Сентябрь 2000 год. Прошло несколько дней, как я вернулся домой, проведя в Чечне семь с половиной месяцев.
Сижу в комнате на подоконнике и курю. На улице вечер. Курю и думаю. Думаю, что когда-нибудь вернусь в те места, к тем людям, которые стали близкими. Вспоминаю чеченскую семью, которая приняла меня как сына и таким, какой есть. Даже не зная, какой я есть.
Я вспоминаю, как мы проходим с женой главы семейства мимо больницы и она начинает странный разговор про то, обрезан ли я? Я тогда не сразу нашел правильные слова и не знал, как ответить. Начал объяснять что-то. Сейчас понимаю, насколько это глупо. Не надо было отвечать, надо было просто пойти и сделать это. Сделать ради тех людей, которые остались людьми, выжили в войне и сохранили себя как люди. Это меньшее и большее что я мог оставить от себя в качестве дара, в знак уважения и благодарности за доверие ко мне. А что теперь-то думать, никогда, ведь, не вернусь назад. В голове рождается идиотская мысль, если доведется вернуться – сделаю обрезание! И даю себе слово.
Через неделю еду в Волгоград, в отдел кадров УИС. Меня должны перевести в колонию, но возникают проблемы. Хотя личное дело я привез сам, что уже является нарушением. Но ждать месяц, а то и больше у меня не было желания, вот и договорился с чеченским кадровиком. Поверил он мне и отдал лично в руки мое досье. Пока жду аудиенции, наблюдаю интересную картину. К зданию то и дело подъезжают и отъезжают разные машины. Из них выскакивают люди и бегут по делам, другие запрыгивают обратно в машины и едут по следующим делам.
Останавливается синяя шестерка, выходит худющая тетенька в белом сарафанчике (который висит на ней как мешок и выглядит как мешок), на голове нелепый круглый шарик из волос, как у чернокожего наркоторговца. В руке черная папка, как показатель ее причастности к власть имущим. Она, важно поднимается по ступенькам, поравнявшись со мной, одаривает уничтожающим взглядом и исчезает в здании. Мне хватает времени, чтобы достать из пачки и раскурить очередную сигарету. В это время, тетя, пулей пролетает мимо меня, закрывая задницу папкой. Естественно, я смотрю на эту тетю, на эту папку и ее задницу. Когда она садиться в машину, папку убирает, и я вижу большое красное пятно на платье. Меня начинает трясти от хохота, тетю начинает трясти от целого букета чувств, которые она испытывает в этой ситуации.
В очередной раз убеждаюсь, что мелочей нет. Я вернул ее взгляд ответным хохотом - сполна. Это и есть ее состояние ниже плинтуса. Взлет и падение. Так всегда выглядят не рожденные стать, а пытающиеся подражать таковым. Небрежное, непродуманное отношение к маленькой, бумажной прокладке быстро сломало ее никому не нужную важность. На этом прикольное, в этот день, заканчивается. Меня вызывают, и после недолгого разговора я понимаю, что придется ехать назад в Чечню. Мое личное дело пустое.
Мне дают целый список чего не хватает. Ну и сволочи оказались командированные российские сотрудники сводного чеченского отдела кадров. Даже не потрудились нормально передать после себя чеченцам документацию. После того, как начальник ОК поменялся, (классный мужик был, Олег!) начался потоп… пьянки и печатанье наград себе любимым. Кроме вещевого табеля (в котором числиться один ремень!), да и прочей херни, там не оказалось больше ничего. Теперь меня начинает трясти как тетю. Остается красному пятну на заднице появиться. Что, между прочим, не так далеко от реальности. Я, в Чечне никто. Хорошо еще, что так мало времени прошло и не все потерянно. Пройди месяц, вернуться назад, было бы сложнее сделать вдвойне, а то и втройне.
