К.Л., «златоуст» из Турова?
Моей жене
Вместо предисловия…
Этот очерк является логическим продолжением моего предыдущего расследования, посвящённого установлению авторства и приблизительного времени написания «Слова о полку Игореве». Мне самому было крайне интересно проверить на практике, насколько широко применимы в прикладном литературоведении те подходы, которые так хорошо себя зарекомендовали при дешифровке «песни Игоревых воинов». Другими словами: способны ли «естественнонаучная» метода в исторических исследованиях и тот «алгоритм», который предложил И.Агранцев для прочтения известнейших литературных произведений XVI-XVIII веков, помочь разрешить какую-нибудь застарелую гуманитарную загадку, над которой безуспешно бились и бьются многие поколения историков и филологов? И самыми подходящими, самыми сложными, но чрезвычайно интересными, в смысле идеального «натурного эксперимента», мне показались судьба и творчество Кирилла Туровского, тем более что его имя оказалось навечно связанным с историей находки и некоторыми жанровыми особенностями самого «Слова о полку Игореве».
Судите сами: бешеная популярность туровского мыслителя и богослова ещё при жизни, огромное количество письменного литературного материала, восторженные эпитеты и… удивительно скучная, малоинформативная биография, сопровождаемая поразительным разнобоем в датах рождения и смерти, видимая стройность которой разваливается буквально на глазах, при первых же, невинных и наивных, вопросах… Одним к одному повторяется та же ситуация, что и в случае со «Словом о полку Игореве»: загадка поэтического обаяния Кирилла Туровского, истоки и содержание его «величественной и орнаментальной поэзии» (Черторицкая Т.В. Стилистическая симметрия и архитектоника торжественных слов Кирилла Туровского. — В кн.: Вопросы сюжета и композиции. Горький, 1984) давно волнуют истинных ценителей, любителей и знатоков древнерусской литературы, но к пониманию этого феномена мы не приблизились до сих пор ни на йоту; фактически серьёзный разговор о нём даже и не начинался…
Жил в белорусском Полесье… И умер, вроде бы, там же…
Официальные биографические сведения о Туровском, кочующие из одной работы в другую практически без изменений, сводятся к следующему «джентельменскому набору»: Кирилл Туровский – знаменитый проповедник и писатель XII века, белорусский и восточнославянский церковный деятель, богослов, гимнограф, гомилетик. Мирское имя его, точные даты рождения и смерти доподлинно неизвестны (sic!). Великий книжник родился в одном из самых древних белорусских городов – Турове, предположительно около 1113 г. (в большинстве источников фигурирует другая дата, 1130 год, но она «обрушивает» буквально всё то, что историкам реально известно о Туровском!). Как писал в «Памяти» один из первых его биографов, епископ Туровский и Минский Евгений: он был «рождён и воспитан града та Турова в Русской стране и тако нарицаема» (Творение святого (?) отца нашего Кирилла епископа Туровского. Киев, 1880, с. 296). Согласно «проложному сказанию», составленному, как полагают, в XIII в., а изданному в 1858 г. М.И.Сухомлиновым, Кирилл родился в состоятельной семье, и провёл в Турове всю свою жизнь (sic!). Некоторые историки не исключают, что он был сыном туровского наместника, служившего великому князю Киевскому Святополку Изяславичу. По другой версии – княжичем, сыном и наследником Ярослава Святополчича. Как утверждают, юноша получил классическое по тому времени образование (sic!). Около 1123 года он ушёл в Никольский монастырь, где после трёхлетнего послушничества принял монашеский постриг (Кириллу исполнилось 16 лет, всё, как бы, логично и разумно). Около 1143 года Кирилл стал иеромонахом, а в 1144-1148 годах был настоятелем Никольского (по другим сведениям – Борисоглебского) монастыря. Вероятно, после избрания митрополитом Киевским и всея Руси Климента Смолятича, Кирилл стал отшельником и якобы затворился в «столпе» (башне), куда перенёс и свою библиотеку (sic!). Здесь, как считается, и возникли некоторые из его произведений, исполненных высокого аскетического воодушевления и стремления к познанию Бога в созерцании его творения – мира… Может кому-нибудь известны другие случаи «столпничества» в истории русской Церкви? И много их? Практически убеждён: традиция эта, изучай - не изучай её, явно «западного» происхождения…
