Осень сводила с ума. Точно так же, как сводило с ума низкое небо неделями затянутое облаками и грязно-серое пространство вокруг. Холод и сырость – бессменные спутники этой осени, как и ледяные батареи в маленьком пространстве ее квартиры. Очевидно, что проверка народонаселения на прочность носила тот же превентивный характер, как и вакцинация перед гриппом, но тоже не была положительно оценена со стороны.
Погоняв телевизор по каналам туда-сюда раз двадцать, она смирилась и нажала «power». Выбравшись из-под пледа, нащупала ногами тапочки и, по-кошачьи выгибая спину, с наслаждением потянулась. Побродив по квартире, она остановила свой выбор на кухне и включила конфорки на плите, предпочитая подышать полчасика окисью углерода, нежели совсем окоченеть. «Что за черт? – раздражалась она, держа руки над горелками, - почему нужно превратиться в ледяную статую, прежде чем коммунальные службы о тебе вспомнят?» Деревянные рамы, хоть и были старательно заклеены, но в виду своего почтенного возраста не могли уже сдерживать хулиганских порывов ветра, рвущегося в окно, штора на котором будто слышала какую-то музыку и неспешно под нее пританцовывала. Даже зимой не было так холодно, как сейчас. Но мысли о том, какого черта до сих пор не топят, скорее, были наносными, но они всячески удерживались сознанием, как основные только для того, чтобы не думать о том, что действительно не давало покоя какой день подряд.
Она поежилась и как всегда, глядя в окно, задумалась о том, во что в последнее время превратилась ее жизнь. Можно все забыть, но только как? Как забывать о плохом, когда именно о нем и помнится так ясно, будто это было вчера? Она не была прогрессивной в том самом определении, которое вкладывалось в это понятие в последнее время. Не гоняла, затянутая в кожу, на мотоцикле, не была завсегдатаем гламурных вечеринок и дискотек, не красила волосы в черный цвет и не рисовала на глазах косые стрелы… Она не была самодостаточной и решительной, потому что боялась в жизни многих вещей и саму себя в том числе. Она не была даже независимой, потому что зависела… от настроения, обстоятельств, принятых и непринятых решений, чужого мнения, денег и даже от прогноза погоды, как порой ей казалось…
Ей хотелось покоя и тишины, хотелось сидеть вечерами, обложившись книжками и открывать в себе новые таланты, хотелось слушать музыку, которая способствовала бы ее душевному равновесию. Она даже была готова бороться за мир во всем мире, будучи полной возвышенных идеалов, но вместо этого, подгоняемая лишь безотчетным стремлением к свободе, всю последнюю неделю она вспоминала лишь о том, что когда-то в школьной юности ее научили держать в руках оружие…
Желание освободиться от прошлого раз и навсегда было тем, что лишало ее сна вот уже 48 часов. Простые повседневные радости стали чем-то таким далёким, что уже превратились в сказочную мечту. Ее жизнь уже давно ей не принадлежала. «Наверное, - думала она, - наблюдать за чужими страданиями со стороны очень интересно. Сочувствия нет, зато есть восторг от этих самых страданий…»
Она сидела на колченогой табуретке в маленькой кухне и смотрела в окно. Она ничего не видела, кроме куска низкого серого неба, но продолжала неотрывно смотреть в одну точку, будто ждала, пока кто-то сверху предложит ей готовое решение… Чуда не случилось, но она продолжала сидеть, ритмично покачиваясь, что даже не сразу заметила, как стемнело… «Наверное, скоро в этом месте стекло истончится и лопнет, разлетевшись прозрачными брызгами» - усмехнулась она пришедшей вдруг в голову мысли… Обиднее всего было осознавать то, что она сама провоцировала агрессию с его стороны. Сама… своим добродушным и затюканным обличьем ввиду природной незлобивости. «Наверное, - думала она, - от этого и кажется, что со мной можно все …»
Она закрыла лицо руками и потерла глаза … «Как вымоталась, господи боже… как же вымоталась от всего»… Но сна, как назло, не было ни в одном глазу, несмотря на усталость. Видимо причина была в том, что вот уже какой день в душе шли бои между «за» и «против»…
Даже узнав, что он собой представляет, она продолжала любить его… Где-то очень глубоко внутри, в каких-то потаенных даже для нее самой уголках своей души, но она все еще видела в нем того, кем он был для нее год назад… Любить и ненавидеть. Ненавидеть и любить. Один шаг… Но шагнуть обратно она уже не могла. Сегодня он был тем, с кем ассоциировались боль, страх, унижение и предательство… и, наверное, даже это она смогла бы с легкостью проглотить, если бы не одно «но» - он сделал больно не только ей. Он сделал больно дорогому и близкому для нее человеку… и пока жизнь последнего билась всего лишь тонкой линией на мониторе в больничной палате, она хотела только одного – отомстить… Это была не столько жажда расплаты, сколько поиск равновесия. Баланса. Просто ей хотелось, чтобы счет, предложенный ей жизнью, хоть раз оказался справедливым.
