Тишина – она пришла и утопила в себе все ночные звуки и перешептывания поздней осени, царствующей за окном в своем однообразии голых ветвей и серого, унылого неба, сейчас укрытого зябкой ночной тьмой. Я легла лицом на согнутую в локте руку и лишь вздрогнула, вспоминая, как пару дней назад также покоилась на своем кухонном подоконнике в квартире – именно тогда я первый раз услышала грудной баритон Лодзинского. Сейчас же, я сидела и слушала о нем рассказ: надтреснутым, полным благоговейной горечи, голосом отца, который постепенно удалился во тьму за окном, уступая место мрачному безмолвию.
- Тик – так. – щелкали часы, отсчитывая время, - Тик – так.
Мне казалось, что я уже вечность нахожусь в этой тесной, малюсенькой комнатке, под завязку набитой жизненно – важными вещами и ненужной рухлядью.
- Тик – так. – прошептала я, подпевая часам, неумолимо стремящимся вперед, - Лодзинский - ангел? – протянула я, вслушиваясь в собственный голос, который разбил молчание и быстро распространившись по ограниченному пространству, лег отзвуками слов в углах комнаты, - Ангел? – удивленно переспросила я, скорее обращаясь к себе, чем к отцу. В моей голове усиленно шла работа мысли, - Надо же, я не думала, что они существуют…
Папа сочувственно протянул руку через стол и зажал мою руку своей широкой, сухой ладонью.
- Настало время поверить в их существование… - сказал он.
Я усмехнулась – ситуация была не из легких и я с трудом подбирала слова, попросту не зная, что в подобных случаях принято говорить: ужаснуться или возликовать?
- Хорош ангелок! – выпалила я, вырывая руку у отца, - Он производит не лучшее впечатление: сноб с неимоверно раздутым самолюбием! Эгоист с королевскими замашками, привыкший повелевать, и кто скажет что – то против его великого мнения, будет сожжен гордым испепеляющим взглядом!
- Не любишь своего директора. – покачал головой отец, - Откуда столько неприятия? Жан достоин восхищения!
- Что? – вскрикнула я, вскочив и запутавшись в собственных колготках, которые были надеты только на одной ноге и чуть не упала, ударившись поврежденной щиколоткой. Задохнувшись от боли, я повалилась обратно на стул, и сцепив зубы, зашипела, - Этот поганец обращается со своими подчиненными как…как самый последний человек на этой планете! - я задыхалась от ярости, - Он свысока и надменно разговаривает со мной - подтрунивая, а офис – менеджеру Алле грубит, да так изощренно и высокопарно, словно не дерзости говорит, а читает лекции в аспирантуре!
- Ты, верно, не правильно расцениваешь его слова, я знаю, ты склонна все преувеличивать. А еще, ты сильно мнительна – часто видишь глубинный контекст, которого не существует.
- Ну да, да. – закивала я головой, делая слабые попытки себя успокоить: в мыслях был сумбур, руки предательски дрожали, желудок схватил спазм и я встала, чтобы сделать чая из ромашки – мои нервы нуждались в реставрации и травяной настой был бы сейчас весьма кстати.
- Где ромашка? – нервно спросила я, хлопая дверцей единственного навесного шкафа, где стояли пакеты с вермишелью и солью.
- В корзине под окном. – сказал отец и неопределенно махнул рукой.
Я нашла коробку с сушеными цветками под одной из кастрюль, стоящих на открытых полках под столешницей. Отец лишь всплеснул руками и щелкнул кнопкой электрического чайника, стоящего на столе, а я быстро долила в него воды из пластиковой бутылки, - папа всегда брал воду в бювете.
- Пойми, Олеся, Жан имеет на Земле свою миссию: он один из немногих, которые защищают шесть миллиардов людей от гибели и нас с тобой в том числе! Все остальное видится мне не столь важным, а тем более, не стоит той паники, которая царствует в твоем сердце, чуть я произнесу его имя. Пойми, он не человек - мы просто не в силах достичь того уровня развития, на котором находится он: соответственно, для нас он всегда останется далеким и чужим, которого мы никогда не поймем и любой его поступок и слова будут рассматриваться под микроскопом и препарироваться по мелким частям. Хочешь ты этого или не хочешь: да нам просто не дано его понять!
