Это должно было случиться, думал я, глядя на мечущуюся в панике толпу. Это должно было случиться.
Наша подземка давно исчерпала свой запас прочности, с лихвой заложенный в расчёты инженерами некогда великой страны. Сколько лет здесь ничего не менялось, сколько лет не делался ремонт? Сколько десятилетий? Мы уже почти забыли, как выглядели эти станции в лучшие времена. Забыли, как выглядели эти поезда, когда были новыми. Сырость и гнилой запах, расшатанные двери, ужасный шум от проезжающих поездов (мы едва слышали друг друга, находясь на поверхности в непосредственной близости от подземки), уже привычная вездесущая грязь и смрад – но даже в таком виде это было нашим лучшим видом транспорта. Потому что с тех пор, как вся наша нефть и газ стали уходить на экспорт, подземка осталась единственным средством передвижения.
Время от времени в городе возникали разговоры о живущих под землёй собаках-мутантах и об огромных крысах, которых там видели якобы даже днём, и об одуревших от полуживотной жизни людях, периодически сдававших рельсы в металлолом. Я не верил в эти сказки в детстве, не верю и сейчас. Я привык доверять только собственным глазам, а лично я никогда не видел в метро ни крыс, ни собак. Не видел и людей, разбирающих рельсы подземки.
Зато я постепенно замечал, как поезда начинали ходить всё реже, потому что всё меньше оставалось машинистов, способных их водить. Слышал визг тормозов, с каждым днём становившийся всё более тревожным, и каждый раз неосознанно приседал на пол вагона и прижимал голову к коленям при каждом резком толчке. Научился распознавать запах – запах ржавеющих рельсов, болотный запах сырой земли, усиливавшийся с каждым днём, резкий запах жжёной резины, едкий запах горелой проводки… запах повсеместной разрухи… запах приближающегося страха…
Лиза смеётся над моими страхами. Она говорит, что на самом деле всё хорошо, что так было всегда. Что жителям мегаполисов вообще свойственно бояться, и в их душе страх живёт постоянно – страх оказаться в толпе, испытывающей панику, клаустрофобия в подземке и страх не выбраться из-под земли, клаустрофобия в лифте небоскрёба и боязнь падения с большой высоты. Чёртовы психологи давно изучили наши страхи во всех их проявлениях – но от этого они не перестали быть страхами.
Меня не придавило оторвавшейся лавкой, не ранило сорвавшимся поручнем. При первом же резком толчке вагона я привычно сел на пол, обхватил голову руками и беззвучно зашептал: «Господи, пожалуйста, пусть не это, пусть не со мной, пусть не сейчас…». Я не пострадал от удара вагона в стену тоннеля – физически. Психологически к такому подготовиться нельзя, и я не хочу сказать, что был готов к этому. Просто я знал, что рано или поздно это должно случиться…
Каждый раз, оказываясь на волоске от аварии, я выбирался на поверхность на подкашивающихся ногах, и там, наверху, пытаясь унять дрожь в коленях, снова клялся себе, что никогда больше не спущусь под землю. Но каждый раз, когда мне нужно было быстро оказаться на другом конце города, я снова спускался туда.
Бывали дни, когда мой страх оказывался сильнее меня, и тогда я просыпался от ночного кошмара в пять утра, и заранее зная, что сегодня не заставлю себя спуститься под землю, я шёл на работу пешком. Четыре часа в одну сторону. Четыре часа в другую. Лиза говорила, что это опаснее, чем ехать в подземке, но я не мог переступить через себя.
Я рано осиротел и вынужден был рано стать взрослым. Я боролся со своими страхами, преодолевал препятствия на своём пути. Устроился работать на завод, чтобы прокормить младшего брата, но когда ему не было и четырнадцати, он сбежал на войну, с которой уже не вернулся. Если не считать детства, мою жизнь лёгкой не назовёшь – но у кого она лёгкая в наше время? Всё можно пережить, кроме своих внутренних страхов. В лучшем случае, они делают нас слабыми. В худшем убивают.
Сейчас, сидя на полу, глядя на оставшихся в вагоне раненых людей, слыша их стоны, замечая краем глаза метавшуюся на ограниченном пространстве снаружи несильно пострадавших пассажиров, которые смогли выбраться из вагонов, я думал только об одном.
Где-то там, в нескольких станциях отсюда, в единственной больнице города с миллионным населением, в палате с десятком больных, никому не известных, женщин нашего первого ребёнка рожает моя жена. А я сижу здесь в полном ступоре и боюсь признаться себе в том, что застрял здесь навсегда.
…Я сидел, чуть покачиваясь, всё так же обхватив голову руками, и закрывал уши, чтобы не слышать стонов раненых. Их было немного, но даже самый слабый стон мгновенно повергал меня в панику – подсознательно я всё время ожидал худшего.
Я закрыл глаза, и тихонько стал напевать себе под нос популярную когда-то песенку. Очень скоро мой мозг полностью оторвался от реальности, и перед моим внутренним взором стали проноситься благословенные картины детства.
Я вспоминал подземку такой, какой она была когда-то давно. Такой, как о ней рассказывали мне родители, когда они ещё были живы, вместо сказок на ночь. Такой, какой я сам видел её много лет назад, в нереально далёком детстве. Я вспоминал, как мы с мальчишками выпрашивали у родителей гроши на билет, спускались под землю и целый день катались по станциям. Нам было так весело и легко, что казалось – так будет всегда.
