Как давно я на этой планете. Даже и не помню, сколько. Да и какая, по сути, разница? Время относительно. Относительно старения организма для человека, а я не человек. Я – Наблюдатель.
Я наблюдаю развитие человечества в отдельно взятой, порученной мне точке земного шара и параллельно наслаждаюсь своим существованием, насколько это возможно в бренном, физическом теле.
Хорошо, что я могу менять эти тела по мере их старения, не дожидаясь пока они окончательно износятся и начнут доставлять мне неудобства.
Можно было воплотиться в какую нибудь секвойю и дремать тысячи лет, отсылая пробы грунта и атмосферы, но это не для меня. Я на посту более ответственном и опасном.
Хотя, степень опасности нитожно мала. Что они могут сделать с моим духом? А тело я могу покинуть в любой момент и занять любое другое по своему усмотрению.
Так вот, о наслаждениях.
Наслаждаться я научился с размахом. Я закрываю глаза и погружаюсь в волшебный мир музыки. Музыкальные волны подхватывают меня и возносят к высшим мирам, где я получаю необыкновенный заряд энергии и растворяюсь в абсолютной гармонии. Что может быть прекраснее?
Разве что красота природы. Ни один художник в мире не может соревноваться с нею в выборе красок и оттенков. Я могу бесконечно любоваться пылающим закатом, всматриваться в прозрачные воды рек, ручьев и городских фонтанов, вдыхать запахи травы, опавших листьев, талого снега, весенней зелени под дождем.
Да просто сидеть на скамейке в бойком месте и рассматривать людей доставляет мне удовольствие – они так забавны.
Я люблю людей. Они все разные, но их объединяет одно – все они ищут любви и счастья, даже те, которые об этом не догадываются. Те из них, что свернули давным-давно не туда и заблудились. Или их нечаянно столкнули заблудившиеся в свое время родители. Или они чего то испугались и оступились и опять-таки ушли не туда.
Они все хорошие, только не все об этом знают. Впитали в себя ложные идеи и забыли, кто они есть на самом деле. Но в каждом из них живет ребенок.
Поэтому они так любят праздники.
Особенно Новый год и Рождество.
Сейчас, конечно, нет такого размаха, как раньше. Все стало проще, люди постепенно расслабляются и сбрасывают оковы жестких правил и стереотипов. Но атмосфера праздника и соответствующие ему атрибуты остаются неизменными.
Я хожу в парк, полюбоваться на веселых и добрых людей, что собираются вокруг огромной, наряженой ёлки. Игрушки подсвечены яркими огнями, из репродукторов льется музыка, мешаясь со счастливым смехом и гомоном, из черной пустоты падают снежинки, они носятся под разноцветными гирляндами и добавляют волшебства.
Взрослые и дети несут свою позитивную энергию, она копится вокруг елки и даже самые упрямые, затвердевшие в сердце своем люди начинают улыбаться, попадая в это заряженное всеобщей радостью энергетическое пространство.
- Слышь, козел. Ты чего встал тут, пасть раскрыл!
- Андрей, не надо, пойдем! Простите его, он выпил, - тихо извиняется маленькая, хрупкая женщина, виновато заглядывая мне в глаза.
Я смотрю на эту пару и мне вдруг становится весело в пердвкушении новых, приятных ощущений. Я еще не знаю, что я сделаю, но уже начинаю догадываться.
Он стоит напротив меня, покачиваясь и наливаясь тупой злобой. Он злится не на меня, нет. Скорее на свою неудавшуюся жизнь и на себя, за то, что подсознательно понимает, что давно уже идет не туда. Всё дальше и дальше уходя от себя настоящего. Того, кем он был в детстве. Когда в сердце свободно жила любовь. К маме, бабушке и коту, которого однажды пьяный папа схватил за задние лапы и со всей силы шмякнул головой об стену. В первый раз тогда сердцу стало так больно, что оно сжалось и спрятало любовь подальше. Поглубже. Туда, где она уже не так колется и ранит.
Он устал, он очень устал. Его уже давно ничего не радует, а он не может ничего поменять. Все, что он может - это вымещать свою злость на маленькой женщине, что идет с ним по жизни рядом, и на окружающих, уступающих ему в силе и наглости.
Она другая. Она нежная и одновременно сильная. Сила её в любви. Она любит его всем сердцем и верит, что сумеет ему помочь. Ведь она видит, как он страдает и мучается. Как его одолевает отвращение к самому себе. А её запасы любви неистощимы. Она готова отдавать её снова и снова, чтобы исцелить его душевные изъяны. У неё доверчивые серые глаза, тонкая, нежная кожа – мороз зажег её ярким румянцем. Я смотрю в эти глубокие, полные любви и грусти глаза и начинаю улыбаться.
Все равно мне пора менять тело и я давно собирался попробовать новых наслаждений.
- Чего ты лыбишься, падла! – он хватает меня за рукав, а я, не прекращая улыбаться, бью его набалдашником своей палки прямо по тонкой вязаной шапочке.
Он теряет равновесие, он подскользнулся, он падает, а она не может его удержать. Он слишком для неё тяжел.
Я слышу глухой стук его головы об бугристый лед, а вслед за этим вижу, как его душа, выпархивает из обмякшего тела. И прежде чем она успевает осознать происходящее, я занимаю её место.
Но оставленный храм уже не интересует утомленную душу. Вырвавшись из бренного тела, она устремляется на свободу, оставляя без сожаления храм, что превратился в тюрьму, выстроенную из лабиринтов собственных заблуждений.
- Андрей, ты правда ничего не помнишь? – её голова лежит на моей груди и я с наслаждением вдыхаю запах её волос.
- Не помню. А что, было что-то хорошее, о чем я забыл? Расскажи мне.
- Нет... то есть было, конечно, было хорошее. Но не такое как сейчас, - она начинает мелко целовать мою грудь сухими горячими губами. Неожиданно я чувствую влагу и понимаю, что она плачет.
- Отчего ты плачешь, родная? – спрашиваю я её и глажу шелковистые, тонкие волосы.
- Я не плачу. Ну может совсем немножко, от счастья. И еще я боюсь, что оно когда-нибудь кончится.
- Оно не кончится никогда, - твердо говорю я ей, - обещаю.
Она мне верит. Я чувствую, как она успокаивается, расслабляется и засыпает счастливая.
Когда нибудь, когда человечество повзрослеет и научится любви безусловной и всепрощающей, моя миссия закончится.
Тогда земля и её обитатели станут безопасны для всего остального огромного, необъятного и совершенно невообразимого в своем великолепии мира. И можно будет отозвать наблюдателей, и посещение планеты станет возможным без опасения быть непонятым и распятым.
Это будет очень нескоро. Пока я буду вести наблюдение рядом с той, что уже умеет любить. И я не оставлю свое тело до самой его физической смерти. Я буду его беречь и о нем заботиться, чтобы пожить в нем подольше. Ведь я обещал ей, что счастье её не кончится. А со мной она, наконец-то, счастлива.