Становление личности vi-vii главы

продолжение 1




                VI.
                Архаический период.


Этот период истории человечества мы ограничиваем рамками от 40000 до 10000 лет вглубь времен. И такое ограничение не случайно. Окончательное становление человека как вида Homo Sapiens завершилось где-то 40000 лет назад и примерно 10000 лет назад (время завершения таяния ледников) закончилась эпоха палеолита. Глобальное изменение климата, повлекшее за собой и глобальное изменение окружающей среды, в свою очередь повлекшие за собой изменение трофической цепи (в это время, к примеру, вымер мамонт) дали всплеск возникновению более совершенных форм человеческой деятельности в борьбе за выживание. Человек вступил в эпоху неолита.
Мы же проследим за развитием человека с тех самых времен, когда у наших предков, по выражению Высоцкого, «были лишь челюсти да шерсть».
Homo Erectus - «человеку прямоходящему» понадобилось пройти полмиллиона лет Эволюции чтобы превратиться в Homo Sapiens. За это время, освободившиеся от заботы передвигаться на четвереньках руки стали важным подспорьем в его жизнедеятельности. Освободившиеся руки и хорошо развитый головной мозг стремительно продвинули человека вверх по лестнице эволюции. Руки и мозг стали теперь главными видовыми отличительными признаками. Заметим, что прямохождение многих гигантских ящеров эволюционно привело к прямо противоположному результату: при микроскопических размерах головного мозга их передние конечности практически атрофировались, но зато габариты, защитные панцири, зубы... Короче, Эволюция сделала то, что сделала: все динозавры благополучно вымерли еще 65 миллионов лет назад, а человек начал историю своего пребывания в виде Homo Sapiens всего сорок тысяч лет вглубь времен. Итак, вторая попытка Эволюции на путях прямохождения оказалась более удачной.
Развитый мозг, прямохождение, освободившее руки для активной деятельности, всеядность, - все это вкупе и определило уникальность человека как вида и позволило ему безгранично расширить ареал своего обитания.
Большинство обнаруженных палеолитических стоянок человека дают некоторое представление о его гастрономических пристрастиях: мясо, рыба, морские моллюски, коренья, ягоды, грибы, плоды деревьев и злаковые, — всё, что предоставляла природа, и всё, что годилось в пищу. В одних местах обитания средством поддержания жизни являлась охота, в других - рыболовство, в третьих - собирательство. Иногда все три способа добывания пищи совмещались.
К сожалению, достоверной реконструкции картины жизни человека позднего палеолита положены непреодолимые препоны. И главная из них - малочисленность следов деятельности наших отдаленных предков. Наиболее древние стоянки человека обнаружены в Европе (в Пржедмосте), где найдено около 25000 примитивных орудий и кости свыше 900 мамонтов, а также в Дольни - Вестонице, где найдены десятки тысяч кремневых орудий и примитивные поделки из глины в виде фигурок людей и животных. Этим предметам примерно 25000 лет. В поселке Мейендорф найдены стрелы и гарпуны с наконечниками из рога оленя. На стоянке Штельмоор обнаружено 1300 рогов и более 20000 костей оленя, а также топор из рога с каменным лезвием. Как известно, эпоха палеолита получила свое название благодаря каменным орудиям. И хотя самые первые из них - оббитые гальки — датируются 1750000 годами, но они являлись плодами работы Homo Habilis («человека умелого») жившего в Африке. В Европе культуры «оббитых галек» не обнаружено. То же можно сказать и о «приручении огня». Обнаружены древние кострища и очажные ямы, где поддерживался огонь задолго до появления «человека разумного».
Первые «художества» наших предков датируются 20000 годами (пещера Ласко во Франции). Более позднюю палеографию обнаружили в пещере Тюк д'Одубер (тоже во Франции) и в пещере близ Сантильяна (в Испании), - она насчитывает 10000 лет.
Все приведенные здесь данные археологических находок позволяют нам представить некоторую картину жизнедеятельности наших далеких предков: охота, рыболовство, собирательство, грубые орудия труда и охоты, одежда из звериных шкур, культивация огня, рисунки на стенах пещер, первые погребения сородичей. Вот, пожалуй, и все. И все остальное аспекты жизнедеятельности людей того времени приходится только домысливать. А уж в исследовании проблемы отношения личности и общества домысливать приходится абсолютно все.
Но сначала об индивидах и социуме тех времен. Можно предположить, что первобытный социум (род, племя, орда) насчитывал несколько десятков человек. По данным анализа отдельных погребений возрастной состав был примерно таков: 40% - дети до 14 лет, 15% - от 14 до 20 лет, 40% от 20 до 40 лет, 5% - свыше 40 лет. Как видим, мафусаилов у наших предков не было. Более половины социума составляли дееспособные его члены. Достаточно компактная численность племени (примем условно 50 человек) во многом определяла и внутриплеменные отношения. Племя для человека было всем. Индивид неизменно отождествлял себя с социумом. «Мы» противопоставлялась всему остальному миру. Можно убить и съесть любое животное вне племени, но убить и съесть соплеменника нельзя. Это все равно, что убить и съесть себя. Может быть, и были отдельные шероховатости в отношениях между соседствующими племенами, но вряд ли они перерастали в серьезные столкновения. В период великого расселения, при относительной малочисленности человечества не было никаких предпосылок ни к войнам, ни, как к следствию войн, - к антропофагии. Вообще установлено, что среди теплокровных животных случаев каннибализма как правило не наблюдается.
В племени, вероятно, действовали те же порядки, что и в стае: лучшие куски детям, вожаку, кормящим матерям; ритуальное брачное соперничество, не доходящее до серьезного кровопролития, совместная охотничья деятельность, установленная иерархия членов племени. Вопрос о полигамии и промискуитете остается отрытым. Так же как и о моногамии. Но, принимая в соображение факторы менструального цикла, длительную беременность, продолжительный период взросления человеческих детенышей, можно предположить большую вероятность моногамных отношений, пусть даже и не слишком, по нынешним меркам, продолжительных. Пары связывал инстинкт, а не брачный контракт, и от того «любовь» в архаичном социуме была поистине «любовью». Хотя, как сказал поэт: «И даже вечная любовь едва ли длится две недели.» Собственно, «влюбленность» (да простят нам здесь наши дилетантские рассуждения столпы филофилии) — это инстинктивное побуждение человека почувствовавшего именно «своего» партнера по признакам, ведомым только влюбленному. Впрочем, признаки не могут быть слишком уникальны: Эволюция благоразумно расширила рамки достоинств возможных партнеров и не подняла планку требовательности выше достаточного оптимума, иначе род человеческий давно бы прекратил свое существование.
Хорошо развитый головной мозг неизбежно способствовал развитию речи - этому безбрежному источнику коммуникации. От жестов, мимики, поз и нечленораздельных звуков для передачи информации человек перешел к использованию речи. Конечно, не сразу и не в той мере, какой является нынешняя речь; но процесс «говорения» и «понимания» развивался в той мере и в той степени, в каких тому соответствовали обстоятельства необходимые для выживания. На ранних этапах развития речи и прежние, доречевые. способы передачи информации имели важное значение. И до сих пор рудименты этих «доречевых» средств передачи информации имеют место: пожатие плечами, покачивание головой, движения рук, мимика лица... Конечно же, архаической речи было еще слишком далеко до философских конструкций Канта, литературных новаций Джойса или виртуозных изысков Набокова, но свою роль передатчика информации она исполняла в пределах необходимой потребности. И этот этап в становлении человечества поистине можно назвать революционным.
Говоря о языковой революции, мы конечно же сильно преувеличиваем внезапность происшедшей метаморфозы: несколько десятков тысяч лет - срок немалый, но в сравнении с другими качественными изменениями, происшедшими с человечеством, на которые потребовалось сотни тысяч лет, ее можно назвать революционной. Насколько этот процесс шел стремительно, говорит тот факт, что и дальнейшее развитие языка, уже в наше время, вполне поддается исследованию. А.Лосев определил направление изменений языка: от инкорпорированного строя к эрготивному, далее к прономинальному, затем к пассесивному и, наконец, номинативному, т.е. к языку современных европейцев.15
Если прежде мир для человека был предсказуем в пределах генетически закрепленных реакций, с развитием речи и интенсивно возросшей коммуникацией появились возможности прогнозирования. Пусть сначала робкого, малодостоверного, полуфантастического, но все-таки в какой то мере вероятного. С развитием языка совершенствовался логический аппарат. Собственно логика - это добросовестный цензор, не позволяющий человеку запутаться в обильной, разноречивой и разноценностной информации. Можно предположить, что логическая переработка информации в архаичные времена была достаточно несвязной, хаотичной и противоречивой. До этого подобной же работой занимался мозг в сновидениях. Но именно изначальная снотворная работа и явилась тем первым ростком, из которого со временем и взросло древо мышления. И очень может быть, что Эволюция в конце концов сведет на нет эту удивительную форму человеческого пред- мышления, а может быть - и нет. Во всяком случае, проверить это предположение можно будет разве что через несколько сот тысяч лет: Эволюция работает много медленнее ветхозаветного бога.
Подходя к главному пункту нашего исследования - к отношению личности и общества, мы находимся в двойственной ситуации: с одной стороны, скудность сведений об обществе архаичного периода не позволяет нам делать сколько-нибудь уверенных утверждений о характере этого отношения, а с другой — в русле нашей рабочей гипотезы мы вынуждены принять архаический период за нулевую точку отсчета появления собственно личности и общества. Или, точнее, почти нулевой.
В этот, самый начальный, период личность и общество были нераздельносущны. Индивид отождествлял себя с родом, и оттого лич¬ность индивида была практически нулевой. Правда, установленная иерархия членов рода и их социальный статус уже являлись первыми предпосылками для идентификации личности. Но все равно можно принять следующее утверждение: в личности архаического периода почти отсутствовала эготивная установка и абсолютно доминировала установка корпоративная.
Архаическое общество, напротив, имело абсолютную эготивную установку и почти нулевую - корпоративную. Племя архаического периода, так же как и стая других теплокровных животных, жило жизнью своего замкнутого социума и отвергало всякие контакты с други¬ми социумами. Племя всегда самодостаточно и любое другое для него - чужеродно и даже враждебно, так как их отношения определяет одна и та же экологическая ниша. Регуляция, а, точнее, саморегуляция численности племени происходит автоматически: при непомерном возрастании численности племени уменьшаются кормовые ресурсы и, как следствие — или гибель лишних членов племени, или отторжение его части, которая пускалась на поиски новых мест обитания. И только после того как все более или менее благоприятные для жительства места были освоены, неизбежно возник институт межплеменных войн.


