I
Василий вышел из дома и сел за руль своего авто. Погода была неважная, поэтому он решил забрать своего сынишку со школы и отвезти на тренировку. Он завёл свой БМВ и неспешно поехал по практически пустой улице. За окном медленно темнело, и когда пошёл дождь, блики фонарей на запачканном лобовом стекле стали мешать водителю. Но он ничего с этим не мог поделать. До школы надо было ехать через пол города: скорее всего он опоздает на важное совещание. Однако это мало волновало Васю. После того как его жена погибла, этого человека вообще почти ничего не волновало... В его жизни осталась всего одна радость – десятилетний сын Владимир. Всё, что он делал – он делал ради него, без тени сомнения в том, правильно ли он поступает.
До школы Василий доехал уже затемно, хотя стрелки показывали всего пять вечера. Солнце закатилось за городской горизонт, изрезанный силуэтами высотных домов и небоскрёбов. На улице воцарилась власть жёлтого, синтетического света, падавшего от фонарей и неоновых витрин. Пока Вася дожидался сына у школы, его взгляд случайно упал на зеркало: худое вытянутое лицо, короткие чёрные волосы, растрёпанные не то от недосыпания, не то от привычки спать на работе в кресле, двухдневная щетина пробивалась на щеках, словно молодая всесенняя поросль. Под карими глазами - синие круги, что явно свидетельствовало о чрезмерном употреблении кофе... Да, он находился не в лучшей форме для своих тридцати пяти лет, однако на работе он неплохо преуспел, да и с сыном проводил всё своё свободное время без остатка и сожаления.
Вот на пороге показалась тёмная фигура небольшого роста в капюшоне. Василий посигналил, и детский силуэт подошёл к машине, открыл пассажирскую дверцу и влез внутрь, щедро разбрасывая по всему салону холодные брызги осеннего дождя. Это был симпатичный мальчуган лет десяти, со светло-русыми короткими, акуратно расчёсанными, волосами и выразительно-голубыми глазами, как у своей матери. На его лице постоянно сияла добрая улыбка.
“Ну, как дела в школе, шалопай?” – спросил его отец, нежно потрепав по мокрой голове. Он и так знал, что в школе у сына всегда всё в порядке, поэтому этот вопрос показался ему самому лишним.
„Классно, сегодня Марья Ивановна поставила мне пять по литературе... А ещё Петька Смирнов сегодня проиграл мне десять конфет в морской бой на перемене. Отвезёшь меня на тренировку?”
“Конечно отвезу, я за этим и приехал. А то вон, гляди, какой на улице дождь – как из ведра. Ещё простудишься чего доброго, заболеешь. Пристёгивайся и поехали!”
С этими словами, нисмотря на многодневную усталость, заботливый отец улыбнулся, и плавно надавил на педаль газа. Машина тронулась и покатилась по серой мостовой, постепенно набирая скорость, и разбрызгивая мутные капли дождя во все стороны.
Вывернув на главную улицу, они моментально попали в пробку. Дождь барабанил по крыше авто, навивая грустные воспоминания. Сын и отец, два самых близких человека на земле. Тогда, сидя в уютном, тёплом автомобиле, они и не догадывались, что думают об одном и том же. И хотя оба улыбались, их мысли были о ней... О заботливой матери и верной жене, которая погибла три года назад в автокатастрофе... Они очень сильно скорбили. В такие моменты им казалось, будто она сейчас тут, с ними, сидит на заднем сидении и смотрит в окно. Грусть постоянно находила убежище в их сердцах, когда шёл дождь, но никто из них не показывал этого и старался всячески скрывать свою боль и тоску. Наверное, потому, что они не хотели расстраивать друг друга ещё сильнее…
Загорелся зелёный свет и автомобиль моментально тронулся, вмиг вырвавшись вперёд из толпы окружающих машин.
“Пап... А можно я сегодня не поеду на тренировку?” - спросил Володя неуверенно, с заметным чувством вины в голосе.
