Как странно связаны города с их обитателями! Связь эта кажется порой мистической... Так решили мы однажды, когда нам понадобилось написать статью на культурологическую тему. Мы изучали статистические данные о Переяслав-Хмельницком – крохотном провинциальном городке поблизости от Киева. Казалось бы, население – всего тридцать тысяч народу. И вот, извольте удивиться: в городе имеется почти тридцать музеев. Можно и без калькулятора подсчитать, что на каждую тысячу жителей – свой музей. Каково? Это ж сколько тогда тысяч музеев должно было бы находиться в столице, чтобы не ударять лицом сами знаете куда?!
Конечно, количество хранилищ прекрасного вовсе не значит, что каждый житель любого города, да того же Переяслав-Хмельницкого, сломя голову несется, стремясь непременно посетить свой любимый музей. По музеям, между прочим, вообще носиться нельзя! Тем более когда вы пришли в него отдыхать. Например, в салонах, где продаются изысканные духи, знают следующий секрет: если покупателю дали понюхать на выбор три аромата, четвертого он уже не воспринимает. Намек понятен? Вот и в музее ошибкой будет стремление в короткий срок увидеть как можно больше, даже не приступая к углубленному восприятию. Устанете от впечатлений, и ожидаемого эмоционального отклика не произойдет. Восприятие, как в случае с ароматами, быстро притупляется.
Но мы отвлеклись. Видимо, культурный фон Переяслав-Хмельницкого незаметно и упорно делает свое дело – как радиация, только со знаком плюс. Культурная такая радиация.
Погодите, вы удивитесь вместе с нами еще больше: оказывается, в Переяславе уровень преступности на порядок ниже, чем в других городах! Может всё объясняется тем, что еще младших школьников, а также студентов средних и высших учебных заведений непременно приводят на экскурсии в многочисленные музеи города? А потом, уже по укоренившейся привычке, на встречу со своей историей и с искусством приходят со своими детьми люди среднего возраста. В музеях же Переяславских чего только нет!
В них хранятся предметы древней трипольской культуры и сокровища скифов. А для тех, кто интересуется историей казацкого периода, имеется одежда, керамические изделия, военное снаряжение и оружие XV–XVIII столетий, иконы XVIII–XX столетий, книги, – да всего и не перечислишь. Это и сохранившиеся храмы, для города с небольшим населением их много. Есть здесь и настоящие ветряки, на которых, захоти кто-то, и сегодня можно зерно в муку превращать. Один известный актер рассказывал, что увиденный в детстве, настоящий действующий ветряк был для него сильнейшим сексуальным впечатлением на всю жизнь. Мы никак не могли понять – что в мельнице сексуального? На что актер, удивившись нашей недогадливости, объяснил: «А жернова!» Впрочем, мы опять отвлеклись...
Мы тогда подумали: да, есть чем удивить гостя скромному городу с двойной фамилией. Написали свою статью и забыли о Переяслав-Хмельницком. Но вскоре снова вспомнили. Случилось это так.
Сидели мы как-то с друзьями на склонах Днепра, пили чай из китайского термоса и логично рассуждали о китайцах и их товарах. Тем более что, кажется, у одного писателя-юмориста есть такая замечательная фраза: «За что мне нравятся китайцы, так это за термосы». Сразу убиваются два зайца: во-первых, демонстрируется симпатия к китайскому народу, без которого не оделись-не обулись бы миллионы наших сограждан. А во-вторых, признаётся одно из главных достижений китайской промышленности – термосы.
И ведь правда, достижение! Зайдите на выбор на любую кухню по всей постсоветской территории, и вы обязательно увидите термос с драконами, розочками, пионами и другими яркими восточными мотивами. Китайский термос благополучно дожил до наших дней, не то что китайские же рубашки «Дружба», обувь под названием «кеды» и карманные фонарики. Кто еще помнит эти товары, может подтвердить их главное достоинство: хорошее качество. Вот за что нам нравятся китайцы – за насыщение наших квартир нужными и полезными вещами.
Так, под чаек с бутербродами мы мечтали, чтоб сидел на берегу великой китайской реки Янцзы китаец – и думал: «За что мне нравятся украинцы?»
– А вот что мы такого создаем, – говорят друзья, – что для кого-нибудь, кроме нас самих, могло бы стать столь же нужным и полезным, как пресловутый китайский термос?
На риторический вопрос, как известно, есть только риторический ответ:
– Да у нас этого нужного просто навалом!
В этом месте наши дотошные друзья возьми да и спроси:
– Покажите-ка нам какие-то вещи, чтоб мы сказали: вот, и китайцам есть чему у нас поучиться.
– Как! А автомобили, которые чинит Юрик? – сказали мы.
Да. Это действительно. У Юры, который, кстати, именно сейчас рядом с нами и сидел, была лишь одна страсть в жизни – автомобили. Он своими золотыми руками мог из кучи металлолома сделать вполне пригодное для езды транспортное средство. Ему это доставляло огромное удовольствие: из какого-нибудь автомобильного хлама, старого или побывавшего в передрягах, сделать хорошую машину. Новых автомобилей он не признавал. Как техника вообще, у кого-то они вполне могли быть. Но сам Юра обожал только машины, побывавшие в авариях и, по приговору других автоспециалистов, уже не пригодные к восстановлению. Он перебирал их своими руками, любовно воскрешая. Как ребенок, радовался восстановлению техники. Потом, недолго поездив на воссозданном автомобиле, он терял к нему всякий интерес и снова искал что-то разбитое, почти уничтоженное – то, что приходилось собирать по винтику. И так без конца, испытывая гордость творца, показываая обновленный продукт своего мастерства всем знакомым. Ко всему остальному он относился более чем спокойно.
