Мы продолжаем публиковать отрывки из книги Анастасии Александровны Ширинской-Манштейн «Бизерта. Последняя стоянка».
Николай Сологубовский sweeta45@mail.ru
Отрывок из ГЛАВЫ XII
СЕВАСТОПОЛЬ: 1919-1920 годы
Севастополь
Севастополь: 1919-20 годы, последние годы на Родине. Увижу ли я когда-нибудь этот город, узнаю ли я Корабельную сторону? Может быть, морские флигели все еще выходят на широкую набережную, которая ведет к открытой площади с почерневшим памятником адмиралу Лазареву.
Когда летом 1919 года мы добрались до Севастополя, нас поместили в один из этих флигелей. Квартира была большая, почти пустая, с самой необходимой обстановкой, и в ней уже жила одна семья. С наплывом беженцев квартирный вопрос обострился. Так началась наша «беженская» жизнь. Мы не были еще «чужими на земле», так как мы были еще на русской земле, но мы были уже не совсем «у себя». Черноморцы вернулись в свой уютные дома, к СВОИМ близким, к своим привычкам. Балтийцы прибыли с севера, уже все потеряв.
К счастью, мы встретили Раденов, которые, так же как мы, жили в одном из флигелей. Снова мы виделись со Славой каждый день, но наша .детская компания увеличилась. В семье, занимавшей с нами квартиру, было шесть человек детей. Один из них - Павел, прозванный Пушкой, маленький толстячок с живыми глазами и богатым на выдумки умом, был заводилой в нашем детском кругу, где я, единственная девочка, занимала особое положение.
Бесхитростный Слава был со всем согласен, при условии, что я не буду возражать. Недалеко от памятника Лазареву были сооружены «гигантские шаги», и мы бегали вокруг мачты, держась за колья и отрываясь от земли на натянутых веревках. Мне казалось, что я летаю выше мачты, выше домов, но я и виду не подавала, что боюсь.
Пушка держал нас в курсе самых потрясающих событий, которые мама часто старалась от меня скрыть. Так, однажды она ужаснулась, найдя всех моих кукол повешенными Пушкиными стараниями. Выяснилось, что он с братьями видел повешенных за разбой грабителей. Их водил отец «с поучительной целью» показать, «как кончают подлецы». И в то же время их отец, унтер-офицер флота, был очень порядочным и даже чувствительным человеком.
Его жена Ульяна Федоровна, небольшая, сухонькая женщина, работала, не покладая рук, чтобы накормить и одеть семью, что было не легко в эти тяжелые времена. Мама это поняла сразу, как только мы приехали. Она случайно увидела, как Ульяна Федоровна разглядывает на свету детскую курточку. Желая ей помочь, мама выяснила, что бедная женщина собирается ее продать и хочет удостовериться, что она не дырявая.
И тут судьба тонкой нитью соединила в одну цепь события, которые так же легко могли быть лишены логической последовательности: УСИЛИЯ бабушки освободить от немцев счетовода фабрики в Рубежном, его благодарность, затем появившаяся у него возможность выдать маме, когда мы уезжали, ее жалованье в валюте, что позволит ей, в свою очередь, прийти на помощь новой соседке, которая очень скоро сможет «воздать сторицею» за оказанное ей доверие; доверие, с которым ей пошли навстречу, совсем не зная ее, что больше всего тронуло Ульяну Федоровну.
Лето 1919 года кончалось. Осень принесла плохие вести. Добровольческая армия после взятия Орла начала отступать. Чрезмерная растянутость фронта, гибель военачальников, существование банд, которые в зависимости от положения дел переходили из одного лагеря в другой, раздоры между донскими и кубанскими казаками и, наконец, разложение тыла, обессиленного пятью годами войны и беспорядков, - все это объясняет последующие потери.
В марте 1920 года был оставлен Кавказ. Крым, связанный с континентом узким перешейком, оставался последним оплотом Белой армии. Генерал Врангель заменил генерала Деникина во главе Вооруженных сил Юга России. Петр Николаевич Врангель, имя которого было уже известно в Великую войну, пользовался большим уважением в военных кругах. С присущей ему энергией, несмотря на, казалось бы, непреодолимые трудности, он укрепился в Крыму, поднял армию и бросил ее в бой весной 1920 года. Но сколько времени мог еще держаться Крым, оторванный от остальной страны, без всяких средств к существованию? Рассчитывать на союзников было бесполезно.
Кто из самых проницательных политиков мог когда-нибудь предвидеть будущее, хоть на несколько лет вперед? (…)
В Севастополе не думали о будущем. Жили настоящим, но угроза эвакуации чувствовалась. После эвакуации Одессы в январе и Новоросийска в марте встал вопрос о возможной сдаче Севастополя. Если Красная армия займет Перекоп, Крым сразу будет взят. Командование это, конечно, понимало, и теперь известно, что оно своевременно выработало план эвакуации армии, флота и учреждений из Крыма в Константинополь.
Слухи об этом ходили, и я помню, что Серафима Павловна Раден как-то спросила меня: придется ли нам уезжать? Она верила в мой «пророческий дар» с тех пор, как однажды в Ревеле я заявила против всякой очевидности, что папа, который только что вышел в море, вернется этой ночью, что и случилось к общему удивлению. Феномен телепатии или это совпадение?
