Они шли бесконечно долго. Им показалось что они шли всю жизнь. Такой недосягаемо прекрасной показалась им прежняя жизнь, до этого пути... а затем были пески и они оказались ещё хуже чем раскалённые на солнце горные плато.
Их ноги не только сгорали от жары но они и вязли. Они вязли в песке и все меньше и меньше сил у них было чтобы преодолеть эту вязкую каменную топь. Обжигающую топь. А она засасывала всё больше и больше.
Сначала упал Шамдрал. Он упал и словно утонул в этом враждебном мире. Он расслабился и погрузился в мир таппаха - так называли они раньше пески. КАКАОЕ ЭТО БЫЛО СЧАСТЬЕ - незнать что такое бесконечный переход по пескам. Таппаха - просто слово не нужное в повседневной жизни...
А потом те кто даже потерял надежду дошли до иных мест. Они поредели, выжил быть может каждый третий. Они забыли свои имена. Лишь одна мысль одно желание - ПИТЬПИТЬПИТЬПИТЬ...
Это был фокус в котором собралось одно - жажда Жизни.
Шарух даже потерял половину своей густой бороды. Так тяжело было плотному мужчине пережить голод и жажду. Хотя он был силён и выдержан (никто так и не увидел на его лице слёз, хотя поначалу многие мужчины рыдали по ночам не выдержав обрушившегося горя).
Он первым понял что чтото изменилось. Он удивительно сохранил самую яркую искру сознания среди потерявшего человеческий облик, несчастного и обшарпанного стада. Сначало он краем измученного сознания заметил что небо неуловимо изменилось… Потом спустя два дня он заметил птицу. Он немного выпучил глубоко запавшие суровые глаза и долго, долго смотрел в небо.
Да. Он боялся поверить. Поверить что есть Надежда. Когда страх неизведанного продолжения жизни прошол через 5 минут Шарух побрел как все. Но и люди всю жизнь знавшие его в родном селении постепенно стали замечать перемену.
- Ты смотришь иными глазами. Ты боишся?
Спросил Джармугга.
- Ты дурак. Чего ещё мы можем бояться?
Ответил Шарух.
Джармугга устало отвернул серое лицо. Он всегда бил людям по слабому месту и сейчас сделал это даже не со зла...
Они помолчали.
Шарух поворошил корявым чёрным сучком в тусклом костерке, как всегда сдержанно подумал и сказал старому знакомому:
- Ты ещё не понял куда нас вели?
- Ты знаеш опять ВСЁ! И за ВСЕХ!
Взорвался Джаругга.
Он был истощон и похоже доживал последние дни но и сейчас, как всегда, ненависть разжигала в нём самые сильные страсти.
Однако он вернулся спустя час к молчаливо сидящему у костра Шаруху.
Они несколько тяжело и протяжно посмотрели друг другу в глаза. Потом оба не сговариваясь посмотрели на спящие остатки их семьи. Их жизни. На оставшихся в живых людей их клана...
Умерли самые мудрые, остался в живых только старик Зурха - склочный и глупый… Он тяжело беспробудно спал открыв к самому звёздному небу беззубый рот.
Среди укутанных серыми убогими лахмотьями тел близких им людей, была жена Шаруха и родная дочь Джармугги. Всё...
Они долго незнали что сказать друг другу. Уже была привычка не тратить сил на разговоры. СЛОва, СлоВа, сЛОвА...
Чем они могли помочь захваченым в рабство и медленно убиваемым зноем, усталостью и голодом людям.
Первым сказал худой вытянутый как палка Джармугга:
- Ты не дари им надежду. Будет хуже.
- Я не хочу Надежду дарить. Я вижу что скоро Таппах кончиться.
- А если он не кончиться?!
На губах Джармугги заиграла какаято неприятная волчья улыбка - оскал.
- Всё злорадствуеш. Дурак. И всегда дураком был.
Словно выжал из себя Шарух.
- Ты неговори так со мной! А то убью.
При этих словах Шарух, как всегда тяжело и со знанием собственной силы, посмотрел в глаза своему родичу.
- Ты даже сдохнеш как шакал Джармугга. Вся злоба твая оттого что ты несмог тогда понравиться Иззерран и она...