                VII.

                Мифологический период 


                1. Предварительные замечания.


    Приступая к рассмотрению периода, который назван мифологическим, мы специально не будем затрагивать проблему мифологизма вообще. На этот предмет существует обширнейшая литература, к которой и отсылается дотошный читатель. Но в каждом из разделов, посвященных четырем стадиям мифологического периода (хтонизму, фетишизму, тотемизму и анимизму), проблема мифологизма как целого так или иначе будет затронута.
    Если архаический период длился около 30 тысяч лет и закончился 10 тысяч лет назад (временные рамки даны условно), то мифологический период развития человечества длился гораздо меньше: 7,5 тысяч лет, и закончился где-то 2,5 тысячи лет назад. Определенный произвол в установлении сроков и времени, а также условность четырехстадийного деления этого периода — мера вынужденно-необходимая, так как без подобных допущений исследование потеряло бы стройность, а рабочая гипотеза — убедительность.
    Второе замечание касается понятий «хтонизм», «фетишизм», «тотемизм», «анимизм». Дефиниции этих понятий в научной литерату¬ре более или менее сходны, но наполнение содержания, а также их по¬следовательность в историческом процессе формирования человеческо¬го сознания, - различны. Обилие же этнографических материалов, ка¬сающихся рассматриваемых понятий нисколько не облегчает задачи, а в некоторых случаях даже вносит дополнительную неясность. Ведь все этнографические материалы нынешних исследователей получены в нынешних же сообществах, обитающих где-нибудь на забытых богом островах, в непроходимой сельве, посреди безбрежной пустыни, на неприступных горных плато, на самом высокоширотном побережье наиледовитейшего из океанов... Экзотические сообщества, не затронутые общемировой цивилизацией действительно во многом сохранили уклад, мировоззрение и религиозные верования своих далеких предков ; как бы медленны ни были здесь процессы развития, все же за 2,5 тысячи лет они должны были произойти. К тому же, несмотря на обособленность и отдаленность этих сообществ, непременно происходил процесс культурной диффузии. И это тоже следует принимать во внимание. И еще: как бы ни были корректны методы исследований этнографов, уже само их появление среди реликтовых сообществ неизбежно влияет на чистоту всякого этнографического сообщения. Иногда доходит до смешного: какой-нибудь эвенкийский шаман, посмотрев американский триллер по японскому телевизору «Sony» транслируемого через спутниковую антенну, выпив для куражу полбутылки шотландского виски (вместо привычного настоя из мухоморов), на потребу почтенной этнографической публики демонстрирует свое неистовое камлание...
    И, наконец, третье замечание. В развитии человечества всегда прослеживаются некоторые вехи, отчетливо характеризующие его поступательность. В технике, к примеру, эти вехи очевидны: шелльские гальки, палеолитические орудия, неолитические орудия, лук, бумеранг, колесо, повозка, часы, пушка, паровоз, атомная бомба, компьютер, космическая ракета... То же происходит и с мировоззрением, в частности с мифологическим. Хтонизм, фетишизм, тотемизм и анимизм являются последовательными стадиями формирования мифологического сознания. Другое дело, что они никогда не выявляются в своем чистом виде (а уж в современных реликтовых сообществах - тем более), но всегда в смешанном и в самых неожиданных пропорциях.
    Очевидно, что уклад хозяйствования во многом определял и мировоззрение. В мифологический период продовольственную проблему решали в зависимости от климатических условий и уровня развития. В одних местах это было собирательство - самый древний способ добывания пищи. В других - охота или рыболовство (или то и другое одновременно). Наиболее прогрессивным способом хозяйствования стали скотоводство и земледелие. Аборигены Австралии были по преимуществу собирателями. Народы Севера - охотниками и рыболовами. Степные народы нынешней Монголии, Аравии, Прикаспия и Причерноморья — скотоводами. Жители долин Хуанхэ и Янцзы, Нила и Двуречья — земледельцами.
    Самым простым и примитивным способом добывания пищи является собирательство. Здесь можно обойтись самыми простыми орудиями труда, а зачастую - и вовсе без них. Но этот способ не позволял создать сколько-нибудь значительные запасы продовольствия, и оттого, с точки зрения перспективы увеличения численности сообщества, был тупиковым.
    Охота и рыболовство, напротив, дали человечеству много орудий труда: копье, нож, топор, лук, рыболовный крючок, гарпун, атлатль и др. Следует заметить, что совершенствование орудий труда шло рука об руку с совершенствованием орудий войны: все что годилось для убийства «братьев наших меньших» - годилось и для убийства «братьев больших». Но охота и рыболовство тоже не способствовали «демографическому взрыву»: человечество находилось под жестким прессом экологического равновесия.
    Скотоводство же как способ производства позволяло создавать значительные запасы продовольствия. Это было самое настоящее «экономическое чудо»: продовольствие не портится ни при какой погоде, да еще и умножается практически без всяких к тому значительных усилий со стороны его потребителей. Скотоводство при увеличении численности населения заставляло искать новые экологические ниши и приводило к сукцессии (расширению зон расселения). Но, как и в случае с охотой и рыболовством, значительных успехов этот способ производства, ввиду его специфичности, принести не мог: численность людей напрямую зависела от численности стад, а численность последних - от площади кормовой базы. Да и номадизм (кочевничество) мало способствовал техническому прогрессу: нож, кнут, болас, аркан да праща - вот, пожалуй, и все достижения скотоводов в этой области.
    Библейский рассказ об убийстве земледельцем Каином скотовода Авеля (брата, между прочим) смутно доносит до нас веяния перемен, происходивших в скотоводческих сообществах: пастухи переходили на оседлый образ жизни и принимались возделывать землю. Именно земледелие стало тем способом производства, который позволил человечеству сделать революционный шаг в своем становлении. Земледелие давало возможность, во-первых, создавать значительные запасы продовольствия (вспомним ветхозаветных «семь коров тучных» и «семь коров тощих»), позволяющее без ощутимого ущерба переносить превратности судеб. А, во-вторых, численность сообщества значительно увеличивалась по сравнению с численностью охотников, собирателей, скотоводов. Земледельцы, будучи персистентами (т.е. обитающими на одном месте), сделали задачу охраны своей территории делом первостепеннейшей важности: ведь речь, по сути дела, шла о жизни и смерти. И в связи с этим в земледельческих сообществах происходит социальная стратификация и профессиональная дифференциация. Истории известно семь великих земледельческих цивилизаций: Китай, Индия, Египет, Шумер, Перу, Майя, Ацтеки. В Файюмских поселениях в Египте (7 тысяч лет назад) обнаружены зерновые ямы. Там же, в Египте (культура «Бодари» - 6 тысяч лет назад) раскопали зерновые амбары и скелеты кошек, что оберегали запасы от мышей. В Америке земледелие началось 5 тысяч лет назад (культура «Кочиз»), Начало же земледелия вообще относят к 8-9 тысячелетию от нашего времени (Вади-эн-Катуф близ Иерусалима).
    Понятно, что при преобладающем способе производства (том же земледелии) имели место и другие, но как вспомогательные. И даже в наше время, когда земледелие продолжает быть главным поставщиком продовольствия, на его основе возникла другая отрасль - животноводство - цивилизованный вариант провинциального скотоводства, а так же рыболовство (с сейнерами, плавучими базами, донными тралами и т.п.). И даже собирательство (грибы, ягоды и т.д.). Вот разве что охота окончательно утратила свое хозяйственное значение.


