...На потолке то и дело мелькали белые тени от проезжающих машин, соседи сверху осваивали недавно купленное пианино, а в доме напротив буквы, сложенные из светящихся окон, никак не складывались в слова...
* * *
Длинные, свисающие вперед волосы, из-за которых можно рассмотреть только огромные линзы очков; карандаш, зажатый в уголке рта, то и дело подергивают узкие пальцы рук, выглядывающих из немыслимого серого балахона в тусклом свете старинной лампы: женщина на втором этаже который день ломает голову над каким-то алгоритмом. И кажется ей все эти дни, что нет главнее задачи, чем донести великий смысл разгадки до кучки толстопузых профессоров, которые лишь улыбнуться, сказав, что мол, безусловно, «открытие сие» велико, и засунут трактат тот на самую последнюю полку самого высокого шкафа; или же до студентов, что раскрыв рот выслушают все до конца – а самый умный из них, безусловно, задаст умный вопрос – выйдя из аудитории, в который раз засмеют её старый свитер, нелепые очки и «неженскую» походку. Да и зачем, спрашивается тогда ей этот алгоритм? А не бросить ли все и не сходить ли с подругой в кафе, купив перед этим, впервые за последние шесть лет, новые туфли? Ан, нет! В том-то все и дело, что так она не может. Ну не может, и всё. Для неё весь смысл, как ей кажется, и состоит в том самом алгоритме, который она изо дня в день коптит своей пыльной лампой... Все бы так, но почему же ложась вечером в холодную кровать, она думает уже совсем о другом, и сна ей не даёт вовсе не измученный до боли «хоровод xyz».
А вот её соседи сверху: молодая красивая пара. На первый взгляд можно подумать, что то, что не даёт уснуть соседке со второго этажа, соседке с третьего удалось найти сразу: любовь в лице красивого (атлетического сложения), обеспеченного (под окном стоит БМВ последней марки) молодого человека. Может быть они счастливы?.. Она: в необыкновенно красивом прозрачном пеньюаре, волосы волнами лежат на ровной спине, движения её плавны и изящны (может балерина?); как видно, накрывает на стол, готовится зажечь свечи, но что-то её останавливает - она разворачивается, по-видимому, на какой-то звук. И тут в комнату входит он. Он: хватает её за руку, указывает на какой-то предмет. Она: очень усердно отрицательно машет головой. Недолго думая, он отбрасывает её прямо в сторону стола, ударив, по-видимому, в живот... Скатерть со стола, задетая падением, съезжает на пол, а вместе с ней и свечи, и ужин, и, в общем-то, вся их любовь, которую они лепят из подручных средств всеми силами, зная заранее, что ничего из этого не выйдет. Да, но ведь они так давно вместе лепят это... Так давно, что на расставание не отважится никто из них. Никто, и, наверное, уже никогда.
* * *
Узкий коридор залит светом. В потоке света кружится пыль. Идя вперед можно видеть, что свет этот исходит из окна, что прямо по центру. Можно подойти и взглянуть солнцу в лицо, а можно любоваться искажениями его лучей, наблюдать их отражения на себе: выставив вперед ладонь, видеть, как мягкий свет сделает полупрозрачными очертания. Можно поворачивать кисть руки любой стороной - свет не уйдет, он будет окрашивать все доверенное ему, охватывая ореолом света и тепла, тогда, вкрадываясь в наше подсознание, луч может подарить нам светлое чувство безмятежности, радости и чистоты. Главное увидеть и впустить в себя это чувство... Главное – не упустить.
* * *
Пребывая в потоке внутренних противоречий невозможно изменить себя, поэтому большинство из нас привыкли менять все что вокруг: квартиру, работу, страну, любимого человека, занавески... В бессилии донести до мира свои истины многие из нас со всем этим расстаются, тогда мы горько плачем за ними, хотя жалеем при этом только самих себя.
Бывало так, что ты опускала голову. В борьбе с самой собой ты проигрывала, а черпать ресурсы из вне можно лишь осознав свое предназначение, и именно тогда сказать ожидающим за твоей спиной, что время пришло. Но пальцы рук были слабы как никогда: зима никогда еще не была такой холодной, а лето таким жарким и ты никогда не стояла на таком странном перекрестке, дороги через который не проходят, а обходят его стороной. По тому, как ты чувствовала, сменялись времена и пространства, иногда это был безмятежный теплый город, без зим (без леденящих взглядов прохожих, без предательства и без разлук), а иногда тебе казалось, что вокруг Арктика, и ты пишешь письма которые не дойдут даже до почты, письма таким дорогим и близким тебе людям, что без сожаления так легко смогли замерзнуть под толстой коркой льда своей черствости, и через которую, уже не достучаться никогда.
