(Отрывок из "Спасание дока")
Май 1989 год. Где-то в Южно – Китайском море. Основные события.
- Сережа, ты как?
«Дед» в упор смотрит на меня красными, воспаленными от недосыпа глазами. Белки в кровяных прожилках, под глазами разводы непонятного цвета, как после недельной пьянки. Веки всё норовят закрыться и забыться на какое – то время, хоть на секунду, но дед усилием воли их поднимает, они медленно ползут вверх - и мгновенно падают обратно… тысячная секунды сна! Затем опять медленный-медленный подъем…
Лицо осунувшееся, почерневшее. Чувствуется, что и умывался он последний раз… когда? А сейчас хоть бы слегка на физиономию воды плеснуть. Какое тут умывание? Душ так вообще старпом распорядился закрыть (сейчас нам только не хватает переломанных рук и ног - боцман, закрыть нахрен!) И одет стармех, как средний бомж в начале своей бомжатской жизни: футболка, когда-то белая, шорты, когда-то синие, форменные тапочки на босу ногу.
- Сережа, ты как?
Это он меня спрашивает. У меня видок, похоже, такой же, хотя, по идее, должен быть получше, посвежее, потому как я только что пришел на вахту после так называемого отдыха. По идее, должен смотреться веселым и румяным, но, увы… Перед вахтой, в каюте, мельком глянул в зеркало над раковиной в промежутке, пока ее пугал - такая физиономия приснится - заикаться начнешь.
Но какой, к черту, отдых, когда тебя вышвыривает неведомая сила из твоей же законной шконки и норовит «приземлить» на палубу каюты ? Плюс ко всему, ты сам каждые пятнадцать минут вскакиваешь «кинуть смычку» в раковину. А «кидать», простите за откровенность и за подробности, уже больше нечего, одна желчь, и ее уже нет практически: не успевает репродуктироваться. Не из чего.
Пятые сутки камбуз почти не работает. Варят только картошку в мундирах и подают с селедкой тем, кто еще остался в «живых». Судно заваливает так, что кастрюли, хорошо закрепленные на печи, попросту остаются без воды: она выливается при крене, остается мизер. Какая тут варка супа-борща? Да и кому? А картошки в мундирах сварить - это вполне реально. Только вот селедку чистить палево - так и подают с кишками. Кто в состоянии, тот сам себе почистит и товарищу поможет. А компота нет, не варят: выливается.
По судну носится запах «блевантина». Выходить на палубу категорически запрещено. Да и кто попрется? Дураков нет: смоет мигом.
Судовые работы не ведутся, народ предпочитает лежать в коечках. Приказ лежать в коечках… Такой желанный там, в тихом омуте. Но в тихих омутах такие приказы не отдают. Их отдают только в подобных ситуациях.
Кое-кто пугает унитазы и каютные раковины. Приборка не делается: и женщины, и часть матросов, в чьи обязанности входит приборка, лежат вповалку без всяких приказов. Да и кому она теперь нужна? Кто спросит сейчас за грязную палубу, немытую посуду, бардак в каютах. Приборка – потом, и вещи на свое место тоже потом (у меня один нештатный стул лежит в свободной шконке, так надежнее, не будет по каюте «гулять» бесконтрольно).
Палуба проваливается вниз - спустя мгновение несется вверх. Судно падает с восьмиметровой высоты и ударяется о воду с таким грохотом и содроганием, что кажется, будто днище впечатывается в асфальт. По идее, от таких ударов швы должны разойтись, весь набор свернуться, а сам пароход - пойти на дно. Но нет, опять взлет, как на трамплине, как-то боком; мгновение в наивысшей точке, получение крена на другой борт - и падение вниз; удар, смена крена, взлет с дифферентом на корму - падение носом с креном уже на другой борт… Три тысячи тонн водоизмещения мотает, как скорлупу.
Это мы называем «четыре степени свободы». Почему четыре? Не знаю, не я придумал, но если умудриться подпрыгнуть на одном месте, приземляться ты будешь в любой из четырех сторон, возможно, даже на переборке. Поэтому и свобода четырехсторонняя.
Работает только вахта . Вернее, стоится только вахта. Идут пятые сутки поиска. Когда это все кончится? Никто не знает, кроме Господа Бога, который на исходе пятых суток поиска все-таки подставит под лучи нашей РЛС потерянный док с людьми на борту.
Но это будет только через двадцать четыре часа. Двадцать четыре часа!!!
А пока… где Бог, а где мы! Но, похоже, все еще не бросил нас…
- Сережа, ты как?
Что ответить ему, кроме того, что обязан ответить? Хотел бы иначе, но «иначе» означает потерять уважение. Прежде всего - к самому себе. Хотел бы вообще быть не здесь, а далеко-далеко, где нет никакого моря, ЦПУ , сводящего с ума недосыпа, запаха соляра, блевантина и селедки с картошкой - всего того, что окружает меня. Но…
Он знает ответ и все равно спрашивает. Я знаю, что он знает, но все равно отвечаю:
- Нормально. Вахту принял…