Это неприметное событие произошло летом 1996 года в Таллинне, в Пирита.
Я как всегда был на яхте. «Porgy» стояла в самой тихой гавани Парусного Центра, справа от яхт-клуба. Даже катера, проходящие по реке Пирита в сторону клуба «Калев», оставляли воду спокойной. Греясь в лучах набирающего силу июньского Солнца я размышлял - с чего бы начать?
Заменить шкоты, сгонять за пивом или махнуть на рыбалку? За этим нелегким занятием меня и застал Вовка Степанов - капитан рейдового катера. Как всегда, без спросу издалека прыгнув на лодку, он плюхнулся на банку и спросил:
- Ну что, занят?
- Не видишь, что ли? Конечно! - как всегда с вызовом ответил я. - Вот думаю, - с чего бы начать?
- Вижу! Начало сезона, а ты уже черный как негр, который давно не мылся!
- От усталости потемнел, - парировал я.
После обмена привычными дружескими приветствиями Вовка заговорил...
- Выручай, у тебя с английским как?
- Да так же, как и с эстонским, - говорю. – Как и с бембо…
- А это что?
- А это – одно из наречий племен Южной Африки. Вован, что надо?
- Серега, тут одна бабушка...
- Вован, - не дал я ему закончить, - подумай, надо ли продолжать? Не будет ли тебе потом стыдно?
- Твою мать! Да выслушай же ты наконец! - заорал Вовка.
- ОК, молчу, - вздохнул я.
- Тут бабушка одна, с мальчиком, хотят ехать в залив. У них карта с координатами по пеленгам. Ну ты сам знаешь мои знания в прикладной навигации, а они просят доставить их именно туда.
- А там что? - не выдержал я.
- Это середина Таллиннского залива, насколько я успел глянуть, - говорит Вовка. А там, сам знаешь — ничего! Но они хотят. Ну не отказывать же? Пойдем, поговоришь, может поймешь — в чем дело?
- Может там клад, Вован, а?.. - вздохнул я мечтательно. - Странно это все, но пойдем, я попробую.
Накинув майку, влез в палубные тапки, и мы, спрыгнув на мощенный булыжником причал, пошли.
Они стояли там, где Володя их, по-видимому, и оставил - у его мастерской. Суббота, лето, никого. Только две фигуры. Подходим.
И вправду - бабушка! - аж воскликнул я.
Пожилая женщина лет более семидесяти недоверчиво взглянула на меня.
- Гуд морнинг! - бодро поздоровался я. - Хау кэн ай хэлп ю? В чем, собственно, проблема? - добавил я по-русски на всякий случай.
- Вы не могли бы нас отвезти сюда, - говорит она на хорошем английском со странноватым акцентом и протягивает лист бумаги.
Беру - ксерокопия карты, но не нашей, а английской, Адмиралтейской. Карта не старая, почти рабочая. Так, Таллиннский залив, пеленги от Найсаара, Виймси, Аэгна. Примерно середина залива. Полчаса — сорок минут туда хода катером.
- Да, - говорю, - это не сложно. Час туда, не более. И что после? В смысле, приехали и...?
- Понимаете, мы эстонцы. Эмигранты второй волны. Когда Советский Союз, ну, присоединил нас, мы уехали в Канаду. Прошло пятьдесят лет. Недавно мой муж умер, и последним его желанием было - похоронить его в Таллинне, в заливе, вы видели где. Он был моряком. Вот, мы здесь, приехали. Кстати, познакомьтесь, мой внук — Ильмар.
Я протянул руку в замешательстве.
- Вован, это похороны! - Извинившись, я отвел его в сторону. Рассказал все, что удалось понять.
- Ага, так-так, - задумался Вовка... - А где... дедушка?
- Вован, этого я спрашивать не буду! Хотя, постой. Смотри. Видишь сумку у нее в руках? Там вполне может быть... урна с прахом.
- Серега, поехали со мной? И Володя посмотрел на меня так просяще, чего никогда раньше с ним не бывало, чаще просить приходилось мне.
Я задумался. Ситуация, надо признать, щепетильная. И отказать неловко. Порылся в памяти, выискивая приметы, которые бы подошли к этому случаю, но ничего не нашел.
- Хорошо, Володя, с тебя причитается! Дай только штаны какие надену, да рубашку. Похороны все же.
Через пять минут мы отдали швартовы и пошли на выход из гавани.
Субботнее утро было солнечным, тихим и задумчивым. Казалось, что все вокруг размышляет о бренном. Бабушка с внуком сидели на корме, молчали, осматриваясь. Мы были в рубке. Не разговаривалось.
На катере не было шлюпочного компаса с пеленгатором, как и не было GPS. Пеленги и расстояния я брал на морской, выпуклый... глаз, подсказывая направление. Минут через тридцать мы были на месте. Легли в дрейф. Я вышел на палубу.
- Мы в том месте, что отмечено на карте. Вон Найсаар, вон Аэгна и Виймси. По пеленгам и расстоянию мы точны настолько, насколько можем быть с этим оборудованием. Можем лежать в дрейфе столько, сколько вам будет необходимо.
Они молча оглянулись. Под конец моего выступления на плохом английском женщина лишь кивнула и посмотрела с благодарностью.
- Извините, - сказал я и ушел в рубку, прикрыв дверь.
Вовка жался к штурвалу, перебирая толстыми, сильными пальцами его отполированные деревянные детали. У меня что-то тяжело давило изнутри, слезя глаза. Может, это были просто солнечные блики, отражавшиеся в зеркальной глади залива? Я отвернулся к иллюминатору.
Через некоторое время в дверь постучали. Я открыл, вышел.
- Мы можем ехать, - сказала женщина. Ее глаза были влажны. Мои уже высохли. С кормы, на поверхности воды, плавала серая пыль...
Через несколько лет мою вдрызг разбитую о подводные камни супружеской жизни лодку прибило к берегу Англии. Туда же, чуть позже, выбросило и мою дочь. Это все, что удалось спасти после крушения семейного корабля. Да еще мой опыт, который никому и никогда не удастся украсть.
Еще через четыре года мы вынуждены были бежать и из Англии, на старой яхте в 32 фута, спасая Сашку от матери. Ветер Странствий принес наш корабль к берегам Канады. И чем дольше я здесь живу, тем чаще вспоминаю того эстонского моряка, в похоронах которого принял участие. Может, потому, что у меня тоже есть последнее желание?
Сашка, дочь, давно знает, что когда ветер перестанет надувать мои паруса, и я остыну и душой, и телом, она должна отвезти меня и положить рядом с мамой, которая похоронена на Городище, что за Колузаевкой, под Ростовом, и сказать:
- Бабушка Римма, вот твой сын и вернулся!
Кстати, можно так же просто и коротко написать на якоре, который я скоро поставлю, прислонив к маминому памятнику:
- Мамуль, я вернулся, теперь уже навсегда...
Halifax, Canada,
24, december, 2010