Веселый реферат, написанный мною для одной хорошей девочки.
Предмет: Логика
Тема: ГЛЕБ КАПУСТИН - АПОЛОГЕТ ЭРИСТИЧЕСКОЙ ДИАЛЕКТИКИ АРТУРА ШОПЕНГАУЭРА.
МОСКВА 2003г.
Содержание:
Глава I. В споре рождается истина?
Глава II.Рассказ Василия Шукшина, как
иллюстрация работы Артура Шопенгауэра.
Список литературы
Глава I. В споре рождается истина?
Вынесенное в название первой главы предложение знакомо нам с детства, правда, как утверждение, без вопросительного знака. Классификация видов спора, даваемая в учебнике по формальной логике [3] стр. 219, поначалу лишь укрепляет нашу веру в справедливость этого догмата:
«Первый тип спора – спор ради истины. Такой спор есть, по существу, совместное расследование истины. Это высшая форма спора, самая благородная и плодотворная. Мы защищаем свою мысль от нападений противника, главным образом, желая посмотреть, какие возражения могут быть сделаны против нее и насколько сильны эти возражения, насколько уязвима наша мысль.
В этом споре тезис берется из области, интересующих обоих спорщиков; приемы спора чисты и безукоризненны; доводы берутся самые сильные с точки зрения их истины; желателен противник, приблизительно равный нам по силам.
Второй тип – спор для убеждения противника в истине. В нем можно различать два наиболее важных оттенка:
А) спорящий убеждает противника в том, в чем сам глубоко убежден;
Б) спорящий может убеждать вовсе не потому, что уверен в истинности защищаемой мысли, но и потому, что «так нужно», «так полезно» для какой-нибудь цели. Таковы, например, многие проповедники разных истин, учений, религий.
Разумный человек принимается спорить здесь лишь тогда, когда тезис таков, что в нем можно убедить противника. Тут интерес для убеждающего – не тезис, а сам противник.
Третий тип – спор – упражнение. В чистом виде он теперь встречается редко, но раньше, в древности, он процветал. С таких споров началась собственно логика, диалектика в ее первоначальном – сократовском – смысле. Один из собеседников только предлагал вопросы, другой - только давал ответы, желательно – предельно простые: «да» или «нет». Цель спрашивающего – вынудить собеседника согласиться с утверждением, противоречащим тезису, который тот взялся защищать, т.е. привести его к противоречию с самим собой.»
Описание следующих двух типов спора заставляют несколько приунывшего за чтением «правильного» учебника студента заметно оживиться:
«Четвертый тип – спор ради победы. Один ищет побед потому, что ему дороги лавры в «словесных ристалищах», другой ищет победы потому, что ему надо победить в споре. Споры этого типа ведутся чаще всего перед слушателями.
Пятый тип – спор ради спора. Готовность спорить за все и со всяким свойственна людям, испытывающим удовольствие от самого процесса спора. И чем труднее отстаивать мысль, тем она для спорящего привлекательнее.» [3] стр. 219-220.
Если первым трем видам спора уделяли в должной степени внимание многие мыслители (Аристотель, например), то о двух последних всерьез по-видимому высказался впервые Артур Шопенгауэр в работе «Эристическая диалектика или искусство побеждать в спорах» [1] . Не рассматривая сложных логических построений, необходимых при строгом обосновании истинности оспариваемого тезиса или его аргументации, Шопенгауэр вооружает спорщика любого уровня отличным руководством: эристической диалектикой или эристикой. Подкупает в работе, написанной полтора века назад, помимо простоты и современной манеры изложения поразительная узнаваемость приведенных примеров, жизненность предлагаемых уловок. Автор как бы приглашает нас присоединится к славному лагерю спорщиков, ибо стремление спорить по его мнению присуще каждому мыслящему человеку: «……..благодаря свойствам человеческой природы, когда при совместном мышлении, т.е. обмене мнениями (исторические разговоры исключаются) А замечает, что мысли В о том же предмете отличаются от его собственных, он не обращается прежде всего к проверке собственного мышления, чтобы найти в нем ошибку, а предполагает ее в чужом мышлении; т.е. человек по самой природе своей – спорщик; и тому, что проистекает из этого свойства, учит дисциплина, которую я хотел бы назвать диалектикой, но ради того, чтобы избежать недоразумений, предпочитаю назвать эристической диалектикой. Согласно с этим, эристической диалектикой будет учение о свойственной человеку от природы страсти к спору. Эристика было бы более резким словом одинакового значения» [1] стр. 260.
