Две Особи. Следы творений, 2007. Глава 5

Содержание:

http://www.proza.ru/2010/07/27/1399 ПРОЛОГ
http://www.proza.ru/2010/08/12/1346 Глава 1. О МИРЕ И ЕГО ОПУХЛОСТИ
http://www.proza.ru/2010/08/27/998   Глава 2. ЛЕС И СОЛНЦЕ
http://www.proza.ru/2010/10/04/432   Глава 3. ЖИДКИЙ ЁЖИК
http://www.proza.ru/2010/10/14/938   Глава 4. ТЕНЬ НАД ЗВЕРОФЕРМОЙ
http://www.proza.ru/2010/12/23/1005 Глава 5. О МИРАХ, КОТОРЫЕ РАЗДЕЛЯЮТ ЗАБОРЫ
http://www.proza.ru/2011/12/07/1386 Глава 6. ЭЛЬФИЙСКАЯ ПРИНЦЕССА
http://www.proza.ru/2012/05/10/1030 Глава 7. ПОСИДЕЛКИ ВО СНЕ И НАЯВУ
http://www.proza.ru/2012/05/10/1046 Глава 8. ЗАМКНУТЬ КОЛЬЦО
http://www.proza.ru/2012/05/10/1053 Глава 9. КТО В МЕШКЕ
http://www.proza.ru/2012/05/10/1058 Глава 10. ЗАЙЧОНОК И ХОМЯК
http://www.proza.ru/2012/05/10/1062 ЭПИЛОГ


          ГЛАВА 5.
          О МИРАХ, КОТОРЫЕ РАЗДЕЛЯЮТ ЗАБОРЫ.

         

          I.

         

          — Ой, кто это?! — раздался высокий женский голосок.

          Молодая пара остановилась около забора, отделяющего лесопарк от городского квартала, и уже было соединилась в поцелуе, когда метрах в двух от них прошмыгал в тапочках темно-призрачный некто походкой пьяного зомби.

          Романтическая идиллия нарушилась совсем, когда Некто, очевидно сам испугавшись, остановился напротив них около ворот и замер как вкопанный.

          — Боже мой, кто это? — чуть не плача, воскликнула девушка, прижалась к своему кавалеру и тревожно вглядывалась в лицо незнакомца. Худенькая, в темных джинсах и темной куртке, с вьющимися волосами и бледноватым лицом, она все больше занимала внимание странника.

          «Похожа на Карину, — подумал Ктырюк, — Боже, как она похожа! Только волосы светло-русые. Черт, опять эти светлые волосы! Ну что за наваждение?!».

          Он вдруг представил, как бы они сейчас, не заметив его, соединились в горячих поцелуях, сгорая от любви и страсти. Он вдруг представил их дальнейшую близость, романтический вечер и пламенную ночь. Он представил чудесное утро в одной постели, радость нового дня и весь мир для двоих. И наконец представил, как нетерпеливый кавалер сейчас подойдет к нему, дураку, и набьет морду, и будет прав, потому что стоять темным раздолбаем и рассеянно пялиться, пугая всех и вся — это даже не смешно.

          С этими мыслями он неуклюже развернулся по направлению в лес и пошел дальше. Молодые люди продолжали растерянно стоять в обнимку, провожая его через решетчатый забор в царство леших и кикимор. Он еще слышал за спиной стихающие голоса: тонкий женский, и мужской, приглушенно-задушевный.

          «Он не набьет мне морду, — подумал Андрей, — Он сам боится меня. Больше, чем я его. Но чем я тогда хуже?!».

          Горечь и тоска отступала вместе с дневным светом, вместе с голосами и забором, и никакой боли организм не ощущал. Только тапочки постоянно соскакивали. Переступать по неровному грунту становилось еще неудобнее, но ноги старались. Андрей шагал по совсем темному лесу в низковетренной тиши, уже смелее отдавая себе отчет, где находится и куда его еще загонит безотчетная голова. Но душа встречала покой, кожа — свежесть и прохладу, а уши — умиротворяющую тишину. Теперь все было по-другому.

          И вдруг он остановился. Тишина тут же обвила его глухим покрывалом, а десятки, сотни метров вдруг сжались до шага. Только стук сердца сотрясал тишину наружи и внутри, громкий, волнительный и беспричинно активный. За считанные шаги в одиноком безмолвии покой над морем его души достиг апогея, туман рассеялся до самого горизонта, и он увидел рассвет. Теперь действительно было все по-другому. Рассвет! Среди темного хаоса стволов и листвы перед глазами он казался особенно ярким. Чтобы выйти из леса, надобно в лес войти!

          Лицо Ктырюка никто не видел. Но оно вновь преобразилось. Глаза сделались широкими, брови поднялись, губы чуть расслабились, как от ожидания выдоха, и в то же время все черты лица обрели твердость и решимость. Глаза более не создавали фон, они всматривались в каждую точку окружающего мрака, в каждую призрачную фигуру, будь то ствол, куст, пень или что-то еще. А уши прислушивались к океану тишины и всех наполняющих ее тайных звуков, от которых сердце само по себе бьется с тревогой.

          — Я здесь, — прошептал Андрей, — Я пришел к тебе, я рядом! Где ты? Куда мне идти теперь?

          Андрей вновь шагнул вперед и уже совсем иной походкой продолжил движение по тропе вглубь городской чащи. Лоскутки синего неба почти исчезли за новыми деревьями. Мрак перемешивал частокол стволов и бездну листвы с продуктами произвольно искрящей в отсутствие света сетчатки глаз. Свет вынуждал себя забыть, заставлял искать себе замену, быть может, от «а» до «я» выдуманную измученным чесоткой мозгом. Но в душе светало. Тонкий огонек костра среди мха, листвы и перегноя вполне справлялся с должностью посла рассвета в этой вечной темноте. Только даже он, этот красноватый огонек, мог вполне себе честно не существовать.

         

          II.

         

          Робкий, молочный, девятичасовой утренний свет пробирался от крыш соседних зданий сквозь жалюзи и застывал на полу бледными расплывчатыми макаронами. За окном, хоть и плотно закрытым, стояла совсем не московская белесая тишина и сонность, не дающая качаться даже деревьям. Забытье добавляли и белые следы давно минувших дождей на внешней стороне стекла. И все равно откуда-то веяло свежестью. Не от кондиционера, тем более не от старой вентиляции.

          Вероятно, все дело в мыслях, охотно выстраивающихся в длинные и сложные системы образов, которые иному не принесли бы никакой радости, кроме духоты и перегрузки. Ничего, это вам не формулки для печатных плат записывать. И не теорему Кальмара выводить… Как хорошо, что все это закончилось с последним экзаменом. Авось, поинтереснее дела есть.

          Дмитрий Амперов смотрел на монитор, время от времени рассеянно морщась одной стороной. Особенно, когда его глаза соскальзывали с экрана и утыкались в дверь помещения для коммутационного узла и сервера. Еще недавно его занимали более насущные и суетные мысли, под стать обстановке в помещении. Теперь обстановка — не считая значительно более наглядного порядка и цивильности — на круги своя, и он в монотонной полутишине смотрел то на экран, то на дверь, то на окно с немым вопросом, напоминающим русское «зачем».

          А потом переводил глаза на себя и еще раз спрашивал: зачем? Нет, даже больше: на кой черт он теперь сидит здесь в строгом официальном костюме с галстуком?

          Вместо ответа медленно заскрипела дверь. Перед этим можно было услышать и тихие шаги, но разучились нынче люди быть постоянно начеку. Поэтому внезапный скрип двери показался настолько оторванным от реальности событием, что невольно возникло очередное «зачем?». Но нет, ничего удивительного. Немного рассеянный, но подозрительный взгляд, неторопливые, плавные, но принципиальные движения. Неужели так быстро отстрелялся?

          — Ааа, — сказал Дмитрий, — Привет! Уже сдал? Ну, поздравляю с окончанием сессии! Только не говори, что снова спасительный уд, победивший дьявольское искушение стипендией.

          — Обломись, четыре, — ответил Вергилий, полностью влезая в дверной проем, — И не менее халявно, чем твоя вчерашняя форсированная досрочка. А ты, гляжу, здесь при полном параде; кого-то встречаешь?

          — Ага. Встречал. Правда, не я, а вышестоящее начальство. А мне велели представить тут все в лучшем виде, ну и себя, разумеется. Вон, видишь, какой тут лоск вокруг. Даже сервак средством для мытья посуды протер. В смысле, его корпус. И коммутатор почистил. Судя по всему, какие-то проверяющие органы, потому что все тут всполошились… по директиве начальства. Кстати, начальник потом долго с ними беседовал в кабинете. Не знаю уж, что они там говорил, о чем договаривались…

          — Хорошо, что я вместе с тобой не был.

          — Если думаешь, что мне было приятно делить ответственность на одного, то сильно ошибаешься. Нет, конечно, все привести в порядок, уложить, поправить — это и просто так не помешает, и вообще очень помогло. Только в связи с теми событиями, которые неожиданно так поимели место вчера, мне было сложно сохранить чистоту мыслей.

          — Понимаю. Прошла-то всего неделя с тех пор, как мы в кафе про ежиков-хакеров шутили…

          — Ага. И как все изменилось…

          Дмитрий лениво привстал, постукивая пальцами то по столу, то по корпусу сервера. Протянул несколько шагов почти на месте, глядя то в окно, то в потолок. Потом вдруг спросил:

          — …Ты сейчас был у Глеба?

          — Угу.

          — Ну как ему хренотенька? — он шмыгнул взглядом в сторону двери.

          — Сидел, молчал, смотрел угрюмым взглядом на экран. Явно эти телодвижения за решеткой его не обрадовали. Даже я думал: может, зря ему показал? Только начал входить в обычный ритм жизни. Даже… Хм, не удосужился вчера сам мне запись дать, пришлось Марину просить.

          — Ничего. Авось гонорар подымет. За разгадку и поимку. А что кого-то надо ловить, сомнений уже не вызывает. Там, — он вошел в серверную и с напряженной сдержанностью несмазанного шарнира мотнул головой в сторону стены, — Там действительно что-то есть. И что-то неслабое. Как тряслась-то решетка! А?

          — Да, слава богу, теперь у нас есть реальная видеозапись того, что тут происходит. Жалко, разрешение низкое, ничего толком не видно. Но это какую же силу надо иметь, чтобы чуть не выломать винт, вмурованный в стену?!

          — Боюсь, дело даже не в силе, — сказал Дмитрий, подходя к сакральному месту, — Тут стена-то какая, вон!

          Он спонтанным движением впечатал кулак в стенку, откуда тут же высыпалась остальная, более удачливая партия штукатурки. Разумеется, увеличилась и трещина, даже кусочек стены под рамой приготовился отколоться окончательно.

          — Фу-ты, черт…

          — Осторожнее, вандал, сейчас дом как рухнет! Все ясно, кто тут ночью по вентиляции шлялся!

          — …Ну вот, ты видишь, что кош…э…злоумышленнику это ничего не стоило. Достаточно слабо ударить чем-то в стену с той стороны. Так что никакими винтами дело не поправишь. И дюбели не помогут. Стена вся рассыпается. Ладно. Уже хорошо, хоть кому-то верить можно. Это я про Глеба. Только Глеб сам, похоже, все меньше хочет себе верить. Ему легче сбагрить все нам, придумать себе предлог для трат на нашу зарплату и внушить себе, что все ему приснилось.

          — Что ж, каждому хочется спокойно, без стрессов и неожиданностей вести свое дело. Правда, мы не вполне знаем, какое…

          — В яблочко, — прошептал Дмитрий.

          — Что?

          Амперов покинул серверную, сделал несколько странных танцевальных па по диагонали комнаты и застыл в задумчивости. Его прищуренные глаза выражали хитрость, отравленную тревожным напряжением:

          — Вергилий, ты свободен сегодня вечером?

          — А… А что? На свидание приглашаешь романтическое?

          — Нет, любовь моя… Не на романтическое. Скорее, на конспирологическое. Тебе не кажется, мы давно ратных подвигов не совершали?

          — Не кажется. Железную дорогу вспомни.

          — Ты еще Ливонскую войну подвигом назови. Нет, правда, мы тут сидим что-то тихо, тянем волынку, а я, лично, сомневаюсь, что за это времяпрепровождение нам постоянно будут платить. Наша задача: найти, а не просто посидеть поадминистрировать. Ну а потом вспомни, с чего все начиналось. В тот тихий майский день после занятий, в моей квартирке. И к чему привело.

          — Короче, ты рвешься в бой. На это намекаешь?

          — Если угодно, да. Только не обольщайся, взрывать ничего не будем. Просто я тут под дверкой малец подслушал. И узнал следующее, — он оглянулся на дверь с надменной ухмылкой, — Сегодня около восьми часов Он выезжает отсюда в сторону своего владения. Я как раз установил местоположение участка… Удалось найти на сервере фотографию личную. Ну, не совсем личную, там Он с партнерами какими-то на даче. Но а) — дача не та, где мы были и бэ) — там домик такой странный, крыша у него с одной стороны красная, с другой — блестящая, металлическая. Помнишь, где у него жилплощадь? Там где мы шлялись тогда, после происшествия с Хомягой. Ну и все! Потом в Интернете по карте из космоса нашел эту крышу, осмотрел участок, где деревья, откуда лучше видно. Все сходится, Вир, пробил час!