– И что от них толку, починенных автомобилей? – спросила склонная к практической пользе Юрина жена, Мила.
Именно в этот момент у нас возникла идея.
– А поехали с нами в Переяслав-Хмельницкий! – предложили мы. – И польза от автомобиля явная получится, и к культуре приобщимся. Да и здесь недалеко...
Друзей наших сильно уговаривать не пришлось. Мила живо интересовалась всем остальным неавтомобильным миром, и идею поездки поддержала с большим энтузиазмом. А Юрику поездить, само собой, одно удовольствие.
Таким образом, компания для поездки сложилась из четверых путешественников: двоих авторов этой книги и их друзей. В один погожий воскресный денек мы очутились внутри комфортабельного Вольво, который унес нас на мягких шинах в сторону Переяслав-Хмельницкого. Дорога весело летела под колеса, а в окна машины, как на экраны ЖКИ-мониторов, вливались все оттенки осени. «Очей очарованье» радовало прогретым теплом бабьего лета, баловало солнцем. Осень, как модный кутюрье, одела деревья в стиле импрессионизма и демонстрировала нам их, как моделей на подиуме. Рыжие клены, зеленые сосны, коричневые дубы на фоне голубого безоблачного неба создавали полноцветную картину осеннего показа от кутюр.
– О! Рябина! – воскликнул кто-то из нас, когда мы подъезжали к Татарской горе, где находится один из самых красивых Переяславских музеев под открытым небом. Действительно, рябина – самое нарядное дерево бабьего лета. Своими алыми гроздьями она похожа на украинскую красавицу-молодицу, нарядившуюся в свои длинные коралловые сережки и самую великолепную парчовую плахту. В уборе из ярко-алых плодов, с благородной кроной из ажурной листвы дерево вносило неповторимую звонкую мелодию в красоту музея. Сияние желто-багряных осенних листьев окружало тонкие силуэты рябин. Алые гроздья привлекали птиц. Мы с удивлением заметили свиристелей и даже зимних снегирей, они клевали ягоды и оживляли своим щебетом густой осенний воздух.
Пассажиры Вольво наперебой принялись делиться сведениями о рябине. Мы, как писатели, естественным образом выложили свои познания о том, что в старину рябине приписывали магические свойства. Наши предки, авторитетно заявили мы, считали рябину надежной защитницей от сглаза, порчи и всевозможных бед. Ее ветками украшали жилища, плоды и листья использовали в качестве оберега... Тут в писателях проснулись гурманы, и мы вспомнили: вяленые, моченые, сваренные в меду ягоды рябины подавали среди прочих яств к столу, а порошок из сухих плодов добавляли в муку.
Имеющая медицинское образование Мила поделилась с нами своими рябиновыми сведениями:
– А в народной медицине ягоды, листья и даже кора рябины использовались при различных болячках. Настойка и наливка из плодов рябины повышает аппетит и поднимает жизненный тонус, во как!
С таким вот рябиново-поднятым жизненным тонусом, через час с небольшим после выезда из Киева, преодолев около 90 километров, мы въехали в этот древний провинциальный городок.
Трудно передать ощущения горожан, сбежавших из городской асфальтовой суеты. Это и напоенный ароматами воздух. Это взгляд, не упирающийся в другие окна. Это простор и странное словосочетание «близость к земле», которое хочется заменить на «слияние с природой». Это образ и философия жизни. Переяслав-Хмельницкий постепенно перетекает в природу, тонет в ней, как большой вибрирующий корабль, исчезает, и остаются только сосны, луга, синий простор озер, тихие улицы, купола церквей и шелест деревьев. Город настолько гармоничен, целен, что не производит впечатления построенного – он будто появился сразу, вырос по мановению волшебной палочки. Такое впечатление делает его живой частью окружающего пейзажа.
Удобно и сонно устроившись, городок лежит в углублении. И распространяет ощущение покоя. Даже, может быть, застоя и глубокого, приятного в наше суетливое время консерватизма. Замедленные движения редких прохожих, дети и взрослые неторопливо проезжают на груженных поклажей велосипедах.
Мы миновали яркое веселенькое кафе при въезде в город и углубились, раздумывая, где бы оставить машину и в какой бы для начала пойти музей. Едва мы отъехали немного от центральной городской улицы Богдана Хмельницкого, как город мгновенно показал нам свои заросшие сельские окраины... А вот и какой-то музей, ура, наконец-то!..
– Уже скоро пять часов, – заметил Петр с присущим ему пессимизмом, пока мы все выбирались из Вольво. – Может, экспозицию уже закрывают...
Мы подошли к музею под открытым небом. У входа пожилой работник ловко косил траву. Размашистыми движениями ходила коса в его руках, и воздух наполнялся свежим запахом скошенной травы. Бойкая Мила обратилась к нему с вопросом:
– Можно нам войти?
– Ранише треба було прыходыть, – помотал головой косарь.
Юра решил вмешаться и сурово спросил:
– А где директор музея?
– Нема, – последовал лаконичный ответ.
– Ну как же так, мы приехали из Киева, тоже музейщики, – сказала Анна. Она действительно работала в нескольких киевских музеях. – Вот, хотели ваши переяславские музеи посмотреть. Неужели не разрешите коллегам-киевлянам?..
– Коллеги, значить, – задумчиво произнес работник. Он решительно отставил косу в сторону и повел нас в музей.
Мы обрадованно последовали за ним. Это был человек высокого роста, с сединой на висках, пронзительными карими глазами, одетый в черный старый пиджак и клетчатую, знавшую лучшие дни рубашку. Попадавшиеся навстречу бабушки-смотрительницы кланялись и здоровались с нашим проважатым. А для нас была проведена одна из лучших экскурсий, которые нам приходилось слышать. Каждый предмет, хата, реликвия, вещь обрастали в рассказах нашего неожиданного экскурсовода легендами и необычными историями. Раскрыв рты, мы слушали, не замечая времени, брели за этим высоким худощавым человеком по этнографическому музею, и переносились будто на машине времени. Слышали гудение пчелиного роя в липовых деревьях и серенады лягушек в прудах, вдыхали запах полевой ромашки, душицы, материнки и зверобоя, чернобрывцев, яблок – весь этот дух цветного разнотравья.