Спорщики, обуреваемые далекими от идеальных человеческими страстями, в большинстве случаев мало озабочены обретением пресловутой истины: «Отчего это происходит? – пишет Шопенгауэр- От природной испорченности человеческого рода. Если это было бы не так, если бы мы были в самом корне честными, то при всяких дебатах мы имели бы в виду одну лишь истину, совершенно не заботясь о том, будет ли эта обретенная истина согласовываться с нашим высказанным ранее мнением или с мнением других; это было бы для нас безразлично или, по крайне мере, совсем второстепенно. Теперь же это – главное. Прирожденное тщеславие, которое в особенности обидчиво в вопросе о силе рассудка, не хочет примирится с тем, чтоб признать мнение, высказанное нами раньше, ложным, а мнение противника – истинным. Но к врожденному тщеславию присоединяется еще у человека болтливость и врожденная нечестность. Люди говорят прежде, чем подумать, и если они потом и замечают, что их утверждение ложно и они не правы, то все – таки они хотят, чтобы казалось так, как будто дело обстоит наоборот. Интерес к истине, который, по большей части, был все–таки единственным мотивом при утверждении мнимо истинного тезиса, теперь уклоняется всецело в сторону интересов тщеславия; истинное должно казаться ложным, и ложное – истинным.» [1] стр. 261.
«Занудное» выяснение истины в споре Шопенгауэр оставляет на откуп последователям Аристотеля, (на которого, кстати, постоянно ссылается), свое же исследование он посвящает предмету куда более «веселому» - Эристической диалектике: «Хотя главной целью диалектики Аристотель считает спор, однако наряду с этим – и нахождение истины. Хотя он и сознает различие между объективной истинностью известного предложения и лишь претензией на истинность, или стремлением заслужить одобрение, и отделяет одно от другого, однако разделение это не проводится им с такой резкостью, чтобы отвести в удел диалектике лишь последнее. Поэтому к его правилам, имеющим в виду вторую цель, часто примешивают правила для достижения первой цели. Оттого мне и кажется, что он не вполне решил свою задачу.»
«Чтобы точно установить понятие диалектики, нужно, не заботясь об объективной истине (которая – дело логики), рассматривать диалектику лишь как искусство оставаться правым, что, конечно, тем легче, когда спорящий прав и по существу. Но диалектика, как таковая, должна лишь научить, как защищаться против нападок всякого рода, в особенности против нечестных, а также как нападать на утверждения других, чтобы не противоречить самому себе и вообще не быть опровергнутым. Нужно строго разграничивать изыскание объективной истины от искусства придавать своим положениям видимость истины.»
«Эристическая диалектика – это искусство спорить, притом спорить так, чтобы остаться правым, правдами и неправдами. Ведь можно быть объективно правым и тем не менее казаться неправым в глазах присутствующих, а иногда и в своих собственных... Диалектика не должна заниматься объективною истиною, - все равно как фехтовальщик не задается вопросом о том, кто собственно прав в ссоре, поведшей к дуэли: делать выпады и парировать удары – вот его дело. Точно так же и в диалектике: она – искусство духовного фехтования; лишь понятую в таком чистом виде можно ее выставлять как особую дисциплину. Ибо если мы поставим себе чисто объективную истину, то мы возвратимся к простой логике; если, напротив, мы поставим целью проведение ложных положений, то у нас получится чистая софистика.» [1] стр. 266, 260, 267.
Эристика Шопенгауэра – мощное «оружие» в любом споре, и подобно тому, как реальное оружие может быть употреблено во зло или во благо, в зависимости от греховности либо праведности его обладателя, она (эристика) с успехом поможет ввести окружающих в заблуждение недобросовестному спорщику, равно как и уличить этого нечестного хитреца в мошенничестве спорщику добросовестному. Любопытно, что Шопенгауэр, как изобретатель оружия, не преминул истребовать себе «моральную индульгенцию», начертав на флаге с надписью «Эристическая диалектика» приписку: «Предназначена для употребления во благо». Действительно, на стр. 268 [1] читаем: «Научная диалектика в нашем смысле слова имеет поэтому главною своею задачею – собрать эти нечестные уловки, применяемые в спорах, и проанализировать их, для того чтобы при серьезном споре тотчас можно было заметить и уничтожить их.»
