Весь жилой комплекс, на этом участке заповедника, представлял собой шесть, стоящих по кругу, деревянных домиков. Одноэтажные и двухкомнатные срубы, были, достаточно, удобными и с минимальным количеством мебели. Практически, в центре площади, ограниченной этими домиками, было нечто среднее, между столовой, под открытым небом, и летней кухней с каменной печью, топившейся дровами. Немного обособленно стояло двухэтажное кирпичное здание, служившее господину Штрауху и жильём, и архивом и кабинетом. Электричество, слава Богу, присутствовало. Телевизор тоже.
Метрах в ста от печки, так легче ориентироваться, находился пирс. Дорога к нему вела довольно узкая даже для двух человек, идущих рядом. Эту дорогу с обоих боков охраняли здоровенные кедры, совершенно не соглашавшиеся на расширение дорожного полотна. Видимо, об этом их никто и не просил, что создавало уютную определённость в отношениях между людьми и деревьями.
Около пирса, на каменистом берегу, лежали перевёрнутые вверх дном четыре лодки. Дальше берега начинался Байкал.
Не просто рассказывать о том впечатлении, какое на меня произвел вид этого озера. Оторвать глаза от этой красоты я смог только тогда, когда участковый дёрнул меня за рукав.
--Мы уже стол накрыли, кличем тебя минут десять. Пошли!
--Ты всю жизнь прожил возле этой красоты?
--Да. Пошли!
--Я такого раньше не видел.
--Ещё налюбуешься. Пошли!
Вот, примерно, так чувство восприятия прекрасного, разбивается о реальность с коньяком, закуской и погонами майора ФСБ.
Посидели мы, к моему удивлению, славно. Именно так хорошо может пройти застолье у трёх мужиков, которые друг с другом не связаны – ни работой, ни общими интересами, ни родством, ни деньгами. Каждый, по своему, умничал, стараясь придать себе больше значимости. Остальные, слушая, не зло подшучивали, превращая чью-то речь в общую шутку.
Две вещи не выходили у меня из головы в тот вечер. Одна их них – это ощущение оттягивания какого-то действия или разговора, неминуемо приближающегося и, по-моему, очень нежелательного. Усугублялось это ощущение ещё и тем, что я не представлял себе даже примерно, что мне надо будет, в обозримом будущем, сделать или сказать. Второе, что мешало мне полностью раствориться в атмосфере наших вечерних посиделок – желание срочно, прямо сейчас оказаться на берегу озера, откуда меня забрал участковый. Что мне там надо было, не знаю, но время от времени я усилием воли вдавливал себя в скамейку, чтобы не встать и не уйти. И дело было, как мне казалось, не в красоте пейзажа. Наверное, я скажу глупость, но тогда я был почти уверен – меня звали на берег. Но, в остальном, застолье проходило очень приятно.
--Сергей Станиславович, - участковый на секунду прервал процесс наполнения стаканчиков коньяком, - я запамятовал, сколько лет вы живёте на озере?
--Давно, юноша, слишком давно. С пятьдесят второго года.
--И без… семьи?
--Не сложилось как-то. А что?
--Нет, ничего. Недавно в газете прочёл, что нашли новый вид этих… косуль. У нас, кстати, гуляют эти косули.
--Вы на что намекаете?
--Упаси Бог! Просто вы половину столетия без семьи, то есть без женщины…. Должны, я подозреваю, не только новые косули появиться….
--Я понял вашу мысль. Вы правы. Косули моя работа. Но другие мои эксперименты менее удачны. Получаются только участковые милиционеры.
--Папа! Наконец-то встретились!
Где-то так всё и проистекало.
Проснулся я в домике, в который был определён на постой. Стояло, моё новое и временное жилище, рядом с двухэтажной резиденцией дворянина Штрауха. Собственно говоря, это он меня и разбудил.
--Доброе утро, вчерашний гость. Не сердитесь, что я прервал ваш отдых?
--Доброе. А что толку сердиться? Заснуть уже не смогу. Как ваше состояние?
--А ваше?
--По пятибалльной системе - твёрдая двойка. Не привык я к шайтан-траве.
--Тогда соглашайтесь на завтрак со мной. Стол сервирован на берегу, вы там вчера уже были. Жду вас через пять минут.
Профессор встал и бодрячком направился к выходу. Переступая через порог, он взялся рукой за дверной откос. Не так уж бодро он себя самочувствует, как хочет показать. Значит, прямо с утра начнём выпивать. А почему я его профессором назвал?
Участок берега, на который я выходил полюбоваться озером, уже не так потрясал воображение, как вчера. Те же перевёрнутые лодки, те же камни вместо песка и тот же пирс. Но вчерашнее впечатление было намного сильнее.
Завтрак оказался продолжением ужина, только теперь камерным составом. Начавшийся вялотекущий разговор касался практически всего, что попадало в наше поле зрения. У меня создалось впечатление, что наша беседа была нужна только для того, чтобы размять губы и язык после ночного отдыха и перед серьёзным разговором. Который, кстати, не заставил себя долго ждать.
--Олег Ильич, простите старика, но вы совершенно не похожи на сотрудника правоохранительных органов.
--Я маскируюсь и втираюсь в доверие.
--Нет, это не то. Вы маскируете что-то совершенно иное. Взять, к примеру, Василия. Он, хотя и милиционер, но в душе совершеннейший романтик, прочувствовавший на своём опыте несоответствие детского представления о милицейской службе дяди Стёпы, знаете, о ком я говорю? Вот и славно! Так вот, несоответствие дяди Стёпиного милицейского романтизма, с реальностью властной системы, имеющей тот же милицейский подтекст. Василий уйдёт на пенсию располневшим и, в лучшем случае, старшим лейтенантом, наручными часами и грамотой за долгую службу. Не перебивайте! Василий – участковый, который любит спокойную жизнь, и пожелания доброго здоровья при встрече со знакомыми. Ему прикажут что-то сделать – он выполнит, не скажут – он и тосковать об этом забудет, понимаете, куда я клоню? А ваша структура, в которой вы до майора дошли, она не посёлок курирует, она за всей страной следит. И сюда вы приехали не на природу любоваться, а, скорее всего, следствие, по поводу гибели двух человек, до конца довести. Я прав? Я прав. Только человек-то вы не того склада, чтобы среди преступников и покойников вращаться. Тем более в одиночку. Я ваших коллег из предыдущего ведомства видал.
--После ваших слов мне надо показать вам наколку «Не забуду КГБ и маузер Дзержинского»? У меня такой нет.
--Ваш шутливый тон только убеждает меня в моей правоте. Но не хотите говорить – не говорите. Вы мой гость и я принимаю любую вашу легенду. Не желаете ещё по одной?
--С удовольствием, Сергей Станиславович, с удовольствием, тем более что разговор у нас с вами только начинается и «случится долгим быть ему».
--Любите стихи?