Она встала и посмотрела во двор… Улица была почти пуста, лишь парочка припозднившихся горожан торопилась по домам. Что-то грохнуло и под окном на все лады запели автомобильные сигнализации, но уже через минуту все стихло. Город жил своей жизнью… Старые фонари лениво отдавали свой медовый свет переулкам и аллеям, а ветки, раскачиваемые ветром, рисовали на земле причудливые узоры. Душа рвалась куда-то вверх, в небо, и она ловила уже не первый раз это ощущение безумного, но бессмысленного полета. До боли в глазах она снова и снова вглядывалась за горизонт. Что она хотела увидеть, там, за туманной синей полосой домов, отделяющей небо от земли? Она и сама не знала… Она лишь безостановочно твердила себе о том, что жизнь не лишена смысла, но полосует, как ножом, оставляя раны и шрамы на сердце, вплетая в косы сомнения, сожаления и безотчетное стремление стать лучше себя самой…
Посмотрев на бесцельно горящие конфорки плиты, она повернула ручки – языки пламени послушно скрылись под горелками. «Устала… устала от себя самой и от прокручивания в голове бесконечных вариантов и комбинаций. Решить и решиться...», но тягучие, как карамель, сутки опять перемешивали в голове мысли в липкую массу. Изо всех сил она пыталась успокоить свою душу, но никак не могла. Все ее тело и все ее мысли - все в ней ходило ходуном. Она коснулась пальцами холодного стекла… «Когда на окнах решетки, есть только два пути: разбить их или разбиться самому». Сегодня она полчаса жгла глазами голубой лед стекла отделения реанимации, пытаясь удержать внутри то единственное, что давало ей силы жить в последнее время. Три слова… до крика, до шепота, до хрипа... и только одно - до безмолвия. Она как будто запуталась в каких-то плотных парчовых шторах, в какой-то пыли. И теперь лихорадочно перебирая несметное количество метров этого занавеса в поисках выхода, пыталась найти то малое, ради чего… и саму себя.
Посмотрев на чайник, стоящий на столе, она протянула руку и нажала кнопку - даже у чайника был выбор… И не один, а целых три. Целых три режима, в которых он вполне комфортно работал. Неужели у нее нет этого выбора? «Это игра на выживание, - убеждала она саму себя, - тут одно правило: или ты его, или он тебя… И выиграет сильнейший», но получалось плохо. Вернее – совсем не получалось. Потому что она раз за разом возвращалась в мыслях туда, где все еще было хорошо. Казалось, что это было не с ней, а в какой-то другой, уже недосягаемой жизни. Тогда она еще умела верить и любила, каждой клеточкой своей души… А теперь она лишь ходила от стены к стене в пустой квартире и слушала тишину, ожидая подвоха каждый день и каждый раз, когда она хоть немного позволяла себе расслабиться.