Срочно выезжаю в Чечню. Сначала поездом до Ставрополя, затем автобусом до Моздока. Оттуда на служебной министерской «буханке» еду в Гудермес с каким-то корреспондентом, который сам не знает, зачем приехал и куда приехал. Никого не знает, ничего не понимает, весь на измене. В машине едут одни чеченцы, которых даже я не знаю, но знаю, как себя вести. Он цепляется ко мне, я пытаюсь отцепиться. Возможно, я поддержал бы его, принял участие в его правильном понимании ситуации, но он ведет себя крайне глупо! Вместо того что бы молчать, смотреть, слушать и думать, он пытается строить из себя бывалого парня, необдуманно привлекая внимание!
Медленно начинаю гнать на него жуть, потом полностью концентрирую его внимание на себе и постепенно зацикливаю его на самого себя. Тихо и монотонно раздуваю его страх. Как маньяк, жестоко и с удовольствием вытягиваю из сознания все его скрытые опасения на всеобщее обозрение. Он в шоке и находиться на грани паники. Аккуратно раскладываю каждую вытянутую нить перед ним. Затем начинаю плести из них сеть ужаса в его голове. Ни на минуту не отпускаю его глаза, постоянно смотрю в них сам. Подмечаю малейшие изменения во взгляде. Реакцию зрачка.
Я понимаю, что меня уже самого понесло, потому что я дотрагиваюсь до него рукой. Я как цыганка постоянно похлопываю по его руке своей, концентрируя его внимание. Я ни на минуту не отпускаю его. В его расширенных зрачках, уже виднеется сыыыр! В сочных красках, рисую его ближайшее будущее. А все ради чего? Лишь бы этот недоумок заткнул свой рот, иначе мое ближайшее будущее нарисуется быстрее, чем его собственно. Мелочей в этой жизни не бывает, как и случайных встреч. Но, каждый сам должен нести свои... свою ношу!
Была у меня такая ситуация когда в электричке из-за наемника чуть не встряли. Из Прохладного (Кабарда) в Моздок возвращался. В те дни, когда в Прохладном форму себе заказывал в ателье. Пристал ко мне в электричке один служивый, видит в форме, при звездах, приклеился собака… Из его разговора, начинаю понимать что он наемник, так еще первому встречному выдает себя (идиот!) и тоже весь трясется, говорит домой ездил отдохнуть, а выглядит так, как будто из тюрьмы вышел. Вокруг горячие кавказские ребята как акулы кругами плавают, а этот страх свой выставил напоказ, как простыню после первой брачной ночи вывесил на всеобщее обозрение… естественно, ребята подсели к нам. Я показываю удостоверение, начинаю объяснять на повышенных (кругом люди, привлекаю как можно большее внимание), что он солдат, убежал из части, нас уже встречает машина, сейчас передам его, и пускай забирают в другую часть, козла. Не место таким среди настоящих мужчин, хотя сам просился… теперь обосрался, и даже уже документы приготовили на него для перевода в другую часть, так нет же – он умудрился убежать.
Я прошу их помочь довезти его, иначе меня свои хлопнут если сбежит, а то и все вокруг перевернут от злости. Кавказцам такой расклад не нравиться, и они спрыгивают с этой темы, оставляя нас одних. Рассаживаются вокруг и на время забывают про нас. Но, не все так просто, на время они поверили, а скоро остановка… Я объясняю этому придурку, что может он и не настолько придурок как кажется, раз смог использовать меня, или везунчик. Но, по приезду, наши пути расходятся. Дальше как хочешь, мне все равно. Я не собираюсь впрягаться за наемника. Я таких, продажных, даже не за идею, а за деньги, тихо презираю. Что было дальше с ним, мне тоже …. Каждый должен нести свои... хм, свою ношу, сам!
Чувствую, история повторяется. Теперь корреспондент, хренов... Меня начинает раздражать вся эта происходящая чушь, поэтому продолжаю гнать на него жуть. Пока он не замкнулся в себе, задумался и забился в угол. Не помню, где он сошел или дальше поехал или не доехал, мне было все равно. Своих проблем хватает. Я и так в ночь приезжаю, а ночевать пока не знаю где! Туда, куда я еду, все очень быстро меняется, а меня не было больше недели. Вопрос с ночлегом решается быстро, связисты на месте, ночевать буду у них! Парни в непонятках, зачем я вернулся? Садимся, выпиваем, закусываем, рассказываю про свою проблему, ложимся спать. Завтра у всех тяжелый день.