Около 1159 года Кирилл был избран вечем Турова и князем Юрием Святополчичем на епископскую кафедру, и в 1161 году состоялась его епископская хиротония (посвящение). В качестве иерарха Кирилл Туровский занимался обустройством епархии, проповеднической, церковной и политической деятельностью (!?), строил храмы. В 1169 году Туровский выступил на Киевском соборе с обвинительной речью по делу ростовского епископа-еретика, ставленника Андрея Боголюбского, некоего Федорца (вот тут сделаем «зарубку» на память). Как оратор Туровский был необычайно силён; не зря его ещё при жизни прозвали «вторым златоустом, просиявшим паче всех на Руси». В 1184 году ряд источников (а Ипатьевская летопись и того раньше – в записи от 1182 года) упоминает туровским епископом некоего Лаврентия, что явно свидетельствует о том, что Кирилл уже покинул святительскую кафедру, либо скончался. Есть сведения, что он умер через девять лет (после 1190 года) в чине великой схимы в Борисоглебском монастыре. Но более известна другая дата – около 1183 (или 1182)года. Читаем у Дмитрия Ростовского в его «Памяти во святых отца нашего Кирилла, епископа Туровского»: «Блаженный (!) Кирилл скончался около 1183 года, оставив кафедру раньше этого года из любви к уединенной жизни»… Возможно, уже в начале XIII века Кирилл Туровский славился как святой. Однако о его официальной канонизации никаких данных нет (sic!). К «собору белорусских святых» просветитель был причислен лишь в 1984 году… С чего это преосвященный Евгений в конце XIX века взял, что Кирилл УЖЕ «святой» – есть тайна (во всяком случае, для меня) покрытая мраком неизвестности… Обязательно отметим, что для опытнейшего агиографа Ростовского, к примеру, Кирилл – лишь «блаженный»(а в православной традиции западные «святые», чаще всего, причислялись к этому классу церковных «подвижников»), и не более того. Хотя, почему «лишь»? Это же чёткое указание на то, что «лик» (разряд) его героя при канонизации предполагал, по самому характеру его христианских «подвигов», жестокие «поношения и гонения» от окружающих… Разве указанное обстоятельство, уважаемые, хоть в какой-то степени, связано с традиционными жизнеописаниями Кирилла Туровского?
А вот теперь будем потихоньку разбираться. Сначала покончим с анализом вышеизложенного. Удивительное дело: ни светские исследователи, ни православные богословы, и в начале XXI, века никак (!) не реагируют на очевиднейшие нелепицы и противоречия, заключающиеся даже в такой краткой биографии. Говоря честно и откровенно, всё детство (включая происхождение и точную дату рождения нашего героя), его отрочество и юность представляют собой одно «белое пятно»! То есть, кто-то сильно постарался все эти подробности максимально от нас скрыть и предельно «завуалировать». Зачем? Чтобы он навеки остался «неузнанным»? Неясно… А что такое Туров XII-XIII веков? Богом забытое место, которое из-за регулярного разлива полесских рек (Припять, Горынь, Случ, Стырь) и по причине отсутствия самого понятия о мелиоративных работах, несколько месяцев в году оставалось наглухо отрезанным от окружающего мира… Более того, в книге белорусского исследователя В.Деружинского «Тайны белорусской истории» (Мн., ФАУинформ, 2010) приводятся многочисленные документированные свидетельства существования на территории нынешней Брестской области, ещё и в XV-XVI вв., гигантского пресноводного водоёма, или знаменитого «моря Геродота». Не могу не процитировать одно место из В.Деружинского: «На гравюре «Литва» в книге Г.Шеделя «Всемирная хроника» (XV век) изображены города и замки на берегу озера. То есть Литва представлялась западноевропейцам страной на берегу Сарматского озера (моря). На этой гравюре изображены также острова с крепостями, а между ними плавает парусный корабль». К XVII в. загадочное «море» естественным образом обмелело, превратившись в россыпь крупных болот, но «проходимость» интересующей нас местности от этого стала только хуже. Данное обстоятельство может нам пригодиться при реконструкции одной вполне реальной биографии… Ни известной, ни особенно богатой эта епархия, к тому же не отличавшаяся здоровым климатом, быть не могла. Скорее всего, она выглядела как идеальное место ссылки, надежной изоляции (а вот это – чёткий след, и ещё какой!) всяких светских и церковных «вольнодумцев». Это – раз. Где Кирилл мог получить «блестящее образование», если по единодушному мнению всех его биографов пределов белорусского Полесья он не покидал никогда? Подлинно «классическое» образование давали средневековые университеты, а