          Вергилий с интересом, подозрительностью и стихающим энтузиазмом слушал его до последнего бодрого восклицания, слишком очевидного, чтобы быть неожиданным спустя столько дней работы, но все равно не шибко умиротворяющего.

          — Есть какие-то возражения? — как ни в чем не бывало осведомился Дмитрий.

          — Так, подожди… Ты что предлагаешь? Поехать за ним и проследить до двери? Или, может, внутрь пробраться? Как ты себе это представляешь?

          — Так, теперь ты подожди. Во-первых, ты сам предлагал это мероприятие. Я, помню, еще тогда сказал, не время. И это было правда. А теперь время. Теперь я хоть знаю, куда нам идти, в радиусе ста метров. И как туда добраться. И, главное, когда это надо делать, чтобы застать Его, а Он не застал нас. Будешь отказываться от своих слов?

          — Ых, — вздохнул Вергилий, — Не буду. Ну хорошо, предположим, пойдем мы сегодня на ночь глядя… Ну ладно, сейчас светло… Все равно, соберемся мы к этим самым восьми часам, пойдем на вокзал. Еще не факт, что будет электричка… Ну а приедем, что дальше? Будем высматривать его, спрятавшись за углом?

          — Вергилий! Не отставай от жизни. На электричке мы не поедем.

          — А на чем? Пешком что ли?

          — Да, я тебе не сказал, что его участок находится в таком месте, что будет долго с электрички… Ну, грубо говоря, ближе к шоссе, чем к ЖД. Я подумал, что мы будем плутать там и светиться? Поэтому я уже почти договорился с хорошими людьми, и они нас подвезут до места назначения. А что такое? Пробок говорят, сегодня к этому времени почти не будет.

          Вергилий присел рядом и, выдохнув, сделал усталый вид, реализующий фразу «Все, продолжай как знаешь, спорить не буду, ни слова не скажу».

          — Ты еще голодовку объяви.

          — Я внимательно слушаю твой план, — невинно ответил Кремнин, — Пожалуйста, рассказывай до конца, а уже потом узнаешь степень моей довольности.

          — Хорошо, генералиссимус, излагаю план полностью. На данный момент наших поисков истины и смысла имеющих место темных и скверных оказий… Короче, похищать никого не будем, задерживать с поличным тоже. Наша задача пока — приобрести информацию, которой нам сейчас не хватает. В конце концов, это для Его же блага и упокоения… Ну, в смысле, приведения в покой и стабильность его жизни и бизнеса. Во-первых, зачем ему нужна эта дача, что он делает в ее пределах, если не отдыхает? Будем исходить из гипотезы, что Он так же без нашего ведома… хм… тайно предпринимает встречи и другие контакты… с кем-то, кто может быть причиной всех бед. Для этого крайностей не надо. Достаточно простого отдаленного наблюдения, так? В конце концов, не так часто он ездит на эту дачу, чтобы праздно отдохнуть. Под Киевским шоссе, постоянно шумящим под ухом. Нет, во всем этом непременно есть прагматическая цель. Нам остается зафиксировать прибытие его самого, а так же возможных гостей; проследить за перемещением, понять конфигурацию участка и его назначение, а за одно и всего окружения.

          — И ты предлагаешь подъехать к его усадьбе на авто и из окна в бинокль подглядывать?

          — Ну ты, Вир, как-то узко мыслишь, ей-богу. Подглядывать… Это в вуайеристы в щелку женской бани подглядывают, а мы будем идти в ногу со временем. Нам понадобится несколько… датчиков. Не только аудио и видео, но, возможно, тепловизор, датчик вибрации, регистратор различной химии... в общем, наконец-то моему хабару найдется достойное применение. Ну что, согласен?

          Вергилий молчал несколько секунд. Он пытался думать, проанализировать ситуацию, но дельные мысли упорно спали, отчего он понял: ему просто нет мочи дать ответ.

          — Ладно, — сказал он, — Ничего пока не понимаю, но соглашусь. Надеюсь, родители не слишком будут волноваться.

          — Ну и отлично. До половины седьмого я тебе позвоню. К этому времени я уже, наверно, освобожусь, делать нечего. За мной заедут, потом заедем за тобой. И с ветерком на загородную прогулку. Так что все отлично!

          — Ладно, тогда, боюсь, мне снова придется тебя покинуть. В мои обязанности ежечасно здесь торчать не входит, да и вообще после твоего снега на голову придется несколько корректировать этот день. Так что, давай, до встречи!

         

          III.

         

          Спустя несколько часов после визита в «зверофермерский» офис чудес Кремнин неторопливо шел среди городских кварталов, плавно переступая медленными, но широкими шагами по двадцатилетнему асфальту, на который только и смотрел, почти не оглядываясь по сторонам. Кварталы эти были ему хорошо знакомы, и даже поднимая голову к деревьям и фасадам, он вешал на них рассеянный взгляд и спустя пару секунд элементарно забывал увиденное. Его мысли были не здесь.

          «Совсем немного времени осталось, — подумал с сожалением Вергилий, взглянув на часы. Вспомнил на несколько секунд, но тут же подумал: — Ничего, раньше положенного он мне не позвонит. Любит впритык. Впрочем, и не позже. Гениус. Тепловизоры, датчики вибрации… Красивые слова. А на деле подсунет под забор телефон с камерой, и будем из машины пытаться различить десятипиксельные лица. Только вот насчет отсутствия пробок в это время я совсем не уверен. Ну, ничего, постоим. Не говорил и не буду ему говорить. Настроение у меня пока хорошее. Пока».

          Пока день был только в конце своего разгара, но как всегда некстати пришла облачность и укрыла город серым предзнаменованием сумерек. Отрады не добавляла и зеленая благодать деревьев, затеняющих и без того свинцовые тротуары и издающих шум, похожий на вздохи какого-то легкого, но огромного существа. Вергилий знал, что такой декаданс не больно его опечалит; даже, вероятно, порадует и уж точно умиротворит. Насчет последнего он не ошибся: мышцы уже не напрягались от стресса несуразными узлами, шаги давались легче и развязнее, голова заняла надменное положение чуть выше линии горизонта. И даже радость какая-то неловкая теплилась и не гасла. Но совсем уж покоя достичь не удавалось. Не доходя до состояния стресса или даже небольшой тревоги, где-то внутри трепетала как лента на ветру некая безымянная нестабильность.

          «Ну все, хватит вспоминать бред недельной давности! А то что Глеб с ней как-то там общался, так это не повод для ревности!».

          Словно желая удостовериться в этом, Вергилий достал телефон и после нескольких рефлекторных нажатий в десятый раз прочитал:

          «Приветики! Как дела? Давно не виделись. Давай завтра в полшестого. Только у моего дома - тебя не затруднит? Буду ждать».

          Вот так… ярко, задорно и ни грамма свободы выбора.

          Засунул телефон обратно. И неосознанно замедлил шаг.

          «Так, спокойно, все хорошо! Ну и что, что давно не встречались? Ну и что, что она просто заткнула мной очередную дырку своего свободного времени? Кто я, муж ей что ли? Мы знакомы-то по-настоящему меньше месяца! Все еще впереди, просто адекватнее надо быть, вот и все. А то вечно, пока Димыч не пригласит ее от моего имени, так ничего не спорится. Завязывать надо с этим. Хотя что уж говорить, втроем, конечно, веселее…».

          Возможно, в том-то все и дело, что эта самая неделя оказалась слишком большим сроком. Нет тебе учебных планов и прочей тотальной занятости.

          «Но зачем? — вдруг набрел Вергилий но одну знакомую и крайне неприятную мысль, — Зачем все это, куда я иду как гнилой истукан?! Неделю почти жил как нормальный гражданин свободной республики! Неделю все стабильно и спокойно, неделю не испытывал ни тоски, ни привязанности, ни всех остальных эмоций-угнетателей. И был… Ну, счастлив — слишком громкое слово, но по крайней мере доволен жизнью! И все коту под хвост! Сейчас снова увижу ее, снова потеряю рассудок, снова нас прервет ненавистный телефонный звонок. Опять будем расставаться, опять надеяться на то, что эти настоящие чувства свяжут нас навеки. Да какое навеки? Неужели не понятно, что у этой игры нет будущего? Она будет стремиться туда-сюда, стаскивать меня с дивана и тащить за собой; у меня будет много гениальных прожектов, далеких от жизни, которые ей быстро опостылят и будут только злить своей сонной бестолковостью. На кой хрен это нужно? На кой она мне сдалась? Пусть найдет себе нормального Штольца и будет счастлива».

          Замедлив ход до совсем уж подозрительного праздношатания, Вергилий сделал еще несколько рассеянных шагов, после чего вдруг резко выдохнул, напряженно топнул ногой и ускорился раза в полтора.

          Он остановился посреди внутреннего двора, небольшого, сплошь сероватого и по-осеннему унылого.

          …Неужели дошел?

          Где-то за крышами домов, деревьями и прочим городским рельефом зажелтела солнцем промоина в облаках. Самого солнца в силу тесноты квартала видно не было, но в предасфальтовую серость нелепо вмешались расплывчатые желтые краски. Хорошее предзнаменование. Вергилий сошел с тротуара и присел на заборчик, огораживающий газон. Посмотрел на часы. Опоздает, подумал он, непременно опоздает. Жалко, и так мало времени осталось. А потом снова в путь. Так сказать, на охоту.

          С другой стороны, к чему так беспокоиться о времени, когда почти все лето впереди? На этой мысли он поймал себя до того неожиданно, что на секунду ему показалось: сейчас он рухнет с ограды назад. В самом деле, что за сила магическим образом сместила точку отсчета всех его мыслей, сжав все до объема этого дня? Словно жизнь была раньше, жизнь есть сейчас, а что дальше, нет ответа. Конечно, определенный перелом, связанный с резким увеличением осознанной свободы, пришелся именно на этот день, но свобода предполагает рассвет жизни, планы и мысли о будущем, а все выходит наоборот. Будто что-то должно измениться за эту встречу, что-то явно иль незаметно стать другим: на новую ступень, если угодно, шагнуть. Или вообще рухнуть в щель между пролетами. Одно из двух. Если б судьба всегда предполагала один вариант, ее бы давно никто не боялся.

          Одно он понимал точно: ему во что бы то ни стало надо увидеть ее.

          «Пять минут прошло, — заключил Кремнин, посмотрев на часы, — Что я говорил? Типа, девушке опоздать не только не возбраняется, но и положено. Пришла бы побыстрее, и не пришлось тут греть ограду собственными ягодицами и заниматься тупым самоанализом».

          Но спокойствию оставалось все меньше места. Глаза все сильнее вглядывались в угол дома, как будто рельеф таил зашифрованное время ее прихода, а мысли все более спешно пробегали по всей памяти в поисках чего-то, что не посчастливилось правильно понять: все последние звонки, сначала недолгие, случайные, потом подольше, два последних дня — признание в обилии дел, в нехватки времени, экзаменах и работе, обещания найти время для свидания и прочие невинности. Наконец, вчерашний итог всей этой интерлюдии, когда Дмитрий просто так позволнил ей и передал трубку Вергилию. Фу, позор…

          «…И тут где-то за дверьми раздался звонок».

          Это Вергилий вспомнил свой сон, который за последнюю неделю раза три крутило ему подсознание. Который успел надоесть, но каждую новую ночь — вернее узкий кусочек ночи ближе к утру — воспринимался с неизменно чистой тревожной наивностью. Быть может, потому что окончания у него как такового не было, а значит память не могла его корректно сохранить, оставляя снова начинать все сначала.

          …Итак, послышался звонок. Вроде звонкий такой и заметный, а все равно чем-то капитально приглушенный, и вроде даже непонятно: от двери или от телефона. Тут же в голову ударяет радостная мысль: «Она! Наконец-то!». Надо пойти открыть… Или ответить, неважно. Но что-то будто связывает движения или попросту отвлекает, и на звонок ноль реакции до тех пор, пока не слышится мамин голос из коридора: «Вергилий, это Мила, открой». Несколько шагов, коридор, выключенный свет, звездочка дверного глазка в темноте… И вдруг сердце тревожно екает на полпути. «Мила? Причем тут Мила? Она — это же Олеся, прекрасная моя, я же ее жду! А что мама только что сказала? Мила? Значит это вовсе не Олеся?! Не она, а…». Тогда-то дает о себе знать этот незрячий страх, который не идет ни в какое сравнение с боязнью прозаичных грабителей в подворотне. Ноги каменеют, глазок светит призрачно и страшно, а сознание того, что на таком расстоянии из него можно что-то увидеть, заставляет отвести глаза. И с этого момента что-то случается со временем. Оно то ли застывает, то ли за миг прогоняет целую вечность. А может быть, просто теряет всякий физический смысл. Проваливается между насечками циферблата в непостижимое промежуточное состояние. Что-то вроде «Бардо» в Тибете и «Антарабхавы» у индусов. Наверно поэтому научная логика не может объяснить «жизнь после смерти», потому что идет на поводу у человеческой памяти, которая наклеивает на каждое причинно-следственное вспоминание одинаковые ярлыки — ярлыки того, что все мы называем временем.

          Собственно, это все. Память не сохраняла продолжение сна, ибо не может мозг найти воспоминание, лишенное ярлыка. А еще память не знала самого главного — этого общего для нескольких уравнений неизвестного с коротким и красивым женским именем.