“А почему ты вдруг не хочешь туда?” – его глаза странно заблестели.
“Я сегодня очень устал... Я хочу поехать домой и немного отдохнуть.”
“Ну, хорошо, раз не хочешь – не надо” – отец неестественно улыбнулся и свернул направо, на улицу тускло освещённую резким, неприятным светом, который падал из неисправно мигающих фонарей.
Василий всегда старался делать всё для сына: они часто вместе ездили на рыбалку и охоту. Он покупал сыну всё, что тот хотел... Однако нисмотря на такое отношение, Владимир не стал избалованным папинькиным сыночком. Он тоже всячески помогал отцу, и никогда не просил ничего взамен... Наверное, всё дело в том, что Василий, потеряв жену, чувствовал возложенную на него судьбой ответственность, и старался быть родителем за двух человек. Сын для него был всем, а он в свою очередь был всем для сына.
Они приехали домой - дождь закончился. В подъезде горел приятный, ровный свет, и стоял притарно-сладкий аромат чьих-то духов... Наверное, это были духи Василия, но он так устал, что сам этого не понимал. Держа Владимира за руку, он поднялся по лестнице на третий этаж, и они вместе зашли домой, плотно закрыв за собой входную дверь.
II
Василий мчался в больницу, что было мочи. Он топил педаль газа своего БМВ в пол, слегка придавливая тормоз на резких поворотах. Мотор ревел, тормоза скрипели, дорожные знаки то и дело мелькали за окном, периодически сменяясь красными светофорами за спиной... В этот момент водителя-лихача ничто не волновало и личная безопасность в частности. Что ему до себя, если жизнь сына висит на волоске? Под мокрыми от слёз глазами прорисовывались ещё более широкие тёмные контуры. Руки дрожали. Если бы сейчас за ним погнался какой-либо миллиционер, то врядли ему удалось бы хотя-бы приблизиться к этому несущемуся со скоростью стодвадцать километров в час железному зверю. За ним была организована сумасшедшая погоня, но то были не миллиционеры, и даже не работники МЧС... То, что преследовало его по пятам было гораздо хуже: страх потерять сына, смешанный с безнадёгой и ложной надеждой одновременно.
Завывая тормозами, и оставляя на асфальте чёрный след от резины, он повернул за угол, при этом залетев двумя колёсами на тротуар – до больницы оставалось несколько кварталов... Он боялся не успеть, он чувствовал себя ужасным отцом, он хотел оказаться на месте своего сына, он... Он не знал, что ещё думать... В тот миг он вообще не мог думать! Чувство вины за произошедшее с Владимиром одолевало его, едва ли не сильнее подкатывавшей от волнения ко рту рвоты. И хотя разум прекрасно осозновал, что он ничего сделать не мог, всё равно Вася считал, что должен был как-то предвидеть и избежать этого. Однако, увы, это уже было не в его силах.
Подлетев к больнице, он выбежал из машины, которая осталась стоять прямо посреди подъездной дороги. Не захлопнув дверь авто, он машинально нажал кнопку сигнализации на пульте и устремился вовнутрь, через широкий центральный вход, едва не налетев на человека в инвалидной коляске, тем самым заработав пару ругательств в свой адрес.
Сам не помня как, он оказался у стола регистратуры.
“Василий Замятин! К сыну!” – несвязно прошептал он сквозь отдышку, облокотившись о стенку.
“Вы - отец...?” – спросила, недоверчиво нахмурив брови санитарка.
“Да, я отец Владимира Замятина... Мне позвонили на работу минут пятнадцать назад и сказали, что моего сына сбила машина, и его доставили сюда в тяжёлом состоянии... Что с ним?” – его внешний вид и взгляд не оставляли причин сомневаться в их родстве.
„Подождите секундочку, я вызову врача...” – она взяла трубку и шустро стала набирать номер, затем она что-то забубнила в трубку... Но Василий оглох, он ничего вокруг не слышал, в глазах всё плыло, пол под ногами шатался словно палуба корабля во время шторма. Его уши были словно залиты свинцом, а глаза залеплены глиной. В его голове то и дело крутились разные сцены и воспоминания из детства сына.