позже, уже в Новое время, – иезуитские коллегиумы и православные академии. Но таковых в XII веке не было и в помине! Это – два. Юный Кирилл усиленно занимался самообразованием? Но на невозможности существования в ту эпоху рукописных и печатных книг, пергамента, бумаги (в первую очередь – для ученических и рабочих черновиков), а также «богатейших библиотек» мы подробно останавливались в предыдущей работе, – а без них «выдающимся писателем» не стать никак! Это – три. Наконец, как это понимать: «… был избран вечем Турова и князем Юрием Святополчичем на епископскую кафедру» (как вариант: «… по просьбе князя и граждан, был посвящен митрополитом Киевским в епископы города Турова»)? Сия процедура выглядит, конечно, очень «демократично», но РЕАЛЬНОЙ вряд ли становится. Разве так – «народным волеизъявлением» – происходили на Руси отбор и поставление в епископы? Более того, в слове «О книжном почитании» владыка Кирилл призывал свою ленивую паству старательно посещать церковь (sic!), в коей проповедует не просто человек, но посланник Божий; упрекал горожан в том, что многие из них и единого часа не могут посвятить Господу (вряд ли это могло сильно нравиться туровлянам), и даже с горькой иронией писал: «Если бы я раздавал в церкви мед или ПИВО, сколь же быстро шли бы вы сюда, опережая друг друга; а ведь я произношу в церкви слово Божие, лучшее ПИВА и меда!»(везде выделено мной. – А.Н.)… Неужели в Турове XII века уже варили пиво? В таком случае, белорусские традиции приготовления этого популярного напитка следует признать одними из самых древних на планете! Шутка шуткой, но складывается стойкое впечатление, что здесь в завуалированной форме нам сообщают про какой-то «конфессиональный бунт», который объединил часть населения Турова и его князя-управителя в борьбе с некоей «третьей силой», пока нами не идентифицированной. Кстати, Дмитрий Ростовский в cносках к житийной «Памяти…» указывал на другую кандидатуру: «Тут разумеется князь Ярослав Георгиевич или Ярославович, княживший в Турове с 1146 года»…
И как Кирилл мог состоять в регулярной переписке с князем Андреем Боголюбским, и даже посылать тому свои «послания» о преодолении каких-то «неустроений» в Ростовской епархии, если в XII в. отсутствовали не только авиасообщение, телеграф, телефон, Интернет, но даже почтовая («ямская») служба? Где – Туров, а где – Ростов, Суздаль и Боголюбово (прошу самых любознательных взглянуть на карту)? И какое вообще дело было «Киевскому поместному собору» до «ереси» некоего ростовского «попа Фёдора», и потаённых желаний князя, происходившего из того же дремучего Залешанского края, родины угро-финских племён мери и мордвы («меренс» и «морденс», по терминологии Вильгельма де Рубрука), расположенного за тыщу километров от Киева и Турова? Информированный куда больше нашего (а заодно – подавляющего большинства учёных-профессионалов), святитель Дмитрий, был далеко не так категоричен: «ДУМАЮТ, что послания эти касались и дела Феодорца, НО НИ ОДНО ИЗ ЭТИХ ПОСЛАНИЙ НЕ ИЗВЕСТНО» (везде выделено мной. – А.Н.). Очень я сомневаюсь и в том, что ростовская «кафедра» (если таковая и существовала на тот момент времени), могла подлежать церковной юрисдикции и канонически подчиняться киевской митрополии, – слишком уж далеко они отстояли друг от друга, невероятно сложным было бы управление такой епархией… За пять лет, предшествовавших его гибели, Андрей Боголюбский (как утверждает традиционная историография) предпринял пять дальних военных экспедиций: на Новгород, на Северную Двину, на булгар и два похода на Киев. Академик Б.А.Рыбаков, по своему обыкновению не думая о собственноручно написанном, «высек» и себя родимого, и ту квази-науку, к которой лично принадлежал: «… По самым скромным подсчётам, войска должны были пройти за это время под знаменами Андрея около 8000 км (по лесам, болотам и водоразделам), т.е. потратить не менее года (sic!) только на одно передвижение к цели, не считая длительных осад и маневров» (Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества XII – XIII вв. М., 1982). Как же всё просто у господ-академиков… В распоряжении Боголюбского были профессиональные воины – молодые мужчины, физически и морально подготовленные стойко переносить экстремальные «тяготы и лишения» воинской службы! Чего можно было требовать от совершенно нетренированных, пожилых уже (или даже молодых) священнослужителей, попытайся они проделать то же самое? Сказанного, по-моему, уже сверхдостаточно для того, чтобы, как минимум, насторожиться…