Сколько подробностей, деталей того далекого прошлого! Темные аллеи, дорожки, хаты, строения, «садок вишневый», стрихи, бортни... На Татарской горе, в музее «просто неба» (насколько красивее звучит эта украинская версия, по сравнениию со скучной русской «музей под открытым небом») возникает ощущение украинской античности. Тем, кто любит путешествовать не только в пространстве, пересекая границы и открывая для себя новые страны, но и во времени – непременно нужно побывать в музеях просто неба. Мифология прорастает сквозь архитектуру и предметы. Здесь, возможно, как нигде больше, включается воображение.
Вот хата. Просто хата. Но на ней удивительная соломенная крыша – стриха. Уложена соломинка к соломинке. Вдоль двери нарисованы две ветви с листьями и цветами. В хате – белизна стен, полы в пахучих травах, иконы и рушныки. Отчего-то у нас, горожан, сладко сжимается сердце. Может, это родовая память? Когда-то в нескольких прошлых поколениях и наши предки жили в таких же декорациях... Что это с нами? – музей ли вводит нас в транс, случайный ли экскурсовод умело сплетает словами Историю – но мы смотрим сквозь увеличительное стекло времени.
Творцом мира в украинской мифологии, или Богом Богов считался Род. В пантеоне языческих первобогов он отвечал за жизнь и судьбу человека. Женские божества, Рожаницы, были связаны с рождением и имели тайную связь со звездами. Душа человека представлялась в украинской античности как искра небесного огня – звезда, которую Род зажигает при рождении ребенка и гасит, когда человек умирает. Это мотивы жизни и смерти человеческой вышивались на рушниках. Вышивка называлась – древо жизни или дерево Рода. В некоторых частях Украины изображение родословного дерева встречается на дверях хат: мужчины изображались на листьях этого дерева, а женщины – на цветках. Если член семьи умирал, возле его имени ставили крест, а когда рождался ребенок, дорисовывали новую веточку, листочек или цветок. Позднее Род в народном эпосе превратился в уютного и домашнего бога Домовика...
Потом экскурсовод проводил нас к автобусу. Анна сказала ему:
– А я вас узнала, вы – Сикорский, директор музея!
– После пяти часов вечера я не директор, а косарь, – ответил Михаил Иванович, берясь за косу и намереваясь продолжать прерванную работу.
Но, конечно, мы не могли так просто отпустить Хранителя Музеев, как мы про себя назвали этого удивительного человека. Мы ведь уже слышали о директоре национального историко-этнографического заповедника «Переяслав» Михаиле Ивановичем Сикорском. И теперь, познакомившись, хотели поговорить с ним подробнее.
Ему, оказывается, уже за восемьдесят. И в нашей стране он самый знаменитый организатор и хранитель музейного дела. В Переяслав-Хмельницком он создал целый музейный комплекс, те самые тридцать музеев, о которых мы прочитали в статистике. По сути, благодаря его стараниями Украина может гордиться городом-музеем – Переяслав-Хмельницким.
Когда пятьдесят лет назад Сикорский принял на себя руководство Перяславским краеведческим музеем, в крохотном провинциальном собрании насчитывалось всего 32 экспоната. Себя Михаил Иванович шутливо называл «тридцать третьим экспонатом», так как на протяжении семнадцати лет жил в одной из комнат своего музея, служившей ему и кабинетом, и жильем.
– Мне квартиры не давали, – говорит Сикорский, – хоть я и был директор. Спал на полу, в комнате исторического музея, а напротив на стене висел портрет Сковороды. Мне много снился Григорий Савич, будто разговаривал со мной и что-то рассказывал. Вот так и каждый экспонат: когда он появляется, ты с ним общаешься, как с человеком.
А нынче у него много регалий. Заслуженный работник культуры Украины, лауреат государственных премий имени Т. Шевченко, имени Д. Яворницкого, имени Вернадского, кавалер ордена Трудового Красного знамени, ордена Дружбы народов, ордена Богдана Хмельницкого III степени, ордена Ярослава Мудрого V степени, почетный гражданин города Переяслав-Хмельницкого.
Сикорский убежден, что переяславская земля, подобно древней Трое, хранит огромное богатство нераскрытых еще древних сокровищ. Ведь не зря в «Повести временных лет» говорилось: «Как в 982 году печенеги встали вдель берега реки Трубеж, и увидели на другом берегу войско князя Владимира Святославовича. И предложил печенежский хан, чтобы закончили войну поединком между двумя воинами, самыми сильными богатырями с каждой стороны. Вышел от печенегов огромный богатырь и предложил русичам с ним сразиться. Стал искать князь Владимир сильного воина среди своих дружинников. И тогда пришел к князю старый кожемяка, и рассказал о сыне своем, богатыре невиданной силы. Приказал Владимир позвать юношу и проверить его силу. Выпустили на сына кожемяки разъяренного быка. Юноша схватил быка за бок и вырвал у него кусок кожи с мясом, показав князю и воинам свою недюжинную силищу. Князь благословил его на битву с печенегом. Стал молодой дружинник напротив своего противника, схватил его крепко, так, что тот и опомниться не успел, да и кинул об землю. Из того и дух вон вышел. Увидели такую силу русского богатыря печенеги, и бросились бежать. А княжеская дружина догнала их и добила возле Змеевого вала. Обрадовался Владимир Святославович победе над печенегами, и основал город на берегах Трубежа, назвав его Переяславом, что по-древнеславянски значило «Перея славу отрок тот». Так возник город Переяслав».
