На высоком, скалистом уступе, лежал старый волк. Багряное, закатное солнце отражалось в прищуренных волчьих глазах. В его взгляде чувст-вовалась какая-то безысходность и отрешённость. Осенняя линька ещё не закончилась и седая шерсть клочками свисала с его боков, придавая ему неопрятный вид. Левое ухо было наполовину отгрызено, а морда ис-пещрена боевыми шрамами. Но в целом, в нём чувствовалось что-то пре-красное, печальное и благородное. Казалось, что он полностью отрешен от окружающего его мира, но это было не так. Ноздри его постоянно втя-гивали воздух, анализируя любые изменения вокруг. Уши поворачива-лись, вокруг незримой оси, и улавливали полёт мухи, за сотню метров от него. Глаза, даже полуприкрытые, обозревали вид на долину, который открывался с уступа. Долина, разукрашенная красками осени, не дос-тавляла волку эстетического наслаждения, ведь эти чувства чужды вол-кам, зато напоминала ему о том, что очень скоро наступит зима. Старому, одинокому волку будет трудно добывать себе пищу, и возможно эта зима, будет для него последней. И память волка стала листать историю его одиночества…
Это случилось много лет назад. Старый волк в те времена, был вожаком стаи. Зима в тот год выдалась холодная. В долине выпало на редкость много снега и добыча на волчьей охоте, стала редкостью. Стая была вы-нуждена переместить место охоты ближе к человеческому жилью. Но люди начинают беспокоиться, когда, вечерами, сидя у домашних очагов, к шуму ветра в каминной трубе, примешивается волчий вой. Волки не вызывают у большинства людей симпатий. Более того, люди видят в них мистическое зло и вызывают у них первобытный страх. А когда человек боится, он берётся за ружьё! Так случилось и в этот раз. Люди из деревни устроили на волков облаву, с загоном из красных флажков. Редкий волк прыгнет за флажки, ведь волки тоже боятся людей, и вещи пахнущие человеком вызывают у них животный страх. Итак, облава началась. Охотники загнали всю стаю в петлю из флажков. Ещё немного и начнётся беспощадный отстрел, при котором мало кому из волков удастся выжить. И тогда вожак поборов в себе природный страх перед человеком, прорвал флажковое заграждение и увёл стаю за собой. Волки убежали в долину, но люди ещё целый день преследовали стаю. Разозлённые неудачей охотники стреляли вслед убегающим волкам, и шальные пули достигали цели: было убито несколько членов стаи и тяжело ранена любимая вожака. К вечеру стая оторвалась от погони. Усталые и голодные они медленно брели по долине на север. Раненая волчица сильно хромала и отставала от стаи. Вожак оглянулся, подошёл к подруге и лизнул её в морду. Она как-то одновременно, и радостно и печально ответила ему, еле вильнув хвостом. Её глаза, полные боли и безысходности, смотрели на него, словно в чём-то извиняясь. Пуля, прошла по краю кожи, распорола бедро, весь бок, и застряла рядом с плечом. Стая не ела уже несколько дней и запах крови, вытекаемой из раны волчицы, пробуждал в волках самый древний и жестокий инстинкт каннибализма. Вожак смотрел, как волки разворачиваются в сторону волчицы. И он видел, как в глазах у них загорается огонь безумного голода. Волк сделал три шага и оказался на позиции между волчицей и стаей, при этом он предупреждающе зарычал. Большинство волков отступило, но несколько молодых самцов сгруппировались и, не мигая, смотрели на вожака с волчицей. Верхние губы у них нервно вздёргивались, обнажая клыки. Это была серьёзная угроза! Среди восставших были те, кто не один раз претендовали на место вожака стаи, а один из них был сыном – сыном вожака и раненой волчицы. Схватка началась быстро: сначала четыре молодых волка кинулись на вожака, затем вся стая как по команде, лютой, безумной волной бросилась на волчицу. Вожака отбросило в сторону. На теле его зияло несколько рваных ран, но боль приносили не они. Вой, раздираемой стаей подруги, стоял в его ушах, и этим воем кровоточило его сердце. Волк оглянулся на чавкающую и жующую, уже не его стаю, и пошёл прочь. Он шёл, больше не оглядываясь, на несколько секунд почувствовав, как волки смотрят ему вслед. Что-то сломалось в сердце волка, что-то стало мешать ему, быть просто зверем, и это ещё больше угнетало его. Он добрался до этого самого уступа, на котором лежал сейчас. И тогда его горе вырвалось наружу – он запел прощальную песню. Несколько ночей, и люди, и волки слышали этот страшный, полный горя и одиночества вой – реквием звериной любви и проклятие звериного предательства!
