Роман Янушевский
"Вести", еженедельное приложение "Окна"
23 декабря 2010 г.
...Укрытие находилось в сарае – это была относительно неглубокая яма, поверх которой клали дощатый настил, а сверху Болек присыпал его навозом – так немецкие собаки не могли учуять сидящих внизу людей. В яме нельзя было стоять в полный рост, только сидеть. Зато в углу была щель, сквозь которую внутрь попадал свет...
Мирьям Ойфрат (в девичестве Маня Бергер) не помнит себя до войны – она была тогда маленькой.
Жила себе и жила обычная еврейская девочка в польской глуши – деревеньке Нагошин. Здесь жили многие поколения ее семьи - влюблялись, женились, рожали детей...
Так случилось и с ее дедушкой Ишаяху. Когда ему было 16 лет, его семья в поисках лучшей доли собралась переехать в Америку, где, по слухам, была хорошая жизнь. Прощаясь с родственниками, он подошел к 12-летней девочке, своей дальней родственнице и сказал ей: «Жди меня, Ита, я вернусь за тобой и женюсь на тебе».
Ровно через десять лет он и в самом деле вернулся, страшно разбогатев к тому времени. Девочка превратилась в 22-летнюю девушку, и ждала его возвращения. Они поженились, Ишаяху купил поместье и построил двухэтажный дом на горе, что тогда было в диковинку – все привыкли строить одноэтажные хаты. В доме была синагога, школа для детей, места для гостей, которых шабат заставал в пути, комнаты для прислуги.
Но после того, как Ита родила пятого ребенка, ее парализовало. Иешаяху возил ее к врачам в Германию, Австрию, и все тщетно.
Жизнь жителей Нагошина в корне поменялась 1 сентября 1939 года, когда нацисты напали на Польшу и началась Вторая мировая война.
Сыновья Иешаяху, среди которых был Давид, отец Мани, направились в Россию. Они думали, что война с фашистами скоро закончится. Но та затянулась на шесть лет.
Маня и ее мама Фрида остались под присмотром родственников. У дедушки Ишаяху был паспорт США, и он верил, что немцы не тронут американцев.
Через несколько месяцев дядя Мани, единственный брат ее матери, привел к ним гостей. Это были немцы. Казалось, что это были добрые и щедрые люди - они принесли с собой подарки – огромную коробку с апельсинами, привезенными прямо из Палестины! О таких экзотических фруктах в глухой польской деревне никто и слыхом не слыхивал. Да разве это война? Эти славные люди ничего плохого никому не сделают.
Пять месяцев спустя немцы вызвали к себе дедушку, и он не вернулся. Соседи сообщили, что его убили в лесу, но сначала долго над ним издевались, с корнем выдрав его шикарную шелковистую бороду.
А еще через месяц бабушка и все, кто жил в красивом доме на горе, были выселены оттуда. Там расположился немецкий штаб. «Мы будем защищать вас от поляков», - сказали немцы, и им поверили. Бабушка переехала в маленький домик, где они стали жить впятером – Маня, ее мама, бабушка и тетя с ее мужем.
Еще через месяц немцы сообщили, что открыли место, которое называется «гетто». Там евреев (уж точно!) поляки не достанут, потому что это будет тщательно охраняемое место, сказали немцы. Многие евреи поверили им и переселились туда добровольно.
Так поступила почти вся семья Мани, только ее мать отказалась. Она решила спрятаться вместе с Маней. Взяла теплые одеяла, много одежды, горшок и попросила жившую неподалеку польскую семью Холев спрятать их на время.
Это были добрые люди. Они разрешили Фриде с Маней пожить в картофельном погребе, приносили им еду. Было тесно, и все время пахло картошкой, но постепенно ко всему привыкаешь.
Там Маня и ее мама провели пару недель, но соседи узнали, что поляки, живущие по соседству, подозревают их в том, что те прячут евреев, и даже собираются сообщить об этом немцам. Так беглецы были вынуждены уйти в лес. Фрида отлично знала его – он принадлежал ее деду. Днем они прятались, а по ночам двигались в сторону дома, где пряталась тетя Лонка, сестра Фриды.