Тишина... Вы когда-нибудь слышали ее вот так, чтобы по-настоящему? Жутко. Так хотелось смотреть вверх и видеть небо, а не пустоту, и жить сегодняшним днем, любить и доверять, как раньше и просто знать, что это не опасно. Так хотелось встречать вечер с улыбкой и вдохновением, а не со слезами и отчаянием, трогать руками солнце, распихивать звезды по карманам и улыбаться… улыбаться всем вокруг, не моля о чем-то и не оправдываясь.
Но вместо этого вокруг была только гнетущая тишина. И ей уже стало казаться, что и она в этой тишине какая-то ненастоящая, как будто заводная кукла – ходит, говорит что-то, делает, а смысла нет. Нет смысла, нет цели. Жизнь будто повторяется из чьего-то чужого прошлого…
Она подошла к комоду и посмотрела на свою фотографию. Надо же, когда-то она умела улыбаться. А сейчас… сейчас она будто другой человек, который еле заметной тенью ее самой скользит по кадрам сегодняшнего дня. Сил не осталось. Только какая-то бесконечная усталость, которая опутывала ее изо дня в день и все туже затягивала узелки…
Чайник щелкнул так громко, что она невольно вздрогнула, подавив в себе ассоциацию - похоже, он был сейчас единственным, в ком кипела жизнь… Плеснув кипяток в чашку, она замерла. Ей вдруг показалось, что если она наклонится над ней, то увидит лишь воду - никаких отражений. Проверять не стала, лишь вытащила из коробки чайный пакетик и бросила в чашку…
«Мы просто пешки, - думала она, наблюдая, как медленно окрашивается вода, - фигурки в руке Бога, которые он иногда по неосторожности роняет. Мы просто пешки... как много и как мало зависит от нас самих...»
Прошло несколько часов, а чашка с остывшим чаем так и стояла на столе. Рядом с ней на тарелке с видавшей виды позолотой лежал кусок бисквитного торта со сливками и клубникой. Он бессовестно позволял себе пахнуть летом, и был такой белый, что казался чем-то инородным на этой серой кухне, в этой серой жизни. Он был таким же белым, как и первый снег, вдруг начавшийся за окном… Было ощущение, что даже тарелка, на которой он лежал, стыдилась своего сколотого края.
А она сидела на табуретке и ее мысли были заняты совсем другим. Ей хотелось, чтобы в этой осени и правда наступила зима. Чтобы месяцы перестали сменять друг друга, и застыл в своих двадцатых числах черный октябрь. Чтобы все стало белым-белым и чтобы никаких ощущений. Ничего, кроме ослепительной белизны в пределах видимости. Чтобы только белый цвет и холод.
А она сидела на табуретке… и скупыми методичными движениями медленно собирала пистолет, надевая возвратную пружину и присоединяя затвор к рамке. Вставив магазин в основание рукоятки, она услышала отчетливый щелчок и устало прикрыла глаза – нет, уже не страх. Уже не тот, что был неделю назад и связывал руки. Не тот, что навязывал свое вязкое холодное состояние из которого казалось никак не выбраться. Это другое. Теперь она просто боялась ошибиться…
«Только глушителя для полного счастья не хватает, - усмехнулась она самой себе, - чтобы выглядеть киллером-дилетантом, которого после работы закажут самого». Впрочем, сама по себе, пришедшая мысль была не так уж бестолкова. Глушитель – он как сопровождающий в мир метаморфоз. Выстрел звучит едва слышно, просто хлопок… Почти беззвучно. И лишь только маленькая пружинка тихо звякает внутри металлического корпуса, а после вновь возвращается на свое место. Она закончила сборку, отложила пистолет на край стола и прислушалась к ощущениям. В воспаленном сознании был этап, когда не можешь определить, что страшнее - решить или решиться. Просто шаги в никуда, к неизвестности, а в висках все так же стучат горькие слова, коим она стала свидетелем за последнее время, а синяки на тонких запястьях все еще напоминали о том, что иногда сама жизнь заставляет действовать так, а не иначе. Она не искала себе оправданий, но это была та самая ситуация, когда на силу должна найтись другая сила, просто потому, что никаких доводов, слов и слез, та другая сила не понимала. Просто надуманные решения, в которые силишься поверить. Снова и снова нелепые попытки удержать мысль, связать слова в предложения, но картинка медленно растворяется и размывается в нечеткие контуры... Все не хорошо. И не плохо. Все никак. А казалось, что все так просто. Но обещания недействительны, как недействительна и сама ситуация.