--В разумных пределах. Рассказали бы вы мне об этом месте, а? Ваше здоровье!
--Расскажу, отчего же не рассказать? Место, в котором вы находитесь, есть заповедная зона, некогда принадлежавшая Иркутскому филиалу Академии наук. После девяносто второго года наша наука стала угасать, что неминуемо отразилось на таких отдалённых участках, как этот. Экспедиции в наш посёлок стали делом редким, научный интерес к флоре и ихтиологии угас, почти, полностью. Сюда чаще приезжают нувориши на шашлык и на рыбалку. Одно хорошо – не жгут костры и природу не портят эти приезжающие…. А так… свернулись многие, уже профинансированные, проекты. Поговаривают, что какое-то ассигнование выделяется и поныне, но деньги до нас не доходят. Где-то по дороге сюда оседают.
--Редкое финансирование долетит до середины Байкала?
--Где-то так.
--А на что вы живёте?
--Пенсия, кое-что получаю от переиздания моих монографий…. Да и не надо мне много. Привычка жить отшельником, парализовала многие греховные желания из прошлой городской жизни.
--То есть денег хватает?
--Да что вам за интерес до моих денег? Уж не ограбить ли хотите?
--Грабить не мой профиль. Я, тут, по-другому поводу. Скажите, Сергей Станиславович, а этот семидомный посёлок с персональным пирсом кому-то принадлежит?
--Кому-то персонально - нет. Видите ли, эта территория находилась на балансе института дендрологии и растениеводства при Иркутском филиале отделения природоведческих, так сказать, наук, который, объединившись с другими отдельными отраслевыми институтами в институт по изучению Байкала, был упразднён. Документы по этой исследовательской базе кочевали из кабинета в кабинет, пока окончательно не затерялись. Я об этом знаю только по слухам, и свидетельствовать не возьмусь, но уже шестой год сюда из руководства института никто ни одной бумажки не прислал, не говоря уже о том, чтобы лично приехать. Видимо, абстрактно, кому-то он и принадлежит, а вот кому персонально – загадка.
--Действительно, загадка. А давайте ещё разик выпьем, и я попытаюсь разгадать эту загадку? Что скажете?
--В моём возрасте, молодой человек, мне уже всё едино, что иметь - загадку или ответ на неё. Надеюсь только, что смогу спокойно дожить среди этой природы. Ваше здоровье!
--И всё-таки я попробую. Надо же как-то приятно провести время в приятной беседе.
Сергей Станиславович погрустнел лицом. Отвечать он мне не стал, а только несколько раз с силой провёл ладонью по голове.
--А вы знаете, Сергей Станиславович, как по-чешски будет «лысая голова»?
--Нет.
--Чиста глава.
--Зачем вы мне это сказали?
--Откуда мне знать? Взял и сказал. Вы ведь тоже мне кое-что сказали просто так, вроде без причины и цели.
--Вы о чём?
--О настоящем хозяине этой деревушки, - я пальцем показал себе за спину. – Вернее о незнании настоящего хозяина. И я не спрашивал вас: « Зачем вы мне это сказали?»
--Что вам от меня нужно?
--Только одно – ваше внимание.
--Этого у меня в достатке.
--Тогда я начну. Ваша прозорливость меня не то, чтобы, поразила, а, скажу так, впечатлила. Я попробую рисануться тем же. Слово «рисануться» вам понятно?
--Мне многое понятно в вашем лексиконе.
Добродушия в голосе моего собутыльника уже не было. Да, и не нужно мне его добродушие на этом этапе откровения.
--Вот и хорошо. Тогда я продолжу. Известен ли вам некто по имени Кац Андрей Рафаэльевич?
--Не припоминаю. А вам он знаком?
--Мне? Этот самый Кац мне не только не знаком, я даже до недавнего времени просто не подозревал о его существовании.
--В этом мы с вами едины. Выпьем?
--Пока нет. Этот самый Кац был вашим завкафедрой. Теперь вспоминается пятнадцатилетнее прошлое?
--Что вам угодно от меня? К его….
--А почему не продолжаете? Как угодно, я сам могу продолжить. К его смерти, вернее к его убийству, вы никакого отношения не имеете. Это вы не договорили? Можете не отвечать. Меня ни Кац, ни его смертоубийство не волнуют абсолютно. Эту тему я с вами обсуждать не буду. Я коснусь вопроса ваших с ним прижизненных контактов. Не возражаете?
--У меня складывается впечатление, что вы старательно опутываете меня какой-то паутиной. Вы говорите много окольностей, демонстрируя свою осведомлённость о моём прошлом. На чём вы хотите меня поймать? На том, что я скрыл правду о моём знакомстве с Кацем и об этом поселении?
--Да не хочу я вас ловить! Я точно знаю, что произошло на самом деле. С этим самым Кацем вы сознательно припрятали документы по этой турбазе. Ничего, что я так её называю? Конечно, ничего. И документы эти вы держали у себя весь период, пока реформировали ваши храмы науки. Зачем? Чтобы продать. Не знаю, как с точки зрения морали потомственного интеллигента, выглядит ваша махинация, но с материальной стороны, я вас понимаю и одобряю. Если бы вы не держали хвост по ветру, эту турбазу присмотрел для себя кто-нибудь другой. Но, и это, тоже, не моё дело. А вот теперь о том, что для меня кажется важным во всём вышесказанном. А именно… вам не интересно? А то, смотрю, вы отвернулись….
--До финала далеко? Когда вы перейдёте к прямому шантажу?
--Ладно, перехожу. Через пару своих знакомых вы вышли на некоего Самсона. Хорошенькое имя, не находите? И ладно. И, значит, с этим Самсоном, ныне проживающим в Воронежской губернии, вы столковались о купле-продаже этой турбазы за определённую сумму. Всё правильно?
--Я определённо не ошибся в вас. Шантаж, таки, имеет место.
--На сегодняшний день, имеет место факт вашего, необоснованного, молчания. Был договор, были определены сроки сделки, а вы вдруг замолчали. Я тут по просьбе Самсона. Если у вас всё в порядке, то я проверяю всю документацию и даю отмашку на доставку для вас оговоренной суммы. Если же произошли изменения, то я вправе знать о них и проинформировать господина Самсона. Всё-таки не копеечное дело вы с ним затеяли. Если же вы по-прежнему считаете, что это шантаж, то просто ничего мне не говорите. Только именно вы явились инициатором этой сделки. Итак. Каков ваш респонс, силь ву пле?
--И появились вы тут, как два в одном, - сказал Штраух так, как будто продолжал прерванное предложение. – Как майор ФСБ вы переполнены информацией, а как посол от Самсона вы легко входите в доверие и не даёте мне возможности хоть что-то объяснить.
