Мы долго по очереди пугали друг друга разводом, но последний шаг сделать всё не решались. А когда я созрел для того, чтобы начать новую счастливую жизнь, оказалось, что жена спрятала документы и сама пошла на меня в атаку по всем правилам военного искусства. Советчиков у неё хватало и в милиции, и среди военных (в городе в то время стоял полк военных строителей и военное училище). Она выжидала удобный момент, чтобы не просто развестись со мной, а заодно и посадить года на три за бытовое хулиганство, выписать из квартиры и зажить там столбовой дворянкой, как в сказке Пушкина, которую я по вечерам читал дочке. Ей совсем задурили голову глуповатые подружки и любовники в милицейских сапогах. Они настойчиво внушали ей, что ничего трудного в этом нет, надо только немного поднатужиться и... Я всё это хорошо помню потому, что от меня ничего не скрывали, даже, наоборот, говорили в открытую: лучше выписывайся сам куда хочешь, всё равно мы тебя уделаем и посадим. Как эти оборотни в погонах сажали меня в тюрьму, я описал в другом рассказе, а здесь - о разводе.
Вот как-то вечером жена мне подаёт повестку - завтра утром приходи в суд. Я первый раз тогда разводился, порядков не знал, как и что там говорить надо, во что одеваться, кого в какой ресторан потом приглашать. Она меня просит: “- Давай не будем позориться на весь город, разведёмся по-тихому, без скандалов и нервотрёпок”. А я с ней и не скандалил никогда, пальцем её не тронул за все годы, а тут ещё и за неё порадовался - надо же, думаю, с чего это вдруг на неё такое просветление сошло? Ведь за последние три года, она, как только на меня не бросалась, каких только пакостей не придумывала: писала вместе с тёщей подмётные письма в милицию, мне на работу, в ЖЭК, чтобы за меня общественность взялась, требовали изолировать меня от общества и т.п. Долго они не могли понять своим убогим умишком, что одних их писем маловато для того, чтобы посадить молодого коммуниста с кучей почётных грамот, ударника и передовика производства, у которого на работе нет ни одного выговора.
И опять я, в который уже раз, крепко ошибся, поверив её словам. Это был лишь очередной хитрый ход, чтобы усыпить мою бдительность и побольнее мне врезать исподтишка, за всю мою доброту и доверчивость. Она прекрасно знала, что по натуре я очень добрый, доверчивый, отзывчивый на любую просьбу или беду, и вовсю этим пользовалась.
Пришли мы утром в суд, зашли в маленькую комнатку, сели, ждём начала нашего конца. Слушание было закрытое, остальные пары ждали своей очереди в большом зале заседаний. Напротив нас четверо: судья Виноградова, два народных заседателя: женщина молодая с завода ЖБИ, Майя Андреевна Шарина, наш юрист из СМУ-5 (подруга моей мамы) и секретарь суда - девчушка молоденькая. Как потом выяснилось, жена с судьёй заранее всё обговорили, разработали сценарий и просчитали все возможные ходы. Жена ей, видимо, как и многим другим нужным людям, отремонтировала квартиру по блату, и они были уже как родные, не разлей водой подруги, просто на людях пока ещё стеснялись обниматься и целоваться. Из всего состава суда одна Майя Андреевна была за меня, она потом моей маме и рассказала всю правду о том, как меня в суде, беззащитного, били ногами и расстреливали в упор.
Закрыли поплотнее дверь и приступили. Для начала Виноградова попыталась нас вроде бы как помирить, нехотя так, мол, может, передумаете, заберёте заявление? Нет, говорим в один голос, нажились уже вместе досыта, хватит. Тогда, говорит, начнём с мужа, как с мужчины - какая причина развода у вас? Я тут же вспомнил о нашем вечернем уговоре, встал и официально заявляю: “- Не сошлись характерами. Не получается совместная семейная жизнь. Решили разойтись и начать всё сначала”. “- Так, ясно. Всё у вас?” “- Всё, - говорю, - других причин нет”. И сажусь, довольный, что всё пока идёт, как и договаривались. “- Ну что же, - говорит Виноградова, - тогда послушаем другую сторону. Оля, что ты нам можешь сказать по существу дела?” И так ласково и ободряюще на неё смотрит, как будто ей штепсель передаёт от провода к электрическому стулу, на котором я привязан, мол, вставляй скорее в розетку и ничего не бойся, сейчас мы этого нахала потрясём, как следует.
