Заблудившиеся по пути в Дамаск

– Ты произнес свои слова так, как будто ты не признаешь теней, а также и  зла. Не будешь ли ты так добр, подумать над вопросом: что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей... Не хочешь ли ты ободрать земной шар, снеся с него прочь все деревья, и все живое из-за твоей фантазии насладится голым светом?
    Михаил Булгаков.
                «Мастер и Маргарита»

Это было время начала конца эпохи… Как всегда, в общем.
               
                0.
Как же  порой нестерпимо хотелось скинуть с себя все эти маски.
Все до одной.
Весь тот набор, который есть у каждого из нас в арсенале.
Содрать с себя все эти лживые изображения чувств, которые на самом деле и не чувствуются.
Он все сильнее и сильнее хотел сбросить всю эту ложь, весь тот мусор, что засоряет его душу  уже много лет. И показать самому себе - кто он такой на самом деле. Кто он есть в чистом виде, без поправок на общество.
Без плюсов и минусов.
Кто он в идеале.
Своем  идеале.
Истинном.
Ему хотелось начать жить так, чтобы он смог рассмотреть себя хотя бы сам.   
            Если не говорить, то делать - что он считал действительно важным.
Ведь только на несколько часов, а порой минут все мы остаемся сами собой. Мы становимся теми, кто мы есть. Наверное, эти мгновения, истинного своего лица, к нам приходят в темноте, когда мы смотрим на потолок, перед тем как уснуть. Тогда-то мы чувствуем и переживаем все то, что действительно нам важно. А не притворяемся.  Не делаем вид, что нам интересно, о чем говорит человек, которого мы на самом деле считаем пустым местом, просто пустотой в нашем мире, в нашей вселенной.
Не живем навязанной нам жизнью.
Жизнью, которая, в общем-то нам, и неинтересна.
Нам же все это не важно.
Не нужно.
Но, к сожалению, мы существуем в мире людей, которых порой считал Алексей и людьми-то назвать очень сложно.
Он уже давно начал  считать, что   живет в мире существ. И существа эти составляют для него  фон. Они проходят мимо, стоят в очереди, встречаются в автобусе, работают вместе с ним, спорят, повышают голос. И все со своими амбициями. Такими глупыми. Если,  конечно, смотреть с высоты здравого смысла. Все это фон. Представители какого-то странного общества, которое витает за границей его мира. И никто из них  не догадывается, что они ему безразличны.
Он считал, что люди в большинстве своем, наверное, почти всегда  одиноки.  Вокруг этих людей крутится только их одинокая вселенная. И больше ничего. И во вселенной этой рождается, растет и пульсирует каждый день ярость, хитрость, карысть, зависть, глупость и ненависть. У большинства людей  эти чувства прорываются. И они обрушивают все это на своих близких. Срывают свою злость на подчиненных или соседях. Орут на тех, кто просто оказался рядом. Волокут эту злость домой, расплескивая по пути.
Но есть такие, кто эти чувства сдерживает.
Пока.
Из последних сил.
И тем не менее он все сильнее чувствовал, что начинается новая глава его жизни. Та, для которой, как казалось ему, он родился, а не та, которая была тебе преподнесена как пример добропорядочного существования. Тот пример, который всем нам начинают навязывать в школе. Пример какого-то льстиво заискивающего существования. Когда надо уважать человека потому, что он начальник, потому, что он старше. Глупость - считал всегда он. Какая же постоянно всех нас окружает глупость. Человека можно уважать только за его поступки и больше не за что. Только реальные поступки говорят о том, кто этот человек. Не слова, не умный и напыщенный вид, не должность, не обладание какими то знаниями, а только поступки. Реальные поступки, которые все мы совершаем в реальной жизни.
Так считал он всегда.
Считал внутри себя, но часто притворялся в жизни, как большинство людей. Но вот то притворство, которое в нем было, начало отторгаться организмом. Ему захотелось сказать людям то, что он о них думает. Сказать искренне. Сказать без купюр. Только он понимал, что эти люди не поймут слов. Они вообще мало что понимают. Их понятия основаны только на страхе за свою шкуру.
Только на страхе.
Животном - страхе.
Первородном -  страхе.
Страхе - за свою жизнь.
Для него наставало время, когда становится противно видеть подставляющих другую щеку. Знать тех, кто с удовольствием бьет. Смотреть на все это, отводя глаза. Делая нелепый для самого себя вид, что все так и нужно.  Эта часть общей человеческой игры. Но ему не нравились правила этой игры. Не нравились давно. И с каждым годом эти правила не нравились все больше и больше.
Он стал замечать за собой то, что больше не может жить в том, что его окружает. Даже тогда, когда он оставался один - ему казалось, что этот внешний мир со своими правилами игры начинал проникать в его одиночество. Часто, находясь один на один с собой, он никак не мог избавиться от ощущения неправильности своей жизни. И неправильность эта заключалась в том, что он ничего не делает, чтобы изменить эти правила. Хотя бы внести корректировку. Хотя бы...
Тем не менее, он все еще старался притвориться, что он - как все.
Что он часть толпы.
Часть фона. 
Пытался.
Искренне пытался стать как все.
Как все.
Стать таким же.
Но часто до боли в висках ему казалось, что на его плечах лежит ответственность. Ответственность за все то, что во внешнем мире творится. Он и сам не мог толком объяснить, откуда пришло понятие этой ответственности. Но всю его сущность переполняло чувство этой ответственности.
Начало приходить  время, когда ощущение от груза ответственности стало сдавливать сердце все сильнее. Яд, который, как ему казалось, исходил из общества, проникал в него и заражал его организм все больше и больше. 
Но он все равно боролся.
В этой непрекращающейся битве он и встретил свое двадцати восьмилетие. И тогда все это и началось. Но ему  самому казалось, что началось все  с пистолета... Только вот пистолет у него появился два года назад.
Хотя...
Да нет, пусть будет все-таки с пистолета.
С аккуратного куска металла, который нам так нравится держать в своей руке, но нас охватывает страх, когда мы видим его в чужой руке.
И рука эта...
Что ж, так и запишем, что все это началось с пистолета... Ведь все всегда с чего-то начинается. Начинается, конечно, в самом человеке. В той невидимой его составляющей, что есть у каждого из нас внутри.
Только даже самые сильные люди боятся в этом себе признаться, и они начинают приписывать начало того или иного своего действия внешним факторам, которые в отличие от души нашей осязаемы, видны.  И на них можно очень многое свалить.
 Хотя если быть совсем  точными, то начинается все с наших мыслей. Наших желаний. А уж они-то, мысли эти, и влекут к нам внешние предметы, на которые мы в конечном итоге все и списываем.
 Мысли.
 Как много мыслей вертелось в его голове в то время. Как много мыслей. Жестоких и яростных мыслей. В его голове постоянно появлялись картины, одни безжалостнее другой. А такие мысли очень трудно прогнать. Они только становятся все четче, все яснее видны в воображаемых картинах сознания. Они начинают проникать в кровь и с каждым ударом сердца напоминать о себе.
Напоминать о том, что пора...
П.
О.
Р.
А.

1.
И вот для него наступило самое лучшее время в году. Пролетело лето. Спала жара. И в мире начала править старушка-осень. Мало людей любят осень. Осень многих пугает, заставляя задуматься о том, что осталось позади. О том, что вот опять пришла пора умирания. Пора опавших листьев и специфического осеннего запаха, который будоражит душу.
Но всегда и во все времена были те, кто осень  любит.
Время самых сильных человеческих мыслей.
Самых сильных чувств.
Пора познания своих страхов, своих слабых сторон.
Поэтому большинство из людей и не любят осень. Им страшно думать, страшно признаваться себе в чем-то. Кажется, что только вчера было лето, и вот сырое небо гонит мрачные облака. Все вокруг стало сумрачно. Солнце стремится с каждым днем скрыться как можно скорее за горизонт. В мир все быстрее и быстрее проникает темнота. Пора веселья вместе с еще одним годом жизни ушла в прошлое.
 Прошлое.
 Оно-то и пугает большинство осенью. Осенью прошлое напоминает о себе в каждом опавшем листке, который кружится в воздухе, оторвавшись от ветки. Каждый вечер прошлое накатывает вместе с темнотой. У всех  там, в прошлом, есть то, что хочется стереть, забыть, или хотя бы притвориться, что этого не было, что воспоминания не тянутся из того прошлого мира.
Прошлый мир.
Мир многих ошибок и многих разочарований, мир осознания, что сделанное нельзя вернуть и что даже прощение, данное людьми, не заменит собственного прощения, так и не данного самому себе. Все это и заставляет не любить осень, не ценить тех нескольких месяцев в году, когда сама природа шепчет слова, которые должны были бы наставить в сегодняшнем настоящем от повторения ошибок прошлого.
Большинство людей боится осени. Боится признаться себе во всем и навсегда оставить все это в прошлом.
Навсегда.
На вечность.
Оставить все это в одной осени. А следующую осень встретить радостным вздохом по- настоящему свежего осеннего воздуха.
Встретить с улыбкой.
Встретить с мыслью, что этот год прошел не зря.
Встретить с мыслями, что, наконец-то, прошлое осталось в прошлом. Что  теперь,  сегодня  уже не пугают осенние призраки минувших дней. Что эти призраки покинули нас и кружат сейчас где-то в безводной пустыне, тревожа тех, кто так и не познал раскаяния. Кто так и застрял в жизни вчерашнего мира. Мира, который остановился и уже никогда не изменится. Не изменятся и они. Пока. Тут слова никогда не произносят. Остановившийся мир не изменится, а вот они могут измениться.
Еще могут.
Осень была для Алексея любимым временем, он каждый год ждал ее с нетерпением. Каждую свою осень он менялся. Каждая следующая осень его жизни вносила корректировки в его мир. В него самого. Во всю его сущность.
Однажды одна девушка подарила ему самую лучшую осень. Никто и никогда не дарил ему такого подарка. Подарка, не завернутого в красочную упаковку. Подарка, не представляющего собой вещь. Она подарила ему осень. Всю ту осень, что уместилась за несколько часов. Такой подарок не забывается. Его не сотрет время. Не исказит сознание. Те несколько часов, когда они стояли у осенней реки – такой чистой и прозрачной, какой становится вода в реке только осенью.
Стояли и смотрели на то, как на поверхности воды плавают желтые листья. Алексей еще наклонился и опустил руку в воду. Холодную и чистую воду. Вокруг практически никого не было. Только недалеко стояла машина, около которой были люди. И все.
Пустой пляж.
Заброшенные лодки.
Листа на воде.
Тишина.
Вы замечали, как осенью много тишины? Такой же чистой и холодной, как  вода осенней реки.
У него уже было много осеней в жизни. Но ту он помнил. Помнил и очень сильно был благодарен тогда ей за этот подарок. Это подтолкнуло его к решению написать книгу.
Написать то, что должно, как он считал -  заставить людей думать сегодня сегодняшним днем, а не пытаться заглядывать в настоящем в будущее и не мучиться прошлым. Написать о тех, кого он знал. С кем говорил. Ничего не выдумывать. Не фантазировать. Просто книгу, которая была бы реальна, как чашка кофе утром.
Он всегда очень много читал. Постоянно. Книги  были его наркотиком.
Тем, что давало ему стимул к жизни.
Тем, что направляло его.
Для Алексея поход в книжный магазин представлял праздник. Он любил брать книги в руки, чувствовать запах свежей бумаги. Ему в эти минуты представлялось, как его книга будет тоже стоять на полке этого магазина. Как кто-то тоже возьмет ее в руки. Как откроет страницы его книги, и глаза этого человека начнут двигаться по строкам, которые написал он.
Но пока он держал в руках чужие книги.
Вот уже два года, как он пытался написать свою книгу. Каждую осень он садился и собирался приступить к написанию этой книги, но как бы там ни было, ему все время не хватало чего-то. А чего он и сам толком не знал. Вот вертелись какие-то идеи. И вдруг все пропадало.
У него уже было написано несколько рассказов. Несколько маленьких историй. Странных и немного жутковатых - даже для него самого. Но ему всегда хотелось, чтобы появилась на свет книга, написанная им.
Его книга. 
У каждого человека есть своя мечта.
У всех - разная.
Все люди мечтают о многом в своей жизни. Правда, сама жизнь зачастую вносит  множество корректировок в мечту. Но у каждого есть своя заветная мечта. Один их важных этапов выполнения жизненной программы. У Алексея такой мечтой была книга.
Он представлял, как он ее напишет.
Как напечатает последний лист.
Как возьмет в руки пачку бумаги, на которой остались слова, которые произвел на свет он. Сложил их в предложения, а предложения в главы.
 Несколько раз писанина вроде как сдвигалась с мертвой точки. Казалось, он уловил волну, на которой стоило писать, но всегда есть это маленькое но. Оно и мешало. Он сам толком не знал, почему. Просто что-то не срасталось. Чего-то не хватало. Он старался. Писал небольшие рассказы. Но пока на большее его не хватало. 
Так он и встретил эту осень, а вместе с этой новой осенью он встретил и своего старого друга. Только вот друг его не встретил. Друг, наверное, так никогда и не узнал, что он его видел. И что он стал последним штрихом начала его нового пути.
Эх. Игорь. Игорь. Знал бы, что произошло в ту пятницу.
А тогда была пятница. День недели, который дарит надежды, что выходные будут проведены лучше, чем предшествующие. В пятницу в его конторе конец рабочего времени немного сокращен. Да и какая работа может быть после обеда пятницы? Все уже настраиваются на то, что вот еще несколько часов и начнутся выходные. Выходные – это же маленький отпуск. Небольшой временной отрезок, на который возлагаются огромные надежды.   
Покинув рабочий кабинет, Алексей любил побродить по городу. Благо, офис находился в самом центре.
Так он и встретил Игоря. С Игорем они были знакомы с первого класса. Сидели за одной партой. Лазили  воровать свинец и прочий нужный в том возрасте хлам на свалку стоявшего рядом завода. В те застойные времена, когда проходило их детство, в помине не было компьютерных игр и прочих навороченных развлечений. Поэтому они, как и все ребята, проводили время на улице. Испытывали самодельные  взрывные устройства. Делали кастеты. Да мало ли чего творили, пока не попадались в поле зрения родителей. Были как все, одним словом.
Потом родители Игоря получили квартиру в другом районе. И он с ними переехал. Какое-то время они еще поддерживали отношения. Но со временем все потерялось. И с седьмого класса он Игоря не видел. Так, что-то слышал от знакомых на улице, которые волей судьбы вращались с такими же парнями, к которым примкнул Игорь. Он всегда хотел быть модным. Именно модным. И, как говорили, малость чудил, баловался наркотой, которая хлынула как из рога изобилия в конце восьмидесятых – начале девяностых на просторы нашего государства. Что-то там воровал. Попадал в милицию. Но, вроде, пока ничего серьезного не совершил. А потом школа кончилась, и начался период жизни, увлекший Алексея в другой мир.
Во всех городах всегда есть районы, которые особо выделяются на общем фоне нашей российской серости. В каждом городе есть места, про которые говорят, что лучше туда «не соваться в здравом уме и в трезвой памяти». Так вот, Алексей родился именно в таком районе.
Частный сектор, проще говоря, большая деревня, в городе занимал достаточно большое пространство и был своим маленьким миром во времена его детства. Люди, которые жили на улицах и переулках этого района, собираясь в центр или другой район, зачастую так и говорили, что едут в город. Наверное, сами не считали свой район городом.
Мальчишки воевали улицами. Взрослые пили и тоже постоянно дрались. Блатные разборки процветали в этом районе во все времена.
 А времена тогда были не то что дикие, а какие-то дичайшие. Свобода так бешено рванулась на просторы городов и весей той России, что некоторых просто затоптала. Район и без того не очень-то образцово-показательный, попросту погряз в наркоте, паленой водке и криминале.
Алексею повезло, он не выбрал никакой стороны. Просто, и в одних и других рядах  у него были знакомые, с которыми он мог поддерживать отношения. Не более того. Ему нравилось так жить. Он после школы поступил в университет на физико-математический факультет. Приобрел новых знакомых.
Алексей очень быстро находил язык с разными людьми. Но вот сходиться с ними не хотел. Порой сам не знал, почему. Особенно с новыми. Исключение, наверное, составляли те парни, которых он повстречал во время службы в армии. Это были такие же сумасшедшие, в хорошем смысле слова, как и он сам.
 А все те знакомые, которые были на улицах его детства, так и остались за редким исключением, знакомыми. Иногда вечерами, когда он, возвращаясь с тренировки или университета,  встречал кого-то из ребят детства, а в данный момент братвы местного разлива, он от них не шарахался, а зачастую сидел с ними в кафе, пил пиво, слушал, что они говорят.
О чем.
В принципе, как и у большинства россиян, которые никак не хотят начать жить, не жалея себя, разговоры были одни и те же. Кого-то закрыли. Менты сволочи. Кто-то кого-то кинул,  вообще, как же все хреново. Так происходило из года в год, пока он грыз гранит наук, который с каждым годом начинал даваться все легче и легче.
Ничто не менялось в его районе в лучшую сторону. Открылось несколько новых магазинов с «ларьковским» ассортиментом и мусором со всего света. Да стали появляться «маленькие домишки» людей, которые в мутных водах всегда умели ловить рыбу.  Вот, в принципе, и все. Те, кто ловле рыбы обучен не был, потихоньку, год от года, спивались, а их подрастающее поколение начинало выбирать вместо везде рекламируемого пепси «чернушку».
Вечером зачастую можно было увидеть, как в постоянно темных дворах на троих одним шприцом раскалывают дозу. Слушать крики в ночи тех, кто пожадничал и вколол слишком много. Как бы там они не пели друг другу песни о вечной дружбе, у этих существ в вопросах денег и ширева все оставалось на уровне каменного века. Все постоянно кидали друг друга. И когда у кого-то случался передозняк, его, как вещь уже ненужную в хозяйстве, выкидывали во двор. Если организм справлялся, и, пару часов, покричав о помощи, данное существо отходило, то можно считать, ему повезло. В милицию и «скорую» звонить все равно никто не будет. Себе дороже. А труп утром найдут дворники, они и вызовут тех, кому положено все это оформлять в виде статистических данных относительно единично прерванного существования еще вчера живого существа, которое не так давно играло в песочнице данного двора. 
Компания вчерашних друзей, в прямом смысле слова до гроба, будут гнусить, успокаивая родителей преставившегося кореша или корешихи, говоря, какой он клевый чувак или чувиха…
Был.
Существовал.
Дышал воздухом этой планеты.
Мыслил.
Думал.
Мечтал.
Что-то искал.
Пытался…
И напрочь забудут, что он в нескольких метрах от них выл, катаясь по земле. Это они забудут очень быстро, им и самим с такими друганами и подруженциями недолго осталось. А затем, помянув, потянутся на точку за вечерним зельем, которое открывает ворота в мир из несбывшихся надежд, в мир из теней радости и отзвуков смеха. Там с улыбкой на лице они окажутся на крошечный миг, и потом привыкший к дозе организм снова выбросит их обратно на заплеванный пустырь, где кто-то опять затрясется с пеной и начнет сучить ногами в околосмертном припадке.
Поэтому Алексей и любил иногда побродить немного по центру, где можно было увидеть яркие цвета неоновых огней и нескольких людей, которые еще не утратили человеческого вида.
Вечером все равно придется сесть на маршрутное такси и ехать в свой родной район. Где с заходом осеннего солнца жизнь замирала. Там в дыму костров из опавшей листвы только шарахались тени, да такие же случайные люди, которые шли домой после трудовой недели.
            В тот вечер он приехал домой  очень поздно.
Он встретил Игоря.
Встретил случайно.
Каждую пятницу он покупал себе книгу. Он только вышел из книжного магазина с книгой «Мизери» под мышкой и приготовился дойти до тихой кофейни для еженедельного ритуала начала прочтения книги с чашкой кофе, когда его внимание привлекли два милиционера, остановившие парня, который явно был не в себе. Алексей уже было начал их обходить, когда  увидел знакомые черты в лице того, кто попался сейчас в руки органов.
Этот кто-то и был Игорем.
Даже не верилось, что человек может так измениться. Это был просто призрак того Игоря, которого он знал. Просто призрак.
Алексей отошел на несколько метров и стал около ларька, в котором делали мороженое. У ларька всегда толпилось человек пять-шесть. Так что, пристроившись рядом, он, как и все, мог наблюдать взглядом «иллая», как  в сети органов попался очередной «морлок».
Игорь явно влачил существования на уровне бомжа. Весь грязный, с рваными пакетами в руках. Алексей долго жил в своем районе и очень быстро мог разбираться в людях такого сорта. Пальцы у него были в наколотых перстнях. Значит, бывший друг детства уже вовсю хлебнул баланды.
Менты недолго с ним церемонились. Подъехал «луноход», и Игорь, так и не смогший им ничего внятно объяснить и предъявить, исчез в нем вместе с бравыми милиционерами. Машина, хлопнув дверьми и поглотив легкую добычу, не торопясь поехала по вечерней улице, увозя веселого когда-то Игоря навстречу новым приключениям в его жизни.
 - Какое? - спросила  Алексея уставшая за весь день стояния у аппарата женщина неопределенного возраста в начавшем уже терять белый цвет халате поверх свитера с высоким горлышком.
– Что? – не понял Алексей.
– Мороженое, какое? – равнодушно повторила женщина.
– А. Все равно.
Алексей уже и не заметил, что, наблюдая вместе со всей небольшой очередью за «водружением»  бомжа, на свою голову вышедшего из темных подворотен, подошел к продавщице и простоял некоторое время молча, смотря на уезжающий «бобик», пока продавщица не спросила его о выборе мороженого.
Наши органы никогда сами не лезут в темные подворотни. Ждут, когда оттуда на свет кто-нибудь выйдет. Вот тогда его или ее в оборот и берут.
Алексей взял мороженое и, откусив кусок, пошел по улице.
Вот и все. Подумал он. Вот так все и происходит. Не видишь человека несколько лет и встречаешь его таким, каким лучше и не видеть. Лучше бы он остался в памяти тем парнем, с которым они из старого флакона дихлофоса мастерили ракету.
Блин, погано-то как.
Как тогда в госпитале, в отделении для душевнобольных. Для ребят, которых искалечила война. Он там был в наряде и ночью слышал, как они воют от ужаса, смешанного с яростью. Тогда ему тоже было хреново. А сегодня на душе было погано. Игорь вот наверное на войне не был, но покалечило его неслабо.
 Он выбросил недоеденное мороженое и, немного поколебавшись, зашел в супермаркет. Там в толчее людей и рядов со стеллажами Алексей быстро нашел бутылку «Букета Молдавии»,  прихватил сыра. И направился к кассе.
Расплатившись, Алексей перешел на противоположную сторону проспекта и остановился на остановке. Домой ехать расхотелось.
Недалеко от его дома находился некогда знаменитый и людный парк от сельскохозяйственного института. Сейчас он был заброшен и пуст. Там есть один бугор, на котором лежит кем-то принесенное из небольшого леска дерево. Иногда Алексей ходил туда посидеть, посмотреть с этого бугра, как над городом садится солнце. Там тихо и спокойно. Так, отдыхает пару пьяных компаний. Но все люди в них из его или старшего поколения, поэтому ведут они себя нормально и не орут как резаные. Играют в волейбол или просто устраивают что-то типа пикника и сидят, разговаривают. Наверное, друзья. У него друзей нет.  Есть знакомые. По работе. Да и, в принципе, все.
На этом бугре он иногда коротал воскресный вечер. Недалеко было старое и все проржавевшее «чертово колесо». «Чертово колесо» – название конструкции, которая предназначалась для того, чтобы веселить людей. Веселить людей черти, наверное, всегда могли.   
В осеннее воскресенье  на этом бугре около «чертова колеса» почти никого не было. Можно было взять немного темного пива и посидеть, подумать о своей будущей книге. Он даже придумал название – «Осень». О своем поколении. Которое когда-то вместе с Виктором Цоем требовало перемен. И когда они наступили, разбилось вдребезги на бешеной скорости, уснув за рулем.
Ему даже  не надо было выдумывать героев, они жили на его улице, ходили с ним в школу. Он видел, как их хоронили в закрытых гробах. Одни гробы были военные из Чечни, другие гражданские. Откосив от армии, парни гибли в разборках за чужие амбиции тех, кто любит чужими руками таскать каштаны из огня. Он часто думал, сидя на том бугре, с чего начать. Как расположить героев. И вечер  воскресения казался не таким уж и противным.   
Тот пятничный вечер был поганым.
Очень поганым.
Одним из самых поганых.
Он увидел, что стало с другом детства. Кем он стал. А ведь когда-то он был практически таким же, как Алексей. Их отличало очень мало. Алексей, может, был просто немного осторожнее, немного менее отчаянным. Но они же были друзьями, а это значит, что у них было очень много общего. Очень много.
«Как же ты так? - думал Алексей. - Где ты свернул не туда? На каком перекрестке своей жизненной дороги ты выбрал не тот поворот? Кто тебе на том перекрестке нашептал маршрут? Ты? Или еще кто-то? Кто?»
Алексей доехал до парка достаточно быстро. Прошел по практически пустой аллее. Несмотря на пятничный вечер, в заброшенном парке находилось лишь несколько компаний. Осень. Люди сидят дома. Либо в кафе. Алексей и ценил за это осень. Становилось меньше народу. И осенним вечером так прекрасно бродить по улицам. Но не сегодня, сегодня ему хотелось другого.
Он быстро прошел аллею. Вышел на небольшую полянку, с одной стороны окруженную смешанным лесом, а с другой начинался подъем на бугор. Бугор в народе назывался «пионерской горкой». Когда-то здесь катались на санках и лыжах пионеры. Он тоже катался вместе с одноклассниками. Именно тогда это место ему и понравилось. 
Забравшись на бугор, впервые обрадовался за последний час. На его любимом бревне никого не было. Да, в принципе, и в округе было пусто. Алексей сел на дерево. Развязал галстук и положил его в небольшую сумку, которая почти всегда в рабочий день была с собой. Из нее же он достал купленную бутылку и сыр.
Алексей всегда носил с собой в сумке раскладной швейцарский нож, не китайскую подделку, а настоящий качественный нож. Открыл бутылку вина. Порезал сыр. Расставил все около ног, прибрал нож обратно в сумку и посмотрел на город.
Весь парк окружал смешанный лес, и из-за его верхушек теперь в вечерней дымке виднелись огоньки домов. Люди уже приходили в свои дома и, наверное, встречали начало выходных. А Алексей сидел посреди пустого парка на бугре в одиночестве. 
Многим людям  постоянно надо быть в центре внимания, там, где кипят страсти, звучат разговоры. Алексей был из той породы, которая любит одиночество. Когда еще в детстве он оставался один, ему никогда не было скучно. Он все время находил что-то такое, что могло заменить ему толпу и общение с себе подобными. Вот и сейчас он был один. И был тому рад. Потому что сегодня он не хотел видеть людей. Свои переживания он никогда никому не показывал, и уж точно не бегал к знакомым  рассказать, как ему плохо. Все всегда было в себе.
Всегда.
Но сегодня его залило через край.
Все, что было в нем, рвалось наружу. Все то, что кипело внутри него, мог рассмотреть только этот заброшенный и старый парк. Внутри этого парка тоже много чего было, того, что заставляло стонать его покореженным железом разрушенных аттракционов. Скрипеть от злости ветвями вековых деревьев.
Алексей глотнул вина прямо из бутылки и почувствовал, как в нем начала постепенно гаснуть ярость и на смену ей приходило трезвое решение.  Хотя назвать его трезвым после вина вряд ли можно. Но, по крайней мере, оно было не такое неуправляемое, как раньше.
Он ведь чуть тогда не сорвался на остановке, когда ждал маршрутное такси.
Часто он смотрел за людьми на остановке. Его работа находилась в центре города, поэтому практически большинство маршрутных такси и автобусов из района, где он жил, ехало в центр. Он мог сесть на любую, но всегда несколько минут стоял на остановке, выжидая, когда пойдет наименее полная. Стоял и смотрел на людей. Сколько злости, наглости и себялюбия он видел в такие минуты. Такое ощущение, что люди не собираются ехать на работу, а бьются за место под солнцем по полной боевой программе.
Так и сегодня на остановке столпилась толпа, которая с шумом, взаимными оскорблениями и прочими высказываниями в адрес ближнего своего лезли в автобус, словно от этого зависела их жизнь.
«Бараны, – подумал он, – какие же все-таки они бараны. Особенно вон тот с видом интеллигента в пятом поколении и манерами жлоба из класса для трудных подростков».
 Алексею захотелось подойти и ударить его со всей силы в нос. Чтобы кровь брызнула, и на глазах у него навернулись слезы, чтобы он наконец-то понял, что он такой же смертный, как все. Ни больше ни меньше. И нить его жизни можно легко прервать. Как и любому человеку.
Алексей не стал смотреть на толпу дальше, он просто поймал машину, быстро и молча доехал до заброшенного парка. Водитель только назвал свою цену. Алексей молча кивнул. Сел в машину и сразу отдал водителю деньги. Так же молча они доехали до парка. Парень за рулем не заговорил с ним. В салоне играла музыка «Алисы», и Кинчев пел про «театр теней». Одна из лучших его песен. Слушая такую музыку, такие стихи, говорить не хочется. Да и водитель отметил, что парень, севший в его салон, несмотря на приличный внешний вид, находится на взводе.
Голова опущена вниз.
Взгляд злых глаз равнодушно смотрит сквозь стекло на дорогу.
Скулы так и играют.
Кулаки сжаты.
Видно, что-то случилось.
Водитель знал, что в такие минуты лучше всего оставить человека с самим собой. Не лезть в душу.
Машина подъехала, как просил парень, к старому парку. Водитель остановился. Парень протянул ему руку и сказал:
– Счастливого пути.
– Удачи, – ответил водитель.
Парень выбрался из машины и пошел ко входу в парк.
Машина развернулась и проехала назад в центр. Водитель  рассчитывал заработать сегодня еще немного денег. Он в зеркало посмотрел, как его пассажир скрылся в темноте старого парка. «Что, интересно, ему там сегодня нужно?» - подумал водитель.
В парке становилось все темнее и темнее, а Алексей продолжал сидеть и пить вино. Некоторое время он вообще ни о чем не думал. Просто смотрел в темноту и пил, жевал сыр. Жевал сыр и пил. И смотрел в темноту.
А заброшенный парк смотрел на этого парня, что сидит в пятничный вечер один на бугре около «чертова колеса».
Один.
Парк видел, что творится у него внутри. Видел, какая ярость там бушует. Видел, как этот парень пытается с помощью вина залить и немного остудить эту ярость.
Старый парк вообще видел многое сегодня.
Он наблюдал, как статист мрачной жизни  человека начал кружиться около этого парня на бугре. Этот статист внимателен как никогда.
Он серьезными глазами рассматривает парня, который сейчас пьет вино.
Пьет, но почти не чувствует вкуса.
Жует грубо нарезанные куски сыра. Жует равнодушно. Вкус сегодня у него притуплен. Сегодня в нем просыпается совсем другое чувство. И это чувство очень сильно. Оно и заглушает все остальное.
А статист мрачной человеческой жизни человеческих существ рассматривает этого парня. Он уже как-то однажды видел его. Видел, как он сидел несколько лет назад в беседке детского сада. И уже тогда запомнил его. Запомнил надолго. И сегодня он его узнал. Поэтому он так серьезен. Хотя при его обязанностях быть несерьезным нельзя.
Но сейчас заканчиваются сумерки. Начинает править тьма. И вместе с ней внутри того, кто сидит сейчас на бугре, начинает просыпаться то чувство, рождение которого он наблюдает вот уже не первое десятилетие из  своей новой формы существования.
Он никогда не мешает тому, чтобы это чувство проявилось. Ему  просто интересно, как в некоторых из смертных  в сплетении мыслей разума зарождается и формируется это чувство.
Сначала небольшое, но сильное.
Потом оно растет.
Становится больше.
Больше.
Сильнее.
И вот наступает момент, когда оно созрело и разрывается свежим, сочным, отравленным плодом внутри смертных. Сок этого плода пачкает ту, что внутри.
И в безводных пустынях в этот момент хохочут те, кто скрыт в песках. И их смех пугает новичков.
Но сейчас это чувство только рождается.
До взрыва еще есть время.
Алексей не любил ночь, не особенно ценил день, но ему всегда нравилось наблюдать восход и заход солнца. Особенно он ценил  несколько минут, после того как солнце уже практически полностью погрузилось за горизонт и наступили сумерки.  Было что-то в них такое, что его завораживало.  Вот и сегодня он погрузился в сумерки, только они наступили внутри него. Внутри его темнела душа. Она становилась все темнее и темнее. Хотя имеет ли цвет наша душа? Или это просто выражение такое – «темная душа».
«Чертово колесо», которое веселит людей?
«Темная душа»?
Алексей знал всегда, всю свою жизнь, что он не такой, как  все. Что он точно не такой, как все. Не такой, как люди, которые его окружали. Даже когда он был маленький, он никогда не рвался вперед. В кинозал, в автобус, в любую дверь он входил чуть ли не последний. Он никогда не понимал стремление людей быть первыми в чем-то.
Алексей всегда нормально учился, не отличник, так, крепкий хорошист. Можно было, конечно, стать отличником. Напрячься и стать отличником. Но все эти первые места, все эти отличные оценки – все это только цифры на бумаге. Успех здесь и сейчас, на момент сдачи экзамена, финиша соревнований. Все это условность. Он прекрасно знал, что это ничего не значит. В реальности отличник по химии отравится какой-нибудь мелочью, а троечник станет умельцем по взрывчатке. Хотя он практически ничего не учил… в школе.
Алексей знал себе цену, и свою оценку он ставил себе сам. Сам себе он и сдавал экзамены. Честные экзамены, а не притворные. На всех экзаменах и соревнованиях присутствуют экзаменаторы и судьи. Люди, которые могут ошибаться. И постоянно ошибаются, не неся за это ответственности. В экзамене, который ты сдаешь сам себе, ты и есть экзаменатор, и за ошибки экзаменатора отвечаешь только ты. Только ты. Не на кого списать неудачу. Не перед кем заискивать для того, чтобы получить оценку повыше.
             Когда содержимое бутылки уже стало меньше половины, он наконец-то вышел из оцепенения.
Алексей вздрогнул. Осень все-таки. Становилось прохладно. Темно и прохладно. Он вдруг, на какое то мгновение, подумал, а что, собственно, он так завелся из-за Игоря? Ведь он знал, давно знал, что тот путается с какими-то ребятами, которые явно не кормят белочек с ручки. Но он понимал, что сегодня он увидел то, чем он мог стать сам. Вряд ли, конечно, он стал бы таким, как Игорь, но старт-то у них был одинаков, финиш еще вроде как не наступил, а вот процесс движения у них ох какой разный.
А сколько еще ребят канули в никуда. Скольких съела пустота. Он ведь тоже их знал. Конечно, не так, как Игоря, но ведь знал. И смотрел, как они покорно идут на убой. Как их используют и предают. Все было видно даже им самим, но, тем не менее, они шли.
Шли.
Шли.
И никто не хотел им мешать.
Призрачные понятия, только и всего.
Алексей точно знал, что многие из них запрограммированы на гибель; это было видно еще с детства. На скорую и неминуемую гибель. И они гибли. А были и всегда есть те, кто их отправляет на гибель. Кто тоже это видит.
Вот, кого надо ненавидеть.
Вот, кого надо уничтожать.
Пастухов в волчих шкурах, что руководят стадом.
Серых личностей с глазами садистов.
Сколько их встречает каждый на своем пути. Вот эту нечисть и надо уничтожать.
Все.
Хорош.
Подумал он.
Алексей допил вино. Положил пустую бутылку в сумку так, чтобы не гремело. По привычке попрыгал, удостоверившись в том, что на ходу не будет греметь, и начал спускаться с бугра. В голове у него гудело вино и мысли, какие-то дикие мысли. Мысли эти носились вихрем в голове, он никак не мог их ухватить и выстроить в строй. Они кружили у него в голове. Танцевали в  диком танце, смешиваясь с вином.
Алексей спустился с  бугра и пошел по тропинке, которая через небольшой лесок выводила в его район. Туда, где стоит его дом.
Он дошел до середины леска, пытаясь разогнать или хотя бы упорядочить мысли, перемешанные с алкогольным шумом в его голове. Начал думать - что, придя в дом, он первым делом примет душ и сделает себе кофе, когда его остановил голос.
В каждом парке всегда есть самое темное место. То место, где даже в самый солнечный день бывает темно и холодно. Так и на тропинке заброшенного парка было такое место. Заросший участок, весь в повители и сплетении веток. Именно оттуда и раздался голос. Как, наверное, казалось тому, кто его произнес, уверенно и пугающе.
– Стоять, бля!
Голос был слева от Алексея и немного сзади.
Прежде чем его мозг начал оценивать угрозу, тело уже среагировало.
Алексей отставил правую ногу немного назад и вправо, развернулся на ней, подтянул левую ногу, и оказался перед говорившим из темноты в «песочных часах», крепко и удобно стоя на ногах. Тот, кто, оказавшись сзади, не вырубает тебя сразу, а говорит – не профессионал гоп-стопа, это уж точно. Так, начинающий шакал, который еще не получал по зубам.
Сумка Алексея висела на левом плече. Левая рука находилась на самой сумке, придерживая ее, и в случае чего он мог элементарно закрыться сумкой он нападавшего. А в правом кармане Алексея был сюрприз, о котором говорящий из кустов не знал.
Тот уже стоял  на самой тропинке, полностью выйдя из своего укрытия. В правой руке его был нож. Из тех, которые можно купить в любом магазине «Охотник». Несмотря на свой достаточно грозный вид, в неумелых руках он был равен обычной ложке. А вот ложка, как ни  странно, в умелых руках равнялась «ножу разведчика». Да и держал его гопник местного масштаба  всей лапой, не фиксируя,  именно как ложку.
«Н-да, – подумал Алексей, – в кой-то веки нашел приключения и на тебе… Пред нами не профессор Мориарти, а какой-то чудило». 
– Деньги, мобильник и...
Алексей так и не узнал, что скрывалось за словом «и». Он левой ногой скользнул к противнику и почти одновременно шагнул правой ногой еще ближе к нему.  В правом кармане у него почти всегда лежала обычная пластмассовая частая расческа. Очень важная вещь для боя в темноте. Если ею провести по открытому участку тела противника в темноте, то у того на несколько секунд будет такое ощущение, что его, бедолагу, порезали настоящим ножом. Алексей, сократив расстояние до минимального, мгновенно, немного сверху вниз, провел расческой по запястью руки, которая сжимала нож, а затем резко рванул вверх и полоснул всем ее лезвием, если его можно так назвать, по открытой шее.
На грабителе была спортивная куртка, застегнутая чуть более половины, а под ней простой свитер. Алексей скользнул расческой по шее сильно, так, как если бы у него в руках был настоящий нож. На лице парня появилось удивление, которое мгновенно переросло в панику. Он бросил нож и двумя руками схватился за горло. Алексею этого и было надо, и он, сжав расческу в кулаке, обрушил его на висок грабителя.
Парень был несколько ниже и, видно, считал нож компенсацией своих недостающих  пропорций. Поэтому, скрутив тело, Алексей весь вес своих девяноста килограммов приложил к его виску. Парень  рухнул на землю, словно его срезало.
В принципе, бить с такой силой было не надо, можно было ударить и вполсилы, но у Алексея было желание проделать свой дальнейший путь пешком, никуда не торопясь, а не улепетывать бегом. Не опасаясь, что это тело воспылав жаждой мести, начнет его преследовать. Вряд ли, конечно. Но, как говорят в народе, чем черт не шутит – тем более недалеко от «чертового колеса». Ведь часто в жизни играет фактор «ВДРУГ». А у Алексея не было никакого желания, чтобы этот фактор сыграл в этот и без того не очень хороший вечер.
После того, как парень принял горизонтальное положение, Алексей наклонился и проверил у него пульс. Сердце билось. Жив. Алексей подобрал нож и забросил его подальше в кусты.
Больше в этот вечер с ним ничего не случилось. Он в спокойствии, которое всегда охватывало его после схватки, дошел до дома. На улицах было мало народа. Лишь у остановок кучковались группы подростков. Да у круглосуточного магазина толпились известные всему району личности.
Когда Алексей ходил в школу, они уже стояли у магазина и обсуждали свои насущные дела. Прошло более десяти лет, а тот же контингент продолжает решать все вопросы у дверей магазина. В любое время года. Почти тем же составом. Время от времени некоторых сажали. Других отпускали. Или к ним прибивались новички из молодой поросли. Из тех, кто на большее не способны. Алексея они всегда провожали взглядами и вновь начинали прерванные дебаты.
Сегодня они лицезрели его как всегда с задумчивыми лицами. Алексею же вздумалось купить пельменей, и он сквозь толпу зашел в магазин. Он всегда проходил сквозь них, а не обходил, как многие, кто направлялся так же за продуктами и сталкивался у входа с этой сворой. Полковник Рудых всегда говорил, что волки на рысь не бросаются, даже когда их стая. Они просто видят рысьи глаза и боятся за свои. Когда он  прошел сквозь эту толпу, то «джентельмены удачи» затихли. Словно боялись, что он может услышать что-то важное. Дебилы. Неужели они думают, что обсуждают действительно важные дела.  Они почти все поголовно стучат друг на друга, когда их прижимают, поэтому и выше им путь закрыт.  Люди рангом выше с ними не то, что дел иметь никогда не будут, они к ним даже близко не подойдут. Это просто отстой. На всю оставшуюся им жизнь.
Алексей купил пельменей и пошел домой. Он был голоден. Вино, свежий воздух и зарядка в парке сыграли свою роль. Он стал вновь спокоен, как всегда. 
Лишь образ ментовского бобика, увозившего Игоря, пока еще находился в голове.
Эх, Игорь, Игорь.
Вот уже два года он жил один. Дом – моя вселенная: так он считал. И свою вселенную он создавал сам. Там не было «взрыва в начале», конечно, но, тем не менее, работы было сделано много. 
Алексей был очень поздним ребенком, и к его двадцатишестилетию его родители, бывшие уже несколько лет на пенсии, решили уехать из шумного города в небольшой, но достаточно чистый поселок.  Поселок был в пятидесяти километрах от города. Так что, теперь они виделись редко, и весь их небольшой дом и участок были в его распоряжении. Свой дом даже с небольшим участком в городе – это огромный плюс. Особенно для человека, который привык к одиночеству в самом раннем возрасте, и старался не пускать в свой мир людей.
Посреди сада стояло старое кресло, сейчас по случаю осени накрытое клеенкой от дождя. В этом кресле он любил читать книги, особенно ночью. Брал свечи, несколько бутылок темного пива и книгу. И в ночь с пятницы на субботу читал какую-нибудь книгу. В последние время ему очень   нравился Кинг. Не тот Кинг, который написал «Томинокиров» и прочую фантасмагорию, а тот, кто писал «Способного ученика», «Побег из Шоушенка». Вот и  перед тем, как встретил Эда, он купил «Мизери», давно уже хотел почитать.
Сегодня, правда, было не до книг. И Алексей, открыв калитку, прошел сразу в дом. Поставил кипятить воду. А сам пошел в душ.
И стоя под струями горячей, почти огненной воды, он вспомнил про пистолет...
И на лицах тех, кто живет в песках, появилась улыбка. До того, как они засмеются, оставалось совсем немного.