- Ого! Ты отказываешь человечеству в пути к просветлению?! И практически ничего не зная об ангелах, автоматически ставишь их выше себя? – зарычала я, засыпая ромашку в заварочный чайник и заливая ее водой. Закипевший чайник плевался кипятком, а я бурлила злобой – неосмысленной, необоснованной, - И вообще, откуда ты знаешь, что он не Падший? Вдруг, он взял тебя на обман, ты ведь говорил, что никогда не видел Падших? – лавина бешенства бушевала во мне: набирая обороты и увеличивая ком нарастающего гнева.
- Остынь от своей бессмысленной ярости. – тихо сказал папа, - Она не идет тебе на пользу, ты лишь убиваешь этим себя. А что до того, что я неверно различил в Жаниэле ангела, то ты глубоко ошибаешься и я расскажу тебе, почему. – отец порывисто обхватил склоненную голову руками и ерша волосы, продолжил, - Ангел пришел ко мне снова и сказал, что сразился с Падшим, который искушением, овладел умом директора института, где я работал. Его интересовали ядерные разработки, которыми на тот момент занимались ученые, - видишь ли, Падшие и Хранители Света такие же продвинутые в техническом прогрессе существа, что и мы с тобой и потому, для Падших, оружие массового поражения – это легкий способ порабощения Земли. Намного проще пустить бомбу, чем прикладывать усилия и дуть ураганами, а когда наступит хаос, - о, а они любят его даже больше себя! – тогда воцарят Падшие со всей своей жестокостью. – отец перевел дух и начал рассказывать дальше, - Жан оказался сильнее, и Падший был повержен, а Хранитель показал мне его энергетическую сущность, которую вытянул из человеческого тела и законсервировал до поры до времени в некоем сосуде, размером с шестилитровую бутылку, из металла, который я не смог идентифицировать.
- Здесь находится сущность Падшего, - сказал он мне, - Сейчас он находится зажатым в тиски заговоренной мной емкости, но очень скоро отправится в место, где ему положено быть. Я хочу, чтобы ты приложил руки к сосуду!
Я повиновался и слегка дотронувшись пальцами до матового контейнера, отдернул ладонь – поверхность была покрыта инеем и холодна как лед, но Жаниэль аккуратно взял мою руку и накрыв своей, положил обратно.
- Ты должен научиться их чувствовать. – сказал он, - Закрой глаза.
Я послушно захлопнул веки.
- Что ты видишь? – спросил меня Жаниэль.
- Ничего. – признался я, - Только чувствую страшный холод.
- Терпи. – приказал Жан и чуть надавил мою ладонь.
И так мы стояли минут десять – мороз успел охватить меня всего и я стоял, и стучал зубами от стужи. Я знаю, что обморожение начинается с онемения, так вышло и со мной – боли не было, лишь побелела рука, до синевы – страшной и распространяющейся с огромной скоростью. Сначала, началось дикое жжение на коже. Казалось, меня облили едкой соляной кислотой – медленно, со вкусом, обливали, растягивая пытку до невозможных размеров, а после, после пришла боль в костях – ломающая мучительно и неутомимо, выкручивающая суставы, будто клещами вытягивая мои мышцы и сухожилия – не в силах превозмочь, я закричал и тогда, на моих глазах, моя рука начала разлагаться, открываясь бордовыми ранами и желтыми, гнойными пузырями.
- Что же это? – задохнулся я, с мольбой на устах и с громким криком, выходящим из самых глубин моей души, бившейся в агонии. Дрожь прошла по мне, рождая конвульсии невиданной силы и захрипев, я впал в шок, а перед глазами замелькали кадры, один за одним, сменяя друг друга в безумном, черно – белом хороводе: мировые войны человечества, зверства рода людского, массовые убийства, репрессии и горы гниющих трупов, оставшиеся после зверств и сваленные в общие могилы. Сильные судороги проходили по моему телу, кроша кости и разрывая сосуды, но я почти перестал чувствовать боль, лишь с воем, подобно волчьему, воззрясь на ужасные деяния людей, пропуская их сквозь себя и чувствуя отчаянье и страх каждого уничтоженного существа. И вот, когда, казалось уже не будет конца этой пытке и не будет конца лицам, мелькающем в адской карусели чужих воспоминаний, меня подхватили и держа крепко, пронесли над всей планетой, вытащив в бесконечный белый туман, который, вначале испугал меня и я пал ниц останками своего жалкого тела и не мог поднять головы, хотя знал, что подле меня кто – то стоит.
- Ты увидел сущность Падшего? – спросил меня голос, от одного звука которого, я заплакал, настолько прекрасным он мне показался, - Только через муки ты можешь постичь весь ужас их сути.