Прочитав эти строки, Сикорский не сомневался: на переяславской земле следует искать памятники Киевской Руси. И с фанатизмом ученого он собирал в музей все экспонаты, которые могли рассказать миру об этой уникальной земле. Благодаря его стараниям были привезены в Переяслав из разных концов Украины знаменитые каменные скифские бабы, множество редких и неповторимых памятников истории и культуры. История каждой такой находки достойна отдельного рассказа. Их огромное множество: гетьманская булава и шашки XVII столетия, уникальный Кобзарь и сабля Хмельницкого. Чтобы упомянуть их все, нужно писать полное собрание сочинений о музейных буднях Сикорского.
Преданность Сикорского музейному делу фантастична. Нам Михаил Иванович напомнил сразу нескольких героев литературы и жизни. Его можно назвать своеобразным украинским Дон-Кихотом, потому что он бессребренник, и за все годы работы с подлинными кладами и сокровищами для себя лично Михаил Иванович не приобрел ни одного предмета. Более того, во времена, когда у государства не находилось денег на приобретение того или иного экспоната, он покупал их на собственную скромную зарплату и отдавал в музей. Это его стараниями музей просто неба кажется живым, населенным.
В его характере есть многое от Григория Сковороды, о котором мы еще позже вспомним. Не случайно Сикорский создал в здании коллегиума музей Сковороды. «Кто сердцем чист и душою, / Не нужна тому броня, / Не нужен и шлем на шею, / Не нужна ему война. / Непорочность – то его броня, / И невинность – алмазная стена. / Щит, меч и шлем / Ему сам Бог» (Г. Сковорода. Песнь 20-я).
Кажется, будто сказано о Сикорском. Что может один человек? Если он не богат, не имеет влиятельных родственников среди чиновников при власти или занимается совсем скромным делом всей жизни – культурой? Оказывается, очень многое, если этот человек – Сикорский. Он может не только создать центр музеев, но и существенно изменить весь гуманитарный облик города.
Случались в жизни украинского Дон Кихота бури и землятрясения. Однажды один крупный начальник, побывавший в музее, углядел старинную икону, и (по слухам) решил использовать ее на свадьбе своего чиновничьего чада. Попросил икону у Сикорского, тот категорически отказал. Как может скромный директор провинциального музей отказать чиновнику, депутату? А вот, оказывается, может! Чиновник затеял интригу, чтобы убрать строптивого музейщика. Два года длилась война, причем превосходящие силы чиновника ничего не могли поделать со скромным директором, которому ничего, кроме его музея не было нужно. К тому же и перяславцы не дали в обиду Михаила Ивановича. Для сравнения – памятная многим история из доперестроечных времен, когда мэру северной столицы нашей тогдашней общей родины по схожим причинам (свадьба дочери) приглянулся эрмитажный фарфоровый сервиз. Из него-де кушать изволила царская семья. Попросил высокий чиновник у руководства музея этот сервиз, и не смогло руководство отказать. Говорят, с шиком и блеском отгуляли свадьбу на эрмитажном фарфоре. Может, чего в запале и разбили? Да уж, кроме просвещенности, в наши дни от музейных работников требуется еще и немалое мужество.
А Сикорскому потребовалось не только мужество, но и способность удивлять своей преданностью музейному делу равнодушных, и крайняя изобретательность – чтобы создавать и бережно хранить город музеев, чтоб добывать средства на содержание этого уникального музейного центра.
К работе хранителя Переяславских музеев подходит пафосное, но очень правильное слово – служение. Это очень серьезное понятие. В украинской культуре оно тесно связано с представлениями о нравственности, о морали, и появилось еще во времена казацкой державы. Идеальный образ “служения” своей Отчизне – гоголевский Тарас Бульба. Что касается музейного хранителя Сикорского – это служение, даже служба – своей стране, в разное время и разным режимам. И еще нестяжательство, бескорыстие, потому что деньги все-таки средство, а не цель, и они не должны быть главной основой деятельности. И какой бы не стоял за окнами развитой или недоразвитый капитализм, всегда найдется человек, для которого “служение” – есть высокая миссия. Выполнима ли она? Это вопрос риторический.
...Тишина провинциального города смиряет душу, настраивая на философский лад. Покой разлит в узких улочках, в зарослях осенних садов, где ветки клонятся к земле от поздних яблок и груш. Ничего здесь не изменилось с тех пор, как по дорогам Украины странствовал со своей котомкой за плечами и неизменной флейтой-сопилкой за поясом путешественник, поэт и философ Григорий Савич Сковорода. Он обучал людей грамоте, пел им свои песни и передавал живое учение о душе. Ни одна из его книг не была издана при его жизни, но это не мешало современникам глубоко почитать философа. Предание гласит, что он точно знал день своей смерти и сам выкопал себе могилу.
«Что есть сердце, если не душа? – писал Сковорода. – Что есть душа, если не бездонная мыслей бездна? Что есть мысль, если не корень, семя и зерно всея нашей плоти-крови и прочей наружности? Мысль есть тайная пружина всей нашей телесной машины». Своим творчеством и жизненной позицией он привлекал не только современников, но и выдающихся людей двадцатого столетия. Кстати, «мастером» еще со средневековья называли учителя грамоты по церковным книгам, знатока библейских текстов – и именно Мастером с большой буквы был Сковорода, преподававший в средине XVIII века катехизис в подготовительных классах коллегиума...