2.
После душа Алексей съел приготовленный ужин и завалился спать. Несмотря на кофе и душ, глаза просто слипались.
Алексей часто замечал за собой, что в то мгновение, когда в нем появляется злоба, он не ходит из угла в угол, словно мазандаранский тигр, наоборот, его начинало тянуть в сон. Даже на войне он перед операциями спал как сурок. А во время его сна большинство Алексеевых коллег не могло найти себе место. Они почти все погибли, а он вот жив.
Нелюдь.
Оброненное кем-то слово на той войне стало его кличкой. На долгие четыре года. Во время боя он был всегда спокоен и яростен спокойной и умной яростью.
Он жил только в момент боя. А все остальное время тратил не на то, чтобы расслабляться, а на то, что готовиться к следующему бою. 
Чистил оружие.
Точил ножи.
Проверял амуницию.
И спал.
Нелюдь.
Наверное, большинство людей, получив такую кличку, обиделось бы. Но он, наоборот, встретил все это с улыбкой. Он был даже рад. Потому что люди, узнавая кличку, начинали его сторониться. А это его как раз и устраивало.
Нелюдь.
Перед тем как лечь в кровать, Алексей поставил компакт Bjork «Vespertine» и, не успев даже дослушать первую композицию, провалился в сон. А сон в ту ночь - был каким-то диким. Не страшным. Нет. А именно диким. Он никогда не боялся страшных снов. Они его даже забавляли. Но тот сон был именно диким. Дикими были ощущения, которые он испытал во сне.
Алексею приснился его дом. Точнее, входная дверь в его дом. Кто-то позвонил в дверь, и  он пошел открывать. 
Во сне всегда так. Нет четкого начала, да и конец не имеет финала. Просто все происходит вдруг. Так и в этом сне кто-то позвонил в дверь, а он пошел открывать. Он даже не помнил, что делал до звонка.  Он не стал смотреть в дверной глазок, не спросил «Кто там?» Быстро повернул замок и открыл дверь. На порожках стоял какой-то мужик и все в его виде было ненормальным.
Алексей несколько раз потом вспоминал этот сон и всегда снова и снова убеждался, что, действительно, вид мужика, который стоял около его двери, был ненормальным. Он не знал, почему подобрал из множества определений именно это, но оно казалось ему наиболее точным.
Именно ненормальным.
Иногда мы видим человека и понимаем, что он ненормален. Наверное, это у нас где-то в генах, в  памяти  сотен поколений, которая пришла к нам с рождением. Может, от этих людей что-то исходит? Но как бы там ни было, мы точно знаем, что человек, которого видим первый раз в жизни, ненормален.
Есть люди, которые убеждены, что они видят карму и могут многое сказать о человеке. Алексей всегда считал, что на это способны все. Ведь каждому доводилось общаться с человеком, который его раздражает, который ему просто неприятен. Кармы его, может, мы и не видим. Но как-то чувствуем, что перед нами стоит чем-то противный нам человек. Который выпадает из нашего представления о нормальности.
У входа в его дом  был именно такой человек.
Был этот человек мал ростом. Что-то  было с его ногами. Казалось, что одна короче другой. И вывернуты влево. Или просто он их так поставил. Почему-то босой. Одет в костюм двадцатилетней давности, весь мятый и засаленный. Красная рубашка торчала из брюк вся всклокоченная. Лицо было таким незапоминающимся и размазанным, что невозможно было его рассмотреть - словно оно было сильно обожжено. Вроде лысый, и в тоже время какая-то шевелюра на голове имелась. В его рту были грязные, неровные зубы. Алексей даже не понял, зубы это или клыки.  Несмотря на размазанность всего лица очень четкими оставались сильные черные глаза.
Глаза эти сильно косили вправо.  Он держал руки за спиной, будто там у него было что-то или кто-то и этому что-то или кто-то очень хотелось вырваться.
И Алексей точно понимал, что в руках его действительно что-то есть. Что-то неприятное, неприятное даже самому мужику.
Человек спросил шипящим голосом, растягивая слова:
 - Можжжжжжжжно мнннннне воооооойти?
 При этом стал еще более мерзким. Его голова наклонилась немного вниз. И глаза стали смотреть на Алексея исподлобья. Они стали словно щелки, сквозь которые лился яркий мертвый свет.
Алексей увидел, что за этим человеком нет его двора. Не видно деревьев его сада, отсутствует стена его кирпичного забора. За спиной этого человека была только пустыня. Бескрайняя и мертвая пустыня.
Ни ветра.
Ни одного деревца.
Только марево жары.
Сухая жара была позади того, кто просился войти.
Мужик поднял лицо на Алексея. Его рот открылся, и Алексей увидел большие грязные зубы. Его губы раскрылись, обнажая кровавые десны. Без шевеления губ из его рта вырвалось шипение слов:
– Алексссей, можжжно мннне вооойти?
В это время то, что держал мужик за спиной, начало дергаться в его руках. Глаза этого человека расширились. Они стали наполняться кровью. Он вздохнул, и его щеки втянулись внутрь. 
Алексей с силой захлопнул дверь.
За дверью раздался смех. Шипящий смех. И Алексей понял, что смеется не тот, кто просился войти, а то, что он держал в руках.
Нет, Алексей не испугался. Дело не в страхе. Он всегда считал, что у него какой-то пониженный уровень ощущения страха. Где некоторым становилось страшно, он, наоборот, становился очень спокоен. Все дело в том, что у него была  бурная фантазия. Там, где становилось непонятно и страшно простому человеку, ему рисовались дикие вещи. И так получалось, что реальность оказывалась намного проще и примитивнее, она не только не вызывала страха, а просто разочаровывала.
 Дверь он закрыл от всей той мерзости, которая стояла в его дворе и просилась войти. В мире всем нам попадаются вещи, которые нас не пугают, они просто очень противны.
 Дверь захлопнулась с очень сильным звуком. Таким сильным, что от неожиданности он проснулся. Было три часа ночи. Проснулся резко. Как по команде. Никакой сонливости. Ясная голова. Он часто так просыпался.
Резко.
Не тянулся.
Не пытался дремать.
Так и сейчас он проснулся быстро и резко. Но ощущение... Ощущение, что сон кончился, было странным. Казалось, что если сейчас он пойдет и откроет входную дверь, там за ней будет  стоять,  переминаясь, держа руки за спиной, на своих хромых ногах тот человек.
Бред.
Он даже на какое-то мгновение решил пойти и проверить. Нет, дверь открывать он не собирался. Просто выйти в прихожую и посмотреть в глазок. Но тут его бурное воображение сыграло с ним одну из шуток. Он ясно представил, как смотрит в глазок и видит в свою очередь этого ненормального, который смотрит на него в глазок с той стороны своим налитым кровью глазом или приложил ухо, все какое-то рваное и грязное, к двери и слушает, как Алексей крадется по коридору. Слушает и при этом улыбается ехидной улыбкой.
Алексей прогнал фантазию и нашел точное оправдание, почему он останется в постели и не пойдет к двери. Вставать из теплой постели в прохладу комнаты что-то не особенно хотелось. После огненного душа он забыл включить отопление, и теперь в доме было достаточно прохладно. Он просто сделал вид, что плюнул через левое плечо и постучал по дереву. К чему, правда, не понял сам. Так, на всякий случай. И решил, что с чтением Кинга  пора завязывать, а то ненароком в следующий раз еще черт-те что попросится войти.
И тогда он во второй раз за вечер вспомнил про пистолет.
И тот, кто было в руках у того, кто просился войти, улыбнулся.


3.
Удар был чудовищной силы. 
Металл смяло как бумагу.
Стекла взорвались тысячей осколков и рассыпались по мостовой.
Мелкий пластик перемешался вместе со стеклом.
Машины и тела людей в них, живые всего несколько минут назад, истекали кровью и машинным маслом вместе с бензином. В этом месиве все сейчас было мертвым. Мертвым был металл, мертвыми были и те, кого это мертвое железо смяло.
Спасатели конечно торопились в попытке извлечь людей. Но каждый из них понимал, что в  машинах - уже никого не было в живых. Просто по всем законам никто бы не выжил после такой аварии.
Поэтому парни в форменных ветровках МЧС делали все, что полагается делать по инструкции, но делали это так, будто никто не хотел видеть, что там осталось от людей под этим металлом. Ведь там под месивом из железа и битого стекла несколько мгновений назад был свой мир: свои чувства, свои надежды, свои проблемы, свои радости. Там был живой мир, а сейчас это был просто статистический случай, еще одного из многих дорожно-транспортных происшествий.  МЧСовцы не были философами, не с их работой. Вся философия оставалась на потом.   Потом будет молчание во взглядах, тишина в машине, которая повезет их обратно в дежурную часть. Оброненное кем-нибудь слово «Да...».  Мысли о том, чтобы отобрать у жены ключи от машины, от греха подальше.
А ведь жена не поймет и будет обижаться.
Она ведь не чувствовала ту пустоту в сердце, с которой он сегодня вскрывал груду железа.
Не видела, во что превращается человек, после того как начинают действовать нелепые законы случая вперемешку с точными законами физики.
И ключи она не отдаст. Да и ты успокоишься, видя ее живой и в боевом настрое. И оставишь ей ключи...
А сейчас «шестерка» и  «BMW» представляли тем многим зевакам, которые бросили свои дела и собрались на тротуарах вокруг аварии, груду искореженного металла. Картину, которая против воли человека всегда притягивает его взгляд. 
Странное есть что-то в человеке. Смерть просто манит людей. Нет, не своя. О своей смерти люди даже и не думают. Вернее, боятся думать. Боятся признать, что и их тело, такое любимое и дорогое, когда-нибудь покинет жизнь. Что они тоже когда-то будут лежать в гробу мертвой куклой. Оболочкой, которая порвалась. И теперь непригодна. И эту оболочку надо просто предать земле. Закопать в землю.
Их притягивает смерть чужая. Смерть случайных людей. Тех, кого они не знают. Не знали. И теперь уже никогда не узнают.
Люди какие-то нелепые существа. Вот авария. В ней погибли люди. А остальные, кто еще задержался в этом мире, стоят и смотрят.
Смотрят и стоят.
Зачем, наверное, и сами объяснить толком не могут.
И противно им, и как-то грустно. И жалость подкатывает комком к горлу, а ведь никто не уходит. Словно невидимое магнитное поле зафиксировало их у этого места, и отпускать не хочет. А ведь один из полюсов этого магнитного поля внутри этих людей.
И есть такие, кто будет смотреть до последнего, как будут резать искореженный металл, извлекать тела, растаскивать машины. И даже когда от аварии останется только кровь, битое стекло, пятна масла и бензина, они и тогда все еще будут стоять, словно забыв, что у них есть свои еще земные дела. Стоять, о чем-то думая. Только вот никак не ухватят они эту мысль. Морщат эти люди лоб, кусают губы, а мысль ускользает. Ускользает все сильнее, чем дольше они стоят. Какая-то странная мысль. Мысль из подсознания, где дремлет  вечное знание многих поколений, тех, кто дышал воздухом этой планеты.
А ведь еще...
Еще несколько минут назад в шестерку сели молодая женщина и девочка лет пяти. Они вышли,  болтая о том, о чем могут болтать молодая мама и маленькая дама в солнечный весенний вечер такого яркого и светлого дня,  из детского садика,  который был в паре сотен метров от этого злополучного  перекрестка.
Их машина подъехала к перекрестку улиц Небольсина и Саратовской. Они дождались, когда светофор переключится на зеленый свет, и женщина, не торопясь, направила машину вперед по Небольсина. Плавно нажала на газ. Положила руку на рычаг коробки передач, чтобы перейти на вторую скорость. Мельком взглянула на дочку, которая с сосредоточенным видом разворачивала купленный ей чупа-чупс. Улыбнулась, услышав, как из магнитолы полилась музыка Кузьмина «Сибирские морозы».  Подумала, что морозы теперь им не страшны. Ожидание весны и тепла закончилось их приходом. И теперь все будет...
Откуда появилась «BMW», никто толком и не увидел. Казалось, что эта машина просто появилась из воздуха.
Из ниоткуда.
Еще несколько секунд ее не было и в помине на этой дороге. И вот. Она просто влетела на красный свет и врезалась в шестерку. На бешеной скорости. Удар пришелся  прямо в сторону водителя, между дверями водителя и пассажира. Тот, кто сидел в «BMW», даже не сделал попытки затормозить или увернуться от столкновения.
За несколько мгновений до трагедии на перекрестке со стороны Саратовской стоял КАМАЗ, терпеливо дожидался зеленого. Водитель грузовика равнодушным взглядом бывалого шоферюги смотрел на светофор. Наверное, миллионный светофор на его пути. Еще несколько перекрестков, и он поставит машину в гараж. Купит три бутылки пива и пойдет домой.
Рейс окончен.
Впереди выходные. Надо сходить с друзьями в баню. Навести порядок на балконе. И сделать еще много всяких мелких, но важных семейных вещей.
Только вот не купит сегодня он пива и домой придет поздно. Придет, обнимет жену и будет долго стоять так с ней в прихожей, куда она от нетерпения выйдет его встречать, когда услышит, как нервно поворачивается ключ в замке. А потом он ее отпустит немного от себя, посмотрит ей в глаза и прижмет с еще большей силой. А она, не чуя от мужа запаха спиртного и прижатая к нему, будет думать, что же это такое на него нашло. Что...
Сила и скорость иномарки была такой, что шестерку всю выгнуло и просто впечатало в грузовик. Водитель КАМАЗа сильно ударился головой о заднюю стенку кабины. Тяжелая машина, в принципе, если не считать пару вмятин, не пострадала. Просто водитель КАМАЗа Сергей Сергеевич Суров инстинктивно дернул головой назад. А сзади его была им самим сделана деревянная покрытая лаком перегородка, разделяющая кабину и «лежбище», как он сам его называл.
 Когда Суров ударился головой, он закрыл глаза и сидел какое-то время так, с закрытыми глазами, слушая, как шумит голова, как на улице на несколько секунд стало тихо, а потом закричала сначала какая-то женщина, затем к ней присоединились новые голоса, и вскоре улица наполнилась шумом.   
Он открыл глаза и понял, что жив, вокруг уже начала собираться толпа. Он так и сидел в машине, смотря на толпу. Несколько человек по сотовым телефонам звонили кто куда, кто в скорую, кто милицию, кто в МЧС.  Вышедшие из магазинов люди застывали с пакетами в руках, даже некоторые продавцы бросили свои дела и вышли на улицу. Другие вместе с теми, кто толпился перед прилавками, повернули головы и через окна смотрели на место аварии. Только вот рассмотреть им практически ничего не удавалось.
Вокруг аварии уже собралось много народу. Только КАМАЗ высился над толпой. И в его кабине сидел молодой еще мужик с остекленевшим взглядом. Люди в магазинах и около них – все те, кто видел спины только таких же зевак – привставали на цыпочки, вытягивали шеи. И в глазах их зажигался интерес.
Из всего скопления народа водитель КАМАЗа почему-то уставился на длинноволосого парня в непомерно широких штанах. Волосатик звонил в «Неделю», местную газету и с истерикой, в которой почему-то чувствовалась радость, орал про крупную аварию с жертвами. Просил какого-то Лелика с фотографами, пока менты не приехали. Суров потом говорил друзьям, что именно эти слова про фотографов и вывели его из ступора. Навалилась вдруг тоска и ярость. Именно в такой последовательности – сначала тоска, а потом ярость. Захотелось взять монтировку, которую каждый дальнобойщик всегда держит под рукой, и врезать этому козлу длинноволосому по башке. Врезать сильно. Так сильно, чтобы он забыл о своих фотографах и вспомнил, что он человек и что ему тоже может быть больно... Очень больно.   


4.
Ольга только полтора месяца как получила права. И как любой новичок, обожала ездить на их шестерке. Женщины за рулем, несмотря на всякие анекдоты, ездят в большинстве своем намного аккуратнее мужчин. Если, конечно, она женщина в прямом понимании этого слова, а не феминизированное существо, которое внешне очень походит на женщину, но кто там внутри  – сам черт не разберет. Ольга никогда никуда не торопилась, не подрезала и, прежде чем разворачиваться, внимательно осматривалась вокруг.
Олег немного нервничал вначале, когда она брала машину, но через пару недель стал привыкать. Он несколько раз ездил на пассажирском сиденье и, в конце концов, убедил себя, что его жена нормально водит машину. Пару раз, конечно, для приличия покритиковал, но это уже была критика из разряда тех, что всегда сидит в мужчинах по отношению к женщинам. А особенно мужа к жене. Критика на грани комплимента. Или комплимент на грани критики. Кому как нравится.
Он не мог в этот день (как, в принципе, и в любой другой) взять Катюшку из садика. Ольга вот уже третий год работала бухгалтером в небольшой фирме. С начальством у нее, в отличие от Олега, всегда были хорошие отношения. Поэтому она часто прыгала в машину, забирала Катюшку и вместе с ней отправлялась вновь на работу, досидеть положенное до окончания рабочего дня время.
Олег был в кабинете. Знакомился с отписанными ему прокурором района постановлениями о проведении очередных проверок по прокурорскому надзору. И уже представлял, что опять полетят все выходные.
Опять надо будет работать.
Когда он пришел в прокуратуру, то думал, что будет приносить пользу людям. Делать важные дела. Но оказалось, что сегодня надо просто быть пешкой в руках тех, кто вовсю, несмотря на громкое объявление его прокурорским верховным вождем войны терроризму, воевал  заказным методом за чужие амбиции.  А тут еще новый прокурор района вовсю старался лезть в дела, которые приносят деньги помимо тех, что дает ему государство, и в приватных беседах подталкивал к этому своих подчиненных. С тем толчком, который служит мотивацией для дележа. 
Рабочий день уже подходил к концу, когда в кабинете раздался телефонный звонок. Его сосед по кабинету Игорь Митяев, парень небольшого роста, к своим тридцати начинающий уже лысеть и толстеть, взявший телефонную трубку, сказал, что ему звонят из Ленинского РОВД. В  голосе Игоря не было ничего. Абсолютное равнодушие. Никаких эмоций. Просто какой-то майор Спиридонов звонит и спрашивает помощника прокурора Осадчего. Олег снял трубку, а Митяев взял сигареты и вышел из кабинета.
Олег вот уже несколько последних дней находился, как он сам говорил, в сумеречном состояний души. И работа, и нехватка денег, и настырная тупость начальства сказывались все сильнее и сильнее. Внешне он старался держаться, но внутри уже иногда промелькивали искры раздражения. Хреново в этом признаваться самому себе, но помимо раздражения в нем начинала зарождаться обида. А обиду он все время считал самым поганым для нормального мужика чувством. Просто недостойным. И тем не менее, обида начинала пускать в его душе свои корни.   
Он взял трубку и представился. А трубка ответила:
– Майор Спиридонов, дежурный по Ленинскому РОВД, – рутинно произнес хриплый голос уставшего человека, – тут вот какое дело. Шестерка, номер м039ув принадлежит вам?
– Да, – сказал Олег.
И поплыл. Именно поплыл. Что-то вязкое обволокло его. И не тело, не душу, а все его существо. Все то, что он считал собой. Уставший голос майора на какое-то время молчал, а потом он вздохнул и обрушил все, что случилось. Обрушил быстро и четко.
– На пересечении Небольсина и Саратовской произошла авария. В шестерку м039ув врезался «BMW» с999ор. «BMW» пролетел на красный,  – сказал Спиридонов.
На несколько секунд в трубке наступила тишина. Тишина наступила и в Олеге. Он просто замер. Рука сжала трубку так, что побелели костяшки, а пластмассовая  трубка начала трещать.
Спиридонов вздохнул и сказал то,  во что Олег не верит до сих пор.
– Все погибли. Все. И твои. И тот, в «бэхе». Удар был такой силы,  что никто из них и не понял, что произошло. Извини. Вот такие дела.
Трубка замолчала. Олег стоял и думал. Скорее, даже не думал, а выл в душе. Выл так, что если бы этот вой вырвался наружу, его можно было бы услышать на много километров вокруг.
Он закрыл глаза и покачался на ногах. Потом так с закрытыми глазами сказал:
– Я сейчас приеду. – и положил трубку. Положил ее очень аккуратно. 
В кабинете стояла тишина. От него веяло каким-то диким чувством. Нельзя передать это чувство, его  можно только ощутить. И если бы кто-то был в то мгновение в кабинете, то ощутил бы чувство, которое нельзя выразить словами.
Менялся человек.
Говорят, люди не меняются. Они просто надевают новые маски в разные периоды своей жизни.  Так вот, это все ложь. Иногда люди меняются. Меняются резко.
Что-то внутри человека взрывается, и все его чувства, ощущения перестраиваются. Зачастую все это происходит, когда человек остается один. Взрывать себя изнутри на глазах окружающих очень жуткое зрелище для людей, которые тебя в этот момент окружают. Ты просто темнеешь. И неважно, что в этот день много света, и искусственного, и просто солнечные лучи во всю лезут в окна.
Ты темнеешь, и люди это видят.
И неважно, что люди никому не скажут.
Потому что тот, кто не видел этого, не поймет, как ему ни объясняй. А те, кто видели, даже  друг с другом всегда будут избегать разговоров об этом. И инстинктивно постараются загнать в глубину своего сознания. Стереть. Забыть. И всегда при встрече с тобой будут отводить глаза. Причем, до самого конца своей жизни так и не поняв, почему. А если и поймут, то только тогда, когда сами взорвутся внутри себя, а взорвавшись, будут избегать тебя еще больше -  потому что теперь-то они знают точно, кто ты такой.   
Взрыв в нем произошел и завершился в течение нескольких секунд. И когда он обвел взглядом комнату, в ней была тишина. Все молчало. Все просто остановилось. Телефоны не звонили. И даже,  казалось, с улицы не доносилось звуков, характерных для начала пятого.
Все дальнейшее он, несмотря на все случившееся, помнил очень ясно. Помнил, как сказал вернувшемуся с перекура Митяеву, что у него погибли жена и ребенок.
Авария.
Все произошло на пересечении Небольсина и Саратовской. На перекрестке у самого детского садика.
Коллега засуетился. На его машине они добрались до места аварии. А там Олег вырубился. Стоял и смотрел на аварию, на смятые машины. Солнечный свет вовсю резвился в разбитых стеклах. Свет ничего не скрывал от его глаз. Он видел все. 
У него в жизни, которая его окружала еще несколько минут назад, не было  друзей. Если сказать честно, то их не было уже давно. С новогодней ночи тысяча девятьсот девяносто пятого, когда единственный и лучший друг погиб при штурме Грозного.
Таких, как Артем, наверное, больше нет в этом мире.
Ольга и Катенька это не просто друзья, это и есть он сам. Они всегда были частью Олега. С той встречи. Когда Олег увидел Ольгу, он точно знал, что она его жена. Просто она еще не знала этого.
Она двигалась, говорила, морщила лоб, надувалась, делая вид сильно обиженного человека, именно так, как он и представлял.
 И вот они лежат в двух  пластиковых  мешках. И вечер, сволочь, какой солнечный, светлый, теплый, настоящий весенний день. Каждому кажется, что плохое с нами может случиться почему-то в пасмурный и дождливый день. Когда природа становиться мрачной. А в светлый день все будет просто замечательно.
В тот такой светлый день и взорвалась вселенная Олега. Был взрыв, была злость, была ярость, было все, что сопутствует взрыву.
Потом вселенная начала собираться заново. Только вот такой, какой она когда-то была, ей уже не стать никогда.
Никогда.
Это слово, говорят, нельзя произносить никогда. Но сейчас Олег знал, что больше никогда он не вернется в тот мир, что был до этого весеннего дня. Никогда больше в его душе не поселится та радость. Там будет только печаль. Печаль до самого финала его жизни. И печаль эта не лечится, особенно тогда, когда человек сам не хочет. Так и будет он жить, засыпать, если получится, и просыпаться с тупой болью внутри себя.
Всегда.
Так и побредет он в одинаково серых днях своего существования и все равно, какая погода будет в эти дни, его взгляд на мир будет постоянно добавлять в нее серые тона. И призрачные тени прошлого так и последуют за ним. Олег будет жить только прошлым, которое приходит во снах. А настоящего у него уже не будет.
Или нет. Может, он сможет справиться с этим в настоящем?
Ответ только у времени.
А пока…
Пока в Олеге поселилась печаль. А печаль, придя в человека, сама не хочет выходить из него. Ей внутри нас хорошо. Очень хорошо.
Печаль – это жуткое чувство, данное человечеству. В ней, словно в трясине гнилого болота, гибнут всегда почему-то самые хорошие люди. 
Хлюп.
Произнесло болото.
Хлюп.
И Олег начал в нем исчезать.
Хлюп...

5.
Что со мной?
Что?
Что происходит?
Почему я становлюсь таким? Думал Алексей, лежа в воскресное утро в постели и смотря в потолок. Было еще очень рано, чтобы просыпаться. Рано для выходного. Но сном то, что было  сегодня ночью, назвать тоже нельзя.
Словно целый рой мыслей носился у него в голове. И все они были сплошным пламенем, которое разжигало мозг. Он не мог сосредоточиться ни на одной.
Сплошная какофония.
Сплошной шепот, в котором можно было расслышать только отдельные слова, но никогда не сложить их в предложения, в которых есть начало и конец.
Сплошная середина каких-то мыслей.
Только середина.
Сны в минуты, когда он все-таки засыпал, были подстать мыслям. Яркие видения, которые нельзя было рассмотреть. Ночь была сплошным беспокойством его разума. И Алексей, смотря в потолок, на котором утреннее солнце разбросало свои лучи, думал о том, что же его так тревожит? Что его – почти всегда такого собранного и практичного человека – волнует? Что в нем начинает проявляться? Или, наверное, правильнее всего сказать, кто? Ведь в шепоте его мыслей он не узнавал своего голоса.
– Так, пора на воздух, – сказал Алексей потолку.
С некоторых пор он стал разговаривать сам с собой. Вернее, он всегда разговаривал. Просто когда дома еще жили родители, он разговаривал молча. Сейчас он мог позволить говорить себе вслух. Все равно его никто не слышит. Только он сам.
Алексей никогда не слыл разговорчивым человеком. И на работе и в компании знакомых, к которым он иногда ходил, он почти всегда молчал. Чем, наверное, и производил впечатление хорошего собеседника. Тем, что умел слушать, что говорят другие.
Хотя, если уж быть честным, то зачастую он их не слушал. Так, делал вид. Просто нельзя же все время быть одному. Иногда хочется просто посидеть с людьми, выпить пива. Посмотреть, послушать их и снова погрузиться в свое одиночество, потому что не были ему интересны эти люди. Были просто равнодушны. И разговоры их, и их взгляды. Единственным собеседником, который его устраивал, был он сам.
С самим собой он и говорил на темы, которые его действительно интересовали. А с остальными людьми он просто отбывал зачем-то срок. В срок этот включалось  время, которое он на них тратил. Иногда он даже сам не знал зачем. Просто так. Встретилась  компания каких-то знакомых, и он в ней задержался.
И пошел дальше.
И, тем не менее, люди к нему тянулись. Узнавали на улице. Радостно здоровались. Что-то рассказывали. Наверное, потому что он им улыбался. Делал вид, что их бредни ему интересны. Даже порой поддерживал разговор. Только вот делать все это ему становилось все сложней и сложней с каждым годом. Он все больше уходил в себя. Порой он, смотря в зеркало, видел в своих глазах взгляд одного человека, с которым он столкнулся этой весной.
Взгляд одинокого человека.
Такой взгляд не спутаешь ни с каким другим.
Многие свои дни он забывал, как и все остальные люди. Но были среди них те, которые  не забываются. Время их не может стереть. В один из таких дней он встретил человека с глазами одиночки. Ему тогда захотелось еще подойти к нему. Просто подойти. Алексею казалось, что человек этот все поймет и не будет удивлен, как большинство людей, такой реакцией незнакомца. Но почему-то он так и не подошел. Хотя желание было очень сильным. Какая-то его часть не пустила. Сдержала в нем первый шаг. Почему? Он так и не смог ответить. Просто  так получилось.
Так бывает у всех. Один шаг отделяет от чего-то, что по-настоящему может стать  дорогим, и мы его не делаем. Потом, правда, часто спрашиваем, почему мы не прошли этот шаг. Всего только один шаг. И так и не можем найти себе оправдание. А оправдание простое. Мы не смогли перебороть то ли ложное стеснение, которое замаскировано под гордость, то ли просто испугались, что нас не поймут. Да нас и так никто не понимает! Даже мы сами себя. Одним больше, одним меньше.
А ведь у каждого есть не только один такой шаг. Их километры. Всех не сделанных нами шагов. Всех тех шагов, которые навсегда останутся в памяти. Шаги, которые мы сделали, мы и не вспомним-то никогда, а вот не сделанные нами шаги будут всегда топтать нашу душу. Мы так и будем ими снова и снова шагать на месте.
Ни вперед, ни назад.
На месте.
Раз. Два.
И придет ведь  то время, когда их топот будет невыносим. Тогда-то мы и шагнем.
Только вот слишком много мы в тот миг сделаем шагов. Слишком сильно оторвемся от себя. Да и мы ли уже пойдем. Может, это будут те, кому наш топот стал надоедать, или достиг той амплитуды, когда так удобно подтолкнуть...
В нужном направлении.   
– Почему же я тогда не подошел? – спросил у потолка Алексей. – Ведь что-то было в нем.
            Тот день у него был свободным, хотя была среда.  Алексей работал тогда в течение месяца почти все выходные дни, и начальник отдела отпустил его на неделе в отгула. Наверное, вид у него был уставший. Хотя, если честно, после службы любая работа ему казалась ерундой. Да, и видок у него был такой не от работы. Он просто   почти перестал спать в тот период.
Пришла весна, а весну он терпеть не мог. Щенячье время. Но коли дают несколько дней,  то Алексей решил их провести с пользой. Он очень давно хотел сходить в церковь, хотя не был сильно  верующим человеком. Он относился к тому большинству, которое вечно сомневается.
Ему нравилось смотреть на церковь издалека. Было в самой архитектуре церквей что-то притягивающее. Но вот войти внутрь он всегда заставлял себя с трудом. Он – высокий здоровый парень – сам себе казался там неуместным. Да и запах ладана кружил голову. В ней начиналась пульсация, которая была  необъяснимо противна.
 Алексею нечего было просить у Бога. Он считал, что его просьбы были бы нечестными по отношению к тем, кто действительно нуждался. Он просто хотел задать ему вопросы. Поговорить о том, почему  все происходит так, а не иначе. Почему зло находит больше дорог к людям, а добро ими отвергается? Почему на свете живет всякая мразь, а нормальные люди гибнут зачастую от этой самой мрази? В нем накопилось очень много этих почему.
Где?
В какой момент все пошло не так?
Неужели этого всего, что сейчас за воротами церкви нельзя исправить? Заставить людей вздрогнуть. Хотя бы на миг. Но только на такой миг, который дошел бы до разума всех.
В ту среду он подошел к церкви уже после обеда. Купил свечи в ларьке у церквушки и, держа их в руке, сел на лавочку. Он не любил, когда внутри много народа. Волей или не волей он их начинал рассматривать. Сам даже не знал, почему. Просто украдкой бросал взгляды все больше на людей, чем на иконы.
А сегодня там было очень много народа. Привезли кого-то отпевать. Два закрытых гроба. Большой и маленький. На фотографиях были  молодая красивая женщина и девочка лет пяти очень похожая на парня, стоящего около гробов.
Парень этот был здесь, сейчас и одновременно где-то далеко. Ребята, кто в штатском, кто в форме все время были с ним рядом, и по их взглядам на него было видно, что постоянно за него опасаются.
Был он аккуратно одет, чисто выбрит, но весь этот наряд был через силу. И держался он только, наверное, с помощью неимоверной силы воли. Он просто застывал. Замирал.
Но глаза. Его глаза бегали. Они метались с фотографий на  кресты, на купола, на весь двор церкви. Он просто не мог их остановить на чем-то одном. Взгляд постоянно срывался и искал, искал. Только вот не было сейчас  того, на чем бы он остановился. Не было. И скакал его взгляд. Прыгал. Метался. Так же, наверное, сейчас металась его душа в замершем столбом теле. Вся боль, что сейчас была в нем, в его душе искала путь, чтобы вырваться, высвободиться и хоть немного сбросить то давление, что в огромном количестве накопилось в нем. Но он не давал ей этой возможности. Он и замер-то потому, что только так можно было все это в себе удержать.
На какое-то мгновение их глаза встретились.
Глаза Алексея и глаза Олега смотрели друг на друга.
Олег, наверное, смотрел дольше всего в этот день в глаза парня, сидящего на лавочке недалеко от церкви. Сидел со свечами в руках и тоже смотрел на него. На несколько секунд  чехарда мыслей в голове  Олега остановилась. В нем появились чувство - что вот есть  в этом парне то, что он никак не можешь сформулировать. Есть какое-то родство.
Но в следующее мгновение раздалось громкое карканье ворон, что сидели на деревьях вокруг церкви - этих вестников несчастий и…  И мысли Олега сорвались. Мысли его опять закрутились в карусели. В карусели, где вокруг оси ненависти сейчас вертелась жалость, мелькала печаль, рвалась тоска, разгоралась ярость, бушевал гнев.
Вот-вот должно было начаться отпевание, а ему хотелось только одного. Чтобы всего этого не было. Если их нельзя вернуть, то пусть хотя бы сейчас ничего не будет.
Тогда  он  потерял сознание. Как стоял застывшей фигурой, так и упал. Просто рухнул туда, где ничего нет. Тело упало на землю, а сознание унеслось туда, где хоть на небольшое время можно ни о чем не думать и ничего не помнить. Там кругом лишь темнота и тишина. Много тишины и много темноты. Там нельзя ничего рассмотреть и ничего невозможно услышать.
Алексей видел - как упал парень, стоящий у гробов. Как забегали люди. Алексей так и не зашел сегодня в церковь, он больше уже никогда в нее не зайдет. Он встал со скамейки и пошел к выходу. У церковных ворот стояла старушка с протянутой рукой. Она смотрела на людей, которой сейчас были у церкви, и в ее глазах была жалость, блестели слезы.  Алексей выгреб всю мелочь из кармана и аккуратно высыпал ей в руку. Старушка отвлеклась и перевела взгляд на Алексея.
– Вот горе-то, – сказала она. – Вот горе.   
– А что там случилось? – задал Алексей ей вопрос.
Старушка свободной рукой вынула из  кармана платок, вытерла глаза, вздохнула и, смотря на руку Алексея, в которой он все так и держал купленные свечи, ответила.
– Угробил их новый русский, и себя и их угробил. Прости, Господи. Царствие им всем небесное. Напился и угробил. Ох, горе-то, какое. А что же ты сынок свечки-то не поставил? Нехорошо.
Алексей посмотрел на свечи в своих руках. И протянул их старушке.
– Поставь их сама, бабушка, – немного устыдившись ее слов,  сказал Алексей. – Некогда мне.
Старушка посмотрела ему в глаза и, вздохнув, ответила.
– На это сынок время всегда есть. Надо только ...
Он не дал ей договорить. Молча положил свечи ей руку и пошел к воротам. Он не оглянулся, не увидел печального взгляда старушки, брошенного ему в спину.
Он заставил себя дойти до ворот церкви.
Пройти их.
И только тогда подумать про пистолет.
Про этот чертов пистолет, что появился у него так неожиданно.


6.
Алексей прогнал нахлынувшие воспоминания. И решил, что на сегодня хватит смотреть на потолок. Надо взбодриться. Прогнать наваждение. Сейчас надо отжаться от пола. Принять душ. Приготовить завтрак. Сворить кофе. И заняться газетами за прошедшие две недели.
Алексей покупал много разных газет и журналов. И вырезал из них те статьи, которые его интересовали. А интересовало его многое.
Всего лишь одна газета включала в себя все человечество, во всем своем великолепии, безумстве и нелепости. Там есть и трагедия вперемешку с анекдотами, есть любовь, обязательно есть какой-нибудь прозревший дегенерат или дегенератка, открывший или, соответственно, открывшая для себя, что на колдовстве в двадцать первом веке можно делать неплохие деньги, благо, как и плохих дорог, дураков, у нас всегда хватало. Есть несколько интересных мыслей, огромное количество слухов, обязательно избранник народа, чмокая даже в печатных буквах типографического шрифта, рассусоливает очередной проект выхода нас всех из кризиса. Порой Алексею становилось интересно, сам-то он понимает, о чем говорит? Есть фотография депутата местного разлива, с критикой или радостными визгами, конечно, в зависимости от того, кто ему принес конверт, в адрес такого же, как и он сам.
Это у нас называется свободой слова.
Слов там, действительно, огромное количество, но вот свободы что-то нет. Самое замечательное, что так нравилось Алексею, это сравнивать статьи разных периодов одного и того же деятеля, смотреть, как он меняет своих сторонников и противников. Как ради того, чтобы оставаться на Олимпе, он пускался во все что угодно.
Взрослые же люди, а ведут себя - как дети в песочнице, где на всех не хватает одного ведерка и совочка. Бог с ним, с совком, но хоть ведро точно надо урвать. Там же было и наше родненькое административное начальство. Не успел сам еще и в кабинет войти, а амбиции уже там. Сидят себе в кресле и раздуваются. Вперед, мои серые воины, я привел вас сюда и поведу вас дальше! А если какого-нибудь бедолагу все-таки пинком по копчику отгонят от кормушки, тот, кто не против иметь два совка, тут он, родной, и начинает строчить правду-матку про своих корешков по песочнице. А народ радостно все это воспринимает, вот и готов новый ореол борца за правду.
Пока дядьки наверху не посовещаются и не подпустят его снова к кормушке. Тут-то он от временного помутнения рассудка отойдет и, хрумкая за обе щеки, начинает помалкивать. С набитым ртом, как показывает практика, очень трудно разговаривать. Можно и подавиться, и кто его знает, найдется ли рядом тот, кто по спинке похлопает, да и еда изо рта вываливается. Некультурно, все-таки. Мы, конечно, не в Лондоне. Но все же два раза в год по халявной контрамарке в театр ходим. Правда, конечно, там кресла для такого объема неудобные, но для имиджа надо немного потерпеть. Вон пацаны в Кремле, говорят, еще не то терпят.
Алексея всегда развлекала газетная жизнь общества. Можно сказать, что даже веселила. Иногда, правда, грустным весельем. Он все чаще удивлялся тому, на что способны люди. Да и люди ли это уже были в полном понимании этого слова. Они словно родились без совести. Существа, которые заменили нормальную культуру, которая несла всегда в мир только добро, какой-то непристойностью. И в этой непристойности стараются показать себя самыми непристойными.
Алексей завел дома целый книжный шкаф с папками, в которые подшивал вырезанные статьи. Каждая папка отвечала за одно из направлений. И за два года папок этих стало очень много. Вот и сегодня он собирался пополнить свою библиотеку человеческого безумия новыми фактами и слухами.
Слух, он считал, это немного искаженный факт. Слух показывает то, что могло быть или есть в данный момент. Просто слух немного видоизменяет палитру самого факта. Ведь всегда было видно, как люди реагируют на слух. Если начинают беситься в оправданиях, то снаряды сплетен легли рядом с самим фактом. А таким образом можно и на правду выйти.
Только вот подшивая новый материал, Алексей все чаше и чаше возвращался к мыслям о том небольшом куске металла, который лежит в пятнадцати минутах ходьбы от его дома.
О пистолете.
Почему-то газетные статьи и фотографии заставляли его постоянно думать о пистолете. Представлять, как изменится материал в газетных колонках, когда он найдет этому пистолету применение. Как изменятся от страха фотографии чиновников, не на газетных полосах, а в реальной жизни.
Алексей сидел за столом, листал газеты. Перечитывал старые статьи, раскладывал новые и улыбался. Почему-то ему казалось, что все эти люди, которые составляли материал для газеты, которые позировали фотографам в различных ракурсах, с такими серьезными лицами и не догадываются, что на самом деле они представляли материал для него.
Расходный.
Из разряда того, что можно смело и, не особенно мучаясь совестью, пустить в расход. А если быть до конца честным, то совсем не мучаясь совестью. Все эти люди старались выйти из тени и покрасоваться на свету общества. Они, наверное, и не догадываются, что есть он.
Сидит в тени и из этой темноты ему прекрасно видны все эти людишки.
Они  на свету. Их всем видно. А он неизвестен никому из них. Они даже и представить не могут, что он есть.
И недалеко от его дома в схроне лежит пистолет.


7.
Случайность. Как ее много в нашей жизни. Только вот случайность ли это? Может, просто тот, кому это удобно и, зная человеческую слабость к случайным вещам, нам преподносит закономерность, а мы по глупости своей не видим различия? Кто знает? Человек очень силен только задним умом. А то, что творится перед нами сегодня и сейчас, мы воспринимаем, практически не задумываясь. Для нас это всего лишь видимый процесс течения времени. Время  ведь всегда течет, это мы иногда замираем и останавливаемся. Но река времени никогда не останавливается. Она уносит нас все дальше и дальше. И не вернуться назад, не исправить, не переиграть уже ничего. Против течения и в простой реке очень трудно плыть, а в реке, где течет время - это сделать просто невозможно. Нам остается только внимательно следить за потоком, чтобы  не нарваться в этом «сейчас» на то, что придется исправлять  потом. И все мы где-то внутри себя знаем это наверняка.  Только вот, как говорила белая корова  у Кэрролла, «мы действовали вчера, обязательно будем действовать завтра, но никогда не начнем действовать сегодня». В этом большинство из нас,  действительно, похожи на эту белую корову.
Совсем недавно Алексей считал, что тот пистолет, который появился в его жизни,  был просто случаем. Но вот прошло два года, и сегодня, листая подшивки старых газет, он уже становился уверен, что это тот закономерный факт, видимость которого наступает  только через  какой-нибудь отрезок времени. А отрезок этот четко отмерен.
И сдавалось ему, что это не была случайность. В том поезде он мог и не поехать. Тот контуженый парень мог сесть в другой вагон, другое купе. И в купе с ними мог еще кто-то ехать.
И...
Как много всяких «и» могло случиться тогда. Но не случилось. Вместо этого множество разных маленьких фактов собрались в тот вечер в один большой.
И вот теперь Алексей начинает вспоминать все чаще и чаще следствие того дня. Вспоминает тот предмет, ради обладания которым,  наверное, и случилось то, что случилось - тогда в купе поезда, который покинул Москву в начале десятого вечера. И в шестом купе девятого вагона встретились два незнакомых до этого человека.
Алексей, листая статьи газет, про наш сегодняшний наворот, часто думал, где же бродит тот его попутчик? Что с ним стало за это время? Они же жили в одном городе. Но больше никогда не встречались. У Алексея всегда была очень хорошая память на лица и если бы он увидел того парня, он бы  его узнал. Обязательно узнал.
Алексей два года назад  решил закончить свою службу. Весной он пришел домой.  И летом того года устроился на работу. Он отработал несколько месяцев и его направили в Москву на недельный семинар. Целую неделю он слушал умные речи и иногда выпивал вечерами с такими же  коллегами по учебе.
Сходил в театр.
Купил на Горбушке mp3-плеер и много музыки.
Погулял по старой Москве. Там, где еще бродят трамваи вместе с тенями героев русских классиков. Где чувствуется присутствие вековой старины.
Начало ноября было теплым, а бродить по такой осенней Москве, какой она была тогда,  под PORTISHEAD было намного приятнее, чем квасить в прокуренном номере, хотя, в принципе, не с такими уж и неприятными ребятами. Только вот было бы в них мании величия поменьше. После первой же рюмки у них начинал разгораться какой-нибудь очередной спор, где ни одна из сторон не хотела уступать. И сотрясали воздух слова, которые завтра же забудутся. Как же все-таки все мы любим, поговорить ни о чем. Просто только для того, чтобы слышать свой голос.
Так и его коллеги пили, курили, спорили, но истина за неделю у них так и не родилась. Наверное, для этого количество выпитого было слишком велико. И отравилась истина алкоголем где-то на полпути к рождению. 
Еще Алексею нравился мир метро. Странный мир, где человек понимает философию мгновения во всем своем великолепии. Философию своего человеческого мгновения в мире таких же людей.
Метро вообще самое странное место  на земле. Может, в силу того, что большинство его путей скрыто под землей. Под остальным миром. Наверное, метро это особенный мир, мир, который чуть-чуть приоткрывает людям тот, другой мир, где их так же будет много и все они будут равны.
 Умные и глупые, злые и добрые, гордые и простые, черствые и отзывчивые – и в этом их будущем мире у них будут одинаковые условия. Алексей, смотря на толчею метро, задавался вопросом, как там, в том мире, люди тоже иногда толкаются и стараются, войдя в вагон, занять сидячее место или смиренно осматриваются, и если не видят возможности сесть, то берутся за поручень и едут стоя.
Едут?
Это он, конечно, перебрал. Но, тем не менее, ему в один из таких дней путешествия по подземному миру древнего города встретилась девушка.
Он никогда не знакомился с девушками на улице или в транспорте, и уж точно в метро, но в тот миг ему захотелось с ней заговорить. Не познакомиться, а так просто заговорить, увидеть ее глаза, которыми она будет смотреть на него. Она вошла в вагон на Павелецкой вместе с толпой, которая собиралась у перрона с Павелецкого вокзала. Было начало седьмого, и народу в вагоне было много. Алексей стоял напротив противоположной двери и рассматривал входящих в вагон людей. Ему сегодня предстоял долгий путь. Он хотел проехать по всей Серпуховско-Тимирязевской ветке и выйти на «Речном вокзале».
Сам он вошел в вагон всего одну станцию назад, на Автозаводской,  и хотя на то мгновение людей в вагоне было не так много, он все равно не стал присаживаться. Читать он в вагонах не любил. Он не был москвичом, и метро для него было не тем же самым, что старый кирпичный магазин в одной улице от его дома. Метро для него было сродни пути к вдохновению. В вагоне метро можно было увидеть столько типажей людей, сколько не увидишь на самой шумной и наполненной толпой людей улице.
Вот так он и увидел девушку, которая вошла на Павелецкой. Вместе в ней в вагон влилось много людей, и они все направились к сидячим местам. А она подошла в угол, где стоял Алексей, и стала рядом. Она только мельком взглянула на него. Случайным взглядом случайного человека. У Алексея в ушах играл плеер.
И вот девушка стала рядом с ним, и Алексей почувствовал, что она, несмотря на свою не самую неотразимую внешность, таит нечто в своем внутреннем мире.
Что?
То, что Алексей почувствовал в ее  быстром взгляде, в ее глазах.
А девушка стала с ним рядом и достала из рюкзачка книгу «Ризенкранц и Гильденстерн мертвы» и принялась читать, держа книгу одной рукой,  а другой взявшись за поручень рядом с его рукой. Тогда  то ему и захотелось с ней заговорить.
Он не знал, что сказать. Что можно сказать незнакомой девушке в вагоне метро? Он смотрел, как она читает книгу, и у него вдруг стал сухим язык. Он видел ее волосы, до него доносились какие-то легкие духи. Что-то с травами или еще с чем-то таким. Но эти духи ей очень шли. В плеере остановился диск, и его голова наполнилась шумом вагона. Он посмотрел в стекло и увидел там себя и эту девушку, как ее голова склонилась к книге. Видел, как она стоит и читает. Вот она оторвалась от книги и посмотрела в темное окно. Посмотрела на себя несколько секунд, а потом снова принялась читать. На того, кто сейчас смотрел на нее из стекла, она не глянула. У Алексея в голове вертелось только слово: «привет» и все. Больше ничего не было. Хватит ли этого, думал он. Но вот вагон въехал на станцию «Аэропорт», она закрыла книгу и подошла к дверям.
 «Черт, – подумал Алексей. –  Черт. Говори же».
 Он пытался себя заставить.
 Говори.
 Поезд остановился, и она вышла. Вышла и не оглянулась. Горделиво вскинув голову, подбородок вперед, она пошла к эскалатору. А Алексей поехал дальше. «Вот так все и бывает, – думал он. – Чего-то не хватило. Чуть-чуть. А ведь она никогда не узнает, что я смотрел на нее, и что я хотел с ней заговорить, – промелькнуло у Алексея в мыслях. – Никогда».
 А вот он сам будет помнить эту девушку долго. Будет помнить и иногда думать, что, может быть, вот оно, его будущее, стояло тогда рядом с ним.  А он не сделал ничего, даже не сказал банальное: «привет!». Ничего не сказал.
 У каждого человека таких вариантов огромное количество, только одни мы почему-то выбираем не задумываясь, а другие нам не дают покоя. Ведь все могло быть и сегодня, и вообще в том времени, что еще не родилось и не существует, по-другому. А может, и не могло. Может, за этим словом «привет» не было бы ничего. Может быть, эта девушка оказалась бы как все. Все может быть, только вот уже сейчас, спустя убитых временем пять минут, этого уже не проверить. Но как бы там ни было, в его прошлой жизни, вот эту девушку он будет помнить. Потому что он так и не узнает никогда, кем она могла бы для него стать.
Всем.
Фоном.
Или никем.
Он старался возвращаться в гостиницу к тому времени, когда его коллеги по семинару уже после споров впадали  в состояние любви ко всем и ко всему. Надевал маску любителя посидеть в компании за столом. Пил штрафную. И доставал под их радостные вопли купленную бутылку водки.
 Им было уже в самый раз, а Алексей практически и не чувствовал опьянения. После армии он почему-то не мог пить до того состояния, в котором уже пребывала компания к его возвращению. Бутылка становилась пустой. И парни начинали расползаться по номерам.
Алексей надевал наушники плеера, чтобы не слышать пьяный храп соседа по номеру и, проветрив комнату, садился в удивительно удобное для гостиничного номера кресло,  открывал книгу на  странице, на которой остановился вчера.
 Он  читал эту книгу  уже пять раз, каждую осень в течение пяти последних лет.  И в Москву взял именно для того, чтобы читать ее, сидя в номере у окна гостиницы, и, отрываясь от страниц, смотреть на вечерний осенний город. Их поселили на двенадцатом этаже. И вид на огни вечно суетящегося города был прекрасный.
Вот и тогда в последний вечер пребывания на семинаре, после того как завершилась пьянка по случаю расставания и его сосед забылся сном, он, глотнув немного сока,  натянул наушники,  открыл «Мастера и Маргариту» и ...
– Королева, – вдруг заскрипел снизу кот, – разрешите мне спросить вас: при чем же здесь хозяин? Ведь он не душил младенца в лесу!


