……….С благодарностью за вдохновение, Галине Маренич-Козий.
……….На фото живописная работа «Метафизика Луны» Галины Маренич-Козий (масло, холст).
Я думал – она невинна –
К реке нас тропинка вела.
Не знал я тогда, что рядом
Идёт чужая жена.
Стояла ночь над Сантьяго
Без клятв мы взаимных шли.
Из-под фонарного света
К себе нас сверчки влекли.
Грудей её спящих коснулся
На тропинке, где был изгиб…
Как укол гиацинта
Почувствовал я их шип.
Шелест крахмала юбки
Коснулся моих ушей
Будто за десять взмахов
Шёлк разорвали на ней.
Без серебристого света
Кроны над нами росли.
За речкой собачьим лаем
Звучал горизонт вдали.
Сквозь кусты ежевики,
Боярышник и тростник
Твоею волос копною
Я к мягкой земле приник.
Сорвал я с себя свой галстук
Она платье с себя сняла.
Четыре её корсажа
Упали возле ружья.
Запах твоей кожи
Тоньше улитки дурмана
И ароматов востока,
С привкусом валерьяны.
Свет драгоценных кристаллов
Во тьме излучала она
Подобно тому, как на небе
Ярко сияет луна.
Бедра пугливой рыбой
Из моих рук бежали –
Холодные наполовину –
Жаркие, если дрожали.
Меня понесла этой ночью
Лучшей из дивных дорог
Перламутровая кобылица
Без уздечки, стремян для ног.
И никому не скажу я
О тайных её желаниях
Сдержанным сделал меня
Свет моего понимания.
Смыв с песком поцелуи,
В водах реки мы купались –
Острые шпаги лилий
В воздухе свежем сражались.
Повёл я себя как должно.
Цыгану так подобает.
Подарил из соломы корзинку,
Влюбляться в неё не желая.
Узнал я о ней немало –
О муже она не лгала –
Шлюхой себя назвала,
Когда нас река несла.
*Лорка писал, что метафора связывает противолежащие миры одним скачком воображения…
Не могут вызывать уважения переводчики, пренебрежительно относящиеся к образной системе первоисточника, выражающей образ мышления Федерико Гарсиа Лорки!
Как писал Шекспир: «Не возвратится путешественник – загадка воли…».
Сколько ни ищите – не найдете в первоисточнике у Лорки: «края долины», «мерцающих цикад», «проулков», «и жарко они раскрылись кистями ночных жасминов», «шёлковых завес, раскромсанных ножами», «ворчащих деревьев», «дальним собачьим лаем за нами гналась округа», «я в белый песок впечатал ее смоляные косы», «ее жасминная кожа светилась жемчугом теплым, нежнее лунного света, когда скользит он по стеклам», «а бедра ее метались, как пойманные форели, то лунным холодом стыли, то белым огнем горели», «до первой утренней птицы», «атласной кобылицы», … ни «будто шёлк шатра кромсали черти десятью ножами», ни «к дьяволу слетела юбка», ни «коня», в которого неожиданно превратилась лирическая героиня, ни огромных белуг и айсбергов, ни палящего солнца юга – «удивлённо и пугливо бились бёдра, как белуги, то, как айсберг, леденея, то горя, как солнце юга»…
Ниже приведены переводы не имеющие, кроме сюжета, практически ничего общего собственно с Лоркой:
НЕВЕРНАЯ ЖЕНА
...И в полночь на край долины
увел я жену чужую,
а думал - она невинна.
То было ночью Сант-Яго -
и, словно сговору рады,
в округе огни погасли
и замерцали цикады.
Я сонных грудей коснулся,
последний проулок минув,
и жарко они раскрылись
кистями ночных жасминов.
А юбки, шурша крахмалом,
в ушах у меня дрожали,
как шелковая завеса,
раскромсанная ножами.
Врастая в безлунный сумрак,
ворчали деревья глухо,
и дальним собачьим лаем
за нами гналась округа.
За голубой ежевикой
у тростникового плеса
я в белый песок впечатал
ее смоляные косы.
Я сдернул шелковый галстук.
Она наряд разбросала.
Я снял ремень с кобурою,
она - четыре корсажа.
Ее жасминная кожа
светилась жемчугом теплым,
нежнее лунного света,
когда скользит он по стеклам.
