Анекдот, млин

Захаров 2
– Анекдот, млин! – Дородный омоновец протиснулся в двери и, озвучив преамбулу, замер посреди кабинета с нерешительной гримасой на лице.
Университетское прошлое командира отряда, сидящего за скромным столом, едва не выразило протест такой фамильярности.
– Значит, никаких инцидентов? – спросил командир, беря себя в руки.
– Ни единого, как я и докладывал по рации. – Пробасил омоновец, вытаскивая из кармана сложенные вчетверо листы бумаги формата А4.
Пока командир пробегал глазами текст, из того же кармана был выужен мобильничек, и на его дисплей выведена картинка с изображением какого-то здания и примерно (как на вскидку определил наметанный глаз омоновца) трех-четырех сотен людей перед ним.
– Бред, какой-то. – Проговорил командир, отбрасывая листы. – Доложите подробно.
– Я и говорю – анекдот. – Начал омоновец, приняв положение «вольно», но под строгим глазом начальника вновь подобрался. – Подъехали, оценили, – стоит порядочная толпа, какой-то тип толкает речь и пока никто ничего плохого не делает. Но вы же знаете, как бывает? Ничего-ничего, а потом…
– Знаю, знаю. – Перебил офицер. – Давайте к делу.
– Подошел, посмотрел. У меня нет привычки дубье сразу демонстрировать, что б не кричали потом: провокация. Все чин-чинарем, никаких пьяных, ни галдежа, ни криков, дружинники…
– Даже дружинники?! – Удивился начальник, не отрываясь от картинки в мобильнике.
– Не знаю, по крайней мере – люди с повязками. Послушал. Какая-то хрень, прошу прощенья: форточка разбита, дыра в полу, не стандартные размеры столов, лампочки не те… Ха! Лампочки, млин! Хотел рассмеяться, но вы же знаете мою выдержку?
– Что же вы сделали? – Спросил командир, откидываясь в кресле и знаком указывая омоновцу на стул у стены.
– Они, мол, не имеют права, млин, рисковать своим здоровьем, подвергая родное предприятие риску значительного ущерба! Про какой-то протон трепались … и кладовщицу... Ну… – Омоновец никак не хотел успокаиваться, но покрутив шеей и поостыв, продолжил уже спокойным тоном. – У одного человека на вид распорядителя я спросил: есть ли разрешение на проведения митинга? И знаете, что он мне ответил? (Начальник отрицательно покачал головой). Я чуть на задницу не сел. Что это не митинг, а производственное совещание. Если вкратце, у них какие-то проблемы с охраной труда на производстве, здание чуть ли не в аварийном состоянии, поэтому коллективу пришлось выйти на улицу и составить петицию. Копию я вам передал.
Зазвенел телефон на столе и одновременно какой-то классикой отозвался мобильник командира. Краткими междометиями командир поговорил по обеим трубкам и мрачным тоном сообщил подчиненному то, о чем тот и так догадался:
– Да, это – вызов.
– В общем, цель собрания, по словам того мужика… – Заторопился омоновец – … вынудить кого-нибудь из администрации принять их петицию, но никто не выходит, а здание заперто изнутри.
Начальник нервно потер виски, заранее раздражаясь тому, что, как ожидал он, сейчас придется ему услышать.
– Послал двух ребят, они выволокли на улицу менеджера, и тот подписал бумаги.
– Двери ломали?
– Всего две, входную и …
– Ладно, что дальше?
– А дальше ничего, люди сразу разошлись по домам,  на газоне – чистота. Мы подвезли их представителей до районной управы, все равно было по пути.
– Никаких групп, никаких лозунгов типа «чемодан – вокзал…»?
– Подходила какая-то группа с боковой улицы, но мы даже не успели среагировать. Дружинники сами их разогнали. А в толпе лозунг всего один, вы видели на снимке: «За безопасный труд!».
– Да, видел. – Устало подтвердил командир, отодвигая мобильник на край стола. – Пройдите к дежурному, на этот раз, кажется, мебельная фабрика.
– Эс-Ка. – произнес начальник, когда за омоновцем закрылась дверь. – Чтобы это значило?
В правом верхнем углу петиции красовалась небольшая фигуристая блямба с буквами СК посредине.