Однако, уже абзацем ниже он, как истинный спорщик в азарте «пробалтывается» и беззастенчиво сообщает, что собранные им уловки и «стратагемы, оказались бы полезны как для нашего личного употребления, так и для отражения их при употреблении их другими.» [1] стр. 268.
Теория без практики – вещь сухая и неинтересная, и поэтому Шопенгауэр многие из описанных им тридцати восьми уловок снабжает примерами из жизни. Мы же здесь обратимся за примером к произведению действительно народного писателя, режиссера, актера – Василия Макаровича Шукшина, талантливо соединившего в своем творчестве человечность и простоту с поистине философской глубиной. Рассказ Шукшина «Срезал» [2] стр172, настолько ярко иллюстрирует полезность идей Шопенгауэра, аккумулируя в себе целый букет эристических уловок, что невольно закрадывается мысль: «А не писал ли Василий Макарович про своего Глеба под впечатлением знакомства с работой великого философа?».
Глава II. Рассказ Василия Шукшина, как иллюстрация работы Артура Шопенгауэра.
Кульминация рассказа Шукшина «Срезал» – это полный абсурда и вместе с тем удивительно правдоподобный диалог рабочего пилорамы, деревенского «эрудита» Глеба Капустина и москвича, кандидата наук, филолога Константина Ивановича. Важно, что диалог этот происходит в присутствии многочисленных болельщиков, итоговое мнение которых и определяет победителя словесной дуэли. И вот, практически, с первых же фраз Глеб говорит так, как «завещал» в своих уловках великий Шопенгауэр:
- Ну и как насчет первичности?
- Какой первичности? – не понял кандидат. И внимательно посмотрел
на Глеба.
- Первичности духа и материи. – Глеб бросил перчатку.
Кандидат поднял перчатку.
- Как всегда, - сказал он с улыбкой. – Материя первична…..
- А дух?
- А дух вторичен. А что?
- Это входит в минимум? Вы извините, мы тут….далеко от общественных центров, поговорить хочется, но не особенно – то разбежишься - не с кем. Как сейчас философия определяет понятие невесомости?» [2] стр. 174.
Резкий переход от вопроса о первичности и вторичности духа и материи к определению понятия невесомости – это однозначное следование Уловке 29 из [1]: «….. Если поражение становится очевидным, то можно произвести диверсию, т.е . сразу начать говорить о чем – либо совершенно другом, как будто бы это имело отношение к делу и служило аргументом против собеседника.» [1] стр. 278.
Фраза: «Вы извините, мы тут….далеко от общественных центров…» - ни что иное, как способ обозначить свою принадлежность к аудитории и дистанцироваться вместе с ней от соперника. Чем это не Уловка 35?: « …..если слушатели принадлежат к одной с нами партии, гильдии, клубу, к одному роду занятий и т. д., а противник – нет. Как бы ни были справедливы его положения, стоит лишь намекнуть, что они противоречат интересам того или другого цеха, как сейчас же все слушатели найдут аргументы противника, сколь бы превосходны они ни были, слабыми и жалкими, наши же, напротив, хотя бы они и были бы взяты с потолка, - верными и прекрасными; присутствующие хором подадут за нас голос, и противник со стыдом должен будет уступить поле сражения. И мало того: слушатели будут, по большей части, верить в то, что они подали свой голос всецело по убеждению. Ибо все, не соединенное с выгодой, в большинстве случаев кажется интеллекту нелепым.» [1] стр. 283.
Продолжение диалога по–прежнему насыщенно эристическими уловками.
- «…Как всегда определяла. Почему сейчас?
- Но явление-то открыто недавно, поэтому я и спрашиваю.
Натурфилософия, допустим, определит так, стратегическая философия – совершенно иначе…..
- Да нет такой философии – стратегической! – усмехнулся кандидат.