Я разлепил, заклеившиеся от гноя и крови глаза и взглянул на говорившего – это был Жаниэль и лик его был настолько восхитителен, что я тут же опустил взгляд, который скользнул по моим ногам, заставив задохнуться от ужаса – разложенные гнилью куски кожи свисали над синюшными, оголенными мышцами, из которых сочилась сукровица. Приложив руки к лицу, я осознал, что моего лица уже не существует – лишь гнилая плоть, с проваленными щеками и носом.
- Их сущность – это страдания миллионов. – сказал я, вспоминая весь кошмар мелькавших картин и забыв о своем теле, обратился к Жану, - А во главе всех захватнических армий – черные лидеры, которыми овладели Падшие, во главе государств, в которых погибли миллионы от репрессий – они же, и везде, куда бы я не посмотрел, где были мор, голод, убийства - были они. Везде они!
Жаниэль кивнул, по – особенному всматриваясь своими блистающими, ставшими темно – синими, глазами и лицо его было скорбным и печальным. Он подошел ко мне, и я почувствовал умиротворение и спокойствие, идущие от него и аромат, этот чудный, свежий аромат хвои и можжевеловых шишек. Ангел чуть дотронулся до моего виска, и я забылся прекрасным сном, в котором зажили все мои раны, и тело полностью обновилось.
- Пора! – услышал я голос, и открыв глаза, увидел, что все также стою, приложив руку к емкости с Падшим, но он уже не жег меня холодом, а над своей ладонью я увидел руку Жаниэля, который улыбался мне ослепительной улыбкой ангела.
- Смотри! – сказал он, и приложив палец к сосуду, сделал его прозрачным. В бутыле была тьма: маслянистая, густая, черная – в самую темную безлунную ночь, в подвале, я не видывал такой темноты. Она была живая, она двигалась, сверкая и переливаясь всеми возможными оттенками иссиня – черного мрака .
- Что это за блеск? – я задал вопрос в голове, еще не в силах прийти в себя и заговорить в голос.
- О, Падшие способны вызывать сверкание своей Сущности – гиблое, искусственное, навеянное их чарами, но настоящего сияния они лишились давным – давно. Зная, что на человека производит впечатление переливающаяся кожа – они используют этот эффект как одно из средств зачаровывания. – ответил Жаниэль, - Прикоснись к моему запястью. – неожиданно сказал он и подставил свою белую руку, покрытую сетью синих вен и капилляров.
Я исполнил желание и неожиданно меня ослепило сияющим светом, таким ярким, словно я смотрел на летнее солнце, которое было так близко, что, казалось, протяни руку и дотронешься до него, - но его лучи не обжигали, а глаза быстро привыкли и я стоял, озаренный белым ореолом, который проник в меня, голубя своей теплотой и нежностью. Оглушенный от невероятного чувства восхищения, я впал в прострацию, более не понимая, что со мной и где я, и лишь наслаждаясь незабываемым чувством покоя и умиротворения.
- Вот истинное сияние. – донесся до меня голос Жаниэля.
- Можно мне остаться тут? – спросил я ангела, еще никогда не чувствуя себя более счастливым, чем в тот момент.
- Ты не можешь пребывать во мне, тебе уготовано другое место. – сказал ангел, возвращая меня в мою рабочую комнатенку, после прекрасного света, показавшаяся мне хуже самой грязной и мерзкой тюремной камеры - одиночки.
- Ты сегодня увидел и прозрел на две сущности. – склонился ко мне Жаниэль, - И я преподнес тебе урок, который поможет тебе. С этой минуты, у тебя появилась первая способность – различать Падших и Хранителей, даже если они ничем не выдают себя, пребывая в человеческом теле. Ты будешь чувствовать нас на расстоянии, возможно, на очень большом расстоянии.
- Но я же еще не дал согласия на то, чтобы быть твоим Шеду, - сказал я, рассеянно поглядывая по сторонам и чувствуя себя очень уставшим.
- Для того, чтобы научить тебя отличать нас - не требуется человеческого согласия. Я должен был показать различия наши для того, чтобы оберечь тебя и твою семью – теперь ты почувствуешь приближение Падшего за тысячи километров и сможешь бежать от него – благо, на Земле есть места, где можно спрятаться.
Отец приостановил рассказ, успокаивая свое сбившееся от волнения, дыхание: его мертвенная бледность щек ушла, уступая место румянцу, а изможденное выражение лица сменилось на добродушное, ласковое. Воспоминания вызывали в нем самые лучшие чувства.
- Так значит, ты видел Падшего! – вскричала я, воспользовавшись моментом благодушия рассказчика.
