-Ну , здравствуй, батя! Золотой мой! Красивый!- как заклинание произношу я эти слова каждое утро, как только вхожу в родное училище.
-Родной мой,- на фотографии он смотрит в сторону, но я не обижаюсь, это наша тайна. Ведь теперь он целый день будет рядом со мной, а никто даже не догадается!
Портрет моего отца, солдата Великой Отечественной, висит на стенде вместе с фотографиями других воинов- родственников наших преподавателей. Вахта памяти ко дню Победы.
Учительская сегодня – не рабочий кабинет для преподавателей, а вместилище гнева и возмущения. Кто-то принес страшную новость- в Полтавке забили до смерти ребенка. Мальчишке было всего пять лет. Ребенок умер от массивной кровопотери, разрыва внутренних органов.
-С пяти лет,- рассказывал отец,- мне пришлось куски собирать…Это когда ходишь из хаты в хату и просишь милостыню…Отец погиб, мать на железной дороге работала. Уезжала, бывало, на целую неделю. А нас четверо- я с братом Иваном да двое маленьких сестричек. Вот и побирались…А у кого просить? Нищета кругом.
-Иди , деточка, самим есть нечего… И пылишь босиком дальше. Помню, однажды, Иван заболел, лежит на печке, горит весь, в бреду что-то кричит, в доме ни крошечки. Взял я девчат за руки и пошли мы по людям. Одну деревню прошли, другую. Ничего. Смотрю, девчоночки мои совсем устали, засыпают на ходу. Все, думаю, если сейчас упадем у дороги- больше не встанем. Нужно идти. А у самого мухи белые перед глазами от голода. Из последних сил добрались до одной хаты, видно, что бедная-бедная. Вышла женщина.
-Ой, Господи, -всплеснула она руками, -да у меня у самой шестеро, кормить нечем…
Тут у Раички, самой младшенькой, глаза вдруг закатились, ноги подогнулись и она сползла прямо в придорожную пыль.
Женщина метнулась в хату.
-На, это все, что осталось на вечер,- она протянула полную кружку молока.
Эта кружка молока спасла жизнь моему отцу и двум моим теткам. Вернувшись домой, они похоронили старшего брата за сараем, откуда начиналась голая степь.
-Вот так, -говорил мой отец,- если б не люди, меня бы и на свете не было. Всегда нужно идти к людям. Они помогут.
-Пусть не заплачут, так хоть скривятся,- говорил он.
И вспоминал еще одну историю.
Лет в семь пришлось ему пастушить. За кусок хлеба работал. Пас совхозных телят. Вдруг гроза началась. Грохот, молния, дождь, как из ведра. Темно, страшно, телята, как сумасшедшие, в разные стороны. Что делать? Маленький пастушок промок до нитки, голос сорвал, созывая телят, да куда там! А молния прямо гонится за ним! Натянул на голову мокрую рубашонку, закрыл глаза от страха и побежал…Сколько бежал- не помнит. Пришел в себя, когда уткнулся во что-то мягкое. Овцы! Ничего себе, куда его занесло! На самый дальний отгон, километров за пятнадцать! Здесь жил пожилой казах с молодой женой. На лай собак вышел хозяин.
В юрте было холодно. Мальчишку било крупной дрожью, губы совсем стали синими. Тогда молодая женщина подняла подол, прижала мальчишку к своему голому телу, укутала платьем и обняла его крепко-крепко. Рядом лег муж.
Снова чужие люди помогли ему выжить. На свадьбе моих родителей посаженной матерью была Марьям, та самая казашка, которая когда-то согрела теплом своего тела чужого замерзшего пацана.
«В зверском убийстве пятилетнего ребенка подозревают приемного отца»… Из милицейской сводки.
Я не помню, чтобы мама или отец говорили нам, своим детям, :
-Ах, ах, я тебя люблю,- и целовали в щечку или макушку.
Зато я помню , как отец говорил матери на повышенных тонах:
-Ты у меня лучше всех, но если я сказал тебе- замолчи , значит- замолчи! Когда мама болела, он никого из нас не подпускал к плите- сам варил ей разные вкусности, укутывал кастрюльки в толстые полотенца и нес через весь город в больницу.
В нашей семье как-то не принято было говорить о любви…
Я с детства знаю: в Новый год в доме обязательно должно пахнуть апельсинами и большими красными китайскими яблоками. Отец приучил. А началось с того, что мы однажды с сестрами за черным дерматиновым диваном обнаружили большую коробку с непонятными закорюками на крышке. Сунули руку, а там в какой-то шелухе – большие, прямо с голову, красные яблоки! А вкусные! Ну и тягали каждый день по одному. Думали, в шелухе никто не заметит пропажу.
А вечером, перед самым Новым годом, отец говорит:
-Эх, девчата! Там, за диваном, такую вкуснятину для вас Дед Мороз приготовил. Несите сюда! Мы головы опустили, щеки надули, под столом друг друга ногами пинаем.
-Ну, что же вы?
-Пап, мы все съели…
-Не может быть… Отец пошел в другую комнату и приносит коробку. Смотрит весело на нас. А мы готовы уже в слезы. Сейчас попадет!