          А тревожная расплывчатость времени все-таки выплеснулась из горлышка сна и методично спускала по коже холодные водопады. Нехорошо, непонятно, не то…

         

          Нет!

          Когда Вергилий открыл глаза, ноги его тут же разжались, он вскочил с ограды и застыл, укореняясь на серо-голубом асфальте несколько секунд. Лицо его оставалось спокойным, но тревога с берегов идиотского сна не стихала, а против всяких законов только усиливалась и обретала четкие формы. Тогда он посмотрел на часы.

          «Двадцать минут, — опустошенным внутренним голосом подумал он. — Она не придет…».

         

          IV.

         

          Дмитрий ожидал, что Кремнин не будет особенно торопиться с прибытием. Его диванный энтузиазм был ему хорошо известен. Он бы и сам, сдав последний экзамен, с удовольствием бы поспал на первом же попавшемся мягком месте и выкинул из головы все обязательства и стремления. Но последние дни его мышление против всяких ожиданий только прибавило обороты. Он, что называется, вошел во вкус — среди хаоса перед ним вдруг стали вырисовываться стены, пол да свет в конце, а именно краткосрочная система и план действий, не лишенный, конечно, авантюры и некоторой иллюзорности, но все-таки лучше, чем тотальная муть. Отчего-то очень ему хотелось вживую увидеть этот домик, где часть крыши покрыта не тем материалом, что остальная площадь. Либо в его обладателе проклюнулась творческая жила, либо она же содержалась в проектировщиках и строителях, либо просто…не хватило денег на полное количество кровли и пришлось разоряться по частям. А вот и Вергилий!

          Как ни странно, он пришел совершенно вовремя и при этом ковылял без малейшего намека на спешку.

          — Привет! — помахал ему Дмитрий.

          Вергилий остановился. Секунду глядел на друга выпученными глазами. А потом вдруг согнулся и рассыпал всякие мысли в истерическом хохоте.

          — Димитриос! Что случилось? Хы-хы… Знакомые подвели? Или ты минимализмом увлекся?

          — Проходи, проходи, садись, не стесняйся! Знакомые действительно немного просчитались со своими делами… Но я их не виню — все правильно: сначала для себя, потом уж для других. Короче, авто им самим было очень нужно для одной внеочередной поездки, поэтому одна из них, ты ее, кстати, тоже знаешь, я ей два семестра назад с типовым домашним заданием помогал…

          — Ааа! Которая после этого ходила в универ такая… счастливая, а спустя девять месяцев родила?

          — Вергилий, не надо! Ты, кстати, тоже ей за день до этого помогал, пострел наш, мастер демографии. Ну вот, короче, авто я не дождался, зато она предоставила мне во временное пользование вот… это. Кстати, удобная вещь!

          Мотороллер, он же скутер, он же незаменимое средство на многолюдных японских улицах, представлял собой миловидное творение с нежно розовым, почти игрушечным корпусом, ориентированное более на представительниц слабого пола. Скромные габариты, минимум выдающихся деталей и милые ангелочки, наклеенные на розовую поверхность, создавали поистине сказочное впечатление. Тем более нелепо смотрелся на нем Дмитрий в своем строгом черном костюме с галстуком.

          — Не стесняйся, садись сзади, — невозмутимо позвал он с видом директора за письменным столом. — Я даже рад, что так вышло. Средство передвижения отличное, компактное, простое в управлении, и прав на него пока не требуют. Сами себе хозяева, можем допоздна пробыть, никого не стесняя. Что? Хочешь, садись вперед, это несложно, вот ключи…

          — А как же комфортное наблюдение из салона автомобиля с суперсовременной аппаратурой? — спросил Вергилий, продолжая улыбаться.

          — А зачем? Все и так выполнимо. Я тебе забыл сказать, там не только со стороны шоссе забор, там он еще со стороны леса!

          — …Ага, было бы странно, если бы со стороны леса забора не было.

          — Да не в этом дело, Вергилий! Забор, это же великая вещь! Если представить, что там нет забора, то все как на ладони, все можно разглядеть! И только забор нам мешает, по сути дела простая плоскость, не пропускающая свет. Не толстый слой земли, не противоположное направление взгляда, а просто плоскость! А со стороны кажется, такая защита!.. Понимаешь?

          — Не совсем, — лениво ответил Кремнин.

          Дмитрий устало вздохнул без всякого желания объяснять свой грандиозный план. Зазвенели ключи, зарокотал двигатель. Амперов повернул рукоятью, мотор застонал еще сильнее, и вскоре подул ветер встречного воздуха.

          Впрочем, Вергилий это осознал только спустя несколько минут, когда они выехали на край нормальной уличной дороги, а окружающие дома, деревья, транспорт вдруг необычайным образом заскользили назад. Он ощутил, как напряжены его мышцы, но не от страха скорости. Более того, ни вибрация, ни колебания на неровностях дороги, ни шум мотора его принципиально не беспокоили. Он старался не смотреть на улицы, на прохожих, на их удивленные взгляды, и ему казалось, будто его несет некая неуправляемая хаотичная сила — совсем недавно он расслабленно сидел на ограде в тишине, даже чуть не заснул, а теперь его подхватил внезапный вихрь и понес по миру.

          Правда, скоро и это прошло. Встречный воздух начал приносить какую-то свежесть, а скорость — по правде говоря, не такая уж большая, но все же на открытом воздухе вполне ощутимая — скорость вселяла бодрый дух и ощущение последовательного выхода из-под кожуры отмершего пространства и времени.

          — Так чем же тебя все-таки заинтересовал забор? — спросил Вергилий, набравшись смелости.

          — Увидишь, — отозвался Дмитрий. — Ничего экстраординарного.

          Вергилий заметил небольшую сумку, пухнущую у него за плечом.

          Тем временем и небольшой скорости хватило, чтобы вскоре добраться до пределов города. Тогда-то и стало понятно, насколько не дура судьба, лишившая их комфорта полноценного автомобиля. Неудивительно, конец недели. Воздух полнился выхлопными газами, за рулями вздыхали недальновидные дачники, которые еще надеялись проехаться быстрее десяти километров в час. Смотреть на них не хотелось, однако беспрестанно казалось, что на компактный личный транспорт пялятся десятки завистливых глаз.

          — Я чувствую себя в карете скорой помощи, — буркнул Вергилий.

          — Потому что законно обгоняем других?

          — Нет. Потому что нас уже два раза обозвали медиками.

          — Боюсь, ты не расслышал. Там было другое слово…

          — Это шутка. Сам знаю, что другое.

          Миновав эти дорожные тромбы, они оказались на заключительном этапе пути. Впереди серела дорожная даль, по бокам все реже зияли новые здания и прочие строительные конструкции. Типичное ближнее Подмосковье. Если бы не нарастающее волнение перед той самой неясной далью, туманной, как чистое воплощение будущего.

          — Кажется, где-то здесь, — послышался голос Дмитрия.

         

          Они затормозили около невзрачного перекрестка и неторопливо оглядели обстановку. Заправка; ответвление; надпись, оканчивающаяся на «ское». Амперов знал, где искать истину, но даже в его взгляде ощущалась рассеянность. Вергилию же оставалось догадываться, куда ведет их путь: слева пейзаж ему понравился больше: за обочиной, через небольшой склон, стоял лес, который кончался впереди и открывал скромный пейзаж провинциального городка. Что касается права, то там обочину теснили угрюмые дачные участки, словно потонувшие в остатках леса.

          — Вот, что сделаем, — задумчиво сказал Дмитрий, — Сейчас завернем… И вон в тот лесочек. Эта дорога, если мне не изменяет ориентация, ведет к Киевской железной дороге, а там мы были.

          — Ну и где же его дача? — прямо спросил Вергилий.

          Амперов не ответил, только дал газу, и они медленно свернули с шумного шоссе к берегам долгожданной зеленой свежести. Дорожка, а вернее тропинка, провела их мимо небольшого магазина, мимо заборов и кустов на плотную лесную окраину, где ветви задевали ноги и плечи, а амортизаторы даже на минимальной скорости не гасили неровности сырой земли с корнями.

          Остановились уже не на окраине, а в порядочной чащобе, свернув с тропы на мягкую хвою с травой, укрытую терпким прохладным воздухом. Где-то в стороне, за частыми рядами деревьев, порыкивала автомобилями дорога. Остальное проявление окружающего мира, включая щебетание птиц, можно было отнести к той самой натуральной тишине, что незаметна в городе.

          — Ух, — выдохнул Дмитрий, встав с седла и разминая мышцы, — Это тебе не по дворам кататься. Это чуть ли не пол-области прокатили.

          — Хорошо, что нам на тропе никто не попался из местных, — ответил Вергилий, оглядываясь по сторонам. — Это ж испугать так можно. Тебе бы черные очки еще. Или полную байкерскую экипировку.

          — А вот это в самом деле было бы в самый раз, — отозвался Амперов, неуклюже отряхивая брюки от дорожной пыли, — А вообще мне понравилось. Думал даже выкупить сие средство и сделать официальным нашим, фирменным. И надпись еще «Хромель&Копель.Inc». Как тебе? Да, кстати, у нас еще, по моим расчетам, минут двадцать.

          — Это хорошо или плохо?

          — С одной стороны хорошо, потому что по расчетам до цели рукой подать. С другой стороны, надо еще найти. Ну что, идем?

          — А этот что, прямо тут оставишь?

          — Сейчас, веточками только прикрою. Да не бойся ты. Во-первых, далеко мы не уйдем, во-вторых, его с тропы почти не видно, ну а в третьих… У меня, конечно, не было особенно времени на проектирование дополнительной защиты, но про дымовую шашку я не забыл.

          С этими словами он действительно под улыбчивое созерцание со стороны Вергилия аккуратно прикрыл установленный у сосны скутер свисающими с нее хвойными ветвями. Пару раз нагнувшись к колесам, он деловито повертел ключи в руках и призвал взглядом следовать за ним.

          Первым делом выбрались на тропу, идущую в низине вдоль дороги. Справа гудело Киевское шоссе, а слева, где-то совсем уж далеко, доносилось пение поездов. Теперь, не считая официальной одежды одного из них, они превратились в обычных прохожих, упивающихся чистым воздухом и тишиной.

          — Надо было нам тогда сюда пройтись, может, все выяснилось бы гораздо быстрее, — приговаривал Дмитрий. — Заборы тут высокие, новые. По идее, такой же должен быть и у нашего. Я собственно, что так забором интересовался? Я вообще хотел по всему периметру наставить камер и датчиков. Но в итоге пришлось ограничиться одной камерой. Но камера хорошая, качественная картинка, хорошее разрешение. Я еще объектив большой присобачил, теперь и в темноте хорошо видит. Посылает сигнал через беспроводной адаптер. Сразу предупреждаю, не шедевр миниатюризации, но на то он и забор! Одиноко стоящая камера хорошо заметна, а вот щель в заборе, на который все равно никто не смотрит — это другое дело.

          Он оглянулся на спутника, на лице которого не отразилось ничего, кроме бытовавшей и ранее приглушенной внимательности. Может только глаза, устремленные на траву, чуть прищурились.

          — Вот, сейчас внедрим в забор, вернемся в лес и будем с экранчика смотреть кино. Разрешенице маловатое, конечно, даст Бог когда-нибудь разориться на ноутбук… Но зато и звук и цвет аккуратно записываются в довольно хорошем качестве. Можно будет потом детально проанализировать.

          — А не проще ли на дерево поместить над забором? — невозмутимо спросил Вергилий. — Там же, ты говоришь, лес к забору примыкает. За одно и обзор побольше.

          — Можно. Но пока будем лезть на дерево, нас могут заметить. Все таки, не маленькие дети, а два таких увальня…

          — Дырку в заборе делать тоже рискованно. Если у него тут не дача, а какой-то штаб, наверняка там и собачки добрые за забором. Голос подадут сразу, и вообще не факт, что до его приезда там прямо-таки так пусто.

          — А черт его знает, штаб, не штаб… Может, вообще шесть соток и заборчик гнилой в полметра. Я-то вообще только часть дома на фотографии видел. И зелень. Ну и из космоса, сам понимаешь, какое разрешение. Поэтому ноги в руки и внимательнее… Так, подожди-ка, что это такое там?

          Забор в самом деле оказался добротным и уж точно не в полметра. И охватывал он явно не только шесть соток, и даже одной стороной примыкал к лесу. За ним густела зелень, возвышались несколько сосен и где-то в глубине виднелась крыша. Ее видимая сторона без всякой задней мысли блестела оцинкованным металлом, но край противоположного склона, если приглядеться, невозмутимо выдавал своей бардовостью совсем иное покрытие.

          — Странно, — произнес Дмитрий, — На фото это было как-то лучше видно. А тут если б мы сейчас так не стали на дороге дольше обычного, ведь не заметили бы. С другой стороны бы пришли, увидели бы красную крышу и тоже прошли бы мимо. Вот ведь ловушка. Там, наверно, какая-то пристройка есть еще пониже, только за забором не видно, но видно на фото. Ну что, Вир, пора!

          Вир нехотя кивнул и последовал за Дмитрием к ограждению, а потом и вдоль него, свернув с тропы в сторону леса. Остановились они только когда сей долгожданный сакральный забор завел их наиболее далеко от тропы и дороги. По тропе, впрочем, и так никто не хаживал за все эти минуты, да и время вечернее нагнетало покой.

