как наши найдут нас, вернувшись, если мы уедем отсюда? – пристал он к поручику.
– Мы сами найдём их, – отвечал поручик, не вдаваясь в подробности.
– Нет, я останусь здесь, буду ждать маму с нашими, – с беспокойством настаивал Александр.
Колчак не мог сказать всю правду парню, что если разведчики попадутся, а, не выдержав допросов, приведут сюда комиссаров с бойцами, то те перестреляют всех и даже их, Александра с Ильёй.
– Мы должны изменить своё местонахождение, а за этой стоянкой будем наблюдать в дневное время. Так договорились с твоей матерью, – соврал поручик парню.
С некоторым недоверием Александр принялся собираться, помогая отчиму. Новый лагерь разбили в десяти верстах от старого, тем не менее, жизнь в лагере была беспокойная. Да ещё не хватало провизии. На исходе была мука, крупа, чай, не хватало курева. Держались на мясе, охотясь на крупных животных за несколько вёрст от лагеря, не привлекая внимания местных жителей.
Не лучшим образом складывалась ситуация в больнице у Сидорова. Его посетили не только родственники и сослуживцы, но и следователи разных мастей. А Сидоров твердил всем, что он простой связист Воронов Андрей Тимофеевич служил в разведотделении царской армии. И что он встретил однофамильца, штабного офицера Воронова Андрея Тихоновича на берегу Енисея, когда их плот сидел на мели. Они разговорились, вспоминая былые времена, загорали под лучами осеннего солнца. А затем совершенно случайно, без всякого злого умысла Андрей Тихонович перепутал и надел мою гимнастерку с моими документами и наградными привилегиями, а мне, естественно, оставил свою гимнастёрку с документами, но без всяких наградных привилегий. Его гимнастёрку я обнаружил после их отъезда. Он то был «штабной крысой» и пороха не нюхал. А я получил свои награды за храбрость, когда находился в тылу большевиков и корректировал огонь нашей артиллерии. Всё это легко проверить, покопавшись в документах полка. С Андреем Тихоновичем и его сопровождающим в кожаной куртке мы расстались на берегу, когда удалось часть плота снять с мели. И это может подтвердить руководитель группы геологов, которую я приводил к хозяину дома на берегу, где недалеко сидел на мели наш плот. У хозяина руководитель геологов закупила муку и соль, а я помог ей поднести муку до подводы. Затем геологи помогли нам снять часть плота с мели и вместе с нами переправились на правый берег Енисея, а так как мы не рассчитывали приставать к берегу, то они нам немного заплатили за работу, деньги мы поделили. Но когда они сходили на берег, я получил травму, а их руководитель привезла меня в больницу. Передайте ей огромное спасибо от меня. Так обычно заканчивал свой рассказ Сидоров, повторяя его родственникам, сослуживцам и следователям. Всё походило на правду, а то, что Воронов Андрей Тихонович бывший офицер царской власти особенно заинтересовало следователей. Тем не менее, около палаты, в которой находился Сидоров и умирающий старик Иван Прохорович, круглосуточно дежурили крепкие местные парни, знающие в лицо почти всех своих жителей поселения.
У Сидорова не раз интересовались, куда исчезла женщина, привёзшая его в больницу, и паренёк, который навещал его не один раз.
– Они же мне не родственники, помогли в трудную минуту и отвалили восвояси. Кто их знает, где они сейчас, – отвечал он, боясь как бы Илья не пришёл его проведать, наскочив на охранника, который непременно бы его задержал.
Время шло, культя заживала, но ходить Сидоров не мог. Да ему и костылей не давали, поставив ведро около кровати и отгородив его простынёй. Он не раз обращался к врачу, чтобы дали костыли. И каждый раз врач отвечал, что ему не положено, он под следствием. А он возмущался, матеря всех.
Сидоров размышлял: «Меня три раза перевозили из одной палаты в другую. Как наши люди узнают, в какой палате лежу». Соседу Ивану Сидоров не доверял, считая, что он может оказаться «подсадной уткой», а разыгрывает из себя умирающего старца.
23
Ещё много воды утекло в речке Тасеево, прежде чем Агнесса и сопровождающие появились в лесу около поселения Устье на месте бывшего лагеря. Всадники опешили, не обнаружив своих. Агнесса прошептала:
– Что здесь произошло? Куда делись наши? Где сын?
– Во всяком случае, следов от боя здесь нет, – уверенно заявил Береговой. – Очевидно, отряд спокойно снялся с этого места. А то, что около шалаша оставили четыре миски с ложками, говорит о многом. Для постороннего человека миски с ложками ничего не значат, а для нас это может означать то, что нас ждут к столу, но в другом месте.
Спрыгнув с коней на подмёрзшую землю, покрытую тонким ледком, Чижов и Филипп Чалкин принялись обследовать бывшую стоянку отряда, переходя от развалившегося шалаша к шалашу. Они не обнаружили ни каких записок, забытых вещей, а следы костров и отхожих мест были засыпаны землёй, успевшей хорошо улежаться и отвердеть от наступающих холодов зимы.
– Мы решили, что отряд снялся с этого места сразу, после нашего отъезда из отряда, – заявил Чалкин. – Очевидно, они опасались, что если мы попадём в руки врага, то, не выдержав пыток, приведём их сюда. Свежих следов на поляне мы не обнаружили. Но они оставили на видном месте миски с ложками, следовательно, они наблюдают за этим местом издалека. Например, с того высокого дерева, что виднеется на горизонте леса за полверсты отсюда.
– Тёска, а ты хорошо мыслишь, – одобрил Филипп Береговой. – Остаётся проверить на практике твои соображения.
– А что будем делать с мисками? – поинтересовался Чижов.
Подумав, Береговой предложил:
– Алюминиевые миски надо подвесить к дереву у шалаша на верёвочках. На ветру они будут раскачиваться и подавать знак, что их хозяева вернулись.
Филипп Чалкин хихикнул и шутливо заметил:
– Тёска, а в твоей головушке тоже дельные мысли иногда возникают.
Береговой огрызнулся на шутку и принялся поочерёдно развешивать миски с ложками на ветке сосны перед шалашом. С улыбкой на лицах Чижов и Чалкин наблюдали за работой Берегового. Агнессе было не до шуток, она беспокоилась о сыне, а затем сказала:
– Вдруг наших выследили и взяли, собрав все пожитки, а узнав, что мы уехали в разведку, оставили приманку и ждут, когда мы объявимся. Возможно, правда, за мисками наблюдают с того высокого дерева. Не нравится мне всё это. Оставаться здесь рискованно. Лучше нам наблюдать за этой поляной с того дерева. Давайте в седло и к тому высокому дереву, но поедем не напрямую к нему, а в обход, разделившись на две пары. На всякий случай зарядим оружие и будем начеку, мало ли что может произойти. Мы с Береговым поедем в обход с этой стороны, а вы с той. Соберёмся в ста саженях за тем высоким деревом, – и она махнула рукой.
И они разъехались, а встретились минут через сорок довольно далеко от высокого дерева. Не заметив ничего подозрительного, они посовещались и неспеша поехали к дереву, останавливаясь и прислушиваясь, как зайцы, к лесному шуму. Не доехав саженей сто до дерева, они наткнулись на тропинку, протоптанную свежими конскими копытами в мокрой подстывшей земле. Тропинка появилась под острым углом к их маршруту и шла со стороны, по которой ехали Береговой и Агнесса, но они решили, что не заметили её. Спрыгнув с коня, Чижов пригнулся, рассматривая конские следы и комментируя свои соображения:
– Тропинка свежая, не прошлогодняя, местами помечена конским навозом двухдневной давности, – кричал он, копаясь веткой в застывшем навозе.
– Поедемте по тропинке, – предложила Агнесса.
Проехав по тропинке саженей двадцать, они увидели, что тропинка раздваивается в разные стороны под угол сто восемьдесят градусов.
– Это что за фокус? – в недоумении фыркнул Филипп Чалкин, ехавший впереди, остановив коня.
Береговой спешился и внимательно принялся рассматривать конские следы, а затем сказал:
– По этим раздвоенным тропинкам конь прошёл в одну сторону, а вернулся с другой стороны.
– Чей конь? Наших или чужих? – торопливо спросил Чалкин.
– Этого определить не могу, но с уверенностью могу сказать, что эти тропинки дело одних и тех же копыт. А по старым следам можно сделать вывод, что всадник ездил то в одном направлении, то в другом.
– И зачем ему это понадобилось?! – в недоумении воскликнул Чалкин.
– А вот встречу его, то спрошу, – пошутил тёска.
– Поедемте по следу этого всадника, – предложил Береговой, трогая коня.
Ехали не долго. Вдруг тропинка оборвалась, превратившись в площадку в три сажени, на которой виднелись только конские следы. От площадки в сторону высокого дерева шла извилистая дорога в сажень ширины, по которой обычно возят волокуши с сеном.
– Интересно, что везли на волокуше в последний раз, если не видно следов скошенной травы? – полюбопытствовал Чижов.
– Проедем вдоль следа волокуши и выясни, тем более что след ведёт в сторону дерева, к которому мы направляемся.
– И то верно, – согласился тёска.
И всадники поехали по траве рядом со следом от волокуши. След привёл их к высокой берёзе, а затем уходил дальше в лес. Заехав на след волокуши как на вспаханную пограничную полосу, Береговой подъехал к берёзе. Придерживаясь за ствол, он встал на седло и ловко перемахнул на толстую ветку, набросив уздечку на сук. Перемещаясь с ветки на ветку, как по лестнице он поднялся на верхушку дерева.
– Я вижу наши миски, – не громко крикнул сверху.
Затем он повертел головой в разные стороны, рассматривая окрестность, проворно спустился вниз, сел в седло и съехал с полосы от волокуши на непримятую подмерзшую траву, присоединившись к остальным всадникам.
– Волокуша должна быть на том конце этой дороги, – уверенно заявил он. – Кстати, место, где стояли миски до нашего приезда, хорошо просматривается с берёзы. За шалашом кто-то следил, но никаких сообщений и на берёзе не оставил.
Не сговариваясь, всадники поехали дальше, не выпуская дорогу волокуши из виду. Вскоре они подъехали ко второй площадке, где след от волокуши кончился, а в лес под прямым углом от дороги уходила узенькая тропа, проделанная конскими копытами. Вместо волокуши лежало засыхающее срубленное небольшое дерево с отрубленными нижними ветками. Было ясно, что на сучки набрасывалась веревка, привязанная к седлу всадника. Всадник ехал, заметая следы и остановки у дерева, с которого он вёл наблюдения за местностью.
– Умно придумано и это, скорее всего, сделали наши, – уверенно заявил Береговой, – но надо быть начеку.
– Что будем…, – успела сказать Агнесса, как из лесной чаще донеслось слабое ржание лошади.
Всадники мгновенно натянули уздечки коней, чтобы не дать им заржать в ответ. Тем не менее, кони издали слабый храп, как они это делают при встречах, приветствуя друг друга.
– Очевидно, кто-то из наших едет, но давайте укроемся в кустах, – предложила Агнесса.
Развернув коней, всадники не спеша, заехали за кусты, оставаясь в сёдлах. Прошло минуты четыре-пять, но никто не появился на тропе. Было тихо, только лесной шум бродил по верхушкам деревьев, да отдаленно переговаривались птицы. Вдруг слабо хрустнула ветка, но не там, где они ожидали увидеть всадника, а где-то сбоку. Все настороженно повернули головы, вслушиваясь в лесной шум. Минуты через две ещё предательски хрустнула ветка, но теперь уже где-то сзади их. Кто-то торопливо объезжал стороной это место, очевидно, направляясь к их бывшей стоянке. И только уловив следующий очень слабый, далёкий хруст ветки, всадники решили поспешить к дереву. И вторично Береговой, как кошка, вскарабкался на вершину дерева и затих там, но минуты через три-четыре тихо крикнул:
– Кажется, это Иван Кваша. Он изучает наши следы, но к шалашу не подъезжает, вертит головой в разные стороны.
– Это точно наш Иван Кваша? – не громко, каким-то сдавленным голосом спросил Чалкин.
– Да! Это он! Я узнал его, – весело крикнул Береговой, спускаясь вниз.
Увидев скачущих всадников, Кваша вначале направил лошадь в кусты, но, рассмотрев и узнав своих, поскакал навстречу.
После дружеских объятий, перебивая друг друга, все задавали вопросы Кваше, а он, не отвечая, задавал встречные. Наконец, успокоившись, Агнесса кратко рассказала об их поездке.
– А у нас не очень хорошие дела, – начал Кваша. – В городе Устье появилось много вооружённых людей и всадников, рыскают по дорогам вокруг города. Хорошо, что мы вовремя смылись с этого места и перебазировались подальше. Продукты кончились, живём, считай, на мясе от охоты, курева нет. Вчера поручик Колчак и подпоручик Лебедев ездили в разведку на Север к дороге, соединяющей поселения Стрелка, Мотыгино и Устье. Наблюдали за мостом через реку Тусеево. На мосту и под ним было полно охраны. На обратном пути они нос к носу наскочили на одинокого всадника в штатской одежде. Всадника пришлось задержать, он даже не успел воспользоваться своим наганом. Его привезли в лагерь, а он оказался следователем из города Енисейска. У него были бумаги допроса Воронова Андрея Тихоновича, т.е. нашего Сидорова. И ещё ряд интересных бумаг, документов и даже печать при нём оказалась.
– Ну вот, Иван, – вмешалась Агнесса, – а ты говоришь, что дела у вас не очень хорошие. Разве это не успех?
– Да, но от этих бумаг сыт не будешь, а несоленое мясо поперёк горла встаёт. И у тщедушного следователя ничего не оказалось, да он, гад вдобавок некурящий, – злобно высказался Иван.
– Солью и табаком мы запаслись. А как там наши? Все целы, здоровы? А то Агнесса волнуется за сына, – и Береговой взглянул на неё, понимая, что она с нетерпением ждёт ответ на такой вопрос.
– Есть хворые, но дети в порядке. Давайте закурим, и я провожу вас до лагеря.
– Курить можно и при езде, – заметила Агнесса. – Я думаю, что миски надо оставить у шалаша, пусть висят как секретный знак, что это место не обнаружено. Кто знает, может нам этим участком леса ещё придётся воспользоваться. А сейчас трогаем в путь.
Чижов протянул Кваше кисет с табаком и кусочком газеты. Кваша торопливо сделал скрутку, закурил, подведя глаза к небу и счастливо улыбаясь, и пустил лошадь вперёд. Часа полтора ехали в сторону лагеря, останавливаясь и прислушиваясь. Когда оказались в редколесье, Агнесса подъехала к Кваше и поинтересовалась положением дел в лагере, сыном с Ильей и здоровьем всех членов отряда. Каким образом они узнали, что в поселении Устье полно вооружённых людей? Кваша не успел ответить, как раздался глухой удар по дереву. Кто-то занимался кедрованием, колотя колотушкой о ствол кедрача, сбивая созревшие шишки. Отряд остановился, сбившись в кучку, и замер, вслушиваясь в шум ударов.
– Это не наши. Наши кедруют, но вёрст за десять отсюда, – уверенно заявил Кваша, махнув рукой в противоположную сторону от раздававшихся ударов.
– До лагеря далеко? – спросил Береговой.
– Версты три будет, – ответил Кваша, махнув рукой вперёд.
– Хорошо бы проверить, что за народ шаствует здесь, – предложил Береговой.
– Если вооружённые, то взять в плен, хотя бы одного. Получить свежую информацию, много стоит. А я как уполномоченный сотрудник имею мандат отделения милиции и имею право проверить, что за люди работают в лесу, – добавила она.
Кваша удивлённо посмотрел на неё, а она сказала:
– Я поеду первая, а вы держитесь от меня саженей в тридцати. Подъедем ближе к ним. Если я махну рукой, вы окружайте, но держитесь на расстоянии. Если подниму руку вверх – остановитесь и затихните. Если я громко скажу: «Я здесь не одна», нападайте с оружием, но стрелять не спешите, вдруг они не одни, а целая артель поблизости или вооружённый отряд.
Похлопав и погладив коня по шее, она пустила его вперёд, будучи уверенна, что он будет осторожно пробираться по лесу, так его приучили с жеребячьего возраста ещё на Северном Урале.
Медленно пробираясь через кустарник, она увидела на пригорке двух лошадей, привязанных к дереву. Около седел виднелись стволы карабинов. Поодаль, саженей в сорока собирали шишки два мужика, часто наклоняясь. Агнесса приостановила коня, поджидая остальных, подумала: «Окружить их незаметно не получится из-за редколесья». И она решила всем отрядом подъехать вместе, захватив их врасплох, тем более что лес вокруг хорошо просматривался, и не было видно ни души. Когда подъехали остальные, они перекинулись своими соображениями, а затем погнали коней прямо на мужиков, приготовив оружие. Увлечённые работой, люди не заметили надвигающей опасности, и оторвались от работы, когда их окружили всадники, держа оружие наготове.
– Кто такие? – властно крикнула Агнесса, держа наган наготове.
Мужики опешили и замерли с шишками в руках. Рядом стоял мешок, наполовину заполненный шишками.
– Мы из отряда Петрова, – начал один из них. – Патрулируем в лесу, охраняем спокойствие гарожан.
– С такой колотушкой и патруль? – и Агнесса улыбнулась. – А я уполномоченная из милиции, мы охраняем лес от браконьеров.
И она, достав удостоверение, развернула его и подъехала вплотную к ближайшему мужику в бушлате и шапке с красной лентой на козырьке. Прочитав, вздохнув, мужик сказал:
– И, правда из милиции, хотя баба и в штанах.
– Следователь я, хотя баба и в штанах, – дружелюбно ответила она. – А ваши документы представьте.
Мужики полезли во внутренние карманы, озираясь на остальных всадников, явно приняв их за лесничих с ружьями. Почти одновременно достали бумаги и подали их. Взглянув на солдатские бумаги, она, нахмурив брови, спросила:
– А вы не дезертиры?
– Что вы, мы солдаты из отряда Петрова, – ответил тот же солдат.
– А где сам Петров? – и она пристально посмотрела на них.
– Петров дома, а нас послал патрулировать на этом участке леса до дороги, – ответил звонким голосом другой солдат.
– Командир Петров, что дома на печке греется? – не унималась она.
– Зачем, он в конторе, делами занят, – ответил первый.
– Один и делами занят?
– Почему один, в отряде нас восемнадцать человек, – ответил первый.
– И все в конторе сидят?
– Зачем в конторе? Кто по лесу ездит, патрулирует, кто на базаре присматривает, кто дневалит. Никто не сидит, сложа руки, – ответил первый.
– А вас двоих, значит, Петров послал патрулировать этот участок от дороги и до сих пор?
– Нет, намного ближе к дороге, но там кедрача нет хорошего, всё местные собрали, – ответил звонко второй.
– Разрешение на кедровку покажите, – попросила она, держа солдатские документы.
Солдаты переглянулись, а второй сказал:
– Видите ли, нам начальник Петров велел шишек привести и колотушку дал. Мы не могли не выполнить его наказ.
– Но здесь участок леса не принадлежит лесничеству города Устье, – сердито заявил Береговой. – И на кедрование шишек должно быть наше разрешение. Оно у вас имеется?
– А мы и не знали, – одновременно ответили солдаты.
– Придётся вас задержать, до выявления обстоятельств, – и Береговой спрыгнул с коня, поправляя наган. – Если вы патрульные солдаты Петрова, то где ваше оружие?
– Там, на лошадях, – одновременно ответили они, часто моргая и понимая, что проштрафились.
– Опять таки устав нарушили, бросив оружие и лошадей на произвол судьбы, – как бы размышляя, сказал Береговой.
– Но мы шишки собирали, а карабины бы мешали, – оправдывался солдат звонким голосом.
– Собирали или нет шишки, но оружие должно быть при вас, тем более что вы патрульную службу несёте, – и Береговой, взглянув на Агнессу, подмигнул.
Она поняла, что должна вмешаться как старшая.
– Обыщите их на предмет оружия, снимите ремни со штанов, чтобы не вздумали бежать, и ведите к лошадям, да пусть шишки с колотушкой прихватят, как вещественное доказательство. Доставим в участок, пусть начальство разбирается с ними и с Петровым.
Береговой забрал у них ножички и снял ремни со штанов. Коренастый солдат со звонким голосом взвалил полмешка шишек на плечо, другой взял колотушку и, придерживая руками штаны, чтобы не свалились, они поплелись к лошадям. Агнесса и Чалкин поскакали вперёд. Солдатские лошади, почуяв коней не из своего отряда, забеспокоились, но скоро успокоились. Сняв карабины и вещевые мешки с лошадей, они отвязали уздечки от деревьев и поехали навстречу к задержанным. Усадив солдат в седла и связав им руки, Чалкин и Чижов закрепили мешок с шишками и колотушку на круп лошадей. Затем завязали глаза солдатам, и отряд тронулся в сторону лагеря.
– Зачем глаза завязали? – забормотали солдаты. – Мы же не преступники и не белые из отряда адмирала Колчака, а красные, как и вы.
– Оказывается мы белые, а они красные, – сказал Кваша, придержав коня и поравнявшись с Агнессой.
– Да, крикуха у нас теперь такая, – подтвердила она. – Сейчас наступает эра каких-то бумажек, справок, мандатов, но не власть денег. Стоило солдатам увидеть у меня документ милиционера, и они приняли нас за своих, красных.
И она задумалась, как использовать документы задержанных солдат и следователя и без стрельбы вызволить Сидорова из больницы. Неожиданно появилось поле с островком густого леса посредине. Кваша остановил отряд перед опушкой леса и сказал:
– Вот мы и приехали. Видите лесок посредине поля, в нём наши. А на том высоком дереве дневальный дежурит. Чтобы не вызвать в отряде переполох, вы стойте здесь, а я поеду, дам сигнал, что свои приехали. Когда я остановлюсь и помашу вам рукой, подъезжайте ко мне.
Сердце Агнессы забилось учащенно от предчувствия скорой встречи с сыном и мужем, которого она полюбила и ждала от него ребёнка. Тем временем Кваша отъехал на треть расстояния до лесного островка, держа перед собой белую тряпку. На дереве появилась белая тряпка, Кваша остановился, повернув лошадь боком, замахал рукой. Отряд рысцой последовал к нему, а когда они приблизились к нему, поскакал впереди, объезжая лесной островок, придерживаясь опушки леса. Доехав до дороги, он круто свернул и направил лошадь в сторону лесного островка. И вот они въехали в лесок, но никаких признаков, что лес обжит, не чувствовалось. Кваша, а за ним остальные члены отряда, спешились. Но ни людей, ни коней, ни костров не было видно. Вновь приехавшие удивлённо вертели головами в разные стороны, не понимая, что за розыгрыш с ними устроили свои. И вдруг как из-под земли появились люди. Раздались радостные возгласы, откуда-то выскочил Александр и бросился к матери, повиснув на ней. Следом выскочил из кустов Григорий и обнял жену вместе с сыном. Стая ворон, испугавшись шума, устремилась вверх, громка каркая. Когда страсти встречи улеглись, начались расспросы. Поручик Колчак отвёл Берегового в сторону и спросил:
– Что за люди с вами в сёдлах с завязанными глазами?
– Солдаты, лесной патруль красных. Они так увлеклись сбором шишек, оставив лошадей и оружие далеко от себя, что врасплох оказались захвачены, не оказав сопротивления, – ответил Береговой.
– Ошибку посёлка Стрелка мы второй раз допускать не собираемся, – пообещал Колчак, решив судьбу пленных. – Вчера мы тоже взяли одного, он оказался важной персоной. Допрашиваем.
– Ну, а наша поездка оказалась плодотворной, обосновались в городе Иланский. Агнессе подфартило, да она и сама ловко подсуетилась, стала наследницей дома. И должность следователя в милиции получила с «железными документами». Вечером она сама всё по-порядку расскажет. Мы ей в этом деле помощь не смогли оказать, считай, помехой были. Начальство отпустило её за отцом. Отец якобы в аварию попал, без ноги остался.
– Вот даже как! – удивился Колчак. – Она даже почву Сидорову подготовила. Осталась малость, как его из-под усиленной охраны выкрасть. Большевики чувствуют, что мы где-то рядом, столько солдат нагнали в город и окрестность. Из документов следователя ясно, что уловка Сидорова не удалась. Его опознал почтовый работник из посёлка Стрелка, но Сидоров не знает об этом, а ему почтового работника не показали, ждут подходящего момента, а с другой стороны опасаются за его здоровье, боятся, как бы он прежде времени не дал «дуба». Словом Сидоров сейчас в виде наживке на крючке, а почтовый работник дежурит в больнице, зная нас всех в лицо.
– Мы все числимся в розыске, – перебил его Береговой. – А за твою голову назначено крупное вознаграждение, как за родственника Колчака. Агнесса принесла нам в лес листовку «Внимание розыск», где описаны наши похождения.
– Это мы вчера узнали из документов следователя, и он сам на допросе подтвердил сложившуюся ситуацию вокруг нас. Следователь считает, что нам «крышка», вопрос времени. И даже торговаться стал за свою жизнь.
– Когда мы ехали сюда, Агнесса поделилась со мной интересной мыслью. Она считает, что нам не было бы счастье, да несчастье помогло. Если бы с Сидоровым не случилось несчастье, то мы все были бы в руках большевиков. Наше продвижение они вычислили и ждали, но они не предполагали нашу неожиданную задержку здесь, и это спутало все их планы. Мы исчезли, растворились, наш след оборвался.
– Вот они и уцепились за Сидорова, как утопающий за соломинку, понимая, что мы не должны оставить его в беде, – задумчиво сказал Колчак.
– И какой план действий предполагает наш Колчак?
– Планы есть, но их надо обсудить совместно, коллегиально, тем более что вы привезли массу свежих новостей. Обсудим на общем совете. А сейчас спустимся в наше логово. Наши все спустились, прихватив лошадей и пленных. Один дежурный на дереве сидит.
– Он не замёрзнет там на ветру?
– Мы соорудили там тёплое гнёздышко. Приходиться дежурить круглосуточно и связь с нашей землянкой придумали.
Спускаясь в просторную землянку, Колчак рассказывал, как они умудрились отгрохать такую огромную землянку не только для людей, но и для лошадей с телегами:
– Когда-то здесь добывали глину, и была длинная яма с отводом воды в овраг. Мы перегородили проход в овраг и перекрыли яму брёвнами. Сверху забросали ветками, землёй и насадили кустарник. В общем замаскировались. По дороге через наш лесок три раза проезжали подводы на быках и лошадях, но ничего не заметили.
– Да, отличное сооружение получилось, – похвалил Береговой, рассматривая стены и потолок в слабом свете самодельных коптилок, сжигающих жир.
Он хотел похвастаться Колчаку, что они тоже соорудили землянку рядом с городом Иланский, но Колчака позвали и он, извинившись, убежал. И Береговой примкнул к остальным людям, распивающим свежий чай, привезенный из Иланска.
– Нам ещё везёт, – сказал подпоручик Лебедев, кашляя, – в этих местах в это время года обычно снега по-колено и холод минус десять-пятнадцать. Сегодня утром было градуса три, а днём потеплело, ледок растаял.
– Да, погода нас балует, – подтвердил помещик Скворцов.
– Погода, погодой! Меня больше беспокоит, как брата вытащить из охраняемой больницы? – плаксивым голосом сказал Григорий Морозов. – Илья, на что парень проворный, и то в городе патруль чуть было его в больницу не увёл на опознание к почтовому работнику.
От нечего делать люди мололи всякую чепуху, споря по пустякам. Агнесса вслушивалась в их перебранку, не придавая особого значения их спорам. Восторг от встречи с семьёй у неё прошёл, и теперь надо было думать, что делать дальше. «Время, отпущенное Сидоровым на его освобождение, прошло, но как подступить к больнице, если в ней дежурит почтовый работник Стрелка, знающий нас всех в лицо. И даже если его каким-то образом убрать, то это не приблизит нас к цели, а наоборот, насторожит охрану. Завтра начальник Петров будет знать, что у него не явились из леса два солдата: или сбежали, или захвачены как «языки». Следователя тоже хватятся, но чуть попозже. Решить задачу с освобождением Сидорова, оказалась нам не по зубам. Да и как потом его транспортировать, он не выдержит тряски при перевозке на телеге по застывшим ухабинам дороги в холод с лютым ветром». Чем больше она размышляла, тем больше понимала всю нелепость создавшегося положения. И настроение у неё портилось с каждой минутой. Неожиданно из темноты появился поручик Колчак.
– Чаи гоняем, силу набираем, – весело сказал он, присоединяясь к остальным, ухватив горячую кружку, протянутую ему подпоручиком Лебедевым.
Втянув с шумом горячий чай в рот, он продолжил:
– Надо обсудить, как освободить Сидорова. Это у нас сейчас главное.
– Я хотела бы вначале ознакомиться с протоколом допроса Воронова и допросить следователя и солдат.
– Давайте прямо сейчас и допросим их по-очереди. Что тянуть? – предложил подпоручик Лебедев. – А затем надо с ними кончать. Если хотя бы одному из них удастся удрать от нас, мы пропали. Хватит нам почтового работника из города Стрелка.
– Правильно, – поддержал Береговой. – Идёт война, они потенциальные наши враги. С пленными играть в благородство, у нас нет возможности.
Колчак достал бумаги из командирского планшета, конфискованного у задержанного следователя, и протянул ей. Агнесса углубилась в изучение бумаг. Кто-то подвинул к ней поближе светильник. Ознакомившись с протоколом, она заметила:
– Из протокола не следует, что Сидорова разоблачили.
– Но там есть ещё один любопытный документ, – подсказал Колчак.
Когда Агнесса ознакомилась с другим протоколом, то воскликнула:
– Вот гад! Почтовый работник Стрелка опознал в Воронове Андрее Тихоновиче полковника Сидорова! В протоколе также отмечается, что члены банды Сидорова скрылись в неизвестном направлении.
Вернув бумаги Колчаку, она задумчиво сказала:
– Для нас живой почтовый работник Стрелка очень опасен не только сейчас, но и в будущем. Поскольку следователь, проводивший расследование с протоколами у нас, то почтового работника, как единственного живого свидетеля, следует убрать, причем, чем быстрее, тем лучше будет для нас. Конечно, его показания имеются в комиссариате города Стрелка, но это не живой свидетель. Если Сидорова и почтового работника увезут отсюда, то нам никогда не взять ни того, ни другого.
– А как их взять здесь? – спросил Лебедев, уставившись на неё, как будто у неё был готовый ответ.
– Не знаю. Пока не знаю, – ответила она. – Надо хорошо раскрутить наших пленных. Может они сообщат что-то важное для нас, чего мы не знаем.
Все замолчали, размышляя про себя. Молчание прервал Колчак:
– Пожалуй, начнём? Кого допросим первым? Следователя?
– Лучше с солдат начнём, они покладистее, но допрос буду вести я, – предложила она.
– Лебедев и Береговой, мы вам поручаем доставить сюда одного из солдат, – сказал Колчак в дружеской форме. – Развяжите им только ноги, руки и глаза не надо, обойдутся.
Береговой и Лебедев поднялись и исчезли в тёмном проходе землянки. Минуты через три они привели одного из солдат, державшего штаны связанными руками. Его усадили на землю посредине землянки.
– Развяжите ему глаза, – сказала Агнесса, взглянув на Берегового. – Они солдаты командира Петрова, расквартированные в городе Устье. А в нашем лесу вдвоём шишковали, не имея разрешения. Но наш лес не принадлежит городу Устье, поэтому нам пришлось их задержать.
Не торопясь Береговой снял повязку с глаз солдата. Прищурившись, солдат принялся осматривать помещение и людей, разместившихся у стен, кто на корточках, а кто прямо уселся на землю. Увидев Агнессу, солдат взмолился:
– Вы же из милиции, зачем нас как врагов содержите. Мы виноваты, что собирали шишки не в положенном месте, но это же небольшой проступок с нашей стороны. Мы просто не знали, что заехали в лес, не принадлежащий городу. Ни каких табличек в лесу, ни границы мы не видели.
– Вы всё правильно говорите, – ответила Агнесса, – но моё начальство никак не может договориться с вашим командиром. Начальство между собой не может поделить сферу влияния, а мы простые сотрудники и солдаты оказываемся виновны, как среди двух огней. Вот сейчас в больнице лежит мой отец после операции, ему ногу ампутировали. А ваше начальство, узнав, что он с нашего района, в отместку за что-то нашему начальству, объявило его чёрт знает в каких грехах, которые он в принципе не мог совершить. Меня даже не допустили навестить больного отца, хотя я из милиции, но из другого района. Разве ваше начальство поступило справедливо? А вы хотите, чтобы я к солдатам вашего начальства относилась с почётом. Это была бы ужасная несправедливость.
Агнесса замолчала, разглядывая солдата. Остальные бойцы отряда поняли, какую игру затеяла она. Они опустили головы и, подыгрывая ей, забормотали о какой-то несправедливости вообще. Солдат обвел взглядам всех, ища сочувствующих, но встретил равнодушие, однако никакой злобы к себе, он не заметил.
– Вот как я могу повидаться со своим больным отцом? Вы можете мне ответить на такой вопрос? – с возмущением спросила она.
– Да действительно, ужасная несправедливость твориться в городе Устье, нас сельских за людей не признают, – забормотали люди, обращаясь друг к другу.
Солдат задумался, уставившись в потолок, а затем медленно, подбирая слова, заговорил:
– Мы завтра с Иваном должны дежурить на кухне, наша очередь. Рано утром должны нарубить дров и натаскать их к печи до прихода поваров. Вот если бы вы часам к шести утра подъехали на задний двор больницы, то мы смогли бы вас провести через внутреннюю дверь в коридор больницы. Вы бы надели белый халат, взяли бы пустое ведро для замены ведра, в которое больной оправлялся ночью, и зашли бы в пятую палату, в которой лежит этот больной с ампутированной ногой. И минут пять-десять смогли бы повидаться с вашим отцом.
– Но пятую палату охраняют! – воскликнула она.
– Да, охраняют сотрудники из милиции, но ведро каждый день утром меняют, правда, часов в семь-восемь, а иногда и раньше.
– Но там ещё какой-то дежурный Стрелка дежурит?
– А это, напротив, в кабинете медсестры. Он там находится круглосуточно, а утром дрыхнет, как сурок.
– А откуда вы всё это знаете? – удивлённо спросила она.
– Но мы же и в больнице дежурим по пять-шесть человек, не считая двух милиционеров, которые в коридоре ошиваются.
– Что оба у палаты сидят?
– Зачем, один у палаты, другой ходит по коридору или на диване сидит.
– Тогда, где вы находитесь?
– А мы в приемном покое на скамейки. У входной двери трое и двое снаружи. Меняемся по-очереди, холодно не только ночью, но и днём.
– Как я на задний двор больницы заеду, если двое дежурят на улице?
– Они в больничном дворе дежурят, а задний двор с другой стороны. Он отделён. Двор с воротами, но мы знаем, как они открываются. Там дырочка имеется, руку в неё засунешь, щеколду отодвинешь, калитка и откроется. По утрам в больницу везут: дрова, картошку с капустой, хлеб. Словом, там хозяйский двор.
– Там, что проходной двор в больницу? – пытливо спросила она.
– В больницу с заднего двора не попадёшь, он обособлен. Дверь, через которую хозяйки возят пищу в палаты, закрыта. Правда, ключи от дверей они кладут на перекладину двери.
Колчак сидел и слушал, размышляя: «Как ловко она ведёт допрос, похожий на беседу. Если бы официально начали его допрашивать, то и половины не вытянули бы с этого солдата, кажущегося простаком, а так сам по-дружески всё выложил». И у поручика Колчака появился план операции по освобождению Сидорова. А Агнесса продолжала:
– Я что-то не представляю, как подъехать к заднему двору больницы, хотя не раз была в городе.
И солдат принялся подробно объяснять как доехать, куда не следует поворачивать, где находятся посты в городе. Вдруг он возмутился и потребовал:
– Да развяжите мне руки! Что не видите, я связан!
Береговой по-дружески извинился и принялся распутывать ему руки, а солдат продолжал:
– Я и план могу нарисовать, приходилось ходить в разведку.
Уверенный, что он среди своих, солдат распалялся, раскрывая секреты служебной тайны.
Допрос второго солдата оказался менее эффективен. Он вёл себя сдержано, обдумывая ответы. Его приходилось буквально «тащить за язык». Он подтверждал показания первого, когда его спрашивали о конкретном, что им было уже известно, а в остальных случаях зачастую отвечал: «Не могу знать», «Не слышал». Поручик Колчак не выдержал и спросил:
– Ты хоть представляешь, куда попал?
– Догадываюсь, а иллюзий на этот счёт не питаю, – и солдат опустил ниже голову.
– И всё-таки, за кого ты нас принимаешь? – и поручик с любопытством посмотрел на него.
– Отряд белых офицеров, кулаков и помещиков, – обречённо, слабым голосом ответил солдат.
– Как ты догадался? – не унимался поручик.
– Когда ваши шумно уводили моего сослуживца, кто-то из глубины конюшни крикнул: «Я следователь, а невоенный! Вы офицеры белогвардейцы из отряда полковника Сидорова не имеете право так обращаться с невоенными людьми». Я и понял, куда мы попали. А ваша женщина, показавшая нам документ из милиции, просто разыграла нас, показав чужой документ.
– Ты молодец, – похвалил его поручик. – А как ты представляешь себе свою дальнейшую судьбу?
– Что тут представлять! Исход известен. Вы же меня в белую армию не позовёте, где я уже побывал, а пленные вам не нужны.
– Где же ты служил в белой армии? – и Колчак, сузив глаза, сосредоточено посмотрел на солдата.
– В Поволжье и служил. Там армию нашу разбили. Пленным предложили раскаяться и вступить в Красную. Отказавшихся и офицеров частично расстреляли, частично в шахты запёрли.
Помолчав, Колчак обратился к своим:
– Как порешим с солдатами?
– Пленные нам не нужны, а отпустить их не можем, – одновременно забормотало несколько человек.
Солдат глубоко вздохнул и ещё ниже обречённо опустил голову на грудь. Береговой накинул ему повязку на глаза, и они, вместе с Лебедевым, подхватили солдата под руки, подняли и повели вдоль землянки. На ходу Береговой крикнул:
– Следователя доставить сюда?
– Да! – раздался женский голос. – Но солдат пока не трогайте! Возможно, понадобятся ещё! А этому вставьте кляп в рот, пусть лучше помолчит, и о своем впечатлении о нас не делится с однополчанином.
Вскоре привели следователя. Когда с его глаз сняли повязку, то его лицо показалось Агнессе знакомым. Присмотревшись, она узнала в следователе давнего однокашника по университету, но не могла вспомнить ни его фамилию, ни имени. А когда следователь осмотрелся, то тоже остановил свой внимательный взгляд на ней, припоминая что-то.
– Где вы учились? – спросила она.
– Да там же, где и вы, Агнесса Дмитриевна Зуб. В Пермском университете, только в параллельной группе. Фамилию мою вы вряд ли помните, а я вас запомнил. Многие наши ребята курса на вас засматривались.
– Вот так встреча! – и Агнесса, обхватив голову руками, замотала ею из стороны в сторону, бормоча, – через столько лет и в такой необычной ситуации.
– Да, ситуация у нас действительно не для радостных встреч, – с грустным видом отметил следователь.
– А фамилию вашу я так вспомнить и не могу, – и она сконфужено улыбнулась.
– Фролов я, Иван, а по-батюшки Николаевич, – серьёзно ответил он. – Полгода назад в Перми я встретил Ерофеева Кольку, ты с ним встречалась и даже, кажется, собиралась за него замуж, но потом почему-то расстались. Перед его расстрелом вспоминали всех наших, университетских студентов и профессоров и тебя тоже. Ерофеев так и не женился, всё тебе замену не мог найти.
– Его расстреляли!? – удивлённо воскликнула она.
– Да, он за белых был, как и ты, – тихо пробормотал Фролов.
– И о чём мы с тобой говорить будем? – с какой-то грустью спросила она, обратившись рукой к Фролову.
Глубоко вздохнув, Фролов ответил:
– Знаешь, Агнесса Дмитриевна Зуб, давай поговорим откровенно, – и он сделал длинную паузу, внимательно заглядывая в её глаза.
– Давай!
– Дело в том, что ваши дни, как и мои, сочтены. Меня ваши ухлопают раньше, но и вам деваться некуда. Петля вокруг вас затягивается. Ваш Сидоров разоблачён, хотя мы подыграли ему, как Воронову по его версии. И мой тебе совет, не пытайтесь его освободить. Дохлое это дело. Даже если бы вам каким-то чудом удалось его вытащить из больницы, то дальше тупик. Пробиться к белым, как вы задумали, вам не удастся. Два дня назад я разговаривал по телефону с комиссаром из города Канска. Они там начеку, и муха не пролетит. Ждут вас.
И Фролов вдохнул воздух, готовый продолжить, но его перебила она:
– Я со своими орлами только что вернулась из разведки по сибирской железной дороге и прекрасно осведомлена о положении дел в Заозерном, Канске, Иланске, Тайшете, и что они нас там ждут. Мало того, в Иланской городской милиции я работаю следователем, – и она достала удостоверение, развернула его и, приблизившись к Фролову, сидящему со связанными руками, подсунула ему под нос документ. – Сейчас я нахожусь в отпуске. Отпустили съездить за отцом, которому ампутировали ногу после аварии на предприятии, – и она развернула приказ, в котором говорилось, что уполномоченный сотрудник Иланской милиции Зубова Агнесса Васильевна находится в отпуске для сопровождения своего отца после операции.
– Почему Зубова Агнесса Васильевна? – удивлённо спросил он.
– Потому, что я теперь не Зуб Агнесса Дмитриевна и моложе, чем была, – и она улыбнулась.
Лицо Фролова перекосилось от ярой злобы, он часто заморгал глазами. Агнесса внимательно посмотрела на него и продолжила:
– Завтра рано утром до прихода медработников больницу мы освободим Сидорова и прихватим почтового работника Стрелка. И сделаем это через задний двор больницы.
Она сделала паузу и продолжила:
– Я слышала, что ты, Иван Фролов, хотел бы поторговаться за свою жизнь? Интересно, что ты можешь нам предложить, если мы оставим тебя в живых? И извини, коллега, большего тебе предложить не могу. По разную сторону баррикад находимся мы.
– А как же то, что ты служишь в милиции? – надув губы, спросил Фролов.
– Служу, но как лазутчик, – и она невольно хихикнула.
– Кажется, мы вас беляков недооцениваем, – и Фролов покачал головой.
– А знаешь, Иван, всё ещё может вернуться на круги свои. Когда голытьбе будет некого грабить, она одумается, и колесо истории покатится в обратную сторону.
– Ну, почему грабить! По России идёт продразверстка, землю раздают крестьянам, образуются коллективы тружеников деревни и города. Создалась милиция, армия, которая громит Юденича, Махновцев, а Колчак на волоске висит. Если бы он не захватил золотой запас России, Антанта бы его не поддерживала и не организовала ему охрану из бывших пленных чешских солдат и офицеров под командованием французских генералов. Адмиралу Колчаку был бы каюк давно.
– Хорошо, Иван. Что ты конкретно можешь предложить нам за свою жизнь? Что дельного можешь посоветовать? Решай, даю тебе пять минут на обдумывание.
Поглядев в потолок минуты две, Фролов сказал:
– Знаешь, Агнесса, так не хочется умирать, но придётся. У меня к тебе просьба. Пусть твои орлы не мучают перед смертью.
– Семья есть, сообщить, что ты с честью погиб как герой?
– Семья есть, но сообщать не надо, пусть надеются, что вернусь, – и он попытался встать, хотя со связанными руками это было сделать нелегко.
Береговой и Лебедев подскочили, бережно подхватили его под руки, чтобы не упал, и помогли встать. Береговой попытался накинуть на его глаза повязку, но Фролов попросил этого не делать. И следователя, взяв под руки, повели по тёмной части землянки в сторону конюшни.
– Я думаю, следователя и второго солдата надо кончать, нечего мучить неизвестностью, – сказал поручик Колчак, вставая и беря винтовку с пристёгнутым штыком.
– Вам помочь? – спросил Чалкин, сидя на земле около стены.
– Сам справлюсь, – ответил поручик и направился следом за Фроловым и его конвоирами.
– Одежду не испачкайте кровью, – брезгливо морщась, посоветовал Чалкин.
Через некоторое время из темноты вынырнули Илья с Александром, а за ними Григорий Морозов. Они охраняли пленных.
– Мам, а нас Колчак отпустил. Он сказал, чтобы мы шли пить чай с сахаром и хлебом, – весёлым голосом доложил Александр.
Подростки что-то обсуждали, а на их глядя вскоре и взрослые зашумели, перебивая друг друга.
– Сашок, а солдаты между собой не разговаривали, когда привели второго из них от нас, – спросила она, наклонившись к сыну.
– Вначале нет, а когда изо рта второго солдата выпала затычка из тряпок, то они шептались, правда, мы не расслышали, о чём они беседовали.
– Вы сказали об этом Колчаку?
– Он сам увидел и услышал, что солдаты разговаривают, хотя они были с завязанными глазами. Затем Колчак отчитывал дядю Филиппа Берегового, а тот долго оправдывался.
Минут через тридцать вернулся Колчак с винтовкой и красным штыком от крови, следом шли Береговой и Лебедев, неся три свёрнутых узла с одеждой.
24
Во второй половине ночи, ближе к утру, к городу Устье через лес пробирались четыре всадника. Иногда луна выскакивала из-за туч, освещая лес. В этот момент можно было рассмотреть, что два последних коня запряжены в одни длинные оглобли, но без телеги. Оглобли начинались от головы третьего коня и заканчивались у головы четвёртого. Между конями было расстояние в сажень. И эта сажень напоминала носилки-гамак, обтянутый сеткой и брезентом с пришитым одеялом. Третий всадник управлял столь необычной упряжкой, а четвёртый, хотя и держал в руке уздечку, но подбадривал коня шпорам, чтобы он шёл в такт впереди идущему.
Подъезжая к городу, колонна всадников свернула к реке Тасеева и поехала по берегу, направляясь к центру города. Доехав до оврага с ручейком, колонна круто свернула с первоначального маршрута и поехала по оврагу, шлёпая по не замёршему ручью. Заметив укатанную дорожку, поручик Колчак свернул на неё и поехал вверх. Следом за ним свернул подпоручик Лебедев. Два первых всадника были в солдатской одежде Красных бойцов с карабинами и на лошадях, числивших за отрядом Петрова. За ними на своих исконных конях ехали Чалкин и Чижов. Выехав из оврага, поручик Колчак махнул рукой Чалкину. Чалкин и Чижов быстро соскочили с коней и, взяв за уздечки коней, спустились в небольшую заросль и притихли. Колчак и Лебедев проехали по тихим улочкам и беспрепятственно подъехали к забору заднего двора больницы. Где-то несколько раз тявкнула собачка и стихла. Спешившись, они подвели за уздечки лошадей к калитке. Лебедев нащупал на калитке деревянную дверцу, отодвинул её, затем просунул руку в дырочку, нащупал железную холодную задвижку и открыл калитку. Они завели лошадей во двор, прикрыв калитку. Осмотрелись. Прошли к зданию и остановились у закрытой изнутри двери. Рядом находилось окно с решеткой. Колчак осторожно трижды стукнул в стекло. Внутри помещения кто-то кашлянул, а затем не громко, сонным голосом женщина спросила:
– Хто там?
– Это мы, солдаты Зверев и Шапошников. Мы дежурные, нам надо взять с коридора топоры и пилу, дрова заготовим.
– Час проверю, – отозвалась женщина, и одновременно из комнаты долетело до них детское капризное хныканье.
Женщина подкрутила фитилёк лампы, и в комнате посветлело. Подняв лампу повыше, она зашуршала по стене бумагой, сверяясь со списком.
– Как фамилы? – переспросила она.
Колчак повторил.
– Оны самы, – сказала женщина и с шумом отодвинула засов двери, скрипнув, дверь приоткрылась, она, убавив огонь и взяв ребёнка, заголосила:
– Писсс! Писсс!
Колчак и Лебедев вошли в помещение. Зажгли спичку и подпалили фитиль лампы, висевшей на гвоздике у стены. Осмотрелись. Осторожно, не шумя, они подпёрли ломиком дверь, за которой слышался женский голос. Сняв лампу со стены, пошли по длинному коридору. Вскоре наткнулись на боковую дверь кухни, закрытой на увесистый замок, болтавшийся на петле с толстой железной шиной через всю дверь.
– Кухня с продуктами закрыта, печь топится из коридора, – заметил Лебедев.
Но Колчака интересовала другая дверь, через которую в палаты доставляют пищу больным. Пройдя до конца коридора, они упёрлись в дверь с внутренним замком. Пошарив рукой сверху по колоде, Колчак нашёл увесистый ключ. Вставив его в скважину замка, открыл дверь. Поставив лампу за дверь, поручик приоткрыл её и увидел длинный коридор, освещённый слабым светом от лампы. На одной третьей коридора от них стоял стул, на котором, прижавшись к стене, похрапывал человек в форме. Рядом на стене висел белый полушубок. Сняв обувь, чтобы не шуметь, Колчак и Лебедев, зажав в руках наганы, медленно двинулись по коридору. Охранник спал, слегка похрапывая. Вдруг в конце длинного коридора приоткрылась дверь и из неё выскочила женщина в белом халате. Колчак и Лебедев прижались к стене, опустившись к полу. Из-за стул и висевшего полушубка на стене их не заметила медсестра, которая пройдя по коридору, зашла в другую комнату, но быстро вернулась, неся в руках что-то. Она вернулась в палату и прикрыла дверь. Заскрипели пружины дивана, и в коридоре появился охранник в форме. Он потянулся, посмотрел в сторону сидящего на стуле охранника, затем вернулся на место и, скрипя пружинами, устроился поудобнее. Колчак и Лебедев пошли, ступая по холодному полу босыми ногами. Подойдя к спящему охраннику, они притихли за его полушубком. В коридоре было всё спокойно. Поручик Колчак поднял наган и с силой отпустил рукоятку на голову охранника. Раздался тихий шлепок, охранник повалился, но его подхватил Лебедев и быстро привязал к спинке стула. Затем на шею охранника он накинул бечёвку и с силой затянул удавку. Голову охранника Колчак прислонил к стене. Обойдя охранника, Колчак сунулся в дверь, но она оказалась запертой на ключ. Тогда он ощупал карманы охранника и обнаружил в наружном кармане френча ключ. Открыв дверь, они прошмыгнули внутрь палаты и притихли, прислушиваясь к храпу. Спали два человека в разных углах. Колчак тихо подкрался к ближайшей кровати и осторожно принялся ощупывать область ног больного. Нога оказалась одна.
– Сидоров здесь, оглуши второго, – прошептал он Лебедеву и слегка толкнул его в сторону второго больного.
Убедившись, что у второго больного две ноги, Лебедев нащупал его голову и стукнул по ней рукояткой нагана.
– Займись Стрелкой, – сказал Колчак, – а я разбужу Степана.
Чиркнув спичку, Колчак осветил лицо больного и отпрянул назад. Лежал какой-то небритый старикашка с морщинистым лицом. От яркого света больной открыл глаза:
– Степан, это ты? Я Колчак.
Больной вздрогнул и окончательно проснулся. Чиркнув вторую спичку, Колчак в этом старческом лице узнал Степана.
– Где твоя одежда?
– У меня, её нет и костылей тоже, боятся, чтобы я не убёг, – пошутил он.
– Ты сможешь вцепиться в меня и повиснуть, я вытащу тебя отсюда.
– Попробую, я сильно ослаб, с трудом встаю по-нужде.
Колчак наклонился, Степан обхватил его за шею, но руки его не выдержали, и он опустился на кровать.
– Я возьму тебя на руки как ребёнка, а ты держись за шею, – и он поднял Степана с кровати, прилипшего к нему, как младенец, а Колчак подумал: «Надо же, как похудел, наверняка вес наполовину убавился».
Тем временем Лебедев зашёл в кабинет, расположенный напротив, где по рассказам солдата Шапошникова, должен находиться почтовый работник Стрелка. Через не прикрытую дверь из коридора проникал слабый свет. Лебедев на цыпочках подкрался к кровати спящего человека. Рядом на скамейке лежала одежда. Чтобы убедиться, что это Стрелка, Лебедев зажёг спичку и направил свет в лицо спящего. Он узнал Стрелку. От яркого света тот проснулся и открыл глаза, но в следующий момент из его глаз полетели искры от удара в лоб рукояткой нагана. Стрелка потерял сознание. Лебедев бесцеремонно набросил ему на шею бечёвку, затянул её покрепче и, приподняв обмякшее тело, повесил на спинку кровати. Так закончил свой жизненный путь всеми уважаемый почтовый работник Стрелка. Свернув его одежду и обувь в узелок, Лебедев выглянул в коридор. Было тихо, только в стороне кухни маячила неясная фигура Колчака. Лебедев замкнул пятую палату, снял с вешалки полушубок и ремень с наганам. Из нагрудного кармана охранника извлёк личные документы и поспешил за Колчаком, скрывшимся за дверью в кухню. Колчак ждал Лебедева. Держа на руках Степана, он умудрился обуться. Появившемуся Лебедеву Колчак сказал:
– Закрой дверь на ключ и прихвати его с собой. Обуйся, а затем подложи документ Зверева под тумбочку, но так, чтобы уголок бумаги выглядывал из-под неё.
Обувшись, Лебедев вытащил из своего кармана солдатский мандат Зверева и подсунул его под тумбочку.
– Сними с лампы стекло и раздави его около тумбочки. А затем посвятишь мне дорогу, чтобы не запнуться.
Не спеша, Лебедев шёл по коридору, держа над головой лампу без стекла. Не отставая от него, шёл Колчак и думал: «Не так уж сильно похудел Степан, хотя и без ноги. Тяжеловат для ребёнка». Они вышли на улицу. Лебедев затушил фитиль, но лампу прихватил с собой, размышляя: «Такая ценная веешь нам очень пригодится, а стекло всё равно бы раздавилось». Прежде чем взобраться на лошадей, на Степана надели полушубок охранника и штаны, и ботинок бывшего работника почты. Колчак заскочил на лошадь, а Лебедев помог поднять Степана на руки Колчаку.
Спустившись в овраг, Степана положили на носилки между коней, и колона всадников тронулась в обратный путь по уже пройденному маршруту. Когда всадники, объехав стороной город, въехали в лес, в больнице поднялся переполох: два трупа и сбежал больной. Кое-кто из сотрудников кричал:
– Надо же без ноги, задушил двух мужиков и сбежал!
По тревоге подняли весь город. По городу носились всадники и пеший вооружённый люд, останавливая транспорт и пешеходов. Все искали одноногого. Перед завтраком оказалось, что еду для больных и персонала не на чем приготовить. Не было дров. И повариха, пройдя через улицу, пришла жаловаться к заведующему больнице.
– Каких дров! – кричал он. – Причём здесь дрова? У меня два трупа и безногий больной умудрился сбежать!
Повариха вернулась, собрала кое какие дрова во дворе и затопила печь. Работники кухни ругались, выясняя, кто случайно уволок домой ключ от внутренней двери, и как теперь доставлять пищу больным в палаты и врачам в ординаторскую.
Уборщица, убирая стекло около внутренней двери, обнаружила бумажку. И с этой бумагой она пошла в больницу. Увидев какого-то начальника, писавшего за столом, она спросила:
– Вам не пригодится эта бумажка? Наверное, это какой-то документ.
– Где взяла?
Уборщица рассказала всё по-порядку, а затем привела и показала. И началась параллельная версия происшествия, но и она оказалась в тупике. Было установлено, что солдаты Зверев и Шапошников действительно утром заступили на дежурство. Зверев, разбив лампу, случайно обронил свой мандат, но что он делал у двери, куда они делись и почему не оказалось дров. Сторожиха не могла ничего вразумительного ответить, а то, что её дверь была подпёрта ломом, никто не заметил. Утром, когда пришла повариха, она запнулась за лом, он и упал.
По второй версии происшествия принялись искать солдат Зверева и Шапошникова. Командиру Петрову вечером предыдущего дня было не до кедровых орех, и отсутствие солдат оказалось не замеченным.
По первому снежку всадники с Сидоровым благополучно вернулись в отряд. Состоялась тёплая встреча. Оказавшись среди своих, Степан приободрился, а, схватив костыли, приготовленные для него, поскакал по землянке.
Поручик Колчак решил следствие по исчезновению больного из больницы пустить по ложному следу, а самим, пока не окрепнет Сидоров, пожить в землянке и по пустякам не высовываться на улицу. Собрав совещание, Колчак изложил план дальнейших действий. Его поддержали. За выполнение плана взялись: сам Колчак, кулак Чижов и помещик Чалкин. Пришлось выкопать трупы солдат. Хорошо, что они не успели завонять. Кисти рук трупов они отделили и упаковали, а трупы опять похоронили. Солдатских лошадей снарядили в поход, привязав к сёдлам карабины солдат и котомки с их личными вещами. И не откладывая дело в долгий ящик, после обеда группа выехала на задание на своих конях, взяв за уздечки лошадей солдат. Поехали прямо через лес в направлении поселения Стрелка, на слияния рек Енисея и Ангары. Проехав верст сто, они поздно вечером подъехали к дороге, идущей от поселения Стрелка на Мотыгино. Переночевали в лесу. Утром остановились в логу, через который проходила дорога, не доехав до поселения Стрелка верст двадцать. Стали ждать. Чалкин и Чижов переоделись в солдатскую форму, а Колчак под комиссара. Ждали почтовую карету. Увидев её, вышли на дорогу и остановили, как для проверки. В карете ехал кучер с сопровождающим. Неожиданно напав, они захватили карету, заколов кинжалами почтовых работников. А затем карету и коней погнали по оврагу в сторону от дороги. Проехав по бездорожью параллельно дороги верст пятнадцать, они остановились в пяти-шести верстах от поселения Стрелка перед широкой поляной. Поляна хорошо просматривалась с бугра дороги. Своих коней Колчак отослал с Чалкиным за дорогу к видневшему вдалеке лесу, поближе к берегу реки Ангара. Сделав шалаш, Колчак и Чижов создали видимость, что в шалаше кто-то ночевал, разбросав часть вещей солдат и больничную одежду, в которой похитили Сидорова. Причём одна штанина портков была окровавлена и завязана в узел. Рядом они бросили ненужный ботинок почтового работника Стрелка и ключ от внутренней двери больницы. Вскрыв пакет с отрезанными кистями рук солдат, они принялись ставить отпечатки пальцев на посуде и ложках, а затем на седлах коней, где только могла была коснуться рука человека. Не далеко от шалаша они привязали лошадей, которые топтались на месте, пытаясь сорвать ветки с куста. Из почтовой кареты они разбросали корреспонденцию и ценности в лесу и на поляне. Тела убитых почтовых работников положили на видном месте, слегка прикрыв их ветками.
Когда стемнело, Колчак сдернул уздечки с лошадей и выгнал их из кустов на поляну пастись, оставив привязанные уздечки к кустам. На одну из лошадей они привязали бушлат с мандатом солдата Шапошникова в кармане. Колчак рассчитывал на то, что когда люди поймают лошадей, то решат, что ночью лошади умудрились скинуть с себя уздечки и паслись не стреноженные. Утром их не могли поймать солдаты, бросив вещи и документы. Тогда им пришлось напасть на почтовую карету и убить работников почты. Выбросив тела и почтовый груз, солдаты погрузили Сидорова и скрылись.
Перевалило за полночь, когда Колчак и Чижов подъехали на почтовой карете к поселению Стрелка. Они ехали, придерживаясь берега Ангары. Следом ехал Чалкин, ведя их коней за уздечки. Объехав городок по берегу реки, они выехали на стрелку, где Ангара впадала в Енисей. На берегу они оставили почтовую карету, разбросав оставшуюся корреспонденцию. Оставив лошадь пастись, они столкнули три большие лодок в воду, пустив их по течению, а сами, сев на коней, поскакали вверх по течению по берегу Ангары. Переехав через дорогу, всадники въехали в лес и, ориентируясь по звездам, устремились к лагерю. К утру они устали и устроили ночлег. Они крепко спали, когда в поселении Стрелка начался переполох. Ограблена почтовая карета и угнано три больших лодки. Скоро в участок милиции поступило сообщение, что на шестой версте от города обнаружены две лошади под седлами с карабинами. Поймать лошадей не удалось, но ещё обнаружили два трупа, разбросанные вещи и корреспонденцию. Милиция и следователи выехали на место происшествия. Лошадей поймали. Труппы, корреспонденцию и вещи погрузили. Следователи сняли отпечатки пальцев с различных предметов. Было заведено уголовное дело. Сопоставив факты, родилась новая версия обо всём случившемся в этом спокойном крае, где редко случалось из ряда вон выходящее. Из города Устье прислали отпечатки пальцев солдатов Зверева и Шапошникова, снятые с посуды, которой пользовались они. Это окончательно убедило следствие, что они совершили похищение Сидорова.
Согласно новой версии, складывалось, что отряд полковника Сидорова, завладевший конфискованным комиссаром Подгубным золотом, всё это время находился в районе города Стрелка. Со своего огорода был похищен почтовый работник Стрелка, которому навязали версию, что отряд Сидорова пробирается к адмиралу Колчаку. Затем были созданы условия, при которых Стрелка бежал. В результате следствие было пущено по ложному пути. А чтобы создать видимость, что отряд Сидорова движется в сторону железной дороги, раненого Сидорова отвезли в город Устье, где более квалифицированный медицинский персонал. Очевидно, два молодых офицеров из отряда Сидорова, которых Стрелка не видел, проникли в отряд Петрова, а затем совершили похищение выздоравливающего Сидорова. Они перевезли Сидорова в город Стрелка, соединились с остальной группой, похитили лодки и смылись вниз по течению Енисея. Возможно, переправились на ту сторону и «залегли на дно» до весны, когда откроется летняя навигация по Северным морям. А затем попытаются удрать за границу. «Зачем им адмирал Колчак, если у них приличное количество золота и драгоценностей», – был главный аргумент в пользу этой версии.
Новая версия быстро обрастала подробностями, распространяясь в города и посёлки. Отряд Петрова из города Устье перебросили в город Енисейск, прочёсывать левый берег Енисея. Ослабло наблюдение в городах, расположенных по железной дороге. Там отряд Сидорова уже не ждали. Но всего этого в отряде Сидорова не знали, томясь в сырой землянке, боясь выходить наружу. Здоровье Сидорова шло на поправку. Он привыкал к костылям, занимался с ребятами грамотой, рассказывая им интересные истории из своей жизни.