8.
Тот день был свободным. Семинар закончился еще вчера. А сегодня утром он выехал из гостиницы. У него уже были билеты на поезд. Впереди весь день. Алексей собрался тогда, когда его сосед по номеру еще видел сны. И покинул гостиницу рано утром. Добрался до вокзала, чтобы забросить сумку в камеру хранения, а потом налегке отправился бродить по городу. Только плеер и пару дисков «Dire Straits», и больше никаких вещей. Так до самого вечера он и прошатался. У него оставалось еще немного денег, но Алексей не торопился их тратить. До его города достаточно далеко, а в пути может приключиться всякое. 
Алексей весь день прогулял по Москве. Садился на автобусы и трамваи, а потом выходил на любой остановке. Гулял по тихим дворам шумного города. Сидел на лавочках парков. В наушниках лилась музыка. Ему было приятно вот так ничего не делать. Ходить, сидеть в парке. Казалось, что на некоторое время его выбросило из жизненного океана  на остров спокойствия и тишины. Это спокойствие и тишина были внутри него. Он замер на лавочке в будний день и смотрел на тех кто спешит, кто торопится, кто чертыхается, потому что опоздал.
Смотреть на людей, которые, встретившись, перекидываются парами обязательных фраз и разбегаются кто куда.
Алексей помнил, как в родном городе, в автобусе он встретил знакомого парня. Поздоровались. Задали шаблонные вопросы. Ответили такими же шаблонными ответами. Парень этот вышел. А Алексей потом долго вспоминал, как его зовут. И вспомнил только, где они познакомились. А его имя так и осталось  там, в прошлом. В том месте реки, где вода прошлого уже остановилась. И на дне этой реки собралось много ила. Вот где-то там  под этим слоем ила и находится имя этого парня.
Течение настоящего несет нас вперед. С каждым годом набирая скорость. У этого течения какой-то странный ритм. В детстве каждый год казался бездной времени. Которое тянулось и тянулось. А сейчас год пролетает так, что его можно вспомнить только по нескольким дням. Дням, которые запомнились в этом году. А детство уже не вспомнить даже по этим дням. Уже и школу не вспомнить. 
Он купил в дорогу пару банок «Гинесса», немного сыра. Перекусил в кафе у ВДНХ. Прошелся по парку. Купил несколько книг.
Алексей никогда не мог спокойно пройти мимо того места, где продают книги. Словно на прилавках,  полках книжных развалов и магазинов находился магнит, который его тянул к книгам. Даже на войне, когда они вошли в одно из разрушенных сел, он нашел время на то, чтобы зайти в развалины горевшей школьной библиотеки. Там он нашел старый том Шекспира. Отряхнул его от грязи и взял с собой. Так и сегодня он купил себе несколько книг.
У него дома было огромное количество всякой литературы. Да и прочитал он всего только одну треть того, что есть у него дома. Остальные две трети были в перспективе. Ему было просто приятно просыпаться и скользить глазами по книжным полкам. По его библиотеке.
К вечеру Алексей начал потихоньку перемещаться ближе к вокзалу. Он никогда не любил вокзал. Место растерянных людей. На вокзале люди поминутно смотрят на табло, даже если до отправления их поезда еще несколько часов. Большинство жуют, чтобы успокоить нервы. Провожающие ждут не дождутся, когда те, кого они пришли провожать, уедут. Или наоборот, виснут на тех, кого ждет поезд. Уезжающие гадают, кто им попадется в купе. Алексей всегда приходил к самому отправлению, к тому моменту, когда уже объявлена посадка и первые потоки пассажиров уже разместились в своих вагонах.
Вагон был почти пустой. Ноябрь. В это время людям практически некуда ехать. Только деловые люди. Командировочные. Военные. Да и, пожалуй, все. В купе, когда он до него добрался, никого не было. Он даже немного обрадовался, что поедет один. Смотреть в окно на ночной пейзаж, потягивать «Гиннес» и слушать только что купленного на вокзале Leonard’a Cohen’a было бы здорово.
Только вот, когда поезд  тронулся, и Алексей уже хотел закрепить свою удачу открытием банки любимого темного пива, дверь купе распахнулась. И перед ним во всей красе предстал сержант ВДВ, по внешнему виду явно представитель дембельской братии, которая этой осенью закончила свой срок службы.
Десантник был уже явно в ударе. По бешено вращающимся глазам и красному лицу было видно, что принял он уже достаточно.
– Здорово, братуха! – радостно заорал он, увидев Алексея.
После такого  приветствия он бросил свою камуфляжную сумку на верхнюю полку, предварительно достав из нее начатую бутылку водки и несколько банок с консервами вместе с кавказским ножом. Все это он положил на стол. Снял с себя бушлат, представив Алексееву взгляду полный дембельский маскарад. На груди среди прочего висел «крест». После всех этих манипуляций вояка уселся напротив Алексея, протянул руку и представился.
– Владимир Великий. Великий – это фамилия.
– Алексей Евсеев, – пожав руку, в свою очередь представился он.
– Ну, что Леха, бухаем! – радостно сказал Владимир.
И судя по тому, как это было произнесено, это было не предложение, а констатация факта.
– А как же, – в свою очередь подтвердил Алексей.
Так они и познакомились на эти восемь часов пути. Спиртное, принесенное десантником с собой, мгновенно закончилось. Великий полез в карманы, но Алексей сказал, чтобы он не волновался. Сейчас все будет. Он, толком сам не зная почему, проникся к этому солдату. Оставив его в купе, он сходил в вагон-ресторан. Купил  бутылку водки, сока, бутербродов, баночку маринованных огурцов и минеральной воды.
Когда Алексей вернулся в купе, то застал Владимира за радостным занятием, вырезания ножом на столике самых долгожданных букв любого призывника. Владимир успел уже вырезать «Д» и «М» и уже приступил к процессу, который должен был произвести на свет букву «Б».
На появление Алексея в купе он отреагировал сначала удивлением и настороженностью в глазах. Но это мгновенно сменилось радостью  и воплем:
– Гуляем!
Так они и ехали. По мере того, как Владимир напивался все сильнее и сильнее, он рассказывал Алексею всю свою жизнь за последние два года. Службу. То, что с ним приключилось.
Алексей практически  не говорил. Он разливал и слушал Владимира. Незнакомые люди часто рассказывают друг другу такое, что никогда не будут говорить близким или друзьям. А вот тем, кого они видят первый, и, может, последний раз в жизни, они говорят правду.
Какой бы она ни была.
Владимир рассказывал, плакал и пил. Как их бросали черт знает куда и даже, наверное,  сам черт не знает зачем. Как его контузило. Как он насмотрелся на такое, о чем даже и вспоминать противно. И его  радость сменялась злостью и гневом.
Алексей не стал говорить ему, что он сам служил и не понаслышке знает, о чем говорит сейчас Владимир. Зачем? Сегодня вечером должен говорить только он. Сегодня его вечер.
Немного не допив  бутылку, Владимир начал клевать носом, а потом и совсем уснул, уронив голову на стол. Алексей уложил его на кровать. Снял с его ног берцы и укрыл одеялом. Но и во сне Владимир еще воевал. Несколько раз сильно вздрагивал. Что-то говорил. Правда, разобрать это было уже невозможно.
А Алексей допил водку. И смотрел за Владимиром. Он сегодня  в очередной раз вспоминал тот случай со знакомым парнем, имя которого он забыл. Он вообще многое забыл. А вот перед ним еще один солдат, который так и не вернулся еще с войны. Вернется ли он? Забудет? Успокоится? На все эти вопросы может ответить только время. У времени есть ответы на все. Только молчит оно  в настоящем, молчит и все. Ответы – они, конечно, будут. Но будут только в будущем. Будем ли мы тогда, когда на наши сегодняшние вопросы мы получим ответы? И будут ли они важны эти вопросы? Ведь тогда придет время других вопросов.
Алексей совсем недавно тоже ехал домой таким. Только он воспользовался советом одного действительно хорошего человека.
Полковник Рудых, когда он уезжал, сказал ему на прощанье:
– Не тащи дерьмо домой. Представь, что ты пошел прогуляться и наступил в кучу дерьма. У тебя есть выбор. Первый – это так и идти с дерьмом на ногах в дом. И второй – вытереть все о траву. Промыть в луже. Запах, конечно, немного останется. Ненадолго. Но самого дерьма на ногах уже не будет. Главное потом в него не вляпаться снова, а заранее обходить кучи. Куч-то – их много и здесь, и там.
Он тогда действительно протер все до чистоты. До такой чистоты, что и запаха  не осталось. Так, иногда мерещился.
А что сказали этому парню, спящему сейчас в купе беспокойным сном? Наверное, ничего.
Алексей еще долго смотрел на Владимира. Как тот спал. В конце концов, и его самого начало клонить в сон. Он разделся, запер купе и лег на верхнюю полку. Самое замечательное во время путешествия в поезде – это оказаться на верхней полке по направлению движения поезда. Лежать и смотреть, как проносится пейзаж за окном.
Едет поезд.
Меняются картины за окном.
Случайные люди, которые, становятся тебе видны на миг.
Стоят на перроне.
Идут вдалеке.
Огоньки в домах, которые оконный экран выхватывает на миг.
И все пропадает, освобождая место другим случайным людям. Небольшие деревни. Леса и поля. Машины на переезде.
Алексею всегда становилось как-то легко на душе, глядя на огоньки в окнах домов деревень вдоль полосы. Он думал: вот там тоже живут люди.
Многие замечали, что, встретившись взглядом с человеком в поезде, который проносится мимо или с человеком, который стоит на перроне, невольно на лице появляется улыбка. Искренняя и чистая улыбка. А бывает, что вместе с улыбкой и рукой вы или вам махнут. И становится в это мгновение на душе как-то радостно и приятно. Жалко только, что это происходит редко. Очень редко.
Так и сегодня Алексей, лежа на верхней полке, смотрел на пейзажи, которые перед ним открывались, и улыбался. Ночь дарит не такой сильный пейзаж, как день. Зато самый умиротворенный. Мелькает свет в окнах домов. Сияют фарами машины на дорогах.
Алексей не заметил, как уснул. Он просто провалился в сон. Покачивание вагона на рельсах его усыпило.
Спал Владимир Великий. Парень, который вернулся с бойни. Потому что войной то, где он был назвать нельзя. Спал и не знал своего будущего. Как и все мы. Во сне ему снилась только   «BMW», которую он мечтал себе купить. И он улыбался, видя в иллюзорном мире сна, как он на этой машине катается по родному городу. Только вот свет почему-то на всех светофорах был красный, хотя других машин на дорогах не было. Был только он один. И летел он на своей  машине на красный свет. Вдавливал ногу в газ.
            Все быстрее и быстрее...   
Утро было туманное. Не потому что вчера было выпито много. Нет, просто, несмотря на ноябрь, погода была теплая. И за окном плыл туман.
           Алексей проснулся в половине шестого. Умылся. Вода, несмотря на огромное содержание в ней металла, была все-таки освежающей.
Когда он вернулся в купе, Владимир уже начал ворочаться. Близился час подъема, а этот инстинкт еще несколько дней точно будет в нем сидеть. Даже старослужащие, которые старательно притворяются спящими, после того как прозвучала команда «подъем», на самом деле уже проснулись. Это просто часть армейской игры.  Вот и Владимир, наконец, открыл глаза и уставился на Алексея. В его взгляде была та утренняя пустота, которая всегда бывает после вечерней пьянки. Глаза открыты и смотрят в никуда. Потом Владимир поморщился, сглотнул и начал тереть глаза.  Алексей протянул ему так и не выпитое вчера пиво, и Владимир посмотрел на него как на спасителя. Он сел и открыл банку.
– Сильно я вчера? – спросил Владимир, сделав большой глоток пива.
– Нормально.
–  Я, это, не чудил? Там ничего?
Алексей приподнял скатерть на столе, под которой красовались коряво вырезанные буквы.
            Владимир улыбнулся и протянул:
– Ну, это ничего. Главное не на спине у кого-нибудь.
И улыбнулся кривой улыбкой. Потом перевел взгляд на Алексея и сказал ему:
– А ты ничего, братуха. С тобой в разведку идти можно!
Алексей про себя хмыкнул. Потом они молча пили пиво. И Владимир, задумавшись о чем-то своем, смотрел в окно. Алексей ему не мешал. Он вспомнил про минеральную воду. И хотел предложить ее десантнику, но у того был такой вид, как будто именно сейчас у него в голове рождается что-то очень важное. И с водой он решил немного повременить. Пусть немного отойдет.
Он и сам стал смотреть в окно. Просто смотреть и ни о чем не думать. Такое бывает. Перед тобой открывается огромный пейзаж русского  пустого осеннего поля, а ты смотришь и смотришь, и мысли  из головы  куда-то уходят. Голова становится ясной и чистой. Из оцепенения его вывел голос Владимира.
– Слушай, а тебе ствол не нужен?
Алексей перевел взгляд от окна на Владимира и увидел, что тот сидит, сжав в ладонях пустую  банку, смотрит на него. Он, наверное, и не заметил, как Владимир перестал смотреть в окно и начал рассматривать его.  Владимир ему улыбнулся и добавил.
– А то я угроблю еще кого. А ты нормальный. Если и завалишь кого – то не по пьяни, а за дело.
– С чего ты взял? – спросил Алексей.
Владимир ему опять улыбнулся и, повертев в руках банку, посмотрел в глаза Алексею. Долго смотрел, а потом сказал.
– Это видно. Это, братуха, видно. Он хороший. «ТТ». С глушаком. Я его еле провез. Забери его у меня, ладно?
– Но... – начал было Алексей.
– Забери. Я тебя очень прошу. И нож этот поганый забери. Хотя нет, ствол, он чистый, он в смазке был в ящике, когда я его нашел. А нож. Нож - того. Использовал. Не один раз. Нож я выкину. А ствол забери. Ты его, может, и не используешь никогда. А я вот...
Владимир вскочил, полез в свою сумку, вытащил оттуда тряпку, в которую было что-то завернуто. Молча взял сумку Алексея и положил сверток туда. Пока он засовывал сверток в сумку, он еще добавил.
– Там три обоймы. И в коробках еще патроны. Для начала хватит.
Управившись с сумкой, он радостно потер руки. Глянул в окно и посмотрел на молчавшего Алексея. Подмигнул ему глазом  и произнес.
– Ну что, Леха, скоро город. Пора нам собираться.
Владимир схватил полотенце и вышел из купе. Алексей сидел немного в замешательстве. Он посмотрел на свою сумку. В которой теперь лежал тульский токарев. И не понятно чему хмыкнул. Потом, улыбнувшись, потянулся к сумке и застегнул ее до конца.
Он не стал дожидаться Владимира. Накинул куртку, взял сумку и вышел из купе. До города было около двадцати минут. Алексей перешел в другой вагон и стал у окна смотреть на то, как появляется новый день. Действительно, новый день его жизни. Он был неотличим от других таких же новых дней, только вот у него в сумке теперь лежало то, что делало его по-настоящему новым.
 Очень скоро показался город.  Алексей, сойдя на перрон, не искал Владимира. Он был уверен, что и Владимир его тоже в толпе не высматривал. Он подошел к частникам, которые вертелись у вокзала, и поехал домой, стараясь как можно равнодушнее держать сумку в руках. Ехал, смотрел на утренний город и улыбался. Просто улыбался. Он тогда еще не знал, что настанет  время, когда он,  вспоминая о пистолете, улыбаться не будет, а наоборот, будет мрачнеть.
Пистолет действительно был новым. Три обоймы. И шестьдесят девять патронов.
Владимир был прав.
Для начала хватит.


9.
 Можно очень много думать, планировать, прикидывать ту или иную ситуацию,  и не сдвинуться к ее выполнению ни на шаг. Поэтому самое главное в любом деле – это решение о том, чтобы его выполнить. Тот, кто принял решение, уже не может себе отказать в его выполнении. Иначе потеряет лицо перед самым строгим судьей – самим собой. До начала операции еще оставалось две недели, и время это надо было потратить с пользой.
Он, как и большинство людей, достаточно долго колебался в принятии решений. Очень многое мешало. Ведь,  в сущности, те, кто попали в зону его внимания и против кого он собирался начать войну, не сделали ему лично ничего плохого. Они даже не знали о его существовании. Он о них знал достаточно много. Наступило самое лучшее время для  проведения войны. Вся область и весь городок буквально гудели от обсуждения очередных выборов губернатора и главы города. Все, конечно, уже было решено и без их гудения, но, тем не менее, электорат волновался и сам, и волновал себе подобных спорами, слухами и предположениями. Самое лучшее время. Если  собрались атаковать кого бы то ни было, надо найти  момент, когда у всех, кто может  помешать, и без вас очень сильно болит голова.
Выборы. У тех, кто зависит от них. Не простые люди, нет. От выборов для них ничего не зависит. А те, кто сейчас мечется в своих креслах, не зная, чью сторону принять. Вот их-то атаковать сейчас все равно, что у ребенка отобрать конфету. Все нервные, все невыспавшиеся и самое главное, всех очень легко найти. Как-никак, наступило то время, когда надо показываться народу. А среди народа Алексею легко затеряться. Народ – он во все времена народ и есть.
Итак, в одну октябрьскую ночь он решил сыграть свою игру. Осталось только подготовить все необходимое.
Чтобы быть готовым к тому, чтобы выжить в наше суровое время, вам необходимо быть готовым ко всему, что только может взбрести на ум. И немного больше. Алексей был из того небольшого числа народа, которые родились бойцами. Это отнюдь не громкие слова. Он был именно бойцом, настоящим солдатом-одиночкой. Вся его жизнь и теперешняя, и прошлая была  предысторией сегодняшнего действия.
Есть такие люди, которые знают, что рано или поздно они начнут действовать. Знают это с самого детства. Только вот порой они боятся начать. Знают точно, что как только они начнут свою войну, остановиться они уже не смогут. Ведь война – это их жизнь. Самая настоящая жизнь, а не притворство. Живут они войной. Некоторые находят свое призвание в службе государству. Некоторые уходят в криминал. Поставьте рядом военного, милиционера, чекиста и братка, оденьте их всех одинаково, а потом попробуйте узнать, кто есть кто. Это и есть люди войны. Люди азарта. Им всегда чего-то не хватает к третьему дню отпуска. Их всегда тянут духи многочисленных битв. Тянут в бой. Бои только у них разные, хотя сейчас, наверное, эта разница практически не видна. Эти люди не могут проходить спокойно мимо книжных полок, на которых стоят военные книги. Документальные. Мемуары. Практические пособия. 
Но есть еще самый странный воин. Он иногда стоит в строю, но недолго. Он не любит приказ. Приказы отдает он сам. Сам же их и выполняет. Он  воюет ни за деньги, ни за звездочки, ни за власть в недалеком будущем. Он воюет только за идею. И идея эта очень проста.

«Мир надо порой чистить от несправедливости».

Все мы видим несправедливость постоянно. Иногда она направлена на нас, и тогда мы злимся. Чаще на кого-то другого, и тогда мы делаем вид, что нам все равно. Делаем вид, что это нас не касается. И со временем так привыкаем к несправедливости, что даже начинаем творить ее сами. Видно, поэтому-то и приходят в мир такие парни, как Алексей. Они постоянно замечают несправедливость. Но не смиряются с ней, как большинство, не забывают и не прощают. Часто они делают вид,  что им все равно, притворяются, выжидают момента, чтобы нанести удар. Иногда наносят и опять выжидают.
Когда Алексей учился в школе,  в  параллельном классе  был один парень из тех, кто любил бить слабых. Максим Жоров. Только слабых и тех, за которых некому заступиться. Алексей долго смотрел на него, очень долго. Он думал, что может быть этот парень одумается, но время шло, слабые ребята получали от этого урода свою порцию унижения. Ничего не менялось. Родители у него были какими-то шишками, и поэтому ему многое прощали. Вот Алексей и не выдержал. Еще тогда он прекрасно знал, что ни в коем случае нельзя, чтобы эта мразь узнала, что Алексей его враг. В школе Алексей с ним здоровался и разговаривал, как ни в чем не бывало.
Он выследил, когда тот возвращается домой после тренировки по боксу,  и решил в один из вечеров встретить его у подъезда. Алексей пришел к подъезду за двадцать минут до того, как его жертва должна была прийти домой.
Рядом с домом Максима был детский сад, и Алексей расположился в одной из беседок. Оттуда открывался вид на остановку, с которой должен был идти Максим. Через десять минут начался дождь, и люди, которые до этого находились во дворе, разошлись по квартирам. Тренировка заканчивалась в начале десятого вечера. Без двадцати десять Максим подходил к подъезду. Тогда тоже была осень, и около десяти на улице было темным темно. Алексей увидел, как около остановки остановился автобус. Из него вышел Максим и быстро пошел к дому. У него не было зонта, и дождь не доставлял ему удовольствия. Алексей вышел из своего укрытия и вошел в подъезд. Вывернул лампочку. Стал там, в темноте ниши.
У него под курткой был обрезок трубы, найденный на свалке. Руки были в перчатках. В подъезд вошел Максим. Привыкшие к темноте глаза Алексея увидели его затылок. Удар – и Максим упал. Алексей проверил его пульс, а затем снял с его руки часы. Вынул из внутреннего кармана кошелек. Немного подумал и снял куртку. Максим все это время находился без сознания. Алексей тогда не удержался, повернул его и ударил со всей силы в нос. Из носа сразу же хлынула кровь. Потом он надел куртку Максима поверх своей. Благо тот был здоровым жлобом, и куртка налезла на Алексея нормально. Прежде чем выйти из подъезда, он внимательно осмотрелся. И крадясь по стене, чтобы не попасться на глаза случайным людям, которые могут смотреть в окна, покинул подъезд. Быстро дошел до ближайшего коллектора и выбросил все в него. Обрезок трубы, куртку, часы, кошелек, оставил себе только деньги.
Утром все в школе знали, что Жорову проломили голову, и он теперь в больнице. Свидетелей не было. Вещи не нашли. На деньги Жорова Алексей купил себе статуэтку боксера и поставил на свой письменный стол. Она и до сих пор там стоит.
Когда Жоров вышел из больницы, то стал тихим человеком, очень боящимся, что его случайно ударят по голове. Он и сейчас жив. Окончил институт и работает в администрации одного из районов города. Мучает людей теперь морально, а не физически. Но Алексею было тогда очень приятно осознавать, что он так никогда и не узнает, кто его ударил по голове. И что каждый раз, входя в подъезд, он вжимает голову в плечи, особенно если там перегорела лампочка.
Как видите Алексей тоже мог делать вид, делать достаточно долго, что его не касается многое, но всегда знал, что придет тот день  и тот час, когда наступит его точка кипения.
            Той осенью этот день и час пришел.
Всего мгновение времени. Несколько секунд. И человек принял решение. А принятое решение надо выполнить. Любой ценой. Ведь самая большая цена на свете – это своя жизнь. Так что, как говаривали самураи, перед боем надо просто продать эту жизнь подороже.
И начать он решил  с небольшой цели.   
Такие цели есть на каждой улице, в каждом дворе, в каждом районе, порой даже в каждом подъезде. Все эти цели, которые, и представить не могут, что для кого-то они являются простыми мишенями.  Они прекрасно живут и портят жизнь окружающим. Только вот порой погибают неожиданно и загадочно даже для их окружения. Очень загадочно. А загадки тут нет. Просто кому-то надоело лицезреть их шалости, и он взял и стер их жизни. 
Через два дома от Алексея, на перекрестке двух небольших улочек стоял дом. Самый обычный двухэтажный дом. Его построили после войны. Великой Отечественной, конечно. И в доме том была известная всему району наркоточка. Немного раньше там же продавали самогон. Но, как показала практика последних лет, наркотики прибыльнее самогона. Самогон сейчас можно и в магазине в бутылках для водки покупать. 
Дом этот знал весь район. Тут иногда даже можно было увидеть и небольшую очередь. Очередь как очередь. Стоят словно тени и смотрят в бесконечность бессмысленными глазами.
Точка была на первом этаже и находилась в зале небольшой квартиры. Отверстие в окне этой комнаты было открыто и летом, и зимой. Несколько раз в сутки к дому подъезжала «Вольво» с двумя-тремя молодцами  внутри. Они доставляли свежую партию. И снимали деньги. Все о доме этом знали – и менты, и братва, и сами жители района, но почему-то текло время, тек народишко к окошку, ездили мимо милицейские бобики, и ничего не менялось. Только шприцев валялось вокруг все больше и больше. А иногда и трупы рядом со шприцами. Но в остальном  ничего не менялось.
Никто не в свои дела не встревал.
Но этим летом один человек все-таки встрял. Попова Татьяна Викторовна. Боевая старушка. Прошла всю войну. И постоянно ругающая по возможности и тени у окошка этой точки, и тех, кто там внутри сидел. Слова, конечно, и обратно из окна неслись, но они только Татьяну Викторовну вводили в боевое настроение. Ее соседки по лавочке, опасливо косясь глазами, советовали не лезть на свою беду к «ентим наркоманам». Они же не люди. Вон показывают в «Криминальной России», что творят. Чего-то нажрутся и ноги сами у себя в кастрюлях варят. Но такой человек не может сидеть спокойно и на все это смотреть. Она начала писать во всякие инстанции, прикладывая даже фотографии, сделанные «мыльницей», которую  не поленилась купить.
 А потом исчезла. Просто пропала. Ушла куда-то и не вернулась. Квартира после того, как ее взломали, оказалась пустой. И родственники, помотавшись по моргам, ее так и не нашли. Пропал человек. Только мразь эта из «Вольво» ходить по двору с ворохом шприцев стала совсем уж нагло. Вразвалочку. С улыбочками на лице.
И замирал весь двор, когда подъезжала их машина. А тот, кто оказался случайно на их пути или просто рядом, старался  отвести глаза.
Алексей знал о пропаже пожилой женщины. Он вообще много знал. И о тех, кто привозил дурь, он тоже кое-что знал.
 Готовишься к войне или хочешь жить в мире – собирай информацию. Она никогда не бывает лишней. Даже самая, на первый взгляд, ненужная все равно найдет свое время, чтобы пригодиться.
Конечно, трудно решиться на убийство. Особенно в, казалось бы, мирное время. На войне это намного проще. Там без убийства и быть не может. А вот завалить даже пусть и падаль вне войны как-то все же трудновато. Нет, не в физическом смысле, а в моральном.
Алексей знал, как заставить себя переступить черту, которая всегда появляется перед человеком, решившимся на убийство себе подобного. Это не люди, это объекты, всего лишь объекты, которые надо устранить. В них нет ничего живого. Это мишени. Так можно достаточно долго себя убеждать. В принципе, все мы убийцы. Все до единого когда-нибудь убивали. В Библии сказано «не убий». А комара или муху каждый убил. Хлопнул ладошкой по щеке и все. Даже удовольствие получил от этого, что накрылся кровопийца поганый.
Убивать очень просто.
Надо только начать.
Все выходные Алексей был сам не свой. Его трясло. Он чувствовал, как меняется весь организм в преддверии решения. Оно было уже очень близко. Оставалось только его принять. Но человеческая натура очень непростая вещь.
Он начал прибирать дом. Сделал не просто генеральную уборку, а идеальную. Хотя в его квартире и так всегда было чисто.
В гараже  навел порядок. Помыл машину. Ничто так не способствует легкости мысли, как простой физический труд.
Вечером в  субботу он сел в маршрутку и доехал до центра. Алексей любил ходить пешком по осеннему городу. У него было много различных маршрутов. Каждый из этих маршрутов он выбирал под настроение. Гулял  по центру, по старому городу.
Осенью ему особенно нравилось бродить по старому городу. Его город был, как и большинство российских городов: вот, казалось, стоишь в центре, кругом много народу. Все сияет.  Но стоит только зайти в арки и пройти несколько метров, и ты оказываешься в другом городе, где узкие улочки со старинными домами из красного кирпича, клены, дубы и каштаны. Почти не горят фонари. Только свет из окон домов немного освещает улицы. Да редкая машина светом фар полоснет по дороге. А так там было практически всегда темно и тихо.  Когда он ходил по этим улицам, то набирал полные карманы каштанов. Там не было народу, да и реклама туда еще не докатилась. По пути встречалось всего несколько прохожих. Листва под ногами. Иногда ему казалось, что только в этом старом городе можно попробовать, как пахнет время. Там время пахнет осенними каштанами, тлеющей кучей листвы, собранной в кучу  и зажженной чьей-то рукой. Время пахнет гнилым и старым деревом покосившихся заборов, известью от побелки стареньких церквей, которых в старом городе было много.
Алексей ходил там очень поздно, и вокруг церквей не было никого. Он иногда стоял и смотрел на церкви в осенней темноте вечера, на весь тот мир, который скрывался за стенами храмов. Время от времени  хотелось открыть дверь церкви и зайти внутрь. Сесть там и посидеть. Вряд ли там много народу в это время. Посидеть где-нибудь в углу, посмотреть на иконы. Как они выглядят при мерцании свечей.
Ему было трудно долго находиться в церкви, когда там было много людей.  Внутри церкви он не мог сосредоточиться. Самые сильные чувства он испытывал, когда шел к церкви и когда покидал ее. Шел с мыслями, с вопросами. Уходил с чувством, что вот опять так и не смог толком ничего сформулировать. И вопросы не задал, и мысли куда-то делись. На душе стало только немного легче. Поэтому он ходил иногда в церковь. Хотя он так и не добивался всего, что хотел, но все равно чувствовал какое-то облегчение. Правда, ненадолго.
 В тот вечер он также пошел своей привычной осенней дорогой. От остановки, немного вперед и вниз, по небольшой лестнице, которая выводит к тихим улицам старого города. Он так и не нашел по пути темного пива, пришлось купить  грейпфрутового сока. 
 В небе наливалась луна. И на плохо освещенных улицах старого города она расплескивала свой свет с полной силой. Здесь ее не глушил неон. Здесь ее лучи могли чувствовать себя хозяевами.
Улицы были пусты. Всего несколько человек повстречались ему в тот вечер. Он шел и думал о  простом решении. Начинать или не начинать. Если начать, то потом уже нельзя будет остановиться. Это станет не просто хобби, не небольшой частью жизни, а самой жизнью, самой ее сутью.  Алексей это прекрасно знал, и поэтому какая-то часть его все еще упиралась. Она не хотела терять то, что у нее было, а было не так уж и мало.
Неплохая работа. Вполне хватало денег. Дом, который стал для него целым миром, в который было приятно возвращаться. Небольшой круг знакомых, с которыми можно было перейти на более дружественные отношения и делать вид, что они тебе очень дороги. Найти какую-нибудь даму. Попытаться построить семейный очаг. Приходить с работы и чмокать ее в щеку. Слушать, что она говорит. Даже, наверное, бояться за нее, когда она опаздывает с работы. Ревновать. Завести детей. Он терпеть не мог эти слова. Словно завести собаку. О, точно, можно завести собаку. Вечером ходить в парк к таким же собачникам. Там, кстати, и девушек с четвероногими много. Если они любят зверей, то очень может быть какая-нибудь особа и на него западет. Жить, рассчитывая семейный бюджет. Стареть. Толстеть. Стать нудным. Просто становиться таким, как все – частью толпы. Серостью. Всего бояться. Постоянно. Что уволят. Не дадут премии. Не повысят. Кто-то скажет про тебя гадость. Нахамят. Обматерят. А ты все будешь отводить глаза. Все думать. А ведь я...
А жена? Ведь пройдет немного времени, и она из милого в начале существа станет женой и сбоку бантик. Ворчать будет. Что-то там думать, смотря на тебя, прищурив свои такие прекрасные, как казалось в период самообмана, глазки. Что же они, интересно, думают? Он никогда не понимал девушек. Наверное, это ему не дано. Девушки, правда, отвечали тем же, они очень редко понимали его. Была, правда, одна. Хотя она его, наверное, тоже не понимала. Просто ей не хотелось быть одной. Но стоп. Стоп. Ведь  во всем этом еще будет и что-то радостное.
Свидания. Поцелуи и все такое. Свадьба. Пьянка. Ее родители. Медовый месяц. Хе-хе. Если ты его, приятель, переживешь, а не рванешь от всего этого куда подальше. Так, подожди, говорим о радостном. Шашлыки с будущими друзьями. Ее подруги. О радостном, паря. О радостном. Блин, по ходу, не видно ничего в этом радостного. Но ведь должно быть.
Хорошо. Пошли от противного. Что тебе даст, если мы выберем второй путь.
Придется бросить работу. Сегодня не советские времена и никто тебя насильно в рабочий строй не потянет. Я даже участкового своего не знаю. Он меня и подавно.  Деньги на некоторое время есть. Потом достанем. Нет ничего проще, чем сегодня достать наличные деньги. Надо только... И все. Вопрос с деньгами отпал. Нужна одежда. И еще одна машина. Невзрачный жигуленок. Надо достать три-четыре номера на машину. Нужны сотовые телефоны. Оружие. На первое время оружие есть. Патроны тоже. Конечно это не Калашников или СВД. Эх, австриячку бы SSG69. Но, тем не менее, против людей, у которых есть только амбиции, тоже неплохо. Нужно очень много.
Надо стать человеком железной самодисциплины, организовывать свою жизнь, чтобы как можно лучше выполнять работу. Кто это сказал? Не помню. Но слова хорошие.
Соседи? Мелочь, они и так меня видят несколько дней в году. Нужен гараж. У тех, кто на время уезжает из города. Взрывчатка. Главное, не светиться. Придется, наверное, подручными средствами.  Хотя. Есть там один домик на окраине района. Наверняка ведь, хотя бы банальные гранаты есть, а там гляди, и шашечки какие завалялись.
  Деньги. Деньги. Дребеденьги. Нужно много денег. Как там умные люди гутарят? Во многих случаях никакое оружие и никакое каратэ не выручат так, как деньги.
Нужно полностью еще раз пробить всю свою квартиру. 
Если начать действовать, то только самостоятельно. Ни в коем случае не светиться на покупках-продажах и прочих мелочах. Никаких сообщников, хотя если внимательно присмотреться, то можно всегда найти людей, которые разделяют твое мнение. Даже, наверное, намного больше чем ты сам. В смысле жестокости и крови.
Вон Мишка Данилов на работе. Если с ним поговорить по-научному, с убеждением и прочими навыками вербовки, то он точно согласится. Он к Алексею постоянно тянется. А значит, есть в нем что-то похожее. Но Алексей знал, что этого делать нельзя, никак нельзя.
 Даже в хоре ангелов нашелся свой люцифер. А Алексей собирался, если и созывать свой хор, то без ангелов. Ему нужны были бойцы. Настоящие бойцы. Такие которые готовы собой рисковать и чужие жизни не считать. Но найти таких людей очень трудно. Нет, подобрать, обучить и использовать их можно. Только вот, обязательно там среди них найдется иуда. Проговорится. Совесть взыграет. Раскаяние и прочая муть. Ведь в ходе любой войны гибнут случайные люди. Мирные. Как бы там ни старались наносить точечные удары,  определенный процент непричастных людей гибнет. Завалит боец случайно остановившего его гаишника и начнет страдать муками совести. И тогда стукнет этот человек. Обязательно стукнет.
Стучат по разным причинам. Может даже стукнуть, потому что амбиции его не удовлетворены. Да мало ли почему человек может заложить. Часто бывает так, что такой человек уже родился стукачом. И в этом  весь смысл его жизни. Кого-нибудь заложить!
Поэтому-то Алексей и понимал, что если уж действовать, то только одному. Вон маньяков очень трудно найти. Потому что чутье у них звериное. Потому что надеются только на себя. Никому ничего не доверяют. Скромно живут. Тихо. Спокойно. Когда их ловят, то потом огромное количество начинает руки заламывать. Как же так мы его не рассмотрели? А что там рассматривать-то? Обычный человек с такой необычной своей второй жизнью. Опыт этих оборотней надо учитывать. Благо, опыт интересный. Очень интересный. В книжных магазинах и в Интернете сейчас можно найти много книг с подробным описанием, как этих оборотней ловили.
А самое главное с тем, на чем они прокололись. 
Алексей по своему пути поднимал каштаны, клал их в карман куртки и шел дальше. Он и не заметил, как пошел к церкви, которая была в конце его сегодняшнего маршрута. Остановился и посмотрел на ее купола. Стоял с поднятой вверх лицом до тех пор, пока не заломило шею. Смотрел на купола церкви, которые сияли в темноте вечера. Вокруг не было ни одного человека. Тишина. Свежесть осеннего вечера. Ему пришла мысль, что вот так, наверное, можно провести всю жизнь.
Алексею порой приходили в голову мысли о мгновении, в котором можно жить вечно.
В поселке у родителей он ходил на рыбалку в ночь. Рыбу он там толком-то и не ловил. Так, закинет резинку, настроит и сидит у воды. Удобное походное кресло, небольшой костер потрескивает угольками, простая еда, вино. Кругом ночь с ее ночными звуками и ночными обитателями. Плещется кто-то в воде, со стороны поля доносятся шорохи. Угукнет филин или сова. Запищит, прощаясь с жизнью, мышь в когтях хищника.
А еще, бывало, все резко стихнет. Нет звуков, ветер замер, только костер нарушит тишину щелчком вылетевшей искры. На небе звезды, непривычно яркие и в таком огромном количестве для городского глаза. И вдруг на душе станет необыкновенно спокойно и легко, хочется остаться навсегда в этом мгновении. Так и сидеть в этом времени и не двигаться вперед.
Ночь.
Звезды.
Река.
Костер.
Кусок мяса.
Бутылка вина.
И, казалось, вот она вечность.
Алексей впадал в оцепенение, он не жевал мясо, не пил вино, сидел только и смотрел на небо. Как падали звезды. Как они мерцали. Ночное небо манило его. Ночное небо – это  и есть отражение сущности вечности. Оно было таким и пятьдесят лет назад, и пятьсот, и пять тысяч. И во все эти времена кто-то сидел и смотрел на него.
Как мерцали и падали звезды.
Сколько вопросов оно слышало, сколько загаданных желаний, которые неслись вслед падающих звезд, оно выполнило, а над сколькими посмеялось, сколько мрачных мыслей, рожденных ночью, ему довелось узнать. Но всегда и во все времена это небо дарило спокойствие тем, кто погружался в никуда. Кто сидел и смотрел на него, а в голове не было мыслей. Была тишина, было спокойствие. И небо старалось продлить это мгновение как можно дольше. Замирал ветер, замирало все живое и мертвое, дав человеку побыть немного в вечности.
Но вот где-то в реке плеснулась рыба, и все сорвалось. Время опять тронулось вперед. Зашелестел камышом ветер, раздув пламя костра. Зазвонил колокольчик резинки,  сигнализируя, что кто-то налетел на крючок. Моргнул человек и вышел из оцепенения.
Глотнул вина.
Вытащил улов.
Освободил крючок.
Выпустил в садок рыбу.
Подбросил в костер дров. Откусил кусок мяса и, жуя его, уставился на воду, в которой отражалось небо, и понял, что как бы ни хотел остаться здесь навечно, как бы ни хотелось выпасть из времени, этого не будет. Ночь кончится. Начнется новый день. И опять придется жить в нем надеждой на то, что когда-нибудь вновь удастся испытать мгновение, выловленное сегодня у времени.    
Вот и в это вечер, смотря на купола церкви, Алексей поймал это мгновение. Ему стало вновь легко и спокойно. На его лице появилась улыбка. Все мысли, которые появились у него вместе с каштанами, ушли из головы.
Алексей стоял прямо около входа в церковь. Справа от дверей.
Дверь церкви открылась, и на улицу вышла пожилая женщина. Вся в черном. От скрипа двери он моргнул, и мысли вновь вернулись. Руки в карманах почувствовали прикосновения каштанов. Женщина замерла на входе, держа дверь открытой. Она глянула на Алексея немного испуганными глазами. А он посмотрел в открытую дверь церкви, там горели свечи, освещая иконы. Ему захотелось сделать шаг ближе к двери.
Мимо церкви проехала иномарка, из которой неслась музыка. Попсовая мелодия и слова песни  разрушили волшебство,  возникшее в Алексее, когда он увидел в открытой двери церкви, освещенные свечами иконы. Алексей повернул голову и проводил взглядом машину.  Его голова опять наполнилась тяжестью мыслей. Мыслей о войне. Эти мысли просто сдавили его голову. Запах, который вырывался на улицу из храма, стал ему противен. Его голова стала наполняться пульсирующей болью.
– Хочешь войти, сынок? – спросила его женщина, все еще держа дверь открытой.
Алексей повернул голову и посмотрел на женщину. В ее глазах было участие и забота.
– Нет, спасибо, уже поздно.
– Приходи завтра.
Посмотрел вверх на купола. И сказал вверх:
– Завтра. Завтра будет другим. Завтра я начну жить.
Потом он глянул на женщину, улыбнулся ей и поблагодарил:
– Спасибо за приглашение. Прощайте.
– До свидания, – ответила женщина, закрывая дверь.
– Прощайте, – вновь сказал Алексей.
Он выбросил все каштаны из кармана. Повернулся и пошел вверх к остановке. Пора домой. Выбор сделан. Теперь надо выспаться. И вперед: «труба зовет».
Женщина смотрела ему вслед. Видела, как он выбрасывал каштаны из своих карманов. Видела, как менялась его походка. Алексей по мере того, как удалялся от церкви, казалось, наливался силой. Походка становилась пружинистой, уверенной. Его спина распрямилась, и он расправил плечи. Сила чувствовалась в каждом его движение. Только эта сила появлялась в нем для того, чтобы разрушать.
Женщина еще немного постояла у дверей. Перекрестила вслед Алексея. Покачала головой и пошла в пристройку, расположенную рядом.
По мере того, как он поднимался  вверх, он все сильнее и сильнее слышал звуки города. Современного города. Его шум. И в шуме этом трубы, конечно, не было….
А она бежала спиной назад перед Алексеем. Бежала так специально, чтобы рассмотреть его лицо. Она видела и чувствовала весь процесс принятия решения. Все его мысли. Все те образы, которые всплывали в его сознании сейчас. Сегодня. Поганая старуха чуть-чуть было не помешала ей в этом. Но все-таки он принял решение. Ее это радовало. Очень. Да и книга, за страницы которой она отвечала, начинала писаться узором судьбы. И узор этот имел кроваво-красный цвет.
 Многие всегда и во все времена считали ее равнодушной зрительницей наших последних дней. Но они заблуждались. Уж кем-кем, а равнодушной ее назвать нельзя. Равнодушны только падальщики, и она понимала, что ей осталось немного в одиночестве наблюдать за этим человеком. Скоро, очень скоро, появится падальщик и даже, может быть, не один. Тогда под их хихикание и этот их специфический мерзкий смех смотреть будет не так интересно.
 Но сегодня на весь вечер он ее.
 Она видела, как он становился сильнее. Как наливалось силой разрушения его тело.
 Скоро начнется то, что она любит больше всего.
 Начнется война…