- Зачем ты вспомнил о ней?! Всю жизнь будеш меня калоть этим. Даже когда умирать я буду? Да?!
- Успокойся. Колеш ты. Я вспоминаю.
Они опять немного помолчали...
- Так давай гаварить. Без злобы...
- Гавари…
- Мы сейчас ещё совсем слабые. А посмотри на восток.
- Ну и что?...
- Цвет неба какой?
- Никакой. Какой цвет у неба? Сбрендил?...
- Ты присмотрись...
- Ну слушай хватит - самого умного строит из себя! Гавари.
- Он другой, этот цвет.
- Какой он?
- Светлее.
- И что?
- А то что воды в небе больше.
Раздался скрипучий неприятный звук. Будто ктото открыл рассохшуюся дверь в давно заброшенном доме. Когда Джармугга перестал хмыкать и ктото прекратил ёрзать среди груды спящих, сбившихся чтоб сохранить тепло, стало тихо. Он задумался после своего, самому непонятного, смеха и поглядел в тусклый почти догоревший костёр.
Он не мог смириться с тем что с ними со всеми творилось. Всю жизнь страсти сжигали Джармуггу. Но сейчас...
Да. Он иссыхал становясь всё худее, всё замкнутее, всё обозлённее на Жизнь...
Как мог он смириться. Эти страшные огромные сильные люди нагрянули в их бедное селение как горный обвал. Неостановить его, Джармугга... неостановить. Убили тех кто кинулся на них легко и привычно.
Потрясающие всётаки эти воины. Их кожа, толстая, тёмная и плотная, та что не потеет и защищает как шкура убитого барса... Даже зависть какая-то горела сейчас, этой прохладной ночью, в душе Джармугги. Зависть к их Силе. Их Спокойствию. Именно к их Силе и Воле...
- Подумай, что значит что воды больше...
- Что умрем мучительнее. Недойдём помоему. Совсем недойдём...
- А если дойдём. Все умереть чтоли должны от твоей ненависти...
- Да откуда ты знаешь что там у меня?... Хотя конешно я ненавижу. Как может Мужчина ненавидеть...
- Меня другое заботит. Как может мужик не хотеть дочь от смерти спасти?
Джармугга даже привстал.
Опять, какой раз в жизни, кровавая пелена заполнила глаза и он потерял ощущение времени и пространства. Одно желание заполонило его Сознание. - Убить, раздробить, РАЗРУШИТЬ это ненавистное всю жизнь лицо Шаруха!!
Спустя 3 секунды Джармугга опомнился. Он сам с удивлением обнаружил что стоит в стороне от совсем утихшего костра и бьёт бессильными руками в камень.
Его сухие как палки руки. Он ненавидел порой даже их за эту проклятую слабость... Боги, сами боги прокляли будто Джармуггу и сделали они это ещё до его рождения…
Он вернулся к молча сидящему у кучки пепла Шаруху. Тот нето спал - нето молча насупившись сидел у останков костра.
Измученный Джармугга подумал что видит сон. Слишком необычной была эта картина: Ярчайшие звёзды пустыни освящавшие своим смиренным светом всё вокруг. И далёкую рваную линию надоевших безжизненных гор. И казавшиеся безжизненными тела спящих сородичей и унылую горсть оставшуюся от их скромного костра и остатков скудной пищи - объедков брошенных им чернокожими как какимнибудь животным...
Сонным наваждением казался сам Шарух. Огромный не ростом а силой и массивностью фигуры Шарух не вызывал уже привычной унылой зависти в смешение с настоявшимся ядом старой ревности... Напротив, чтото шевельнулось в душе Джармугги и он увидел какуюто никогда нивиданную Красоту Шаруха. Затем он пасматрел вверх и увидел быть может первый раз в жизни Красоту Неба и вечных Звёзд...
Он молча сел рядом с Шарухом и спросил:
- Ты спишь?
- Нет.
- Ты считаеш мы можем дойти?
- Откуда мне знать.
- Но ты гаварил что скоро Таппах закончиться...
- Я этого не знаю. Просто признаки есть.
- Чего?
- Что постепенно вода будет.
- ААА... Слушай негаварил бы ты савсем лучше это слово.
- Только не все дойдут.
