Таинства картографии вталдыкивал Малишевский. Он когда-то работал в институте инженерных изысканий вместе с моим отцом. Я передал пламенный привет от персонала института, но особой реакции не последовало, словно Малишевский давал понять, что это никак не повлияет на наши отношения. Или привет оказался слишком виртуальный, не подкреплённый ничем материальным. Ну, моё дело – только передать... И без всяких-таких намёков...
Мужик был головастый и знал непростой предмет очень хорошо. В его мозгах щёлкал некий компьютер, позволяющий на глазок и сразу определить ошибку. А как раз ничего похожего даже на примитивный калькулятор у нас в ту пору не имелось. Только таблицы логарифмов Брадиса и справочники тригонометрических функций. А картография без тригонометрии не существует. Поэтому мы корпели и ломали головы над формулами синусов и тангенсов, стараясь определить значения функций с точностью до восьмого-девятого знака после запятой.
Помню лабораторную работу по определению привязки ВПП. Листочек разграфили на две вертикальные таблички. Слева расчёт вычислялся по одной методике, а справа — по другой. Вычисления постепенно спускались всё ниже, а потом, в самой последней графе, оба результата должны были совпасть именно с вышеупомянутой точностью после запятой. Но в середине каждого варианта имелся ещё и промежуточный этап, где требовалось проконтролировать ход расчётов. Несколько раз мы пытались сверстать вычисления, но получалось не очень здорово. После нескольких неудачных попыток, решили, что большого вреда и криминала не будет, если тихонечко сжульничаем и подгоним циферки после пятого-шестого знака..., а дальше — подгоним и потом!
Только Малишевский сразу сказал, лишь на пару секунд прищурив глаз: «Вы, ребятки, вот здесь... наколбасили... примерно, в шестом, после запятой, знаке!» – Сверился с таблицей и убедился, что предчувствия опять не обманули! Корифей! Наша карта была бита.
… Ближе к окончанию первого курса, на этаж, по каким-то причинам, подселили ребят, заканчивающих третий курс. Они занимали всего четыре-пять комнат, но и этого вполне хватало, чтобы их присутствие приводило Печонкина в бешенство и неистовство. Старшекурсники вносили элемент вольнодумства и вседозволенности, чего Печень панически не переносил и категорически боялся, поэтому препятствовал взаимным контактам, как только мог. С четырьмя такими «хлопцами» я сдружился на почве музыкальных пристрастий. Все четверо проживали в одной комнате. У троих имелись шутливые прозвища — Курбаши, Кавказец и Базиль, а четвёртый звался просто Серёгой, а чаще Петровичем.
Курбаши приехал учиться из Киргизии, что нас немного роднило, как почти земляков, но на самом деле, ничего киргизского в нём не было. Кавказец тоже получил прозвище не из-за национальности. Просто жил в Минеральных Водах, которые, как известно, находятся на Кавказе. Ну, а Базиль — производное от имени Василий.
Ребята соседствовали дружно, готовились выйти на дипломные работы и просчитывали шансы на трудоустройство. Я почерпнул очень многое из того, что они уже «просквозили» в Академии, а такой опыт дорогого стоил!
Их быт выглядел гораздо выгоднее и свободнее унылой казарменной безнадёги. Разнообразием и индикатором служили чайник, электроплитка (конечно же, запрещённые, но...) и простенький проигрыватель с пластинками. Упустить возможности потрендеть о музыке под чаёк я никак не мог. Винила у старшекурсников насчитывалось всего штук пять-шесть, в основном, групп UFO и Golden Earring. Как-то раз, забрёл к ребятишкам совершенно случайно, типа «за солью или спичками», но пара фраз «за музычку» надолго скрепила дружбу. После их выпуска долго переписывались и держали друг-друга в поле зрения, но постепенно утеряли связь. Единственным «контактёром» остался Серёга. К нему позже вернусь, чтобы кое-что уточнить и освежить в памяти.
Эти ребята и снабдили «по наследству» конспектами по различным дисциплинам, которые предстояло изучать. Ими пользовался довольно часто и весьма успешно, но именно эти-то тетрадочки по радиоэлектронике, однажды, чуть не подвели «под монастырь»...
