Однажды, проходя вдоль реки, увидела место, которое до сих пор не попадалось на глаза. Оно находилось в дальнем конце набережной. Справа - мост, слева - корпуса университета. Я прошу запомнить это сочетание.
Беговая дорожка. Скамейки. Много разных людей в спортивной одежде. Я села, и меня посетило странное чувство узнавания. Точнее, воспоминание, которого быть не могло. О том, что лет сорок назад в такой же точно солнечный вечер какой-то молодой челововек долго сидел на этой скамейке. Только и всего. Бред…Солнце отбрасывало скупые тени.
И тут я заметила «его». Холщевая светлая куртка. За плечами рюкзак. Если я сейчас протяну руку, он исчезнет, рассыплется… Но ничего не случилось. «Слушайте …Вас как зовут?» Парень повернул голову и ответил очень дружелюбно: «Илья». У него были уверенные светлые глаза, соломенные волосы, крепкие загорелые руки. «Вы кого-нибудь ждете?» «Сам не знаю. Просто проходил мимо, и захотелось присесть… А ты очень похожа на свою мать». «Откуда вы ее знаете… знали?» «Ну да. Я каждый вечер прихожу на это место. Может, и дождусь». «Кого?» «Ее, Светлану. У нее сегодня экзамен по сопромату. Видать, не до меня». Я смотрела остекленевшими, пустыми глазами. Потом зачем-то глупо сказала: «Но ведь она…моя мать…умерла. Уже несколько лет назад».
«Я понимаю, ты о чем. Мы все живем в разные времена и в одно время… Такие вещи сложно объяснить. Посмотри. Это спортплощадка университета. Твои родители учились здесь. И я тоже.... Может, если бы я дождался сорок лет назад свою девушку, тебе суждена была другая жизнь.… Я мог бы стать твоим отцом…» Я сделала усилие, моргнула, так что едкое солнце перекатилось в песок. "…Вы ее хорошо знали? Какой она была?»
Он ответил не сразу, будто припоминая. Потом как-то мальчишески счастливо улыбнулся: «Твоя мать очень красивая.... Приблизительно в ее время жила другая девушка. Итальянка. С изящной фигуркой. «Тающими» удлиненными глазами. Кошачьей вкрадчивостью движений. Спутанными чувственными кудрями и русалочьей улыбкой…»
Рассказывая, незнакомец имел манеру чертить на песке носком ботинка, или палкой, или еще каким-то предметом, ускользавшим от моего внимания. Но то, что он говорил, четко отпечатывалось в памяти.
«Девушку звали Стефания Сандрелли. Несколько фото на миланском или неаполитанском пляже - и сам великий Петро Джерми предлагает ей сниматься в главной роли. Первая картина - и она звезда, на которую мечтают быть похожей девушки всего мира».
Парень усмехнулся непонятно чему. «Такая же - с точеной фигуркой и невинным взглядом «порочной нимфетки"- Илья подавил ироничный смешок - жила в России. Да, она была самой красивой девчонкой Северо-запада. И тоже мечтала стать актрисой. Просто у нее другая судьба. Красота весьма низко котировалась в "стране советов"... Русская обладала не только кукольной внешностью, но и большой жизненной силой. Светлана привыкла добиваться всего, что хотела. И все же, второй Татьяной Самойловой не стала. Может, цель казалась слишком высока? А хуже всего - земная жизнь, красота, молодость всегда кажутся вам бесконечными…Ты ведь тоже так думаешь?"
Во-первых, названные имена и события мне мало о чем говорили. Точнее, никак не относились к теме разговора. А во-вторых, нелепость ситуации наконец перешла определенные границы. После чего оставалось только истерически смеяться, прикрыв лицо руками.
"Вы - просто уличный шарлатан, сумасшедший... Так можно сказать о любой девушке. Не имея понятия о ее прошлом. О любой красивой и яркой девушке…»- я засмеялась хрипло и глухо, точь-в-точь как мама. «И вы ничего не знаете о моей матери. Вы думаете, она ангел? Откуда же в ней - такой красивой и успешной - столько жестокости?»