А бедра ее метались,
как пойманные форели,
то лунным холодом стыли,
то белым огнем горели.
И лучшей в мире дорогой
до первой утренней птицы
меня этой ночью мчала
атласная кобылица...
Тому, кто слывет мужчиной,
нескромничать не пристало.
И я повторять не стану
слова, что она шептала.
В песчинках и поцелуях
она ушла на рассвете.
Кинжалы трефовых лилий
вдогонку рубили ветер.
Я вел себя так, как должно,-
цыган до смертного часа.
Я дал ей ларец на память
и больше не стал встречаться,
запомнив обман той ночи
в туманах речной долины,-
она ведь была замужней,
а мне клялась, что невинна.
Перевод А.Гелескула
ЧУЖАЯ НЕВЕРНАЯ ЖЕНА
Сладкой лестью шелестела
речка ласково и долго.
Я любил под шум потока.
Думал, холоста красотка,
а она – жена другого…
Было это в ночь Сант-Яго,
и, казалось, по согласью,
светляки зажглись в травинках,
фонари вокруг погасли.
Я груди её коснулся,
только вышли мы за город, –
и они светло раскрылись,
как жасмин в ночную пору.
Накрахмаленная юбка
так в ушах моих шуршала,
будто шёлк шатра кромсали
черти десятью ножами.
В темноту небес врастали
тополей безлунных кроны,
и встревоженными псами
горизонт залаял громко.
За кустами ежевики
мною брошенная с жаром
так, что косы разметались,
в камышах она лежала.
Я сорвал с себя свой галстук,
блузу сбросила голубка,
снял я пояс с револьвером,
к дьяволу слетела юбка.
Нардом, жемчугом ракушки
тело женское сверкало.
Так вовеки не блестели
ни хрусталь, ни лунный камень.
Удивлённо и пугливо
бились бёдра, как белуги,
то, как айсберг, леденея,
то горя, как солнце юга.
И по лучшим в мире тропам
на коне из перламутра
без стремян и без уздечки
я скакал той ночью в утро.
Как мужчина скрою то, что
было сказано мне ею:
свет рассудка заставляет
быть как можно поскромнее.
Возвращалась в шумный город
в поцелуях, брызгах ила.
Листья ириса, как сабли,
воздух утренний рубили.
Я повёл себя, как должно, –
настоящим был цыганом:
подарил для рукоделья
жёлтый ларчик из сафьяна.
А влюбляться не хотел я:
ведь она – жена другого,
хоть шептала: «Холоста я»
под игривый плеск потока.
Сладкой лестью шелестела
речка ласково и долго.
Перевёл с испанского Анатолий ЯНИ
La Casada Infiel
Y que yo me la llev; al r;o
creyendo que era mozuela,
pero ten;a marido.
Fue la noche de Santiago
y casi por compromiso.
Se apagaron los faroles
y se encendieron los grillos.
En las ;ltimas esquinas
toqu; sus pechos dormidos,
y se me abrieron de pronto
como ramos de jacintos..
El almid;n de su enagua
me sonaba en el o;do,
como una pieza de seda
rasgada por diez cuchillos.
Sin luz de plata en sus copas
los ;rboles han crecido,
y un horizonte de perros
ladra muy lejos del r;o.
Pasadas la zarzamoras,
los juncos y los espinos,
bajo su mata de pelo
hice un hoyo sobre el limo.
Yo me quit; la corbata.
Ella se quit; el vestido.
Yo el cintur;n de rev;lver.
Ella sus cuatro corpi;os.
Ni nardos ni caracolas
tienen el cutis tan fino,
ni los critales con luna
relumbran con ese brillo.
Sus muslos se me escapaban
como peces sorprendidos,
la mitad llenos de lumbre,
la mitad llenos de fr;o.
Aquella noche corr;
el mejor de los caminos,
montado en potra de n;car
sin bridas y sin estribos.
No quiero decir, por hombre,
las cosas que ella me dijo.
La luz del entendimiento
me hace ser muy comedido.
Sucia de besos y arena
yo me la llev; al r;o.
Con el aire se bat;an
las espadas de los lirios.
Me port; como quien soy.
Como un gitano leg;timo.
La regal; un costurero
grande de raso pajizo,
y no quise enamorarme
porque teniendo marido
me dijo que era mozuela
cuando la llevaba al r;o.
Federico Garcia Lorca