После музея и встречи с Сикорским мы попросили Милу и Юру отпустить нас побродить самих. И еще поручили им заехать за нашей подругой Татьяной, жительницей Переяслав-Хмельницкого. После чего вернулись на центральную улицу города. Она очень длинная, начинается от въезда в Переяслав и постепенно переходит в Октябрьскую. Мы не спеша пошли по ней, рассматривая двухэтажный универмаг, райисполком на площади Воссоединения в сталинском стиле 50-х годов, построенные в том же стиле гостиницу «Пектораль» и Детский мир.
Тишина в городе, будто колесико с надписью “громкость” повернули против часовой стрелки до упора. Дремотная тишина, убаюкивающая. Улицу главную можно перейти в любом месте и в любое время, плавно и не спеша. Конечно, есть и движение транспорта кой-какое, и люди ходят, но всё это – будто в замедленной съемке. Переяслав-Хмельницкий показывает нам свою кинохронику. Он сам выбирает скорость экспозиции, выстраивает композицию и свет, самостоятельно помещает в кадр какие-то неслучайные случайности, неназойливо поворачивает наши головы в нужную сторону.
Город до того маленький, что центральная улица сразу переходит в заросшие зеленью окраины, боковые улочки резко становятся обочинами. В некоторые хочется нырнуть, как в норку, чтобы понаблюдать. Непривычное ощущение, словно во сне: идешь по улице – и никто тебя не толкает, никого не надо обгонять, обходить, уступать дорогу. Сонный, тихий город... Так и хочется поискать глазами на стене вечные спаленные часы, прислушаться и услышать ночное тиканье, напоминающее звуком шуршание маленького скребка, которым домовой чистит окна, подоконники и балкон...
Из цивилизации мы попали в небольшой табун частных домиков, с узенькими дорожками между ними и палисадниками, сказочно-черепичными крышами. Пробегать быстрым шагом нельзя, хочется подойти ближе. Мы уже представляли, что сквозь мутноватые стекла проступят герани-кактусы и кружевные занавески. Но нет – нам открылись чистые современные стеклопакеты, жалюзи. Никаких метушащихся курей взгляд наш не обнаруживал, никаких коз и прочей сонной сельской атрибутики. Зато за одними воротами мы увидели серебристую ауди «на привязи», за другими – огромный джип. Стоят в загоне, что твои корова и бык, еще б хвостами мух отгоняли. Вот такой уголок контрастов.
Пока мы проходили мимо, из дверей вышло несколько мужчин, они проводили нас, пришельцев, равнодушными взглядами, ковыряя в зубах...
Мы опять вышли на главную улицу, увидели какой-то скверик сбоку и присели в нем на лавочку – подышать. А дышать в этом городе есть чем, воздух свежечистый, небесно-хрустальный... Позади лавочек скверик сгущался, между деревьями блеснула мутноватая вода в плотной ряске и несколько камышин. Мы присмотрелись и увидели утку с утятами, они быстро-быстро плавали в маленьких, чистых от ряски промоинах. Дорвались до воды, наверное, и спешат наплаваться, пока еще осень, пока вода не замерзла. Плавайте-плавайте, детки, правильно вы спешите. Если не зима зацементирует льдом вашу купель, то, вполне возможно, придут люди, закатают болотистую лужу в асфальт и построят на нем ресторан или павильон с игровыми автоматами. Цивилизация...
Над головой сварливо закаркали вороны, поссорились из-за какого-нибудь жучка. Их сердитые голоса нарушили тихое очарование места. И тут же, будто эхо, прозвучали рядом с нами голоса человеческие. Мы оглянулись. Неподалеку на скамеечке разговаривали две молодые женщины с пакетами и сумками. Видно, сели передохнуть по пути из магазина или с рынка.
– Ты ж вернулась из круиза, что ты молчишь, расскажи!
– Ой, у меня в голове такой сумбур. Мне лучше отвечать на вопросы, спрашивай давай!
– Какие страны ты объездила?
– Данию, Норвегию, Швецию. Вернулись через Польшу.
– Ой! А в каких городах вы побывали?
– В Копенгагене.
– Ну так какие у тебя впечатления?
– Ой, у меня всё перемешалось. Мы были там сутки, всё время ездили на экскурсии... Сейчас-сейчас... Нет, не помню куда. Ничего конкретного не запомнилось.
– А какая была погода?
– О! Вот погода запомнилась. За две недели дождь шел только один раз. А так было очень солнечно и ясно. Одета я была... – Следует подробное описание тряпок.
– А в Норвегии, что там интересного?
– Там такая красивая природа, что ты!
– И о чем вам рассказывал гид?
– Знаешь, скажу честно, я ничего не запомнила. Такой сумбур в голове...
Ни о городах, ни о достопримечательностях, ни о кухне скандинавских стран «туристка» рассказать не смогла. Мы переглянулись... Зачем куда-то ездить, если в голове сумбур, а украинская погода тоже две недели была хорошей? Ни одного дождя.
А мы? Мы-то должны запомнить всё это: город и воздух, и уток, и внезапные иномарки посреди сельского двора, и ворон, и горе-туристку...
Наконец, выйдя на главную улицу, у памятника воссоединения Украины с Россией мы логично воссоединились с нашей подругой Татьяной. Теперь пришельцам из Киева будет полегче! Дождавшись предложения вступить в права хозяйки города, Татьяна начала рассказывать и показывать.
Мы с Милой и Юрой узнали, что в городе три реки. Альта, которая была во времена киевских князей судоходной рекой, а сейчас обмелела. Трубеж течет в черте города. Третья река – Днепр (Трубеж в него впадает), и получается такой треугольничек. Люди в городе разные живут. Основной вид деятельности – свои участки, огороды, в общем, то, что называется частный сектор. Новые украинские тоже есть. А есть отдельный так называемый хутор бедняков. Там много переселенцев из разных мест, отдельный район называется Левада. Когда-то, когда они сюда приехали, это создало большую проблему, так как в городе не было рабочих мест, а нужно же людям где-то работать...