Утром, вышло солнышко и разогнало все тяжелые мысли. Все разбежались кто куда. Жду до девяти, раньше никто не начнет работать. Пока все соберутся, пока раскачаются… Сажусь завтракать. У парней все как всегда, на подоконнике дипломат с аппаратом спутниковой связи, холодильник забит едой. Завтракаю, смотрю телевизор и вдруг понимаю что меня не оставляет в покое уже несколько дней.
Я ЖЕ ВЕРНУЛСЯ! МНЕ ДОВЕЛОСЬ ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД! И Я ДАЛ СЕБЕ СЛОВО!
Бесполезно обещать себе и не выполнить, эта так и будет преследовать, и давить тебя всю оставшуюся жизнь. От себя, ну ни как не убежишь. Засада! Я понимаю, что придется что-то делать, вопрос как, когда и где и много прочих второстепенных вопросиков…. Но сначала основное, ради чего я здесь, остальное по мере поступления. Впереди еще пара деньков есть.
Это я так думал. Реально я завис на две недели. Две кошмарные недели. Началось, как обычно, с реализации выработанного плана в голове. Первое – беготня по документам, второе – беготня по знакомым, третье – поход-консультация к знакомому врачу. Валера, штатный врач министерства, я случайно познакомился с ним (интересно как он сейчас, как ему живется?). Познакомили все те же связисты. Они проползали первую компанию и доползли до второй, а в перерывах поняли, без бинтов и таблеток ползти тяжелее. Поэтому, время от времени забегали к нему для освежения и пополнения запасов аптечки. Да и так посидеть, поговорить и внимательно послушать врача. В этом есть особая мудрость жизни.
В мое время, когда я только прибыл молодым лейтенантом служить в часть, у нас медик был особистом. Очень логично, между прочим. Чтобы не происходило в подразделении и в части в целом – можно скрыть, это вопрос техники и опыта. Но побои и травмы не скроешь от врача. Такое не совсем можно проконтролировать. Люди сами идут к нему. Побитый человек подавлен не только и не столько физически, а скорей морально унижен. Умелый врач может легко манипулировать таким состоянием человека и выведать правду.
Правда – это информация, правдивая информация – это безграничные возможности. Миром правит тот, кто владеет и умеет пользоваться правильной информацией. На войне, знать правду, это значит владеть ситуацией, владеть ситуацией – значить выжить! В Чечне много происходило того, что не попадало в СМИ, особенно после того, как Путин решил, что войны в Чечне больше нет. Как та баба сказанула, что секса в СССР – нет! Только ее просто не дослушали и этим рассмешили весь мир. Видимо, кто-то что-то недосказал и в этом случае. Но, с этого дня война поменяла свой статус и ушла в подполье. То есть ничего не поменялось, за исключением формулировки происходящего и еще большего дебилизма!
Получилось как всегда в России! Нас имеют из-под тешка, денег за это уже не платят (статуса боевых действий то нет!), а мы крепчаем и свято верим в светлое будущее! Московские журналисты молчат, но не все, и тогда их тупо мочат не только в сортирах, а уже где попало! Власть в Чечне передают местному управлению, а это уже не шутки, это чеченские ребята. Разговор с ними, при таком раскладе, будет еще короче. Потому как наверху уже договорились и поделили – Кремль дал добро! Войска выводят и немногим оставшимся продолжают платить боевые, переименовав их в другое название. А по-другому ни как, если не платить нормальные деньги за риск - то последние разбегутся и контроль будет опять потерян. Военные столкновения продолжаются и откуда, как не у врачей (и не только) получать информацию где, когда и сколько убито и ранено, соответственно, где опасней всего. Короче, хочешь жить – умей вертеться! Вот так все и вертятся, как умеют. А пока все выживают я, зажав в руках ….., бегаю и думаю где его укоротить!