Старый волк вздёрнул уши, открыл глаза и стал внимательно всматри-ваться вниз. Его бывшая стая входила в долину. Воспоминания возбудили его, и он с непонятным интересом хотел увидеть волков. Впереди стаи шёл крупный, тёмно-серый самец, теперешний вожак. Старый волк сразу узнал его. Это был его сын, тот самый, который был среди напавших на него, в ту злопамятную ночь. Два, совершенно противоположных чувства, заставили его сердце биться в два раза быстрее. Первое чувство - это смесь обиды, злобы и горечи. Это непрощение вынужденного одиноче-ства, это непрощение предательства, это озлобление изгоя. Второе чув-ство было рождено много лет назад, когда старый волк и его подруга только стали парой. Летом стаи распадаются, и волки живут парами. Они роют норы, у них рождаются волчата, которых нужно кормить и оберегать от многочисленных опасностей. Вот так случилось и у них. Это было славное лето: еды было в изобилии и все восемь волчат благополучно повзрослели к зиме. Они получили от родителей охотничьи навыки, нау-чились осторожности и храбрости. Сколько любви и гордости было в глазах отца, когда зимой, придя в стаю, волки с уважением и восхище-нием смотрели на молодое пополнение. Вот это чувство, не умершее за годы, боролось с первым чувством. Раздираемый сложными чувствами, волк поднялся и стал неторопливо спускаться в долину.
Стая сразу почуяла приближение одиночки и остановилась, как бы до-жидаясь его. Волк подошёл на расстояние, которое требовал волчий эти-кет. Вожак со свитой пошли навстречу старику. Они ходили, принюхива-лись, приглядывались, они оценивали его как будущего члена стаи. Вер-дикт был вынесен быстро и беспощадно – негоден. Стае не была нужна лишняя обуза, член стаи не способный охотиться, дополнительный рот. Волки стали злобно скалить зубы, как тогда, той зимой, и волк понял, что он одиночка навсегда. Стая ушла, ночь расправила свои чёрные крылья, и только лунный свет освещал унылую, осеннюю долину. Второе предательство старый волк осознал совершенно спокойно. И люди и волки пережив это хоть один раз, навсегда понимают, что они одни, и жизнь это всего лишь череда разочарований, на которую иногда падают редкие крупицы быстротечного счастья. И стая, это не союз любящих и уважающих друг друга существ, это кучка голодных и жалких тварей, сбившихся в стаю лишь для добычи, готовых сожрать ближнего в любой момент, если этого требует выживание. Старый вожак взглянул на луну, вытянул шею для воя, но голос не вырвался наружу, мешал какой-то ще-мящий комок в горле. Он развернулся и пошёл в противоположную сто-рону от ушедшей стаи. Похолодало, пошёл снег.
Прошло несколько дней. Зима вступала в свои права, и как бы утвер-ждаясь в своём господстве, без устали посыпала землю мягким, пушистым снегом. Старому волку за это время удалось поесть только один раз. Он наткнулся на остатки освежёванного охотниками оленя, да и то, не успел насытиться – еду отбили две росомахи, тягаться с которыми волк не мог. Старость брала своё, и безысходность, подталкивала волка приближаться к человеческому жилью. Голодный, исхудавший, он брёл, слегка покачиваясь из стороны в сторону, часто останавливаясь и принюхиваясь. Желание отыскать хоть какую-нибудь еду напрочь вытеснило чувство самосохранения и осторожность. Правда, когда показалась деревня, старый волк залёг в сугроб и стал дожидаться сумерек.