Есть такие, кто приехал в Переяслав жить. А есть приехавшие работать, допустим, по направлению. Или такие, что женились тут. Эта разница чувствуется, по интересам. У приезших нет местных переяславских интересов. “А в основном в моем, например, кругу, – говорит Татьяна, – общаются не коренные переяславцы. А у коренных интересы мещанского характера: что почем. Город застыл в своем развитии на уровне Богдана Хмельницкого”.
“Хорошо это или плохо, что город застыл в прошлом?” – думаем мы. И продолжаем думать эту мысль под Татьянину экскурсию: вот здесь родился классик еврейской литературы Шолом-Алейхем, его музей открыли в 1978 году, тогда же установлен ему памятник. А здесь родился украинский композитор и фольклорист Павел Синица. А вон там – украинский этнограф Павел Чубинский. А тут известный архитектор академик Владимир Заболотный...
При упоминании Заболотного наши мысли о городе с двойной фамилией Переяслав-Хмельницком, застывшем во времени как муха в янтаре, получают новый толчок. И естественным образом возникает небольшое отступление. Мы вспоминаем здание Верховного Совета Украины, эти серые сталинские монолиты, архитектурные образы эпохи тоталитаризма с коринфскими колоннами, гербами и непременными уродливыми статуями рабочих и колхозниц. Господи! Как хорошо, что в маленьком Переяславе ничего подобного нет!
А что есть? Чем украинцы могли бы похвастать перед китайцами, каким национальным продуктом или идеей? Если они вообще где-то есть, то вернее всего – здесь, в глубинке. В неиспорченной тихой украинской провинции. Если не упоминать сало – его употребляют не все народы мира – то вот краткий перечень существующих сегодня и пользующихся большой популярностью у всех, кто их знает, этнографических брэндов. Это прекрасные белоснежные рушныки, вышитые гладью и крестом. Это великолепное постельное белье, где простыни по старой традиции идут с подзорами и дивной вышивкой белым по белому. Это мужские сорочки и вышитые салфетки, и полотенца. А знаменитые «лимонные дольки»! А мягкая водка «Переялавская Рада»! А вкусная столовая минеральная вода «Переяславская», основой которой является артезианская вода, ценимая за уникальные вкусовые и лечебные качества. И говорят, что ее набирают аж с глубины 227 м, чуть ли не из юрского периода (на зависть Спилбергу с его «Парком юрского периода»)... И всё это везут в качестве наилучшего национального презента в разные соседние страны. Но своего подлинного развития, и главное – уважения к собственному продукту эти брэнды так и не получили.
Вот все надрываются, говоря о национальной идее, национальных товарах и национальной культуре. Но ведь вот же они, просто лежат в Переяслав-Хмельницком и ждут своего воплощения.
Возьмем для простоты рассуждений американский Диснейленд, феномен массовой культуры. Он создал не просто мультики, а идею: империю героев Диснея. Подобно Санта Клаусу и нашему Деду Морозу, герои диснеевских мультфильмов должны были войти в каждый дом, обогреть каждого малыша своим обаянием, рассмешить и доставить радость. Сохранение домашних ценностей – вот главная идея и главный посыл создания сказочной страны. Постепенно она стала крупным бизнес-проектом. В структуре Диснейленда работают десятки направлений: это и сувениры, и питание, аттракционы, видеорынок, шоу-программы и еще многое, что невозможно посмотреть и прочувствовать за одно посещение. Всё это заставляет тех, кто побывал в стране Диснея хоть однажды, стремиться попасть туда вновь. Вот вам и национальная модель жизни как праздника.
А что же мы? В жизни и малых, и больших наших городов сфера необходимого сужается: место музея занимает магазин, музыка ограничивается эстрадной, заменой театра становится воскресное застолье в своем кругу, выхода из которого большинство не находит и не ищет. Под какую-нибудь музыку можно знакомиться с кем придётся, можно создать какую-то семью и воспитать какое-нибудь потомство, – чтобы потом удивляться, увидев в нём собственное повторение, и ничего больше. Будущему грозит продолжение культурной деградации: к экономическому кризису, к традиционному алкоголизму добавляется растущая наркомания. Страна богата, но её архитектура, литература, музыка, её искусство и наука, общество интересных, мыслящих, недюжинных людей, – всё это недоступно, а часто и не нужно озабоченному бедняге, занятому (когда с увлечением, когда со скукой) элементарным выживанием, добыванием крова, пищи и одежды. Его, как правило, устраивает бульварная литература, он верит всякого рода шарлатанам, он часто готов выместить свое раздражение на случайном встречном или на зависимом от него человеке. Эстетика заменяет этику: модной и богатой одеждой маскируется дикарь...
А ведь наш украинский диснейленд лежит у нас под ногами, но мы почему-то им не пользуемся. Раньше, во времена союза, нельзя было представить себе никаких шоу, кроме регулярно проходивших на ВДНХ и называвшихся «достижениями народного хозяйства». Лучшие коровы, трактора и продукты, которых никто никогда не видел в магазинах, были главными экспонатами мифических советских достижений. Сегодня многое выглядит по-другому, хотя тяга к демонстрации того, чего нет, осталась прежней. А вот то, что есть и всегда было, почему-то остается невостребованным.