Прошла неделя, как поручик Колчак и сопровождающие вернулись с задания. В отряде всех интересовало: поверили ли комиссары афере Колчака. Для отряда это было очень важно. Нужны были новые сведения, прежде чем сниматься с места стоянки. С целью добыть «языка» Колчак и Лебедев выехали в район города Мотыгино к мосту через речку Тасеева. Но первое, что их удивило, мост не охранялся. За целый день они не увидели военного или милиционера, а простые граждане их мало интересовали. Люди ехали в трёх направлениях, но группами, объединившись на подводах или пешим ходом по несколько человек. И они вернулись ни с чем. Послать Илью в разведку, ни у кого не поворачивался язык, хотя почтовый работник Стрелка считался мёртвым. А сам Илья после последней разведки был так напуган, что не заикался больше. И вообще, пыл бойца в нём угас. Нельзя было светиться в этом районе и Агнессе со своими документами, это могло стать их общим концом. Наконец заслуживающий внимание вариант предложил Береговой. Он вспомнил, что выше по течению реки от города Устье расположена заимка Ивановка из шести-семи дворов. И там живёт рыбак Гаврила, с которым он познакомился. А по пути в лагерь из города Иланский Агнесса как-то сказала, что у них один милиционер уехал в отпуск. И Береговой решил сыграть роль этого милиционера, решившего провести отпуск на рыбалке с другом Гаврилой. Идея Агнессе пришлась по душе и она, имея чистые листки бумаги с печатями отделения милиции города Иланский, написала приказ на отпуск, указав настоящую фамилию милиционера отпускника, на случай, если решат проверить и позвонят в отделение. И Береговой в сопровождении Чижова и Чалкина выехали к заимке Ивановка. Доехав до перекрёстка дороги, идущей в Ивановку, Береговой вышел на дорогу, а сопровождающие остались в лесу, наблюдая за перекрёстком. Ждать пришлось долго, но ожидание было вознаграждено. Показался обоз, ехавший в город Устье. Одна подвода остановилась, а после беседы с Береговым и показа бумаги, его подсадили на подводу. Береговой объяснил, что приехал к другу Гавриле, а рыболовные снасти случайно оставил дома и теперь хочет попасть в Устье, купить удочку, а Гаврила такими снастями не пользуется. Береговой ехал на подводе, а сопровождающие через лес, не выпуская его из вида. Перед городом Береговой извлёк платок, протёр лоб и шею и выставил его подсушиться. Это означало, что они должны ждать его в этом месте. Присутствие милиционера на подводе сковало людей, ехали молча. Въехав в город, Берегового и людей удивило, что ни каких постов в городе не было. Тем не менее, разговор не клеился, чувствовалось, что новых блюстителей порядка не очень-то приветствуют. В центре города Береговой отблагодарил кучера и соскочил с подводы.
Купив подешевле удилище, Береговой разговорился с продавцом, показав приказ.
– Так вы в отпуске, поэтому не в курсе, что все ваши уехали, придётся догонять в Енисейске, – ответил продавец, не разобрав, что милиционер из другого города.
– Как в Енисейске?
– Да так, банда с золотом оказывается там, а не здесь. Все и укатили, а подробности кто же скажет. Я так, из обрывков разговоров солдат понял, что им здесь делать нечего. Зайдите в отделение, там узнаете поподробнее. Правда, вчера там никого не было, все враз куда-то исчезли.
Береговой походил по городу, поговорив с жителями, а затем убедился, что отделение милиции на замке. Он купил полмешка продуктов, курева, вышел из города и встретился со своими. Рассказав новости сопровождающим, они быстрым маршем направились в лагерь. На обратном пути Чижов и Чалкин постоянно держались на расстоянии от Берегового и что-то бойко обсуждали.
Новость от разведки Берегового была праздником для людей отряда. Все поздравляли друг друга, хотя ни какой победой ещё не пахло, а всё только начиналось. Люди засобирались, выскочили на свежий воздух подышать, обсуждая ближайший отъезд из надоевшего всем логова.
Во время запоздалого ужина между членами отряда возник спор, который чуть было не перерос в потасовку. И здесь большую лепту внесла Агнесса, рассказав действительное положение дел на фронтах. Люди разделились по мнениям. Одни считали, что надо ехать к железной дороге и пробиваться к адмиралу Колчаку. Другие предлагали переехать в глухое место Сибири и обустроится там. Зачем им заграница и адмирал Колчак, который скоро побежит под защитой Антанты за рубеж, бросив своё войско на произвол судьбы. Адмирал Колчак фактически в котле. На Запад его не пускают красные, а на Восток меньшевистские формирования, захватившие отдельные участки Сибирской железной дороги, через которые белым офицерам придётся пробиваться с боями. Спорили долго, но к единому мнению не пришли. Даже семья Зубовых разделилась надвое. Григорий был за тихое место в глуши Сибири, боясь, что его поймают красные и расстреляют как дезертира, а за одно и жене с сыном достанется так, что мало не покажется. А Агнесса за Иланский, где можно было подсоединиться к адмиралу Колчаку, когда он побежит. Тем более что в городе она уже имела работу и дом. Полковник Сидоров растерялся и не мог решить, куда ему податься, считая себя уже не бойцом.
И только в конце следующего дня они нашли компромиссное решение. Все они находиться в доме у Агнессы не смогут, да и лошадей не бросишь, дорогие и жалко. Поэтому решили, что все поедут до города Иланский, но перед городом семь человек забирают всех лошадей, обе подводы и направляются к селу Абан и Долгий Мост, где-то там осядут и сообщат свои адреса на случай экстренней встречи. А в город пешком отправятся Агнесса с сыном, Колчак, Лебедев и Береговой. Отъезд из лагеря назначили на следующий день в ночь, когда дороги опустеют.
Агнесса решила срочно извлечь пеналы из тайника брички, пока её не загрузили в путь. И она сказала мужу:
– Знаешь, Григорий, а у меня в бричке есть тайник, в нём царские грамоты, геологические карты россыпи золотого песка и немного денег царской чеканки.
– Да ну! Кажется, я нашу бричку знаю, как пять своих пальцев, в ней не возможно что-то спрятать, – серьёзным тоном ответил он.
– Ты должен нам с Сашей помочь. Помнишь, однажды я тебя просила применить твою незаурядную силёнку? Ты обещал.
– Что надо делать?
– Завтра утром перед загрузкой телег ты и увидишь.
Подумав, Григорий ответил:
– Царские бумаги меня вряд ли заинтересуют, а вот деньги царской чеканки даже очень.
– А ты не очень то рассчитывай на них, их, к сожалению мало, всего двенадцать монет.
– Червонцев?
Но Агнесса промолчала, укоризненно взглянув на мужа, а затем спросила:
– Ты не забыл, что я от тебя беременна? Нашему малышу на молочко они будут очень кстати.
И на этом их разговор на эту тему прекратился, а они принялись обсуждать предстоящую завтра поездку, что ей и Александру взять с собой. Нести на себе тяжёлые вещи не очень приятное занятие, тем более что они должны появиться в городе ночью, чтобы не привлечь внимание соседей. Да ещё не известно, не появятся ли в доме родственники сгоревшего хозяина.
В эту последнюю ночь всем в лагере спалось плохо, кое-кто только под утро заснул, не явившись к завтраку. После завтрака, взяв коптилку, Агнесса со своими мужиками направилась к бричке. Она сняла с передней оси накладной ключ, который одновременно использовался как накидная петля на ось, к которой крепилась стальная растяжка оглобли. Она попыталась надеть ключ на гайку вертикальной оси поворотной части брички, но не тут-то было. За долгий путь по бездорожью, по камням гайка так развальцевалась, что надеть зев ключа на неё было невозможно. Григорий понял всю бесполезность этой затеи и принялся стальным стержнем, как зубилом, срубать с гайки заусенцы, простучав камнем до обеда. Наконец ему удалось набросить ключ на злосчастную гайку, после чего с большим усилием ему удалось отвернуть её с резьбы. И всё это время Агнесса с замирающим сердцем следила за его работой. Перепачканный грязью Григорий, наконец, вылез из под брички.
– А теперь, Григорий и Сашок, поднимите передок брички так, чтобы колёса с осью остались стоять на земле.
Мужички поднатужились и довольно легко справились с этой работой. Агнесса помнила наказ первого мужа Николая, который говорил, что когда передок брички поднимешь, то в образовавшуюся щель надо воткнуть толстый клин, иначе передок брички может упасть и останешься без пальцев. Подсунув деревяшку в щель, она руками коснулась пеналов, погладив их. Но вытащить их из тайника оказалось не просто. За долгий путь пыльных дорог, пеналы просто прикипели в тайнике. Григорий приложил не малую силу, чтобы извлечь их из тайника. Вздох облегчения вырвался из груди Агнессы.
– Спасибо, Григорий, мы бы без тебя не справились с этой задачей, – и она нежно поцеловала его.
Григорий расплылся в улыбке и лихо принялся за восстановление брички, закручивая гайку. Тем временем в проушины пеналов она продела верёвочку и надела их на плечо.
– Ну-ка покажи, что там у тебя, – попросил Григорий, вылезая из-под брички, с одежды которого капала грязь.
– Григорий, вскрывать сейчас их нельзя, они герметично закрыты, а чтобы потом закрыть, нужен будет большой ключ. А где его сейчас возьмёшь?
– Мне теперь хоть понятно, почему ты так переживаешь за бричку. А я решил, что она тебе дорога как память о прошлом, – и Григорий притронулся к одному пеналу, рассматривая его. – Пожалуй, ты права, их не открутишь и не закрутишь без ключа.
Остаток дня прошёл в сборах. Когда солнце опустилось за деревья, отряд тронулся в путь. Больного Сидорова уложили в носилки между лошадьми. Агнесса и Морозов Григорий ехали на подводах загруженных до придела. Совсем стемнело, когда отряд выехал из леса на дорогу и направился в южную сторону. Всю ночь они двигались по дороге, по которой ночью никто не ездил. Рано утром отряд остановился на отдых. В светлое время они не рисковали ехать.
К городу Иланский отряд подъехал под утро. Нашли землянку, сооружённую сопровождающими Агнессу в предыдущей поездке. Как ни расширяли они землянку, она оказалась мала для всех. Спрятав в кустах повозки, лошадей и выставив дневальных, все с трудом втиснулись в землянку. А Агнесса одна отправилась в город. Подходя к окраине города, она встретила грибников, а на поле паслось стадо коров, щёлкали кнутами пастухи.
С трепетом в груди Агнесса зашла в дом, а, убедившись, что всё в порядке, успокоилась. Она сняла запоры с засовов ставень и открыла их, затопила печь. Тут же прибежала соседка и застучала в ворота, её интересовало, кто появился в доме. Поговорив с соседкой, Агнесса узнала, что в городе идёт демобилизация людей в армию. Работает комиссия, прибывшая из Красноярска. Ходят по домам, проверяют, лазят в погреба, сеновалы. «Срамотища-то какая!» – возмутилась напоследок соседка. Проводив соседку, Агнесса заглянула в почтовый ящик и обнаружила два письма. Одно ей местное из милиции, другое – Зубову Спиридону от Ибрагимовой П. из села Ирбейское. Она вскрыла своё. Её вызывали на работу по приезду из отпуска. «Хорошо бы вначале встретить милиционера Коровина, да узнать у него последние новости», – подумала она. Затем вскрыла письмо, адресованное Спиридону, и с первых строк поняла, что пишет какая-то дальняя родственница Прасковья по линии жены. Читать дальше не стала, оставив на потом, сейчас ей было не до чужих проблем. Приведя себя в надлежащий вид, она отправилась в город. Особых перемен в центре не наблюдалось, шла размеренная обычная жизнь. Она подошла к отделению милиции, но, не доходя до крыльца, села на скамейку у ворот чужого дома, наблюдая за выходящими людьми из отделения. Просидев с полчаса, она увидела, как вышел Коровин с каким-то мужчиной в длинном пальто, явно не из местных. Они направились в её сторону. Она встала и пошла навстречу. Увидев её, Коровин проложил палец ко рту и отвернулся, дав понять, чтобы она молчала и прошла мимо. Так она и сделала, понимая, что Коровин не будет понапрасну раздувать панику, следовательно, что-то серьезное. И она решила, что заходить в отделение не стоит, не переговорив с Коровиным. И она развернулась и пошла следом за ними. Вскоре Коровин оглянулся и закивал головой, одобряя её поступок. Она шла за ними, проводив их до школы. А около школы собралось много народу, кое-кто приехал на подводах, запряжённых бычками или коровами. Вначале она даже не сообразила, зачем около школы собрался народ. И ей даже померещилось, что все эти люди пришли сюда учиться. И только приглядевшись, поняла, что это призывники и провожающие. Большинство молодых людей были не городские, в лаптях с котомками за плечами, в рваных полушубках, будто их подрали собаки или медведи. Тем временем Коровин с мужчиной зашли в школу. Держа дистанцию, она последовала за ними, но в коридоре путь ей преградил дежурный.
– Сюда нельзя, здесь работает комиссия по призыву в армию.
– Я из милиции, – бросила она в ответ, наблюдая, как Коровин с мужиком поднимаются по лестнице на второй этаж.
– У вас есть документ из милиции?
Она вынула мандат, но не успела его развернуть, как дежурный сказал:
– Проходите.
Заглянув в классы первого этажа, поняла, что здесь ждут своей очереди призывники. На втором этаже обстановка оказалась более деловой. В просторном классе, сдвинув парты, вдоль стены сидели в белых халатах медики, а с другой стороны – военные. Посредине класса стояли в одних подштанниках или трусах парни и средних лет мужики. Медики и военные что-то писали, расспрашивая стоявших перед ними призывников.
В одном из классов она увидела Коровина с мужчиной, который успел снять пальто. На нём был надет китель юриста. Сидел юрист за столом, а напротив – пожилой мужчина. Агнесса отпрянула назад, решив, что идёт допрос. Форма на мужчине напомнила ей преподавателей юридического факультета Пермского университета. В голове пронеслось: «Мне ещё не хватало встретить какого-нибудь преподавателя, который помнит меня». Коровин заметил её и вышел. Поздоровавшись, он потянул её за рукав в соседний пустой класс и сразу затараторил:
– К нам в отделение приехал ревизор из Красноярска. Он копается в документах и зациклился на твоём заявлении, сказал, что ему твой подчерк кажется знакомым и напоминает подчерк одной студентки отличницы Пермского университета, фотография которой красуется у них на доске почёта. Правда, он говорит, что та студентка старше тебя лет на пять-шесть. Он настолько заинтересовался твоей персоной, что мне пришлось проводить его к нашему начальнику Клочкову, хотя он себя чувствует после второй операции скверно. Клочков ему сказал, что ты уехала за отцом, который остался без ноги, и привезёшь свой диплом. И что твой отец профсоюзный бос какого-то Пермского завода. А ревизор уставился на Клочкова, хитро улыбается и пальцами барабанит по столу. В общем, не понравился мне этот ревизор, всех норовит чем-то зацепить. То ему не так, это не эдак, словом хорошая крыса. Он даже пытался у Клочкова выяснить особенности твоего лица.
– Я этого человека не видела, когда училась, и такого хмыря у нас в университете не припоминаю, – уверенно заявила она.
– Как твой отец, – вдруг вспомнил Коровин. – Ты его привезла?
– Мне не удалось проехать на Урал из-за белых. А в Красноярске меня ещё и обчистили, пришлось возвращаться. Так что я ещё в отпуске. Кое-что продам и опять поеду. А ты не говори никому, что видел меня.
– То, что я встретил тебя, останется между нами, – пообещал Коровин.
– А ревизор долго у нас задержится?
– Эта крыса, ревизор, кажется, копает под Клочкова, очевидно, метит на его место, тем более что врачи говорят, что он ещё долго проваляется на больничной койки. Они говорят, что у него какой-то орган в животе дробью задет.
– Час от часу не легче, – вымолвила она, вздохнув.
– Это точно! Ну ладно, Зубова, я пошёл.
– А кого там ревизор допрашивает?
– Не допрашивает, а с начальником жилищной конторы Поповым беседует. Как, да почему в конторе пожар случился, не видит ли он здесь злого умысла, – и, махнув рукой на прощание, Коровин скрылся за дверью.
Агнесса почувствовала, что вся взмокла. А губы прошептали: «Это провал! Ревизор обязательно заберёт мое заявление на экспертизу, они сразу поймут, что ссыльная Зуб Агнесса Дмитриевна не утонула, а стала Зубовой Агнессой Васильевной, причём на пять лет моложе. Хорошо, что у меня ещё есть справка на Зубову Антонину Васильевну. А моё имя Агнесса редкое, хорошо запоминающее и от него следует избавиться. Отсюда же я должна смываться, у меня час на то, чтобы покинуть этот хороший город и дом».
Через пятнадцать минут Агнесса внимательно осматривала дом Спиридона, размышляя: «Не может быть, чтобы у него не было ценностей, а вот куда он их спрятал, это не простой вопрос. Поскольку он не глупый человек, то и тайник у него должен быть замысловатый и на случай пожара надёжный. Погреб в квартире у всех на уме, туда он вряд ли положит». Шаг за шагом и она оказалась в сенцах, обстукивая доски пола. Вдруг одна из досок издала дребезжащий звук. «Эта доска не прибита, но хорошо расклинена палочкой», – подумала она и вцепилась пальцами в неё, расшатывая. Палочка поддалась и выскочила из паза. Доска свободно поднялась, но под ней оказался мусор, перемешанный с куринным помётом. Но помёт был только в одном месте, как будто его специально насыпали. Это её насторожило, и она, сдвинув мусор палочкой в сторону, обнаружила небольшую западню с кольцом. Потянув за кольцо, западня поднялась, и открылось углубление, в котором находился маленький сундучок, какие обычно стоят на комодах в комнатах. Подняв его, она поняла, что он закрыт на внутренний замок. Закрыв западню, а мусор и доску вернув на место, она вошла в дом. «Интересно, где Спиридон хранит ключик» – подумала она, копаясь на полках кухни. И нашла связку ключей. Подобрала ключик и открыла сундучок. В сундучке оказались серебряные монеты, три рубля золотом, цепочка жены, кольца. «Не густо», – и она высыпала всё в свою сумочку. Вдруг она вспомнила про письмо, адресованное Спиридону, и принялась читать. Его свояченица спрашивала, может ли её сын приехать к нему учиться в школе, так как у них в селе только начальная школа. «Учёба это благородное дело, пусть приезжает», – подумала она, вспоминая, в каком ящике комода она видела конверт с маркой. Найдя конверт и лист бумаги, она принялась сочинять ответ, сообщив, что Спиридон погиб во время пожара в конторе. А она его родственница, осталась в доме одна и не возражает, чтобы сынишка Прасковьи приехал в город на учёбу. «Места всем хватит, дом большой. Правда, у меня тоже проблема, я уезжаю на Урал за отцом, он стал инвалидом. Буду не скоро. Ключ от дома оставлю в курятнике, под куринным гнездом. Приезжайте. Ваша родственница Зубова Агнесса Васильевна», – так она закончила письмо. Заклеивая письмо, подумала: «Надо не забыть, бросить письмо в почтовый ящик на углу».
Взяв большую корзину, с которой обычно ходят за грибами, Агнесса сложила в неё всё своё барахло и через огород вышла из дома в город, направляясь в лес. Побродив по лесу и не заметив «хвоста», она появилась около землянки и спустилась в неё. Душный воздух ударил ей в нос, она поморщилась и заявила:
– Появляться мне в городе нельзя. Из Пермского университета приехал преподаватель – юрист. Он помнит меня со студенческих лет, хотя я его не помню. Меня спасло то, что я оказалась в отпуске. Об этом я узнала случайно от коллеги. Это, во-первых, а во-вторых, в городе Иланский прибыла комиссия из Красноярска, шерстят всех по домам. Забирают в армию. У меня возникла идея. Почему бы поручику Колчак, подпоручику Лебедеву и бывшему офицеру Береговому не завладеть призывными документами деревенских призывников и отправиться на фронт, а там удрать к адмиралу Колчаку.
– Идея не плохая, – поддержал полковник Сидоров. – Это, пожалуй, единственный способ добраться до адмирала Колчака. Но деревенские мужички, это будущие красные солдаты, поэтому им лучше оказаться в могиле.
– Мне идея Агнессы тоже нравиться, – подхватил Колчак. – Мы заросли щетиной, грязные, чем не деревенская братия. Что думает Лебедь и Береговой?
– Пожалуй, это выход, – согласился Лебедев.
– Я тоже согласен, но нас кто-то должен подстраховать, – высказал своё мнение Береговой.
– Проводить вас мы просто обязаны, а главное убедиться, что вы вклинились в красное ополчение. Свои ценности, лишние документы и одежду сдайте мне на хранение, – подытожил Сидоров.
25
Вечером, когда изрядно стемнело, помещики Кваша и Скворцов, оставив у небольшого костёрчика Лебедева, Берегового и Колчака, направились к телеге, у которой стоял трёх-четырёх годовалый бычок и хватал траву с задка телеги. На телеге сидели два мужика преклонного возраста, прижавшись спинами друг к другу. Подходя к телеге, Кваша спросил:
– Когда наших будут отправлять?
– Кто их знает, разве поймёшь, – ответил мужик, наблюдавший за подошедшими от небольшого костёрчика, разведенного около кустов на приусадебном участке школы.
– Ваши прошли комиссию? – спросил Скворцов.
– Прошли, – ответил второй мужичёк, сидевший спиной к подошедшим.
– А где же ваши солдатики? – и Кваша зевнул, прикрыв рот ладошкой.
– Да вон у того костра греются, – ответил опять второй мужичок и рукой показал на костёр, пылающий в пятнадцати-двадцати саженях от школы.
– В школу, наверное, не пустят ночевать, – наивно спросил Скворцов.
– Там все коридоры заняты. С утра люду понаехало, целый день околачиваются, всё заняли, – ответил второй мужичок, а затем добавил. – Их командир сказал, что костёр будут жечь до утра.
– Мы предвидели это и запаслись крепким, хватит на всю ночь и ещё останется, – похвастался Кваша.
– А мы не сообразили, – с сожалением сказал первый мужик.
– Да, это вы промашку дали, – и Кваша прищёлкнул языком, морщась, вспомнив, с каким трудом им удалось уговорить горожан втридорога продать им несколько бутылок самогона, чтобы достойно проводить будущих солдат.
Так слово за слово и завязался разговор, будто встретились давние друзья. Мужики на телеге охотно разговорились в надежде, что им может перепасть по чарочке. Оказалось, что мужики соседи из одной заимки Никитовке, состоящей из семи дворов. И провожали они сыновей и одного из их же заимке – соседского парня, у которого мать больна и не могла поехать. А минут через десять Кваша вдруг предложил хорошим мужикам присоединиться к их огоньку. Они с радостью согласились, заявив, что подкатят телегу к их огоньку. Один из них побежал за своими призывниками, подняв их с тёплых мест у костра. И семеро мужиков, подхватив за оглобли, покатили телегу к костёрчику, у которого трое молодых мужичков мастерили просторный шалаш.
В знак знакомства выпили, закусили, ещё не раз провозгласили тосты за армию, за родителей, за новобранцев. Глубокой ночью в шалаше закипела работа. Меняясь по-очереди, в шалаше рыли широкую могилу на пятерых доверчивых деревенских людей. Трупы похоронили в нижнем белье. Сверху на могилу набросали веток, травы и все пятеро улеглись отдыхать на мягкую, рыхлую землю, утрамбовывая её своими телами. Но чуть забрюзжал рассвет и в шалаше зашевелились. Хуже всего было лженовобранцам, пришлось раздеваться до нижнего белья и надевать на себя холодную одежду тех, кто лежал под ними в сырой земле. Ещё не успели согреться в чужой одежде, как объявили общее построение на перекличку.
– Свои новые фамилии и всё остальное не забыли? – спросил Скворцов.
– С выбором призывников нам удачно повезло, они только трое из Никитовки, а здесь среди остальных людей у них нет знакомых, – уклонился Лебедев.
Но Скворцов настаивал:
– Давайте на свежую голову повторим ваши биографии. Лебедь, начинай!
– Я, Прохоров Иван, а по-батюшки Николаевич, родился 17 сентября 1890 года в заимке Никитовка, которая расположена в Северо-восточном направлении в четырёх верстах от города Иланский. Образование два класса. Имею трёх сестрёнок: Глашу, Машу и Дуню. Мать Варвара Ивановна.
– С родословной у тебя не плохо, – оценил Скворцов и кивнул головой в сторону Берегового.
– А я, Дятлов Егор, по-батюшки Анатольевич, родился 25 января 1881 года в Никитовке в последнем седьмом доме. У матери Дарьи Васильевны я один, отец умер пять лет назад. В школе не учился, расписываюсь крестиком.
– А теперь очередь поручика, – и Скворцов посмотрел на него.
– Я, Катков Илья Сергеевич, родился 14 мая 1889 года в городе Иланский, но всю сознательную жизнь провёл в Никитовке. Мать Вера умерла десять лет назад. Отец Сергей Трофимович женился вторично на Нине Ивановне, учителке, поэтому у меня образование соответствует трёх-четырёх классному образованию. В семь есть ещё два маленьких брата и сестрёнка. Иду в армию с охотой защищать родню от белогвардейской нечестии.
В шалаш заглянул Кваша и сказал:
– Народ уже высыпал из школы, пора и вам вклиниваться в толпу. Приглядеться к массе.
– Пора, значит, пора, – и Береговой-Дятлов вылез из шалаша, волоча за собой котомку, которую, как винтовку, накинул на плечо.
За Береговым вылезли остальные с котомками, а Скворцов с тремя узелками одежды, оставленной лженовобанцами до лучших времён. Одежду двух убиенных сопровождающих, Николая и Сергея, сожгли ночью, избавившись от лишних улик.
– Давайте попрощаемся, – предложил Колчак-Катков. – А сюда нам не стоит больше возвращаться и привлекать внимание. А вы запрягайте бычка и переезжайте в другое место, нечего здесь глаза мозолить провожающим.
По-братски попрощавшись, трое лженовобранцев отправились к школе. Кваша принялся запрягать бычка в оглобли телеги, удивляясь покорности бычка, которого подбадривал кусочкам хлеба. Скворцов, спрятав одежду под траву на телеге, принялся внимательно осматривать шалаш. Но ему ни что не напоминало, что здесь могила пяти людей, ставших жертвой обстоятельств.
Переехав на другую сторону школы и оставив Скворцова караулить повозку, Кваша присоединился к провожающим, но разглядеть лженовобранцев не мог. Минут через пятнадцать на крыльцо вышли военные со списками. Один из них громко сказал:
– И так граждане призывники, со вчерашнего дня вы новобранцы, а после принятия присяги будите бойцами армии пролетариата. Сейчас ваши командиры отрядов будут вызывать вас по фамилиям, именам и отчествам. Вы должны отвечать «Есть», подходить к командиру и становиться в строй. Кто не явится, будет считаться дезертиром с последующим привлечением к суду и расстрелу по закону «Военного времени». Отлучаться даже по-нужде только по разрешению своего командира или его заместителя. Вопросы есть?
И не дав времени на вопросы, он крикнул:
– Вопросов нет! Командиры отрядов приступайте к своим обязанностям.
Военный с кубиком в воротничке гимнастёрки спрыгнул с крыльца и звонким голосом принялся выкрикивать фамилии в алфавитном порядке. К нему подбегали и подходили новобранцы, а командир, сверив со списком, ставил их в строй по два человека. Закончив перекличку и построение отряда, командир доложил старшему по званию, что отряд построен для похода на вокзал, отсутствующих нет. Старший командир дал команду вести отряд на вокзал и грузиться в первый вагон. Командир встал впереди и приказал следовать за ним. В толпе провожающих запричитали женщины. Часть провожающих кинулись вслед за отрядом. Раздались крики, гам, защёлкали кнутами извозчики, подгоняя запряжённых бычков и коров. А на смену ушедшего отряда с крыльца спрыгнул второй командир и зычным голосом продолжил перекличку. Он быстро формировал отряд. Кваша с нетерпением ожидал, спрятавшись на всякий случай за женщин. Хотя он ждал и готов был ко всему, но вздрогнул, услышав, как командир крикнул:
– Дятлов Егор Анатольевич!
И мгновенно отозвался какой-то испуганный, хрипловатый голос:
– Есть! – и пробираясь через толпу, выскочил Береговой-Дятлов и заспешил к командиру.
Командир что-то спросил у него, Береговой-Дятлов кивнул головой и встал в строй. Командир продолжил перекличку. А вскоре очередь дошла до Лебедева-Прохорова и он занял место в отряде. Через несколько человек в строй встал Катков-Колчак, за голову которого обещано особо крупное вознаграждение. Вскоре и второй отряд отправился на вокзал. Когда отряд проходил мимо толпы провожающих, Кваша выдвинулся вперёд. Его заметили свои, помахали руками, а указательными пальцами указали в сторону. Кваша понял, что их отсылают в лес к своим. Подойдя к телеге, на которой с беспокойным видом сидел Скворцов, Кваша сказал:
– Кажется, всё складывается удачно. Наши попали в один отряд, и ушли на вокзал, будут грузиться в вагон.
– Но у нас, кажется, возникла проблема. Ко мне подскочила женщина и назвала меня Сергеем Катковым. Потом извинилась, сказав, что ошиблась. Но не ушла, а стала внимательно разглядывать бычка, затем сказала, что такой же бычок по окрасу у Катковых, она их и бычка хорошо знает. Они купали его у неё. Я пожал плечами и сделал безразличный вид. Она отошла к женщинам и что-то стала им говорить, тыча рукой в мою сторону. Вон видишь, стоит женщина в цветастом платке, спиной к нам, а рядом две женщины в белом и сиреневом платках. Проследи за ней и послушай, о чём они говорят. Всё это мне очень не нравиться, как бы её не пришлось убирать. Я поеду за отрядом и сверну в переулок, попытаюсь смыться. Встретимся у магазина, где торговались с женщинами, покупая у них самогон, – и Скворцов, пригнувшись к телеге, хлестнул бычка и пристроился за провожающими людьми, двинувшимися в сторону вокзала.
Кваша незаметно подкатил к трём женщинам и прислушался.
– Кума, может, ты что-то путаешь? – спросила женщина в белом платке.
– Как путаю, если они вчера утром заезжали ко мне и договаривались, что поздно вечером приедут ночевать, но почему-то не приехали. Я и пришла сюда, выяснить, а вместо них на телеге сидит какой-то бородатый мужик, молчит и плечами пожимает, будто немтырь какой-то.
– Может это их знакомый, который третьего парня из Никитовки провожать прибежал, да так умаялся, что стал невменяем. Он тебе ничего не сказал, а только плечами пожал, не поняв тебя, – рассудила женщина в сиреневом платке.
– Я кругом по толпе пробежала, прежде чем на их телегу наткнулась. Нет бабаньки, тут что-то не чисто.
– Кума, может, они своих раньше проводили, а к тебе пешком пошли извиняться, а вчера вечером им было не до тебя, – и обе женщины громко заржали, подмигивая друг другу.
Кума смутилась, почесала затылок через платок и оглянулась.
– Ой! А куда этот убёг?
– И, правда, куда он исчез? Может, твои Николай и Сергей вернулись к телеге и поехали провожать своих на вокзал, пока мы тут догадки строили, – рассудила женщина в сиреневом платке.
Женщина в цветастом платке кинулась через толпу к тому месту, где стояла телега, обежав кругом, она вернулась к подругам и громка сказала:
– Ну вот, пока с вами рассусоливала, они и, правда, уехали. Женщина, которая стояла рядом с телегой, сказала, что подошёл толи один, толи двое и уехали, хлестнув кнутом бычка. Значит, я разминулась с Сергеем и Николаем, а бородатый мужик их знакомый, не захотел со мной говорить, очевидно, расстроен или больной. Но ко мне они обязательно должны заехать. Полушубки хорошие оставили у меня, а сыновей в армию проводили в драном, в чём придётся. Побегу, дома буду ждать. До свидания, девоньки, – и она устремилась в проулок.
От услышанного Квашу будто кувалдой стукнули по голове. «Если женщина честная, а за хорошими полушубками хозяева не придут, то она поднимет тревогу. Пойдёт в Никитовку выяснять, почему не заехали за полушубками, что случилось, тем более что она знает Николая и Сергея. Может она им родственница или родом из Никитовки. Тогда родственники обратятся к властям, исчезли люди, а на их подводе сидел бородатый мужик и молчал, будто в рот воды набрал. Тогда один звонок и в Красноярске будут ждать Дятлова, Прохорова и Каткова, а, сопоставив факт, что ревизор из Красноярска зациклился на заявлении Агнессы, признав в ней скрытую ссыльную купчиху Зуб, и вся наша компания окажется в замкнутом пространстве, как мыши перед голодным котом», – размышлял Кваша, наблюдая за уходящей женщиной в цветастом платке. Вскоре её женщины – девоньки попрощались и разошлись в разные стороны. Ноги Кваши невольно засеменили в проулок. Он не мог выпустить её из вида. «Если её догнать и всадить сзади финку в сердце, то проблему не снимешь. Её рассказ запомнили женщины, и всё всплывёт с нарастающей силой. Это не годиться! Что предпринять? Худо мне, худо, не с кем посоветоваться», – размышлял Кваша, быстро шагая за ней по деревянному тротуару, от которого звонкий звук шагов разносился во все стороны. Вдруг женщина впереди остановилась, Кваша юркнул к дому, присев за палисадник, во дворе залаяла собака. Тем временем женщина оглянулась, посмотрела по сторонам, перешла на другую сторону и села на завалинку дома, сделав вид, что поправляет чулки. «Вот сучка, заметила, что я топаю за ней не один квартал». Не вставая, Кваша перенёс своё тело ближе к дому, снял шапку и тоже сел на дощатую завалинку дома. Вдруг из калитки вышел мужик, ногой загораживая выход псу и торопливо спросил:
– Ты, что тут делаешь?
– Не видишь, жар птицу в шапке поймал, – пошутил Кваша.
– Устал, что ли? – примирительным тоном спросил хозяин.
– Раз сижу, значит устал. От самого вокзала за той сучкой бегу. Она тоже устала, выбилась из сил. Отдохнем и опять побежим, она впереди, я сзади.
– Жена, что ли?
– Какая жена! Диверсантка она. В буксы колёс вагонов песок подсыпала. А я заметил. Раньше я в полиции служил, в розыске, теперь в милиции. У меня и документ имеется, – и Кваша полез в карман, вытаскивая бумаги, но их разворачивать, не стал, зная, что они никакого отношения к милиции не имеют. – Если поможешь задержать, подам на тебя рапорт, к награде представлю. Сегодня несколько вагонов с новобранцами отправляют, вот и хотят их под откос пустить.
– Да я как-то не умею задерживать, – испуганным голосом заявил хозяин.
– А ты возьми пса, зайди наперёд ей и стой, не давая убежать.
– Ну, это совсем не по мне, женщину собакой травить. Не прилично!
– А песок в буксы колёс засыпать прилично? Вагоны от этого загораются в пути. Новобранцы могут погибнуть от огня. Это прилично? – Кваша так вошёл в роль, что возомнил из себя блюстителя порядка.
– Да таких гадов стрелять надо!
– Да! А я о чем говорю! Резать их надо, – поддакнул Кваша.
Хозяин дома задумался. В этот момент из калитки дома, где сидела женщина, вышел мужик. Через окно он увидел, что кто-то уселся на его завалинку, и решил выяснить, не случилась ли с человеком беда.
– Эй! Никита! – закричал хозяин дома во всё горло. – Задержи эту женщину! Она диверсантка, поезда под откос пускает! Мы сейчас прибежим с блюстителем порядка. Не отпускай, крепко держи!
Вдохнув со свистом воздуха в лёгкие, хозяин спросил:
– А Никите тоже будет награда?
– Будет, будет и ему награда!
– А ему-то за что? – с недоумением спросил хозяин, но, подумав, продолжил. – Ну, ладно, пусть и Никите будет, – согласился он.
А Кваша размышлял, как поступить в этой рискованной ситуации и решил: будь, что будет.
– Пойдём! Да, дай мне твоего пса, – попросил Кваша, вставая.
Хозяин отцепил пса от цепи и, продев верёвку через ошейник, выскочил вслед за псом из ворот на улицу. Кваша схватил пса за верёвку и устремился вперёд. Хозяин бежал за ними, подбадривая пса пинками. А пес, оказавшись на улице, поджал хвост и метался в разные стороны, пытаясь вырваться и сбежать с арены действия. Но как он не крутился, его притащили к женщине, не понимающей, что за люди с собакой окружили её. Мужик, хозяин пса, как будто сорвался с цепи, заорав на женщину:
– У, ведьма, окаянная! Зачем вагоны пускаешь под откос? Зачем песок сыплешь под колёса в паровоз?
Дёргая пса за верёвку, Кваша, наконец, вразумил ему, что от него хочет этот двуногий, и пёс зарычал на женщину. Она, поджав ноги, завизжала.
– Хочешь, чтобы тебя расстреляли по закону «Военного времени». Куда сбежали твои две напарницы. Говори!
– Какие напарницы, какие вагоны? Какой сахар песок? Я женщина скромная, уберите собаку, а то она укусит меня! Я её боюсь!
– Где живут твои подруги, с которыми ты встречалась у школы, одна в белом, а другая в сиреневом платках. Говори!
– Груня на Железнодорожной в пятом доме, – рассеяно начала она, ничего не понимая. – А Дарья на Челюскинцев в двенадцатом.
Кваше этого было достаточно. Он мог достать всех троих и «концы в воду». А такое признание женщины окончательно убедило хозяина пса, что перед ним диверсантка, да ещё у неё есть сообщницы. Хотя Никита ещё не понял, за что задержали эту женщину, но она призналась в чём-то, следовательно, она виновна и это факт.
– В сарай её! В сарай, пока наши конвоиры не прибудут, чтобы доставить её в тюрьму, – заорал Кваша не своим голосом, срываясь на словах.
Хозяин пса схватил женщину за руки и потащил к калитке. Она упиралась, а сзади её донимал пёс, слегка хватая за ноги. И она поддалась. Никита плёлся сзади, не соображая, что ему предпринять. Подтащив женщину к сараю, хозяин пса снял с петель двери не замкнутый замок и открыл дверь. Кваша перехватил инициативу. Он вручил пса хозяину, а сам затолкнул женщину в сарай и зашёл следом. Не выпуская её, одной рукой прикрыл дверь и набросил крючок. Затолкав женщину в дальний угол, он выдернул финку из чехла, висевшего на поясе под полушубком. Затем занёс руку с ножом за её спину, второй рукой перехватил ей рот, отклонив голову назад, и с силой вонзил остриё ножа в спину в области сердца. Её глаза выкатились из орбит и она, вдруг, повисла на его руке с финкой. Выдернув финку, он положил судорожно-дрожащее тело на мешки с зерном, прикрыл дрожащие веки глаз, а её руку занёс под голову, сделав вид отдыхающего человека. Вытер финку от крови, вставил в чехол и, открыв дверь, вышел во двор. Накинув душку замка на петли двери, он замкнул сарай, положив ключ в карман.
– Пусть посидит, да подумает, что будет говорить на следствии, а я пойду за нашими конвоирами. Её не выпускать и не разговаривать с ней. Это вам ясно! – и с этими словами он направился через двор на улицу.
Мужики стояли, рассеяно разведя руками.
– О наградах и денежном вознаграждении я позабочусь, – крикнул он, выходя на улицу через калитку.
Кваша не шёл, а летел, останавливаясь, чтобы спросить у прохожих, где улица Челюскинцев и Железнодорожная. Ему рассказывали, советуя, как лучше пройти. А он шёл и твердил: «Дарья на Челюскинцев, а Груня на Железнодорожной. Какую первую?» Прохожие встречались редко, люди собрались около школы.
Дом двенадцать по Челюскинцев появился как-то неожиданно. Дом небольшой, но опрятный. На крыше виднелись заплаты из новых досок. Крыша крутая, чтобы дождь скатывался, не успев попасть на чердак. Кваша толкнул калитку, но она оказалась закрыта изнутри, как во всех сибирских домах. Во дворе тявкнула собачка. Кваша железным кольцом защёлки стукнул несколько раз по калитке. Скрипнула дверь, послышался голос женщины:
– Иду, иду!
Кваша узнал по голосу: «Это Дарья».
– Кто там?
– Я к Дарье, из милиции, у меня есть документы.
Щёлкнула задвижка, затем повернулось кольцо защёлки, и калитка распахнулась.
– Слушаю, вас?
– Мне необходимо переговорить с вами и кое-что записать. Можно войти?
– Нет, я одна. Подождите на завалинке, придёт муж, тогда и зайдёте. Он около школы. А мне кажется, что ваше лицо мне откуда-то знакомо.
– Я по поводу Николая Прохорова и Сергея Каткова из Никитовки.
– Но я их не знаю. Они Катькины знакомые.
– Верно! Но она говорила о них вам сегодня около школы. Я видел вас с ней. Я следователь, если я не выясню, что меня интересует сейчас, то вам придётся последовать со мной в отделение. Так что решайте, сейчас или в отделении.
– А что тебя интересует? – с каким-то нахальством спросила она. – Кстати, мой муж служит в милиции.
– Тем более, вы должны помогать следствию, – и Кваша шагнул на неё, а она отступила назад. – А ваш муж не служит, а работает в милиции, но это не имеет никакого значения в сложившейся ситуации.
Кваша повернулся к ней спиной, закрывая калитку, и одним движением вынул из чехла финку. Повернувшись к ней, он резким движением захватил её голову и, прижав к груди, вонзил лезвие в её грудь. Удар был точный, она мгновенно обвисла. Подхватив её, он отнёс обмякшее тело под навес к поленице дров и, встав на чурку, забросил за дрова так, что труп не был виден со двора. А через секунды он шёл по улице в сторону Железнодорожной улицы.
Кваша подошёл к дому Груни. Какая-то женщина вышла из дома и зашла под навес. Разболтанная калитка, не известно на чём державшая, была открыта нараспашку. Через окна было видно, что в доме гуляли. Кваша прошёл во двор и свернул под навес, где женщина набирала дрова. Женщина была в платье, и он не мог точно сказать, Груня это или нет.
– Я от Кати. Вы Груня? – решил проверить он вопросом.
Женщина оценивающе смерила его взглядом и спросила:
– А вы Николай или Сергей из Никитовки?
«Значит, это та Груня, которая мне нужна», – промелькнула мысль в голове у него. А во дворе послышались чьи-то шаги и пьяное бормотание. Груня быстро обошла его и выскочила из под навеса.
– Дмитрий, ну куда ты пошёл? Туалет у нас с той стороны дома. Иди обратно.
– Да? – удивлёно ответил он. – А с кем ты тут шуры, муры разводишь?
– Это тебя не касается! Много будешь знать, скоро состаришься.
Мужик хотел ещё что-то сказать, но передумал и побрёл на крыльцо. Груня вернулась и, тряся торсом, как бы говоря: «А я не против, поиметь тебя», – подошла вплотную к нему.
– И что Катька хотела? Чтобы я с тобой трахнулась или как?
От неожиданного предложения Кваша обомлел и удивлённо спросил:
– Как, прямо здесь?
– Ну почему здесь? Можно и на сеновале, там помягче будет.
Кваша никаких иллюзий не вынашивал, но губы сами прошептали:
– Я не против, полезли.
– Ну, полезли, раз хочется, – и она, взяв его за рукав, подвела к лестнице.
Она полезла вверх, сверкая голыми ляжками и торсом. Ноги Кваши сами зашагали вверх, а глаза устремились под юбку, рассматривая голый круглый зад. Выскочив наверх, она подала ему руку. Не успел он подняться, как её губы вцепились в его губы. Она повалилась, увлекая его на себя. Торопливо расстегнув штаны, он вошел в её теплую плоть. Кваша трудился так, что доски стучали о перемычки. Насытившись, они успокоились, не произвольно дрыгая то рукой, то ногой. Вдруг Кваша вспомнил, зачем он пришёл, ему пора было уходить, его с нетерпением ждал Скворцов. Не выходя из неё, он вытащил финский нож, рукой зажал ей рот и, навалившись на рукоятку, воткнул лезвие в грудь, против сердца. Она дёрнулась, что было силы, забилась и затихла. Он вышел из неё, стряхнул своё хозяйство, застегнул неторопливо штаны, разглядывая сеновал и размышляя, куда бы лучше спрятать бездыханное тело. Перенёс тело в угол, завалив его сеном. Спустился с сеновала, вышел во двор и пошёл на крыльцо в дом. Зашёл в сенцы, чиркнул спичку, осмотрелся. На чулане висел не замкнутый замок. Сняв замок, он повесил его на входную дверь дома, предварительно накинув скобу на петлю. В чулане взял котомку, положил в неё три буханки свежего хлеба, куски сала, четыре бутылки самогона. Вдруг он услышал, как кто-то ломился в дверь, пытаясь выйти наружу. Прикрыв чулан, выскользнул на крыльцо и спрыгнул в сторону от дорожки, чтобы его не заметили из окон. Пройдя через соседний двор, вышел на улицу и направился навстречу со Скворцовым. Он шёл и размышлял о сложившейся ситуации. «А я ведь вор и бандюга, подонок, каких свет не видел, но я не был таким». Настроение его портилось с каждым шагом. И у него вдруг потекли слёзы, слёзы отчаяния и безысходности. Встречные люди понимали, что у человека горе и жалели его, размышляя, что каждый человек имеет право на жалость, какой бы он ни был в этом многострадальном мире.
Со слезами на глазах, Кваша нашёл Скворцова, притаившегося на телеге в редком кустарнике недалеко от магазина.
– Ну, тебя только за смертью посылать, – возмущёно заметил Скворцов.
– За тремя, – поправил Кваша. – Пришлось разделаться с тремя и забраться в чужой чулан. В бандитов мы теперь превратились, а не в почётных людей. Вот и плачу всю дорогу. Противно мне стало жить на этом свете.
– Хорошо, поговорим об этом дорогой. А сейчас пойду в магазин, что смогу, куплю на нашу дорогу, а ты стереги, больно много желающих поживиться на халяву, так и шныряют, – и Скворцов рысцой побежал в магазин.
Вернулся Скворцов с полной сумкой продуктов.
– В честь проводов новобранцев в магазин подбросили много продуктов и разных товаров. Я приобрёл пару компасов для отряда, – похвастался Скворцов и, взяв вожжи и кнут, пустил застоялого бычка по дороге, по которой из города в посёлки направлялись люди, проводившие своих сыновей на фронт, откуда многие не смогут вернуться по особым обстоятельствам, которые называются: «Погиб при выполнении боевого задания» или «Пропал безвести».
Поезд с новобранцами отправился на Запад во второй половине дня. А при первых сумерках отряд Сидорова, покинув тесную землянку, направился в северном направлении, ориентируясь на село Абан. Отряду предстояло проделать путь в шестьдесят вёрст. В телегу бычка впрягли лошадь, решив, что пусть бычок бежит сам, чем его мясо вести на телеге. Вначале отряд ориентировался по компасу пробираясь через не густой, вырубленный лес, но вскоре выехал на дорогу. А через восемь часов, не доехав пять-шесть вёрст до Абана, отряд остановился на привал около небольшой речушки. Не успели люди отужинать и улечься отдыхать, как повалил густой снег. Зима вступала в свои права, но ветер стих, потеплело. Когда во второй половине дня люди проснулся, то им пришлось вылезать из под толстого слоя снега. Полковник Сидоров распорядился запрячь в телегу бычка, заявив:
– Я на костылях и могу взять на себя роль разведчика отряда. В принципе мне не нужны документы. Мои документы – это палки, они откроют мне дверь к чиновнику любого ранга. Мы с Ильёй проедем в село, разведаем, что и как там.
Сидоров решил проверить, нет ли сообщений от Колчака на почте до востребования, поэтому он взял документы брата Григория Морозова и с племянником уехал в село. Вернулся он под вечер и устроил совещание.
– Первым делом хочу сказать, что мы с поручиком Колчаком договаривались, что он пришлёт сообщение на имя Морозова на почту Абана до востребования. Я получил телеграмму из Канска от Каткова. Он сообщает, что у них всё в порядке. Это приятное известие, а неприятное то, что село Абан и Долгий Мост находятся под контролем Советов, причём в округе на сто вёст их вотчина. За Абаном непроходимая тайга, вот туда мы и должны направиться. В шести верстах от Абана расположен небольшой посёлок Огурцы, который своё прозвище получил за то, что там хорошо растут огурчики. Из объявления на базаре я узнал, что в этом посёлке продаётся домик. Хозяйка умерла, а дочь продаёт. Я расспросил, как туда проехать и какой там режим. В посёлке безвластие, а живут там, в основном, престарелые люди, каждый сам по себе и никакую власть не хотят признавать. А власть Абана их и не трогает. Если купим домик, то в нём будем ждать известия от наших, наведываясь на почту Абана. Только так мы сможем присоединиться к адмиралу Колчаку. Есть другие мнения?
– Мы тут посоветовались, – взял слово кулак Чижов, – нечего нам делать у адмирала Колчака. Он не возьмёт нас в офицеры, а солдатами мы просто не сможем быть. Поэтому я и помещики Скворцов, Чалкин и Кваша решили податься в глубь Сибири. И там обосноваться на постоянное место жительство. Кони у нас строевые, здесь покупателя найти на них невозможно, а ездить на них нам не дадут комиссары. Мы привыкли к ним и не мыслим свою жизнь без них, а бросить, выгнав в поле, не сможем. Так что отряду придётся ещё раз разделиться.
– Ну, что же, как говориться, насильно мил не будешь, – и Степан Сидоров глубоко вздохнул. – Здесь и голосовать нечего, каждый выбирает свой путь. Четверо покидают нас и четверо остаются, не считая детей.
Покупку дома оформили на следующий день на Зубову Антонину Васильевну в конторе села Абан. Дочь умершей хозяйки работала в конторе, и процесс сделки прошёл на редкость быстро. Начальство конторы решило, не регистрировать в журнал сделку на покупку дома на отшибе села, а комиссионные пустить на хозяйственные расходы. Зубова согласилась, решив, что она не попадёт в регистрационный список приезжих жильцов села, а договор получит на руки.
Отъехав от конторы, Степан Сидоров завернул бычка в сторону базара, а Антонине, так теперь он называл Агнессу, сказал:
– Нам надо купить топоры, пилы, скобы, гвозди, овёс для коней, а детям сладости за примерное поведение на телеге. В лесу мужики пусть соорудят загон для коней. Зимой волки пожалуют в гости на запах коней. Для людей необходимо соорудить удобную землянку. Если кулак с помещиками решатся уехать от нас, половину коней заберут. Прокормить табун в шестнадцать голов нам не дёшево обойдётся, а продать строевых коней не просто, крестьяне побоятся их покупать, и скажут, что их в миг заберут в армию. И они будут правы.
– Скворцов со своими друзьями намерены податься за Ангару, они считают, что туда новая власть не скоро доберётся, – заметила Антонина, вслушиваясь в спор детей.
Сделав запланированную покупку, Степан погнал бычка домой в посёлок Огурцы. Навстречу им часто попадали подводы, в которых были запряжены бычки или коровы. Лошадиные упряжки попадались редко, и это были выбракованы кони из армии, не строевые.
Под вечер в лесу Степан Сидоров встретился со своими. Он попросил кулака и помещиков задержаться и принять участие в строительстве для коней надёжного загона с крышей, а для людей землянки. Целую неделю мужики трудились над загоном и землянкой, соорудив неприступное сооружение от зверей. А за это время Степан с детьми подремонтировали в доме крышу, погреб, печь и забор. Антонина ездила на базар, закупая тушки мяса, овощи, хлеб, не забывая водочку для снятия усталости у мужиков. Жизнь входила в размеренное русло. На имя Морозова пришло письмо. Катков сообщал, что они в Красноярске. Обучаются военному делу, приняли присягу. Из наиболее способных солдат сформировали боевые отряды. Скоро они уедут на фронт бить колчаковцев, так заканчивалось письмо Ильи.
26
Боевые офицеры отряда Сидорова стали красными бойцами Иваном Прохоровым, Егором Дятловым и Ильёй Катковым. Они оказались в одном взводе артиллерийского подразделения. Как они не старались быть как все, но офицерскую выправку было трудно спрятать. Вскоре их назначили командирами отделений орудийных расчётов. Учение закончилось и четвёртого ноября, как раз в день сорокапятилетия адмирала Колчака, из Красноярска эшелон бойцов направился в Новосибирск. А под Омском колчаковцев теснили красные, разрушая один оборонительный рубеж за другим. Адмирал Колчак не успевал перебрасывать войска, закрывая дыры прорыва. Зима, снег, ветры, валящие с ног солдат, всё играло против Колчака, хотя золотой запас России, доставшийся ему, пленил многих зарубежных генералов, желавших оказать услугу Верховному правителю России адмиралу Колчаку. Кольцо окружения сжималось, что-то нужно было предпринять. Но, что? Солдат не хватало, продовольствие на исходе, золотом армию не накормишь. Армию надо передислоцировать, собрав в один кулак, вывести из голодного окружения на просторы. И адмирал решает посадить армию на колёса и по железной дороге отступить в сторону Востока до города Чита. Но не так просто собрать вагоны, паровозы для всёй армии. Обеспечить охрану золота во время движения по железной дороге. Организовать ремонтный полк по восстановлению взорванного железнодорожного полотна и мостов. Красные сделают всё, чтобы не дать ускользнуть адмиралу из кольца, а главное увести золотой запас России. И началась кропотливая подготовка к задуманному манёвру. Всю армию размещать в вагоны адмирал не собирался, кто-то должен прикрывать сзади, двигаясь вдоль дороги, кто-то пойдёт впереди, пробивая надёжный коридор для проезда. Платформы необходимо снабдить круговой орудийной и пулемётной обороной. Адмирал жёстко обращался с теми, кто не выполнял его приказания, мародерничал, насиловал, нарушал дисциплину.
Офицеры штаба разрабатывали и предлагали необычную стратегию ведения боя. Конница и пешие отряды солдат будут двигаться налегке, не имея на себе мешков с продуктами и тёплой одеждой. Солдаты будут знать, что рядом вагоны, где их накормят, обогреют и дадут отдохнуть, а их покой будут охранять уже отдохнувшие солдаты и офицеры, которых они охраняли в марш-броске рядом с двигавшими вагонами. Эшелоны будут двигаться медленно, сплошным потоком, поезд за поездом с интервалами тормозного пути. На открытых местах пути артиллерия с платформ будет наносить сокрушительный огонь по преследующим отрядам красных. Передовой отряд будет двигаться на платформах с усиленной артиллерийской и пулемётной оснащённостью. Передовой состав будет толкать паровоз, находившийся сзади. Бока передового отряда будет прикрывать казачья конница. И вот план по дисклокации армии утверждён военным министром правительства адмиралом Колчаком. Началось его осуществление. В это время армия Колчака несла самые ощутимые потери в живой силе и технике. Юг обороны Колчака оголился изменой всей Украинской группировкой, перешедшей на сторону красных.
С Северо-востока наступали полки красных, имея взводы артиллерии, которые тащили конные упряжки в несколько пар. За каждой пушкой двигалась конная упряжка с боеприпасами. Артиллерийские расчёты Прохорова, Дятлова и Каткова держались обособленно, рядом. Всё ближе и ближе фронт, всё беспокойнее становилось на душах командиров расчётов. Не раз они совещались, вынашивая планы, как перебежать на сторону белых.
– Без пушек и боеприпасов нечего бежать, – заявил Дятлов в образе Берегового. – Нас для потехи белые подстрелят как зайцев, увидев пеших перебежчиков. Другое дело с орудиями. Адмирал встретит нас как героев и не спросит, где мы были раньше.
– Это точно, – поддержал Катков с лицом поручика Колчака. – Но как это осуществить? Вот вопрос.
– Лучше всего перебежку осуществить во время смены позиций при наступлении, – вмешался Прохоров с рассудительностью подпоручика Лебедева. – Как только получим приказ на занятия позиции на территории отступающего противник, тут не зевай, выдвигайся вперёд, а с разгона удирай на ту сторону к белым. Остальная наша артиллерия будет в походном состоянии, стрелять по нам не сможет. Передовые пешие солдатские отделения не зная, куда нам приказали встать, прохлопают ушами и открывать стрельбу из винтовок по нашим спинам не станут.
– Твои бы слова, Иван, да до бога! – улыбаясь, заметил Егор Дятлов, командир третьего орудийного расчёта.
Шла третья декада ноября 1919 года артиллерийские расчёты Каткова, Прохорова и Дятлова оказались на передовой. С утра все артиллерийские подразделения полка вели артподготовку. В этой суматохи увидеть трудно, куда ложатся снаряды из пушек. И вот артподготовка закончилась. Конница и пехота ринулись вперёд на позиции белых. Отстреливаясь, те оставляли разбитые артиллерией сооружения и отступали на заранее подготовленные укреплённые рубежи.
Конница и солдаты занимали отвоёванные у белых участки земли, артиллерийские расчёты пополняли свой арсенал боеприпасов и готовили пушки, складывая лафеты, к переброске на новые позиции.
Высшее командование красных убедилось, что пехота окапалась в занятых окопах врага, развернув оборонительные щиты в сторону отступившего неприятеля. Пора переводить артиллерию ближе к передовой для стрельбы прямой наводкой по позициям белых. И каждому командиру орудия старшие командиры указали новые места размещения пушек.
Командиры Катков, Прохоров и Дятлов приказали своим солдатам разобрать брёвна на старых позициях и на руках перенести лес на новые места огневых точек. Солдаты дружно принялись за работу. А их командиры, привязав конные упряжки с боеприпасами за орудийные упряжки, вскочили на передних коней и, одновременно, нещадно хлестая, погнали их вперёд к передовым позициям. На передовой с обоих враждебных сторон снега почти не было. Его притоптали ногами, размесили взрывами снарядов, стреляя с той и другой стороны. Проскочив указанные места боевых точек, орудийные упряжки понеслись в узкие проходы между окопными сооружениями. Командир артиллерийского полка закричал:
– Куда они прут? Они, что с ума посходили, устроили артиллерийские гонки!
Пока командир кричал, орудийные упряжки оказались около своих передовых окоп, а, проскочив узкие места и посбивав столбы и ограждения, выскочили на нейтральную полосу. Хлестая коней, они приближались к укреплённым позициям белых. Не ожидая такой прыти от красных, белые кинулись в рассыпную, решив, что красные перешёл в широкомасштабное наступление. А сбесившие от гонки кони не могли остановиться, хотя их уже некто не погонял. Остановились они, когда оказались в глубоком снегу. Кони встали, ветер от быстрой езды стих и наступила тишина, какой командиры не ощущали с той поры, как оказались в армии, уйдя от школы на вокзал в городе Иланский. Командиры орудий замерли, боясь пошевелиться, что-то выжидали.
Белые тоже не могли прийти в себя, боясь огня артиллерии, притаившейся в сто саженях от них. Набравшись смелости, белые офицеры, взяв солдат с винтовками, медленно двинулись в сторону пушек красных, не веря, что это перебежчики с сюрпризом.
Увидев приближающихся белых офицеров и солдат с винтовками в руках, красные артиллеристы подняли руки вверх. Белые окружили пушки Прохорова и Дятлова, а Катков на своих конях проскочил несколько дальше.
– Я подпоручик Лебедев, а я офицер Береговой, – одновременно заголосили они. – Там поручик Колчак, он родственник адмирала Колчака, – продолжали кричать красные командиры с поднятыми руками вверх.
Тем не менее, белые арестовали красных командиров, заставив их сойти с коней. Развернув пушки, белые повели пленных и погнали коней в штаб армии, расположенный в центре Омска.
Адмиралу Колчаку доложили, что доставлены перебежчики, один их них заявил, что он ваш родственник.
– У меня не может быть родственника перебежчика, расстрелять!
Полевой полковник, несмотря на распоряжение главнокомандующего, попытался разъяснить ситуацию:
– К нам перебежали три красных командира с тремя пушками и полным боекомплектом. Один командир заявил, что он Колчак и действовал по вашему указанию, когда вы ушли в отставку от Временного правительства в июле 1917 года. А перебежчик Колчак приходится вам родственником, так он говорит.
Адмирал задумался, а затем спросил:
– Полковник, и ты говоришь, что они перебежали с тремя пушками и боевым комплектом? Кто их пустил бы? Красные, что уже того?
– Да вот, умудрились, воспользовавшись сложившейся ситуацией. Я видел, как это произошло. Красные не успели даже стрельбу по ним открыть. А сделали перебежчики это лихо по геройски.
Колчак задумался, погрузившись в воспоминание, а затем сказал:
– Хорошо, расстрелять мы их всегда успеем. Приведите этих задержанных «героев» ко мне. А пушки у них пригодные для стрельбы?
– Я осматривал орудия. По нагару пороха в стволах могу сказать, что недавно из них стреляли, скорее всего, сегодня по нашим укреплениям.
Адмирал заложил руки за спину и отошёл к окну, всматриваясь на улицу через стекло, покрытое тонким ледком. Привели красных командиров опрятно одетых в военную форму. В одном из них адмирал Колчак сразу узнал дальнего родственника и, подойдя к нему, впился в него глазами, спросив:
– Какое задание я тебе поручал в 1917?
– Александр Васильевич, вы рекомендовали мне поехать на Северный Урал, где золото валяется под ногами, об этом вам один полицейский рассказывал.
– Ну и как, нашёл золото, родственничек?
– Нашли, Александр Васильевич, и старателей от голодной смерти спасли. Нас целый отряд собрался, а руководил нами опытный полковник, отставник царской армии. Но долгой дорогой оказался путь к вам.
– Почему в командиры к красным пошли?
– По рекомендации полковника Сидорова, а идею проникнуть к вам придумала купчиха первой гильдии, золотопромышленник Зуб Агнесса Дмитриевна, род которой известен на Северном Урале со времён Ивана Грозного.
– Откуда взялись пушки? – неожиданно перешёл адмирал на другую тему, волновавшую его больше, чем пленные перебежчики.
– С Ижевского оружейного, затем по реке Обь в Новосибирск.
– И много их поступает таким окружным путём нам в тыл?
– Немало, сейчас сюда прибыл только наш первый артиллерийский полк с девятью пушками. В Красноярске ещё два артиллерийских полка проходят подготовку. Нашему взводу повезло, сложилась ситуация при которой удалось покинуть позиции красных, а эту операцию придумал подпоручик Лебедев, – при этом поручик Колчак сделал паузу, взглянув на Лебедева, который сделал шаг вперёд и наклонил голову вперёд, а затем встал на место, а поручик продолжил. – Вначале вокруг полковника Сидорова собрался отряд в сто человек из офицеров, кулаков и помещиков. Полковник вёл отряд на соединение с вами, но кто-то предал нас, и нам устроили засаду, устроив перекрёстную стрельбу из пулемётов. Уйти удалось не многим. Сейчас полковнику Сидорову с девятью членами отряда пришлось перейти на нелегальное положение в селе Абан в шестидесяти верстах от города Иланский. Там же около пуда золота и драгоценностей, а также наши документы, которые полковник приказал оставить у него на хранение, брать с собой их было опасно.
– Я вспомнил наш разговор в 17, – дружелюбным тоном заявил адмирал. – Действительно, я советовал тебе посетить Северный Урал и попытать там счастье. Придётся вас реабилитировать от красной чумы и представить к наградам.
И адмирал дружески пожал им руки, при этом каждый из них представился в полном чине, где служил в последнее время.
– Полковник, позаботьтесь, чтобы им выдали соответствующее обмундирование и разместили. А о дальнейшем мы поговорим позже.
Полковник дружески указал командирам на дверь, а сам взглянул на адмирала, ожидая, не будет ли каких дополнительных указаний. Адмирал сделал прощальный жест рукой, и полковник последовал за выходящими в коридор офицерами, у которых появилась ликующая радость на лицах. Им поверил сам адмирал, а за это не жалко и отдать жизнь.