          В этом нагнетенном — именно что нагнетенном — покое друзья присели у глухой деревянной стены, под которой уже таился полумрак, плавно переходящий в лес.

          — Пять минут еще где-то, — прошептал Дмитрий, снимая сумку.

          Было даже не удивительно, насколько органично они перешли на шепот. Так знакомые, ощутив нужную близость, переходят на ты. На шепот тоже переходят, ощутив близость. Только не свою.

          С установкой системы проблем не возникло. Камеру прикрепили к стволу сосны на высоте двух с половиной метров. Экранчик в руках Дмитрия сразу изобразил кирпичный угол дома с бардовой крышей, два небольших окна, защищенных решеткой, будто никакого забора и близко не было. Чуть подальше, за домом, какая-то пристройка; возможно, гараж. Там же свободное от высокой растительности место явно использовалось для подъезда и стоянки автомобиля. Аккуратные газончики и цветочки тоже расположились на отдалении. Ну а здесь, на рубежах участка, земля терялась под густой массой кустов, деревьев и высокой травы, включая крапиву.

          — В самом деле не хреновое место, — прошептал Дмитрий, не сводя глаз с экрана карманного компьютера, — За этим бурьяном даже забора не видно. Хоть армию здесь прячь.

          Тем временем свечение упомянутого экрана становилось все более ярким и резким под сдающим позиции дневным светом. Небо в просветах деревьев еще уверенно белело, но внизу вся эта белизна безнадежно терялась, нагнетая неистощимую массу тревоги. Где-то сзади, в полумраке густого леса, метрах в пятидесяти от забора, словно в чьем-то мире снов, покоился припаркованный скутер. И нервы стыли при мысли, что за ним придется возвращаться. Но ничего не поделаешь.

          — Нет, не пойдем далеко, — вздохнул Дмитрий, — Здесь, у забора сядем. Здесь хоть светло еще.

          — Слушай, а когда ты рассчитывал, во сколько Глеб сюда приедет, ты пробки учитывал?

          Дмитрий чуть заметно поморщился, опустив взгляд, после чего нарочито спокойно ответил:

          — Я думаю, если в такое время он собрался ехать в такое место, он знает эффективные пути объезда. Хм, десять минут прошло.

          Изображение на экране по-прежнему покоилось.

          — Не страшно? — спросил Амперов, оглядываясь в сторону леса.

          — А?

          — Не страшно, говорю? Часто в лесу бываешь по вечерам? Мне что-то как-то… стремновато. Тем более с такими-то соседями за забором. Мы до сих пор толком не знаем, что за дурью он сюда приезжает заниматься. И вообще показательная сцена. Птички не поют. Кузнечики не стрекочут. Тишина. Только двое шпиономанов сидят на бревне и ждут своей судьбы.

          Вергилий кивнул, поежился то ли от страха, то ли от чего-то еще, но промолчал. Зажмурил глаза и постарался принять наиболее статичную позу. Казалось, продлись это тихое ожидание еще минут десять, он бы заснул благодатным сном уставшего студента прямо на бревне.

          Где-то по дороге проползла машина. Ее шум, вполне заметный, показался настолько удаленным, будто коснулся ушей не он, а лишь воспоминание о нем. Даже Дмитрий среагировал только спустя несколько секунд, как неизвестный путник успел затихнуть. За деревьями пару раз мигнули фары, на экране же ничего не изменилось.

          — Вроде похоже на него, — рассудил Дмитрий, — Будем надеяться. Второй раз уже его ждем. Теперь хоть никто никому не угрожает, уже приятно. Посмотрим, что будет делать. Может, со своей пассией наконец познакомит… нашу камеру. Что такое?

          Вергилий неожиданно нашел самого себя смотрящим на Амперова во все глаза с немым вопросом.

          — Нет, — ответил он, — Просто вспомнилось кое-что. Слушай, раз уж затронул неприятные темы… Тогда, после дуэли, Олеся сразу к тебе прибежала или еще где-то бродила до этого? И после этого она долго меня искала?

          — Не знаю. Я тогда сам был в какой-то воинствующей апатии. Потом она прибежала, чуть не избила меня за вас двоих, потом пошла к лесу, и больше я ее, как говорится, не видел. А что до этого… Я так понял, сразу прямиком ко мне. Зачем ей еще бродить вокруг?

          — Понятно… Просто мне не дает покоя побег Глеба. Заметь, он так и не поднял этой темы. Как будто внезапно увидел ее и убежал, не хотел объясняться. Или наоборот, резко прекратил дуэль, чтобы ее не расстраивать. Я конечно, тоже идиот, оставил ее искать себя по лесу…

          —Ты сегодня с ней встречался? Она рассказала что-то новое?

          Вергилий медленно вздохнул.

          — Она не пришла. Я долго ждал, но безрезультатно. И телефон выключен. Мне сейчас даже подумалось, что я там сел на ограду ждать ее, заснул и проспал все на свете. Понимаю, конечно, это нереально, но что еще? Она так хотела со мной встретиться! Я с самого начала чувствовал, что-то не так в наших отношениях. Что-то не сходится. Принципиально не сходится. Как штекер к разъему другого формата, не сходятся дырки со штырьками. Хотя и назад некуда. Вообще не таким представлял я свое счастье, свой идеал. В ней все отлично, но… не знаю, жизни, наверно, слишком много. Для меня. Ладно, черт с этим, к делу не относится. Хотя из головы так и не выходит.

          — Сказал бы я тебе насчет штырьков с дырками… Да ты и сам знаешь, что в этом вы абсолютно подходите. Короче, звонишь ей завтра сам и договариваешься. Ради тебя ночью в глушь срываются, а ты… С твоими псведоаналитическими мучениями ты полжизни проспишь. А сейчас лучше развейся, дыши воздухом, авось еще застанем нашего объекта в известной нам по телефонному звонку романтической связи. И наконец узнаем внешность…

          — Надеюсь, не застанем.

          — Что?

          — Ничего, это я так. Смотри на свой экран, там, кажись, что-то поменялось.

          Дмитрий посмотрел, да так прилип к дисплею. Машина Глеба подкралась незаметно и нелепо, словно халтурный монтаж. Еще меньше верилось, что прототип этого образа остановился в каких-то тридцати метрах от них, почти не издавая шума. Только когда приглушенно хлопнули дверью — из динамика и откуда-то издалека, со стороны глухого забора — реальность происходящего окончательно проявилась. И, несмотря на цель, на долгое, нетерпеливое ожидание, душу вдруг проняло такое волнение, что щедрый на комментарии язык тут же связало молчанием. Молчали оба несколько минут. Потом Дмитрий потянулся в карман, достал наушники, вставил их в компьютер и выделил один Вергилию.

          За это время из машины успел лениво вылезти сам объект и некто, судя по виду, из числа охраны. Водить автомобиль Сурковский явно предпочитал сам. Обменявшись несколькими фразами, оба скрылись за стеной дома. На какое-то время участок снова погрузился в тишину и нетронутый покой, словно и это явление было плодом смеси сна и яви. Но напряжение не исчезло.

          Дмитрий расслабился и сел поудобнее, когда стало понятно, что объект на месте, но ускользнул от камеры в какую-то щель. Вергилий же, оторвав глаза от экрана, понял голову и провел взглядом дугу от левого края неба через зенит направо — как раз по тому просвету, что отделял лес и странную дачу. Черт возьми, подумал он, Димыч прав: какая-то неуютная тишина вокруг. Ни кузнечиков, ни птиц… Ну птицы-то ладно, к ночи уже дело, но даже шум шоссе доходил еле слышно и будто с другой стороны барабанной перепонки. И забор еще этот впереди потемневший от сумерек и действительно напоминающий какую-то зловещую бесконечную стену. И ничто не мешает поверить, что стена сия отделяет этот мир от того, загробного. Тот же воздух, тот же лес, а жизнь только по эту сторону.

          Тишину нарушил наушник, а вернее медленно приближающийся голос Глеба.

          — По телефону говорит, — шепнул Дмитрий.

          В самом деле из-за угла медленно вынырнула фигура с телефоном у уха. Походка у фигуры, то есть у Сурковского, была какая-то особенно свободная и плавная, и вместе с тем бодрая, размашистая. Отчего-то вдруг захотелось отблагодарить судьбу: если б не этот жизнерадостный выход, тишину было бы уже невозможно выносить.

          — Я еще раз повторяю, — говорил в трубку Глеб, — Не будет никаких самородков. Мы возвращаемся к старым образцам, думаем в ближайшее время еще о нескольких. Если вас это уже не интересует, ничего не могу поделать… Нет, не из-за этого. Я уже тысячу раз говорил, что дальнейшее развитие не только возможно, но даже… Нет, все и в теории и на практике. Но пока с этим проектом приостановлено и не спрашивайте почему. Контрактов на это мы не заключали, так что я перед вами ничем не обязан… А с этим все нормально, насчет анастезирующих средств как и положено… И еще новый немецкий препарат, вы упоминали…

          — Звероферма, — прошептал Дмитрий, — О контрактах толкует. Не знаю, что-то пока ничего подозрительного. Черт, близко как подошел.

          Рефлекторно ослабили шепот до молчания. Ибо голос был слышен не только из наушников. Его бодрые раскаты вздымали тишину со стороны загроб… ну, в смысле, дачи за забором, и трудно было поверить, что совсем недавно этот тембр вызывал столько неприязни и тревоги. Одно лишь смущало: какой-то вызов в этом голосе всей тишине и наступающей ночи, всем потемкам и в особенности зазаборному лесному миру, который ему наоборот, вероятно, казался загробным.

          И пугало лишь одно: Глеб, конечно, не услышит никаких шепотов за забором, но он и не дилетант и явно не первый раз сталкивается со шпионами и скрытыми камерами, тем более такими примитивными по современным меркам. А вдруг у него чутье?

          — Или аппаратура, — прошептал Дмитрий в унисон мыслям обоих шпионов, — Какая-нибудь имеется. Ничего, я адаптер поменял, не засечет. Да и не увидит. От него до забора метров пять. Ближе не подойдет. Кому охота в крапиву соваться?

          — …Короче, договорились? — продолжал хозяин. — У меня сейчас времени просто нет. И вообще, если уж вас такое интересует, обращайтесь к господину Елину. Нет, он не мой партнер. Совсем даже не мой, — рассмеялся. — Он нынче просто чересчур известен в высоконаучных кругах, а посему вам туда. Почему я? Были они просто с моим папашей в отношениях, так сказать, дружеских. Хе-хе. Ну ладно, договорились, до завтра.

          Дмитрий сидел с неподвижной ухмылкой, чуть дыша.

          — Во шутник! Интересно, он всем так говорит: вместо пошел к черту — пошел к Елину?

          — Тсссс! — Вергилий указал развеселившемуся товарищу на дисплей.

          Почему они не заметили, что Глеб никуда не ушел? Видно, слишком привыкли, что конец — это конец, закончил говорить — положи трубку. Да и повод для дискуссии слишком занятный, чтобы беспрестанно пялиться на экран.

          Так вот, Глеб никуда не ушел. Он продолжал неподвижно стоять на том же месте, метрах в пяти от забора, словно прислушиваясь к чему-то. Его лицо в силу сумерек и малости экрана было сложно разглядеть, но оно было, кажется, сосредоточенно серьезным, а может быть, даже тревожным. И глаза, судя по блеску, плавно взрезали полотно забора слева направо и обратно, словно тяжелые маятники с колом на конце. Снова тишина. Теперь уж и вправду гнетущая всех троих. Нет, загробный мир не на участке Глеба. Загробный мир прямо здесь!

          Когда Сурковский, наконец, развернулся, дабы мирно уйти к себе, хотелось вздохнуть свободно. Но не получилось. Нет, он, конечно, не увидел бы камеру. И даже не собирался ее увидеть или услышать чей-то трусливый шепот. Но к чему-то же он прислушивался!

          — Шорохи вспомнил? — спросил Вергилий застывшего оператора камеры.

          Тот молча кивнул.

          — Я тоже. Я их, правда, совсем не помню, но подсознание… ничего с ним не поделаешь. А день тот вспоминается. И ночь. Хоть дача уже не та. И мы совсем уж не на законных правах. Мне даже кажется, здесь еще хуже.

          Посмотрел на часы.

          — …И времени еще не так много. А темно не по-летнему. Видимо, зря мы с лесной стороны обосновались.

          Вергилий встал с неудобного бревна, потянулся, отряхнул мусор с мягкого места, размял затекшие ноги. Стало чуть легче и отраднее, едва свежая кровь в полном объеме потекла по нижней части организма. Дмитрий последовал его примеру, положив компьютер с наушниками на траву и прошептав на выдохе:

          — Фу, так поседеть можно, если всего тут бояться.

         

          В следующее мгновение к этому состоянию они приблизились как никогда близко.

          

          Источник шорохов описал дугу метра четыре длиной за менее чем одну секунду. Ее адское начало было всего в трех — четырех шагах от перепуганных наблюдателей, и закончилась ужасная траектория под мостами упавших веток в траве у забора. Среди вселенской тишины шум взрывающейся травы был подобен ярости воды, попавший на желтый от накала металл. Но еще более инфернальной показалась тишина, наступившая сразу после того, как двигающийся объект, так и не показавшись из травы, скрылся за густым валежником.