Незнакомец не отвечал. Он протягивал мне связку мятых розовых листов. Плотной бумаги, исписанной мелким почерком. «Что это?» Нет ответа. Мой собеседник становился бледным и расплывчатым. Просто вечерняя тень, падавшая с ограды…
Мать умерла в ноябре 2001. Когда ей стало хуже, я уговорила ее лечь в больницу. Умирающая старуха ползала по дому, как распухшее насекомое, оставляя повсюду мокрые следы. От ее постели исходил запах тления. Водянка, бессонница, одышка. Язвы стали пузырями, и доставляли нестерпимую боль. Уже не могла без стона повернуться на постели. Страшно было, что при этом она все еще хотела жить. «У тебя в мединституте, кажется, есть знакомые? Поговори…»
Мама надеялась поправиться, у нее были планы. В ее многочисленных бумагах лежала рукопись, которую старая женщина надеялась издать. Говорила о поездке в Москву. Впрочем, ей исполнилось всего шестьдесят семь лет. Лицемерие утверждать, что я отправила маму в "казенное заведение" облегчить страдания. Скорее, действовала по четкой семейной схеме. Как раньше она отвезла туда свою мать...
Придя домой, тщательно просмотрела связку розовых писем. Они были датированы 1940-1945 гг. Учитывая то, что мать родилась в 1937, письма не имели к ней отношения. Судя по всему, они были адресованы моей бабушке. Место написания - глухой поселок в районе Плесецка...
Я вчиталась в размытые временем строки. Записки были из лагеря. Писал некто «Дмеров» (подпись неразборчива), по всей видимости, лагерный врач. Привожу одно из писем: «Родная Зоинька! Горько, что я лишен возможности провести с тобой последние часы. Но сознание, что ты навсегда избавилась из этого ада, вселяет облегчение. Трудно поверить, что в «нашей» комнатке больше меня не будешь ждать… Никогда не забуду твоей нежной заботы. Желаю счастья, которым судьба, похоже, не особенно баловала. Быть может, мне удастся освободиться немного раньше срока, хотя на это трудно рассчитывать. Приложу все старания, чтобы приехать к тебе. Твой Дмер. 28/11, Кяма.»
Листов было много. Переписка обрывалась в 45-м, и дальнейшая судьба Дмерова из нее ускользала. Ползая по карте, я нашла этот северный поселок и постаралась собрать максимум информации. Нашла в Интернете материал некого В.Г. Александровского - "Записки лагерного врача". Там упоминаются лица и события, о которых пишет Дмеров. То место, о котором идет речь- Карлаг, группа лагерей на Северо-западе.
Осталось выяснить, какое отношение все это имеет к моей семье. И главное - к моей матери. Видимо, я сумасшедшая. Нашла на скамейке стопку выброшенных кем-то записок и выдумала целый роман. В письмах упоминается имя "Зоя". Так звали бабушку. Но мало ли, кого так звали? Мой дед, как я знаю, был репрессирован в 37-м. Он отбывал срок в районе Печоры. Причем здесь бабушка? Карлаг? Дмеров?…Вечернее солнце напекло мне голову…
И все же. Скамейка. Четыре часа по полудни. На площадке - только дети и мамаши с колясками. Где мне искать ответ, что могло быть, и чего не было? Помню, как мама говорила о смерти, времени, памяти…
«Когда меня не станет, исчезнет все, что я знаю. Из памяти сотрется. И никто больше не увидит того, что я видела. Странно это?… Небо в Апраксино синее-синее. Я, девчонка лет пяти, ходила искать козу Нюрку. Коза была норовистая. Бегала к церкви лизать камни. Бывало, найду ее, да как вскочу, да пятками в бока ударю.… Потом кто-то стукнул козу палкой по вымени и убил. Нюрку было жалко, я плакала. И молока в доме не стало…"
Припекало, и я понемногу погружалась в дремоту.
Апраксино… Большое село в районе Горького (Нижнего Новгорода). Мама выросла в Апраксино. Родина деда, куда семья переехала после его "исчезновения". Палящее июльское солнце, высокое светлое небо, пасутся козы, овцы. Домики - игрушечные, белые - обмазаны глиной и крыты соломой. По тропинке в пестром поле идут две девочки - трех и пяти лет. Маленькая, круглолицая - моя мама... Я не могу, не могу... Господи, ведь я совсем не знала своей матери, не понимала и по-человечески ее не любила...