- Допустим, но есть диалектика природы, - при общем внимании
продолжал Глеб. – А природу определяет философия. В качестве одного из элементов природы недавно обнаружена невесомость. Поэтому я и спрашиваю: растерянности не наблюдается среди философов?» [2] стр. 175.
В этом отрывке прежде всего бросается в глаза точное использование Глебом Уловки 36: «…Сбить с толку, одурачить противника бессмысленным набором слов. Это основывается на том, что – обыкновенно думают люди, что где – слова, там и какие–нибудь понятия.
Если противник в душе сознает свою слабость, если он привык слышать много непонятных ему вещей и делать вид, что все отлично понимает, то можно импонировать ему, засыпая его, с совершенно серьезным выражением лица, ученым или глубокомысленно звучащим вздором, от которого у него немеют слух, зрение и мысль; и этот вздор можно выдать за бесспорное доказательство своего положения.» [1] стр. 283-284.
Уловки действуют безотказно, Константину Ивановичу явно становится трудно.
«…..Кандидат расхохотался. Но смеялся он один…. И почувствовал
неловкость. Позвал жену:
- Валя, иди, у нас тут…какой-то странный разговор!
Валя подошла к столу. Константин Иванович чувствовал неловкость, потому что мужики смотрели на него и ждали, как он ответит на вопрос.
- Давайте установим, - серьезно заговорил кандидат, - о чем мы
говорим? Каков предмет нашей беседы?» [2] стр. 175.
Ясно, что филолог сосредоточился и хочет перевести спор в правильное русло, четко определив спорный тезис. Но не тут-то было. Глеб, как будто заглядывая в шпаргалку, использует Уловку 18: «…Если мы замечаем, что противник напал на такую аргументацию, с помощью которой он опровергнет наше положение, то не допуская его до этого и не давая довести дело до конца, мы должны заблаговременно прервать ход спора, сделать скачок или уклониться и перенести спор на другое положение, одним словом – устроить mutatio controversiae (изменение спорного вопроса).» [1] стр. 276.
Вот этот блистательный скачок Глеба Капустина, который многие любители Шукшина цитируют с особым удовольствием:
«….Хорошо! Второй вопрос, как Вы лично относитесь к проблеме шаманизма в отдельных районах севера?» [2] cтр. 175.
Трудно придумать белее яркую иллюстрацию Уловки 18. Что же дальше?
« …. Кандидаты засмеялись. Глеб терпеливо ждал, когда кандидаты отсмеются.
- Можно, конечно, сделать вид, что такой проблемы нету. Я с
удовольствием тоже посмеюсь вместе с вами…. – Глеб иронично улыбнулся – Но от этого проблема как таковая не перестанет существовать. Верно?
- Вы серьезно все это? – спросила Валя.
- С Вашего позволения. – Глеб привстал и сдержанно поклонился.
Вопрос, конечно, не глобальный, но с точки зрения нашего брата, было бы интересно узнать….
- Да какой вопрос – то?! – нетерпеливо воскликнул кандидат.
- Твое отношение к проблеме шаманизма. – Валя невольно
засмеялась. Но спохватилась и сказала Глебу: - Извините, пожалуйста.
- Ничего, - сказал Глеб. – Я понимаю, что, может, не по
специальности задал вопрос.» [2] стр. 175.
И дотошность Глеба в этом отрывке и «мельтешение» кандидатов – все уже было предопределенно и описано Шопенгауэром в девятнадцатом веке: «Уловка 34: Если противник не дает никакого прямого ответа или возражения на вопрос или аргумент, а задает вопрос в свою очередь или уклоняется от прямого ответа обиняками, не относящимися к делу, стараясь переменить тему разговора, то это именно служит наилучшим доказательством того, что мы (иногда помимо своего ведома) коснулись как раз его слабой стороны; это с его стороны – относительное онемение. Поэтому нужно все время напирать именно на данный пункт и не выпускать противника из рук даже в том случае, если мы еще точно не знаем, в чем именно заключается эта слабая сторона, которой мы коснулись.» [1] стр. 282-283.