С уходом офицеров, настроение адмирала испортилось от информации, что в городах Новосибирска и Красноярска готовятся артиллерийские полки, способные расстрелять его эшелоны с сопровождающими и охраняющими его безопасность зарубежными наблюдателями и охраной. «Надо спешить, пока не захлопнулся капкан. Если красные поставят на неприступных холмах несколько артиллерийских расчётов, они перерубят пути моего отступления, я окажусь в котле, и никакие мои передовые части не смогут снести их артиллерийские заградительные позиции, – потирая виски, размышлял адмирал. – Надо настроить французов, пусть вступят в переговоры с Советами об открытии коридора для проезда французам на Восток, глядишь, и мы проскочим. Пусть французы напугают Советы, что они объявят войну красным, если французские солдаты погибнут от рук красных». От этих мыслей адмиралу стало легче на душе. «Завтра утром обстоятельно побеседую с Береговым, Лебедевым и моим родственником Еремеем Колчаком, причём с каждым надо переговорить по отдельности», – решил адмирал и принялся изучать сводки полевых командиров о проигранном сражении с красными. Читая донесения, адмирал отметил, что все его полевые командиры сетуют на неожиданную мощную артподготовку красных, от снарядов которых не было спасения, а на солдат и офицеров напал панический страх. И этот страх постепенно влез в душу адмирала, у него по спине забегали мурашки.
Перебежчиков разместили в разных домах, накормили и даже поднесли по чарочке. С форменной одеждой оказалась проблема. Её подобрали с трудом, причём частично с чужого плеча. Оружие не дали.
В армии красных за измену артиллеристов всех старших командиров полка разносили в пух и прах, правда, никого не расстреляли. Во все инстанции полетели подробные телеграммы. Уже вечером в Красноярске трясли членов комиссии по призыву в армию, обвинив в разгильдяйстве и не досмотре предателей. Депеша полетела в милицию города Иланский. В срочном порядке сотрудники милиции выехали в Никитовку, где жили новобранцы – изменники. Но там выяснилось, что родители новобранцев не вернулись домой после проводов сыновей в армию. Сотрудники составили словесные портреты новобранцев. И установили, что они никак не могли претендовать на роли командиров артиллерийских расчётов, будучи пастухами, сенокосами и разнорабочими без квалификаций. Родилось предположение, что новобранцев подменили, убив вместе с родителями, но где, как и в какое время, до или после появления их перед комиссией, осталось загадкой. К тому же выяснилось, что женщина Катерина, к которой заезжали новобранцы перед комиссией и оставили у неё полушубки, оказалась зарезана при очень странных обстоятельствах. Кроме того, её две подруги тоже оказались зарезаны. Вернулись сотрудники из Никитовки считай ни с чем.
На следующее утро перебежчиков пригласили к адмиралу. В кабинет их вызывали по одному. Адмирала интересовала информация об артиллерийской подготовке в Красноярске. И чем больше он узнавал, тем не спокойнее становилось у него на душе. Все трое сообщали одинаковые сведения. В конце беседы адмирал делился с каждым из них соображениями, как установить пушки на железнодорожной платформе.
– Стрелять параллельно железнодорожному полотну с платформы можно, – заявляли артиллеристы. – Но как стрелять в бок с платформы на ходу движения состава? Лафеты орудий на платформе шириной в сажень не установишь. Места мало, не развернешься, – высказывали своё мнение артиллеристы.
– А вы подумайте, пошевелите мозгами, – на прощание каждому советовал адмирал.
– Думай, не думай, но лафеты у пушек длиннее сажени, – заявил Береговой, когда они оказались втроём.
– Если даже пушку разобрать, оставив без лафета, то при выстреле в бок, её сбросит с платформы силой отдачи, – задумчиво заявил Лебедев, жестикулируя руками, изображая ствол пушки с откатником.
Но думать им долго не пришлось. После обеда адмирал предложил им установить три пушки на одной платформе. В станционный тупик, где стояла платформа, артиллеристы пригнали пушки и упряжки с боеприпасами. Но на платформу они установили одно орудие, сзади его разместили боеприпасы. И свободного места просто не осталось. Закрепив орудие растяжками из проволоки и канатов к бокам платформы, артиллеристы смогли разворачивать ствол пушки в стороны до тридцати градусов. Офицер, наблюдавший за их экспериментом, поспешил в штаб и доложил адмиралу о результатах работы артиллеристов.
– Мне самому непременно хочется увидеть, что там придумали наши, – а, подумав, адмирал добавил, – горе герои.
Артиллеристы, увлечённые работой, не заметили, как к ним подъехал адмирал в сопровождении нескольких старших офицеров.
Артиллеристы вытянулись смирно, ожидая, что скажет адмирал. Объехав на коне вокруг платформы, он заметил:
– Я не ожидал, что пушки красных такие длинные. Очевидно, они плюются далеко? Это, что новые образцы Ижевского оружейного?
– Так точно! – подтвердил поручик Колчак.
– Можете стрельнуть по тому дереву? – и адмирал указал на одинокое дерево, стоящее в двести саженях от них на заснеженном поле.
Поручик Колчак скомандовал:
– Заряжай!
Довернув ствол по направлению и углу полёта снаряда, поручик долго прицеливался и крикнул:
– Выстрел!
Через секунды пушка грохнула, кони рванулись в сторону, чудом не сбросив всадников. Успокоив коней, всадники развернулись в сторону улетевшего снаряда. Однако одинокое дерево в поле уже не стало. Вместо него клубилась снежная пыль, смешанная с земли.
– Поручик, благодарю за точный выстрел!
– Служу, – и поручик замешкался, а затем добавил, – отечеству!
Адмирал улыбнулся, рассматривая платформу с орудием.
– Еремей, как тебя угораздило с первого выстрела срубить дерево? – удивлённо спросил Береговой.
– Сам удивляюсь!
– Но адмирал остался доволен нашей стрельбой, смотри, как сияет его лицо, – шепнул Береговой на ухо поручику Колчаку.
Объехав платформу и внимательно осмотрев крепление пушки, адмирал остался доволен и обратился к артиллеристам:
– Приглашаю ваш артиллерийский расчёт сегодня на ужин, – и адмирал, всадив шпоры в бок коня, поскакал к штабу со своей свитой.
Вечером, перед ужином адмирал наградил артиллеристов железными крестами. Награждённых поздравили старшие офицеры, пожелав им здравия. Вдруг в районе передовой позиции белых прогремели взрывы. Офицеры кинулись в свои подразделения. Ужин прервался, как говорится на полуслове.
– Похоже на артподготовку! Не уж то красные пойдут на штурм в темноте? – забеспокоился Береговой, ерзая на стуле.
Но артподготовка вдруг стихла. Тем не менее, ужин оказался испорчен.
– Похоже, они делали пристрелку по вспышкам снарядов, а с утра жди штурма. Помните, преподаватель в артшколе читал нам стратегию штурма, – поделился своими мыслями поручик Колчак со своими артиллеристами, но высказать своё предположение старшим офицерам постеснялся.
Утром чуть забрюзжал рассвет, красные открыли ураганный огонь по позициям белых, а затем начался штурм, но он захлебнулся. Белые пустили конницу, которая обрушилась с флангов на штурмующих. Красным пришлось отступить, но в бой вмешалась артиллерия, уничтожив половину всадников. Бой закончился на прежних позициях, но белые в живой силе потеряли значительно больше. Адмирал пришёл в бешенство, отчитывая полевых командиров.
Вечером адмирал устроил совещание со своей верхушкой. Офицеры высказали опасение, что если красные постоянно будут применять артиллерию, то им, белым несдобровать. Нужно принимать кардинальное решение. Адмирал понимал, что под этим имеют ввиду офицеры, но в открытую никто не говорит. Слово взял полевой командир, генерал Ивлев:
– Меня мучает вопрос. Почему красные применили артиллерию с северо-восточной стороны, а не с западной? Потому, что они решили отрезать нам путь на Восток. Так сказать, создать котёл окружения. Наша разведка доложила, и нам стало известно, что с Севера красные формируют ополчения из пехоты и артиллерии. Чтобы сохранить армию, я полагаю, нам надо отойти в быстром темпе на Восток, оставив Омск. Тогда красные окажутся в куче, у них возникнет неразбериха со снабжением, а у нас останется только западный фронт, а не несколько, как сейчас.
– С вами, генерал Ивлев, нельзя не согласиться, – поддержал его адмирал. – Наступления из Омска на Запад и захват Урала, как мы планировали, не получилось, и это надо признать как факт. А чтобы сберечь армию, нужно передислоцироваться на новое место, где можно не держать армию на полуголодном пайке. В Омске и вокруг него с продуктами стало трудно, доставка извне затруднена. Создались условия, при которых нам проще оставить Омск красным, пусть они поломают себе головы, как прокормить свою армию и народ в надвигающихся зимних условиях.
Адмирал не очень то хотел раскрывать тайну готовившегося в штабе плана передислокации армии, а поддержал генерала в надежде, что остальные офицеры развяжут языки. Послушать их мнение для него было важно, он помнил заповедь, что одна голова – хорошо, а две – лучше. Узнав мнение главнокомандующего, старшие офицеры заговорили откровеннее. Оказалось, что многие офицеры опасаются «котла», в котором фактически уже оказались.
После совещания адмирал оставил трёх штабных офицеров и продолжил обсуждение при «закрытых дверях», наметив конкретные ближайшие задачи по прорыву через блокадное кольцо окружения и передислокацией армии на Читу. И подготовка армии к штурму Новосибирска и Красноярска пошла полным ходом. Хотя на отдельных направлениях фронта белые несли значительные потери, но формирование клина по прорыву на Восток подходила к концу. И через этот коридор прорыва должна хлынуть вся армия адмирала Колчака.
27
Морозным декабрьским днём 1919 года полки белых разгромили позиции красных в направлении Новосибирска и двинулись по железной дороге, сметая всё на своём пути, расширяя коридор отступления. Пешие и конные полки, прикрывавшие Омск с Севера, Юга и Запада, неожиданно для красных оставили свои укреплённые позиции и ушли. Оказался вакуум, красным не с кем стало воевать. Они занимали голодный Омск, почти не применяя оружие. Редкие жители встречали красных, прося у них хлеба.
Передовой железнодорожный клин белых делал рывки, занимая станции, громя продовольственные склады, собирая вагоны и паровозы, которые красные не успели угнать от наступающей белой орды. Формировались поезда, на которые грузили утомлённых в боях пехотинцев, перебрасывая их к основной части армии, где выгружали, а поезда отправляли за остальными частями.
Новосибирск, не готовый к обороне, пал. Жиденькие войска красных ели успевали уносить ноги, бросая технику и даже продовольствие. Как саранча, белые двигались вдоль железной дороги. Новосибирск превратился в перевалочный пункт белых, где можно было передохнуть и двинуться дальше на Восток, в Читу. А передовые части адмирала Колчака рвались к Красноярску. Фактически вся железная дорога от Новосибирска до Красноярска находилась под контролем белых. Красные взрывали мосты и полотно железной дороги, а белые ремонтировали, наступая им на хвост. Передовые части белых клином ворвались в Красноярск, разрезов его на две части железной дорогой. Оборонительные войска, новобранцы, находившиеся на обучении, и местная власть разбежались на южные и северные окраины города.
Адмиралу необходимо было подтянуть отставшую часть армии, но его торопили союзные генералы, рассчитывая на большой куш золотого запаса России. Но адмирал Колчак знал, что союзникам не терпится поскорее удрать на Дальний Восток и загрузить золотом трюмы иностранных кораблей. У адмирала не было такой задумки, он мечтал вначале захватить Сибирь до Урала и хорошо закрепиться, а затем и всю страну и разделаться с большевиками. И тогда золото могло сыграть решающую роль в его борьбе. Но чехи и французы, как хомут, висели у него на шее, а без них он тоже не мог обойтись. Ни в Новосибирске, ни в Красноярске адмирал не мог пополнить ряды своего войска, которое таяло у него на глазах. Солдаты, не зная за собой особых грехов перед новой властью, отрядами сдавались, переходя на сторону красных, а удержать их было невозможно. И адмирал оказался в растерянности. Зарубежные генералы говорили ему, что они договорились с большевиками, им дают «зелёную улицу». А он понимал, что остаться без войска, значит остаться и без золота, а это его совсем не устраивало. И адмирал вдруг перестал торопиться, ожидая прибытия всей армии в Красноярск. Выгружая поезда в Красноярске, адмирал тут же отправлял их в Новосибирск за своими офицерами, солдатами и техникой, собирая армию в единый кулак.
Как-то вечером на очередном отчёте полевых командиров, адмиралу доложили, что артиллеристы первой платформы отличились меткой стрельбой из пушки, и их следует поощрить. Адмирал пригласил к себе в вагон поручика Колчака, подпоручика Лебедева и офицера Берегового, вручив им по второму железному кресту. А затем пригласил к столу обмыть награды. Адмирал расслабился, разговорившись с ними за рюмкой. Вдруг он спросил у награждённых:
– Куда бы вы спрятали ценности, если бы потом вернулись назад?
Артиллеристы задумались, тупо уставившись в пустые рюмки. А адмирал удивлённо уставился на гостей, не понимая, почему у него вдруг возник такой вопрос, хотя что-то подспудно шевелилось в его мозгу. Молчание нарушил Береговой:
– Я вспомнил, мне бабушка рассказывала в детстве, как один воришка залез в чужой дом. Собрал столовое серебро и то, что плохо лежало, и наутёк. Только за ним увязалась погоня. Бежал, бежал воришка с тяжёлым мешком. Видит на берегу речки незамёрзший прорубь. Он бросил мешок в прорубь, а сам побежал навстречу погони. Повстречал мужиков, бежавших за ним, а те спрашивают: «Куда бежишь?» «Корову ищу, вы её не видели». Мужики отрицательно замотали головами и спросили: «А ты не видал мужика с мешком». «Кто-то пробёг, но с мешком или без него, не заметил». И воришка, махнув рукой в сторону, в которую якобы убёг мужик с мешком, побежал дальше. Мужики побегали, побегали и пошли домой ни с чем. Рано утром воришка пришёл к проруби, вытащил мешок и убёг домой.
– Да, чем-то это сказка напоминает меня, – задумчиво заявил адмирал.
Артиллеристы переглянулись между собой, а у Берегового лоб покрылся испариной. Но слово не воробей, вылетит, не воротишь. Адмирал не придал значения сказанному, хотя поставил себя на уровень воришки, а рассказ глубоко засела в его воспалённом мозгу.
Из Новосибирска приходили поезда с офицерами и с не сбежавшими солдатами. А передовые части белых сходу заняли ряд городов, продвигаясь вперёд к городу Тайшету, но вдруг наткнулись на неожиданное препятствие. Несколько вёрст путей оказались разобраны, а рельсы вывезены в неизвестном направлении. Адмирал приказал в Красноярске разобрать запасные железнодорожные пути, а рельсы, костыли и подкладки под рельсы перебросить для ремонта дороги к Тайшету. Но это вызвало временную задержку армии на Восток. Французы выражали своё недовольство, но выше себя прыгнуть не могли.
Адмирал устал от тех галдежей, которые преследовали его целые дни всё последнее время. Он растянулся в пастели, готовый уснуть. Вдруг он соскочил, усевшись на мягкое место. В голову ударила ошеломляющая мысль: «Золото надо спрятать, нечего его катать то туда, то сюда». И рассказ Берегового всплыл перед его глазами в новом виде. «Прорубь, но только не у берега, а между буйками моста, – и адмирал Колчак вскочил, как ошпаренный кипятком, забегав по вагону. – Какую отличную идею подкинул мне Береговой». Адмирал метался по вагону, разбудив дневальных офицеров. Лечь в постель, он уже был не в состоянии. Надев шинель на нижнее бельё, и засунув ноги в мягкие домашние тапочки, он вышагивал по вагону. Он чётко представил схему спуска золота под лёд. «Кому поручить эту миссию, а после её выполнения, исполнители и свидетели должны исчезнуть на века, унеся тайну с собой». Промаявшись до утра, он появился перед офицерами с самым дурным настроением. Идея спустить золото под лёд то казалась ему заманчивой, то из вон дурацкой, а поделиться своими мыслями, он ни с кем не мог. От чего его настроение то портилось, то возбуждалось, и тогда он прыгал как гимназист. «Плохая это идея или хорошая, но часть золота я должен спустить под лёд», – наконец принял он окончательное решение и успокоился, начав нормальный рабочий день. Реку Енисей с многочисленными жителями города адмирал отверг для выполнения задуманной цели.
Наконец адмиралу доложили, что путь на Тайшет восстановлен. Он дал команду занять город, но передовые его части встретили мощное сопротивление. За период, когда они ремонтировали дорогу, город хорошо подготовился, нанеся удар по головным отрядам белых. Пушку артиллеристов разнесло снарядом красных, установивших своё орудие сбоку путей за зданием полустанка, при этом погибли три солдата артиллерийского расчёта.
Шаг за шагом белые отвоёвывали подступы к Тайшету. А прорвав оборону, они потеснили красных, отступивших в северном направлении откуда как раз в это время подходили отряды, посланные для усиления обороны. В районе хорошо поработали комиссары, собрав отряды из ссыльных людей, ненавидевших царский режим, офицерьё и богатый люд.
Пешая и конная армия Колчака растянулась на пятьсот вёрст от Красноярска до Тайшета. Адмирал дал добро, и поезда, вытянувшись в цепочку, вышли из Красноярска. Адмирал присматривался к местности, подыскивая достойную речку. Проехав поселение Заозёрный, адмирал остановил состав на мосту речки, но она оказалась не широкой и мелкой. И только приехав в город Канск, адмирал по достоинству оценил полноводную глубокую реку Кан с несколькими опорами моста. Вагоны с золотом адмирал остановил посредине моста. Срочно вызвал поручика Колчака и поставил перед ним задачу:
– Посредине река не успела замёрзнуть. Со своими ребятами вскрой пол вагона, отпусти из вагона через дыру брезентовый рукав в воду и по нему золотые слитки из ящиков сбрось в реку между буйками моста.
Поручик Колчак опешил, часто моргая, не понимая, это шутка или адмирал не в своём уме.
– Не гляди на меня так, я в добром здравии. Река Кан может быть хорошим тайником, на обратном пути мы грейфером поднимем всё золото из реки. Не забудь посчитать и записать, сколько золотых слитков вы опустите на дно реки. Брезентовый рукав и необходимый инструмент находится в вагоне, там же керосиновые лампы для освещения. Работу начнёте, когда хорошо стемнеет. Начнёшь с вагона, на дверях которого стоят два крестика мелом. Затем разгрузишь вагоны с одним крестиком. С двух сторон мост хорошо охраняется, посторонние не проникнут на мост. Охрана предупреждена, вас пропустят, начальник охраны знает вас троих в лицо. Я буду наблюдать, и подстрахую вас. Это приказ. Выполнять!
Поручик стоял, боясь пошевелиться.
– Ты, что оглох! Или залепить тебе в ухо, чтобы пришёл в себя?
– Слушаюсь! – не уверенно ответил поручик, шатаясь на ватных ногах, но спросил:
– Что будет потом с нами?
– Этого я ещё не решил. Но мне нужны верные, преданные люди. Я тебе верю. А теперь кругом и марш!
Поручик Колчак повернулся и, чеканя шаг, вышел из вагона.
Адмирал Колчак проводил его взглядом, подумав: «Хороший парень, мне жаль его». Судьба поручика Колчака и его подчинённых артиллеристов была решена, даже если часть золотого запаса России не окажется в реке. Посвящённые в такие тайны в живых не остаются.
Стемнело, когда к мосту подошли три офицера.
– Стой! Кто идёт? – раздался окрик часового.
– Свои! Поручик Колчак, подпоручик Лебедев и офицер Береговой, – отозвался впереди идущий.
– Поручик ко мне! Остальные на месте!
Поручик приблизился к сторожевой будке, его узнали и распорядились:
– Проходи! Остальные ко мне!
Подошли ещё двое, их тоже узнали и пропустили.
Вагон с двумя крестиками на дверях нашли сразу. Дверь открыли, сорвав пломбы. Залезли внутрь вагона, зажгли керосиновую лампу, огляделись. Рядами стояли ящики, их было не много. На ящиках лежал свёрнутый огромным кольцом прорезиновый рукав в брезентовом чехле. На проходе лежал разный инструмент, а рядом связка ключей от внутренних замков, пломбир со связкой пломб для пломбирования дверей вагонов. В углу мелом был нарисован кружок, очевидно, то место, где надо разобрать пол и просунуть шланг наружу под вагон.
Повздыхав, офицеры взяли топоры и гвоздодеры.
– Пол разберём, а затем восстановим, поэтому доски не ломать, – предупредил поручик, вздыхая.
В образовавшуюся дыру просунули рукав, опустив его до самой воды, а его конец погрузился в воду. Ящики оказались под замком. Покопавшись в связке ключей, по номерам подобрали ключ и открыли первый ящик. Ровными рядами располагались свёртки из плотной бумаги.
– Каждый слиток золота будем разворачивать, а бумагу нанизывать на штырь, потом посчитаем, сколько было слитков и какой их вес, – заявил поручик.
– Пожалуй, начнём, время не ждёт, – предложил Береговой, вытаскивая тяжёлый свёрток из ящика.
Развернув обёртку, оголился слиток, сверкая тусклым жёлтым цветом при слабом освещении лампы. Береговой поднёс слиток к рукаву и вставил в его отверстие конец слитка.
– Что-то страшновато отпускать такую ценность в реку, – сознался Береговой, держа на весу тяжелый кусок золота.
– Отпускай, я послушаю, много ли он наделает шума, – и поручик высунулся из вагона, наклонившись вниз.
По рукаву что-то шаркнуло и стихло, затем тихо булькнуло, ели уловимое на слух.
– Такая тяжёлая болванка плюхнулась с высоты в воду, но было почти не слышно, можно было принять за всплеск рыбы.
– Слиток же узкий и летел по рукаву, а рукав шум и заглушил, – ответил Лебедев, отпустив второй слиток золота.
Поручик, успев высунуться, ничего нового для себя не услышал. Работа двигалась быстро. Закончив с последним ящиком, рукав подняли в вагон. Лебедев и Береговой заделывали дыру, восстанавливая пол, а поручик посчитал количество оберток, а чтобы не забыть, записал. Разгрузка остальных вагонов длилась до утра.
Поставив пломбу на дверь последнего выгруженного вагона, уставшие, ели передвигавшие ноги офицеры покинули территорию моста. Около часовой будки их встретили адмирал.
– Мы сделали всё тихо, – доложил шепотом поручик адмиралу.
– Знаю, что тихо. Я прогуливался по берегу, – сказал адмирал, а в шутливой форме разговора добавил. – Что-то сегодня рыба разыгралась, так и плескалась, так и плескалась. Сейчас, поди успокоилась.
– Рукав и инструменты в вагоне, на дверях которого я поставил две галочки мелом, – доложил тихим голосом поручик, протягивая адмиралу пломбир и оставшиеся в связке пломбы.
Адмирал пригласил офицеров в свой вагон. Задав несколько вопросов и получив сведения о количестве сброшенного золота в реку, адмирал прицепил каждому на грудь по третьему железному кресту. Затем адмирал проводил награждённых офицеров до последнего вагона, прицепленного к его составу, а на прощание сказал:
– Отдыхайте спокойно, в вагоне всё приготовлено для вас, – и адмирал, подождав, когда офицеры зайдут в вагон и за ними закроется дверь, развернулся и направился к своему вагону, давая распоряжения на ходу.
Через несколько минут поезда отправились в путь по маршруту на Тайшет. Эшелон за эшелоном миновали мост через реку Кан. Состав адмирала, пройдя через мост, стал набирать скорость. Вдруг раздался взрыв, и последний вагон адмиральского поезда разнесло в щепки. Поезд остановился. Погибли все вместе с наружной охраной. Останки погибших людей собрали и похоронили. Разбитый последний вагон отцепили от состава и сбросили под откос. Через час, не останавливаясь, составы проскочили станцию Иланский и весело побежали дальше.
На следующий день адмиральский поезд прибыл на станцию Тайшет. Адмирала встретил полевой командир, генерал Ивлев, он доложил:
– Северную часть города пришлось оставить превосходящим силам красных. По данным нашей разведки установлено, что с северных регионов района прибыли дополнительные отряды красных, сформированные из бывших ссыльных, которых сюда ссылало царское правительство. Местное население враждебно настроено против нас. Два часа назад убиты три офицера прямо через окно вагона. Стрелки обстреливают станцию с леса, расположенного на холмах за станцией. Поэтому выходить из вагонов и подходить к окнам в вагонах опасно. Не спокойно и около железнодорожного моста через реку Бирюса, там тоже засели стрелки, ранив трёх солдат наружной охраны. Мы попытались прочесать местность, но наткнулись на пулемётный заградительный огонь, потеряв шестерых человек, двое из них офицеры.
– Генерал, вы меня не обрадовали. А что посоветуете?
– Что тут посоветуешь. Основные пехотные и конные полки растянулись и находятся между пунктами Уяр, Заозерный и Канск. Можно было бы выгрузить полки из поездов и отправить их за нашим войском. Но у нас некуда разместить взводы солдат из вагонов. Мы удерживаем территории вдоль железнодорожных путей, вокзал и привокзальные посёлки. Скоро ожидаются морозы. Ситуация сложная, а если красные узнают, что у нас в вагонах золото, то никакая чешская охрана не поможет, красные и местные жители, вооружившись вилами и топорами ринутся на нас как саранча.
Подумав, генерал продолжил:
– Я полагаю, что нам надо вернуться навстречу нашему войску хотя бы в город Иланский или двинуться дальше на Восток, заняв города Алзамай и Шумский. И там выгрузить офицеров и солдат из вагонов, разместив их по домам, а поезда направить за остальным войском в города Заозёрный и Канск. Таким образом, мы смогли бы собрать всё войско в единый мощный кулак, оторвавшись от красных полков, собравшихся в районе Омска и Новосибирска.
Вдруг по крыше вагона что-то ударило, словно кто-то кинул горох.
– Что это? – удивлённо спросил адмирал.
– Кажись, свободное падение пуль сверху, – рассеяно ответил генерал.
– По нам, что стреляют? – удивился адмирал.
– Очевидно, кто-то из пулемёта решил пострелять вверх, с таким расчётом, чтобы пули упали на вагоны, так сказать психологический приём, – ответил Ивлев.
– А я посчитал это за крупный град. Но, генерал, давайте вернёмся к основной теме. Я согласен, что Тайшет нам не удастся использовать как перевалочную базу. Против возвращения назад запротестуют чехи и французы, а с их мнением нам приходится считаться. Следовательно, – и адмирал замолчал, подходя и рассматривая карту. – Следовательно, у нас только один выход, занять города Шумский и Нижнеудинск, которые находятся рядом, примерно в пятнадцати верстах. Между городами мы разместим вагоны и технику.
Ивлев подошёл к карте и, надев пенсне, принялся рассматривать гористую местность названных городов, а затем предложил:
– Отставшие войска можно вначале перебросить под Тайшет, быстрее получится.
– Но там нет городов, где можно разместить людей, – возразил адмирал. – Городок Суетиха маленький и ненадёжный, там жители не приветливо встретили нас.
– Александр Васильевич, если принять ваш вариант, то мы ослабим защиту нашей территории в Тайшете. Тогда красные могут перерезать наши железнодорожные магистрали, а армия окажется раздроблена на части.
– Да, это нехорошо, но если мы вернёмся назад, то окажемся в ловушке. Красные не будут сидеть на месте. Они, так же как и мы, пригонят составы, погрузят в них своё войско, причём с пушками, и из Омска перебросят войска в Красноярск или поближе к нашим. Затем ударят нашим отступающим в спину, разбросав их по сторонам от железной дороги, а мы окажемся лицом к лицу с красными. Тогда мы будем вынуждены отозвать наших солдат из Тайшета и окажемся в капкане.
Помолчав и подумав, адмирал продолжил:
– Генерал, если мы отправим поезда без усиленной охраны за пехотой и кавалерией в сторону Красноярска, а их перехватят красные, то мы останемся без транспорта. Я думаю, что это очень рискованное мероприятие при создавшемся положении.
– Но если мы останемся без пехоты и конницы, то на кого нам надеется? – задумчиво спросил генерал.
– Надеяться мы можем только на себя и на помощь извне. Французы должны развязать войну с красными, чтобы получить всё золото и часть российской территории.
Генерал нервно дёрнулся, но ничего не сказал. В это время что-то взорвалось, и генерал ушёл выяснять. Через некоторое время адмиралу доложили, что была совершена диверсия, один вагон с боеприпасами взлетел на воздух, повредив соседние вагоны.
– Черт знает, что происходит, ни какого порядка! – выругался адмирал.
Через три часа из Тайшета отправился состав в сторону Иркутска с войсками для захвата городов Алзамай, Шумский и Нижнеудинск. Следом за передовым составом покатились поезда французов, адмирала Колчака, вагоны с золотом и вагоны с пустыми ящиками от золота, охраняемые чешским регионом. Не успели вагоны скрыться за поворот, как станция города перешла в руки красных. «Свято место пусто не бывает», – роптали станционные служащие.
На следующий день поезда белых остановились между городом Шумский и Нижнеудинск. А в это время поезда красных прибыли в город Канск и Иланский, громя белых. Отступать по снежным сугробам не просто и отряды пехоты белых сдавались на милость победителей. Конница белых кинулась в сторону от железной дороги. Пехота красных, не имея возможности преследовать всадников, отстала от них. Разогнав конницу и частично уничтожив и взяв в плен отряды пехоты, поезда красных отправились в Тайшет.
Адмирал Колчак остался фактически без армии. А несколько позднее, четвёртого января 1920 года он сложил с себя полномочия верховной власти.
Французы вели переговоры об открытии для них «зелёной улицы» до Дальнего Востока. А им ставили условия, без золота и адмирала Колчака. Французы сделали уступку – без адмирала Колчака, но с золотом от продажи оружия, как честно заработанного гонорара. Красные уступили, согласившись с французами. И 15 января 1920 года французы удрали, оставив адмирала Колчака, которого тут же арестовали на станции Иннокентьевская. Адмирала Колчака доставили в Иркутск, где учинили ему допрос. Остатки офицерского корпуса белых рвались в Иркутск, с боями продвигаясь в тридцатиградусную стужу. Эсеры, боясь захвата белыми Иркутска, 7 февраля 1920 года расстреляли адмирала Колчака и его ближайших сподвижников, не добившись от адмирала, где спрятан основной золотой запас золота России. Эту тайну Александр Васильевич Колчак унёс с собой на дно реки Ангары.
28
Приехав как-то под вечер из Абана, Сидоров Степан таинственно сообщил:
– Антонина, в Абане ходят упорные слухи, что в Новосибирск и Красноярск вернулась старая власть, а отряды адмирала Колчака дошли до Канска. Так это или нет проверить трудно, но ехать туда сейчас опасно, стреляют, не разбирая в кого. А тут как назло в Абане почту закрыли. Местная власть разбежалась. Базар в Абане перестал работать, продавцы не знают, какие деньги будут ходить, новые или старые.
– Чем же теперь мужиков кормить? – озабочено спросила она. – Ты же опять ни сало, ни мясо, ни жиров не привёз. Мужики в лесу бучу поднимут.
– На бычка они зарятся, но я тогда без транспорта останусь. Я предложил им коня зарезать, они морщатся.
– Ой! Нельзя нам остаться без бычка и коней жалко на мясо пускать, да и прокормить их нам сложно, – и она покачала головой.
Помолчав, она спросила:
– Что там наш кулак с помещиками, не решились покинуть нас?
– Помалкивают. В землянке тепло. Высунутся наружу, носы поморозят и опять в землянку, – Степан закашлял, а прокашлявшись, продолжил:
– Мне приходиться в лесу кругами ездит, чтобы след запутать, прежде чем к землянке подъеду, иначе кто-нибудь проедет по моему следу и наткнётся на наших людей в землянке. В лесу я заметил волчьи следы, волки ночью приходят к землянке, коней учуяли.
Появление белой коннице в Абане для жителей села оказалось полной неожиданностью. Офицеры расселяли всадников по домам, поручая хозяевам обеспечить их питанием, а коней кормом. Возражать офицерам было бесполезно, а чуть, что и они хватались за оружие. Не редкостью было, когда хозяин получал по зубам.
На следующий день отряд всадников появился в посёлке Огурцы. Увидев всадников в пагонах, Сидоров поспешил облачится в свои причиндалы полковника.
Без стука в дом ввалился подпоручик, а за ним в меховых шапках зашли четверо казаков с кнутами в руках и карабинами на плечах. Увидев полковника царской армии, подпоручик невольно вытянулся, разглядывая полковника без ноги.
– У вас и документы есть полковника? – с каким-то недоверием спросил подпоручик.
– Вначале представьтесь сами, подпоручик, как положено, – потребовал Сидоров, не вставая со скамейки.
Приняв стойку смирно, подпоручик принялся докладывать. Выслушав его, полковник встал и, взяв костыль под мышку, извлёк офицерскую книжку и протянул её подпоручику Сизову. Подпоручик бегло заглянул в неё, сверяя фотографию с полковником.
– Виноват, полковник Сидоров, я вас сразу как-то не признал, – заявил подпоручик, хотя видел полковника впервые.
– Кто командует вашим отрядом из старших офицеров? – властным голосом спросил Сидоров.
– Полковник Соловейко, командир третьего конного полка.
– Он здесь в посёлке или в селе Абан, или в Канске? – пытливо уставился полковник на подпоручика.
– В селе Абан, а в Канске уже красные.
– Как! – вскрикнул полковник. – Подпоручик, ты не шутишь?
– Какое тут шутишь? Ели ускакали от них. Хорошо у них коней не было.
– А где адмирал Александр Васильевич Колчак?
– Адмирал со своей свитой, чехами и французами укатил в город Тайшет.
– Не может быть! – срывающим голосом крикнул полковник. – А как же мы!?
Вытаращив глаза, через секунды полковник спросил:
– Подпоручик Сизов, вам известно что-либо о поручике Колчаке, родственнике адмирала.
– Так точно! Поручик Колчак, подпоручик Лебедев и офицер Береговой перешли линию фронта, угнав у красных три орудия с боеприпасом. Адмирал наградил их всех железными крестами, а пушки они установили на платформы и стреляли по красным на ходу. Это оказалось очень эффективно.
– Но адмирал Колчак вернётся сюда? Это так? Он же не бросит своих?
– Мы тоже надеемся на это, – доверительно ответил подпоручик.
Помолчав, размышляя о чём-то, подпоручик сказал:
– Я рассчитывал в этом доме оставить наших четверых казаков.
– У меня пять адъютантов здесь ещё находятся, сейчас они на задании и коней у меня больше десятка. Это, во-первых, а во-вторых, мне необходимо встретиться с полковником Соловейко и обсудить с ним ряд очень важных вопросов. Вы сможете передать ему мою просьбу. Если он не сможет приехать ко мне, то я могу подъехать к нему, но пусть он пришлёт посыльного. Передайте ему, что я очень хочу с ним встретиться.
– Будет исполнено! Мы можем идти?
– Нет, я бы хотел воспользоваться вашей услугой. Мне срочно нужно съездить в лес, а меня пусть проводят ваши всадники. Один из них останется у меня в доме, а я воспользуюсь его лошадью. Это не надолго, пятнадцать, двадцать минут.
– Ну, если так, то почему бы не оказать вам услугу. Я займусь дальнейшим расселением людей, а казаки останутся в вашем распоряжении. Я могу идти?
– Да, подпоручик Сизов, идите, занимайтесь порученным вам делом, но не переусердствуйте в своих деяниях. С местным населением, возможно, нам придётся долго контактировать, пока адмирал пополнит войска и вернётся, – а про себя полковник подумал: «Вряд ли он, вообще, вернётся. Но почему поручик Колчак за нами не заехал? Неужели красные им так на хвост наступили, что они ели ноги уносили».
– Антонина, – обратился Сидоров к Агнессе, зайдя в кухню, – ты слышала наш разговор с подпоручиком, твоё предсказание сбылось, адмирал Колчак так драпанул, что ему было не до нас. А у наших, очевидно, не было возможности заехать за нами. Теперь у нас только надежда на самих себя.
– Знаешь, Степан, здесь мы застряли до весны. Если у белых конный отряд силён, то до весны красные сюда не сунутся. Ты правильно сориентировался, перед приходом белых надев форму полковника, но в нашем посёлке и в Абане тебя не должны увидеть местные жители в ней. Белые могут и отсюда в течение часа драпануть без оглядки. А моё мнение такое, надо пробиваться в сторону востока, а затем на остров Кипр махнуть. У России нет будущего с их наивными лозунгами, которые приведут страну к разрухе. Мы проделали большой путь от Северного Урала, но пробиться на Дальний Восток не сможем. Надо сколотить хороший конный отряд и по весне двинуться через северную часть территории Монголии и Китая к Тихому океану. Оставаться в России и приспосабливаться к их условиям, это не для меня. Это можно выдержать не долго, чтобы сохранить жизни.
– Ты правильно рассуждаешь, но меня сейчас занимает другое. Надо под общую шумиху из землянки наших вызволить сюда, а то подселят нам казаков. Детям тоже здесь будет лучше. До леса меня проводят казаки, там я их оставлю лес охранять, а сам проскачу до землянки и дам команду на переезд сюда. Телеги и не ценный груз наши там оставят, но всех коней придётся сюда перегнать. А землянку оставим как секретное убежище.
Сверху тёплой одежды Сидоров надел длинный плащ, скрыв свою офицерскую принадлежность. Подойдя на костылях к лошади, он изловчился и по-молодецки вскочил в седло. В сопровождении казаков он проехал к лесу. Домой он вернулся вскоре, а вместе с ним прискакали на конях дети, к великой радости Агнессы. Сопровождающих Сидорова казаков подпоручик разместил в соседнем доме.
На следующий день полковник Сидоров в сопровождении своих людей встретился в Абане с полковником Соловейко. Вначале разговор у них не складывался. Соловейко не доверял Сидорову. И только когда Сидоров показал документы поручика Колчака, офицеров и объяснил, как они оказались у него, Соловейко резко изменил своё отношение к Сидорову. В процессе разговора Сидоров сказал:
– Поручик Колчак обязательно приедет за нами. Он не раз доказывал, что он офицер чести, и данное слово держит до конца.
– Что же он не заехал за вами? Поезд Колчака долго стоял в Канске.
– Значит, у них что-то не сложилось, – смущённо ответил Сидоров.
– Возможно, – вздохнув, заметил Соловейко, – нам трудно гадать, как там у них всё сложилось, адмирал Колчак не мог оставить своё войско, а вот что-то произошло из вон выходящее. А нам пришлось драпать. Красные по примеру наших артиллеристов тоже установили на железнодорожные платформы пуши и пулемёты, и такой шквал огня выпустили в нас, что мы ели успели в стороны ускользнуть, оставив пехоту.
– А зря, без пехоты вы уязвимы. Вы не послали вчера навстречу им всадников? Пехотинцев надо было встретить, поддержать. Пехота – это ваш щит.
– Не до этого было, – ответил Соловейко, нахмурив брови, – надо было кавалеристов спасать. Зима, замёрзли бы на холоде.
– Солдаты живучий и находчивый народ. В снег закапаются, костры будут жечь. Хотя бы сегодня выслали санный обоз и собрали солдат, – посоветовал Сидоров.
– Пожалуй, вы дельную мысль высказали, а я как-то не догадался до этого. Сегодня же организую поиск солдат. Спасибо за подсказку.
Через пару дней к полковнику Сидорову прибыл посыльный с депешей от полковника Соловейко. Соловейко благодарил Сидорова за то, что он посоветовал организовать поиск солдат. В окрестностях Канска и Иланский удалось подобрать более двухсот солдат и несколько офицеров. Но сейчас возникла проблема с размещением их по домам. Пятьсот всадников и сто солдат направлены в село Долгий Мост и близлежащие посёлки. Но прокормить такую ораву людей село Абан и Долгий Мост не смогут. Где взять продукты? Сидоров принялся писать ответ, написав, что надо организовать усиленный всадниками продотряд и направить их в отдалённые села, где и конфисковать продукты у жителей. Иного не дано. И Сидоров отослал ответ с посыльным. А через несколько дней Соловейко сам приехал в гости к Сидорову. Хорошо посидели, а на улице Соловейко полюбопытствовал:
– Чьи же это кони?
– Этот жеребчик поручика Колчака, а тот подпоручика Лебедева, – принялся перечислять Сидоров. – У меня под сто всадников насчитывалось, но кто-то выдал нас красным, а те устроили нам засаду и перекрёстным огнём из пулемётов «Максим» расстреляли почти всех, спастись удалось немногим.
– У нас тоже немало полегло, но больше разбежалось, а собрать их теперь – проблема, – ответил Соловейко.
– По весне все соберутся, кто зиму переживёт, тот сдаваться не пожелает, я в этом уверен, – твёрдым голосом заявил Сидоров.
Беседовали долго, обсуждая, как организовать круговой дозор, чтобы красные не напали врасплох. Как установить быстрое оповещение офицеров и солдат на построение при угрозе нападения, как организовать кухню для солдат и кавалеристов. Хозяева домов не прокормят и месяц, сами сидят в нищете.
– А домик то этот чей? – неожиданно спросил Соловейко.
– Оформить пришлось на подставное лицо, а документы купчиха первой гильдии Агнессе Зуб раздобыла в городе Иланский. Правда, она чуть было не попалась в руки милиции. Она из ссыльных, охмурила охранника, а тот сбежал с ними, став её мужем, сумел ей и сыну фамилии изменить, но сам оказался в розыске и боится красных пуще огня. На него можно надеется.
И потекли мирные дни в заботах, как насытить желудки и не замёрзнуть. Дом для такой оравы Сидорова был маловат. Агнесса с Григорием ютились на кухне, а пятеро мужиков и два подростка спали вповалку на полу, создавая такой храп, что стены дрожали. Но дежурство на улице несли исправно, поддерживая костры до утра и охраняя лошадей. Воровство и грабежи достигли своего апогея. Скотину уже никто не держал, её давно съели. Куры, гуси и утки тоже извелись. Бычка Сидоров пожертвовал на мясо, а в придачу двух хромых лошадей пришлось лишиться. Голод давал о себе знать, и лошадиное мясо шло за первый сорт. Подвалы с картошкой быстро пустели. Надвигался всеобщий голод. Местные жители варили кору с деревьев. Лебеду и крапиву было не достать из-под снега. Люди падали на ходу, замерзая. Но Новый год встретили шумно. Красные не беспокоили, окопавшись в городах и на станциях. Железная дорога находилась в руках красных, движение поездов было регулярным, но иногда совершались диверсии, которые быстро устранялись. Спасаясь от преследования от железной дороги в сёла, занятые белыми, приходили солдаты и офицеры, пополняя отряды голодающих.
Беременность Агнессы проявлялась с каждым днём, хотя она подвязывала живот. Ей требовалось питание, и мужики старались, отдавая последнее. А на дворе продолжались лютые февральские стужи с ветром. Лошади напоминали из себя белые шарики, покрытые сосульками, которые звенели при их движении. Сидоров распорядился забить на мясо ещё трёх лошадей, хотя из Абана Соловейко присылал то овёс, то сено. Несмотря на холода, продотряды находили продукты, углубляясь на двести, а иногда на четыреста верст в сторону от отряда. Время шло, проскочил март с апрелем, а в мае потекло с крыш. Весна пришла с опозданием. Грязюка стояла по колено, лошади вязли по брюхо. У красных хватило сил только на охрану железной дороги и станций. На окраинах городов расселились белые. В отдельных городах вспыхнули эпидемии. Красным было не до разбитых белых ополчении, засевших в сёлах в стороне от железных дорог. До них не дошла очередь, нужно было освободить центральную часть страны от всяких банд и формирований.
Запоздалая весна пришла дружным таянием снега, который превратился в кашу, вода хлынула по улицам и полям, а через две недели на буграх появились подснежники. В лес хлынул народ и солдаты, ставя ловушки на зверя, собирая прошлогодние шишки, случайно не съеденные белками. Народ ожил, завозился в огородах.
Полковник Соловейко отослал разведчиков к железной дороге. Разведчики доложили, что и с южной стороны от железной дороги имеются много белых ополчений. Красные контролируют дорогу, на белых не нападают. Установилось какое-то перемирие, по принцип: «Я не трогаю тебя, а ты не трогай меня». Ползли разные слухи, кто говорил, что адмирал Колчак расстрелян, а кто наоборот, что он в Чите собрал огромное войско, наняв иностранных солдат за золото. И все эти слухи подкреплялись вескими доказательствами. Однако были и такие слухи, когда адмиралов Колчаков оказывалось целых два, один в одном месте, а другой – в противоположном.
В начале июня Агнесса родила сына, назвав его Николаем в честь расстрелянного первого мужа. Время шло, малыш рос, набирал вес и стал любимчиком отряда.
Сидоров сколачивал группу из офицеров, устраивая беседы, на которых излагал свои сокровенные мысли:
– Сейчас красным не до нас, они заканчивают громить своих врагов в центре. Но скоро двинутся в Сибирь разбираться с эсерами и с нами. По железной дороге на Дальний Восток нас не пустят эсеры и рабочие повстанческие отряды, однако мы можем беспрепятственно пройти через северную Монголию и Китай. А на Дальнем Востоке скопилось много офицеров, кулаков и прочего богатого люда и по упорным слухам там должна возникнуть новая Восточная республика без большевиков. Там орудует атаман Семёнов, а его поддерживают японцы, желающие отхватить часть русской территории.
Полковник Соловейко не представлял, что делать, если не появится адмирал Колчак, поэтому прислушивался к мнению Сидорова, у которого росло число сторонников. И они собирались вместе, обсуждая планы, делая прогнозы, иногда к ним подключалась Агнесса, подбрасывая дельные предложения.
К концу лета 1920 года красные зашевелились, вытесняя белых с окраины городов, но в сёлах и поселениях, расположенных в 50 верстах от железной дороги, они не появлялись, там господствовали военные. С местным населением белые находили взаимопонимание. К зиме готовились крестьяне и белые, копая вместе картошку, собирая грузди в солку, шишкуя орехи в тайге, охотясь на крупных животных. Зима подкатилась незаметно. Война оказалась на заднем плане, но к концу зимы 1921 года в городах стали формироваться красные ополчения пехоты с тачанками и пушками. Зашевелились и белые в сёлах, предчувствуя угрозу со стороны красных. Напряжение белых в селах нарастало, они выставляли заградительные позиции, выдвинув их ближе к железной дороге. Начались военные учения, в которых участвовали не только военные, но и не обученный люд. Мужики отряда Сидорова пропадали на учениях целыми днями. Зубова Григория назначили командиром отделения, от чего он загордился.
Агнесса ломала голову, куда спрятать пеналы с документами и намытое золото, понимая, что в столь дальней дороге лучшего места не найти, чем тайник в бричке. Улучив момент, Агнесса послала мужа и Морозова за бричкой и телегой. Оседлав коней оба Григория поскакали к землянке в лес за оставленным барахлом и телегами. Вскоре они вернулись, забрав не хитрое имущество, но необходимое в походе.
Открыв пеналы, Агнесса вытащила из них карты месторождений золота, а все свои ценности поместила в них. Вместе с сыном она открутила гайку вертикальной оси поворотной части телеги и, приподняв передок, уложила пеналы в тайник. Чтобы никто не позарился на бричку, они сняли колёса с оглоблями и спрятали их на чердаке и в подполье дома.
Когда мужики собирались дома, то малыш становился для них забавой. Он не сходил с рук. Его подбрасывали вверх, а он смеялся, иногда пуская струю прямо в полёте.
Дороги начали подсыхать, но вместе с тем нарастали тревоги, особенно когда стали слышны отдельные артиллерийские выстрелы. Красные медленно расширяли свою территорию от железной дороги, оттесняя белых к тайге.
В один из ненастных дней прискакал Сидоров и предложил Агнессе срочно собираться в дорогу. Он забрал свои вещи, ценности и документы, сказав:
– Весь наш отряд участвуют в обороне. Собери вещи и ценности мужиков. Вместе с детьми запрягите лошадей, сложите всё необходимое в телеги и ждите. Я пришлю кого-нибудь за вами через пару часов. Поедем в сторону села Долгий Мост вместе с обозом кулаков и помещиков из Абана. Но если увидите, что обоз идет в восточную сторону, то можете присоединяться к нему, даже если не успеют приехать наши, мы догоним вас.
Сборы проходили быстро. Да и все мужики заранее подготовили свои вещи. Илья с Александром принялись за дело. Они запрягли в телегу коня и перетащили котомки, сложив всё в кучу. Агнесса собрала посуду, котелки, кое-что из продуктов, сложив их в небольшую сумку. А тут как назло младшенький закатился криком, у него вздулся животик. И она металась с ним по дому, гладя и разминая живот.
Илья подъехал к самому дому и остановил коня у ворот. Ребята забежали в дом, а увидев, что Агнесса приготовила ещё мешки, схватили их и унесли на телегу. В доме осталась большая корзина, в которой убаюкивали малыша.
– Мам, а когда мы бричку подготовим, нам ещё колёса и оглобли надо поставить на место, а из села, кое-кто уже поехал в сторону дороги на Долгий Мост.
– Я буду ждать вас на улице! – крикнул Илья и скрылся в сенцах.
У малыша отошли газы, и он успокоился. Мать посадила его в корзину.
– С подпола достань передние колёса, а я подхвачу и помогу их вытащить, задние колёса и оглобли у нас спрятаны на чердаке, – велела Агнесса сыну.
Подняв западню подпола и прислонив её к стене, Александр соскользнул по лестнице вниз. Схватил колесо и попытался поднять его вверх, но силы у него оказалось маловато.
– Мам, помоги! – крикнул он торопливо.
Агнесса быстро спустилась вниз и, подхватив колесо, полезла вверх. Вдруг во дворе раздался оглушительный взрыв. Конь Ильи рванулся вперёд, а выскочив на улицу, понёсся по дороге. В это время Чалкин и Чижов подъезжали к дому. Они видели, как после разрыва снаряда во дворе из ворот вылетела подвода и помчалась по улице. На телеге кто-то шевелился, но они не смогли рассмотреть.
Красные начали артобстрел, и первый снаряд угодил в сарайчик во дворе дома Агнессы. Крышу сарая снесло, завалив ею коня Григория Зубова. Сам же он ездил на коне жены. Конь жалобно заржал и затих. От вибрации дома тяжёлая западня свалилась на голову Агнессы. От удара по голове, она свалилась вниз и, подмяв сына под себя, потеряла сознание. Нога Александра угодила между спиц колеса. И он получил тяжёлый вывих и тоже лишился чувства. Они, ударившись о бочку с солониной, перевернулись за лестницу.
Соскочив с коней, Чалкин и Чижов забежали в дом. Но кроме корзины, в которой копошился малыш, никого не было. В доме было пусто, ни их котомок, ни посуды. Стояла голая кровать и не покрытый стол, валялись скамейки и битое стекло на полу от окон.
– Я думаю, – забормотал Чалкин, – Агнесса была на телеге и укладывала вещи, её оглушило взрывом, конь перепугался и помчался, а ребята не смогли остановить его. В суматохе про ребёнка забыли.
В посёлке раздавались взрывы от снарядов так, что дом вздрагивал.
– Берём малыша и в погоню, – предложил Чижов, поднимая корзину с ребёнком.
Они выскочили во двор. Чалкин запрыгнул на коня, а Чижов осторожно, чтобы не выронить малыша из корзинки, передал её Чалкину, и сам вскочил на коня. Друзья помчались догонять подводу. Артиллерийская стрельба неожиданно прекратилась, и тут же с западной стороны посёлка Огурцы раздался крик «Ура». Красные, обходя посёлок с западной стороны, устремились на село Абан. Часть посёлка оказалась в руках красных, но основной удар был направлен на Абан, где размещался полк белых. Белые, обороняясь с Юга, не ожидали нападения с Севера, и путь на посёлок Огурцы для них оказался отрезан.
Полковник Соловейко приказал отступать в сторону большой дороги, ведущей к селу Долгий Мост. Сидоров вместе с Зубовым, Морозовым и Береговым помчались к дороге, решив проехать к дому с восточной стороны. И это им удалось. Сидоров остался в седле, взяв уздечки коней. Он рассматривал разрушенный сарай, а мужики кинулись в дом, но там некого не оказалось. Зубов даже поднял крышку подпола, но ничего не увидел в тёмном подполе, кроме бочек с солониной. Затем он заглянул на чердак и со всеми выскочил во двор, закричав:
– В доме никого нет!
– Взрывом снаряда сорвало крышу и убило твоего коня, – кричал Сидоров. – Твои уехали на одной подводе с Ильёй.
Оба Григория пробежали по двору, заглядывая под свалившуюся крышу сарая, накрывшую коня и прижав его к бричке, и вернулись к дому. По улице спешили подводы и всадники, бежали солдаты и штатские, не желавшие встретится с красными. Все двигались в сторону большой дороги, идущей от Абана в Долгий Мост, по которой уже двигался полк солдат и кавалеристов, таща лошадьми не многочисленные пушки. Ехали тачанки оснащенные пулемётами. Зубов погнал рысака, а за ним скакали остальные. Через пару вёрст они догнали подводу с Ильёй, вертевшего головой в разные стороны. Рядом с ним стояла корзина, из-под овчины плакал малыш.
– А где Агнесса и Александр!? – закричал Зубов.
– Твои там, остались в доме. Во дворе раздался взрыв, конь испугался и понёс так, что я не мог его остановить. Остановил его уже на большой дороге. Но все ехали, а я мешал, мне пришлось тоже поехать. Совсем недавно меня догнали Чалкин и Чижов, они поставили корзину с Колькой, а мне велели продолжать ехать, а сами вернулись в посёлок за твоими.
– Оказывается, мы с ними разъехались, – сделал заключение Зубов. – А Агнесса увидев, что конь погиб, искала подводу. Чалкин и Чижов решили, что Агнесса с сыном уехали, забыв про малыша. Они забрали его и ускакали. Когда она вернулась, то поняла, что кто-то из наших увёз маленького, и она с сыном бросилась догонять. Следовательно, их надо искать в толпе отступающих.
– Я поеду на телеге, очень устал верхом, – заявил Сидоров. – А вы возьмите моего коня для них и поищите.
В это время Чалкин и Чижов въехали в посёлок. Навстречу им бежали редкие горожане. Кто хотел уехать, уже уехали. В посёлке слышалась стрельба. Не доехав до дома, они остановились, увидев красных солдат, открывших стрельбу по ним. Они развернули коней и поскакали назад. Выскочив на большую дорогу, они поехали медленно, надеясь увидеть среди отступающих Агнессу с сыном. Продолжая медленно ехать, они внимательно разглядывали народ, пока не наткнулись на своих всадников. Красные не отважились напасть на колонну белых, двигающуюся по дороге, словно огромная змея.
– Сзади нас их нет, а в посёлке уже красные! – закричал Чалкин.
– Что же делать? – спросил Зубов.
– А что тут можно сделать? – рассеяно ответил Береговой. – Поехали догонять Сидорова и смотрите в оба по сторонам, бог даст, может, увидим их.
И они молча поехали, внимательно разглядывая народ.
– Если задержимся в селе Долгий Мост, то я могу вернуться и попытаюсь найти их, – задумчиво заявил Сидоров. – Негоже нам бросать своих. Мёртвыми мы их не обнаружили, следовательно, надо искать, а сейчас должны ехать с армией. Напрасно рисковать не будем. Агнесса вывернется, когда к ней придут красные, я в этом уверен.
Поздно ночью белые вошли в село Долгий Мост, но и здесь оказалось не спокойно. В пятнадцати верстах южнее от села шёл бой. Красные теснили белых, но когда прибыло подкрепление из Абана, белые погнали красных к железной дороге. Однако через пару дней ситуация изменилась, красные, получив подкрепление из Канска и Иловайский, попёрли белых и населённый пункт Долгий Мост белым пришлось оставить. Отряды белой конницы с пушками и тачанками, сопровождаемые пехотой, двинулись в сторону крупного села Шиткино, расположенного на левом берегу реки Бирюса. Через два дня пути белые форсировали в брод неглубокую реку Пойма и вышли на прямую на Шиткино. На четвёртый день они без боя заняли село Шиткино. Местная власть и блюстители порядка разбежались, попрятавшись в подвалах и скрывшись в лесах, благо было лето в разгаре и их донимали только комары да мошкара.
Белые получили передышку. Перегородив сетями реку Бирюсу, они ловили рыбу и коптили её впрок. Полковники Сидоров и Соловейко часто встречались, однако их мнение по дальнейшему маршруту не совпадали. Кроме того до них дошли сведения, что адмирал Колчак потерпел поражение и расстрелян. Чехи и французы удрали. А вот судьба золотой запас России не известна. Офицерский корпус Колчака частично погиб, частично разбежался по сёлам.
Сидоров предлагал пойти на сёла Балтурино и Чуна, перейти через мост на правый берег реки Уда и, двигаясь вверх по течению, добраться до границы с Монголией. А Соловейко мечтал в селах Балтурино и Чуна захватить поезда и по железной дороге двинуться в сторону городов Тайшет, Зиму и Иркутск. Его поддерживали офицеры из штаба, не умевшие ездить верхом. А к Сидорову примкнули всадники и богатый люд, имея не одну подводу. Все они понимали, что коней с подводами не просто перевозить по железной дороге. Сидоров считал, что надо немедленно выступать в путь, пока красные не собрали силы. А Соловейко наоборот предлагал задержаться в Шиткино, дать солдатам хорошо отдохнуть и набраться сил.
Григорий Зубов был в смятении, он не мог смериться с тем, что потерял жену и сына, и не хотел уезжать, надеясь, что они догонят. Маленького сына Николая ему удалось пристроить к помещику Морозко, имевшего с десяток подвод и небольшую охрану. Дмитрий Морозко приютил малыша и довольно быстро привязавшись к нему. Морозко всецело поддерживал Сидорова и просил взять их под защиту, обещая хорошее вознаграждение. Григорий, не имея своей телеги, сник, не зная, что делать. Телега Морозовых была перегружена вещами, и Зубов метался между телегами Морозко и своими людьми.
Полковник Сидоров объявил сбор своих сторонников в поле восточнее села Шиткино, говоря, что промедление, смерти подобно. В назначенное время и в указанное место потеки подводы и всадники, заполняя огромную территорию. Сидоров распорядился пересчитать народ, но не просто оказалось это сделать. Народ то приезжал, то уезжал куда-то и Сидоров отменил подсчёт, решив сделать это во время движения. Армия фактически разделилась. Много не военных людей осталось и на стороне Соловейко. Хотя мирного населения и не было, мужики имели ружья, карабины, винтовки, наганы и даже пулемёты. Многочисленные подводы, перемешавшись с всадниками, тронулись в путь, решив через северные регионы Монголии и Китая добраться до Дальнего Востока. Однако не всем это удалось, часть отстала, перемешавшись с местным населением Прибайкалье, Монголии и Китая, часть погибла, не выдержав долгого пути.
29
Александр очнулся. Нога нещадно ныла, а сверху его придавило что-то. Попытавшись пошевелиться, он вспомнил, что наверху что-то взорвалось, крышка подпола упала, мать полетела вниз, свалившись на него. «Жива ли она?» – промелькнуло у него на уме. И он локтем стал её толкать.
– Мам, мам, мне больно, очнись! – с усилием произносил он, пытаясь вылезти из-под неё.
Ему не хватало воздуха, мать сдавила ему грудь, при малейшей попытке пошевелиться, острая боль пронизывала ногу. Он продолжал звать мать, еле шевеля губами. Наконец она подала признаки жизни, пошевелившись. В голове гудело, она не могла ничего понять. И только услышав мольбу сына, вспомнила, что произошло и зашевелилась, скатившись на доски подпола, и села.
– Что с тобой? Где мы? – и она принялась его ощупывать.
– Мы в подполе. Что-то сильно взорвалось наверху. Ты упала на меня. Ногу очень больно.
Агнесса окончательно очнулась, щупая ногу сыну, застрявшую между спиц колеса.
– Западня, что упала, поэтому здесь так темно? – удивлённо спросила она.
– Наверху что-то взорвалось, западня упала тебе на голову, ты и свалилась.
И Агнесса пощупала шишку на голове, от чего почувствовала тупую боль в затылке. Она не могла сообразить, что делать, а ощупав бочку и лестницу, поняла, в каком месте подпола они сидят.
– Сейчас подниму западню, а то я ничего не вижу в темноте.
С усилием она приподнялась и полезла вверх по лестнице. Уперев руки в западню, подняла её, опрокинув к стене. Стало светлее. Она увидела торчащую ногу сына между спицами, с вывернутой ступней в бок. «У него вывих, надо поставить на место», – пронеслось в голове, и она спустилась вниз. Ухватившись за ступню, дёрнула её вверх, повернув на место, под рукой что-то хрустнуло. Александр громко ойкнул и отключился. Осторожно сняла с его ноги колесо, отбросив за бочки. Сын не шевелился, похлопала его по щекам, и он открыл глаза. Увидев мать, сказал:
– Вроде полегчало, не так больно стало.
Помогла ему встать, и он, опираясь на одну ногу, полез вверх. Мать поддерживала снизу. Поднявшись вверх, он перевалился на пол и попытался встать. Она вылезла и сразу кинулась в комнату, но корзины с Колей не было. Бросилась на улицу, размышляя: «Вот чертёнок, уже и корзину успел унести». Выскочив во двор, в растерянности остановилась: «Илья уехал, прихватив Кольку», – пронеслось в голове. Обернувшись, увидела, что крыша сарая лежит на бричке и на коне, не подающего признаков жизни. Сарай разрушен. И её прорезала мысль: «Конь погиб, надо достать пеналы из тайника и бежать догонять своих, но Александр не сможет идти. Колю Илья не бросит, возможно, наши приезжали, а увидев, что никого нет, поскакали догонять», – вспомнила она наказ Сидорова. Сзади послышался топот, она резко обернулась. Наставив на неё винтовки, к ней приближались красные солдаты, она узнала их по головному обрамлению.
– Белые в доме есть? – спросил молодой солдат.
– Про белых или зелёных ничего не могу сказать, но офицеры уехали. В доме только мой малолетний сын с больной ногой.
– Мы должны проверить, – заявил солдат постарше, направляясь в дом.
Она поспешила вперёд, обгоняя их. На кухне на перевёрнутом ведре сидел сын, сняв обувь, он растирал ногу. Солдаты осмотрели комнату, заглянули под стол. Один из них спустился в подпол и тут же вылез.
– А где у вас хоть какие-то вещи?
– Увезли те, кого поставили квартироваться, – спокойно ответила, помогая сыну растирать ногу.
– Кто хозяин дома? – спросил пожилой солдат, приготовившись записывать в блокнот.
– Я, Зубова Антонина Васильевна.
– Кто ещё живёт с вами?
– Сынишка четырнадцати лет Зубов Саша.
– Муж есть?
– Воюет, командует, если не погиб.
– За кого?
– За кого он может воевать, если ему обещали землю бесплатно дать.