Она была сама гордыня, никогда не снисходившая до "пустого места", бывшего мной... Но не эта девочка...
"Ой, васильки-васильки...много вас светится в поле..." Я была здесь когда-то. Помню запах нагретой солнцем земли. И вкус козьего молока… «Лежу в траве и смотрю на небо. Прошлое, будущее - для меня пока пустые слова. Надо только побыстрее отделаться от всякой скуки - загнать во двор козу Нюрку, нарвать травы, найти яйцо в курятнике, помочь подружке Нинке натопить печь кизяками. И можно играть сколько влезет. Пока мать не позовет домой - ужинать и спать. Кизяки - это сушеное коровье говно. Горит оно так себе.
Нам с Эмкой (сестрой) всякой мороки не приходится делать, чтобы растопить печь. Потому что наша мама - сельская медсестра. Дядя Андрей, председатель, привозит нам, когда надо, целый воз взаправдашних дров. Хотя, мой отец- враг народа. Мама даже не знает, в какой тюрьме он сидит. Ей не сказали. В деревне у многих такие родители. И меня за это не дразнят. Хуже было, когда мама надолго куда-то исчезла. Мы с Эмкой жили в детдоме. Но я уже почти не помню.
А сейчас живем хорошо. К маме часто приходят бабы из разных деревень. Обычно вечером. И приносят с собой что-нибудь вкусное - например, курицу. Потом нас с сестренкой выгоняют из дома и заставляют таскать воду ведрами из колодца - много воды. Как-то я видела - мама стирает в корыте тряпки, и вода красная. Я спросила, а она как начнет гоняться за мной вокруг дома с поленом! Чтобы глупостей не спрашивала.
Странные люди эти взрослые. У них все трудно и сложно. Почему у одних нормальные отцы, а у других - враг народа? Почему приходят женщины, о которых нельзя говорить? По праздникам мама иногда надевает трофейное шелковое платье с яркими цветами. И тогда к калитке приходят дядя Федор и Дядя Семен. Торчат часами, будто больше делать нечего…. Когда случается это «непонятное», я бросаюсь на пол и начинаю орать, колотить ногами по полу. Пока мне не объяснят. Мама говорит, что в детстве на меня упал забор.
"Ой, васильки-васильки..." Нет, на земле все проще. Растет трава, чтобы было мягко лежать. Нюрка дает молоко. Корова гадит, чтобы печку можно было топить кизяками. Зимой выпадет снег, все наденут овчину. И мы с Нинкой будем кататься на ледянке - плоской доске, которую обливают водой и выставляют на мороз. А в магазин иногда привозят пряники и конфеты. Дядя Андрей говорит, что когда-нибудь конфет будет много. Ешь - не хочу. Но нам и так весело. Играем в лапту, чет-и-нечет.
Жизнь была бы еще легче, если бы моя сестра не шлепнулась с дерева. Я десять раз так падала - и ничего. А у нее вдруг стала болеть нога. Ездили в город. Оказалось - плохо дело. Это называется «туберкулез бедра», «костный туберкулез». То есть та же чахотка, только по ученому. Не знаю, как она может быть в ноге - ведь это кашель такой. И причем тут ушиб? Но мама теперь все время плачет. Она говорит, что это из-за чахоточного деда. Из-за того, что мы какое-то время жили в их доме. Вот, де, сестренка и заразилась. Эмку загипсовали, она лежит. И всю домашнюю работу приходится делать мне. Особенно теперь, когда мы перезжаем в Архангельск…»
Я очнулась на скамейке, и поняла, что уже поздно. Солнце село. Университетский парк казался сырым и запущенным. Встала, пошла к реке. Мне в след застучали шаги…. «Светлана! Ты где пропадаешь? Целую вечность жду». Вдогонку бежал Илья. Он обнял меня, накинув парусиновую куртку на плечи. Некоторое время мы шли вдоль реки, поглядывая на разноцветные блики. Нужно было начать неприятный разговор: «Послушай, так дальше продолжаться не может. Мы уже все решили. Леонид осенью уезжает в Брянск, и я еду с ним. Какого черта было торчать здесь, будто нет другой дороги?»