А если помечтать? Представьте, что нашелся инвестор, вложивший деньги и построивший на окраине Переяслав-Хмельницкого Гогольленд или Диканькаленд. В этой сказочной стране могли бы «работать» по принципу диснеевских гоголевские персонажи. Что касается кухни, то украинская, как на наш вкус, гараздо колоритней, вкуснее и разнообразнее, чем быстрая заокеанская. Огромное поле деятельности могло бы быть для артистов и художников. Потому как и Пацюк с его варениками, и Панночка, и Вий, и Солоха – идеальные персонажи жанра экшн. И со своей чисто украинской смесью смешного и страшного, нелепого и трогательного, трагического и веселого – все эти герои могли бы стать суперзвездами не хуже диснеевских. Персонажи, созданные Гоголем в девятнадцатом веке, могли бы стать в двадцать первом заново открытой национальной моделью, внутри которой: просвещение без дидактики, развлечение и отдых для всей семьи, новые перспективы для сферы питания, неограниченные возможности для отечественных брэндов – и главное, развитие инфраструктуры и всех ресурсов украинской переферии.
Вот такие возникают смутные надежды в славном городе Переславе-Хмельницком, городе музеев, городе-эхо, где отзвук прошлого называется культурой...
...Мы очнулись от своих мыслей и продолжали слушать Татьяну, которая рассказывала, что в центре города есть кафе “Элефант” там хорошо посидеть, поесть вкусную пиццу и понаблюдать. Есть еще место, где хорошо кормят, это “Корчма” на Леваде, там живут чернобыльцы. А есть микрорайон, где живут цыгане, давно уже оседлые. Они торгуют на рынке и еще где-то работают. Есть в Переяславе особые переяславские слова и выражения. Например, здесь говорят не “куры” – а “курі”, не «в обед» – а «в обіди”, не “повз хату” – а “проз хату”, не “пірнув” – а “пурнув”...
– А хотите знать, кто из былинных богатырей, тех самых, что на картине Васнецова «Три богатыря», защищал Переяслав от кочевников?
– Аудитория у твоих ног! – дружно заявили мы Татьяне.
– Тогда слушайте. Жил-был богатырь переяславской земли Алеша Попович, сын «попа Левонтия Ростовского», и были у него верный друг Добрыня Рязанич...
– Это который Добрыня Никитич?
– Да. В летописях его называют – Добрыня Рязанич Златой Пояс. Видимо, был у Добрыни такой золотой или медный пояс, а еще у Алеши Поповича были слуга по имени Торопа и семьдесят «храбров», то есть храбрых дружинников. Вот такой компанией двинулись они из Ростова на защиту Киева и Переяслава от кочевников на степном пограничье...
– А почему они ушли из родного города? Ты сама сказала, что Алеша – сын Ростовского священника, – не удержались мы.
– Потому что Алексей-богатырь, как повествует летопись, отказался служить родному городу, поскольку не хотел более принимать участия в междоусобиях князей. Он и его "храбрые" объединяются, чтобы служить не местным князьям, а «единому великому князю в матери градовом Киеве».
– Это кому, Владимиру Красное Солнышко?
– Ему. Вот тогда-то Алеша Попович и совершил свой главный подвиг. Он победил Тугарина Змеевича, в образе которого нарисован коварный и сильный половецкий хан Тугоркан.
– Н-да, – подвел итог Таниным былинам Юрий, – без богатырей никак не обойтись. Не случайно, я слышал, братья Виталий и Владимир Кличко тоже из Переяслава!
– Они учились в нашем педагогическом. – подтвердила Татьяна под общий смех.
Отсмеявшись, Таня продолжила рассказ о своем городе. Оказывается, именно с Переяславом связано первое упоминание в Ипатьевской летописи слова «Украина». Первые письменные упоминания о Переяславе датируются 907 годом, в некоторых других научных источниках – 806 годом. Переяслав (именно так назывался город до 1943 года) одним из первых в Левобережной Украине в 1585 году получил Магдебургское право. Прошлое города тесно связано с именами выдающихся людей, сыгравших важную роль в истории Украины. Это гетманы Богдан Хмельницкий и Иван Мазепа. В Переяславе Тарас Шевченко, приезжая к друзьям, написал всемирно известный «Заповіт». В единственном в мире музее кобзарства, который находится в городе, хранится раритетное издание его «Кобзаря». В 1654 году гетман Богдан Хмельницкий вместе с русским боярином Бутурлиным на площади вопрошал казаков: «Под кем быть?» – «Волим под царем восточным, православным!» – кричали казаки. Так и произошло объединение народов. Теперь это место именуется площадью Переяславской Рады, и она уже сама по себе исторический памятник.
Тут мы подумали: как хорошо, что древний город Переяслав не переименовали в Хмельницкий (а ведь могли! каких только переименований не производили услужливые советские чиновники!), а присоединили к нему второе название. Так когда-то, давным давно, при слиянии или разветвлении родов дворяне берегли честь каждой фамилии, и получались двойные: Захарьины-Юрьевы, Тучко-Морозовы, Мусины-Пушкины, Вельяминовы-Зерновы, Воронцовы-Вельяминовы, Сухово-Кобылины... Да, Переяслав-Хмельницкий – это звучит с честью!..
А Татьяна вела дальше. На тематическом уроке истории, рассказывает она, переяславские школьники проводят параллели с настоящим. С кем строить отношения независимой Украине? «Лучше быть с Россией. Потому что у нас похожие языки. Например, если в Америку ехать, надо выучить американский язык, а чтоб поехать в Россию – не обязательно», – говорят одни школьники. А другие, наоборот, насмотревшись политические дебаты по телевизору, хотят изучать иностранные языки. И произносят, повторяя странный выговор телеведущих: «В Эвропу хотим, в Эвропу... в Эвропу...» Вопрос этот может решить только время и поступки. А пока эти заклинания географических мест напоминают разговоры чеховских сестер. Те тоже всё мечтали уехать в Москву, но ничего для того, чтобы там оказаться, не делали. Так, похоже, и мы хотим в Европу.