Для каждой станции у нас было своё название, соответствующее, как мы тогда думали, её внутренней сущности. Я хорошо помню мрачные своды станции Каменное Подземелье и то, как гулко отдавались от стен звуки наших шагов. Помню станцию Смешная Лужица и то, как вода, оставшаяся после уборки, застывала между плитами в причудливой форме. Станцию Древний Рим с гладкими мраморными колоннами, уходящими в бесконечную высоту сверкающих потолков. Станцию Малахитовая Шкатулка, где всё казалось сделанным из невероятно красивого зелёного камня. Станцию Дурацкое Руно, где неведомый нам скульптор пытался изобразить классический сюжет с аргонавтами, но золотое руно, по нашему единогласному мнению, решительно невозможно было узнать в дурацкой каменной сопле на гладкой, выложенной плитками, стене. Станцию Лестница-В-Небо с длинным-длинным эскалатором, на котором мы могли часами кататься по кругу – вверх-вниз, вверх-вниз. Очарованию станций подземки не было предела. Каждый день мы узнавали десятки, сотни новых станций. Изучали, запоминали их… давали им новые имена. Это был наш маленький детский рай.
Каким далёким, каким нереально прекрасным казался он мне сейчас!
Внезапно все звуки стихли, и я услышал, как бьётся моё сердце. Моё трусливое, до полусмерти напуганное сердце. Тук-тук, тук-тук… Мне вдруг показалось, что я слышу звуки приближающегося поезда, и воспалённое воображение с размахом сумасшедшего художника стало рисовать мне страшные картины – вот едет поезд, вот он врезается в наш, слышится скрежет металла, корёжатся вагоны, люди, все смешивается в кучу и наступает хаос и полный армагеддон. Или, напротив, быстрая смерть и долгожданный покой. Небесное царствие, рай и встреча с близкими людьми.
Слава богу, я вовремя вспомнил, что поезда теперь ходят достаточно редко. Хотя… сколько мы уже здесь? Полчаса, час? Ещё часа два, и если спасатели не придут за нами, можно будет начинать волноваться. А пока у меня в запасе есть время. За нами придут. Нас спасут. Гражданская служба спасения – единственное, в чём мы были уверены на все сто. Там были собраны те, кто не мог спокойно ждать, пока рядом умирают люди. Случаев, когда спасатели не пришли, я вспомнить не мог. Зато прекрасно помнил, скольких людей не спасли только потому, что они преждевременно начинали паниковать, толпиться, пытаться выбраться из-под завалов самостоятельно… Я не такой. Я выживу. Я дождусь, пока меня спасут. И это будет уже скоро. А пока я жду, моя главная и единственная задача – сохранять самообладание и здравый рассудок. Значит, надо отвлечься от окружающей действительности, с головой уйти в себя… Жаль, что в школе нам не давали читать – сейчас я мог бы вспоминать прочитанное когда-то… Говорят, это здорово помогает скоротать время.
…Когда началось разрушение знакомого мне мира? Я сейчас не мог бы ответить даже под пытками. Поначалу я даже думал, что так должно быть. Почему-то принято считать, что в детстве всё кажется сказочным, но лишь во взрослом возрасте начинаешь понимать, какова наша действительность на самом деле. Я наивно верил, что просто повзрослел, пока не задумался, что изменилось вокруг.
Возможно, в детстве мне только казалось, что солнечных дней в году гораздо больше, чем пасмурных. Возможно, мне только казалось, что лето – жаркое, а зима – холодная. Что деревьев много, а листья на них – зелёные. Но, что бы сейчас ни говорили, собаки и кошки были домашними животными, транспорта было много, в окнах домов были стёкла, а вагоны подземки были, по крайней мере, целыми. И вот что странно – ведь моё детство было не тысячу лет назад! Не могу перестать удивляться, как всё изменилось буквально за двадцать-тридцать лет…
Но что это? Яркий свет слепит глаза. Откуда он взялся? Я успел подумать, что на этот раз спасение не пришло. Это поезд, наверняка это поезд, который ехал за нами. Не заметил, не смог вовремя затормозить, и вот… Как хорошо, что я не чувствую боли. Господи, спасибо, что мне не больно! Какой же яркий свет… Здравствуй, мама…
***
На поверхности, над станцией подземки стояли люди – угрюмые, с опущенными головами. Человек в оранжевой одежде спасателя докладывал об обстановке, и каждое его слово вызывало удивление и страх.
Люди провели под завалами сорок минут. После катастрофы все остались живы. Сработало аварийное отключение электричества, и людям повезло, что второй поезд сильно задержался в пути – служба спасения подоспела вовремя. Все, кто мог идти и вылезти на поверхность самостоятельно, спаслись. Спасатели обнаружили в искорёженных вагонах несколько раненых – многочисленные ушибы, переломы. Все будут жить. Наибольшее опасение вызывают девушка, ногу которой пронзило оторвавшимся поручнем, женщина, зажатая между вагонами, дряхлый старик и две старушки, придавленные сиденьями.
Молодой мужчина, на вид лет тридцати пяти, сидевший на полу, скончался сразу после прибытия спасателей. Видимых повреждений на его теле не обнаружено. Похоже, сердечный приступ случился с ним в ту самую секунду, когда один из спасателей, чтобы проверить, жив ли он, посветил ему в лицо фонариком…