                2. Хтонизм

    Когда говорят о хтонизме (от хтонос (греч.) - земля), то чаще всего это понятие связывают непосредственно с землей, как основой и источником земледелия. И это во многом верно. Но изначально, так сказать, по первородству, понятие хтонизма гораздо шире и обобщеннее: именно Земля, как прародительница и носительница всего живущего, являлась в сознании человека того времени основой и содержанием окружающего мира. Поэтому хтонизм не только и не столько мировоззрение аграриев (хотя и их - тоже), а мировоззрение всего человечества, шагнувшего из княжества палеолита в царство неолита.
    Как нашему сознанию, так и сознанию человека хтонической стадии развития было совершенно очевидно, что жизнь возможна только благодаря Земле. Земля - родительница всего живого, и оттого она и стала тем первобожеством к которому были обращены взоры тех, кто мучительно искал ответа на «детские» вопросы: «что?», «как?», «почему?». Все исследователи более или менее согласно пришли к выводу, что эпоха неолита знаменовалась торжеством матриархата и что хтонизм, как мировоззрение и матриархат, как социальный уклад - явления взаимообусловленные.
    Впрочем, не следует преувеличивать значение матриархата как целостного социального уклада. Речь, по-видимому, может идти не более чем о счислении рода по материнской линии. Да об особом почитании материнства как скрепляющей рода. Так, культ «прекрасной дамы» в средневековом обществе ничего не значил и никаким образом не задевал социальную структуру его. Скажем, даже так: более бесправного и униженного положения женщин, чем в средневековом обществе, человечество не знало никогда. Там «прекрасная дама», «дама сердца» (определенным образом трансформировавшаяся личность Девы Марии) была не более чем символом. Ей можно было поклоняться, во имя ее свершать подвиги, но все остальное - ни-ни... В противном случае дама тут же теряла свою «идеальность», на которой, собственно говоря, и строился ее культ «прекрасности».
    В диалоге раннего Платона «Менескен» в сжатой и яркой форме восторженно-гимническим стилем высказывается полная суть хтонического мировоззрения: «Наша мать - Земля являет достаточное свидетельство того, что она произвела на свет людей; она первая и единственная в те времена приносила пшеничные и ячменные злаки - лучшую и благороднейшую пищу для людей, и это значит, что она сама породила человеческое существо. Подобное свидетельство еще более весомо в отношении Земли, чем в отношении женщины: не земля подражает женщине в том, что беременеет и рожает, а женщина - земле».(16)
    Многочисленные археологические находки в разных частях све¬та так называемых «венер» - грубо сделанных из глины женских фигурок с гипертрофированно увеличенными грудями и животами - яркое свидетельство повсеместного культа материнства и плодородия, отражающего как человеческие, так и природные реалии, и являющегося отражением хтонического сознания. Легенды и мифы, дошедшие до наших времен в первозданном или искаженном видах говорят не только о сближении по аналогии материнских (человеческих - в частности) и природных свойств, но и об их прямом родстве, тождестве и нераздельности. И бытующие доныне фразеологизмы вроде: «земля - матушка», «родная земля», «родина - мать» — устойчивые рудименты хтонических представлений.
    С распространением и развитием земледельческой культуры нераздельность и всеобщность первобогини - матери-земли стала размываться, раздробляться и дифференцироваться. И вместо единой первобогини в пантеоне хтонических сообществ появилось множество богинь, по преемственности все так же олицетворявших животворность и плодородность, но уже получивших свои имена и наделенных конкретными функциями. Скажем, так: богинь стало больше, но они существенно помельчали. Перечислим только некоторых из них. Вавилонская Тиамат - Великая Мать. Гея и Деметра - богини Земли в Элладе. Карфагенская Танит. Индийские Шакти, Пракрити и Адити При- тхиви - «безграничная мать-земля». «Великая Мать» ацтеков Мексики. Малоазийские Кибела и Ма. Мать-земля Нертэ и Фрея и у древних германцев. Церера и Либера у римлян. Аккадская богиня плодородия Иштар. Мами и Аруру у шумерцев. Нин-ту - «госпожа, дающая рождение» у месопотамцев. Астарта (Аштарт) - финикийская богиня плодородия. Египетская Исида - «царица пшеничного поля», «дающая жизнь плодам земли». Сирийская Астарта. Майорийская Пэпа и др.
    Сознание хтонической личности еще только начинало отделять свою собственную природу от природы окружающей, поэтому говорить о религиозном ее сознании нет никаких оснований, так как для этого необходимо, на путях восходящей абстракции, отделение субъекта от объекта. А коли мир един и все в нем сплетено — люди, животные, растения, земля, — то и божественное, и земное в нем неразличимы и неразделимы. Поэтому речь может идти только о мифологическом представлении, а не о религиозном. А мифологические представления хтонической личности отождествлять с представлениями религиозными (скажем: Оригена, Тертуллиана, Фомы Аквинского, Николая Кузанского и прочих теологов) по меньшей мере некорректно.
    Важным моментом в представлении хтонического сознания является факт логического развертывания производящих функций: земля- родительница произвела прародителей, те, в свою очередь,— родителей, но все они как бы эстафетно и опосредованно исполняют свои функции. В гимнах Чжоусской эпохи Китая (VII век до н.э.) постоянно соседствуют темы урожая с темами умилостивления и благодарения предков.

    «Принесем чистую посуду и жертвенных баранов.
     Будем щедро угощать духов.
     Наши поля обработаны -
     Это большая радость для крестьян.

     Мы воздаем почести духу полей,
     Прося его о хорошем дожде и богатом урожае,
     Чтобы все - мужчины и женщины -
     Имели вдоволь пищи.

     Чтобы ссыпать в них чумизу, рис, гаолян.
     Это большой праздник для крестьян.
     Мы принесем жертвы нашим предкам,
     Будем просить у них счастья и богатства».(17)

    Обряды почитания предков существуют и до сих пор и не только как социально-этический институт, но и как институт умилостивления. В Индии, к примеру, поминальные обряды - питри, с приготовлением жертвенной еды, предназначенной духам предков, назначены целям их задабривания. Богатый материал о связях культов предков с земледельческими традициями (см.18)
    Духи - покровители - прародители, роль которых в жизни хтонических сообществ трудно переоценить и чье почитание являлось главенствующим среди других элементов социальных отправлений, могли лишь смутно догадываться о последних днях своей земной жизни. А дни, надо отметить, были не столь уж и радостными - это с нашего, современного взгляда. Очень часто их жизнь завершалась насильственной смертью. И не от рук врагов, а от рук горячо любимых родственников. Их приносили в жертву в карпогонических (способствующих плодородию) обрядах. Глухое упоминание о хтонических жертвах находим даже в Библии: «И погибли все семь вместе; они умерщвлены в первые дни жатвы, в начале жатвы ячменя».(19) Греки и римляне приносили в жертву богиням злаков и земли беременных женщин. Часто с целью стимуляции плодородия вывозили в поле стариков обоего пола и там оставяли их умирать. У русских (славян) этот обычай имел хождение еще в 13 веке. В Индии в жертву богине земли Тари Пенну приносились дети, не достигшие половой зрелости. Вот еще пример: «Как утверждает Тимей, жители Сардинии, когда у них стареют родители и начинают думать, что уже достаточно пожили, отводят их к тому месту, где собираются их похоронить, и, вырывши яму, сажают на ее краю тех, кто собирается умирать, а потом каждый из них поленом ударяет своего отца и сталкивает в яму. При этом старики радовались, что идут на смерть, как блаженные и погибали со смехом и благодушием».(26) В Тибете до недавнего прошлого престарелых и больных выносили из дома в поле, где они и умирали. В дальнейшем эти хтонические жертвы сменились иммитативными обрядами: похоронами Кузьмы и Демьяна (в Восточной Европе), Карнавала ( в Италии), Старухи (во Франции) и т.д.
    Отметим еще одно обстоятельство. Сходность карпогонических обрядов Азии, Европы и Африки можно было бы объяснить преемственностью при диффузии культур, но то, что подобные обряды существовали и у индейцев доколумбовой эпохи, опровергает подобное объяснение: ведь если культурное земледелие насчитывает 8-9 тысяч лет, то расселение американских индейцев (через Берингов пролив) произошло 20-30 тысяч лет назад, и ни о какой преемственности речи быть не может. Но это обстоятельство служит неоспоримым подтверждением тому, что при сходных условиях развития человеческих сообществ и мировоззрение их претерпевает сходные формы становления.
    Еще раз обратим внимание на то, что смерть не внушала нашим хтоническим предкам страха и ужаса, которые, по мнению многих исследователей, и порождали религиозные представления. Но, во- первых, мифологические представления нельзя называть религиозными, а, во-вторых, если субъект не отделен от объекта, если индивидуальное бытие растворено во всеобщем, то смерть в таком случае является лишь переходом из одного естественного состояния в другое, такое же естественное. Вот фрагмент из «Ригведы»:

    «... Сползай в эту мать-землю
     Необъятную, дружелюбную землю!
     Да защитит она тебя от небытия.»(20)

    В задачу нашего исследования не входит разбор всего комплекса социальной жизни, связанного с хтоническими представлениями: и без того ясно, что вся жизнь так или иначе строилась на воспроизводящих реалиях — как человеческих так и вообще природных. И человеческие жертвы, как мы знаем, были вовсе не жертвами искупления, но жертвами стимуляции. Кстати, не здесь ли лежит разгадка так называемого «Эдипова комплекса?» А не являлось ли убийство Эдипом своего престарелого отца Лая хтонической жертвой? Если это так, то вовсе нет никакой необходимости определять подобное действие как результат бессознательной ненависти к отцу с целью овладеть своей матерью, как объясняет Фрейд.
    Итак: смерть хтонического человека - не небытие, но инобытие. Второе рождение - инициация - это ведь тоже хтоническое перерождение. Только смерть при инициации подменяется ее имитацией. Во многих случаях этого обряда происходит даже смена имен. А у китайцев имена менялись и после настоящей смерти. Несомненно, что и идея метемпсихоза (перерождения душ), получившая широкое распространение в древнем Риме и Элладе благодаря учению пифагорейцев, заимствовавших ее в свою очередь у египтян, — тоже имеет хтонические корни.
    Монофемитизм начальной стадии хтонизма сменился вполне естественным дуализмом: богини - матери непременно нуждались в богах - оплодотворителях. Назовем только некоторых из них: Шень - Нун (в Китае), бог творческий силы земли Птах и сменивший его впоследствии Амон-Ра (в Египте), Дьяшпитар (у арьев), Тиу (у германцев), бог плодородия Ваал (у ханаанцев), Элогим (у евреев), боги земли Эт- лииль, Адад, Ишкур (у шумерцев), Тешуб (у хеттов), Адонис (у фини¬кийцев), Таммуз (у вавилонцев) и т.д. Иногда это были умирающие и воскресающие боги, - здесь видна отчетливая связь с аграрными циклами.
    Так же, как и в случае с хтоническими богинями, приносились карпогонические жертвы и мужским богам. В Ниле, к примеру, в целях стимуляции плодородия, топили молодых девушек. Молодых же девушек приносили в жертву Гангу, Евфрату, Тигру, Хуанхэ. У ацтеков с той же целью умерщвляли «королеву маиса».
    Подведем некоторые итоги в русле предложенной нами гипотезы. В начальный период становления хтонического мировоззрения, как общество, так и личность продлевали свою социальность на весь окружающий мир, но особенно в нем выделялась мать-земля. С началом же производственной специализации и социальной стратификацией, связанных с развитием культурного земледелия возникают и мужские боги - оплодотворители. И в это же время происходит процесс осознания личностью себя самой. Личность перестает полностью себя отождествлять с обществом. Самосознание рождает и отчуждение. Перво¬богини и первобоги постепенно теряют свою всеобщность и всесильность, а их функции перенимают на себя местные, родовые божества, которые в той или иной степени идентифицируются с умершими предками. Чисто физиологические узы, что связывали членов социума, теперь персонифицируются узами социальными, выражаемыми через культ местных, родовых божеств. Здесь можно говорить о рождении общества как такового. Именно общество закрепляет и кодифицирует культы и предания, что позволяет ему регламентировать всю социальную жизнь. Что же происходит в таком случае с личностью? У нее начинает проявляться эготивная установка - появляется самосознание.