- Я дотронулся до заточенной в сосуде сущности и знал, что способен почувствовать Падшего в оболочке, в теле человека. Но за тридцать два года мне не представилось такой возможности и я, уже было подумал, что потерял эту особенность, подаренную ангелом. – отец невесело улыбнулся, протягивая последнее, светлое слово, - Я ведь, все – таки отказался быть его Шеду!
Я замерла и напряглась в ожидании конца рассказа.
- В день, когда Жаниэль показал мне две сущности, я шел домой в непоколебимом намерении говорить с женой о том, что нам надо отпустить друг друга. Я хотел рассказать ей все: если нужно, просить ангела явить ей свой лик, но придя домой, я застал твою мать сияющей и радостной как никогда. « У нас будет ребенок!» - воскликнула она и бросилась мне на шею – в тот вечер я узнал, что на свет появишься ты. Разве я мог после этой новости покинуть вас, даже если мне уже было многое открыто, и я был готов служить Хранителю Света и помогать ему в бесценной миссии? У меня было предназначение, но в последний момент, судьба сделала мертвую петлю и бросила к моим ногам мою личную задачу, которой явилась дочь. И я принял решение остаться в семье и сказал это Жаниэлю, когда он в последний раз пришел ко мне, улыбаясь и неся на своем лице несказанную радость.
- Ты в хорошем настроении. – сказал я ему и ангел склонил голову набок, в свойственной ему манере, внимательно рассматривая меня с головы до ног.
- Я знаю, что вчера, твое предопределение изменилось – весьма неожиданно для меня, я ведь не в силах видеть судьбу каждого человека, лишь предполагая, что может случиться.
- Значит ли это, что для меня останется все как есть? И я буду жить той жизнью, которой жил до встречи с тобой? – дрожащим голосом спросил я, но ангел не отвечал, - Ты можешь хотя бы предположить?
- В твоей жизни будет спокойствие и мир еще столько лет, сколько ты уже прожил, я вижу это сейчас, когда узнал, как все поменялось за сутки. Но еще вчера, я видел тебя отважным воином и моим Смотрителем, чья функция была уберегать человечество от нападок зла. Но придет завтра и все может поменяться опять. Будущее – неуловимая субстанция, быстро меняющая очертания, случись дорожке человеческого пути повернуть не так, как было предначертано ранее.
- Ты опять говоришь то, что не понятно мне. – сжался я в отчаянии.
- С тобой и твоими родными все будет хорошо еще примерно тридцать лет, если неожиданно не произойдет действия, которое поменяет судьбу. Не забывай никогда – человек в силах сам менять свое предназначение, а вместе с поступком, меняется и будущее. Понимаешь теперь?
- Да. – ответил я в мыслях, с горечью ожидая расставания и грустно смотря на Жаниэля.
- Что же ты печалишься? – удивился ангел, - В твоей жизни скоро пребудет чудо рождения новой жизни. Вы, люди, иногда не понимаете, насколько жизнь ваша наполнена волшебством – сравнимым по силе воздействия с нашим противостоянием добра и зла! Вы просто не представляете, насколько благословенна и уникальна ваша сущность со способностью любить, рождать детей, чувствовать боль, сочувствовать, искать добра во времена смуты, падать и вновь подниматься и жить, радуясь каждой минуте, проведенной на этой прекрасной планете!
Жаниэль говорил тихо, но в его словах звенела сталь, а губы сжались в тонкую линию, открывая его образ в новом для меня контексте жесткости. Я как завороженный смотрел на столь не свойственные перемены в ангеле: вдохновленный своей речью он совсем побледнел и почти не смотрел на меня, вглядываясь куда – то вдаль.
- Вы просто не представляете, как возвеличены вы, имея выбор как поступить, как жить, чем заниматься, что творить, на что надеяться, во что верить!
Я сделал шаг к ангелу и хотел дотронуться до него, положить ему руку на плечо, по – дружески обнять, сказать слова прощания, но не смог, почти физически ощутив препятствие, стоящее на пути между мной и Жаниэлем: словно между нашими двумя мирами была проложена стена, но сделанная не из камня и цемента, но из невидимой духовной субстанции, которую я был не в силах преодолеть. Может, кто другой из людей и сделал бы это, но только не я – чувствуя величие и мощь, исходящие со светлого лика Хранителя, я не смел нарушить черту, разделяющую нас. Для меня этот жест был бы подобен самой низкой фамильярности.
- Что же ты дрогнул? Почему не подошел? – спросил меня Жаниэль.
- Я побоялся, что ты не поймешь моего порыва. – прошептал я.