10.
Прошла весна. Прошли похороны и все то, что с этим связано.
Было много слов, было много слез.
Слез родителей Ольги.
Слез родителей Олега.
Не было только слез самого Олега. Он так и не смог. Так и не смог забыться. Забыть. Стереть в своей памяти, или хотя бы притупить все, что было связано с Ольгой и Катенькой. Уж очень много было с ними связано. Вся жизнь была пронизана ими. И стереть это никак не получалось. Не получалось даже немного загасить тот огонь боли, который горел в нем теперь постоянно. Не получалось ничего. Олег пробовал даже напиться до полного отключения всех чувств. Но, вливая в себя первую стопку,  чувствовал к водке такое отвращение, что больше  пить  не мог. Что-то в организме не позволяло. Не давало ему уйти в мир, который дарит алкоголь.
Он переехал жить к своим родителям. Возвращаться в квартиру, которая все еще хранила присутствие Ольги и Кати, было просто невозможно. Там были их вещи, нарисованные ими картинки на стене. Казалось, что сейчас в мгновение все это снова оживет, что откроется дверь, и они зайдут, как всегда с улыбками и шутками над его серьезной физиономией. И Ольга скажет стих из «Сказки про Федота-стрельца, удалого молодца» – «…и икра не лезет в глотку, и вино не льется в рот, весь в мыслях, как народ».
Он и не смог там жить. У родителей, конечно, приходилось натыкаться все время на их взгляды. Взгляды, полные сочувствия. На службе он весь день тоже видел эти взгляды. А ему хотелось равнодушия. Взгляда случайного прохожего на улице. Взгляда, в котором нет ничего. Только пустота. Только полное равнодушие.
Иногда сочувствие отравляет намного сильнее равнодушия. Сочувствие – это то, что свербит рану, которая только начала затягиваться. Сочувствие постоянно напоминает об этой ране. Заставляет к ней прикасаться. Расчесывать. Те, кто его окружали, начинали при его появлении вздыхать, смотреть грустными глазами, шептаться за спиной о том, как ему сейчас тяжело. Они даже не понимают, что всем этим делают человеку больно. Очень больно. Наверное, редко бывает так, что милосердие наносит намного больше вреда, чем, казалось бы, простое равнодушие. Но так бывает.
Бывает с такими, как Олег.
Он приходил со службы. Ужинал, стараясь не смотреть в глаза родителям, и уходил в свою комнату. Закрывал дверь. Надевал наушники от магнитолы и слушал музыку, которая была по радио «На семи холмах». Слушал, смотрел в окно. Смотрел на двор. Обычный двор. Там ходили, бегали люди, большие и маленькие. Выгуливались собаки. Там жизнь текла так, как будто ничего не случилось. А в чем дело-то, у них ведь ничего и не случилось. Они были счастливы в той или иной мере. И Олег, смотря на них, успокаивался. Иногда этого спокойствия хватало на то, чтобы уснуть. Уснуть прямо так,  в наушниках, сидя в кресле, которое он пододвинул к окну.
Иногда он долго думал. Думал о том, что случилось тогда. О том, как ему жалко, что тот придурок в машине тоже умер тогда. Ему хотелось, чтобы он остался жив. Хотелось задушить его своими руками. Душить медленно. Смотреть в его глаза и душить. Ему казалось, что только взгляд  его  умирающих глаз мог успокоить Олега. Никто не знает. Упокоился бы он тогда или нет. Но человек такое существо, ему кажется, и он начинает этому верить. Ах, как же он хотел его убить сам. Все равно, что случится потом. На остальное плевать. Главное, что остальное время своей жизни он бы, наверное, засыпал спокойно, стоило ему представить эти глаза. Глаза человека, которого он задушил своими руками.
А этот человек даже не дал ему права на месть. Месть не могла осуществиться. И она  сидит в нем и никак ей не выбраться наружу. Не выбраться, потому что мстить-то некому.
Тогда провидение подвело жирную черту. Расставило все точки над «i». Но эта месть не давала ему покоя.
«Артем, бродяга. Артемише, был бы ты  сегодня жив. Все было бы, наверное, по-другому», – думал Олег. У многих есть друзья, с которыми приятно проводить время. Беседовать. Смеяться. Веселиться. Артем. Артем, с ним порой хорошо было просто сидеть и молчать. Пить пиво, пить вино из горлышка и молчать. И в молчании этом было столько слов, сколько вряд ли когда выскажется на самой веселой вечеринке закадычных друзей. Олегу казалось, что будь рядом сегодня Артем, он бы хоть немного успокоился. Артем не смотрел бы на него так, как все, не буробил бы сочувственные слова. Он бы ничего не сказал. И был бы больше прав. Он и так ничего не говорит. Артем в  том мире, где сейчас Ольга и Катя. Они там. И этот Владимир Великий там же.
Олег часто спрашивал себя: что за фамилия Великий? Куда же тебя в тот день так несло? Что случилось, почему ты летел на своей шикарной машине так, словно за тобой неслось три тысячи чертей. Сколько же перекрестков ты тогда проскочил на красный? И вот один из множества перекрестков тебя остановил. Остановил такой ценой. Самой страшной ценой. Что сказала тебе Ольга там в том мире? Или вы там в разных мирах?..
Олегу хотелось, чтобы был ад. Хотелось только для того, чтобы этот Великий был в аду. Чтобы он был именно такой, как его представляли в средневековье. С огнем и смолой. И со всем набором пыток, которые земные существа так любят их из воображаемого ада заимствовать. Только вот есть ли он, этот ад? Думал Олег. А есть ли рай? Куда всех нас уносит, когда земное существование прекращается?
Артем как-то говорил, что если бы люди точно, на все сто процентов, знали, что есть в том мире ад и рай, то вся их сегодняшняя жизнь была бы совсем другой. Наверное, поэтому из того мира никто к нам и не сбежал. Оттуда побеги невозможны. Там и есть самое охраняемое место. Ведь если бы все мы узнали, что там нет ничего. То в нашем мире начали бы твориться  страшные дела. Тогда бы ад был на земле. Ведь после всего наказания все равно не будет. Но  нам оставили право самим решать, есть там что или нет. Вот мы и решаем. Все наши решения сотканы из сомнений.
Эх, Артем, Артем, зачем ты поступил в десантное училище? Спрашивал у мертвого друга Олег.  Тебе бы книги писать. Бороденку козлиную с животиком отрастить и проповедовать свои взгляды на жизнь. Конечно, большинству они не понравятся, но ведь есть на свете те, кому они и по душе придутся. Может, он и не покажет на людях, что разделяет твое мнение полностью, но в душе будет с тобой. А в душу, как ты говорил, даже после вскрытия не заглянешь.
Только вот не быть тебе никогда с бороденкой и животиком. Не носить тебе вязаной жилетки, да и трубку не курить, и не помешаться под конец жизни. Нет у тебя уже этой жизни.
 Да и не стал бы ты никому кроме меня об этом говорить. Тебе просто нравилось жить так, как ты жил, жить жизнью. Действием. Нравилось смотреть на свою роту. На рожи эти чумазые. Нравилось шагать в неизвестность из самолета. Можно говорить годами, но ничего не сделать, а можно молчать, но действовать. И от действия этого будет намного больше пользы, чем от миллиардов сказанных слов.
Странно, Олег потерял жену и ребенка, а разговаривал все больше с мертвым другом. И не разу не заговорил с ними. С Артемом он говорил все чаще и чаще. И еще чаще он спрашивал того человека, кто был тогда в иномарке. Того парня, который отнял у него все. Обычного бандита нашей необычной жизни. Владимира Великого.
Только что ему может сказать Владимир? Ничего? Олег узнал о нем все сам. Узнал, что когда-то бравый десантник и неплохой солдат вернулся домой с войны и не нашел себя здесь. Его сделали человеком войны. Научили. Использовали и выбросили на гражданку. Так и не забрав обратно всего того, что вдалбливали в его голову. Что потом опыт войны откорректировал. И организм и душа этого парня  уже не могли жить обычной жизнью. Не могли. Он, конечно, какое-то время боролся. Пытался. Только вот воевать научиться очень просто, особенно, если тебя не положили в первом бою. Потом ты уже учишься и учишься сам. А вот забыть все это очень трудно. Особенно, когда ты возвращаешься в этот гражданский мир и видишь то, что видишь.
Вид лощеного начальника, который небрежно бросает тебе поручение, не просто бесит, он бесит так, что даже представить этот начальничек себе не может. Он смотрит на тебя своими мутными, заплывшими от щек глазами и не представляет, что ты в этот мгновение прибиваешь его уши к забору, чтобы вспороть его без спешки, с чувством, с толком, с расстановкой. Вся эта чиновничья гопота с чистыми ручками не знает, что ты, ходя по их кабинетам за справкой и унижаясь в их коридорах власти, так и видишь их запутанными в колючей проволоке и визжащими от страха и боли.
Кровь прошлая. И кровь эта так и тянется за тобой. Редко, конечно, это реальная кровь, в основном, она мысленная. Но мысли к ней толкают, и вот ты переходишь свой Рубикон и сжигаешь за собой все. Мостов уже нет, отступать некуда. Справа, слева и впереди у тебя только враги.
И начинается новая война.
У всех нас есть знакомые в криминале.
У всех.
Мы, конечно, утаиваем это во время приема на работу. Не пишем этого в анкетах. Но если с нами что-то случится, то, немного подумав, кого выбрать – милицию или знакомых бандитов, выбираем чаще вторых. Бандитов, конечно. У Владимира тоже были такие знакомые. Как у всех. И немного помучившись в попытках найти нормальную работу, нормальных начальников и коллектив, где нет гнусности, и так ничего этого не найдя, он пошел на встречу к бывшим знакомым. А знакомые, зная его послужной список и то что парень он не белоручка, приняли его как родного.
Многие считают, что нынешние наши бандиты – это свора зверей. В принципе, они не далеки от правды. Только вот звери эти умеют дружить, по крайней мере, умеют грамотно притворяться в своей дружбе. Так грамотно, что притворства этого почти и не видно. А любое притворство ведет в конечном счете к привычке. Так они и привыкают дружить. И дружат. Нет, конечно, могут при случае и пулю в спину всадить. Но это и в не криминальном мире всегда пожалуйста. Милые коллеги ради чуть лучшего места под солнцем по головам ломятся, жирком тряся, порой похуже даже последнего душегуба. Всего еще слюнями забрызгают, от тебя отрекаясь. Дескать, не разглядел. А братва хоть за базар отвечает. Конечно, иногда. Но отвечает. Кровушкой. А слюнявый лизоблюд гнусавит вчера одно, сегодня другое, завтра третье. И, гадина ведь такая, ни за что не отвечает. Припрут к стенке, как пел в свое время Высоцкий – откажется. А у пацанов попробуй, откажись, у них  не один скелет в известке в лесу закопан.
Так что, Владимир в братве прижился. Даже уважение заслужил за то, что всегда решал все малой кровью. Его считали умным пацаном, конечно, в их понятиях ума. Не чудил без причины. И достаточно быстро пошел вверх по иерархии. Потихонечку, но верх.
Олег много про него теперь знал. Но вот почему в тот день он был пьян до невменяемости, где напился и куда, к кому он так летел, он не знал. Не мог никак узнать. Складывалось так, что никто этого не знал. В тот день его никто не видел, никто не знал, где он был. Он просто исчез с вечера и появился на перекрестке, чтобы врезаться в шестерку. Все остальное – черная дыра. Просто пробел. Ничего. А ведь где-то он был. Где?
Олег узнал о Владимире очень много. И то, что он содержал родителей. И то, что сделал небольшой спортивный комплекс в районе, где жил.
 Но все равно хотел его убить.
 Хотел убивать его бесконечно. Все оставшееся ему на земле время. Хотя, наверное, Владимир был не совсем уж поганый человек. Только он разрушил всю Олегову жизнь. Такое он не мог простить. Он много чего прощал людям. Прощал и сразу же забывал и поступки этих людей и их самих. Но этого он простить не мог, а поэтому не мог и забыть. Просто не мог. Говорят время все лечит, все затирает. Делает все не таким четким. Все размывается, становится далеким и неясным. Но время, как еще прошло мало времени, да и пройдет его когда-нибудь достаточно, чтобы забыть, забыть и простить. На это есть ответ только у времени, у Олега на этот вопрос ответа не было. Не было  сейчас. Сейчас были только вопросы.
Ведь мы постепенно забываем  те вопросы, на которые так и не получили ответа. Забываем в зависимости от значимости вопросов. Понемногу, чуть-чуть но забываем. Или, в крайнем случае, начинаем притворяться и делать вид, что забыли. Хотя, какое, все-таки, поганое это определение – делать вид.
А сейчас Олег жил работой – он даже не стал брать отпуска. Он засиживался на работе допоздна даже тогда, когда в этом не было необходимости. Утром он вставал рано и бегал на стадионе стоявшей рядом школы. Бегал еще до того, когда просыпались собачники и выводили своих четвероногих на утреннюю прогулку. Наматывал круги то тех пор пока, хватало дыхания. До усталости. И после холодного душа ехал на службу, а там был мир в котором краски и пейзажи стремительно менялись. Было действие, была информация, которая его хоть немного отвлекала от своих мрачных мыслей.
Так незаметно прошло лето, и в мир пришла старушка осень. Заканчивался сентябрь.  А пока надвигались очередные выборы, и все нервничали и волновались, ожидая, от начальства новых шишек. И никто не мог предвидеть того, что случится в их городке в эту осень.
А началом послужило то происшествие, на которое и внимания-то должного  не обратили. Просто в одну из ночей начала октября...

11.

Алексей уволился с работы. Начальство, конечно, задало ему много вопросов. О том, не подумает ли он еще? Но он твердо решил уволиться, и все знавшие его сотрудники только развели руками. Мол, если уж он решил, то тогда все. Он у нас упертый.
В свой первый день нового жизненного этапа Алексей полностью расслабился. Так учили умные люди – самое лучшее перед атакой – это полностью расслабиться. Поэтому он поехал в дорогую баню. Посидел в сауне. Купил себе толстый ежедневник. Пачку чистой бумаги. Прикупил новой музыки. Сходил в дорогое кафе. Вечером, возвращаясь из кафе, прогулялся на сон грядущий по вечернему городу. По дороге домой купил себе красного вина.
 Потом долго сидел во дворе на ступеньках крыльца и пил вино. В голове в тот вечер была полная ясность и спокойствие. Он сам для себя решил, что то дело, которое он решил делать, правильное. Ведь, в сущности, он будет убирать только мразь, которая мешает жить простым людям. А простые люди о тех, кого он приговорил, и не вспомнят даже. Он точно знал, что не только может, но и хочет это сделать. Ведь кто-то должен это сделать? Почему это должен быть кто-то, а не он? Задавал себе Алексей вопросы. Все просто упирается в моральный аспект данной проблемы. Типичной отмазки слабаков – они ведь тоже люди, малость заблудшие, но люди. Какой-нибудь правозащитник, который ради собственной славы и появления на экране готов за деньги защищать даже самую последнюю сволочь, конечно, раздует щеки и почмокает что, мол, это все недостаток воспитания, они, дескать, не виноваты, ведь лев не виноват, что он лев, когда дерет лань или зебру.
– Ну, что же. Я и буду тем недостающим воспитанием. Приведем просто всем остальным пример, чем может кончиться их  невоспитанная жизнь, – решил Алексей.
Вечер был теплый и по-осеннему свежий. В такие осенние вечера, когда воздух полон легкой прохлады, особенно хорошо думается, если еще в руке бутылка красного вина. И вино это маленькими глотками проникает внутрь. Потихоньку. В каждой капле вина сидит шайтан, говорится в Коране. В тот вечер в Алексее уже сидело шайтана где-то на пол-литра, когда он вдруг вздрогнул. Такое бывает, сидишь себе, размышляешь, а организм вдруг сам по себе почему-то резко вздрагивает. Словно холодом всего овеяло. Он вдохнул, сделал еще один хороший глоток и решил больше в этот вечер ни о чем не думать. Хватит. Завтра наступит самая  интересная пора в его жизни. То время, к которому он шел всю свою жизнь. Завтра начнется время сдачи его экзамена. И путь назад уже отсутствует. Все. Только вперед. Труба зовет...
Он и не заметил, как рядом с ним появился падальщик. Именно, когда Алексей вздрогнул, слева от него появился падальщик. Тот, кто всегда и во все времена сопровождает тех, кто отправляется на войну. Только падальщик этот был не обычный. Он был умен и спокоен. Он не сопровождал свое появление мерзким смехом. Смехом, который так не нравился ЕЙ.
ЕЙ он просто кивнул.
ОНА улыбнулась и кивнула в ответ.
Всю ночь Алексей проспал самым  крепким сном в своей жизни. Сном, который дарит силы. Без сновидений. Просто закрыл глаза и провалился в темноту. В сон, которого не было.
Когда осеннее солнце только-только начало немного освещать землю. Он уже проснулся. Проснулся как всегда, резко и сразу. Не тер глаза, не тянулся в кровати. Так он просыпался почти всегда до этого утра и так стал просыпаться всегда после.
 Алексей никогда не разминался, никогда не махал руками, чтобы разогреться, он просто вставал и шел к турнику. Никогда не приучайте свой организм к разминке, она является самым опасным обманом. В бою у вас не будет время на разминку. В бою вам надо, чтобы организм в доли секунды пришел в полную готовность. Там нет времени на то, чтобы тянуться и делать вращательные движения руками. В бою руками надо убивать и как можно быстрее. И не только руками.
Он приготовил себе завтрак и съел его так, как будто голодал несколько лет до этого. Сварил крепкий кофе и распечатал пачку бумаги. Нельзя оставлять записи, любая бумага – это улика, поэтому то, что он писал,  он писал для того, чтобы его глаза увидели его мысли. А потом, после того как  прочитывал все написанное, листы эти надо сжечь. Так когда-то повелось, так когда-то его научили, и так он и поступил. 
Алексей точно знал, что, ввязываясь в войну, даже когда именно от тебя этого не ждут, и невозможно предугадать, что ты сделаешь и в каком месте нанесешь свой удар – несмотря на все, нужно самым тщательным образом продумать оборону. Он жил уже около двух лет один. Иногда к нему приезжали родители. Об этом знали все на улице. Алексей всегда здоровался со всеми  соседями. Он вообще слыл культурным и спокойным человеком. Не дебоширил, никого с топором в руках не гонял. На него за всю его жизнь никто никогда не жаловался участковому. Да и в милицию он ни разу не попадал. Спокойная жизнь спокойного человека. На улице его редко видели. Он уходил на работу и приходил с нее. Иногда встретив кого-либо, стоял и разговаривал. В результате получалось, что на него вряд ли кто подумает. Надо только немного изменить внешний вид. Отпустить немного волосы. Купить очки с простыми стеклами. В повседневной жизни начать одеваться ярче. Надо вовсю напустить на себя вид интеллигента. Обычного современного парня.
Зарегистрировать себя как индивидуального предпринимателя, который оказывает компьютерные услуги. И если возникнут вопросы, то отвечать, что работает он в данный момент на себя. Ищет клиентов и оказывает небольшие услуги. Платить все эти минимальные налоги.
Его дом всегда имел аккуратный вид. Чистый и ухоженный. Никакой колючей проволоки. Ничего такого, что могло привлечь внимание. Никаких атрибутов мании преследования. Обычный дом. Он содрал со стен все свои армейские фотографии. Прибрал холодное оружие, которое висело на коврах. В рамки от фотографии вставил космические пейзажи. Внимательно осмотрел свои книжные полки и все книги, которые имели документальный аспект, сложил в коробки, а затем поднял на чердак.
Он объездил несколько уличных книжных развалов, и на видных местах книжных полок теперь у Алексея красовалась фантастика. Броские и яркие обложки книг сразу бросались в глаза.
Он сделал обыск сам у себя. Подробный обыск. Уничтожил все то, что могло показаться подозрительным и каким-то образом указать на то, кем он был до этого.
В целом он остался доволен проделанной работой по маскировке. Оставался только участок.
У него был небольшой участок. Поэтому ему не составило больших затрат огородить весь периметр забором из кирпича. Высота забора было такая, что на нее не мог залезть взрослый человек. Забор стоял на крепком фундаменте.  Гараж одной стороной являлся частью забора, так как стоял на границе участка в углу двора. И представлял из себя просторное кирпичное строение. Двери были надежными и имели мощные замки. Единственное окно в гараже выходило во двор и имело решетку за стеклом, которая находилась внутри гаража. Под гаражом был весьма  просторный погреб.
В доме и в гараже, а также в погребе у Алексея имелись аптечки, в которых было достаточно много всевозможных препаратов. В том числе наркотики, которые были надежно спрятаны. Они были незаменимы при тяжелом ранении и в случае, если бы пришлось без помощи врача себя зашивать. Надо думать о самом плохом исходе битвы, тогда этот плохой исход никогда не настанет. Но быть готовым надо всегда и ко всему.
Алексей не хранил «ТТ» дома. Он еще до армии вступил в охотничье общество и приобрел себе карабин «Сайга». Алексей регулярно продлевал удостоверение и покупал патроны.
 «ТТ», после того как внимательно его разобрал, смазал и пристрелял он спрятал в схроне.
Алексей купил на птичьем рынке железный ящик. Изнутри отделал его деревом. И поместил в него пистолет. Патроны к нему он переложил в пластиковую бутылку  с небольшим количеством масла, два охотничьих ножа, масло для смазки, ветошь, спальный мешок, куски полиэтилена, скотч, фонарь с запасными батарейками, дополнительный комплект белья,  туфли, джинсы, свитер, спортивную куртку с капюшоном, часы, полторы тысячи долларов, три тысячи рублей, аптечки со всем набором,  жгут, три бутылки водки, пакет с ошелушенными семечками, изюм, грецкие орехи, флягу с водой, банку тушенки, бинокль.
Схрон должен находиться там, где нет любопытных людей. А если сказать точно, там, где вообще люди появляются очень редко. Но, в тоже время, самому туда можно попасть в любое время суток. И местом таким было кладбище.
 Небольшое кладбище. Старое и такое, где уже не хоронили почти никого. Разве что по великому блату. Кладбище находилось в том же районе, где жил Алексей, и представляло из себя самое подходящее место для схрона. Тем более, что вокруг кладбища понастроили кафе и прочие заведения с громким лозунгом «Отдохни». Так что, в них  постоянно кружились люди и днем и, тем более, ночью. Пьяные и веселые. Проникнуть через ограду не составляло никакого труда. Можно притвориться пьяным и сделать вид, что пошел отлить. Как большинство и делало. Там Алексей присмотрел несколько могил, за которыми уже давно никто не ухаживал, они были завалены ветками и листвой. Одна из них и представляла из себя схрон. Он немного прибрался вокруг могилы. Необходимо чтобы у работников кладбища создавалось ощущение, что за могилой кто-то ухаживать и следовательно перезахоронение на ней делать рано. Оставалось только время от времени наведываться с целью проверки и легкой уборки, и убеждаться, что человек, который в данной могиле похоронен, по прежнему забыт и никому, кроме Алексея, не нужен.
А теперь пришло время извлечь оружие. Тэтэшка очень сейчас пригодится. «Спасибо, сержант!» – мысленно поблагодарил своего случайного попутчика Алексей. – Постараюсь оправдать твое доверие – не буду валить всех подряд. Буду валить избирательно!»
Утром Алексей на листе чистой бумаги начал планировать свою первую операцию. Она должна внести немного смуты и заставить некоторых личностей заволноваться. Он до обеда что-то рисовал и писал на листах. Смотрел задумчиво в окно вертел пальцами карандаш и улыбался. В принципе, все выходило нормально, минимум риска, минимум энергии, максимальный результат.
Потом он вышел и сжег в мангале листки, но то, что на них написано,  надолго осталось в его памяти.
Он пообедал.
Прихватил деньги и поехал на машине по магазинам. Один из сожженных листов хранил то, что ему понадобится для первой операции. Исписан лист был с обеих сторон. Конечно, кое-что он вычеркнул. Но все равно требовалось многое. Очень многое. Это только дураки начинают войну с гаечным ключом, нормальные ребята хотя бы с топором. А топор на тех листах, конечно, был. Вернее, маленький топорик. В том списке было еще очень много замечательных вещей…
Домой он приехал уже ближе к вечеру и долго еще разгружался и возился в гараже. Один раз из гаража даже был слышен смех. Видно, что человек, который там был, отчего-то развеселился. Странно, до этого этот человек мало смеялся, все-таки иногда увольнение с работы и начало нового этапа в жизни идет людям на пользу.
Потом он оставил часть покупок в гараже, а часть перенес в дом, а улыбка так и не сходила с его лица. Ему почему-то стало очень смешно. Он даже хотел выключить свет в гараже и немного посмеяться в темноте, зажав рот руками, но потом передумал. Очень хотелось есть. Просто нестерпимо. И с чего, интересно, у него прорезался в последнее время такой аппетит? Волчий аппетит, как в народе говорят.  Только волки – они воют, страшно порой воют. А наш парень вовсю сдерживался, чтобы не засмеяться.
– Ну, все, хватит, – сказал он сам себе.
И сам себе ответил:
– Смотря как хватит, а то пол бока отхватит.
Потом после ужина он достал кассету с фильмом «Таксист», которую купил сегодня, и, попивая чай с медом, смотрел его на ночь. Временами просто до коликов смеялся.
А ночью он опять спал без сновидений, только чему-то или кому-то улыбался во сне.

12.
Пора.
 Вот и настал тот день. Впереди у него еще был весь день и вечер. За это время надо все досконально повторить. А потом надо отдохнуть. Выспаться. Предстоит бессонная ночь. Уже несколько дней моросит мелкий дождь, иногда с порывистым и холодным ветром. Он то начинается, то прекращается. На улице сырость и мало людей. Никто не любит такую погоду. Все стараются побыстрее дойти до дома. И после девяти часов вечера улицы становятся совершенно пустыми. А начало операции у него было назначено на половину третьего ночи. Очень многие факты вывели Алексея на это время.
В том злополучном месте, которое и подлежит уничтожению, в это время практически нет клиентов. Темная осенняя ночь и дождь отпугнет случайных свидетелей. А молодцы приедут за деньгами в районе пяти часов утра. Они же и привезут новую партию товара. Алексей пять дней назад полностью закончил подготовительный этап. Конечно, многого еще не хватало. Но остальное легко добывать в процессе войны. Надо только знать места. А места он знал.
Он пообедал в три часа дня. И отправился спать. Организм немного попротестовал против сна днем. Но так как последние четыре дня Алексей стал жить по новому графику, протест был короткий. Пришлось пропасти и точку, и тройку эту чертову на «Вольво», выясняя их ночную жизнь. Поэтому, немного поворочавшись, он уснул и проснулся без будильника в десять часов.
Выпил немного воды. И пошел в ванную, там он очень долго брился и стоял под душем, просто под водой, чтобы вода смыла весь инородный запах, что дают всякие гели и мыло. Затем он надел чистое белье и начал экипировку.
Алексей тщательно подбирал экипировку. Воевать придется в городе и надо соответствовать тому типу местности, где развернется действие. Он купил себе в охотничьем магазине абсолютно черный камуфляж, который сейчас повсеместно встречается у охранников. Черный военный свитер, удобные, на толстой подошве и достаточно тяжелые ботинки. В ботинках он устроил чехол для ножа, чтобы металл ножа не мешал при ходьбе и оружие не бросалось в глаза. Поверх камуфляжа он одел плечевую кобуру, которую  пришлось доделать самому, так как ствол у него был с глушителем. А снимать его и потом наворачивать было бы достаточно проблематично. Нельзя точно предугадать, когда в этой мирной жизни пистолет надо будет использовать. Здесь опасность крылась в любом постовом милиционере, в любом случайном прохожем, который на свою беду может оказаться на пути. Нет, Алексей не собирался без причины стрелять в любого, кто его увидит. Но если тот разглядит его лицо, то вопрос о ликвидации свидетеля отпадал сразу после его ликвидации. Это можно списать на случайные жертвы, которых и так достаточно много. Одной больше, одной меньше. Там, где на весах все дело и чья-то неразумная жизнь,  он, не думая, выбирал дело.
Он также приобрел себе короткую черную куртку с капюшоном и вязаную шапочку. Конечно, можно было купить готовую шапку уже с прорезями для глаз носа и рта. Но, приобретая такую шапку, ты невольно запоминаешься продавцу. Поэтому он переделал шапку уже сам, дома. Все вещи Алексей покупал в разных магазинах. Благо, сейчас таких магазинов хоть пруд пруди. Также были куплены еще один бинокль, несколько удобных охотничьих ножей. Несмотря на то, что у Алексея в кобуре было достаточно грозное оружие в виде «ТТ», он все равно в первую очередь доверял ножу. Нож – это оружие, которое не шумит и у которого никогда не бывает осечек.
Он рассовал по карманам пакеты, в которых была адская для собак смесь табака, красного и черного перца. Алексей посмотрел на себя в зеркало и остался доволен. Он аккуратно вышел на улицу, которая в это время суток была пуста.
Несколькими днями ранее, на местном автомобильном рынке он, не торгуясь, купил «копейку» серого цвета. Она была в рабочем состоянии. Но все равно простояла несколько дней на диагностике в автомастерской. Алексей оставил ее через три улицы от своего дома. И сейчас, натянув капюшон на голову, неторопливой походкой отправился за машиной, на которую он прикрутил номера, вчера украденные с автомобильной стоянки.
Он специально выбрал машины, которые уже были занесены листвой и имели достаточно ущербный вид. Такие, если присмотреться, в огромном количестве стоят и на стоянках, и просто на улице. Но на улице хозяин мог заметить пропажу, а вот на стоянку он, видно, приходил не часто посмотреть, не рассыпалось ли еще его чудо.
Алексей оставил машину около местного ПТУ, или как там они сейчас называются. Там постоянно и днем и ночью стояло небольшое количество таких же старых Жигулей и Москвичей и его колымага в глаза не бросалась.
Он прогрел ее и поехал к дому, который знал весь район. Вернее, к точке, которая находилась в том доме.
Еще когда он вел наблюдение за действием данной точки, он присмотрел удобное место, куда можно было поставить машину и подождать до половины третьего. Оттуда ему открывался ясный и четкий вид на место, выбранное им для атаки.
Дом был старый, но несмотря на это, не шлачный, а кирпичный. Квартира, где процветало безумие, находилась на первом этаже. Ее обитатели поставили железную дверь, и она открывалась наружу. Еще вчера он положил в машину пару ломов с наваренными на концах упорами, которым отводилась роль стопора двери, когда объекты из квартиры начнут попытку вырваться на улицу.
Алексей подъехал к точке в начале первого часа ночи. Остановил машину и заглушил двигатель. Его «копейка» усилиями мастерской и его самого имела ряд существенных преимуществ по сравнению с серийной моделью.
  Во время войны может случиться очень много вещей, которые относятся недалекими людьми к разряду случайностей. Но Алексей точно знал, что случайностей не бывает. Есть только неточности и излишняя самонадеянность человека. И эти два фактора приводят в конечном итоге к тому, что все списывают на случайность.
Машина его абсолютно ничем не отличалась от простой «копейки», но, тем не менее, в ней имелся рад достаточно необычных вещей. В салоне был поисковый фонарь на поворотной оси, который крепился на панели заднего стекла. С его помощью можно было ослепить машину, начавшую его преследовать. Также выключателем были разделены передние и задние фары с тем, чтобы противник не видел задние габаритные огни и освещение номерного знака, а Алексей в то же время продолжал видеть дорогу в свете фар. Включение света в машине было сделано независимым от открывания двери, что помогает при необходимости незаметно сесть в машину и выйти из нее. Также он обзавелся проблесковым маячком. Маячок был легкосъемным, чтобы не привлечь повышенного внимания там, где не нужно.
В багажнике имелось полмешка песка. Хотя еще стояли теплые дни, но они были на грани легких заморозков. А гололед иногда губил даже самых подготовленных и хитрых, которые просто про него забывали. У Алексея были обычные боковые зеркала заменены на более большие, чтобы иметь возможность видеть больший обзор дороги сзади себя. Также в багажнике имелось две запаски. Во время движения Алексей всегда запирал все двери.
Алексей несколько ночей наблюдал за данной точкой, меняя «копейку» на свою «Ниву». Подъезжал в это время и сидел, не шевелясь, в машине. Конечно, было нелепо думать, что объекты в данной точке могли быть знакомы с учебными пособиями по противотеррористической подготовке и знали, что террористы редко действуют без подготовки. Им требуется время, чтобы изучить маршруты и распорядок дня жертвы. А во время отработки захвата они вынуждены «светиться». Но как бы там ни было, надо думать о противнике всегда с самой «лучшей» стороны. Что он хитрее и умнее  тебя. Ни в коем случае не списывать на то, что это ерундовый, мелкий бой. Для солдата на войне мелких и незначительных боев не бывает. Они бывают только для тех, кто в штабе смотрит на карту. И зачастую не понимает разницу между изображением местности на бумаге и реальном расположении. Всегда очень легко воевать на карте росчерками карандаша. Но если этому вояке вместо карандаша дать даже полный боевой комплект пехотинца и бросить в бой, то он, к сожалению, из него не выйдет..
Алексей еще раз осмотрел всю прилегающую местность. Внимательно, подолгу вглядываясь во все темные места и закуточки. Потом аккуратно открыл дверь и, старясь находиться в темноте, двинулся по направлению к объектам.
В левой руке он сжимал специально подготовленные ломики. Правая рука была готова в любое мгновение выхватить ТТ. Конечно, проще было бы идти уже с оружием в руках. Куда пошло движение глаз, туда и двинулся ствол. Но все-таки это мирный город. И мало ли кому не спится. Ведь кто-то сейчас случайно на пути от туалета до постели остановился у окна. И видит там фигуру человека с железяками в руках, не спеша идущего по улице. Мало ли что там этому человеку понадобилось на улице в такое время. Капюшон надежно скрывал  лицо. А остальное. Остальное было расплывчато. Ну, высокий. Ну, спортивного телосложения. И все.
А вот, двигаясь со стволом в руке, который предательски может блеснуть сталью в свете редких уличных фонарей, это уже запоминается. Сильно запоминается. И, конечно, не будет он, человек этот, бросаться к телефону, чтобы обрадовать «02». Так же пойдет спать. Может, предварительно еще заглянет в туалет или на кухню сделать глоток воды, чтобы унять дрожь. На некоторых впечатлительных особей, которые в каждой газете читают про очередной найденный подвал пыток с каким-нибудь чокнутым маньяком, и привыкшими в новостях смотреть эксклюзивные репортажи с обязательным отрезанием головы какого-нибудь бедолаги, все равно очень душераздирающе действует увиденный из окна своей квартиры силуэт человека с пистолетом в руке, который куда-то идет. И идет так недалеко от его дома. Потом прижмется это чудо, наш ночной житель к жене или мужу, или просто к подушке, и затаится. Не было ничего. Ничего не было. И утром, когда двор будет полон милиции. И прочих сопутствующих официальных лиц. Он не скажет ничего оперативнику, который его опросит, не видел ли он, не знает ли и, в крайнем случае, не слышал ли чего такого. Скажет, что спал и видел только сны. Но бедолага этот или эта через неделю с корешами за стаканом чая или подругами возьмет и проболтается.
 А здесь нет ничего удивительного. Ведь огромное количество информации собирается именно от таких, которые говорят «А вы знаете, где он работает...», «А вы знаете, какими деньгами он крутит...», «Кто за ним стоит...» и там же где-то окажется «А вы, мужики (подруги) -–нужное подчеркнуть – знаете, что в ночь, когда... Я ВИДЕЛ (А)... только это между нами», и все, информация озвучена, она появилась, и рано или поздно какой-нибудь барабан донесет тому оперу, который уже допрашивал нашего так некстати проснувшегося ночного жителя. И опер, как нормальный человек, горя праведным гневом, нанесет этому жителю ответный визит. А уж запугать человека, которому точно что-то известно, для наших оперов труда не составит.
  Поэтому и не доставал Алексей ствол. В домах этих не проживало ни одного сотрудника правоохранительных органов. Здесь это было  не модно. Жили несколько военных. Отставных и тех, кто снимал квартиры. В общем, не было того, кто по роду службы даже ночью начнет действовать, когда  двор наполнится звуками.
За пазухой куртки у Алексея была небольшая коробка, которая представляла собой заполненный керосином, сахаром, марганцовкой, аммиачной селитрой и порохом из охотничьих патронов – презент. Также там были три бутылки, аккуратно разложенные по внутренним карманам. Бутылки эти были заполнены на треть машинным маслом, а на две трети бензином. В бутылочное горлышко вместе с пробкой вставлен фитиль из пакли, смоченный в бензине. Бутылки завернуты в целлофановые пакеты. Чтобы не чувствовался запах бензина. А в боковых карманах куртки у Алексея было несколько шприцев с бензином и чистым спиртом.
Алексей подошел к дому, по пути осматривая двор и вход в подъезд. Пока звезды были на его стороне. Двор был абсолютно пуст. Он вошел в подъезд и подошел  к злополучной квартире. Быстро приставил ломики так, чтобы они сделали распорку между дверью и порожками лестничной клетки. И достав шприцы, просунул поочередно иголки в замочную скважину, впрыснул туда содержимое. Конечно, это немного, но при попадании огня в квартире запылает  коридор и путь у тех, кто внутри, будет отрезан. Окна, кроме одного, были предварительно самими объектами намертво заделаны  железом. А единственное окно, которое сохранило вид окна, имело крепкую решетку, вделанную в стену. И так же представляло собой немалые трудности для  спасительного пути. Ломики так расперли дверь, что выбить ее изнутри было невозможно. А лампочка в подъезде отсутствовала уже несколько лет. Так что, в темноте самодельную распорку видно не было.
Алексей удовлетворенно хмыкнул про себя и вышел на улицу. Он обогнул угол дома и подошел к окну, которое и представляло из себя торговую точку. Внутри горел свет. Алексей знал, что там у них есть специальный железный щит, которым в случае опасности закрывается единственно возможный вход в квартиру. Он постучал по стеклу левой рукой, правая  в это время уже сжимала пистолет. Как только начала отодвигаться штора, и Алексей рассмотрел силуэт за ней, он перехватил двумя руками удобнее оружие и отступил на два шага назад. Существо в окне откинуло штору и получило три пули в грудь.  Отступив еще на шаг, Алексей выстрелил по два раза вправо и влево от центра окна. Положил пистолет в карман. И бросил в окно две бутылки. Одну при этом с треском разбил об решетку. После этого внутрь квартиры полетела коробка. А затем, чиркнув зажигалкой, он поджег фитиль последней  бутылки, отошел еще на два шага и отправил сильным броском в окно.
 Внутри кто-то кричал, и раздавались звуки, которые невозможно было точно разобрать. Кто-то чем-то гремел, кто-то мычал. Для Алексея этого ничего уже не существовало. Он видел, как последняя бутылка разбилась и возникло пламя. Машинное масло и бензин создают, конечно, жалкое подобие напалма, но он ведь собирался только одну квартиру спалить, а не всю Камбоджийскую границу. Хватило и этого. Пламя внутри квартиры стало стремительно разгораться. А Алексей сменил обойму в пистолете, дослал патрон в патронник и уже направлялся к своей машине. Он уже садился в салон, когда услышал хлопок, видно, и коробочка не подвела.
В окнах домов еще не успел вспыхнуть свет, а  Алексей уже покинул объект атаки. Он очень сильно изменился, в глазах появилась решительность. Тело налилось силой. И сила эта делала его движения похожими на движения робота. Зубы с силой сжались, и напряглись скулы.
Он вел машину уверенно и, проезжая место своей недавней вылазки, даже не глянул на него, а внимательно следил за дорогой.
Внутри квартиры бушевало пламя. Там метались три человека. Четвертый, весь облитый адской смесью, лежал на полу и горел. Все трое задыхались в гари, чему способствовало многочисленное тряпье, валявшееся в квартире.
Один из них выскочил в коридор и старался открыть дверь но она никак не поддавалась. А сзади раздавались крики и вопли. Крики страха и боли. Он чувствовал, как в квартире становится все больше жара и дыма, и тут раздался оглушительный хлопок. И вырвавшееся в коридор  пламя  обожгло его голую спину. Он завизжал и как в припадке начал биться в дверь. Вдруг дверь сама вспыхнула и загорелся пол коридора. Человека, который стоял у двери охватил дикий, ни с чем не сравнимый ужас. И ужасу этому не было предела. И он вырвался наружу воплем. И вопль этот поддержали те, кто сейчас сгорали заживо в комнате квартиры.
Девушка, единственная из троих, закрылась в ванной. Ее била дрожь. Она никак не могла понять, что происходит. Затуманенный недавней дозой мозг не мог анализировать столь стремительно поступающую информацию. Она залезла в ванну и легла в ней, обхватив руками колени. А под дверь уже пробирался  дым. И огонь начинал поедать старую сухую древесину двери. Девушка лежала в ванной, и ей было всего семнадцать лет, она была одурманена наркотиком, и так ничего и не понимала. Ей просто хотелось спрятаться. Где-то спрятаться, чтобы не слышать, как там кричат в квартире, не чувствовать, как там что-то горит. Спрятаться и попытаться нырнуть в тот мир, откуда ее так грубо выдернуло криками и звоном разбивающегося стекла, а потом жаром огня. Ей казалось, что все это мелочи. Все сейчас пройдет. Она так долго ждала этой дозы сегодня. Так долго ждала. Ей было плохо весь день. И вот такой, блин, облом.
Ее так и нашли потом в ванной. Сгоревшую заживо. Конечно, скорее всего она задохнулась дымом прежде, чем в ванную ворвался огонь. Может, она уже  ничего и не чувствовала, когда пламя начало хозяйствовать в ее убежище. В мире всегда есть много «может быть».
Но, Алексей, узнав  утром новость о количестве жертв, которых с его помощью сожрал огонь, улыбнулся и сказал:
– Еще минус четыре. Итого семь. Неплохо за одну ночь. Совсем даже неплохо.
И он отправился спать. Надо выспаться. На войне самое главное – это ясная голова. И он уснул. Уснул быстро. Все-таки он очень устал за эту ночь. Но эта усталость была приятная. Так засыпает спортсмен после удачной тренировки. Довольный результатом, который он на ней показал.
Засыпая, он посмотрел в зашторенное окно и сам себе пожелал:
– Спокойного дня.
День для него был действительно очень спокоен, он его просто проспал.


13.
После того как было закончено с наркоточкой и Алексей поехал к другим своим намеченным на сегодняшнюю ночь объектам, им овладело множество разных чувств. Он чувствовал подъем активности во всем организме. Казалось, он стал лучше видеть и слышать, все пять чувств, отпущенных природой человеку из тех, которые ему досконально известны, стали работать в полную свою силу и кроме этих чувств, стали просыпаться другие,  незнакомые многим людям. Эти чувства отлично известны только охотникам и солдатам на войне. Когда в шепоте ветра и шуме дождя, белизне тумана обострившийся слух и зрение начинают различать то, что в простой жизни своей человек никогда не испытывает.
Алексей поехал к небольшому кафе, которое находились на окружной дороге, связывающей два района города. Кафе это было только для своих. Некий клуб по интересам. Интересов там, конечно, было очень мало. Самые неандертальские, с поправкой на всевозможные нарушения уголовного кодекса.
Троица, которая привозила товар и снимала деньги, обитала там практически каждую ночь. Они пили пиво, играли в бильярд и делились новостями с такими же себе подобными личностями. Алексей знал, что в районе четырех часов они поедут за товаром и затем заедут на точку, чтобы забросить туда новую партию. Отлаженный механизм наркосбыта действовал как часы.
Алексей подъехал к кафе и удостоверился в том, что знакомая машина  стоит на своем месте. Значит, и объекты сейчас в кафе. Осталось только немного подождать.
Планов для уничтожения тройки было несколько. Выбор того или иного плана зависел от самой этой тройки. Как они себя поведут, так, соответственно, и получится. Осталось только ждать. Удача улыбается терпеливым. Очень терпеливым.
Алексей проверил свою боеготовность. Лишний раз убедился, что ножи быстро выхватываются из ножен. Пистолет готов к стрельбе. Положил в карман еще две запасные обоймы. Натянул на голову шапку. Сверху шапки одел капюшон. Еще раз  осмотрелся  и покинул машину.
Кафе стояло на пересечении трех дорог. И имело достаточно не презентабельный вид. Так,  гадюшник. Вокруг него было достаточно много всякого мусора. Рядом росли неухоженные кусты. Рядом с кафе в свое время собирались, наверное, еще что-то строить. Были возведены несколько кирпичных стен, которые под водой и ветром уже превратились в развалины. Вот их-то Алексей и выбрал для наблюдения и исходной точкой для атаки. Как только тройка сядет в машину, они  будут вынуждены проехать мимо этих развалин. В это время Алексей и должен был начать действовать.
Он стоял и ждал. Куртка надежно защищала его от порывов ветра и дождя. Он накрывал всю местность у кафе. Есть такой простой способ объемного взгляда. Люди зачастую смотрят в одну точку. Алексей всегда накрывал целиком весь участок, что был в поле зрения. И сейчас он был особенно внимателен.
  В кафе звучала типичная для таких мест музыка про то, как чужие сапоги натерли ноги и всякую подобную чушь. Народу, в данное время в нутри было немного. Главное, чтобы они вышли одни, а не поехали кататься, прихватив еще кого-нибудь. В принципе, завалить можно было и всех тех, кто выйдет с ними. И Алексей точно знал, что он не будет раскаиваться в этом. Если бы у него было сейчас автоматическое оружие, то вообще можно было бы ворваться в это кафе и положить там всех. Вряд ли нормальный человек там получил бы пулю. Но, к сожалению, автоматического оружия у него не было. А рисковать с пистолетом было очень наивно - это не кино. И у него с собой всего лишь пистолет, в обойме которого восемь патронов. А потом надо перезаряжаться.
Вот дверь кафе отворилась.
            И из нее вышло четыре человека.
Четыре…
 Ну что же, четыре так четыре. Ага. Нет. Их все же трое. Четвертый без куртки. Он просто пожал им руки и пошел обратно в кафе. Тройка подошла к машине и начала в нее садиться. Двое сели впереди. И один сзади. Отлично. Отлично. Так, они начали прогреваться. Вот они  тронулись. Дороги в России до сих пор  оставляют желать лучшего. Но не сегодня. Сегодня Алексей был рад, что у нас такие колдобины везде. Тройка на своей низкой машине начала выезжать на шоссе. Вот они поравнялись с местом, где сейчас был Алексей.
Все, пора.
Алексей вышел из укрытия стремительно, но не поспешно. Без лишних движений он подошел к машине, которая продолжала медленно ехать. Он оказался у задней правой двери. Люди, которые едут в машине, практически никогда не блокируют дверей. Алексей открыл дверь и начал садиться в салон.
Тот, который был сзади, находился посередине сидения, свесив обе руки на передние кресла, и, видно, делился своими впечатлениями.
Сидевший сзади получил пулю в удивленно открытый глаз.
Алексей сел на сиденье и выстрелил в висок водителя. А затем его соседу в затылок.  Машина потеряла управление. И скатилась на обочину. Алексей наклонился к рулевому колесу и выключил зажигание. Сменил обойму, дослал патрон в патронник. Быстро обыскал мертвые тела. Вытащил из внутренних карманов бумажники и вышел из машины. Он огляделся,  убедился в том, что никого вокруг нет - и отправился к своей машине.
  Вот и все. Нормально, еще минус три. И сколько-то там внутри – в квартирке сгоревшей этой. Но пока точно есть минус три. Счет пошел.
Алексей пошел к машине. Еще раз огляделся. Сел в салон. Откинул капюшон и снял шапку. Не включая света, он стал выезжать на шоссе. А «Вольво» с тремя начинающими остывать телами внутри  стояла, неуклюже ткнувшись носом, так и не доехав несколько десятков метров до шоссе.
У Алексея  впереди еще был визит в один тихий домик. Вернее, домик этот был, правильнее сказать, громкий, вот вокруг была тишина. Люди просто боялись попадаться обитателям этого домика  на глаза. И старались молчать. Прикидываясь глухонемыми. А в домике этом наверняка имелось много интересных и забавных вещей. Для взрослых забав. Алексей  поехал домой. Пора отдохнуть. По пути он остановился около открытого люка коллектора и выбросил туда пустые бумажники. Денег было немного, всего три тысячи и восемьдесят рублей. Но это только начало. И Алексей был уверен, не самое плохое начало.