Как показалось Васе, спустя минут тридцать, по лестнице в вестибюль спустился мужчина лет сорока, в белом халате, с небольшой “козлиной” бородкой. Стрелки часов сдвинулись всего на две минуты... Врач подошёл к нему и с серьёзным видом протянул ему руку.
“Доктор Крапивин. Я отвечаю за здоровье Владимира.” – видя невменяемое состояние отца, он резко отдёрнул руку, по привычке сунув её в карман, и продолжил повествование напряжённо-деловым голосом, какбы заранее отвечая на вопросы, которые Василий не успел задать. – “Ваш сын в данный момент находиться на операционном столе... У него серьзные многочисленные травмы и переломы, в том числе головы и позвоночника... За его жизнь борятся два лучших хирурга нашей больницы. Конечно, надежда есть, но скорее это лишь надежда на чудо...” – Крапивин сочувствующе опустил голову вниз. Эти слова произвели буквально сногсшибательный эффект: невольно округлив, красные, заплаканные глаза, Василий сполз по стенке, оказавшись на полу... Руки дрожали, со лба капал обжигающий холодный пот.
“Вам плохо? Сестра...” – но не успел Крапивин закончить, как Замятин поднялся, облокотившись о стенку и испачкав рукав своей кожаной куртки обо что-то красное. Он встал на ноги и вымолвил сухими, дрожащими губами:
“Не надо... Со мной всё в порядке.” – в его голосе зазвучала нотка твёрдости – “Доктор, вы можете мне сказать, кто сбил моего сына и где он сейчас?”
“Конечно, вы имеете право знать. Вашего сына сбил пьяный водитель на большой скорости в тот момент, когда Владимир пересекал пешеходный переход на Дубовой Аллее... Имени водителя, к сожалению, я не помню, однако, мне известно, что он задержан милицией, и в данный момент находится в отделении. Кажется, он даже раскаялся… Будьте уверены, что это так просто ему с рук не сойдёт. Против него уже возбуждено уголовное дело по соответствующей статье, а мед. экспертиза уже засвидетельствовала алкогольное опьянение в три с половиной промили...” – драматично выдержав паузу, доктор продолжил – “Состояние вашего сына весьма нестабильно... Полученные им травмы не совместимы с жизнью. Сильно повреждена голова и позвоночник, перебито лёгкое. Также имеется пара открытых переломов, и внутреннее кровотечение в области грудной клетки... Буду с вами честен: если он выживет – это будет чудом. Я советую вам молить Господа о его спасении.”
Лицо Василия было неизменно бледное и растерянное... Видимо, он понимал, что хуже уже быть не может. Сперва жена, теперь сын... Он не мог смириться с этой мыслью, она разъедала его мозг, отравляя каждую секунду его существования, растекаясь горькой реальностью по всему организму.
“Что мне теперь делать? Нет, делать что-то нужно было раньше... Почему именно Владимир? Почему? Что я делал не так? Ведь он всего-лишь ребёнок. Дьявол! И почему все беды этого мира обрушиваются на нас??? Почему его жизнь висит на волоске, а этот урод будет жить? Где справедливость? Наверное, получит лет 5 условно, ублюдок! Он вообще не достоин существования! Лучше бы его никогда не было, может тогда, мир стал бы немного более безопасным и хорошим местом. Скотина, клянусь - я найду его и отомщу за сына! Отныне, это будет смыслом моей жизни. Ты забрал у меня всё, и ты поплатишься за это своей головой, долбаный убийца. Кто давал тебе право садиться пьяным за руль? Никто... Точно так же мне никто не давал права убивать. И именно поэтому я обязан это сделать. Это будет делом чести... Я свершу запоздавшую справедливость! ” – мысли о мести захватили его разум на какое-то время с такой силой, что он и думать забыл о сыне... Мозг рисовал кровавую картину расправы, вновь и вновь прокручивая её словно видеозапись, но через пару минут он пришёл в себя, почуяв жгучий запах нашатырного спирта... От волнения он потерял сознание, где имел неосторожность узнать, что находится на доселе запертом чердаке его подсознания... Ему показалось, словно в нём живут две полярно разные личности... Будто внутренний голос – не его, а чей-то чужой, такой леденящий душу и злой.
