Ночной монолог. Владимир Бондарчук

 
- Колян, я тебя уважаю! Вспомни – я тебя ни разу на фиг не послал. А почему? Потому что ты не пьешь. Конечно, пьешь, но с умом и без выкрутасов. А вот я не могу. Мне скучно. И потому – то я в рыло кому-нибудь, то мне личико почистят. Мне вот сорок. Не мальчик, но и не старик еще. Вроде как и не жил, а с другой стороны – вот она, старость, долбаный калибр!

Генка схватил бутылку «Сибирячки», набулькал в стакан и выпил, противно морщась. На дне белесого стакана остался тонкий слой водки – такая у него манера пить. Куснув пирожок, он с отвращением жует и, наконец, благополучно проглатывает.

В юности Генка увлекался футболом. Любовь к нему осталась до сих пор. По натуре он лидер. На дискотеку ходил не потанцевать, а подраться. Всегда носил с собой цепь, если вдруг поздно ночью остановит незнакомая толпа. В общем-то, его в городе знали, и никто не трогал, но мало ли…

Девчонкам он всегда нравился. Черные волнистые волосы до плеч и бесстрашные карие глаза делали его похожим на восточного человека – загадочного и потому притягательного. И до сих пор он пользуется успехом у женщин. В наше смутное время все меньше становится настоящих мужчин – дерзких, сильных, уверенных в себе. При всем при этом жену свою он любит и уважает, маскируя свои чувства нарочитой грубоватостью. В единственном сыне души не чает, хотя частенько выговаривает ему за дерзкие выходки.

Сигарета долго дымится в руке. Генка забыл о ней – сидит, сгорбившись, возле стола, бездумно глядя в древний черно-белый телевизор. Звук выключен, время далеко за полночь, и показывают какую-то муть, которую днем никто не будет смотреть.

В сторожке звонит телефон. Генка берет трубку длинной жилистой рукой, на которой ветвятся выпуклые вены. Медсестрам нравятся такие руки – с такими венами легко брать кровь и вводить лекарство… Звонит жена – беспокоится, где ее благоверный.

- Да приду я, приду, куда денусь? А сейчас идти – точно в трезвяк залетишь. Все, удачи! – нетерпеливо кричит он и бросает трубку.

В дерзких карих глазах печаль, будто он потерял что-то и никак не может найти. Сколько бы ни выпил Генка, он всегда все замечает и контролирует ситуацию. Мужики уважают его: хоть он порой бывает груб, но справедлив всегда. Смеется редко. Смех у него хриплый и скрипучий, будто селезень крякает. И совсем уж неожиданными бывают его застенчивость или смущение. Случается это с ним, когда приносит он в котельную выброшенного замерзающего котенка или щенка – кормит, лелеет маленькое беспомощное существо, а потом отдает в хорошие руки…

А недавно учудил Генка. Дело было осенью в пивном баре. Чем-то не понравился он молодой компании, и сказали они ему что-то нехорошее. Генка не остался в долгу. Ну, молодежь, - она нервная, бросились с кулаками на худощавого мужика, да не на того напали. Выхватил Генка отвертку – слесарь все-таки! – и всадил кому в ягодицу, кому в ляжку. Скоро суд. Светит ему два года тюрьмы. Говорят, превысил пределы самообороны. Адвокат сказал: давай тридцатник, и дадут тебе условно. Подумал Генка и сунул ему под нос корявую, дрожащую от гнева фигу – за что платить, коли не он первый начал?!

- Охота, думаешь, сидеть, когда тебе пятый десяток пошел? Зачем мне это нужно, долбаный калибр!

Водки в бутылке все меньше, и вместе с нею тает ночь.

- Надо домой добираться, - Генка смотрит исподлобья одним глазом. Когда он начинает таким образом экономить зрение, это верный признак сильного опьянения. Не придется ему сегодня калымить. На одну зарплату не проживешь, сколотили бригаду из четырех человек и занимаются евроремонтом квартир и офисов. Неплохо получается. Недавно «Жигуленка» на иномарку заменил. Теперь вот хочет другую – надоело стекла вручную поднимать, с электроприводом надо.

- Все вроде есть у меня. А как будто чего-то не хватает… - Генка задумался, утопая в клубах сигаретного дыма, и вдруг тихо, почти шепотом говорит: - Радости, радости нет…

В глазах его растерянность и недоумение, и не понять – пьяный он или трезвый. Жил вот раньше и не задумывался. А теперь вот – такое открытие.

Морозная ночь тает за окном сторожки.

- Надо идти.

Генка натягивает дубленку, нахлобучивает огромную меховую шапку:

- Удачи!

Скрипит дверь, впуская дымные клубы холодного воздуха, и Генка исчезает.

«Радости, радости нет…» Его слова как будто остались в уютной теплой сторожке. А у кого она есть? И есть ли вообще на свете?