«Никогда». Ты понимаешь, насколько это понятие зыбкое. Черствость со временем растворяется: за рюмкой водки, во время посиделок с друзьями, за просмотром слезливого фильма, чтения грустной книги… Рано или поздно в жизни тех самых людей наступает момент сожаления. Момент сожаления об утраченном.
Ты это понимаешь. Но это тебя не греет.
Ветер за окном. Пора засыпать. Завтра снова тяжелый день.
* * *
Я не сплю. Завтра мы идем в театр. Как странно. Мы так давно не виделись. Я люблю театр. Я люблю встречи с тобой. Хотя ты непременно скажешь какую-нибудь гадость. Я заранее готова к любым твоим выходкам. Меня ничего не сможет обидеть. Находясь на пути синего чулка к даме в пеньюаре, я чувствую себя комфортно.
Ты угрюмый. Ты куришь слишком много, много материшься. Еще ты любишь мою подругу, которая вышла замуж этим летом. Я знаю, что завтра ты будешь об этом говорить, но так, вскользь, будто тебя это уже не волнует.
Я надену узкую черную юбку, и вообще на мне будет все черное. В черном я чувствую себя уверенно. Ветер будет холодным, но мне это будет нравиться: бывают такие редкие дни, когда мне жарко зимой, будто костер горит внутри меня, и мне хорошо - тепло и комфортно.
Я подхожу к окну. Как светло. Свет фонарей освещает заснеженную дорогу. Следов на дороге еще нет. Нет ветра. Снежинки падают вниз очень медленно, будто кружа. Так тихо, словно во всей вселенной наступило время глубокого сна. Так спокойно. В моей душе будто наступил мир. Хотя скорее это перемирие, но мне оно тоже нравится.
Как странно, я печальная и радостная одновременно...
Я люблю это время суток.
Я люблю этот город.
Я люблю эти редкие встречи с тобой. Я знаю, что в жизни друг друга мы не играем ролей первого плана, но, думаю, именно это и помогает хранить нашу дружбу на протяжении этих долгих семи лет.
Я засыпаю. Телефон не спит, как и ты..
«А ты, наверное, спишь,
разметав по подушке волосы...
а я вот курю на маленькой кухне,
смотрю на стаи белых мух
за мутным стеклом...»
* * *
Теплый летний вечер. Закат осветляет углы многоэтажек, во дворах суетятся дети; дует легкий ветерок. Мы куда-то идем: по горячей от дневного солнца, заасфальтированной дорожке мимо пыльно-зеленой городской травы. На мне мое любимое синее клетчатое платье, папа держит меня за руку. Мне семь лет и я счастлива: счастлива, что небо голубое, трава зеленая, что рядом папа и мама и что платье у меня самое-самое лучшее.
Странная штука жизнь, бывают моменты из прошлого, что не так важны, чтобы их помнить, а потом – бац! – и всплывают они, те самые, и не знаешь, было ли, иль приснилось все, а видишь потом тот же закат над крышей, чувствуешь ветер на своей щеке, и понимаешь – было! И не просто вспоминаешь, а начинаешь тосковать по тем дням, которым раньше-то и значения не предавал вовсе. И так всю жизнь бежишь, бежишь – сначала скорее в школу, потом скорее бы куда-нибудь, только из школы, вот и институт, который тоже хочется поскорей закончить... Ах, и где же теперь та школа! В том самом городке, которого нет ни на одной карте мира, в том самом, где небо ближе, где звезды ярче и где самые высокие деревья смыкали над тобой свои макушки, в плавном движении под порывами ветра, будто в танце.
И когда я вспоминаю это снова и снова, я хочу жить, хочу жить, верить и знать что живем мы для того, чтобы не только ценить утраченное, а строить то, в чем нам будет хорошо и сегодня. Строить на таком фундаменте, о котором мы не пожалеем ни через день ни через десятки пройденных дорог.