- Сомнение. – вздохнул ангел, - Одна из черточек вашей коллекции чувств – интересная, но не стоящая того, чтобы развивать ее.
И подойдя ко мне, он протянул ладонь для рукопожатия – я не ожидал этого жеста и замер, неожиданно ошарашенный такой честью и до конца не веря в благодушие его поступка, не смел протянуть своей ладони.
- Не стоит слишком возвеличивать нас. – прочтя мысли в моей голове, сказал Жаниэль. Не забывай, что такие как я, призваны, чтобы служить всему тому, что окружает таких как ты. – ангел улыбнулся и приблизившись ко мне, взял мою руку в свою, - Я не говорю тебе прощай. Помни о том, что сам в силах изменить судьбу, а я приду к тебе, если только случится поступок, который предопределит нашу встречу.
Он еще держал меня за руку, но сам уже начал превращаться в белесую дымку и таять в воздухе, немного вибрируя как мираж. До самого исчезновения, он смотрел в мои глаза своими широко распахнутыми, чудными очами, которые опять потемнели до темно – синего цвета: видимо, будучи в человеческом обличье, что – то менялось в структуре его сущности, отчего радужки становились очень светлыми, когда же он применял свою сверхъестественную силу, в нем вновь просыпалась синь неба, одним их Хранителей которого он являлся.
У меня сперло дыхание, а в горле стоял ком, когда я еще видя очертания ангела, отчаянно жалел о том, что не случилось того, что еще вчера видел в моем предопределении Жаниэль.
- Смотритель, из которого ничего не вышло… - с горечью сказал я пустоте, которая пришла ко мне после того, как ушел Хранитель.
* * *
Мой ромашковый чай плескался на дне кружки желтой, холодной жидкостью. Я сделала жадный глоток и ко мне в рот попало несколько разбухших от воды, цветков, которые я начало перекатывать по зубам, не соображая, что жую траву.
- Получается, что ты не почувствовал приближение Падшего! – закричала я отцу, с ужасом смотря на него: меня начинало лихорадить, но уже не от упоминания о «замечательном Лодзинском». Словно прозрев в суть происходящего с нами, я с отчаянием смотрела на согбенного отца.
- Несколько дней назад у меня было видение. – замахав руками и этим пытаясь остановить мои крики, поспешно начал отвечать папа, - Грезы мои были как наяву, а их содержание очень походило на то, что увидел я, прикоснувшись к сосуду с плененным Падшим. Пойми меня правильно, за тридцать два года я немного подзабыл это ощущение, и списав все на старческие воспоминания, успокоился, тем более, видение не повторялось. Меня слишком долго не беспокоили ни силы добра, ни силы зла, я изношен жизнью и уже практически забыл, что во мне течет кровь Шеду, а если откровенно, я этого никогда и не знал. Ну, научился чувствовать Падшего в человеческой оболочке, но что такое один небольшой урок, тогда как постоянно варишься в обыденности, которая имеет особенность напрочь стирать не только плохие, но и приятные воспоминания тридцатилетней давности?
До рассвета оставалось пара часов. Желудок заныл от голода - кажется, моей едой за последние сутки были сухари Аллы, коньяк, да яблоко, съеденное на закуску. Но времени на поздний ужин или ранний завтрак совершенно не было, впрочем, как и аппетита.
- Скажи мне, в твоем видении были человеческие образы?
Отец закивал головой:
- Страдающие люди и их было много, очень много.
- А был тот, кто стоял над ними? – спросила я, - Стоял над всеми их страданиями?
Папа нахмурился и потянулся к початой бутылке коньяка, все еще стоящей на краю стола:
- Я видел того, кто возвышался над всеми, неся в своем облике черную тень и сам он был весь соткан из мрака: волосы, глаза, даже цвет его одежды был пропитан такой чернотой, какой я не видывал ранее. Я тогда пытался всмотреться в его лицо, запомнить черты, но будто что – то застилало мне глаза, мешало запечатлеть в памяти его облик, хотя мрак его глаз я запомнил очень отчетливо, он словно прожигал неведомым огнем, а огонь тот был холоден как лед.
- Когда сначала немеет, а потом печет? – отреагировала я на странное замечание отца и тот кратко кивнул, опрокинув в себя очередную стопку коньяка.
- Попытайся вспомнить его одежду. - сказала я и в ожидании приложила ладонь к ладони в молебном жесте.
- Что – то современное, молодежное. – начал он, потирая виски и отчаянно морща лоб, в явном желании вспомнить, - Майка! На нем была майка - такая, с глубокими вырезами на спине, которые открывают лопатки.
