***
Я теперь воюю не за христианскую истину, не за синтез философии и художества, образующий новые ценности, а за то, всего-навсего, что мужское начало выше женского! Динамизм прекрасней эстетизма, а драматизм веселее чинной скуки. Ван Гог и Достоевский энергетичны как мужчины и Раскольников не зря бабушку убил. Зеркалье с Зазеркальем - чушь, сон, самообман. Снежинки, бабочки и лепестки - мелочь для аквариума, который рай, но нам в нем не бывать. Мужчина должен заново научиться любить Бога, а женщина - мужчину, а пока я только «нравлюсь» доброй дюжине девиц, которая никак не понимает, что надо не ждать и брать, а помогать и отдаваться, чтобы у меня с женой не вышло, как у Левушки Толстого...
(«Но все любят эстетичное, женское, нежное искусство» - «Значит все женоподобны, а если женоподобны, то значение имеет только то, что они слабаки и умеют только обманывать, а не то, что им нравится или не нравится, тем более, что я и гораздо нежнее, если люблю, вот только я за силу и честность люблю...»)
***
Необитаемый мир успокаивает, и вот почему я рисую пейзажи, букеты. Люди недочеловеки на картинах моих и вот почему все головы мои, которые я тоже рисую, в таком перенапряжении…
Эстетичен только мертвый человек, а живой этичен, причем главные террористы в этих спальнях всех больше упорствуют, как Распутины не хотят умирать, т.е. воскресать после смерти...
***
Мог бы сбегать и к одному соседу, и к другому, а я всё иду, иду. Вот от этой тумбы до того столба как раз, наверное, расстояние как до Сашки-обормота, но ведь у него амбиции, думает, что такого художника, как он, не было еще. Мало, мол, стихов и рассказиков написано. А у меня амбиции на совсем другую новизну, и по миру старья я усталым и незамеченным иду...
***
Люди, их дела или книги и телевизоры крадут у меня часы, дни, годы. Опять приятель приперся и два часа просидел непонятно зачем, их испортив, потому что всё это время лишь возмущалась и тяготилась душа у меня. Сказав ряд банальностей-пошлостей, выкушав чаю с ресторанным обслуживанием и вытребовав пару мелочей, причем из-за одной я соврал и уперся, убрался, наконец, сволочь, а ведь и без того на шее его крупный должок висит и даже два долга, но второй еще туда-сюда, в карман помещается. Пора жестко отгонять всех - чтобы в доме не было не только кошек и собак, но и приятелей. Я никому не доверяю - даже курящим, к примеру - я никого не боюсь, потому что не так уж трудно не попасть под колеса, я не соблазняюсь никем... Даже отец: ведет старые атаки, предлагает старые соблазны, откровенничает, чтобы считаться искренним и близким, но я другой. Безжалостно, с усмешкой и злобой смотрю со стороны на всех, кто еще не знает новых данных. По телевизору идет любовь из траханий, страстная, но незрелая, плюс куча великолепных интерьеров - смотрю на это как чужой. Любая сила жестока, но я со всеми всё же мягко обошелся. И с ней попрощался быстро, но как добрый, нежный и усталый. Извини, мол, что ухожу, а не «кадрю» тебя, ведь все два часа, что я провел с тобой, лишь тяготилась и возмущалась душа у меня, не желая переходить на тебя...
(П.С.: когда сам в дерьме («новые данные»), где уж с чужим дерьмом церемониться)