Лекции по радиоэлектронике я поначалу посещал абсолютно все. Но убедившись, что канва материала в точности соответствует тому, что отображалось в подаренных конспектах, очень подробных и красочных, после пяти-шести первых лекций самонадеянно посчитал, что теперь — дело в шляпе! И полностью утратил интерес к лекторам, наивно и самоуверенно решив, что перед экзаменом осилю материал самостоятельно. Дисциплинированно сидел на занятиях, но занимался чем-то другим. Спал под скамейкой или готовился к более серьёзным, с моей точки зрения, предметам и зачётам. До экзамена было ещё очень далеко, а зачёты уже – вот-вот... Как говорится, на носу!
Если помните, «...пьяный воздух свободы сыграл злую шутку с профессором Плейшнером»... Примерно это-же самое произошло и со мной на экзамене. Я тщательно изучил материал по чужим конспектам: не вызывало ни тени сомнения, что сдам предмет с первого раза! Это заблуждение привело к постыдному конфузу – сначала мужественно ответил на вопросы билета. А преподаватель соглашался и кивал. Только в самом конце сказал, что ведь всё правильно, конечно, только где-же я обитал ближайшие два года? Не в армии ли служил, часом?... Я не понял ни юмора, ни сути вопроса и честно ответил, что постоянно находился пред его очами на лекциях, должен же помнить!...
Преподаватель почему-то не встал в «позу» возмущённого и устало поведал, что так, как я осветил вопросы билета, предмет преподавался именно два года назад! А теперь программа пересмотрена и всё «подаётся под другим углом и с других позиций науки, шагнувшей далеко вперёд»... Я понял, что краха не избежать. Откуда было знать, что наука нагло прёт семимильными шагами, пока я самозабвенно дремлю под лавкой? Уж могла бы и не так широко шагать!
Пришлось напрягаться, изворачиваться, юлить и выкручиваться, лепеча что-то про утерянные или украденные врагами-недругами и завистниками личные конспекты и вынужденность готовиться по чужим... Слава Богу, что ответил правильно и преподаватель оказался не очень вредным – просмотрел конспекты и убедился, что ни капельки не вру. До почерковедческой экспертизы дело не дошло. Да и я честно признался, что конспекты-то, на самом деле, чужие, но очень-очень хорошие и подробные... В конце-концов, была выдана амнистия и заявлено, что года два назад я бы точно получил пятёрку. Но учитывая, что опрометчиво и самонадеянно не шёл «в ногу» со стремительно убегающей вперёд наукой, то четвёрки вполне хватит. На том и разошлись. Рук при прощании не пожимали, но и камней за пазухой не держали...
На втором курсе заканчивали изучать самолётовождение, как самостоятельную и отдельную науку. Собственно, этим заканчивалось обучение штурманов средних училищ. Но мы-то готовились получить высшее образование и работать штурманами с высокомерной приставкой «инженер» и ВУЗовским ромбиком на пиджаке. Поэтому простое самолётовождение, в дальнейшем, преобразовывалось в воздушную навигацию.
Самолётовождение завершалось большой курсовой работой. Объём сильно напоминал дипломную. Темой предусмотривалось производство расчёта и проведение глубокого анализа полёта по определённому, но уже не абстрактному, а совершенно реальному маршруту и абсолютно настоящего, конкретного самолёта. Требовалось обязательно учесть факторы физико-географических, климатических и метеорологических условий проложенной трассы и даже определить необходимое количество топлива, выбрать запасные аэродромы и т.д.
Обо всём этом преподаватели давно говорили и предупреждали, убеждая не откладывать написание труда в долгий ящик, а потихонечку начинать, продолжать и усугублять. Но, как известно, если упорно напрягают что-то непременно сделать именно сейчас, то это, зачастую, вызывает обратную реакцию. Из чувства упрямства и чего-то там ещё, известного маститым психофизиологам. Так уж устроен человек, что постоянно откладывает «на завтра» самые необходимые именно сейчас дела, не так ли?