- Боксерка?
- Да, наверное, я плохо разбираюсь в нынешней моде.
- Пап, твое описание увиденного образа, очень похоже на типа, который забрал мой ноутбук. Если я верно понимаю, то ты нисколько не потерял способности видеть Падших, удивительно, но в твоей власти знать будущее с мелкими деталями, такие как предметы одежды.
- Я измотан. – сказал отец, - Подступают мои критические семьдесят два часа бодрствования и при разговоре я могу впадать в ступор и терять сознание, так что лучше мне немного поспать, хотя бы до рассвета, да и тебе следует отдохнуть. В аптечке ты найдешь мазь от ожогов и обморожений - обработай рану. – Он поднялся с кухонного табурета и пошел к двери, но неожиданно обернулся, - Если к тебе приходил Падший, он непременно вернется еще раз – это лишь вопрос времени, а теперь, надо уснуть. – последние слова я услышала уже из коридора, - Непременно надо уснуть…
* * *
Когда я зашла в комнату, перемыв рюмки, поставив бутылку конька на место и по совету папы намазавшись лечебной мазью, отец уже громко сопел на диване. Не раздеваясь и не утруждая себя постельным бельем, он подоткнул под голову замусоленную декоративную подушку и поджав ноги, предался сну со скоростью, о какой я не могла думать без налета естественной зависти: он мог отключаться в любой позе, при любых обстоятельствах, будь то оглушающая музыка или зычный ор скандальных соседей, яркий свет или как сейчас, стрессовая ситуация. Я знала, что не смогу уснуть – в крови было слишком много адреналина, который под давлением перекатываясь в потоке крови давил на черепную коробку, заставлял отчаянно трепыхаться сердце и отдавался тремором в пальцах рук. Прикорнув на предупредительно разложенном отцом кресле у окна, я смотрела на уже начинающую меркнуть скудную россыпь звезд – на небе была облачность и день обещал быть пасмурным. Из окна дуло холодным сквозняком – у отца были старые рамы, которые он ни в какую не хотел менять, настаивая на том, что модные ныне герметичные метало – пластиковые конструкции выделяют какие – то токсины и вредны для организма. Я поплотнее укуталась в плед, накрыв голову и оставив лишь небольшую дырку для глаз и носа. В комнате было прохладно, что не мешало папе светить голыми пятками: сейчас он лежал раскинув руки в разные стороны, одна из которых свешивалась и доставала почти до пола, а вторая была закинута за голову. Растянутая серая футболка задралась, открывая бледный живот и я, одетая в свитер и находящаяся под одеялом, поежилась – отец, в отличие от меня, был закаленным и прохладная температура и оконные сквозняки ему не досаждали.
Приняв позу эмбриона, я закрыла глаза. Думать не хотелось, но пришлось – так решила не я, но мой организм, отказывающийся принять отдых. Да ведь это и очевидно: как можно спать, когда сегодня тебе открылось существование ангелов и демонов?
Если Лодзинский – ангел, почему он не пришел на помощь когда на меня напал Падший? Неужто он не почувствовал его присутствия? Или это был один из его трюков, проверяющих меня на стойкость характера? Вон, и отца выдерживал на расстоянии какое – то время, когда тот увидел его полет. Ах да, он намедни говорил, что любит эмоционально стабильных людей - что ж, Лодзинский, видимо не сильно ты жалуешь род людской, потому что такое человеческое качество – редкость. А общение с нами, скорее твоя вынужденная необходимость, ведь ты, даже не за нас отвечаешь, а за листочки да цветочки.
Я перевернулась на другой бок, с досадой вспоминая о его последнем разговоре с Аллой, - видно не любит ангел с людьми работать, впрочем, к мужчинам, он благоволил больше, чем к женщинам – вон, отец просто в восторге от него. Ох уж этот мужская солидарность!
Зарывшись лицом в подушку, я злилась на Лодзинского. Меня нельзя было назвать религиозным человеком, да и в ангелов я не особо верила, но говоря по – правде, представляла их несколько другими: непременно добродушными и безмерно нежными созданиями. На деле же, Хранитель Восточной Европы оказался надменным, властным, эгоистичным, с женоненавистническими замашками, да и вообще, казался не особым любителем рода людского, только к представителю Шеду он был любезен, что опять же, не говорило в его пользу – ангел, преследующий собственные мотивы выгоды. Папа был нужен ему, потому и вел он с ним подобающим образом.