Я еще что-то кричала, но рядом уже никого не было. Стояла одна в темноте. Только теперь я ощутила, что на мне под курткой Ильи - черное шифоновое платье. Расклешенное, с голыми плечами и руками. А на ногах - остроносые туфельки и прозрачные капроновые чулки. Это понятно - ведь после лекции я собиралась на танцы в Дом Офицеров.
Только мне нужно сначала найти мою сестру. Эмма учится на третьем курсе мединститута. У сестрички одна нога короче другой - такая жалость. Но ведь надо выходить замуж, что поделаешь. Эмма гораздо красивее меня. У нее сочные губы, огромные карие глаза и темные шелковистые волосы. Она похожа на Катю из романа «Хождение по мукам». Сестричка сейчас в морге, на практике. И я обещала за ней зайти. До городской больницы совсем не далеко. Вот уже и ограда. Вроде, то небольшое белое здание... На первом этаже вахтер удивленно посмотрел на меня. Но я сказала, что дорогу знаю. Нужно спуститься вниз, в подвал, и повернуть налево. Несколько столов укрыты простынями. Думаю, она крайняя. Я откинула белую ткань и увидела маленькую кожаную куклу. Голую. Через голову, а также через весь живот у нее проходили кое-как зашитые шрамы. Я коснулась ее. Это был не человек. Просто что-то холодное. Тут я начала орать и окончательно проснулась в своей постели...ю
Мамины представления о смерти были почерпнуты из неизвестных мне книг - сумбурной начитанности в области философии, религии, медицины. Согласно им, после смерти мозг успевает прожить десятки жизней. Ее последним желанием было, чтобы тело не вскрывали. Хотя бы несколько дней после смерти. Поскольку мама умерла в больнице, это было вполне возможно. Но - не суждено. Некому было позаботиться. Требовалось всего-навсего пойти и написать заявление главному врачу. В ее посмертные сны почти сразу вошел нож хирурга.
Говорят, что нет такой вины, которую бог не может простить. Говорят также, что крещение снимает все грехи. Не правда, не верьте этому. Свой грех я понесу до конца. Да я и не отказываюсь от расплаты.
Мама, прости меня - все, что могу сказать... Она умерла ночью. А утром соседка по обычаю мыла полы. Я сравнивала, считала минуты. Это действо происходило как раз тогда, когда ее резали…
Не помню ямы и прочих подробностей. На обратном пути было тревожно, знобко. И безумно весело, что все уже кончилось. Чудилось, мать не умерла. Ведь я - ее копия, плоть от плоти… Вернувшись домой, забралась под одеяло и замерла. Было тихо. Никто больше не приходил и не звонил. Я не спала и не плакала. Особого горя тоже, вроде, не чувствовала. Просто мне казалось, что наступившее ощущение пустоты больше никогда не кончится…
Еще вчера основным делом моим было освободить одну из комнат, где хранилась старая рухлядь и связки газет. Этими вещами мама очень дорожила. Я знала, что в присутствии матери не посмею прикоснуться к ним. И боялась, что не успею закончить мародерство до выписки. Которая все-таки казалась реальнее смерти. Так хотелось, наконец, иметь свою территорию!
В «ее» комнате-кабинете накопилась масса всякой дряни. Старые половики, драные кресла, кипы пожелтевших журналов, коробки с рваной обувью. Я была поглощена мыслями, куда все девать, когда из больницы позвонили. Попросили прийти. Попыталась сослаться на занятость. И тогда усталый женский голос сухо сообщил мне, что моя мама умерла.
Спортивная площадка… Так совпало, что вдоль нее непрерывно течет река. А реку пересекает мост. Еще в старину люди сочиняли легенды о том, что происходит под мостом. Но все это бредни сельских дурачков, свихнувшихся от непонятных происшествий. Солнце опять отбрасывало скупые тени…
Стоп! Они не соответствовали вечерним, безмерно растянутым… Я поняла. Огромные песочные часы. Отправная точка времени. Время здесь замерло. И если вглядеться, можно увидеть свое несостоявшееся прошлое. Илья сидел в той же позе. В парусиновой куртке и с рюкзаком. «Послушайте, я хочу у вас спросить…» Он ласково улыбнулся, подтверждая готовность ответить. «Меня мучает одно - как могла полная жизни девушка стать тем угрюмым, полностью закрытым человеком, которым быа моя мать?»