Точно так же считали и мы – завсегда успеем! Но не все успели. Сроки сдачи курсовика начали сильно поджимать и напрягать. Просто сесть и заставить себя самостоятельно и автономно произвести инженерно-штурманский расчёт могли немногие. Но такие жили среди нас и уже написали, рассчитали и проанализировали. «Передовиков -стахановцев» нашлось буквально единицы. Но ещё не было полной уверенности в том, что именно их изыскания будут превознесены преподавателями до небес. Хотелось искать и обнаружить очередной «неубиенный» вариант. И его, конечно же, нашли!
Опять помогли старшекурсники, отдавшие свою «рыбу» на растерзание. Но заполучить «улов» в комнату для творческого переосмысливания и переработки оказалось не так-то просто! Желающих обнаружилось слишком много, даже создалась неслабая очередь. А я даже в очередь не смог вклиниться или вписаться... Подвернулся волейбольный турнир в Волгограде, где в перерывах между играми изучил местные достопримечательности и Мамаев Курган с окрестностями. Отсутствовал недельку всего, но это не уменьшило надобности что-то обязательно проанализировать... Сроки совсем подпёрли, очередь оказалась наглухо закрытой, а самому было уже не успеть сочинить курсовик. Я проклинал волейбол и собственное разгильдяйство. С такими проблемами и пришёл к новым друзьям-старшекурсникам. Они могли лишь поязвить, пошутить, посочувствовать или безвозмездно дать какой-то невероятный совет.
Совет в закромах отыскался... А как же без совета?! Но из ряда-вон выходящий и совершенно фантастический... Однако, другого выбора не было! Меня познакомили с симпатичной девушкой Леной, работающей в «кабинете дипломного проектирования». Не надо думать, что девушка нравилась, и у меня с ней что-то было!
Врочем, беззастенчиво и нагло вру. Нравилась, конечно, но Лена уже встречалась с кем-то из старшекурсников. А помочь взялась только потому, что «утопающий» проситель выглядел обаятельно-привлекательным и общительным до невозможности. Не то, что сейчас – угрюмый и нелюдимый «бука-домушник»... Тогда отказать напористому нахалу было сложно, да и воздействие угроз оказаться «за бортом»..., обещания цветов, улыбок, поцелуев, конфет, кино, духов, шампанского надо учитывать... Они имели такой длинный список, что устоять Леночке и отказать в просьбе оказалось практически невозможно!...
«Кабинет дипломного проектирования», по сути, не совсем соответствовал тому, что было написано на двери. Это выглядело хранилищем-архивом давно написанных и прошедших процедуру защиты дипломов. Возможно, что имелись какие-то дополнительные функции у кабинета и работников, но это не слишком интересовало. Интерес спрессовался очень узкий и алчно-эгоистичный. Предстояло проникнуть в недра комнаты и попытаться умыкнуть на время что-то такое по самолётовождению, что могло стать основой для индивидуальной творческой переработки материала в русло курсовика.
Таков выработался коварный и несбыточный план, подсказанный старшекурсниками. Всё очень просто и достаточно примитивно! На первый взгляд. А если знать, что фигура шустрящего у двери упомянутого кабинета лица, не вполне «выпускного и дипломного» пошиба, обязательно вызовет кривотолки и разнообразные подозрения у преподавательского состава... И, тем более, у начальства факультета... Но и это — далеко не все существующие препятствия. По уровню засекреченности и недопущению посторонних внутрь, означенный кабинет вполне мог сравниться с загадочной комнатой, дверь которой всегда была наглухо закрыта, обита железом и оборудована световой и звуковой сигнализацией. Лишь малюсенькая створка откидного окошечка с тюремными решёточками иногда приоткрывалась, чтобы оттуда раздавался недовольный вопрос: «Какого рожна надо?...» – Короче говоря, вы уже поняли, что речь идёт о «первом отделе». А если и не поняли, то прямым текстом и намекаю, что без помощи внедрённого лазутчика мне пришел бы неминуемый каюк!
Пришлось Леночку срочно вербовать в соучастники и подельники, хотя я ещё очень смутно верил как в затею, так и в успех всего безнадёжного мероприятия... Готовился к длительным тягомотным переговорам. Первым пунктом выстраданной программы предполагалось оглашение полного перечня заманчивых предложений по части цветов и... смотрите выше. А ещё, для верности, бубнил про себя всякие тантры и мантры, которые нужно было обязательно пустить в ход, если первое не сработает. Но, к удивлению, Лена «сломалась» достаточно быстро, и вся «вербовка» ограничилась лишь несколькими, вполне приличными, шутками и анекдотами. Девушка согласилась помочь моей неожиданной беде.