--Ничуть не бывало! Вы не барышня, чтобы я пользовался вашим доверием. Я всего-то обозначил свою позицию. Или скажу так – я открыл свои карты. Я сделал первый ход и задал вопрос – как обстоит дело с куплей-продажей. Что вам есть ответить? А хороший каламбурчик получился бы,- я начинал пьяненько подхихикивать. Ясно осознавая своё хмельное состояние, я решил на время прервать разговор.— Что вам есть? А что вам пить? Не смешно? Мне тоже. Ладно. Предлагаю такую схему нашего общения. Итак. Вы знаете, кто я такой, я знаю о вас то, что надо по нашему делу. Сейчас обсуждение прекращаем, ещё по чуть-чуть выпьем и встречаемся вечером для продолжения разговора. Я не требую от вас ничего, я только предлагаю. Что вы ответите?
--Вечером и впрямь будет лучше… продолжить. У меня есть один вопрос. Какие… санкции вы можете применить ко мне, если вам не понравится мой ответ на ваш, если так можно выразиться, вопрос?
Санкции?! Он что, серьёзно? Совсем обалдел старый!
--Вечером я вам всё расскажу. Только не придумывайте причины для срочной поездки куда-нибудь в даль светлую. Лучше со мной вечером обо всём поговорить, чем попозже с моими коллегами. Хотя это я зря сказал, вы мужчина серьёзный. Помочь со стола убрать?
--Спасибо, нет. Это моя привилегия. Ступайте отдыхать. Я к вам зайду. Попозже.
Мне ничего не оставалось, как отправиться к себе в домик. Повалившись на кровать, стоящую вплотную к стене, я постарался собраться с мыслями перед вечерним разговором. Но легче было мгновенно протрезветь, чем нащупать хоть одну спокойно стоящую мысль из целого копошащегося клубка. Хотя, вру. Одна, не то чтобы полумысль, а скорее полунамёк, всё же зацепилась за что-то в голове и звучала она примерно так – не всё так просто, как хочется. После расшифровки она имела следующий вид – будет обнаружена связь между убийством рыбаков и затянувшимся молчанием Штрауха. И на редкость противной окажется эта связь.
Чтобы проверить свою догадку я решил почитать материалы по убийству на этой турбазе, благо они, эти папки с материалами, были в моём распоряжении. Но хмельная лень оказалась сильнее трезвой рассудительности, и я остался лежать на кровати. Заснул я в той же позе.
Пробуждение пришло оттого, что какой-то посторонний стук сильно диссонировал с приснившейся мелодией. Когда я открыл глаза, то увидел, что источником стука была кисть правой руки хозяина посёлка, стоящего около стола в центре комнаты.
--Вы уже пришли…. А если бы я был с дамой, вы также вошли бы без… этого… разрешения?
Первая шутка, после пробуждения, показалась, мне самому, глупой сразу же, после её произнесения.
--А в этой глуши вам неоткуда взять даму. А то, что я самовольно зашёл… так простите великодушно. Я довольно долго стучал в дверь, но вы….
--Ладно. С вопросами этикета разобрались. Меня, ваша шайтан-трава, свалила в сон. Я сейчас умоюсь и….
--Извольте! Я подожду. Спешить нам с вами некуда.
Умываться пришлось перед большим зеркалом, но из маленькой миски, которой надо было зачерпывать воду из накопительного бака. Но, это были не те неудобства, из-за которых стоило расстраиваться.
Вернувшись в комнату, я застал моего единственного соседа в этой части Прибайкалья за приготовлением чая.
--Я в заварку также добавляю багульник. Очень ароматный чай получается, доложу я вам. Кое-кто говорит, что он ещё и очень полезный. Отведайте!
--Спасибо! Эту траву вы добавляете практически во всё, что употребляете вовнутрь. Вы её, случайно, не курите?
--Нет, мы этого не делаем. Попробуйте чай.
Предложенный чай оказался очень вкусный – в меру крепкий, в меру сладкий и в ту же меру ароматный.
--Ну, как вам чай такого купажа?
--Здорово!
--Не сомневался. Я дам вам с собой этой травы. Станете дома заваривать, друзей баловать и наши края вспоминать. Не откажетесь от такого подарка?
--С удовольствием не откажусь, штука действительно вкусная. Можно ещё чашечку?
Пока наливался чай в мою опустевшую чашку, я осматривал траекторию, по которой Сергей Станиславович проследовал от двери к столу. Вдоль этой линии не обнаруживалось ничего, с чем бы он, Штраух, должен был прийти. А именно документов и, судя по их возможному количеству, обязанных находиться как минимум в папке. Визуальное исследование результатов не дало. В этом случае, мне надо самому возвращаться к утреннему разговору. Начали!
--А кроме чая вы ничего не принесли?
Задор чайного гурмана немного сник.
--Нет.
--Отчего же?
Сергей Станиславович поставил чашку, с рисунком радостного поросёнка, на стол и уныло уставился на то, что осталось в этой чашке.
--Я вам завидую, - выдержав не прерываемую мною паузу, сказал Штраух. - Я даже хотел бы поменяться с вами ролями. Нет, не подумайте обо мне скверно, я не отказываюсь от разговора с вами… просто в той ситуации, которая сложилась здесь и которая свела нас с вами в качестве собеседников, проще задать простой и конкретный вопрос, нежели объяснить тот простой ответ, который я вам дал. Не всё, далеко не всё я могу вам объяснить. Словами объяснить. Не всё я могу объяснить даже себе.
--Слова клеймят мысль печатью неточности.
--Красиво, мудро и, по-видимому, верно.
Снова созерцание остатков чая прервало речь Штрауха. На этот раз наслаждаться его театральной паузой я не собирался. Или Штраух мутит воду, или его что-то серьёзно беспокоит. Кроме всего прочего, я чувствовал себя комфортно от того, что от него мне нужна только информация, и только, а не бандитский наезд, которого он однозначно опасается. Тем более, что эту недополученную информацию он сам и предложил.
--Мне нравится ваша старорежимная речь и печаль ваших потупленных очей. Но, это не приближает нас ни на шаг к самому разговору. Просто говорите мне о том, что произошло у вас с момента вашего предложения Султану. Я постараюсь понять общую идею – да или нет. В смысле будет продажа, или нет. Если нет, то я уеду, и мы с Самсоном просто забываем о вашем существовании без последствий для вас. Без любых последствий. Ну, может быть, за глаза вас обзовут козлом. Если продажа, как факт, остаётся в силе, то поведайте мне о том, что её тормозит. Всё просто. По-моему.
--Если бы это было просто, если бы это всё было так просто. Вы мне не поверите, но я действительно не знаю, что вам сказать. Не знаю, и как сказать. Не потому, что не верю в вашу понятливость, а потому, что для объяснения мне придётся говорить о нескольких событиях одновременно.
--Ага. О нескольких одновременно, а рот у вас один и занят он словесной лобудой. Извините меня за такие слова в ваш адрес, но давайте по-настоящему попробуем поменяться ролями. Вы, то есть я, ждёте от меня ответа - да или нет. Так? Вот. А я, то есть вы, любуетесь этой счастливой свиньёй на чашке, и говорите мне о сложности невозможного и многообразии простого. Мы никогда не закончим этот разговор. Потому, что вы его не начинаете.