          С минуту стояли неподвижно, пригнувшись, точно от злого ока. «Ничего не случилось, все тихо, все живы, леших не существует!», и прочие естественные мысли не убавляли пульсу безумного темпа. Не сдвигался с места и взгляд, присосавшийся к точке исчезновения и силящийся еще найти в серо-зеленой мешанине хоть какие-то следы иного присутствия. Но ничего там не было. Исчезло, хоть тресни.

          Вероятно, это и стало причиной того, что Вергилий, бессознательно скомкав страх, осторожными шагами подошел к нехорошему месту.

          — Никого, — рассеянно произнес он, поднимая ветки. Впрочем, кто бы то ни был, его дальнейшее бегство вполне могло слиться с осмелевшими шагами или остаточным шорохом ближайшей травы. Но как он сюда проник? Неужели сидел все это время? Или даже в тишине смог незаметно пробираться по всей площади? Ни в этом ли крылся тот зловещий фальшивый покой, что чувствовался в каждом кубическом метре, и, похоже, с обеих сторон забора?

          — Мы так когда-то давно по лесу ходили, — отозвался Дмитрий, подошедши сзади, — Далеко отсюда, не в Подмосковье. И полдень был солнечный. И вот так же идем, и вдруг передо мной из травы кто-то серый выскочил, вот так же пробежал быстро по дуге и скрылся в траве. И опять все затихло. Мы подумали, что это был заяц…

          — Здесь зайцев нет, — ответил Вергилий.

          Бедный компьютер, оставленный на траве перед бревном, погас в целях экономии энергии. Дмитрий вернулся и подобрал его. На экране загорелось одно из окон дома. В самом деле, стволы сосен за забором залились снизу тусклой желтизной.

          — Это не заяц, — продолжал размышлять Вергилий, теперь уже вслух, — У зайца знаешь, какие ножища задние, он бы это расстояние одним прыжком преодолел. И мы бы его увидели. Если предположить, что это плод неживой природы, например, работа некоторой механики… Слишком неравномерное движение. И отчетливый топот. Ветка тоже параллельно земле не падает. Значит живое существо?

          — Тссс, — оборвал его логику Дмитрий, притулившийся на траву возле бревна, — Он снова сюда идет!

          На экране действительно снова показался хозяин. На этот раз к забору он не подходил, а остановился у автомобиля и что-то говорил давешнему охраннику. Впрочем, это что-то вполне удавалось разобрать, если сделать погромче. Спасибо микрофону с усилителем.

          — Я понимаю, что поздно, но иначе не получилось, — говорил Сурковский.

          — На машине поедете? — спросил страж его жизни.

          — Нет, здесь недалеко. Пешком дойду. Тем более, светло еще. А ты будь здесь, я уж один прогуляюсь, ничего опасного. Ты здесь больше нужен.

          — Не знаю, по мне, так зря вы, Михалыч, Серегу на это отрядили. Неужели он такой честный шкаф, чтобы одному все время в электричке сопровождать от Москвы? Я вот восточными единоборствами…

          — Извини, но не зря. Он действительно там полезен. А что до единоборств, так не одним востоком земля полнится. Ты вот все не веришь в его славянский стиль, а это сильная вещь. Простая и сильная. Ладно, давай, пойду я. Оставайся здесь. И за пределы лучше не выходи, понятно? Все. Максимум через полчаса вернемся.

          На этих словах Глеб развернулся к камере спиной и отправился пешком к выходу, а охранник так и остался смотреть ему вслед.

          Холодная, чуть влажная трава быстро остудила нервы, угомонила и в то же время вселила в тело зябкость и как следствие тягу к движению. Такую же тягу ощутил Вергилий в своих мыслях. Он бодро привстал, едва представилась возможность, тут же продолжил свои размышления. Он знал, что именно сейчас следует мыслить и действовать, потому что постоянно в период чего-то резкого и неопределенного его мозг включался и начинал работать с ювелирной четкостью. Особенно если эта неприятность напрямую его не касалась.

          Дмитрий же продолжал безмятежно сидеть на траве — его обыкновенно в таких случаях одолевала задумчивость, которая могла показаться рассеянностью по той простой причине, что в резких ситуациях от человека ждут резкого ответа, а не законченного, продуманного плана. Даже если этот план стоит тысячи удачных спонтанностей и точно приводит к самому выходу.

          Итак, Вергилий встал, отряхнулся и прошептал:

          — Надо что-то делать, он уходит! Это явно то, чего мы так ждали.

          — Он идет на станцию встречать кого-то с охраной из одного человека, но зато мастера славянского стиля самообороны, — заключил Дмитрий, не без гордости упомянув про славянский стиль.

          — Да ее он встречает, ее! Милу! Вот, в чем дело. Охрану к ней приставил, ухажер. Саму охрану теперь охранять надо. Слушай, Димыч, давай я сейчас пойду за ним? Прослежу до станции.

          — Зачем? Они ж все равно сюда придут. Подождем, понаблюдаем, как нормальные люди.

          — А если не придут?

          — Ты слышал, что он говорил? Через полчаса максимум.

          — Все равно, я чувствую, самое интересное по дороге. Так что, Димыч, пойду я, даже не возражай. Все равно я тут как порожний груз перед этой камерой. И вообще достало столько времени без движений находиться. Холодно уже, у тебя-то пиджак толстый, а я уже мерзну в этой темноте и сырости.

          — Подожди, Вир, я с тобой! Думаешь, меня не достало?

          — А вот это не надо, — он и без того тихий шепот ослабил до совсем уж махровой конспирации, — Вот здесь-то как раз ты и нужен. Ты подумай, самое интересное в твоих руках! Он уходит, и целых полчаса дача будет без его присмотра. Если существуют какие-то силы, которые хотят позариться на его собственность, по-моему идеальный момент хотя бы для репетиции.

          — А охранник?

          — Хм. Он не владеет славянским стилем.

          Без особого сожаления посмотрел Дмитрий на энтузиаста, равно как и без особой поддержки. Вергилий же медленными и высокими как у пугливой кошки шагами поспешил выбраться из лесного тыла, пока энтузиазм снова не обернулся апатией и сожалением. «Он не успел еще далеко отойти. В самый раз. Сейчас вперед и на дорогу… Фу, наконец-то из этой темноты и сырости. Как я люблю свет!».

          Света, конечно, было не больно много, но после леса открытые дали, подернутые нарождающимся туманом, это было что-то необыкновенное.

          Вергилий выбежал на тропу. Автодорога серела метрах в трех, между нею и тропой еще пыталось расти что-то из деревьев и кустарников. Но это был уже не лес. Здесь дул слабый ветерок, и воздух весело залетал в легкие вечерней свежестью. Там, где положено быть закату, надменно клубились чуть красноватые тучи, и все вокруг было приглушенного холодно-серого цвета, словно фотография, запорошенная сухим цементом.

          Выбежав на тропу, Вергилий затих и огляделся, вовремя вспомнив об осторожности. Деревья слабо шумели, и больше ничто, казалось, не нарушало его одинокое стояние наедине с самим вечером. Но, приглядевшись, он заметил метрах в тридцати впереди себя темную, медленно идущую фигуру, тоже будто единственную вокруг. Все стало на свои места. Теперь только не засветиться. И, понемногу ускоряя шаг, он двинулся за ней.

          Немноголюдная сельская станция напомнила о себе чем-то слабым, но безнадежно больным, ноющим глубоко под слоями памяти. Но сильнее было другое воспоминание. Покой. Бескрайний покой и умиротворение сельской местности под мирное гудение поездов. Тот самый покой, под которым можно сколь угодно глубоко вздохнуть, напоить легкие воздухом и выдохнуть, не боясь ни одной клеточкой мозга, что на следующий вздох кислорода не хватит. Эх, изматывает же иногда городская жизнь…

          Человек впереди бодро взобрался на платформу и побрел по ней совсем медленным шагом. Поезда поблизости не было, хотя горел зеленый.

          Вергилий, дабы не привлекать внимание, зашел в скромный магазинчик неподалеку, из двери которого хорошо видна платформа. Объект с такого расстояния различался не более, чем до крупных частей тела, но толпы, где бы он затерялся не было.

          — Что стоите? Будете что-нибудь брать? — окликнула его продавщица.

          — А… — не понял он, рассеянно оглянувшись на товары. Впрочем, почти не удивился. Стоял он в самом деле подозрительно. Только некоторая обида, что сбили с толку, да апатия перед несущим его течением.

          — У вас есть мороженное? Дайте какое-нибудь не слишком сладкое, — он протянул купюру, — Спасибо.

          И вышел на воздух. Все равно не узнает с такого расстояния. Мороженное было холодным и твердым. Ветер тоже был прохладным. Но зябкости не ощущалось совсем. Остановился у дверей и еще несколько минут без лишних движений смотрел в одну точку, откусывая время от времени по маленькому кусочку.

          Не сдвинулся с места даже когда подошла электричка. Тут же из вагонов стал выползать народ и, судя по всему, смешал всю расстановку фигур на платформе. «Ладно, буду сканировать ступеньки, когда начнут спускаться. Можно даже поближе подойти, все равно сейчас не до озирания по сторонам. Как-нибудь, да узнаю. Обзавидуется Димыч. Если их действительно трое, и я соображаю правильно».

          По правде сказать в это он верил меньше всего. Мало того, что абсолютно неясно, кого встречать и один ли это человек; мало того, что Глеб слишком прагматичен, чтобы еще и охрану к личным делам привлекать, в то же время не так туп, чтобы встречать предмет восторженных желаний с электрички, когда у самого авто под боком. Мало всего этого, так если это действительно она, и ее зовут Мила, совсем уж невероятно, что это именно та самая… Ну и ладно. Основная задача — понять картину его контактов, и тогда, может быть, после полного анализа объявятся дыры, которые сам Глеб не обнаружил…

          Он не успел подумать про то, что без понятия Милы вся теория бесстыдно трещит по швам: мимо магазина потянулись люди. Их было слишком много, чтобы оглядеть каждого, но слишком мало, чтобы в них затеряться. Тем не менее, оперативно реагировать было лень, уж очень спокойно и безмятежно было стоять у стены с мороженным в руках.

          Вергилий заметил их еще издалека — они явно не спешили спускаться и милостиво пропускали всю остальную толпу. Собственно, по этой причине он вовремя их заметил, еще с такой дали, когда сложно рассмотреть лица.

          «Абсолютно ничего удивительного, — равнодушно подумал он, — Все предсказуемо, но ничего не доказывает. Только Глеб какой-то радостный».

          Скорее даже не радостный, а глубоко успокоенный, Сурковский не утруждался делать широкие шаги, хотя, очевидного мог, даже почтительно обнимая гостью. В одном, правда, Вергилий все-таки ошибся. Третьим в их компании действительно был мужчина весьма плотного телосложения, только одет он был в какую-то светлую рубаху и камуфляжные штаны, что не мешало ему при всей этой сельской простоте носить вполне постиндустриальные до блеска начищенные ботинки.

          Впрочем, ботинки стали видны значительно позже, когда прошла толпа. Да и не в этом дело. Дело, разумеется, в гостье, которая, безусловно, сразу привлекла не слишком бодрое внимание встречающего… Нет, никакой магии, никакой эльфийской свиты и по-прежнему никаких доказательств. Ростом не ниже Глеба, по крайней мере, издалека, покуда лица еще не было видно. Волосы действительно светлые, чем, впрочем, сегодня не удивишь, с обилием красящих средств. Светлые, не фальшиво белые, а густого соломенного оттенка; кажется, длинные и объемные. Одета она тоже была во все светлое, не считая пальтишка темно-серых тонов нараспашку.

          «Ничего так себе, — подумал Вергилий с позиции инстинктов, — Кто бы она не была, симпатична. Только что-то как-то жизнью не тянет от нее, слишком спокойна и нетороплива, хотя молода еще совсем. Черт, близорукий я стал последнее время … Ладно, пусть поближе подойдут… И личико ничего. Округлое, но пропорциональное, как у Лесь… О чем я думал? Ах, да! Поближе… Так, разговаривают о чем-то. Глеб улыбается. И она тоже. Да, судьба Глеба в этом смысле радует. Даже очень. Все цивильно так, скромно, идиллично».

          — … И вообще отлично, — послышался голос Глеба в массе общего разговора.

          — В самом деле, — отвечала девушка приятным голосом, — А ты отлично выбрал мне сопровождение. У меня один хороший знакомый есть, знаете, тоже как прямо витязь древнерусский!

          — Витязь! — ехидно заметил Глеб, — Лапти не испачкаешь? А то, вижу, они у тебя прямо зеркальные.

          Тогда-то и попали в глаза эти самые до блеска начищенные ботинки. Органично пришлись в тему разговора.

          …Они прошли не более чем в пяти метрах от него, а он даже не шелохнулся, застыл как соляная статуя. Только мороженное взял за самый кончик, чтобы не таяло. К огромному его счастью, по сторонам они не смотрели, а если и смотрели, то лишь друг на друга. А счастье он осознал только когда их спины окончательно отдалились от его законного постамента. Тут же буквально просочился обратно в магазин и еще около минуты восстанавливал пульс и дыхание, лишь краем глаза выглядывая на улицу.

          Пронесло…

          Они еще хорошо были видны метрах в двадцати: гордая чернота одной фигуры, умиротворенная невзрачность да красивые волосы другой, массивная уверенность третьей. Отличная из них троица выходит, подумал Вергилий. Красивая. Не то, что два придурка, сидящих по вечерам под чужими заборами.