Но вскоре мама выяснила, что Лонка с двумя дочками ушла, чтобы перейти через границу с СССР, находившуюся неподалеку, и воссоединиться с мужем, перешедшим границу ранее вместе с отцом Мани. Только не знала в то время Фрида, что Лонка не смогла пересечь границу, ее послали в гетто, где немцы расстреляли ее вместе с дочками - у входа в еврейский квартал…
Быстро закончилась еда, и Фриде не оставалось другого выхода, как воровать ее. Она отправлялась по ночам к польским хатам и брала объедки, которые поляки кидали свиньям и коровам. Каждую ночь Фрида оставляла Маню в лесу и уходила. Она никогда не знала, вернется ли назад, поэтому наказывала Мане – если досветла не вернется, та должна пойти в христианскую деревню, постучаться в первую попавшуюся дверь и сказать, что она сирота из христианского приюта, отбившаяся от своих. У Мани были светлые волосы, она не была похожа на еврейку, скорее на полячку.
Вскоре Фрида и Маня нашли выход – они добрались до дома, где по поддельным документам жила другая сестра Фриды, и провели там неделю. Но и эти хозяева-поляки сказали, что боятся. Беглецы вынуждены были перебраться к другой тете, оттуда их снова прогнали - поговаривали об обысках, которые устраивают немцы.
И Фрида сказала дочери: «Мы больше не можем так скрываться, потому что войне не видно конца-краю». Она спросила Маню: не пойти ли им в гетто? Девочка согласилась, и они перебрались в гетто города Дебица. Оно было окружено колючей проволокой, по которой подавался ток, вокруг ходили вооруженные немцы. Каким-то чудом Фриде и Мане удалось без проблем попасть на территорию гетто, где они воссоединились с бабушкой, дядей и тетей.
Кроме зданий в гетто - специально для окрестных евреев были возведены сараи, и в одном из них поселились Фрида и Маня вместе с десятью другими людьми. Это был какой-никакой кров. Мане нравилось в гетто – она могла играть с другими детьми. А еще быть с бабушкой Итой.
Раньше Ита могла передвигалась на инвалидной коляске, но немцы решили, что это роскошь, отняли у нее коляску.
Однажды бабушка позвала к себе Фриду и Маню и сказала: «Вот самая вкусная еда, какая у меня есть, давайте поедим. Это наш последний ужин вместе. Завтра ночью жителей гетто отправят в концентрационный лагерь – всех, кроме тех, кто занят на немецких предприятиях».
Было еще немало людей, верящих, что концлагерь – это неплохое место, да и немцы хорошо о нем отзывались, но бабушка была научена горьким опытом и понимала, что, скорее всего, на следующее утро ее убьют - никто не будет возиться с инвалидкой. И у нее созрел план.
Она нашла для Фриды и Мани укрытие, и в нем те должны были переждать акцию уничтожения. Ита сказала Фриде: «Ты обязана мне пообещать кое-что. Даже не пообещать, а поклясться. Клянись, что вы переживете эту войну – ты и твоя дочь, а после нее переедете жить в Землю Израиля».
Мама была в шоке: людей убивают каждый день, соседского мальчика убили за то, что он взял две порции супа, неизвестно, что будет завтра, как же дать такую клятву?!
Более того, их семья была глубоко религиозной, а в иудаизме запрещено давать клятвы, поэтому Фрида запротестовала. Но бабушка была непреклонна, и мама Мани поклялась.
Все было именно так, как и предвидела Ита - немцы убили ее. А Фрида и Маня ночью пробрались в укромное место в двухэтажном доме. На втором этаже, куда вела деревянная лестница, находилась спальня, а за ней узенький чердак. В него уже набилось человек пятьдесят! Некоторые сидели на скамейках у стены. Вверху было маленькое окошко, через которое поступал воздух.
Немцы не могли отказаться от рабочей силы – молодежи, работающей на заводах, и во время акции тех, кто работал, не трогали. Поэтому дядя пришел и задвинул шкафом вход на чердак, чтобы не было видно маленькую дверцу.
Вначале люди на чердаке отказались пускать Фриду и Маню в убежище, и так забитое под завязку. Но после долгих уговоров все же пустили.
Мама присела на краешек скамейки, а Маня устроилась на полу. Напротив нее сидела молодая женщина с младенцем на руках. Она дала ребенку снотворное, чтобы тот своим криком случайно не раскрыл немцам их убежище. Люди провели в укрытии около 48 часов.
Но вот на улице начались выстрелы и крики: «Залезайте в грузовики!» И вдруг послышался скрип ступенек. Кто-то поднимался на второй этаж дома. И как раз младенец заворочался, просыпаясь. Ни слова не говоря, человек, сидящий рядом с молодой женщиной, взял у нее ребенка и молча задушил его, вернув его тельце матери. Та прижала его к себе, до конца не понимая происходящее.