14.
Алексей выспался. Он проснулся с ясной головой. И начал подготовку к новой операции.
 В том поселке, где жили его родители, после очередной отсидки появился местный нарушитель спокойствия, как окрестил его сам Алексей. Он появился не один, а прихватил с собой еще двух корешей, с которыми, видно, мотал срок и нашел на нарах общий язык. Эта троица стала просто ужасом для поселка. И местных стариков, и дачников они запугали тем, что в любой момент могут спалить их дома и их небольшое хозяйство.
Дачники были только летом. В остальное время там жили старики и те, кто, как и родители Алексея, покинули шумный город. А поколение помоложе после того, как эта троица нагнала жути, так же боялось вступать с ними в пререкания. Как и в большинстве  случаев, круты люди были только на кухне. Наверное, застойная закваска еще сильна. Видели в свое время, как родители хорохорились на кухне и помалкивали во всех остальных местах.
Они-то у Алексея и были намечены после того, как он разберется немного тут в городе. Эти две операции прошли удачно и настало как раз время съездить за город немного развеяться.
Несмотря на то, что тройка этого быдла представляла собой простую и легкую цель, Алексей отнесся к ее реализации  серьезно.
Ничто не расслабляет человека так, как удача.
Неделю назад он отправил родителей в Кисловодск. Он купил им путевку на два потока на минеральные воды. Сорок восемь дней. Они были очень рады, и теперь их домик был пуст. Поэтому, если вдруг придется заезжать в загородный дом, то у него есть надежное оправдание – приехал посмотреть, все ли в порядке. Но он не собирался  показываться в районе дома родителей. Вся операция должна была пройти в одну ночь.
Он еще раз просмотрел набросанный на листе бумаги план операции. Просчитал время и убедился в том, что успеет вернуться в город как раз под утро. Его родная «Нива» стояла на платной стоянке. Как и купленная «копейка», только на другой.
Не стоит привлекать внимание соседей тем, что он куда-то отправился на ночь глядя.  В машине уже была амуниция и небольшой запас провизии. Он не стал брать с собой пистолет, с этими можно было справиться и одним ножом. Помимо ножа он взял с собой еще немного керосина и простую свечу.
Алексей уничтожил лист с планом. И после этого принял душ опять без мыла и шампуня. Конечно, как показал опыт последний операции, после пребывания в машине все равно остается смешанный запах, который всегда присутствует внутри автомобиля, но он очень быстро сливается с окружающем запахом улицы и практически незаметен. А кроме того, последнее время он полюбил просто стоять под струями воды. Стоять и чувствовать, как тело становиться чистым и легким. Самое главное, наверное, заключалось в том, что в эти минуты в его голове не было мыслей. А после того, как он начал свою войну, в его голове постоянно появлялось огромное количество мыслей. И некоторые из них ему не нравились. Вот и сегодня во время планирования операции в поселке у него  возникали  такие мысли. Он их отгонял и пытался сосредоточиться на самом плане. Для этого и полез в душ, потому что там вода, особенно холодная вода, отрезвляла его, и эти мысли прятались в глубь его подсознания. Прятались, конечно, ненадолго. Большинство людей сталкиваются на войне с такими мыслями.
 И имя этим мыслям – зверство.
 Как-то становится жалко дарить своим жертвам легкую смерть. Ведь они, жертвы эти, очень большое время портили людям жизнь. А ты их быстро и просто убиваешь. Это начинает казаться несправедливым. Тем более, что поселок этот тихий. А дом этой тройки находится за высоким забором. Вряд ли кто чего услышит. Крика слышно не будет, достаточно только видеть их глаза. Такие испуганные глаза. Тот, кто привык нападать и почувствовал себя хищником, даже и представить себя в виде жертвы не может. А когда сам становится жертвой, то вдруг с ним происходит метаморфоза и он сам начинает вести себя хуже, намного хуже, чем все те жертвы, над которыми он смеялся.
Вот те мысли, которые приходили Алексею. И эти мысли ему не нравились. Он их старался прогнать. На худой конец спрятать до поры до времени. О сам себе говорил: «Ты солдат. Ты солдат. Ты не падальщик. Их надо просто устранить и все. Начнешь пытать, потеряешь контроль. Да и слишком много следов. На этом погорело много хороших бойцов. Когда они перешли ту черту, которая отделяет убийство, быстрое и профессиональное, от зверства, удача от них просто отвернулась».
Помни об этом.
Помни.
Помни о Сергее Кирикове.
Помни, как он вернулся в то туманное утро.
Помни о тех трех трупах, заваленных  камнями где-то.
Вот и сейчас под струями холодной и горячей воды он вдалбливал себе это в голову. И на сегодня он  загнал эти мысли внутрь себя. Поглубже.
Он не стал ужинать. Перед боем нельзя много есть. Просто выпил стакан кефира. И отправился на улицу. Дождя сегодня не было, но было достаточно ветрено. И это в городе. В поселке ветер, скорее всего, был сильнее,  а  ветер всегда выступал сообщником тех, кто собирается творить свои дела ночью. И хорошие дела и плохие…
Хотя какие хорошие дела могут твориться ночью? Ночь, она, казалось, специально создана для дел темных и плохих. Хорошие дела люди любят делать днем, чтобы их все видели, ночью стараются делать то, что не должно попасться на глаза.
Алексей дошел до стоянки и забрал свою «Ниву». В багажнике машины лежало все, что могло пригодиться сегодня.
Он доехал до поселка, как планировал.
Небольшой поселок уже спал. Алексей загнал машину в посадку и начал экипироваться. Он одел  камуфляж и куртку. Натянул шапку. И взял нож, а также небольшой рюкзак, в котором была фляжка с керосином и свеча. Еще когда он собирался в городе, он хотел положить тряпку для кляпа и веревку, но после душа оставил всё это дома. И сейчас  у своей машины он начал немного жалеть об этом.
Ночь была идеальная: темная и ветреная. Ветер гнал по небу черные облака. Ветер шумел вокруг.
Ночь была просто идеальная.
Для кляпа и веревок.
Но что сделано, то сделано. Он попрыгал и отправился в путь. Отойдя немного от того места, где осталась его машина, Алексей обернулся и убедился в том, что она надежна спрятана. «Нива» была темно-зеленого цвета и в такую ночь совершенно не бросалась в глаза. Но тем не менее, Алексей натянул на нее специальную сетку с кусками темной, серой и зеленой материи. Сетку эту он сделал сам, опасаясь покупать ее в магазине. И теперь она скрывала машину и без того надежно.
Он начал обходить поселок таким образом, чтобы ветер дул на него и гнал его запах от поселка. У приговоренных не было собак. Они их просто не терпели. Эти выродки специально травили собак в поселке, чтобы те не выдавали их дел. Опасаться  было нечего. Но тем не менее, как только он вышел к их дому, Алексей присел и  осмотрел всю прилегающую местность. И убедившись, что впереди нет неожиданностей,  тронулся вперед так, как когда-то учили.
Он подобрался к дому не торопясь, внимательно вслушиваясь в ночь. Алексей легко перемахнул через забор и оказался в заросшем саду. В доме горел свет. Осталось только дождаться, чтобы кто-нибудь вышел на улицу. Алексей подкрался к входной двери и замер около нее в ожидании. Как он успел ранее заметить, у одного из этих чудо-богатырей было что-то с почками и он  по пять-шесть раз за ночь выходил во двор.
А ждать, как уже показала практика, он умел.
Несмотря на то, что внутри горел свет, шума слышно не было. Видно, они спали с включенным светом.
Прошло почти сорок минут, когда послышались шаги и начала открываться дверь. Алексей улыбнулся и приготовился. Нож все еще был в чехле. Он решил не применять его сейчас. Захотелось вдруг размяться и вспомнить то, что начинало потихоньку забываться.
Дверь открылась и, что-то бурча под нос, во двор вышел человек. Алексей посмотрел на него и подумал: «Задохлик какой-то. И  туда же, в крутые». Человек подошел к дереву и, продолжая ворчать, приступил к делу. Как и большинство людей в это мгновение, он смотрел вниз, полностью сосредоточившись на процессе. Алексей вышел из тени и под журчание подкрался к нему вплотную. В следующее мгновение он уже придерживал мертвое тело со сломанной шеей, чтобы оно легло на землю как можно тише. Удостоверившись, что тело это мертво, он достал нож из ножен и направился в дом.
Нет ничего проще, чем зарезать спящего человека. Правда, в эту ночь ему пришлось зарезать вместо двух человек целых четверых. Видно, в доме была гулянка. Потом все уснули, вдоволь напившись, и забыли выключить свет. Но отступать уже было нельзя. Другой такой ночи может и не быть. Поэтому он убил еще двух женщин.   
После того как с обитателями дома было покончено, он перенес мертвое тело со двора в дом. Открыл форточки, чтобы осенний ветел устроил в доме небольшой сквозняк. Разлил по полу керосин. Достал несколько листов бумаги, смял их и в них установил свечку. Огонь свечи опустившись доберется до бумаги и тогда перерастет в большой огонь. В пламя, а пламя это уничтожит дом вместе с обитателями. Есть вероятность, что пожар будет сильным и полностью уничтожит останки этих бренных тел. Дом был полностью деревянный. Так что  дело только за огнем.
Кроме того, бегло осмотрев все помещение дома, Алексей наткнулся на охотничьи патроны. Несколько коробок. Ружья он не нашел, а вот патроны пригодятся. Он раскидал их по дому. Теперь, когда начнется пожар, взорвутся патроны. Достаточно долго никто не рискнет  входить в дом. Да если честно, вряд ли найдутся герои, которые захотят спасать этих людей. Не тот случай. Сердобольные жители этого поселка еще хворост туда начнут подкидывать.
 Хотя внутри горят отнюдь не Коперники. 
Он зажег свечу. И вышел из дома. Обратный путь он проделал также осторожно. И когда подошел к своей машине, то увидел, как в поселке занимается пожар. Наверное, самый радостный для жителей пожар.
Алексей переоделся. Привел себя в порядок. Надежно спрятал оружие и амуницию. Прогрел машину и отправился домой. По пути он достал бутерброды и начал есть. Очень сильно хотелось есть. 
Алексей въехал в город в пятом часу утра. Он поставил машину у проходной завода, там всегда стоят несколько машин, и отправился домой. Было еще достаточно темно, когда он вернулся в свой дом. Только тут он смог немного расслабиться. Мысленно он поздравил себя с хорошей работой. Немного, конечно, смущали эти две случайные жертвы. Но только немного. Это война. А на войне может случиться много неожиданных вещей. Самое главное, дать им правильную оценку. Для совести.
Впервые за все время ему приснился сон. Ему снилось, что кругом ночь и в окно его комнаты кто-то смотрит. Он так и не смог понять, кто. Мужчина или женщина. Тревога, которая закралась ему в душу во сне, заставила его проснуться. Было уже утро. Обычное осеннее утро. Пасмурное и сырое. Он немного поворочался и снова уснул. Больше сегодня ему ничего не снилось. Он опять провалился в тихую и спокойную темноту.



15.
Вот, наконец-то, и свершилось то, к чему Алексей так долго шел. И не просто свершилось, а приняло упорядоченную структуру, где каждый шаг был расписан.
Он стал бойцом, солдатом, боевой единицей на своей войне. На войне, где только он один отдает себе приказы. Он один планирует свои задачи. Он один несет всю ответственность.   
Ему хотелось верить, что все настоящие воины только мечтают о такой войне. На такой войне нет споров, нет второпях принятых решений, не на кого свалить ошибки. Победа и проигрыш зависят только от тебя самого. От того, как ты сам распорядился своими силами и средствами.
Кстати, о силах и средствах. Именно их и предстояло пополнить. Нужны  патроны, прочее оружие: автоматическое, снайперское и  обязательно взрывчатка.
В нашей стране в любом ее городе можно купить оружие, можно купить много оружия. Но, как учат учебники по экономике, процесс покупки сопровождается обменом денег на товар. И в обмене этом участвуют некоторые лица, именуемые как продавец и покупатель. И мало того, что у Алексея не было в данный момент денег на покупку оружия, ему нельзя было светиться. Все эти криминальные рынки сбыта оружия и взрывчатых вещей являются криминальными только для электората - того народонаселения, которое смотрит «Криминальную Россию» и «Убойную силу».
 Все эти каналы давно и серьезно контролируются спецслужбами или, если город небольшой, попросту ментами и прочими чиновниками.
Время такое   - чекисты вовсю торгуют редкоземельными металлами и валютой, а кто поменьше, – чем придется. Так что, если вы вдруг решили приобрести оружие в нашей стране, с этим у вас не возникнет никаких проблем, идите на птичий рынок, идите на автомобильную толпу, покопайтесь в паутине, и вы найдете то, что вы ищете. А вместе с этим оружием  найдут вас. Точно знайте, что вы уже в поле зрения. На кой хрен вам оружие??
Сейчас уже практически  не девяностые годы, когда братва стреляла друг друга за место под ларьки. А вместе  с братвой отстреливались и милицейские чины, те, которые все еще продолжали ловить и сажать бандитов, и те,  которые лезли в коммерцию также точно, как и вчерашние пэтэушные отморозки.
 Просто как только менты и прочие потомки Феликса влезли туда, где раньше были только братки, то и отношение к ним стало соответствующим. Как к крыше, а крышу, как известно, иногда перекрывают или вообще сносят к чертовой матери и ставят новую. Никогда не приобретайте оружие. За деньги. Оружие можно только добыть. Проще всего, конечно, у тех, кто при нем. Походите вокруг УВД или еще каких отделов. Походите рано утром. Вы всегда наткнетесь на спящий постовой экипаж. Лежат там ребятки, как тюлени, и похрапывают. А автоматики у них на коленочках, и глазки закрыты. И вид такой мирно-сонный, что даже и будить не хочется. А надо. Нам же с вами надо оружие? Надо. Придется будить. А у спящего человека отнять автомат  на удивление просто. Потом взять, снять с предохранителя и дослать патрон... И у вас будет три, а в успешный день четыре автомата, и не исключено, что еще и пистолетиком разживетесь. Противно убивать людей. Да еще и в форме... Что же, есть другие пути. Есть частные охранные предприятия. Там так же крепко спят... Тоже не катит? Тогда придется идти по тому пути, который и выбрал Алексей... По одному из путей... а путей то этих очень много.
В каждом городе есть криминальные группировки, которые что-то там контролируют и решают другие свои насущные вопросы. Вопросов много, потому и для их окончательного решения надо иметь под рукой что-то посильнее палки-копалки. А, попросту говоря, нужно оружие, желательно хорошее, современное и, так сказать, в идеальном состоянии. И оружия этого нужно много. Сейчас, как уже говорилось, не девяностые годы. Все давно поделено. За всеми закреплено. Каждый знает свое место и свою территорию для охоты. Но тем не менее, всегда находится пару паршивых овец. Просто стадо такое. Неблагонадежное.
Поэтому и стоит недалеко от пустыря один тихий домик. Если вам интересно, что в нем находится, то там одно из их частных охранных предприятий. Только вот они не охраняют, а наоборот нападают. И в доме том  всегда есть оружие. Это знают практически все, кто по долгу службы это должен знать, а также еще половина района.
Но несколько лет назад девяностые минули в небытие, отморозков стало меньше. Видно, первый их поток частично перебит. Остальные или малость поумнели, хотя это вряд ли, или просто нашли себе занятие трясти прохожих, мобильники срывать и все такое. По мозгам своим. А на предприятия теперь наезжают аккуратно одетые мальчики с модельными прическами и с высшим образованием вместо экскаваторного техникума. Но домик, как стоял с девяностых, так стоит. На всякий, так сказать, случай. Опять же если у кого день рождения отпраздновать, то приятно в честь именинника пострелять из «Стечкина».
Стоял этот тихий домик на улице Крайней, и ведь простоял так еще, наверное, не один годик. Но вот, появился к нему интерес у одного человека. Очень пристальный интерес, такой, что и взгляд-то оторвать невозможно.
Алексей опустил бинокль и подумал, что жаль, нет у него хорошего профессионального фотоаппарата. А так приходится подолгу всматриваться и запоминать расположение двора и дворовых строений.
Дом построили в конце девяностых. Построили с тем бычьим шиком и дуростью, которая могла быть только в то время. Это сейчас народ из братвы узнал, что такое имидж и все такое. Фэншуй там и прочее.
 А в то время все решал размер и чтобы было мощно. Дом этот выглядел сейчас точно так же, как и его обитатели во время его строительства. Этакий малый килограммов под сто тридцать в спортивном костюме и с цепью размером с унитазную, только из золота.
Во дворе дома было четыре гаража. Большой участок двора был засеян травой и заставлен мангалами и беседками. Имелась небольшая баня и волейбольная площадка. Площадка появилась недавно, после того как сто тридцать килограммов остались в тех славных девяностых, а им на смену пришли сто пятьдесят и немного граммов.
Весь дом и участок окружены кирпичным забором. Достаточно высоким, но без всех сопутствующих наворотов. Так просто, забор и все. На территории  несколько собак, но они все в вольерах и редко когда выпускаются. Да, если честно, это уже не собаки, а  подобие собак. Их постоянно кормят, причем кто угодно. И они давно уже сторожат только свои миски от прочих четвероногих обитателей, а на двуногих смотрят равнодушно. В доме и на участке постоянно кто-то ходит, уходит, приходит.
Из всех постоянных и временных обитателей данного дома надо опасаться только вечного сторожа этого места. Старый зэчара. В наше расслабленное время для его былых понятий он немного потерял контроль и сноровку, которая помогала выживать в былые времена. Даже опустился до того, что стал время от времени носить камуфляж. Хотя «автоматчиком» никогда не был. Но сейчас не то время, и никто не сможет ему предъявить по понятиям.
По тем понятиям, а от современных понятий отмазаться намного проще.
И, тем не менее, он редко пил. Следил за собой. Не позволял расползаться от сытной жизни вширь.
Улица, на которой располагался данный домик, называлась Крайней. И полностью соответствовала этому названию. Частный сектор кончался этой улицей. За ней начинался пустырь. И один из заборов этого объекта выходил на пустырь. А за пустырем тянулись заводские постройки. И строились здания новостроек.
  Когда-то в советские времена завод хотел на этом пустыре возводить новые цеха. И даже многое сделал, но перестройка внесла свои коррективы в плановую экономику и все задумки завода накрылись.
Алексей принял решение, что завтра ночью можно атаковать. Тем более, что за последние дни, потрясенная зачисткой наркоточки братва начала сновать туда сюда поменьше. Около дома останавливаются за весь день несколько машин. И все. Все остальные в работе. Ищут тех, кто на них наехал. Старательно ищут. Давно такого не было, давно на людей из их мира так грубо не наезжали. Поэтому и стараются. И Алексей видел в бинокль, что несколько раз машины привозили в дом большие сумки явно с чем-то тяжелым и ему  оставалось  надеяться на то, что тяжелого в этом доме и без того стало много.
Алексей пробыл на своем наблюдательном пункте до самого позднего вечера, и как только окончательно стемнело, он его покинул. Он был одет сегодня в обычную одежу и, убрав бинокль в простой целлофановый пакет, отправился домой пешком. Завтра вечером можно было смело начать действовать. Опять под покровом ночи. А до этого времени надо подготовиться и выспаться. Три дня наблюдения отняли много сил. Несмотря на то, что он практически не двигался. И, тем  не менее, спал за эти три дня он всего  часов десять. Зато теперь он представлял свой план атаки до мелочей.
А вот мелочи, в которых, как говорят мудрецы, обитает дьявол, были допустимы при всем раскладе.
 Минимально, но допустимы.
               
    
16.
К вечеру того дня, когда весь район, а также почти весь город, знал о том, что случилось ночью, потому что большинство обитателей окружающих дворов, идя утром на работу, уже получили точную и достоверную информацию от знакомых дворников и бывших одноклассников, и донесли эту информацию до масс, всегда готовых выслушать пару новых сплетен.
Потихоньку нагнетая общий психоз, район наполнился слухами, сильно отличающимися от действительности. Говорили, что в одну ночь перестреляли много бандитов и уничтожили целую «малину». Что, видно, всем нам ждать новых «разборок», и все это на фоне выборов, и без того травмирующих городскую общественность, к которой все себя относили.
 Все говорили, что у бандюганов сейчас началось горячее время. Все на взводе. Ищут тех, кто это сделал. И что скоро, видно, может начаться черт-те что. Вся милиция стоит на ушах, до выборов  меньше месяца, а тут: около десяти, что ли, трупов за ночь.
 Народ, как всегда, все раздувал до невиданных природой размеров. Говорили, что уже только в одной малине этой было человек десять, а то и больше. Когда здравые умы протестовали, что в местных новостях говорили о том, что всего убито семь человек. Самые истеричные кричали: «Ага, верь больше, так тебе  правду и скажут!»
А между тем, в городе в тот день накалилось много телефонов. Много людей забросило свои основные дела, обратилось в слух. Технические отделы серых структур власти перешли на круглосуточный режим работы.
Ведь сегодня самая банальная разборка может натворить очень много бед. Все же очень связано. Да хрен с ними, убрали несколько бойцов да рядовых продавцов. Казалось бы, и все, ан нет. Они, эти рядовые, работали на тех, у кого сегодня болит голова от мыслей. И мысли эти внимательно и старательно перебирают варианты. Кто же это наехал? Кто? Свои? Чужие. Кто посмел? И чиновники, и менты, и просто коммерсанты тоже немного нервничают. Все же связаны. Так хорошо привыкли трудиться с проверенными людьми, а тут на тебе: кто-то влезает.
 А новое в их таком нелегком общем деле ох как порой сильно бьет. И кресло можно потерять, и погоны, а ведь кроме как в кресле сидеть и погоны носить, и ничего больше не умеет этот человек. И, соответственно, уже рисуется ему голодная смерть без куска хлеба под забором. Жалко, как же им сегодня всем себя жалко. Только коммерсанты не так сильно себя жалеют. Деньги вот свои они жалеют немного побольше. Эти парни и девчата деньги делать умеют, а вот делиться с кем-то новым и незнакомым как-то неохота. Новая волна всегда немного чище вымывает наличность. Потому тоже немного нервничают. Но дел своих не бросили, все стараются не упустить шанса скинуть или приобрести побольше. Пока там идут поиски, можно немного наварить. И затаиться.
А в знакомом нам поселке сегодня весь день разбирали пепелище. Толпились местные жители, в скорбных лицах которых светилась улыбки. И обсуждали они, что же произошло. И пришли к общему выводу, что это их Бог наказал. Давно, мол, пора.   
Только участковый был очень мрачен. Еще ни опера, ни пожарные толком не знали, что все сгоревшие были убиты, прежде чем огонь принялся за их тела. Пока только приступили к разбору сгоревшего дома, а участковый был просто мрачнее тучи. Только вчера вечером он был в этом доме и оставил там на свои кровно наворованные деньги приобретенные наркотики. И вчера же за стаканом водки обсудил с ними, как проще всего сбывать товар. Рядом с поселком была небольшая гостиница с привычным названием «HOTEL люкс», а там у участкового нашего работала одна давешняя знакомая. И в скором будущем он рассчитывал пополнить свои форменные карманы баснословными заработками, а тут на тебе – все, в прямом смысле слова, сгорело синим пламенем. Поэтому и тяжко было на душе сегодня ему. Особенно тяжко за наркоту свою. И думал он, что  на хрена вчера он всю ее им припер. Надо было немного принести, а остальное у себя оставить.
И всем своим видом он напоминал известную скульптуру «Крестьянин на пепелище». Он даже еле себя сдерживал, чтобы не кинуться помогать пожарным разбирать завал сгоревших бревен. А вдруг там где-то его кулечек обошло пламя, и он цел и невредим. Лежит себе и ждет, когда же его содержимое будет реализовано на радость людям.
Еще Ивану Васильевичу Пузырькову, участковому этого поселка, муторно потому, что он заплатил за товар только половину, а вторую половину обещал сдать только поле реализации. А теперь вот и реализовывать нечего. Попробуй только это объяснить особистам, которые ему товар продали, что все, ребята, кранты, пропал товар. Особисты-то они на то и особисты, что мыслят  особенно, в смысле, особливо резко, когда их это касается. Это не война с терроризмом, это нормальные бабки. Фунтики. И Пузырьков уже мысленно включил счетчик. А где в этой тьму- таракани денег взять. Деловые коллеги его, которых он пригрел и на которых возлагал большие надежды, погорели, а остальные так, шалупонь. Серьезных людей-то теперь не осталось. Совсем не осталось. Не самому же ему алюминий по дачам воровать. Он для этого не приспособлен. Все ж не кто-то там, а целый лейтенант милиции. Не гоже по дворам ночью лазить. А деньги отдавать надо. Вот он и горюет, бедолага.
А как он начнет волноваться, когда через несколько дней узнает, что все обитатели сгоревшего дома перед смертью были убиты. Ох, как начнет горевать. И подозревать всех и вся, что убили-то их, а мешочек-то его забрали. А по тому, что написали судмедэксперты, что убили их профессионально, то он сразу же на своих особистов подумает. Ему же невдомек, что это они перед ним все такие Джеймсы Бонды, а в реальности они трусы и не менее его боятся за наркоту свою. А когда узнают, что там, где их товар прошел, столько народа кто-то профессионально вырезал, не меньше, а немного больше участкового перепугаются. Есть причины. Участковый-то наш, он что – так, сельский мужик, который даже на тракториста не отучился, откуда ему представлять все перспективы.
Ну, а пока только разбирают сгоревший дом. Пока только, слава Богу, удалось все потушить. И водой залить, чтобы не было возгорания. И аккуратно начинают растаскивать бревна.
Это в поселке. А в городе...
17.

А в городе в то время, когда Алексей наверстывал свой временный недосып, полученный вследствие наблюдения за домиком на улице Крайней, творилось много разных дел. В самом этом домике сидело в гостиной у камина трое человек и разговаривало. И говорили они о том, что происходит нечто странное.
– Я тебе и говорю, что всех подняли. Всех. Кого только можно. Через прокуратуру и администрацию надавили на всех ментов и гебешников. И ничего. Ноль. Один сплошной ноль, – рассказывал уже немолодой, но в прекрасной физической форме человек, который сейчас сидел у камина, держа в руке стакан с апельсиновым соком.
Он был начальником разведки и контрразведки, если можно так выразиться применительно в боевому подразделению, именуемому как организованная преступная группировка. В миру эта группировка была известна - как одно из многочисленных частных охранных предприятий. Милюков Сергей Михайлович. Очень умный и проницательный человек. В свое время начинал службу в одном из штабов войск особого назначения. Отличный аналитик. Его, наверное, одного не именовали по кличке, хоть она и была у него уважаемая в среде его нынешней дислокации. Его старались звать по имени отчеству и относились к нему очень уважительно.
Он не брал силой, не брал дурью. Он всех подкупал своим умом. Умом, который мог связывать вещи,  на первый взгляд и не имевшие ничего общего. Хотя кличка тоже была. Кот. На жаргоне это – «коренной обитатель тюрьмы».
Но получил он ее не в тюрьме. Получил он ее в армии. И она так за ним и потянулась. Получил он ее от капитана Шульги. Громадины из автороты полка, в котором он служил. В автопарке после дождя много луж, покрытых пленкой от мазута и прочих выделений автотранспорта. А он тогда еще молодым лейтенантом шел в автопарк, чтобы поехать старшим машины. И по своему пути старательно обходил эти лужи. Вот и Шульга, глядя из дежурки в автопарке, крикнул ему: - что он мол, как кот идет, который лапы боится замочить. Сам Шульга сновал по территории как танк, который грязи не боится. Вот так он и получил свою кличку. А позже, когда он был уже перспективным подполковником, волна, которая возникла после разрушения СССР, выбросила его в компанию, которая сейчас его и слушала. Внимательно слушала в гостиной дома на улице Крайней. Он первое время скрипел душой. Но потом он понял, что все делается с позволения власть имущих, и успокоился. Тем более, что деньги ему платили огромные. Правда, не было того кайфа, как от армейской службы. Было только удовольствие от ощущения своего профессионализма. Только удовольствие, но не кайф.
Сергей Михайлович  продолжал:
– Нет никого в городе. Нет чужаков. Нет приезжих. Нет тех, кто как бы там ни было светанулся. Все чисто. Те, кто на нас напал, из нашего города. Их мог кто-то вербануть. Либо уж очень сильные профессионалы. Но я не могу себе представить, чтобы профессионалы опустились до того, чтобы валить шестерок. Сейчас вовсю пробивают родственников той бабки, которая мешала людям Казака. Не исключено, что у нее кто-то из родни мог рискнуть. Хотя.. исполнение из-за мести не   бывает такое чистое.
– Так кто же тогда это сделал? – спросил один из слушателей.
Грузный человек, от которого так и веяло властью и силой. Федоренко Андрей Юрьевич. Федор. Лидер и единственный руководитель этой несчастной группировки, в которой все так привыкли к мирной жизни. Впереди выборы, а тут еще это. Поэтому Федор был очень зол. Очень, и  Кот сейчас его тоже злил, а больше всего злил, как всегда, этот чертов Аудитор. Федор просто мечтал, чтобы его скорей убрали. Он с самого детства ненавидел таких людей. Но, видно, тот, кто стоит над ними, это и учитывал, когда приставил к ним Аудитора. Очень трудно спеться с человеком, которого ты ненавидишь. И который ненавидит тебя.
– Столько времени прошло, а ты ничего не знаешь, – продолжал он. – Расслабился, Сергей? Потерял, может быть, нюх? А?
– Я делаю все, что могу. Все. Тут недавно в одном поселке сгорел домик, а в домике пять человек. Три мужика и две бабы. Местная пьянь и рвань. Но, что интересно, кто-то их, перед тем как огонь вступил в свои права, убил. И одному сломал шею. И все это сделано очень грамотно. Сейчас мои люди этим тоже начали заниматься. Слишком громко для такого тихого места. Местные опера только руками разводят. По их словам, эта рвань ничем крупным не занималась, так, шалили по мелочам. Так я своим сказал порасспрашивать местных жителей. И вообще, отработать данную ситуацию.
– Э-э,  думаешь связано? - спросил третий слушатель.
Самый, наверное, мерзкий человек во всей этой компании. Наумов Павел Александрович. По кличке Аудитор. Вернее, это не только кличка, это его работа и состояние души. Есть такой сорт людей. В них огромное количество въедливости и какой-то дотошности. Они собой могут любого довести до тошноты. И манерами, и голосом, и внешностью. Стоит только им предстать перед вами и начать говорить. Вы уже понимаете, что если будет вторая встреча с этим человеком, то вы постараетесь от встречи этой по возможности отвертеться.
Милюков удивленно посмотрел на Аудитора. Тот, хоть  всегда присутствовал на их встречах, но практически не говорил.
– Да, – коротко ответил Сергей Михайлович.
– Н-ы, а у нас разве есть что-то с этими из поселка? – снова влез Аудитор.
– Да.
– Э-э, что?
Милюков внимательно посмотрел на Аудитора, потом перевел взгляд на Федора. Федор, играя желваками, смотрел куда-то посередине между ним и Аудитором. Милюков, прежде чем ответить, немного выждал и подумал, что Федор настолько ненавидит Аудитора, что даже не может на него смотреть. Да, видно, Третий был не дурак, когда прислал Аудитора в их состав после того случая с Великим.
– Общее тут только  одно: и людей Казака, и этих поселковых завалили чисто и аккуратно. А они не подходят для такой смерти. Слишком много чести, – внятно, разделяя каждое предложение секундной паузой, сказал Милюков.
Федор от его слов вздрогнул и упершись в него взглядом прорычал:
– Поясни?
Милюков криво ухмыльнулся, глотнул сока и пояснил.
– Они никто. Так, мелочь. Разменная монета. Таких легко найти и заменить, а рвань поселковая и вообще человеческий мусор. А их убивают быстро, аккуратно, тихо и, самое главное, чисто. Самое главное, в любом поиске и сборе информации – это первые дни. Потом все. Остается надеяться только на случайность. А эти первые дни не дали ничего. Пока. Сейчас  вплыл поселок.  Глеб и Николай  его отрабатывают. Всех. Весь поселок. Я дал им денег. И сказал не скупиться. Поселок – это очень маленький мир. Это не город. Если закинуть денежную сеть, то в нее обязательно что-то попадется. А если вас интересует мое восприятия этих смертей, то для них подходим как раз мы.
Милюков замолчал и  посмотрел  на присутствующих, Федор продолжал играть желваками, и Аудитор что-то пережевывал, хотя ничего съестного не было в этой комнате. Только немного выпивки. Федор не мог терпеть говорить за столом. Он считал, что надо либо есть, либо говорить. Тем более, что Аудитор, когда ел и начинал говорить, производил на удивление мерзкое зрелище даже в представлении Федора. По жизни, со своими сюсюканьями и иканиями.
Присутствующие молчали, каждый думал о своем. А Милюков размышлял, сказать им или нет. И решил сказать. Лучше внести немного паранойи, чем расхлябанности.
– Есть еще одна интересная вещь. Ее сказал сам Казак, – начал Милюков.
И Федор, и Аудитор посмотрели на него одновременно.
– Он высказал предположение, что это тренировка. Что хотят кого-то завалить и решили провести тренировку. Размяться.
– А ты что думаешь? – спросил Федор.
– Я думаю, что надо перейти на режим полной боевой готовности. И быть предельно внимательными.
– Какая на хрен готовность? У нас в городе выборы. Тут и так все жопу рвут, – начал рычать Федор. – Такая нервотрепка. ****ь! Мне Пыжин звонил. Говорит, что там у вашей кодлы началось. Говорит, что этот долбаный электорат может начинать все связывать с ним. Говорит, чтоб все делали потише, а то этот комсомольский мудак  Васильков начнет в газетах гай подымать.
– Э-э, я думаю, не надо нервничать, – влез Аудитор. – М-э, а как там у Казака с сыном, все нормально? И-ц, его уже должны же освободить?
Федор перевел на него взгляд и сразу же отвел глаза, а про себя подумал. Конечно, тебе можно не нервничать, ты тут ты тут просто соглядатай.
Милюков, смотря на Аудитора, сказал.
– Все нормально. Его уже признали невменяемым. Скоро отпустят.
Федор поморщился – опять этот Аудитор лезет со своими знаниями всех положений в братве – и спросил у Милюкова:
– Ты можешь все сделать своими людьми? Только своими?
– Могу, – ответил Милюков. – Но я считаю, что надо также обратить внимание на все подразделения. На все. Все должны быть внимательны и настороже. А то к ним  кто-нибудь может сесть в машину. 
– Да. Да, - сказал Федор. – Все и так на стреме. Ну, а эти менты, с чекистами. Они хоть начали что делать?
– Они начали, но у них кучи форм, отчетов о проделанной работе, сводок и прочей хери до хрена. Роют, но пока ничего, – пояснил Милюков. – Так что, в основном, приходится рассчитывать на свои силы. Хорошо, если пробьют картотеки по всем спецам в городе и области. А там будем смотреть.
– Спецам. Спецам. До хрена сейчас гуляет всяких спецов, – мрачно изрек Федор.
Милюков напрягся. Если сейчас Федор начнет про Великого, опять придется все объяснять по пятому кругу.
– Слушай, а это не Великий? – жестко сказал Федор и вперил взгляд в Милюкова.
«Свершилось…» – Подумал Милюков. Даже Аудитор перестал отрыгивать и тоже начал смотреть на него.
– Нет. Это не Великий. Великий мертв. Сколько можно об этом говорить. Мертв. Я лично за это отвечаю, – твердо сказал Милюков и поставил стакан с соком на стол.
– Но его тело было тогда так изуродовано, что опознать было трудно, – начал Федор в своем репертуаре и потянулся плеснуть себе еще виски.
«Господи, – подумал Милюков. – Вот что с людьми делает кино.»
– У трупа в машине совпало все: группа крови, шрам на ноге, следы от наколки были именно там, где и положено. Я сам в морге все проверял. Не было у Великого ни времени, ни ума на то, чтобы подготовить себе двойника. Не тот уровень. Он был всего лишь сержант ВДВ. Там такому не учат.
– Ладно. Ладно. Это я так. Как же твои тогда его упустили: ведь чуть не ушел?
– В жизни всегда есть ряд поправок. Вот тогда такая поправка и сыграла. Почуял он. За несколько минут почуял. Такое бывает. Можно все продумать, все рассчитать. Но один случайный жест или взгляд, и все. А он был,  хоть и десантник, но не дурак. Понял. Вот и рванул.
– Да, – протянул Федор. Он выпил содержимое стакана и сказал:
– А знаете, мне иногда его жалко. Ведь он по дури-то учудил. А ведь это же тоже можно было списать на поправку?
– Н-э, это на поправку списывать нельзя! - квакнул Аудитор.
И в это время у Милюкова зазвонил телефон.
– Да, – сказал он в трубку.
Он внимательно слушал и начинал мрачнеть лицом. Мрачнеть так, как начинают мрачнеть, когда получают первые сведения о противнике. О противнике, которого еще до этого никогда не встречали. Он бросил взгляд на Аудитора и прищурил левый глаз. После того, как говорящий на другом конце связи закончил, Милюков произнес:
– Отлично. Ройте дальше. По второму кругу с учетом полученных сведений. По третьему. И так далее. Отбой.
Он прибрал телефон во внутренний карман пиджака. И с задумчивым лицом сказал:
– Вот и начались вариации  по теме поселка.
Милюков посмотрел на Аудитора и улыбнулся ему.