                3. Фетишизм.

    Нет в религиоведении и социальной антропологии другого та¬кого понятия, которое допускало бы столь бесчисленное количество толкований, как фетишизм. Так что же такое фетишизм? Религиозное представление? Система вещных культов? Повышенное внимание ко всему сделанному и отличному от природных вещей? Примитивное представление об изготовленных вещах или, напротив, излишне усложненное? И подобные вопросы отнюдь не случайны, так как при объяснении явления фетишизма различные исследователи пользуются различными теоретическими установками. Запутанность вопроса усугубляться еще и тем, что проявление фетишизма в той или иной форме насквозь прослеживается от кроманьоньцев (25000 лет вглубь веков) до наших дней. Причем в наши времена явственно очевидны фетишные представления не только у «примитивных» и «отсталых» народов, но и у народов вполне цивилизованных. Оттого некоторые исследователи вообще исключают фетишизм из системы религиозных и мировоззренческих представлений, а включают его составной частью в общий комплекс вещной культуры.
    Как нам видится, обособленной формой мировоззрения фетишизм стал после окончательного становления земледельческих сообществ. Но это совсем не значит, что хтоническое мировоззрение утратило свои позиции. Ни в коем случае! Фетишизм - прямое порождение хтонизма и та обособленная его часть, которая, на путях восходящей абстракции, не столько обеднила хтонизм, сколько конкретизировала некоторые его стороны. Повторимся: хтонизм это мировоззрение не только земледельческих сообществ времен неолита, но исключительно всех сообществ, включая и охотников, и собирателей. Для хтонического сознания невозможно было разделять природные явления, как и невозможно было отделять бытие отдельного индивида и социума в целом от общей природной стихии.
    Нет нужды пояснять, что охотничьи социумы несколько иначе, чем социумы земледельческие и собирательные, переходили от хтонического (как доминирующего) к фетишному сознанию. И не только иначе, но даже интенсивнее и много раньше. Именно специфика охотничьего хозяйствования способствовала скорейшему развитию фетишного мировоззрения. Конкретное событие охоты, конкретные виды животных понуждало членов охотничьих социумов выделять из всеобщей стихии природы отдельные феномены — убойность, плодовитость, неуязвимость и т.д. — и наделять определенными свойствами отдельные предметы. Охотничьему сознанию была очевидна постоянная изменчивость и недолговечность всего живого, тогда же как предметы сколь угодно долго не поддаются воздействию времени. И таким образом, предметы, наделенные определенными свойствами, так же сколь угодно сохраняют эти свои свойства. Отметим, что техническому совершенству предмета-фетиша (оружия, к примеру) или совершенству эстетическому (петроглифам, идолам, амулетам, талисманам) не придавали особого значения.
    Касаясь генетического аспекта фетишизма, скажем, что, как и в случае с хтонизмом, его возникновение никак не связано со страхом ранних сообществ, которым очень часто объясняют возникновение фетишных представлений. Как и в случае с хтонизмом, здесь только-только происходит отделение «Я» от «Мы»; образно говоря, человек лишь сорвал плод от «древа добра и зла» (добро и зло здесь не этические категории, а чисто номинальные свойства стихий), но еще не раскусил плода. Вот и фетиши - это предметы, в которых заключены некие позитивные силы, и свойства их обращены к силам успеха, пользы и созидания, а не к силам вреда и разрушения. Конечно же, негативным силам тоже есть место в фетишном сознании, и именно фетиши назначены нейтрализовать их воздействия, но они мыслятся лишь как помехи и препоны, а не как зло.
    Фетиш - это чаще всего персонифицированная стихия или свойство которыми наделяется какой-то предмет. Как мы знаем, хтоническое сознание, первоначально придававшее исключительное значение матери-земле, постепенно начинало дробить природную первостихию на множество самостоятельных. И в первую очередь произошло разделение на женские и мужские божества. Процесс разделения стихий, обусловленный осознанием личности своей «самости», требовал их идентификации. И самым простым и доступным способом исполнения этих намерений был способ овеществления. И первобоги, прежде чем обрести свой анимистический или антропоморфный облик, были самыми настоящими фетишами - предметами без каких-либо черт божественности. В Элладе Зевс почитался в виде пирамиды и двойного топора. Гера - в виде обрубка дерева. Артемида - в виде чурбана. Афина - в виде ксоана (деревянного истукана). Даже прекрасный Аполлон первоначально персонифицировался колонной и конусом.
    Манипуляции определенными предметами якобы выявляли их специальные специфические свойства, которые фетишное сознание признавало «не от мира сего». Свойства были первичны, а наличие этих свойств у предметов - явлением вторичным. Соединение вечных первичных свойств с долговременными, но все равно конечными, вещами — это, собственно, и есть фетишизм. Свойства предмету могут быть приданы, но равным образом и отняты у него. И это материально - чувственное понимание мира является основой фетишного мировоззрения.
    С появлением фетишей начинает меняться и характер земледельческих ритуалов. Теперь жертвы и просьбы умилостивления адресовались не непосредственно земле и отождествляемым с ней духам предков, а, скажем, одной из «венер», лингаму (фетишу, означающему мужскую оплодотворительную силу в форме мужского детородного органа), йони (олицетворению женского плодородия, сделанного в виде женского полового органа), шиволингаму - высоко почитаемому в Индии фетишу, и прочим всевозможным идолам и истуканам. При¬мером перехода из чисто хтонических в фетишные представления могут быть италийские сатурналии (Сатурн - бог и покровитель земледелия), когда в последний день торжеств люди обменивались фигурками человечков, сделанных из глины, гипса и воска. В Библии не осталось незамеченным становление фетишных представлений у иудейского наро¬да. «Плотник, выбрав дерево, протягивает по нему линию, остроконечным орудием делает из него очертания, потом обделывает его резцом, и округляет его, и выделывает из него образ человека красивого вида, чтобы поставить его в доме.»(21) «Часть дерева сжигает в огне. А из остатков от того делает бога, идола своего, поклоняется ему, повергается перед ним, и молится ему...»(22) Осуждение иудейским пророком действий плотника вовсе не означает его ратоборства с фетишными представлениями своего современника, а только - с направлением этого представления. Тот же Ковчег Завета - сокровеннейший фетиш для евреев.
    Вообще же, идея овеществления природных сил и свойств получила со временем прямо-таки тотальный характер. Деревянные и глиняные статуэтки, прекрасные бронзовые и мраморные изваяния, нарочито грубые дольмены и величественные пирамиды, петроглифы и граффити, - все это ни что иное как фетиши. Заметим, что многие древние божества изображались вместе с атрибутируемыми предметами: Аполлон — с луком, Геркулес — с крылатыми сандалиями, Зевс — с перуном и эгидой, Шива и Посейдон — с трезубцами, Вишну — с диском-чакрой и т.д.
    Среди бесчисленного множества фетишей во все времена существовала целостная иерархия: одни из них считались важными и могущественными, другие - второстепенными и незначительными. Часть фетишей со временем утрачивала свое сакральное значение и превращалась в ненужный хлам, а некоторые, напротив, со временем приобретали все большую «силу» и ценность. Часть фетишей становится в конце концов памятниками культуры. Заметим, что как в фетише, так и в произведении искусства объектное совпадает с субъектным, и оттого переход фетиша в памятник культуры вполне закономерен. И еще: при всей спорности такой постановки вопроса, можно вполне утверждать, что всевозможные мифы, легенды, гимны, присяги, священные тексты, - все это тоже фетиши. Библия, Тора, Коран, Сутра, Упанишады и прочие священные книги фетишизируются адептами соответствующих религий. К примеру, любая выписка из Корана сразу же становится священной, т.е. фетишем.
    Но не только предмет или предание может фетишизироваться. Звук - удхитха "АУМ" (иначе: "ОМ") у буддистов также фетишизируется. Так же, как и восклицание "ХЭ" у последователей чань-буддизма. Озвучивание и рецитация (декламация) священных звуков и текстов — это своего рода их материализация, т.е. в конечном счете овеществление.
    Изначально создатели фетишей мало заботились об эстетическом совершенстве своих произведений. Живопись пещер Ласко, Аль-томир, Фон-де-Гом, Тюк д'Одубер - наиболее известные петроглифы — находились на темных, естественно не освещаемых стенах и потолках, что всегда вызывало законное недоумение первооткрывателей и исследователей. Но эти петроглифы не были произведениями искусства «свободных художников» неолита, а - самыми настоящими фетишами, и оттого их сокрытость объясняется их же сокровенностью. Замечено, что древние живописцы мало обращали внимание на сходство своих творений с изображаемой натурой, но зато тщательно прорабатывали те детали, которые, по их понятиям, являлись главными носителями особенностей и свойств того или иного изображаемого объекта. Это: рога у копытных, зубы у хищников, животы и груди у «венер» и т.д. Изображая животное или растение, человек как бы приобретал контроль над ними и, тем самым, вводил их в круг собственных влияний.
    Фетиш - предметно выраженное свойство. И на таком понима¬нии ценности и назначения предметов и основана вся фетишная магия. Фрезер различает два вида магий: контагиозную и гомеопатическую. «Гомеопатическая магия основывается на связи по смежности. Ошибка гомеопатической магии заключается в том, что подобие вещей воспринимается как идентичность. Контагиозная магия совершает другую ошибку: она исходит из того, что вещи, которые однажды находились в соприкосновении, пребывают в контакте постоянно»(23). Манипуляции с фетишами стали со временем главной составляющей всех магических действий. Значение фетишей в обществах с соответствующим типом мировоззрения трудно переоценить. Приведем только одно сообщение отца Маркэ, прибывшего в Америку в 1673 году. Описывая знаменитые «трубки мира» (камулаты), он пишет, что не было «...ничего более таинственного и более почитаемого среди них. Меньший почет оказывается коронам и скипетрам королей».(24)
    В силу своей специфичности (предмет плюс свойство) фетиш одновременно может быть и символом. Флаги, знамена, вымпелы, орифламы, штандарты, бунчуки, хоругви, ленты, ордена, медали, значки и т.д. и т.п., - все они являются настоящими символами, если выступают объективно; выступая же субъективно, они остаются фетишами. Скажем, для человека, коллекционирующего ордена и медали, эти предметы становятся фетишами, правда только в контексте его коллекционной страсти. Из медицинской практики известны случаи душевных отклонений от нормы, связанные с фетишизацией предметов лиц противоположного пола. Несчастным для удовлетворения своих сексуальных потребностей достаточно обладать лишь вещами лиц, возбуждающих их половое влечение. Больных, страдающих подобными отклонениями, так и называют: «фетишистами». Но чаще всего, и особенно в обществах, преодолевших стадию фетишного мировоззрения, фетишизация, утратив свой магический вектор, реализуется коллекционированием. Особого рассмотрения заслуживает экономический фетишизм и его производная - деньги.
    Синтетическая одухотворенность природных сил и свойств, отождествляемая в хтоническом мировоззрении с духами прародителей, разлагается в фетишном мировоззрении на отдельные духовные феномены, персонифицированные теми или иными предметами. В силу своей уникальной предметной выразительности фетиши становятся универсальными хранителями и передатчиками обычаев, традиций, опыта предыдущих поколений, и оттого, даже после того, как фетишная стадия мировоззрения человечества была преодолена и сменена другими стадиями, все равно фетишизация как феномен не утратила своего значения и по сию пору, и, кажется, не утратит его и в обозримом будущем.
    Подведем некоторые итоги. Фетишизм, по сути, есть индивидуализация стихий и свойств, то есть, процесс отделения субъекта от объекта. Так и в обществе с фетишным мировоззрением происходит отчуждение личности от общества, осознание индивидом своего «Я» , то есть возрастание в личности эготивной установки и снижение установки корпоративной. С обществом же, соответственно, происходит прямо противоположный процесс. Результатом этого процесса становится укрупнение социальных образований, укрепление социальных институтов, закрепление традиций и становление комплекса взаимодействий под названием «культура».