– Хорошо! Я ставлю вас на довольствие. Будете получать поёк, – и записав, солдаты вышли во двор.
Вздохнув, она направилась следом за ними.
– Лошадь была белых? – спросил солдат, пообещавший поёк.
– Была их, теперь моя забота. Передайте красному пушкарю спасибо, что хоть этим порадовал меня. Сниму шкуру, будет, чем укрываться ночью.
Взглянув на неё, солдат улыбнулся, а затем сказал:
– Если есть документ, что муж служит у красных, то обратись в правление, вам скотинку выделят, как жене красного командира, ограбленной белыми, я об этом пометил у себя.
– А правление в Абане или здесь своё будет?
– Немножко разберёмся с белыми, собрание проведём, расскажем о новой власти, правление и председателя сами всем селом выберете.
– Неужели сами? И нам поверят большевики?
– Поверят! – улыбаясь, солдат пошёл со двора, а за ним отправились остальные, переговариваясь между собой.
Проводив взглядом солдат, она задумалась: «Без пеналов я не побегу, оставить свою родословную, не в силах. Младший с нашими и это факт, его не бросят. Возможно, Григорий и наши приезжали за нами, но, увидев, что меня нет, конь погиб, решили, что я в поисках подводы. Не долго думая, они схватили Колю и выскочили во двор, надеясь встретить меня с Сашей. А тут красные, они и дали дёру, решив, что я выберусь и догоню. Но Григорий не знает, что я пеналы вложила в тайник брички, а Александр пару дней не сможет ходить. Следовательно, надо выждать. Выше себя не прыгнешь. Я не должна суетиться и делать глупости, хотя одну – уже сделала, спрятав пеналы в тайник, а главное разобрала бричку, чтобы не стащили ненароком. Не сделала бы этого, ехала бы со всеми. Теперь придётся исправлять ошибку. Я знаю, куда Сидоров поведёт отряд и догоню, бросив бричку, раздобуду двух рысаков и проберусь через лес в обход дорог». Хотя она решила, что теперь делать, но на душе было не спокойно. Вышла за ворота. Был день, светло, но людей не было видно, будто вымерло село, даже собаки не тявкали. Вдруг, напротив, во дворе раздался выстрел, кто-то сильно закричал. Через пару минут из ворот вышли красные солдаты, ведя двух белых офицеров в рубашках, без сапог. По их виду она поняла, что они спали после алкогольного опьянения. Следом вышел солдат, ведя за уздечки двух лошадей, к седлам были подвешены вещевые мешки и карабины. Агнесса юркнула в ограду, встав за калитку. «Не хватало, чтобы меня увидели Прохоров и Васильев, они поймут, что я тоже не успела удрать и могут выдать, спасая свои шкуры. Интересно, знают ли соседи, кто я на самом деле. Перед соседями не высказывала своего мнения, а перед офицерами, приходившими к Сидорову, случалось. А офицеры могли разговаривать дома между собой обо мне, хозяева подслушать. Правда, старожилы не трепачи, у них лишнего слова не вытянешь. Но я должна вести себя осторожно. Единственная зацепка – это Сидоров, вначале как жалкий инвалид, а затем полковник белых, но он мне не родственник. Я могла не знать, кто он на самом деле, поэтому разрешила пожить у себя в доме, пожалев инвалида. Но если красные сделают запрос в городе Иланский насчёт моей справки на Зубову Антонину Васильевну, то моё положение окажется краховым, а с другой стороны, зачем им это делать. Им не до каких-то справок. Поэтому если я на собрании буду прятаться за чужие спины, то меня вычислят. Я должна быть активисткой, выступать с зажигательными речами и вести себя так, как говорят: «Ай, моська, знать она сильна, что лает на слона». И пусть меня выберут в их большевицкое правление, тогда, если обо мне кто-то, что-то и пронюхал, то прикусит язык и лишний раз не тявкнет, а я не должна никому делать гадостей и не давать повода для зависти. Зависть толкает человека на подлость».
Уложив сына на кровать, подстелив рваные тряпки, собранные в разных углах, вышла во двор. Взяла топор и принялась растаскивать крышу сарая, решив освободить бричку и труп коня. Она удивилась, справившись с такой нагрузкой, подумав: «Глаза боятся, а руки делают». Затем она принесла с чердака специальный ключ, сняв его с растяжки оглобли. Посмотрев по сторонам и убедившись, что за ней никто не наблюдает, принялась откручивать гайку с вертикальной оси поворотной части телеги. Вставив доску под передок брички, подняла его и вытащила пеналы. Вздох облегчения вырвался у неё из груди. Сунув пеналы под одежду, поспешила в дом, спрятав пеналы под доску пола за печкой, где они хранились раньше. Сын не спал, издавая стон. Дав ему таблеток, она шепнула:
– Я перенесла пеналы обратно за печку.
– А как ты подняла передок без меня?
– Да вот, умудрилась. Удалось доску подсунуть и поднять передок.
– Это хорошо, а то я волновался, думаю, вдруг красные бричку заберут.
Мать улыбнулась сыну и поспешила во двор, опустила передок на место и закутила гайку. Не успела она зайти в дом, держа ключ в руке, как к воротам подъехала телега и остановилась. Во двор зашли солдаты. Один из них принялся открывать ворота. Солдат, пообещавший ей поёк, направился к ней. Он держал завёрнутый в плотную бумагу свёрток.
– Антонина, это вам с сыном хлеб и консервы, а мы посмотрим, нельзя ли использовать телегу белых под нашу разваливающуюся тачанку.
Агнесса чуть было не упала, представив, чтобы произошло, не успев вытащить пеналы с паспортами, уникальными царскими грамотами, трёхсотлетней родословной, драгоценностями и золотом, равному богатству среднего зажиточного богача России.
– Что с вами, Антонина? – спросил солдат, подхватив её за руку, чтобы не упала.
– Голова закружилась от радости, – взглянув на солдата, добавила, – увидев вас с пайком.
Солдат опешил, а затем протянул свёрток ей. Она посмотрела на свёрток, затем на солдата, размышляя, взять подачку от врага или отказаться. Заметив её нерешительность, он сунул свёрток ей подмышку, а сам направился к разрушенному сараю, где стояли остальные солдаты, рассматривая бричку. В это время подвода, запряжённая двумя лошадьми, въехала во двор. Сзади на телеге стояли два пулемёта «Максим», не понятно как державшиеся на разбитых в щепки досках телеги. Посредине телеги лежал тюк, перевязанный верёвкой.
– Иван, отнеси постельные принадлежности в дом, – крикнул солдат, вручивший сверток Агнессе.
Молодой солдат подхватил тюк и торопливо побежал в дом, а вернувшись, присоединился к остальным. Солдаты о чём-то спорили, замеряли верёвочкой размеры осей брички и сравнивали со своей телегой. Разбросив пошире доски крыши, они подхватили бричку и перенесли её на свободное место. Агнесса наблюдала, всё ещё не веря, что вовремя извлекла пеналы, перепрятав их. Солдаты распрягли лошадей, сняли пулемёты и мешки с патронами с телеги, и принялись снимать колёса, ставя их на бричку. На удивление, но колёса подошли. Затем солдаты долго возились с кронштейном оглобли, прикрученной к поворотной опоре телеги. Ещё дольше они разбирались с бричкой, сверля отверстия под кронштейн, устанавливая оглоблю. Установив оглоблю, они загалдели, поздравляя друг друга, хлопая по плечу.
Агнесса с любопытством наблюдала, и ей не было жалко расставаться с бричкой, к которой привыкла с детства. Переставив остальные атрибуты с разбитой телеги на бричку, солдаты разместили пулемёты. Открыв ящик под сидением кучера, они высыпали в ящик ленты с патронами из мешков.
– Ну, Антонина, как нам подфартило с бричкой белых, – и солдат хлопнул рукой по телеге.
– Надо её и опробовать, пока цель на дороге скопилась, – предложил молодой солдат, мило улыбаясь.
Агнессу передёрнуло, по дороге едет и мирный народ, дети, старики. Представила, что и она с детьми могла оказаться в этом месте, и её бросило в дрожь, хотя она не лучше их, заживо зажарив двух мужиков. Она повернулась и пошла к крыльцу. Солдаты запрыгнули на тачанку и поехали, проезжая мимо Агнессы, солдат крикнул:
– Антонина, убитого коня наши заберут, а вместо шкуры, я привёз матрасы, подушки и одеяла, но без простыней.
И тачанка, выехав на улицу, свернула в сторону большой дороги. Вздохнув, Агнесса по рассеянности полезла на чердак соединить ключ к растяжке оглобли, забыв, что брички уже нет. Собрав в кучу детали, с чердака невольно посмотрела на дорогу и мчавшуюся по ней тачанку. Тачанка остановилась, оказавшись в лощине, но из неё не было видно колонну на дороге. Постояв, тачанка свернула с дороги и поехала по полю, направляясь на возвышенность. Агнесса хотела спуститься вниз, но любопытство взяло верх. И она стала наблюдать. Тачанка заползла на вершину возвышенности и оказалась выше дороги. Грудь Агнессы сжалась от страшного предчувствия. «Сейчас прольётся кровь», – промелькнула у неё мысль. Тачанка развернулась, ощетинившись пулемётами в сторону колонны. Вдруг пулемёты враз затарахтели, извергая летящие точки в колонну. Но не прошло и полминуты, у развилки дороги осветилась вспышка, одновременно за тачанкой взметнулся вверх столб земли и раздался грохот, подобный грому. И тут же рядом осветилась вторая вспышка, а перед тачанкой взметнулось пламя, столб земли устремился вверх и грохнуло. Третья вспышка сверкнула недалеко от двух предыдущих, и тачанка разлетелась на куски, а затем долетел грохот, как гром. Лошади отлетели в стороны, завалились на бок, дрыгая ногами. Там, где только что стояла тачанка, лежали какие-то комочки, валялись доски и палки. Агнесса, как завороженная, не могла оторваться от увиденного. «Неужели, одним снарядом разнесло телегу, поубивав людей и лошадей». Но факт говорил сам за себя. В первый момент с гордостью подумала о своих офицерах, но в следующий момент, ей до боли стало жаль солдат, только что приветливо разговаривавших с ней. Она ещё долго смотрела, но ни комочки, ни лошади не шевелились. «Значит, все погибли. Очевидно, белые ожидали нападения со стороны посёлка и приготовились, установив пушки, замаскировав их в кустах. Да, правда, говорят, не знаешь броду, не лезь в воду», – подумала она, как бы в назидание солдатам. «Вот это попробовали, – вспомнила она слова молодого солдата. – Не просто нападать на вооружённых людей, можно получить и сдачу», – спускаясь с чердака, вспомнила о сыне наверняка испугавшегося взрывов снарядов.
Сын разболелся не на шутку. Ходить он не смог ни через два дня, ни через неделю. Ногу нужно было показать врачу, но где его взять в столь смутное время. И только старушки лечили его травами, но нога продолжала болеть, растянутое сухожилие плохо заживало. Об обещанном собрании никто не заикался. Солдат – организатор погиб. Посёлок жил своей прежней жизнью, не вникая в политику.
Как-то раз Агнесса взяла лопату и пошла к взорванной тачанке, но её кто-то опередил, похоронив останки бойцов, поставив общий крест над братской могилой, не указав, кто похоронен.
В сёлах мужикам, не признававшим новую власть, не всем удалось уехать с белыми. В лесах появились «лесные братья», на дорогах начались грабежи, иногда нападали на жилые дома в сёлах, забирая последнее. Однажды ночью кто-то принялся взламывать входную дверь в сенцах. Агнесса испугалась, взяла наган, подаренный ей Сидоровым, и вышла в сени. За дверью переговаривались два мужика, пытаясь взломать дверь. Под дверью была щель, и чья-то нога виднелась при лунном свете. Она наклонилась, приставила ствол к щели и выстрелила. Раздался отчаянный крик, кто-то упал и скатился с крыльца. На утро она подобрала сумку с инструментом, а во дворе виднелась дорожка из запекшей крови, проследив за ней, она поняла, что кто-то приходил со стороны леса. Но этот случай доказал, что им без отряда сопровождения далеко не уехать по лесу. Да и проблема с лошадьми. Купить хороших скакунов оказалось невозможно. Их просто не было, а на клячах не догонишь.
Большевики обещали, что скоро в стране восстановится порядок и наладится железнодорожное сообщение. В конце концов, решила она, муж где-то остановится и сообщит адрес. Вот тогда они смогут добраться до Дальнего Востока. Что ей оставалось делать, только ждать. И она ждала, непроизвольно заглядывая в почтовый ящик по нескольку раз в день, зная, что в ящике ничего нет, но ноги сами несли её к воротам. За младшего сына она переживала, видя его во снах, будто он бежит к ней и машет ручонками, хотя бегать он ещё не научился.
И потекли дни в заботах. Разобрали сарай на сухие дрова. «На первый случай хватит, а потом может уедем», – размышляла она. В сёлах устанавливалась большевицкая власть, заработали некоторые предприятия. Начали раздавать землю крестьянам. Зубовым тоже достался надел земли. Но у них возникла проблема, чем засадить, как обработать и как сохранить, чтобы соседи ночью не собрали урожай.
Саша долго ходил вокруг оставленной солдатами телеги, не имевшей ни колёс, ни оглоблей, а дощечки, на которых сидят и возят грузы, были большей частью поломаны, и годились разве что на растопку в печь. Он размышлял, как отремонтировать телегу. На чердаке он нашёл частично разбитые ящики из тонких строганых досок. Разобрал их и принялся ремонтировать верхнюю часть телеги, проявляя сообразительность.
– Мам, посмотри, как я её отремонтировал, как новая стала, – похвастался сын, проходившей мимо матери.
– А кого ты собираешься запрягать в неё?
– Пока не знаю, да и колёс нет.
– Давай попробуем, может от брички подойдут, – предложила она, решив поддержать начинание сына.
Из подпола достали небольшого диаметра передние колёса и, подняв передок, попытались насадить колесо на ось, но она оказалась толстоватой.
– Задние колёса тоже не подойдут, ось для них тоже толстоватая, – сделала заключение мать.
– Мам, а мы с пацанами бегали к лесу, на холме я видел, валялись какие-то железяки, очевидно, они от нашей брички. Сходим, посмотрим.
Мать согласилась. Они взяли топор, сумку с ключами, оставленную убежавшими ворами, получившим пулю в ногу. Всё погрузили на тачку и отправились к большой дороге. На пригорке, где от взрыва снаряда тачанка разлетелась в щепки, валялись покорёженные фрагменты узлов брички. Передняя колода, в которой находился тайник, разломилась на три части. Задние рессоры полопались, превратившись в опасных ощетинившихся «ежей». Обода колёс разлетелись по сторонам, а на осях остались только ступицы с обломками спиц. Железный ящик и пулемёты исчезли.
– Саша, из этого хламья мы ничего не сделаем.
Сын потрогал металлический хлам, вздохнул и сказал:
– Мам, а может отсоединим обе оси от этого хлама, а дома на чурке обухом колуна выправим. Хотя они здорово погнулись, но если долго колотить по ним, то они должны выправиться.
Агнесса улыбнулась настойчивости сына и подумала: «Надо попробовать, вдруг получится, тогда будет дома играть, чем носиться где-то по улицам с ребятишками».
Ржавые гайки не раскручивались, но под ударами по ключу, сдвинулись с места, раскручиваясь. Они долго работали и, наконец, им удалось отделить от хлама согнутые оси, имевшие форму коромысел. Сложив в тачку, что можно было использовать, они повезли всё к дому. Вскоре у Саши появились помощники, и они с утра до вечера колотили во дворе. Через неделю они поставили телегу на колёса, предварительно собрав оглобли на передней оси. За неимением коня, ребятишки сами катали телегу по-очереди.
Незаметно подкатила осень. И каждый день Агнесса подходила к почтовому ящику, встречая почтальона.
– Зубова, тебе пока ничего нет! Пишут! – кричала почтальонша, проходя мимо.
30
Огромный отряд под командованием одноногого Сидорова упорно продвигался к государственной границе России с Монголией, пробираясь по гористой местности, форсируя не глубокие речки. Никем не охраняемую границу отряд перешёл в районе озера Хубсугул без единого выстрела. Углубившись на сотню вёрст в чужую страну, отряд повернул на Восток и севернее города Эрдэнь-Булган по реке Эгин-Гол двинулся в сторону китайской границе, обойдя севернее Улан-Батор. Монголы встречали россиян с безразличным видом, но охотно вступали в торговые отношения. Лето было в разгаре. Днём температура поднималась до 40 градусов жары, и только ночь приносила облегчение. Отряд в основном двигался ночью и утром, а когда припекало солнышко, останавливался не отдых. На отряд монголы не нападали, боясь ответного удара русских. И только на китайской границе отряд встретил сопротивление. Но перед превосходящими силами белых, умеющих воевать, пограничникам пришлось отступить, заняв наблюдательную позицию за колонной, движущейся как саранча. Но когда-то всё кончается, кончилась и колонна, а граница сомкнулась. Кто из русских не успел пройти, остался в Монголии навсегда. Назад в Россию путь тоже оказался закрыт. Китайцы ругались, неоднократно предупреждали, но оружие не применяли, сопровождая колонну сбоку, торгуя продуктами за серебро и золото.
К осени отряд Сидорова подошёл к границе России. Севернее Владивостока и Уссурийска отряд перешёл границу, подойдя к озеру Ханка. Здесь Сидоров дал отдохнуть отряду. Владивосток не был большевицким, но местная власть и матросская братия прислушивалась к мнению большевиков. Многочисленный отряд, состоящий из офицеров, казаков и богатого люда, пугал местную власть Приморского ведомства, и она отказалась пустить отряд в город Владивосток, считая, что они будут действовать зверски, также как отряд Семёнова.
Сидоров решил провести общее собрание, однако договориться о чём-либо на нём не удалось. Мнений оказалось так много, что лучше бы их вообще не было. Тогда он собрал совещание высшего состава офицеров и богатого люда, объяснив, что войско атамана Семёнова потерпело поражение под Читой, но сам атаман спасся. Приморская власть склоняется в сторону большевиков, и не хочет, чтобы у них появилась вторая банда, подобная Семёновской, издевающаяся над мирным населением. На совещании богатый люд отряда предлагал погрузиться на корабли и уехать в Канаду в портовые города Виктория или Ванкувер, где много русскоязычного населения. Офицерский состав на совещании особых предложений не высказывал, говоря, что у них головы не болят, куда бежать, при этом они стукали себя полбу, приговаривая: «Чему тут болеть, тут же кость».
Оставшему отряду полковника Соловейко в сёлах Балтурино и Чуна пришлось туго. Поездов и вагонов для них никто не приготовил. Их с запада теснили большевики, а с Востока ополчения эсеров и кольцо сжималось. Богатый люд подался в тайгу, а офицеры кто куда. И большая часть отряда Соловейко погибла и сдалась на милость победителя, а сам Соловейко застрелился.
Полковник Сидоров считал, что надо спешить, пока большевикам не удалось взять контроль над морским транспортом в порту Находка. А то, что Восток не получит самостоятельность, как республика, ему стало понятно только по прибытию в Приморье. Не раз он собирал совещания, а иногда по нескольку раз в день, и, наконец, принял решение двинуться в приморский город Находка, доступ в который ещё был открыт. О своём решении доложил на общем собрании. Многие собравшие одобрили его решение криком «Ура». И через два дня отряд отправился в сторону Находки, расположенной в четырёхстах верстах или четырёх днях пути, если их не остановит заслон.
Хмурым утром головная часть отряда зашла в Находку и устремилась к морскому вокзалу, захватив его. В порту стояло несколько местных посудин, но на рейде находилось достаточно много заграничных кораблей, ожидающих клиентов. Начались переговоры с капитанами и торговля в ценах за доставку в Канаду людей и грузов. Многие всадники не желали расставаться со своими рысаками, хотя на них осталась кожа, да кости. На площадях города началась торговля лошадьми и телегами. В Находку понаехали мужики из разных мест, закупая по три, четыре лошади или подводы.
Началась погрузка на иностранные судна. Дальневосточный российский флот не участвовал в этом мероприятии. Помещик Морозко нашёл для себя и своих людей отдельное грузовое судно с несколькими каютами. Григорий Зубов с сыном и конём Агнессы оказался приглашён в число пассажиров. Ещё до погрузки на судно Григорий в городе искал туалет и наткнулся на какую-то регистрационную контору морского ведомства. Но в помещении находилась одна уборщица. Она разрешила зайти, в знак благодарности Григорий решил поговорить. Разговорились. Григорий поинтересовался, чем занимается их контора. Уборщица сказала, что точно не знает, но контора регистрирует пароходы, яхты российского производства. Григорий заметил на столе новенькую печатную машинку, подумав: «Вот бы нам иметь такую». Он имел в виду не для себя, а для Агнессы. Вскоре он ушёл, забыв о конторе и машинке.
Сидя на палубе и баюкая сына, Григорий почему-то вспомнил о печатной машинке, а затем подумал, что плохо, что он не написал письмо жене. «Вдруг она не смогла уехать из Огурцов и ждёт от меня весточку». Положив заснувшего сына в корзинку, он принялся писать. Писать он умел, как ни как, но до армии работал учителем. Написав письмо, сообразил, что надо конверт и отделение почты, а это он может найти, сойдя на берег.
– Дмитрий, мы ещё долго будем стоять, – обратился он к проходившему мимо помещику Морозко.
– Мы погрузились полностью, но отшвартоваться не можем, нам мешает это пассажирское судно, на которое грузятся наши с Сидоровым.
– Я написал письмо жене, а купить конверт и отправить можно только на берегу.
– Это не проблема, пойдём в каюту, у меня есть российские конверты. Сына ты бы ко мне в каюту занёс, там есть, кому приглядеть за ним, а сам сбегай на берег и мою корреспонденцию отправишь.
Схватив корзину, Григорий поспешил за Дмитрием, боясь отстать. Дмитрий вручил ему около десятка писем, конверт и несколько серебряников на отправку корреспонденции. И Григорий помчался на берег. Сходя с судна, он уточнил у вахтенного, сколько ещё будет стоять судно. Вахтенный на ломаном русском языке сказал, что не менее двух часов, пока загрузятся соседи, загородившее выход. В вокзале у окошечка почты стояло три человека, отправляя письма. С Григорием оператору пришлось повозиться, отправляя заказную почту, выписывая квитанции. Выйдя из вокзала, Григорий встретил Чалкина и Чижова, погрузившихся на соседнее судно. Они бегали по пристани, растрачивая последние российские деньги. Григорий неожиданно для себя, сказал, что он видел пишущую машинку, которая могла бы им пригодиться за границей.
– В чём проблема! Давайте, захватим, – предложил Чалкин.
– Как захватим? – удивлённо спросил Григорий.
– Так, как делают большевики с комиссарами, пришёл, увидел и забрал.
И друзья, не сговариваясь, отправились на разбой. Минут через двадцать они оказались около конторы, но рядом стояла подвода с мужиками, явно собиравшиеся уезжать. Пришлось ждать. Наконец, мужики уехали. Навалившись на дверь, замок не выдержал, и дверь распахнулась, а друзья оказались в конторе. Пока Чижов с Чалкиным упаковывали машинку, привязывая мешок к палке от швабры, Григорий собирал в сумку из шкафа какие-то бланки, гербовые бумаги от царских времён, печати, штампы, не представляя, зачем ему это всё нужно. Но он помнил просьбу ссыльной Агнессы, которая просила не брезговать разными бумагами со штампами и печатями. Друзья вышли из конторы, вынося на палке тяжёлую машинку и сумку с бумагами, закрыв за собой по-хозяйски дверь и направились на пристань. Вдруг в районе пристани раздались взрывы, а в западной части города послышалась стрельба.
31
С появление в Находке отряда Сидорова в городе началось чёрт знает что. Жители боялись появляться на улицах. Магазины не работали, забаррикадировав двери. Иностранные судна с опаской приближаются к пристани под разгрузку и загрузку, боясь, что белые захватят их на абордаж. Срывались сроки поставок оборудования и торговых товаров. Местная власть города Находка не однократно обращалась за помощью во Владивосток, прислать войска для наведения порядка в городе. Военное ведомство Владивостока решило вмешаться и навести порядок в Находке, послав военный корабль, а по суше двинулся матросский полк. Матросский полк приблизился к городу, а с моря шарахнули снарядами по берегу, не целясь в иностранные судна. На пристани поднялась паника. В считанные секунды пассажиры взошли на свои судна. Кто не был пассажиром, кинулись от пристани. Несколько человек ранило, они расползались от пристани, кое-кто из них корчился в смертельных муках. Народ бежал от пристани, а им навстречу спешили пассажиры, любой ценой успеть взойти на иностранные судна. Григорий Зубов с друзьями бежали к пристани, но перепуганные капитаны отдали швартовые. Друзья прибежали на пристань, а оба судна отошли от пристани раньше времени. Отставших пассажиров оказалось много. Они бегали, кричали, но судна быстро удалялись. От отчаяния Григорий заревел как мальчишка, свалившись на помост пристани. А в западной стороне города слышалась стрельба. Там завязывалась перестрелка моряков с белыми.
На судна погрузился в основном богатый люд и небольшая часть офицеров. Полковник Сидоров руководил погрузкой, а военные обеспечивали порядок, поэтому оказались не на борту. Помещиков Квашу, Скворцова, Чалкина, Чижова и брата Григория Морозова с племянником Ильёй, подводой и всеми ценностями Сидоров успел разместить на корабле. Услышав стрельбу в городе, он с офицерами поскакал к месту стрельбы, удивляясь, почему капитаны кораблей испугались и преждевременно отшвартовались от пристани. Артиллерия стреляла не по кораблям, все снаряды, перелетев мачты, легли в конце пристани, зацепив случайных прохожих, это были предупредительные выстрелы. Однако рассуждать ему было некогда, он гнал коня на окраину города, где не прекращалась стрельба. Она то затухала, то с новой силой усиливалась. Оказавшись на окраину города, Сидоров понял, что присланный им накануне заградительный отряд всадников малочислен и не может сдержать натиск матросов, завоевывающих квартал за кварталом, перемещаясь ближе к центру города и пристани. Часть всадников погибло, а их кони шли за отступающими всадниками. Но по мере отступления белых, их силы пополнялись новыми всадниками, прибывшими из центральной части города, привлечённые стрельбой. Натиск матросов ослабевал и вскоре захлебнулся. Матросы засели в домах, на чердаках, обстреливая белых, расположившихся около своих коней и оказавшихся хорошими мишенями. Хотя артиллерия на корабле молчала, не имея чётких указаний по целям, а стрелять просто по городу, не имела смысла, тем не менее, всадники постепенно откатывались назад. Бой продолжался до ночи, а с приходом её, всё стихло до утра. Ранним утром бой возобновился. Матросская гвардия перегруппировалась и начала теснить всадников, а к обеду они заняли центр города и пристань.
Ещё ночью не успевшие сесть на корабль купцы, кулаки и помещики покинули город, перебазировавшись по берегу в северо-восточном направлении, растянувшись на несколько вёрст. Григорий Зубов со своими отрядными друзьями поймали на пристани брошенных трёх коней и подводу, выехали ночью из города в надежде найти корабль в северных портах.
Полковник Сидоров понимал, что Находку ему без пехоты не удержать, и он решил сдать город, а счастье попытать в других портах, найдя несколько свободных кораблей. Он не жалел, что не уехал вместе с братом и племянником на корабле, который уже шёл по Японскому морю в сторону пролива Лаперуза, пересечёт Тихий океан и суток через пятнадцать-двадцать окажется в Канаде. Он обещал отправит всех купцов, кулаков, помещиков, офицеров и казаков в Канаду и своё офицерское слово не хотел нарушить, даже если за это ему придётся расплатиться жизнью.
Полковник приказал оставить город и собраться восточнее города на берегу. И всадники погнали коней в восточную часть города. Матросы не могли угнаться за отступающими всадниками, и стрельба в городе прекратилась. Но всадники с пустыми руками не хотели уезжать из города. Начались грабежи магазинов, складов, и восточная часть города подверглась внушительному опустошению.
К вечеру в пятнадцати верстах от Находки собралась целая орда всадников с подводами нагруженными товарами и продуктами. На отдельных подводах сидели перепуганные женщины, согласившиеся ехать со своими возлюбленными хоть на край света. Окинув взглядом собравшихся, Сидоров понял, что людей у него убавилось наполовину. Но, вспомнив, что много гражданского люда уехало ночью, покачал головой, решил, что за день они растянулись на сотню верст по дороге, идущей вдоль берега, и догнать их, а тем более собрать, будет невозможно. Но то, что офицерский состав не разбежался, он благодарил судьбу.
Собрав старших офицеров, полковник Сидоров провёл совещание. Он предложил передать на иностранные корабли, стоящие на рейде в бухте Находка, сообщение на английском языке, используя азбуку «Морзе», что имеется много желающих пассажиров уехать в Канаду из бухты Соколовка. Оплата гарантируется серебром и золотом. И Сидоров предложил захватить маяк на берегу, а с него послать сообщение. Офицеры поддержали его, а морской офицер Прохоров предложил свои услуги по выполнению этой миссии.
Прохоров и тридцать всадников отправились к ближайшему маяку. Захватив маяк, Прохоров принялся сигналить прожектором сообщение, повторив его несколько раз. Прекратив отбивать морзянку, он ждал ответ. Долго ждать не пришлось. Первым ответил военный корабль, присланный с Владивостока. Моряки предложили им сложить оружие и сдаться. В ответ Прохоров показал им фигу, а на другое у него не было возможности.
Наблюдая за морем, Прохоров понимал, что на иностранных суднах его сообщение обсуждается, взвешивается, а моряки с военного корабля ответили сразу, им нечего было обсуждать, у них приказ – разоружить беляков. И Прохоров ждал, присматриваясь на отдельные огоньки, разбросанные по горизонту. И вдруг на отдельных участках моря заработала световая морзянка. Прохоров принялся лихорадочно записывать. Тексты ответов были примерно одинаковые, что они согласны и снимаются с якорей. Правда, были и такие сообщения, что в бухту зайти они не смогут, но готовы принять пассажиров со шлюпок. Просигналив по несколько раз, сигналы с кораблей прекратились. Прохоров и сопровождающие офицеры спустились с маяка и поскакали к своим.
В отряде часть людей расположились на ночлег, жгли костры. Сообщение Прохорова вызвало бурю восторга, и это сообщение побежало по цепочке от костра к костру. Сидоров за день так умаялся в седле, что сообщение принял лёжа. Да у него культя давала о себе знать, разболевшись не на шутку. Весь путь по России, Монголии и Китаю Сидоров проделал на телеге, устроив себе специальное удобное сидение, а его жеребец был привязан к телеге. Но телега уехала на корабле с братом. В последний момент он собирался заехать на корабль верхом на коне, но из-за обстрела города с корабля ситуация резко изменилась. Конечно, телега для него не проблема, и он уже поручил найти для него легкую тележку на двух колёсах.
Сидоров укладывался на ночлег, вдруг над головой просвистел снаряд, разорвавшись, пролетев дальше отряда. Сидоров вскочил и завалился на бок, забыв, что он на одной ноге. Примерно через пятнадцать секунд до его слуха долетел с моря выстрел с корабля. Хотя он пытался подняться, хватаясь за костыли, но в голове автоматически пронеслась мысль: «Стреляют с расстояния около пяти вёрст. Где-то рядом сидит наблюдатель и корректирует стрельбу. Сейчас должен быть недолёт или шарахнут по отряду». И как бы в подтверждение его мыслей, где-то на берегу раздался взрыв снаряда, а через некоторое время долетел с моря звук выстрела. «Недолёт! Взяли в вилку», – пронеслось у него в голове.
Встав на колени, полковник шарил в сумке, ища бинокль. Подбежали офицеры, предложив помощь. Найдя бинокль, Сидоров приставив окуляры бинокля к глазам, рассматривал местность в стороне города. Он искал место, где мог разместиться разведчик матросов, корректирующий огонь. В свете луны горизонт просматривался, хотя и нечётко. Вдруг на холме на дереве что-то блеснуло на долю секунды. Сидоров впился глазами в это место, внимательно рассматривая и размышляя: «Это место самое высокое на горизонте, с него мы видны как на ладоне. На дереве наблюдатель, а под деревом радист. Надо срочно послать всадников и захватить радиста, а огонь перенести в сторону, иначе артиллеристы разнесут нас в клочья, установив наши координаты».
– Поручик, видишь, в стороне города на горизонте виднеется дерево? – обратился полковник к офицеру Ивлеву. – Возьми десять всадников и скачи с ними туда, постарайся скрытно подъехать к дереву. На дереве сидит артиллерист-наводчик, он корректирует огонь артиллерии с корабля, а под деревом должен находиться радист. Надо их взять живыми и заставить перенести огонь артиллерии ближе к мосту. Сейчас они занялись обработкой данных двух выстрелов, готовя исходные для стрельбы по нам. Ивлев поспеши, от этого будет зависеть многое.
Поручик кинулся выполнять задание. Вскоре отряд помчался в сторону города. Сидоров наблюдал, прильнув к биноклю. Но всадники поехали по лощине, их не было видно. «А вдруг там никого нет. Мало ли что могло блеснуть, могло и показаться. Больше же ничего не видел». И он принялся разглядывать горизонт, разворачиваясь по кругу. Ближе к заливу просматривались какие-то развалины, но они были ели заметные. Затем он увидел море и маяк, с которого Прохоров сигналил. «С маяка тоже хорошо вести наблюдение». Он продолжал разворачиваться, и в противоположной стороне от города заметил несколько больших деревьев. «Чем не наблюдательные пункты. В принципе разведчики не дураки, зачем им выбирать наблюдательный пункт против света от луны. С корабля могли послать шлюпку, разведка выгрузилась на берегу и оказалась впереди нас. Это более разумно, чем плестись за нами. Я просто поспешил с командой». Его размышления прервал взрыв снаряда, не долетевшего до них, но упавшего значительно ближе предыдущего. «Кажется, нам не дадут отдохнуть. Надо поднимать народ и уходить. В полуверсте от нас протекает речушка, впадая в море. Мост через неё в пятнадцати верстах выше по течению. Прошлой ночью наши люди по нему уехали на ту сторону и вернулись к берегу моря, сделав крюк в пятьдесят верст, считай день пути. Но сегодня около моста может оказаться засада с пулемётами, туда не поедем. Пусть ждут, а мы будем искать брод. Не найдём, к устью речушки направлю небольшой отряд, пусть разведают, может, найдут баржу, тогда телеги переправим, а всадники вплавь по морю доберутся на тот берег. Наш план движения морякам известен, но у нас кони, а они пешие, не догонят».
Со стороны города послышалась стрельба, застрочил пулемёт. «Значит, там матросская братия, наши напоролись на них. Зачем послал их туда? Глупо получилось. Устал, потерял бдительность, очевидно, старею».
– Поднимай народ, – распорядился полковник, обратившись к стоявшему рядом офицеру Сёмину. – Будем ночью в брод переходить речушку, если она бурная, то придётся спуститься к устью и по морю переплыть на тот берег, обогнув устье речки. Пока народ собирается, возьми несколько человек и скачи к морю, а затем по берегу поедете к устью речки. Собери все лодки, баржи и гони их к речке. Сюда не возвращайтесь, забирайте всё своё имущество.
Козырнув, офицер Сёмин побежал, отдавая распоряжения на ходу подчинённым. Через несколько минут отряд помчался к морю. А на территории лагеря разорвался снаряд, к счастью никого не зацепив. Но он подстегнул народ и всадники с телегами быстро покидали стоянку, направляясь на Восток к речке.
Отряд Ивлева вернулся, потеряв троих убитыми, в том числе Ивлева, и двоих ранило. На обратном пути отряд наткнулся на местного крестьянина. Перепуганного мужика привели к полковнику.
– Кто такой? – спросил полковник, опираясь на костыли.
– Местный я из посёлка, – и мужик показал в сторону берега. – Там у нас несколько рыбацких домиков.
– Лодки есть?
– А как же! Целых три, правда, две подтекают, а третья как новая.
– Лодки большие?
– Не то, чтобы большие, но четверых, пятерых рыбаков берут, – ответил мужик, шмыгая носом.
– Речку, что от нас в восточной стороне, в брод можно перейти?
– Зачем в брод! Есть подвесной мостик. Правда, больше трёх человек одновременно заходить на него нельзя, может оборваться. Да там и объявление висит, чтобы больше трёх не заходили.
– Но всё-таки, в брод на лошадях можно переехать? – настаивал Сидоров.
– Нет! Ни на лошадях, ни пешему не пройти, там большие камни и водовороты, враз закрутит и унесёт.
Вдруг в пятидесяти саженях разорвался снаряд, сбив с ног полковника, офицеров и мужика. Сверху на них посыпались комья земли, не причинив вреда. Но взрывом убило двух коней и всадников, проезжавших между взрывом и свалившимися офицерами. Мужик и офицеры соскочили на ноги, стряхивая с себя землю. Сидоров пытался встать, но у него отбросило костыли в сторону. Ему помогли, подали костыли. Он доковылял до жеребца, привязанного к поваленному дереву, и, встав ногой на дерево, сел в седло, вставив культю в чехол, сделанный вместо подпруги со шпорой.
– Надо перейти в воронку от взрыва снаряда, – предложил полковник и добавил, – дважды в одно и тоже место снаряды не падают.
Полковник тронул коня и вместе с офицерами переместился в воронку, где ещё не остыла землю после взрыва. Сидоров решил последним покинуть площадку, пока все телеги не покинет опасный участок. Как ни быстро собирался народ, но не всем удалось сразу отловить пасущих лошадей и запрячь их. К офицерам, собравшимся вокруг Сидорова, подвели лошадей и три подводы, нагруженные мешками. «Хорошо, что у моих офицеров не оказалось на подводах баб», – подумал полковник и резко наклонился к шее коня от свиста снаряда, пролетевшего над головой. «Перелёт! А ведь, гады, бьют прицельным огнём прямо по нам, офицерам, – подумал полковник. – Значит, наблюдатель где-то рядом сидит». И полковник оглянулся, посмотрев в сторону, в которую направились его всадники и телеги, но луна отбрасывала свет, и горизонт невозможно было рассмотреть. «В этом направлении мои всадники уже бы наткнулись на артиллеристов», – подумал он и посмотрел в сторону, расположенную к берегу. Вдруг он заметил, что на двух рядом стоящих деревьях, ветки раскачиваются только на одном. «Стоп! Ветра нет. Одно дерево не шелохнётся, а на втором качается верхушка. На нем кто-то есть».
Наклонившись к морскому офицеру Прохорову, полковник показал рукой и сказал:
– На дереве, расположенном слева, качаются ветки, а рядом дерево не шелохнётся, следовательно, на левом кто-то сидит. Возможно, артиллерист, корректирующий огонь. Надо проверить, но подъехать незаметно.
– Будет исполнено, – и морской офицер побежал к телеге с привязанными к ней лошадьми.
Посовещавшись, две телеги отъехали в ту же восточную сторону, что и остальные телеги и всадники. Оставив телеги в кустах, всадники пересели на лошадей, и, сделав круг, оказались у дерева. Каково их было удивление, когда они увидели на дереве крестьянина, который, воспользовавшись суматохой, после взрыва снаряда незаметно сбежал.
– Эй, мужик, что ты на дереве забыл? – закричал Прохоров, смеясь.
– Так ведь из пушки стреляют, а я смотрю, куда следующий шарахнет, – нашёлся мужик, что ответить.
– Давай, слезай и топай за нами, да больше не дури! Ты ещё нам подвесной мост не показал и как по нему ходить!
Мужик начал спускаться, что-то бормоча. Прохоров же подумал: «Странно, но стрельба с корабля почему-то прекратилась. К чему бы это? Может, правда, где-то рядом сидит артиллерист и боится командовать, боясь разоблачения». И Прохоров внимательно стал рассматривать соседнее дерево. В одном месте на дереве он заметил какой-то клубок, похожий на гнездо. И он негромко сказал мужику, слезшему с дерева:
– Я смотрю, ты хорошо лазишь по деревьям. Слазь, посмотри, что за птица свила себе гнездо посредине дерева.
– Хорошо, почему бы не слазить, – согласился мужик, подходя к дереву.
И он проворно полез на дерево. Прохоров следил за ловкими движениями человека, привыкшего лазить по деревьям. Вскоре мужик поднялся к самому гнезду. Вверху раздался глухой шлепок, мужик ойкнул и слетел с дерева на землю, затихнув в кустах. Всадники ринулись в рассыпную, поняв, что там кто-то сидит, причём далеко не птица.
Заехав за соседнее дерево, Прохоров крикнул:
– Спускайся с дерева, иначе стреляю!
Но вместо ответа, раздался выстрел, один из всадников как срубленный подсолнух свалился с лошади. С разных сторон раздались выстрелы, а в сторону гнезда полетели пули. В гнезде кто-то заворошился и затих. Всадники спрыгнули с лошадей и кинулись к упавшему всаднику. Но он не подавал признаков жизни, во лбу зияло пулевое отверстие, на вылет из затылка. Всадники подбежали к дереву, у мужика на голове виднелся окровавленный след, очевидно, от топора.
– Кто полезет, снимать труп и рацию? – спросил Прохоров, всматриваясь в густую зелень дерева.
– Разрешите мне, – ответил казак, – я когда-то тоже не плохо лазил по деревьям.
И казак полез вверх, осторожно пробираясь между сучков. Поднявшись к гнезду, он осторожно просунул голову внутрь и закричал:
– Да, здесь не один, а двое, не шевелятся.
– Если мёртвые, сбрасывай с дерева, рацию снимешь, не урони!
Казак скрылся, забравшись в густой тайник из сосновых веток, хотя дерево было елью. Он пощупал пульсы, артиллеристы были мертвы, получив не одну пулю в тело. Собрав оружие, рацию, блокнот с записанными расчётами, два бинокля с градусной сеткой, топорик, сняв ремни, обшарив карманы, казак сбросил трупы с дерева. Они глухо, как мешки с картошкой, ударились о землю. Спустившись вниз, казак разложил трофей на землю и с грустью сказал:
– Вот всё, что я нашёл у них.
– Не густо, даже курево не оказалось. Хотя, идя на такое задание, его не положено брать с собой, – заметил Прохоров.
Оставив всадников у телег, Прохоров поскакал докладывать полковнику о выполнении задания. Выслушав Прохорова, Сидоров спросил:
– Сможешь справится с рацией?
– Трудно сказать, надо знать на какой волне они вели переговоры и их позывные. Да и голос радиста на корабле знают. Шансов войти в роль радиста мало, но можно попробовать.
– А ты, голубчик, попробуй, – и Сидоров направил коня за последней подводой, покидающей поле стоянки, крикнув офицеру:
– Крылов, организуй заградительный отряд, иначе матросня сядет нам на хвост.
Остальные офицеры побежали к своим телегам, кое-кто из них заскочили на лошадей и поспешили за полковником.
Офицер Прохоров переехал к опушке леса. Перед ним расстилалось поле, где совсем недавно отдыхали всадники. Он разложил небольшой костерчик. Надел наушники рации и медленно принялся крутить ручку настройки волн, рассматривая при слабом свете костра запись артиллериста в блокноте. Вдруг он услышал позывные: «Я Волна. Почему молчите? Я Волна, ответьте», – повторял радист с другой радиостанции. «Если он Волна, то кто я?» – задал себе вопрос Прохоров, медленно вращая ручку, размышляя: «Где-то рядом должна находиться моя волна, но как её определить?» И он принялся вращать ручку в обратную сторону, а, наткнувшись на Волну, пропустил её, вращая настройку дальше. Вдруг какой-то слабый зуммер уловил он. Не долго думая, зачитал последние координаты записи в блокноте, добавив: «Два снаряда, беглый! Огонь!» Затем он быстро настроился на Волну. Радист, забыв о скрытности передачи, кричал:
– Молния! Молния! Я Волна! Это ты? Куда запропастился?
Прохоров быстро перешёл на свою волну и скороговоркой повторил команду, добавив: «Я Молния, менял дислокацию!» Затем он перестроился на Волну и стал слушать. Вверху прошипел снаряд и разорвался на стоянке лагеря. Через пару минут последовал другой. «Так, это уже хорошо, но как перевести огонь ближе к городу, где засела матросня под большим деревом». И он внимательно принялся изучать в блокноте предыдущие команды и вдруг принял решение:
– Влево десять, угол пятьдесят пять! Один снаряд! Огонь! – и он напрягся, всматриваясь в горизонт.
Примерно в четырехстах саженях от предыдущего разрыва снаряда, блеснула вспышка, а через четыре секунды долетел звук взрыва. «Небольшой недолёт и ещё чуточку больше надо довернуть влево», – решил он, переходя на свою волну и командуя:
– Влево пятнадцать, угол сорок пять! Один снаряд! Огонь! – и он направил бинокль в сторону врага.
В районе дерева блеснула вспышка, а через девять-десять секунд долетел звук взрыва снаряда. «Сейчас точно, в яблочко! – вскрикнул он, ликуя, – Версты три до них будет». И он подал следующую команду:
– Пять снарядов, беглый! Огонь!
Сориентировав бинокль на дерево, он, затаив дыхание, ожидал. В районе дерева засверкали вспышки и раздались далёкие взрывы, как муравьи забегали люди, а Прохоров скомандовал:
– Десять снарядов, беглый! Огонь! – и добавил. – Они разбегаются!
Переведя рацию на приём, он ждал. Снаряды рвались. Он хотел повторить команду, но вдруг в наушниках хриплым голосом кто-то закричал:
– Молния, ты, что ошалел! Я тебя расстреляю! Ты лупишь по своим!
Прохоров понял, что игра закончилась, переведя рацию на передачу, ответил:
– Я луплю по вашим, а мои едут к мосту! – и он настроился на приём.
– Молния, ты кто?
Прохоров перестроился и спокойно ответил:
– Я Прохоров, морской офицер, раскулаченных родителей. Приятно было поговорить с достойным человеком.
И он перестроился на приём, но эфир молчал. Вдруг снаряды полетели на их поле с большим перелётом, удаляясь в сторону моста. «Надо же! Поверили!», – удивлённо воскликнул он и принялся сматывать передатчик. Рассредоточив груз на лошади, он постоял, любуясь, как артиллерия молотит пустую землю и поскакал догонять своих.
Подъезжая к речке, Сидоров услышал шум воды, стекающей с гор, а выехав на берег, подумал: «Такую быструю и вправду в брод не одолеешь. Прав оказался мужик, а я надеялся найти».
Подъехал офицер и доложил:
– Хилый подвесной мостик находится выше саженей семьдесят отсюда. Коней пускать по нему нельзя, доски не выдержат.
– А в брод их можно пустить?
– Да там, также как здесь бушует вода.
– Организуй пеший переход людей с телег согласно инструкции на мосту, – и полковник поехал вниз по течению речки.
Подъезжая к берегу моря, полковник встретился с Сёминым, возвращавшемся с разведки по берегу.
– Практически ни лодок, ни баржи нет, но мы наткнулись на причал, уходивший на тридцать саженей в море. Причал как понтонный мост. Если его оторвать от берега, да развернуть поперёк реки, то получится мост. Покумекать надо.
– Поехали, покумекаем, – предложил полковник и поехал по берегу за Сёминым.
Со стороны бывшего лагеря долетел взрыв снаряда.
– Ай да Прохоров, молодец, втерся в доверие артиллеристов, – сказал Сидоров и с тремя офицерами поскакал к реке.
После первого взрыва снаряда, раздался второй. А с море долетели выстрелы из орудия. На берегу они прозвучали отчётливым эхом, по сравнению с лесом.
В море от берега отходил причал из деревянных досок и брусьев, снизу его поддерживали пустые железные бочки и свай, вбитые в дно. Сидоров въехал на коне на настил причала. Под тяжестью коня причал погрузился до самой воды. «Ширина достаточная, чтобы по нему проехали широкие подводы. В глубоких местах устья речки можно дополнительно поставить сваи», – и он развернул коня и съехал с настила.
– Других вариантов у нас нет. Придётся повозиться с причалом. Чтобы выдернуть сваи, привяжите верёвки и лошадьми вытащите их на берег. Они нам ещё пригодятся. Сёмин командуй, а я с тремя офицерами проеду к устью реки и там покумекаем.
Подъехав к устью реки и посовещавшись, они решили, что причал перекроет устье речки, а на глубоких местах установить дополнительные сваи. Возвращаясь к причалу, полковник наткнулся на группу всадников с телегами, собравшихся в кучу, обсуждавших создавшее положение.
– А вот кучковаться не следует, когда артиллерия бомбит, один шальной снаряд и куча трупов. Кто свободен, поезжайте за мной. Если на телегах есть верёвки, захватите.
Глухо долетали взрывы от снарядов, но Сидорову было не до них.
Освободив причал от свай, его начали разворачивать вдоль берега. Несколько лошадей потянули его к реке. Всадники, вооружившись длинными палками, отталкивали причал от берега, тем не менее, он цеплялся за камни и садился на мель. Возведение переправы затянулось до утра. И с первыми лучами солнца подводы и всадники устремились на левый берег коварной речушки. Оставив отряд заграждения, полковник поехал во главе колонны. Он спешил в Соколовку, расположенную на берегу небольшой бухты. Колонне предстояло проехать больше ста вёрст. Сидоров размышлял, что к вечеру они не смогут доехать до Соколовки, лошади не выдержат, придётся ночевать в лесу, а лошадям дать отдохнуть. Он считал, что иностранные судна уже должны стоят на рейде около Соколовки.
К полудню отряд Сидорова закончил переправу через бурную речку. Последними через неё прошли всадники заградительного отряда под командованием офицера Крылова и примкнувшего к ним морского офицера Прохорова. Уловка Прохорова удалась на славу, потрёпанные своей артиллерией моряки по приказу двинулись по дороге к мосту для подкрепления отряда, высланного для охраны моста. Крылов не собирался оставлять морякам переправу, зная, что её они могут использовать, бросившись за ними в погоню. Он приказал в двух местах разобрать переправу. Среднюю часть подхватили воды речки и унесли в море. А через четыре часа на берег вышли моряки, удивляясь, куда делись беляки. К вечеру, искупавшись и отдохнув, они по берегу отправились в Находку.
32
На вторые сутки езды, к обеду Зубов, Чалкин и Чижов добрались до посёлка Соколовка. Они приехали первыми. Но в Соколовке не было порта, это был рыбацкий посёлок. Из-за мелей и подводных камней в бухту не могли подойти морские судна. Правда, рядом с берегом стояло большое корейское судно. Оно было плоскодонным и могло ходить не только по морям, но и по крупным глубоким рекам. Во время шторма на судне случилась авария, и оно в бухту Соколовка пришло на буксире, где и встало на ремонт. Моряки своими силами производили ремонт. Капитан, боксёрского телосложения, торопил матросов. Он спешил, время было не штормовое, и надо было загрузить судно мехами, икрой, лесоматериалом, сворой сибирских собак, мясо которых особенно ценится в Корее. Обычно они ходят несколькими суднами, подстраховывая друг друга. Компаньоны помогли ему добраться до бухты и скрыться от непогоды, а сами ушли по маршруту дальше. Догнать их у него не было ни какой возможности.
Жители посёлка связи с корейским судном не имели. Корейцы игнорировали их, а капитан ни кого не принимал. Да и языка корейского жители не знали. Поэтому жители на отрез отказывались перевезти всадников к судну, предупреждая, что трём русским опасно туда ехать. Корейцы могут их захватить в плен, отвезти в Корею, где продадут в рабство. Григорий расстроился, он готов был отдать всё своё золото, лишь бы догнать корабль с помещиком Морозко и сыном. Друзья уговаривали его, предлагая дождаться остальных опоздавших пассажиров в Находке. А потом, если что, захватить судно и силой заставить корейцев догнать или доставить их в Канаду.
Вскоре ещё стали подъезжать всадники. Среди них оказалось много опоздавших пассажиров. А тут на море вдруг появились корабли, встав на рейде, боясь зайти в мелководную бухту. Через некоторое время в бухте появились шлюпки, осторожно пробираясь к берегу, но выйти на безлюдный берег они опасались. Мало ли что. И они окружили корейское судно, вступив с капитаном в разговоры. Корейцы сообразили, какую выгоду они могут извлечь за счёт перевоза белых в Канаду. Правда, капитана смущало то, что он не ходил далеко по Тихому океану. В Японском море тоже случались штормы, но это как бы свое родное море с приветливыми берегами. И корейский капитан сам решил поехать на берег, тем более что он видел всадников, махавших ему руками, затем они расположились на берегу и успокоились.
Из разговоров с иностранцами корейский капитал узнал примерные цены на перевоз людей, лошадей и подвод с грузом, причём некоторые капитаны проговорились, что согласны снизить цены, лишь бы не стоять на рейде. Они рассуждали, что до революции в России всё было чётко отработано, а после революции всеобщая неразбериха, судна простаивают, люди ни куда не едут. И вдруг в Находке невиданный наплыв пассажиров, но помешал военный корабль русских, открыв стрельбу по пассажирам, разогнав их. «Какая наглость русских военных моряков», – возмущались они.
Около Зубова с друзьями собралось человек пятьдесят, и ещё люди подъезжали на подводах в сопровождении всадников. Все шумели, перебивая друг друга, как на базаре. Незаметно к ним подошёл кореец в форме капитана. Поздоровавшись по-русски, он перешёл на английскую речь. С русским у него было нелады. Чижов, знавший неплохо английский, вступил с ним в разговор. Капитан, указав на корейское судно, предложил свои услуги на перевозку людей и грузов до Канады. Чижов поинтересовался, сможет ли их судно взять на борт пятьдесят-шестьдесят пассажиров, тридцать лошадей и с десяток гружёных подвод. Капитан задумался, бормоча про себя, а затем ответил, что сможет. Чижов поинтересовался, сколько на судне свободных кают. Капитан ответил, что его судно грузовое и имеется грузоподъёмный кран на корме, а пассажиров он может разместить в трюмах. Чижов тут же уточнил, что пассажирам придётся спать в гамаках и по-очереди. Капитан ответил, что иного предложить не сможет. А на вопрос сможет ли их судно догнать корабли, ушедшие раньше на полтора суток из Находки, капитан ответил отказам, объяснив, что у него скорость значительно меньше, чем у них.
Вначале, когда капитан ехал на шлюпке к берегу, то рассчитывал завысить цены на перевозку, но понял, что здесь люди не простаки, и на мякине их не проведёшь. А тут некстати появился французский капитан пассажирского корабля и без стеснения принялись расхваливать свой корабль, какие у них удобства, хорошее питание, рестораны, развлечение с девочками. И он оттеснил корейца на задний план, но у корейца было преимущество, его посудина стояла рядом с берегом, а не на рейде.
В Находке Чижов и полковник Сидоров вместе участвовали в обсуждении договора с капитанами по поводу цен за перевозку. Он знал, что вначале капитаны запросят много, а потом согласятся прилично снизить цены, но надо выждать, не торопиться. Однако взять такую миссию на себя без обсуждения с народом, он не собирался, поэтому принялся по-русски пересказывать разговор с корейцем. Все внимательно слушали. Пассажиры, у которых не оказалось много груза, а лошадей они не собирались брать с собой, выразили предпочтение отправиться на комфортабельных пароходах, а пассажиры с большим багажом и грузом, понимали, что добраться до кораблей, стоявших на рейде, для них будет не реально, поэтому они отдавали предпочтение корейцу.
Капитан французского корабля отвёл Чижова в сторону и спросил:
– А где остальные пассажиры? Нам радировали с маяка, что вас здесь будет много.
Для Чижова это известие было неожиданностью. Он сообразил, что Сидорова с всадниками матросы выбили из Находки, и они тоже направляются сюда.
– Остальные наши уже едут сюда. Они должны подъехать завтра и послезавтра, их много, – заверил он французского капитана.
– Если это так, то уже хорошо, – обрадовался француз, улыбаясь. – Я могу взять пассажиров двести, лошадей, но подводы взять трудно, придётся задействовать понтоны, а это проблематично.
– Цены за проезд останутся прежние, как договорились в Находке?
– О, да! – ответил француз, выставив на показ ряд золотых зубов.
Прищурив глаза, к Чижову подошёл кореец и спросил:
– Что с французом договорился?
– Ему человек двести надо и подводы возьмёт, переправив их на понтонах. Я переговорю со своими людьми, но хотел бы знать ваши условия.
Кореец решил, что не стоит тянуть. Достав блокнот, он написал довольно скромные цены с человека, лошади и подводы, а листок передал Чижову.
– А как насчёт питания и фуража для лошадей? И через сколько суток мы окажемся в Канаде? – полюбопытствовал Чижов.
– Вы ещё не сели на борт моей посудины. Загадывать нельзя, плохая примета. А я заинтересован больше вас, и хочу быстрее дойти до Канады и вернуться в Японское море до штормов. Чай два раза в сутки бесплатно, а питание за отдельную плату. Меню будет состоять из рисовой каши и рисовой похлебки. Мясные блюда из собачины вы не употребляете. Фуража нет. Завтра утром можете грузиться. Я считаю, что мы договорились, а на понтонах переправляться до кораблей будет очень непросто, груз можно утопить, а страховку никто не возместит, – предупредил кореец и направился к шлюпке.
Чижов направился к телеге, решив вначале переговорить с Григорием Зубовым и Филиппом Чалкиным, а затем выносить на общее обсуждение. Посмотрев на расценки проездных, Филипп заметил:
– Для нас цены на проезд приемлемы, а с питанием будет проблема. Придётся запасаться продуктами. Коней мы возьмём с собой, там они нам пригодятся. Печатную машинку и канцелярские бумаги перегрузим на коней, а телегу с лошадью поменяем на продукты.
Чижов достал золотой портсигар, вытащил последнюю папироску и закурил, пуская ароматный дым на друзей.
– Какие цены за проезд предлагает француз? – поинтересовался Филипп.
– Такие же, как в Находке, а это в два раза дороже, чем у корейца. Учитывая, что мы в Находке заплатили за проезд и остались на берегу, то нам проезд обойдётся в копеечку, но мы то едем не к тёще на блины, там нам золото вот как пригодится, – и Чижов рукой провёл по горлу.
Затем они отправились к собравшимся всадникам. Пересказав результаты переговоров, Чижов предложил записаться у него, кто желает поехать на корейском судне, а кто на французском. И он принялся составлять списки, понимая, что без них завтра на берегу начнётся твориться «чёрт знает что».
Филипп и Григорий поехали по посёлку, предлагая поменять лошадь с телегой на продукты и овёс для коней. Они подъехали к дому, выделявшему среди остальных величиной и с большим участком, разговорились с хозяином, объяснив, что им нужно и вскоре договорились. Хозяина их условия устраивали. Обвешав коней мешками с продуктами и взяв коней за уздечки, они направились к берегу. Навстречу им спешили всадники и люди на телегах, записавшиеся в очередь. Григорий и Филипп охотно делились с ними опытом обмена, давая советы.
К вечеру корейское судно подошло к самому берегу. На берегу матросы мастерили подъезд и трап, а на борту судна устанавливали дополнительные ручные лебёдки для поднятия груза на нос судна. Французы тоже не зевали, прислав шлюпки, зазывая пассажиров без лошадей и телег. И к ним потянулся богатый люд с детьми и жёнами, перегружая свой багаж на лодки, бросая на берегу измученных лошадей и потрёпанные, полуразвалившиеся телеги. Всадники победнее подбирали брошенных лошадей, не зная, зачем они им. Брошенных лошадей становилось всё больше и больше. Они ходили среди телег, как неприкаянные, ища себе хозяев. Незаметно стемнело, а народ всё прибывал и прибывал. К бухте подходили новые корабли под иностранными флагами. Жизнь на берегу била ключом.
Оставив Григория охранять лошадей, непоседа Филипп отправился разгуливать между подвод. Вскоре он приехал на коне, ведя за уздечки трёх брошенных коней.
– А это ещё тебе зачем? – спросил Григорий.
– Знаешь, Гриша, жалко бросать коняг, а они неплохие, я знаю толк в лошадях. Цена за их провоз небольшая, а в Канаде они ценятся. Так, что не скупись, потом не пожалеешь. Этих двух возьми, а я проеду, одного поменяю на фураж.
Григорий нехотя взял уздечки и подвёл коней к остальным. Он засыпал овёс в их намордные мешочки. Кони тут же признали в нем хозяина, тыча его мордами, как бы знакомясь. Филипп вернулся в темноте, ведя за уздечку коня, нагруженного мешками.
Ранним утром началась погрузка на корейское грузовое судно. В числе первых пассажиров на борт поднялись Григорий и Филипп с шестью нагруженными лошадьми. Чижов руководил погрузкой, помогая пассажирам разобраться с оплатой. Многие пассажиры оплату за проезд производили драгоценностями, тут же оценивалась стоимость каждого изделия. При этом Чижов отмечал в списке очередников, указывая, кто, чем рассчитался, и сколько ему осталась должна команда судна. Хотя пассажиров записалось больше, но на борт зашло сорок восемь человек, включая женщин и детей. Телег оказалось тоже наполовину меньше, зато лошадей – в два раза больше. Народ рассуждал: «Что добру пропадать». К обеду судно оказалось загружено, и капитан дал команду: «Отдать швартовые».
Судно выходило из бухты, на берегу остались телеги, лошади, кое-какие вещи. Жители посёлка кинулись растаскивать телеги, ловили лошадей. Провожая взглядом корейское судно, французский капитан был крайне обескуражен, задавая себе вопрос: «Где же обещанные пассажиры». Ни один пароход на рейде не набрал достаточное количество пассажиров, чтобы отправиться в долгое плавание. А корейский капитан размышлял: «Как я хорошо сориентировался, занизив цены за проезд, в результате хорошо загрузился. Пусть они стоят и ждут у моря пассажиров».
Сидоров рассчитывал, а бог располагал. Командир военного корабля был взбешён. Он понял, как ловко его «надули» беляки. И военный корабль, подняв якоря, двинулся вдоль берега. Вскоре команда заметила движущуюся колонну всадников вдоль берега. За дорогой виднелись горы, с которых стекали речушки и ручьи. Корабль быстро обогнал колонну. Командир внимательно рассматривал каменистый берег и подходившие к дороге уступы. Вдруг он заметил уступ, спускающийся с горы и отвесно обрывающийся к морю. Командир приказал, и капитан дал команду: «Стоп машина». Бросив якоря, корабль остановился.
Командир приказал развернуть носовое и бортовые орудия в сторону берега. Он ждал. Через час показалась колонна, подняв тучу пыли. Из-за пыли и придорожных кустов корабль не просматривался. Сидоров с несколькими офицерами возглавлял колонну. За ними ехали подводы, груженные людьми, вещами, предметами старены. На некоторых подводах ехали женщины и дети. Всадники отдельными группами следовали между подвод, охраняя колонну от нападения с боков. Основная часть офицеров и казаков замыкали колонну, растянувшуюся на несколько вёрст.
Головной отряд въехал под уступы горы. Вдруг в верхней части уступа взорвались фугасные снаряды. Верхняя часть горы обвалилась, завалив головной отряд, несколько подвод и дорогу. Колонна встала и замерла.