Штатный врач МВД Валера – русский, выросший в Чечне. Я не заметил оскорбительного отношения к нему среди местных. Высокий, крупный светловолосый парень лет тридцати – тридцати пяти, с большим животом. Живот его не портит, только есть странное чувство… что не врач он вовсе. Говорит что по-русски, что по-чеченски, без акцента. Как-то мягко говорит без своеобразного жесткого произношения и коверканья слов чеченцами. Мордовским «пением» от его речи веет.
Когда я напрямую объяснил что хочу сделать, Валера, молча, принес бинтов, шприцов, ампул разных, таблеток. Потом подумал, и отсыпал еще обезболивающих колес. Я спрашиваю, как скоро заживет и когда смогу заниматься сексом? Он, молча, смотрит на меня – сквозь меня, и я начинаю холодеть…. Так же молча, достает из аптечки пузырек с марганцовкой и говорит: -будешь снимать бинты, а они обязательно прилипнут, и швы, а они обязательно рассосутся не все – промывай этим раствором.
Я, в другом измерении, иду в больницу, как на казнь… Врач, чеченец, уже ждет меня. Невысокий, худощавый, в годах. Стоит в белом халате и шевелит усами подготавливая меня к необратимому. Кабинет маленький, посередине толи хирургический стол, толи гинекологическое кресло. Над ним нечто наподобие лампы. Пока врач готовиться (не каждый день у него великовозрастные дебилы двадцати пяти лет, да еще не чеченцы!), я раздеваюсь и в последний раз, стоя, сверху смотрю вниз….. а члена нет! Вот она сила мысли! Он настолько уменьшился от моих внутренних переживаний, что мне стало стыдно!
Доктор не обращает на меня никакого внимания, стоит ко мне спиной и собирает свои инструменты, я ложусь на стол и замерзаю… Расслабляюсь, начинаю пропускать через себя страх и мысленно испаряю адреналин из крови. Приходит покой и понимание, для чего я это делаю, зачем! Страх и сомнения покидают меня. Когда врач начинает раскладывать полотенце с инструментами у меня на животе, тело невольно вздрагивает, но это остаточное напряжение.
Страха уже нет. Появляется раздражение, когда доктор начинает «лечить», мою вылеченную голову от страха. Если бы я боялся, я бы сам, никогда не принес себя на своих двоих под нож! Это мой сознательный выбор и мне его речи до лампочки. Затем, видя, что я рассматриваю хирургические инструменты он, переключается на подробный рассказ, как будет проходить операция. Это вызывает интерес. Я прошу подложить что-нибудь под голову. Я готов.
Доктор готовился еще некоторое время, а я с интересом рассматривал его лицо (которое не помню!). Он закрывает глаза и начинает молиться вслух. Мне без разницы, если ему это поможет – то ради бога, пускай молиться! Дальнейшее происходит как не со мной. Врач, берет шприц обкалывает кожицу обезболивающим (новокаином, другого нет). Я чувствую уколы, чувствую, как раздувается кожица. Он глубоко вводит иглу и до конца выдавливает содержимое шприца. Сколько раз он колол, не помню, излишки стекали по мне. Вытекали, пока еще, из части меня. Я думаю, если вскочить и убежать, как долго будет рассасываться вся это гадость из меня?
Пока думаю, он обхватывает этот шарик одной рукой, а другой давит на шарик вниз, в сторону живота. Давит с силой. Он говорит, что ствол колоть нельзя, это может нарушить функцию кровообращения в пещеристых телах члена. Поэтому все зависит от того как он сможет глубоко вдавить обезболивающее. Иначе, придется резать по живому. Рассказывает про самое сложное место, которое он будет формировать в самый последний момент - уздечку. Что это самое ответственное и трудное из всего. А мне уже вообще насрать, че он говорит!
Одно из самых сказочных и не передаваемых очучений (как говорит Петросян), наступает, с разрезанием кожицы… Я слышу и чувствую, как хрустит плоть под ножницами! Вижу, как оголяется головка и недорезанную кожу разрывает от напряжения скопившейся жидкостью. Как ни странно, брызгов крови не было, как и струек жидкости. Внутри кожи – желе, белое желе. Доктор дорезает кожу кончиками ножниц до ствола, и я ЭТО ЧУВСТВУЮ! Начинает идти кровь. Все-таки, сформировавшийся член, с венами, а не кровеносными сосудиками, это не так просто для обрезания. Пульсирующая кровь, немного усложняет весь процесс, но не вызывает опасения от факта ее потери.