                4. Тотемизм.

    Для начала напомним, что существуют около полусотни различных гипотез, объясняющих содержание и смысл понятия «тотемизм». И другое напоминание: и по сей день в некоторых реликтовых сообществах тотемизм существует в самых характерных своих формах. Эти два обстоятельства, создавая, с одной стороны, невообразимую путаницу в умах как социальных антропологов, так и этнологов, с другой - дают богатейший материал для осмысления этого уникального явления человеческой культуры. Леви-Строс в работах «Неприрученая мысль» и «Тотемизм сегодня» в рамках созданной им структуральной антропологии попытался отыскать определенную логическую модель вообще первобытного и, в частности, тотемического мышления. И главным, по Леви-Стросу, в тотемическом мышлении являются операции по сходству оппозиций природы и культуры, производимые средствами специфической логики: рекомбинацией определенных символов, несущих в себе смысл связей между природой и культурой. И нам кажется, что Леви-Стросом отмечен один из важных пунктов, определяющих смысл тотемического мировоззрения, а именно: коммуникация между природным в человеке и культурным (точнее: социальным). И хотя метод структуральной антропологии дает ответ на вопрос «как?», другой, более важный вопрос «почему?» он оставляет без ответа. Нам кажется, что ответ на этот вопрос может быть получен в процессе рассмотрения всего становления человеческого мировоззрения через призму отношений личности и общества.
    Дюркгейм, Боас, Малиновский, Леви-Брюль, Эванс-Причард, Редклиф-Браун, Тейлор, Фрезер, Зеленин и тот же Леви-Строс, - все они, несмотря на различные толкования смысла и назначения этого явления, согласно сходятся в главных пунктах идентификации тотемизма, а именно: связь какого-либо животного, растения или природного неодушевленного объекта с замкнутой социальной группой (кланом); сопровождающая подобную связь экзогамия; запрет на потребление съедобного тотема кроме особо торжественных (ритуальных) случаев. Мы оставляем в стороне все объяснения удивительной постоянности и устойчивости этих трех главных составляющих элементов тотемизма почти во всех социумах, причисляемых к тотемическим, и попробуем дать свое объяснение, вытекающее из нашей гипотезы.
    Сначала собственно о тотеме - животном, растении или природном неодушевленном объекте, ассоциирующемся с замкнутым социумом (кланом). На наш взгляд, в этом аспекте очевидна историчеекая преемственность тотемизма от фетишизма. Исторические памятники и археологические находки дают обильный материал для подобного утверждения. Не случайно же у многих народов — главных очагов человеческой цивилизации ( в Элладе, Индии, Египте, Месопотамии, Китае ) большинство богов имели зооморфный облик или изображались вместе с атрибутируемыми животными, растениями или символами природных явлений. В Элладе: Минотавр - человек с бычьей головой, Пан - с рогами и копытами козла, Гера - с коровьими глазами, Кентавры - полулюди-полулошади, Эхидна - полузмея-полудева, Сирены - полуптицы- полудевы и т.д. Геру изображали вместе с кукушкой или коровой, Зевса - с орлом или перуном и эгидой, Афину - со змеей или совой, Аполлона - с волком или лавром, Диониса с виноградной лозой, с тигром или пантерой и т.д. В Египте: Анубиса - с головой шакала, Гора - с головой кобчика, Аписа - с телом быка и головой человека, Аммона - в виде барана, Исиду - с рогами или головой коровы. При раскопках первых цивилизаций Индии (XII-XIII вв. до н.э.) в Мохенджо-Даро и Хараппе были найдены скульптурные изображения Шивы с прической в виде рогов, а также изображения на каменных печатях особо почитаемых животных (быков, тигров), и, кроме того, скульптуры Шивы вместе с быком, Вишну - с рыбой, Брахмы - с гусем. Бог Ганеша ( индийский вариант Минотавра) изображался человеком со слоновьей головой. В Монголии и Закавказье обнаружены огромные, до 5 метров высотой, датируемые 1-2 тысячелетиями до н.э. каменные изваяния рыб (вишапы). В Китае первопредки Фу-си и Нюй-ва (супруги и, одновременно, брат и сестра) при изображении наделялись зооморфными чертами, так же, как и другой первопредок Шень-нун, изображаемый со змеиным телом, бычьей головой, человеческим лицом и носом тигра. Древнегреческие философы (вернее: натурфилософы) тоже не могли пройти мимо бытовавших в их времена тотемических представлений. Анаксимандр полагал, что «первые люди зародились в рыбах»; а Геродот сообщал, что египтяне впервые высказали учение, что душа человека бессмертна, что с разрушением тела она вселяется в другое животное и ...обошедши всех животных - земных, морских, пернатых, снова вселяется в нарождающееся тело человека».(25)
    Совершенно очевидно, что тотемизм в части связи тотема с прародителями имеет прямую преемственность от хтонических представлений, а в части же закрепления этой связи, введения ее в содержание культуры, сохранения и передачи традиций - от фетишизма.
    Если фетиши, по большей части, своим назначением служили индивиду или малой группе индивидов, то тотемы становятся основной скрепляющей всего замкнутого социума (клана), и именно эта скрепляющая (тотем) делает социум идеологически замкнутым. Тотем консолидирует социум. А такая консолидация становилась все более обусловленно необходимой при возрастающей самосознания индивидов, т.е. своей личности, как противовес неизбежного центробежного процесса личности. Общество, с возрастающей корпоративной установкой, создает условия процесса центростремительного, а именно: идею единения, которой и становится тотемизм. Ход рассуждения индивида тотемического социума примерно таков: да, я отличаюсь от других индивидов рода, но все мы произошли от волка (тотем взят условно), и если я начну утверждать, что лично я произошел от бобра, то с моей стороны это будет глупость и несуразица, так как я все же произошел от волка.
    Если постулируется происхождение всех членов социума (клана) от одного первопредка, а первопредок ассоциируется с каким-либо съедобным тотемом, то запрет на потребление этого тотема предопределен. При всей своей выразительности теория Фрейда о происхождении табу, налагаемого на потребление тотема, якобы олицетворяемого с главою рода, убитым в архаические времена его сыновьями с целью овладения женщинами рода, не выдерживает никакой критики. Комплекс вины сыновей (первородный грех тотемизма) нигде и никогда не прослеживается ни в одном тотемическом обществе. Разве что в современном, точнее: в Австрии, и именно в Вене, как раз в период создания Фрейдом психоаналитического учения. Но проблеск истины в его фантастической гипотезе все-таки есть. И проблеск краешка истины исходит из области бессознательного, или инстинктивного. В самой природе человека заложен запрет на поедание сородичей (как, впрочем, и в природе других высших животных). А уж коли тотемное животное или растение стало, в результате своеобразной «логики» родственным, то запрет на его поедание - само собою разумеется. Что же касается тотемических трапез, носящих сакральный характер, то они восходят к традициям хтонических обрядов с их кровавыми жертвами. Как мы знаем, хтонические жертвы (человеческие) со временем заменялись жертвами животными, а в последствии вообще сменились имитатив- ными обрядами. Именно имитативными являются и тотемические трапезы. Члены рода, принося в жертву тотемное животное, искренне скорбят о его смерти, дают понять, что вовсе не виноваты в содеянном, а затем торжественно съедают его. Айны, к примеру, перед принесением в жертву своего тотема (а им был медведь), предварительно вскармливали медвежонка женским молоком. Кстати, о вскармливании. По Агафону Вавилонскому, младенцу Зевсу «давала грудь свинья и, заглушая своими хрюканьем крик младенца, она делала его незаметным для проходящих. Поэтому все считают это животное достойным высшего почитания и нельзя... употреблять его мясо в пищу.»(26) Не в подобном ли аспекте кроется абсолютный запрет на потребление свинины евреями, хотя, по некоторым источникам, еще во времена пророков они в ритуальных целях тайно ее потребляли? Для полноты картины отметим, что христианство в своей ритуальной и символической частях изрядно насыщено тотемическими рудиментами: виноградная лоза, пастух с ягненком, овцы, рыбы; рождение Христа во хлеве; тетраморфы евангелистов: Луки — телец, Марка — лев, Иоанна - орел; образ причащения вином - «кровью христовой» и просфорой - «телом христовым» и т.д.
    Обряды инициации - второго рождения подрастающих мальчиков, занимающие важное место в регламентации тотемических сообществ, являются своеобразным способом закрепления принадлежности членов к своему роду. Но для того чтобы повторно родиться, необходимо предварительно умереть. И в специальных «мужских домах» новицианты как бы умирают, отправляются к предкам, приобщаются к родовым тайнам и, возрожденные, становятся полноправными чле¬нами рода. По сути, обряд инициации - это своего рода проигрывание мифов о смерти и воскрешении хтонических богов (Аттиса, Адониса, Осириса и др.). Смерть и воскрешение Христа - из того же ряда. Скажем еще и о пролитии крови сопутствующем многим тотемическим обрядам. Когда говорят: «кровное родство», «кровные братья», то это означает «родство» и «братство» через ритуальное пролитие крови. Договор, скрепленный кровью, враждующие стороны тотемических обществ нарушать страшатся более, чем чего-либо. И слова гетевского Мефистофеля, что «кровь - сок совсем особенного свойства» всякий член тотемического сообщества воспринял бы с должным пониманием.
Тотемные сообщества в своем развитии неизбежно и необходимо объединялись во фратрии, причем объединялись таким образом, что на жизненно обозримом пространстве образовывались две фратрии. Такая дуальная организация сообществ предполагала амбивалентную связь: с одной стороны, не препятствовала матримональным отношениям между фратриями, а, с другой, строго сохраняла статус каждой из них, поддерживая внутри фратрии состояние определенной враждебности к другой.
Если хтоническое представление включало землю и все живущее и произрастающее на ней в один круг своих интересов, то тотемическое сознание ограничивает этот круг как пространственно, так и качественно, выбирая из всего животного царства то или иное животное или растение. Можно с полной уверенностью утверждать: институт отечества - следствие тотемического представления. Именно гипертрофированное, доходящее до ксенофобии неприятие «чужеродных», и напротив, такое же гипертрофированное почитание «своих» стали прочным фундаментом национального самосознания и проистекающих из этого национальной гордости и патриотизма. Причем это в равной степени относится как к сообществам оседлым, так и к кочевым (пример второго случая — вечно кочующие цыгане, для которых отечество - весь мир, но сверхотечество - табор).
    Тотемизм, перехватив эстафету у фетишизма в части наделения предметов некими свойствами, какими, на трезвый эмпирический взгляд, они не обладают, превратил их в символы, утверждающие ро¬довое самосознание. Флаги, гербы, гимны, эндемические или характер¬ные животные, растения и ландшафты - все это становится в тотемиче- ском сообществе консолидирующей и скрепляющей силой.
    В тотемическом мировоззрении инстинктивные (бессознательные) элементы причудливо переплетаются с элементами культурными (сознательными), и такое переплетение создало определенные взаимные противовесы: «культура» вызвала к жизни хтонические обряды с кровавыми жертвами соплеменников, инстинкт же обратил их в имитацию; та же «культура» породнила человека с тотемными животными и растениями , инстинкт же, повинуясь этой родственной связи, не позволяет поедать своих неожиданных родственников.
    Что касается экзогамии как одного из главных элементов тотемической регламентации, то тут прослеживаются две составляющие. Первая - биологическая. Эндогамия в замкнутом социуме неизбежно вела бы к вырождению. И социальное обособление клана в этом случае вызывает к жизни экзогамию. И прослеживающаяся тенденция к укрупнению социально-обособленных сообществ (фратрий), с непременным обменом генетическим материалом, служит существенным противовесом социальной замкнутости численно разрастающихся социумов. Вторая составляющая непременной экзогамии фратрий действует в русле корпоративной установки тотемического общества: тенденция к неограниченной интеграции, которой препятствует культурно-этническая ксенофобия замкнутого сообщества, находит выход в экзогамии.