Произведя несколько залпов по уступу, артиллерия смолкла. В спешном порядке командиры орудий поднимали стволы орудий вверх, устанавливая верхние углы стрельбы. И орудия залпом открыли огонь, стреляя вверх под углом шестьдесят, семьдесят градусов. На головы людей посыпались осколочные снаряды. Вмиг в кучу смешались люди, лошади, телеги, а с моря доносились залпы орудий. На дороге возникла паника, люди не знали куда бежать. Кто бежал к морю, а кто пытался скрыться в горах. Кругом лежали трупы людей и лошадей.
Удары стрельбы пришлись на головную часть колонны, дорога виляла и была не в зоне видимости артиллеристов. Не доступные для попадания под обстрел артиллерии всадники и подводы попятились назад, наезжая на задних, и такая волна побежала по дороге в обратную сторону. Неожиданно стрельба прекратилась, на корабле кончились снаряды.
Береговая зона, попавшая под обстрел артиллерии, имела жуткую картину. Кругом валялись трупы, разбитые телеги, горели вещи, стонали раненые, ржали лошади, голосили женщины, потерявшие близких. Раненые звал на помощь, а к ним боялись подойти, ожидая новую серию взрывов. Но вскоре нашлись смельчаки, перешагнувшие рубеж страха. Вначале робко, а затем бегом они кинулись к зовущим раненым, оказывая им посильную помощь, перевязывая раны и успокаивая, что всё осталось позади. К смельчакам добавлялись всё новые и новые люди. Но чем они могли помочь, не имея медикаментов и перевязочных материалов. Судьба тяжелораненых была обречена на худшее, им не на что было надеяться. Но все понимали, что надо спешить к посёлку Соколовка, иначе все мытарства, которые они испытали за последний год, надо бросить коту под хвост, но как оставить в беде товарищей, таких же бедолаг, испытавших все ужасы бегства от смерти, и в последний момент оказались на грани нелепой гибели.
К месту ужасного бедствия подъезжали всадники, включаясь в работу, как санитары. Постепенно раненых размещали на подводы коллег, или на телеги, уцелевшие от взрывов, запрягая оставшихся живых лошадей. Вскоре они добрались до завала. Огромные камни перегородили дорогу, а под завалом никто не подавал признаков жизни. Народ понял, что расчистить завал невозможно, и они отхлынули от него. Но смириться с тем, что проехать дальше нельзя, народ не мог. Нашлись организаторы поиска объездной дороги и всадники поскакали по ущельям и по берегу моря в разведку.
Вскоре всадники вернулись, огласив, что эту проклятую гору можно объехать. И в объезд потянулись подводы. Не тяжёлые телеги поехали прямо по самому берегу, а объехав завал, выскакивали на дорогу. И вся колонна пришла в движение, разделившись на два объездных ручейка. Часть людей остались хоронить трупы. Всех раненных распределили по подводам, хотя многие из них не доехали до Соколовки, а их могилки навечно расположились вдоль дороги.
Командир военного корабля, не имея на борту десанта, снялся с якорей и ушёл во Владивосток. Колонна, потеряв больше двенадцати часов у завала и больше сотни человек, а ещё больше раненных, устремилась в Соколовку. Без Сидорова в колонне нарушился строй движения, каждый стал действовать по своему усмотрению, сам за себя. Большая часть офицеров и казаков, оставив сопровождение подвод, устремилась вперёд. Как не торопились всадники, но они приехали через сутки, после того как отошло корейское судно. Стоявшие на рейде корабли, уже потеряли надежду заполучить пассажиров. Капитаны договаривались между собой о пересадке пассажиров на один корабль. Но появившиеся всадники объяснили ситуацию, подняв дух у капитанов и моряков кораблей. И в тоже время за счёт своей малочисленности всадников сбили цены за проезд. Вернее цены остались прежние, но в качестве багажа они потребовали взять лошадей, заставив плыть их за шлюпкам, освободив от грузов и сёдел. Некоторые лошади не доплыли до кораблей, не выдержав нагрузок.
Французский корабль заполнился полностью пассажирами, взяв часть лошадей без телег, и подняв якоря, ушёл в открытое море. Остальные корабли загружались ещё двое суток. А последний из них отошёл ещё через сутки, оставив на берегу огромное количество полуразрушенных телег, ослабленных, еле державшихся на ногах лошадей, которых разбирали жители близлежащих деревень. На дороге от самого завала, где погибли люди головного отряда, валялись брошенные вещи, телеги и трупы лошадей.
Не всем семьям и всадникам отряда Сидорова удалось уехать за границу, часть из них просто не смогли добраться до Соколовки. Некоторые расселились в деревнях и посёлках приморского края, а некоторые, сменив фамилии и статус богачей на бедняков, вернулись в Находку в надежде уехать с порта. Кое-кто из них женился, поменяв фамилии, устроились на работу, обзавелись семейством. Один белогвардеец пролез в таможню службу порта, взяв на себя миссию нелегала почтовика. Зарубежные моряки привозили ему письмо от сбежавших за границу офицеров или богачей, а он в своём конверте пересылал письма их родственникам, оставшихся на родине, указывав свои почтовые адреса для переписки. А за границу ответы отправлял, используя своё служебное положение, получая при этом хорошие вознаграждения.
33
Корейское грузовое судно, пройдя Японское море, направилось к японскому острову Хоккайдо, где в порту Вакканай заправилось топливом и пресной водой. Выходя из порта, им навстречу шёл французский пассажирский корабль. Поприветствовав друг друга сигналами, корейский капитан спросил по рации какое самочувствие у капитана, а также поинтересовался количеством пассажиров на его борту. Француз восхищённо ответил, что он взял двести восемьдесят два пассажира и тридцать восемь лошадей в качестве багажа. Корейский капитан расстроился, что поспешил и сбросил цену за проезд, но давать обратный ход в цене было поздно. Тем более он узнал, что у ряда его пассажиров уехали все вещи, а они опоздали сесть на корабль из-за артиллерийского налёта на порт Находка. А тут ещё Чижов потребовал кормить отдельных пассажиров в счёт переплаты за проезд или вернуть им сдачу общей суммой, поскольку драгоценности невозможно разделить на небольшие части. А они потом сами разберутся и поделят. И кокам пришлось изрядно потрудиться, чтобы угодить богатым людям и особенно их жёнам и детям.
Пройдя пролив Лаперуза, судно направилось по Охотскому морю, и, минуя Курильские острова, вышло в Тихий океан. Океан встретил их, как подобает его названию. Воды океана были спокойны и казались озером. Плавали дельфины, резвясь на воде. Попадались киты, завораживая своими фонтанами. Сидеть в трюме ни кто не хотел, все прохлаждались на палубе, мешая морякам. Загорали, обливая друг друга чистой морской водой, черпая её вёдрами, привязанными к верёвкам. Капитан улыбался, раздевшись по пояс, а судно весело бежало, оставляя белый след за собой. Чаек не было, они не залетали так далеко.
Хотя капитан вежливо улыбался всем, но на душе у него было неспокойно. Он часто слушал эфир, а сообщения для него были не из приятных. Во-первых, вдоль берега Аляски целую неделю дул сильный ветер с Северного ледовитого океана, в результате от острова Святого Лаврентия оторвался большой массив колотого льда, который перемещался в сторону берегов Канады. Во-вторых, власти Канады обеспокоены наплывом эмигрантов, особенно из России, и предпринимают ограничительные действия, выставив в нейтральных водах сторожевые корабли, не пропускающие в порт Виктория и Ванкувер корабли, прибывшие от русских берегов. И капитану было о чём задуматься. Он решил схитрить и сделать круг, вначале к берегам Америки, а затем подойти к острову Ванкувер с Юга, якобы из порта Сан-Франциска.
Знал обо всём этом и капитан французского корабля, шедшего параллельным курсом в обгон корейского судна. Обгоняя корейцев, французы дали сигнал, приветствуя попутчиков, а по рации капитаны беседовали по поводу ледовой обстановки у берегов Канады и сторожевых кораблей. На прощание француз пошутил:
– Если я не довезу беляков до Канады, то они сбросят меня с командой за борт.
Хотя это прозвучало в виде шутки, но, как говориться, в каждой шутке есть доля правды. На прощание они договорились информировать друг друга, дав позывные и волны приёма.
Шли дни, сменялись ночи. И вдруг французский капитан вышел на связь, он сообщил, что они попали в ледовую обстановку. Пришлось выбираться задним ходом, а выбравшись из ледовой ловушки, они пошли на Юг, обходя ледяной покров. Поверив французу, корейский капитан изменил маршрут, направив судно по маршруту на американский порт Сан-Франциска. Удивительно, но на вторые сутки они встретились с французским кораблём, и даже чуть было не столкнулись. Французский капитан посетовал, что когда они шли задним ходом, выбираясь из ледового плена, то погнули гребной винт хода. И корабль потерял былую прыткость, не говоря о скорости.
Французский корабль пристроился за корейским, не пытаясь его обогнать. Кореец решил, что француз крепко напуган, боится идти первым и сел ему на хвост. Обходя редкие айсберги и колотый лёд, корейский капитан менял маршрут, разворачивая судно на Юго-восток, затем на Восток, а вскоре взял направление на американский прибрежный порт Портленд. Так незаметно они вошли в воды Америки. Пограничникам они объяснили, что обходят ледовое скопление, естественно, их поняли и претензий не предъявляли.
На вторые сутки, продвигаясь в северном направлении, разыгрался небольшой шторм. Штормовой ветер дул с северо-западного направления, перемещая к берегам северной части Америки массу колотого льда. Мелкий лёд не причинял вреда суднам, но вызывал опасения, а вдруг попадётся приличная глыба и повредит ходовые винты. По мере продвижения на Север, шторм нарастал. Когда корейское судно прошло мимо губы многоводной реки Колумбия с портом Портленд, шторм разыгрался не на шутку. Небо потемнело. Кореец размышлял: «Не вернуться ли в порт Портленд и переждать шторм в бухте на рейде». Но сзади его подпирал французский корабль в недопустимой близости от его судна. «Вот балда, уселся у меня на хвосте и копирует мои движения». И судно пошло дальше, а шторм нарастал.
Пассажиры загадили трюмы, их выворачивало наизнанку. Чижов бегал по пятам капитана, кричал на него, требуя зайти в какой-нибудь порт и переждать непогоду, говоря, что они за ценой не постоят. Не лучшим образом вели себя пассажиры на французском корабле. Но перепуганный капитан указывал на корейское судно, как ведущее, объясняя, что к берегу, они не могут подойти. Судно и корабль движутся навстречу волне и не могут быть перевернуты, а он не хочет оказаться в океане и познакомиться с акулами.
Неожиданно ветер сменил направление, ударив в левый борт суднам, пытаясь завалить их на бок. Ледяная каша сместилась к берегу. Кругом стало бело. Лёд волнами забрасывало на палубы, вызывая панику пассажиров. Впереди показался маяк небольшого порта Абердин. Кореец принялся изучать карту, рассматривая глубину. Вход бухты был мелководный, каменистое дно, но дальше глубина бухты не вызывала опасений для корейского плоскодонного судна. И капитан дал команду зайти в бухту. Капитану было не до французского корабля, у которого была глубокая посадка в воду и большая устойчивость от крена. Кореец спасал своё судно. Корейское судно, подставив кормовую часть под ветер и волну, пошло в бухту ни кем не охраняемую. Вскоре судно вошло в бухту, проскочив мелководье, и углубилось на полмили в неё. Болтанка прекратилась, только после этого капитан вспомнил о французском корабле. Он оглянулся и, побелев, закричал, хотя его не слышал француз:
– Куда прёшь, балда! Разве не видишь на карте отметки глубины бухты? – и капитан дал команду сигнальщику, предупредить французского капитана.
Матрос принялся сигналить французам, но было уже поздно. Считай на гребне волны, французский корабль наскочил на камень, корабль развернуло, поставив поперёк фарватера, а с другой стороны он упёрся на выступавший из воды камень. Французский корабль перекрыл фарватер бухты, сев крепко на мель, и стащить его обломки с неё будет непросто.
Корейский капитан то бледнел, то краснел, поняв, что он оказался в ловушке. А тут Чижов лез к нему со своим глупым расспросом:
– Когда будем в порту Виктория или Ванкувер.
И Чижов оказался у капитана «под горячую руку». Капитан двинул боксёрской рукой Чижову в скулу. Чижов отлетел в угол рулевой рубки, ударился об угол ящика и потерял сознание. Сбросив стресс, капитан дал команду:
– Стоп машина! Бросить якоря!
Судно остановилось, капитан подошёл к лежавшему Чижову, наклонился к нему и ужаснулся, поняв, что он убил беляка, их командира. Капитан приказал рулевому принести мешок и пару погребальных камней. Пока рулевой бегал за мешком и камнями, капитан извлёк содержимое карманов Чижова, забрав записи, золотой портсигар, а на груди трупа обнаружил тяжёлый кисет, набитый золотым песком, самородками, золотыми царскими монетами и драгоценными ювелирными изделиями. Капитан присвистнул, пряча содержимое в своих карманах. Вместе с рулевым они надели мешок на труп, положив камни, завязали мешок. Загнав всех людей с палубы вниз, они спихнули покойника за борт без всякого сопровождения, полагавшегося в таких случаях. Тихонько плюхнувшись о воду, мешок камнем пошёл ко дну. Капитан дал пару золотых червонцев рулевому и велел «язык держать за зубами, пока они целы». Так закончилась славная жизнь русского кулака Гаврилы Чижова, прошедшего суровую школу бегства от комиссаров и большевиков страны Советов.
После качки пассажиры приходили в себя, поднимаясь на палубу. Судно слегка покачивалось на воде. А со стороны океана долетал шум разыгравшейся стихии. Боком к ним вдалеке маячил французский корабль, перекрыв доступ волнам в бухту. С двух сторон от судна виднелся берег с густым лесом. Люди спрашивали друг у друга, куда они приехали, а затем кинулись искать Чижова, проверяя трюмы, туалеты. Чалкин знал, что друг ушёл к капитану выяснять, куда они пришли, а перед уходом он сказал, что они идут вдоль берега Америки. И Чалкин повёл народ к рулевой рубки, приглашая капитана на палубу. Английский язык Чижов знал плохо, а остальные пассажиры ещё хуже Капитан вышел из рулевой рубки и спустился на палубу. Он пытался себя успокоить, но это ему не удавалось. Руки и губы тряслись, выдавая его волнение. Люди обступили его, пытаясь говорить с ним по-английски. Капитан не знал, как объясниться с людьми, что сказать, а главное не выдать себя, что он убил их командира Чижова. Пот покрыл его лицо и шею. Непроизвольно он полез в карман за платком. Вытаскивая его, он случайно выдернул золотой портсигар из кармана, который упал около ног Чалкина и раскрылся. Из него выпала фотография, где Чалкин и Чижов сфотографировались вмести. Рядом валялись мелкие вещички Чижова, знакомые Чалкину. Он поднял портсигар, узнал его и подумал: «Как портсигар Чижова оказался у капитана?» Люди с интересом рассматривали фотографию Чижова и Чалкина, подняв её с палубы. А Чалкин обратился ко всем:
– Господа! Этот портсигар Чижова! Фото наше с ним! Эти безделушки, что рассыпались на палубе, я узнаю, они принадлежат Гавриле Чижову. Как они оказались у капитана, и где сам Чижов?
Люди заподозрили неладное. Несколько голосов закричали:
– Где Чижов??
Капитан попятился назад, пытаясь заскочить в тамбур, но несколько цепких рук офицеров, привыкших ко всяким неожиданностям, вцепились в него. Чалкин подскочил к капитану и принялся ощупывать у него карманы, а, нащупав толстый твёрдый кисет, вытащил его из кармана.
– Господа! Этот кисет Чижова. На нем три буквы с инициалами Чижова. Где сам Чижов? – закричал он на капитана. – Ты, что ограбил его? Куда спрятал?
Чалкин кричал обезумевшим голосом. А затем принялся выворачивать карманы у капитана, извлекая списки очередников посадки на судно, расчёты за проезд, записанные рукой Гаврилы, справка личности на имя помещика Чижова, а также корейское капитанское удостоверение, связку ключей и какую-то мелочь. Вдруг Чалкин замер, уставившись в глаза капитана, и спросил:
– Ты, что убил Чижова?
Капитан что-то мычал в ответ, пытаясь вырваться.
– И куда ты нас привёз? Это не Канада! Чижов говорил, что мы идём вдоль берега Америки. Это, что Америка?
Капитан молчал, шевеля губами.
– Господа! Надо связать капитана и его команду, пока не поздно, – предложил Чалкин.
Кто-то из толпы спросил:
– Это точно вещички Чижова? Чалкин, ты абсолютно уверен в этом?
– Я абсолютно уверен, что Чижов или ограблен, или убит. А эти вещи и документы Чижова. На фото мы.
– Связать капитана! – закричали кругом.
Связав капитана и оставив охрану, все кинулись искать Чижова, заглядывая во все уголки. Не найдя его, притащили всех пятнадцать моряков команды, включая кока. Задержанных принялись обыскивать, а не обнаружив ничего из вещиц Чижова, всё возвращали назад владельцам. Но у одного моряка обнаружили два золотых червонца царской чеканки. Чалкин выхватил винтовку с пристёгнутым штыком у казака и подскочил к моряку.
– Где взял? – и он упер штык моряку в грудь, показывая глазами на деньги.
Моряк посмотрел на капитана, но не произнёс ни слова.
– Где Чалкин? – и штык проткнул моряку френч.
Непроизвольно моряк взглянул на место на борту, откуда они сбросили труп в воду.
– Связать всех! – распорядился Чалкин, бледнея.
Он схватил верёвку от спасательного круга, вытащил длинный штырь, перекрывавший дверь, ведущую на носовую часть судна. Затем согнул штырь, получив два крючка, привязал их к верёвке. Встав у борта на место, на которое посмотрел моряк, он опустил крючок в воду и поволок «кошку» по дну. Что-то зацепилось и он вытащил небольшой деревянный топляк. Во второй раз вытащил какой-то металлический предмет. В третий, зацепил что-то тяжёлое и поднял над водой. На крючке оказался мешок, но поднять его на палубу он не смог. К нему подскочили люди и помогли вытащить находку на палубу. Из развязанного мешка вывалился труп Чижова и два увесистых камня. Народ ахнул и озверел. Офицеры, прицепив штыки к винтовкам, без всякой команды хладнокровно принялись втыкать их в грудь моряков в области сердца. Рядом с трупом Чижова, корчились в смертельных судорогах корейские моряки, включая капитана и кока. Самосуд свершился на территории Штатов Америки. С безразличным видом люди стояли и смотрели на умирающих моряков. Они понимали, что совершили незаконное действие, но поступить иначе не могли. Первым от шока образумился Григорий Зубов, не принимавший участие в расправе, и закричал:
– Братцы! Что мы наделали!? За это нас посадят на электрический стул!
Офицеры побросали винтовки с окровавленными штыками и принялись вытирать руки об одежду, будто их ладони были запачканы кровью. Народ тупо соображал, уставившись на трупы.
– Надо кремировать их вместе с одеждой, – предложил Григорий Зубов, а с борта судна содрать его название и написать наше русское. Затем мы по подобию корейских документов изготовим российский технический паспорт на это судно с нашим названием. У меня есть бланки документов и печать регистрационной конторы Находки. Мы с Чалкиным и Чижовым позаботились об этом, и умудрились из-за них в Находке опоздать на свои пароходы.
– Дельное предложение говорит Зубов, – поддержал его Чалкин и несколько голосов присоединились к нему.
– Правильно, я тоже так считаю, – заявил поручик Карпов. – А капитаном корабля пусть будет Григорий Зубов. Он хоть и тихий, но сображалка у него хорошо варит.
– Верно! – закричали кругом.
– Кто за это предложение? – закричал Чалкин и поднял руку вверх, а к нему присоединились остальные, включая женщин и подростков.
– Стойте, господа! – закричал Зубов. – Я не знаю английского языка! А без него какой я капитан! Я школьный учитель!
– Кроме Чижова, у нас никто его не знает, – за всех ответил Карпов. – Мы поможем, а у кого есть форма, будут русскими моряками. А судно следует назвать «Гаврила Чижов», в честь замученного кулака Чижова.
– Правильно! – закричали все.
– Командуй, капитан Зубов, ты у нас голова!
– Так, это! С чего начать? – смутился новый капитан.
Народ молчал, уставившись на Григория. Вдруг он закричал:
– Слушай мою команду! Трупы корейцев перенести в топку машинного отделения. Чижова похоронить, как полагается моряку, в честь которого названо судно.
И народ, получив задание, принялся за дело, несмотря на спускающуюся ночь в американском небе. Трупы корейцев перенесли, аккуратно сняли знаки различия с форм, документы и ценности разложили по кучкам. Люди вышли, оставив добровольцев. Чалкин остался. Он хотел до конца отомстить за память друга. Вскоре над морем запахло горелым мясом, но люди затыкали носы и спускались в трюмы. Всю ночь работали люди, правда, не все, кое-кто дрыхнул, раскачиваясь в гамаке. Спали то по-очереди, всем не хватало гамаков.
К утру, капитан Зубов изготовил липовую купчею, якобы они, все пассажиры, купили судно у корейского гражданина в складчину на равных семейных паях, указав цену в золотой валюте, позаимствовав её от других сделок по документам регистрационной конторы. Согласно купчей заполнил бланк технического паспорта на судно «Гаврила Чижов», указав хозяевами всех вкладчиков. Составил липовый договор, якобы они с корейским капитаном заключили договор на предмет доставки купленного судна до Канады. Все документы он заверил печатями и штампами регистрационной конторы города Находка. Что, что, но документы он умел составлять и подделывать, научившись у жены, и сам был не промах на такие штучки. Затем он принялся за изготовление капитанского удостоверения, используя корочки корейца. Тексты он печатал на машинке. По корейскому образцу ставил росписи и печати. На остальных членов команды он тоже заготовил документы, опять таки используя корочки корейских моряков. Но фамилии моряков пока не вписывал, их надо было вписывать от руки, а он ещё не знал, кто кем будет. Закончив с документацией, принялся за капитанскую каюту, уничтожив фотографии и одежду корейца, но китель капитана и фуражку оставил, заменив российскими офицерскими знаками различия. С трудом открыл сейф ключом с секретным кодом, случайно найденного в бумагах, и ахнул, увидев пачки денег в иностранной валюте, очевидно приготовленные корейским капитаном для закупки дальневосточных мехов, икры и сибирских лаек. В отдельной коробочке лежали драгоценности, немного золотых рублей, разного номинала. Это была их плата за проезд, провоз багажа и груза до Канады. В сейфе лежали печати, штампы и различные бланки, в которых Григорий не мог разобраться. К утру на бортах судна красовалось новое название: «Гаврила Чижов».
Размышляя над дальнейшей судьбой, Григорий Зубов планировал договориться с французским капитаном, взять их на буксир до Канады, заявив, что корейский капитан поступил нечестно, получив по договору деньги, сбежал со всей командой.
С рассветом в заливе бухты появился патрульный катер под американским флагом. Он обошёл вокруг грузового судна «Гаврила Чижов», но приближаться к судну не стал. Командир патрульного катера больше заинтересовался французским кораблём, увидев, что он стоит поперёк фарватера, закрыв вход кораблям и волнам бушующего моря. И катер пошёл к кораблю. Подойдя к французам, американцы поняли, что буря сыграла злую шутку не только с французским кораблём, но и со всеми, чьи судна находились в бухте. А портовый городок Абердин теперь надолго оказался отрезан от океана. Выход из бухты был запечатан. Катера и яхты ещё могли проскакивать между корпусом корабля и камнями, но ни баржи, ни судёнышки не имели такой возможности. Конечно, русское грузовое судно и французский корабль искали убежище в бухте, и морской закон на их стороне, предоставлять помощь терпящим бедствие суднам во время разыгравшейся стихии, под каким бы флагом они не шли. И патрульный катер помчался в город докладывать мэру города Абердин и мэру штата Олимпия неприятную ситуацию, разразившуюся в результате выброса на берег корабля. Командир патрульной службы рассуждал: «Ситуация складывалась не простая. Разрезать и убрать корпус французского корабля из фарватера нельзя, пока не прибудет французская страховая компания, а это не на один месяц. Пока то, да сё, пройдёт полгода, а то и год. Застрявшее судно русских не перенесёшь в океан на крыльях, придётся ждать, пока не откроется выход из бухты. Русские моряки не виноваты, что французский корабль забросило на мель. Их то судно на плаву, а поэтому им не запретишь сойти на берег покушать, не морить же их голодом. Но морякам скоро будет не на что питаться, они начнут искать работу. Расползутся как тараканы по штату Олимпия, и попробуй потом их собрать».
Вскоре со стороны города Абердин прибыли катера с мэром, пограничниками и переводчиком. Все они поднялись на борт. Мэр принялся кричать, размахивая руками на перепуганных моряков и пассажиров. Переводчик еле успевал переводить. Но скоро мэр понял, что это делу не поможет. Чего доброго ещё вооружённые огнестрельным оружием белые офицеры начнут защищаться, открыв стрельбу. А в городе только небольшого отряда полиции. Просить присылать регулярные войска для охраны города не просто и для мэрии накладно. За это надо платить и кормить военных. Наконец, успокоившись, мэр и пограничники решил проверить документацию и провести обследование русского грузового судна «Гаврила Чижов».
Капитан Григорий Зубов, надев на каждый палец рук по золотому перстью с брильянтом, скромно улыбаясь, принялся показывать: Договор о покупке вкладчиками, из сорока восьми человек, судна у корейского гражданина в Находке. Технический паспорт судна, оформленный на вкладчиков. Договор на перегон купленного судна в Канаду корейской командой моряков. Ознакомив с документацией, капитан вежливо провёл мэра и пограничников по судну. Пассажиры и моряки удивили проверяющих наличием золотых украшений на себе. Особенно женщины произвели неизгладимое впечатление на проверяющих, сверкая своими изумрудными и брильянтовыми украшениями, опоясав свои шей несколькими цепочками.
Мэр так и следил за руками капитана, размышляя, не слетит ли с его руки перстень с крупным брильянтом. Американцы не бедный народ, но такого богатства на людях они ещё не видели. Дух захватывало у них, знакомясь с пассажирками и коммерческим помощником капитана Филиппом Чалкиным, крутившим перед носом проверяющих золотым портсигаром, зажав его в руке с несколькими перстнями с изумрудами и брильянтами. Филипп умел произвести впечатление на собеседников, не случайно он был помещиком с большой буквы. Это его была идея произвести на американцев особый фурор. И он, как говорится, угодил в «яблочко», предложив всем нацепить на себя побольше драгоценностей и выглядеть зажиточными купцами. А вот с едой у русских не всё гладко и это сразу подметили американцы. А тут ещё голодные, истощённые лошади еле держались на ногах, тихо ржали и просили корм. Всё это заставило задуматься мэра: «А не использовать ли таких богатых людей на благо развития города, это с одной стороны, но с другой, жить в трюмах грузового судна люди долго не смогут, следовательно, им придётся давать добро на временное проживание на берегу и в городе. Они начнут скупать дома, открывать свои заведения, торговать, да их потом не выселишь. Но и упускать таких богачей не следует, тем более что за вид на жительство они готовы будут, хорошо раскошелится, расставшись с золотом и драгоценными камушками. Разрешение на проживание придётся давать не один раза, а несколько, поэтому дельце это выгодное. Другое дело с пассажирами на французском корабле. Они не собственники. Им мы дадим разрешение на проезд до Канады и дело с концом. Команду капитан уволит и они уедут. А капитана, владельца французского корабля, не выгонишь, пока не разберётся со своими страховщиками. Потом видно будет, что с ним делать». Закончив осмотр, американцы отчалили, не сказав ничего.
Размышляя, мэр со своими людьми пошли к французскому кораблю. По мере приближения к кораблю волнение в бухте усиливалось. Отдельные волны перелетали через палубу, не давая подойти к борту корабля. При этом на палубе и в рулевом отсеке никого не было видно. Проверяющие поняли, что люди укрылись внутри. И им ничего не оставалось делать, как повернуть назад и ждать, когда стихнет буря.
А в это время французский капитан и русские офицеры обследовали корпус корабля, выясняя, откуда прибывает вода в трюм с лошадьми. И куда их уводить, если поднимется вода выше. Капитан хотя и был удручён потерей корабля, но благодарил судьбу, что остался жив. По страховке он собирался получить приличную сумму денег за старый корабль, доставший ему по наследству от деда. Пассажиров он собирался пересадить на американское судно или поезд и тем самым выполнить обязательство перед пассажирами.
Проводив американцев, Григорий собрал народ. Он предложил сходить на шлюпке к французам и договориться насчёт буксировки их судно в Канаду. Французский язык знали многие, но капитан не знал. Поэтому он предложил своему коммерческому помощнику Чалкину отправиться к ним, и попросить взять на буксир их судно, сказав, что за ценой они не постоят, но надо будет порядиться.
С двумя матросами и офицером переводчиком Чалкин отправился к французскому кораблю. Вода в бухте была спокойная, но когда они подходили к кораблю, не поняв, что он сидит на мели, волны подбрасывали шлюпку как качель. Офицер встал на ноги, пытаясь увидеть кого-либо на палубе. Шлюпку качнуло, и офицер упал в воду. Матросы и Чалкин навалились на борт, пытаясь схватить офицера. Но следующая волна перевернула шлюпку, и они все оказались в воде. Они полезли на перевёрнутую шлюпку, но она скрылась под воду. Бросив её, они отчаянно замахали руками, поплыли к берегу, борясь с волнами. К их счастью до отмели, оказалось, плыть не далеко. Встав на ноги, они ещё долго брели к берегу по пояс в воде. Выйдя на берег, отжали одежду и поднялись на высокий берег. Увидев корабль, ахнули. Корабль стоял на мели, навалившись на огромный камень. На корабле не было ни души, и они решили, что все покинули его.
– Куда же они ушли? – озираясь, спросил офицер.
– Разве можно сойти с корабля при такой волне, – чихая, ответил матрос.
– Значит, они спрятались внутри и в каютах, – сделал вывод Чалкин, вздрагивая под порывом ветра.
– Что же нам теперь делать? – спросил офицер, клацая зубами.
– В сосульки превращаться, – пошутил матрос.
– Не говори так, подпоручик Иванов, мне и без того тошно, – сказал офицер, перестав клацать зубами.
– Придется бежать, причём быстро в сторону судна, а затем кричать, чтобы прислали вторую шлюпку, – предложил второй матрос
– Подпоручик Шадрин, тебе хорошо говорить, ты спортсмен, а каково мне, я бегать не умею, всегда в штабе сидел, – ответил офицер.
– Стройтесь гуськом и побежали, я первый, Шадрин замыкающий, – и Чалкин побежал по тропе в сторону стоявшего их судна.
Они долго кричали и махали белой рубашкой. Наконец их заметили, прислали шлюпку с двумя матросами из офицерского сословия. Высадив искупавшихся людей на борт судна, капитан отправил шлюпку на поиски погрузившуюся в воду шлюпку. Вскоре шлюпка вернулась, таща на буксире перевёрнутую шлюпку. Вёсла и сидения тоже нашлись. А на судне шли споры, кто-то предлагал судно бросить и уехать поездом.
– Там, что? Вам тёща место приготовила и ждёт на блины, – кричал Чалкин. – Видели, как мэр рассматривал наши украшения. А как вежливо он прощался с нами, особенно с нашими дамами. Мы не виноваты, что оказались на американской территории. Пограничники и мэр внимательно рассмотрели договор. Нашим судном управляли корейцы, с их и спрос, а с нас, как с гуся вода.
– Кто желает, тот может ехать, – заявил капитан Зубов. – Вольному воля. У меня сына в Канаду увезли, а я остался на берегу в Находке, но я не рвусь туда. За сыном можно и съездить, а вот американцы действительно нами заинтересовались. Они же не сказали, убирайтесь вон. А вот канадцы могут сказать, откуда приехали, туда и возвращайтесь, может вы переодетые революционеры, приехали нам жизнь исковеркать.
– А как насчёт компенсации за судно, мы же вкладчики? – спросил кто-то из толпы.
– Бумажные вкладчики, бумагой и получат. Вы просто испугались и боитесь, что придётся отвечать за корейцев, – ответил капитан.
– Пока мы не получим окончательный ответ от местной власти, я думаю, рыпаться нам не следует, – заявил поручик Сверчков. – У нас имеются смягчающие обстоятельства. А северная часть американского тихоокеанского континента заселена слабо, здесь тоже не хватает людей, как у нас в Сибири. Почему бы американцам не приютить богатых людей, пусть даже из России?
– Правильно гуторит Сверчок, – басисто сказал казак-хохол, ковыряя пальцем в носу.
– Рассуждай, не рассуждай, но пока американцы не скажут свое веское слова, нам что-либо предпринимать не следует, – заявил капитан Зубов.
– Нет, я с Гришкой не согласен, – заартачился Филипп Чалкин, появившийся после переодевания в сухую одежду и не слышавший, о чём шла речь, но считавший обязательно вставить своё веское слова в любой разговор. – Американцы не давали право на вход судна в бухту, а корейцы зашли, и пока выход не откроется, нас на нашем судне не арестуют, а по международному праву голодными ни нас, ни лошадей оставить не должны. Поэтому всех лошадей переправим на берег, а сами сядем в седло, и будем ездить. Лошади будут пастись, а мы с них охотится, не спускаясь на их землю. Когда мы бежали по лесу вдоль берега, я видел зайцев и много кабаньих следов. А в случаи появления полиции или пограничников, мы к берегу и в шлюпки, а лошади вплавь за нами к судну, и мы на своей территории. Так, что за дела друзья, пока остальные лошади не подохли. И так за эту поездку семь лошадей от голода потеряли, а трупы пришлось сбросить в океан.
– На всех лошадей у нас и всадников не наберётся! – крикнул кто-то из пассажиров.
– Зачем всем ехать? – удивлённо спросил поручик Карпов. – Каждый всадник возьмёт по четыре-пять лошадей на длинных уздечках, и проблема будет решена. Главное, чтобы лошадей не треножить, а в случаи чего, дать драпу.
А в это время в противоположном конце крановщик судна – Кто поедет? Поднимите руки! – крикнул Чижов, подняв руку.
– А ты хитёр Филипп! Решил в лесу покрасоваться, чем трюм от навоза чистить, – заявил капитан.
– Да ладно Гришок не обижайся, что тебя не поддержал, – ответил Филипп. – Я дело говорю. К обеду обещаю пять кабанов подстрелить, они здесь не пуганные, сами на людей идут и хрюкают.
– Ну, если пять, тогда молчу.
Из трюма вывели часть лошадей на палубу. С кормовой части судна спустили трап, погрузив его частично в воду. Чижов разделся до нижних портков под визг женщин, заскочил в седло, и погнал лошадь по трапу вниз к воде. Лошадь прыгнула в воду, Чижов выскочил из седла и поплыл к лодке, переодеваться в сухое. Остальных лошадей погнали, гикая на них. И умные животные, поняв, что от них хотят хозяева, спрыгнули в воду за вожаком табуна.
Переправив лошадей и большую часть мужчин, остальные пассажиры, включая купчих и помещиц в брильянтах, принялись за уборку своего судна.
Так началась новая жизнь русских беженцев на американской земле.
34
Прошло не так уж много времени и все владельцы судна «Гаврила Чижов» получили визы на временное проживание на берегу бухты, пока не откроется выход в океан. Вскоре русским предложили работу по утилизации французского корабля. И эта работа продолжалась больше года. Капитану Зубову с коммерческим помощником Чалкиным удалось договориться с мэрией города о сдачи в аренду им небольшого участка земли с лесом, напротив судна, стоявшего на якоре. Этот участок земли фактически был уже захвачен русскими без всякого разрешения, а ставить охрану на берегу было не просто и слишком накладно для города, поэтому правление мэрии уступило русским участок пустующей, необжитой земли по довольно низкой цене. Затем русским удалось договориться с лесничеством береговой охраны на очистку леса от больных деревьев. И на арендованном участке русские начали строить огромный барак под одной крышей для людей, лошадей и скота. Вскоре, на удивление американцев, участок был обнесён высоким частоколом, напоминающим крепости старинных русских городов. В первую очередь на участке заработала баня по-чёрному, где дым валил прямо из двери. Чисто вымывшись и попарившись с берёзовым веником, люди выходили из бани, перемазанные сажей как черти и весело смеялись, тыча друг в друга пальцами, обтирая сажу чистыми рубахами.
Русское купечество в городе Абердин сняло помещение, открыв торговый центр, завалив прилавки старинными произведениями искусств, иконами, серебряными статуэтками. Особым вниманием пользовался прилавок с драгоценностями, которые продавались совсем не дёшево. Русских не надо было учить торговать. Купцы-товароведы умудрились наладить торговую связь с канадским городом Виктория, где было полно русских беженцев, скупая у них ценности и продавая их у себя в городе Абердине.
Знаменательное событие в жизни русских и американцев произошло в городе, когда оба сына мэра поженились на двух поповских дочерях, и две пары молодожёнов были похожи – друг на друга как две капли воды. И у мэра отпала охота отправлять русских беженцев со своими детьми в какую-то Канаду у чёрта на куличках. Поповские дочки переехали в город, а вскоре их близкие родственники приобрели участки земли в городе, как бы для благоустройства дочерей. И на этих участках, как грибы, выросли деревянные дома и даже небольшая церквушка.
Руководство города Абердин отмечало, что с появлением русских жизнь в городе преобразилась. Приезжали американцы из других городов. Кто просто посмотреть на русских и себя показать. Кто с целью приобрести редкую ценность. Кто за чёрной икрой и копчёным балыком, не весть как появившимся в городе не в малых количествах. Мест в гостинице не хватало, и жители города оживились, сдавая жильё приезжающим. Для некоторых жителей это оказалось большим источником доходов, и они стояли горой за русских.
По примеру поповских дочерей русские не женатые мужики и девчата женились и выходили замуж за местных жителей, переезжая в город на постоянное место жительства.
Особым праздником для города Абердин оказался ранний весенний день, когда открылся фарватер бухты, стащив остатки французского корабля в сторону на отмель. Этого дня с нетерпением ждали и моряки судна «Гаврила Чижов», но тем русским, кто не собирался отправляться в плаванье, было не по себе, виза на проживание у них заканчивалась с открытием фарватера бухты. Судно «Гаврила Чижов» должно было немедленно покинуть бухту, иначе на судно будет наложен арест. Таково было предписание местных властей, вручённое капитану Зубову больше года назад. А капитан Зубов, как говориться, «ушами не хлопал». Он пригласил на работу опытного американского лоцмана с быстроходным катером. Лоцман длительное время учил русских моряков корабельному делу. И как только капитан Зубов получил уведомление от местной власти, что фарватер бухты очищен от французского корабля, дал команду: «Поднять якоря». И судно «Гаврила Чижов», простояв в бухте не по своей воле восемнадцать месяцев, медленно направилось по бухте в сторону океана. Опытный лоцман вёл нагруженное судно. На судне находились четырнадцать русских моряков и американский лоцман. В трюмах судна размещались различные станки, оборудование для пищевой и текстильной промышленности, медицинские приборы и инструмент. Все моряки судна считались зачислены в штат работников американской торговой фирмы «Олимпия», поставляющая за рубеж большой ассортимент сепараторы для молочной промышленности, текстильные машины, медицинское оборудование. В этом деле проявил смекалку коммерческий помощник капитана Филипп Чалкин, заблаговременно заключив договора с фирмами, причём за всё оборудование русские заплатили сполна и являлись его собственниками. А через канадскую торговую фирму Чалкин договорился на доставку целого ряда станков для молодого государства большевиков, в порт которого канадские и американские корабли боялись заходить. Боялись русских берегов и моряки «Гаврила Чижов», но американский лоцман не боялся, заявляя: «Что мне боятся большевиков, я гражданин Америки».
Лоцман, знавший фарватер бухты, как пять своих пальцев, уверено провёл судно через опасные места и вышел в Тихий океан. Океан встретил их дружелюбно, только редкие волны поднимали и опускали судно. Капитан Зубов сверялся с маршрутом, проложенным заранее за несколько месяцев. Пока были видны берега, капитан мало-мальски разбирался в ситуации на воде, но когда берега исчезли, а солнце переместилось к закату, Зубов потерял всякую ориентацию в пространстве. От волнения у него разболелась голова. И судном фактически руководил лоцман. Не прошли головные боли у капитана и в последующие дни. А его распоряжения сводились к общему руководству по хозяйственной части.
Из тридцати четырёх беженцев из России, оставшихся на берегу после отхода «Гаврила Чижов» в плавание, девятнадцать человек особенно волновались, у них кончились визы, хотя они находились в бараке, построенном в складчину на земле, полученной в аренду. А мэра города Абердин допекало вышестоящее начальство из штата «Олимпия». Мэра обвиняли в том, что он сдаёт в аренду участки земли гражданам, не являющимися гражданами Америки, и теперь их не депортируешь из страны. Они живут на берегу в своём большом помещении за забором, а их американские родственники снабжают русских продуктами и новостями. Но мэр оправдывался, доказывая, что без русских они бы ещё долго не очистили фарватер и, вообще, с появлением русских город приободрился, началось строительство ресторанов, кафе, кинотеатра, заложен фундамент под новую гостиницу. Ругай, не ругай мэра, делу не поможешь и высокое начальство, махнув рукой, уехало восвояси. Все эти новости дошли до русских, люди приободрились, стали появляться в городе, где их никто не преследовал.
Судно «Гаврила Чижов» под американским флагом шло по маршруту Абердин-Находка. Судно и оборудование не были застрахованы, не потому, что американские страховые компании не хотели страховать, просто русские моряки опасались показывать свои липовые документы на судно дотошным агентам страховых компаний. Пройдя американские Алеутские острова, где удалось пополнить запасы продовольствия и воды, судно отклонилось южнее от Курильских островов и направилось в пролив между японскими островами Хоккайдо и Хонсю. Такой маршрут делал большой крюк, но идти через Охотское море команда русских опасалась, боясь большевицкого режима. Пройдя через японский пролив Цугару, судно оказалось в Японском море. Море было спокойное, и судно бойко скользило по водной глади, направляясь в сторону порта Находка. Подойдя к морской границе русских, судно остановилось в нейтральных водах, бросив якорь. Грузоподъёмный кран с палубы опустил на воду небольшой катер лоцмана. Взяв договора и техническую документацию на оборудование, лоцман направился на катере в порт Находка. Над катером развивался американский флаг. Хотя вокруг судна не было других кораблей и катеров, капитан Зубов распорядился установить на палубе пулемёты. «Мало ли что, – рассуждал он, – так надёжнее».
Согласно договору из Находки должен был прийти грузовой паром с грузоподъёмным краном. На нём приедут покупатели от заводов и предприятий, привезя с собой товары для обмена, в основном, это должна быть котиковая и песцовая пушнина, бочки с чёрной икрой, картины, иконы. Для моряков порта Находка такой обмен товарами был привычным делом. Многие иностранные корабли боялись заходить в порты большевиков, и торговля осуществлялась прямо в море. Для восстановления молодого государства большевиков требовались иностранные станки, оборудование, поэтому дальневосточные власти шли на любые условия, лишь бы поощрять торговлю.
На следующие сутки, ранним утром на горизонте появился дымок, а вскоре обозначился и паром, впереди которого шёл катер американского лоцмана. Паром подошёл к судну и встал во встречное движение. Перебросив канаты, паром и судно стали сближаться бортами и, коснувшись резиновыми амортизаторами, прижались друг к другу, образовав единое плавучее средство. С борта на борт перебросили переход с поручнем. И на судно толкая друг друга, устремились восемнадцать покупателей. Покупателей проводили в трюмы, и началась бойкая базарная торговля, хотя на каждом станке стоял ценник. На некоторое оборудование Филиппу Чалкину пришлось снизить цену, не везти же его назад. С каждым покупателем Чалкин заключал договор в условных единицах золота, так как у русских покупателей не было ни долларов, ни золота. Условно купив оборудование, покупатели вернулись на паром. В гражданских одеждах Чалкин с моряком в сопровождении американского лоцмана перешли на паром. И началась покупка русских товаров у непосредственного покупателя того или иного станка, или оборудования. Сойдясь в цене и согласовав эквивалентную стоимость русского товара за американское оборудование, производился обмен. Крюк грузоподъёмного крана парома цепляли за станок в трюме судна, а крюк крана судна за сеть с товаром на пароме. Подъём грузов, подлежащих обмену, производился одновременно. Обменивая товар на товар, трюмы судна освобождались от железного оборудования и заполнялись товарами, на который в Америке был спрос.
Всё шло по хорошо отрепетированному сценарию. Последним из трюма судна выгружали тяжёлый токарный станок для изготовления деталей трёхметровой длинны. Такие станки особенно ценились в токарных мастерских всех сртан. Грузоподъёмным краном с парома подняли станок над трюмом судна. Крановщик медленно разворачивал стрелу крана в сторону парома. И вдруг остановка, что-то заело в механизме поворота стрелы. Станок завис между судном и паромом. Крановщик возился в кабине, стуча и ругаясь трехэтажным матом. А станок медленно стал опускаться вниз, не выдерживал тормоз грузовой лебёдки. А в это время в противоположном конце единого плавучего средства крановщик судна поднял, развернул и спускал в трюм сеть с товаром, полученным за токарный станок. На корме парома собрались моряки. Они бросали канатные петли на станок. Набросив петлю на выступающую часть станка, матросы затягивали её, но удержать тяжелый станок вручную не могли, он медленно опускался вниз, вызывая писк тормоза лебёдки. Как ни старались люди, токарный станок оказался в воде. Каким-то образом крановщику удалось затянуть тормоз. Тем не менее, станок на две третьих своей высоты погрузился в океан, окунув электродвигатель в солёную воду. Ценность станка сразу упала в два, три раза. И без судебного разбирательства между заводским покупателем и командой парома не обойтись. Вины же команды судна здесь не было.
Чалкин оформил судовой журнал, подготовленный заранее капитаном и лоцманом, получил новые заказы на оборудование, заверив все документы печатями со штампами порта Находка, и в сопровождении подчинённых вернулся на свое судно. Отдав причальные канаты, судно отошло от парома, развернулось и подошло кормой к зависшему станку. Крановщик судна спустил крюковую подвеску к станку и умудрился набросить крюк на петлю. Он вытащил станок из воды и поставил на паром. С парома с благодарность кричали моряки за братскую помощь. Поприветствовав друг друга гудками, паром и судно разошлись в разных направлениях.
Закупив в Японии топливо, провизию и воду, судно направилось к Алеутским островам. Тихий океан встретил их небольшим штормом. Команда русских моряков болтанку моря перенесла сносно, а капитан Зубов расклеился окончательно. Его тошнило, кружилась голова, хотя он старался не выдавать своего отчаянного состояния. Лоцман по секрету сказал ему, что у него приключилась морская болезнь, а его вестибулярный аппарат не приспособлен к морским поездкам. И только на Алеутских островах капитан Зубов, сойдя на берег, ожил, его хандра исчезла. Однако после отправления с островов к берегам Америки, всё повторилось. «Я не моряк», – признался он сам себе. Судно «Гаврила Чижов» подошло к пограничным водам Америки и встало в нейтральных водах на якорь. Прошёл месяц, как судно, покинув бухту города Абердин, вернулось к американским берегам. За это время через фирму «Олимпия» русские купцы добились разрешения на вход судна «Гаврила Чижов» в бухту города Абердин для погрузки станков и различного оборудования, поставляемого фирмой «Олимпия».
От судна в бухту отошёл катер американского лоцмана, который причалил к берегу напротив поселения русских. Лоцман, коверкая русские и американские слова, рассказал русским людям, окружившим его, об успешной поездки к российским берегам. Встреча была не долгой, и лоцман с поручиком Карповым повезли разрешение на вход в бухту русскому судну «Гаврила Чижов». Через насколько часов судно «Гаврила Чижов» вошло в бухту и бросило якорь в том самом месте, где оно простояло долгие месяцы.
Встретив судно, взрослые вели себя как дети. Перебивая друг друга, они пытались поделиться новостями и наболевшими проблемами, а проблемы были у всех. Хотя команда моряков устала, Зубов решил срочно разгрузить судно, понимая, что если нагрянут таможники, то они выставят счета от 10 до 20 процентов в зависимости от ввозимого товара. По этой причине он не отпустил лоцмана домой. Переговорив с людьми, он дал команду на выгрузку груза, а на мачту послал наблюдателя с биноклем, который докладывал обо всех передвижениях в бухте. Обе лодки и катер лоцмана были задействованы в перевозке мехов, икры, мёда, икон, картин. Люди бегали как муравьи, распределяя товар по бараку, развешивая иконы и картины на стенах, спуская продукты в подвалы.
Уловка Зубова удалась, когда приехали таможники, то трюмы судна были пусты. В документации было отображено, что, разгрузив оборудование фирмы «Олимпия» в порту Находка, судно сразу ушло в Японию, где закуплено топливо и провизия. Согласно времени прибытия и убытия из порта Находка и прибытия в Японию, следовало, что судно довольно быстро пришло в Японию. И у таможни сложилось впечатление, что судно вернулось в Америку без груза.
Лоцман, естественно, держал язык за зубами, а в конце пригласил таможников в барак, обмыть его возвращение. Ну, кто откажется от такого предложения, и таможники охотно согласились, тем более, что это совпадало с их желанием, они сами желали осмотреть барак. Не обнаружив в бараке коробок и каких-либо товаров, они вернулись на берег, сильно покачиваясь от угощения русских. А на берегу русские забивали сваи в дно, готовя мост для подвоза к судну оборудования. Таможники поинтересовались, что делают русские. А лоцман объяснил, что они делают причал, иначе судно не загрузишь оборудованием фирмы «Олимпия».
Икая, главный таможник ответил:
– А…а, – и они уехали в город.
Проводив таможников, народ расслабился, прекратив работу на пару дней, обмывая свои успехи.
Отдохнув пару дней, коммерческий помощник капитана Чалкин с кучером-поручиком Карповым выехали в город Олимпия, где находилась их торговая фирма. Главный город штата находился в 120 милях от города Абердин. Через двое суток они доехали на своей подводе до центра штата.
Бос встретил Чалкина приветливо. Поговорив о том, о сём Чалкин сказал:
– У нас проблема. За месяц, в течение которого мы плавали, наши купцы мало продали товаров. Город Абердин небольшой, покупателей мало. Нам бы открыть дополнительно магазины в нашем штате в городах Сиэтл и Ванкувер, с которым соседствует портовый город Портленд, а оттуда обязательно будут покупатели. Вы же не сможете отпускать оборудование в долг, а нам в порту Находка большевики сделали заказ на ваше оборудование. Если мы его не выполним в ближайшее время, то канадцы могут опередить, – при этом он положил на стол список заказанного оборудования.
Бос впился глазами в заказ, что-то бормоча, затем сказал:
– В чём проблема, открывайте магазины хоть по всей стране.
– Так-то оно так, но без вашей поддержки нам не обойтись.
– А я, что вас за штаны должен поддерживать?
– За штаны поддерживать не надо, а вот снабдить рекомендательными письмами следует, – и он положил на стол проекты писем мэрам городов Ванкувер и Сиэтл.
Бос уткнулся в бумаги, а по его виду можно было догадаться, что он не понимает смыла прочитанного, и он сказал:
– Вы русские думаете не по-нашему, не по-американски. Нам трудно вас понять, но я понял, что вам нужно и согласен поддержать, хоть за штаны, – и он хохотнул. – Фирме трудно находить рынки сбыта, а в стране большевиков разруха. Вы русские, вам легче найти с ними общий язык. Наши бизнесмены, а по-вашему купцы, боятся приближаться к русским берегам. И не без основания. Были случай захвата кораблей, которые бесследно исчезали. Погуляй пару часов, я приготовлю тебе нужные бумаги.
– Хорошо, – и не прощаясь, Чалкин вышел из кабинета, чувствуя, как горят у него щёки.
Его смутили слова боса о том, что русские захватывают иностранные корабли, и они бесследно исчезают. А в мыслях пронеслось: «Уж не раскопали ли американцы, что мы захватили корейское судно, а команду пустили в расход». И чем больше он размышлял об этом, идя к подводе, тем больше понимал, что такое возможно. «Корейские власти уже наверняка знают, что их судно находилось на ремонте в бухте города Соколовка, следовательно, они могут узнать, что русские наняли корейцев перевезти их в Канаду. Но французский корабль шёл следом, возможно, капитаны морзянкой переговаривались. Французы то знают, что корейцы укрылись в бухте Америки. Естественно, что родственники ищут корейских моряков, а к ним подключилось морское ведомство». И от этих мыслей он вспотел, ноги стали ватными. «Документы, изготовленные Зубовым, легко раскрутить в обратную сторону. В японском море и Японии нас видели, возможно, есть фотография судна». И он невольно воскликнул: «Конечно, есть! Моряки любят фотографироваться на фоне своих кораблей, а фото дарят родственникам и друзьям, – и его лоб покрылся испариной. – Однако нас не арестовали, хотя мы находимся не на краю света, а в цивилизованной стране. Возможно, корейцев ищут в Канаде. Французам не до корейцев, а вот русские пассажиры могут сболтнуть». И ему вдруг стало всё безразлично. Вместе с Карповым они зашли в кафе, перекусили и он направился к босу. Но боса не месте не оказалось.
– Бос уехал в мэрию, но он оставил для вас бумаги, – и девушка подала ему папку.
Чалкин открыл её и обнаружил свои бумаги, а под ними лежали две короткие рекомендации, адресованные мэрам. В последнее время он активно занимался английским языком, однако вникнуть в суть писем, ему было непросто. «По дороге разберусь», – решил он и кинулся к телеге, где его ждал Карпов.
И только через неделю они вернулись домой в свой барак. Чалкин поделился впечатлениями о поездке с Зубовым, и они решили не будоражить народ подозрениями, что их могут разоблачить с судном.
На общее собрание собрались почти все беженцы, правда, женщин, переехавших в город, решили не приглашать из-за их длинных языков. На собрании Чалкин рассказал, как им удалось получить торговые точки на рынках и вещевых базарах в двух больших городах. Они нашли и сняли домики с огороженными дворами и сараями для продавцов-купцов и их лошадей. Собрание проходило бурно, чуть ли не до потасовок. Всем хотелось переехать в большие города, никто не хотел оставаться в вонючем, тесном бараке ещё на годы. И только моряки помалкивали, понимая, что они прочно связаны с судном «Григорий Чижов». Определившись в количественном составе, спорные вопросы пришлось решать жеребьёвкой. Затем Зубов взял слово:
– Я думаю, что никто из наших девятнадцати человек, тянувших жребий, не имеет обид. Что вытянул, то и вытянул. В самое ближайшее время двенадцать человек из них поедут в Ванкувер и Сиэтл, по шесть человек. Они возьмут свои подводы и верховых лошадей. Подводы загрузим икрой, мёдом, картинами и кое-какими мехами. Я думаю, нам не выгодно торговать котиковыми и песцовыми шкурками. Во-первых, нужны соответствующие документы, которых у нас нет. Во-вторых, некоторые наши женщины хорошие швейные мастера. И они должны освоить изготовление модных шуб, шапок и шить их на заказ американцам. В общем, откроем у себя швейную мастерскую.
Послышались одобрительные возгласы, а Зубов продолжил:
– Чалкин с Карповым и ещё два человека на подводах поедут сопровождать обоз. Доехав до города Олимпия, они разделятся. Восемь из них поедут на Север в Сиэтл, восемь на Юг в Ванкувер. Устроив наших, они вчетвером вернутся, но встретятся в городе Олимпия, где закупят недорогое оборудование и на двух подводах привезут сюда. Мэрия города Абердин будет знать, что идёт загрузка нашего судна, а то, что она идёт медленно, мы спишем, как вынужденную стоянку из-за задержки оборудования фирмой «Олимпия».
Обсудив ряд хозяйственных вопросов, народ спокойно разошёлся. И у русских беженцев началась новая жизнь, работа, а вскоре они уже чувствовали себя, чуть ли не американцами. Их уважали, а местная шпана побаивалась.
Случай с купанием токарного станка в Японском море и судебное разбирательство между заводом, купившим станок, и работниками порта Находка, изменил процесс торговли с иностранцами. И судну «Гаврила Чижов» дальневосточные власти разрешили входить в порт Находка, а морякам в американской форме и документами сотрудников торговой фирмы «Олимпия» гарантировали неприкосновенность и разрешалось посещать берег. Капитана Зубова не переизбрали, хотя он больше не ходил в рейсы. Лоцман выполнял его работу, подчиняясь коммерческому помощнику капитана Филиппу Чалкину.
И потекли год за годом в работе, тревогах и хлопотах. Зубов освоился с новым своим положением и лихо руководил людьми на берегу, организовал швейную мастерскую, наладил сбыт продукции. Он стал забывать свою жену Агнессу с приёмным сыном Александром. И они уже не снились ему по ночам. Он помнил содержание письма, отправленное с порта Находка жене в Сибирь, в котором писал, что они с сыном на Дальнем Востоке. И что они в ближайшее время уедут. А вот куда, не сообщил, но намекнул, что при оказии даст знать. Правда он не надеялся, что жена получит его письмо, а отправил так, на всякий случай, для очистки совести. Но сейчас он не отважился писать, не найдя сына. В городе Абердин у него появилась гражданская жена, Ирма, немецкая американка с большим домом. Собственно говоря, дом то и стал причиной изменения его холостяцкой жизни. Женщина рядилась с ним, покупая шубу, а затем предложила ему купить у неё квадратные метры жилья, объяснив, что ей одной трудно содержать такой большой дома. Он и стал покупать квадратные метры жилья, заверяя документы в мэрии, а потом как-то Ирма затянула его подвыпившего к себе в постель. Он и смирился со своей участью.
На след сына Николая, которого увёз в Канаду помещик Морозко, ему не удалось выйти. Но он узнал, что Морозко со всем своим кланом из города Виктория переехал в глубь страны, а дальше след терялся. Но Зубов упорно искал сына, ездил в Канаду, сделал запрос через полицию, но тщетно.
Однажды Григорий Зубов сопровождал обоз с шубами и шапками в город Сиэтл. Сдав товар купцам, Зубов со своими напарниками решили расслабиться и отправились в кабак. Григорий знал меру и не напивался. Неожиданно в кабаке он встретил офицера Кудряшова, знакомого по отряду полковника Сидорова. Разговорились. Кудряшов рассказал как погиб полковник, а ему удалось спастись из-под завала.
– А в колонне Сидорова не было моей жены Агнессы с сыном Александром? – перебил Григорий Кудряшов.
– Нет! Я Агнессу знаю. Не было её в нашем головном отряде. Я и в Находке её не встречал.
– Слушай, а ты случайно про помещика Морозко ничего не знаешь?
– Как не знаю! Знаю, он в город Эдмонтон из города Виктория отправился со всей своей братией. А затем в город Мак-Марри, что стоит на реке Атабаска. Купил там землю под пастбище, занялся скотоводством, овцеводством и свиней разводит. Мне это всё поведал один его работник Иван Кухтенко в канадском Ванкувере.
– А ты о моём сыне Кольки, которого я отправил с Морозко, ничего не слышал?
– Извини, но о твоём сыне ничего не могу сказать. Не знаю. Но ты можешь узнать в Ванкувере, Иван от Морозко ушёл, они что-то не поделили. Открыл небольшое своё дельце. А схему, где он живёт, я могу нарисовать. Название улицы я не знаю, но маршрут, по которому мы шли к нему хорошо запомнил, – и Кудряшов на бумажной салфетки принялся рисовать.
Григорий затаил дыхание, чтобы не помешать Кудряшову.
– Вот от морвокзала пойдёшь, вокурат к дому Ивана Кухтенко придёшь, – показывал Кудряшов, тыкая вилкой в бумажку.
Спрятав бумажку в карман, Григорий рассказал о своих приключениях. Расстались они как братья. Кудряшов сказал, что он вечером уедет домой в Канаду. На второй салфетке он записал свой адрес, а Григорий дал ему свои координаты. И он расстались.
Всю ночь Григорий не мог заснуть, размышляя о предстоящей поездке в Канаду. Не так просто было пересечь канадскую границу с его документами, и всю надежду он возлагал на сожительницу Ирму, хозяйку дома. Но согласится ли она вторично ехать с ним за границу на поиски сына с её непростым характером. Ему вспомнилось, как полгода назад она предложила ему показать свой дом. Он согласился. Показав усадьбу, первый этаж, она пригласила на второй, а около одной комнаты сказала, что это кабинет её мужа, Генриха, безвременно ушедшего из жизни. А она хотела бы продать часть комнаты, указав на полоску пола вдоль стены, заранее расчерченную на квадратики мелом. Он на глазок определил, что полоска имеет длину в три сажени, в ширину порядка два аршина. А она хочет иметь за эту жилплощадь шубу, которая приглянулась ей в их магазине. Улыбаясь, он спросил, как он может стать хозяином этой жилплощади в её доме. Она ответила, что у неё старшая сестра работает юристом в мэрии, она оформит соответствующий документ. Долго не думая, он согласился, особенно не надеясь на положительный результат такой необычной сделки. В мэрии она познакомила его со своей сестрой, а из их разговора понял, что они уже обсуждали эту тему. Не прошло и полчаса, Ирма получила нужную бумагу на его имя, подписанную мэром и заверенную печатью. А она ему тогда сказала: «Ну, Григорий, ты мне шубу, а я тебе документ на право собственности моей части жилплощади». Его конечно полоска площади в комнате не очень то устраивала, но он думал не о себе, а о сыне, которого можно было пристроить в городе и отдать учиться. В магазине, прежде чем отдать шубу, он посоветовался со своими грамотеями, получив их поддержку, рассчитался за шубу и стал владельцем небольшой площади дома. Но на этом не ограничилось, вскоре Ирме захотелось иметь пару шапочек для разной погоды, меховые сапожки и муфту-сумку для рук. А через месяц две её сестры тоже захотели приодеться. И он стал обладателем всего кабинета. Под утро Григорий заснул.
Приехав домой в Абердин, Григорий поделился новостями со своей Ирмой, как он узнал адрес помещика Морозко, у которого находится его сын.
– А у сына свидетельство о рождении имеется, в котором сказано, что ты его отец?
– Справка есть о его рождении, но она осталась у его матери, моей жены в Сибири.
– Тогда кто твоего сына отпустит из Канады. Канадские власти тоже сделали ограничение на вывоз детей. У них населения мало, вот и приняли такой же закон, как у нас в Америке, что детей, не достигших совершеннолетия, из страны запрещено вывозить.
– Но он то мой сын, – взволновано ответил Григорий.
– Чем докажешь?
Григорий растерялся, нахмурив брови.
– Я выясню у сестры, как нам вызволить твоего сына из Канады, – успокоила она его.
Григорий с облегчением вздохнул.
Через неделю Григорий с Ирмой приехали в канадский город Ванкувер. Оставив Ирму в гостинице, Григорий побежал от морвокзала по улице к дому Ивана Кухтенко, сверяясь со схемой на салфетке. Пробежав приличное расстояние от морвокзала, он наткнулся на встречного мужика, лицо которого показалось ему знакомым. Мужик остановился, уставившись на Григория, а затем закричал:
– Ты, Зубов! Я вчера встретился с Кудряшовым, он рассказал про вашу семью Зубовых. Ох! Разметала вас судьба в разные стороны. Сын Колька в имении Дмитрия Морозко около города Мак-Марри, ты в Абердине, а твоя жена Агнесса со старшеньким в Сибири осталась. Не успели они из Огурцов удрать, так там и живут.