Кирилл Туровский оставил уникально большое литературное наследство, несравнимое с наследием иных мыслителей того времени. От Климента Смолятича, второго «руского» митрополита и современника Туровского, который «… бысть книжник и философ так, якоже в Русской земле не бяшеть», до наших дней не дошло НИЧЕГО, а вот литературное наследие Туровского уцелело практически полностью: около 70 (!) произведений разных жанров – молитвы, поучения, проповеди, притчи, каноны. Наибольшую известность приобрели торжественные слова Кирилла, написанные на двунадесятые праздники и на воскресные дни пасхального цикла. Его сочинения известны по многим спискам XIII – XVIII веков, причём официально признавалось, что СУЩЕСТВЕННЫМ ИЗМЕНЕНИЯМ ОНИ НЕ ПОДВЕРГАЛИСЬ! И это в то самое время, когда древнерусские книжники к чужим произведениям подходили весьма своеобразно, т.е. «… редактировали их, сокращали, дополняли, на основе нескольких памятников создавали новые компилятивные тексты, вставляли не только цитаты, но и обширные фрагменты в свои оригинальные произведения, а порой подписывали свои творения именами почитаемых византийских богословов» (Введение христианства на Руси, М., «Мысль», 1987, с.142)… Причём, отметим следующий парадокс: размеры наследия Туровского требовали не поиска всё новых и новых произведений, а напротив – тщательного просеивания уже имевшегося в распоряжении исследователей материала, отсечения текстов сомнительных, принадлежность которых перу Кирилла представлялась маловероятной! Из большого числа произведений, приписываемых Туровскому, ему скорее всего принадлежат «Кирила мниха притча о человечестей души и о телеси, и о преступлении божия заповеди, и о воскресении телесе человеча, и о будущемь суде и о муце»(другое название — «Повесть о слепце и хромце»), «Повесть Кирилла многогрешнаго мниха к Василию игумену Печерьскому о белоризце человеце и о мнишьстве, и о души и о покаянии», «Кирила епископа Туровьскаго сказание о черноризьчьстемь чину, от вьтхаго закона и новаго: онаго образ носяща, а сего делы съвьршающа», восемь слов на церковные праздники, тридцать молитв и два канона - «молебен» и «преподобной княгине Ольге». Со своей стороны, святитель Дмитрий Ростовский авторитетно утверждал: «Из сочинений блаженного Кирилла до нас дошли: 9 слов, произнесенных в храме пред народом, 3 статьи, изложенные в форме посланий или наставлений к инокам, и более 20 молитв и канон молебный. Подлинность этих сочинений несомненна».
Если мы сведём воедино все сохранившиеся сочинения Кирилла Туровского, то составится целый том – явление совершенно исключительное для типично церковного писателя XII века! В период служения игуменом Борисоглебского монастыря им были якобы написаны «Сказание про черноризца» и «Слово о происхождении монашеской жизни». В «столпнический» период был написан молитвенный цикл. Многие из этих молитв живы, и звучат на церковных службах по сей день, — вот что до крайности странно и удивительно! Митрополит Дмитрий Ростовский в XVII веке так и писал: «Его трудами и до сих пор пользуются православные русские люди, просвещая и утешая себя»… Очень вероятно, что как раз в период своего епископства Кирилл Туровский сочинил торжественные и дидактические проповеди (десять сказаний на праздники Пасхального цикла, «Слово на Богоявление», «Слова на Пятидесятницу» и др.), поучения («об исходе души», «о страхе Божием», «о мудрости», «о пользе чтения книг» и др.), три больших канона и многое другое. К «борисоглебскому» периоду его жизни относятся «Слово про то, чтоб не забывать своих наставников», а также две притчи, адресованные киево-печерскому игумену Василию («про немудрого царя» и «про схиму»). Мне уже приходилось отмечать в «Слове и деле Дмитрия Ростовского» о том, что некоторые исследователи приписывали перу Кирилла Туровского даже «Слово о полку Игореве»! Кроме того, он прославился своими письменными поучениями, т.е. фактически являлся самым плодовитым и самым популярным из всех средневековых русских проповедников. Яков Кротов пишет: «Проповедь — жанр устный, "письменная проповедь"— уже и не совсем проповедь, а скорее «эссе», «размышление», в ней Дух Святой прокладывает свой путь не только через сопротивление живых сердец говорящего и слушающих, но через сопротивление мертвых букв. Поэтому проповеди св. Кирилла полны парадоксов и неожиданностей».
