Глава 9.
Яцек был в полной прострации. Всё происходящее казалось ему каким-то бредом! Ситуация сложилась совершенно дурацкая - они с Марием стали стыдиться смотреть друг другу в глаза! Оба понимали, что сложившийся «треугольник» - был явлением временным, и после того, как вчера пани Хелена объявила обоим о том, что проводить ночи в доме Зосимуса по причине положительной реакции теста на беременность, ей больше нет необходимости, соответственно и курс изучения быта римлянок, длинною в две недели, для неё подошёл к завершению. Зосимусу было жаль отпускать от себя эту восхитительную женщину, мать его будущего ребёнка, но он ведь с самого начала, после первой их ночи был предупреждён ею о том, что всё будет именно так – она вернётся к мужу, а когда на свет появится ребёнок, то он станет объектом пристального внимания для десятков учёных. Как любой умный человек, Марий Зосимус лишь вздыхал, когда мысли возвращали его к этим мыслям, и он старался поскорее забыть тело, которым столько дней спасал себя! Он ещё вспоминал её сладостные постанывания в любовных соитиях, когда Хелена говорила что-то. И ему было стыдно перед Яцеком за то, что и он, Марий, знает теперь такие интимные подробности, каковые имеет право знать про женщину только её муж. По вечерам они всё так же, втроём, просиживали вечера за долгими беседами, но только и вчера, и сегодня супруги уходят вместе, к себе домой. Все трое старательно пытались похоронить произошедшее под горой молчания на эту тему, и уже положили на могилу их общего секрета первые два дня.
Хелене Пясецкой было некогда вспоминать, и думать про те две недели. Ей удалось очень скоро переключить свои мысли на иные приоритеты, ведь и так понятно, что теперь всё внимание должно быть отдано плоду носимому ею! Примерно так она себя, и старалась отвлечь от памятных деталей и подробностей двухнедельного эксперимента. Естественно, что ей тоже, как и Зосимусу, было стыдно перед паном Яцеком, её мужем, за те минуты сладостного забвения, которые неумолимо сливались в её памяти в часы нирваны. Перед Марием она испытывала жуткую неловкость, просто потому, что не имела прежде подобного опыта в жизни, и не знала, как теперь вообще возможно вернуться к прежним отношениям, с прагматичной дистанцированностью, как положено в обществе, это после всего-то, что между ними было!
Положение пана Яцека окалось наиболее затруднительным, по той причине, что именно ему выпало быть мужем в подобном «треугольнике» взаимоотношений. Пясецкому досталась самая острая его вершина, коловшая больнее двух остальных углов, расположенных там, внизу, у основания. И он, тоже, очень переживал и стыдился своей двухнедельной бездеятельности, потакания безумному решению жены добиться положительного результата!
Мы мало думаем с благодарностью про те заботы и труды, которые нам посылает Всевышний, но пан Яцек был искренне рад каждому, даже самому незначительному дельцу, такой естественной возможности скрыться внутри себя – заняться решением проблем и безотлагательных вопросов.
Зима уже вступила в свои права. Это принесло свои неудобства и невымышленные проблемы, к тому же пани Хелена занялась изучением нового материала, и все дни только и делала, что проводила на себе различные биологические тесты и исследования до самого вечера. Вечера же, по-прежнему, всецело принадлежали их маленькой компании, разве что традиционную бутылочку мозельского или муската Оттонель замели ставшим столь же традиционным, зелёным чаем.
Прошла неделя жизни а-ля по-прежнему, прежде, чем Зосимус, наконец, почувствовал себя вновь свободным от этой невероятной женщины. Он полной грудью вдыхал холодный ветер и радовался своей воле. Вот ведь как бывает – мучился, прежде, человек от одиночества, а когда женщина лишила его своего настойчивого общества, одному на душе сделалось радостно! Теперь, когда он вновь волен быть самим собой, как прежде, с наслаждением, которое давала ему свобода властвовать, Зосимус собрал всех своих подчинённых командиров, и началось непростое обсуждение грядущих, или, скорее возможных изменений в политическом и военном управлении новой провинцией. К его великому сожалению, мало кто выдвигал сколько-нибудь дельные предложения по реформации военного гарнизона в полувоенный, с тем, чтобы дать возможность окрепнуть семьями, уставшим от тягот солдатам.
Тогда Марий собрал у себя, на совет, центурионов триариев. В доме, на широком дубовом столе были расстелены карты местности и план города с перспективой застройки. Сегодня, после достаточно долгого перерыва, они были собраны сюда цезарем. Зосимус обошёл их всех, взглянув каждому из них в глаза, и не обнаружил в своих соратниках ни тени сомнения в нём, как командире, ни недовольства. Вздохнув с облегчением, Марий начал свою речь:
- Я рад, что за столь продолжительное время военного бездействия наши солдаты не стали уподобляться невольникам, согнанным в крепость для тяжёлого труда, которые мечтают поскорее сбежать из гарнизона. Какие настроения в когортах? Есть ли что-то, требующее безотлагательного решения?