… Не буду врать, что вынос дипломов был произведён под покровом ночи и в непременном тусклом свете карманных фонариков, прихрамывая и пришепётывая, чтобы сбить с толку вражеских агентов. Всё произошло довольно тривиально, но в условиях конфиденциальности. Условие – обязательный возврат всех работ в целости и сохранности. Причём, сроки почему-то не оговаривались... Никакого шампанского и поцелуев при луне!... Перед самым окончанием рабочего дня милая Леночка выдала сразу три (!) диплома с тематикой, схожей с заголовком курсовика. Тихонечко так и осторожно, не привлекая постороннего внимания. Но самое интересное произошло при защите опуса, переиначенного на новый лад!...
На курсе предусматривалось пять учебных групп. Примерно по двадцать человек в каждой. Защита курсового проекта была разнесена по времени и дате. Но какие-то группы сдавали творения в один и тот же день. Все знали об этом и ждали, когда станут известны результаты, хотя бы, самой первой группы из сдавших. А меня это пока не сильно волновало: «рыбой» не осчастливили, и устремления были направлены только на то, чтобы что-то из взятых напрокат дипломов скомпоновать и оформить в курсовой проект.
Очень повезло, что в одном из дипломов целая глава практически полностью совпадала с курсовой работой. И даже трасса анализировалась одна из трёх-четырёх, предложенных к рассмотрению. Поэтому я, усердно, высунув язык, переписывал почти всё из чужой работы. Но когда переписываешь, поневоле начинаешь вдумываться в то, что пишешь. Вчитывался и, одновременно, усваивал материал. То есть, простое переписывание, на самом деле, оказалось очень творческим и полезным... Наша группа должна была защищать курсовики в самый последний день.
Однако, после первого дня сдачи, вдруг, поползли панические и нехорошие слухи, что почти всю группу беспощадно «срезали». А причиной неудачи, якобы, оказалась та самая «рыба». Она проявила некоторые неприятные свойства – не то, чтобы совсем уж «тухлая», но с каким-то откровенным и неприятным «душком».
...Две группы на следующий день показали аналогичный результат. То есть, кто списывал с «рыбы», безоговорочно отправлялся на повторную защиту. А кто пытался что-то самостоятельно проанализировать, умудрялся, каким-то образом, спихнуть и защитить курсовую работу. Пусть, даже и с троечкой!... Но истины и настоящей причины пока не знал никто... Когда я пришёл на защиту, в аудитории находились два преподавателя. Настроение у них было, как показалось, несколько странноватое и подозрительное.
Оба как-то неопределённо и с большим сомнением хмыкнули, увидев меня, но любезно всё-же пригласили чувствовать себя гостем и не стесняться, а между собой продолжили прерванный визитом разговор. Один увещевал другого не быть слишком уж требовательным и не особенно вдаваться в подробности и нюансы. Как понимал, речь шла как раз о неудачной защите курсовика предыдущими группами... Второй в сердцах ответил – смотри, мол, ещё один претендент явился... Такой же! И раздражённо указал на меня.
«Если хочешь, давай поспорим, что сейчас открою такую-то страницу, а ты убедишься, что переписывают одно и то же друг у друга!»... – Он почти выхватил работу из рук и стал перелистывать. Но, кажется, не смог сразу найти того, что хотел показать. – «Сейчас... найду ту самую формулу... Откуда только её выкопали в таком виде?»... – Но снова не обнаружил на страничке ничего желаемого.
А потом уже стал медленно просматривать и перелистывать курсовик с самого начала... Первый преподаватель сидел молча, но с интересом наблюдал, как шелестят странички. А я вообще прикинулся испуганным зайчиком – «тише воды и ниже травы». Вывод прозвучал, как выстрел в упор, совершенно неожиданный и непредсказуемый. Когда закончились страницы, а пальцы преподавателя коснулись обложки, он с удовлетворением сказал: «Есть же, всё-таки, нормальные люди! Хорошая и грамотная работа... Зачётку!» – И вывел пятёрку, то есть, «отлично»... Я оказался на седьмом небе или даже ещё выше! Страшно распирали гордость и всеобъемлющее счастье: не задали ни одного дополнительного вопроса... и – пятёрка!