                18.
Последние время Олег все смотрел на своих сослуживцев и думал, зачем они пришли в органы? Зачем они служат здесь? Почему  они занимают места, которые,  могли бы  занять люди, ставшие служить честно и грамотно?
 Сегодня в наших силовых структурах всякого направления и назначения шляется, наверное, до девяноста процентов балласта. Те, кого пристроили по блату, по знакомству, те, у кого папа или еще какие родственники также несут службу в этих органах или имеют хороших знакомых там. Ведь весь этот балласт на самом деле очень сильно мешает нормальной работе. Постоянно и непременно только мешает. Они все время ноют, как они устают, как им мало платят, как много работы сваливается на их плечи, и сидят, сидят на своих рабочих местах. И что главное, никто из них почему-то, несмотря на все те ужасы, которые они рассказывают первому встречному,  не хочет увольняться. Не хотят и все.
И даже если кто-то настолько начудит, что его от греха подальше, чтобы в тюрьму не сажать, просто уволят, он сразу начинает поднимать волну знакомых и родственников и судится за восстановление. Опять старается попасть туда же, где мало платят, где много работы, где они устают. Мазохисты, что ли, или еще какие тукнутые?
Да нет, просто они на большее не способны. Больше они ничего не умеют. Они с детства учились по магарычам или боязни их родителей. Сидели пять лет в университете, переползая с курса на курс, и вот теперь они с дипломами, полными троек, сидят так же в органах и пакостят, вместо того, чтобы просто делать свою работу. Делать работу без лизоблюдства, без жалоб папане с маманей на начальника, который их слишком загружает. И самый лютый начальник, который слова без мата сказать не может, и по жизни зол на подчиненных, и ласков и мил  с начальством, им ничего не может сделать. А то он обидит папочку или еще какого родича этого сидельшика, на рабочем месте. И тогда родичи его ему припомнят. Обязательно припомнят. Это у нас обязательно. И орет начальничек этот благими словами на тех, кто поменьше, а позвонковых боится, не дай Бог лишний раз загрузить.
Вы, наверное, не поверите но Олег сам был недавно свидетелем, как здоровый парень, которого недавно устроили на службу, плакал оттого, что ему необходимо задержаться на работе и срочно заняться подготовкой повесток. А целый прокурор района его успокаивал и при этом боялся, что плакса этот по приходу домой начнет стучать родне на него, изверга. Потом, естественно, эту работу добавили тем, кто простой смертный и по воле судьбы не приближен к императору.
А уж про начальство наше верховное и местечковое и говорить, наверное, не имеет смысла. Если вам  довелось провести некоторое время в наших органах или в государственных структурах,  то вам и объяснять ничего не надо. Вы и так прекрасно знаете, что правит там какой-то особенный срез человеческого общества. Их, наверное, надо как-то метить, как кочующих птиц. Ведь мечутся они по разным кабинетам и разным службам и гадят. Поэтому, наверное, и в наших государственных структурах все меньше и меньше нормальных людей. И придя куда-нибудь за какой-нибудь справкой, вы сразу готовитесь к встрече, равнозначной с вольером, полным бешеных собак. Которые из клетки на вас лают. А когда перед клеткой никого нет, они начинают сами с собой грызться с не меньшей злостью. А еще есть такие, про которых говорят, что стоит посадить обезьяну в клетку, и она сразу начинает воображать себя птицей.
Олег сидит в своем кабинете. Молчит и молча работает. Не бегает на перекур, чтобы выслушать очередное нытье про то,  как всем им плохо живется. Он просто такой человек, который считал, что если уж ты попал на место, то старайся там без подхалимажа работать. Да и с начальством у него всегда не особо складывалось. Он им  честно может сказать все, что о работе думает. Примерно так, что надо половину коллектива расстрелять, а еще 1/3 посадить и на их место набрать нормальных людей. А не заваливать работой по всем возможным направлениям тех, кто везет. Он пока еще везет, но наступит тот момент, когда везти ему надоест и он уйдет, уйдет просто и без воплей. Напишет заявление об уходе и все, пока.
Одно плохо, что он на этом месте мог принести пользу, но не принесет, потому что невозможно приносить пользу под скрежет завистливых людей. Он не виноват, что они по жизни тормозят. Не виноват он, что у них такие гены природные. Он просто делает работу, просто делает свою работу и еще ту, что в нагрузку от того,  кого в самое трудное время вдруг разбил паралич или еще какое воспаление. Постеснялись бы хоть. Как дети, честное слово. И, что самое прикольное, все считают себя очень хитрыми людьми, не понимая, что хитрость эта их видна каждому встречному. По форме лица.
В «Хакагурэ» есть один замечательный рассказ об учителе боевых искусств, который как-то вызвал великого физиономиста и попросил его проанализировать своих учеников на предмет, кто из них храбр, а кто тщедушен. Так вот мальчишка, которому было двенадцать-тринадцать лет, сидя перед этим  физиономистом, сказал ему замечательные слова: «Если Вы прочтете на моем лице тщедушие, я Вас убью одним ударом меча!»
Средневековый психолог прекрасно знал, что самурай сделает все, что сказал вслух. Иначе он опозорит свой род. Сделает даже ценой своей смерти. Вот пример мужественности. Мальчишка, всего лишь мальчишка, не смог даже допустить варианта, что его признают слабым. А феминизированные мужчины сегодняшнего времени о своей усталости и слабости кричат во все горло. Нормальное такое, здоровое горло. В которое водка вливается ведрами. 
Несколько месяцев Олег работал и жил другой жизнью. Теперь, когда он остался один, в нем появилась какая-то сила. Очень страшная сила. Он перестал бояться внутри себя. Бояться за жену, бояться за дочь. Страх покинул его. И когда ушел страх, на его место пришла сила. Место не может пустовать, всегда что-то появится вместо того, что кануло в вечность. Он перестал притворяться, перестал на оперативках сидеть, уткнувшись в пол. Теперь он внимательно смотрит в глаза своему начальнику. И тот  старается их отвести.
 Его даже пересадили в другой кабинет. Совсем недавно. А он  рад был пересесть, потому что в дверь его старого кабинета, по вечерам возвращаясь с работы, часто заходила Ольга с Катюшкой. И когда начинало вечереть, он иногда ловил себя на том, что сидит и смотрит на дверь. Сидит так уже несколько минут или, наверное, даже десятки минут, застыв как в медитации, как буддийский монах.
А в новом кабинете так уже не может получиться, в эту дверь они не входили. Эта дверь им незнакома и он переехал с улыбкой. А все ждали и ходили смотреть на его переезд, думая что он обидится. Тем,  кто по жизни привык обижаться, всегда нравится смотреть на обиды других. Как вампиры подпитываются, что ли? Но он не обиделся. Он с улыбкой переехал и даже честно признался, что этот кабинет ему нравится больше. Тем более, что так оно и было.
Окна его старого кабинета выходили на парадный вход прокуратуры, и там перед окнами постоянно сновали машины, ходили туда-сюда люди. Как и положено людям ругались, шумели, спорили, обсуждали поломки своих машин. Ныли друг другу с сигаретами во рту. Ржали над анекдотами. А теперь окна его нового кабинета выходят в тихий двор обычного многоэтажного дома, и жизнь там начиналась тогда, когда он уже покидал свой кабинет. Так, иногда, только хлопала дверь подъезда. Все остальное время тишина. В общем, его коллеги по стае не дождались от него обиды и за это сами обиделись на него.
Сейчас после потери близких Олег очень сильно изменился. Его теперь не могло ничто испугать. Он стал  самым  принципиальным сотрудником прокуратуры их района. И это, конечно, не нравилось его начальству. Принципиальных и честно говорящих никто не любит по жизни. Но для Олега это все стало способом  убежать от той действительности, которая предстала ему в пластиковых пакетах, тогда весной на тротуаре.
Его прокурор района являлся каким-то родственником одного высокопоставленного московского чиновника и вовсю старался урвать как можно больше, пока родственничек не спалился в бане. Эти люди всегда знают множество мест, где можно прекрасно провести время. А там все их стараются спалить и палят, но пока откладывают в ящичек. Пока наш любитель баньки еще нужен, пока полезен. Сейчас наворуем немного, а потом начнем с коррупцией и воровством бороться. Нам уже хватит. Нужно показать, что не все такие честные, как мы.
Вот и Олегов начальник также пока под прикрытием родственника лез во все возможные дела, которые могут принести ему пользу, желательно в денежном выражении. Ведь, как родственника снимут или покажут ему некоторые папочки, и он сам, возгорев желанием писать мемуары, уйдет в отставку, все те, кто был под ним и повизгивал от восхищения в его адрес, отрекутся мгновенно. И начнут всячески его давить. Типа, пришло наше время. Мочи плоскоголовых!!! Тогда и про родственничка могут вспомнить и перевести на «чердак». Или отправить в какой-нибудь комитет  или ассамблею, да Бог  еще в какую шарагу, где  вор на воре сидит и вором погоняет. А там кроме бюллетеня об отчетно-переотчетном периоде и спереть вначале нечего. Надо присматриваться, прислуживаться, кланяться, тогда  может быть, поняв твою холуйскую натуру, подпустят к тому месту, где можно не только на оклад существовать. А на оклад-то с запросами жены, ох, как существовать трудно.
 И где они, интересно, берут таких жен? Этих существ и женами-то назвать нельзя, так, какое-то истерично-жадное создание, внешне напоминающее особь женского пола, но это только внешне. И особь эта развивает свою жажду власти на порядок больше, чем реально располагает ее бедный муж. Но она уже пугает окружающих, вращая глазами и крича про то, кто ее муж. 
Олег  смотрел на жен своих коллег на новогоднем вечере или  праздничном мероприятии. Его Ольга туда сроду не ходила. Да и он старался после официальной части свалить по-тихому. Но и тех кратких часов официальной части, в которой, как всегда, по бумажке, под аплодисменты рассказывалось о небывалых успехах за последний отчетный период, хватало для того, чтобы оценить весь вкус и цветовую гамму жен своих коллег. А как они уж друг друга оценивают, это вообще без  смеха  смотреть   нельзя было.
Олег помнил, что в детстве у его соседей было по собаке, одна была немецкая овчарка, другая какая-то тоже достаточно больших размеров собака. И обе суки. И обе при встрече готовы были разорвать друг друга на месте. Весь двор при их встречах хохотал и называл их нашими двумя красавицами. Вот и жены  коллег напоминали то же самое. Сплошные красавицы. Жены сильных или пока не очень сильных мира сего.
Потом, после пьянки и всеобщих объяснений в любви и всеобщей признательности, и, конечно, уважении, будет подробный разбор дома на предмет, кто на самом деле в их понятиях и есть кто. Подробный разбор. Уже Олегов коллега уснет пьяным сном, а жена еще будет ворчать, перетирать кости и только храп муженька заставит ее на время замолчать. До утра. Ведь еще очень много не высказано. Очень много. И ведь доподлинно известно, что где-то около храпящего мужа лежит вторая красавица, и она тоже не успела расписать ее, родимую, до конца. Только вот конца в этом расписании нет. Нет и быть не может. Это в генах и памяти поколений. А муж, сволочь, нажрался и храпит. И так и не уснувшая наша красавица пойдет и начнет звонить маме. Мамаше. Которая считает свою дочурку самой-самой. И маманя будет слушать и поддакивать. А потом, взбалмошная, начнет, после того как дочурка выговорится, звонить подруге. Тоже, конечно, красавице. Только малость увядшей.
Но не могут такие люди, не могут без того, чтобы не влезть в чужую жизнь и не начать там все обгаживать.
Ведь стоит стать небольшим начальником и уже не хочется платить. Хочется получать все на халяву. Ну, на худой конец, со скидкой. Желательно, такой, чтобы почти даром. Только дармовая еда на пользу не идет. Это закон природы. За все надо платить. За все. 
В общем, Олег жил сейчас самой полной жизнью, которая может быть у профессионала. Страха уже нет. Страх исчез благодаря очень страшному лекарству. Такому лекарству, которое по собственному желанию не  выпьешь.
А в городе тем временем творились странные дела. У всех на устах было убийство бандитов и начавшаяся за этим нервотрепка. Тут начали трудиться все, даже самые блатные, потому что эти убийства затронули даже их интересы. Те, кто все время спал в кабинете между рассказами о своей трудной и несчастной жизни, вдруг подобрали животы и начали кипучую деятельность.
Объясняется все это очень просто. Блат потребовал своего – мы же помогли тебе устроиться и найти свое место в жизни -  пора начинать помогать нам. Всюду раздавались звонки. У тебя же сынок там трудится, пусть он там надавит малость. Пусть заставит обратить внимание. И все такое. И тому подобное. И глупыши эти мордатые или не успевшие еще откормиться начинали РАБОТАТЬ. И в процессе работы так увлекались, что не понимали, как они раскрываются. Как в это время умный человек может связать все нити. Понять или подтвердить свои подозрения. Олег работал в прокуратуре не того района, где произошли эти убийства. Но и их коллектив получил ЦУ от областной прокуратуры активизировать, так сказать, работу. Вот оказывается, как смерть нескольких рядовых бандюганов может всполошить все органы. Мигом все вспоминают о такой прекрасной давно забытой вещи, как взаимодействие силовых структур. Тут даже не надо множество форм заполнять, перенося на них оперативную информацию для кучи глаз. Тут достаточно что-то нащупать и все. Потому как эта информация предназначается, прежде всего, тем, кто работает без протоколов и бланков. Для тех, кто дела не шьет. Не подшивает листики и фотографии. Вот и наша доблестная областная прокуратура, которая на большее, чем слать всякую ахинею типа организации спортивных секций в прокуратуре района и представления отчетов об их функционировании, а также всяких «повысить» и «провести», вдруг по телефону, без сопутствующей писанины, назначила пока с секциями повременить и активизироваться. Активизироваться в смысле  кабинетного давления на поднадзорные органы. А секции потом. Все равно ведь большинство кроме как на настольные игры неспособны.
19.
Алексей опустил бинокль. Близился темный осенний вечер. Темнота начинала  заполнять собой все вокруг. И можно начинать действовать. Осталось только выждать момент. К дому уже не так, как днем, подъезжают машины. Вернее, они уже почти все разъехались. Остались только несколько шикарных машин.
Недавно подъехала BMW, вся в грязи, и из нее в дом вошли двое. Высокие спортивные ребята лет за тридцать, с аккуратными прическами, тщательно, в отличие от братвы, выбритые и, несмотря на грязь машины, в удивительно чистых туфлях.
И по спинам и по манерам можно было понять, что это не рядовые братки. Подготовка чувствуется. Строевая. Спустя полчаса после их приезда все очень быстро начало меняться. Тот ритм, за которым присматривал Алексей, стремительно нарушился. Во дворе засновали люди. Явно не рядового состава. Они с серьезными и озабоченными лицами начали быстро покидать дом. Почти все говорили с кем-то по сотовым. Все машины, которые были во дворе и вокруг дома в  течение несколько минут разъехались.
Потом из дома вышли четверо. Двое ; те, из BMW. Один какой-то мерзкий тип с отталкивающей физиономией. Алексею, несмотря на бинокль и достаточно далекое расстояние, это лицо все равно стало противно. Он представил, какое чувство этот человек производит на близком расстоянии. Его спутник, который хлопал по плечам одного из BMW,  напротив, был очень располагающий к себе человек. Алексей моментально определил, что он в этой парочке главный. Да и выглядел он как человек, которому очень сильно идет форма. Есть такие люди, они, казалось, влиты в форму. Словно это их вторая кожа. И несмотря на то, что он сейчас был в гражданском костюме,  опытному взгляду можно было все понять о его прошлом. И манерами, и движениями он походил на одного человека. Полковника Рудых. Только вот полковник еще мается своей больной спиной в строю. А этот во дворе бандитского вертепа хлопает по плечу своих людей, родство которых между ним и людьми этими очень сильно просматривается. Строевое родство.
Алексей вдруг подумал, что если бы большинство братвы составляли люди в таких начищенных туфлях, как у троих на крыльце и с такими же спинами,  то воевать ему с ними пришлось бы очень туго. Четвертый-то видно, несмотря на сегодняшнюю его близость к этой тройке, так, интеллигентишка, примкнувший каким-то боком к братве. Хитрый, конечно. Осторожный. Но человек, который носит такие туфли и костюмы как он, не представляет особой опасности – так как хитрый он, а не умный. А хитрого человека всегда перехитрить можно. Вот умного перехитрить очень сложно. Умному, ему в отличие от хитрого, в этой жизни мало надо. А хитрец хочет получить как можно больше, зачастую и не нужных ему вовсе вещей и благ. 
Потом они сели в грязный BMW. Несмотря на то, что машина была действительно грязная, трое сели быстро и аккуратно, а вот интеллигентишка этот садился долго и осторожно, с гримасой на лице и, как водится, испачкался. BMW вырулил на улицу и поехал по своим важным делам.
Так-так, подумал Алексей, что-то их всполошило. Что-то сдернуло. Ну, это, в принципе, и нам на руку. Нам? Он все чаще стал говорить это слово. Или другие слова, которые озвучивают какое-то общество, явное большее, чем один.
Что ж, НАМ это на руку.
Пора и НАМ выдвигаться.
МЫ готовы.
И вот опять он поймал себя на этой мысли.
НАМ.
Кому НАМ?
Ведь он сейчас стоит в недостроенном доме один. Никого нет рядом. Да и в доме этом недоделанном нет никого. Тишина в пустом доме. Только один человек. Одна сумка. Один бинокль. Один пистолет. И множество кирпичей, которые сейчас представляют стены. Перекрытия. Пустые окна. И все. Он один. Ножей только с собой три. Но они, хоть и почитаются в некоторых обществах за живых существ,  состоят из стали. Хорошей стали.
А он опять подумал ; НАМ.
Неизвестно почему, но это Алексея злило. Каким-то непонятным ему самому образом раздражало. Он точно не мог сформулировать, чем. Но все время, когда он ловил себя на мыслях о том, что он говорит с собой во множественном числе, на него нападало какое-то наваждение. Что-то тревожило его душу. Его дух. Что? Он не знал. И вот сейчас он опять чертыхнулся и прогнал от себя это наваждение. Протер глаза и вновь начал смотреть в бинокль.
Темнеет. Как все-таки замечательно темнеет осенью. Резко. Вот еще несколько минут назад было почти светло. Мгновение и врывается править темнота. Сейчас ее время. Осень отдает темноте больше времени, чем свету. Осень вовсю дает насладиться темноте своей властью. А темнота дает Алексею насладиться своей властью. Насладиться хорошо выполненной работой.
Одно только сейчас смущает Алексея. Что их так всполошило? Нет, они и так все время были на взводе. Но тут совсем другое. Если совсем недавно они сновали тут и там, ведя поиск вслепую, то теперь по их поведению было видно, появилась какая-то цель. И все приобрело более стройную структуру. Может, отложить все и подождать? Присмотреться, собрать дополнительную информацию. Неужели он где-то облажался?
 ; Стоп! ; сказал сам себе Алексей. ; Не позволяй своему мечу колебаться. Наоборот, очень даже хорошая ситуация. Они получили задание и приступили к его выполнению. А это значит, что сегодня вряд ли кто сюда заявится. В начале третьего можно приступить и к атаке. А сейчас надо к ней готовиться.
По наблюдениям, которые Алексей вел все это время, он точно знал, что внутри дома все время остается три-четыре человека. Обыкновенные быки. И, конечно, зэчара. Вот он и представляет сейчас наибольшую опасность. Остальные менее приспособлены к бою. К запугиванию они приспособлены. Такая у них специализация. Пустырь сейчас вымер. Озабоченные постоянным потоком машин к дому и от него, бомжи и прочие бичи и бичуги куда- то сгинули. Так что подступ к дому открыт полностью.
Алексей развинтил термос и глотнул немного кофе. У него был с собой небольшой рюкзак. Дело в том, что Алексей на своем посту уже с раннего утра. Он пришел в новостройку еще засветло. И уйти из нее собирался только в начале третьего ночи, поэтому кофе сейчас и требовался. Там  же было несколько бутербродов и минеральная вода. Все имеющееся в наличии оружие тоже было на нем.
Новостройка находилась где-то в полукилометре от объекта атаки. Так что, после того, как Алексей покинет этот дом, он выбросит рюкзак и термос с целлофаном от бутербродов в бочку, в которой строители  иногда зажигали огонь, чтобы погреть руки. И привалит все это сверху заранее приготовленными строительными отходами. Когда стройка возобновится, работяги все это спалят. А если  кто и найдет все это, то отпечатков там все равно нет. Минеральная вода и термос были куплены в соседней области. Алексей специально покупал и минералку, и термос там. На термосе есть небольшой рисунок с гербом соседнего края. Да и минеральная вода в продаже в его городе большая редкость.
А сейчас Алексей глотнул кофе и снова начал смотреть в бинокль. Дом затих. Во дворе больше никто не ходил. В четырех окнах, которые выходили на него, горел свет. И все, тишина. Он подумал, что не надо ждать до середины ночи, а начать сейчас. Но тогда вдруг кто-то может пожаловать. А ночью оно надежнее. Будет намного больше времени осмотреть дом. Придется одному из бычков подарить жизнь. На небольшой период. Очень трудно искать что-то без помощника. Алексей потрогал тонкие пластиковые полоски, которыми удобно можно скрепить руки противника. И у того возникнут огромные трудности с тем, чтобы освободиться. Казалось бы, простая пластмасса, а попробуй освободить руки. Потом, конечно, его тоже придется нейтрализовать. Навечно.
А вот зэчару надо стереть в первую очередь. В первую. Он в доме. Алексей видел, как он несколько раз ходил по двору. Кормил собак. Запирал гаражи. И все это время у него был вид серьезно озабоченного человека. Несколько раз тот даже в окно осматривал в бинокль пустырь. Чует, падаль. Чует. Или просто начал выполнять указания того, похожего на полковника Рудых. Когда эта четверка садилась в BMW, этот бывший военный перекинулся парой слов с бывшим зэком. Алексей не смог рассмотреть, о чем говорил вояка, но то, что сказал зэчара, он понял. Сделаем. Тот сказал: сделаем. Что? Усилит охрану. Да нет, пока как было три-четыре человека, и есть.
Ага. Что-то происходит. В доме вдруг во многих комнатах вспыхнул свет. Потом во двор вышли двое. Зэк и бычок. Пошли к гаражу. Нет, стоп. Не просто пошли. Стремительно пошли. Спешат. Открыли гараж. Выгнали пассажирскую газель. Бычок сел в машину. А зэк крикнул, что-то в дверь дома. Открываются ворота. Ворота автоматические, открываются из дома. Газель выехала. Газанула и скрылась из вида. Зэк смотрит, как закрываются ворота. Стоит на порожках. Долго для такого холода стоит. Что-то ему не нравится. Плюнул. Полез за сигаретами. Так-так, нервничаем. Насколько Алексей успел заметить, тот почти не курит. Тем более, вечером. За все то время, что он за ним наблюдал, тот курил только часов до пяти. Потом он его с сигаретой ни разу не видел. А тут уже десятый час. Куда они газель погнали? Может, все-таки зэка оставить? Он побольше быков этих знает. Да и не дурак, видно, героя строить не станет. Его и пытать не надо.
Это только очень глупые и наивные люди считают, что можно выдержать пытки. Зэк, наверное, к глупым людям не относится. За легкую смерть многое расскажет. А если он упертый? Да нет. Раз камуфляж одел на себя, то вряд ли. Хотя и украшений на себе никаких не носит. Стоит, курит. Оглянулся и почему-то с удивлением посмотрел на свою тень. Что? Полез за новой сигаретой.
Вот ВАМ...
Тьфу ты!
Во ТЕБЕ и Юрьев день…
Одну сигарету за другой. Сильно нервничает. Так он, гнида, и ночью сегодня не заснет. И быков сношать будет. Они вроде как и не боятся его особо. Но и радушия к нему тоже не выказывают. Не нравится им старпер этот. За свою въедливость не нравится. А сегодня он,  еще въедливей станет. Что происходит?
Так. Все, накурился. Пошел в дом.
Да, что-то все-таки происходит? Самое поганое чувство. Видеть действие, но не знать причину этого действия.
Осталось четыре с небольшим часа.
У Алексея напряглись скулы. Колебаться вредно, сказал он себе. Колебаться вредно. Сейчас тебя должен волновать только сегодняшний бой. Только сегодняшний. Прошлое свершилось и его нельзя изменить. Будущего еще нет. Есть только настоящее.
; Так все, стоп! ; снова сказал себе Алексей.
Стоп!
Стоп.
У ТЕБЯ впереди сейчас бой.
А все остальное потом.
Во время боя нельзя много думать.
Все мы умрем. Все. Так что, как бы там ни было, конечным пунктом нашего жизненного пути будет только смерть. Смерть может ждать тебя через четыре часа. Только смерть, и больше ничего страшного с тобой не случится. Поэтому надо думать, что ты уже умер. Ты уже мертв.
Алексей стоит у окна на четырнадцатом этаже и думает о смерти. Настраивает себя на эту ночь.
Когда ты думаешь о смерти, время начинает лететь очень быстро.
До начала третьего ничего в доме и около него не изменилось. Горел в окнах свет. И было тихо. Было спокойно. Машины больше не приезжали. Дом старался заснуть. Но люди в нем не спали и мешали спать ему. Они жгли в его комнатах электрический свет. Ходили по дому. Готовили себе кофе. Смотрели ночной канал. Играли в компьютер.
Смерть, о которой так сильно думал Алексей, чтобы скоротать время и привести себя в спокойное состояние убийцы,  в полукилометре от этого дома уже побывала. Она уже посмотрела в их лица. Она уже пометила их. Она сверилась со своими записями и удовлетворенно хмыкнула. А потом она вернулась к Алексею и спряталась в его тени. Как совсем недавно она пряталась в тени еще одного человека, который тоже старался ей помочь и помог очень успешно. Она тоже стояла тогда в его тени, когда он перерезал горло двум объектам. Но Алексей нравился ей больше. Нравился  больше, чем тот. У смерти на Алексея были свои планы. Когда-то люди его профессии говорили, что только тот, кто постоянно думает о смерти, может прожить долгую и счастливую жизнь, и были правы. Действительно, только тот, кто ДУМАЕТ постоянно о СВОЕЙ смерти, может прожить и проживет долгую и счастливую жизнь, и встретится с ней в старости.
Но тот, кто постоянно думает о чужой смерти, нравился ей еще больше. Только вот...
Два часа пятнадцать минут.
Алексей вышел из новостройки и тронулся, не торопясь и осторожно вглядываясь в темноту, по направлению к дому, в котором смерть была недавно, на экскурсии. Алексей шел, и рядом с ним двигалась еле различимая тень, и в тени этой скользила смерть. Скользила, с улыбкой и интересом смотря на него. Рядом находился этот странный падальщик, как всегда мрачный и сумрачный.


     20.
Глеб Морозов и Николай Рощин вытащили некоторую информацию из поселка. Когда-то два офицера теперь работали на братву. Два офицера разведки. Умные парни трудились на бандитов. И неважно, что они занимали в их бандитской иерархии видные места, все равно они стали простыми бандитами. Сами себя они оправдывали только тем, что работают они на Милюкова, на Кота. И только на него. С остальными они держались на расстоянии и старались не опускаться до общества братвы. Братва им отвечала приблизительно тем же. То есть равнодушием. Злилась, конечно,  но старалась это не показывать. А вовсю показывала равнодушие.
Морозов и Рощин познакомились в училище. Московском военном общевойсковом командном училище. Глеб и Николай первыми прибыли на свой первый курс. Разговорились и узнали, что они с одного курса и с одного взвода. Так вот случай их и свел вместе. Они оба хотели стать офицерами. Оба с детства шли к этому. И их мечта сбылась. Получив погоны, они оба попали командирами разведгрупп в часть, где заместителем командира по оперативной работе и был подполковник Милюков. И подполковник лейтенантам, и лейтенанты подполковнику понравились сразу. Было в них очень многое от самого Милюкова. Когда грянуло Приднестровье, их часть сидела словно в стане противника, в глухой осаде. Местные требовали, чтобы они отдали им свое оружие. Милюков на все переговоры брал с собой обоих тогда уже старших лейтенантов.
А потом рухнул Союз, и Кот волей случая встретил Андрея, своего одноклассника. В детстве они были друзьями. Потом Сергей поступил в военное училище, а Андрей сел за разбой. У каждого была своя подготовка. Но оба к сорока годам стали профессионалами в своих областях. А когда перестройка превратила вчерашние малины в ТОО или АОЗТ, общак ; в уставный капитал, Федор очень быстро сориентировался и начал строить свою маленькую империю. Он был опытный человек и не старался грести под себя все. Поэтому и остался жив, даже минув девяностые годы, и до сего времени отлично жил в двадцать первом веке. Жить в двадцать втором он не рассчитывал. Но вот еще немного насладиться жизнью в начале нового тысячелетия он рассчитывал.
А когда в начале девяностых в отпуск приехал друг детства с сильно седой для сорокалетнего мужика головой, друг Сергей,  то Федор, не колеблясь, предложил ему работу по специальности, только у него. Федор был очень неглупый человек, он так и предлагал работать ; не «на него», а «у него».
 Милюков был холост. Судьба вояки побросала его по стране и у него не было ничего такого, что бы могло ему помешать сорваться на новое место, и он согласился. Попросил только с собой взять двух ребят. Привык он к ним, да и они привыкли к нему. Тоже холостые парни, во всем старавшиеся походить на него. Да так иногда старались, что ему было стыдно, и он как-то у костра за чаркой водки и куском мяса попросил не копировать его стиль, а начать искать свой. Ребята не обиделись, они просто прочувствовали ситуацию и поняли свои ошибки.
Они вообще были молодцы, если ошибались, то не шкерелись, не тихорились, а смело во всем признавались. И больше никогда не допускали подобных ошибок.
Вот так два старлея и приехали в этот город и много чего сделали для того, чтобы не подвести Милюкова. И соответственно для того, чтобы маленькая империя Федора стала непотопляемой.
 Рощин еще в училище получил кличку Китаец за то, что увлекался кунг-фу и китайской философией. Поэтому, когда Морозов  по пьяни в самом начале их нового пути спросил:
; Николай, что же мы тут делаем,  ведь они же уголовники?..
Китаец ему рассказал то, во что он старался верить сам. Он ему так и сказал:
; Государству на нас с тобой, старлей, насрать, мы для него никто, пыль, пушечное мясо. Мы, два офицера, не самые тупые и одноизвилистые ; мы без Милюкова никто. У нас же ни блата, ни связей. Так что нам светит с тобой? Ничего. Стать пятнадцатилетними капитанами. Или погибнуть где-нибудь, исполняя мудрый план генштаба. Вот и все. Ты сможешь холуем стать? Жополизом? А? Глеб, сможешь форменные штаны ширинкой к жопе постоянно носить? Расстегнутой, чтобы не утруждать командование?
- Нет! - сказал Мороз. - Нет.
; Вот и все. А без этого нам ни академий, ни звезд больших не видать.
; Но тут, тут-то мы же с тобой мразью скоро станем. И не заметим как. Сначала немного грязи, а потом по уши. Ты что, не видишь?
; Вижу, но в армии сейчас столько же грязи. Если не больше. И падали там столько же. Ты братьев Прутковых вспомни. Им же ничего не было. Дедушку генерала боялись обидеть, и все замяли. А если бы ты или я ; нас бы на зону кайлой махать отправили.
Морозов посмотрел на Китайца. Ухмыльнулся криво и сказал:
; Ты, как эти чмони, сделать не мог. А если и сделал бы, то застрелился. И все.
Китаец хмыкнул, сорвав с горлышка новой бутылки пробку, налил в стаканы водки. Поставил бутылку, взял стакан и, глядя в глаза другу, ответил:
; Ты, старлей, обо мне слишком хорошо думаешь. Давай, будем.
Потом Морозов уснул. А Китаец допил водку и,  еще долго стоял на балконе гостиничного номера и курил. Утром он курить бросил, да и не пили они больше так, как в тот вечер. Они, как Кот, стали пить соки и минеральную воду. Чай зеленый.
Все свободное время проводили в тренировочном зале. Читали массы книг по их новому направлению старой специальности. Благо, у Федора были и без Милюкова связи в органах, и органы эти вовсю им предоставляли материал, на котором были грифы ; только для слушателей и прочих абитуриентов. Очень много они изучили. Очень много поняли. Тут и психология была, тут и книжки из  Нижнего Новгорода, оттуда, где  готовили чекистов. И ментовские школы, ставшие высшими, делились с ними последними разработками в области борьбы с преступным миром.
Самое в этих книгах главное, что курсанты самой престижной специальности все это учат ради оценок и сдачи экзаменов, а такие, как наши старшие лейтенанты, все это учат для того, чтобы использовать в работе. Безжалостно использовать. Ведь через год своей новой жизни они действительно нашли свой стиль и свою новую стихию.
Они стали частью бригады. Бандитами. Но они не наезжали на предпринимателей, не пугали директоров заводов. Они  боролись с преступностью. С конкурентами. Боролись люто. И книги, которые изучались ими, использовались по назначению. Для того, чтобы душить всю эту падаль, которая стала вылезать как грибы после дождя. Вот и отшибали этим грибам они руками простых братков шляпки. Нормально так, люто, отшибали. И были счастливы. Тут, в братве, моча братву, они приносили государству намного больше пользы, чем ставшие слушателями Военно-дипломатической Академии майоры Прутковы. Которые как-то по пьяни подстрелили солдата. Ради шутки.
Мороз и Китаец не шутили, они просто старались уничтожать мразь и прочую нечисть, не за награды и звезды на погонах, а за свою сгубленную нашим государством офицерскую честь. Ведь в глазах простых людей они были самые обыкновенных бандиты.
Обыкновенные бандиты.
А братва их стала уважать. Как уважают снайперов. Своих снайперов. И как люто ненавидят снайперов противника. Особенно когда эти снайперы, с той ; другой ; стороны, попадаются в руки. Потому и стреляется снайпер, когда понимает, что все, труба, что обложили. Вот и Морозова и Рощина уважали, снайперским уважением.
Только, наверное, один Милюков догадывался, почему вчерашние старлеи так рьяно исполняют свои новые обязанности. Но он ничего им не сказал. Ничего. Даже  когда они Великого проморгали.
Не могли они его упустить.
Никак не могли.
Великий был сержант. А они старшие лейтенанты. Два старших лейтенанта. А упустили. Но он их ни в чем не винил. Наоборот, защищал, когда братва начала воду мутить. Да и Федор тогда тоже не сдал их Третьему. А как Третий тогда лютовал! Как бесился... Но Федор отстоял их. Отстоял, несмотря на то, что теперь был вынужден терпеть присутствие этой погани в лице Аудитора в непосредственной близости от себя.
Вот в таком обществе и несли свою новую службу Глеб и Николай. Офицеры, на которых плюнуло государство. Это именно они звонили из поселка Милюкову. И в тот момент, когда Милюков слушал голос Николая, как всегда уверенный, в его мозгу включился тумблер и новая информация засветилась большими буквами. Ему пришла в голову одна  мысль. Он положил телефон во внутренний карман пиджака и сказал:
; Вот и начались вариации  по теме поселка.
А потом посмотрел на Аудитора и улыбнулся ему. Милюков, еще когда Николая слушал, один глаз прищурил. Левый.
Вы когда-нибудь  стреляли?
Двумя глазами целиться очень трудно.
А Аудитор его улыбку истолковал по-своему. По интеллигентному: видит, мол, Кот, что я  ставленник Третьего, вот и заискивает. Пятое поколение ; оно на то и пятое. Что во всем и во всех себя старается видеть, под свое мировоззрение подгонять. Не видел он того, что в прищуре Милюкова умный человек рассмотрел бы. Тот, кто время от времени в кого-то постреливает.
Да и не стрелял Аудитор ни из какого оружия.  Он расстрелы смотреть любит. Дома целая коллекция документальных съемок расстрелов. В интернете теперь этого материала много. Вот он  и смотрит.
 И не на расстрельный взвод смотрит, а на жертвы, которые у него дома умирали уже тысячи раз. Почти каждый день. На жертвы. И не догадывается, что жертвы эти видят перед смертью, чуть раньше, чем полетят по туннелю...
Видят те, кто по жизни сильные, кто на расстрельный взвод смотрит. Жертвы эти видят руки, которые сжимают цевье и глаза видят. Один зажмурен, один открыт.
Зажмурен левый.
Редко правый.
Очень редко.
Привык Аудитор людям жизнь поганить. С детства привык. Хилый, в коротких штанишках, в заботливо связанной мамой жилетке он представлял прекрасную цель для таких, какими в детстве был Федор и объект для равнодушного взгляда таких, каким в детстве был Милюков.
 Федор, он слабаков давил в детстве почем зря. Волю тренировал. Такую волю, что перед его взглядом все в лучшем случае чуть в штаны не накладывали. Нравилось это ему. Очень нравилось. До дрожи внутри, до жара в висках.
Видел Аудитор равнодушие в глазах таких, каким в детстве был Милюков. Полное равнодушие. Такие, как Кот, всегда считали, что человек должен за себя сам постоять. Да, получить по сопатке, но постоять. Раз. Два. Три. А потом от него отстанут.
Не любят связываться такие Федоры с теми, кто по сопатке им с каждым разом все сильнее и сильнее сдачи дает. Хотя и проигрывают.
 Милюков в детстве был не слабый, но и не особо сильный. Он просто был сильный духом. Тем и выигрывал в драках даже у жлобов побольше Федора. А к тем, кто сам себя в жертву намечает, он был равнодушен. Нельзя в этом деле человеку помогать. Сам должен понять. Сам. Своим умом. Тут нужно только равнодушием помогать. Только равнодушием.
Но не понимал Аудитор этого спасавшего его равнодушия в таких глазах.
Но и битым быть не хотел.
Отлупит его какой-нибудь Федор, а он сразу стучать всем и вся. Учителям. Маме. Папе. Бабушке. Дедушке. Даже  полуглухой прабабке стуканет при случае, чем доведет впавшую в маразм старушку до истерики. А мама, папа, дедушка и бабушка, да и учителя – у нас они же интеллигенты, они это так не оставят, они скорей во все инстанции, скорей, скорей писать. В милицию, в комсомольскую организацию, в районо, в обком, в местный товарищеский суд. В общем, поднимется такой гай и хай, что бедный маленький двойник Федора и сам не рад, что с этим придурком в жилетке связался. Дома-то его маманя мокрой тряпкой огреет, да и батя, наслушавшись после работы трехчасовой лекции, вместо того, чтобы пару огняков с друганами раздавить, потому что в жалобах-то он упоминается как плохой родитель, ремнем добавит. Потом отец еще мать погоняет так, что она забияку этого малолетнего по утру, еще сонного за уши оттаскает. И не пойдет сегодня маленький двойник Федор в школу. Негоже, чтобы его с такими ушами видели. Будет где-нибудь на пустыре отсиживаться. И поймет, что таких как Аудитор, трогать нельзя, их можно только убивать. Раз и навсегда. Потому что если он останется жив, он опять на тебя настучит. Обязательно настучит.
И вот уже Аудитор стучит на всех в классе учительнице и завучу. В армию его не возьмут. Папа, мама, бабушка, дедушка, даже на время призыва вышедшая из маразма прабабушка его отстоят. И пойдет он поступать на самый проходной и бестолковый факультет. Исторический, местного педагогического института. История у нас все равно в то время строго регламентируется соответствующими органами.
Вот там он по комсомольской лестнице и начнет подниматься. Конечно, он-то в чекисты хочет.  Но не возьмут его в ЧК. Сильно к стукачеству он расположен. Такие тут на местах нужны. И станет он ходить с таким видом, как будто стал самый, самый шпион. Не понимая, что самый, самый, действительно, самый последний стукач, настолько последний, что его даже чекисты к себе из-за опасения не взяли. И будет он лезть вперед потихоньку.
Но вот беда. Развалилось КПСС. Закрыли его профсоюз. Кранты. А руками и мозгами-то мы больше ничего не умеем.  Но фартанет и тут. Начнет молодой и перспективный бандит искать себе в штат самого  неудобного человека, чтобы тот за его людьми присматривал, чтобы они в его отсутствие даже договориться между собой не могли. И наткнется случайно на Аудитора. Вот так он и прижился у Третьего. Пыжина Сергея Викторовича.
А Третий его использует по максимуму. И будут братки его бояться: ведь он стучал постоянно не потому, что что-то действительно происходит или планируется, а потому что он постоянно что-то сам домысливает.
А поселок в тот день действительно дал вариацию.
Да такую неожиданную.


21.
Алексей уже был на полпути, когда увидел, как к этому злополучному дому подъезжала машина. Темная Нива. Она остановилась, стала ждать, чтобы открылись ворота. Машина не сигналила, как было принято у тех, кто въезжал  во двор этого дома. Те, кто были внутри машины, терпеливо ждали, чтобы открылись ворота. Видно было, что люди в машине созванивались с теми, кто был в доме. Через несколько минут ворота открылись, и машина въехала внутрь.
Алексей застыл, когда только увидел, как Нива повернула к дому.
Он сегодня не был экипирован как на операциях до этого. Он был одет что и  большинство людей в такой осенний вечер. Черная кожаная куртка. Темные джинсы. Под курткой легкий серый свитер. Теплые туфли. На голове его была обычная вязаная шапка. В кармане куртки наготове был пистолет, а весь остальной арсенал располагался под курткой.
Проводив машину глазами, он сделал вывод, что такой машины никогда за все его наблюдение не было около этого дома. Да и братва редко ездит на Нивах. За весь тот период, что он наблюдал за объектом, не было не то что Нивы с такими номерами и такого цвета, но и вообще какой- либо Нивы. Почти все время иномарки, реже последние марки Лад. И все.
Откуда взялась эта машина? Кто в ней? С такого расстояния было невозможно рассмотреть пассажиров.
 Люди в машине не стали сигналить и привлекать к себе внимание, даже на такой безлюдной улице, а терпеливо ждали, пока им откроют. Да и открыли им не сразу, как минимум прошло три-четыре минуты. Значит те, кто в доме, с кем-то советовались по поводу того, впускать их или нет? Или просто был занят телефон? Нива явно темно-зеленого или синего цвета. Классическая модель, никаких наворотов. Как у него самого.
«Так», ; сказал сам себе Алексей. Кто бы там ни был, это не те люди, о здоровье которых сегодня ему надо волноваться. А то, что прибыли еще люди, это не помеха. Это даже на самом деле ему на руку. Если это, тем более, прикормленные органы, то в доме сейчас могут напрячься хозяева. Вот только не зэку же они старому  приехали докладывать. За ними или к ним кто-то должен приехать. Интересно, сколько людей сегодня соберется под крышей этого дома?
Алексей продолжил свой путь и вступил на территорию двора этого дома. Аккуратно и быстро перелез через забор. В доме горел свет. Не во  всем, конечно, но в официальной части дома свет горел во всех помещениях. Во дворе людей не было. Алексей обогнул дом и подошел к нему со стороны входа. Это очень глупо резать стекло и влезать в какую-то комнату. Она может быть и заперта. Да и в самом доме он не мог ориентироваться. Он всего лишь один человек на своей войне. И доступа в архитектурное управление у него нет, чтобы ознакомиться с планом дома и участка. Поэтому он принял единственное возможное в этой ситуации решение: проникать в дом надо тем путем, которым проникают все его обитатели – через главный вход. И сейчас он стоит перед входом за деревом. Стоит и ждет. Рано или поздно из двери кто-то выйдет.
Все это время он не зря смотрел  за домом  и знал, что раз в тридцать-сорок минут один из охраны обходит территорию. Не всю, конечно, но так, выйдет с фонарем и, лениво позевывая, обойдет дом кругом. Фонарем посветит на вольер с сонными собаками и пойдет обратно в дом. Видно, это указание зэка. Сами бы эти охранники сроду не дернулись, дрыхли бы себе, закрывшись. Пришлось бы стекло в окне резать и лезть в дом непрошеным гостем. А тут подожди себе немного и войдешь в дом так же непрошеным гостем, только через дверь.
Алексей достаточно долго присматривался к этому объекту. Ему все время казалось, что дом и  территория не так просты, как кажутся. Нет ведь ничего: нет ни камер, ни сигнализации.  Простой, невысокий забор.  Он все время  пытался представить, что в этом доме есть какие-то секреты, которые просто не видны. Но, как он убедился, секретов здесь нет. Неужели даже камеру трудно поставить? Или датчики движения. Но ничего этого не было. Был просто участок с легкодоступным забором и дом. Простой кирпичный дом. Собаки, и те в вольере. А сейчас он понял, почему тут нет камер. В этот домик ведь иногда приезжают такие вот ночные Нивы. А тем, кто внутри, не очень-то нравятся камеры. Даже если они  в этот момент отключены. И, видно рассудили те, кто внутри этого дома: никто нас штурмовать не будет. Милиция ведь всегда заранее сольет сведения, если что. А остальные все свои. Все уже давно договорились и не ходят друг на друга со стенобитными орудиями. Видно, так и порешили, что нечего манию преследования разводить.
А зря. Немного фобий иногда бывают очень полезными и для общего психического бодрячка, и для шкуры.
Ага. Вот кто-то выходит. Дверь отворилась, и во двор вышли трое. Один  точно обитатель дома, и двое других, явно недавние гости, которые так скромно просились въехать на эту территорию. Да. «Это явно не братки», ; подумал Алексей. Серые костюмы виднелись из-под темных плащей. Аккуратные стрижки. Манеры, по которым сразу было видно, что им неприятно быть в этот месте. Да и их провожатый не выражает им почтения и прочих атрибутов этикета, принятого в культурном обществе. Просто вышел проводить. Смотрит исподлобья.
У Алексея пронеслась мысль, а что если не отпускать эту парочку. Завалить всех. Эти двое уезжают. Значит, им некого тут сегодня ждать. И соответственно, вряд ли кто сегодня еще сюда приедет. Почти три часа ночи уже. Завалить этих двоих за компанию. А? Нет. Алексей дал им сесть в машину и уехать. Нет. Если они чекисты, а по манерам – наверняка, то тогда в городе начнется вообще кирдык. А ему еще надо кое-кого в лес вывезти и спектакль разыграть. А это плохо, когда в отлично написанном сценарии появляются новые страницы. Эти новые страницы могут испортить  финал.
Машина уехала в ночь. Ворота начали закрываться. Алексей увидел, что, оказывается, помимо механизма открывающего ворота из дома,  точно такой же находился и у самих ворот. Когда эти двое сели в машину и подъехали к воротам, их провожатый, нажав кнопку, открыл и закрыл ворота. Алексей был в нескольких метрах и прекрасно видел, что красная кнопка открывает ворота и желтая закрывает. Пригодится, отметил он для себя.
А Нива с ночными гостями уезжала так же тихо, как и приехала. И ее пассажиры не догадывались, что были на волосок от смерти. Что в нескольких метрах от них в темноте за деревьями стоял человек и решал их судьбу. И только  завтра они будут гадать, как после их отъезда в доме заварилась каша.
Провожатый Нивы удостоверился, что ворота закрылись. Посветил фонарем по углам двора и пошел в дом. Он открыл дверь, сделал шаг в прихожую и, как только нога коснулась паркетного пола, в его затылке появилась дыра, а лицо взорвалось фонтаном из смеси крови, мозгов и раздробленных костей.
Алексей тенью выскользнул из темноты и рванул к свету, который выливался из двери.
Все, теперь ему нельзя было думать, нельзя сомневаться. Те, кто внутри, должны быть убиты.
Один, желательно, несколько позже, чем все остальные.
А Нива отъехала уже далеко от дома. И у нее опустились боковые стекла. Людям, которые сидели внутри, почему-то было очень хреново на душе. Нет, не от того что они делали. Это они проделывают регулярно. Не оттого, что в этот раз было поздно. Во всех предшествующих случаях это происходило почти всегда ночью, часом раньше, часом позже. На службе они уже привыкли ко всему. Им было просто хреново. Вдруг что-то накатило. И оба, не договариваясь, открыли окна и закурили. Только вот и табак не успокаивал, и один из них, держа сигарету в руке вытянутой в окно, заметил, что у него дрожат пальцы. А другой никак не мог сосредоточиться на дороге. И у обоих в голове носились мысли, скача с семьи и начальства до того, что пора все это бросить к чертовой матери.
Только вот нельзя им было все это бросать. Слишком сильно они увязли во всем этом балагане. Слишком сильно. До пенсии. Или до трупных пятен. А если бросить, то вмиг станешь оборотнем. А в камере тебе скажут, что если хочешь, чтобы твоя семья жила, то бери все на себя. Все. И заканчивай жизнь самоубийством. Только сначала напиши чистосердечной признание. Это сейчас модно. И с удивлением мы потом узнаем, что один, всего лишь один участковый организовал целый наркотрафик. Один. А его начальство ничего не знало. И те, кому положено знать, тоже не догадывались.
А в дом, который они недавно покинули, вошел человек. Он поддержал тело, у которого уже не было лица, и осторожно опустил его на пол. Потом он закрыл дверь и обыскал объект. У того оказался ПМ в наплечной кобуре под курткой. Алексей вынул из ПМ обойму и убедился, что в обойме есть патроны. Потом вставил обойму обратно в пистолет и дослал патрон в патронник.
 «Жизнь-то налаживается», ; почему-то вертелось в голове. Он вообще последнее время часто замечал, что в такие вот моменты, казалось бы, серьезные,  он  произносит про себя остроты из старых книг или фильмов.
С пистолетом в каждой руке он направился по коридору  дома, предварительно выключив свет в прихожей. Там еще должно быть два, может быть, три человека. Пока еще живых. Пока у него еще минус один. Он миновал две пустые комнаты и услышал, как из закрытой комнаты справа от него несется шум компьютерной игры. Алексей открыл дверь и увидел парня, который  стрелял в  монстра на экране. Парень был не на шутку заинтересован тем, что происходит на экране, даже не обернулся.  Да и кого он ожидал увидеть у себя за спиной? Алексея? Нет, конечно, он ожидал увидеть  того, кто уже лежит на паркетном полу прихожей и вытекает на этот паркет всеми своими мозгами.
Алексей прикрыл дверь и подойдя в плотную ударил рукояткой пистолета по затылку игрока в войну. Тело парня обмякло, и он начал заваливаться на правый бок. Алексей, сунув ПМ в левый карман и поддерживая вырубившиеся тело, аккуратно уложил его на пол. Затем, перехватив ТТ левой рукой, правой вытащил из внутреннего кармана заготовленное пластмассовой подобие наручников и затянул их у наигравшегося в войну объекта на руках. Другой кусок он затянул на ногах. Алексей быстро обыскал объект и нашел точно такой же ПМ, как у того, из коридора. Он вынул из «макарова» обойму и сунул ее в карман. Сам пистолет засунул за компьютерный столик.  Отлично, подумал Алексей. Теперь у него есть язык. С остальными можно не заморачиваться.
Он опять взял по пистолету в каждую руку. В правой ТТ с глушителем, в левой ПМ. Шуметь не хотелось, поэтому ПМ он просто держал для подстраховки. Остался один-два и все.
Алексей вышел из комнаты, где лежал надежно скрепленный объект для дальнейшей беседы, и выключил  в ней свет. Закрыл дверь и прислушался. Слева доносилась музыка. Там, судя по всему, была кухня. Пахло кофе и специфическим запахом кухни. Он подошел к помещению. Здесь не было двери. Просто вход в виде арки.
Алексей увидел, как человек, которого он так опасался, пил чай и смотрел в окно на темный двор. Простая поза простого человека, который пьет чай. Было в этот момент в нем что-то  такое человеческое и мирное, что на долю секунды Алексей замер. Но через доли секунды рука Алексея уже начала поднимать пистолет, и глаза поймали цель. Все. Его учили, как только поймал цель, стреляй. Не думай. Просто стреляй. И Алексей выстрелил.
Человек, сидевший и смотревший в окно с чашкой чая в руке, мгновенно перестал существовать. Вместо него на пол упало мертвое тело. Чашка с недопитым чаем, выроненная мертвой рукой, стукнулась о стол и, расплескивая крепкий темный напиток, осталась стоять на столе. Все. Меньше секунды.
Алексей обыскал мертвого зэка. У того не оказалось ничего. Ни огнестрельного, ни холодного оружия. Только связка ключей. «Минус два!» ; заставил себя подумать Алексей. Интересно, какой он будет по счету?
Алексей обыскал весь дом, больше там противников  не было.
Все.
Отлично, теперь можно приступать к поиску того, зачем он, собственно, и совершил эту вылазку. Ему теперь надо искать оружие и взрывчатку. Беглый обыск пока ничего не дал. Да и чего он ожидал, что оружие будет валяться на полу и висеть на стенах. Уже два ствола у него появилось. Но это так, мелочь. В этом доме должно быть намного больше. Намного. По крайней мере, он на это очень серьезно рассчитывал. Но прежде чем вести поиск, самому надо попытаться  получить сведения от того любителя игрушечной войны, который сейчас лежит в одной из комнат.
Алексей вернулся в ту комнату, где он вырубил второго обитателя этого дома. Он еще не пришел в себя. Алексей разул его,  снял с него носки  и со всей дури ударил его по лицу ладонями. От пощечины парень начал что-то мычать и пытаться вжать голову в туловище. Алексей подумал, что, наверное, сильно его ударил. Он поискал глазами какую-нибудь воду и увидел на маленьком столике фильтр-кувшин, наполовину полный воды. Алексей взял фильтр и облил этому игроку голову, которая, как у черепахи, пыталась сейчас спрятаться. Парень начал приходить в себя. Отлично, подумал Алексей. Теперь его надо допросить.
Для допросов и  получения сведений существует огромное количество методов и способов. Но самый действенный из этих методов ; это страх. Жуткий, ни с чем не сравнимый ужас, который надо обрушить на человека.
Не будет никакого ему спасения, никто не узнает о его молчании или разговоре.
Его впереди ждут только две вещи: лютая смерть или смерть быстрая.
Вот и все.
Скажешь, что нужно и умрешь быстро.
Соврешь ; умрешь дико.
А еще проще ничего ему не объяснять, быстро он умрет или медленно, можно просто пытать, ничего не объясняя. И тогда жертва сама начнет просить, чтобы ему рассказали, что от него хотят. ЧТО? Надо довести его до истерики, до полного ничтожества, когда он в слезах и слюнях расскажет все. Это он потом поймет, что после этого всего ему тоже придет конец. И при этом надо демонстрировать полную  жестокость.
Чтобы он понял до самого последнего уголка своей души, понял, что для того, кто сейчас задает вопросы, он никто ; просто кусок мяса.
Кусок мяса.
Только у этого куска мяса есть еще глаза, и смотреть надо именно ему в глаза.
Можно все делать так, чтобы  у объекта возникло впечатление, что все это сон. Дурной, страшный сон. И ошарашить его ощущениями яви. Ни в коем случае не проявлять уважения и не просить назвать свое имя. Не надо знать его имя, надо получить у этого куска мяса нужные сведения. А  сведения оправдывают все.  Например, для того, чтобы развязать язык, можно начать объект скальпировать. Или сказать, как Алексей, улыбнувшись этому открывшему глаза парню:
; Привет.
И отрезать мизинец  на ноге.
Парень захрипел. У него не было времени набрать в себя побольше воздуха, чтобы закричать. Поэтому он просто захрипел. Даже, наверное, будет точнее сказать, зашипел.
Алексей показал ему отрезанный палец и сказал.
; Это твой палец. Узнаешь?
Парень вытаращил на Алексея глаза. Он был просто в ужасе. Весь его мир рухнул. Он такой сильный и, как ему казалось, храбрый, сидел связанный с вытянутыми ногами на полу, а перед ним на корточках находился какой-то парень и показывал ему его палец. Который только что он У НЕГО ОТРЕЗАЛ. ОТРЕЗАЛ! Просто взял и отрезал. У него. У Славы Масина. У ГРОЗЫ улиц в недавнем прошлом.   
А Алексей, смотря в глаза и улыбаясь, отрезал у него второй палец на ноге. Безымянный.
Парень настолько был в ужасе, что смотрел в глаза человека, которого он видел в первый раз в жизни. В эти такие страшные кошачьи глаза. Где, казалось, что глазное яблоко было не круглым, а словно черточка… Он даже не дергал и не старался отдернуть ногу. А Алексей, показав ему его следующий палец, сказал:
; У тебя осталось восемь пальцев. НА НОГАХ.
После этого Алексей бросил палец в лицо парня и потянул руку к его ноге. К правой ноге. Алексей нарочно поиграл ножом. И все еще смотря в глаза парня, облизал свои губы, и улыбнувшись во всю ширь своей улыбки, сказал:
; Сейчас будет семь.
; Нет! ; закричал парень. ; Нет! Не надо.
; Надо, ; сказал Алексей. ; НАДО.
И после этого схватил мизинец на другой ноге. Парень начал дергаться. Начал пытаться поджать ногу.
; Нет! Пожалуйста. Нет!! ; закричал он сильнее.
Алексей ручкой ножа ударил его в лоб и сказал:
; Заткнись. Ты МНЕ мешаешь.
Последнее слова он сказал очень жестко. Просто выдавил из себя, рыча. Парень начал дергаться всем телом. И просить действительно тише:
; Нет. Ну, пожалуйста. Не надо этого делать. Пожалуйста.
«Замечательно!» ; подумал Алексей. Он подчиняется. Он стал говорить тише. Но Алексей не прекратил свое занятие, он приставил нож к пальцу и надавил. Сталь немного вошла в плоть, а парень взвыл, но, испугавшись начал шептать:
; Ну, пожалуйста, не надо. Не надо. Что Вы делаете? Зачем?
; Где все оружие? ;все еще погружая нож в плоть, спросил Алексей. ; Где МОЕ оружие?
; Оружие? ; спросил парень. ; Тут, в доме.
; Где в доме?
; Там, в подвале. Там подвал.
; ГДЕ? ВСЕГО ИЗРЕЖУ! ВСЕГО!
; Там, в библиотеке, из стены, вся левая половина полок фальшивая. Там все. Ключи у Фени!
; Эти? ; протянул Алексей связку ключей, найденную у зэка.
; Да!
Алексей отбросил ногу языка. Встал и, указывая ножом на парня, сказал.
; МЫ сейчас пойдем проверим. Если ты НАС обманул, то тогда...
 Алексей стремительно приблизил острие ножа к лицу парня и провел по щеке.  Парень вскрикнул, дернулся и ударился головой о стену. Рана была неглубокая, но из щеки всегда идет много крови.
 Алексей вынул из внутреннего кармана фляжку с водкой, щедро смешанную с перцем и солью и открыв ее, вылил скулящему объекту на ногу. Тот взвыл. Страшно и дико взвыл. Но это Алексею нужно было сделать. Пока тот будет мучиться болью, у него в голове не появятся мысли. А Алексею сейчас надо было проверить полученные сведения. Убивать его еще было рано. Потом. После того, как ключ подойдет к замку и он получит то, что хотел. А пока пусть живет. Хотя и мучается.
Когда Алексей выходил из комнаты, то увидел, что на мониторе компьютера вовсю резвился и прыгал недобитый объектом монстр. Алексей подошел к компьютеру и отключил его.