Доктор стоит справа от меня и начинает резать кожицу вокруг головки. Режет, естественно, от себя, потом оббегает стол и режет с другой стороны. За считанные секунды он срезает сверху все что можно и оставляет свисать остаток где-то внизу под головкой. У меня все горит! Доктор режет по живому! Мы оба понимаем это. Я прогибаюсь вперед и хочу посмотреть, запечатлеть у себя в голове этот момент. Врач думает, что меня выгибает от боли. Ему кажется, что я не выдержал и хочу вскочить. Он пытается прижать меня рукой к столу. В комнате душно, с меня течет как в парной (адреналин), поэтому его рука скользит, и он падает на меня. Мы, точнее он, начинает свои разборки, а я объясняю, что могу терпеть и не напрягаюсь сейчас от боли. Мне просто интересно, но не видно, что там происходит. Мы оба злимся и каждый прав по-своему.
Короче, пока я устраиваюсь поудобнее, он заново раскладывает свои инструменты у меня на животе. Не хочу ему мешать. Смотрю на потолок. Чувствую себя глупо. Лежу голый где-то на краю неба, надо мной склонился черный человек в белом халате, мой член в крови, горит и весь в зажимах. Закрываю глаза и пытаюсь не думать. Не получается. Доктор трясет меня и часть меня в разные стороны. Он протыкает меня иглой. Я опять ЭТО ЧУВСТВУЮ! Что-то проходит через меня и резко сжимается в маленький пульсирующий сгусток боли. Затем все повторяется и к одному сгустку прибавляется еще один, потом еще… и еще. Я насчитал тринадцать швов.
Смотрю вниз. Там как в фильме ужасов. Подсохшая кровь, швы, инструменты… Начинается самое интересное. Набухающий от шока член лежит на животе рядом с ошметками раздутой кожи и склонившийся доктор с ножницами в руках рядом с ним. Понимаю, что обезболивающее осталось в этих кровяных шариках бывшей крайней плоти и впереди ждет меня только боль. Прошло минут двадцать или тридцать с момента пытки. Сколько впереди не знаю, наверное, вечность! Доктор режет полукругом от ствола к головке. За один раз не получается. Что-то дорезает…. Кровь стекает по мне, по ногам, между ног, под меня… кажется, что я лежу в луже крови… все горит. Начинает зашивать. Боль тупая из другого измерения. Знаю, что пройдет совсем немного времени, и она наброситься на меня с удвоенной силой и всего захлестнет. Опять в меня погружается игла и выныривает. Через меня тянут целый моток ниток которые разводят в разные стороны и без того израненные и измученные части моей плоти. Затем резко сжимают, натягивают и резко отпускают. Я весь натянут как струна.
Доктор вконец измучил меня своей медлительной дотошностью. Он еще и комментирует происходящее. Не пойму мне или себе? Или у меня в ногах пособие для начинающих лежит, в котором он вычитывает рекомендации, как нужно делать? Начинает отрезать вторую часть… твою мать, я ловлю себя на мысли что второе обрезание за сегодня не выдержу… Из меня, вместе с кровью и потом, волнами начинает выходить адреналин. Сквозь эту смесь через дождь из слез восходит мое спасенье, мое солнце – смех! Тело мелко трясет от смеха. Сначала сдерживаюсь, потом труднее становиться. Трясусь по настоящему и уже в голос… Толи от радости что все закончилось, толи от того что подумал сейчас про это! Доктор тоже доволен результатом своего искусства. Инструменты исчезают с моего живота и появляются бинты. Мне уже все равно, что там происходит. Продолжаю трястись, чем раздражаю доктора. У него в руках скачет мой член. Я окончательно взрываюсь, представив, как он ловит его и что еще немного так подергаться, и взорвусь… прямо в его руках!