«Лучше пусть будет одна жертва, чем пятьдесят две», - скажет позже мужчина. Но мертвый младенец навсегда врежется в память Мани. С этого момента она перестанет разговаривать и сможет только шептать маме на ухо.
А в это время за тонкой перегородкой происходила другая трагедия. Женщина, пытавшаяся спрятать в кровати своих сыновей-близнецов, накрыв их одеялами, была жестоко убита, так же, как и ее дети. Затем наступила тишина.
Грузовики уехали, стало тихо на улице. Через несколько часов пришли люди и отодвинули шкаф, выпустив пленников наружу. Вся спальня была в крови - там находилась мертвая женщина со своими детьми.
Фрида и ее сестра увидели, что в гетто не осталось детей – только молодые люди и немецкая охрана, и решили спрятать Маню, иначе, немцы сразу бы ее убили. Они подыскали пустой сарай - их стало много, - в котором среди прочего валялось огромное одеяло. Весь день Маня пряталась под ним, вылезала только с наступлением темноты. Мане было шесть лет, и сидеть все время, не шелохнувшись, было непросто.
Под одеялом у Мани была еда, вода и горшок, чтобы ходить в туалет, а еще она оставляла себе узенькую щелочку, чтобы видеть свет. Из-за полученной психологической травмы она практически не разговаривала, не спала и все время тряслась от страха.
Однажды Маня услышала чьи-то шаги. Кто-то вошел в сарай, прошелся рядом с одеялом, но не тронул его, а затем вышел на улицу. Так прошло две недели, и, наконец, мама придумала, как бежать из гетто.
Казалось, что это невозможно - кругом колючая проволока, охранники с автоматами... Но дядя помог вырыть подкоп под забором. Нужно было лишь, чтобы кто-то встретил и укрыл их на другой стороне. И вот нашлись родственники польской семьи, прятавшей Маню и Фриду раньше.
Их 16-летний сын Болек должен был встретить Маню, ее маму и тетю. Если бы немцы поймали Болека, они бы убили не только его, но и всю его семью. Но когда тот с лошадью и телегой ждал их у стены гетто, Маня наотрез отказалась идти – устроила истерику и отбивалась от родных. Тетя сказала Фриде, что раз девочка так ведет себя, наверное, на это есть причина.
И точно. Выяснилось, что немецкий охранник увидел Болека и спросил у него, что он делает посреди ночи у гетто. Тот сказал, что его лошадь плохо себя чувствует, и ушел. На следующую ночь он приехал на велосипеде. К тому времени Маня успокоилась, согласилась пробраться под забором.
Фрида сказала Мане: «Теперь это твой старший брат. Его зовут Болек, он отвезет тебя в безопасное место». Девочка полезла в подкоп первой, и Болек повез ее к себе домой. По пути он сказал ей, что если их остановят в пути и начнут расспрашивать, они скажут, что Мане было плохо, и Болек, ее брат, везет ее от врача домой.
Ребята проехали мимо немцев, и ни один из них даже не посмотрел в их сторону. Они приехали к берегу реки. Паромщик должен был переправить их на другую сторону, где находилось убежище. Он спросил у Болека, что тот делает с малышкой посреди ночи. Болек рассказал легенду, но человек сначала не поверил ему, и пришлось снова врать, чтобы усыпить бдительность паромщика.
В новом убежище их ждал дядя Мани - Фрида с сестрой добрались позже. Это был коровий сарай в местечке Боброва, здесь они провели две недели. (Затем Болек перевел их в более безопасное место – в дом, где жил с матерью, которую звали Важина).
Укрытие находилось в сарае – это была относительно неглубокая яма, поверх которой клали дощатый настил, а сверху Болек присыпал его навозом – так немецкие собаки не могли учуять сидящих внизу людей. В яме нельзя было стоять в полный рост, только сидеть. Зато в углу была щель, сквозь которую внутрь попадал свет. Через нее Маня иногда дотягивалась до растений и ела траву, ибо еды было мало. Так вчетвером они и проводили время – Фрида с Маней и тетя с мужем. Периодически тетя уходила в деревню, пропадая по нескольку дней. У нее не было детей, поэтому она согласилась рисковать. Обратно она всегда приносила еду. А Болек, когда его мать уходила из дома, воровал муку, пек, как умел, некие подобия лепешек и носил их Мане.
Иногда он специально играл с друзьями в футбол около сарая и при этом громко кричал. Он знал, что Мане нравится слышать его голос. Он стал для нее почти братом, олицетворением всего доброго и хорошего в ее жизни.
