БЛАЖЕННЫЙ НЕКТОР ЛЕСОБРАТ
О МЕРЕ СНА И БОДРОСТИ
Эвон посередь ночи скромным побуждением был я гоним из землянки наружу. Скорбен есть путь впотьмах, а паче в несколько погибелей согбенному, да при том, если луна простыла в тучах, коими к разу утирается и шмыгает ветерком в деревах, как ноздрею, да хворо моросит дождичком. Зги не видать. Но наружа благо ощупью зрима, и, хвала сему, я на нее вышел. И в том досаду обрел, ибо к недоумению своему побуждения-то рекомого в себе не обнаружил.
Постолбенев в думах и изрядно изморошенным будучи, аж исподнее огрузло от вод небесных, просветлился я мыслею, что томление мне во сне пригрезилось.
С тем, немало умудренный, той же ощупью я обратно в землянку подаваться стал. Однако ж нутро тыками зреть не так способно, как наружу, а посему случилось мне угораздиться челом о притолоку, по каковому делу такое новое просветление случилось, что всё, доселе бывшее, сном обернулось и пробудился я в землянке на полатях в сыром исподнем и духоте, явственно обоняемой.
Ну да на сей раз суть усомнился: а поди как и то — видение, хоть и обрели персты на челе изрядно чуемый гуз? Дождишко-то ведь тож не людской молвою приписан виделся! Как истину сыскать впотьмах? А истина, ведомо, в деянии является. Воздел тогда я десницу свою могучую да по-отцовски исправно приложил оную с размашистым пристрастием к болящему-то месту. И третье просветление обрел: что сон с явью страданием скреплен!
Однако понял я сие лишь, как наутро ясное солнышко взыграло, ибо вследствие деснициного радения ничего до сей поры, не в яви и не во сне пребывая, понять не сдюжил.
И по утру же, страсти не торопя постигнутое скрепление изведать, не принял я на себя гордыни в сон или в отнюдь иное уверовать, и с тем, расслабя чресла, до самого сумерка полати давил. А тогда только, преображений новых не узря, потревожить себя решился. Но внемля меж тем, что дело снова к ночи — а то и вовсе ничего иного и не было — опять-таки полатям предался. А при сем постиг таковое: во снах своя мера, в бодростях — своя, а в истине меры нету.
ОБ ИСТИНЕ И СВОЕВРЕМЕННОСТИ
Откушивая под вечер вяленых грибков и сидя на накате землянки, лепотою рисуемого скрозь дерева заката ублажаемый, был я внезапно икотою сотрясен. Кого это, мыслю, несет, как повелось, не ко времени? Глядь: так и есть — отшельник Повсюдий чрез кустья стремится.
Явился, плутарх, и говорит, на грибы меж словами глядючи:
— Осенило меня тут, что отшельник отшельнику рознь, а человек человеку брат есть! Хоть дух родства-то втуне и чурается, но телеса — отнюдь. Ан, мыслю, побреду себе, дороги не разбирая: может, к Нектору угожу ненароком да осведомлюсь по-братски, не голоден ли сей духопостижитель, а коли что, так подсоблю, сколь сил станет.
— Увы, реку, не голоден, и услуги твои благородные мне нынче не к нужде.
— Ан не скажи, молвит. Сдается мне, кручина тебя, брат, обуяла, томление духа. Вот и налегаешь на грибки-то, дабы, плоть потешая, душу ущербную прикрыть. А сие для нашего брата мудреца недостойно. Я, к примеру, насупротив: благость духа обрел и плоть моя посильна и смирна, аки агнец стала. Ныне вожделение и помыслить в мою сторону несостоятельно!
«Кому глаголишь, плотский увалень, смекаю? Вот узрим, погодя!»
— Коли так, ответствую, то и мне, право, грех дело сие!
И, дожевав грибок, плюнул с пристрастием, да легши посподручнее («И в самом деле, молвлю, время суть делам духовным предаться!»), зеницы за ради пущей видимости притворил. Мыслил я, лицедейством своим искусным укрывшись, в самый момент, как начнет Повсюдий грибочки мои за щеку вталкивать, за руку его и пресечь. Коий тут, скажу, плотию против духа попрекал да обратным похвалялся? А стоило мне ко духу обратиться, так живо чрево свое на снедь, да чужую к тому ж, настроил? Однако такой конфуз случился, что от зелой сытости, ибо весь день ясный эдак вот я на накате при грибках провел, в дрему меня повергнуло, лишь только очи сомкнул. А дрема, известно, сон навевает.
Сон, памятую, тревог был полон: все хотелось мне пробудиться, но корней стремления сего не постигнув, не решился естество свое терзать. Так вот постигал, да не решался, видать, до самого следующего вечера, ибо когда все ж пробужился, отшельника упомнив, то на том же месте и оного же заката лепота скрозь дерева рисовалась. Разве что ни Повсюдия, ни грибков моих ни подле, ни далече не оказалось.
Тогда, думой удрученной бредимый, удалился я в землянку, ибо дело к ночи шло, и, повалившись на полати, таковое постиг: что труд весь не в том, чтобы истину утверждать, а в том, чтобы сомнения в оной вовремя ухватить!
ПО ПОВОДУ СНА И ПОГОДЫ
Того дня, как снег на голову перестал валиться, ибо промой в накате землянки льдом закупорился, потому как, при сжигании по-черному последнего хвороста угоревши, я долгое время беспамятствовал и все простыло да замерзло в жилище моем, разобрала меня неохота за новым хворостом подаваться. И не потому, что надобно ради того на мороз показываться, а потому, что вслед за тем надобно будет костер жечь да землянку согревать, а в таком разе промоина гляди оттает и поять-таки снег на голову мне валиться станет, спокойствию моему ущерб учиняя. А тогда постановил я мыслею своею податься в жаркие страны, коими полны были расписные байки одного славного Бредомудра Перипатетика, а для пущего представления листьями, коих по осени целую землянку навалило, тепло укрыться и прилечь на полати, дабы умом пораскинуть, как далее быть. Прилег и призадумался в неге. Однако, видать, угар давешний столь сказался, что, к тому ж грибками наизобиловавшийся, заснул я.
А пробудился только, как дождь все через ту ж промоину беспокоить меня взялся, что понять надо — весна наступила.
Мысль же из того таковую я в скрижали свои заношу: что утро вечера мудренее, а сон, избавление от одних забот принося, к иным хлопотам приводит.
ОБ ДУХЕ И ПЛОТИ
День минувший делами был изобилен столь зело, что, дабы на них силы свои не тратить и не чинить через то помехи обретению сугубого духовного наполнения, стремящегося к постижению сути бренного бытия, я весь его проспал на полатях, и лишь под вечер землянку покинул, чтобы, свежестью лесною воздыхая, на накате вздремнуть до утра. А тогда, дав волю плоти вопиющей насытиться малиною с куста, на протяг руки отстоящего, удалился в землянку и сии строки начертал с таковою прибавкою, что изобилие в делах плоть удручает и оная, к удовольствиям стремясь, отнюдь не к духовной пище обращается. А посему удручение плоти духу противно, а труд мышцев разум к плотским страстям устремляет.