         

          По дороге обратно, шурша по карманам в поисках спичек — странная привычка не медля сжигать обертки от пищевых продуктов — Вергилий чуть не наткнулся на кого-то, выбежавшего из обходной дорожки через лес. В сущности, именно наткнулся, потому что это был Дмитрий.

          — Ты? — удивился Кремнин, подняв голову, — Что ты тут делаешь? Почему ты не у забора?

          Дмитрий переводил дыхание, лицо его было сдержанно взволнованным, но при этом отливающим какой-то досадой и злостью. Вероятно, на самого себя.

          — Потому что! — бросил он. — Хватит, мне надоело.

          — Не понимаю.

          — Да не могу я там больше! Не выдержал. Это бред какой-то, идиотизм, не понимаю сам, это нонсенс полнейший! Тьфу-ты, идиотом себя чувствую… Короче, не для людей это все, невозможно там быть, сам ведь сбежал — думаешь, я так тебе и поверил, что из-за Милы? Энтузиаст, блин… Но это еще не все. Давай свернем отсюда подальше…

          — Да что случилось-то?

          — Облом случился, если все действительно так, и если ты один такой ненаблюдательный. Так вот, Вир, этот охранник, что мы видели, тоже не остался на участке.

          — Так дача была пустая?!

          — Да подожди ты со своей дачей! Он не просто не остался, он долго  морщился, оглядывался на кусты, матерился шепотом, в общем, стремался не по-детски. А потом не выдержал и пошел вслед за хозяином. Вернее, вслед за тобой. И надо благодарить Бога, если он тебя не заметил или по крайней мере не запомнил и не заподозрил слежки!

         

          V.

         

          Если приходится делать что-то незаконное, едва ли сильнее сознания собственного фиаско угнетает сознание неопределенности. Особенно, если четко известно, что стоит прийти после выходных в одно знакомое здание, и чаша весов точно склонится к одной из сторон. А покуда время не пришло, сиди дрожи, угнетай  себя сомнениями и, подобно герою классика, падай в обморок в полицейском участке. Ибо ничего за оставшуюся часть того дня, равно как и за день следующий, не шелохнулось с мертвой точки, которою послужил благополучный визит гостей на дачу господина Сурковского. В сущности, ничего мертвого не было, и все остались довольны. Разве что охранник, который непонятно зачем самовольно покинул дачу и которому за это маленько влетело. Да камера, которую бесцеремонно сорвали как яблоко сразу же по возвращении, не желая долго оставаться в этом милом лесочке. Впрочем, и она осталась жива-здорова.

          Таким образом в офисные помещения Дмитрий и Вергилий вошли взволнованные и беспокойно осторожные. Еще на входе трепетала мысль, стоит ли переходить порог. Но каким-то образом — может, из-за подсознательного восприятия всего происходящего как принципиально несерьезного, нелепого и ненастоящего — мысль удалось подавить. Ничего не происходило. Все шло своей жизнью. С этого-то времени вероятность худшего исхода стала неуклонно снижаться. Никто никого не заметил! Этот факт становился все очевиднее.

          Особенно когда Глеб с привычным последние дни равнодушием пригласил их, параллельно говоря по телефону, словно удаленный собеседник значил для него гораздо больше.

          Поэтому к концу телефонного разговора работники сидели перед начальником абсолютно внешне спокойные и довольные всем на свете. Впрочем, и не без некоторой решительности и настырности в глазах.

          — Ну, здравствуйте. Давно не виделись, — сказал Глеб. — Я сегодня решил не давать вам новых видеозаписей и всего прочего. Все равно ничего занятного. Как говорится, кина вы уже насмотрелись. Я хотел подвести с вами кое-какие итоги.

          С каждой секундой в его мягком и рассеянном голосе отбивало все больше металла. Разумеется, это было не то, чего следовало так бояться, но авось не одним шпионажем полнились дела. Было кое-что позанятнее. Впрочем, тем лучше. Нет повода засыпать на работе. Вергилий устремил вперед заинтересованный взгляд, а Дмитрий, тот и вовсе смотрел с решительностью, если не с вызовом.

          — Значит, мы с вами уже больше десяти дней сотрудничаем…

          — Сеть работает нормально, никаких сбоев за все это время.

          — Да, я заметил. Спасибо вам за это большое! …Если вам еще требуется мое спасибо, потому что вознаграждение вы получили. Но это лишь первое задание. Да и заключалось оно только в восстановлении сети после сбоя. Я сейчас, как вы уже поняли, о другом. До вашего прихода сюда у меня начались известные вам неприятности. Я надеялся, что с вашей помощью мне удастся решить проблему. Что изменилось за эти дни? С одной стороны, конечно, случаев стало меньше. Но с другой стороны то, что вы мне показали в последний раз… Я немало об этом думал… Знаете, что я скажу? Такой наглости я еще не встречал. Вы укрепили решетку, но еще одно такое буйное пребывание объекта в вентиляционной системе, и решетка просто слетит. Вместе с половиной стены. Что будем делать? Вы мне хоть какие-то варианты решения предлагали?

          — Сейчас предложим, — надменно уверил Дмитрий.

          — Да вы что, правда? — рассмеялся Глеб, так весело и добродушно, даже верить расхотелось, что издевается.

          — Не поверите, правда! — в тон ему отозвался Дмитрий. Комичная прелюдия вошла в полную силу.

          — И что же изволите предложить?

          — Ну, это вас не затруднит! Все равно с вашим-то климат-контролем некоторое сокращение старой вентиляции не повредит.

          — Хм, знаете, я уже немало мучаюсь, чтобы до сих пор не попробовать подобный бред. Ну, зацементируем мы эту дырку, так найдутся другие места!

          — Зачем цементировать? Поставьте камеру вовнутрь! Необязательно скрытую, обычную веб-камеру! Которой в Интернет всякую хрень вещают. Можно не одну — насколько достанете. Поверьте, все камеры сразу не перекусишь, не засветившись хотя бы на одной из них. Или вы до сих пор считаете, что это коварный полтергейст?

          — Нет, господа, я не думаю, что это коварный полтергейст, да и с камерами я уже наигрался. Знаете, что будет, если я поставлю сотню камер в эту самую вентиляционную систему? Ничего. На этом фронте все прекратится. Зато начнется на каком-нибудь другом с утроенной силой. А ведь совсем от мира не спрячешься. Особенно если этот мир проявляет такие чудеса интеллекта в таком маленьком объеме, — закончил он свою речь уже совсем без задора. Напротив, с заметной измученностью.

          — Хорошо, — вздохнул Дмитрий, подстраиваясь под его настроение, — Если честно, то вы правы. Более того, дело слишком серьезное, чтобы относиться к нему как к простой помехе. И, возможно, более серьезное, чем вы сами думаете. Мы хорошо исследовали все следы появления объекта. К счастью, их достаточно для целостной модели, хоть они и нечеткие. Так вот, наши выводы несомненно покажутся бредом, но других нет и не может быть. Во-первых, это не машина и не комплекс разрозненных действий со стороны удаленных диверсантов. Да и приближенных тоже. Это живое существо. Причем вполне самостоятельное и независимое. Довольно ловкое и гибкое, не больше метра в длину и двадцати сантиметров в ширину. Обладает довольно прочными когтями и зубами. А так же имеет мягкую шерсть — волосок мы нашли. Знаете, раньше в домовых верили. Сейчас есть гипотеза, что домовые — это не миф, а вполне реальные, только неизвестные науке животные.

          — Вот будет позор, — промямлил Глеб — В рассвете лет стать жертвой домового… Может, мне и налоговикам это рассказать?

          — Не беспокойтесь, это лишь вариант. У нас другая гипотеза. Да, это ловкий, небольшой зверь и, что скрывать, феноменально умный. Но вместе с тем вполне известный науке. Мы не знаем, как так вышло, кто им управляет и каким образом. Страшно представить, каким нужно быть Куклачевым…

          — Вот в этом как раз у меня и есть замечания, — перебил Сурковский похолодевшим и поровневшим тоном. — Вот вы сейчас мне все твердите, что, да как, да чем, да какие там волоски. Ну и что? Что мне-то с этим делать? Вы как юные натуралисты все эффектами увлекаетесь. А причины-то, причины где? В чем суть, с чем бороться? Каковы мотивы? Вы ведь проводили расследования!

          — Ага, — согласился Дмитрий, — Проводили, вполне успешно. И сейчас проведем. Только без вашей помощи никуда. Раз уж вы говорите про мотивы, то лупой их не разглядишь. А знаем мы про объект злодеяний, к сожалению, очень мало. Согласитесь же, мы про вас почти ничего не знаем.

          — Ну, не соглашусь. Мы, на мой взгляд,  достаточно узнали друг о друге со времен нашей первой встречи. К тому же у вас есть администраторские права и достаточный доступ к нашей информации.

          — Недостаточно, все равно недостаточно. Мы можем узнать, допустим, с кем заключила или собирается заключить контракт ваша фирма, да и то, если на эти сведения не стоит дополнительная, своя защита. Но людей-то мы не знаем: кто ваши партнеры, какие между вами были формы общения, их характеры и цели.

          — Назовите любого из тех, кого вы знаете, и я вам опишу все, что мне известно.

          — Хм… Это будет непродуктивно. Вы же сами понимаете. То, что вы сами знаете, нам не поможет. Иначе бы вам помогло без нас. По крайней мере, в том виде, в котором вы это знаете… Значит, надо конвертировать. Проще говоря, добыть все ваши кусочки, разрушить ваше мнение о них и собрать из них истинное. Вы ведь часто с кем-то встречаетесь, куда-то уезжаете. Помните, когда я вас про решетку первый раз спрашивал? Наверняка думаете, что ничего в этом нет…

          — А вы думаете, что есть? Могу вас разочаровать: в тот раз ни с кем по делу я не встречался. Никаких договоров, планов, и вообще та встреча не имеет никакого отношения к моей предпринимательской деятельности.

          — Вот! В том-то и дело! Возьми видимость, придумай ей полную противоположность и где-то посередине получишь истину!

          Со стороны стало отчетливо видно, что Дмитрий внимательно смотрел за каждым движением начальника, за всеми нюансами его категоричного ответа, хотя глаза его бегали и прищуривались, да и лицо не скупилось на выражение эмоций.

          — Вы думаете, что к вашему делу это не относится, — продолжал Амперов, — А на самом деле все может быть вообще наоборот.

          — Нет, вы меня не понимаете, — возразил Глеб притихшим голосом, то ли сдавшись от дозированного напора, то ли в самом деле навернувшись на чем-то неровном в пределах своей памяти. — Это вообще не имеет отношения к моей деловой жизни. Совсем. В том смысле, что не из деловой это жизни, а из личной.

          Дмитрий лишь на секунду сделал серьезное понимающее лицо и чуть заметно кивнул.

          — Да. Не удивляйтесь. Я это и имел в виду. Вы думаете, что делом тут и не пахнет, что это ваша личная жизнь, ваша отдушина, ваша свобода. Но кто сказал, что ваше проклятье относится именно к делу? И вообще, почему вы думаете, что свобода это настоящая? В общем, так. Расспрашивать вас о подробностях было бы слишком смело с моей стороны… Но у нас и на подобные безумные гипотезы есть кое-какие мысли. Можно вас в таком случае спросить о самой малости? Ничего интимного, уверяю! Просто краткие сведения, самые общие, самую поверхность. Или того меньше: просто имя.

          — А… Чье?

          — Ее, — спокойно сказал Дмитрий. И улыбнулся так неровно, до того в стиле нервного тика, что Вергилию стало не по себе. Безумец, куда ты несешься, хотелось его окликнуть, ты же всех погубишь, ты даже по сторонам не смотришь, даже под ноги!

          Глеб протянул небольшую паузу, так и не шелохнувшись лицом. Вероятно, в этот момент следовало бы взволнованно ожидать какого угодно поворота судьбы. Но волноваться не хотелось, ответ был и так известен. Вот только что будет дальше? Во что выльется это вынужденное отступление, учитывая то, что Глеб не из тех, кто будет делиться информацией бесплатно. И уж тем более понимает, что за таким любопытством до имен должно скрываться какое-то вознаграждение. Но его-то не было! Впрочем, по взгляду Дмитрия так не казалось…

          — Первый раз приходится идти на такое… такую откровенность перед простыми подчиненными…

          — Ну, мы не совсем простые.

          — Ладно, если вам так хочется, это не корпоративная тайна. У нее такое древнее, немного необычное имя… Любомила, кажется. Но знакомые называют ее просто Мила.

          Сказал и надменно уставился на Дмитрия, откинувшись назад и застыв в максимально удобной позе. Вергилий тоже смотрел на Дмитрия не менее внимательно. Только более удивленно.

          — Мила? — переспросил Амперов. Удивляться было чему. До этого уверенный и прагматично напористый, он выглядел изумленным и растерянным, подобно кладоискателю, нашедшему золото под самым дерном, уже приготовившись копать пару метров. — Вы серьезно?

          — Да. А что? — похоже, Глеб сам смутился.

          «Ты что творишь, актер хренов! — хотел крикнуть Вергилий в этот миг. — Ты что, думаешь, в состоянии надуть опытного человека? А что будешь делать, когда твой блеф раскроют?! О боже, куда нас занесло?».