--Я не пытаюсь ввести вас в туман словес, дабы скрыть от вас истинность моих намерений.
--Господи! Это не разговор, это контрреволюция какая-то! Вы будете рассказывать?
--Я не знаю с чего начать, а когда придумываю начало речи, то сам уже не верю в то, что собираюсь сказать.
--Мне кажется, это никогда не кончится. Точнее, никогда не начнётся. Даю вам последний шанс. Итак. Вы поговорили с Самсоном и положили телефонную трубку. Так? Что вы сделали потом? Фрагменты вашей жизни, связанные с едой и сном опускаем. Что вы сделали после разговора с Самсоном?
--Если вас так интересует документальная точность событий….
--То вы её не стенографировали, так? Это я понял. Что вы сделали после разговора? Начали прикидывать, на что потратите деньги?
--Нет. Я… разговор с Самсоном был вечером, а утром я ездил в Ващановку и сделал копии всех документов, нотариально их заверил. Это я счёл не лишним. А вот через два дня… это было двенадцатого… да, именно двенадцатого, приехали мои, практически постоянные, гости. Они приезжают сюда пять-шесть раз в год на протяжении последних пяти лет. Остаются на базе на протяжении месяца. Живут спокойно, часто плавают по озеру, что-то снимают, фиксируют, выезжают на ночные съёмки…. Их общество, или группа называется «Энигматик». Детально я не интересовался, но, по моим наблюдениям, их интересы вращаются вокруг уфологии. Я не был против их приездов сюда. Люди все интеллигентные, с высшим техническим образованием. Приезжал однажды их руководитель Геннадий Белобородов. Возможно, вы его видели в телевизионных передачах. Большая умница, доложу я вам. Мы с ним….
--Не отвлекайтесь, прошу вас!
--Простите. Их поиски в районе озера, мягко говоря, не всегда были мне понятны. Обычные, на мой взгляд, явления, они использовали в качестве неоспоримых аргументов, подтверждающих правдивость их собственных фантастических теорий. Но, им это всё нравилось и, я повторюсь, люди они интеллигентные, поэтому я не мешал им и, даже с удовольствием, выслушивал их рассказы. Видели бы вы тот азартный блеск в их глазах, когда они возвращались с озера. Настолько увлечённых людей своим делом я встречал только в литературе. Поверите….
--Обязательно поверю. Скажите, а вы женаты?
--Это имеет какую-то связь с тем….
--Да или нет?
--Был. Мы в разводе. Почему это вас так заинтересовало?
--Я на секунду представил, как вы предлагали своей пассии выйти за вас. Вы ей говорили страшно долго и, практически, ни о чём. Как она догадалась, что вы ей делаете предложение? Интуитивно?
--Вы очень ироничны.
--А вы знаете слишком много слов, и хотите мне это продемонстрировать.
--Я постараюсь быть лаконичным. Мне подумалось, что вам так будет понятнее то, что я пытаюсь донести до вас. Мое предостережение о том, что рассказ мой архисложен и, по моему разумению, не всегда логичен, остаётся в силе.
--Итак. Уфологи катались по озеру и были счастливы. Дальше что-то было?
--В последний приезд было трое участников группы «Энигматик» - Виктор Андреевич Бондаренко. Он старший группы, он… извините, едва не начал давать ему характеристику. Скажу только одно, лет восемь назад он состоял на службе в вашем ведомстве, оно в ту пору называлось КГБ, с этим я не ошибся?
--Дело не в хронологии и не в названии. Не останавливайтесь, вы начали разгоняться.
--Да. Служил он в каком-то отделе по изучению того же самого, что, этот «Энигматик», изучает сейчас. Только тогда, доступ до любой информации для сотрудника его ранга, был, делом, не сложным. Теперь же, всё приходилось собирать, буквально, по крупицам им самим. Вторым членом группы был Харин Вячеслав Сергеевич, биолог и просто увлечённый человек. Третий – Шрамко Александр Иванович, обеспечивавший всю техническую поддержку этой экспедиции. У меня сложилось мнение, что не было ни одного прибора или агрегата, который не смог бы поладить Александр Иванович. Надеюсь, что охарактеризовал я этих людей кратко, но ёмко. Одинакового распорядка дня у них не было. Иногда они плавали по озеру на лодках, которые я предоставлял в их полное распоряжение. Иногда они по несколько дней сидели над схемами и картами и, что-то, писали.
--Зачем мне надо так много о них знать? Их НЛО похитило, и вы не хотите продавать базу, чтобы им было куда вернуться? Они улетели, но обещали прибыть назад?
--Почти так, молодой человек, почти так. Они, в очередной раз, отправились на лодках на озеро…. Дальнейшие события мне не известны. Бондаренко и Харина нашли мёртвыми, а Шрамко не найден вовсе.
--А кто и как узнал, что они мёртвые?
--Их не было сутки. Почти сутки. Я телефонировал в Ващановку, и поделился с участковым своими опасениями, относительно моих гостей. Он отзвонился через пару часов и отрапортовал, что доложил своему начальству в Еланцы и они, начальство, примут меры. Я не имел представления, о каких мерах идёт речь – попросят рыбаков их ближайшей артели, моторный катер у рыбинспектора возьмут,… но, поймите, я начал переживать и, как оказалось, небезосновательно. Ближе к вечеру приехала грузовая автомашина, большая такая….
--Мне неудобно вас подгонять, но придётся.
--Простите. Приехала большая автомашина, а почти в полночь прилетел вертолёт и привёз тела Бондаренко и Харина. По словам вертолётчиков, их нашли около Хужира. Это довольно далеко отсюда. Далеко для вёсельной лодки и, честно говоря, далековато для быстрого обнаружения тел даже с помощью вертолёта. Я немного знаю специфику местности, и расторопность органов власти…. В прошлом году больше недели искали тоже двух рыбаков, которые уплыли, не более, чем, на километр. А до Хужира… одним словом закралась у меня мысль, что вертолётчики знали, где надо их искать. Хотя… Саша, Шрамко Саша, мог связаться с кем-то, и передать свои координаты и, поэтому, их поиски не были долгими. Утверждать ничего не могу, это только мои предположения. Именно так. Предположения.
--Вы сделали акцент на слове «предположения». Я это заметил и запомнил. Ответственности это вам не добавляет. Дальше.
--Хорошо, что вы обратили внимание, я не хотел бы, чтобы мои предположения принимались вами за основу в вашем разбирательстве. На чём я остановился?
--На вертолёте.
--Да. Тела доставили на вертолёте и оставили на берегу. Не на самом берегу, у воды, а на лодочной лёжке, это недалеко от того места, где мы с вами завтракали. Лодки пригнали только через двое суток.