Ближайшими помощниками правителя провинции и главнокомандующего, кроме военных трибунов, были квестор и легаты, непременно из сенаторского сословия, поэтому старые рубаки, опыт ведения сражений которых был бесценен, искренне изумились такому вопросу именно к ним, поднявшимся до чина центуриона из низов. Они переглянулись, пытаясь понять, каков подвох приготовил им правитель провинции Марий Зосимус, но понимали также, что ответить на вопрос придётся, даже ценой жизни, исполняя приказ.
Из общего ряда выступил вперёд примипил (primipilus), являвшийся старшим по положению, среди остальных, и стал отвечать на поставленный вопрос:
- Нам странно слышать от тебя такой вопрос, Марий Зосимус! Мы с радостью и гордостью поддержали твоё возвеличивание на должность правителя новой провинции. Мы понимаем, сколь важно и ответственно то место, где протекает наша служба, для империи, и потому в нас не было сомнения в том, что правящий ею, достоин называться цезарем. У тебя, как у цезаря, достаточно помощников. Много молодых людей всаднического сословия, которые до основания Балтики, как мне кажется, не оказывали большого влияния на ход дел в Легионе, поскольку многие из них примкнули к легиону и под твоё начало, после битвы на болотах. Теперь же мы рады тому, как военный легат Априлис Макрон, принявший от тебя управление легионом, распорядился, и распределил их всех, свободных от службы в центуриях. После их назначения в городской совет, и передачи в их ведение важных вопросов обеспечения нормальной жизни провинции, почти все они проявили себя хорошими хозяевами и умными начальниками в гражданских заботах.
Марий, такой вопрос, какой задал ты нам сегодня, говорит либо о том, что ты доверяешь не всякому из своих командиров, либо о том, что ты проверяешь, насколько хорошо они справляются, испрашивая ответа у самых преданных тебе, и не раз доказавших свою преданность в бою. Я надеюсь, что причина вопроса кроется именно в том, что ты решил увидеть свои владения глазами простого солдата, и узнать, чего твоим воинам хотелось бы прежде всего. Но нам всем хочется одного и того же: построить дом, посадить сад и вырастить детей. У многих из нас есть семьи, о которых мы ничего не знаем, как и они о нас. Долг повелевает нам претерпеть это испытание, оказавшееся самым трудным, и мы, зная, что значит жизнь вдали от семей, понимаем всю губительность для легиона в продолжении жизни молодых людей в соответствии с правилами нахождения в крепости.
Марий, если бы мне было позволено, я бы сказал цезарю, что старики всегда его поддержат, даже если он, ослабив готовность легиона к отражению нападения, позволит расселяться молодым солдатам в домах, которые мы возводим, и приводить в них жён, словом так, как это бывает при службе в тыловом гарнизоне. Иначе мы просто вымрем здесь, без поддержки местных крестьян и, главное, крестьянок, готовых нарожать кучу ребятишек для нашего легиона!
Марий еле заметно смутился при упоминании о женщинах, но, чуть покраснев, улыбнулся вместе со всеми и ответил, сняв напряжённое ожидание:
- Лигуларий, я помню тебя с того дня, когда ты закрыл меня собой от дротика. Ты не сомневался в правильности своего поступка тогда, и я знаю, что ты не сомневаешься в правильности своего присутствия здесь, сейчас. Я рад, что ветераны думают о молодых больше, чем о себе, понимая, что молодые – будущее легиона и всей провинции. Я успокою тебя: мной написан приказ об улучшении положения семейных легионеров, и скоро я его передам в легион.
Что ещё беспокоит вас?
- Старый оружейник Балтеус просил нас донести тебе о том, что то вооружение, которое мы храним, имеет такой почтенный возраст, что скоро начнёт гнуться и рассыпаться в руках воинов. Если мечи центурионов хороши, сделаны по новым правилам, более узкими, но и более длинными, потому, что из достойного материала сделаны, то в десятом легионе собрано то, что годно лишь на переплавку. Марий, твои легионеры могут многое, но ещё больше они смогут, владея оружием из хорошего железа! Но, то, что хранится в запасе – просто не пригодно к ремонту! И ещё он сказал, что если с оружием мы не испытываем особого голода благодаря собранным трофеям, то лорика сегментата (панцирь из металлических полос) есть только на одну неполную центурию, а лорика скуамата (панцирь из металлических чешуек, нашитых на холстину), была найдена в запасе только одна!
