16. «И вот, некто, подойдя, сказал Ему: Учитель благий! что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную?
17. Он же сказал ему: что ты называешь Меня благим? Никто не благ, как только один Бог. Если же хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди.
18. Говорит Ему: какие?
19. Иисус же сказал: не убивай; не прелюбодействуй; не кради; не лжесвидетельствуй; почитай отца и мать; и люби ближнего твоего, как самого себя.
20. Юноша говорит Ему: всё это сохранил я от юности моей; чего еще недостает мне?
21. Иисус сказал ему: если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною.
22. Услышав слово сие, юноша отошел с печалью, потому что у него было большое имени.
23. Иисус же сказал ученикам Своим: истинно говорю вам, что трудно богатому войти в Царство Небесное; 24. и еще говорю вам: удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие.
25. Услышав это, ученики Его весьма изумились и сказали: так кто же может спастись?
26. А Иисус, воззрев, сказал им: человекам это невозможно, Богу же всё возможно.
(Мф.гл.19; 16-26)
Параллельное место этого евангельского эпизода – глава 10 Евангелия от Марка – говорит о том, что юноша «подбежал» и «пал пред Ним на колени»; и Христос, «взглянув на него, полюбил его и сказал ему: одного тебе недостает: пойди, всё, что имеешь, продай и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах…».
Незначительное отличие одного евангельского отрывка от другого может говорить лишь о том, что в одном случае евангелисту Марку показалось важным, что богатый и влиятельный (у Луки он назван «некто из начальствующих») молодой человек не просто подступил или «приступил», к странствующему учителю, проповеднику, то есть, человеку без определенного места жительства и профессии; не подошел с начальствующим и снисходительным видом к человеку, о котором молва говорила, что это «пророк», но который, в общем-то, был гораздо менее достойным гражданином (не занимающимся своим ремеслом – плотничеством; не имеющим ПМЖ и принадлежащим к «социально-неблагонадежным», как сказали бы сейчас), чем этот «сохранивший добродетели от юности» многообещающий молодой человек; он «подбежал и пал» перед Ним и спросил «что мне делать?»; и Иисус, взглянув на него (то есть: поняв, кто перед ним и что ему нужно), «полюбил его», (значит, вопрос молодого человека не был продиктован праздным любопытством) и сказал ему: «одного тебе недостает…».
Евангелисту Марку показалось важным, что юноша, почти как Закхей, забравшийся на дерево на потеху толпе, уничижил себя, пав на колени перед невесть кем (ну и что, что молва говорит, что это пророк; мало ли «пророков» странствует по дорогам…), а евангелист Матфей, не внося никаких оттенков, отмечает: «некто, подойдя, сказал Ему:..».
Иисус сказал ему: если хочешь быть совершенным… и т.д.; никаких «взглянул» и «полюбил»; однако существенной разницы в богословско-нравственной трактовке этого эпизода различными евангелистами нет, потому что оба рассказа соответствуют индивидуальному стилю каждого автора: евангелисту Матфею свойственна неторопливая и обстоятельная, сосредоточенно-серьезная манера изложения, для евангелиста Марка рассказ о событии – это как бы непосредственное и эмоциональное его переживание.
Что важнее – и Марк, и Матфей, и Лука говорят одними и теми же словами (и поэтому видят один и тот же смысл в этом эпизоде) о главной, как сказали бы богословы, «ошибке» юноши: тот назвал Христа «благим учителем», что, по смыслу сказанного, соответствует его представлению о Христе как о прекрасном, замечательном, нравственно образцовом, имеющим глаголы чудесного учения учителе, человеке (но не Боге), которого юноша, быть может, искал всю жизнь, ища наставника в среде иудейских раввинов и внутренне чувствуя, что ему мало одной внешней добродетели. Христос отвечает юноше с некоторой обидой: «Что ты называешь меня «благий»? (то есть – святой, совершенный), разве не знаешь, что никто не свят, только один Бог; таким образом, как на ладони оказалось главное опасение, и даже, доводя эту картину до психологического «дна души», главная надежда этого замечательного юноши, - то, что Христос – это просто человек, и тот образ жизни, который вел до сего дня юноша, позволяет ему рассчитывать на… спасение, на то спасение, уточним, которое он себе в воображении нарисовал.
Почему юноша надеялся, что Христос окажется просто человеком? и почему он тем не менее «пал на колени» (переступив через свою гордость и статус) и попытался выяснить истинную ценность «сонма» своих добродетелей: не убил, не прелюбодействовал, почитал отца и мать и наверняка не оставлял без материальной помощи нуждающихся (ведь юноша был добр и незлобив - за это Христос и полюбил его; получив от Христа ответ, чт;о надлежит ему делать, он «отошел, опечаленный», а не произнес что-нибудь резкое в ответ на то, что явно не соответствовало его ожиданиям)?
