Я вас увёл века на три от тех событий, которых и коснёмся сейчас, как возможный ход истории. Это конец XIV века.
Ещё раз посмотрим на предвоенную обстановку, князей и государей - современников Дмитрия Донского. Действительно, деньги война забирает немалые. По всему видно, наёмным мамаевым воинам заплатили сполна.
Финансовую поддержку Мамаю оказывали генуэзцы, которые прочно осели в крымском городе Кафа и откуда вели экспансию по главному торговому пути из Персии по Волге на Страны Полуночные, через Двину (Северную) в Белое море, а там Швеция, Англия и Дания.
Видимо, этим путём англичане возили не только шёлк, но и главный, особо ценный груз - селитру с низовьев Волги. Генуэзцам же, в случае победы, Мамаем были обещаны свобода торговли и возможность основать новые колонии на важнейших водных артериях. Определённое влияние предприимчивых итальянцев ощутил и город Тартанлы, прозванный купцами Бельджаменом. Все ожидали победы и делили будущие барыши за участие в бою.
Некоторые историки считают Куликовскую битву сражением Ново-города (Ярославля) со стольным градом Костромой. Другие же придерживаются несколько иной точки зрения. Видимо, это была схватка объединённых сил северо-восточной Руси, исповедующей правоверие, с наступающими объединёнными силами западных земель Белой Руси при поддержке латинян. Таким образом, Русь вступает в открытое противостояние с католицизмом на своей территории.
Побеждённому Мамаю говорят: «Чему ты, поганый Мамай, посягаешь на Рускую землю? То тя била ОРДА Залесская». Нелишне напомнить, что ордой названо в летописи войско Дмитрия Донского, да и литовцы обозначены здесь Татарской ордой.
Несколько странно звучит выдержка из попавшей мне в руки книги И. Афремова «Куликово поле» (Москва, 1849 г.). Вот как там названы защитники Руси: «Участники Куликовской битвы - это наши родные крестоносцы, шедшие под знаменем креста…. И наши крестоносцы совершили великое дело. Что было бы, если бы победа осталась на стороне Мамая?». Представьте себе, как бы звучала сейчас такая фраза: «Куликовскую битву выиграли крестоносцы». А?
Надо сказать, к 1380-му году Москва уже имела на стенах своих каменные зубцы, в которых закрепляли огнедышащих Змеев Горынычей, начинённых чёрной горящей кровью (порохом). Русский автор конца XII (или XVIII) века, написавший «Слово о полку Игореве», упоминает использование первосозданного пороха:
«Ты бо можеши посуху
Живыми шереширы
Удалыми сыны Глебовы».
Шериширы выстрелили свои ядовитые жала в начальные буквы трёх строк: Ты ж Иуда. Это и захотел бы отнести к средневековью, да не войдёт в те рамки.
Вот как летописцы описывали пушки, по тем временам являвшиеся секретным оружием, способным метать огонь и каменья. Ещё раз обратимся к пушкам из летописного «Паримейника попа Захария» от 1271 года: «8, И наставит от Егиопта, его славя иденорогу ему: пояст языки враг своих, и телеса их и змеждит, и стрелами своими стреляет врага И взлег почнет, яко лев, и еко и с камень – кто воскряситы?… и страсть князя Моавскыя и плянит вса сыны Ситовы, и будет Едом наследствие Исак, врагы его: Израль створил есть крепость».
Паремий по-гречески означает «притча». Паремейник - сборник притч и событий в повествовании пророков, впоследствии некоторые пророчества были исправлены, подредактированы и собраны в Библию. От пушек перейдём к духовному. Евангелие от Луки, начинается словами, передающими смысл заложенный в начале «Слово о полку Игореве»:
«Не лепо ли ны бяшетъ, братие,
начяти старыми словесы
трудныхъ повестий о пълку Игореве,
Игоря Святъславлича?
Начати же ся тъй песни
по былинамь сего времени,
а не по замышлению Бояню!»
Теперь, слово спутнику апостола Павла, Луке (гл.1:1-3):
«Как уже многие начали
составлять повествования
о совершенно известных между нами событиях,
как передали нам то бывшие
с самого начала очевидцами
и служителями слова,
то рассудилось и мне,
по тщательном исследовании всего сначала,
по порядку описать тебе,
достопочтенный Феофил».
Тот же ритм, автор «Слова» хорошо знал Евангелие от Луки и взял его за основу.
В «Изборнике», составленном якобы в 1076 году, читаем: «Насыщяя ся многосластнааго пития, помяни пиюштааго теплоу водоу, от соньца вспотевшю и тоу же пороха нападъшю, от места не заветрена». Не рано ли для Руси упоминается здесь порох? Зато стальной шлем найденный в Прикубанье отнесён к временам Понтийского Фарнака I-го, видимо купившего этот шлем у германцев XVI века. такой защите головы позавидовал и Дмитрий Донской и Ермак.
Опасаясь пожаров, город-крепость Москву начали возводить из камня. Зимой 1366 года, готовясь к отражению нашествия литовских татар, князь Дмитрий Иванович, по совету своего двоюродного брата Владимира Андреевича и старейших бояр, принял решение: «Ставити град Москву камен, да еже умысливша то и сотвориши, тое убо зимы привезоша камень к граду». Сколько камня ушло на возведение крепости, подсчитать трудно, только в летописях постоянно сообщается о внезапно вспыхнувших пожарах: «Москва сгоре до тла». Может быть, камень был горюч? Или камень на строительстве применили позже?
Известный историк И. Забелин пишет: «Князь великий заложиша град Москву камену и начаша делати безпрестани». Значит, Москва закладывалась как крепость на границе с Литвой, точнее с Русью белой, а вот более-менее известным городом Москва стала после Куликовской битвы, то есть в конце XIV века, и она, стало быть, ровесница Мечётному поселению Тарнталы, так сказать, покоится на одном с Царицыном временном фундаменте, а под одним кости мамонта, под другим забвение.