Григорий опешил, не мог сказать ни слова, вытаращив глаза, а Иван продолжал:
– Про тебя и твою жену Кудряшов вчера мне сказывал, но про твою жену он сам недавно узнал. Он сказал, что наш Ванкувер с Находкой общий язык нашли, нелегальную связь установили. Переписываются наши с родными в России, и о твоей жене сообщили, но она об этом не знает.
От такой новости у Григория коленки задрожали.
– Давай, присядем, – взмолился Григорий.
– Что сидеть? Давай потихонечку пойдём, а то мы и так внимание прохожих к себе привлекли, – и Иван, взяв под ручку Григория, повёл к морвокзалу.
– Ну, а теперь слушай про сына. Колька твой смышленый пацан. Лопочет по-немецки, по-французски и по-английски, ну конешно и по нашенскому. Морозко сам учил его. Правда, – и Иван замолчал, задумавшись.
– Что, правда?
– Да тут такое дело. Не знаю, говорить тебе, аль как.
– Говори всё, не томи.
– Оказия с твоим сыном произошла. Дмитрий послал няню погулять с Колей по улице и подышать свежим морозным воздухом. Она пошла, встретила подружку и давай с ней лясы точить, а Колю посадила на холодные каменные ступеньки и забыла о нём. Он сидел, сидел и отморозил себе кокушки. Няня пришла домой, отогревшие кокушки разбухли, почернели. Дмитрий вызвал врача, а тот заявил, что ничего сделать невозможно, только ампутировать. Вот и стал твой сын Коля евнухом. Когда я полгода назад уезжал от Морозко, сын твой был здоров, весёлый и бойко разговаривал на четырёх языках.
Григорий зашатался, ноги одеревенели. Увидев скамейку, Иван усадил гостя.
– Фу, какая чепуха получилась, – застонал Григорий, обхватив голову.
– Ну, и всыпал Дмитрий няне по первое число, месяц на мягком месте сидеть не могла.
– Что же мне теперь делать? – заголосил Григорий как баба.
– Ничего не делать. Брать сына и дело с концом. Мало ли на свете с таким дефектом живут и радуются. Счастье человека не только в кокушках.
Постепенно Григорий успокоился и спросил:
– Как Коля называет Дмитрия Морозко?
– Так и называет дядя Дмитрий.
– А меня вспоминает?
– Не слышал, забыл, наверное, сколько лет то прошло, он же маленький был, когда вы расстались.
– Ты, наверное, спешишь? – спросил Григорий, вставая.
– Есть немного, но такие встречи редко случаются. Рассеялись наши беженцы. Хочешь жить, вертись, а вертеться в основном приходится среди чужих, город то портовый. Но на житуху грех жаловаться. В России люди голодают, большевики свирепствуют, всё старое рушат, а новое непросто создать. Тем не менее, многим нашим их порядки нравятся. Если бы помягче с нашим братом обращались, глядишь многие бы вернулись. Как не говори родина.
– Да, – вздохнул Григорий, – мы диаспорой живём, у нас теперь своя коллективная родина.
Простившись с Иваном, Григорий не мог решить, что ему делать, ехать сразу за младшим сыном, или встретиться с Кудряшовым и подробнее узнать о жене и старшем сыне и как связаться с ними. И он решил второе. Уточнив у прохожих, как пройти к дому Кудряшова, он помчался, размышляя: «Хотя бы застать его дома». И его предположения сбылись, дома Кудряшова не оказалось. Жена из местных жителей растерялась, долго не могла понять, коверкая русские слова, что за гость объявился. Но когда Григорий показал адрес на салфетке, она, узнав подчерк мужа, поняла и заулыбалась. Из её объяснения, он понял, что Кудряшова долго не будет дома, а на календаре она показала, когда вернётся. «Ох, как жалко, полмесяца я ждать не смогу», – ответил он, сморщив лицо в недоумении. Хозяйка продолжала говорить, одеваясь. Затем вывела его на улицу и повела совсем в другую сторону, противоположную, откуда он пришёл. Вскоре они остановились у одинокого дома, огороженного забором.
– Здесь Груня! Груня здесь, – твердила он, стуча в калитку.
Во дворе затявкала собачка, послышался женский голос, успокаивающий собаку. Наконец, калитка открылась и появилась молодая женщина в цветной кофточке. Женщины обнялись, приветствуя друг друга. Затем, коверкая русские слова, хозяйка сказала, что это муж той Зубовой, что живёт по-соседству с твоими родственниками.
– А я вас узнала, вы учитель, проходите. Я, Груня, из села Огурцы.
Григорий внимательно посмотрел на Груню, но не вспомнил её. Женщины перебросились несколькими фразами, и хозяйка, приведшая Григория, попрощалась и ушла.
– Проходите, проходите, а ей некогда, она побежала домой, – и Груня кивнула головой вслед удалявшейся женщины.
В опрятном доме на полу ползали два карапузика, отбирая друг у друга игрушки.
– Вы меня очевидно не помните. Я жила в селе Огурцы через три усадьбы от вашего дома. Когда к нам в дом подселили господ офицеров, то вскоре я вышла замуж за подпоручика Андрея Смирнова, он вас учил военному искусству. А когда к селу подступали большевики, муж посадил меня на телегу и увёз с собой. Мы долго ехали. С отрядом Сидорова попали в Монголию, затем в Китай. Из Китая переехали в Находку, где Сидоров посадил нас со своим братом Григорием и племянником Ильёй на пароход, а сам не успел, начались взрывы, стрельба. В Канаде в городе Виктория мы встретили помещика Морозко. Узнали, что вы остались на берегу, а ваш сынок приехал с ним. Андрей не захотел присоединяться к обозу Морозко. И мы обосновались здесь, купили дом, обзавелись хозяйством, у нас большая усадьба, своя баня. Андрей устроился в порту, плавает в дальние страны, бывает на Дальнем Востоке. Там он встретил своего друга, вместе учились. Через этого друга я переписываюсь со своими родителями. В одном из писем отец написал обо всех сельских и о вашей жене с сыном.
И Груня принялась копаться в шкатулке, отыскивая нужное письмо.
– Вот здесь, отец пишет о ваших, – и она принялась читать. – А соседка Зубова живёт с сыном, всё в почтовый ящик заглядывает, да почтальона выпытывает, есть ли ей письмо. Не пишет ей никто. Сын бычка обучил в телеге ходить. На бычке возит сено, дрова из леса. Соседям помогает, кому что привезти. А её саму в правление выбрали, она у нас старшая по улице. О том, что мы переписываемся с тобой, ни одна душа не знает, мало ли что. Если ненароком встретишь мужа соседки, учителя, пусть напишет о себе и сыне. Уж больно она переживает за них.
Прекратив читать, добавила:
– Всё, а дальше вам неинтересно, отец пишет о моих подружках, кто за кого замуж вышла.
– Прочитай ещё раз о моих, – попросил он.
Прочитав, он сказала:
– Напиши своей жене, а я отправлю со своим письмом, отец бросит ей в ящичек ночью, чтобы никто не увидел.
– Как писать, в открытую или конспиративно?
– Лучше конспиративно, но в открытую, без фамилий и имён. Кому послано, тоже не пиши. А начни так, здравствуйте мои дорогие. Поди, подчерк твой она помнит, – и она подала ему бумагу с ручкой.
Григорий растерялся, не зная с чего начать, хотя раньше в мыслях готов был написать целый роман. Он долго сидел, уставившись на пустой лист бумаги. Груня помогла:
– Начни с того, как остался на берегу, а сын уехал с другом, но фамилию и имя друга не указывай. А ты случайно уехал в другую страну. Долго искал сына, нашёл и так далее.
И Григорий принялся писать, он не мог остановиться, описав о своих приключениях. Как всё хорошо обошлось. Наконец, он остановился писать и спросил у неё.
– В принципе, они каким-то образом могли бы сюда приехать?
– Да, могут, но сложно. Приезжают же сюда из России всякие товароведы с заводов, фабрик, заказывают различное оборудование, знакомятся с его работой, консультируются со специалистами о работе станков. Бывали случаи, когда здесь кто-то оставался, а вместо него возвращался наш, решивший вернуться на родину. Но всё это нелегально и не дёшево стоит. За всё приходится платить. За письма и то раскошеливаемся от трёх до пяти американских долларов.
– А зачем русским американские доллары?
– Они на них здесь заказывают приёмники, аппаратуру, словом отовариваются тем, чего нет у себя, – ответила она, кормя детей.
Подумав, Григорий предложил жене с сыном переехать к нему, описав подробно схему нелегального переезда. Заметив, что здесь не Средиземное море, но гораздо лучше, чем в Сибири.
Распрощавшись с Груней и оставив ей свой адрес и десять американских долларов на почтовые расходы, а больше она не взяла, Григорий направился к Ирме в гостиницу. Он был доволен, душа так и пела, наконец, казалось бы, неразрешимая задача дала трещину. У него появилась надежда на встречу с женой, и сразу же к нему вернулись нежные чувства к ней. «Ирме нельзя рассказывать о разговоре с Груней и о письме», – размышлял он, напевая про себя.
Ирма тоже не теряла время зря и узнала расписание отправления транспорта в город Эдмонтон, а как только появился Григорий, предложила:
– В Эдмонтон транспорт отправляется раз в трое суток, поэтому если поспешить, то вечером можем уехать туда.
– Конечно, дорогая, поехали, тем более что здесь больше делать нечего.
Ирма с подозрением посмотрела на него, подумав: «Что это с ним, он меня никогда не называл дорогой, что-то новенькое». А он уже вместо Ирмы видел образ своей Агнессы.
Через четверо суток они приехали в небольшой городок Мак-Марри в поместье помещика Морозко. Дмитрий встретил его насторожено:
– Где же тебя черти носили? Я обежал весь морвокзал в Находке! Чуть было сам не остался на пристани из-за тебя! Ты что? Решил ещё напоследок к бабам сбегать? И олухов Чалкина и Чижова прихватил!
Григорий опешил, моргая глазами, размышляя: «Какая муха его укусила» и закричал:
– К каким бабам, по себе судишь! Да мы из конторы депортировали печатную машинку, кучу документов и различных печатей! Всему этому цены нет! Ты бы за это нам в ножки кланялся, если бы не обстрел пристани!
Морозко насупился, разглядывая Григория, и прошипел:
– Я ещё никому в ножки не кланялся.
– Вспомни, как ты умолял полковника Сидорова взять твой табор под защиту.
– Ну, ладно, давай поздороваемся по-человечески, действительно всё было на этой грешной земле.
И они по-братски обнялись, тиская друг друга. Затем Дмитрий сказал:
– Давай, рассказывай всё по-порядку, а сын твой, Коля, с моими отпрысками учится в Эдмонтоне. Твою спутницу накормят и развлекут мои женщины, – и Морозко пригласил его к столу, разливая по бокалам вино.
До глубокой ночи они разговаривали, делясь впечатлениями, обсуждая несчастную ситуацию, случившуюся с сыном Григория. Перед тем, как отправиться отдыхать, Дмитрий спросил:
– Что ты намерен делать? Сына возьмёшь или оставишь учиться. В Абердине учиться сложно. Да и американцы к русским относятся как к людям третьего сорта, к неграм и то лучшее отношение. Я это хорошо знаю, наслышался. Так что, подумай, можешь сюда сам переехать, помогу. В Канаде к русским все хорошо относятся, к нашим советам прислушиваются.
– Утро, вечера мудрее, – ответил Григорий, направляясь в спальню к Ирме.
До разговора с Дмитрием у Григория складывалось всё просто. Нашёл младшего, забрал и привёз в Абердин, а вот как его устроить учиться, то он представлял всё туманно. «Сейчас Коля учится, и к нему относятся по-человечески, – и он вспомнил, с каким трудом им удалось в Абердине пристроить учиться своих ребят, беженцев. – Их не любят, смеются над ними, чуть что заявляют, чтобы убирались вон из страны. Может Дмитрий в чём-то прав, не стоит срывать с учёбы сына».
Погостив пару дней у Дмитрия, Григорий с Ирмой поехали в Эдмонтон. Дмитрий написал записку Трофиму, присматривающему за детьми в домашних условиях. Дмитрий писал, что податель сего послания является родным отцом Коли Зубова, и как отец порешит, так тому и быть.
В город Эдмонтон они приехали утром, но пока нашли дом, где жили дети Морозко и Трофим, время подошло к полудню. Трофим, прочитав записку Дмитрия, заявил, что дети на занятиях.
Когда же они познакомились с бытом жизни детей и расписанием занятий, то даже у Ирмы изменилось мнение, и она сказала:
– Григорий, на твоём месте я бы не забирала сына отсюда, хотя понимаю, что дети должны жить с родителями. Он здесь ухожен, живёт в достатке, учится. А согласно их расписания занятий, учеников водят в кино, театр, музеи, на стадион. Разве у нас в Абердине такие условия учёбы? Даже американские дети не имеют таких возможностей.
– Всё верно, но я несколько лет не видел сына, и не могу принимать решение без него.
Когда дети пришли, Григорий сразу узнал в подвижном, весёлом мальчике с детским пухлым личиком, как у девочки, Колю. Но сын совершенно не признал в нем отца. Трофим объяснил Коле, что это его родной отец, о котором ему не раз говорил дядя Дмитрий, и дал ему прочитать записку помещика. Прочитав записку, мальчик нахмурился, разглядывая незнакомца, затем переключился на женщину и спросил:
– А это моя мама?
– Твоя настоящая мама осталась там, далеко в Сибири.
– А что такое Сибирь?
Отец объяснил, а сын принялся задавать вопросы, постепенно, шаг за шагом приближаясь к отцу. Вслушиваясь в отцовский голос, у него вдруг всплыли воспоминания, и он кинулся к отцу, закричав:
– Ты мой папа! Я вспомнил тебя на коне с ружьём за спиной! – и он как клещ вцепился за шею отца.
У Ирмы навернулись слёзы, и она подумала: «Как бы хорошо ему не было, но родное не заменишь». Они ещё долго разговаривали. Отец рассказал, как он случайно отстал от парохода и остался на берегу в Находке, как он искал его, а когда узнал, где он живёт, то всё бросил и приехал, а вот мама приехать не может, её не пускают.
– Она, что в тюрьме?
– Нет, не в тюрьме, но ещё хуже, – попытался объяснить отец.
– Хуже не бывает, – возразил сын.
Затем отец рассказал, что он капитан судна, хотя сейчас не плавает, у них есть большое судно, швейная фабрика, магазины и часть этого богатства принадлежит ему, а он всё это намерен передать ему, Коле.
– А у меня есть ещё старший брат. Мне дядя Дмитрий говорил.
– Да, есть старший брат, но он живёт с мамой, далеко в Сибири.
– Но он же мне брат, хоть и живёт в Сибири, – не унимался сын. – Нам дядя Дмитрий говорил, что всё богатство должно делиться между детьми, а старшему по праву достаётся больше.
Отец растерялся, поняв, что Дмитрий учил детей не только иностранным языкам, но и правоведению, а затем сказал:
– Я планировал тебя забрать с собой.
– Мы что! Поедем к маме в Сибирь?
Отец объяснил, куда они должны ехать, а сын нахмурился и выпалил:
– А ты сюда не мог бы переехать? Я здесь привык, ко мне дети дяди Дмитрия относятся как к брату, всё делим поровну.
– Видишь ли, сынок, у нас такое правило, что если кто-то уезжает, то он оставляет всё принадлежащее ему богатство людям, которые остаются.
– Дядя Дмитрий нам говорил, чтобы владеть пароходами, фабриками, магазинами надо иметь акции, по которым распределяется доход? – уверенно заявила сын.
Григорий замялся, а в мыслях пронеслось: «Ему восемь лет отроду, а рассуждает как взрослый. Хорошо воспитывает детей Дмитрий».
– Видишь ли, сынок, там Америка.
– Но в Америке такие же законы как в Канаде. Об этом тоже дядя говорил.
– Но мы живём обособленно, мы сами принимаем решения, кому сколько дать.
– Значит, у ваших людей ничего нет, всё общее, как в стране большевиков, – сделал заключение сын.
Григорий задумался над словами сына, понимая, что он прав. Судно у них не застраховано, фабрика числится как барак переселенцев, магазины арендованы. Случись с судном крах и все их хозяйство рухнет как карточный домик. Каждый из них останется с тем, что удалось вывести из России и сохранить на чёрный день. А у Агнессы на Кипре огромное имение и, очевидно, немалый капитал. Но как её с сыном вытащить из Сибири? Надо держать связь с Груней, а для этого придётся оставить сына учиться здесь. Взять документ, что он учится в Канаде, а это позволит приезжать сюда, навещать сына и заходить в гости к Груне. И не надо будет упрашивать Ирму, даря дорогие подарки её сестре, чтобы из мэрии получить разрешение на выезд за границу для поиска ребёнка.
– Знаешь, Коля, ты кое в чём прав. Срывать тебя с учёбы, было бы несправедливо, действительно тебе необходимо продолжать свое начальное образование, а я буду навещать тебя.
– Ура! – закричал сын и помчался в зал к детям, продолжая кричать. – Я уговорил отца не увозить меня отсюда, а он будет меня навещать, привозить всем нам подарки.
Больше недели Григорий с Ирмой прожили в гостях у Трофима, развлекая детей, посещая с ними цирк, балуя сладостями. Но всему наступает конец, и они вернулись в Америку. И потекли у них дни в работе, заботах, в проблемах и в ожиданиях следующего прихода судна «Гаврила Чижов» из Находки.
35
Агнесса надеялась получить весточку от мужа, но её надежда не сбывалась. А тут ещё с каждым днём становилось прохладнее. С Таймыра ветер пригнал холодный воздух. И Агнесса с сыном торопились убрать урожай, копая картошку, свёклу, морковь, брюкву, турнепс, срезая подсолнухи.
– Капуста ещё может посидеть на грядках, пусть кочаны затвердеют, она не боится мороза, – сказала мать Александру.
– Нет, мама, давай срежем, а то у Димкиных кто-то срезал за ночь всю, остались без капусты, – и он принялся срубать кочаны как головы мнимых врагов.
К дому урожай возили на тачке, спуская всё в подпол. Ещё летом, Агнесса предчувствовала, что им придётся зиму коротать в селе, ожидая известия от мужа, поэтому они ходили в лес за груздями, засолив ими бочку, засушили на зиму котомку черёмухи, наварили варенье из земляники и брусники. Жизнь в округе налаживалась. Из районного села Абан приезжали врачи, осматривая поголовно всех жителей посёлка. Но обещанную школу не открыли. А учиться детям в Абане не представлялось возможным из-за надвигающихся холодов и волков, собирающихся в стаи. Густой снег повалил как-то неожиданно. Наступила зима, завалив землю снегом до самых окон. Сын расчищал дорожки. Иногда к нему приходили ребятишки, мать не препятствовала, а наоборот поощряла, угощая гостей картофельными лепёшками, пожаренными на сале. Незаметно подкатил Новый год. Начались настоящие морозы. Разбирая сарай, они с трудом обогревали только одну кухню, ютясь на ней днями и ночами, завешав тряпьём дверь комнаты.
– У нас там настоящий холодильник, – сказал сын, прижавшись к печке спиной и кивнув головой на комнату.
– Придёт весна, отогреется, опять сможешь приглашать своих друзей.
– Мам, Колька говорил, что ночью по селу шастают волки целой стаей. У Ивановых собаку задрали и сожрали.
– По ночам я часто слышу, как волки воют, рыская по нашей усадьбе, – спокойно ответила мать, – им тоже хочется жить.
– Я бы не хотел с ними встречаться.
– А кто их любит, но от этого они не дохнут.
Прошёл ещё не один месяц. На улице запахло весной, хотя солнце появлялось редко. И вот в такой ненастный день, когда Агнесса копошилась у печки, кто-то постучал в окно. Накинув на плечи фуфайку, Агнесса вышла на улицу и увидела почтальоншу.
– Антонина Зубова, тебе письмо из Находки, аж с самого Дальнего Востока, правда, без обратного адреса. Какой-то родственник, что ли весточку прислал? – и она подозрительно посмотрела на Агнессу, подавая тоненький конверт.
Агнесса изменилась в лице, её редко кто называл Антониной, в основном Зубовой, так как она не охотно откликалась на Антонину, живя по документу на покупку дома на имя Антонины Васильевны Зубовой, а почтальонша сказала:
– Не бойся, Антонина, не одна ты такое письмо получила с Востока. У меня их целая сумка, следовательно, все они добрались до Дальнего Востока и разом написали. Через Монголию и Китай они пробирались, мне Даша сказывала вчера, прочитав от родственника письмо, – и она, поправив сумку на плече, пошла дальше, скрипя по снегу подшитыми валенками.
Чернилам на конверте был написан полный почтовый адрес, получатель – Зубова А. Подчерк Григория. Она влетела в дом, торопливо зажгла керосиновую лампу и вскрыла письмо. На клочке бумаги, карандашом, подчерком Григория, было написано несколько слов: «Доехали через тёплые страны. Сын и я здоровы. Погрузились, где остановимся, дам знать. Ваши …». Прочитав несколько раз эти строки, она позвала сына, колотившего что-то на чердаке, и ему прочитала дважды.
– Что-то слишком мало написано и даты нет, – и он принялся рассматривать штамп на конверте, читая вслух, – из Находки. Ого, шло больше шести месяцев!
– Слава богу, хоть дошло, – улыбаясь, ответила мать.
С этого дня Агнесса ожила, её, словно, подменили, у неё появилась цель в жизни. Посёлок был небольшой, всего одна улица с шестнадцатью усадьбами. Она ходила по посёлку, агитируя людей пойти в Абан и потребовать открыть у них школу, создать правление. Все соглашались, но в ходоки не напрашивались.
– Нам в прошлом году новая власть нарезала участки земли по десять соток на человека, вырубив лес и вспахав землю. А где обещанная школа, где правление из наших людей, где обещанный транспорт, – возмущалась она, собрав около себя несколько человек.
Народ шумел, поддерживая её, но ничего не предлагал. Тогда она предложила:
– Вот завтра по утру давайте и пойдём, дороги уже подсохли, да и на базар забежим.
– А кто пойдёт? – спросил Гусаков, старичок преклонного возраста.
– Я, ты, возьмём с собой Глашу и Ефросинью.
– Нет, – заартачился Гусаков, – у меня нога болит, я до села Абана не дойду. Возьми, кого ни будь помоложе. Вот если бы на телеге, тогда другое дело.
– Телега у меня есть, – ответила Агнесса, – мы втроём впряжёмся и покатим тебя, как тройка вороных.
Собравшиеся засмеялись, перебивая друг друга и советуя Гусакову захватить перину и подушку.
– Давайте сами правление выберем, – предложила Ефросинья, – а что, когда комиссары выступали, то говорили, чтобы народ сам себе начальство выбирал и ему подчинялся.
– Я тоже за такое мудрое предложение, – поддержал Гусаков. – Почему в Абане есть правление, а у нас нет. Мы, что хуже их, что ли.
– Но для этого надо собрать весь народ посёлка, – заявила Агнесса.
– А мы тут весь народ, остальные хворые, не ходячие или дети, – и Гусаков огляделся по сторонам, как бы ища глазами, кого бы ещё пригласить.
– Давайте выдвигать людей в правление и голосовать, правда, я не знаю, что делать в правлении, – заявила Глаша.
– А что скажет старший, то и будем делать, – объяснил Гусаков. – А старшей по улице посёлка Огурцы, я думаю, выберем Антонину Зубову. Кто за это предложение, поднимите руку.
Руки подняли все, кроме Агнессы.
– Единогласно, если не считать саму Зубову, – объявил Гусаков. – А в помощь себе пусть Антонина сама выберет.
– Ну, если вы мне доверяете, то я согласна, а в правление предлагаю Ефросинью, Глашу, Матвея и Гусакова. Будем голосовать поимённо или за всех сразу?
– За всех, – закричали кругом и подняли руки.
– Тогда так, я подготовлю протокол собрания, мы все под ним распишемся, а завтра с Глашей и Ефросиньей мы отправимся в Абан к районному председателю и вручим ему нашу депешу.
Народ закивал головами, а, поговорив о подошедшей весне и чем будут засаживать огороды, стали расходиться. Придя домой, Агнесса подготовила протокол. Затем она обежала всех жителей посёлка, требуя поставить росписи под протоколом. Расписались трое, остальные поставили крестики.
Председатель Абанского района Пахомов встретил ходоков из посёлка Огурцы приветливо. Выслушав претензии пришедших, он спросил:
– Сколько учеников будут учиться в начальных классах в вашем посёлке?
Ефросинья, загибая пальцы, принялась считать, насчитав пятерых.
– А в старших классах? – улыбаясь, спросил Пахомов.
Здесь Ефросинья загнула только три пальца и в недоумении посмотрела на Пахомова.
– Но в классе учеников должно быть минимум двадцать человек. Я понимаю, что все должны учиться, поэтому мы сейчас планируем открыть в Абане интернат, где ученики будут жить и учиться, а на субботу и воскресенье родители будут их забирать домой. Но здесь опять проблема – транспорт. Не отправишь же восьмилетних и девятилетних детей пешком за шесть вёрст. Их надо централизовано привести в интернат, а затем развести по домам. Так что школьный вопрос у нас стоит на повестке дня, – Пахомов обвёл взглядом сидевших женщин и продолжил:
– Теперь поговорим относительно вашего собрания в посёлке. Это хорошо, что вы его провели без нашего вмешательства, но создавать правление для шестнадцати дворов нерационально. А то, что вы выдвинули старшего по улице, это правильно. А я со своей стороны предлагаю вашего старшего по улице рекомендовать в расширенное районное правление. Мы заранее будем извещать о сроках проведения районных совещаний, и даже организуем для них жильё на период таких мероприятий. Вас трое ходоков из посёлка, вы вправе поддержать мою рекомендацию относительно Антонины Зубовой в районное правление.
Глаша и Ефросинья закивали головами в знак согласия.
– Хорошо, будем считать, что этот вопрос решён, я думаю, Антонина Зубова не будет брать самоотвод.
Агнесса утвердительно кивнула головой, а Пахомов продолжил:
– Теперь относительно транспорта в районе. Дело в том, что когда беляки отступали, то они забрали всё, на чём можно было ехать. За этот период в районе появился молодняк крупного рогатого скота. Мы категорически запретили резать бычков на мясо. Их можно использовать как гужевой транспорт, но у нас опять проблема, нет телег.
– Можно мне слово? – попросила Агнесса.
– Да, да! Пожалуйста, Антонина!
– Мой сын с местной детворой собрали хорошую телегу из разбитой тачанки беляков, но запрягать в неё некого, правда, они сами впрягаются и катают по посёлку друг друга по-очереди.
– В таком случай на правлении я поставлю вопрос о выделении в посёлок Огурцы одного двухгодовалого бычка. Но справитесь ли вы, его надо обучить ходить в упряжке.
– Справимся! – хором закричали женщины.
– Я считаю, что основные вопросы мы решили. А Зубову я прошу присутствовать на нашем совещании, которое начнётся через пару часов, с представителями правоохранительных органов из Канска и Иланска.
Агнесса изменилась в лице, но Пахомов не заметил, копаясь в бумагах.
– Да, вот она, – сказал он, найдя бумагу. – Для вашего посёлка Огурцы мы изготовили печать и бланки справок. Товарищ Зубова, как старшая по улице, вы должны будете каждому жителю вашего посёлка, достигшего совершеннолетия, выдать справку с указанием фамилии, имени, отчества и года рождения, что он является жителем посёлка Огурцы. И каждый житель обязан эту справку носить с собой, особенно если он направляется в город или село. Без справки он может быть задержан правоохранительными органами. Вот получите и распишитесь, товарищ Зубова, – и он выложил перед ней, на край стола целую кипу бумаг, журнал регистрации жителей, печать, стеклянный пузырёк с чернилами и ручку.
Агнесса не шелохнулась, уставившись на Пахомова, готовая отказаться от предложенной должности, а он добавил:
– За эту работу вам будет назначена зарплата от Абанского правления, правда, небольшая, но и немаленькая.
– Я должна подумать.
– Что тут думать, распишитесь, а потом думайте, – с каким-то нажимом ответил он. – Я сужу по протоколу, вы грамотный человек, и я могу вам доверить эту работу. Кого вы можете предложить вместо себя? Никого. То-то же.
Агнесса поняла, сопротивление бесполезно, можно сделать себе хуже. Она встала, подошла к столу, расписалась в журнале за печать, за справки, за журнал и за мелочёвку. Затем сложила всё в сумку и спросила:
– Мы можем быть свободны?
– Да, до совещания, – ответил он, не взглянув на неё.
Выходя на улицу, Агнесса подумала: «Кажется, я влипла, из Иланска могут быть люди, которые знают меня в лицо. Надо что-то придумать, во всяком случай не появляться на совещании, Пахомов близорук, не заметит, что меня нет».
– Ну, что девоньки, идём на базар, надо кое-чем отовариться, – предложила Агнесса.
– Да, – поддержали её девчата. – Может, ты не пойдёшь на совещание, надо же домой до вечера дотопать, не ночевать же нам здесь, а тебя одну мы не оставим, мало ли, что.
Гуляя по базару, Агнесса размышляла: «Надо через час оставить девчат на базаре, а самой вернуться к правлению, притаится в кустах, и проследить, кто приедет из Иланска». От испуга ей уже было не до базара, а на душе «кошки скребли». Купив мелочёвку, Агнесса попросила девчат походить по базару, приглядеться к ценам на семена. Оставив их, она помчалась к правлению и спряталась в кустах. Минут через пятнадцать в правление потянулись люди, явно на совещание. Она насчитала человек десять. Судя по тому, что некоторые были одеты в теплые фуфайки с котомками за плечами, она решила, что они не Абанские, а пришли издалека. Прошло ещё минут двадцать и к правлению подкатили на двух телегах люди. На первой телеге она узнала милиционера Коровина, с которым пришлось сталкиваться по работе, работая следователем в Иланске, рядом с ним сидел пожилой мужчина в пенсне. Его она не знала, хотя лицо ей показалось знакомым. На второй телеге находились незнакомые ей люди, и она решила, что они из Канска. В мыслях пронеслось: «Зачем я полезла в начальство, сидела бы в норке как мышка и не рыпалась». Встретиться с сотрудниками правоохранительных органов из Иланска было бы для неё с сыном крахом. Но с другой стороны, ей очень хотелось знать, зачем они явились в Абан. А в голове зародилась мысль: «Раз они приехали на телегах, лошадей привязали не распрягая, следовательно, они уедут после совещания. А мне завтра неплохо было бы сюда заявиться, встретить кого-нибудь из правленцев и разговорить его. В конце концов, можно поговорить с секретаршей и ознакомиться с протоколом совещания. Ну, а сейчас, как всё успокоится, драпать на базар за девчатами и домой». Неожиданно на крыльцо вышли Пахомов и Коровин, о чём-то оживлённо разговаривая, при этом Пахомов вертел головой в разные стороны, явно кого-то высматривая. Затем они спустились с крыльца и направились к кустам, расстёгивая ширинки штанов. Агнесса пригнулась и юркнула под ветки пушистой ели, прижавшись к дереву. Мужики шли в её сторону, но, не доходя до ели, остановились и струи зашуршали по земле, брызгая во все стороны. Коровин спросил:
– Так кого ты говоришь, нет?
– Сейчас первым вопросом я хотел рекомендовать в районное правление новеньких Сухова из посёлка Сосновка и Зубову из посёлка Огурцы. Сухов пришёл, а Зубова была здесь, но ушла, возможно, её женщины не захотели ждать, и уговорили её не оставаться на совещание, а уйти домой.
– А как зовут Зубову? – спросил Коровин, наклонившись к Пахомову.
– Антонина. А что?
– Да нет так, однофамилица. У нас как-то начинала работать следователем Зубова Агнесса, но потом сказала, что едет на Урал за отцом и не вернулась. А потом выяснилось, что она из беглых ссыльных и уговорила дезертировать конвоира-солдата с оружием и подводой. По данным следствия считается, что она вместе с отрядом белых офицеров и купцов подалась к адмиралу Колчаку. А перед этим, за год раньше их отряд на Урале разбил вооружённый отряд комиссаров, захватив конфискованное у богатого люда золото, драгоценности, царские золотые рубли. Затем они организовали вооруженное восстание рабочих золотопромышленников и смылись, а появились в наших краях. В Красноярске втерлись в доверие к командирам большевиков и угнали с передовой три орудия с боеприпасами к белым.
– Крепко орудовали офицеры, но наша Зубова давно живёт в этих краях, у неё и дом свой с царских времён. И вообще, в нашем районе много живут Зубовых.
– И у нас в Иланске и Канске тоже их немало, – и мужики пошли, поднялись на крыльцо и закрыли за собой дверь в правление.
Дрожа всем телом, Агнесса вылезла из-под ветвей ели и устремилась к базару, проклиная себя за тщеславие и высокомерие над поселковыми. «Ну, зачем я высунулась с этим правлением и стала старшей по улице». Но время вспять не повернёшь и не воротишь, и выше себя не прыгнешь.
Возвращаясь в посёлок, Агнесса повела девчат не по дороге, идущей через их посёлок в крупное село Долгий Мост, а через лес, доказывая, что так ближе. У неё появилось предчувствие, что сотрудники правоохранительных органов после совещания в Абане поедут не домой в свои города, а в Долгий Мост проводить завтра там совещание. И тогда они могут их догнать, тем более что им идти до своего посёлка больше полутора часов. Они шли по тропинке в стороне от дороги, но она поглядывала на дорогу. Когда до их посёлка оставалось недалеко, она заметила сзади по дороге пыль, а вскоре разглядела подводы.
– Девчата! Быстро в кусты, по дороге едут нехорошие люди! – закричала она и кинулась к кустам.
Не раздумывая, девчата кинулись за ней и присели. А Глаша шёпотом спросила:
– Кто там?
– Они вооружены и очень опасны, – вылетело у неё, – лучше с ними не встречаться.
Телеги быстро двигались по дороге, слышались хлопки кнутов, которыми седоки телег награждали лошадей. Когда телеги проезжали мимо, Агнесса успела рассмотреть людей. На первой телеге проехал Коровин со своим напарником в пенсне. Но на второй ехало трое, среди них выделялся Пахомов. Взглянув на девчат, она поняла, что они не видят дорогу, прижавшись к молодой травке, вылезающей из земли. В голове у неё пронеслось: «Очевидно у Пахомова дела в селе Долгий Мост, вот он и воспользовался транспортом. Не дай бог ещё заедут в наш посёлок, люди покажут, где она живёт, а дома один сын. Правда, он знает, что его мать для всех звать Антониной, а имя Агнесса нельзя даже произносить, но мало ли что может случиться».
– Антонина, что за люди проехали по дороге?
– Я узнала, что в наших краях рыскают разбойники, лучше с ними не встречаться, – соврала она тихим голосом.
– Ой! Как страшно, – запричитала Ефросинья, оглядываясь по сторонам.
– Пойдёмте через лес, около дороги опасно, – предложила Глаша, озираясь и направляясь к лесу.
К посёлку они вышли с другой стороны. С пригорка Агнесса окинула взглядом улицу. Конных повозок не было, вдалеке по улице бегали дети, играя в лапту, да кое-где в пыли копошились куры, во дворах мычали коровы.
Придя в посёлок, девчата попрощались и разбежались по домам. К своему дому Агнесса подошла с опаской. Заглянула по привычки в почтовый ящик и зашла на крыльцо. На дверях висел замок. «Где же сынок бегает», – и она принялась искать ключ в условленном месте, а, не найдя, вышла за ворота. Среди играющих в лапту сына не было. Вернувшись, заметила, что нет удочек. «Вот чертёнок ушёл рыбачить и ключ прихватил с собой». Найдя гвоздик, принялась ковыряться в замке, но он не поддавался. Случайно взглянув на окна, заметила, что одна форточка приоткрыта. Перевернув старую бочку вверх дном, забралась на неё и через форточку отодвинула защёлки. Открыв окно, влезла в комнату. Прилегла и задремала. Проснулась, когда услышала шум в сенцах. Уже стемнело. Увидев её, сын закричал:
– Мам, посмотри, какого сазана я поймал!
В руках сын держал рыбину килограмма на полтора.
– Ого! Вот это улов.
– Мам, а как ты попала в дом? Я забыл оставить ключ.
– На первый раз прощаю, тем более что ты порадовал меня таким уловом. А залезла я через окно, форточку ты забыл закрыть, – и, взяв рыбину, принялась чистить.
– Слушай, Саша, ситуация у нас с тобой не из весёлых. Из Иланска в Абан приехали сотрудники милиции. Они меня знают как Агнессу и всю нашу подноготную, что мы сбежавшие ссыльные.
Побелев, сын свалился на табуретку, уставившись на мать. Он панически боялся комиссаров и милиционеров.
– Возможно, завтра, возвращаясь из села Долгий Мост, они заедут к нам в посёлок.
– Что будем делать?
– Прятаться, что нам остаётся. Как-то раз, собирая грузди на пригорке, я обнаружила под большой елью выкопанную в земле землянку. Когда-то там кто-то прятался, наблюдая за посёлком. Скорее всего, её сделали белые офицеры, для наблюдения за большой дорогой. Я не раз проверяла её, собирая грибы, не появится ли там хозяин землянки. Тайная землянка заброшена. Ею мы можем воспользоваться. На завтра я приготовлю еды на целый день, а ранним утром по темноте мы уйдём из дома, захватим с собой всё ценное. Поживёшь в землянке, а я пойду в Абан, это необходимо.
– Пеналы тоже возьмём?
– И их возьмём и наган, который мне дал полковник Сидоров. Все бумаги с печатями, которые сегодня я получила в Абане. Меня избрали членом правления Абанского района и наделили большими полномочиями.
Помолчав, она сказала:
– На всякий случай я сегодня подготовлю на нас новые справки с другими фамилиями.
Сын с облегчением вздохнул.
Было ещё темно, когда Зубовы, замкнув дом, с нагруженными котомками на спинах, обходя посёлок по лесу, поднялись на пригорок, с которого были видны не только дома посёлка, но и весь горизонт.
– Мам, а вон блестит озеро, где я вчера поймал сазана.
Осмотревшись кругом, сняли тяжёлые котомки, мать сказала:
– Полезли в землянку.
– А где она?
– Под ветками ели, – и она, опустившись на колени, поползла под ветки, волоча за собой котомку по земле.
Сын последовал за ней, держась за её ногу. Она зажгла свечку, и под елью стало светло. Отодвинув тяжёлую задвижку в сторону, открылся лаз вниз. Она села, а, спустив ноги в лаз, встала, уступая место сыну.
– О! Да здесь и вправду хорошая землянка!
Держа свечку в одной руке, в другой котомку, она пригнулась, шагая по ступенькам, спустилась вниз и оказалась в нешироком помещении, длиной в рост человека.
– Мам, здесь и вправду кто-то жил.
– Жил, но давно. Видишь, всё кругом паутиной заросло. А обнаружила я её случайно. Увидела большой гриб под елью и полезла за ним. Потом заметила под травой деревянную задвижку. Местами траву сдуло ветром. Я заинтересовалась и поняла, что задвижка сдвигается. Сдвинула, обнаружила землянку и даже вначале испугалась. А из землянки можно наблюдать за посёлком, а главное за большой дорогой, идущей из Абана в Долгим Мостом.
Высохшим веником мать смела паутину, подмела земляной утоптанный пол, собрала мусор в тряпку.
– Сашек, подумай, куда нам спрятать пеналы и наган. Я тоже подумаю. Через часок я уйду, а ты останешься. Тебе здесь придётся сидеть до вечера, а если не приду, то …, – и она замолчала, не зная, что сказать. – Если захочешь в туалет, вылезешь, но осторожно. В кармане куртки у тебя справка, что ты Александр Викторович Рыбьев из посёлка Огурцы, 1906 года рождения, родился в Абане. Справка с печатью посёлка Огурцы, но показывать здесь дома её нельзя. Её можно показывать только в том случае, если окажемся далеко от этих мест. Книжку интересную я тебе взяла, будешь читать, не вылезая из-под веток ели, и наблюдать за посёлком, а главное за дорогой, особенно после обеда. Можешь записывать, кто в какую сторону поехал.
– Мам, я понял, что нам грозит опасность, а ты не уверенна, вернёшься ли назад, но другого выбора у нас нет. Я правильно понял?
– Да, ты всё правильно понял. Поэтому я и хочу спрятать пеналы и наган понадёжнее, чем дома. Мало ли что может произойти. Если ты увидишь, что я пришла домой одна или с кем-то, то это не значит, что ты должен бежать ко мне. Сиди и жди, но если за тобой не приду, действуй, как найдёшь нужным. Пеналы и наган пусть лежат до хороших времён. Вырастешь, сможешь уехать на Кипр, тогда и решай, как поступить с пеналами.
Незаметно прошёл час. Рассвело, в землянке без свечи стало светлее. Она сделала тайник, спрятав в него пеналы и наган.
Не прощаясь, мать ушла. А через пару часов она была уже около правления в Абане. Перед дверью, закрытой на замок, стоял мужик в фуфайке с котомкой на плече.
– Наверное, вы из посёлка Сосновка, товарищ Сухов?
– Да! А вы Зубова из посёлка Огурцы?
– С одной нашей женщиной случилось нелады, пришлось пожертвовать совещанием. Если можете, перескажите, какие вопросы обсуждались.
– Вначале совещания Пахомов предложил меня и вас принять в члены районного правления. Нас приняли. Пахомов сказал, чтобы сегодня мы получили мандаты и инструкции, по которым должны работать в правлении Абана и получать зарплату. Затем обсуждались хозяйственные дела других посёлков и Абана, но нас это не касалось. Пахомов рассказал, как надо заполнять справки жителям посёлков. Какие вопросы надо ставить перед нашими жителями, как правильно следить за выполнением порученных заданий. Затем обсуждался вопрос о школе и транспорте для перевозки детей в интернат Абана. Всем посёлкам выделили по бычку, но телег нет. Пахомов поставил в пример ваш посёлок, что ваши дети из старых брошенных деталей от телег собрали хорошую телегу. К первому сентябрю в Абане откроют интернат, а задача посёлков – найти или сделать телеги и обучить бычков ходить в упряжке.
Сухов вздохнул и продолжил:
– Затем выступали сотрудники из милиции городов Канска и Иланска. Они рассказали, какие грабежи, и нарушения прав человека имеются в районах. Особенно в селе Долгий Мост, там действует целая банда. Милиционеры приводили примеры, какие приметы бандитов надо запоминать, чтобы потом их ловить, что делать, если кто-то подвергся нападению. Из городов для усиления охраны граждан в село Абан направлен один милиционер с подводой, а в Долгий Мост три милиционера с подводой.
– Кто из милиционеров будет работать в Абане? – перебила Сухова Агнесса.
– Не знаю! Какая нам разница, – огрызнулся Сухов. – Но самое главное, что милиции будут помогать дружинники, назначенные из мужиков села Абана и близлежащих посёлков. По три дружинника в сутки. Дружинникам будут выдаваться специальные красные повязки, которые они будут носить на рукавах. В обязанности дружинников входит дежурство на базарах, магазинах, культурных развлекательных местах, у пивнушек. Милиционер с дружинниками будут объезжать посёлки, выявляя хулиганов. Вот такие дела. Кругом глаз, да глаз будет.
– А сейчас, где милиционеры?
– Вчера, ещё не закончилось совещание, вдруг позвонили из села Долгий Мост. Там какое-то происшествие случилось. Милиционеры заторопились, скомкали совещание и укатили туда, и с собой увезли Пахомова.
– А как же обещанные мандаты и инструкции?
– Пахомов всё подписал и поставил печати, но на мандатах должны расписаться члены правления, а два человека из Абана не пришли из-за болезни детей. Вот секретарша и пошла за ними, и со скотного двора должен подойти человек, оформить какие-то требования на выделенных нам бычков. Нас то в списке до вчерашнего дня не было.
– А когда бычков забирать?
– Да не спеши. Спешка нужна при ловле блох, – и Сухов, сплюнув на землю, отошёл, пропуская секретаршу и двух женщин.
– Зубова! Что это вы вчера смылись с совещания?
– Да не смылась она, помогала женщине, у которой нелады случилось. У Зубовой уважительная причина.
– А, тогда другое дело. Пахомов тоже решил, что у вас что-то случилось, были здесь и исчезли. На обратном пути из села Долгий Мост он с милиционером Трофимовым хотели заехать в ваш посёлок, посмотреть на телегу и оценить, на сколько вы правду сказали. Он подозрительный человек, всё проверяет и перепроверяет. Дома, кто ни будь есть, чтобы показать.
– Если дом найдёт, то телегу увидит, она во дворе стоит.
– Как! Прямо во дворе незапертая. И никто ей ноги не приделает.
– Запрягать то кроме ребятишек в посёлке некого. Они и так катают друг друга по посёлку.
– А она, что такая лёгкая? – спросила женщина, ставя роспись на мандате.
– Колёса и оси тонкие, от тачанки, поэтому и лёгкая.
– Ну-ка, ну-ка, расскажите поподробнее. Я слышала, что в посёлке Огурцы наши солдаты погибли, расстреливая с тачанки отступающих беляков.
– Отступающие белые офицеры установили у дороги пушки, на случай нападения на колону со стороны посёлка. Солдаты на тачанке не заметили пушек и с бугра из двух пулемётов открыли огонь по колоне отступающих. Белые и открыли из пушек по ним огонь. Третий снаряд разнёс в клочья и солдат, и коней, и тачанку. Останки солдат похоронили, пулемёты куда-то увезли, а разбитую тачанку бросили. Ребятишки разобрали обломки, оси выправили, нашли колёса и смастерили из брошенных деталей телегу, причём хорошую.
– Надо же! – удивилась женщина, вторая член правления.
А Агнесса добавила:
– Я бы не поверила, если бы сама не видела.
– Ну, вот! Сухов и Зубова, получите свои мандаты, инструкции и распишитесь за них, – и секретарша протянула им журнал для росписи.
Члены правления поздравили их, пожелали плодотворной работы и откланялись.
– А как с бычками? – спросил Сухов, наклонившись к секретарше.
– Бычки на скотном дворе, заведующий в курсе, покажете мандаты, выберете, какие вам понравятся, тех и ведите домой. Рога у них уже спилены, иначе хомут на голову не оденете.
– Пойдём на скотный двор, пока бычков безрогих дают, – предложил Сухов, теребя за рукав Зубову.
Агнессе было не до бычка. В душе у неё всё клокотало. Кто такой милиционер Трофимов. Возможно, он знает её по отделению милиции Иланска. И как не попадаться на глаза Трофимову или Коровину, которые будут контролировать всю местность вокруг. Перед тем как уйти, она решила кое-что выяснить у секретарши:
– А милиционер Трофимов, откуда из Канска или Иланска?
– Кто его знает, – оттопырив губы, ответила она. – Я слышала, что он опытный следователь и хороший зануда, до всего докопается. Их тут было четверо, а кто из них Трофимов не знаю.
– Зубова, ты идёшь на скотный двор или как? – и Сухов, дёрнув её за рукав, направился к выходу.
Поняв, что больше ничего не вытянет из секретарши, Агнесса пошла за Суховым. Скотный двор находился на краю села Абан. Спросив у работницы, работающей во дворе, где заведующий, они направились к конторе. Заведующий, лысеющий старичок, просмотрев мандаты, сказал:
– Уздечки и хомуты, подогнанные для бычков, я вам дам, а вот сбрую и всё остальное не взыщите, самим придётся добывать и подгонять под размеры бычков, – и, сняв со стены пару хомутов и уздечек, положил на стол, затем раскрыл журнал и предложил расписаться за инвентарь и за бычков.
Покончив с формальностью, заведующий повёл их во двор. Безрогие бычки находились в отдельном загоне от стада.
– Наши ребята частично приучили бычков ходить в оглоблях, у вас особых проблем с этим не будет, – заявил заведующий, надевая хомуты и уздечки на выбранных животных.
Распрощавшись с заведующим, Сухов и Зубова, вышли со скотного двора и направились в разные стороны. Солнце стояло в зените, прогревая землю, кое-где появились подснежники. Агнесса шла домой через лес, вдали от главной дороги. План дальнейших действий у неё выработался ещё в Абане, когда она шла за Суховым к скотному двору. Ведя бычка за уздечку, она рассуждала: «Меня в милиции города Иланск знают, но не знают сына. Прятаться придётся мне одной, а это уже легче. Как я сразу об этом не подумала». Обойдя посёлок через лес, она подошла к пригорку. Оставив бычка в кустах объедать прошлогоднюю траву, она появилась под елью. От неожиданности сын ойкнул.
– Ну, мам, ты перепугала меня, так тихо подползла, я и не ожидал.
– Вернулась, получила для посёлка бычка, но поскольку телега только у нас, то ты и будешь на нём работать. И ещё тебе, очевидно, нет резона прятаться, тебя милиция не знает.
– Я тоже об этом думал, но если засекут тебя, то и меня вычислят за пять минут. А уехать в другое место мы не можем, пока отец не сообщит, куда нам ехать.
– Все, верно, нам и приходится ходить по лезвию бритвы, чуть оступишься и конец.
– А где бычок?
– Бычок в кустах, сено ест. А как твои наблюдения?
– По большой дороге за полдня никто не проезжал, но пешком проходило несколько человек. В посёлке людей ходило мало, правда, ребятишек бегало много. К нам во двор забегали, но, увидев замок на дверях, убегали.
– Пойдём знакомиться с бычком, возьми кусочки хлеба для лучшего знакомства.
– А как за дорогой будем следить?
– Я присмотрю из кустов, – и она полезла из-под ели в сторону леса.
Бычок признал нового хозяина. Он так и тянулся к нему, обнюхивая руки и карманы, прося хлеба.
– Саша, ты поводи его по кустам, пусть сухую травку пощиплет, а я понаблюдаю за посёлком.
Наблюдая за дорогой, Агнесса удивлялась: «Странно, почему по дороге за весь день никто не проезжал ни в ту, ни в другую сторону. Обычно по дороге много подвод ездило, шли пешие. Почтальонши тоже не было, хотя она появлялась регулярно, разнося почту после обеда». Совсем стемнело, когда она предложила сыну:
– Саша, давай котомки оставим в землянке, ты возьмёшь бычка и пойдёшь домой, а я пройду к Ефросинье и Глаше. Если дома появится опасность, то на верёвку около ворот повесишь белую тряпку. На ночь бычка заведёшь в сенцы, потом освободим кладовку и поселим его там. Если кто-то спросит, где я, скажешь в Абане.
И они разошлись в разные стороны. Мать пошла к своим помощницам, а сын, ведя бычка за уздечку и, давая ему понюхать корочку хлеба, направился к бугру, где была разбита в щепки тачанка. Придя домой, он привязал бычка к телеге, так как двор не был огорожен, зашёл в дом и принялся разжигать печь. «Надо сварить картошку, а из очисток сделать пойло, – решил он, – пусть привыкает ко мне». Вскоре пришла мать.
– Глаше и Ефросинье я сказала, что утром уйду в Абан, а они помогут тебе по-хозяйству. У меня на душе неспокойно, завтра буду наблюдать за дорогой из землянки. А сейчас пока готовлю ужин, ты убери из кладовки в сенцах всё барахло. В кладовку поселим бычка, иначе украдут. Часть барахла забрось на чердак, а оттуда сними сбрую, дугу и седло для подпруги. После ужина займёмся подгонкой конской сбруи под бычка.
– Мам, ты думаешь, бычок зайдёт на крыльцо?
– За куском хлеба зайдёт, а вот спускаться вниз с крыльца ему будет труднее.
На следующий день Агнесса наблюдала, как сын с Ефросиньей и Глашей запрягали бычка и катались по посёлку в сопровождении шумной ватаги ребятишек. И только к вечеру в посёлок прискакали три вооружённых всадника. Они останавливались около домов, разговаривая с жителями. Один всадник остановился около её дома и беседовал с сыном. Вскоре всадники уехали, а сын бегал во дворе с белой тряпкой, то развешивал её на верёвку, то снимал. «Сын в смятении, что-то важное узнал от всадника, а не знает, как поступить. Но по его действию можно судить, он предупреждает, чтобы я сидела и ждала», – решила она. И только вечером она узнала, что в селе Долгий Мост кто-то предупредил бандитов, что к ним в село едут стражи порядка на двух подводах. Их и встретили недалеко от села в логу, расстреляв в упор всех пятерых. Оружие и подводы забрали и скрылись.
События в селе Долгий Мост всколыхнули народ в сёлах и посёлках. Однако Агнессу с сыном они обрадовали и успокоили. Для уничтожения банды из Красноярска прислали следователей с солдатами. Вскоре следователи вышли на след бандитов и, загнав их на хутор, уничтожили.
Прошли годы. В посёлках и селах кое-кто завёл лошадей. Жизнь менялась к лучшему, но в городах народ голодал, не имея больших огородов. Постаревшего бычка Агнесса вернула в абанский скотный двор. Александр, отслужив в армии, вернулся домой. Шёл 1930 год. Агнесса уговорила сына пойти учиться на курсы мастера маслобойного дела, организованные в городе Канске. Там сын познакомился с девушкой. В один из праздничных дней Александр приехал к матери с девушкой. Сын заявил, что Оля его невеста. Блондинка Оля была приятной не глупой девушкой. Она жила с родителями в Канске. Мать одобрила выбор сына, сказав:
– Вот закончите курсы и сыграем свадьбу.
– Мы тоже так решили, – краснея, ответила Оля.
На улице стемнело, кто-то тихонько постучал в окно. К Агнессе часто приходили люди, как старшей по улице. Она вышла, но никого не было. Вышла за ворота, вдалеке маячила одинокая фигура. «Странно, кому я могла понадобиться в такое время, – и она по привычке сунула руку в почтовый ящик, нащупав свернутую бумагу, подумала, – кто-то на кого-то опять написал анонимку». Положив бумагу в карман, она вернулась, рассуждая: «Что за мода пошла у народа, доносить друг на друга. До Советской власти такого не было». За разговорами время прошло быстро. На дворе стояла глубокая ночь, когда сын и Оля разбрелись по углам дома отдыхать. Утром, проводив гостей, Агнесса вспомнила об анонимной бумаге, а развернув её, ахнула, узнав подчерк мужа. Торопливо принялась читать длинную исповедь мужа за целых десять лет. Как муж с сыном Колей добрались до Находки, она представляла. Но почему сын оказался в Канаде, а он в Америке? И как он стал капитаном судна «Гаврила Чижов», которое часто ходит в Находку? И почему он только сейчас смог прислать весточку без обратного адреса и конверта? И что за одинокая фигура подложила письмо в ящик и поспешно убежала? Не провокация ли это? Может за нами наблюдают, хотя это не похоже на действия комиссаров. Те долго не чикаются с людьми, раз и пуля в затылок.
Прочитав несколько раз, она знала письмо наизусть, а раз за разом читая, понимала смысл, содержащийся между строк. Но самое главное, что они живы и надеются на встречу. У неё в голове иногда проскакивала мысль, что их нет в живых, но эту мысль она гнала прочь. Из письма она поняла, что в Америку ездят разные русские экспедиторы за механическими и текстильными станками, за оборудованием для пищевой и медицинской промышленности. И поняла, что это, пожалуй, единственный способ проскочить через «железную занавесь», организованную большевиками. Мысли лихорадочно неслись в голове. Она готова была немедленно всё бросить
и уехать на Дальний Восток, но рассудок подсказывал, что для этого нужна кропотливая подготовка. И на это уйдёт не один месяц, а может быть год. Во-первых, сын и Оля должны окончить курсы. Во-вторых, стать специалистами, иначе никто не пошлёт их за границу за оборудованием. В-третьих, надо придумать, как можно переправить пеналы с драгоценностями и документами, тем более что на драгоценности много найдётся охотников. В-четвёртых, всё драгоценности сразу переправлять нельзя, нужно малыми порциями, а это значит, нужен надёжный канал. А канал, очевидно, существует, причём в нашем посёлке, иначе каким образом такое большое письмо дошло из Америки.
Вдруг она решила, что надо срочно написать ответ мужу, возможно, тот, кто принёс письмо, появился здесь, но скоро уедет. И она села писать, но писала не как письмо, а как дневник о своей жизни, без здравствуйте мои дорогие. Описала, как разорвался снаряд во дворе, убив коня, а её оглушило упавшей крышкой подпола, она упала на сына, в результате повредила ему ногу, и он долго не мог ходить. Вылезли из подпола, не обнаружили младшего сына Колю. Дневник заканчивался тем, что Александр учится на курсах мастеров маслобойного дела, познакомился с Олей, собираются жениться. Они мечтают окончить курсы, стать специалистами и ездить за оборудованием заграницу. Этим она дала понять мужу, что поняла его намёк на возможность поездки в Америку сына с женой.
Ответ мужу она собиралась положить в свой почтовый ящик на ночь, а на день забирать, мало ли что. К дереву, растущему на улице напротив дома, решила привязать белый лоскуток ткани, как метку, а подход к почтовому ящику засыпать песком, чтобы получить отпечатки обуви ног того, кто возьмёт письмо из ящика.
Под впечатлением от письма мужа, она ходила весь день как сонная. К ней приходили соседи, она отвечала невпопад, ничего не могла сообразить.
– Антонина, что с тобой? Уж не заболела ли ты? – интересовались соседи.
Стемнело, она положила письмо в почтовый ящик. Не зажигая лампу, пристроилась у окна и стала ждать, но незаметно уснула, облокотившись на подоконник. Когда проснулась, было далеко за полночь. «Фу ты, уснула, проспала момент, когда письмо забрали из ящика», – упрекнула она себя. Тихонько вышла, но письмо оказалось на месте. Вернулась и легла в постель. Утро не принесло ожидаемого результата. Письмо лежало в ящике, спрятав его в карман, она погрузилась в работу. И только после третьей ночи метка с дерева и письмо исчезли, а след от обуви на песке кто-то аккуратно замёл веником. И потянулись дни в ожидании. Через три месяца Агнесса, выглянув в окно, увидела белый лоскуток ткани, привязанный к дереву. «Неужели письмо!» – и она выскочила во двор, в почтовом ящике лежала свернутая бумага. Беглого взгляда хватило, чтобы понять, что это письмо от мужа. Закрыв дверь на крючок, принялась читать. Григорий понял её осторожность и тоже написал письмо в виде дневника. «Значит, моё письмо он получил», – решила она. Муж сообщал об успехах Коли, но на каникулы он не смог взять его к себе, так как у сына нет свидетельства о рождении. И хорошо бы иметь старинные царские грамоты. Дальше муж как бы приглашал их к себе, намекая, что у Коли есть старший брат, и они вправе распоряжаться акциями швейной фабрики и судном в одинаковой степени. И очень было бы хорошо, если у Коли оказались бы драгоценности и золото. Но в письме не было намёка ни на Канаду, ни на Америку.
Далее Григорий описывал оборудование. Для заводов по производству масла имеется оборудование для изготовлению брикетов. А брикеты, расфасованные по двести граммов масла, хорошо берут покупатели. Он описал преимущество оборудования, их стоимость. Указал, что на каждом брикете завод может экономить по два грамма масла, так отрегулирован аппарат. Затем муж привёл характеристики сепараторов для приготовления сливок из молока, их стоимости. В конце он перечислил, какие документы должен предъявить экспедитор, отправляясь за оборудованием из Находки. Но семейные пары и женщин с беременностью семь месяцев из Союза не выпускают.
Проанализировав письмо, Агнесса задумалась, фактически это была инструкция, которой следовало придерживаться, готовясь к поездке заграницу. Если раньше она мечтала уехать на остров Кипр в свое родовое имение, то теперь это желание притупилось, особенно после того, как узнала, что там нарастает вражда между греками и туркам из-за раздела территории острова, а оказаться между ними было не из приятных занятий. И вообще, живы ли матери, цело ли имение, может там камень на камне не остался. Конечно, если жить в Америке, то и на Кипр съездить не сложно, а вот из Союза – никуда. Григорий в письме ни строчки не обмолвился о ней, но она чувствовала, что он относится к ней с любовью. Правда, за это время у него могла появиться подружка, но что тут поделаешь, она тоже не святая.
О том, что она переписывается с мужем, Агнесса не сказала сыну, оставив это на потом. Конечно, тот, кто пересылает почту в курсе их новостей, но он ни каким образом не проявляет себя и очень осторожен. Это хорошо, но ей бы хотелась иметь контакт с мужем без посредников. И её не покидало тревога, не подстава ли это всё. А Григория можно было бы упрекнуть за высказывание иметь старинные царские грамоты, драгоценности и золото. Это его большая оплошность, но что поделаешь. Главное, самой не проговориться о ценностях и царских грамотах.
И потекли дни в работе, ожиданиях. Вскоре Александр и Оля окончили курсы мастеров сыроварения и маслобойного дела. Агнесса не раз ездила в Канск, познакомилась с будущими сватами. Осенью сыграли скромную свадьбу. Жить с родителями и сёстрами Оля не захотела, и они сняли жильё. Молодожёны целиком погрузились в интересную работу.
В один из дней, когда Александр приехал к матери один, она решилась рассказать о переписке с мужем. Они долго обсуждали каждое письмо, в которых Григорий не раз намекал, что у Коли нет свидетельства о рождении, а без царских грамот ему не дадут вид на жительство у отца. Они все живут, как у «Христа за пазухой», ни в чём не нуждаются. У него имеется своё жильё в городе, но ему скучно одному. На берегу Тихого океана, где находится их швейной фабрике, у него тоже есть отдельное жильё. Здесь люди, имеющие драгоценности и золото, идут за первый сорт.
– Мам, что-то отец часто намекает на драгоценности и золото, а тот, кто пересылает нашу почту, уже догадался, что они у нас есть.
– Я с тобой согласна, но в ответах я не упоминаю о них, может он поймёт, что писать об этом не следует. Он то надеется, что канал связи надёжный, но для нас он может оказаться капканом. От соблазна получить драгоценности никто не застрахован и постарается сделать всё, чтобы завладеть ими.
Обсудив все письма, они принялись составлять план переезда в Америку. Записав, какие документы надо оформлять, Александр принялся рассуждать, чем можно заинтересовать начальство, и как создать условия, чтобы его с женой отправили за оборудованием.
– На каждом брикете можно сэкономить по два грамма масло, следовательно, с тонны – десять кило, а завод отпускает в день не одну тонну масла. Вот это должно заинтересовать директора и главбуха.
– Ты, сынок, подкинь эту идею им, но осторожно и по отдельности каждому без свидетелей, причём так, чтобы они думали, что это их идея. Я тоже кое-что придумала, но об этом потом.
И колесо аферы закрутилось. Сын зачастил с поездками к матери, делясь новостями и строя новые планы. А однажды Оля заметила:
– Что-то ты часто стал навещать свою мать. Уж не заболела ли она?
– Жалуется, что скучает одна. Дров некому нарубить. Калитка с петель слетела, надо чинить, – сочинял Александр, фактически не помогая матери по-хозяйству.