Последние предложения Сергею Станиславовичу давались всё труднее. Это было видно по замедляющемуся темпу произнесения слов. Его словно отнесло в те неприятные минуты, которые он пережил не совсем безболезненно. Я его понимал, но, мне приходилось быть, как бы это так сказать, равнодушным и холодным, что ли….
--Я всё равно не вижу связи между смертями этих учёных и продажей.
--Еланцевское начальство приказало, во-первых, считать их только рыбаками и никем более. А во-вторых, поступил запрет обсуждать произошедшее, с кем бы то ни было. Под страхом ответственности разглашения какой-то тайны.
--Следствия?
--Может и следствия. Терминология процедурного действия не важна. Только после обыска в домике погибших, закончившегося изъятием всех их бумаг, произошло изъятие моих документов, подготовленных для продажи. Также, я имею подписку о не выезде.
--Теперь мы почти приблизились к сути. Начинает проясняться.
--Кому как, молодой человек, кому как. То, что вам проясняется, видится мне через сильно закопчённое стекло. Вот, вы просили меня дать вам простой ответ в отношении продажи, а какой ответ вы бы дали, окажись вы на моём месте?
Штраух уставился на меня немигающими глазами. Он не ждал ответа на свой вопрос, ставший тут же риторическим, он старался рассмотреть то впечатление, которое произвел на меня финал этого многословного повествования. Во всяком случае, мне так показалось.
--Я бы дал простой ответ. А именно – сделка отодвигается во времени в связи с произведением следственных мероприятий в отношении двух посетителей вашей базы. Я бы так озвучил. Только, вот, ваш рассказ, добавивший интригу, не позволяет мне так однозначно высказаться. Самое важное вы, по видимому, не договорили, поэтому и решили поиграть в игру «Догадайся сам». Что ещё мне предстоит узнать, прежде чем я дам вам верный ответ, оказавшись на вашем месте?
--Туман, о прояснении которого вы говорили, появился сразу же, как только опустился вертолёт и из него извлекли тела. Они, я говорю о Бондаренко и Харине, были уже в плотных пакетах, такие, знаете, с молниями…. В этих мешках, как раз над головой, были прозрачные окошки, чтобы можно было опознать человека, не вскрывая пакет. Это, в общем-то, понятно. Но выгружавшие эти пакеты вертолётчики были в костюмах… как они называются? Химзащиты, правильно? Я тогда подумал: «Зачем?» Ведь если их нашли в лодке на озере, то какова необходимость в таких предосторожностях? Если они назначены простыми рыбаками, то зачем конфисковывать их бумаги и записи, находившиеся в их домике? И какое, наконец, имеет значение, в чьей собственности находится эта база и почему, на время следствия, конфискуются мои бумаги? Почему не ищут третьего человека, Шрамко? Никто не ищет. А где его лодка? Ведь мне вернули только одну, а лодки числятся, как собственность базы, понимаете? Сказали бы мне – лодка разбилась или утонула, и на этом бы всё закончилось. Мне ведь в данной ситуации безразлична судьба лодки, но в ней был человек! Если этот человек просто пропал, то какую-то надежду могло дать местоположение лодки, а мне ни слова об этом не сказали! И моя информация о том, что три человека уплыли на двух лодках ни до кого не дошла! Ни Еланцевское начальство, ни вертолётчики меня не слышали! И последнее. Зачем так старательно скрывать истинное занятие Бондаренко и Харина, называя их рыбаками? Проанализировав все произошедшие события, я не стал бы, да и не смог бы дать вам конкретный ответ, относительно продажи базы. Вернее надо сказать иначе – относительно продажи базы ответ положительный. Относительно времени совершения сделки – ответа у меня нет. Примерно такой ответ вы и предлагали мне в качестве варианта, но сложившаяся ситуация не позволяет мне быть полностью солидарным ни с одной из двух составляющих данного ответа. Во всяком случае, пока не позволяет.
--Вы не смогли удержаться и под конец накуролесили словами.
--Если вам не нравится….
--Да, мне не нравится. Охренительно не нравится. И ещё долго не будет нравится. А вы хотели услышать от меня что-то другое?
Сергей Станиславович повернул чашечного поросёнка от себя и сам повернулся к окну. Обиделся.
--Теперь я тоже что-то скажу, но попроще. Во всём произошедшем вашей вины нет, вы это и сами понимаете. Только с вашим словоблудием у вас и в мозгах путаница. Объяснили бы всё раньше и проще – я бы не пёрся сюда за три тыщи вёрст. А вы, с вашей впечатлительностью, блин…. Ладно, проехали. Давайте по делу. Вертолёт, который прилетел за телами, имел какую-нибудь надпись на борту? И второе. Эта большая грузовая машина, ну… которая привезла Еланцевского начальника, Ермоленко кажется? Вот, номер машины не припомните?
Я не до конца озвучил то, что мне не понравилось. Хотя слово «не понравилось», нет, не так. Наслушавшись Штрауха, надо верно выражаться – это слово и союз «не понравилось». Так вот, то на что я исправился, не совсем соответствует действительности. Более правильным будет выражение «почти паника». Стараться самому себе объяснять причину полупанического состояния не приходилось, это было целостное ощущение на уровне одного из имеющихся чувств, любого на выбор – от зрения до нюха. Одно только меня волновало до глубины души – почему я постоянно попадаю в такие капканы, в которых, кроме меня и сыра, больше никого нет? Это простое любительское везение, или, уже, профессионализм?
--«МЧС».
--Что «МЧС»?
--На вертолёте была надпись «МЧС РОССИИ».
Вот оно что! Я так увлёкся собственным созерцанием себя в капкане, что совершенно потерял нить разговора.
--А-а, ясно.
--Мне бы такую ясность.
--Так, сколько было прилетевших?
--Я уже говорил вам, что был пилот и двое в костюмах химзащиты. Трое.
--А начальник милиции?
--Он приехал на грузовой автомашине.
--Сам?
--С водителем. Начальник был в форме, а водитель в пятнистом костюме.
--С галстуком?
--По вашим издёвкам я убеждаюсь в том, что вы таки настоящий сотрудник ФСБ.
--Я не издеваюсь. Машина, на которой приехал начальник….
--Я уже докладывал вам, что это автомашина армейского образца. Во всяком случае, мне так показалось.
Оказывается, я много пропустил из рассказа Штрауха. Или не обратил должного внимания на экипировку летунов и на машину. А что мне далась эта машина? Я на ней не уеду из этого, начинающегося, Прибайкальского кошмара. Господи, Самсон, куда ты меня отправил на этот раз?! Тут или что-то засекреченное, или бешеная радиация. Но ни первое, ни второе меня не устраивает. Просто сказочная западня для фальшивого майора ФСБ! И ещё одно странное дельце вырисовывается. Если на пропажу и последующую гибель двух настоящих рыбаков местная милиция не реагирует, то, на пропажу этих людей из «Энигматика», прилетает вертолёт, и мчится, шибче воли, начальник из Еланцев. Почему? Потому, что один из погибших бывший КГБшник? Хрен там! На момент звонка никто ещё не знал, что они погибли. Этот красноречивый Штраух сообщил о пропаже, а не о гибели. Если, конечно, не врёт.