… В пресловутой формуле на злосчастной странице кто-то неведомый допустил ошибку. Синус с косинусом перепутал или что-то подобное, сейчас точно не помню. Другой бы преподаватель и не обратил внимания – особенно ни на что в курсовике не влияло. Но этот был чрезвычайно скрупулезный и дотошный. Поэтому-то его и насторожила подобная ошибка сначала в одной, потом в другой... и так далее... работах. Вскоре он понял, что это уже – порочная система...
Вот, как это выглядело. Скажу, что опыт работы с чужими дипломами очень помог потом, когда пришлось готовить выпускной проект... А пока, прыгал и скакал от неописуемой привалившей радости, будучи несказанно довольным результатом не очень честного, а если по правде, то совсем не честного метода... Но победителей, как утверждают, не судят!...
Когда стало особенно тяжело переносить тяготы становления «академиком», то частенько задавался вопросом, а не зря ли сюда поcтупил? Но пока не находил верного ответа. Некогда было вдумываться и философствовать. Но сомнения, поначалу, оставались и надоедливо копошились. Весьма интересно было узнать, как же там поживают одноклассники и друзья-спортсмены? Где обосновались, каковы перспективы и впечатления от изменившегося жизненного статуса?
Я побаивался, что правда заставит пожалеть о сделанном выборе, что буду кому-то завидовать, внезапно сдамся и брошу... Отдалённые и противоречивые слухи доходили из родительских писем, но касались, в основном, девчонок-одноклассниц. Парни резко законспирировались и перешли на «нелегальную» работу, всячески шифруясь и путая следы... Почему-то о ребятах особых подробностей никто не знал. И поэтому я как-то не совсем уверенно себя чувствовал, не зная истинного положения вещей. Но знать страшно хотелось!
Немного помог разобраться один момент в первоначальный период студенческой жизни. В Ленинграде проводился большой волейбольный турнир с участием команд мастеров. Я ещё не совсем «остыл» от жарких баталий на спортплощадке, очень хотелось немного развеяться и отдохнуть, а заодно и посмотреть игры самых лучших мастеров. Купил билет во Дворец Спорта и с самого утра в выходной поехал наслаждаться любимой игрой. Игры проходили подряд, поэтому зрелище предвкушалось долгое и увлекательное.
Сидел на трибуне, смотрел, болел и наслаждался... В какой-то момент, с удивлением и странным чувством ревности углядел на площадке в противоборствующих командах двух коллег по казахстанской сборной школьников... А прошёл-то всего год-полтора после окончания школы! Когда успели?... А как же я?... Играть в команде мастеров на самых престижных турнирах — мечта любого! Пусть, даже и не в основном составе, а выходя, изредка, на замену... Пусть, совсем не часто. Пусть!... Раздирали вполне понятные противоречия — подойти и поговорить... Или остаться в неведении, чтобы не заразиться духом соблазна и зависти к чужой удаче... Подойти... или всё-таки нет?...
Чувство дружбы пересилило и не позволило молча уйти просто так, даже не поздоровавшись со старыми друзьями. В перерыве между матчами пробрался поближе к раздевалкам, а потом и дождался обоих парней... Они вышли усталые и распаренные после принятия душа. Узнали и очень обрадовались. Мы долго хлопали друг-друга по плечам, дружески обнимались и взахлёб делились новостями.
Новостей набралось много. Я узнал, что наша сборная на спартакиаде выступила неплохо, но в тройку призёров не вошла. Что многие ребята выбрали институт физкультуры, а кое-кто даже соблазнился армейской спортивной карьерой, «закрывая», таким образом, одновременно, и проблему призыва для службы в армии. Что в командах мастеров играют только они и ещё один парень, который уехал на Камчатку, польстившись на неплохую зарплату за выступления в команде и обещания непыльного заочного обучения в каком-то ВУЗе. Вспомнили тренеров и кое-что из совместных турниров. Они похвастались, что и у них всё пока складывается удачно с учёбой и одновременными играми, что деньги хорошие получают...