                5. Анимизм

    Мы не ставили перед собой задачу в полном объеме дать обзор всех стадий периода мифологического мировоззрения, через который прошло человечество на определенном этапе своего становления. Нам важно показать тенденцию и в допустимых пределах выделить из непрерывно текущего процесса становления наиболее характерные его стадии. И в этом разделе, посвященном анимизму, мы также не ставили цели описать анимизм как цельное явление. На этот предмет существует обширнейшая литература, из которой любознательный читатель может почерпнуть для себя много интересного и занимательного. Но и обойти молчанием эту стадию мифологического периода становления мировоззрения мы не можем, так как это нарушило бы и без того сомнительную стройность наших рассуждений, — это во-первых; а во-вторых, пусть даже сжатый и фрагментарный очерк об анимизме существенно обогатит общее представление картины становления мировоззрения мифологического периода.
    Генезис анимизма нам представляется так. При делении единой хтонической божественности сначала на комплементарные - мужскую и женскую, а затем и на бесчисленные божественные силы отождествляемые с фетишами, мифологическое сознание вскоре начинает отделять божественную силу от ее материального субстрата — фетиша и переносит ее на растительные, животные тотемы, а также на тотемы геоморфные (скалы, горы, реки, ручьи, долины и т.д.). Но теперь каждая божественная сила стала сопричастна отдельному роду, а не вообще всем людям или отдельному представителю человеческого рода. С укрупнением же родов, с появлением межродовых и межплеменных союзов (подобных Ахейскому), с появлением пленных и рабов значение и роль тотемов начинают падать, а при создании межплеменных союзов, призванных консолидировать военные силы, решающие задачи охраны или завоевывания, тотемические установления становились даже помехой. И идея тотемного родства стала неизбежно терять свой кредит.
    Свободное движение духа - вот отличительная черта анимистического мировоззрения. По тотемистическому мировоззрению дух мог находится в тотеме, человеке и в первопредках, но это был один единый дух одного замкнутого сообщества. По анимистическому же представлению духи, олицетворяя какую-либо стихию, явление природы, ландшафт, природные объекты, в том числе и живые, отделены от людей, хотя и мыслятся вполне антропоморфно. Впрочем, антропоморфность этих духов может быть и временной, так как они претерпевают самые неожиданные метаморфозы. Но главное в этих духах - их свобода от человека. Духи свободны и от оков постоянного местопребывания. Теперь они наделяются определенным внутренним содержанием, что, собственно и определяет смысл того или иного духа. А что, касается предметного выражения, атрибуции, то она уже малосущественна. Тому пример - бесчисленные превращения Зевса: то он небо, то золотой дождь, то бык, то лебедь, то змей...
Анимистическое сознание творит божеств и духов в неограниченных количествах. Море, ручей, река, дерево, цветок, гора, долина, ветер, звезды, части света, время суток, рощи и т.д. и т.п., - все это непременно одухотворялось каким-либо демоном, божеством, духом . Римский пантеон божеств насчитывал около 30000 божеств, пантеон древних мексиканцев - около 20000, пантеон индуистских богов ведического периода - 3399, а современный индуистский насчитывает 3000000!
    И хотя божества анимистического пантеона мыслились антропоморфно, но стихии, ими олицетворяемые, были неравнозначны (сравни: божество океана и маленького ручья), и от того среди них устанавливалась определенна иерархия. В греческой мифологии, отражающей представления эллинских народов, было несколько главных божеств, с постоянным пребыванием на Олимпе (впрочем, и здесь были исключения: Посейдон, к примеру, местопребывал в морской пучине, а Аид - в подземном царстве мертвых), другие же, рангом пониже — демоны, нимфы, дриады, наяды, божества ручьев, рек, долин, рощ - считались второстепенными. Но и главные, и второстепенные божества жили как все люди: они смеялись, влюблялись, напивались, объедались, изменяли, предавали и т.д. И оттого их переход из мира горнего в мир дольний происходил безо всяких затруднений. Как, впрочем, и переход людей из мира человеческих реальностей в реальности природные. В той же греческой мифологии Ио превращается в корову; Гиацинт - в цветок, Дафна - в лавровое дерево, Нарцисс - опять же в цветок, Галлиады (дочери Гелиоса) - в тополя, и т.д. Понятно, что антропоморфный характер анимистических представлений был обусловлен желанием перевести смысл происходящих в мире явлений и событий на язык обывательский. Проследим за этапами мифологического представления: хтоническое сознание считало природу моделью и образом для индивида и социума; фетишное сознание, признавая землю, природу, окружающий мир за нечто самодовлеющее, как бы «приручало» некоторые стихии путем локализации части их в отдельных предметах и строило человеческий космос сообразно космосу природному; тотемическое сознание начинает выходить из-под диктата природы, а отождествление первопредков с тотемными животными, растениями и членами рода говорит о наступающем примате человеческого над божественным (в тогдашнем понимании: природным); и, наконец, анимистическое сознание вполне очеловечило природу и все стихии, правда, не покушаясь на божественность их сути.
    Большинство божеств анимистического пантеона - чаще всего были двойниками природных реалий. Отчетлив гилогизм анимистического миротворения: живое тождественно неживому, жизнь — имманентное свойство материи. Но как бы не сближался мир божеств с миром людей, до какой бы степени не очеловечивались боги, все же между двумя этими мирами остается непреодолимая пропасть. И имя этой пропасти — смерть. Боги бессмертны, тогда же как человек, увы, краткодневен. Впрочем, как и во всех правилах здесь бывают исключения: Геракл, будучи человеком, обрел-таки бессмертие, а гамадриады (нимфы деревьев) умирают вместе со своим обиталищем. В остальном же правило есть правило. Правда, души людей после смерти низвергаются в Аид - подземное царство мертвых, — но это царство - хуже любого ада. Бессмертие душ не окупает утерю «сладостно-милой жизни». Сколько горечи в словах Ахилла, жалующегося Одиссею: «Лучше б хотел я живой, как поденщик работая в поле, службой у бедного пахаря хлеб добывать свой насущный, нежели здесь над бездушными мертвыми царствовать мертвый».(27)
    Дух анимистического пантеона может находиться в своем божественном чертоге, и в храме, божеству предназначенном, и в оракуле, в которой он вселяется и через него изъявляет свою волю, и на поле битвы, и на пиру, короче — везде. Эту вездесущность и всевозможность божеств одновременно пребывать во многих местах, свойственные уже тотемному представлению, анимистическое представление распространило на всех без исключения божеств, в отличие от тотемических, что были родовыми, а значит и малочисленными. Вполне естественно, что количество и роль служителей духа в анимистическом обществе возрастают чрезвычайно. Кроме своих «домашних», родовых божеств, а также общеродовых и региональных, почитались и божества общие — сопредельных и запредельных народов. Синкретизм - вот характернейшая черта анимистического мировоззрения.
    Что природные процессы детерминированы (в анимистическом пантеоне предопределением занимались божества, стоящие даже над высшими богами: Рок, Фатум, Судьба, Мойры и т.д.), в этом все, в этом числе и служители духа не сомневались, но считалось, что если точно знать все тонкости и переплетения действий и влияний многочисленных духовных сил, то возможно каким-то образом замедлить или ускорить, отклонить или усилить грядущие события. И поэтому служители духа — профессиональные посредники между божествами и народом — свое искусство (именно искусство!) магии и ведовства строили на внимательном и тонком изучении как психологии людей, так и закономерностей природных процессов. И очевидно, что первые ученые вышли из среды служителей культа.