Эта евангельская история отстоит от нашего времени на много веков; другие времена, другие нравы, иная психология общества, иные статусы – однако сближает нынешнее время и то, о котором идет речь в евангелии, одинаковая озабоченность о спасении души, иначе не скажешь. И спрятана эта озабоченность очень глубоко – и тогда, и сейчас; просыпается она вопреки всей устоявшейся жизни, вопреки привычкам и ценностям, которые отнюдь не евангельские; цели, которые люди ставят себе в жизни, никак не связаны с содержанием «божественных» учений, даже если жизнь человека близко соприкасается с христианством. Она могла вообще не пробудиться – эта забота, эта настойчивая, хотя и не слишком назойливая мысль – достаточно найти себе какое-нибудь полезное занятие, заняться изучением какого-нибудь языка, съездить, если позволяют средства, в туристическую поездку и даже – самый новоприобретенный «финт» христианской «моды» - в паломническую поездку (и в самый, представьте, Иерусалим!); и вот, душевное равновесие восстанавливается, мы на самом деле, вполне ощутимо, избавляемся от тоски, от этой грызущей тоски по вечности, и, глядя на себя со стороны, не находим изъянов в полезности своих действий. Да, мы живем от момента к моменту; да, с опытом именно христианского делания приходит понимание того, что, как бы ни была близка вечность (соответственно, коротка земная жизнь; а она действительно коротка: «седмьдесят, аще в силах – осьмдесят лет; и множае (т.е. сокращает) их труд и болезнь»), но в самом явлении жизни есть нечто такое, что позволяет надеяться каждую минуту на лучшее и не впадать в уныние и отчаяние; таким образом, те, кто приготовил себя к вечности и уже «расписал» свое оставшееся до кончины время «по постам», рискуют впасть в религиозную замкнутость, оторваться от реальности, толкуя на свой страх и риск религиозные запреты, о которых узнают из книг. Однако, возвращаясь к мотивам, двигавшим поступком евангельского юноши, можно представить себе, как некий молодой человек в наше время, обладая определенными знаниями в какой-либо сфере, живет и трудится на благо общества и своей семьи, его знания и энергия молодости приносят ему успех в своих начинаниях и дают некоторый материальный достаток. Однако, в очередной раз убедившись, что в земной жизни ему сопутствует успех (профессия ли удачно выбрана, или оказался в благоприятных обстоятельствах), он не спешит «есть, пить, веселиться»; ломать свои старые маленькие житницы и строить новые, побольше; он идет в церковь и там, в молитве, в особом настроении и расположении, задает свой вопрос, выражающий эту странную озабоченность о спасении души: чт;о мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?
Вообще, этот вопрос настолько необычен в нынешней христианской общине, что даже могут потребоваться усилия, чтобы эту необычность увидеть. Казалось бы, не так давно в жизни нынешнего социума на территории бывшего социалистического государства, появилась и вошла как полноправная общественная формация православная церковь. Однако уже сформировались религиозные стереотипы и появились стандартные речевые обороты из церковного обихода, которые сопровождают нашу мирскую, в общем-то, жизнь. Кто не знает заповедей: «не убий, не лжесвидетельствуй, не кради, не прелюбодействуй, не возжелай того, что у ближнего…»? однако частые повторения одних и тех же призывов, заветов, нравственных указаний без живого осмысления услышанного ведут к тому, что в нашем сознании формируется «вера без дела»; то есть, прекрасно понимаемый нравственно-этический императив, который, тем не менее, абсолютно лишен содержания. К примеру, заповедь «не убий» понимается как непричинение такого физического вреда человеку, которое ведет к лишению жизни; однако «убивать» можно изо дня в день, унижая своих домочадцев, издеваясь над сотрудниками и подчиненными, вымещая на ком-либо снесенную обиду; об этом содержании заповеди, следуя ее буквальному лексическому смыслу, как-то не догадываются. Точно так же и вопрос «что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?» лишен своего настоящего содержания; в нынешнее время это просто риторический возглас из этнически-церковного обихода (как бы жестко это ни звучало). Однако юноша (и евангельский, и предложенный нами образ) хочет зачем-то получить ответ на этот риторический вопрос; если б его полностью устраивал тот, без сомнения, достойный одобрения и подражания образ жизни, который он ведет, он бы не задал его, то есть, он не пошел бы на те «ненужные» с точки зрения мирского «предпринимательства» усилия: он не стал бы падать на колени, он не пришел бы в церковь, для чего, возможно, ему требовалось бы преодолеть некоторые внутренние стереотипы, а то и предубеждение своих друзей или коллег. Ответ, однако, он получает «безрадостный»; для того чтобы наследовать жизнь вечную, нужно отказаться от того образа жизни, который он ведет, «раздать имение» и «последовать за Христом, взяв свой крест». Ответ для нынешнего воцерковленного человека на самом деле ужасающий и способный привести в ярость, негодование и гнев: как же так? я – (возможно) отец семейства - занимаю в обществе определенную ступень и приношу обществу пользу; я пожинаю плоды своего образования и веду активный, насыщенный и полноценный образ жизни, интересуюсь всем, что меня окружает, и не теряю памятования своей души «в контексте» вечности; и вдруг оказывается, что этого «мало», и нужно еще как-то раздать свое имение и взять еще какой-то крест (а т;о я его не несу!); слова «раздать имение» понимаются буквально; т.е. все, что «нажито непосильным трудом», нужно кому-то (каким-то бездельникам и лоботрясам) раздать (зачем? что они будут с этим делать?); а слова «наследовать жизнь вечную» - иносказательно; иносказательно в том восприятии, о котором говорилось выше: вечность понимается как нечто, ждущее нас там, за рубежом в 70-80 лет (та «придуманная» вечность), а не та вечность, которая нас окружает, и присутствие которой можно, при желании, ощутить в любой момент времени.