Однако, в глазах я уловил нечто большее, чем говорилось. Ребята с завистью поглядывали на мою форму... Тут я понял главное, что читалось между строк..., но не высказывалось. Это ведь именно они завидовали. И очень сильно! Потом всё-таки понял, почему. У них не было никакой определённой перспективы... Вернее, именно какой-то конкретно-долгосрочной перспективы. Сколько оставалось играть на площадке? Два-три сезона? Больше? И что – потом?... Я ведь тоже задавал себе эти вопросы ещё в школе. И рассудительно-благоразумно отказался от карьеры спортсмена или тренера-физрука... В общем, по всему получалось, что я оказался «на коне». И ничуть не жалел больше о сделанном выборе! Учёба продолжалась, я старательно постигал нужные и необходимые науки и постепенно становился штурманом.
Впечатления и представления о будущей профессии должна была окончательно прояснить лётная практика... Первая лётная практика, самая настоящая, не учебная, оказалась очень ярким и запоминающимся событием. Именно потому, что первая!
События происходили, одновременно, страшновато и странновато. Но, вместе с тем, и желанно-загадочно, почти мистически. Ведь предстояло делать всё, абсолютно всё... И именно впервые. Хотелось проверить себя. Проверить и убедиться, что то многое, которое вдалбливали и вталдыкивали преподаватели, инструкторы, старшекурсники, и о чём рассказывали многочисленные лётчики-заочники, не является плодом вымысла, результатом чьей-то мечты или фантазии, а, на самом деле, существует... И ты сможешь самостоятельно что-то конкретное рассчитывать и джае вести самолёт не из условной точки А на тренажёре, а из самого настоящего аэропорта в другой. И тоже – в самый настоящий!
Первую практику проходили на Ан-24. Повезло тем, кто приехал из городов, где такие самолёты были приписаны к местным аэропортам. В этом случае, практика удачно совмещалась с возможностью пожить в родном городе у родителей и наслаждаться всем, уже давно знакомым и привычным. Несмотря на большую распространённость самолётов Ан-24, они эксплуатировались далеко не везде. Академическое начальство старалось учесть личные пожелания слушателя или направить в управление ГА, которое являлось ближайшим к дому. В общем, возможность выбора существовала. И это тоже радовало! Некоторые ребята заранее планировали распределение и старались практиковаться в местах, где намеревались работать. Чтобы пока просто навести предварительно некоторые «мосты», установить связи и показать себя в настоящем деле.
Совершенно понятно, что я не имел никакого желания куда-то ещё, кроме Алма-Аты, ехать на практику. И летать после Академии хотел только дома. Как раз, самолётов Ан-24 в Алма-Ате и не имелось. Но присутствовали аналоги – аэрофотосъёмщики Ан-30 –в МВЛовском аэропорту Бурундай, но практиковаться на них было невозможно из-за узкой специфики применения. В крайнем случае, этот вариант мог считаться резервным в обозримом будущем.
Я заявил, что хочу стажироваться в Новосибирске. Уже не помню, почему туда захотелось. Возможно, из-за относительной близости к Алма-Ате. Но скорее всего, из-за «рекламы» такой практики именно в новосибирском аэропорту, сделанной старшекурсниками... Впечатлениями от полётов в различных городах страны делились впоследствии все. Важными обстоятельствами считались и география полётов, и отношение к практикантам, и многое другое, на что обязательно следовало обратить внимание в дальнейшем. Короче говоря, на первую лётную практику меня ждал один из аэропортов Новосибирска!
Со мной летел и Вася-Базиль. Мы заранее уговорились выписать билет на один рейс. Только он там уже стажировался раньше и твёрдо решил распределяться в Новосибирск. Разница была лишь в том, что Базилю предстояла преддипломная практика на самолёте Ил-18 в Толмачёво, а я должен был летать в маленьком аэропорту «Северный»... Мы расстались в Толмачёво, пожелав друг-другу успехов. Сознавали, что вряд ли удастся повидаться и поделиться впечатлениями — аэропорты располагались на разных концах города... Я доехал с пересадками до «Северного» и предстал перед отрядным начальством...