                6. Обзор мифологического периода.

    Рассмотренные выше четыре стадии развития человеческого мировоззрения (хтонизм, фетишизм, тотемизм и анимизм) объединены в один период, общим признаком которого является природный аспект представлений, понимаемый мифологически, то есть неразделенностью чувственных образов и природной реальности, взаимообусловленностью и взаимосвязанностью всего происходящего в мире. Вот эта цельность мифологического космоса, в котором все сопричастно всему, все необходимо вытекает из всего, где часть тождественна целому, а целое - части, и определяет характер мировоззрения мифологического периода.
    Вполне понятно, что в мире, где субъект и объект не разделены, где причина и следствие находятся в причудливой связи, мы имеем дело с особым типом мышления, отличным от современного. Обычно такое мышление называют первобытным, примитивным, преологическим (термин Леви-Брюля). Существует точка зрения (Леви-Строса), что характер такого мышления, как и мышления современного, определяется неизменными универсальными законами, которые регулируют бессознательную структуру разума как проекцию на сознание, а «качество» и содержание мышления зависит от степени развития сознания. Как бы там ни было, но мышление мифологического периода развития человечества являет собой совершенно особый, только ему присущий, строй.
    Некоторые исследователи, принимая как обоснованные и верифицируемые понятия «фетишизм», «анимизм», «хтонизм» и «тотемизм» (добавляя к ним «магизм», «героизм» и «мифологизм»), часто совершенно бессистемно и произвольно выводят их одно из другого в самых различных комбинациях, а иногда и вовсе не разделяют их, объясняя это наличием в тех или иных сообществах мировоззренческих элементов ( в различных пропорциях), присущих всем вышеназванным понятиям. Мы попытались общий мифологический период разделить на четыре характернейшие стадии, понимая, что такое деление - не более чем максимальное приближение и допущение, все-таки позволяющее выявить достаточно стройную систему.
    Хтонизм, фетишизм, тотемизм и анимизм - это не названия первобытных религий и не типы социальных устройств, а стадии развития (становления) мифологического периода человеческого мировоззрения. Это верно не только по существу, но и этимологически. Religio — благочестие, набожность, святость, и указывает на идеологичность сообществ, а не на состояние мировоззрения, хотя часто и во многом именно мировоззрение, определяет характер и суть религиозных представлений. Можно сказать, что в большей степени религиозность и идеологичность тождественны. Отождествляя религию и идеологию, можно констатировать, что абсолютное большинство проявлений общественной жизни, как светской так и церковной, объясняются скорее не логикой и рациональностью (только уж очень изощренный диалектик способен обнаружить там и то и другое), а традицией - этим вечно стареющим прошлым, смысл и основания которой невозможно взвесить на точных весах науки. Специфический характер отношений субъекта и объекта и мифологический характер абстрагирования представлений этого периода заставляет человека безоговорочно принимать все происходящее как должное. Всякое же религиозное представление или идеологию можно принять или отвергнуть. К примеру, учение о предопределении в некоторых религиозных системах, так же как и научный детерминизм, может быть принято их сторонниками или отвергнуто - противниками. А для человека мифологического периода мировоззрения такой альтернативы нет. Судьба, Рок, Фатум в этом случае не объекты для познания или веры, но объекты чувствования.
    И еще одно замечание. О возникновении религиозных представлений. Хотя большинство представлений мифологического перио¬да развития сходны с религиозными, все же они неотделимы от логики (пусть причудливой и фантастической) всего мировоззрения и являются лишь формой осознания такого мировоззрения и его производной. Совсем уж очевидным кажется ошибочность мнения, будто истоки религиозности лежат в чувстве страха. Это, идущее со времен Спинозы, мнение о порождающем религиозность страхе совершенно неубедительно. Анализ хтонических и более поздних представлений полностью опровергает такую точку зрения. Никакого страха у народов мифологического периода развития не было. Как не знают этого чувства животные. Конечно, инстинктивное чувство опасности, рожденное внезапно меняющейся обстановкой, нарушающей обычный порядок вещей, возникает. Но это чувство нельзя отождествлять со страхом. Страх - это, прежде всего, осознание последствий, порождаемых ситуациями, угрожающими жизни и здоровью. Но если субъект и объект не разделены, если человек органически включен во все процессы, происходящие в природе, если причины и следствия тождественны и переплетены, если события и предметы мира представляют собой единое целое, то в таком мире нет места страху.
    Сознанию индивида хтонического социума было совершенно ясно, что продукты питания репродуцируются точно так же, как и сами люди. Было для него очевидно и то, что в трофической цепочке от растений до травоядных, от травоядных до хищных, от хищных до некоторых насекомых (вряд ли древние догадывались о бактериях гниения) главной и первой производной была земля. Глаза хтонической личности были опущены долу. Мать-земля, по представлениям древних, была главным производителем всего живого (и в этом они были совершенно правы). Постепенно выяснилось и оплодотворяющая роль мужского начала, что породило в сознании мужских божеств. Была замечена и цикличность происходящих в природе процессов, что повсеместно послужило представлениям об умирающих и воскресающих богах — Осирисе, Дионисе, Аттисе, Адонисе и др., — что неизбежно порождало и представление о двойственности мира, представление о его разделенности, к все большему осознанию индивидом своей личности. Но это осознание было только зачаточным.
    С началом осознания индивидом своей личности, т.е. с процессом начала отчуждения личности и общества, пока лишь неясно и фрагментарно, началось и разделение стихий: сначала на женские и мужские, затем на многие стихийные. Но это разделение понималось слишком непосредственно и чувственно, и оно конкретизировалось в фетишах - этих предметно выраженных стихиях, явлениях, свойствах.
Фетишному сознанию удобно иметь дело не с этими неясными стихиями, явлениями и свойствами, а с их олицетворениями, заместителями - фетишами. Предметами удобно манипулировать, с ними легко производить магические обряды и действия. Здесь обнаруживается раннее мифологическое понимание субъекта и объекта: целое и часть хотя и отделены, но отделены не полностью. И оттого часть все еще содержит полноту общего, а общее все еще очень зависимо от своей части. Наделение отдельного предмета значением — отражение процесса начала осознания индивидом своей личности. Конечно же, предмет еще не обладал самодовлеющей ценностью или эстетической цельностью, как и индивид только едва-едва начала осознавать свою самость, хотя общеродовое, общечеловеческое, все еще является в нем доминирующим.
    Антогонизм между личностью, все более осознающей свою самость, и обществом нашел свое разрешение в тотемических представлениях. От общечеловеческих, от всеприродных связей тотемическая личность постепенно освобождается, заменяя их связями родовыми. Тотем - это прежде всего символ и знак, определяющий принадлежность к тому или иному роду. Говоря «мы - волки», «мы - вороны», люди рода тем самым обособляют себя от людей других родов. Это родовое самосознание из общего понятия «земля - родительница» вы¬деляет одну часть, но эта часть уже становится только своей и является символом и знаменателем рода.
    В хтонических, фетишных и тотемных представлениях имеют дело с определенными видами одушевленности. В хтонизме - это производящая сила земли. В фетишизме - заключенный в предмете дух. В тотемизме - дух, могущий перемещаться из тотема в человека, из человека к предкам, одновременно быть во всех ипостасях, но не выходя за пределы одного рода и территории, им занимаемой. И только с одушевленностью всех стихий, их абсолютной автономностью и безграничной свободой проявления своих потенций, что стало возможным при анимистических представлениях, самосознающая личность впервые по-настоящему стала отделять себя от общества. Самосознание это и есть, по сути, отделение.
    В основе мифологического мировоззрения лежит желание совмещения внешней упорядоченности мира с упорядоченностью внутреннего мира человека, к сведению объективных процессов к процессам, ощущаемым субъективно. Личность индивида только-только пробуждается и проявляет себя в плане героизма. Но герой - индивид, приносящий себя в жертву роду. И, таким образом, возникает определенная гармония: личность, общество, боги, природа, где субъект понуждает объективные явления подчиняться правилам, ему удобным и понятным. Действительность в таком случае предстает как оформленный натуралистическим образом миф. Но, скажут, не ту же ли самую картину мы наблюдаем, имея дело с патологическим мышлением? Не так же ли мифологизирует действительность сознание душевнобольного? Дело в том, что патологическое сознание индивида сегодняшнего дня складывается из комплекса представлений, характерных для нынешнего уровня развития, тогда как перерабатываются эти представления и оформляются уровнем мифологического развития. Человек мифологического периода развития, утверждающий, что земля лежит на трех слонах, а те стоят на плавающем в безбрежном океане ките, вполне нормален, так как выражает вполне адекватное уровню развития мировоззрения мнение. Подобное же утверждение в устах современного цивилизованного человека сразу же порождает подозрение: или шутник, или не здоров. Мифологическое сознание, снабжая происходящее массой эмоциональных откликов и толкований, обращало их в мир, что, со временем, становилось догмой, регламентирующей всю социальную жизнь сообщества.