Это неверное (даже обратное) толкование евангельской цитаты связано и с превратным отношением ко Христу: юноша называет его «прекрасным человеком» (хотя знает, догадывается, Кто перед ним), он готов считать Его лучшим из живущих людей, только бы Тот сказал ему, что «ты прав; ты уже спасен»; эти переиначивания - обычное дело для людей, которые хотят приспособить Христа к миру и его ценностям, начиная с Ария и его догмате о человеческом естестве Христа. Не желая вспоминать о том, что «мир будет вас ненавидеть» и «возненавидят вас человецы за имя Мое и пронесут яко зло Сына Человеческого ради». Получив ответ, юноша «отошел опечаленный, ибо у него было большое имение». «Иисус же сказал ученикам Своим: истинно говорю вам, что трудно богатому войти в Царство Небесное». «И еще говорю вам: удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие». При толковании этого места современный «продвинутый» христианин, обычно воспринимающий евангельские тексты как некоторую риторическую «массу», становится на удивление внимательным. Он замечает, что ведь Христос сказал, что только лишь «трудно»; но не сказал: «невозможно». Следовательно, «войти» в Царствие Небесное можно, будучи и богатым. При этом вспоминается и указание на то, что ни богатство, ни нищета сами по себе не делают человека достойным или недостойным Царствия Небесного, а только его вера; да и сказочные богатства ветхозаветных патриархов – не последний аргумент. Дальнейший текст Евангелия, однако, опровергает эту самонадеянность: «Услышав это, ученики Его весьма изумились и сказали: так кто же может спастись? А Иисус, воззрев, сказал им: человекам это невозможно, Богу же всё возможно». Здесь все совершенно ясно: невозможно богачу спастись, если будет уповать на собственные силы.
Однако печаль юноши имеет, наряду с упомянутой уже тоской и настоящим желанием спастись, еще и другую причину; «ибо было у него большое имение». Проблема здесь не в том, что оно у него было большое, а в том, что оно было его, оно было его собственным, то есть, чем-то таким, что он считал по праву ему принадлежащим. Спросите у любого, на ваш взгляд, состоятельного человека, считает ли он себя «богатым». Да даже в современном обиходе практически не употребляется определение «богатый»; богатый – это тот человек, который имеет незаслуженное имение, то, с чем он не знает что делать, то, что ему как бы не принадлежит. Но кто из нас считает, что обладает какими-то материальными ценностями незаслуженно? С этой точки зрения среди нас, среди современных христиан, нет «богачей», чем бы кто ни владел – машинкой для стрижки газонов или небольшим автопарком с подземными гаражами. Вот и получается, что некому задавать этот странный и все больше сглаживающийся (от долгого употребления в воскресных проповедях) евангельский вопрос: что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную? - ответ на этот вопрос мы давно превратили в ни в коем случае не относящееся к нам лично «отягощающее обстоятельство» некоего евангельского персонажа. А Тот, Кому есть что ответить, быть может, ждет этого вопроса, но, зная причины нежелания такого вопроса из-за неутешительности ответа, возможно, недоумевает, почему мы лелеем и скрываем от самих себя эту страсть – такую глупую, смешную, «несерьёзную», вызывающую улыбки и всеобщее понимание страсть: сребролюбие.
В Иерусалиме, как известно, были ворота в городской стене для запоздалых пешеходов, называемые «игольные уши». Ширина этих ворот была ровно такой, чтобы жителю или гостю столицы хватило с трудом протиснуться, если он опоздал к закрытию главных ворот. Метафора Христа очень выразительна: ведь, если разобраться, протащить верблюда сквозь узкую бойницу шириной не более двадцати сантиметров можно, но, помимо бесчеловечности такого действия, верблюда как живого существа после этого не станет. Мне представляется современный владелец какого-нибудь транспортного средства, наподобие упомянутого в заглавии этой заметки: оказавшись перед «игольными ушами», он сидит и сосредоточенно раскручивает разводным ключом свой автомобиль; потом, просунув в отверстие в стене все мелкие детали, он пытается унести с собой в вечность детали корпуса; но они очень громоздкие и никак не пролезают; шины также приходится снять; а вот колесные диски как-то проскакивают; наконец, после долгих часов и усилий, он оказывается в той самой вечности, куда хотел попасть; он собирает новое транспортное средство из того, что пролезло в «игольные уши», и оно его явно не устраивает: это совсем не та модель, из-за которой он предпринимал сей титанический труд. Тогда он в сердцах бросает на сухую иерусалимскую землю разводной ключ и дальше идет пешком.