--А как участковый воспринял известие о пропаже ваших гостей?
--Откуда мне знать? Когда я телефонировал ему о пропаже троих приехавших, он разговаривал очень спокойно.
Значит не врёт Штраух. Но мне от этого никак легче не становится. Что было такого в этом сослуживце, если известие о его пропаже создало такую шумиху? Тем более, что он бывший сотрудник КГБ. Интересно, а вот известие о моей аварии никого не заинтересовало. Даже машину не обследовали. Обидно, понимаешь?
--Как долго, этот авиаотряд «Нормандия-Неман», тут находился?
--Лично со мной они разговаривали около двух часов подряд, потом велели мне оставаться в моём доме. Улетели в половине пятого утра.
--А, кроме этого, и домик ваших гостей обыскали, так?
--Они назвали это - изъятием вещественных доказательств.
--А кто изымал эти доказательства? Начальник милиции?
--Нет. Он вообще ни во что не вмешивался.
--Смотрите-ка, какие многостаночники эти МЧСовцы! И аки соколы летать могут, и трупы в конверты с окошками складировать, и изымать горазды. Молодцы, МЧСовцы!
--Вам действительно весело?
--Нет, я придуриваюсь! Я буду веселиться, когда буду проверять материалы дела и отчитываться перед Самсоном. Вот где будет веселье! Приходите, я вам вынесу контрамарку в первый ряд на мой бенефис.
Настроение было отменное, только с отрицательным знаком.
--Теперь я бы хотел перейти к просьбам. Мне надо осмотреть домик, в котором жили ваши гости.
--Не могу препятствовать вам в этом, но дом опечатан.
--Плевать! Ключи от него есть?
--Конечно, есть. Что-то ещё?
--Да, хрен его знает, что ещё! Если бы знал, то подостлал бы… что-нибудь. Так вам действительно запретили обо всём рассказывать?
--Да, действительно.
--Тогда вы не нарушили приказ. Всё приходится делать самому. А где есть факс?
--Факсимильная связь есть только в почтовом отделении в Ващановке.
А почему Сергея Станиславовича не удивляют такие вопросы, от которых я сам обалдеваю? Откуда взялась идея спросить о факсе? Я же не думал об этом!
--А как вы думаете, что мне теперь делать?
Наконец-то я застал Штрауха врасплох! От неожиданного вопроса он вытаращил на меня глаза.
--Не знаю… разбираться….
--Очень умно. А не знаете, как?
Удивление прошло вслед за разгладившимися морщинами на лбу. Вновь Штраухом овладела холодная отрешённость в отношении ко мне. Да, и чёрт с ним!
--Я ещё могу быть вам полезен?
--Естественно. Пойдёте со мной в тот опечатанный дом. Как понятой.
Пока, ставший немногословным Штраух, ходил за запасными ключами от того опечатанного домика, я попробовал на крепость прутья моего капкана. И очень не обрадовался. А именно: погибшие странным способом УФОлоги для меня, и по приказу для всех остальных,были, только, в качестве рыбаков. Это серьёзный прут? Не сильно. Я могу и подыграть ментам из Еланца, и серьёзным спецам из МЧС в этом вопросе. Но менты точно знают, что в этих папках, которые передал мне участковый, написана ерунда. Если я этой ерунды не замечу, значит я подставной лох, а не майор ФСБ. В случае же обнаружения вышеупомянутой ерунды, я должен по-настоящему отреагировать на оную. Кому это надо? Никому, включая меня самого. Значит… что значит? Может быть, в этой истории какая-то тайна, которая скрывалась от очевидцев прилётом химзащищённых МЧСовцев, и переводом УФОлогов в разряд рыбаков? Может быть тайна, и, даже, обязана быть! Тогда, если я не посвящённый в неё заранее майор, я её открою.
Если открою, то я не справлюсь с такой вертолётно-МЧСовско-ментовской бригадой, и кану в лету, хоть и не рыбаком, а майором ФСБ, но всё-таки кану. Тем более, что все предпосылки для этого существуют – пресловутое ДТП, сделавшее меня, из лейтенанта запаса, майором ФСБ. Это хороший прут под номером 2? Это просто монументальное творение, а не прут. И что мне делать? Может, найти поскорее, по сходной цене, верёвку и мыло? Или не тратить попусту наличные деньги, а положиться на меткость ментов, которые, разоблачив меня, цацкаться со мной не станут. Бабах! И я уже на небесах, как не оправившийся после долгой и продолжительной аварии. И последнее, что я успел спокойно рассмотреть, увидев приближающегося Штрауха, это собственные странности. Почему в самый, или почти в самый ответственный момент в голове проявляются посторонние мысли? Сначала выплыл факс, а теперь всё продуманное заслонила сказка о лягушке, попавшей в крынку с молоком? Этот состарившийся головастик начал активно сучить лапками и вовсю дёргаться, в результате чего взбил комок масла. По нему и выбрался. А если это подсказка, и не стоит от этой мысли отказываться? Как знать….
--Если вы готовы, то ступайте за мной.
Штраух был собран и спокоен. Во всяком случае, внешне. Ладно, начинаю сучить лапками… размера сорок три с половиной, полнота шестая.
--До домика далеко?
--Сегодня доберёмся.
--Да вы шутник, батенька! Я серьёзно.
--Придётся пройти порядка сорока метров. Насколько для вас велико это расстояние?
--Если идти медленно, то велико аж до пяти минут. А пока идём, то постарайтесь вспомнить, не было ли чего-то необычного в тот день, пусть даже не относящееся к происходящему?
Для приличия помолчав половину дороги, Штраух ответил отрицательно.
--Ладно, - пробурчал я себе под нос, - сам найду.
А что, интересно знать, я найду? Поаккуратнее надо с самомнением, уважаемый.
Как представителю власти, мне была оказана самовольная честь сорвать полоску бумаги, приклеенную на замочную скважину.
Занеся палец для срыва пломбы, я обратил внимание на надпись и печать. Что обычно пишут на пломбах? Знать бы! Вот, что бы я написал, если бы мне пришлось самому опечатывать? Даже не представляю. Ну, написал бы… дату бы поставил, и написал бы свою фамилию и должность. А на этой бумажке только печать и какая-то закорючка. Интересное замечание. Это я так начал лапками дёргать?