А он- раз - и достает огромное яблоко, два- оранжевый апельсин. Мы завизжали так , что мама, смеясь, закрыла уши руками.
-Это Дед Мороз, не я,- пытался перекричать нас отец.
Уже во взрослой жизни я рассказала эту историю своим мальчишкам. А вспомнила ее вот почему. Решила как-то новогоднюю елку украсить не только игрушками , но конфетами в красивых обертках Висят они у меня день, два, три. Что-то, думаю, не похоже на моих сыновей, чтобы они конфеты не проверили… Беру одну, разворачиваю, а там- пусто…Вот и вспомнилась история с яблоками. Вечером за столом посмеялись. На следующий день мальчишки сами украсили елку новыми конфетами.
У отца не было высшего образования, педагогическими приемами он тоже не владел.
-У меня всего пять классов да еще калидор в придачу,- говорил он. Но как он умел чувствовать человека!
Я всегда была девочкой немного не такой, как все. Какой? Не знаю. Но не такой. И отец это чувствовал.
-Собирайся,- как-то говорит он мне.- Поедем. Фотоаппарат возьми.
Отцу не принято перечить. Прыгаю в машину. Едем. Город остался позади, впереди до самого горизонта- степь. По ней серебристыми волнами переливается ковыль. А ближе к небольшому лесочку пасется табун лошадей. Моя романтическая душа кричит от восторга, отец подъезжает ближе и терпеливо ждет, когда я своим фотоаппаратом не «перещелкаю» всех животных. Едем дальше. Молчим. Вдруг степь резко обрывается и там, глубоко внизу, бежит река. Спуститься к ней невозможно, слишком круто обрываются берега. Мы стоим молча, и я всем телом ощущаю, что перед нами Вечность. Эта река течет здесь, может быть, тысячу лет и ей совершенно наплевать, есть мы на белом свете или нет. Она вот также несла свои воды до нас, будет течь и после…Я поворачиваю голову, отец пристально смотрит на меня… Сейчас, когда мне уже немало лет, я понимаю, о чем он тогда думал.
На премьеру фильма «Ромео и Джульетта» в кинотеатр мы ходили вместе с отцом.
Однажды я наткнулась в библиотеке на большую потрепанную книгу и долго пытала его, что такое «Утраченные иллюзии», и он, с пятиклассным образованием, объяснил мне так, что я помню его слова до сих пор. Долгими зимними вечерами мы с ним бродили по ночному городу, смотрели какие-то фильмы в промерзшем вагончике на вокзале.
На мое восемнадцатилетие он приехал в институт, я училась в другом городе, и всю группу повел в кафе.
Когда я приезжала домой на выходные, а поезд приходил в четыре утра, то еще на повороте к городу, из окна вагона видела светящееся окно нашей кухни. Меня не встречали, мы жили рядом с вокзалом, но я знала- меня ждут. «Вот опять окно. Где опять не спят. Может, пьют вино. Может, так сидят»… Нужны ли еще слова о любви ?
«В ходе сбора первоначального материала, было установлено, что побои малышу причинялись систематически Его тело с многочисленными повреждениями на голове, туловище и конечностях было обнаружено в детской кроватке»… Из милицейского протокола.
День Победы в нашей семье –праздник святой. В этот день отец надевал праздничный костюм, на котором висели ордена и медали. Их было немало. А сколько мы раздарили друзьям и потеряли еще в детстве? Бестолковые были.
Мы вместе ходили на Парад, а потом за праздничным столом просили отца рассказать что-нибудь о войне. Он рассказывал о своих товарищах, как он был у них старшиной и звали его, двадцатилетнего, «батей», как был тяжело ранен. Кстати, об этом у нас тоже существует семейная легенда. Отцу осколком сильно поранило руку, другой пробил грудь и засел в легком, Потерял много крови. Он помнит, что с поля боя его вынесла санитарочка по имени Валя,. Ее же кровь потом переливали отцу. И он пообещал ей, если выживет, то первую дочку назовет Валентиной. На радостях, что остался жив, он не только свою дочку назвал этим именем, но первых дочерей своих родственников. Теперь у нас в родстве аж четыре Вали!
Самым страшным воспоминанием для него было воспоминание о детях блокадного Ленинграда.
-Мы все могли пережить,- говорил он,- голод, холод, разрывы снарядов.- Но когда к нам на передовую пробирались голодные дети…Солдаты выворачивали карманы, отдавали даже крошки…
Он плакал. Вместе с ним утирали слезы и мы. Чувства любви и жалости разрывали нам душу…
Когда мне особенно плохо, когда проблемы растут как снежный ком и я не нахожу выхода из тупика, я подхожу к окну, прижимаюсь лбом к холодному стеклу.
-Батя, помоги!
И вдруг мне начинает казаться, что в комнате я не одна, глубоким выдохом я успокаиваю сердцебиение, мысли выстраиваются в четкую линию. Интересно, почему?
Говорят, ему за убийство сына больше двадцати светит… - из разговора на улице.