- Ты думаеш я не знаю...
- Не бывет так что сразу и всем...
- А может я хачу чтоб все дошли.
Шарух наконец открыл глубоко сидящие, чёрные как смоль глаза.
Он посмотрел одними глазами на Восток. Потом перевёл взгляд на Джармуггу.
- Ты может прав, но... Незнаю, устал уже бояться. Ничего не хочу. Хочу дойти и всё.
Чтоб ПИТЬ И ПИТЬ И ПИТЬ.
- АААААА.......
Они с секунду насуплено промолчали.
- Ты сам падумай. Если вода в Небе значит она от земли исходит или от реки. Или от моря...
- Да думал уже.
- Ничего ты не думал. Ты страдал только всю дарогу...
- АААХ... Хватит уже...
Утро было ужасно. Их маленький измученный народ больше всего боялся даже не привычной дневной муки а именно этого...
Вставать... Только не это. Чернокожие не знали к ним жалости. Они были для килу скотом... Килу – чёрная масть, цвет углей или скорее – тёмных, дублённых кож.
Через три дня с вершины холма покрытого сухой (колючей и ломкой как стекло) умершей растительностью им открылось Нечто. Всё изменилось... Они не верили полуслепым гноящимся глазам. Женщины заплакали. Мужчины молча кусали губы. Немногие выжывшие дети непонимали произошедшей перемены но были взбудораженны.
Они боялись что это просто мираж. Эта Тёмно-зелёная полоска жизни среди двух месяцев безжизненной жестокости Таппаха...
Неожиданно к ним подьехал на тонкой лошади один из килу.
Чернокожий молодой воин, Он был более рослый и тонкий чем даже остальные, и без того слишком высокие для них, воины. Шарух попривычке побоялся за больную, плачущую бесслышными слезами, жену но присмотревшись понял что этот воин не хочет Зла. Пока...
Воин загнул повод лошади волевым жестом за кожанное седло. Лошадь выпучила чёрные глаза и даже слегка присела слегка привстав на задние ноги. Воин долго и нагло смотрел на толпу рабов.
Что испытывал он в эти минуты? Всесильный почти над ними чернокожый мужчина в добротной походной одежде. Столько убил он этих варваров не задумываясь даже этим своим дорогим оружием... Его бронзовая булава. Она отражала свет яркого знойного Солнца так ярко, что больно было посмотреть. Его лук. Небольшой как у всех килу, но толстый и посылающий тяжолые стрелы со страшной силой. Они стреляли из них как заметил Шарух редко и только почти вплотную. С каких-то 20-30 шагов, небольше...С Силой каторой нечего было противопоставить Шаруху. Он остановился и небоясь, только так как может сильный мужчина - прямо посмотрел в глаза молодому самоуверенному убийце.
Сначала Шарух увидел в глазах килу этот сжигающий огонь страсти. Страсти Убивать. Но почти сразу он увидел в этих глазах совсем Иное...
Когда воин зло стеганул и погнал тонкую почти чёрную лошадь вниз с холма Шарух задумался.
- Странно... Он не хотел идти в это дело. Зачем пошол? Обязан был чтоли...
Буркнул себе под нос Шарух и с надеждой посмотрел на тёмно-зелёную полоску среди ярко жёлтых песков и тёмно-коричневых гор. Мрачных и далёких...
А потом была еда которая лежала у них под ногами, потом было животное неописуемое для того его неиспытывал счастье. Счастье самого тела, страдающей и слабой человеческой плоти... Они собирали упавшие грязные плоды и не могли поверить тому что можно просто лежать в тени, и гореть под безжалостным Солнцем. Можно пить и насыщаться одновременно пьянясь ароматом и вкусом плода. Можно недумая о том что смерть так близко, да не думая вообще ниочем, лежать на сырой чуть земле и наслаждаться. Наслаждаться этим прохладным грунтом. Мягким и дарющим (безответно как мать дарит любовь ребёнку) успокоение телу и душе.
Так провели они целый день. Похоже чернокожие тоже испытывали облегчение от того что закончился мучительно порой сложный переход через пески. Килу, как однажды подумал Шарух, не испытывали страданий из-за Солнца как они. Их кожа хранила их но Таппах – Пески они совсем не любили. Это была не их среда и это было сразу видно. Они боялись словно какихто, быть может неведомых Шаруху опасностей...