До этого жена тихо сидела рядом со мной и держала сумочку на коленях. А тут вдруг резко отодвинулась от меня вместе со стулом, достала носовой платок и как откроет во всю ширь рот... Я тоже отодвинулся и успел подумать, ну сейчас ка-а-ак чихнёт и всех тут обрызгает. Но она так и не чихнула, зато обрызгала грязью всего меня с головы до ног. Вместо чиха из неё вдруг понёсся такой вой, что мы все минут на десять от неожиданности потеряли дар речи, только сидели и хлопали глазами. Я за свою жизнь видел вблизи много разных артистов, даже заслуженных и народных, но чтобы такой самородок пел про меня арию - это было в диковинку. Орала она минут двадцать на одной ноте без перерыва. Кое-что подобное я уже слышал раньше в домашнем варианте не один раз, но в суде это звучало совсем по-другому, намного страшнее. Под конец её воя, я несколько раз робко пытался вставить хоть словечко в свою защиту: мол, товарищи дорогие, всё совсем не так, как она тут поёт, а даже совсем наоборот, это не я бью дочку, а она (и вся моя родня не раз это видела и делала ей замечания), это не я по ночам шляюсь, где попало, а она, это не я пишу клеветнические письма ей на работу, а она на мою и т.д. и т.п.
Но все мои попытки оправдаться тут же пресекала железным голосом служитель Фемиды судья Виноградова: “- Подождите! Вам слово уже давали! Мы вас терпеливо выслушали, не мешайте нам теперь выслушать вторую сторону! Продолжайте, Оля, не волнуйтесь, всё хорошо”. И та, за время этой передышки трубно высморкавшись в платок, опять набирала побольше воздуха и продолжала выть в голос. Я был сильно этим удивлён: за десять лет, что мы прожили рядом, она ни разу не была на больничном, ничем не болела, никогда у неё не было ни насморка, ни кашля, мало того, она даже никогда не потела и не пользовалась дезодорантами. В её медицинской карте были всего две записи - о родах дочери и о вырезанном аппендиците. А тут вдруг она сидела, сморкалась, вытирала текущие ручьём слёзы и меняла уже третий платок. Вот как я, оказывается, плохо знал свою жену.
Между тем, глаза всех нас, кто её слушал (кроме Виноградовой, конечно), давно стали квадратными. Наверняка, даже они, работники суда, не каждый день слушали такие ужасы и видели перед собой такого страшного монстра, как я. Перечислив все мои мнимые преступления, жена закончила тем, что на меня давно заведены два уголовных дела, у меня подписка о невыезде и со дня на день, как только прокурор подпишет ордер, меня должны забрать специально вызванные из Москвы омоновцы, поэтому она просит суд поскорее нас развести и помочь ей в выселении меня из её квартиры. К тому же я затерроризировал весь наш четырнадцатиэтажный дом и к ней даже подруги перестали ходить - до смерти боятся встретить меня вечером у лифта – пьяного и с дубиной в руках. Будто бы даже я сплю с топором под подушкой, а на работу хожу с ножом за пазухой. И вообще, кровавый палач Берия в сравнении со мной - агнец Божий.
Пока я глубоко дышал и приходил в себя после такого чудовищного вранья, суд шёпотом, сидя бочком на стульях, косясь на меня, посовещался и постановил нас немедленно развести, в целях предотвращения дальнейшего семейного кровопролития.
Когда всё закончилось, и мы вышли в общий зал заседаний, где сидели остальные пары в ожидании развода, все женщины, сидевшие там, глядели на меня с таким испугом в глазах, будто я только что отрезал головы всем членам суда и руки у меня были по локоть в крови. Дикий вой моей уже бывшей жены был хорошо слышен через тонкую дверь. Зато мужики мне улыбались подбадривающе - молодец, братан, наш парень, свой в доску, так им и надо этим стервам.
В коридоре, перед выходом на улицу, бывшая моя жена посмотрелась в зеркальце, вытерла хитрые глазки и, улыбнувшись, ласково у меня спросила: “- Ну, как я тебя сделала? Понял, как надо? Учись, студент!” И весело запрыгала вниз по лестнице. А я ещё долго стоял и чесал затылок, думая, как жить дальше. И твёрдо решил, если придётся когда ещё разводиться, то буду говорить всегда последним. А то опять окажусь в дураках. Из-за денег тоже было обидно: она развалила семью, она подала на развод, а платить за всё обязали меня - и штраф, и судебные издержки, и алименты. Вот так всегда и бывает, когда выпустишь инициативу из рук и плывёшь по течению.
Вечером, на семейном совете родственников, дядя Коля Волков похлопал меня по плечу и сказал: “- Не переживай! Ты ещё легко от неё отделался. Могли бы и засадить сдуру. Пока разобрались бы, что ты молодой коммунист и сеешь по школам разумное, вечное, доброе - годика два-три попилил бы лес в Сибири. Так что радуйся, что на свободе и поскорее разменивай квартиру, а то сядешь. Теперь у неё в сто раз больше возможностей. Раньше вы были муж да жена - одна сатана, а теперь ты ей чужой человек, сосед, а её дружки в милиции только этого и ждали. Им тоже квартиры ремонтировать надо, не одной Виноградовой”.
Вот так я первый раз стал разведённым.