Встретили меня довольно дружелюбно. Отношение к стажёрам всегда было хорошее, ведь все через это когда-то обязательно проходили! Выдали направление в гостиницу, приказали... «обживаться и приходить утром на разбор лётного отряда.»
До гостиницы оказалось совсем недалеко, там сразу разместили в комнате, очень напоминавшей нашу, в общаге. К вечеру подтянулись ещё двое однокашников. Нам предстояло прожить вместе всю практику.
Утром дружно, с понятным интересом и волнением пришли на разбор, где просидели полными «пнями», так как то, что говорилось, показалось очень увлекательным, но, ясен пень, далеко не во всём понятным. Нас представили лётному составу и распределили по экипажам. Вернее, закрепили за штурманами-инструкторами на весь период стажировки... Всё. Теперь предстояло трудиться, не покладая рук, и налетать, как минимум, часов семьдесят. А если удастся, то и больше!
Моим инструктором назначили парня лет двадцати пяти. Но он выглядел очень солидно. Во всяком случае, для меня. А однокашнику «достался» смешной пацан, если сравнивать с моим наставником. Пухленький и конопатый. Вид был очень потешный, так как он старался выглядеть суровым и серьёзным. Это удавалось плохо, его постоянно подкалывали лётчики, но он старательно изображал суперопытного покорителя сибирских просторов... Фамилию имел под стать — Свирепов! Поэтому-то и запомнил, что очень не вязалась незавидная подростковая внешность с грозной фамилией... Его фамилию помню почему-то, а вот, ни имени, ни фамилии своего первого инструктора никак не могу вытащить из глубин склероза! Странно...
Не стану слишком детально описывать всего, что последовало потом. Проводились различные плановые и внеплановые мероприятия: обязательные инструктажи, предварительные и предполётные подготовки, ознакомление с географией рейсов, характерными местными особенностями и так далее...
Рейсы выполнялись разные. И короткие – с возвратом на базу, и длинные – с несколькими посадками и эстафетами. Как ни странно, но у меня почти сразу всё начало получаться. Вернее то, что сначала разрешалось делать. Через несколько дней инструктор вполне доверял, почти не вмешиваясь в расчёты и рекомендации. Даже бортмеханик-юморист частенько выгонял его в салон поспать чуть-чуть, покуда я не «запарюсь» окончательно или не возникнет какая-то надобность в инструкторской помощи.
Бортмеханика особенно умиляла моя тщательность в выполнении расчётов на навигационной линейке. Он неожиданно провоцировал различными шуточками, намекая, что слишком долго копаюсь, перетаскивая визир и «двигун» туда-сюда..., а самолёт-то – летит..., однако, бортмеханик давненько на отвёртке прикинул, что снижаться надо было уже пару минуточек назад... Хорошая и душевная атмосфера!... К первой практике ещё вернусь, а сейчас хочется сделать маленькое, но необходимое отступление от темы.
… За период моей лётной деятельности произошли значительные изменения в требованиях к авиационному персоналу, а особенно – к экипажу и должностным обязанностям специалистов. Иногда удивлялся, почему же сначала всё выглядело так сложно и мудрёно? Поражал определённый «дубизм» и странности некоторых требований. Наверное, потому что страна была другая. Чего-то вечно боялись, от кого-то таили непонятные секреты, жестоко карали за такие вещи, которые ныне и не воспринимались бы всерьёз...
Дежурными штурманами работали, обычно, бывшие летуны – те, кто отлетал своё сполна и списался с лётной работы. Не самая высокая инстанция в авиационной иерархической лестнице. Своеобразный «винтик», этапная ступенечка в сложном ритуале, без выполнения которого, тем не менее, не взлетит ни один самолёт. Миновать дежурного штурмана невозможно! На этой должности трудились и такие, кто пересиживал какой-то срок временного ограничения в полётах по медицинским показаниям. И конечно, те, кто не смог выживать на пенсии. А кое-кто просто подрабатывал, многие даже и не мыслили себя без сопричастности к авиации. Но, как правило, дежурные штурманы были грозными хозяевами предполётной подготовки и тщательно контролировали экипажи, а особенно – транзитные. Удивляла упёртая и даже пристрастная настойчивость и чрезмерная требовательность, как будто они этого не испытывали раньше на своей шкуре, когда являлись не бывшими, а действующими!