По ночам беглецы выползали из укрытия, чтобы размять ноги. Однажды Маня подоила корову, и они пили молоко. Так прошло полтора года.
Но случилась трагедия. В деревню пришли немцы, они искали коммунистов и обыскивали все дома. Болек не был коммунистом, но сделал вид, что убегает, чтобы увести немцев от своего дома и сарая, где в укрытии сидели Фрида с Маней и ее тетя с мужем. Немцы, увидев убегающего подростка, застрелили его, не раздумывая.
Важина сказала, что больше не может укрывать евреев у себя дома. Это была затея ее сына, опасная затея. После его смерти она больше не могла заботиться о беглецах. Когда те ушли, она закопала яму, в которой они жили, чтобы не осталось следов их пребывания.
Беглецы пытались остаться в деревне, но так и не смогли найти места для жилья. Тогда Фрида вернулась к Важине и стала умолять взять ее обратно – ходили слухи, что война скоро закончится. Та долго не соглашалась, но тогда мама Мани привела убедительный довод – сделать это в память о ее сыне, и бедная женщина не смогла ответить отказом.
Пришлось рыть лаз заново. На этот раз он был меньше, хотя и той же высоты. Из-за того, что Маня все время проводила в лазе, скорчившись, она не могла разогнуться, и мама вытаскивала ее на своей спине по ночам. Так медленно текли дни до тех пор, пока однажды Важина не сказала Фриде, что немцы, отступая, сжигают за собой деревни. Пережив почти всю войну, было бы глупо сгореть заживо. Была весна, и беглецы подались в поля. Там они нашли стог сена, под которым, вырыв нору, провели две недели.
И вот наступил день, когда Фрида услышала незнакомую речь – не немецкий и не польский. Это проезжали два русских солдата. Мама вытащила Маню на свежий воздух, и солдаты не поверили своим глазам, увидев ее. Ей было десять лет, но выглядела она на четыре. Ее кожа была желтого цвета, потому что годами не видела света. Маня не могла разогнуться...
Один из солдат, 18-летний парень, не выдержал и заплакал. Они посадили Маню на лошадь и попробовали покормить ее армейскими консервами. Но ей стало плохо – она давно не ела.
Солдаты отвезли ее в христианский монастырь, где девочку помыли, накормили, а хирург местной клиники прооперировал ее. Маня смогла разогнуться и ходить на костылях.
В десять с половиной лет Маня стала заниматься с преподавателем, который учил ее читать, считать и писать. В одиннадцать с половиной она пошла в краковскую школу – впервые в жизни, зато сразу в четвертый класс.
Но самое главное, что почти все родственники Мани, кроме бабушки с дедушкой и тети Лонки с ее детьми, смогли пережить войну, когда большинство их друзей и соседей-евреев сгинули в гетто или концлагерях.
Случилось еще одно чудо. Через несколько лет их нашел отец. Все это время он верил, что Фрида и Маня живы. Ему говорили – заведи себе жену, твоя прежняя семья мертва. Так поступали некоторые его друзья, приехавшие с ним из Польши. И вот почти повторилась история, как с дедушкой Иешаяху и бабушкой Итой, дождавшейся будущего мужа.
Не сумев вернуться на родину в 1939 году, Давид работал в Сибири на золотых приисках. Он заработал достаточно денег и попросил у часовщика отлить золотые часы. Эти часы он хранил у своего сердца. Его друзья качали головой, считая, что Давид понапрасну тешит себя надеждой, но в конечном итоге случилось чудо - он оказался прав!
Эти часы Маня Бергер (ныне Мирьям Ойфрат) хранит у себя дома в Кфар-Сабе. Сюда после польских послевоенных погромов перебралась ее семья, здесь она вышла замуж, и родились ее внуки и правнуки.
Так Фрида исполнила клятву, данную бабушке, сохранившую жизнь им и всем последующим поколениям ее семьи, которым предстоит появиться здесь, на Земле Израиля.
Постскриптум
Когда Фрида умерла, Мирьям поняла, что обязана записать эту историю, чтобы она сохранилась для потомков. Она взяла подаренную ей тетрадь и лихорадочно записывала все, что помнила. Позже вместе с дочерьми она летала в Польшу, чтобы восстановить некоторые детали, а также к тете во Флориду. Восстановив картину, Мирьям написала книгу, которая так и называется: «Клятва».
Этот текст с фотографиями:
http://romayan.livejournal.com/6560.html