Часто можно прочитать следующее: произведения Кирилла Туровского пользовались-де такой популярностью и авторитетом, что включались в рукописные сборники наряду с творениями отцов Церкви. Так, у О.В.Творогова мы читаем: «Литературное мастерство принесло ему прочную и долгую славу; его слова постоянно входят в состав сборников (в том числе в «Торжественник») наряду с произведениями знаменитых византийских проповедников и богословов. Кирилл ХОРОШО ЗНАЛ И УМЕЛО ИСПОЛЬЗОВАЛ (выделено мной – А.Н.) литературные традиции Иоанна Златоуста, Григория Назианзина, Епифания Кипрского, Феофилакта Болгарского, Симеона Логофета, Тита Бострийского»… Слишком смелое допущение, учитывая, что наш герой свой болотно-речной край покидал только в случае самой крайней необходимости! «Святоотеческая» богословская традиция воплощалась для Кирилла, который словно бы избегал общепринятые в православной «ойкумене» кандидатуры, в писаниях… римского папы Сильвестра (sic!), патриарха константинопольского Митрофана или александрийского архиепископа Александра. Их Туровский величал не иначе, как «чистыми сосудами, носящими в себе Божие слово»(см. Творения св. отца нашего Кирилла, еп. Туровского. Киев, 1880, с.67)! Согласитесь, – компания более чем странная, учитывая, например, что «сильвестров»-пап было аж 3 (один из них, якобы IV века, даже считается святым!), и ещё один, самый «молодой» (звавшийся Маджинульфо), живший якобы в начале XII в., известен нам как «анти-папа» (т.е. сама «благочестивость» его – под ба-а-альшим вопросом!)… И какими же «шедеврами» прославились оные иерархи? И разве были они «письменными», чтобы их творения можно было хотя бы бегло пролистать? С «митрофанами» cитуация выглядит ещё более комично: совершенно легендарный субъект якобы IV в. был даже не патриархом, а только лишь «византийским епископом», а два других «митрофанушки» – XV и XVI вв. – никак не могли, хоть ты тресни, вдохновлять «словом Божиим» автора XII в.! Кроме того, вопреки святой убеждённости О.Творогова, до сих пор не найдено ни одного (!) буквального повторения Кириллом каких-нибудь сентенций и тирад, к примеру, из Златоуста, Назианзина, Логофета, или Иоанна Экзарха Болгарского. Это - не более, чем «предположения» учёных-филологов. Даже своего предшественника по писательской «ниве», киевского митрополита Илариона, он нигде прямо не цитирует!.. Чрезвычайно интересен и тот факт, что в своих произведениях Кирилл порой использовал тексты неканонические, а то и вовсе – нехристианские! Например, в основе «Притчи о человеческой душе и о теле» лежит сюжет, взятый Туровским из Вавилонского Талмуда («Беседа императора Антонина с раввином»). Где и когда могла возникнуть славянская переработка этого сюжета, сказать сегодня трудно, зато легко представить, что в Турове XII века просто неоткуда было взять и патристические труды, и писания разнообразных союзников «окаянного Ария», которые были суть «философы и книжники злохитрые, вслед за Арием изрыгающие хуления» (Творения…, с.32)… Потому что их ещё не существовало в природе, вообще – нигде!