Я достал мобильный телефон, и сфотографировал, как можно качественнее, эту пломбу. И снова, в порыве желания разрыва этой бумажки взметнулся мой палец. И, снова, замер. А не разобрать ли мне надпись на печати? Неизвестно, как пройдёт линия разрыва и останется ли годной для прочтения оттиск печати? Пришлось приблизить лицо почти вплотную к двери. Слегка смазано, но прочесть можно. «Государственный нотар…( окончание «иус» я добавил от себя по причине смазанности этого окончания) Потехов Андрей Вадимович». Здорово! Менты опечатывают дома нотариальными печатями, которые возят с собой на всякий случай?! Это открытие взбодрило во мне чувство сыщика, который, оглянувшись, увидел ещё один прут, вставленный в капкан. От-так! Ребята химичат направо и налево, никого не боясь! Ай, да, сукины дети! Теперь, я точно знаю, что я, то есть майор, имеют только один шанс из бесконечности выбраться отсюда – это быть заодно с ментами и людьми из псевдо МЧС. В противном случае… об этом потом. Итак, снова дилемма. Куплен ехавший сюда майор, или нет? Скорее всего, да. Иначе, не стоило бы ему, то есть мне, давать папки с материалами дела, и возвращать оружие. Но, с другой стороны, а почему бы и нет, если заранее просчитано, что майор, заартачившись, отсюда не уедет. А оружие? А, что, оружие? Ну… пожертвуют, скажем, для правдоподобия, участковым, и ещё кем-нибудь. Это в том случае, если я имею исправное оружие, ведь могли же специалисты с ним поработать. Надо проверить его в работе и не далее, чем сегодня.
В третий раз замахнувшись, я сорвал пломбу.
--Я уже могу открывать, или ритуал ещё не завершён?
--Я хотел ещё кошку впустить в дом. Первой. Но, если вы спешите, то… прошу к скважине.
Дверь открылась. Внутреннее помещение в доме было примерно таким же, как и в моём. Отделка и интерьер такие же. Такой же и запах. Вроде ничего интересного.
Как мне показалось, я тщательно осмотрел все уголки этого домика. Стены, правда, простукивать не стал, не стал вскрывать половицы. Как и ожидалось, ничего не нашёл. Штраух тоже этого ожидал, поэтому, безразличным тоном, спросил:
--Мы можем идти?
--Сейчас пойдём.
Я ещё раз оглядел помещение и уселся на одну из двух кроватей.
--Они были «голубые»?
--Кто?
--Ваши энигматичные гости.
--С чего вы взяли?
--Приехало трое, а кроватей две. Спальных принадлежностей для третьего ложа не обнаружено, если они не конфискованы. Выходит, что двое спали в одной постели. Они были «голубые»?
--Кто?
--Дед Пихто! Не старайтесь прикидываться, у вас не выходит. Или приехавших было двое, а не трое, или третий жил в другом месте. Кто жил в другом месте, и кто именно?
Штраух, стоявший около двери, сделал несколько шагов ко мне, и присел рядом. Причём, на самый краешек кровати.
--Это не то, что вы думаете….
--Не начинайте эту лобуду. Играем в игру «вопрос-ответ». Я задал свой вопрос. Не ответите, всё будет хуже. Я вам не Еланцевский мент. Я – хуже. Итак.
--Он живёт… жил…в моём доме.
--Вас о нём вертолётчики расспрашивали?
--Да. Я сказал, что он пропал….
--Это понятно.
Что мне было понятно? Кладу руку на сердце и признаюсь – ничего мне не понятно, но оставлять разговор на этом уровне нельзя. Надо сильнее сучить лапками.
--Понятно, - ещё раз сказал я, и хлопнул ладонями по коленкам, имитируя готовность подняться на ноги. – И где он сейчас?
--Пропал. Я вам уже говорил об этом.
--Про-пал, - нараспев повторил я, и покачал головой. Что должен был означать этот жест, я не придумал. Да и не стоит ничего придумывать, ещё пару таких глупых разговоров со Штраухом и я начну завидовать погибшему майору.
--Пропал, так пропал. Что теперь об этом говорить? Время уже к вечеру. Надо пойти и проштудировать материалы дела. Но, напоследок я скажу… ух, ты! Я, даже, романс вспомнил! Красивый романс. Я сейчас тоже красиво пойду, не в смысле походки, а по-английски. Не прощаясь. Только, кое-что, скажу. Попробуйте посмотреть на всё моими глазами. Приезжают трое мужиков, чтобы потешить свой интерес. Да ради Бога! Кто марки собирает, а эти интересуются уфологией, да? Что-то снимают, что-то пишут, что-то отслеживают…. Это их дело, и не мне в это влазить. Но, среди них есть один Кулибин по фамилии Шрамко, специалист на все руки. Зачем его с собой взяли? Это не вопрос, это мысль вслух. Так вот. Зачем его взяли? Видимо для того, чтобы поддерживать в порядке всю аппаратуру. Я думаю, что для этого. А какая может быть аппаратура, если ваши энигматичные гости рассекали по Байкалу на лодках? Конкретно не могу сказать, а вот абстрактно смогу – переносная. Это значит, что с блоком питания на каждую переносную единицу уфологического снаряжения. И, во всяком разе, я бы сам так сделал, не мешало бы иметь в запасе уже заряженные аккумуляторы. Кроме этого – ремонт. Был этот ремонт, или его не было, но всё должно быть под рукой для возможной починки. К примеру, от паяльника до набора отвёрток. Дальше. Если ваши гости устроили в этом домике свой штаб, то как они обходились двумя розетками? Причём, одна из них занята чайником. Понимаете? Или надо что-то паять во вред процессу зарядки аккумуляторов, или таскать аппаратуру в другой дом. А если дождь? Слишком сложно для людей, привыкших мобильно жить и мобильно передвигаться. Далее. Ваши гости, как вы сами сказали, что-то писали, работали с картами и тому подобная отчетная канитель. А где хоть одна ручка или обломок карандаша? Где какая-нибудь лупа, ластик и прочая канцелярская хрень, которой любой человек может зафиксировать свою мысль? Или наоборот, стереть её? Нет ни-че-го! То есть, вы, пожилой человек, решили, что перед вами семимесячный придурок, которому можно городить всякую чушь? Видимо, вы так и решили. Ну, и ладно. Я пошёл к себе не прощаясь, но, запомните, что от вашего молчания, события могут повернуться таким боком, что через пару дней мы, с вами, завоем. Не на луну, а от желания выжить. Всё. Я пошёл.
--Постойте.
--Не постою. Мне не нравится интонация, с которой вы сказали слово «постойте». Если я задержусь, то снова буду слушать слышанное ранее. Будете готовы рассказать правду – найдёте меня. А если нет, то умирать мы будем с вами не в своих постелях, и не по моей вине.