На следующий день всё изменилось. Чернокожие выделили резкоговорящего на непонятном языке немолодого толстого воина. Тот был самым несдержанным и жестоким, в приступах какогото бессмысленного, хищного гнева он бил по скулам молоденьких воинов и стегал кнутом лошадей по глазам. Он сразу взялся за людей-рабов как за тот товар, за который он отвечал.
Когда они миновали оазис и совершили 3х дневный переход через край Великой Пустыни их разделили. Люди плакали скупыми слезами, они стояли молча и только глаза их, чёрные и страдающие, выражали эту муку. Неостановимую и невечную муку Разлуки...
Шарух боялся в эти дни только одного - что их разделят с Изсахиль. Немолодая мучимая недугами и голодом жена была тяжело больна. Шарух всё равно понимал, сквозь жажду её жизни, что дни её вскоре будут сочтены. И он хотел также, как он хотел всю дорогу пить именно этого - БЫТЬ С НЕЙ РЯДОМ В МИНУТУ СМЕРТИ. Он не имел права после прожитой вместе жизни бросить её. Он никогда не простил бы себе если бы не облегчил ей страдание последних минут...
Всё висело на волоске. Их чуть было не разделили с женой по прихоти того толстого килу. Он был самым ленивым, и даже на привалах, когда воины натягивали на вбитые в песок жерди ткани, он медленно и неохотно спускался на землю с лошади. Шарух однажды даже слегка улыбнулся под палящим Солнцем, глядя на него.
Он стал делить семьи и уцелевших сквозь тяжелейший переход родственников. Шарух подумал что это была просто его прихоть. Словно он хотел доказать чтото самому себе и этим молодым сильным воинам, презиравшим его в глубине души…
Когда они стояли уже в тревожных сумерках в тени высоких тёмных деревьев, Шарух задрожал. Толстогубое, брезгливо-презрительное Существо недостойное имени Человека приблизилось к ним. Изсахиль слегка дёрнулась и одинокая бесслышная слеза покатилась по её вытянутому лицу. Шарух непокорно наклонил лохматую кудрявую голову и глубоко набрал воздух в могучие лёгкие. Даже это испытание не подкосило его железное здоровье. Он смог бы нести Изсахиль на руках полдня и даже больше. Он уже делал так когда она совсем выбивалась из сил в ходе Перехода через Таппах...
Толстогубый (так прозвал его про себя Шарух) приблизился и надменно, словно он был высечен из чёрного камня, посмотрел в глаза крепкому мужчине, а затем немолодой, вытянутой и больной женщине. Он повернулся пошол к воинам-килу. Те спокойно стояли у костра и вяло чтото обсуждали. Толстогубый сказал НЕЧТО, коротко и зло. Шарух непонял его но осознал ОДНО - Их он разделит.
Трясясь от бессильного сжигающего гнева он стоял в густеющей тени дерев и не верил. НЕВЕРИЛ что их могут разлучить. Он отказывался в это верить... Он не представлял что будет делать без неё и самым страшным было представить что будет делать она...
Она… Похожая в цветущей молодости на лань. Тонкая, смеющаяся, со смуглой красивой и пахнущей лавандой кожей. ННННЕТ.
Шарух немог спать. Когда Изсахиль прижавшись к его груди тихо и както покорно уснула, он начал думать. Как им быть? Если их разделят... Нет. Вот этого он хотел избежать любой ценой. Только не ЭТО…Что делать? Молодые чернокожие воины были в целом как он заметил безразличны к захваченным людям. Они просто не считали их равноценными себе людьми и обращались с ними часто даже без особой жестокости. Будеш тут тратить силы на каких-то грязных рабов когда Солнце палит так нещадно и идти ещё так бесконечно долго и всё время чегото страшно в этих враждебных самой жизни проклятых песках...
Шарух невидящим взором смотрел перед собой. Он видел огонь их костров и не видел его. Его мысли бурные и сильные, как наполняющиеся весной горные реки несли его вдаль. Он думал только о том как они будут жить вдвоем. Он сможет всё сделать чтобы
выжить, ведь он ещё достаточно силён и неглуп... Но этот толстый ублюдок. Он хуже всех этих килу вместе взятых! Да что он вообще хочит?!