– Жалуется, что скучает одна. Дров некому нарубить. Калитка с петель слетела, надо чинить, – сочинял Александр, фактически, не помогая матери по-хозяйству.
Время летит быстро, а хорошие задумки осуществляются совсем не быстро. Немалых усилий пришлось приложить Агнессе с сыном, чтобы расшевелить начальство маслопрома о выгоде приобретения автомата по расфасовки масла в брикеты и американских сепараторов с большим процентным выходом сливок. Директор и главбух завода посылать в загранкомандировку никого не собирались, но если кто-то изъявит желание съездить за свой счёт, то они не возражали и даже обещали оплатить им зарплату за это время. На заводе Александр зарекомендовал себя как специалист, хорошо разбирающийся в различной аппаратуре и приборах. И его кандидатура на поездку в Америку не вызывала ни у кого сомнения. А вот с Олей возникло осложнение, она не вписывалась в формат экспедитора по сепараторным делам, работая в цехе сыроварения. А то, что Ольга была беременна, это было на руку Агнессе, и она знала, как в апартаментах беременной женщины устроить тайник для документов и перевозки через таможний блок золотых рублей царской чеканки. По договорённости с сыном Агнесса не хотела посвящать Олю в секрет готовящейся авантюры – сбежать из Союза в Америку. Об этом Ольга должна будет узнать от Александра, когда они окажутся на судне «Гаврила Чижов» в открытом океане или в Америке. План отправки Ольги заграницу Агнесса надеялась осуществить через старшую сестру Наталью, начальницу цеха по переработке молока. Наташа была активистка завода и мечтала вступить в партию большевиков. В семье сватов все три сёстры были замужние и беременные, но с разными сроками. Вначале Наташа категорически отказывалась поехать в Америку за какими-то американскими сепараторами, да ещё за свой счёт, рассуждая:
– У нас что, своих сепараторов нет, американский сломается и выбрасывай его, запчастей то у нас нет.
Как-то раз в разговоре Агнесса намекнула ей:
– Человека, которому доверили поездку заграницу, без проблем примут в партию большевиков.
Вскоре у Наташи изменилось мнение, она ухватилась за идею съездить в Америку и принялась копить деньги на поездку.
Оформление паспортов Агнесса взяла на себя, требуя от Александра и Натальи различные справки и рекомендации с завода для оформления виз и паспортов. И у неё получалось, как не говори, она с отличием окончила юридический факультет в Перми. При оформлении документов Агнесса умудрилась подсунуть фотографии Ольги, вместо фото Наташи. И эта фальсификация у неё успешно прошла, а Наташе она не показала паспорт, придумывая всякие отговорки.
К какому времени должны были подъехать в Находку сын с женой, Агнесса знала. Под рост Ольги Агнесса изготовила специальный «Фартук для беременной женщины», подтягивающий выпячивающийся живот. В этот фартук, как тайник, Агнесса зашила царские грамоты царей Иоганна Грозного и Александра второго, свидетельства о рождении сыновей Александра и Николая, свидетельство о браке Ольги и Александра Григорьевича Зубова. А также дореволюционный паспорт Александра Николаевича Зуб и фальшивую справку, заверенную печатью посёлка Огурцы, что Ольга вышла замуж за Александра Николаевича Зуб. Прощупать, что в фартуке зашиты документы было непросто. Для того чтобы спрятать двенадцать золотых монет достоинством по десять рублей, на которые можно было купить табун лошадей, Агнесса умудрилась сварить из каучука подошву для ботинок, залив в каждый каблук по шесть монет. В её присутствии сапожник изваял неказистые на вид ботинки для Оли.
И вот подошло время отправляться в Находку на Дальний Восток. Агнесса пригласила Наталью зайти к Александру обсудить кое-какие вопросы и отдать паспорт, якобы только что полученный из паспортного стола. А перед этим она выпроводила сына со снохой в кино. Но паспорт Наташи якобы оказался спрятан сыном. Наталью она угостила чаем, подсыпав в чашку порошок. Вскоре Наташа схватилась за живот и оказалась в больнице. Агнесса убедила медперсонал, что у Наташи угроза выкидыша и её необходимо положить на сохранение беременности, хотя с животом всё прошло.
Когда вернулись домой сын со снохой, весело обсуждая фильм, Агнесса сообщила им неприятную новость о Наташе. А вскоре она якобы вдруг обнаружила, что в паспорт Наташи вклеена фотография Оли.
– Как же так! – истерически завопила она, – зачем очкарик милиционер в паспорт Наташи вклеил фото Оли. Он что, ослеп! И что теперь делать? Наташу просто пограничники не пустят на пароход. Такие расходы! Какое несчастье вдруг свалилось на голову Наташи!
Ольга побелела, а Александр сделал вид удивлённого человека, разыгрывая жену.
– Что же теперь делать? – возмущался он. – Оленька, придётся тебе выручать сестру и ехать со мной вместо Наташи.
– А как же с работой?
– Я думаю, – вмешалась свекровь, теребя себя за подбородок, – Наташа полежит в больнице, а я договорюсь, и справку медики выпишут на тебя, Оля. Как будто ты лежишь на сохранении, а Наташа будет считаться в командировке.
– А так можно? – удивилась Ольга, взглянув на мужа.
– Я думаю можно, – и Александр сделал вид, что он впервые разглядывает паспорт. – Но это надо сохранить в тайне, даже от ваших родителей, а о Наташе мама позаботится.
Подумав, Оля согласилась. Сборы были недолгие. Свекровь инструктировала сноху, как вести себя с пограничниками и таможней, а опыт у неё был большой в этом деле. Раздев Ольгу, она надела на неё «Фартук беременной женщины», отрегулировав застёжки вокруг бёдер ног и шеи. Показала, как надо подпоясываться, чтобы не причинить неприятности ребёнку в утробе.
– Ты его не снимай в дороге, он должен выглядеть заношенным, не новым, – посоветовала свекровь.
– А что он такой плотный? – ощупывая фартук, спросила Ольга.
– Так и должно быть, – ответила сноха, не сказав о тайнике.
36
Поезд Новосибирск – Хабаровск увозил пассажиров всё дальше и дальше на Восток. В одном из вагонов ехали супруги Зубовы, правда, жена ехала с паспортом Болдиной Натальи и на пять лет старше своего возраста.
– Наташенька, хочешь чайку? – спросил супруг.
– Ты что? Я Оля! – с какой-то обидой в голосе ответила она.
– Я то знаю, что ты Оленька! Но должны ли об этом знать пограничники? Поэтому привыкай к своему псевдониму.
И она прикусила язык. Так и ехали они до Хабаровска, где пересели в поезд, идущий во Владивосток, в последний прицепной вагон. Два прицепных вагона на станции Шкотово отцепили от состава и паровозик «Кукушка» потащил их в Находку. Находка оказалась небольшим грязным городком и таким же морвокзалом. А достопримечательностью города была огромная площадь, где все дни недели работала «Толкучка», на которой можно было купить всё заморское и недорого. Небольшая и недорогая гостиница находилась рядом с морвокзалом, в которой они прожили неделю в разных номерах, приходя по вечерам в гости друг к другу, но столовую посещали вместе. Иногда прогуливались по набережной, заходили на «Толкучку», как на выставку, удивляясь изобилию невиданных товаров и их низкой стоимостью.
Они заблаговременно записались на учётную комиссию, пройдя инструктаж как вести себя заграницей, что можно делать и покупать, а от чего следует отказаться. Наконец, на пристани появилось судно «Гаврила Чижов». Это было небольшое плоскодонное судёнышко с одной чёрной трубой. Хотя мать напутствовала Александру, что всё должно быть хорошо, но его охватил панический страх. Он боялся, что если Оля вляпается, то выдаст его. За Ольгу он беспокоился в меньшей степени, хотя у неё находились старинные царские грамоты и деньги. Мать советовала ему, чтобы Ольгу пропустил вперёд через таможню и погранзону, а сам отстал на два, три человека. Если Олю застукают, то ему вообще не следует проходить контроль, она беременная, выкрутится. А он должен будет отказаться от поездки, дать матери срочную телеграмму и ждать её в Хабаровске, навещая почту до востребования. Тогда мать всё бросит и приедет в Хабаровск. В стране шла чистка, а попадать под её жернова было совсем нежелательно. Они с матерью очень подходили под поговорку: «Пуганая ворона и куста боится».
Когда объявили посадку на судно «Гаврила Чижов», то открыли два проходных пункта. Одну дверь для женщин, другую – для мужчин. Женщин было всего четыре человека, их обслуживал женский персонал. Олю, как беременную, пропустили вперёд. Александр с трепещущим сердцем прильнул к дырке в перегородке, наблюдая, когда она пройдёт контроль. Минуты через три он увидел Олю, идущую в сопровождении женщины в форме. Они прошли не на пристань, а в кабинет с какой-то вывеской. В голове у Александра всё закружилось, в глазах потемнело. Он опустился на скамейку.
– Вам плохо? – спросил дежурный милиционер, пристально разглядывая его.
– Пива выпил много, – нашёлся Александр и попытался выдавить из себя улыбку.
Однако дежурного это не убедило.
– А ну, дыхните, – попросил милиционер, решив, что гражданин везёт с собой контрабанду.
Александр дунул в подставленную физиономию. Ни слова не сказав, милиционер, пройдя через толпившихся у двери пассажиров, скрылся в таможне. Через пару минут он вернулся в сопровождении таможника, подошедшего к Александру.
– Вы едете на судне «Гаврила Чижов»?
– Да.
– Пойдёмте, я провожу вас без очереди, – любезно предложил он.
– Я отдохну, пусть все проходят. Всего-то человек десять стоит.
– Пойдёмте, пойдёмте, – и таможник попытался поднять его за рукав.
Александр понял, что сопротивление бесполезно, и он пошёл «ва-банк». Он отстранил руку таможника, резко встал, подхватил вещи и быстрым шагом направился к двери. Милиционер освободил ему дорогу, загадочно улыбаясь. Таможник еле поспевал за ним. Внутри таможни Александра встретили ещё двое в таможней форме, внимательно разглядывая вошедшего.
– Проверять будите? – и Александр приподнял вещи.
– Обязательно, – подтвердил таможник, следовавший за ним. – Поставьте вещи на стол. Это ваши вещи? Чужих нет?
– Мои, чьи же они могут быть, а чужих я не прихватывал.
– Хорошо. Цель поездки за рубеж?
– За оборудованием для маслопрома, всю документацию у меня проверили на комиссии, разрешили ехать.
– Нас интересуют вещи, деньги, ценности, предметы старины.
– Ценностей, кроме часов, и икон нет, а доллары только те, что поменяли за рубли в кассе морвокзала из расчёта проживания в Америке в течение месяца.
– Лишние доллары имеются?
– Откуда, конечно нет, только те, что записаны.
– Что у вас в котомке и баульчике?
– Ну, там сухари, сыр, рубашки, подштанники, портянки, бритва и всякая мелочёвка.
– Что за сухари?
– Хлебные. Какие они ещё могут быть?
– Зачем сухари?
– Вообще-то сухари для еды, вместо хлеба, я привык к ним и сыру, вот и взял в дорогу.
– Выкладывайте всё на стол.
– Извините! Стол то у вас грязный, а у меня всё чистое.
– Смирнов! Дай чистую тряпку! – крикнул таможник в соседнюю комнату.
Из соседней комнаты высунулась рука с простынёй не первой свежести. Александр приподнял вещи, таможник набросил её на столешницу. Поставив вещи, Александр развязал котомку, открыл баульчик и отступил от стола. Один из таможников принялся копаться в вещах, извлекая и раскладывая их на столе. Небольшой мешочек с сухарями и завернутый в плотную бумагу увесистый кусок сыра он положил на угол стола. Разложив вещи, он отошёл в сторону, уступив место другому проверяющему. И второй принялся за дело, ощупал котомку, внимательно осмотрел баульчик и принялся рыться в вещах, складывая их обратно в баульчик и котомку, а затем сказал:
– Ничего запрещающего в вещах нет, надо проверить сухари и сыр.
– Есть, есть, должно быть, я в этом уверен, – и милиционер приблизился к столу.
Тем временем таможник развязал мешочек и высыпал сухари на чистую рубашку, оставленную на столе для этой цели. Все внимательно следили за руками таможника, перебиравшего сухари. Сложив сухарики, таможник принялись за сыр, разрезав его на куски. Не обнаружив ничего, таможники взялись за одежду Александра, досконально прощупывая каждую вещь, оставив его в одних нижних подштанниках. В это время в таможню зашёл пожилой человек в гражданской одежде и спросил:
– Что ни будь нашли?
– Никак нет, товарищ начальник! Всё проверили, кроме подошвы сапог и нательных подштанников.
– Так проверьте! – недовольным голосом сказал начальник.
– Каблуки сапог пробиты насквозь гвоздями, а подошва прошита.
– Подошву и каблуки между гвоздями прощупать тонким шилом, – приказал начальник.
Александр зашатался, подумав: «Ну, всё, у Оли точно обнаружили золотые монеты в каблуках. Увели оформлять протокол». Таможники тонким шилом прокололи всю подошву и каблуки, затем на места прокола нанесли слой резинового клея и поставили сапоги под стол подсыхать.
– Снимите это, – и таможник дёрнул Александра за подштанники.
Александр снял и положил их на край стола, зажав руками своё мужское достоинство.
– Просмотрите, – обратился начальник к милиционеру, указав на подштанники.
– Почему я? Это в мою обязанность не входит.
– Тогда вы! – и начальник указал на таможника, стоявшего в стороне.
Таможник поморщился и принялся проверять грязные подштанники, затем тихим голосом доложил:
– Здесь тоже ничего нет.
– Саблин! – обратился начальник к милиционеру, – за неправильную информацию три наряда вне очереди, а за отказ выполнить моё приказание, двое суток ареста. Выполнять!
– Но я видел, как он волновался, его трясло. Я не мог ошибиться!
– Кругом! И марш в карцер на двое суток!
– Слушаюсь! – каким-то упавшим голосом ответил милиционер, повернулся и вышел.
– Товарищ Зубов, вы извините нас, но мне доложили, что у вас контрабанда.
Начальник вышел, а Александр чуть было не выпалил в слух, но сдержался: «Как же он догадался»?
– И нас извините, и за сухари и сыр тоже, – тихим голосом сказал таможник, приведший его в таможню.
Одевшись и невнятно бормоча себе под нос, Александр выскочил в противоположную дверь, решив, что его спасение теперь только на судне. Пройдя пограничную проверку, он выскочил на пристань и остолбенел. У трапа судна «Гаврила Чижов» стояла его ненаглядная жена и озиралась по сторонам. На ногах у неё были надеты ботиночки, которые ей подарила его мать. В руках она держала сумку с женскими принадлежностями. Не отойдя ещё от шока, на ватных ногах он доковылял до жены и внимательно посмотрел на ботинки.
– Что с тобой, ты весь бледный! Уж не заболел ли?
– Потом расскажу, – и он покосился на двух американских матросов, стоявших у трапа.
Лицо пожилого матроса показалось Александру знакомым. В памяти всплыл образ молодого подпоручика Игнатенко, жившего по-соседству в посёлке Огурцы, и не раз приходившего к ним, а вернее к полковнику Сидорову.
– Вот так встреча! – пролепетал Александр.
– Потом поговорим, Александр, а сейчас предъявите проездные документы и заходите, – улыбаясь, пригласил Игнатенко, явно узнавший Александра.
Александр и Ольга поспешно достали документы. Проверяя документы, Игнатенко шепнул:
– Капитан Григорий Зубов предупредил, что ты будешь с женой. Это она?
Не придя ещё в себя, Александр побоялся признаться и промолчал.
– Ваня, проводи их к Филиппу Чалкину, пусть разбирается с ними.
«Надо же и дядя Чалкин здесь», – пронеслось у Александра. Матрос Ваня подхватил баульчик и сумку Оли и засеменил по трапу вверх. Пропустив жену вперёд и подталкивая её, Александр устремился за матросом, озираясь по сторонам, не гонится ли за ним кто-то. Проходя по палубе, Александр рассматривал убранство судна. Он ожидал, что ни будь поприличнее. Судно ему сразу не понравилось, он в детстве не раз ездил по Средиземному морю на зарубежных комфортабельных пароходах и знал толк в них. Матрос подвёл их к каюте, постучал и доложил:
– К вам гости из посёлка Огурцы.
Из каюты вышел в капитанской форме американского моряка Филипп Чалкин, заметно постаревший за двенадцать лет.
– Дядя Филипп!
– Сашек, как ты повзрослел! Где тот застенчивый мальчик? Вижу перед собой настоящего сибирского мужика! Дай я тебя обниму! – и он обхватил его, тиская за плечи. – Как мать? Куда вы делись? Почему не догнали нас? Григорий так переживал за вас!
Наконец Филипп прекратил задавать вопросы, а, взглянув на спутницу, спросил:
– Сашек, это твоя жена, специалист по сыроварению? Это хорошо, у нас в городе Абердин, да и Олимпия такие специалисты нужны. Сами то американцы не умеют делать хороший сыр, вот в Канаде совсем другое дело. Вы, Наталья, не удивляйтесь, я успел просмотреть досье пассажиров, поэтому как бы познакомился с вами.
Александр стоял, переминаясь с ноги на ногу, поглядывая по сторонам. После досмотра в таможни у него приключилась «медвежья болезнь», и его больше интересовал гальюн.
– Потом поговорим, – вдруг изменил тему Филипп. – С каютами у нас напряг, но для вас организовали, правда, небольшую. Трёх женщин тоже разместим, а вот мужчинам придётся ютиться в общем трюме и спать в гамаках. Судно то у нас грузовое, сюда везём станки, различную аппаратуру, а отсюда – шкуры с душком, рыбу, икру. Больше из России нечего вывести.
На палубу поднялись ещё два человека с котомками, и Филипп сказал:
– Отшвартуемся и за ужином поговорим, а сейчас, извините, дела, – и он направился встречать пассажиров, крикнув на ходу:
– Иван, проводи их во вторую! Покажи, как лежаки установить!
Матрос подхватил вещи, подвёл к люку и начел спускаться по крутой железной лестнице. Иван, пробираясь по узкому коридору, рассказывал, что вторая каюта у них использовалась как кладовая для различного запасного оборудования. Её освободили и приготовили для них. Каюта находилась рядом с машинным отделением. Открыв каюту, он включил освещение. Каюта длиной в 2,5 метра и шириной чуть больше полметра в конце имела нишу с полками
– А где у вас гальюн? – прошептал Александр.
– Прямо по коридору и вы упрётесь в него, – и матрос махнул рукой в сторону гальюна.
Бросив котомку на пол каюты, Александр, зажав ягодицы рукой, засеменил, шоркая ногами по полу. А через минуту он почувствовал облегчение. Ольга, зайдя в каюту, испугалась, озираясь по сторонам, не могла понять, как в ней можно жить без кроватей и стола. Рядом с полками стояли строганые доски, а на полу лежали короткие трубы.
– Сейчас вернётся Александр, и я покажу, как установить лежаки для отдыха.
Когда вернулся Александр со счастливой улыбкой на лице, Иван установил трубы в пазы стен, а на них разложил доски, получив двухъярусные нары.
– Вещи расположите на нижних полках, а на верхних будут находиться постельные принадлежности, днём достать вещи сможете, если проползёте по доскам или на день всё необходимое разместите на верхнем лежаке. На косяке двери висят два ключа для внутреннего замка, желательно не терять, запасных нет.
Слушая, Ольга имела удручающий вид, а Александр размышлял: «Так, наверное, выглядит тюремная камера».
– Едальня у нас расположена в носовой части, чтобы попасть туда вы пройдёте через машинное отделение, затем через общий трюм, где будут располагаться остальные пассажиры. А сейчас я принесу вам постельные принадлежности, – и матрос удалился.
Разбирая лежаки, Александр спросил:
– Оленька, что произошло с тобой в таможни, и почему женщина в форме завела тебя в какую-то комнату?
– А что со мной могло произойти? Я зашла в таможню. Сумку мою проверили, спросили, есть ли деньги, не записанные в декларации. Затем меня спросили, на каком месяце я беременна. Я, конечно, соврала, сказав и показав справку Наташки с меньшим сроком. Потом женщина рукой стала ощупывать меня. Почувствовала на мне фартук и спросила, что это такое. А я ей с пафосом отвечаю «Фартук беременной женщины», чтобы брюхо не висело и не портило фигуру. А она говорит: «Надо же до чего додумались! А у моей дочери живот из трусов вываливается, хотя она по комплекции такая же, как я». А я ей отвечаю, что если дочь такая же ростом как я, то можно сделать выкройку, а по ней сшить для дочери фартук, и она не будет похожа на каракатицу. Татьяна, так её зовут, обрадовалась и пригласила меня в отдельную комнату, где я разделась и показала фартук на себе. Затем сняла фартук, и мы из газет сделали выкройку для дочери. Татьяна проводила меня через погранзону, и донесла мою сумку до трапа этой грязной посудины. Мы с ней распрощались как хорошие друзья, она даже меня поцеловала на прощание.
И тут до Александра дошло, почему милиционер решил, что у него контрабанда. Он вёл себя как перепуганный человек, милиционер и зацепил его. Он просто забыл поговорку: «Волков бояться, в лес не ходить», но жене ничего не сказал, боясь, что она подумает, что он отъявленный трус, а он себя таким не считал.
Вскоре матрос принёс постельные принадлежности и разместил их на верхних полках, уходя, он сказал:
– На ужин вас пригласил к себе наш коммерческий помощник капитана Чалкин. Когда повар будет кричать, приглашая всех в едальню, не ходите. За вами придёт посыльный. Если есть вопросы, спрашивайте.
– А почему в каюте нет хотя бы табуреток? – и Оля развела руками.
– Табуретки не положено, при качке судна они могут передвигаться по каюте и причинить травму. А сидеть можно на скамейке.
Матрос вставил в проёмы стены две трубы, положил на них доску, и у стены образовалась скамейка. Пожелав им приятного пути, он скрылся в коридоре. Супруги разом опустились на скамейку, а Оля сказала:
– Хорошо, что я захватила с собой карты, будем играть всю дорогу.
Вдруг на пороге появилась крыса. Она принюхивалась к воздуху, а своими злыми глазками рассматривала людей, не обратив внимания на возглас Ольги. Александр пошевелился, ища, чем бы огреть непрошенную гостью, но крыса вмиг исчезла.
– Крысу привлёк запах нашего сыра, – сделал вывод муж.
И он повесил котомку и Олину сумку на гвоздики у потолка, а баульчик поставил на полку. Они сидели и размышляли над своими проблемами. Неожиданно на пороге опять появилась крыса в сопровождении с повзрослевшим детёнышем, явно прося подачку. Александр топнул ногой, и они исчезли. Завести знакомство с новыми людьми у них явно не получилось.
За стеной что-то заскрежетало, застукало, переходя в какой-то гул, и сразу же лампочка загорелась ярким светом.
– Кажется, турбину запустили! Отходим от пристани, давай поднимемся на палубу, – предложил он.
Закрыв каюту и пройдя знакомым маршрутом, они поднялись на палубу, на которой собрались пассажиры, махая руками провожающим. Судно отошло от пристани и разворачивалось в сторону моря. «Неужели прощай родина», – подумал Александр, прижимая к себе жену. На палубе появился ветерок, усиливаясь с каждой минутой. Из рулевой рубки вышел Филипп и, спустившись на палубу, прошёл в свою каюту. Вскоре он появился на палубе с бумагами, а, увидев Александра, стоявшего в обнимку с женой, подошёл к ним, и предложил зайти в рубку. Вид с рубки оказался привлекательнее. Впереди судно шёл катер, указывая фарватер.
– На судне есть американский моряк, не надо, чтобы он увидел в вас супругов, – предупредил Филипп. Там тоже строгие порядки, а пассажиры проходят через американскую таможню и паспортный контроль.
– Хорошо, что предупредили, – поблагодарил Александр. – Но там хоть не расстреливают.
– Зато отъявленных преступников сажают на электрический стул, такая казнь у них практикуется, – и Филипп продолжил. – Сейчас я формирую рабочую группу из пассажиров. Вам сидеть в каюте не очень то захочется. В общем трюме тоже не лучше, поэтому Наталье могу предложить работу по кухне без поднятия тяжестей, а тебе – в кочегарке. Работы не из лёгких, но неплохо оплачиваемые. Как показала практика, все пассажиры с удовольствием берутся за любую работу, но не на всех хватает свободных рабочих мест. На обдумывание даю пять минут.
– Пожалуй, это дельное предложение, чем гонять крыс. А мне надо больше двигаться, так медики рекомендуют.
– Мы согласны, – заявил Александр.
– Я так и думал и даже включил вас в список. Одну из женщин я тоже направил на кухню, а вот двум другим пришлось отказать. Вам я выдам рабочие спецовки, работать начнёте завтра с шести утра. Через пару часов жду на ужин, а сейчас, извините, дела. До ужина можете посидеть здесь в уголке, не мешая рулевому, – и Филипп, облокотившись на подоконник, погрузился в бумаги, рассчитывая что-то.
С интересом Александр рассматривал рубку, навигационные приборы, увидев их впервые, а Ольга не могла оторвать свой взгляд, любуясь впервые в жизни морской гладью, уходящей за горизонт. К вечеру холодный морской воздух устремился на тёплый берег, как будто решил погреться. Он дул навстречу судну и вскоре пассажиры, ёжась на ветру, спустились в трюм.
Отправляясь в гости, супруги прихватили с собой подарок. Стол был накрыт на трёх человек. Усадив гостей, хозяин провозгласил тост за их здравие и удачную поездку. Перебрасываясь словами о том, о сём, они дружно опустошали тарелки. Насытив желудки, начались разговоры. Александр рассказал, что когда начался артобстрел посёлка Огурцы, то первый снаряд угодил в их сарай, убив коня. А от сотрясения земли западня подпола свалилась на голову матери. Мать с колесом от брички свалилась на меня и вывихнула мне ногу. Мы оба потеряли сознание, а я потом неделю не мог ходить. Когда пришли в сознание и вылезли, то обнаружили, что Илья увёз братишку. Нам ничего не оставалось делать, как ждать весточку от отца.
– Илья не увозил Колю, это мы с Чижовым забрали его, решив, что вас контузило, а лошадь Ильи испугалась и понеслась за подводами на большую дорогу, а про малыша забыли. После нас к дому приезжал Григорий с полковником Сидоровым. Григорий всё проверил, слазил на чердак, в подпол заглянул, но вас дома не обнаружил. Затем мы с Григорием надеялись найти вас в колоне белых, но тщетно. Мы все долго отступали. Сидоров повёл нас к границе. Мы через Монголию и Китай вышли к Владивостоку, но нас туда не пустила матросская братва. Пришлось пойти в Находку. Там погрузились на иностранный пароход. До отправления время ещё было, и Григорий предложил мне и Чижову сбегать за пишущей машинкой в контору, но неожиданно начался обстрел пристани с крейсера, иностранные корабли отошли от берега, а мы остались на берегу. К вечеру на Находку напали моряки из Владивостока, мы драпанули по берегу на Север. Наткнулись на корейское судно, уговорили капитана отвести нас в Канаду, но из-за шторма попали в Америку. Вместе с судном застряли в бухте города Абердин. Потом все наши стали владельцами судна, а твоего отца мы назначили капитаном. Местной власти пришлось дать нам вид на жительство. Григорий ух как переживал за сына Кольку, оказавшегося в Канаде вместе с помещиком Морозко. Колька там окончил школу, знает несколько иностранных языков. Он нелегально приехал к отцу, но вид на жительство ему не дали. Его свидетельство о рождении и кое-какие ценные документы осталось у матери.
Ольга с интересом слушала. Раньше она кое-что слышала о полковнике Сидорове и поняла, что муж не из бедняков, как он говорил, а из состоятельного семейства. Он с матерью остался в посёлке Огурцы случайно. А отца бедняка на капитанскую должность не назначили бы. И у неё зародилось сомнение: «Уж не решил ли муженёк драпануть за рубеж и меня с собой прихватил. В последнее время свекровь какая-то странная была, фартук затеяла шить, ботинки на высокой подошве подарила. С паспортом история произошла, вместо фото Наташи, меня прилепили». И вдруг её озарило: «Меня просто муженёк со свекровью выкрали. В фартуке документы, а в ботинках драгоценности. Поэтому он перепугался до смерти, увидев, что меня таможница повела, не случайно, когда подошёл к трапу, то принялся разглядывать мои ноги. И дядя Филипп знал, что мы приедем, специально каюту приготовил. И матрос у трапа знал, назвав мужа по имени». Вдруг её осенила другая мысль: «Знала ли об этом Наташенька, и как будут развиваться события, если я не вернусь. Не посадят ли её как участницу моего побега в Америку», – размышляла она, понимая, что не сможет изменить ситуацию, куда муж –туда и она, и как говорится: «Куда иголочка – туда и ниточка».
Захмелев и перебивая друг друга, мужчины делились своими проблемами. На море опускалась ночь, когда супруги, поддерживая друг друга, отправились в свою каюту. Гул и вибрация от работы двигателя судна, работающего на полную мощность, пронизывала до костей. Вместо разговора им пришлось кричать. Спали, заткнув уши и закутов головы тряпьём. Кое-как дотянув до утра и встав спозаранку, супруги отправились на завтрак и приступили к работе. Оля погрузилась в свои кулинарные способности, а Александр, замотав руки бинтами, чтобы не натереть мозолей, и надев рукавицы, взялся за совковую лопату. Хотя он привык к тяжёлому труду, но лопата давала о себе знать. Работали вдвоём, один бросал уголь в топку, а другой открывал и закрывал задвижку. Бросив полусотню лопат, кочегары менялись местами. Через два часа их сменили, а они свалились на кучу угля не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. И так по двенадцать часов в сутки. Зато спал Александр как убитый, и его не разбудила бы артиллерийская канонада, а шум и вибрация от двигателя теперь казались пустяковыми. У Оли был другой распорядок, но и она уставала и спала, не замечая шума. И потекли дни, а о колоде карт они не вспоминали. Правда, с крысами сдружились, принося им угощение со столовой. Прошло несколько суток и, наконец, появился долгожданный берег. Судно «Гаврила Чижов», не дойдя до берега, бросило якорь. Пассажиры высыпали на палубу, рассматривая далёкую полоску зелени американского берега. Моряки объяснили, что надо ждать прилива, иначе в устье фарватера можно зацепиться за дно. Простояв несколько часов, при полном приливе якорь подняли, и судно медленно направилось в бухту Абердин, а при подходе к ней их встретил сторожевой катер с пограничниками. Осмотрев судно и проверив паспорта пассажиров и команды, американцы отчалили к приближающему пассажирскому катеру.
– Это и весь контроль? – полюбопытствовал Александр у матроса.
– Когда будем сходить на берег, то таможня обычно проверяет пассажиров, спрашивая, зачем приехали, на какой срок, иногда для приличия могут покопаться в вещах, но деньги не проверяют, здесь не советская таможня, которая смотрит, чем бы поживиться на халяву.
В устье фарватера судно пробиралось медленно, то и дело маневрируя между каменных глыб, выступающих из-под воды. Войдя в бухту судно пошло быстрее. Вдалеке с двух сторон от судна виднелся высокий берег с густым лесом. Минут через сорок судно повернуло к южному берегу, на котором среди леса виднелось длинное одноэтажное здание. На берегу суетились люди.
– Это наша швейная фабрика и консервный цех по расфасовке чёрной икры в баночки. С левой стороны здания находится общежитие для работников фабрики и цеха, – сказал Филипп, неожиданно появившийся между Александром и Ольгой.
– Здесь и живёте? – улыбнувшись, спросил Александр.
– Команда моряков в основном здесь квартирует, ближе к судну. Но кое-кто из наших в городе приобрели жильё и даже дома построили, правда, на окраине. Твой Григорий в центральной части города умудрился комнату урвать, там вместе с сыном Колькой и проживают. Григорий сюда редко наезжает, – с какой-то обидой в голосе сказал Филипп.
Когда судно довольно близко подошло к берегу, появился причал, выступающий далеко в бухту. К качающемуся на волнах понтонному причалу судно подходило медленно, подойдя вплотную, бросило якоря, с шумом скользнувшие в воду. Береговая охрана лихо беседовала с пассажирами, проверяя паспорта и регистрируя приезжих в журнал, а, взглянув с безразличным видом на вещи, людей пропускали на берег. Ольга первой сошла на берег и остановилась, поджидая остальных. В сторонке на берегу стояло несколько человек, наблюдая за приезжими. Вскоре вокруг Ольги собрались остальные пассажиры, Александр стоял в сторонке, ничем не показывая, что он её муж. Когда по пристани пошли моряки, шумно беседуя и гурьбой топая по причалу, к пассажирам подошёл мужчина в элегантном костюме и представился:
– Я, Григорий Зубов, приветствую вас с благополучным прибытием на американскую землю. Я осведомлён, что все вы приехали как представители различных заводов и фабрик для выбора и заказа оборудования для молодого советского государства. Мы окажем вам посильную помощь в этом деле. И должен сразу предупредить, что большая часть из вас должна будет вернуться в российское государство этим же судном, которое отойдёт к русскому берегу через двадцать дней от этого причала. За этот период вы должны справиться со своим заданием, порученным вашими предприятиями. Правда, у некоторых из вас имеется разрешение на более длительный срок, связанный с поездкой в отдалённые города Америки и даже Канады. Кое-кто вернётся домой не из Америки, а из Канады другим видом транспорта. Поэтому я проведу вас в нашу контору и с каждым из вас побеседую. Результаты этой беседы я должен буду представить в мэрию города Абердин. Если есть вопросы, я охотно отвечу вам.
Люди принялись задавать вопросы, предварительно поднимая руки. А Ольга наблюдала за реакциями мужа и Григория Зубова, понимая, что они близкие родственники. Но ни муж, ни свекор не давали повода заподозрить их в родстве. И у неё даже мелькнула мысль: «Может они и не родственники, мало ли Зубовых на свете». Во время поездки на судне, она этот щекотливый вопрос не поднимала, дожидаясь, когда же, наконец, муж сам откроит свой секрет, но он почему-то упорно молчал.
И только в конторе, когда Григорий пригласил на беседу Александра, а тот потащил за собой Ольгу, они без стеснения принялись обниматься, тиская друг друга, как близкие родственники.
– А это моя жена Ольга Зубова, она специалист по сыроварению, правда, сюда приехала как специалист по молоку и по паспорту сестры Натальи Болдиной.
Григорий подошёл к Ольге, обнял и поцеловал в щёчку.
– Специалисты по сыроварению и маслоделию здесь нужны, да у них и неплохие заработки. Конечно проблема с языком большая закорючина, но она решаемая. Устрою вас на курсы английского языка, а на первых порах твой брат Колян будет у вас переводчиком, он по-английски шпарит за милую душу.
Слушая Григория, Ольга уставилась на мужа, сделав удивлённое лицо. Под её пристальным взглядом муж пролепетал:
– Я тебе потом всё объясню.
Уловив Ольгино непонимание, Григорий замолчал и внимательно посмотрел на пасынка, поняв, что между супругами нет общего согласия. Изменив тон поведения, он перешел к деловому разговору о цели их приезда.
– Я зарегистрирую вас по паспортам, по которым вы приехали сюда, а потом посмотрим. Первым делом надо оформить документы на заказ оборудования, за которым вы приехали. В любом случаи эти документы должны появиться в Канском маслозаводе. А вы могли найти работу, например, в Хабаровске, Иркутске и остаться там. Такой официальной версии вашего исчезновения из СССР будем придерживаться.
– Вообще-то прежде, чем решать такой вопрос, надо было бы поставить меня в известность и знать моё мнение, – в категорической форме заявила Ольга, изменившись в лице.
Мужики затихли, переглядываясь между собой.
– Видишь ли, моя сноха, – обратился Григорий к Ольге, – Александр и моя жена Агнесса из бывших сбежавших ссыльных, а я помог им в этом. И мы в России ещё сейчас находимся в розыске. Естественно, твой муж не решился рассказать тебе об этом, опасаясь за ваши судьбы. Узнай об этом большевики и вас поставили бы к стенке, или в лучшем случаи отправили за решетку на длительный срок. Родного отца Александра грохнули за так, и Агнессу с Александром комиссар большевиков пустил бы в расход, да патроны в нагане кончились, это их и спасло. Твоему мужу и свекрови удалось изменить фамилии, а мне пришлось драпать с отступающими колчаковцами. Иначе расстреляли бы и не посмотрели, что я учитель, а не вояка. Рано или поздно, но твоего мужа со свекровью могут разоблачить и тебе, как вышедшей замуж за сбежавшего ссыльного, не поздоровится. А знала ты, что он ссыльный или нет, это во внимание большевики не возьмут. Вот я и предлагаю вам остаться здесь. Но документы на закупку оборудования перешлю по своему каналу Агнессе, твоя сестра отнесёт их на завод, а это будет означать, что вы вернулись из-за рубежа. Вы напишите заявления на увольнение с работ, указав, что нашли лучшую работу в другом городе, и вас никто не будет искать. А поскольку у твоего мужа имеются царские охранные грамоты, то Америка примет вас как сбежавших от режима большевиков.
Ольга внимательно слушала, поглядывая на мужа. А он в такт рассказа отчима поддакивал, кивая головой.
– А что будет с моей сестрой, по паспорту которой я приехала сюда?
– Наташа поживёт у моей матери, пока мы не приедем или пришлём документы для завода и с её паспортом, – ответил Александр. – Мы с мамой всё продумали. Но извини меня, Оля, что я не поставил тебя в известность, боялся, как ты прореагируешь на это, дело то не шутейное.
– Хорошо, – прервал их отчим, – потом всё доскажешь, хотя у меня самого масса вопросов. А сейчас я оформлю на вас документы регистрации.
И он принялся задавать вопросы сыну и снохе, записывая в журнал. Затем поставил печати в паспорта о регистрации и месте временного проживания.
– Часть людей я расселил в нашем общежитии, часть пожелала в городской гостинице снять номера, их отвезём. А вы поедете со мной. У меня в городе есть своё жильё, там и брата Коляна увидите, он вырос, повзрослел. А пока я оформляю остальных приехавших, вы пройдитесь по зданию, загляните в цеха. У нас все в курсе, что ко мне приехал сын со снохой, так что проблем с осмотром цехов не будет. А свои вещи можете оставить у меня в кабинете, когда поедем, я прихвачу их.
– Ознакомиться с вашим хозяйством, это моя давняя мечта, – улыбаясь, сознался Александр.
И супруги отправились на экскурсию по зданию, заглядывая в цеха. Швейный цех особого удивления у них не вызвал. Несколько столов, на которых портнихи кроили шкурки и ткань. К столам вплотную примыкали швейные машинки. Правда, Ольгу заинтересовали готовые шубы, муфты и шапки из дорогих мехов. И она прошла к вешалкам готовых изделий, разглядывая их. Такие шубы она видела впервые в жизни.
Цех по расфасовки чёрной икры в баночки вообще не произвёл на них впечатление. Он скорее напоминал какой-то склад с бочками и ящиками со стеклянными баночками. На двух столах размещались машинки для закручивания крышек на банки, валялась различная посуда. Трое аптечных весов сиротливо размешались на отдельном столе. Однако помещение общежития им больше пришлось по душе. Чистота, простор, тёплые туалеты, душевые, стены которых были облицованы красивой плиткой, с картинами диковинных животных, дельфинов и рыб.
– А вот вы где? – раздался громкий голос Григория, от которого Ольга вздрогнула и схватилась за рукав мужа. – Я уже всё помещение обежал. Думаю, куда вы запропастились. Если что не досмотрели, потом посмотрите, а сейчас надо ехать в город. Все уже погрузились на повозки, ждут вас.
Во дворе стояло восемь телег, запряжённых лошадьми. На повозках сидели не только пассажиры с судна, но и моряки, прибывшие из рейса.
– Вашего жеребца я давно сдал в живодёрку, у меня теперь другой Савраска, – и, подходя к передней повозке, Григорий похлопал коня.
Александр поморщился, вспомнив своего породистого жеребца, возившего их по Северному Уралу и Сибири. Усадив сына и сноху на повозку, Григорий возглавил обоз. До города Абердин ехали по скалистой дороге через лес, холмы и крутые овраги. На горки кони с трудом затаскивали телеги, и мужики, соскочив на землю, подталкивали телеги сзади.
– Пока в этой хвалёной Америке ничего особого нет, – прошептала Ольга на ухо Александру, а он кивнул головой в знак согласия.
Проехав верст сорок лесом, неожиданно вынырнул город. С возвышенности он казался как на ладони.
– Вон около той вышки моё жильё, – с какой-то радостью сообщил Григорий, указав рукой в сторону окраины города.
А Александр подумал, что на острове Кипр у них отличное имение, разве с этими хижинами сравнишь, и у него испортилось настроение. Ольга с грустью рассматривала небольшие строения с кривыми улочками, с разными наделами земли.
– А там что? – спросил Александр, указав рукой в сторону бухты.
– Там набережная, считай самый центр города. Богатая часть города расположена в основном вдоль берега бухты. Частные пляжи с высокими заборами. Здесь не так как в России. Частные владения охраняются законом, и никто не имеет право в них заходить без приглашения хозяина. Вначале, мы русские, не знали этого и попёрлись, куда глаза глядели, в результате наши двое получили заряды мелкой дроби в места, на которых сидят.
– А хозяев за это наказали? – с возмущением спросил Александр.
– За что наказывать? По американским законам хозяин вправе защищать свою собственность от посягательств.
– А ваши пострадавшие хотели что-то украсть?
– Зачем украсть? Они зашли в частные владения что-то спросить, а хозяева спустили собак и пальнули из ружей. Здесь свободная продажа любого оружия.
– Ну и законы дикого Запада, – осуждающим голосом возмутилась Ольга. – У нас хоть за дело могут убить, а здесь «за просто живёшь».
Въехав в город, Григорий направил коня в сторону бухты. Кое-кто из моряков, подхватив свои вещички, спрыгнули с телег и, помахав рукой на прощание, скрылись в зеленых проулках. Подъехав к трёхэтажному зданию, Григорий закричал:
– Вот и «Hotel Aberdeen»!
Народ торопливо принялся собирать вещи, стараясь первым заскочить в «Hotel».
– Не торопитесь, мест всех хватит! – и Григорий, привязав коня, направился в здание.
Гуськом за ним потянулись приезжие. На телегах осталось несколько моряков и Александр с Ольгой. Александр решил поговорить с моряком, но не зная с чего начать, наивно спросил:
– А вот, где лучше в теперешней России или в Америке?
– Хорошо там, где нас нет. В России свои плюсы и минусы, в Америке свои, а лучше там, где хорошо пристроишься. Вот, к примеру, наш Григорий неплохо пристроился. Вначале мы его жалели. Судьба разлучила его с сыном. Он искал сына, а нашёл бабу с домом, умудрился у неё часть жилплощади отхватить и живёт себе припеваючи. Его выбрали капитаном судна, а у него оказался вестибулярный аппарат не в порядке. В плавание не ходит, а капитанское довольствие получает.
– Но Григорий заслужил это, – вмешался в разговор второй моряк, – если бы не его голова, то кем мы были бы сейчас, в лучшем случаи дворниками, а так моряки с хорошим заработком. Сходили в рейс и сиди, семечки щелкай, да баб американских щупай. Они нашего «брата» ух как уважают и любят. Сами-то американцы больше говорить мастера, работать-то не очень любят, а вот жрать любят, подавай им только, да пожирней, поэтому все и расползлись в ширину, как бочки, особенно бабы. Наши бабки стройненькие, изящные, есть на что посмотреть.
За разговорами время летит быстрее, и вскоре появился Григорий. Пересуды прекратились.
– Сейчас подбросим моряков по домам, подводы отправлю на фабрику, и поедем домой, – с весёлой ноткой в голосе заявил Григорий.
Возвращались от гостиницы другой дорогой, высаживая моряков около домов. Семь пустых подвод связали уздечками, на передней и задней из них остались по кучеру, и обоз направился в обратную сторону. А Григорий погнал своего вороного по широкой улице к окраине города.
– Вот и приехали, – и Григорий подвернул коня к ресторану, из которого слышались весёлые голоса.
Супруги переглянулись, не поняв Григория.
– Я живу в доме напротив, но там негде коня поставить, а во двор хозяйка возражает, цветы помнём. Моя собственная комната на втором этаже, а земля вся принадлежит хозяйке. Мэрия города не разрешает продавать землю беженцам из России. Кое-кто из наших умудрились дома поставить, но землю выделили американцам женатых на русских. Земля под домом принадлежит америкашкам, а дома русским. А землю под домом русские как бы арендуют у свояков.
– У нас на Кипре имение и земля принадлежит нашему роду, – надув губы, вставил Александр, уставившись на отчима.
От такой новости Ольга с удивление посмотрела на мужа, а в мыслях пронеслось: «То ли ещё будет».
– То на Кипре, а это здесь, – только и мог возразить Григорий.
– А если женатые американцы и русские не сойдутся характерами и разведутся, то тогда как? – спросила Ольга.
– Ну, тогда, очевидно, дом придётся продавать под снос, – прикусив губы, ответил Григорий.
– Ну, и житуха у вас весёлая, – улыбаясь, заметил Александр. – В Союзе землю крестьянам дают бесплатно и навечно. Нам с мамой тоже надел земли дали бесплатно, навсегда и документ правление выдало.
– Здесь тоже землю дают навечно, правда, для похорон, – съязвил Григорий, – но обо всём этом ещё поговорим, а сейчас пойдёмте знакомиться с братом Коляном. Он сегодня один в доме, хозяйка в отъезде, на похороны укатила.
– А коня на ночь здесь оставляешь?
– У нас коней и телеги не воруют. Они регистрационные номера имеют, а за воровство срок большой выписывают и на рудники отправляют срок мотать.
Перейдя широкую улицу, они вошли во двор, отделённый от улицы неширокой полоской кустарника. Перед двухэтажным домом располагалась небольшая клумба с давно засохшими цветами.
– Дом-то ремонтировать надо, – по-хозяйски оценил Александр.
– Сам хозяин давно умер, а хозяйке всё по «барабану», кто будет, мне…, – и Григорий осекся, а чтобы замять свою неловкость, добавил, – в моей комнате не капает.
Краешками губ Александр улыбнулся. Проходя по первому этажу, Григорий увидел замки на дверях комнат и прошипел:
– Вот, дура, мало того, что на комнаты замки навешала, так она ещё и умудрилась запереть туалет, – и он с силой вырвал замок с петлёй из двери туалета.
Поднимаясь на второй этаж, их встретил мальчуган, а Александр закричал:
– Коля, брат, я узнал тебя, хотя видел последний раз, когда ты был совсем маленький. Вот обрадуется твоя мама, увидев тебя, – и он бросился к брату.
А брат стоял в недоумении, разглядывая незнакомого мужчину. Он представлял себе, что Александр тоже мальчик, хотя и старший. Александр сгрёб брата и закружился с ним в коридоре, прижимая к себе. Поставив брата на пол, он принялся задавать ему вопросы, не получая ответов. А Коля только моргал глазами, не понимая, на какой вопрос отвечать. После первого впечатления, братья приходили в себя.
– Заходите, заходите в комнату, – приглашал Григорий с навернувшими на глаза слезами.
37
Выбирать оборудование для маслозавода поехали все четверо. Григорий подбадривал коня кнутом, Коля рассказывал, как он жил и учился в Канаде. Александр и Ольга подбрасывали ему заковыристые вопросы, а он как мог, отвечал. При ознакомлении в торговой фирме с оборудованием Коля оказал неоценимую услугу. Без него Александр вряд бы разобрался со сложной американской системой управления аппаратом для расфасовки масла в брикеты, тем более что менеджеры плохо владели русским языком. На первый взгляд в аппаратуре всё просто, а когда Александр попытался попробовать на практике, то не тут то было. Аппарат, с его замысловатой программой, не хотел слушаться и гнал сплошной брак. Инструкция на американском жаргоне выводила Александра из равновесия, поэтому Коля переводил, а он записывал, составляя инструкцию по-русски. С сепараторами молока было проще, тем не менее, Ольга составила объёмистый конспект. Гости не забыли знакомиться с городом и достопримечательностями. И незаметно пролетела неделя. На судне кипела работа по загрузке оборудования, предназначенного для перевозки в Находку.
Григорий не раз интересовался, какие документы кроме свидетельства о рождении Николая привезли они и сколько золотишка. А Александр отвечал, что они не решили, останутся ли в Америке, а если останутся, то что получат в обмен на золото. Из разговора с Колей Александр выяснил, что все акции фабрики Григорий переоформил на Николая. Григорий же объяснил, что это он сделал, чтобы придать солидность сыну при оформлении вида на жительства в Америке. Александр же мотивировал, что на своё золото он мог бы приобрести не мало акций фабрики и стать солидным человеком. А если он передаст золото для поддержания статуса Николая, то с чем они останутся. Должности дворника и уборщицы их не устраивают даже в Америке.
– Да пойми ты, голова садовая, акции фабрики никто из наших не продаёт, а если кто решит, так за ними очередь, – с возмущением шумел Григорий.
Разногласия между ними возникли сразу по приезду Александра с Ольгой. Но вначале эти разногласия носили довольно дружеский характер, постепенно перерастая в грубый разговор. Однажды Александр выдвинул свою версию:
– А если вам продать свои акции фабрики и судна и вернуться на Родину.
– Как так, ты в своём уме, – вспылил Григорий.
– А почему бы нет? У Коли свидетельство о рождении, он родился в Сибири, а тебе мама выдаст чистый документ на другую фамилию, и она уже подготовила для этого почву, и тебя не узнает ни одна собака. Ты сможешь работать учителем в школе, эта должность сейчас в России очень почётная.
Григорий застыл с открытым ртом.
– Мы с мамой проработали разные варианты. Из посёлка Огурцы уедем. Кстати могли бы давно уехать на Украину, в Крым, но нас держите вы с Колей.
От такого разговора Григорий сник. А Коля удивлённо разглядывал то брата, то отца, взвешивая что-то в своей голове, успевший пройти суровую школу детства, не зная ласки матери. После этих разговоров между родственниками будь-то чёрная кошка пробежала. Александр подковыривал отчима, намекая, что если приедет мать, то кем она будет ему. Григорий не мог скрыть, что хозяйка Ирма является ему гражданской женой. И в таком натянутом отношении прошла ещё неделя. Надо было на что-то решиться. Либо оставаться Александру с Ольгой в Америке и просить убежище, или возвращаться. Но если останутся, то Агнесса окажется в сложной ситуации, так как между американской торговой фирмой и пароходством Находки достигнуто соглашение о возврате граждан Советов на Родину. Начнётся следствие, начнут копать и докопаются, кто на самом деле Агнесса. И это хорошо понимал Александр. А тут ещё хозяйка Ирма «подлила масла в огонь», объяснив, что из Америки детей не просто вывезти, даже если они родились не в Америке. Нужно получить массу документов от местных властей, без которых ни один капитан не возьмёт на борт ребёнка, с кем бы он не ехал.
В один из дней, когда до отправления судна «Гаврила Чижов» оставалось десять суток, между Григорием и Александром произошла ссора. Сели за стол, хозяйка поставила бутылку виски. Мужички помаленьку опустошили её. Григорий разбушевался, принялся качать права, а Александр гнул свою линию. Вдруг Григорий соскочил со стула, схватил со стены саблю-секиру, у которой внутри спаянного лезвия находилась ртуть, и давай махать над головой пасынка. Александр трухнул и выскочил в коридор, Григорий за ним. Ирма вцепилась в Григория, пытаясь успокоить, а это ещё больше взбесило отчима. Сын Коля выскочил в коридор и закричал:
– Папа! Папа! Не надо!
Ольга выскочила следом, а в это время Григорий рубанул с плеча, но Александр отскочил в сторону. Острая, как лезвие бритвы, сабля срезала карман брюк «Галифе», голенище сапога, портянку и, сбрив волос на ноге, своим концом вошла в доску пола. Но перед этим мгновением ртуть от рукоятки переместилась в носовую часть сабли и создала рывок вперёд, от чего Григорий не устоял на ногах и повалился на саблю. А держась за рукоятку, развернул саблю вокруг застрявшего конца в полу лезвием вверх, и, рухнув на него, располосовал себе бедро, живот и плечо, сделав себе «харакири». На вываливших кишках по инерции он проехал до лестницы и по ней скатился вниз, размотав кишки на ступеньках. Александр и Ирма кинулись вниз, не наступая на окровавленные места лестницы. Они перевернули Григория на спину и принялись собирать кишки, запихивая их обратно в живот. Собрав кишки, они подхватили коврик и потащили Григория на выход. Ольга остолбенела и схватилась за живот. Коля застыл на месте, хватая ртом воздух.
Перетащив Григория через улицу, они положили его на телегу и погнали коня в хирургию. Через несколько минут они въехали во двор больницы и, подхватив за коврик, внесли Григория в приемную больницы. Хирурги знали своё дело, они промыли полость живота, заштопали повреждённые кишки и зашили живот, плечо и бедро. И только к вечеру Григорий открыл глаза, морщась от боли.
– Жить будет, – сказал хирург в трубку телефона, сообщая о происшествии в полицию.
Хозяйку Ирму и Александра прямо из больницы увезли в полицию разбираться, а следователи прибыли на место происшествия, допросили Колю и Ольгу, извлекли саблю из пола. От испуга вечером у Ольги отошли воды и начались схватки. Коля обратился к соседу, и они отвезли Ольгу в роддом. Колю оставили в роддоме как переводчика, предоставив ему диванчик в коридоре.
Утром Ольга родила недоношенного сына, пришла в себя и ужаснулась: «На кого же мой сын будет записан. Получается, что я и Саша ему никто, а его родителями будут считаться моя сестра и её хромой Кирза. И мой сын будет нерусским Кирзовичем Болдиным. Вот это фокус!» Она вдруг вспомнила, что паспорт сестры и документы лежат в сумочке, а после ухода полицейских следователей она повесила сумочку за шкаф в комнате Григория. «Коля не видел этого, следовательно, он не мог принести из дома сумочку с документами. Это уже хорошо». Она дотянулась до своих вещей, подхватила «Фартук беременной» и принялась осторожно прощупывать его. «Там что-то есть, – решила она, – но как оттуда извлечь, нужен острый нож, чтобы вспороть несколько швов сбоку и внутри», – размышляла она, продолжая ощупывать фартук. Её тонкие пальчики почувствовали какие-то небольшие предметы, но что это, она с уверенностью не могла определить. К вечеру она совсем окрепла, кормила грудью ребёнка, придумывала ему имя, созвучное с отчеством Александрович. А перед ужином заявился акушер с Колей. Он задавал вопросы по поводу регистрации ребёнка в журнал, а Коля переводил.
– Мне нужен нож или ножницы, чтобы достать документы, – заявила Ольга.
Акушера это насторожило, и он несколько раз переспросил, для чего нужен нож, а затем предложил:
– А вам скальпель подойдет?
Выяснив, что значит скальпель, Ольга закивала головой в знак согласия. Получив скальпель, она принялась вспарывать швы в фартуке, пробираясь в среднюю его часть. И вскоре извлекла бумаги и два паспорта. Паспорт с царским гербом был мужа, но на фото он был ещё мальчиком – лет шестнадцати на вид. Её удивило, что у мужа была фамилия не Зубов, а Зуб. Отчество Николаевич, вместо Григорьевича, и был он на год старше. А в её паспорте лежало свидетельство о браке с гражданином Зуб Александром Николаевичем, 1905 года рождения. По подчерку и росписи она поняла, что свидетельство о браке написано свекровью, заверено печатью посёлка Огурцы. Отложив паспорта, она принялась изучать остальные бумаги. Акушер и Коля наблюдали за ней. Она внимательно прочитала грамоты-привилегии, выданные царями Иоганном Грозным и Александром вторым. Среди них лежало свидетельство о рождении Коли и справка, что он, как и его брат Александр, является наследником купцов первой гильдии и золотопромышленников Северного Урала между рек Печора и Обь. Коля, увидев своё свидетельство о рождении, схватил, закричав:
– Это моё свидетельство о рождении, – и он принялся переводить содержание акушеру.
А акушера больше заинтересовали грамоты-привилегии со старинными печатями. И он принялся заполнять журнал, переписывая из паспортов данные о родителях. Коля помогал. Затем он записал, что родившийся мальчик является наследником огромной территории Северного Урала. Ольга внимательно следила за ним. Записав один документ, она его забирала, выдавая другой. По реакции акушера она поняла, что у неё какие-то важные документы, и она несёт за них ответственность перед мужем и свекровью. Закончив заполнять журнал, акушер вежливо попрощался и вышел. Ольга собрала все бумаги, кроме свидетельства о рождении Коли. Он категорически отказался его возвращать.
– Коля, брат Саша может обидится на тебя, ты самовольно схватил свидетельство.
– Но это же моё свидетельство о рождении, а брат с папой поссорились из-за чего-то.
– Я Саше скажу, что ты выхватил свидетельство у меня из рук, – обиженным голосом сказала она и, вздохнув, принялась аккуратно запихивать бумаги в фартук.
– Ты был дома?
– Мне сказали, что если я выйду из роддома, то меня обратно не пустят. А вам без меня может быть плохо, ночью вы кричали. Вчера меня поселили на диване в коридоре, накормили. А домой мне одному страшно возвращаться.
– Мне тоже, как вспомню, что произошло, так мурашки по телу забегают, – и она поежилась. – Твой сосед, что подвозил нас вчера, знает, где мы, скажет, но им, наверное, сейчас не до нас. Твой брат не виноват, это просто несчастный случай.
– Знаю, что брат не виноват, об этом и полицейские между собой говорили, когда делали замеры и из пола вытаскивали саблю. И ещё они говорили, что Ирму и приезжего Зубова задержат до приезда шерифа полиции из города Олимпия.
Подумав, акушер решил позвонить мэру города Абердин, что у них русская женщина родила мальчика. У женщины имеются старинные грамоты-привилегии, выданные русскими царями Иоганном Грозным в 1552 году и Александром вторым в 1881 году. Согласна этих грамот-привилегий за их кланом купцов первой гильдии и золотопромышленников закреплён участок земли Северного Урала между рек Печора и Обь. Мэр заинтересовался сообщением и поделился новостью с шерифом полиции из штата Олимпия, приехавшего по ряду дел в полиции города Абердин. Шериф тоже заинтересовался сообщением и позвонил мэру штата Олимпия, получив от него соответствующее указание.
На следующий день, допросив хозяйку дома и приезжего Александра Зубова, а также побеседовав с пострадавшим Григорием Зубовым, задержанных отпустили. Мэр и шериф, пригласив с собой фотографа, прибыли в роддом. И Ольге пришлось вторично извлекать документы из фартука, а Коле переводить. Ознакомившись с документами, мэр попросил разрешение у Ольги сфотографировать их. Фотограф долго приспосабливал освещение, а затем по несколько раз сфотографировал документы. Он приближал фотоаппарат к грамотам-привилегиям и в увеличенном виде снимал печати на пластины кассет. Ольгу с сыном на руках тоже сфотографировал. Закончив фотографировать, фотограф вышел. А шериф потребовал у врачей взять кровь у матери и ребёнка в пробирки и сделать небольшие срезы кожи на теле. Но на этом не ограничилось. Шериф взял отпечатки рук и ног новорождённого. Закончив свою работу, шериф и мэр попросили прощение у Ольги за причиненное беспокойство и откланялись. Больше Ольгу никто не беспокоил, но врачи осматривали ребёнка с особой тщательностью. К вечеру Коля открыл дверь и сказал, что за ним пришли Александр и хозяйка Ирма, помахав рукой, он убежал. Через некоторое время в окно кто-то бросил камушек. Ольга поняла, что на улице свои. Она поднялась, взяла на руки сына и подошла к окну. Увидев мужа, Колю и, стоявшую поодаль Ирму, она заулыбалась и показала сына. Муж вначале радостно запрыгал, но вскоре насупился, размышляя о чём-то. Услышав, что в палату зашла медсестра, Ольга помахала рукой и легла на кровать. Медсестра задёрнула шторку на окне, навела порядок на тумбочке и вышла.
В это же самое время в хирургическом отделении больницы врачи боролись за жизнь Григория. У него развился перитонит. Трубки, вставленные в живот, засорились, промывка растворами не помогала, и хирурги вскрыли живот, очищая его от гнойного образования. Состояние Григория было тяжёлое, поднялась высокая температура, он бредил, теряя сознание. Но после операции к утру состояние его улучшилось.
Вечером, закрывшись в комнате, Александр решил серьёзно поговорить с братом. Он вторично поднял вопрос о переезде брата и отчима на Родину.
– Если мы с отцом продадим акции, то этих денег хватит только на билеты, чтобы уехать из Америки.
– Не может быть!
– Дело в том, – начал брат, – что ценность акций оценивается не от стоимости судна и фабрики, а от остатка прибыли, предусмотренной на поддержание хозяйства. Я в этом не разбираюсь, но три человека уехали из артели. Они долго спорили о цене акции и даже подавали в суд, но ничего не высудили, судья объявил, что всё правильно согласна устава, принятого членами артели. Если мы продадим акции, то станем бедняками, а так мы богачи и можем даже не работать.
– Ну, а если я с женой и сыном останусь здесь, то кто будет нас кормить?
– Не знаю, но, по-моему, отец напрасно бузу поднял, требуя от тебя что-то. Он когда выпьет, то становится вне себя, и я его тогда побаиваюсь, и не перечу. А когда отрезвеет, то ничего не помнит и становится добрым.
Александр задумался: «Если бы здесь была мать, то не возникло бы проблем, мы бы остались. А подводить мать, это не в моих правилах. Брат может быть в чём-то прав. Да ему ничего не грозит в Сибири, а у Григория могут оказаться крупные неприятности. Некстати Оля родила, а Ирма говорила, что с детьми проблема погрузиться на судно». И вдруг у него промелькнула мысль: «Ольга ехала на судне беременная, все это знают. А то, что она родила, знаем только мы с братом, Ирма и сосед, что отвозил Ольгу в роддом. Ольга может привязать сына к своему животу, надеть фартук и подняться на судно как беременная женщина. Так же без проблем можно сойти на берег с судна в порту Находка. А чтобы сынишка случайно не задохнулся и не кричал, ему в рот дадим соску с длинной трубкой, через которую он сможет дышать, если носик окажется прижатым к телу матери. Чтобы он не выплюнул соску, её привяжем к головке». От такой мысли он невольно заулыбался, а брат с интересом посмотрел на него, не понимая, над чем улыбается его старший брат.
– Слушай! Коля, а когда отправляется судно «Гаврила Чижов» в порт Находка?
– Не знаю, но завтра могу с почты позвонить в таможню пристани Абердин. Там всё знают, они провожают и встречают все морские яхты, катера и наше судно.
– Завтра утром сбегай, позвони. А за ночь хорошо подумай насчёт переезда к матери, а отца потом заберём.
– Что тут думать. Отец в больнице. А осенью я пойду учиться. Проблема с моим свидетельством о рождении сама собой разрешилась, поэтому я могу учиться как иностранец, пока отец и Ирма оформляют мне вид на постоянное местожительство.
– Может ты и прав. Но только мать очень переживает за тебя.
– Расскажешь всё обо мне, выросту приеду, – рассуждал Коля как взрослый.