Список требований по переустройству рабочих мест персонала мебельной фабрики был вдвое короче, но настолько весом, что хозяевам было бы выгодней не заниматься ремонтом, а построить два новых цеха. Хотя у бойцов уже появился опыт, но на реагирование им пришлось затратить вдвое больше времени из-за поступившей команды проверить партийную принадлежность заправил сборища. К тому же – дикие пробки. Первые и даже вторые ряды автотрасс стали заполняться, не желающим трогаться с места, транспортом. У большинства автомобилей внезапно обнаружились крупные неисправности, несовместимые не только с производственными инструкциями и правилами дорожного движения, но даже с уголовным кодексом. Водители заявляли, что заботиться о безопасности участников дорожного движения не только их профессиональный долг, но и святая обязанность и c мужеством и скорбью наблюдали за выборочным арестом своих транспортных средств.
– У народа точно крыша едет. – Устало жаловался боец ОМОНа дежурному после шестой по счету тревоги. Половина населения топчет улицы, и сметает с полок всю жратву; связь барахлит. У барыг будет тройная выручка. – Добавил он, опустошая вторую кружку воды из-под крана.
Следующим утром Москва, бурля самыми противоречивыми чувствами, работать не отказывалась, но на работу не шла, ссылаясь на непоправимый вред, который подхватит ее здоровье, стоит появиться на рабочем месте. На площадях по-прежнему танцевали лезгинку, но уже без былого задора.

К середине третьего дня стало ясно, что народ окончательно свихнулся. Он готов был до посинения, до язвы желудка сидеть на картошке и растительном масле, остерегаясь риска получить производственную травму. Да и в некоторых других городах гидра непослушания стала приподнимать свои наглые головы. В компетентных органах, видя, что обычные методы не проходят (применяли от самых простых до очень изощренных), ради разгрузки ситуации ткнули пальцем в черный список. Палец не промахнулся, упершись в трижды судимого рецидивиста. Следуя божьему промыслу, органы без церемоний подтянули на собеседование некого гражданина Квачкова и говорят:
– Давай, Владимир Васильевич, поясни нам, в чем суть дела. Не мятеж ли начинается? Ты вроде как арбалетиками раньше баловался?
– Не могу знать, – отвечает гражданин. – Ежели кому из олигархов физию облагородить, то я всегда-пожалуйста, а мятежи не в моей компетенции – не архитектур я.
– Лукавишь, полковник. – Говорят. – Когда бы стон, глад и мор навалились на Русь – был бы архитектур… Ладно, посиди тут пока на табуреточке.
Однако где-то закипало, а кое-где уже вовсю бурлило, и волей-неволей пришлось звонить в Израиль. Вскоре, а точнее в тот же день, поскольку дело срочное, прилетает простой русский еврей Рабинович. Хотели его тоже на табуреточку приспособить, но, документально убедившись в иностранном подданстве посетителя, предложили кресло. Рабинович не то что садиться, а даже присаживаться воздержался. Он в лёт оценил ситуацию и с хитрым прищуром (совсем, как Ленин), говорит: «Ищите Нобиле», а для верности те же слова изобразил на бумажке. Потом истребовал деньги на обратный билет (оные после некоторого замешательства были ему выданы) и умотал в свой Израиль. Несколько раз перечитали текст во всех направлениях и, ничего не поняв, покрутили пальцем у виска: понятно, что хоть и еврей, но все же бывший русский. Правда, когда вернулся сотрудник, сопровождавший Рабиновича до трапа самолета, забрезжила удача. Старый дурак на прощанье нехотя процедил сквозь зубы следующее: «Молодой человек, когда говорить прямым текстом слишком накладно, прибегают к иносказаниям». Эти слова также зафиксировали на бумажке, потом забили в компьютер, потом дали понюхать розыскной собаке и, даже, прочитать уборщице офиса. Но намек не сработал.
Сверху стали просачиваться убивающие душу слухи, что там перестают понимать свои компетентные органы. Вдобавок, бередя свежую рану, кто-то вспомнил, что бесполезный вояж израильского проходимца был заранее оплачен в оба конца, и от того всем стало совсем тошно.

Командир с университетским прошлым, все эти дни почти не покидающий рабочего места, не стал крутить пальцы, а в первую очередь расшифровал загадочные буквы СК, присутствующие почти на всех петициях. СК – это стачечный комитет, и ничего более. Но и не менее. Затем он, несмотря на неровный свет, включил настольный компьютер и попросил секретаря, удивленно вскинувшего брови, открыть страничку еврейских анекдотов. Когда секретарь, сделав дело, удалился, командир запустил поиск по слову «Нобиле» и вскоре удовлетворенно хмыкнул.
– Вот оно что. – Пробормотал он, читая анекдот о телеграмме, посланной в тридцатые годы двадцатого века советским евреем. Текст, вызывающий подозрение в глумлении над здравым смыслом, начинался со слов «Ищите Нобиле» и оканчивался сообщением о предстоящем приезде в город Одессу другого еврея, явно, что ни разу не родственника пропавшего норвежца. До командира стал доходить смысл еврейской аллегории. Все стало на свои места, когда он прочел поясняющую сноску, набранную в конце страницы самым мелким шрифтом: «Телеграммы, связанные со спасением экспедиции Нобиле посылались без оплаты».
– Вот так, без оплаты. – Сказал начальник сам себе. – Но кому-то платить все равно придется.
Ублажая душу, он залился чаем по самое горло и стал думать о степени политкорректности и изобретательности, которую придется ему проявить, при сообщении о крамольном анекдоте в своем рапорте.