- Успокой Уния Балтеуса, я ожидаю от наших союзников караван с оружием и кольчугами из металла, невиданного по прочности у нас. Нам будут присланы и повозки новой конструкции, и шлемы из крепчайшего металла взамен старых. Когда произойдёт перевооружение на новейшие образцы и переоснащение амуницией более стойкой и удобной в северных районах, мы сможем заняться решением вопросов жизни в провинции, но прежде мы должны организовать мастерские, и для этого не только молодым, но и почтенным талантам будет дано право жить в городе, вне расположения когорт, с семьями, или без таковых.
Большего я вам сказать пока не могу. Пусть остальное станет для вас приятным сюрпризом!
А по всему остальному, что станет всерьёз беспокоить вас – звоните мне по телефону. Мой номер:807-23. Только не забывайте подзаряжать свои мобильники!
Когда центурионы покинули кабинет правителя провинции, Марий вновь стал убеждать себя в том, что поступил правильно, начав выстраивать вертикаль управления легионом напрямую, через тех, кого новобранцы и молодёжь считают даже более авторитетными своими начальниками, нежели командиров всаднического сословия. Осторожность во время проведения таких крупных реформ в провинции, которая находится ещё только в самом начале пути своего становления - необходима! Это после, все они поймут, что будущее – за народовластием, тем самым, которое было взято римским парламентом от греков, и которое было уничтожено в эпоху жадных цезарей!
Что ж, первый шаг сделан!
Пан Яцек всё ворочался и вздыхал. Хелена же старалась просто ни о чём таком не думать.
Внезапно Яцек решился:
- Тебе с ним не было плохо?
- Не нужно, Ясинька, миленький, ну, я прошу тебя!
- Почему? Было что-то такое, что мне знать нельзя?
- Прекрати! Это было ради эксперимента, и не более того.
- Тогда почему ты не показывалась всё это время дома?
- Я не могла. Понимаешь, я не могла разорвать себя на вас двоих!
- Значит он тебе не безразличен?
- Яцек, он – несчастный мужчина, тоскующий по жене. По жене, понимаешь, не по сексу с первой подвернувшейся! Он был нежен со мной так, как человек может быть нежен только с близким ему, и я была ласкова с ним, как с неопытным юношей. Он очень стыдился своего естественного желания побыть с женщиной, и я нарочно переоделась в прозрачные одеяния его жены, но не для того, чтобы ежечасно соблазнять его, а для того, чтобы он мог представить себе свою любимую. Он очень часто называл меня её именем.
- Как часто у вас с ним был секс?
- Яцек, ну зачем тебе это! Чтобы заставить меня заново всё переживать?! Думаешь, нам с ним не было стыдно за то, чем мы занимаемся на ложе его жены?! Прекрати, прошу тебя, мне больно!
- И мне… больно.
- Ладно, слушай, но только один раз.
Первая ночь у нас началась через час после твоего ухода, и продлилась почти до утра. Он меня притягивал к себе снова и снова. Засыпал. Потом, едва проснувшись, начинал сначала. Мы пили сухое вино, а после я, уже далеко не радостно принимала его.
Сколько раз это повторялось, я не считала. Много. А после – мы сгорали от стыда. Страсть прошла, и то, что было после – тяжёлый невольничий труд! Ты способен поверить мне? Проснулась – пришёл Марий. После завтрака я даже не одеваюсь, хожу вовсе голая, потому, что перед уходом на службу прямо в гостиной буду посажана Марием к нему на колени. Пообедали – иду на ложе к Марию. Поужинали –пришёл на моё ложе Марий. Просыпаюсь среди ночи – это Марий меня возжелал. Вот такой распорядок жизни! Всё. Теперь ты доволен?
Яцек, совершенно поражённый тем, что можно две недели жить в таком ритме, не нашёлся, что ответить жене. Уязвлённый и униженный, он сник. Хелена, уловив это, тут же обвила в темноте мужа:
- Ясичек, миленький, я же знала, что тебе будет больно, потому и не хотела говорить тебе! Я же только тебя люблю, Ясинька! Когда всё закончится, я тебя прикую к постели, чтобы мы были только друг до друга!
- Хорошо. Я верю тебе!
Он повернулся к жене, но поцеловать в губы всё же не смог, и с поцелуем ткнулся жене в горячую грудь, прямо в твёрдую упругость. Хелена едва не вскрикнула от боли –её прелести были так зацелованы любовником, словно пытавшимся найти в них молоко, что превратились в два синяка, даже прикосновение к которым причиняло Хелене боль. Она смолчала, вытерпев, и ласково перебирала кудри своего любимого мужчины, пока не заметила, что его сморил сон.