       22.
Глеб и Николай получили первую информацию от поселка достаточно быстро.
Для того, чтобы люди с вами заговорили, надо просто начать давать им деньги просто так и дать понять, что если они скажут что-то интересное, то могут получить еще.
Николай поехал в местное РОВД. Там милиционерам уже позвонили и сказали проявить все возможное содействие. Кто-то давит на милицейского генерала, а генерал давит на всех своих. Не прошло и нескольких часов, как у Николая была вся информация, которая его интересовала. И хотя милиция и так содействовала ему в поиске, он все равно дал им денег. Милюков всегда учил, что если человек получит деньги даже за то, что он должен сделать просто так, этот человек тебя запомнит, и может принести пользу в дальнейшем. Мало ли что он может узнать в будущем. Даже если та информация и не представляет ценности, ему все равно надо снова заплатить, тогда он рано или поздно может принести действительно нужные сведения. Так и сейчас: Николаю не стоило труда сопоставить так легко полученные сведения из органов.
Глеб в это время забрасывал денежную сеть. Он просто опрашивал соседей, которые жили около того сгоревшего дома. Здоровался с людьми, давал им по сотне рублей и просил, если можно, вспомнить, что здесь случилось до пожара. При этом он вытаскивал сотки из пачки, которая производила на поселковых жителей впечатление. Он смело говорил, что он не из милиции или еще каких структур. Просто ЕМУ нужна информация и за эту информацию ОН щедро заплатит. Очень щедро и не будет никаких протоколов и вызовов к следователю, достаточно просто шепнуть, сказать, и все то, что ему скажут, останется между ними. О его источнике никто не узнает.
У Николая и Глеба было огромное количество таких информаторов в городе. Швейцары, парикмахеры, проститутки, официанты, бабушки, которые целыми днями на рынке торгуют семечками, продавцы, да мало ли еще кто, случайные люди, которые однажды почувствовали на себе прелесть денежной сети. Им могли позвонить и сказать о чем-то подозрительном. Просто подозрительном им. И  даже за такой мелкий звонок человек получал деньги.
И Глеб, и Николай не были жадными людьми: они оба считали, что для жизни человеку надо только самое необходимое и достаточно того, что это самое необходимое будет высшего качества. Этого хватит. Остальное мишура, которая отвлекает и расслабляет человека, заставляет его привыкать к роскоши. А роскошь – это очень сильная отрава, которая не заметишь как и погубит тебя. Сначала цепь купишь потолще, потом на пальцы перстни наденешь, и все, ты стал рабом своей жизни. Ее уже очень страшно менять, не говоря уже о том, чтобы потерять. Привык к красивой жизни, и тогда начинаешь жадничать, на тех, у кого цепь поменьше, смотреть свысока. Хамить. Грубить. И вот появились у тебя враги. ТАЙНЫЕ. Которые никогда не скажут тебе ничего в лицо, но все запомнят и когда представится случай, будут очень долго бросать тебе твои пальцы в лицо. До тех пор, пока они не закончатся.
И Николай, и Глеб в этом смысле были не такими щепетильными и жадными людьми. Они по своему опыту знали, что нельзя доверять людям мужского пола, которые носят украшения. Но такие люди прекрасные информаторы, за то, чтобы сделать свой перстенек потолще, они с удовольствием расскажут тебе много интересного ; про все. Про все, что тебе интересно и даже про то, что тебе абсолютно неинтересно. А неинтересно им только мнение этих людей, потому что у таких не может быть мнения. У них только зависть и жадность. Вот все, что у таких людей есть.
Информация никогда не бывает лишней, просто информация без мнения. А простые люди даже за такие мизерные деньги могли рассказать намного больше, чем прикормленные большими деньгами официальные чины. Так все  в поселке и получилось.
Николай узнал все о погорельцах.
В доме в ту ночь сгорели: Разумов Сергей Викторович, 1957 года рождения, родился и вырос в этом самом поселке, кличка Разум, три ходки в зону, все по воровству;
Папанин Олег Петрович, 1959 года рождения, родился в поселке Строево Орловской области, четыре ходки, мелкие кражи, кличка Ледяной;
Масин Дмитрий Андреевич, 1955 года рождения, уроженец города Череповец, три срока тянул, тоже всякая мелочь, кличка Мася или Кость,  - любил, чтобы его звали Кость, но все его все равно предпочитали звать Мася: маленький и хилый человечек, единственный из всех, кому сломали шею, а не зарезали.
Также в доме были две местные жительницы: Мошина Наталья Владимировна, 1965 года рождения, родилась и жила в поселке, и Дурина Катерина Павловна, 1967 года рождения, так же, как Мошина, коренная жительница поселка. Дамы малость гнали самогон и работали продавщицами в местном магазине. Репутация соответствующая.
Местные мужики им в жизни бы не предложили руки и сердца. А те, кто приезжал в поселок в последнее время, были все уже на пенсии и с женами. Был, правда, какой-то отставной полковник, холостяк, который хотел заняться пчеловодством и купил в поселке участок. Начал строить дом, да на беду наших невест не рассчитал сил и помер, коньячком перебрав, на двадцать третье февраля, когда ездил в гости в часть, которой когда-то командовал. Участок так и пустует до сих пор.
Так что, как только Разум покинул зону и вернулся в родные края, у этих дам началась райская жизнь. Хамить начали местным жителям, видно, почувствовали защиту в лице этой троицы. Разум жил один, поэтому ему не составило труда прописать еще двоих корешков, с которыми он спутался в зоне. Милиция говорила, что на них постоянно жаловались, но с поличным их никто поймать не смог. Местный участковый был из недавних ППС-ников. На тридцать шестом году он окончил школу милиции и приехал два года назад в поселок, чтобы стать его местным шерифом.
Пузырькова так и звали «шериф!». Вид у него был все время соответствующий. Но с поличным тот эту троицу так и смог поймать.
Николай сразу сделал пометку. Человек, который на такой достаточно малой территории не смог ничего сделать с тройкой чухонцев, которые сроду не отличались, несмотря на кличку одного из них, умом и сообразительностью, наводит соответствующие мысли либо о своей неполноценности, либо о каком то хитром замысле. Зачем он из города приехал в поселок? Как сказали в РОВД, у него не было особых проблем со службой. Остался бы в городе ; там участковому можно денежно больше подняться. Нет, приперся с семьей в родные пенаты. Всю семью перевез. Жил в родительском доме. Раньше он только в отпуск приезжал да на рыбалку, картошку копать и все. А тут возьми и рвани. Участкового надо брать в оборот ; принял решение Николай. По полной. Нечисто тут. Точно нечисто.
Еще милиционер, который сейчас все ему рассказывал, отметил, что в то время, когда дом уже потушили и принялись все там описывать и все такое, у Пузырькова был вид, словно ему аденоиды через задний проход удалили. Такое ощущение, что чуть-чуть не расплакался. Переживал он очень.
Николай поблагодарил капитана за предоставленную информацию и сказал ему свой телефон. Он всегда говорил, что человек очень много вещей помнит и может запомнить телефонный номер очень легко. Так  же очень спокойно положил  капитану на колени пачку денег. Нормальную пачку, и по тому, как от вида денег поползли вверх брови капитана, он понял, что тот и телефон его запомнил, и сотрудничать будет. Николай сказал ему, что он может звонить в любое время по любому поводу. Ему интересно все, что капитан посчитает полезным сообщить. Все.
Капитан вышел из машины и пошел в свой служебный кабинет, а Николай позвонил Глебу.
; Что там у тебя? ; спросил как только услышал Глебово приветствие.
; Есть, ; коротко сказал Глеб.
; Подходи к кафе у администрации.
; Минут тридцать.
; Отбой.
Николай завел машину, выехал на улицу, которая выводила на дорогу до поселка.
Николай был на машине, а Глеб бродил вокруг погоревшего дома пешком, все больше и больше расширяя круг поиска. И в то время, как Николай говорил с капитаном милиции в областном центре, тот уже успел пообщаться со многими жителями поселка. Сначала люди молчали, встречали его недоброжелательно. Но Глеб этого ожидал. Так себя люди и ведут, особенно сельские. Они неприветливы и насторожены.
Но главное в добывании сведений ; это произвести впечатление на людей. Такое впечатление, что ту информацию, которую они могут предоставить нужно не абстрактной какой-то структуре, а эта информация нужна ЕМУ самому. И за эту информацию ОН САМ платит.
Так Глеб и наткнулся на старика Полугина. Старый вояка, но еще крепкий. Встретил он Глеба настороженно. Глеб всегда, ведя поиск, ходил пешком. Люди, видя машину, всегда как-то тушевались. А когда ты пришел на своих двоих, то уж точно не дашь им по голове и не вскочишь в машину и не уедешь. Ищи ветра в поле. Да и внешность Глеба отличалась от внешности тех, кто по роду службы часто ведет  дознание.
Как это ни банально звучит, но людей часто воспринимают по внешнему виду, а наша милиция форму носить не может, это уж точно. Вечно все мятые, с какими- то нитками, которые торчат из их погон. Да и китель, видно, был плохо в свое время очищен от блевотины, которая появилась на нем в момент отмечания дня милиции. А если в штатском, от братков отличить их практически невозможно. И стрижки спортивные, и куртки кожаные, и небритые. Словно им в малину через сорок минут внедряться. Это все оправдывается тем, что опер должен соответствовать тому контингенту, с кем воюет. Умная мысль, только как с таким видом можно собирать информацию, когда из-за одной небритой образины люди дверь открывать не хотят.
Первое правило того, кто хочет собрать информацию ; он не должен ни в коем случае  выглядеть страшно. Никаких черных одежд. Одним из важным фактов, способствующих сотрудничеству, зачастую бывает просто личная симпатия. Внешность должна настолько располагать к себе, чтобы у людей возникало желание пригласить в дом. А это уже победа. В доме своем человек, может, и не скажет по сегодняшнему делу ничего нового, но может что-то на будущее сказать. 
Так и Полугин, когда Глеб позвонил ему в звонок,  приделанный к забору, вышел во двор и с порога в духе сегодняшнего дня спросил:
; Чего надо?
; Здравствуйте! ; сказал Глеб.
; Здорово, ; ответил старик, все еще стоя на крыльце.
Забор был небольшим, так, просто от случайных собак. Да и сама калитка, и дверь тоже были  относительной преградой. Можно было просунуть руки и открыть щеколду, пройти к дому, но Глеб знал, что никогда нельзя идти туда, куда не приглашают. Надо чтобы хозяин сам впустил в дом.
; Меня зовут Глеб Александрович Морозов. Можно с вами поговорить по поводу недавних погорельцев.
; А что о них говорить?
; Может вы знаете какую-то информацию, которая может быть полезной МНЕ.
; Не знаю я ничего! ; твердо сказал старик. Слишком твердо. Люди всегда что-то да знают.
; Тогда прошу Вас меня извинить. Я еще буду тут ходить, просить о помощи других людей. Это Вам за то, что Вы потратили на меня свое время.
После этих слов Алексей достал из пачки пятьсот рублей и перевесившись через заборчик положил банкноту на щеколду, которая отпирала дверь.
; До свиданья! ; сказал он старику.
Старик все еще стоял на крыльце, но он точно видел, какую банкноту Глеб положил на щеколду калитки.
Глеб развернулся и начал не торопясь отходить.
; Постой! ; сказал старик.
Глеб повернулся и увидел, что мужчина идет к калитке. Он взял банкноту, посмотрел на нее и открыл калитку.
; Что ж ты знать-то хочешь?
; Все, что знаете Вы.
;Н-х! - хмыкнул старик. ; Так уж и все.
; Все, что Вам кажется относится к тем, кто МНЕ интересны.
; А кто ты есть-то? ;  спросил старик.
; Я? Глеб Александрович Морозов.
; Это-то я понял. Я спросил, чей ты будешь-то?
; НИЧЕЙ. Я сам по себе! ; улыбаясь, сказал Глеб.
; Ну, проходи, Глеб Александрович! ; и старик открыл калитку и отступил, освобождая место, чтобы Морозов прошел во двор.
Глеб, еще когда подходил к этому дому, отметил, что двор и дом выглядят намного приятнее, чем окружающие. Видна была рука хозяина. Все разложено, все на своих местах,  а не валяется, как ни попадя. Видно сразу, человек серьезный здесь живет.
Глеб  прошел во двор и не торопясь пошел к дому. Старик закрыл дверь и направился за Глебом, идя сзади немного слева от него. «Мент, что ли, бывший или еще кто», ; подумал Глеб. Подойдя к дому, Глеб стал у порожек и пропустил старика вперед.
; Прошу! ; мужчина, улыбаясь, пригласил гостя в дом.
Глеб вошел в тепло натопленный дом. И отметил, что в доме тоже все на своих временем проверенных местах. Аккуратно, чисто. Нет лишних вещей.
; Я сегодня один, ; улыбаясь и глядя в глаза Глебу, сказал мужчина. ; Моя уехала сестру проведать. Так что, давайте снимайте вашу куртку и проходите в кухню. А я поставлю чай.
Глеб повесил куртку и прошел в кухню. Старик зажег плиту и поставил на нее чайник, когда Глеб вошел.
; Меня зовут  Тимофей Иванович, так что, будем знакомы.
; Приятно познакомиться, Тимофей Иванович.
; Присаживайтесь!
; Спасибо.
«Присаживайтесь!» ; повторил про себя Глеб. Присаживайтесь. Так-так. Кто же вы, Тимофей Иванович были в прошлом?
Старик разлил чай по чашкам и поставил их на стол. Взял себе одну и, хлебнув ароматного чая, спросил:
; Что Вы хотели знать?
Глеб тоже взял чашку и, пригубив горячий чай, сказал.
; Вы, Тимофей Иванович, знаете, что тут у вас в поселке был один пожар. Странный пожар.
; Чем же странный? Достойный финал поганой жизни. Нет тут ничего странного.
; Для меня есть. Вы не могли бы мне помочь?
; В чем?
; Тимофей Иванович, Вы умный человек. Давно в поселке живете?
; Лет пятнадцать.
; Замечательно. Так ведь наверняка что-то видели, знаете об этом поселке и о его жителях. Это мне, городскому, тут трудно ориентироваться. Но вам с вашим опытом не составит труда мне помочь. А я помогу Вам сделать Вашей жене подарок, Вам останется только его купить и вручить. 
; Какой вы прыткий. Но я что-то не могу понять, чем мог заинтересовать такого, как вы, человека весь тот мусор, что сгорел.
; Тимофей Иванович, не мне Вам объяснять.
; Неужели так важно?
; Важно. Очень важно.
Старик поднял чашку, немного отхлебнул чая и, поставив ее на стол, посмотрел в глаза Глебу и заговорил. Но еще до того, как он начал говорить, Глеб понял, что Полугин сдался и открылся.
; Наш участковый с ними путался. Было у них что-то общее. Не знаю, что точно. Но было. Там Катька сгорела, царствие небесное, Дурина ; у нее сестра Надежда, по мужу Черемхина ; шуры-мыры водила с Пузырьковым нашим еще со школы. Но он в город после армии поехал. В милицию подался. А Катька она постарше-то Надежды будет, так она с Разумом крутилась все время. Я сам-то не местный, но, как начал жить в поселке, тут волей-неволей всю подноготную узнаешь про всех. Так вот этот наш участковый, он очень стал последнее время дружен с этим обществом, что вас, Глеб, так интересует. Мертвое на данный момент общество. Вот и все, что я знаю. Надежда работает в местной гостинице, что у шоссе. Там ее все знают. Ну, а участкового вы и сами знаете, где найти.
; Спасибо, Тимофей Иванович. Огромное вам спасибо. Мой телефонный номер очень легкий. ; Глеб назвал старику свой телефон. ; Если вы что-то вспомните еще, либо вам покажется, что вы стали обладать информацией, которая может быть мне полезна, либо вам что-то будет необходимо, вы можете смело звонить.
; Вот как сегодня-то работают, ; с усмешкой сказал Тимофей Иванович. ; Но я что знал, то и сказал. Больше, к сожалению, ничего не знаю.
«Знаешь!» ; подумал Глеб про себя. Знаешь. Что-то знаешь. Но не стал говорить. По глазам, по позе твоей, старик, вижу, что знаешь. Ладно, и на том спасибо.
; Спасибо еще раз, Тимофей Иванович.
Глеб вынул из кармана деньги и не торопясь отсчитал пять бумажек. Положил деньги на стол. Деньги нельзя ни в коем случае совать в руки. Надо просто положить на стол и все. Человек умный тогда не обидится. Не станет пересчитывать. Он просто проводит вас, только потом уберет деньги.
Глеб вышел из дома. Полугин проводил его до калитки. Они молча пожали друг другу руки и разошлись. Глеб пошел по улице. Тимофей Иванович пошел в дом. Полугин вошел в свой дом и подошел к столу. Он взял в руки деньги и положил их в карман. Его жены еще не будет два дня. За это время можно придумать ей сюрприз.
Он ведь заработал честно.
Он просто помог человеку, который просил о помощи. И этот человек его за это отблагодарил.
Вот и все.
Единственное, о чем он не сказал, это о том, что этим летом к дому, который интересовал этого Морозова, проявил интерес еще один человек. Сын соседей. Алексей Евсеев.
Тимофей Иванович не спал в одну из летних ночей, ныла нога и он вышел во двор. Ему стало нравиться сидеть в своими руками выращенном и выстроенном саду по ночам. Слушать ночь. И в ту ночь он тоже сидел во дворе и наслаждался прохладой и тишиной ночи, когда его привлекла тень, которая скользнула в конце его участка. Тимофей Иванович замер. Он рассмотрел, что это был Алексей. Полугин сидел за виноградными лозами, которые сплели у него во дворе некоторое подобие беседки, и разглядеть его Алексею было невозможно, а вот он видел младшего Евсеева, когда тот тихо, не торопясь, пробирался по концу его участка. Потом Алексей перелез через забор на удивление тихо для своего веса отправился дальше. Тимофей Иванович досчитал до двенадцати, потом встал и подошел к забору, через который недавно перебрался Алексей. Он пригляделся и увидел, как тот тенью скользит через пустырь по направлению дома Разума. Потом Алексей замер, прислушался к ветру и начал закладывать спираль, чтобы зайти с наветренной стороны.
Алексея не было четыре часа. Все это время Полугин сидел в своей виноградной беседке, но Алексей вернулся другим путем, он прошел по улице. И зашел в свой дом, как обычные люди, а не через забор соседей. Благо Тимофею Ивановичу и улица была видна. Тогда-то он и понял, что Алексей не служил в какой-то техслужбе, как говорил он сам и говорили его родители. Он служил там, где учат осторожно перемещаться в ночи. Не рассчитал он только того, что Полугин стал стар, а старикам летними ночами спится трудно, да и вообще ночами им не спится. Не учел это Алексей.
 Но Полугин не сказал о нем Глебу, хотя и понял, что этот уважительный Глеб почувствовал, что он что-то не досказал. Но ему на сегодня нашего участкового хватит, думал старик. А Пузырьков такой дурак, что может увести этого Глеба так далеко в сторону, что и о его недосказанности забудется.
Глеб прошел всего несколько метров от дома Полугина, когда у него зазвонил телефон.
; Морозов, ; как всегда представился он.
; Что там у тебя? ; спросил, как только услышал Глебово приветствие Николай.
; Есть! ; коротко сказал Глеб.


23.

Алексей нашел то, что он ожидал обнаружить. Сказать по правде, он нашел столько всего, что даже не ожидал. В подвале было много оружия. Тут были  и автоматы и пистолеты. А в сумке, которая стояла у входа, лежали два «Винтореза» и «СВД». Огромное количество патронов, но самое главное ; шашечки. Были еще и банальные гранаты, но шашки-то ; они интересней. Он нашел и детонаторы, и инициаторы. Столько всего, что одному это все не унести. Никак. Поэтому Алексей поднялся в комнату, где валялся объект и увидел, что тот при его появлении замер и, смотря в глаза с испугом, весь старался съежиться и как-то уменьшится.
; Спасибо, ; сказал Алексей.
И выстрелил ему в голову. Связанный дернулся и обмяк.
Алексей вытащил из куртки сумки и пошел обратно в подвал. Хотя подвалом это место назвать было бы неправильно. Это была отлично сделанная оружейная комната. С оружейными столами, со шкафами для хранения оружия. Снайперские винтовки, видно, привезли недавно. Вот они и лежали еще в сумке. Алексей  минут десять сортировал и набивал свои сумки. Он знал, что не надо жадничать. Все ему все равно не унести. Да и на кой черт ему сдались автоматы. Поэтому он вял только то, что было менее габаритно, ну и, конечно, взял все винтовки. Снайперские. Отлично, думал он, теперь можно действовать на расстоянии. На достаточно далеком расстоянии. А то все крадусь по ночам. С винтовками можно много кого прибить и уйти, пока охрана сообразит. А со взрывчаткой совсем хорошо. 
Прежде чем положить оружие в сумку, он присоединил к винтовкам обоймы. На всякий случай. А то полные сумки оружия, и ни одного патрона в стволах. Переменил обойму в ТТ и нашел еще один ТТ, также с глушителем. Вообще он тут нашел очень много глушителей. Половину их взял  себе. 
Во дворе стояли машины, так что с тем, как вывезти все эти сумки, у него не было проблем. Алексей поднялся в дом, еще раз все внимательно осмотрел. Но больше ничего так и не нашел. Да и времени у него уже не оставалось, пора было убираться. Алексей спустился на первый этаж и, накинув ручки сумок на плечи, пошел к выходу.
И в это время раздался сигнал машины. Кто-то подъехал к воротам и сигналил.
; Черт! ; сказал Алексей вслух. – Черт!!
Он положил сумки на пол и вытащил из одной их них «Винторез». Потом подошел к пульту, который был около прихожей и нажал красную кнопку. Во двор въехала БМВ. Машина подъехала к дому, и Алексей нажал на желтую кнопку. Ворота начали закрываться. Открыл дверь в дом, не включая в коридоре света, присел на одно колено и вскинул «Винторез».
Из машины вышли двое. Те вчерашние парни, которых он отметил по выправке и  начищенным туфлями. Они вышли из машины и пошли к дому. Один впереди, другой немного сзади. Тот, кто шел сзади, вскинул руки вверх, зевая и разминая спину от долгого  сидения за рулем. Алексей поймал в прицел первого. Благо, двор был прекрасно освещен, а вот он сейчас находился во мраке коридора. Он вздохнул и прислушался к сердцу, чтобы попасть между его ударов. Хотя на таком расстоянии это было неважно. Как вдруг впереди идущий изменился в лице и начал отклоняться с линии огня.
Блин, подумал Алексей, они профессионалы, а я свет на входе выключал. И он нажал на спуск. У первого, кто был ближе к нему, бурыми пятнами вздыбился на груди свитер. Второму он попал в шею. Алексей выскочил из своего укрытия, и подойдя вплотную к телам, что лежали на  земле, выстрелил еще по одному разу, каждому в сердце. Почему-то не смог выстрелить им в голову. Бронежилетов на них не было, первые пули, что прошили их тела это подтвердили.
; Фу ты, чуть не облажался! ; сказал вслух Алексей.
Он подошел к машине и, распахнув дверь, убедился, что внутри никого не было. Ключи так и остались в замке зажигания. В салоне машины лежала сумка. Алексей раскрыл ее и обнаружил там несколько пачек денег и несколько коробок с патронами. Это были не простые патроны, а бронебойные. «Вот так-так!» ; подумал он. У него оставалось мало времени, и так он слишком долго задержался здесь. Он прошел обратно в дом, забрал свои сумки и перенес их в машину. Затем обыскал этих двух, что лежали во дворе, так и не дойдя немного до дома. У них в карманах он нашел еще немного денег и еще один ПМ. У Алексея благодаря сегодняшней вылазке в стан врага и так уже было достаточно оружия, поэтому он просто забрал обоймы, оставив сам ствол рядом с трупом.
Он сел в машину. Она еще не успела остыть и моментально завелась. Алексей подъехал к воротам и открыл их, потом выехал на улицу. Вышел из машины и вернулся обратно к автомату, который открывал и закрывал ворота. Он нажал желтую кнопку и выскользнул в закрывающиеся ворота. Сегодня поутру кто-то долго будет сигналить и звонить в тихий и спокойный дом. Там нет живых и ворота им никто не откроет. Придется как-то самим.
Алексей, еще когда планировал свою вылазку, знал, что во дворе и гаражах постоянно стоят несколько машин, так что с автотранспортом у него не было проблем. А тут еще эта парочка подвернулась. Некоторое время спустя он поставит машину в одном из тихих дворов, пересядет в свою «копейку» и перенесет весь добытый арсенал. А потом поедет к автостоянке, где стоит его Нива. Перенесет все в Ниву. И уже на ней поедет домой. Так, чтобы приехать к началу шестого. Когда его соседи еще спят.
Алексей специально ехал по улицам частного сектора, стараясь избежать главных дорог, вдруг какой-нибудь случайной патрульной машине стукнет в голову его остановить. Но все прошло очень гладко, ни одна милицейская машина так и не встретилась ему на  пути. И без десяти пять он уже загнал Ниву в свой двор. Разгрузился. Тщательно спрятал в подвале оружие в специально приготовленный для этого ящик. Все. Сегодня ночью для него все прошло  отлично. Теперь, имея такой арсенал, он может воевать, не так внимательно считая патроны.
По пути домой он избавился от старого пистолета, который ему когда-то подарил сержант Великий. Этот ствол уже сыграл свою роль. Свою основную роль. Начальную. Теперь у Алексея огромное количество инструментов, и он, немного жалея, простился с первым пистолетом. С тем, с которого, как он считал, все это и началось.
Первая глава ушла в прошлое, теперь Алексей приступал к выполнению основного этапа своего замысла.
После того, как с оружием было покончено, он пересчитал деньги. Дести пятьдесят тысяч. В тысячных и немного в пятитысячных. Купюры не новые. Номера их не имеют последовательности. Интересно, кому эти деньги предназначались? А патроны? Алексей повертел в руках  патроны, которые явно для кого-то предназначались, и деньги. Кого-то бронированного они должны были пощекотать? Ладно, подумал Алексей, пора спать. Как бы там ни было, а спать надо обязательно.
Он принял душ и повалился спать. Сон его принял быстро, и спал Алексей почти весь день без сновидений. А в городе творилось…
И все это началось с того самого момента, когда в шесть часов Милюкову никто не позвонил. Ни Глеб, ни Николай. Милюков лежал в кровати и смотрел в потолок, он ждал звонка. Время начало потихоньку переваливать за шесть часов, а звонка не было. Тогда он набрал номер дома на улице Крайней и начал слушать гудки. Там трубку не брали. Он позвонил еще раз. Нет. Позвонил на сотовый, который был в доме на случай, если что-то случится с основным телефоном. Ничего. Никто не брал трубку. В доме ее взять  было некому.
 Глеб и Николай, его самые верные люди, лежали во дворе и никак, по причине своего мертвого состояния, не могли взять телефонную трубку. Все те, кто сейчас был в доме, ответить на телефонный звонок не могли по той же причине. Милюков звонил на трубки и Морозу, и Китайцу, но все впустую.
Так, как в это утро, Милюков практически никогда не нервничал. Но сегодня он вдруг испугался, когда слушал только гудки в телефонной трубке. Было всего пятнадцать минут седьмого, когда он позвонил Федору.
Федор взял трубку не сразу, и на какой-то промежуток времени сердце Кота замерло. В голове вдруг появилась мысль, что… все. И Федор ; тоже. Но сонный и недовольный голос Федора буркнул в трубке:
; Чего?
; Федор, ; не по имени-отчеству обратился Милюков, ; у нас проблемы.
; Что? ; уже намного тверже спросила трубка.
; Берлога не отвечает. Глеб и Николай не отвечают, ; твердо сказал Милюков.
; Заезжай ко мне.
; Еду.
Федор был не из тех, кто строит предположения и всякие домыслы. Он предпочитал действовать сразу, не убивая время. Поэтому, когда его разбудил Милюков, он понял: что-то действительно случилось и реагировать на это нужно немедленно. Он встал с постели и начал быстро одеваться. Предварительно осмотрел весь свой дом и убедился, что в квартире никого чужого нет. Потом он решил позвонить Аудитору, но в последний момент передумал, позвонит потом, сейчас надо было действовать, а не слушать экания.
 

24.

Вечером этого же дня Алексей сидел за кухонным столом и пил кофе, когда наткнулся на  статью в газете. В последний год он стал часто покупать местную газету. Из разряда тех, где всегда на первом месте печатались слухи и сплетни и, конечно, официальные заявления официальных лиц. Только вот слухи на первых полосах, а официоз на остальных. Газета, благодаря Алексею, вовсю обсусоливала новые вести, которые появлялись в их тихом городке. Корреспонденты галдели о том, что творится на родных просторах. И даже выборы немного отодвинулись на второй план. Уж очень сильно сегодня всех занимали те разборки, которые кровушкой начали орошать землю.
Правда, в обоих интервью кандидатов появилось много слов о том, что они после их избрания начнут вовсю бороться с преступностью. Но только ПОСЛЕ избрания! Сейчас ведь им некогда, сейчас надо к дебатам готовиться и все такое. Ну, а пока газеты во всех подробностях продолжали писать про то, что твориться в городе. А тем более, тут еще один такой интересный случай. С кровушкой. Такое, оно всегда интересно.
На первой полосе. Прямо-таки пригвоздивший внимание заголовок. «И снова убийства!». Нормальный такой заголовок. Но только Алексея смутило это «И снова...». Просто, видно, репортер в спешке за сенсацией решил привлечь и без того уже заинтересованное население города. Алексей даже удивился, как быстро появилась информация. Газету почтальон принес  утром и положил в почтовый ящик. А уже есть информация. Но, как оказалось, это совсем другое убийство. А его сегодняшнее ночное дело назвали бы как-нибудь так «Мясорубка в бандитском гнезде» или  «Убийство бизнесменов», да мало ли как.
Ну, а в этой статье говорилось о том, что вчера вечером кто-то убил двоих жителей города. Не самых простых, надо отметить, жителей. Причем завалил нормально, профессионально. Чисто и без свидетелей. Вернее, как намекал репортер, завалить надо было одного, а вот второй и был как раз свидетелем. Но этот свидетель уже ничего не скажет. Потому что, как уже было сказано выше ; без свидетелей.
А суть убийства этих двоих проста. Несколько месяцев назад сынок одного из криминальных авторитетов, а сейчас честного бизнесмена, даже иногда платившего налоги ; Казака ; убил девушку. Была какая-то молодежная тусовка. Вот сынуля евойный туда и забрел. Надо сказать, что на игле он, сынуля этот, сидел уже, несмотря на свои молодые годы, крепко. И попал он на тусовку эту уже чего-то там малость покурив и поглотав. А одна из девушек на свою молоденькую голову возьми и ляпни: не понимает она, что люди находят в наркотиках. Уж неизвестно, что там и где у этого выродка помутилось, но взял он нож и воткнул девчонке той в сердце. Не понимаешь, говорит, сейчас поймешь. Потом, конечно, шум, гам. Да и не прятался он вовсе, в общем, быстро его милиция и повязала.
А вчера вот отпустил его самый гуманный наш суд. Говорят, что он умственно отсталый. И его лечить надо, а не судить. Чудило это из суда к корешу своему сразу на радостях и побежал. Кореш этот под прикрытием отца нашего, недавно освободившегося, потихоньку наркотой приторговывал. Но на это глазки закрывали все, кому по роду службы их держать широко открытыми.
А там их обоих кто-то и прирезал. Вот так. И все бы ничего, только сынок, этот  авторитетский. Кровинушка. Вот этот авторитет на уши всех, сейчас и без того стоящих, ставить будет. А заодно, конечно, ментов и федералов, и прочих, и прочих. Хотя после Алексеевой ночки его выродком заниматься ни у кого особого времени не будет. Тут не до этого. Теперь у всех на первом месте будет поиск тех, кто домик зачистил. Но, тем не менее, Алексею было как-то не по себе. Так всегда бывает, когда ты чего-то не понимаешь. Ведь, в принципе, зарезали не самых хороших людей, да и таких, которых  никому  не жалко. А все равно.
; Н-да, ; сказал Алексей. ; Этого сейчас только не хватало. И так я малость попугал. А тут еще и это.
В принципе, Алексей и сам был бы не прочь завалить их, но попозже. Чуть попозже. Может, через год. Полтора. Когда все это малость забудется. Кто же? Так-то, в первый же день? Родители? Парень? Что ж вы малость не подождали? Хотя говорили, что родители после похорон дочери уехали из города. Неизвестно куда. А парень, интересно был у нее парень? Но в статье написано, что горлышки им обоим перерезали  со знанием дела. Видно, тот резал, кто сноровку в этих делах имеет. Кто уже живого человека до этого тем же способом решал. Это не на дынях тренироваться.
Алексей встал и походил немного по кухне. Потом он открыл дверь и вышел во двор. Прохладный воздух осеннего дня окружил его. Он как был, так и стоял в джинсах и футболке навыпуск. Посмотрел на небо. На облака, которые гнал ветер.
; Так-так, ; сказал он. ; По ходу, у меня сообщник появился, или кто-то решил, что свою маленькую месть можно по-тихому списать в процессе большой войны. Может, хотели-то завалить как раз того свидетеля, а это все предлог. А может, и...
Алексей сел на порожки и начал перебирать все варианты, если это убийство касалось его лично. Все варианты, которые сейчас по всему городу перебирают десятки людей.
Но очень быстро он успокоился. Ему сейчас надо интерес тренировать, а не забивать голову себе этим двойным убийством. Интерес, он большой тренировки требует. Очень большой. Да и сидеть на улице в легкой одежде было прохладно.
; Охладился и хорош! ; сказал он. ; Потом додумаешь.
Он встал и пошел в дом, в тепло. Если честно говорить, то возникшая проблема не давала ему покоя. Он, как и большинство людей, терпеть не мог неопределенности. Того, что кто-то играет свою игру параллельно. И, надо признаться, неплохо играет.
Над всей этой проблемой надо было бы поразмыслить немного посерьезней. Но сейчас самое главное ; это интерес. Только на нем надо сосредоточиться. Конечно, держать ушки на макушке. Но более удобного времени в сегодняшней ситуации и представить себе нельзя было. Надо действовать. И немедленно. И с тем, кто начал свою игру, придется разбираться попозже. Да и придется ли разбираться? Тут в игру включились и без него много людей. Жалко, конечно, если хороший человек пострадает по дурости своей. Но единственное, что его успокаивало ; тот, кто так у особей этих в горлышке ковыряется, вряд ли попадет в закинутую сеть, его и в гавани  уже, наверное, нет.
 Ушел.


       25.

