Про атрофированные сны. Бесконечные архитектурные всплески и фантазии. Играй со мной в прятки, играй со мной в классики. Я переехала. Я оставила дома Толстого и Гоголя. Я даже ресницы сегодня не красила. Смотри со мной сны. Играй со мной вереском я кидаю лицо в ладони и открываю пластиковые окна так широко чтобы ты могла видеть сосны в моем уральском осеннем саду.
Ты купаешь холодные длани. Ты окунаешь их в мои вихры, в мои горячие длинные красные волосы.
Ты говоришь: «Людям нужна дистанция. Чтобы они могли жить без тебя»
Ты как всегда права. Я вытираю сопливый от холода нос рукавом подаренного тебе в Париже синего свитера и хныкаю, я не хочу тебя терять.
Мы гуляем вдоль реки ежедневно, чтобы был шум, и нам не приходилось друг друга перекрикивать. Я снимаю с себя кожу и надеваю ее на тебя как платье, как модное полупальто из глянцевого магазина на Малышева. Ты трогаешь рукавчики, ты говоришь эта кожа очень подходит к твоим осенним перчаткам., которые ты в Париже оставила. Ты в ней такая белая, что я слепну, я закрываю в припадке глаза.
Я рассказываю, как скучаю по крикам чаек, как тут много сорок, что тут не летают самолеты, как я тоскую по нашим с тобой детям.
Ты говоришь: «Я, наверное, все-таки вегетарианец, дорогая моя - меня от вида мяса вот этого и крови нелюбовь к человеческому просыпается».
Я дую на обесточенные пальцы, я поливаю их йодом и спиртом, чтобы обезвожить и трогать тебя бесчувственными стерильными подушечками. Ты кусаешься, ты не даешь себя целовать. Кокон из кокаина. Тебе 45. ты в этом возрасте такая красивая*
Про сны. Ты выходишь ко мне в аэропорту Варшавы с черным лоснящимся доберманом на веревочке. Ты дышишь в висок. Ты, по — моему, уже пьяная. Я целую твои ступни, я снимаю с себя кольца и варежки, растираю твои плечи, чтобы ты меня увидела, чтобы ты, наконец, поняла, что я буду с тобой всегда.