          Но Дмитрий и не думал отступать.

          — Ничего особенного, — заверил он уже более твердым голосом, хотя и без прежнего задора, — Просто у одного моего знакомого была… девушка с таким же вот именем. Он… Его уже нет в живых, но до сих пор никто не понимает, как это могло произойти. Обстоятельства слишком странные. Слушайте-ка, пожалуйста, расскажите, как вы познакомились, при каких обстоятельствах?

          — Э, подождите, вы что…

          — Впрочем, ладно, не надо, в это вы все равно не поверите. Давайте тогда так: мы не будем вас больше спрашивать на эту тему, но у нас к вам такая просьба. Нам нужно встретиться непосредственно с ней. Я сейчас объясню, зачем. Понимаете, личная жизнь — это совершенно иной порядок свободы, сквозь нее все события видятся немного по-другому. И если вы чего-то не видите, то это что-то может видеть она. Мы, конечно, можем попросить вас организовать встречу с какими-нибудь более очевидными подозреваемыми, но это менее полезно и более опасно. Поэтому, уж извините…

          Когда средь бурного разговора наступает мертвая тишина, это всегда выглядит тревожно и подозрительно. Еще тревожнее это после бурного монолога. Глеб продолжал сидеть расслабленно и надменно, и если бы не внимательные прицелы глаз, можно было подумать, что он и не слушал вовсе. А Вергилий на него даже не смотрел и все свое внимание держал на Дмитрии, за широкоглазой маской которого только самую малость темнела неуверенность.

          — Хыыы, — вдруг заулыбался Начальник, — Я вообще, как говорится, балдю. Ей-Богу, первый раз такие условия, да, главное, кто!

          — Как знать, — задумчиво-пророческим голосом ответил Дмитрий, — Может быть, вы будете с радостью и удовлетворением вспоминать тот момент, когда вы согласились на это предложение.

          — Хорошо, — громко, на выдохе, ответил Глеб, — Вы встретитесь с ней. Я вам… верю. Можете даже завтра. Хотя нет, послезавтра вечером. Она приедет сюда; я как раз думал, как уделить ей время и при этом не отвлекаться от работы, которой и так полно. Вы как раз вовремя. Если согласитесь подождать два дня.

          — Конечно, подождем, все отлично! Значит, договорились? Да, а что с решеткой будем делать? Камеры, укрепления какие-нибудь?

          Глеб вздохнул и апатично бросил:

          — А ничего не будем делать. Вы же у нас самые бдительные дозорные.

          — Ну, смотрите. А то могли бы дополнительно что-нибудь установить, чтобы хотя бы знать, как наш объект элементарно выглядит.

          — Не надо, не будем пока распыляться.

          — Или, не знаю, давайте теоретически разберемся; я вот слышал, Елин, упомянутый вами, уже дачу под Москвой приобрел…

          — Ой, да Бог с ним, с Елиным, давайте с одним разберемся, а потом уж за другое!

          — Да, кстати, — Дмитрий снова сменил тон с нажима до тихой, задумчивой собранности, — Вы нам так и не сказали, в чем же дело с этим Елиным? Сначала вы ведь прямо указали на него, а теперь требуете совсем другого и даже не упоминаете, хотя по логике мы не вашу… э… знакомую расспрашивать должны, а именно его. Что же в нем такого, в этом ученом для вас?

          — А хххрен его знает, — промолвил Глеб, уже с минуту неподвижно глядящий куда-то в сторону. — Наверно, ничего. Просто… Просто пишут про него всякое. И еще застыло у меня с давних времен в памяти что-то связанное с этой фамилией. Не скажу вам сейчас, что — боюсь соврать. Но что-то негативное. Понимаете, воспоминание еще, можно сказать, с детства, поэтому четкого образа нет. Вот это самое неприятное. Может, на деле и нечего бояться, а когда ты зеленый и глупый… Ладно, это я так. Короче, пока даже не берите в голову. Если сами на него случайно не выйдете, значит и не причем весь этот бред. Ну а если выйдете…

         

          VI.

         

          Спустя около часа Вергилий, по возвращении в благодать родного района, набрал на телефоне несколько слов и, скептически взглянув через пару минут на ответ, отправился в путь.

          Всю дорогу его мысли были заняты прошедшим совещанием у Глеба, до сих пор вздымавшим резкие эмоции. Но на сей раз это было даже приятно. Редко, когда подобная искусственная занятость ума имеет силы противостоять другим, значительно менее разумным мыслям и переживаниям. Но на этот раз получалось. Видно, по насыщенности давешний поединок начальника и администратора был все же сильнее идиотизма двухдневной давности.

          И все же в самом конце пути идиотизма было не избежать. В этот момент Вергилий даже не знал, найдет ли он хоть какие-то слова, не говоря уже о правильных и адекватных. А уж о том, какому настроению разрешить овладеть собой — радости, холодности или гневу — он и подумать не успевал.

          Она пришла почти вовремя и одним этим разбавила противоречие в его голове. Авось удастся избежать непониманий.

          — Вергилий, привет! — она тут же улыбнулась, однако лицо ее не выглядело безоблачным. На нем отчетливо угадывались следы спешки, волнения и желания все это скорее угомонить до должной степени безмятежности.

          Вергилий кивнул, но ничего не ответил. Вернее не успел ответить.

          — Давно ждешь? А я еле успела. Ну как дела, все еще работаете там?

          — Ага. Не знаю только, сколько это продлится. Начальник явно не доволен скоростью наших дел, — сказал Кремнин холодным голосом, но уже без апатии. Образ, который он не видел уже немало дней, стал его пробуждать помимо воли.

          — А вы ему тоже напомните, зачем он вас нанял. Он же понимает, что просит от вас почти невозможного. Хотя я верю, что вы с этим все равно справитесь. Вы же почти гении! И пусть он об этом знает, надо было сказать ему. Нет, лучше не надо, а то подумает, что вы прямо всесильны. Да, ну как у вас с вашими непрошенными посетителями? Что-нибудь новое нашли?

          — Ищем. В пятницу вот чуть ли не до позднего вечера искали. В лесу.

          — В лесу? Ну вы даете. А что ты такой грустный?

          — Да так. Кстати, Олеся, у тебя-то как дела? И как в ту пятницу были?

          Она посмотрела на него внимательно неподвижными широко открытыми глазами, плотно схватив его за руку.

          — Вергилий. Я знаю, ты меня не дождался. Прости меня пожалуйста. Ты получал мое письмо?

          — Какое?

          — На следующий день, в субботу. Я присылала на электронную почту. К тебе пришло?

          — А… У меня почтовый ящик забит был. Все руки не доходят почистить.

          — Все равно прости меня! Знаю, ужасно виновата; долго ждал? А я просто на работу пыталась устроиться, а там тесты, долго ожидать пришлось. Потом в универ надо было подъехать в профком, разбираться с этими олухами. Вир! — она еще сильнее обхватила его руку и прижалась к нему, — Не обижайся. Ладно?

          Вергилий неловко сглотнул, после чего свободно выдохнул теплый воздух и кивнул головой. Как он мог обижаться? Хотел бы, да все равно не мог.

          — И почтовый ящик держи в чистоте, — продолжала Олеся, — Ты его уже чистил?

          — Угу.

          — Молодец. Да, что мы все стоим на дороге, давай пройдемся. Слушай, я вот что подумала: тут же школа наша недалеко, вон за углом, помнишь? Давай сходим, а? Что-то ужасно захотелось вспомнить детство. Еще недавно совсем выпускались… Впрочем, вы ведь не здесь выпускались, да? Все равно столько лет проучились; правда, давай сходим!

          — Ну… Давай. Только не помешаем мы занятиям?

          — Вир, ты где, какие занятия? Лето на дворе! — она обхватила его, еле сдерживаясь от смеха.

          — Ладно, ладно. Все равно там наверняка какие-то летние кружки и все прочее. Только как мы туда пройдем? Там же наверняка пропуска проверяют.

          — Вир, какие пропуска? Когда там последний раз на наши пропуска кто-то смотрел? Сидит тюфяк, и лишь бы не мешали ему думать. Никто нас не остановит, пойдем!

          — А если сменили тюфя… охранника?

          — А ты думаешь, новый будет прямо так стараться? И вообще, вдруг не сменили? Почему его должны обязательно сменить?

          — Ладно, уговорила. Пойдем.

          Школа действительно виднелась за поворотом в обличии старого типа пятиэтажного здания. Что ж, наверно, это и к лучшему, что так получилось, вспомнить детство не так уж неприятно. Сотня метров, и волнующие душу эмоции встретятся со своими истоками. Говорят, когда круг замыкается, легче становится всем: и кругу, и его содержимому, и всему, что их окружает. Посмотрим.

          — …Посмотрим, — задумчиво произнес Вергилий.

          — Что?

          — Посмотрим, говорю, школу. Кстати, что это вдруг такая тяга вспомнить, так сказать, счастливое детство? Тебе же вроде обычно не по душе всякие меланхолические воспоминания.

          — А почему меланхоличные? Совсем нет. Тебе правда кажется, что в детстве так уж прямо счастливее, чем сейчас? Мне нет. Просто интересно. Да и что еще делать? Не по улицам же шастать? Ты ведь ничего не предлагаешь интересненького.

          — Ты тоже.

          — Вергилий, вообще-то это кавалер должен приглашать даму куда-нибудь, чтобы ей было приятно.

          — Ну, извини, лошадь дома забыл.

          — Какую лошадь?

          — «Кавалер» переводится как всадник. От латинского caballus — лошадь. А если точнее — кляча.

           Олеся отчего-то рассмеялась, пролетев глазами с его прохладного лица куда-то в сторону, да так ничего и не ответила.

          Через несколько минут до школы было  совсем рукой подать — если б можно было вот так же приближаться к ней во времени столько раз, сколько захочешь! Память не без стеснения встречала давно запылившиеся и непонятно зачем вернувшиеся образы. Покоя не приносило и то, что почти ничего не изменилось. Такое же отштукатуренное здание, три двери, ступени, забор невысокий бетонный, наполовину разрушенный. Впрочем, с забором проблему, кажется, решили — поверх старого недоразумения стояли новые, весьма высокие металлические сегменты с натянутой сеткой. Но и это не помешало некоторым из них уже лежать на земле перед незыблемо открытым входом, отчасти мешая движению.

          — Как здорово, — произнесла Олеся, — Все как раньше. Ну, заборчик — это ладно. А деревья подросли вон те, у дороги, да? Вообще все стало каким-то тесноватеньким. Зря дома за школой выстроили здоровые? А как тебе?

          — Хм, неплохо.

          — Ага. Только почему неплохо? Просто замечательно. Да, все-таки ты в чем-то прав. Тогда спокойнее было. Ни о чем не задумываешься, мечтаешь обо всем на свете. А сейчас выйдешь — опять проблемы, заботы, короче, жизнь во всей своей полноте. Тебе это теперь тоже понятно. А помнишь, в третьем классе день здоровья? Это потом мы узнали, что кто-то позвонил о заложенной бомбе, а сначала-то все радовались.

          — А, это я помню! Тогда еще милиционеров с собачками приглашали. Мы-то с Димычем чуть ли не к самому забору подобрались. Интересно!

          — Что-то не помню. А правда милицию вызывали? Какой ужас. Нет, мы потом узнали: мы с подружками куда-то сбежали, не стали у школы ждать. А я, как помню, испугалась! Хорошо, что ушла и не видела. Наивная была… Куда все это ушло? Сейчас, как подумаешь иногда, если б даже реально взрывоопасно… Как же? Пошла бы, не испугалась! Ни за других, ни за себя. Вообще, ужас. Сама на себя удивляюсь.

          — А мне наоборот тогда в конце скучно стало, что все это обман. Никогда не видел вживую настоящих взрывов, а так хотелось посмотреть! А сейчас… Ты вот говоришь, что сейчас не испугалась бы, а я вот наоборот. Даже на шаг опасную зону не переступил бы. Издалека смотреть одно, а испытывать физический дискомфорт — совсем другое. Мы с тобой прямо в противофазе. А помнишь…

          Они взбежали по ступенькам быстрыми шажками и опомнились, задержав молчанием новые родники памяти, лишь на новой лестнице — высокой, ведущей на второй этаж. На какой-то момент они оказались на неком ином, потерянном уровне близости, рефлекторно взяв друг друга за руки. Говорят, параллельные миры всегда существуют вокруг нас. Может, в каком-то из них эти две руки уже держали друг друга?

          — Вир, мы с тобой даже не заметили, как вошли, — засмеялась Олеся, отдышавшись. — Ну что, где же охранник? Он там вообще был на посту?

          — Не помню. Вообще ничего не заметил!

          — А еще сыщик-любитель! Давай в актовый зал поднимемся! Хотя ну его, давай куда-нибудь на этом этаже; какой это, второй? Что-то не слышно никого. Наверно, нету никаких занятий.

          — А может в подвал? Мы там с Димычем в пятом классе упаковку с карбидом заныкали…

          — Вергилий!

          — Молчу, молчу!

          — Давай кабинет какой-нибудь найдем пустой. Вон дверца открытая.

          Классная комната, которую повзрослевший язык так и хотел назвать аудиторией, не удивила их никакими удобствами современного уровня: облетевшая штукатурка со стен, несколько неровно стоящих парт, у которых находчивые ученики давно поотвинчивали болты, а просто веселые понаписали множество не менее развеселых надписей — все это освещалось двумя лишенными штор и цветочков окнами с видом на опустевший школьный дворик.