Раздражение кандидата, проявившимся в реплике «Да какой вопрос–то?!», позволяет Капустину развивать атаку уже на базе Уловки 27: «..Если при каком – либо аргументе противник неожиданно начинает особенно злиться, то нужно усиленно налегать на этот аргумент: не только потому, что им можно довести противника до бешенства, но и потому, что с помощью его мы, по – видимому, напали на слабую сторону в ходе мыслей противника и что на этом пути мы, быть может, поймаем его на чем – то большем, чем это кажется с первого взгляда.» [1] стр. 277-278. Уловки сработали, нетерпение Константина Ивановича достигло предела и он допускает очередную оплошность:
- « … Да нет такой проблемы! – сплеча рубанул кандидат.
Теперь засмеялся Глеб. И подытожил: - Ну, на нет и суда нет! Баба с возу – коню легче, - добавил Глеб. – Проблемы нету, а эти… - Глеб показал руками что –то замысловатое, - танцуют, звенят бубенчиками….Да? Но при желании …- Глеб повторил: - При желании - их как бы нету.» [2] стр. 175.
Простое бездоказательное отрицание «проблемы шаманизма», которое позволил себе раздраженный кандидат, есть ни что иное, как плохое доказательство отсутствия этой проблемы. Достаточно было сказать, что из наличия, мол, шаманов вовсе не следует существование проблемы шаманизма, и Глеб с его ссылкой на «этих, звенящих бубенчиками» был бы уже не убедителен. Но была лишь реплика: «Да нет такой проблемы!» и вот мы имеем очередную победу Глеба и яркую иллюстрацию эристической Уловки 37, в которой сказано, что «..Если противник по существу дела прав, но, к несчастью, приводит плохое доказательство, то нам легко опровергнуть это доказательство и выдать это за опровержение по существу дела. Уловка эта, в сущности, сводится к тому что, если противнику или кому – либо из присутствующих не придет на ум более удачный аргумент – мы победили.» [1] стр. 285.
Далее Глеб, не желая более задерживаться на щекотливой теме шаманизма вновь использует Уловку 29 и резко меняет тему разговора. Заставляя бедного кандидата выслушивать безграмотный бред о луне и ее обитателях:
«….…. - Хорошо! Еще один вопрос: как вы относитесь к тому. Что Луна тоже дело рук разума? Вот высказано учеными предложение, что Луна лежит на искусственной орбите, допускается, что внутри живут разумные существа….
Кандидат пристально, изучающе смотрел на Глеба.
- Где ваши расчеты естественных траекторий? Куда вообще вся
космическая наука может быть приложена?
Мужики внимательно слушали Глеба.
- Допуская мысль, что человечество все чаще будет посещать нашу,
так сказать, соседку по космосу, можно допустить также, что в один прекрасный момент разумные существа не выдержат и вылезут к нам навстречу. Готовы мы чтобы понять друг друга?» [2] стр. 176.
Рассуждения Глеба вполне можно отнести и «бессмысленному набору слов» из упомянутой Уловки 36, однако учитывая уровень аудитории, считающей Глеба и Константина Ивановича равными соперниками, следует скорее рассматривать лунные фантазии Глеба в одном контексте с Уловкой 28: «….Эта уловка применима в особенности в тех случаях, когда ученые спорят перед неучеными слушателями. Если не имеется аргумента ни ad rem, ни ad hominem, то выставляют аргумент ad auditores, т. е. Недействительное возражение, недействительность которого понимает, однако, лишь сведущий человек; сведущ же противник, а не слушатели, поэтому он в их глазах разбит. Чтобы показать ничтожность возражения, противнику пришлось бы прибегнуть к длинному рассуждению и обратиться к основным положениям науки или к каким – либо иным источникам; а на это не большая найдется аудитория.» [1] стр. 278.
В продолжение диалога мы вновь находим Уловку 35:
- « ….. Вы кого спрашиваете?
- Вас, мыслителей….
- А вы готовы?
Мы не мыслители, у нас зарплата не та.» [2] стр. 176
Глеб и аудитория сближаются еще тесней, ведь они принадлежат к одному «клубу» из Уловки 35, в данном случае – клубу не мыслителей. Далее как - бы не забывая об Уловках 27 и 34, Глеб своим настойчивым лунным бредом вновь заставляет кандидата проявить нетерпение и переглянуться с женой, после чего уже позволяет себе перейти «на личности», атаковать не предмет дискуссии, а персону соперника, играть не в мяч, а в игрока.