- Притвора… - зашипела я сквозь зубы. И мне было уже не важно, что Хранитель руководствуется в своих действиях спасением рода людского, он стал для меня одним из тех, кто преследуя свои цели, идет по трупам. Что – то из серии - пусть погибнут сотни, но выживут миллионы. О гуманности такого уровня я рассуждать не могла, потому что косвенно оказалась в числе тех, на кого не просто не обращали внимания, но игнорировали, а если и разговаривали, то ставили перед фактом, а не позволяли участвовать в выборе.
То, что отец не рассказал мне о том, какого рода информация была в моем украденном компьютере терзало и мучило меня, несколько раз я даже порывалась встать и разбудить папу, чтобы выпытать у него секрет, до которого у нас так и не дошел разговор, но откидывая свое одеяло, я видела безмятежно сопевшего папу, спящего на спине с открытым ртом и раскинутыми руками. Во сне, его лицо посветлело и разгладилось, синяки под глазами почти ушли, а на щеках появился легкий румянец, отчего весь вид его преобразился, изнутри засветившись свежестью и моложавостью. Глядя на него сверху, я понимала, что надо дать отцу еще отдохнуть и отходя от него, вновь забиралась на кресло, укутываясь потеплее.
Прошло два часа. Промаявшись в своей постели с закрытыми глазами, я уже начала терять ощущение реальности, пребывая в состоянии полусна – полубодрствования, когда перед глазами плывут неведомые тени, а тело немеет от долгого и нудного лежания. Глубоко вдыхая и выдыхая, я слышала как перевернулся на бок отец и затих, перестав дышать ртом. Пребывая на грани между забытьем и явью, я чувствовала, как студеный поток воздуха из окна усилился, а в комнате стало свежее – последние часы перед рассветом особенно холодны. Натянув на голову одеяло, я почувствовала, как приятное тепло убаюкивает меня, погружая в дрему. Внезапно, что – то тяжелое придавило меня к креслу, распространившись давящей тяжестью по всему телу, наливаясь свинцом в руках и ногах, распластывая входящим в тело энергетическим потоком невиданной силы, которая заставила лежать, вместо того, чтобы опомниться, скинуть давящие гипнотические путы, дать отпор. Я смогла только распахнуть глаза и молча ужасаться своему состоянию, догадываясь, что за существо стоит за этой неожиданной ситуацией.
- Падший… - пронеслось в голове и тут же мое одеяло было отдернуто и сброшено на пол.
- Милая дочка Шеду. – прогремел у меня в мыслях хорошо знакомый голос, наполненный глубокими, вибрирующими звуками. – Ты почти позвала меня. Какая прелесть – ты с такой глубокой ненавистью думаешь о моем противнике Хранителе, что это не может не вызывать во мне нежных чувств по отношению к тебе.
Подле меня стоял «черный незнакомец». Сейчас, он находился очень близко от моего кресла в статичной, расслабленный позе и поэтому, я смогла без труда рассмотреть его. Насколько черны были его короткие волосы и глаза, настолько бела кожа – атласная, идеальная, без каких – либо признаков работы кожных желез, черных камедонов и прочих косметических недостатков, которые иногда мучили меня и всех людей, каких я знала. Его нос, с тонкой переносицей и овал лица были слегка удлинены, глаза огромные, черные, с неразличимым в темноте комнаты зрачком, а губы небольшие, формой напоминающие сердце, которое рисуют на поздравительных открытках для влюбленных. Парадоксально, но его внешность очень походила на иконописную – художники часто изображают такую красоту на иконах. Он стоял, широко расставив ноги и скрестив руки на груди, поражая очень высоким ростом, благородством осанки и гордой посадкой головы – этим он очень походил на Лодзинского, который также постоянно пребывал в позе очень уверенной в себе личности.
Оторопев, я глянула на отца – тот спал, уткнувшись лбом в спинку дивана.
- Он не проснется, даже если сейчас разорвется бомба в вашем квартале. – увидев мой взгляд, сказал Падший, - Я навел морок на вас обоих, хотя, к тебе приложился совсем чуть – чуть: хочу говорить с тобой, Олеся.
Произнося слова, он особо выделил и подчеркнул голосом мое имя и присев на краешек постели, провел указательным пальцем по моей щеке.
- Не тронь! Не тронь! – дважды крикнула я в мыслях, стараясь привстать и отодвинуться, но невидимые путы, держащие меня, были крепки.
- А то что? – Падшего позабавила моя реакция, он даже улыбнулся, сверкая глазами, - Что ты сделаешь?
Так же как и в прошлую нашу встречу, он наклонился к моему уху и втянул воздух около самой мочки.