«Мы лишь отголоски эха, - выдохнула она, сжимая пальцы, - вчера нас не знали, сегодня не видят, а завтра забудут совсем...». Посмотрев на свои руки, она с изумлением заметила, что в пальцах нет дрожи и что вообще она на удивление сосредоточена и спокойна, на ум пришло сравнение «как Будда в момент медитации», хотя ни того, ни другого она никогда не видела…
Оглянувшись на стол, на котором так и осталось нетронутым все это белоснежное волшебство, она выключила в кухне свет. Стоя в узком коридоре под подслеповатой лампочкой она стянула волосы в хвост и, пошарив рукой по высокой полке, нашла бейсболку с широким козырьком. Зеркало. Отражение того, чего нет и того, что есть на самом деле. Мир иллюзий и реальности. Дуплекс… Она смотрела на свое отражение и думала о том, что желание видеть многое и ничего – заставляет закрывать глаза на многие вещи, желание знать все и ничего, заставляет останавливаться или бежать по лезвию бритвы. И только желание свободы оставляет за собой неизменное: желание свободы.
Зеркало. Старые шрамы были прикрыты густой длинной челкой, а новые… новые разве что будут теперь только на сердце? Облизав пересохшие губы, она кивнула самой себе и, схватив с вешалки куртку, захлопнула за собой дверь…
Четыре квартала пустынными улицами, нужный двор, знакомый козырек с неоновой вывеской. А вот и скамейка за углом, напротив которой спортивная машина цвета зимнего солнца все еще стоит на стоянке… «Значит угадала, - мелькнула в голове мысль, - значит пока все по плану». Она сделала вдох, но так и не поняла, что именно тупо теснится у нее внутри. Теснится не находя выхода и не уходя, какое-то ощущение незавершенности… или просто сомнение? Наверное, бессонница и бесконечные потоки мыслей – это единственное, что выдавало всю амплитуду колебаний, отчего было странно. Странно потому, что внешне все осталось, как и прежде, но внутри что-то неумолимо изменилось. Состояние кокона. Уже не червяк, но еще и не бабочка. Уже не лягушка, но еще и не царевна... «И совсем не факт, - думала она, сидя на скамейке и обхватив себя руками за плечи, - что переход вообще осуществится»…
Тягостные минуты ожидания и жесткая концентрация на происходящем, кажется, что решение принято и что оно - единственно верное. Остался один жест, один шаг, а после - только точка. После всех вопросительных и восклицательных знаков - только точка, которая уже никогда не превратится в многоточие. Просто сломалось что-то в душе, треснуло и потянуло за собой… Многое пришлось передумать за последнее время, переосмыслить, пережить, перешагнуть… Просто четыре «П» в стратегии жизни, как четыре «П» в стратегии маркетинга...
__________
В четко выверенных движениях нет ошибок. Безупречность во всем. Урок выучен. И просто ловишь момент между ударами сердца, держа на прицеле того, кто в этой негласной войне вдруг стал тебе противником…
Глубокий вдох, короткая задержка дыхания… и…
Да, когда-то давно все происходящее могло бы показаться не больше, чем выдумкой. Болезненной фантазией на тему, а оказалось, что ничего невозможного в жизни нет и зарекаться от чего-то – делать самую большую ошибку в жизни… «Никогда не говори никогда»… Так, кажется?