Яркий, жёлтый свет больничного коридора ослеплял, оставляя в глазах фиолетовые круги и абсолютно дизориентируя. Вмиг отряхнувшись от злодейских помыслов, он прошептал доктору сухим, тяжёлым словно камень языком:
“Доктор... я хочу видеть сына...”
III
На улице выл холодный ветер, разбрасывая снежные хлопья, которые набивались в лицо. Вокруг было безлюдно: врядли кто-то выйдет на улицу в такую погоду, не имея на то особой причины. Но у Василия она была… Он молча стоял у могилы сына, опустив голову. С момента похорон прошло уже 40 дней, но он всё равно приезжал сюда почти каждый день. В последнее время он много пил, его уволили с работы... Уставшее, несменно мрачное лицо обросло щетиной. Впадшие глаза стали серыми и безразличными ко всему. Стоя здесь он думал о том, как ему не повезло и о собственном ничтожестве. Водитель сбивший его сына, получил 7 лет, и теперь наверняка сидит в какой-нибудь тюрьме, в одиночной камере и спокойно себе читает книжку… А Володя лежит там, внизу, один. В темноте, которой он так боялся… Вмёрзший в холодную землю… Василий считал себя ничтожеством, ведь он ничего не смог сделать: не смог спасти жену, не смог спасти сына… И даже не смог отомстить за сына. Он был уверен, что потерял контроль над собственной жизнью.
Чувство отягощающей вины одолевало его с каждым днём всё сильнее. Он пил, чтобы избавиться от своей разумности. Он хотел утопить свою совесть, но она почему-то не хотела тонуть…
Сильнее чувства вины была только ненависть, которая испепеляла его изнутри… Он не просто возненавидел убийцу своего сына, нет! Эта слепая ярость и жажда мести давно куда-то исчезли. Сейчас он ощущал омерзение к самому себе. Он сам теперь считал себя ничем не лучше того человека.
На улице быстро темнело, Василий поднял глаза и увидел серое небо. Где-то далеко, почти у самого горизонта тучи были чуть светлее – там заходило солнце. Но его не было видно, да и света оно совершенно не давало… Солнце стало таким же серым как снег, деревья, небо, дорога и могила юного Володи. Тяжело вздохнув, Василий достал небольшую пластиковую бутылку и одноразовый стакан. Слегка понюхав горлышко и поморщившись, он плеснул водки в стакан. Помолчав пару минут, поминая сына, он, запрокинув голову назад, осушил стакан до дна. Метель завыла ещё громче.
Вечером, когда на улице уже стало совсем темно, Василий двинулся домой. Он шёл по нечищеной тропинке, с каждым шагом всё глубже утопая в снегу. Он думал о том, что ему делать дальше? Завести снова семью ему не позволит совесть. Вернуться на работу будет трудно, потому что он много выпивает. Бросить пить – не выйдет, до тех пор, пока убийца жив… А отомстить за сына – возможности тоже нет! Вася понимал, что он оказался в тупике. И чем глубже его шаги утопали в снегу, тем более отчётливо он это осознавал. Но что привело его в этот тупик? Неужели собственные амбиции и ошибки? Кажется, он медленно начинал сходить с ума.
Вот он наконец-то вышел с неосвещённого кладбища на стоянку, где над выездом горел яркий фонарь, как бы указывая на выход.
До этого он никогда не садился за руль пьяным, но в этот раз он был так расстроен, что не отдавал себе отчёта в том, что делает. Видимо, в сочетании с многонедельным стрессом алкоголь подействовал на него гораздо сильнее, так, что он видел всё словно в тумане…
Едва завёлся мотор, как машина резко тронулась с места и, достаточно агрессивно выехав со стоянки, понеслась по тёмной улице, увлекаемая ярким светом фар.