Парень вдруг уставился в какую-то точку. Взгляд его стал отрешенным. «Твоя мать была ребенком 37-го года. В буквальном смысле. Бабушка Зоя ездила на свидания с дедом беременная. Страх и боль по живым струнам души и тела передаются плоду. Значит люди, родившиеся таким образом, неизбежно должны отличаться от остальных…» Илья вздохнул, раскуривая вонючую папиросу. «Пусть в молодости это не проявляется…» Он покрутил папиросой в смуглой руке, и она мигала, как огонек «курильчика», с которым я баловалась в детстве... «Все заливает безумный всплеск жизненных сил, надежд. В ее случае - еще и побед. А разве не победа для деревенской девчонки - окончить школу с серебряной медалью? Поступить в престижный по нашему времени вуз? Разве не победа - помочь выучиться сестре с больной ногой? Пусть об этом никто не знает..." Голос Ильи стал тихим и вкрадчивым:
"Разве не победа, что ни один парень не может не обернуться тебе в след? Все расцвечено сочными красками. Отражается карнавальными бликами в мокром асфальте. Пахнет сиренью и свежестью скошенного клевера… Мир любит тебя. Он пока еще не спрашивает, умеешь ли ты любить. Но он обязательно спросит в свою пору…»
Молчание связывало нас некоторое время. Пока я не вспомнила: «А как же письма?» Илья совсем помрачнел. "Ты не знаешь, что после ареста деда, бабку твою тоже посадили. Она отбывала срок на севере, где встретила Дмерова. Однажды Светлана нашла эти письма. Я преклоняюсь перед ЖЕНЩИНОЙ. За то, что ей писали такие слова. Но для твоей мамы они связаны...с предательством. Ведь пока ее мать была в тюрьме, они с сестрой страдали в детдоме. Это наложило отпечаток на всю ее личную жизнь, как ни пошло звучит..."
"Нет, не пОшло". "Иначе, чем объяснить, что замуж Света вышла без особого чувства? Пусть и за очень хорошего, надежного человека, которым был твой отец. Видимо, она искала надежности ". Какое-то время мы курили, хотя я вообще-то...
"Илья, вы простите, если задам еще вопрос?» «Я его знаю»- он улыбнулся в начинающейся темноте. "Могу сказать только одно: все несчастья с нами случаются от отсутствия любви. Остальное каждый постигает сам".
Его взгляд внезапно напрягся. Я посмотрела в том же направлении. И увидела хрупкую фигурку в зеленом платье жатого шелка. Фигурка кивнула мне русым шиньоном. Простучала каблучками по источенным каменным ступенькам. Мелькнули стрелки на чулках, как молнии стремительных движений. Девушка взяла Илью под руку, и они вместе растворились в зарослях, окружавших площадку.
Вот оно, значит, как бывает? Эта любовь, случайно разминувшаяся во времени, потянула за собой цепочку невозвратимых событий… А как же доктор Дмеров? Почему они с бабушкой не встретились? Я решила, что обязательно узнаю. Потому что ничего на земле не проходит бесследно. Тем более, встречи и расставания.
Долго искала место на кладбище, где лежит бабушка. Не нашла. За последние три года оно сильно разрослось. Сначала это был закрытый «коммерческий» погост. Здесь хоронили, в основном, «ньюрашен». Жертв «элитных» разборок. Ставили огромные гранитные памятники. Сейчас - целое поле узеньких столбиков и крестов. А стены кладбищенской пока нет. Видимо, чтобы не мешать «полю смерти» расти во все стороны. Думаю, никогда люди не умирали так обильно, как в недоброе время начала 2000-х. Богатые - от излишнего богатства, бедные - от безысходности. Впрочем, это всего-навсего мое мнение. А я - лишь маленькая фигурка на этом огромном пространстве - стою и плачу…