- Не бойся, человек, не нужна мне твоя оболочка. Ты, как бы это сказать, не в моем вкусе и пахнешь зелеными яблоками, а я предпочитаю кровь с молоком. Люблю аппетитных дам с ароматом свежеснятых сливок. – разоткровенничался Падший и со вздохом выпрямил широкие плечи, сводя лопатки. Его крепкие мышцы прокатились под кожей, а сам он закрыл глаза и тихо заговорил в голос:
- Твой компьютер – бесполезен, в нем нет информации, которая была мне нужна.
Его спокойствие насторожило меня и замерев, я смотрела в точку выреза его черной майки – «боксерки», туда, где виднелась его неестественно – бледная, безволосая кожа груди.
- Куда ты слила папку с документами? – проникновенно сказал Падший прямо мне в ухо – мой глаз не успел различить движение его наклона, настолько быстро и ловко это было сделано.
- Не куда я ничего не сливала! – ответила я твердо, глядя прямо в его безумные глаза, склоненные надо мной. При близком рассмотрении я увидела большие, пульсирующие зрачки, сокращающиеся не как у людей на свет, но живущие своей непонятной природой, - Еще двое суток назад я вообще не знала о том, что некие файлы с информацией содержатся в моем компьютере и до сих пор я не в курсе, какого рода сведения были в них. - я до сих пор не могла произнести ни слова и поэтому, говорила в мыслях, - Что ты терзаешь меня, посмотри в голове, в конце концов, в твоих силах прочитать меня!
Падший прищурился и со всех сторон рассмотрел мое лицо, взяв в свои ледяные руки и неожиданно откинул обратно на кресло: жестко, больно, грубо.
- Я не вижу ничего. – сказал он. Голос его стал резче, изысканные черты лица исказились, но он все еще держал себя в руках. - В тебе течет кровь Шеду, а значит, часть моих сил не действует на тебя или твой отец еще не успел сообщить тебе, что твои жилы наполнены такой же генетически - заряженной жидкостью, что и у него?
- Откуда ты знаешь, что папа – Смотритель? – спросила я.
- Я не знал, я – вычислил, причем совершенно случайно. Обычно, Шеду определяют по метке, которую оставляет тот, кто первый открыл его: будь то Хранитель Света или Хранитель Тени, но на твоем отце не было такой, зато я, вот уже некоторое время слежу за Жаниэлем, которого настолько остро чувствую в этом городе, как и он – меня. – Падший вдруг осекся, замолчал и окинул меня злым и внимательным взглядом, - Постой, зачем я все это рассказываю тебе? Я ничего не хочу говорить! Ты что, в состоянии манипулировать мной, будучи под энергетическим влиянием? - его зрачки расширились до размеров черной радужной оболочки, под глазами залегли черные тени, а лицо потемнело и утратило блеск, меняя облик Падшего до неузнаваемости.
Он положил свою руку поверх моего свитера на уровне груди и словно разряд тока взорвал грудную клетку и прогибая спину, я ощутила как некий импульс прошел по телу, сканируя организм, но больно не было.
- Ты манипулируешь… - зло зашипел Падший и отдернув руку, вскочил, дернувшись в сторону, словно от прокаженной. Как я не понял этого еще тогда, когда мы разговаривали с тобой на улице!
- Я не понимаю о чем ты. – устало подумала я, - Как я могу сделать подобное, если даже не в силах открыть рта, тем более, насколько мне стало известно, Шеду надо развивать способности под предводительством Хранителя. Сами они ни на что не годны, разве что не забывают событий, которые происходят с ними.
- Ты не знаешь всего о Шеду. – продолжал шипеть Падший, высовывая ярко - розовый язык и облизывая свои потемневшие до синевы, губы, - Но я не собираюсь растолковывать тебе, потому что ты помечена ангелом – глубоко внутри, очень – очень глубоко, потому - то я не распознал всего сразу!
- Ага! Здорово! - усмехнулась я про себя, - Отец не помечен, хотя лично строил планы и вступил в связь с Хранителем Света, а я, значит, лишенная всей этой радости, вдруг помеченная его светлым перстом!
- Я бы на твоем месте сбавил обороты своей циничности. Твой отец – чист, я проверил его вчера, когда ты приходила к нему и на нем нет метки, но вот ты…– сказал Падший, он успел уже успокоиться, и лицо его приняло свой первозданный, белый лик, а зрачки глаз уменьшились, - Ты была помечена, когда представляла собой еще набор клеток в материнской утробе. Я совершенно уверен - на тебе есть ангельская печать!