Наверное, он понимает мое шоковое состояние. Он не мешает мне выпустить пар…
Забинтовав меня и рассказав, что и как следует делать дальше, он выпроваживает меня. Денег не взял, только с уважением принял мою словесную благодарность! Бодренько выскакиваю на улицу и вижу знакомую «буханку» возле больницы. Это Ильдар ее прислал мне со своим водителем. Знал, что я сегодня пойду укорачиваться! Наверное, подумал, что не дойду назад! Открываю дверь и так же бодренько запрыгиваю в кабину. Валера загадочно смотрит на меня, как на идиота! Никто до конца не верил, что я решусь! Говорит, что я не очень похож на человека, который только из-под ножа вылез! Поверили потом, когда я снял штаны и показал им этот кошмар!
В этот день мы устроили праздник. Точнее пьянку, праздник я им устроил ночью!!! Рассматривали меня со всех сторон, пытались понять, где у меня мозги. Андрюха, как всегда, за любой кипишь кроме водочной голодовки. Валерка вообще за любой кипишь! Ильдар – это и есть, ходячий кипишь! Он единственный татарин, да еще не обрезанный. А я единственный обрезанный христианин, который решился на такое по собственному желанию, будучи в трезвом уме и светлой памяти. Сознательно! В свое время, будучи маленьким, Ильдар убежал от врача или кто там это делает, имам? А в зрелом возрасте такую процедуру может совершить скорей хирург, чем служитель культа. Для Ильдара, мусульманина – это дикость, ставшая для меня, христианина – реальностью.
Полдень. Я лежу в комнате, сняв трусы и накрывшись одеялом. Одеяло держу шалашиком в районе паха. Заходят и выходят разные сотрудники. Всех интересует одно, как я на такое решился? Ильдар, собака, устроил публичное обсуждение моего поступка. Подтягиваются уже чеченские женщины, сотрудницы … Я беспомощен перед таким бестактством, но это как то отвлекает от тупой боли внизу. Поэтому терплю такое повышенное внимание к себе.
Вечер. Боль ни на минуту не отпускает меня и разгорается сильней. Таблетки не помогают. Парни возвращаются с пакетами. Вслед за ними заходят женщины с кастрюльками, сковородками и прочим. В Чечне принято резать барана по такому случаю, поэтому они, как могут, оказываю мне уважение. Чеченки поздравляют меня и внимательно, долго рассматривают. Вскоре мы остаемся вчетвером, и начинается праздник. Только мне от этого не тепло не холодно. Мне пить нельзя никак! Так я и промучился с ними, пока не улеглись спать. То прикалывались, то просили еще раз показать… Шутя позавидовали тому как член распух. Умудрились, даже поспорить, останется ли он таким, когда отечность спадет!
Перед сном решил сходить по малой нужде. Пришлось просидеть минут двадцать в общем сортире и изображать какающего мальчика. Вокруг толпа народу ходит, постоянно меняются люди, очередь занимают, ждут, когда освободиться очередное очко. А я засел и не дышу. Член раздулся, и канал немного сдавило. Ноги уже затекли, еле сижу и раскачиваюсь. Кое-как получилось. Такое чувство, что песок выходит из меня. И опять все горит…
Но настоящая пытка начинается потом. После всех таблеток засыпаю. Под утро вскакиваю от дикой боли, такое ощущение, что меня кто-то тянет за член. Оказывается, что члену (как и организму в целом), глубоко наплевать на то, что с ним сделали. Идет обычный процесс тестирования всех составляющих органов тела. А самым естественным для члена является проверка работоспособности его основных функций. Его пещеристые тела закачиваются кровью и он встает.
Швы начинают рвать кожу, впиваясь в нее. Бинты кольцом сдерживают натиск естества, глубоко впечатывая концы швов в нежную плоть. Я в двойной засаде. Боль захлестывает меня всего. Начинаю стонать и окончательно просыпаюсь. Лежать уже не могу. Пробую встать и понимаю масштаб своей беспомощности перед таким простым делом, как утренний стояк. Я резко вскакиваю, и мои ноги подкашиваются от внезапной слабости от дикой боли между ног. Согнувшись пополам, падаю на стол в остатки еды, потом скидываю ее на пол. Бешено разбрасываю все со стола в разные стороны. Раскинув руки в стороны, ложусь на прохладный стол. На время забываюсь.