Исследовательская «беспомощность» учёных-традиционников, сопровождаемая сомнительной словесной «эквилибристикой», иногда просто «зашкаливает»! В начале известного «Слова на собор святых отцов» (интересно, что у Дмитрия Ростовского мы видели практически идентичные по смыслу работы – «Поучение первое в неделю седьмую по Пасхе, т.е. в неделю святых 318 отцев, собравшихся в Никее на Aрия» и «Повествование о Святых Вселенских Соборах и их правила») епископ Кирилл высказал мысль о том, что отцы собора, ополчившиеся против еретиков, являются своего рода храбрыми и великими «воеводами» (sic!) и поэтому заслуживают восхваления и прославления не менее, чем герои, проявившие мужество на поле брани. Вот этот, многажды цитировавшийся, зачин: «Яко же ИСТОРИЦИ и ВЕТИА, рекше летописци и песнотворци, приклоняют своа слухи в бывшая между царей рати и ОПОЛЧЕНИЕ, да украсить словесы слышащая и възвеличять крепко мужествовавшая по своем дари и не давших в брани плещи врагом и тех славящи похвалами венчает, кольми паче нам лепо есть и хвалу к хвале приложити храбрым и великим божиим ВОЕВОДАМ…» (везде выделено мной. – А.Н.). Небезызвестный В.Ф.Ржига в одной из своих работ (Несколько мыслей по вопросу об авторе «Слова о полку Игореве». Известия АН СССР. Отделение литературы и языка. Т.XI. Вып. 5. М., 1952. с. 428-438) сумел дежурно восхититься «талантом оратора XII века», отметить «обилие риторических приемов (амплификация, антитеза, сравнения разных типов, яркие метафоры)», и лишний раз утвердиться во мнении, что образы, употребляемые Туровским, якобы свидетельствуют «… о существовании в его время не только летописания, в чем никто не сомневался (Даже так? В предыдущей работе я приводил недвусмысленные примеры обратного. – А.Н.), но и параллельного летописанию и близкого к нему по своим целям песнотворчества», однако (!) не приметил явных для «XII столетия», видных буквально невооружённым взглядом, слов-анахронизмов!.. Меня возмущает здесь даже не то, что традиционная наука никак не комментирует само использование Кириллом термина «историки», применительно к XII веку, но в гораздо большей степени – оставшееся практически незамеченным «уравнивание» летописцев и поэтов-сказителей, как выразителей и хранителей исторических преданий, т.е. народной памяти! Разве Туровский не видел между теми и другими принципиальной разницы? В таком случае, вновь процитирую парадоксальное высказывание Т.Моммзена: «История как частное, входит в обширное понятие филологии»…
Один из главных в СССР исследователей его творчества И.П.Ерёмин (это имя я тоже называл в своей предыдущей работе) отмечал, что именно Кирилл Туровский довёл до совершенства метод символико-аллегорического толкования Священного Писания, сочетая смелую образность изложения с изысканной стилистикой и настоящей художественностью слова. Причём Кирилл не ограничивал себя лишь цитированием ветхо- и новозаветных сюжетов. Нередко он домысливал их, дописывал, превращая в пространное повествование. Так, используя небольшой эпизод об исцелении Христом человека, страдающего параличом (Ин. 5; 1—19), Кирилл Туровский пишет «Слово о расслабленном»… А не кощунство ли это с точки зрения православной ортодоксии? Разве не ересь? Тут ведь – не письмена грешного человека на кону, не византийского, болгарского или сербского «книжника», тут – «богодухновенная» Библия, Священное Писание! В этом же «Слове», домысливая евангельский эпизод, он создает грандиозную картину взаимоотношений человека с Богом, по сути дела, обобщенный портрет человечества… Так наш герой был ещё и предтечей современных «экуменистов»? Занятно…
В его поучениях красноречие торжественное преобладало над учительным; образы, населявшие его воображение, как бы подменяли собой чёткую логическую схему; порыв от «прозы жизни» в область отвлечённого умствования лишал его проповедь практической, так сказать, применимости. Изысканная риторичность, богатая (даже - «изобретательная») образность и одухотворённость, соединённые с восторженно-радостным настроением, – вот характеристические черты проповедей Кирилла Туровского. Главным же предметом цикла молитв святителя, напротив, являлся человек, обремененный ношей грехов. Тяжелые раздумья о человеческих слабости и «ничтожестве», скорбь о его греховности и немощи, проходящие через все молитвы Кирилла, являются ярким контрастом тому бодрому и жизнерадостному настроению, которым проникнуты все его ораторские произведения, в виду чего молитвы приписываются Кириллу только предположительно… А может всё не так безнадёжно, и данное обстоятельство следует рассматривать как художественное выражение, разных по драматизму и коллизиям, этапов в жизни одного и того же человека? Разве кто-нибудь ставил вопрос в такую плоскость?
(продолжение следует).