Зимняя ночь не задержалась. Огромная, но не полная луна, словно жёлтый блин с оторванным краем, повисла над долиной. Волк поднялся из своего укрытия, отряхнул прилипший к бокам мокрый снег. При этом шкура мотнулась вокруг него, словно была ему не по размеру. Окна в деревне стали потихоньку гаснуть и хватанув пастью снег, старый волк побрёл в сторону крайнего строения. Он старался идти очень осторожно и когда до дома, к которому он шёл, осталось несколько шагов, остано-вился, что бы внимательно осмотреться. Погода была на стороне волка, отсутствие ветра позволяло ему быть не замеченным собаками, и пока всё было тихо. Запах добычи исходил из маленького, бревенчатого загона недалеко от дома. Волк крадучись пошёл вдоль старой изгороди, и вскоре нашёл в ней небольшую брешь. С трудом протиснулся в неё, так, что на старых, не строганных досках, остались все остатки линявшей шерсти. Запах барашка и предвкушение трапезы взбудоражили волка, придали ему силы, разбудили в нём охотника, но притупили чувство опасности. Серой, стремительной тенью перепрыгнул он бревенчатую ограду и через долю секунды его челюсти сомкнулись на шее жертвы. Как только конвульсии барашка закончились, волк приступил к трапезе. Он ел жадно, ненасытно, торопливо раздирая тушу и проглатывая непомерно огромные куски мяса, вместе с шерстью и костями. Его пасть работала, как кровавая мельница. Он ел на запретной территории, поэтому очень торопился. Хруст разгрызаемых костей разбудил сторожевого пса в соседнем доме и его лай стали подхватывать все деревенские собаки, как по эстафете. В домах стали вспыхивать окна и заскрипели откры-вающиеся двери. Волк, на ходу заглатывая последний кусок, оторванный от добычи, побежал к спасительной бреши в заборе. Съеденное мясо ещё не придало сил, а напротив, сильно отяжелило волка, и этот забег давался ему с большим трудом. Но самым страшным оказалось то, что он не смог пролезть в заборную брешь, через которую пробрался во двор дома. Волк побежал вдоль забора в надежде найти другой лаз, но ему это не удавалось. Он добежал до угла ограды и оглянулся; за ним бежали собаки и человек с оружием. Собаки были не крупные и волк легко расправился с одной из них – схватил за холку и бросил об забор. Она упала со сломанным позвоночником и предсмертно подвывала, а вторая собака не подбегала близко, только истерично лаяла поодаль. Человек подходил всё ближе. И тогда волк, уставший от голода, уставший от пого-ни, а самое главное, уставший от старости и одиночества, побежал навстречу человеку…
Сначала он увидел вспышку, затем, одновременно услышал и почувство-вал выстрел. Горячий свинец нестерпимой болью ударил в сердце. «Зато не сожрали свои» - успело мелькнуть в голове волка. Его ноги подкоси-лись, и он стал медленно падать на окровавленный снег. И вдруг он уви-дел, как небо стремительно падает на землю, накрыв его необъяснимым и приятным теплом, время остановилось, боль ушла, и волку почудился запах травы, дыханье лета и чьё-то присутствие. Он открыл глаза и увидел свою любимую. Она лизнула его в морду, как бы говоря: «Здравствуй, милый!». Её зелёные глаза излучали нежность и любовь. Они лежали на пригорке, рядом с тем самым логом, в котором была их нора. Вокруг них бегали волчата, временами игриво нападая на родителей. Ветер шевелил кроны деревьев, светило солнце, журчала вода в ручье, и всё было настоящее, с запахом, вкусом и цветом. Это было самое счастливое время в его жизни! Это был волчий рай! Но как, как это могло произойти? За что, эта неимоверная награда, за что!? Всё это, довольно не просто. И даже предположение, приведённое ниже, будет весьма, весьма условным. Видимо когда смерть протягивает свои костлявые руки к нашему сердцу, мы невольно выхватываем из памяти кусочек самого счастливого времени в нашей жизни, и время, остановившись, делает его вечным. Но чтобы это произошло надо обязательно, хоть раз в жизни испытать себя счастьем, любить по настоящему, ибо время, делает этот подарок только тем, кто смог искренне подарить своё тепло другому. Память о счастье, живущая в остановившемся времени – это и есть рай.
Любите и живите вечно!
2006г.