Процесс тестирования не завершен, начинается перезагрузка. Меня разрывает на части мой собственный член, предназначенный дарить радость. Ну, иногда, я еще писаю с его помощью и размножаюсь. Интуитивно начинаю бить кулаком о край стола. Клин клином вышибают, а боль болью. Внимание организма отвлекается новой болью и на время мой член отпускает меня. Сна нет. Разбитую в кровь руку заменяю второй и снова бью о край стола, как только чувствую малейшее шевеление внизу живота. Парни давно проснулись от моих стонов и стуков. Они начинают ворчать. Мне пофиг. У меня серьезные проблемы. Ильдар не выдерживает и кричит что я, обрезанная скотина, уже достал его. Я предлагаю ему, свинье необрезанной, заткнуться. Объединившись, парни предлагают мне взять мой обрезанный член и вместе с ним свалить в коридор или заткнуться! Заткнуться не получается и мы гордо удаляемся.
Коридоры этого здания такого еще не видели. А может, видели. Я не знаю. Но те ребята, которые несут службу в этих коридорах, такое видят впервые. Я в трусах хожу вперед-назад, осторожно переставляя ноги. С закрытыми глазами и с огромной штукой в трусах. Периодически, расставив руки, припадаю к стене. Жарко! Потом, нагрев это место, перемешаюсь на другое в поисках прохлады. Иногда сажусь на корточки и зажимаю руками голову уперевшись локтями в колени. В такие минуты проваливаюсь в себя. От пережитого и от всех этих таблеток – очень хочу спать! забыться получается не долго, боль возвращает меня в реальность. Я вздрагиваю, начинаю стонать и бью по стене кулаком. Служивые тоже вздрагивают и настороженно наблюдают за мной. Никто не разговаривает. Говорить не о чем. Мы не знакомы, да и кто знает, что у меня твориться в голове. На всякий случай не подхожу к ним близко. Только раз попросил открыть внутреннюю дверь, что бы сходить в туалет. Там кошмар повторяется. Мое сидячее положение усложняет циркуляцию крови в ногах. Кровь скапливается в районе таза и надолго застаивается там. Сидя, я переминаюсь с ноги на ногу, перенося вес тела то на одну ногу, то на другую. В голове туман от действия таблеток и я начинаю звереть от своей беспомощности. Мне хочется закричать и от ярости и этого бессилия.
Но есть и приятный момент. На улице прохладно, это освежает. Возвращаюсь минут через сорок. На трусах красные капли и влага. Парни вообще в непонятках! Ложусь спать. До утра я еще несколько раз выходил в коридор побить стены, но ко мне уже привыкли.
Такое повторялось на протяжении еще недели, пока боль окончательно не покинула меня. Из-за обрезания я передвигался со скоростью черепахи и растянул процесс сбора документов на те самые две недели. Первый день, я вообще с трудом перемещался по комнате стараясь делать это с помощью рук, опираясь на стулья и цепляясь за все подряд.
Спустя несколько дней, начал решать вопросы с документами, но после обеда раздевался в комнате до трусов и выходил оттуда только в туалет. Каждый вечер пытался снять бинты полностью, не получалось. Я все время промывал член в марганцовке, бинт размокал и засыхал на мне, поэтому эта зараза так прилипла ко мне, что последнюю нитку я оторвал в ванной уже дома спустя месяц. Вцепившись в край ванной, и наслаждаясь тупостью происходящего. От постоянной промывки марганцовкой в полевых условиях головка пошла пятнами, так и осталась как божья коровка. Две недели, которые мне нагадал врач, превратились в два месяца. Первый секс произошел спустя три месяца с таким опасением, что и сексом нельзя назвать. Я решился только на минет, вздрагивая от каждого прикосновения зубов к местам от швов. Я возмущался как старый пердун, у которого не стоит, а он винит в этом кого угодно, только не себя. Кстати, последний шов, который не рассосался, а прокрутился и начал подгнивать, я отрезал, вместе с последней ниткой.