– Ты хоть несколько своих фотографий дай мне.
– Хорошо, дам. А ты решил все-таки уехать?
– А что нам остаётся делать? Их языка мы не знаем, работу по специальности нам будет трудно найти, а на фабрике нам делать нечего. Сидеть на вашей шее не собираемся. А теперь представь, мы остались здесь, а там, в Сибири начнётся следствие, мать может крепко пострадать. Это было бы не по-людски. Да у вас здесь не лучше, чем у нас в Сибири. Другое дело на острове Кипр, расположенного посредине Средиземного моря. Вот где житуха, у нас там огромное имение. Если туда прорвёмся, то и вас с отцом перетянем, обещаю. Кстати, я теперь знаю, как сообщить вам наш новый адрес, если мы поменяем местожительства. Я на торговую фирму организую новый заказ на оборудование. В этом же заказе придёт доверенность на тебя и отца на право выбора оборудования. Вы выберете, и через торговую фирму сообщите нам на новый адрес.
– Ну, ты, брат, голова! Надо же, как придумал организовать переписку.
– Я это не сам придумал, в документах, которые ты переводил, сказано, что торговая фирма принимает заказы и в письменном виде, а выбор оборудования можно осуществлять через доверенное лицо по доверенности предприятия.
– Всё равно ты голова, я до этого не додумался, хотя читал и переводил бумаги.
На следующий день Коля сообщил, что судно отправляется завтра в четырнадцать часов во время большого прилива, а посадка пассажиров начнётся с двенадцати.
– Как завтра!? Отец говорил, что ещё дней десять будут оборудование грузить.
– На почте я встретил отца Димки. Он сказал, что торговая фирма подсуетилась и досрочно доставила на берег всё оборудование. А погода сейчас хорошая, Тихий океан спокоен, вот судно и отправится раньше. В порт Находка и покупателям оборудования уже сообщили, что судно прибудет раньше намеченного срока.
– А как же мы? – растерянно спросил Александр.
Коля пожал плечами, а затем, вспоминая, медленно произнёс:
– Я слышал, врачи говорили, что Зубова родила недоношенного, поэтому ребёнок должен находиться под наблюдением врачей дней пятнадцать.
– Но судно не будет нас ждать! – вспылил Александр.
– Не знаю, можно будет в следующий раз уехать. И отец к тому времени поправится.
– В Находке пограничники дали нам визу только на месяц.
– Но месяц ещё не прошел, а вы скажите, что «Гаврила Чижов» отправился раньше, чем планировалось, вот вы и опоздали на него. Очевидно, многие ваши опоздают.
– Час от часу не легче, – простонал Александр, уставившись в пол, размышляя: «Следующий раз судно отправится месяца через два, за это время малыш вырастит, и его на животе матери не спрячешь. Что же придумать? А что если завтра заехать на телеге во двор больницы, постучать в окно. Ольга подаст ребёнка, вещи и сама вылезет через окно. А я поганю коня сразу на пристань».
От этой мысли Александр соскочил и заходил по комнате, сцепив руки за спиной. Чем дольше он ходил и думал, тем больше убеждался, что это единственный шанс «выйти сухим из создавшего положения». «Подводу обратно пригонит братишка. А сегодня надо поехать в больницу посмотреть подъезд к окну, увидеться и попрощаться с отцом. Как глупо получилось с его стороны, привык всё решать силой и оружием».
Через час они подъехали к больнице. Оставив подводу на привязи, они прошли во двор и направились к одноэтажному отделению роддома. Александр внимательно проанализировал возможности подъезда вплотную к окну, за которым находилась палата жены. Чтобы лишний раз не привлекать внимание медиков, он решил не беспокоить Ольгу. И они направились к хирургическому отделению. Но увидеть отца им не удалось, с ним занимались врачи.
– Состояние вашего отца пока тяжёлое, – ответила сестра, – можете наведаться завтра.
Возвращаясь к подводе, Коля спросил:
– Что мне делать, если отец умрёт?
Александр не ответил, погрузившись в размышления. И только подъезжая к дому, посоветовал:
– Завтра утром я заберу Ольгу с сыном, и мы поедем на пристань, ты пригонишь обратно подводу. Если с отцом, не дай бог, случится трагедия, то похоронишь его. Комната будет принадлежать тебе по наследству, ты поступай учиться, денег по акциям тебе хватит на житуху и учёбу. Когда отучишься, продашь акции и комнату, постараешься устроиться на судно, приедешь в порт Находка и останешься, заявив, что отца и тебя маленького захватили белогвардейцы. Отца как учителя определили в писари, а тебя как заложника, чтобы отец не сбежал. В порту Находка не говори, что твои потомки были знатные купцы и золотопромышленники. Мать и брат остались в посёлке Огурцы, крестьяне. Мы подтвердим и свидетелей выставим.
– Спасибо брат, ты дельный совет мне дал.
– В какое время медперсонал собирается на планёрку?
– Начинают работать с утра, а собираются в одном кабинете, где-то в девять часов, тогда никто не ходит в коридоре и не заглядывает в палаты.
Дома Александр собрал вещи, проверил Ольгину сумку и все документы. Подготовил пару сосок с упругими длинными трубками.
– Завтра к девяти часам мы подъедем к больнице. А к вашей фабрике должны приехать заранее.
– Я заведу будильник, чтобы не проспать, – пообещал Коля.
– Не проспим, я рано встаю, вместе с петухами.
Утром, позавтракав и собрав еду на дорогу, братья поехали в больницу. Персонал приходил на работу в разное время, но к девяти часам ходьба во дворе прекратилась. Подождав минут пятнадцать, Александр въехал во двор и подъехал к заветному окну. Услышав конский топот у окна, Ольга выглянула. Александр показал руками, чтобы она открыла окно. С трудом ей удалось справиться с окном.
– Ты одна в палате? – шепотом спросил муж.
– Нет, вдвоём.
– А кто ещё есть?
– Как кто, сын.
– Я имею ввиду из персонала роддома.
– А у них по утрам какая-то планёрка. А что?
– Наше судно отправляется сегодня, мы должны ехать к фабрике на пристань. Давай ребёнка, вещи и сама вылезай через окно прямо на телегу. Я подхвачу.
Ольга обомлела от неожиданности.
– Прямо сейчас?
– Да сейчас, пока медики заняты.
– Слушай, Саша, как-то не удобно сбежать, ко мне все хорошо относятся. И свидетельство о рождении сына мне ещё не выдали.
– Домой приедем, там получим свидетельство о рождении ребёнка.
– «Гаврила Чижов» не будет ждать, – вмешался Коля.
– Фартук и обувь не забудь, – предупредил муж.
Запеленав ребёнка, Ольга подала его отцу, затем фартук и ботинки, перевязанные тесёмкой. Переоделась и подошла к окну. Коля сидел на телеге, бережно держа ребёнка.
– Всё взяла? – спросил муж, готовый подхватить на руки похудевшую жену.
– Да, всё взяла, – и она высунулась из окна.
Александр подхватил жену, усадив рядом с Колей, не спеша, прикрыл окно, и взял вожжи. Невдалеке стояли две женщины и наблюдали за происходящим.
– Чтобы не платить за услугу роддому, сука сбежала, – сказала одна из женщин.
– Хорошо, что ребёнка забрала, – подхватила вторая.
– Надо в роддом сообщить, – предложила первая.
– Зачем, сами обнаружат. Это не первый случай, иногда даже детей бросают, некоторые.
И женщины заспешили по дорожке, а подвода успела выехать со двора и скрыться из вида. Ехали долго, путаясь в многочисленных лесных дорогах. Не доехав с версту до фабрики, Александр остановил коня. Ольга оголила живот, не стесняясь присутствия Коли, привязала к животу ребёнка с торчащей изо рта соской и трубкой. Александр помог ей завязать «Фартук беременной» и проверил, не пережата ли трубка. Затем она надела на себя платье, в котором ехала на судне, облачилась в ботинки и стала похожа на беременную женщину, приехавшую на судне больше двух недель назад. Подставив ухо к концу трубки, убедилась, что ребёнок дышит.
Как не спешили они, блуждая по лесу, приехали к концу посадки на судно. Александр заехал за фабрику. Ольга подхватила через плечо сумку и узелок с вещами. Она зашла в помещение фабрики, а вышла через ворота и направилась по деревянной пристани к пограничному и тамошнему контролю.
– Наталья Болдина? – и пограничник, сверив фото паспорта с её внешностью, сделал жест проходить. Таможник попросил открыть сумку, взглянув в неё, махнул рукой, дав добро на проход. Перед трапом дежурный сверил её данные со своим списком и спросил:
– Всё сделали?
– Да, абсолютно всё, – и она улыбнулась.
– Денег хватит на проезд?
– Если столько, сколько заплатила, когда ехала сюда, то хватит.
– Тогда проходите, – и он поддержал её, чтобы не оступилась на слегка качающемся трапе.
Примерно такой же процедуре подвергся и Александр. Зайдя на палубу, он помахал Коле, наблюдавшим за ними с берега. Филипп Чалкин разместил их в той же каюте. А через несколько часов судно разрезало водную гладь Тихого океана. Александр встал на вахту кочегара, а Ольга отказалась от работы на кухне, сославшись, что ей тяжело.
Большой проблемой для Зубовых оказалось то, что не было свежего молока, а порошковое имело привкус, и малыш не хотел его принимать. А поскольку Ольга родила недоношенного ребёнка, то её груди оказались полупустыми. И малыш закатывал концерты, выводя криком мать из себя. Теперь Ольга радовалась шуму мотора судна, он заглушал крик, а проходившие моряки по коридору, не досаждали её излишним направилась по деревянной пристани к пограничному и тамошнему контролю.
любопытством. Правда, раза три кто-то пытался постучать в дверь. Она прижимала сына к себе и не реагировала на стук. А когда сын засыпал, она бралась за пелёнки. Столовую она посещала, когда муж приходил на перерыв. Иногда он приносил ей еду в котелках. Перед Находкой их охватил страх. Они полагали, что сын обязательно даст о себе знать во время прохождения постов пограничников и таможни. И к этому моменту они готовились, настраивая себя. Она отремонтировала фартук, восстановив надёжный тайник. И вот порт Находка. Не только их охватило беспокойство, но и всех пассажиров. Перед входом судна в гавань, они решили малыша не кормить и не давать ему спать. А когда первые пассажиры устремились на выход, прибежал Александр. Ольга дала грудь, и малыш вцепился в неё. Наевшись, он успокоился, и его потянуло ко сну. Привязав сына к животу и облачившись под беременную, Ольга направилась на выход. Александр предложил очереди, пропустить вперёд беременную. Увидев знакомую Татьяну из таможни, Ольга заулыбалась ей.
– Наташа, а я думала, что ты этим рейсом не приехала. Смотрю, все выходят, а тебя нет, подумала, уж не приключилась ли с тобой что-то.
– А я задремала, хорошо вахтенный ходил по каютам и разбудил.
– Я вижу, ты округлилась заметно.
– А вашей дочери понравился фартук? – поинтересовалась Ольга, переведя разговор на другую тему.
– Ой, знаешь Наташенька, ей так пригодился он. Я на следующей недели, после как тебя проводила, сшила его сама, – хвастливо ответила Татьяна.
Сын зашевелился, Ольга прижала руку к животу.
– Когда собираешься рожать?
– Да вот сейчас контроль пройду, зайду в кустики и рожу, – и Ольга сделала страдальческое лицо.
Таможница Татьяна подскочила к пограничнику и зашептала ему на ухо, но тот только огрызнулся, пробурчав что-то невнятно.
– Ты, что хочешь, чтобы она разродилась прямо здесь? – зашумела она на всё помещение.
Пограничник взглянул на Ольгу, прекратил сверяться со своими бумагами, шлёпнул печать в паспорт, и протянул его и командировочные документы Ольге и открыл дверку.
– Наташа, тебя проводить? – и Татьяна, подхватив Ольгу под ручку, провела мимо оторопевших таможников.
Пройдя беспрепятственно таможний контроль, Ольга оказалась в общем зале морвокзала и поспешила к свободной скамейки, мечтая отвязаться от Татьяны.
– Ты посиди, милая, а я предупрежу старшую и помогу тебе дойти до остановки возниц.
Ольга кивнула головой, прижимая руку к животу. Как только закрылась дверь за Татьяной, Ольга соскочила со скамейки, подхватила сумку и узелок и устремилась на улицу. Зайдя в привокзальный сквер, на скамейке которого сидели люди и, пройдя мимо них, она шмыгнула в зелёный кустарник. Изловчившись, она вытащила сына наружу. Он закряхтел и заплакал. Сидевшие на скамейки люди, повернулись и с любопытством рассматривали кусты, из которых раздавался плачь ребёнка. Сын успел изрядно наделать в пелёнки. Развязав одной рукой узелок, она извлекла чистую тряпку и протерла ему ножки. Затем запеленала в чистые пелёнки и дала ему грудь. Запачканные пелёнки и тряпки свернула во второй узелок. Перебросив через плечо ремешок сумки, взяв чистый узелок и прижав к себе одной рукой сына, а другой, подхватив грязный узел, она вышла из кустов и направилась к мусорной урне. Когда она подходила к урне, из морвокзала выскочила Татьяна, а увидев Ольгу, бросавшую узел в урну и державшую одной рукой ребенка и узелок, подумала: «Не уж то родила, а послед выбросила в урну». Заметив Татьяну, Ольга опустилась на свободную скамейку, поджидая таможницу.
– Наташенька, ты, что уже родила? – закричала Татьяна, не успев подойти к Ольге.
– У меня сын родился! – в ответ громко отозвалась Ольга, а когда Татьяна подошла, продолжила. – Я думала, что на судне это произойдёт. Вчера на меня свалилась крыса, я так перепугалась, упала, затем отошли воды, а сейчас раз и выскочил, смотрю сын, – сочиняла она без всякого стеснения.
– Кому скажешь, не поверят. Я бы сама не поверила, если бы своими глазами не увидела, – и Татьяна попыталась заглянуть и рассмотреть чмокающее личико ребёнка, закутанного в сухие пелёнки вместе с головой.
– Вам спасибо, Татьяна, что не пришлось рожать в вашем помещении.
– А как ты себя чувствуешь после этого, медицинская помощь нужна?
– Я думаю, обойдусь. Сейчас кого-нибудь из своих увижу, они помогут.
– Но у тебя всё в порядке? – с каким то нажимом спросила Татьяна. – Необходимо, чтобы тебя посмотрела гинеколог. Пойдём в медчасть.
Ольга промолчала. В это время из морвокзала вышли мужики, а за ними выскочил Александр, вертя головой в разные стороны, ища жену, а, увидев, подбежал.
– Оля, сейчас подводу найду и подгоню сюда, – проговорился он.
– Александр, я не Оля, а Наташа. А вот если подводу подгоните сюда, то буду очень благодарна вам.
– Извини, Наташа, вечно я путаю имена. А подводу сейчас организую, – и, оставив свои вещи около женщин, побежал на привокзальную площадь.
– Он из нашего города, неплохой человек, правда, с памятью у него нелады, имена всех путает.
– Он женат? – с каким-то подозрением спросила Татьяна.
– Не интересовалась, скорее всего, да, – с безразличным видом ответила она.
Малыш наелся и отвалил от груди. Ольга поспешно прикрыла простынкой ему лицо, понимая, что если Татьяна увидит его беленькое личико, то поймёт, что ему пятнадцать-двадцать дней от роду, а это было бы очень некстати, хотя она прошла контроль. Перебросившись несколькими фразами между собой, они замолчали. Вскоре к скверу подкатила повозка, с неё спрыгнул Александр, подбежал к ним и затараторил:
– Извозчик говорит, что если мы поторопимся, то успеем на поезд «Кукушка», – и, подхватив свои вещи, обратился к женщине в таможней одежде.
– Вы поедете?
– Наташа, раз я уже отпросилась у старшей, то с удовольствием поеду с вами, у меня на вокзале есть кое-какие дела. И помогу с билетом, перед отправлением получить его не просто, – и она помогла подняться Ольге со скамейки и, подхватив узелок, направилась в сторону возницы.
Минут через пятнадцать они приехали к железнодорожному вокзалу. Около кассы толпился народ, а над кассой висело объявление: «На сегодня билетов нет».
– Знаешь, Наташенька, на тебя я ещё смогу в кассе по брони взять билет, но на твоего знакомого попутчика нет, даже и заикаться не буду.
– Хорошо, я ему сейчас всё объясню, – и она отошла к мужу с объяснением.
– Нам хотя бы на тебя взять билет до Хабаровска, а лучше до Канска.
– А как же ты, я одна не поеду.
– Налегке, без вещей, я договорюсь с проводниками, – уверенно ответил он. – Тут оказывается очередь на неделю, за порядком очереди следит милиция.
В кассу по брони Татьяна с собой повела Ольгу с ребёнком, как вещественное доказательство.
Но старшая кассир ответила Татьяне:
– Почему заранее не забронировали билет?
– Кто знал, что пассажирка, прибывшая из командировки в Америку, умудриться рожать прямо у нас на контрольно-пропускном пункте.
– Так у неё и свидетельства о рождении ребёнка нет?
– А мы на таможне не выдаём справок о рождении.
– Надо было медиков вызвать и оформить, как положено, – не унималась кассир, явно не желая заниматься вопросом о билете, при этом подозрительно рассматривала женщину со свертком в руках и сумкой, повешенной через плечо.
– Не успели, она взяла да родила, – пустилась Татьяна в диалог, держа перед номом кассира развёрнутое удостоверение таможни. – Можете позвонить нашей старшей Гавриловой, она подтвердит.
Ольга, уловив взгляд кассира, разглядывающей её, решила расшевелить малыша, и он заплакал. Кассир ещё раз окинула взглядом Ольгу и спросила:
– Вы, что долго находились в командировке в Америке?
– Недолго, но понимаете, у меня преждевременные роды. На судне на меня свалилась с потолка, вернее с верхней полки, крыса. Я перепугалась, упала, а затем у меня отошли воды, а на пограничном кордоне меня прихватило.
– Ну и дела! – прошептала кассир и принялась разбираться в бумагах по бронированию билетов.
– Вот, если через пятнадцать минут не приедет начальник строительства за своей бронью, то я имею право снять бронь, начальник вокзала подпишет, и тогда я смогу его место на сегодняшний поезд передать вам.
Вагоны же не растягиваются. Других билетов на сегодня у меня не осталось, разобрали ещё с утра. Молите бога, чтобы Смирнов не приехал, – и кассир развела руками, дав понять, что разговор окончен.
– Можете подождать в коридоре, там есть скамейка, а если Смирнов приедет, то вам смогу выписать билет только на послезавтра. Завтра поезда не будет. А на ребёнка все-таки справку в таможни надо бы взять. Мало ли что в дороге. Может ребёнок и не ваш, у нас всякое бывает.
– Нет, нет, это её ребёнок, – вмешалась Татьяна, – но справок мы не даём.
Усадив в коридоре на скамейку Ольгу, Татьяна сказала:
– Что могла, я сделала. Сиди и жди, а я должна зайти к заместителю начальника по вопросам таможни. Желаю тебе благополучно доехать домой. Но если почувствуешь себя плохо, обращайся к проводникам, пусть вызывают медиков, – и, помахав рукой, она пошла по коридору и скрылась за боковой дверью.
Ольга подошла к двери, ведущей в зал, и подозвала мужа, объяснив ему ситуацию.
– Поезд отправляется через час, жди. А я побегаю по перрону, изучу обстановку.
И Ольга ждала. Прошло двадцать минут, а затем тридцать и, наконец, кассир окликнула её.
– Вам повезло, начальник вокзала позвонил Смирнову, он отказался ехать, у них какое-то происшествие случилось. Вам до какой станции выписывать билет?
– До конца, до станции Канск.
Кассир попросила паспорт и принялась искать в справочнике станцию Канск. Через три минуты, получив плацкартное место, Ольга выскочила в зал вокзала. В зале было полупусто, народ исчез, шла посадка, и она кинулась на перрон.
– Ну, как дали билет? – спросил Александр, невесть откуда появившийся.
– Дали, плацкартное до самого Канска.
– Оля, я договорился с машинистом, он перед самым отправлением возьмёт меня в тендер, где уголь храниться, до узловой станции Шкотово, а там с билетами попроще. Из Владивостока много едут пассажиры в Находку, а выходят в Шкотово.
– А с проводниками говорил?
– Говорил, они боятся, около них дружинники с красными повязками, они контролируют проводников.
– Тогда я попробую переговорить с проводником, а чтобы дружинники не заподозрили, я зайду в вагон, а через окно брошу тебе свой билет. Ты по нему зайдёшь в вагон, но проводники должны знать, так как они отмечают у себя посадочные места.
– Давай попробуем, – согласился муж.
Ольгин фокус удался и через пять минут они сидели в купе плацкартного вагона, но проводник согласился взять Александра только до Шкотово, так как ветку Владивосток-Москва контролёры проверяли очень строго. «Кукушка» тронулась, потащив за собой пару вагонов, а больше она не могла взять. Александр подсуетился и узнал, что в Шкотово из их вагона выходит пять человек, они ехали во Владивосток. Переговорив с проводниками, они согласились помочь Александру взять билет рядом с Олей, конечно за хорошее вознаграждение. А через несколько суток Зубовы вернулись домой. Наташу они нашли в посёлке Огурцы. Агнесса так ей заморочила голову, что она выполняла все предписания местной знахарки. Но через пару дней она и Александр отчитались за командировку, а Ольга представила больничный лист по сохранению беременности и взяла отпуск по уходу за родившимся ребёнком. Регистрировать сына супруги пошли в Сельсовет вместе с ребёнком. Александр объяснил, что жена родила дома, врача не успели вызвать, поэтому справки нет. Сына назвали Дмитрием Александровичем Зубовым, записав его на десять дней позже, 30 мая 1932 года.
Через три месяца заказанное заводом оборудование из Америки прибыло в контейнере. А глубокой осенью на завод пришло письмо, в котором хозяйка Ирма сообщила, что после отправки контейнера с вашим оборудованием из Находки на обратном пути судно «Гаврила Чижов» получило пробойную, сев на ледяное дно. Лоцман решил проскочить между двух глыб льда, а это оказался один айсберг с протокой посредине. Судно зацепилось за дно, не успев остановиться. На носу вперёд смотрящие моряки поздно заметили мель и не крикнули во время «Стоп машина». «Гаврила Чижов» накренился на бок, а в борту образовалась течь. Шлюпками команда высадила пассажиров на лёд, затем перевезли все товары, полученные в Находке в обмен за оборудование, пытаясь облегчить судно. Но своими силами сдвинуть судно не удалось. На SOS откликнулся японский грузовой пароход. Он сдернул судно со льда, но пробойная оказалась велика и «Гаврила Чижов» начел погружаться в воду. Японцам пришлось рубить канаты, чтобы не отправиться следом за судном на дно Тихого океана. В конце письма сообщалось, что Григорий, помогавший выбирать оборудование для завода, ещё летом скончался, а его сына, переводчика, приняли учиться в городе Абердин.
Известие Ирмы потрясло Зубовых, но предпринять что-либо они не могли. Александр рассуждал, раз товары спасли, то они на них продержатся года полтора-два. У брата есть своё жильё, и он учится. Правда стоимость акций резко упадёт, дивидендов тоже, но он сможет продержаться на первых порах, а потом они что-нибудь придумают, например, часть фабрики перепрофилируют, сделав свинарник, или разведут породистых лошадей и коней, смогут организовать рыбную ловлю. И в тоже время Александр радовался, что они не остались в Абердине, хотя в Сибири начинался голод, а в центре страны он уже давно свирепствовал, унося массу народа.
Александр и Ольга в основном питались на маслозаводе, в их распоряжении были сливки, масло и сыры разных сортов. И они на заводе были почитаемыми людьми, особенно Александр со своим расфасовочным аппаратам масла по брикетам, а управляться с аппаратом никто не мог, кроме него. Дома они в основном чаи гоняли, у них была одна проблема, как накормить сына и родителей на их скромные оклады. А государство рассуждало так, зачем увеличивать оклады работникам пищевых предприятий, если они и так не разбегутся, хоть оставь их вообще без зарплаты.
Агнесса с внуком Дмитрием на лето выезжала в посёлок Огурцы на ягоды, грибы, кедровые орехи и огородные овощи, а зиму коротала у сына. Не раз Агнесса посещала город Красноярск, найдя там хороший сбыт драгоценностям, золотым рублям царской чеканки и золотого песка с самородками. Скопив денег, она купила дом в городе Канске около железнодорожного депо. Разделив дом на две половины с отдельными входами, она поселилась в одной половине с породистой собачкой, а в другой половине жил сын с семьёй. Однажды судьба свела Агнессу с Константином и вскоре она вышла замуж за него, решив, что нечего мыкаться одной и изменила фамилию на Котову. И потекло время в семейных заботах и проблемах.
38
Прошло время и Дмитрий пошёл учиться в первый класс, а на Западе вспыхнула война. Гитлеровцы громили Польшу и их соседей, но через год полчища немцев неожиданно перешли границу и напали на Советский Союз. Началась тотальная мобилизация в ряды защитников Родины, пытаясь «шапками» забросать фрицев. Оружие явно не хватало, на трёх бойцов одна винтовка. И фашисты стремительно продвигались на Восток, но увязли в грязи и холоде. Заводы страны Советов перестроились, выпуская оружие и боеприпасы. Новобранцы обучились воевать, среди них оказался Александр. А вскоре враг вынужден был отступать, выравнивая линию фронта, теряя в «котлах окружения» технику, солдат и офицеров всех мастей. Александр с боями дошёл до Берлина и вернулся домой с большими наградами. На маслозаводе его встретили с распростёртыми руками. Всю войну муж Агнессы Константин Котов работал в механическом цехе паровозного депо, ремонтируя вагоны и паровозы. Несмотря на преклонный возраст, он дослужился до начальника цеха. Долгие годы страна залечивала раны, полученные от войны. Хотя жизнь населения улучшалась, но всё ещё чувствовалась нехватка продовольствия, вещей. Запасы золотишка у Агнессы кончились. Когда Дмитрий учился в восьмом классе, начальник цеха Котов предложил ему пойти учиться на слесаря лекальщика к нему в цех после занятий в школе, сказав, что учеников бесплатно кормят отличными обедами, а его постоянно упрекает начальство, что у него мало учеников в цехе. Вначале Ольга запротестовала, но потом согласилась под доводами сына. После школы Дмитрий приходил в цех, получал у диспетчера талон на бесплатное питание, в столовой брал первое – суп гороховый, или щи со сметаной, на второе – мясное, на третье – компот с пирожком или булочкой. И чувствовал себя «на седьмом небе» от счастья, а уж потом шёл в цех учиться слесарному делу у опытного мастера. Мастер на него не жаловался, хотя времени для обучения было маловато. Дмитрий схватывал всё на ходу и не отставал от своих сверстников. Незаметно проскочило время обучения в депо. Сдачу зачётов ученикам назначили на 10 часов утра. Сам директор депо принимал участие в комиссии по проверке знаний, полученных учениками по слесарному, токарному и фрезерному делу. Дмитрий намеревался сбежать с уроков, чтобы попасть на зачёты по слесарно-лекальному делу. На перемене он оделся, взял сумку и, прячась за спины товарищей, чтобы не заметил дежурный учитель, кинулся на улицу, но на выходе напоролся на директора школы. Директор среагировал мгновенно, сорвав с головы Дмитрия шапку.
– Ты куда! У вас контрольная по математике!
– Я в паровозное депо, там сегодня должен сдавать зачёт на слесаря лекальщика!
– Я тебе покажу зачёт на слесаря лекальщика, иди в класс, у вас сегодня контрольная по математике. Ишь выдумал зачёт у него в депо.
– Вы же сами мне подписывали справку, что я могу посещать занятия в депо после школы! Учёба в депо закончилась, сегодня с 10 часов зачёты, сам директор депо будет проверять наши умения.
– Никаких справок я тебе не давал, – и директор стянул с него пальтишко, – после занятий в учительской получишь.
Вздохнув, Дмитрий вернулся в класс. После контрольной работы учеников класса отпустили, заболела ботаничка. Дмитрий помчался в учительскую и обратился к директору:
– Дайте мне справку, что вы не отпустили меня на зачёт в депо из-за контрольной работы по математике.
– Какую такую справку?
– Мария Ивановна, – обратился Дмитрий к секретарю, – вы подтвердите, что Иван Михайлович давал мне справку на право учиться на слесаря лекальщика в депо после школы. Вы помните?
– Да, помню, мы давали тебе такую справку. Твой родственник, начальник цеха, забыла как его фамилия, звонил, чтобы мы дали справку, что не возражаем, чтобы ты обучался в депо после школы.
– И я подписал такую справку? – удивился директор.
Мария Ивановна открыла регистрационный журнал и нашла запись.
– Да, вы, Иван Михайлович, расписались в журнале и подписали справку, а я заверила её печатью, – и она показала директору журнал.
– Надо же, я совсем забыл, – признался директор.
– Я опоздал на зачёт, и меня будут ругать начальник цеха и директор депо. Что мне делать? Я не сдал зачёт, теперь меня выгонят и не дадут удостоверение, – чуть не плача простонал Дмитрий.
Директор внимательно прочитал запись в журнале и сказал:
– Да, действительно мы давали тебе справку, придётся дать вторую, – и он сам принялся сочинять содержание оправдательного документа, а затем сказал секретарю:
– Отпечатайте на машинке.
Секретарь вставила бланк справки в машинку и застучала клавишами. Справку директор прочитал, расписался, поставив дату, а секретарь заверила его роспись печатью и подала Дмитрию. Взяв справку, он принялся читать: «Школа не возражает против обучения в депо слесарному делу ученика восьмого класса Зубова Дмитрия, но после школы в свободное время, а срывать занятия, тем более контрольные работы, не положено». Тем временем директор достал из шкафа пальто и шапку, подав их Дмитрию, спросил:
– Такая справка тебя устроит?
– Не знаю, попробую. Я могу идти?
– Иди, сдавай свой зачёт, но после школы.
Хотя до обеда в депо было ещё около часа, Дмитрий побежал бегом.
Увидев Дмитрия, возмущённый начальник закричал:
– Ты что! Не мог раньше удрать со школы? Сдача зачётов уже закончилась!
– Меня директор школы поймал, шапку и пальто отобрал и заставил писать контрольную работу по математике, – и он протянул справку Котову.
– С этой справкой иди к директору, – ответил Котов, прочитав её, – он будет решать, давать тебе удостоверение или выгнать в шею. Комиссия двух учеников на два месяца на повторное обучение оставила без обедов, – и он вздохнул, решив, что цех лишился ещё двух будущих рабочих.
Директор депо Карпов покрутил справку в руках, а прочитав, заявил:
– И что ты прикажешь мне с тобой и с твоей справкой делать? Что из-за тебя я комиссию должен вторично собирать? Нам что! Делать больше нечего?
Вдруг Дмитрий выпалил:
– А можно мне в качестве зачёта исправить брак детали, которая стоит в углу на стеллаже, как на показ, как нельзя работать?
– Что, что?
– Я придумал, как переделать эту деталь, чтобы ОТК её приняло.
– Ба! Вот это номер! Он, видите ли, брак детали, сделанной в цеху, желает исправить! – и директор прекратил ходить по кабинету и остановился напротив Дмитрия, рассматривая его, подумал: «Он в своём уме». Затем, хлопнув справкой по столешнице, сказал:
– Пиши себе задание для зачёта на обратной стороне справки, – и он протянул ему ручку.
– А что писать?
– Я, ученик Дмитрий Зубов, в качестве зачёта обязуюсь в течение десяти дней исправить стальной корпус плунжера, изготовленного цехом в прошлом году с браком. Поставь роспись и дату.
Затем директор взял справку с заданием, прочитал и наложил резолюцию: «Начальнику цеха Котову. Обеспечить ученика Зубова всем необходимым для исправления брака в корпусе плунжера». Директор расписался и поставил дату.
– Время пошло, – сказал директор, подавая бумагу Дмитрию.
Дмитрий кинулся в цех, поняв, что время пошло и надо спешить. Директор проводил его взглядом, улыбнулся и подумал: «Тоже мне одержимый. Он, видите ли, придумал. Сам от горшка два вершка, а уже тоже, он придумал. Оказывается, он уже думать умеет». Но в следующий момент Карпов переключился на свои проблемы, забыв о нём.
Прибежав в цех, Дмитрий подскочил к Котову и затараторил:
– Мне Карпов задание дал отремонтировать корпус плунжера, который в прошлом году получился с браком, – и он протянул справку обратной стороной, на которой было написано задание с резолюцией директора.
Прочитав, у начальника Котова кепка приподнялась на голове, а в мыслях пронеслось: «Карпов того, спятил!» В первый момент он хотел бежать к директору и обматерить его, но, вторично прочитав задание, понял, что его писал Дмитрий, и тогда он спросил:
– Карпов читал задание?
– А как же, он сам и продиктовал его мне, когда я сказал, что придумал, как исправить брак в корпусе плунжера.
– Так ты сам придумал себе задание?
– Выходит так, – и Дмитрий виновато опустил голову, не понимая, чем он проштрафился.
Котов с минуту рассматривал племянника и вдруг заявил:
– Исправляй! Время идёт!
– А как исправлять?
– Так ты же придумал, а я обеспечу тебя всем, что потребуешь, – грубо ответил начальник.
– Надо корпус плунжера перетащить в тот угол, где находятся электро и газосварка.
– Перетаскивай!
– А как?
– Краном, командуй, только смотри, чтобы канат не порвался, а то убьешь, кого ни будь. А задание своё сверни и положи в карман, не потеряй.
Дмитрий направился к стеллажу, где на показ был выставлен бракованный корпус плунжера. Он припомнил рассказ своего мастера Харитоныча, что слесарь лекальщик Свистунов по пьянке ошибся и сделал разметку на десять миллиметров ниже, чем положено по чертежу. Слесаря выгнали с работы, испортив ему трудовую книжку, и теперь он работает дворников в кательне, имея высокий разряд слесаря лекальщика. Обойдя корпус плунжера, он понял, за какую часть можно закрепить верёвку, чтобы поднять деталь мостовым краном.
– Дядя Вася, где взять верёвку, чтобы краном перетащить корпус плунжера на ту сторону цеха, – обратился он к рабочему, проходившему мимо.
– А зачем тебе его перетаскивать? Тебе начальник такое распоряжение дал?
– Нет, директор Карпов.
– А! – понимающе ответил дядя Вася, – вон видишь шкаф, там стропы лежат, бери ту, у которой канат потолще, тогда наверняка она не порвётся.
– А что такое стропы?
– Ну, четыре каната с крюками, закреплённые на одной петле, – и рабочий пошёл дальше по своим делам, чему-то улыбаясь.
В шкафу оказалось столько канатов, что он растерялся, где стропы, а где ещё что-то, и он спросил у рабочего. Выяснив для чего, рабочий подсказал. Нагрузив на себя канаты, он потащил их через цех, волоча крюки по полу.
– Ты бы лучше на кран стропу подцепил, – посоветовал ему Котов, – оставь здесь и иди в столовую, а то останешься без обеда.
Взглянув на настенные часы, Дмитрий понял, что опаздывает в столовую и, бросив канаты, побежал к диспетчеру за талоном на бесплатное питание. Отобедав, он вернулся в цех к брошенной стропе, поглаживая себя по животу. Котов свистнул и помахал рукой крановщице, сидевшей в кабине под потолком. Кран подъехал по стене и опустил крюк к стропе.
– Цепляй на крюк петлю, давай команду «Майна» и показывай ладонью руки, что надо делать крановщице, – при этом он показал несколько приёмов различной команды. – Если понял, то командуй.
Дмитрий без труда набросил петлю на крюк и выставил ладонь вверх, принялся изображать подъём. И крюк со стропой поднялись вверх. Дмитрий побежал к стеллажу, приглашая за собой кран, и тот поехал за ним. «Так просто, как собачка бежит за мной», – подумал он, поджидая, когда опустятся крюки, чтобы подцепить корпус. Крюки зависли ниже средней части корпуса плунжера, Дмитрий зацепил по два крюка на ремболты и помахал рукой, изображая подъём. И тяжеленный корпус оторвался от стеллажа и поднялся вверх. Дмитрий поспешил к противоположной стене цеха. Он прибежал, а, подняв голову вверх, увидел, что высоко над цехом висит его детище – корпус плунжера. Вскоре корпус опустился на железную плиту, к которой подсоединялся электропровод со знаком «минус». Вспомнив наставления Харитоныча, он сбросил крюки с корпуса и, отогнав кран к шкафу, убрал стропу на место, а затем сделал крест из рук, показав, что работа крановщицы закончена. Котов, наблюдавший за работой племянника, подозвал его к себе.
– Пойдём в контору, я тебе выдам чертёж корпуса плунжера и покажу, где слесарь Свистунов допустил ошибку, и ты поймёшь, что исправить брак детали невозможно.
– Невозможно только трусы через голову надеть, – пробубнил Дмитрий, так, чтобы его услышал Котов.
– А ты оказывается «хорошая заноза», – заметил начальник.
Почесав затылок, Дмитрий отправился за ним. Его не расстраивало, получит он удостоверение слесаря лекальщика или нет, его больше интересовали обеды, а не сдав зачёт, он не мог претендовать, что его оставят обучаться токарному или фрезерному делу ещё на полгода. Рабочая квалификация его не прельщала, если бы не обеды, он никогда бы не согласился пачкать свои «аристократические» ручки. Ему по большому секрету бабуля Агнесса рассказала, каких он кровей и титулов. Он фактический наследник большой золотоносной территории Северного Урала между рек Печора и Обь. Приведя Дмитрия в плановый отдел, Котов попросил выдать чертёж на корпус плунжера. Чертёж выдали, за него расписался Дмитрий и Котов, как начальник.
– Не потеряй, потом сдашь его сюда же, – предупредил Котов. – Я задержусь в конторе, а ты иди разбирайся со своим плунжером.
– Но вы обещали показать ошибку, которую допустил Свистунов.
– Я передумал, попробуй сам разобраться, а я потом подскажу.
Вернувшись в цех, Дмитрий долго вертел чертёж, прикладывая его к детали, и разобрался. «Мне нужен 700 миллиметровый штангенциркуль», – решил он и направился в инструментальную. Сдав свой номерок на получение инструмента, ему выдали штангенциркуль. Он принялся измерять размеры детали, сверяясь с чертежом. В плане размеры соответствовали чертежу, и никакой ошибки не нашёл. Но по высоте оказалось, что отверстие диаметром 98 миллиметров, сделанное с большим допуском под шлифовку, просверлено ниже на семь с половиной миллиметра. Однако длина отверстия в 400 миллиметров, соответствовала чертежу. Примерно об этом ему рассказывал мастер Харитоныч. Харитоныч обучал его не только слесарному делу, но и научил пользоваться электросваркой и газосваркой, посвятив в тонкости этого дела. И он сосредоточено принялся рассуждать, проигрывая в уме, как лучше сделать наплав металлом. Он знал, что по наружному диаметру трубы и дурак сможет наплавить металл, но как сделать внутри отверстия диаметра 98 миллиметров, угол сварки невозможно выдержать, следовательно, наплава не получиться, хоть лопни или умри около проклятой детали.
– На сегодня хватит, иди домой, – услышал он за спиной голос начальника.
– Я чертёж возьму домой, дома покумекаю.
– Вообще-то чертежи выносить из депо нельзя, кумекать завтра здесь будешь. А дома должен уроки делать. Чертёж у себя в кабине раздевалки оставишь.
– На завтра уроков мало, я успею и с чертежом заняться, – настаивал он.
– А ты оказывается упорный, что решишь, не свернёшь. Можешь взять, но я тебе такого не говорил.
– Будешь упорный, раз хорошо в столовой кормят.
– Если ты только за еду упорный, то это плохо, надо и за идею потрудиться, не жалея живота своего.
– Как это за идею потрудиться, не жалея своего живота?
– Видишь ли, ты замахнулся на то, что цеху не под силу, это очень хорошо. У тебя возник порыв творчества, исправить брак детали, это тоже хорошо. Справишься или нет с таким заданием, это уже неважно, но ты один из всего цеха пытаешься исправить ошибку мастера, вот это уже героизм, и за него следует бороться, чего бы это не стоило. А ты о животе в первую очередь беспокоишься. Так пустился бежать в столовую, бросив стропу, что только пятки в попу втыкались, это уже плохо.
– Но на голодный желудок и голова не варит, – парировал Дмитрий.
– Так-то оно так. В войну люди, обвязав себя гранатами, ложились под гусеницы вражеских танков. Вот это героизм!
– Зачем под танки было бросаться, если они оказывались рядом с ним, надо было гранату между гусеницей и колесом подбросить, а самим в сторону и стрелять фрицев, вылезающих из люков подбитого танка. А умереть человек всегда успеет, жизнь-то даётся только один раз, это не героизм, а безысходность, тупик в сознании человека, решившегося на крайность. Матросов амбразуру закрыл своим телом, а можно было снять штаны и гимнастёрку и прикрыть дырку. Мертвое тело немцы отпихнули, они же не дураки, и опять стрельбу открыли, а он жизнь за так отдал.
– Ты это сам к такому выводу пришёл?
– Многие мальчишки и девчонки в классе так считают, а когда я высказал своё мнение в школе, то комсорг школы сказал, что мне рано в комсомол вступать. Да у нас в классе многие не вступили в комсомол.
Возразить Котову было нечем, и он предложил:
– Иди домой, а то бабуля потеряет тебя, будет беспокоиться.
– Сейчас пойду, только штангенциркуль в инструменталку сдам.
Идя домой, Дмитрия мучил вопрос: «Как наплавить металл в дырке, в которую входит только одна рука. Заглянуть невозможно, а тем более разместить электрод с рукояткой и умудриться увидеть, куда тыкать электродом». Но Дмитрий сдаваться не собирался. Придя домой, он с грустным лицом сел делать уроки. Весь вечер дырка в корпусе сверлила его мозг, как бы дразня: «А вот и не получится! Не получится и всё! Никак не получится!». С этой мыслю, он и уснул. Ночью он вдруг проснулся и сел, вспотев. Ему приснилось, как он наплавляет металл, держа тонкую рукоятку с изогнутым электродом, рассматривая процесс сварки через зеркальце особой формы. И всё это он увидел так детально, как в кино. Одной рукой он направлял электрод, не вставляя руку в дырку, а другой стальной прут с закреплённым на конце зеркальцем. А швы укладывал как бы не от себя, а на себя, рассматривая через зеркальце перевёрнутое изображение. «Но, где взять такое зеркальце, выполненное по форме сегмента», – пронеслась у него мысль. И он вспомнил, что у них в чулане валялся кусок от большого разбитого зеркала с овалом. Хотя на дворе была глубокая ночь, он соскочил с постели, зажег свечу и пошёл в чулан. Найдя зеркало, он вернулся в дом и на кухне, чтобы ненароком кого-либо не разбудить, принялся в мыслях разрезать стекло на части, выкраивая приснившуюся форму. «Если овал сохранить, а алмазным резаком дяди Васи вырезать уголок, которым прикрепить к стальному пруту, то получится то, что надо. Надо зеркал сделать несколько, они буду сгорать», – решил он и отправился досыпать, а, не дойдя до кровати, вспомнил, что овальное зеркало видел в туалете цеха и его можно использовать при необходимости, если не хватит этого куска.
Утром слегка закусив, а он уже давно завтракал помалу, оставляя место для обеда, Дмитрий сунул кусок зеркала в сумку и побежал в школу. В депо после школы он разрезал зеркало на части и мастерил стержень для них, а, сделав, убедился, что он не подходит. Во-первых, вставив зеркало в отверстия, он увидел свои глаза, вместо стенки отверстия, куда собирался делать наплав металла. Во-вторых, понял, что при сварке стержень неминуемо приварится к корпусу, а это уже катастрофа. И ему пришлось переделывать всё заново, но Котов попросил его отправляться домой. С грустным видом пошёл он домой. Однако на третий день ему удалось добиться того, что он хотел и даже больше, он умудрился за зеркалом закрепить лампочку с батарейкой от фонарика для подсветки нижней поверхности отверстия. Следующий день он посвятил изготовлению электродов, изгибая их по спирали Архимеда, и положил их в сушилку для высыхания обмазки. Затем принялся за изготовление рукоятки для своих необычных электродов. А, сделав её, он с двух сторон к отверстию корпуса прикрепил полукольца, на величину которых намеревался делать наплав металла.
И только на пятый день Дмитрий приступил наваривать электроды на нижнюю часть отверстия, делая бугры в виде резьбы. Котов разрешил ему задержаться до вечера, поскольку была суббота.
– Завтра воскресенье я хочу поработать с утра, – заявил он Котову.
– Хорошо, я предупрежу в проходной, что ты собираешься работать в воскресенье, а электрику скажу, чтобы не выключал напряжение. Завтра в цехе будет народ работать, они присмотрят за тобой. Одному нельзя работать по технике безопасности и не забывай надевать респиратор, когда занимаешься сваркой, можешь отравиться газом. Из дома прихвати с собой «тормозок», столовая по выходным не работает.
На следующий день Дмитрий закончил сварку, наварив из электродов серию перегородок. В нижней части отверстия перегородки достигали по высоте до двух сантиметров, а их высота по мере подъёма по отверстию уменьшалась. В свете отверстие напоминало эллипс. Дмитрий считал, что первый этап завершён. Дальше он планировал между перегородок засыпать металлическую стружку, а затем газовым резаком расплавить её, доведя до кипения. Нагретый металл расплавит частично перегородки и сварится со стенкой отверстия корпуса. Но расплавленный металл примет форму полоски, поэтому последующие наплавки он планировал осуществлять, наклонив корпус плунжера на несколько градусов и так несколько раз. Но его беспокоило, не образуется ли при таком наплаве металла каверны, которые не просто будет заделать. О газовом резаке Дмитрий не беспокоился, он уже определился с ним. Карбида на складе было достаточно, а баллонов с кислородом немного. Дома он зашёл к деду Константину и попросил заказать кислород, буру и припой на серебряной основе.
– Припой-то зачем? Он сгорит.
– А если обнаружатся каверны после сверления сварки, чем их заделать?
– Хорошо, закажу, я же должен обеспечить тебя всем необходимым.
И Котов вдруг вспомнил, что рабочие в цехе бурно обсуждают затею Дмитрия, но в его присутствии никто не заводит разговор о корпусе плунжера. А произошло это вот почему. Один рабочий упрекнул другого: «Ты, что хочешь примазаться в соавторы к подростку?» На такую реплику рабочий не стерпел, и чуть было дело не дошло до большой драки. И вообще рабочие и примкнувшие к ним работники ИТР разделились на две группы. Первые были твёрдо убеждены, что затея Зубова это мыльный пузырь, однако не осуждали его порыв, а вторые считали, что может что-то получиться. Уж больно необычное дело затеял подросток. А Дмитрий ни к кому не обращался за помощью, то резал стекло, то какие-то выкрутасы делал с электродами, а на косые взгляды рабочих не обращал никакого внимания.
И вот наступил, пожалуй, самый ответственный момент. «Кипящий металл может сгореть, при избыточном количестве кислорода, – размышлял Дмитрий, вспоминая наставления Харитоныча, – а при малом – местного прогрева не получится, и он не сольётся с массой корпуса, а при повторном сверлении отверстия отскочит от стенки. Думай, не думай, а делать надо». И Дмитрий принялся за основную часть работы. Гоняя газовым резаком расплавленный металл между наваренными перегородками, как в своеобразной ванночке, и, подсыпая стружку, он достиг результата. Остывая, металл образовал ровную площадку. И так ряд за рядом на всю длину отверстия. «Кажется, получилось!», – радостно воскликнул он, – теперь надо градусов на пятнадцать развернуть корпус, подставив под его основание швеллер». Подождав, когда освободиться кран, он переставил корпус, развернув отверстие для второго наплава металла. И процесс продолжался, а застывая металл образовывал следующую площадку. Вскоре корпус оказался развёрнут на девяносто градусов, а затем он принялся разворачивать его в обратную сторону, продолжая наплавлять металл на другую сторону отверстия. А, закончив, воскликнул: «Получилось!» И он принялся рассматривать нижнюю часть отверстия, приобретшую форму полузвёздочки с двенадцатью впадинами, проходившими через всё отверстие.
– Слушай, – обратился кладовщик к начальнику цеха, – за два дня Зубов израсходовал двухмесячный лимит кислорода, я ещё не говорю о карбиде.
– Да, обойдётся нам его затея в копеечку, – ответил Котов, багровея. – Но главное, его директор поддерживает. Я говорил ему, бросить эту затею. А он спрашивает, что так Зубов решил? Да, нет, так рабочие и я считаем. А он ответил, что пусть делает, корпус может и не получиться, но квалифицированный рабочий с него точно получиться. Я наблюдаю со своего окна, как он увлечённо работает. В молодости я сам такой же был.
– Ну, ладно, раз сам Карпов так считает, что тут поделаешь, – и кладовщик удалился восвояси.
Сбив кое-где окалину в отверстии, Дмитрий отправился с докладом к начальнику:
– В отверстие я наварил заплату, теперь мне надо корпус плунжера поставить на сверлильный станок, сделать заново разметку и начать рассверливать новое отверстие.
– Большой сверлильный станок свободен, но прежде, чем на него ставить корпус, отправь его на очистку пескоструйным аппаратом. Торец корпуса, на который будешь ставить на плиту, должен блестеть, ни волосинки на нём не должно быть, иначе отверстие запаришь, не будет соосности.
– Это мне ещё мастер Харитоныч говорил, я об этом помню.
– Ну, тогда с богом!
Перед постановкой корпуса на стол сверлильного станка, Дмитрий наложил на отверстие толстую пластину, поставив её на болты. И на эту пластину, делая разметку, он нанёс керном точку оси будущего отверстия. Делая разметку, он не обращал внимания на старые разметки лекальщика Свистунова. Линия, проведенная на пластине по вертикали, точно совпала с еле заметной линией на корпусе, сделанной год назад лекальщиком Свистуновым, естественно, горизонтальная линия не совпала. Дмитрий замерил расстояние между ними, оно равнялось семи с половиной миллиметра, как раз такое расхождение он определил раньше, сверяясь по чертежу. «Как же мог ошибиться Свистунов, – размышлял он, – и эта ошибка ему обошлась потерей высокооплачиваемого места, и такое действительно можно сделать только не на трезвую голову».
На следующий день Дмитрий не пошёл в школу, решив за день разделаться со сверлением отверстия. В цех он пришёл утром и принялся за работу. Протерев и сдув со стола станка пылинки, Дмитрий поставил корпус плунжера под сверло, и принялся гонять стол с закреплённым на нём корпусом. Он медленно перемещал стол станка, вращая маховики с ценой деления в пятьдесят микрон. Выставив корпус, он капнул маслом на кернённое место пластины и подвёл сверло небольшого диаметра к метке на пластине, и засверлился, а затем включил автомат на минимальной скорости подачи. Просверлив пластину насквозь, он принялся расширять её отверстие, доводя до начального размера шарошки с конусным обрамлением резцов. Вначале станок работал, издавая шелест, но вскоре послышались глухие удары, дребезжание и визг металла, что говорило о том, что нагрузка на резцы шарошки неодинаковая. Из наставлений Харитоныча Дмитрий понял, что шарошка срезает стружку не с одинаковой прочностью, и в металле встречаются каверны.
Многие рабочие цеха выключили свои станки, прислушиваясь к прерывистым свистам металла, понимая, что новое отверстие хотя и будет выдержано по чертежу, но из-за каверн сварки не годиться под шлифовку, а это значит, что как была деталь с браком, так она и осталась. Ради интереса рабочие заключали пари между собой на кружку пива после работы. Ряды сторонников Зубова редели. Да он и сам терял уверенность в успехе, но бросать начатое дело, не собирался. «Будь, что будет», – решил он, обильно поливая маслом резцы шарошки, работающей на минимальной скорости подаче, чтобы шарошку не увело в сторону.
Дмитрий не пошёл на обед, зная, что процесс сверления не рекомендуется останавливать, и решив не щадить живота своего, но Котов зашёл в диспетчерскую, объяснил ситуацию и получил на него талон, сказав, что Зубов завтра распишется за его получение. Затем он попросил рабочего, направлявшегося в столовую, получить по талону обед и принести его в цех. Рабочий принёс, и Дмитрию пришлось разделываться с обедом, не отходя от станка.
К концу смены шарошка достигла конца отверстия и вышла из него. Сняв шарошку, чтобы при её возврате не повредить отверстие, Дмитрий поднял суппорт в исходное положение, освободив отверстие. Он заглянул в отверстие и замер, никаких каверн не было. «Куда они делись? – пронеслось в голове. – Этого не может быть. Возможно, каверны были, но они оказались в верхних слоях и срезались средними резцами. Сваркой я закалил отдельные участки металла, а, делая наплав резаком, наоборот, местами произошёл отпуск закалённого участка. Отсюда глухие удары, дребезжание резцов и визг режущего металла. Но теперь главное, убедиться, что размеры соответствуют чертежу», – и он, открутив болты, снял пластину с отверстия, штангенциркулем принялся проверять размеры, помня их наизусть из чертежа. «Всё точно получилось, если и с другого конца так же и шарошку не увело в сторону, то я добился своего, а как считает Котов: «Я герой», – и он принялся раскручивать гайки, освобождая корпус плунжера от зажимов стола станка. Краном поставил корпус на опоры и принялся сверяться с размерами, а убедившись, что и с другой стороны его не подкачала сноровка, он закричал на весь цех:
– Ура!!! Получилось!
Со всех сторон к нему подходили рабочие, не веря своим глазам, что в отверстии нет ни одной каверны. Котов отсутствовал по делам, вернулся он в цех как раз в тот момент, когда рабочие подняли Зубова на руки и понесли по цеху с возгласами:
– Ура, победителю!
Шум в цехе долетел и до директора. Карпов выглянул в окошечко, а увидев, что Зубова рабочие носят на руках, понял, что он отличился. «Настырный парень, сделал. Придётся срочно организовать работу ОТК».
Карпов не намеревался как-то влиять на работу ОТК, тем более что речь пойдёт о перевыполнении цехом плана работ на сто с лишним процентов, а ещё не конец месяца, и премия цеху будет весомая. «А как же ученику Зубову, ему зарплата не положена, следовательно, и премия не светит. Надо что-то придумать», – размышлял он.
Работники ОТК прибыли незамедлительно. Старший из них обратился к начальнику цеха Котову:
– Звонил директор, он сказал, что у вас есть что-то срочно сдать нам.
– У нас должок висит, корпус плунжера.
– Давай посмотрим, везите его к нам в лабораторию, такие детали мы на стенде проверяем, а я думал, что у вас какая-то мелочёвка.
Котов вызвал автокару, осторожно краном поставил корпус на платформу, и автокара бесшумно укатила. В цехе никто не работал, окружив сверлильный станок. Дмитрий чувствовал себя, как будто у него увезли близкого человека, он не представлял, чем он будет заниматься без этой детали. За девять дней он настолько свыкся с проблемой корпуса плунжера, что не мог представить, как он вообще будет обходиться без него. ОТК работало, как говорится при закрытых дверях. Если они принимали готовую продукцию, то об этом передавали протокол в плановый отдел, а если не принимали, то возвращали в цех.
Рабочие собрались около Котова и Зубова. Никто не говорил, все чего-то ждали, как родственники ждут хирурга после операции. А время тянется неумолимо медленно. Наконец, открылась дверь лаборатории и вышла Фрося, старшая лаборант ОТК. Она направилась к Котову, держа в руке бумагу.
– Подпишите акт приемки корпуса плунжера для планового отдела.
– Что приняли?
– Приняли и в цех шлифовки отправили, – с безразличным видом ответила она, как будто речь шла о какой-то гайке.
Котов пытался просмотреть протокол, но слёзы радости нахлынули на него, и он спросил:
– Где подписать?
Фрося уставилась на него.
– Константин Михайлович, что с вами? Вы, что первый раз протокол ОТК в руках держите?
Котов напрягся, но глаза слезились от радости за внука, за себя и за цех в целом. Вытирая глаза платком, он пробурчал:
– Что-то в глаз попало.
– А, – сказала Фрося и тыкнула пальцем, где он должен поставить роспись.
Котов расписался и громкий крик «Ура» заполнил всё помещение цеха. А рабочие подхватили Зубова и давай подбрасывать вверх, при этом они сгрудились в кучу так, что яблоку негде было упасть. Карпов, наблюдая за цехом из своего кабинета через оконце, понял, что ОТК приняло корпус плунжера. Он достал из кармана деньги и послал посыльного за коробками конфет и печенья, а сам сел заполнять удостоверение слесаря лекальщика высшего разряда Зубову Дмитрию Александровичу. Оформив удостоверение, он задумался: «Москва сможет выдать Зубову медаль «За трудовую доблесть», не взирая на его малолетство. Надо поставить этот вопрос на парткоме, пусть поддержат. В конце концов, Дмитрий Котов проявил трудовой героизм», – размышлял он, записав в блокнот на столе: «Включить в повестку дня парткома вопрос о награждении Дмитрия Александровича Котова».
О том, что Дмитрия наградили, он узнал через пять месяцев, будучи в депо учеником фрезеровщика и учеником девятого класса школы. Во время летних каникул, он посещал депо, отказавшись быть пионервожатым в лагере с группой пятиклассников, о чём в школу он принёс справку из депо.
Награда из Москвы пришла в депо. При торжественной обстановке ему вручили медаль «За трудовое отличие» и удостоверение, подписанное членом Политбюро ЦК ВКП(б) товарищем Михаилом Ивановичем Калинином. Все хлопали. Дмитрий чувствовал себя на «седьмом небе» от счастья. Но когда он сел за стол в президиуме во время произносимой с трибуны похвалы в его адрес, и открыл удостоверение, то не сразу понял, прочитав: «… награждается Дмитрий Александрович Котов за выдающие отличия в труде на благо…», он ещё раз прочитал и, наклонившись к Карпову, внимательно слушавшего выступающего, сказал:
– Я не Котов, а Зубов.
Директор ничего не понял, похлопав его по руке, дав понять, чтобы он внимательно слушал. Но Дмитрий был не из тех, кому ударили по щеке, а он подставлял другую. Тыча пальцем в удостоверение, он твердил, что он не Котов, а Зубов. Наконец, директор обратил внимание на его назойливость, а, прочитав, ничего не понял.
– Ну, правильно за трудовое отличие, такая медаль есть у правительства, она выдана тебе, Дмитрию Александровичу Котову.
– Но я то не Котов, а Зубов!
– Как?! – и глаза Карпова расширились, готовые выпасть из орбит.
Директор взял удостоверение, зачем-то понюхал его, а затем шепнул Дмитрию:
– Сиди, я сейчас разберусь! – и он на цыпочках вышел из зала.
Быстрыми шагами Карпов направился к себе, скрипя зубами, влетел в приёмную и накинулся на секретаря:
– Ты куда смотрела? Ты, что напечатала? Где твои глаза были? – кричал он на оторопевшего секретаря, неспособную вымолвить ни слова. Он положил перед ней удостоверение и, тыча пальцем в фамилию, кричал:
– Он не Котов, он Зубов! Зубов он, а не Котов!
Наконец, директор смолк, налил в стакан воды из графина и залпом выпил. Воспользовавшись затишьем, секретарь взяла папку со старыми бумагами и принялась копаться в них, что-то бормоча, а, найдя нужную, робко сказала:
– Всё правильно, депо просит наградить Дмитрия Александровича Котова медалью «За доблестный труд», вы сами готовили письмо в Москву в ЦК ВКП(б). Директор схватил бумагу и обомлел, узнав свой подчерк: «Действительно, я вместо Зубова написал Котову, причём в нескольких местах. Как это могло произойти? Что на меня накатило?» Ноги у него подкосились, и он опустился на табуретку с лежащими на ней какими-то бумагами секретаря. Тихим, извиняющим голосом он спросил:
– А ты не заметила, что я ошибся?
Вместо ответа она сказала:
– Но в протоколе парткома тоже речь идёт о Котове, никакого Зубова здесь и в помине нет.
Карпов взял папку с бумагами и принялся их листать». Вот моё обращение в партком, здесь тоже написано Дмитрию Александровичу Котову, причём его собственной рукой. В глазах у него потемнело, появились круги и он, опустив голову, прошептал:
– Что же такое случилось со мной? Я так опозорился перед всеми, как я мог перепутать фамилию ученика с фамилией начальника цеха.
– Так они же родственники, правда, я только недавно узнала об этом. Котов ему дедушка, хотя и неродной. Вот вы и зациклились, а я была в отпуске, когда его ученик какую-то деталь отремонтировал. Пришла с отпуска, вы мне кучу бумаг дали и сказали, чтобы я срочно отпечатало. Я и отпечатала, ничего не путала. Вы второй год в отпуске не были, вот и сказалась перегрузка, – рассудительно объяснила она, расставив всё на свои места.
Вздохнув, Карпов встал, в зал он пойти не мог, а тем более посмотреть в глаза Зубову, и отправился в свой кабинет. Из сейфа достал бутылку коньяка, налил полный гранёный стакан и залпом выпил, поморщился и пробормотал: «Фу, какая гадость!»
После торжественной части всех пригласили в столовую на банкет по случаю награждения. Дмитрий решил: «Раз Карпов сказал, что разберётся, значит, разберётся и какую-то пустяковую бумажку исправит». Он то не знал, что награды не исправляют, их могут только лишить, отобрав по суду.
Карпов сел за стол. Невольно принялся перелистывать бумаги и наткнулся на блокнот с записями, найдя пометку в партком. «Вот, где я дал промашку. В партком я сообщил фамилию Котова, а не Зубова. Партком заседал без меня. Решив положительно, мне дали протокол, а я потом переписал с него, не обратив на подмену фамилий. Члены парткома с Зубовым не контактировали, а очевидно знали, что он внук Котова и ни у кого не возникло сомнения. Но что делать, даже если я встречусь с Калинином, он меня не поймёт. Исправить Котова на Зубова, заверив моей печатью, подделка росписи члена Политбюро. Тюрьма на несколько лет. Очевидно, здесь только один выход. Переговорить с Зубовым, объяснив, мол, так и так». И Карпов решил на следующий день пригласить Зубова к себе в кабинет, но этого не получилось. Карпова срочно начальство вызвало в Красноярск на совещание, и вечерним поездом он укатил, прихватив с собой удостоверение о награде, решив посоветоваться со знакомым юристом. После совещания ему сказали, что есть одно место до Канска на «Кукурузнике». В аэропорту Заозёрное самолёт должен был высадить двух пассажиров и заправиться. Но при посадке на низкий туман лётчик не рассчитал и зацепился шасси за высоковольтную линию, снёс крышу дома, накрыв ею проезжающего по улице водовоза, не причинив вреда ни кучеру, ни лошади. А самолёт врезался в деревянный дом, вышиб стенку и взорвался внутри. В самолёте погибли все, в доме: старик и старуха, но корова осталась. А Дмитрий остался без удостоверения о награде. К концу окончания девятого класса Дмитрий получил ещё два удостоверения: фрезеровщика и токаря, правда, самого низкого разряда, как и все остальные ученики депо.
Продолжение в романе "Русский монгол американского происхождения".