Морозов и Рощин встретились в кафе около поселковой администрации. Глеб, несмотря на то, что шел пешком, пришел первым, он зашел в кафе и заказал себе мясо с картошкой. Все утро он был на ногах и теперь очень сильно хотелось есть. Минут через десять к кафе подъехал Николай.  В кафе он, заказав себе то же самое, что и Глеб, сел напротив него.
; Что у тебя, ; спросил, устроившегося за столом напротив Николая, Глеб.
; Да все пути ведут на местного участкового. Он с этими нашими погорельцами какие-то дела обделывал.
Глеб, хмыкнул и глотнув сока, рассказал о своих результатах.
; У меня тоже самое. Тут один старичок-боровичок мне нашептал, что мусорок местный с двухсотыми имел точки соприкосновения. Причем очень нежные.
; Крутим мента.
; Крутим.
; Как: сами тут или к Сергею Михайловичу на беседу вывезем?
Николай немного подумал  и сказал.
; Я думаю, сами. Он сладкий. Его потрясти,  он и сам все выложит. Только как бы так, чтоб без свидетелей?
; Он живет на окраине и ходит обедать домой. Вот после обеда его и возьмем.
; Гут.
Они перестали разговаривать и дальше ели молча. Рассчитались и вышли на улицу. Поехали к дому Пузырькова.
Обед у участкового был с часу до двух, а сейчас было без двадцати два и скорее всего   интересующий их Пузырьков в это время должен был наслаждаться послеобеденной негой. Но тут они немного заблуждались. Не особенно сильный аппетит был у Пузырькова последнее время. Есть что-то не хотелось. Он старался не показывать своего настроения родне. Но те и так заметили, что Пузырьков стал замкнут, ходил весь в себе.
Вот и сегодня он, пообедав, сидел на веранде дома, пил чай и смотрел на осеннее поле, которое простиралось за его участком. Пузырьков перебирал в голове всякие варианты, как ему оправдываться перед особистами. Те пока не давали о себе знать. Они, конечно, знали о связи Пузырькова с Разумом. Но вот пока никто к нему не приходил и не звонил. Ему сейчас очень сильно не хотелось выходить из дома. Вряд ли кто посмеет тронуть его здесь. А вот в участке или по дороге. Но ему необходимо делать вид, что все нормально. Что ничего не произошло. Он и так тогда слишком много на пожарище перенервничал. И видел, как на него капитан Новоселов смотрел, не понимая, что так Пузырькова опечалило. А это не есть хорошо. Пузырьков допил чай. Надел форменный бушлат и фуражку, вышел на улицу. Он пошел к маленькому помещению участка, шел и думал, как же ему из всего этого выпутаться? Как?
Пузырьков подошел к небольшому мосту, который перекинулся над ручьем, бывшим во времена его детства рекой. На середине моста стоял какой-то парень лет тридцати с небольшим и смотрел на воду ручья. Пузырьков начал спускаться к мосту. Подошел к середине и поравнялся в парнем. Тот все так же смотрел вниз на воду. Участковый прошел дальше и сделал три шага, когда за его спиной раздался голос:
; Что нового в Датском королевстве, Иван Васильевич?
Пузырьков повернулся и увидел, что парень теперь, упершись левым локтем в ограду моста, смотрит ему в глаза и улыбается.
; Что? ; вырвалось у Пузырькова.
; Это я спросил, что? ; улыбаясь, сказал парень.
; Что вам надо? ; опять вырвалось у участкового.
У него в голове вдруг стало пульсировать что-то огненное. Лоб покрылся потом. Вот. Думал он. Вот. Вот и началось. Кто это такой? Что теперь будет?
; Врать не буду, Иван Васильевич. Мне от вас надо отнюдь не шоколада. Даже не мармелада. И уж точно не нужны маленькие дети. Мне бы хотелось с вами поговорить.
Пузырьков всегда плохо переносил шутки. А тут такой шутливый тон и улыбка на лице парня его вообще сбили с толка. На мост в это время въехало BMW, немало уже, как видно, поездившее по местным поселковым дорогам. Вся машина в осенней грязи.
Глеб и Николай рассчитали посадить Пузырькова в машину на мосту. Ручей тек по низу бугров и мост скрывался буграми от случайных глаз,  оставалось только попросить сесть участкового в машину, и тогда никто бы не видел, куда он садился и куда делся, спустившись к мосту. Поэтому, как только машина поравнялась с Глебом, Николай остановился и открыл заднюю левую дверь. 
Пузырьков увидел машину. Увидел, что она едет прямо к ним, и первое желание его было бежать. Бежать. Несмотря на то, что в кобуре у него пистолет. Но тот, кто стоит сейчас рядом ним, производит впечатление человека, которого нельзя испугать простым пистолетом. Который к тому же находится на предохранителе, и в стволе которого нет патрона. Все восемь патронов в обойме. А пока Пузырьков начнет доставать ствол, этот парень может его убить голыми руками. Почему-то есть в его глазах то, что так напугало Пузырькова. Губы этого парня улыбаются, но зубов не видно, да и глаза так пристально смотрят на Пузырькова, что тот понял. Он попал.
Машина остановилась рядом с ними, и тот, кто сидел внутри, открыл заднюю дверь. Глеб сделал Пузырькову приглашающий жест по направлению к машине.
; Прошу вас, Иван Васильевич. Присаживайтесь. Нас ожидает недолгий разговор.
Пузырьков стрельнул глазами по сторонам. Никого. Только он и эти на мосту.
; Прошу! ; еще раз сказал Глеб, но уже с большей грубостью в голосе.
Пузырьков понимал, что если он сядет в машину, то  это может быть последний обед в его жизни. Мысли путались. Он вспотел. И никак не мог сообразить, что сказать. Как вдруг в голове появился вопрос, который ему постоянно задавали, когда он был в штатском.
; А вы, собственно, кто?
; Друзья, ; ответил парень и достал из кармана пистолет. ; Садитесь в машину, пожалуйста. Не заставляете нас укладывать вас в багажник.
Господи, промелькнуло в мыслях у Пузырькова. Господи! Неужели это конец. Пузырьков был не очень глупым человеком. Но вот сейчас, на этом мосту, через который он ходил уже не один день, страх его парализовал. Увидев наведенный на него пистолет, он стал пятиться от Глеба. Его глаза прилипли к отверстию ствола. Он запаниковал. Вдруг захотелось закричать банальное ; «помогите!!!»
Но Глеб пресек все ужимки и вопли Пузырькова, он молниеносно оказался сзади участкового и, ткнув стволом в спину, сказал:
; В машину. Мигом!
Затем, просунув руку под бушлат, обшарил участкового и извлек его пистолет из кобуры. Глеб положил оружие в свой карман.
Пузырьков как в трансе сел в машину. С покорностью смирившегося со своей участью человека. Глеб сел рядом и руку с пистолетом закинул за спину милиционеру, упер ствол  ему в низ шеи, туда, где начинается позвоночник. Как только ствол коснулся тела участкового, Глеб ему сказал:
; Сиди смирно.  Шевельнешься, всажу пулю в позвоночник. Понятно?
В это время Николай включил блокировку на дверях. И кнопки на всех дверях с щелчком опустились вниз.
У Пузырькова не было сил ответить, у него вдруг на глазах навернулись слезы.
; Понятно? ; повторил Глеб.
; Да, ; ответил Пузырьков, настолько жалостливым голосом, что Глеб невольно внимательно глянул в лицо участковому. У того в глазах уже блестели слезы, и из ноздрей начинали свешиваться сопли. Блин, подумал Глеб, этак от него ничего толком еще не добьешься, сейчас разревется. Возись потом с ним. Нет ничего хреновее, чем с таким нюней возится. Он с перепугу еще себя и оговорить может, и наплести все что угодно, лишь бы дядьки злые в нем из револьвера дырок не наделали.
Любят такие люди жизнь. Очень любят. А все равно в милицию идут и толку, конечно, от них как от козла молока. Чуть что, на колени и реветь. Не стреляйте. Какая разница-то ; если тебя убить решили, то реви, не реви, рви волосы на голове, клянись, божись, все равно убьют. Однако с достойным противником, перед тем как даже его убить, зачастую и поговорить нормально удается. А с таким как говорить, даже без последующей ликвидации у него уже истерика к глотке подкатывается. Не ровен час заголосит.
; Спокойно, Иван Васильевич. Не волнуйтесь. Все будет хорошо. Мы с вами обсудим ряд насущных вопросов и вы будете целы и невредимы, ; сказал Глеб участковому.
Николай, услышав эти слова, невольно глянул в зеркало и увидел, что участковый весь сжался и готов разревется. Да, подумал он, и это орган защиты правопорядка и конституционной законности. Зачем же тогда в милицию  шел? Думал, здесь только все с подобострастием в глаза будут тебе смотреть и заискивать. Нет, чудило, сейчас не то время. Сейчас мента прибить ; все равно, что мороженное съесть. Никто особо-то и не хватится.
Но они убивать Пузырькова и не собирались. Может, когда потом, так сказать, по обстоятельствам. Но  не сейчас, это точно. Они и так сильно примелькались в поселке. Слишком много свидетелей. Надо просто поговорить. А этот чудак даже не понимает, что когда его убить захотят, то на BMW последней модели не приедут. И говорить с ним никто не будет. Ведь поговорить с человеком так, чтобы об этом никто не узнал, намного труднее, чем убить. Убить ; раз и все,  а тут вези его в посадку и смотри, чтоб он в штаны не наложил от радости предстоящего разговора. Или чего доброго не помер от волнения.
У них уже один такой был чудик. Вывезли за город поговорить, а он возьми и со страху умри. Еле потом отмазались. Даже сами в больницу привезли, и вскрытие показало, что инфаркт. Только рожу от слез и прочих выделений обтерли.
Великий тогда постарался. Нагнал жути на чудо-то в дороге. Он в этом спец был, жуть гнать. Достанет, бывало, свой кавказский нож, сидит в ногтях ковыряется и рассказывает оппоненту историю этого ножика. А у ножа этого, как понимает косящийся на него невольный любитель загородных прогулок, такая замечательная для сборника ужасов история.
Потом, когда Великого в морг привезли, и они там с Милюковым суетились, они нож этот с собой прихватили. Милюков себе его забрал, сказал, пусть до поры до времени у него побудет. Посмотрел тогда в глаза Сергей Михайлович и сказал, что нож этот еще пригодится. И вот Великий давно в земле, а нож его где-то ждет своего часа, чтобы свою и без того кровавую историю сделать еще немного кровавей.
А этот участковый и без ножа, а так ; со стволом за спиной ; готов обделаться.
Они подъехали в конец поля, к тому месту, где заканчивалась посадка. Было достаточно далеко от поселка, и если кто появится, то будет видно издалека. Николай остановил машину, снял блокировку замков на дверях, повернувшись к Глебу  и    Пузырькову сказал, глядя на участкового:
; Выходите, князь, вас ждут великие дела!
Вообще, как они с Глебом заметили, на людей шутки в такой вот ситуации действуют порой получше, чем самая лютая угроза. А особенно людям почему-то жутко нравится улыбка  в паре с наведенным на них пистолетом. Очень нравится. Так, что они начинают очень быстро идти на контакт.
Николай вышел из машины и подойдя к правой задней двери, открыл ее. Сделал приглашающий на выход жест рукой. Глеб толкнул стволом в спину милиционера и сказал:
; После вас!
Пузырьков несколько секунд еще сидел в салоне машины. Но когда Глеб повторно толкнул его стволом в спину, начал выбираться из машины. Он вылез и понял, что они далеко от поселка. Когда он ехал в машине, то от страха даже не смотрел в окно. Он, хотя глаза были открыты, вообще никуда не смотрел. Страх ослепил его глаза влагой слез на все время пути. Он просто впал в оцепенение. И только все время повторял про себя. Господи. Господи. Спаси и сохрани. Спаси и сохрани.
В жизни до этого Пузырьков не молился почти никогда. Так, иногда, перед экзаменами в школе милиции. Тоже от страха. От страха перед экзаменами. А сейчас он, кроме как спаси и сохрани, вспомнить ничего не мог. Да и нельзя вспомнить то, что ты не знаешь. Только вот повторял и повторял. И даже по сторонам не смотрел. И вот теперь он стоит около  посадки, и рядом с ним стоят люди, которые смотрят на него такими ласковыми и нежными глазами.
; Пройдемте, Иван Васильевич. Вот там пеньки. В ногах правды нет. Присядем, поговорим за жизнь нашу грешную, ; сказал Николай.
Глеб убрал пистолет в карман и, посмотрев на Пузырькова, подмигнул ему и добавил:
; Надеюсь, не побежите.
Рядом с посадкой было вспаханное поле. Бежать по такому месиву было практически невозможно. Но у человека от страха черте какие физические возможности могут проявиться. Хотя Глеб, представив, как Пузырьков ломанется по полю, заулыбался. Это только бегемоты с их весом носятся как полоумные. Пузырьков на это неспособен.
Вся их тройка подошла к пенькам, которые в недавнем прошлом были деревьями и Николай жестом пригласил Пузырькова присесть. Они сели. Пузырьков так и зыркал глазами. Но, тем не менее, сел. Николай сел напротив него, а Глеб остался стоять так, чтобы видеть, что происходит вокруг.
; У нас к вам, Иван Васильевич, есть несколько вопросов. Как только вы правдиво и, главное, честно ответите на них, вы можете продолжить выполнять свои служебные обязанности. Понятно?
; Какие вопросы? ; сглотнув, спросил Пузырьков.
Хотя разговаривал с ним Николай, участковый косил на Глеба. Глеб стоял рядом, засунув руки в карманы куртки, и делал вид, что разговор ему неинтересен, а все его присутствие здесь сводится к тому, чтобы смотреть по сторонам.
; Вот и замечательно, ; улыбнувшись сказал Николай. ; Вы, конечно, знаете, что сгорел у вас в поселке недавно домик. И в домике этом поджарилось пять человек. Я говорю «поджарилось», а не «сгорело», потому что мертвые люди только поджариваются. Они не могут уже дышать в пожаре, и жар не проникает им в глотку. Так, подрумяниваются сверху, и все. Перед тем, как они стали грилем, их кто-то убил. Тихо и аккуратно. Так вот, уважаемый Иван Васильевич, нас интересуют только ваши отношения с Разумом и компанией. Только, пожалуйста, не тратьте наше время  напрасно, говорите все, что знаете. Все.
; Откуда вы... ; начал Пузырьков.
; Иван Васильевич, я же просил вас не тратить наше время. Мы знаем, что с Разумом у вас были самые хорошие отношения, поэтому еще раз вам говорю, не надо тратить наше время. У вас его может быть много, но мы люди занятые. Итак, слушаю.
; Но я...
Пызырьков не успел закончить фразу, как Николай резко схватил его за ухо и со всей силы скрутил против часовой стрелки. Пузырьков взвизгнул. Николай пожалел, что нельзя оставлять следов на этой роже.
; Вы все знаете. Помогите нам тоже все узнать.
Николай отпустил ухо участкового. Тот сразу же схватился за него рукой. Ощущение,  было очень неприятным, словно его ухо и вовсе оторвали. Но оно было на месте, хотя стало огненное.
; Понимаете, ; начал Пузырьков.
Николай угрожающе наклонился вперед.
; Нет! Нет, не надо! ; отпрянул участковый. ; Я просто не знаю, что вам нужно?
; Все!
Молчавший до этого Глеб достал из кармана жвачку и отправил ее в рот. Обертку заботливо положил в карман. Разжевав жвачку, он подошел к Пузырькову и, похлопав его по плечу улыбаясь, сказал:
; Как сказал мой коллега, нам надо знать все.
Пузырьков ссутулился и втянул голову в плечи.
; Я сдал им наркоту вечером того дня, когда их убили. На реализацию. А тут вот такое дело, ; сказал, смотря в землю Пузырьков.
Если бы он видел, как удивленно вытянулись лица у Николая с Глебом после его слов. У Николая даже вырвалось:
; Что?
; Наркоту я им сдал. Хотел денег заработать…
Глеб не дал воспользоваться заминкой вызванной удивлением Николая и спросил:
; Много?
; Много.
; Откуда она у тебя?
Глаза Пузырькова метались, но он молчал.
Глеб присел и сбив фуражку с участкового схватил его за волосы.
; Откуда у тебя наркота?!
; Я не могу сказать, ; со слезами на глазах выдавил Пузырьков.
У него затрясся кадык. Глеб подумал, что участковый сейчас расплачется, и он посильнее дернул за волосы.
; Откуда  у тебя наркота? Или я сейчас тебя тут пристрелю!
Глеб достал ствол из кармана и приставил ко лбу участкового. У того вылезли из орбит глаза. Глеб взвел пистолет.
; Особисты мне дали. Особисты из части, что вот там за лесом стоит. Там у них еще есть. Они откуда-то с Чечни гонят.
Глеб отпустил волосы участкового и толкнул стволом пистолета в лоб. Вытер руки о воротник милицейского бушлата.
Николай подался вперед и зло спросил:
; Фамилии, имена, звания твоих особистов.
Пузырьков глотнул. Во рту у него пересохло.
; Майор Панов Валерий Геннадьевич, капитан Извеков Вадим Петрович. Там еще какой-то подполковник замешан. Если не вся верхушка части. У них товара навалом, вот они и попросили меня толкнуть. Ну, я Разума  в долю и взял. Тут же дорога на Москву, отель, шашлычные. А оно вон как вышло.
; Сам на кого-то думаешь, кто твоих подельников завалил? Почему тебя за компанию тоже не грохнули? Не думал? ; глядя в глаза участковому, спросил Глеб.
; Думал. Как же тут не думать. Ничего я не понимаю. И не знаю, кто их убил. Понятия не имею.
; В поселке никого нового не объявилось? ; спросил Николая.
; Нет. Тут и думать не на кого. Одни старики да дачники.
; Лады, ; сказал Николай. ; Ну что ж, Иван Васильевич, спасибо вам за помощь. Нам с коллегой пора. Уж извините, спешим, до дома сами дойдете. Тем более, что осень сейчас стоит теплая. Уж извините, если  что не так.
Николай подошел к Глебу, хлопнул его по плечу и пошел к машине. Глеб вынул из кармана пистолет участкового. В глазах у Пузырькова отразился дикий испуг. Глеб вынул затворную раму и  швырнул ее в посадку. Еще достаточно светло. Найдет. А оставлять такого, как Пузырьков, с оружием за спиной  не грело. Еще пальнет сдуру.
Николай  и Глеб сели в машину и поехали по грунтовой дороге к шоссе. Николай серьезно посмотрел на Глеба и сказал:
; Творится нечто странное.
Глеб кивнул головой и достал сотовый, он выбрал номер Милюкова.


26.

Наступило время основных операций. Все,  что было проделано до этого, представляло всего только начало сражения. Алексей вошел в форму. Привык мыслить и думать, как и положено на войне. Испытал вкус побед. И теперь начинал планировать, то к чему он и пришел в ту пятницу, когда встретил Игоря.
Все эти наркоточки и мертвая братва с прочей гопотой, все это только верхушка айсберга. Они просто существуют, потому что люди, от которых зависит многое и которым не обязательно вырезать эту заразу, позволяют этой мерзости  жить. И жить, надо сказать, прекрасно. Ни о чем не заботясь, а безмятежно шутя и резвясь.
Поэтому, после того, как он внес некоторую сумятицу и непонимание в ряды местных бандюганов, надо было теперь внести так же ясность в головы тех, кто облечен властью. В головы тех, кто пристраивается у кормушки власти, для того чтобы своим толстым щекам найти самое точное применение. Их же так приятно раздувать, сидя в каком-нибудь президиуме или коллегии, или еще каком-нибудь шабаше того же разлива. Мол, вот я ; слуга народа. У нас все всегда почему-то списывают на народ. Типа, он у нас еще не подготовлен к тому, что мы для него подсуропили. Не догоняет народец грядущих перспектив. Надо его железной рукой загнать, так сказать, в очень светлое будущее. И так далее и тому подобное.
А народ ведь действительно, не догоняет. Как так, первейшая мразь стоит у власти? Почему у нас так много эта мразь властная говорит, а ни хрена, если честно, не делает? Все время списывает на какие-то запланированные трудности? Мол, грачи не вовремя прилетели. Видно, там, откуда они должны прилететь, клевать побольше, чем у нас, вот и не летят пернатые.
 Сейчас Алексей планировал на небольшое время покинуть город и прокатиться до соседней области для покупки вещей, которые ему необходимы для следующего дела. Дела, ради которого он, собственно, все это и заварил.
Надо дать урок. Урок такой, чтобы запомнили, чтобы поняли  те, для которых сей урок предназначен.
У вас есть люди, которые вам не нравятся? Которые вам надоели со своей тупостью и мерзостью? Которые лезут к вам в вашу жизнь и постоянно все мешают и мешают? Наверняка есть. Они есть у любого человека. У любого. И часто вам кажется, что вот он перебор, все, сейчас я закиплю и сорвусь, по морде тресну хотя бы. Но есть такие, которых по морде бить нельзя, ни в коем случае, их надо только убивать. Потому что они все запоминают и не успокаиваются, пока вам не отомстят за вашу обиду. Ночей не спят, все думают. Даже плачут от обиды в подушку, что сейчас вам отомстить не могут. Но год за годом гнут спины, вползают все выше и выше, и  когда, наконец, становятся маленькими божками, тогда мстить и начинают.
Много мерзкого, все-таки, есть в человеке. Очень много. Порой даже кажется, что люди состоят из одной мерзости. Неужели они не понимают, что вся их месть порождает еще большую месть? И вот уже на них кто-то начинает копать информацию, и вчерашние друзья, обиженные, что этот бедолага обогнал их в гонке за власть, начинают на него постукивать. И при этом в душе у стукачей начинает цвести тихая, поганая разновидность радости. Из тех, что получает садист, видя, как мучится его жертва. С тем, на кого они регулярно стучат, они мило общаются, обнимают, в дружеской пьянке говорят, как гордятся тем, что с ним дружат. И стучат, стучат...
Да и он, божок наш, тоже, наверное, не такой дурак, понимает, что не может быть подхалим ни другом, ни соратником, ни сподвижником, не может подхалим быть кем-то – только никем. Совершенно никем, по себе понимает, по тому, как сам к власти шел. Но, тем не менее, пока есть возможность, пусть маленькая, он пользуется всем этим, пользуется тем, что все перед ним лебезят и преклоняются, что все его уважают, хотя в уважении этом нет ничего, кроме названия. И кричит он на подчиненных, и топает, и матом их кроет, и все ему это в кайф. 
Было такое? Наверняка было. И порой хочется с таким существом  поговорить при другом раскладе ; в подвале  темненьком. В сыром подвале с ним вдруг метаморфоза происходит. Это уже практикой подтвержденный факт. Или в лесу. В осеннем лесу особенно приятно с существом этим разговаривать.
Осенний лес, он смертью пахнет. Самой смертью от него, леса-то веет. Все, что должно было отцвести, уже отцвело, все созрело и приготовилось умирать, до весны уйти в забвение. Вот в таком-то лесу и приятно разговаривать с существом этим по душам. Хотя, нет у него души. Это уже точно. Продал он ее. Продал где-то по пути наверх. На пути к маленькой или большой власти. Взял и продал, и даже не заметил, когда и где. Так что придется говорить с тем, что там у него внутри осталось.
Осенний лес, он для такого разговора ; самое то место. Вот Алексей и направился в соседнюю область, чтобы там купить все необходимое для этого разговора.
Действие, которое последует после разговора надо тщательно отрежиссировать. Очень тщательно. Потому что это действие должны увидеть много людей, а люди такие вещи очень любят. Особенно, если они не абы как сделаны.
Алексею в соседней области нужно было найти магазины для магазинов. Тот магазин, в котором продают манекены. Манекены, которые напоминают людей. Все их видели постоянно. И все знают, для чего их использовать. Но у Алексея на их счет были совсем другие планы. И он приобрел два манекена. А затем купил два полных комплекта точно такой же  одежды, которую он использовал для себя при выполнении своих заданий. Еще он покатался и приобрел парики и прочие сопутствующие вещи, которые должны были сделать манекены его сообщниками для осеннего спектакля в лесу. Действия ночью в свете фар. И разговор этот должен был закончиться для существа весьма плачевно, как существам таким же покажется.
Для маскарада все было готово. Теперь оставалось сделать только самое главное. Найти  место и привезти существо для разговора.
Стояла уже поздняя осень. Грибники престали шататься по лесу. Да если честно,  возросшее количество отравлений этим лакомством отпугнула людей от сбора осенних плодов. А после заката солнца в лесах и вовсе не было никого. Грязно, сыро, мерзко, холодно. В общем, все, что Алексею и нужно. Все просто в масть.
Вы когда-нибудь похищали человека? Провокационный вопрос. Понимаю. Ну, тогда так: а хотели бы похитить? Не менее провокационный. Но Алексей был абсолютно уверен, что это хотели бы сделать все. Только вот как человека похитить? Вот где возникает много вопросов. Простые люди нам не нужны. Нам нужно похитить того, кого опекают и охраняют. А похитить, тем не менее, надо.
Алексей долго думал и перебирал возможные варианты, и убеждался в том, что для похищения ему нужны сообщники. Как минимум, два. Иначе сделать это очень проблематично. Вот за ними-то он и ездил в соседнюю область. Нашел-таки себе сообщников. Всем людям похищение видится как захват кого-то и его насильственное доставление в потайное место, и после этого выдвижение требований.
Все это, конечно, так. Но похищать человека надо так, чтобы он сам к похитителям пришел, чтоб сам дал себя увести. Надо только найти такого человека. Найти того, кто придет сам и сам на плаху голову положит. Надо просто взять на интерес.
В городе для похищения было два первых кандидата и тридцать второстепенных. Еще было  огромное количество третьесортных. Но хотелось Алексею, конечно, пообщаться с первыми двумя сортами. Третий сорт ; он на то и третий, что люди там третьесортные, о них никто и не заволнуется. А вот первые два сорта, они самое то.  Вот они-то Алексея и волновали.
Он очень долго собирал информацию о людях, которые играли в его городе и области какие-то весомые роли, и вот теперь он сидел дома, не брился уже второй день, да если честно, он и постригался последний раз уже очень давно. Сидел и сортировал этих людей. Искал того, кому будет отведен бенефис в осеннем лесу. Кто у нас станет главным героем. В газетах пишут очень много интересного, настолько, что сами те люди, что помещают свои интервью, на самом  деле,  не подозревают, что открывают ворота в свой внутренний мир. И миром этим можно очень неплохо воспользоваться. Тому, конечно, кому это интересно. Алексей у нас человек был очень интересующийся, поэтому и сидит он вторые сутки дома, и сортирует, сортирует, и перебирает он все, что накопилось за время собирания газетных вырезок.
Надо очень точно определить цель. Целей,  их очень много, но вот выбор состоит в том, чтобы найти такую, которая была ценна и легко доступна. Большинство тех, кто достиг власти и творит свои дела в родном городе,  не верит, что с ними что-то случится. Просто не верит. Они ездят в машине с маячками и демонстрируют свое простое отношение к своей персоне, посылая охрану за пивом или убегают он нее, охраны этой, к любовнице. Да и охрана ; зачастую свои люди, которые тоже наплевали на элементарную безопасность давным-давно. Вот кого надо искать. Того, кто считает, что все это дурачество: охрана, машина бронированная, все это мелочь ; кто посмеет меня, такого уважаемого в верхних слоях нашего болота, тронуть. Да у меня такие связи, да я все могу.
Действительно, эти могут многое. Но только господа хорошие не подозревают, что где-то сейчас сидит человек, сидит у лампы за своим любимым столом и, прихлебывая чай с медом, выбирает вас на предмет... Осторожно, не торопясь, все взвешивая и все учитывая. Выбирает, планирует. Прикидывает. Кого же ему освежевать-то? Так, чтобы самого на дыбу не отправили.
А на диване сидят его сообщники. Застыли. Замерли. Затаились. Не шелохнется никто, не вздохнет. И глаза их смотрят ничем в темный угол комнаты. И ждут они своего часа. Терпеливо ждут.
А тот, о ком сейчас думает Алексей, наверное, устал после тяжелого рабочего дня, проведенного еще и в нервной обстановке, в связи с последними событиями, отправляется домой или еще куда-нибудь и ничего не подозревает. Ничего. А зря. Если ты когда-то совершил не очень хорошие дела,  будь уверен,  запущенный тобой бумеранг обязательно вернется. А вот успеешь ли ты его вовремя поймать или хотя бы увернуться?
Основных кандидатов было двое. Эти двое очень сильно лезли в грядущих выборах на пост главы города. Очень сильно лезли. Они были бесспорными лидерами. Остальные так, мелочь пузатая. Эта мелочь ни при каком случайном раскладе не могла этим двоим навредить. Скорее всего, их, как это и бывает, собрали для бомонда. Просто для того, чтобы люди из электората поверили в то, что у них демократия и все такое. Ах да, забыл еще, в то, что у нас правовое государство. В это сейчас старательно хотят заставить нас поверить. То есть, по-простому говоря, полицейская страна. У власти стоят те, у кого рыльце в пушку, и их всегда можно закрыть, если они сделают не то, что правовым государям выгодно. И тем самым продемонстрировать борьбу с коррупцией и оборотнями.
Живем в двадцать первом веке, а оборотней ловим. Когда они уже у власти. Может, их стоит как-то на уровне распознавать? А? Двадцать первый век. На Марсе скоро бюрократию разводить будем. Ученые почти все хромосомы с атомами взвесили, а с оборотнями что-то никак. Их же еще в детском садике видно ; по тем родителям, что их приводят.
Но тогда кого ловить? Кем народ будоражить? Вот и сидят оборотни во власти и даже, что характерно, на Луну не воют, так, если только по белой горячке. А вся страна смотрит и ждет с нетерпением, кого же сегодня еще поймают, какого негодяя, что кровь народную пьет и со своими не делится.
Делиться надо, это еще нормальным детишкам в том же детском садике нянечки растолковывают, если, конечно, родители раньше не смогли. Но наши маленькие оборотни и там не делятся. Все под себя. Все, машинку игрушечную, лопатку, пакет акций или откатик небольшой с контрактика. С возрастом в людях-то и жадность растет, и мелочность, и щеки, и пузо. Только один орган становиться все меньше и меньше... Да, мозг. Заплывает. Иногда так, что даже в глаза жирок проникает. И глаза становятся мутными. От бульона. 
Но эти два кандидата были самые что ни на есть основные для этого поста. Они оба шли ноздря в ноздрю и оба, соответственно, «любили» друг друга очень сильно.
Первый. Молодой. Тридцать девять. Но из молодых и ранних. Сергей Викторович Пыжин. Вот кого, конечно, хотелось в лесок вывезти. Но одному такого не похитить. Умный. Безжалостный. Начинал в братве, но очень быстро понял, что больше денег поднять в политике можно. И начал туда, в политику, пробираться. Осторожный. Всегда с охраной. Охрана сильная, натасканная. Все бывшие офицеры, но уже не на пенсии, уровня старшего лейтенанта, капитана. Не пьет, не курит. Живет за городом. Там тоже охрана. Тоже все натасканы. Дисциплина жестокая, если что не так, то все, считай, что ты уволен. Но и платит соответственно. Круг лиц, с которыми общается, такой, что на этом сыграть практически невозможно. На удивление очень честный семьянин. В связях тайных налево не замечен. Имеет по-прежнему огромный авторитет в местной братве, хотя и входит в совет по правоохранительным органам или еще какой-то безопасности. Жесткий. Волевой. Такого можно снять только издалека. Но убивать просто так, это ерунда. Это так, баловство. Это как-нибудь потом. Чуть попозже. С  пополнившимся арсеналом это теперь нетрудно. Через несколько недель состоится ежегодный благотворительный вечер, вот на вечере  этом можно его и уложить из винтовки. Но это потом, а сейчас Алексею нужен спектакль.
Нужен актер на роль жертвы.
Палача сыграет он сам.
Массовка вон на диване сидит. А вот жертвы пока нет. А Пыжина, его так просто на роль жертвы не заманишь. 
Второй кандидат на поездку за город ; Геннадий Петрович Васильков. Уже в возрасте. За пятьдесят. Из комсомольской гопоты. Потом, правда, вовремя покаялся и признал все былые заблуждения. Но как был чмо комсомольское, так и остался. Хотя и наградили его недавно за возрождение России каким-то орденом новой страны. Жадный. Завистливый. Самодур еще тот. Охрана слабая. Считает, что в родном городе ему ничего не грозит. Как Пыжин, в начале своей карьеры в разборках не участвовал. Потому и буробит черте что. Как правильно говорится, за базаром не следит. Но имеет огромную поддержку таких же, как он, вовремя сориентировавшихся жополизов. Которые вовсю заседают в комитетах и администрациях. В отличие от Пыжина, плохо вхож в среду местных предпринимателей. Новых предпринимателей. Нынешний глава Николай Николаевич Королев ; его кореш по партийной школе.  Часто живет импульсами. Может и свалить без охраны. Да и охрана; так, старперы. Отставники. Все мятые. Молодежь, видно, он не понимает. Амбициозен. Любит охоту. Такой может и повестись на интерес. Надо только сильно заинтересовать. А кроме того, имеет шуры-муры с главой местного налогового органа. Все знают, но делают вид, что не знают. И время от времени срывается к ней. Жена его, Изольда Владиславовна, тоже знает. Да, в принципе, не мудрено не знать. И Василькова этого по-мужски можно понять. Как его угораздило жениться на Изольде, понять очень трудно. Даже не для таких, как Алексей, сей факт остается загадочным и требующим дополнительного объяснения. Истеричка она страшная. Регулярно по путевкам местного профсоюза ездит по нескольку раз в год на всякие курорты, где ее поплывший еще в раннем девичестве разум всякие психологи и невропатологи пытаются отрихтовать. Но судя по тому, что она недавно гаишника, который ее на свою беду остановил, покусала, то очередная профсоюзная путевка опять была истрачена впустую. Про таких людей в народе есть очень точный и правильный диагноз ; псих-самовзвод. Так что, Георгий Петрович на данный момент для Алексея стал объектом номер один для утверждения на роль жертвы. Алексей представил, какой ажиотаж тире психоз Изольда внесет в последующее расследование. Следователям придется покупать в аптеках, которые находятся под попечительством Изольды, средства от головной боли тоннами. Она же ни себе, ни людям покоя не даст. Воплей и криков будет немерено. У нее еще мама жива. Папа-то давно почил в небытие. А вот мама живет и здравствует. Мама стараниями милой и заботливой дочери в данный момент является инвалидом и узником каких-то там лагерей, и участником Англо-Бурской войны...
В общем, можно представить, сколько листов займет перечисление всех ее регалий на жалобах и прочих записках сумасшедшей, которые мама Изольды начнет строчить после того, как зять прекратит свое существование. Алексей даже подумал, что огромное количество милиции и прочих органов можно отвлечь от своей работы, если часа в два ночи позвонить маме Изольды, да можно и самой Изольде, и сказать, сатанински хохоча, что они следующие, и чтобы начинали молиться. А потом еще послать письмо с каким-нибудь диким текстом. Например, можно послать стишок Омара Хайяма:

Порою, некто гордо мечет взгляды: «Это я!»
Украсит золотом свои наряды: «Это я!»
Но лишь пойдут на лад его делишки,
Внезапно смерть выходит из засады: «Это я!»

Омар, он много о смерти думал. О том, что такое жизнь и смерть. О том, как они соприкасаются. Он и стихи писал одно время такие. А тот стишок, он с намеком. Впрочем, Изольде с мамой что ни пошли, они все равно намек найдут. Так что, можно зарядить им вообще что-нибудь дикое, типа Губермана:

Сопливые беды, гнилые обиды,
Заботы пустой суеты ;
Куда-то уходят под шум панихиды
От мысли, что скоро и ты.
   
Алексей даже начал улыбаться, представляя, как эти две городские сумасшедшие прочтут подобное послание. Хотя, это так, его мысли. Они и без писем начнут всех на уши ставить. Хоть и так все на ушах стоят. Но неважно, ведь у человека всегда есть то, на что его поставят.
В общем, Алексей определился с выбором жертвы. Васильков Георгий Петрович. Решено. Его и надо прорабатывать.
Если с ним не выгорит, перейдем к легкой добыче. Второму сорту.
Второй сорт. Это главы администраций. Высокопоставленные менты. Судьи. Прокуроры. Короче, все те, кого легко достать и кого никто не охраняет. Как их еще не поубивали всех?.. Этих можно брать голыми руками. В пятницу после «дня граненого стакана». Когда они осоловевшие домой направляются. Да мало ли где их еще можно брать.
Но пока сосредоточиться надо на Василькове, думал Алексей. Полностью сосредоточиться. Если мимо кассы, то тогда к нему никогда не возвращаться и идти дальше. Но если он сыграет, то... Изольду? Нет, ей много чести. Ее убить ; это ничто. Ну, Васильков, конечно, перед тещей начнет суетиться. А та его же и обвинит. Он начнет нервничать, запьет на радости и тут его?
Нет, многоходовка получается. Глупо. Лучше уж сразу Георгия Петровича. И тогда...
Тогда начнется такой балаган. Такое шоу. Прокурор и судья или там ментеныш какой ; это, конечно, неплохо, но этот представитель ; вот это самый смак. Надо только интерес очень сильно отрепетировать. Очень сильно отрепетировать. Алексей провел рукой по щеке и потер начинающую появляться щетину. Давай расти, расти, ты мне сейчас очень нужна. Он посмотрел на своих сообщников и хмыкнул. А ничего так, прикольно выглядят.
; Ничего, мужики, вам не в витринах стоять. Вы у меня для нормальной мужской работы будете использоваться! ; сказал Алексей манекенам. ; Жалко, вас потом тоже придется отправить в кукольный рай. Но такова селява или селяви. В общем, такова жизнь.
Он встал со стула и подошел к манекенам, которые так же неподвижно сидели на диване и, несмотря на озвученную их судьбу, не предпринимали попытки ее исправить. Алексей улыбнулся и потрепал по лысой кукольной макушке одного из своего соучастников.
Он прошел к турнику и начал подтягиваться. Долго он сидел сегодня за столом, пора разогнать кровь.


27.

Лена Королева узнала, что у нее умерла бабушка, в семь утра. Звонок сотового разбудил ее в субботнее утро. Над Москвой только-только начинало заниматься утро. Она снова спала без сновидений. Снова в полной темноте. А звонок вырвал ее из этой спокойной темноты. Лена взяла трубку и увидела на панели телефона, что звонит ей старший брат. Самый старший. Иван никогда, в отличие от Федора, ей не звонил. А тут вдруг в раннее субботнее утро он снизошел до того, чтобы набрать ее номер.
; Алло, ; сонно ответила она.
; Привет, ; сказал отец.
; Привет.
Конечно, брат не стал бы ей звонить. Отец просто взял его телефон.
; Твоя бабушка умерла сегодня ночью. Ты сможешь приехать?
; Да.
; Мне послать машину?
; Не надо, я сама.
; Ну, давай. Ждем.
Отец дал отбой. Связь прекратилась. Лена отложила телефон на столик и легла на спину, уставившись на потолок. Бабушка умерла, подумала она. Умер, наверное, самый добрый человек на свете. А мне как-то все равно. Я ведь сейчас не чувствую практически ничего. Ни той пустоты, которая всегда возникает, судя по книгам, у героини после таких слов. Ничего. Просто ее не стало. Бабушки не стало.
Лена еще несколько минут лежала в постели. Потом встала, привела себя в порядок. Позвонила Таньке. Подруге по университету и предупредила, что ее не будет до среды. Сказала ей, что она едет домой. Что сегодня ночью умерла ее бабушка. Танька, конечно, посочувствовала и спросила, нужна ли ей помощь. Лена поблагодарила и сказала, что нет. Потом она выпила крепкого кофе и поехала на вокзал. В кассе она купила билет на автобус до родного города. Родного города, хмыкнула она. Того города, из которого она с радостью уехала четыре года назад. Хотя, город был тут ни при чем, уехала она от своих родителей. Своих братьев. Своих подруг и друзей. За все четыре года она была в городе своего детства всего два раза. На юбилей отца. И на юбилей матери. По три дня каждый раз. Всего шесть дней за все это время. И больше ее туда не тянуло. Она, правда, еще несколько раз приезжала в поселок рядом с городом, где летом жила ее бабушка, на несколько дней.
Только к бабушке, и просила ее не говорить родителям, что она здесь. Ей в поселке нравилось. Хотя и там летом практически все походило на город. Шумно, людно. Но можно было побродить по лесу и искупаться в речке. А домой она в эти свои поездки не заезжала.
Наверное, прав был старший брат, который с детства ее считал «белой вороной». Что белой,  это точно. Лена была блондинкой, как и мать. А вот что вороной, тут она с братом не соглашалась. Ей не хотелось ассоциировать себя с этой не очень-то замечательной птицей. Лучше уж гадкой лебедихой…
 «Ну что, гадкая лебедиха?..» ; подумала она, держа в руках билет на автобус. «Вот и еще один повод побывать дома».
Лена очень обрадовалась, когда от Павелецкого вокзала к ним в город стал ходить прямой автобус. Она терпеть не могла ездить на поезде. Не знала сама, почему так, но ей попадались почему-то какие-то странные попутчики. Может, конечно, как она сама думала, они не странные, странная она. Как когда-то пел Джим Моррисон ; люди странны, если ты странник. А она с самого детства была и странной, и странником.
Поэтому ее, несмотря на неудобства, устраивало, что теперь появился автобус. Он выезжал в одиннадцать вечера и в начале шестого был уже в городе. Для нее в автобусе было поспокойнее. Можно было достать любимую книгу и почитать. А потом, когда наступит ночь, можно было смотреть в окно на ночную дорогу. На то, как мелькают домики сел, которые расположились по бокам шоссе. Как наваливается темнота леса, через который вела дорога. На пустые осенние поля, над которыми ветер гонит облака. И в конце этого пути ее ждал дом. 
Дом, милый дом. Только вот никогда Лена в своем доме ничего милого не находила. Наверное, только бабушка была тем добрым и дорогим, что осталось от впечатлений  ее детства. И вот теперь возник такой повод, чтобы поехать и проводить ее в последний путь.
Лена вернулась в свою квартиру, купленную на деньги отца, и начала собирать небольшую сумку для предстоящей поездки. Она была не такой,  как все девушки ее возраста. Ей самой часто казалось, что она родилась старой или даже нет, не старой, а какой-то взрослой. Слишком взрослой. Она не сюсюкалась с подружками по поводу и без повода, да и подруг-то у нее было не много. Только Танька, да и, наверное, все. Остальные были  просто знакомые, хотя и хорошие. Просто их она, как Таньку, к себе так близко не подпускала. Танька была тоже из такого же провинциального городка, как и Лена, поэтому у них с самого начала учебы и сложились дружеские отношения. Остальные ее подруги были москвичками и думали что ли как-то по- другому. То ли, действительно, так резко отличались от ее Таньки, да и от нее самой, что порой просто бесили.
Они же не понимали, почему она так живет, как живет. Если у нее такой богатый отец, то зачем она с первого курса стала подрабатывать в издательстве. Зачем упиралась первый год и жила в общежитии, когда отец с самого начала предлагал ей купить квартиру. Тут она, если честно, сдалась. Жить с ее характером в общежитии, было просто невмоготу.
Детвора, попав после школы в такой город, просто срывалась с катушек и гудела так, что если бы родители видели, на что идут посланные своим чадам деньги, не то что не стали бы им эти деньги слать, а попросту забрали бы своих отпрысков домой и держали дома на цепи лет до двадцати.
Да и тут, в чужом городе, к ней было равнодушное отношение, что ее устраивало, даже очень устраивало. Лена Королева. Дочь главы города. Дочь одного из первых людей в этом городе терпеть не могла подхалимажа и льстивой ласки, которой ее все окружали в ее детстве. Ее отец принял перестройку, как и все остальные, с аплодисментами, переходящими в овацию. Он очень резко стал нужен новой власти, а власть ему. Она была очень маленькой в то время, поэтому даже не представляла, как все тогда происходило.
Лена родилась в восемьдесят четвертом году прошлого века. Так что, когда ее отец стал играть одну из ведущих ролей в городской администрации, ей было чуть больше десяти лет. Сейчас к концу подходит его второй срок, и отец желает заняться организацией какого-нибудь  фонда помощи ; в конечном итоге, себе и тем, кто в этом фонде с ним пристроится.
Ее семья состояла до сегодняшнего звонка из пяти человек. Она была шестой. Незапланированной шестой. Был в этой семье отец, Николай Николаевич Королев, властный и жестокий человек, тот, кто всегда  считал, что его слово должно быть последним и обсуждению не подлежит, даже если это слово было очень глупое, он постоянно воевал со средним братом Лены и все-таки сломил его и победил. Мать Лены, Наталья Сергеевна, в молодости имела звучную фамилию Кражевская и была внучкой какого-то комиссара, который умудрился пережить все чистки. Когда папа Лены только-только начинал подниматься по комсомольско-профсоюзной линии, он на каком-то дне работников станкостроения закадрил Наталью Сергеевну. Как он любил говорить за семейным столом, она его «прямо сразила». Хотя Лена была всегда уверена, что он маму заприметил давно и просто, как дичь, выслеживал. Уж очень, как показала практика, союз с комиссарской внучкой поспособствовал дальнейшему продвижению по его служебной лестнице.
Лена не знала, что ее мать нашла в отце. Нет, мужчина он был, конечно, красивый. Здоровенный. Но  в Ленином понимании он был просто диким варваром и чудовищем. Она так и относилась к своему отцу, несмотря на то, что он был ее отец. Старший ее брат Иван с самого детства познал прелесть жизни сына комсомольского вожака. И теперь стал, если не точной копией своего отца, то был очень к этому близок. Только вот копия эта  водилась со школьной скамьи со всякой шпаной, а теперь и просто с бандитами. Иван создал и единолично руководил самым крупным агентством недвижимости, и его бандюганские друзья в этом помогали. Не надо даже объяснять, как помогали. Но больше всего Лена презирала его за то, что он однажды сбил по пьяной лавочке девушку и, чтобы она не подавала заявления и вообще не поднимала шум, купил ей квартиру через своих друзей, а сам даже извиниться к ней не съездил. Только что этой девушке квартира, когда от боли в травмированной голове она готова на стены лезть.
Средний брат Федор ; тот, как мог, воевал с отцом. Федор начавший взрослеть на рубеже перемен в стране, хотел жить, как ему самому хотелось. Вот он и старался побороть отца и старшего брата, которым, как всегда, было виднее. Но единственным поступком, который он смог сделать, была попытка добровольно уйти в армию. Но всегда черствые к простым смертным врачи в военкомате, нашли у него кучу болезней, и он не попал в войска. Закончил юрфак и теперь протирает штаны, как он сам ей говорит, в прокуратуре. Уже стал каким-то заместителем старшего протиральщика штанов.
Только Лена в этой семье смогла доказать, что хочет жить своей жизнью, а не той, которую ей навязывают родители. Она после одиннадцатого класса сказала, что если они ей и могут чем-то помочь, то только тем, что ей нужно, и за все это она с ними со временем рассчитается. С истериками со стороны матери и скрежетом зубами отца, она смогла получить, что хотела. Поступила на журфак МГУ, уехала в Москву.
Огромный город, как она считала, своим наплевательским отношением ко всем и вся собьет с нее налет грязи. Отец купил ей квартиру в этом городе и регулярно присылал деньги. Но Лена нашла работу в одном из издательств и могла не так сильно тратить отцовы деньги, как тратила другая бы на ее месте. Отцовы деньги она хранила на депозите в банке до поры до времени. Вот когда через год она закончит учебу и приступит к работе в полную силу, тогда она станет от своей зарплаты откладывать на этот счет еще часть своих уже денег, и рано или поздно рассчитается с отцом за купленную им квартиру и посылаемые деньги.
Она терпеть не могла от кого-то зависеть, зависеть полностью или частично. Ей просто хотелось создать свой мир, и чтобы в мире этом не было и близко того, что было во время ее детства. Ничего даже близкого. Подруги ее не понимали. Даже живущая на квартире у дальней пожилой родственницы Танька не понимала. Но это была ее философия, и ей было  наплевать на то, понимают ее или нет. Она-то себя понимала и понимала на все сто процентов, если не больше. А подруги, ну, что подруги, они живут сейчас и хотят жить в будущей жизни по шаблону, проверенному их матерями, или по шаблону, который навязывают женские журналы. Быть независимыми феминистическими дамами, но выйти замуж обязательно за богатого и со связями и еще, конечно, чтоб он был красив, только  это  очень редкое совпадение ; исполнение всех трех условий. Завести себе еще какого-нибудь на стороне, родить детей и так и жить. Бред. Лена всегда считала, что выходить замуж надо только по любви или по какому-то близкому чувству.
У нее за время учебы было трое парней, но никому из них она, как Танька, не говорила, что любит, и не слала умилительных эсэмэсок. Бред. Чувства не выражают словами, слов для этого мало. Очень мало. Чувство выражают глазами, взглядом, улыбкой, а слова – это  только звуки которые, человек произносит ртом. Только слова. Говорить можно много чего, а вот чувствовать при этом – совсем другое. Она сама рассталась со всеми этими парнями. Не было среди них ни одного такого, кто бы мог понять,  что она хранила в себе. Она чувствовала, что не такие эти парни. Не поймут и все, хоть ты тресни.
Вечером за два часа до автобуса к ней приехала Танька и получила на три дня ключи от квартиры Лены.  Лена не хотела, но Таня, сославшись на то, что ей все рано нечего делать, поехала и проводила ее на автобус.
Лене повезло, она сидела одна около окна. Место рядом было пусто. «Отлично!» ; подумала она. Ей не хотелось сейчас ни с кем разговаривать. Ей хотелось просто подумать о бабушке. О матери отца. Бабушке Ане. Она всегда была очень добрым человеком. Пекла такие вкусные пирожки. Читала ей сказки на ночь, не из новомодных книжек, а из старых, потрепанных. Рассказывала про жизнь в деревне, откуда они с отцом ее отца уехали в город.
Она была самым милым человеком в жизни. Бабушка только ей и только с глазу на глаз говорила, вздыхая, что ума не даст, в кого Николай пошел. Ее муж, дед Лены, был всегда таким честным человеком. Когда Николай начал делать свои первые шаги по комсомольской линии, отец его стыдил. Говорил, чего же ты болтовней-то занимаешься, шел бы лучше работать. Неужели без тебя там митингами руководить лоботрясов не найдется. Потом он умер очень рано. Раны, полученные на войне, дали о себе знать. И дед Лены уже не видел, в кого стал превращаться его сын.
А вот бабушка видела. Все видела и от этого становилась печальной. Она точно знала, что все эти люди, которые окружали ее сына, были притворщиками. Такие притворяются до последнего, до тех пор, пока человек, ради которого строится все это притворство, не потеряет свою власть, и, самое главное, не сможет получить ее обратно. Вот тогда становится видно, кто они на самом деле. Поэтому Лена и сбежала в Москву от всего этот родного притворства.
В Москве это притворство не меньше, но оно чужое. Оно чужое ей.
А теперь Лена ехала в город своего детства и готовила себя к тому притворству, что обрушится на нее завтра утром. Все эти лживые лица. Весь этот бомонд лицемеров. Не заметив,  она так и заснула, держа книгу «Розенкранц и Гильденстерн мертвы», ее любимую книгу.
Еще когда она вышла из дома, ее мобильный телефон пискнул, сигнализируя, что батарея начала разряжаться. Но у нее не было время его заряжать. Ничего, подумала она, приедем домой и зарядим. Потому, перед тем как сесть в автобус, она телефон вообще отключила.

Интересно? Полную книгу вышлю на личную почту. Моя почта anisimov1975@rambler.ru ...