Побродив по Переяслав-Хмельницкому и его музеям, мы решили устроить пикник где-то поблизости, в сосновом лесу, чтобы любоваться уходящими красками бабьего лета. И надо было как-то значительно завершить этот замечательный день и замечательный город. Помочь сделать это мог только кулеш. Причем собственноручно приготовленный, никакой не общепитовский.
Юра достал из багажника чугунный казан, пшено, картошку, сало и мясо. Мы вытащили из сумки морковь, соль, лук и зелень, приговаривая: «Главное в кулеше – его густота». Озабоченные густотой знаменитой казацкой похлебки, мы тщательно обжарили на сковороде лук и сало, пока варилось мясо и пшено. Когда пшено стало набухать, добавили картошку.
А в это время разгорелся спор на тему: «Нужны ли музеи современному человеку? А если нужны, то зачем?» Наша Татьяна по образованию и по призванию педагог. Музейная тема взволновала ее профессионально. И она высказала свое мнение:
– Я думаю, что если ребенок впервые посетил музей в детстве, это остается на всю жизнь. Запоминается ощущением тяжелой двери, необычным, каким-то загадочным запахом, картинами в резных рамах, лицами людей из прошлого.
– Не уверен, что ты права, – возразил Тане Юрий. – Однажды я решил повести своего четырехлетнего сына в Третьяковскую галерею. Мне захотелось начать с зала, где висели мои любимые картины Айвазовского. Но по пути в зал сын отвлекался, ему было интересно буквально всё, он задавал вопросы, тянул меня то в одну, то в другую сторону. И когда мы дошли до нужного зала, оказалось, что малыш устал и мой любимый Айвазовский его уже не интересует. Ну и как теперь его приобщать к великим произведениям?
– Мне как раз тут всё понятно. Работая с детьми, я не раз сталкивалась с проблемой: как настроить их на музейную волну? Дело в том, что есть два мира – мир детства и мир искусства. Они имеют свои собственные законы, особенности и язык. Многие из нас открывают для себя мир искусства, через музеи, уже во взрослом возрасте. И лишь потому, что в детстве их не приобщили. А почему? Задумывались ли вы, друзья, над тем, что существующие музеи сформировались как “взрослые” скучные учреждения?
– Нет, – сознались мы.
– Беда в том, что все наши музеи построены на слове “нельзя”! Запреты и ограничения, вот кодекс музейной этики. Не говорить громко, не трогать руками экспонаты, не двигаться быстро. Всё это вступает в противоречие с особенностями детского восприятия. Ведь дети еще не зрители. Им только предстоит зрителями стать. Так что же, ждать, пока ребенок вырастет?..
– Ребенок когда еще вырастет, а кулеш уже готов! – объявил Петр торжественно.
Запах кулеша повис на полянке, даже ветви деревьев, казалось, наклонились над казаном, чтобы вдохнуть густой наваристый аромат.
– Действительно, как же кулеш? – лукаво улыбнулся Юрий.
– Сперва поедим кулеша! – рассмеялись мы.
Примерно еще пять минут мы водили носами и закатывали глаза, потирая руки. И, уже сняв с огня, от души заправили кулеш наш зеленью, приправленной крупной каменной солью. К казацкому кулешу прилагались: черный бородинский хлеб, кусочек сала (оно не всё пошло в кулеш), малосольный душистый огурец, пучок зеленого лука – и, конечно же, чарка домашней горилки...
Скажем откровенно, угостившись кулешом (да не железными ложками, а припасенными деревянными липовыми), прямо из котла, с дымком, да после хорошей чарочки – мы почувствовали, как на душе у нас окончательно потеплело.
Теперь мы запомним этот осенний день! Все впечатления и вместе переплелись, и ощущались отдельно, как в хорошем блюде: рябина, директор-косарь Сикорский, музей «просто неба», философ Сковорода, Богдан Хмельницкий, тихий старый провинциальный город, былинные богатыри – и казацкий кулеш. Можно и в обратный путь.
Задумчивых и притихших теперь пассажиров увозил Юрий в киевском направлении. Наверное, всем мастерским водителям необходим в пути задушевный разговор, потому что в какой-то момент он не выдержал и задал всезнающей Татьяне навеянный посещением города вопрос:
– Что такое культура?
– Культура имеет два определения, – охотно откликнулась наша подруга. – Латинское слово «культура» означает возделывание, обрабатывание, земледелие, а в переносном смысле – образование. Идеал культуры и человечнее, и шире. Его можно найти у Гоголя, в речи Тараса Бульбы: "...любит и зверь своё дитя. Но породниться родством по душе, а не по крови, может один только человек".
– А второе определение?
– Культура – это уважение. В основе этимологии слова «культура» лежит древний корень «культ», что значит почитание. Но есть и второй корень, санскритский – «ур» – свет, огонь. То есть культура – это почитание света, почитание высшего творческого огня, того, который есть внутри каждого человека, как основа его бытия. Просто образованный человек еще не есть человек культурный. Варварство может быть и цивилизованным. Внутренний творческий огонь дает человеку возможность зажигать у других людей те же высшие способности. Культурный человек может сделать это своим примером, своим подвигом жизни, потому что человечеству сейчас предстоит, наверно, главное испытание: восприятие понятия культура...
Мы вновь притихли, вспоминая Переяслав-Хмельницкий, город музеев и сам по себе – город-музей. И вдруг поняли, что этот город, как и все музеи – магическая территория, подобная храму, театральной сцене или киноэкрану. Это особенный мир внутри мира обычного, предназначенный для хранения некоей коллективной памяти. В отгороженном пространстве господствует присущий только ему исторический порядок. Неизвестно, сохранятся ли в будущем книги, уцелеют ли компьютеры и вообще письменность; но в этом несовершенном мире, в этой сумятице жизни город-музей всегда будет бережно хранить, воссоздавать и по первому требованию показывать всем желающим утраченное здоровое совершенство предков.