Но если ты еще не законченная сволочь, то убить человека непросто, даже выстрелить, просто ранить… Это непросто даже тогда, когда вперед выступают инстинкты, пряча мораль и принципы где-то глубоко внутри. Непросто, когда тебя вынуждает сама жизнь защищать себя и своих любимых. Непросто даже тогда, когда вспоминаешь, как он нажимал на курок и над твоей головой кирпичная кладка разлеталась фейерверком, а ты едва успевала прикрыть глаза, чувствуя, как острые осколки рассекают лицо. Непросто даже тогда, когда осознаешь, что он не понимает, что отнимает у тебя. Что он не то, что не понимает этого, он даже не чувствует такой необходимости – задуматься. Он мнит себя Богом и считает, что может все. И что именно от него должно зависеть твое завтра и твое вчера, что именно ему решать твою судьбу… А ты просто смотришь ему в глаза и не видишь там ничего, кроме тупой непонятно откуда взявшейся там пустоты. …
И вот сейчас смена ролей. И сердце будто на мгновение останавливается, падая куда-то вниз. И мысли, которые до этих самых пор были в голове – бесследно пропадают. И есть только он. И он тебе враг. И нет ненависти. Просто голая правда и отторжение организмом того факта, что именно он решает за тебя, он решает за того, кто рядом с тобой и кто тебе дорог.
И думаешь: как же, черт возьми, вообще так получилось? Как до этого дошло? Чья это ошибка? Его? Твоя? Но ты отмахиваешься от всех этих вопросов, уже не важно… Ведь не для этого ты отнесла в ломбард витиеватое кольцо с «лазоревым яхонтом», которое теперь превратилось в предмет, несущий в мир не красоту, а смерть.
Глубокий вдох, короткая задержка дыхания… и…
И ты понимаешь, что ты не можешь… Даже зная наперед, что когда-нибудь будешь жалеть об этом, но сейчас ты не можешь. Ты просто не можешь причинить боль, потому что непонаслышке знаешь, что это такое. Знаешь, что это не только четыре буквы, пронзающие мозг. Душевная, физическая… не суть важно. Когда она есть, то ты даже не осознаешь где именно она в тебе, потому что не всегда можешь ее локализовать. Она будто растекается по венам и старается проникнуть в тебя все глубже и глубже, словно хочет пустить в тебе корни. Эти четыре буквы ломают тебя. Ломают так же, как ломается в пальцах паутинка замерзшего льда или хрустящие хлебцы…
Казалось бы, в голове только холодной расчет, ни слез, ни соплей, ни сомнений. Только ты и реальность, но вдруг в мозгу вспыхивает сигнальная лампочка. Вспыхивает и не гаснет… И ты осознаешь, что станешь такой же, как и он. Ты сама станешь тем, кого ты сейчас так презираешь… Станешь такой же проклятой жизнью, как только в первый раз позволишь себе выстрелить не в нарисованную мишень, потому что спустив курок убьешь не только его, но еще и очень многое в самой себе… И замираешь, продолжая держать 9 мм смерти на вытянутой руке.
И кажется, будто прошла целая вечность, а на самом деле не прошло и минуты. Минута, за которую перед глазами пролетела вся жизнь… минута, которая меняет твое решение… минута, когда ты поднимаешь флажок вверх, ставя на предохранитель и сбрасывая боевой взвод...
И это потом будут слезы вперемешку с глупым смехом и приступами откровенной истерики, водка из холодильника, сигарета за сигаретой, чтобы унять непонятно откуда вдруг возникшую дрожь в руках и ногах. И пройдет день, другой… Ты будешь знать, что с ним все в порядке, что он ходит по тем же улицам и точно так же решает за кого-то.
И дрожь эта – она так сразу не закончится, она просто трансформируется, прорастая внутрь тебя, и будет отражаться в тебе то каким-то безотчетным страхом, то дурацкими снами ночью, то бессонницей и неосознанным вздрагивание от телефонных звонков.
Тебе долго будет казаться, что если ты и не струсила, то уж точно смалодушничала, что дала задний ход в самый последний момент просто потому, что захлебнулась своими сомнениями. Ты никогда не сможешь ответить себе на вопрос, чего именно тогда испугалась или за кого, но единственное, за что ты всегда будешь говорить себе «спасибо», так это за то, что тогда, в том октябре, не дала себе пасть так же низко, как он. Что не встала в этой лестнице жизни на ступень с пометкой «cruelty», потому что это самое дно и падать ниже уже просто некуда. Ниже только кроличья нора, но только ты – не Алиса…