Хочет чтоб она умерла без него, Шаруха. Без мужчины которого она знают всю жизнь и от которого незнала зла. Он хочет чтоб Шарух изнывал и хотел сам убить себя. Просто от боли и досады... когда их разделят. ННННЕЕЕЕЕЕЕТ.
Такое уже было, хоть и редко, в его 40летней жизни. Он внезапно, даже особо недумая, на чтото безоговорочно решался. Он кудато шол, решительно и недумая ни о чом. Он быстро, сильно и удивительно точно делал чтото что должен был сделать.
Однажды, когда его двоюродный брат в очередной раз разругался с женой, он спас жизнь ей жизнь. Просто делал чтото по хозяйству вечером и уютно горел масляный светильник... Сколько можно ругатся, когда уже это кончится. Жена начала тревожится...
Он как всегда, словно кожей, ощутил её Тревогу. Шарух посмотрел в её тёмно-карие бездонные глаза. И ПОНЯЛ.
Когда он быстро приблизился к недалёкому дому кузена то уже был слышен истошный хрип. Шарух кулаком ударил слабую косую дверь. Та чуть неслетев с петель отлетела в сторону. Шарух действовал как тигр. Сильно, быстро, одним рывком. Он сжал со страшной силой своих рук кузнеца брата за плечи. Тот закричал и скосил безумные глаза назад - На Шаруха. Тот за секунду чуть нераздробил слабые кости брата. Идраггах взвыл как зверь и отпустил свои руки с горла лежащей на столе жены. Та выпучила бессмысленные как у рыбы глаза и СТАЛА ДЫШАТЬ. Шарух неснимая рук с плеч брата буквально приподнял его над земляным полом. Он ударил его большой крепкой головой в спину, так что тот потерял дыхание от болевого шока. Шарух отпустил как безжизненную тряпку Идраггаха и, дыша как бык, приходил в себя.
- Ну что вы за люди. Убить себя гатовы. Так ненавидите себя... АААХ. Сыны Козы.
Шарух смачно плюнул на грязный земляной пол и посмотрел что с братом. Тот чтото мычал лежа на полу...
Нет, надо ему сказать…
- Ты всю жизнь будеш всех мучить дурак!? И баба твоя - дура. Дурраки вы оба! Всегда так будет да!!?
И Шарух прямо и зло посмотрел в красноватые глаза Родича. Тот увиливал как мог даже сейчас. Но не увилнёш от такого как Шарух. Изнанку вывернет...
- Не тваёр деллах...
Почти прорычал Идраггах.
- Каво ты гавариш! когда ты жену сваю убиваеш - не моё дело!!?
Шарух был и вправду в этот момент чемто сильно похож на тигра. Он чтото прорычав вышел из их дома. Больше он никогда в эту хилую засраную хибару не входил.
А сейчас кругом была холодная зимняя ночь. И хоть вокруг были раскалённые днём камни и покрытые редкой жухлой травой пространства Шарух ёжился от холода. Изсахиль. Изсахиль... Чтож нам делать с тобой. Ведь я так этого не оставлю...
Шарух подумал о чом то ещё. Его хмурый взгляд заскользил по ночному лагерю. Он обдумал свой План ещё раз и решился. Медленно, очень медленно, чтоб неразбудить даже спящую на груди жену, он снимает и ложет на чьюто спину её уставшее тело.
Он медленно встаёт во весь свой небольшой рост. Квадратные сильные плечи, огромная, бычья грудь вздымается и опадает снова и снова. Шарух будто смиряет себя. смиряет свой гнев, свою злость, даже свою жалость...
Когда он, неоткрывая взгляда с глухим треском разорвал слабые верёвки на руках среди них ктото шевельнулся. Какойто килу даже приподнял голову и тревожно осмотрелся полуслепыми ото сна глазами... Нет, неувидел он Шаруха. Как каменная статуя стоял он эти секунды словно сливаясь с каменной стеной у которой сбился его крохотный Народ.
Часовые... Он видел их и самым главным было не потревожить именно их.