    Уровень сознания и оформление мировоззрения обществ мифологического периода находит отражение в строе языка. Язык - безошибочное свидетельство субъективного восприятия объективной реальности. Язык - это проявленное мышление, «мышление для нас», но оно отражает и содержание «мышления в себе», или, во всяком случае, указывает на характер и полноту последнего. Следуя четырехстадийной схеме развития мировоззрения мифологического периода, мы попытаемся соотнести каждую стадию этого периода с соответствующим строем языка. Четырем стадиям мифологического мышления, с некоторыми допущениями, соответствует четыре строя языка: инкорпорированный, прономинальный, пассесивный и эрготивный.(28)
    Инкорпорированное мышление, и соответствующая этому мышлению речь (язык), принимают все происходящие явления целиком, без разделения, объект не отличим от субъекта, а речь - это язык словопредложений, где отсутствуют части речи. Прономинальный строй языка (характерен разделением членов предложения и выделением подлежащего в «абсолютном» падеже), во многом отражает фетишную стадию мифологического мышления.
    Пассесивный строй языка (характерный притяжательным оформлением сказуемого) являет собой отражение тотемического мышления.
    И, наконец, эрготивный строй языка, где появляется падеж, характеризующий «орудие действия», и, где подлежащее — активно действующий субъект) - итог и завершение мифологического мышления, а именно его анимистической стадии. Подводя итоги рассмотрения мифологического периода развития человеческого мировоззрения, мы не необходимо-обязаны дать краткий очерк мировоззренческих концепций этого периода , что находят свое воплощение в философских учениях того времени. По-другому и быть не может: ведь всякая философия есть, по сути, концентрированное выражение мировоззрения соответствующего отрезка развития человеческого мышления. Так каким же цельным мировоззренческим концепциям соответствует мифологический период развития?
    Ответ на этот вопрос без труда находим в Элладе, где сформировалось и вызрело большинство сколько-нибудь значительных философских учений.
    Мы не будем заострять свое внимание ни на милетцах (Фалесе, Анаксимандре и Анаксимене), ни на ионийце Гераклите и других досо- кратиках, натурфилософия которых стала квинтэссенцией полного хтонического мировоззрения, где представления о стихиях и порождающих началах (вода, воздух или огонь) лишь фрагментарно отражают полноту мифологического периода становления мировоззрения. А вот учения орфиков и пифагорейцев, взаимно дополняя друг друга, дают наиболее общую картину мифологических представлений. Так же как и милетцам, которым для объяснения космоса и всего происходящего нужно было обратиться к материи ( а в отличие от них, элейцы — Парменид, Зенон Элейский — пытались это же объяснить понятиями общих категорий бытия), так и орфикам в какой-то степени противостоят пифагорейцы. Но все-таки общего в этих двух учениях больше, чем различий.
    Возникновение этих двух мифологичесих учений относят к 6 веку до н.э., и названы они по именам легендарных Орфея и Пифагора. Если у орфиков центральным пунктом учения явился культ растерзан¬ного титанами Диониса и искупление посвященными этого греха, то у пифагорейцев (раннего периода) то же самое событие служило целью спасения посвященных через осознание космической (даже, скорее, онтологической) природы чисел. Орфизм и пифагорейство были прежде всего учениями хтоническими. Бог Дионис, как известно, был богом растительности, виноградарства и виноделия, а в самые архаические времена, наряду с Деметрой, — богом плодородия. В интерпретации орфических мифов Дионис был сыном Деметры и Зевса, и, подобно египетскому Осирису, фригийскому Аттису, финикийскому Адонису и малоазийскому Сабазию, был умирающим и воскресающим богом, то есть мифологическим отражением аграрно-сезонных циклов. Учение же пифагорейцев о метемпсихозе, которое они заимствовали у египетских жрецов, — ни что иное, как переосмысленная идея возрождения. По другим данным, идею метемпсихоза пифагорейцы заимствовали у орфиков, у которых возрожденный в материи мирового космоса Дионис — только модификация циклических аграрных реалий. Следует отметить не только «родственность», но и взаимопроникновение идей и атрибутов орфизма и пифагорейства. Миф о Дионисе и Загрее восходит к периоду критской культуры, породившей большинство эллинских мистерий, а, по преданию, именно в пещерах Крита Пифагор приобщался тайным мистическим знаниям, послужившим основой его учения. Культ Диониса не был уделом лишь малочисленных мистико-философских сектантов. Современник Пифагора афинский тиран Писистрат явился организатором всенародных Дионисий, ему же принадлежит инициатива постройки храма Деметры в Элевсине. Интересно, что Диоген Лаэртский, сообщая о Пифагоре, пишет: «В Метапонте его называли святилищем Деметры».(29)
    Пифагорейцы учили, что в распадающемся и организующемся мире все происходит соразмерно числам и их соотношениям, и Эвдем Родосский, сообщая о пифагорейцах, говорит, что на кругах возрождения «я буду рассказывать это же, держа в руке эту же палочку, вам таким же сидящим же сидящим передо мной». Не правда ли, большинство бы не сказал и Ницше в своей проповеди «вечного возвращения?»
    Но пифагорейство, содержа в основе своей хтонические представления, в не меньшей степени проникнуто духом фетишизма. И этими фетишами для них были числа. Перефразировав первые слова Евангелия от Иоанна, можно сказать: вначале было Число. И даже учение о душе, эклектично вобравшее в себя от египетских, фракийских вавилонских, персидских (зороастризм) традиций, проводилось под знаком Числа. Числа для этих традиций были не только инструментом познания мира, который и сам по себе был числовой гармонией, но и символами, отождествляемыми с теми или иными явлениями. Секст Эмпирик говорит о творящем модусе чисел у пифагорейцев следующее: «И вообще чрезвычайно трудно найти в жизни что-нибудь, не причастное числу. Во всяком случае никакое искусство не существует вне соразмерности, а соразмерность покоится в числе. Значит всякое искусство возникает при помощи чисел».(30)
    Фетишизация числа как такового, а также отдельных чисел связана у пифагорейцев с символикой культа Диониса. Растерзанный на части Дионис, представляющий собой беспредельно делимое множество, есть в то же время и великая единичность. И оттого каждое число есть часть Диониса и, одновременно, весь Дионис. И у пифагорейцев гармония и предел олицетворяли благо, а беспредельность, дисгармония и хаос - зло. И хотя любое число вызывало у пифагорейцев восторг и благоговение, все же были у них среди прочих и особые. Четверица, к примеру, то есть единица, двойка, тройка и четверка, из которых, по их учению, и составлен весь остальной числовой (а значит и материальный) мир. Число «семь» означало смерть. Вспомним, что именно на семь частей был разрезан египетский двойник Диониса - Осирис. Сам Дионис был растерзан на четырнадцать частей (удвоенная семерка). Аристотель, разбирая учение пифагорейцев о числе, отмечал тотальный демиургический характер пифагорейских чисел: «...Небо есть гармония и число».(31) Очевидно, что называя пифагорейство орфизмом в математической интерпретации, мы не делаем большой ошибки. По сути, пифагорейство стало учением очищения и искупления, учением о восстановительной гармонии: смерть и растерзание Диониса - ввержение мира в дисгармонию и хаос - необходимо требовало возвращения в статус-кво, и такое возвращение, по мнению пифагорейцев, возможно лишь через чистую жизнь и гармонизацию ввергнутого в хаос мира. Гармонизацию же и упорядоченность несут только числа. Пифагорейство было учением замкнутой обособленной группы, связанной мистическими ритуалами и всевозможными предписаниями. Об обрядах вступления, посвящения и пребывания в пифагорейских союзах существуют баснословные свидетельства. Но все, или почти все, обряды, мало чем отличались от обрядов в так называемых «мужских домах» тотемических сообществ, предназначенных для молодых людей, проходящих инициацию. А тайны - мифологический ореол пифагорейского союза - сокровенное знание - ни что иное как знание о перерождении: о смерти, о пребывании в потустороннем мире и о «втором рождении» (возрождении). И там и здесь обязательна временная немота неофита (что символизирует умирание и смерть). В том и другом случае обязательны ритуальные очищения, сопровождаемые постом и вегетарианством.. «У друзей все общее» - известный принцип пифагорейцев. В «мужских домах» тотемических сообществ царил тот же принцип. И в пифагорейских союзах и в тотемических сообществах строго соблюдались пищевые запреты. Вегетарианство пифагорейцев общеизвестно, а запрет самого Пифагора есть белых петухов, сердца животных и касаться убоины вполне согласуется с известными тотемическими предписаниями. В этом контексте становится понятным и сообщение о том, что сам Пифагор умел разговаривать с животными, почитал лист мальвы священным и, будто бы, белый орел позволял ему себя гладить. А что касается пифагорейского учения о числах, то все оно пронизано анимистическим пониманием мира. И Цицерон отмечает этот всеобщий анимистический дух пифагорейства: «Пифагор, полагавший, что есть охватывающая всю природу и проникающая во все ее части душа, из которой берутся и наши души».(32)
    Подводя краткие итоги рассмотрения мифологического периода развития человечества, отметим, что четыре стадии этого развития (хтонизм, фетишизм, тотемизм'и анимизм) характерны своими, только им присущими, особенностями. И, хотя стадийное разделение мифологического периода достаточно условно, все же в каждой стадии заметна тенденция развивающегося мировоззрения, а именно отношения субъекта и объекта. Индивид и личность как субъекты, с одной стороны, социум и общество - с другой, начинают неизбежный процесс размежевания, отчуждения, антагонизма, наконец. Если на ранней стадии хтонического развития индивид и род были единым целым и даже тождественным, то уже на последнем этапе анимистического развития индивид достаточно явственно начинает ощущать свою личность, то есть становится все более свободным от диктата рода. А сам род - уже и не род, а социум со сложной иерархической структурой, социальными институтами, технической и экономической специализацией являет собой то, что называют государством, где интересы живущих в нем индивидов чаще всего не совпадают, а в некоторых случаях являются диаметрально противоположными. И с того момента можно говорить о постоянно ширящейся пропасти между личностью и обществом.



                продолжение следует