          Олеся уселась на парту возле окна, взглянула на улицу. Вергилий примостился рядом. После быстрого подъема несколько минут они сидели спокойно и молча, хотя усталость почти не проявила себя. Вокруг по-прежнему было тихо, исключая приглушенную гамму звуков, текущую с улицы. Голые стены и безмолвное отсутствие занятий рождали ощущение древнего и обширного храма, некогда символа чьего-то величия, а ныне затерянного осколка былых времен. И все-таки эти времена были чьей-то неотделимой частью. Об этом думать не хотелось, но, находясь внутри, что-то повелевало сделать выбор: погрузиться в храм полностью или отвергнуть навсегда.

          — А мы, по-моему, никогда здесь не были, — заметила Олеся, побалтывая ногами под партой. — Да, вообще-то на партах нехорошо сидеть… Ладно. Вергиль, ты сегодня какой-то прямо отстраненный от настоящего, что на сей раз? Расскажи, о чем ты думаешь?

          — А что, я когда-то не отстраненный бываю?

          — Да. Последний раз ты более живой был. Помнишь? Нет, ты и сейчас, конечно, живой. Рассказывай, вы с Димой опять какую-то операцию провели?

          — Он один, — усмехнулся Вергилий, — Массированная психическая атака. В успехе которой я, лично, до сих пор не уверен. Но разговор с начальником был горячий. Он даже после всего этого какой-то неразговорчивый был все оставшееся время. Видно, истратил всю душевную энергию. Наплел, короче, ему всякого… А мы еще боялись, что он нас запалил во время нашей вылазки… Ну вот, а вообще, результатов мы достигли. Уломали мы его на кое-какие объяснения. И кое-какие услуги. Можно сказать, нам исключительно повезло! Наконец-то мы узнаем нечто принципиальное. Послезавтра вечером нам позволено встретиться и поговорить с его тайной пассией по имени Мила!

          — Да вы прямо уже помешались на этой Миле. Неужели она такая важная часть вашего расследования? Вы же говорили, что даже не видели ее не разу.

          — Теперь видели. Когда следили. Он ее встречал.

          — Ну как?

          — Ну, — Вергилий пожал плечами, — Так. Непонятно. Вообще, конечно, совсем необязательно, что это та самая… Имени он тогда не называл. Но знаешь, боязно. Странная это личность выходит. Если все так, на ее счету как минимум одна человеческая жизнь, загубленная при крайне странных и жутковатых обстоятельствах. За одно это уже можно под суд. А мы еще много не знаем… И что у них с Глебом?

          — Невеста графа Де ла Фер… — засмеялась Олеся, — Красивая?

          — Ну… Так. Не знаю.

          — Значит красивая. Блондинка? Высокая, стройная?

          — Олеся!

          — Что Олеся? Знаю я вас, сударь, что вам по вкусу и по душе. И не только вам, а всему мужескому роду.

          — Ты обо мне плохо думаешь. Неужели думаешь, я подвержен таким примитивным вкусам?

          — Ага. С каким воодушевлением ты сейчас говорил о долгожданной встрече… — она снова неопределенно засмеялась и молча повернулась к окну.

          Вергилий не заметил, как встал с парты и теперь прохаживался взад-вперед напротив своей спутницы. Он был задумчив, но не угрюм и даже улыбался в форме остаточного эффекта от разговора. А пришедшее молчание только даровало покой и свободу медленно текущим мыслям. Надо было что-то ответить, как-то прервать тишину, но мысли затягивали в свою темную игру и уносили от прерванного разговора куда-то за тридевять земель. Не мешали и крики из окна и какие-то странные звуки снизу.

          — Да, кстати насчет важности нашего расследования, — сказал он наконец робким тоном, — И насчет начальника. Я тут подумал: ты сегодня говорила, что мы, там, гении или что-то в этом роде… Вот, и сказала, что надо было Глебу об этом сказать. Причем таким беззаботным тоном, что сразу ясно: речь не идет о чем-то отдаленном, речь как раз идет о совсем новом. Вы встречались с ним. Совсем недавно. Вероятно, даже в пятницу?

          Робкая, неуверенная принципиальность заставила Олесю отвернуться от окна и внимательно вглядеться в лицо стоящего перед нею оппонента.

          — Ты еще говорила, что писала мне письмо, — продолжал Вергилий, — Если оно пришло на ящик и не уместилось, должно было прийти уведомление о потере. Но там ничего не было.

          Олесины глаза продолжали внимательно и то ли надменно, то ли просто беспокойно смотреть на него без ответа. Он мог ожидать, что они опустятся вниз или, по крайней мере, отведут взгляд в сторону, но они были широко открыты и не собирались сдавать свои позиции.

          — И что? — улыбнувшись, спросила она, как ни в чем не бывало, отчего Вергилий вдруг ощутил холодок внутри себя. Она не дрогнет, подумал он, она вновь остановит на скаку его мысли своей невинной игрой, не приложив к этому никакого труда. А он останется никчемным дурачком несравнимо явственнее, чем часом назад его начальник. Как это невыносимо, ощущать собственное бессилие перед тривиальными вещами! Нет, не выйдет, не выйдет! В конце концов, где непобедимая сила разума ученика Великой школы инженеров?!

          — Да так, — вымолвил он напрягшейся нижней челюстью, — Ты наверно, была права. Что-то между нами не то.

          — Не то? — вполне расслабленно ответила она. – А раньше меня убеждал в обратном. Так ты, значит, быстро меняешь свое мнение. Где же твердость, где свое мнение? Я уж не говорю о далеких целях. Кто-то что-то скажет в шутку, а ты будешь вменять ему это в вину? Значит, тебя интересует не душа, не чувства, а только отдельные слова?

          — Меня интересует то, что я могу понять и объяснить, — сказал Кремнин в унисон задушевному тону упрека, — Хотя бы попытаться. И мнение мое нетвердо, потому что изменяется по обстоятельствам. Иначе задубеешь, завязнешь в прошлом. А насчет целей вообще не надо меня упрекать. У меня столько прожектов, что на несколько нобелевских премий потянет, если я их до конца доведу.

          — Я тебе вообще не о том говорю. Знаешь, главная цель в жизни — это жить. Может, ты этого еще не понимаешь, все стремишься к каким-то иным мирам, но жизнь-то, она рядом с тобой. И счастье всегда рядом. Только нащупай его. Нет, что касается практических целей, у меня достаточно планов, поверь мне, вполне достойных меня. Но счастье не только в этом, счастье, оно каждый миг и вообще никак не зависит от твоих блистательных успехов. Я это, слава богу, за свою пока недолгую жизнь уже поняла.

          — Ага, оно и видно. По прошлой пятнице.

          — Хи-хи… Вир, ты прямо какой-то смешной сегодня. Ты всегда так людей обвиняешь без оснований? Или ты просто не умеешь быть счастливым? Я, знаешь ли, много где бываю. И вообще, не устал еще смотреть на меня сквозь призму Глеба? Как я, так он постоянно.

          — Извини, это началось не вчера. Глеб сам упомянул о встрече с тобой. Это было после того, как мы с тобой на Воробьевых горах встречались. Но к этому времени ты уже вполне ясно утверждала о конце ваших отношений. А про него мы тогда много говорили… Могла бы и рассказать.

          — И что же он тебе сказал? Что у нас было пламенное романтическое свидание? Я встречалась с ним, и не один раз. Но это было совсем не то, что ты думаешь. В конце концов, это глупо — рубить с плеча. А Глеб — такой человек, с которым полезно поддерживать общение. А почему я в пятницу не пришла, я уже объясняла и повторяться не хочу. Что, по-прежнему не веришь? Кстати, ты ведь сам интересовался тем, что Глебу нужно от меня и моей семьи. Не забыл? Не хочешь узнать? Вижу, что не хочешь. Тогда какое вообще право ты имеешь меня упрекать в моей личной жизни? Или ты думаешь, что у меня ее не осталось? Все твое, да? Так вот, смею тебя разочаровать.

          Она говорила спокойно и внятно, с уравновешенностью на лице и монолитным стальным звоном в голосе. Но сквозь эту прозрачную пелену было хорошо видно иное, и если бы она была кошкой, ее хвост давно бы вздымал из стороны в сторону новые порции воздуха, подобно кузнечным мехам.

          — Не разочаруешь, я на твою личную жизнь не покушаюсь. А вот из-за тебя я немало времени потерял. Думаешь, у меня тоже времени вагон, чтобы как идиот сидеть на заборе и ждать тебя не пойми сколько? Я, между прочим, тоже каждый момент ценю. Да я за все это время столько нового мог свершить!

          — Тогда зачем весь этот бред со стихами, с дуэлью? Развлечься захотелось? Или потешить самолюбие? Я вообще могла тебя не заметить. Это Дима все — сам нас нашел, привел, познакомил. Что получается, ему мы были нужны, интересны, он нас оценил, а тебе до лампочки? Не вспомнили бы — не пришел? Позвали вас, Дима сразу тут как тут. Всегда сам готов предложить что угодно. Пришел бы один, если бы тебя поблизости не нашлось, и все было весело и ничего такого не было. Не думаешь? А я вот думаю. Я, в отличие от некоторых, все-таки люблю, когда меня замечают и ценят.

          — Дима-то тут причем?! — не выдержал Вергилий и воскликнул гневным голосом. — Из пакости его сюда приплела? Только не говори, что он тебя ценит. Он тебя вообще ни во что не ставит! Что, думаешь, ради тебя, прекрасной такой, он согласился на твое приглашение? Да на тебя ему вообще… наплевать! Для него законы Кирхгофа ценнее, чем ты и все твои достоинства вместе взятые! И вообще хватит его сюда в наши проблемы привязывать!

          — Ты что кричишь? Неврастеник что ли?

          — Да! Неврастеник!

          Вергилий нервно описал дерганый эллипс перед окном и подошел к Олесе с ударной волной в глазах. Он уже знал, что спустя минуту ударная волна превратится в несчастное тление, но, как водится, в данное мгновение на все было наплевать. Когда огонь отошел от его глаз, он увидел, что Олеся все так же сидит совсем близко напротив него без всякого смущения, словно ее и вправду совсем не испугал этот звериный порыв неврастеника, от которого теперь вообще непонятно, чего ожидать. Даже не отстранилась, не отвернулась. Только взгляд грустный. Будто с рождения знала: ничего он ей не сделает. Даже если захочет. Даже если она захочет.

          За окном не стихали деловитые мужские крики. А небогатый класс вдруг стал казаться огромным, мрачным и вечным, да только чужим и несбыточным. Иной теперь храм, нет места для молитв — оно занято другими. Собор Святой Софии теперь уже мечеть, и государства прежнего уже нет, и все без следа унесло время. И на какой-то миг показалось, что за окном уже осень, ненастье качает ветви, и тысячи листков взмывают в воздух и улетают, дабы никогда больше не встретиться и не вернуться.

          — Идиот, — прошептал Вергилий сквозь зубы. Сморщился, насупил брови, опустил голову и хотел было, потеряв все, развернуться и унестись прочь в дождливую бездну аллегорической осени. Но тут же почувствовал мягкое прикосновение тонких пальцев на своем запястье.

          Потом пытался что-то объяснить, что, дескать, при обилии неразрешимых дум его часто взрывает, да и вообще эмоции ему противопоказаны. Но это потом. А сначала — робкие прикосновения рук, плавно перешедшие в объятья. И ничего больше. Словно два листка сорвались на одном стебельке, и уже совершенно неважно, куда их унесет промозглый осенний ветер, смешанный с дождем. А еще он помнил неотделимое от жизни ощущение, что больше всего на свете нуждался и любой ценой должен сохранить эту теплую близость.

          По лестнице спустились молча, на сей раз медленно и размеренно. Школа не стала громче и полнее, ощущение ушедшего времени не покидало, но Олеся предложила прогуляться по первому этажу с целью проведать еще пару знакомых и примечательных мест. Ладно, решил Вергилий, то время счастливо тем, что хоть за разными партами сидели, а все равно вместе. Теперь тоже вместе. Значит, не все бесследно прошло?

          — Я вот что хотела сказать, — Олеся вымолвила ровным, притихшим голосом, — Ты хотел узнать что-то про мою семью? Я кое-что узнала, пришлось немного углубиться в мамину молодость; думаю, тебе это будет очень интересно. Так вот…

          — Эй, стоять, вы что здесь делаете?! — раздался зычный голос сзади них, когда они уже спустились на первый этаж.

          Гражданин внушительного и решительного вида стоял у выхода в сопровождении еще двух граждан в строительном одеянии.

          — А ну кыш отсюдова! — продолжил он.

          — Это по какому же праву? — ответила Олеся, решительно развернувшись и бескомпромиссно шагнув к выходу прежде, чем Вергилий успел что-то сообразить, — Почему это нам нельзя гулять в собственной школе? И вообще кто вы такой, как вы сюда прошли?

          — Какая школа, где вы видите занятия?!

          — Правильно, лето уже!

          — Да какое лето, мать вашу! Вы что, заграждение не видели? Занятия им… Да тут полгода как нет занятий, надписи читать надо! Завтра сносить здание начнут, а вы тут шляетесь! А ну вон отсюда!