Шарух невыпуская из поля зрения полудремавших у очага в какихто ста метрах двух воинов-часовых бесслышно пошол к килу. Боялся ли он в эти минуты?
И да и нет. Он решился и понял что другого шанса просто уже не будет. Он как ночное животное, легко и неслышно прошол мимо сильных молодых воинов. Они закутались в свои ночные одеяла из пётрых тканей и спали. Один лишь из них тревожил Шаруха, тот что озирался тогда по сторонам выпятив нижнюю губу. Самый Чуткий. В любом стаде есть такой зверь...
Неожиданная страстная и тёмная как глубокая вода мысль посетила Шаруха и чуть не погубила ВСЁ. А не Убить ЛИ МНЕ ЕГО? Нет. Так я несмогу остановиться... Быть может убью двоих, троих, ну четырёх а их всех - пятнадцать человек...
Нет. Пусть спит крепко.
Шарух стоял несколько секунд, словно чегото выжидающий лев на ночной охоте и смотрел на него. Странно… Он увидел какогото несчастного и глупого чернокожего Сына. Именно Сына. Сына чьихто неведомых Родителей. Какойто совсем незнакомой жизнью повеяло от этого странно-вытянутого, казавшегося раньше чуждо-уродливым лица. Тонкие кости, выступающие скулы, эти непроницаемо-чёрные большие, всегда кругло-выступающие глаза. Все они были как одного кузнеца работа...
Шарух быстро подумал что именно ему Нужно. Он посмотрел ясным взором на руки с порваными обмотками старой верёвки и пошол к одной из полаток. Приметил её он ещё днём когда килу ставили лагерь. Вот он внутри…
Пёстрая, толстая но лёгкая, видимо дорогая ткань. Оружие лежит на маленьком сундуке чёрного дерева. Богатое оружие, за такое наверное давали на их рынках целый караван таких как они бесправных рабов... Тихий сап. Толстые брегливые губы. Полузакрытые огромные и мерзкие глаза.
Спокойно дыша Шарух сейчас чувствовал себя каменным великаном из детской сказки. он даже, удивительно для себя самого, насладился этими секундами. Он был затравленным зверем и в тоже время всё было в ЕГО Власти.
Шарух медленно приблизился к спящему на спине телу. Тот будто почувствовал опасность сквозь сон и немного зашорохался... Шарух подумал что нужно всё сделать быстро, иначе он успеет почувствовать тепло его рук и проснётся. Он медленно развернул разбробленную на волокна но достаточно крепкую ткань... Он зашол сзади, он уже чувствовал кожей тепло его беспокойного дыхания.
Одна мысль стучала как Молот в голове Шаруха:
- Это за Изсахиль, за Изсахиль, за Изсахиль...
Толстогуб смог издать тихий сдавленный и протяжный хрип. Шарух медленно но железно сдавливал его горло, используя развёрнутую по ширине волокнистую ткань.
Небудет ничего. Ничего для тебя уже небудет... НЕБУДЕТ.
Шарух вышел и потрясённый сделанным, но легко как зверь прошол к скале. Он нашол свою спящую жену среди тел сородичей и положив на себя заснул.
Утро было суетливо и тревожно. Но килу ненашли признаков насильственной смерти. Неоставил Шарух-Кузнец следа. Для того и давил сквозь ту тряпку, обмотав ею огромную руку. Они вынесли массивное и какоето пустотное чернокожее тело. Женщины отворачивали взор от страшно выпученных глаз, от высунутого распухшего языка Толстогубого. Шарух молча стоял как каменный, он был якобы не причом а потому старался и не глядеть подолгу в глаза килу но и неизбегать их совсем...
Его похоронили по странному чёрному обряду. Они закутали старого воина-садиста во все его пёстрые ткани и сожгли. Вещи разделили по жребию.
Сомнения закрались в души некоторых килу но они согласились с общим мнением что его пожившее сердце не выдержало Перехода.
Их не разделили. На Рабском Рынке в Шаббакхе их купил какойто богатый купец и они стали его "семейными рабами". Изсахиль умерла через 3 года на руках своего мужа…
Сам Шарух прожил ещё почти 20 лет НАВСЕГДА запомнив тот страшный и роковый год ИХ ЖИЗНИ.