Не понимаю я молодёжный сленг, и ненавижу его, но на этом сленге я нашёл точное определение своего состояния – меня колбасило. Это была сумма ощущений страха, нервозности, обиды на себя самого за свою уступчивость перед Самсоном, обиды за невозможность выполнить простейшую просьбу того же Самсона, и злость на Штрауха. Но, конечно же, я уже придумал оправдание его поведению, и вошёл в его положение. Вполне возможно, что Сергей Станиславович вёл бы себя со мной иначе, знай он, кто я на самом деле. А что, взять и сказать ему так, мол, и так, я не майор, а простой посол от Самсона, а вся эта канитель с расспросами от того, что я побоялся признаться участковому, кто я есть на самом деле. Выход? Вероятно, но у любой вещи и у любого явления всегда есть две стороны, и второй стороной может оказаться игра Штрауха на стороне тех, кто превращает в рыбаков бывших комитетчиков. Я могу быть уверен, что Штраух говорит правду? Не могу. Тогда и признаваться не буду ему в своих грехах. Что мне тогда остаётся? Постепенно внушать ему ошибочность его первого мнения обо мне, которое базируется на несоответствии моего поведения и должности, которую я, якобы занимаю. Могу попробовать, но рискую оттолкнуть его от себя совсем. И, как итог, мне придётся в одиночку барахтаться в этом деле без подсказок и без помощи. Это ладно, лишь бы в Байкале не барахтаться … на уровне дна. Да-а, задача. С кем бы поговорить, а? Или… или махнуть на всё рукой и выложить Станиславовичу всё, как на духу и попросить поддержки? Может, и подскажет что-то, вроде информации, он же тут может всех знать? Ох, не знаю. Не знаю, что делать. Эта, долбанная гибель уфологов, перепутала все карты! Вот напиться бы так, чтобы на утро все проблемы разрешились сами собой! Ага, утром просыпаюсь, а мне говорят, всё, мол, дела сами поделались, можете ехать домой. Мы отвезём вас на машине до аэропорта. А странная у Штрауха манера изъясняться – автомашина…, не тачка, не автомобиль, не марку называет, а автомашина. Наверное, это следствие долгой изоляции от большого мира, с его диким стремлением к трансформации и уродованию языка. Да-а, марку машины не назвал… а почему? Стоп! А что это мне так поплохело? Марку не назвал, потому, что это грузовик армейского образца, И что? А то, что такой же большой грузовик и давил «Жигули», в которых я ехал. Так-так-так! Вспоминай голова, шапку куплю! Почему я сам решил, что это армейская машина? Она большая. И что с того? «Белаз» тоже не маленькая, однако её армейской не назовёшь. Почему я так решил? Что в неё та…кого? Вот что. Номер. Именно. Номер из четырёх цифр через чёрточку – раз. Две индексные буквы на том же номере – два. Номер чёрный с белыми буквами и цифрами – три. Это я и успел заметить. А что ещё успел? Что? В номере последняя буква – «4», передние цифры то ли подтёрты, то ли испачканы. Это я точно вспомнил? Точно-точно. Если бы я этот номер вспоминал, распивая вкусный чай, то это был бы дохлый номер. В смысле дохлый не автомобильный номер, а номер… блин! Номер… как… попытка что-то вспомнить. Вот голова, а? Ведь я сам понял, что я подумал и что это означает, но начинаю расшифровывать самому себе свои же мысли, как будто рассказываю их другому, стараясь донести до несуществующего слушателя… стоп! Хватит!!! Я всё понял, что я подумал и на этом стоп! Голова работает только по делу! Начинаю сначала. Что сначала? Около «Жигулей» и на Штрауховской базе появлялись большие грузовики армейского типа. Их опознали, как таковые, два разных человека, ранее не знакомые друг с другом. Вопрос первый – узнать у Штрауха номер машины. Если он помнит, конечно. А вот участковый сказал, что после расформирования воинской части никаких субъектов автопарка не имеется в наличии. Врёт? Врёт. Или не знает, поскольку за один месяц их материализовалось несколько штук в количестве двух единиц подвижного состава. Так, один вопрос сформулирован. Что меня ещё гложет? Пистолет. Ага, полученное оружие. Могли мне его отдать в слегка модифицированном виде с холостыми патронами? Легко! Вывод? Надо проверить, как он стреляет и стреляет ли вообще. Ха, а не могли эти ребята поставить первых несколько патронов холостых? Могли. Зачем? Для того чтобы в самый экстренный момент… экстренный – это срочный, так? Так, снова. Тихо, не отвлекаться! Чтобы в самый ответственный момент я не испортил кому-то жизнь, и дал возможность, уже другому лицу, пальнуть из этого пистолета, переложив всю ответственность за этот выстрел на меня. Хитро! Но глупо, потому, что этот пистолет не есть моим табельным оружием, и привязать его ко мне нельзя. Но, об этом знаю только я. Ладно, допустим, разобрались. Так что же делать? Надо высыпать все патроны в кучу и наугад снова зарядить обе обоймы. Логично. Потом сделать пяток выстрелов, не на меткость, естественно, а просто для того, чтобы удостовериться, что пистолет работает. Ага, хрен вам в нос, а не пяток выстрелов! У меня всего восемнадцать патронов, так что буду довольствоваться одним выстрелом. Так, решено и это. Ну, что, хватит на сегодня? Утро добавит новых вопросов, а мне пока надо оформить эти.
Я выщелкал патроны на одеяло, и взял несколько штук для визуального осмотра. Ни на одном не было надписи «Холостой», и как мне отличить настоящий патрон от поддельного? Перетасовав их путём пальцевого перемешивания, я снова заполнил обоймы. Одну в карман, другую в пистолет.
Выйдя на улицу, я двинулся в сторону озера. Откровенное удивление ожидало меня на берегу, в виде сидящего, на перевёрнутой лодке, Сергея Станиславовича. Он любовался лунной дорожкой на воде. Или делал вид.
--Не спится?
--А вам?
--Я решил стрельнуть разок перед сном. Нервы успокаивает.
--Что?
--Ничего. Я стрелять буду. Не в себя.
--Не понимаю я вас.
--Скоро всё поймёте. Закройте уши. Кстати, тут в воде никого нет?
--Тут? Нет.
--Жалко. Шучу. Закройте уши.
Я вытянул руку с пистолетом и нажал на курок. Ствол дёрнулся немного вверх и выплюнул пламя, хорошо различимое в вечернем воздухе. Пуля вошла в воду с брызгами и суматошными кругами.
--Знаете, какая мысль только что пришла мне в голову? Я убил озеро. Глупо, да?
--Зачем вы это сделали?
--Хотите знать? Проверял оружие. Работает.
--Проверял… думаете, оно понадобится? Скоро понадобится?
--Думаю, что его надо проверить.
--Мне всё труднее с вами разговаривать.
--Знали бы вы, как я сам с собой мучаюсь. Так, что, не одному вам трудно. Ладно, спокойной ночи. Вы на посту, оружие в порядке, можно и спать ложиться. Я пошёл, пока!
Уже повернувшись, я услышал, как Штраух со вздохом проговорил: «Вот именно, пока». Скорее всего, это касалось каких-то его мыслей.