Пройти штурманский контроль в некоторых аэропортах означало совершить настоящий подвиг. А ведь полёты тогда почти у всех авиаторов происходили практически ежедневно и с многократными посадками... Процедура, на первый взгляд, примитивная: подойти с заранее рассчитанным бортжурналом, скромно предъявить на проверку и подпись. Самые рьяные дежурные штурманы пересчитывали все параметры, сверяясь со сводкой прогностического ветра по маршруту и высотам полёта, перепроверяли расчётное время и особенно заправку топливом, правильность выбора безопасного эшелона, безопасных высот и... Не стану утомлять простотой и обыденностью.
Следующий этап, но тоже под блительным и неусыпным оком – начитать на магнитофон целую «молитву» с упоминанием всех святых, «курирующих» авиацию, о том, кто и куда, на каком типе самолёта, его бортовом номере и номере рейса собирается в путь-дорогу... Но апофеозом всего безобразия являлась концовка. Предписывалось отбарабанить действия экипажа при вынужденной посадке сразу после взлёта. Если, например, случится пожар или отказ двигателя. Вообще-то, действия почти всегда стандартные. Они описаны в специальном разделе РЛЭ (руководство по лётной эксплуатации) каждого типа воздушного судна. Существуют индивидуальные особенности конкретного аэродрома. К примеру, горного... Или если, как в Сочи, взлёт всегда производится в сторону моря. Но ведь именно такие нюансы и надо уточнять только для самых сложных аэродромов, а не для всех подряд!
Так вот, в те времена непременно требовалось для каждого аэропорта перечислять «под запись для прокурора» все аварийные площадки в окрестностях, оговаривая для каждой отдельно размеры, азимут и дальность... Причём, для каждого возможного направления взлёта. Подсказок не предлагалось. Каждый экипаж выкручивался, как мог, но чаще всего, предусмотрительно обзаводился записными книжечками с нужными данными, добытыми всевозможными и невероятными способами. Для каждого аэропорта Советского Союза! И книжечки тоже считались незаконными. Блокнотики безжалостно изымались вездесущими инспекторами, любившими посиживать незаметненько в сторонке, но внимательно всё и всех слушать, бдить и «не пущать»! «Засечённая» и непременно изъятая книжечка – предвестник отстранения от полётов, строгих выговоров и других подарков судьбы! Надо было хорошенько осмотреться в штурманской, прежде чем вытаскивать миниатюрный блокнотик из потайного кармана... Уже гораздо позже всё-таки кое-что упростили, а перечень аварийных площадок и схемы стали бессовестно лежать под стеклом для всеобщей доступности и восприятия.
Многое изменилось в том, какие функции вменялись тогда и сейчас в обязанности штурмана. Раньше считалось, что товарища штурмана не очень-то обременит замена перегоревшего предохранителя или починка какого-то блока радиолокатора или радиостанции. Не на земле. Для этого есть соответствующие наземные службы. А именно в полёте!... Эка невидаль! Кого волнует, что надо знать и точно определить вид неисправности? Это – сначала. Потом – знать как... и обязательно уметь что-то заменить. А чтобы это сделать, необходимо обладать сведениями, где конкретно блок находится. Ведь не обязательно всё оборудование расположено в кабине. Существует ещё и техотсек, быть может, и не один!... А самолёт, тем временем, летит себе и летит... И с «починяльщика»-штурмана никто не снимает ответственности за то, где именно...
Слава Богу, что со временем и это поняли. Что-то «в верхах» сильно изменилось, или сменились поколения чиновников от авиации, пишущих указания... Только нынче запрещено что-то делать, если в процессе выполнения полёта произошёл какой-то отказ. Это вовсе не означает, что сразу надо выключать аппаратуру. Требуется предпринять попытку возрождения к жизни различными оговоренными способами, но ни в коем случае не следует изображать из себя всезнайку-самоделкина или слесаря-универсала, влезая шаловливыми ручками в аппаратуру. Даже менять предохранитель не рекомендуется... Есть специально обученные и подготовленные люди из лиц наземного техсостава. Им и карты в руки. И — всё!... Прошли десятилетия, чтобы это понять руководителям и начальникам.
(продолжение следует)