Опечаленный Василий долго кружил по городу, не зная куда ему податься – домой он ехать не хотел. И вот, как-то совершенно незаметно для самого себя он оказался на Дубовой Алее. Фонари здесь почему-то не работали, поэтому дорогу освещал лишь треугольник фар… Высокие дубы без листьев зловеще нависали над улицей. У водителя, неожиданно для самого себя, покатилась вниз слеза: видимо, он понял по какой улице он едет. Педаль газа вмиг оказалась вжатой в пол… Внезапно, что-то мелькнуло впереди, раздался жуткий треск, лобовое стекло словно взорвалось снаружи, разбрызгивая красный снег внутрь салона… Этот момент Василий увидел словно в замедленном действии. Он резко ударил по тормозам, машину сильно занесло и она врезалась в сугроб.
Не потерявший сознание водитель тутже вышел из машины, сильно шатаясь. Судя по всему – ему сильно повезло, что он вписался в сугроб, а не в фонарь и остался жив. Всё шло кругом, уши были заложены, голову разрывали тысячи мыслей. Глянув на машину – он увидел разбитое лобовое стекло, большую вмятину на капоте с размазанным красным пятном, и белый бантик, зацепившийся за висящий на проволоке дворник…
Василий Замятин упал на тротуар, наконец обессилив и потеряв сознание.
IV
Медсестра шла по коридору и катила перед собой тележку, уставленную шприцами, препаратами, баночками и пробирками… Поздоровавшись с каким-то бородатым врачом, она подошла к двери, на которой висела облупившаяся табличка с надписью “4033”. Достав увесистую цепочку с множеством ключей, она, любезно улыбаясь, отворила дверь, ей навстречу сразу же ударил яркий белый свет. Комната была абсолютно пустой, с мягкими, белыми стенами. В углу сидел скрючившись в позе эмбриона бородатый мужчина, со связанными за спиной руками. Он смотрел на неё красными, широко открытыми глазами.
“Ну, что, Вася. Сейчас я тебе дам твоё лекарство…” – наиграно улыбаясь, сказала медсестра и начала рыться в своей тележке. Василий сидел смирно и неподвижно. Ему было некуда двигаться, его жизнь остановилась там, в тот день - на Дубовой Алее…
Оказалось, что Василий сбил двух семилетних девочек, переходивших дорогу. По роковой случайности это произошло в том самом месте, где сорока днями раньше был сбит его сын… Суд признал Василия невменяемым, и вместо тюремного наказания, отправил его на пожизненное содержание в псих. лечебницу. Родители погибших девочек подавали апелляцию в Верховный Суд и пытались оспаривать раннее решение суда, но суд. мед. экспертиза установила тоже самое: после этого проишествия Василий Замятин стал невменяемым, и подлежит пожизненному содержанию в псих. лечебнице.
Родители погибших девочек, клялись убить “этого урода”, севшего за руль пьяным, но так и не смогли осуществить свою расправу. Видимо, они смирились и научились жить с этим горем… Также это дело получило большую огласку в прессе. За судебным процессом наблюдали все СМИ страны, а благодаря множественным возмущениям и интернет-опросам, Василия признали аморальным и недостойным жизни человеком. Его окрестили маньяком, воплощением общественной безолаберности и безответственности, сгустком всех человеческих пороков, включая бесчестность и бессовестность. СМИ убедили широкую общественность, что Василий Замятин – прикинулся невменяемым, чтобы избежать наказания, ведь для такого человека нету ничего святого.
А сам Василий сидел на полу в белой комнате, навсегда потеряв рассудок и сон… Иногда он что-то неразборчиво бубнил, вглядываясь куда-то в стену, а затем отпрыгивал назад, словно чего-то сильно испугавшись. Вероятно, его мучали призраки прошлого.