Родители, видя, что я хромаю, не на шутку взволновались происходящим. А что мне оставалось делать, сказать, что я случайно сделал обрезание? Они и так в ужасе от меня были, когда я поставил их перед фактом и рванул в Чечню. Вот и прошлось придумать про боль в колене. До тех пор, пока сам не поверил и чуть опять не попал на хирургический стол теперь уже с диагнозом – пипец мениску. Сразу отшептало, хромота прошла. Оказывается и так бывает в медицинской практике!
Но, это все было потом. А до этого я провел в Чечне две кошмарные недели. За это время собрал все что мог и не мог. На всякий случай пропечатал кучу пустых листов с печатью министерства, ехать назад из-за недостающей бумаги ой как не хотелось. Так потом и случилось, только я уже был готов к такому. Распечатаю текст на листе с министерской печатью и принесу через недельку, объяснив, что выслали оттуда. В общем, то, что мне надо было сделать, вернувшись назад в Чечню, я выполнил сполна, даже немного больше…
Домой пришлось возвращаться из Дагестана. На проходящем поезде из Баку. Утром, на автобусе меня и группу молодых чеченских парней отвезли на вокзал. Ребята ехали поступать в Волгоградскую академию МВД России.
Сначала они настороженно относились ко мне. Потом, любопытство оказалось сильнее, и они поинтересовались о моей хромоте. Молодость непосредственна и одинакова среди всех национальностей. Это потом вырастают в зрелых циников. Интересно, в кого выросли они? Но тогда, узнав, что я сделал и ради чего, долго перешептывались… Может они поняли, что я сумел ступить на их землю и не изгадив ее своим присутствием, оставил часть себя? Не изменяя своего уважения к вероисповеданию моего народа, воздал должное уважение к вероисповеданию и традициям их предков. Я не верю в бога и тем более в людей проповедующих бред, а в погоне за бредом забывающих про людей, ломающих психику и превращающих людей в фанатиков. Если человек – гандон, то это не зависит от того кто он по национальности. Он просто гандон, прикрывающий себя и свои поступки чем угодно, да хоть религией.
В поезде, я последний раз промучился от духоты и дискомфорта. В туалете разводил марганцовку в минеральной воде, промывал и отрывал прилипшие остатки бинтов. Прикрывал намокшие бинты сухими, обворачивал сверху тампонами. Доползал до своего купе, запрыгивал на верхнюю полку и засыпал. Тогда в поезде, я уже чувствовал, а сейчас знаю, что никогда больше не вернусь в Чечню.
Осталось сказать несколько слов о заключительной особенности обряда обрезания. Дело в том, что обрезанную шкурку крайней плоти, принято схоронить на крыше дома. Я не мог этого сделать, по понятным причинам. Пока Валерка вез меня в машине, я плохо соображал, куда же мне деть мои остатки. Держа в руке бинт с частичкой себя, я так ничего и не придумал дельного. Закопать в земле – нет, положить на крышу к моим знакомым – тоже нет. Сама мысль меня смущала, хотя я сделал это РАДИ НИХ! Про это они узнали позже и ОФИГЕЛИ. Честно говоря, они вообще не ожидали меня увидеть после нашего расставания, а тут вернулся и на тебе….
Очнулся я, когда мы с Валеркой заехали на территорию нашей конторы. Рука у меня не поднялась утопить… просто выбросить или утопить в говне… Все же вариант с крышей меня больше устраивал. Я размахнулся и забросил остатки на крышу Гудермеского УВД. Там на крыше, сверток покатился вниз и раскрылся. Я ждал, что он упадет вниз от ветра, так и получилось, почти. На краю он зацепился за ограждение и повис. Я не питаю иллюзий относительно того что он до сих пор там. Скорей всего, в первый же день или птички склевали, или порыв ветра сбросил его вниз, и собачка съела меня, или… много разных или. Только я ни разу не поднял больше головы и не посмотрел наверх, после того, как закинул себя в небо.