«…- Приглашаете жену посмеяться? – спросил Глеб. Спросил внешне спокойно, но внутри у него все вздрагивало. – Хорошее дело….Только, может быть, мы сперва научимся хотя бы газеты читать? А ? Как думаете? Говорят, кандидатам это тоже не мешает.
- Послушайте!….
- Да мы уж послушали! Имели, так сказать, удовольствие. Поэтому позвольте вам заметить, товарищ кандидат, что кандидатство – это ведь не костюм, который купил раз и навсегда. Но даже костюм и то надо иногда чистить. А кандидаство, если уж мы договорились, что это не костюм, тем более надо….поддерживать.» [2] стр. 177.
И эта грубая атака Глеба и все его последующие реплики вплоть до ухода наглядно демонстрируют, как можно смять особенно деликатного противника, воспользовавшись тридцать восьмой уловкой эристической диалектики: «….Последняя уловка. Если ты замечаешь, что противник сильнее тебя и ты окажешься побежденным, то прибегай к личностям веди себя оскорбительно и грубо. Прибегать к личностям – это значит уклоняться от предмета спора (иначе проиграешь дело) и так или иначе задевать противника и его личность. Когда прибегают к личностям, то предмет спора оставляют совершенно в стороне и нападают на самую личность противника, т. е. прибегают к язвительности, злобе, оскорблению и грубости. Это – апелляция ни к духовным силам, а к силам физическим или животным. Это излюбленный прием для многих так как всякий человек способен к его выполнению, от того последняя уловка применяется очень часто.» [1] стр. 285.
Назвав тридцать восьмую уловку последней, Шопенгауэр вряд ли мог предположить, что спустя полтора века нюансы «новояза» придадут этому названию новый оттенок: воистину последнее дело переходить в споре на личности.
Ну что ж , нам остается с прискорбием констатировать, что эристическая диалектика явным апологетом которой оказался, как мы увидели Глеб Капустин, позволяет и ему и многочисленным ему подобным «злым» спорщикам побеждать деликатных добросовестных соперников потому лишь, что последние не удосужились вооружить свою память знанием всех тех уловок, которые вместе с человечеством выработал Шопенгауэр. В заключение, приведем в порядке назидания Константину Ивановичу последние два абзаца из полюбившейся нам работы великого мыслителя:
«…..Аристотель в последней главе «Топики»: спорь не с первым встречным, а лишь с тем человеком, о котором знаешь, что у него достаточно ума для того, чтобы не сказать чего– нибудь столь нелепого, что и самому потом станет стыдно; спорь с тем, кто способен аргументировать, а не приводить одни сентенции, кто способен выслушивать доводы и вникать в них, - наконец, кто ценит истину, охотно выслушивает удачные доводы даже из уст противника и достаточно справедлив, чтобы быть в состоянии, оказавшись неправым, если истина на стороне противника, мужественно вынести это. Отсюда следует, что из сотни людей едва ли найдется один, достойный того, что бы с ним спорить. Что касается остальных, то предоставьте им говорить, что они хотят, ибо у человека есть право быть неразумным, и подумайте над словами Вольтера: « Мир – дороже истины» и над одной арабской пословицей: «На дереве молчания висит плод его – мир».
Спор как столкновение умов во всяком случае часто бывает полезен для обеих сторон, приводя к исправлению собственных мыслей и порождая новые воззрения. Но оба вступающие в спор должны обладать приблизительно равными ученостью и умом. Если одному из спорящих недостает учености, то он не все понимает, он не стоит на уровне. Если ему недостает ума, то возникающее отсюда озлобление приводит его к нечестным приемам и уловкам и, наконец, к грубости.» [1] стр. 286.
Список литературы:
1. Шопенгауэр А. Собрание сочинений. В шести томах. Т. 6. Из рукописного наследия. М. ТЕРРА – Книжный клуб Издательство «Республика», 2001
2. Шукшин В. М. Избранные произведения. В двух томах. Т. 1. Рассказы. Калина красная. М., «Молодая гвардия», 1975
3. Малахов В.П.. Учебное пособие для высшей школы. Формальная логика. М., Академический Проект, 2001