Никогда с тех пор я ничего больше не «предсказывала» и даже очень осторожно отношусь к предчувствиям окружающих.
1920 год был особенно тяжелым для Севастополя. Госпитали переполнены ранеными и больными, и не хватало средств, чтобы бороться с эпидемиями: холера, сыпной и брюшной тиф... Морские флигели были на полпути между госпиталем и кладбищем, и похоронные процессии проходили перед нашими окнами.
Неразрешенным вопросом был наплыв беженцев. Где поселить столько людей? Мы уступили одну из комнат сестре моей крестной тети Анны. Я видела ее в первый раз: красивая особа, «цветущая», с белой кожей и жемчугом вокруг шеи. Ее звали Неонила. Ее муж - темный костюм, жилет, галстук и котелок - имел какое-то отношение к министерству юстиции и останется для меня навсегда связан с моим представлением о Керенском. Бездетная пара, казавшаяся вполне удовлетворенной друг другом...
Я бы не запомнила этих людей, если бы не удивившее всех нас их поведение в тяжелую для нас минуту. Папа, как и во время войны на Балтике, всегда был в море. Кинбурнский отряд, в состав которого входил «Жаркий», участвовал в боях с августа 1919 года. Как оказался он случайно дома, когда мама заболела?! Он никогда не интересовался медициной, не имел никакого опыта, и тем не менее именно он, как сказал доктор, не дал маме умереть.
Все свелось у него к одной мысли: как заставить сердце продолжать биться. Растирая маму жесткой щеткой, все время давая ей пить, он удержал уходившую жизнь до появления доктора. Я не могу утверждать, что это наилучший способ бороться с холерой, но он в те решающие минуты маму спас; она всегда будет в этом уверена.
Когда кризис прошел, она была так слаба, что казалось, у нее нет больше сил дышать. Днем и ночью папа и сиделка по очереди дежурили у ее кровати. Было очевидно, что переполненный госпиталь не мог ей предоставить такого внимательного ухода. Но мама, как только смогла говорить, попросила, чтобы ее перевезли в больницу: она боялась за детей, думала о многочисленной семье соседей.
Она хотела с нами попрощаться. Нам разрешили только подойти к открытой двери комнаты, где пол все время мыли карболкой. Не в силах поднять руки, мама пыталась нас благословить. Она прощалась навсегда. Первый раз в жизни я, с отчаянием, полностью осознала это безвозвратное «навсегда».
Единственный, кто торопил с отъездом, кто настаивал на опасности заразы, кто объяснял, что только госпиталь может спасти больную, - это был такой корректный, такой интеллигентный муж тети Неонилы. И тогда, в какую-то секунду, маленькая, скромная Ульяна Федоровна выросла у всех на глазах. Упершись ногами и руками в косяки дверей, заграждая всем своим телом выход из комнаты, она заявила с силой, которой никто от нее не ожидал, что не позволит увезти Зою Николаевну в госпиталь.
Дорогая Ульяна Федоровна! Светлая память о ней живет в моем сердце еще и по сей день!
Ее вмешательство было настолько убедительно, что даже мама перестала беспокоиться. Холерой в доме, кроме мамы, больше никто не заболел, но немного позже муж тети Неонилы заболел тифом. Никто не отправлял его в госпиталь, его выходили у нас дома.
ЯЛТА
Из всех приморских городов Ялта оставила во мне самое солнечное, самое оживленное воспоминание, хотя первая встреча была совсем не веселая. Переход Севастополь - Ялта на небольшом пассажирском пароходе был неспокойный, мы не спали всю ночь, и, когда утром мама собирала вещи, Люша упрашивала ее позволить ей «еще поспать вот на этом кусочке бумажки». У меня очень сильно болела голова, а каково было маме, недавно перенесшей холеру, с тремя детьми, из которых младшей Шуре было 18 месяцев!
К счастью, дядя Володя ждал нас на пристани, и мгновенно все переменилось: мы были в семье.
Доктор Владимир Сорокин был специалист по легочным болезням. Его мать, тетя Паша, была сестрой маминого отца.
После пустых казенных квартир мы снова очутились в семейной обстановке: домик с садом на маленькой спокойной улице, заросшей зеленью. У дяди Володи было двое детей, Борис и Нина, старше меня, но я их только мельком увидела по приезде, так как почти сразу же слегла на несколько недель с брюшным тифом.
Бедный дядя Володя! У него и своих больных было достаточно. Но его природная доброта выработала в нем спокойное чувство ответственности, и больные его очень любили. Я долго болела и, кроме мучительной головной боли, ничего не помню. Когда я в первый раз встала и увидела себя в зеркале, то сама себя не узнала: маленький скелет с бритой головой! Невозможно было и думать о возвращении Севастополь. Пришлось продолжить наше пребывание в Ялте, что позволило нам лучше ознакомиться с городом.
Ялта еще не потеряла оживленной прелести чеховских времен. "Дама с собачкой» не удивила бы никого в этой, казалось, беззаботной толпе гуляющих вдоль берега или купающихся в море людей. Белый мрамор Ливадии, голубизна неба и моря остались во мне ярким и сказочным воспоминанием. Окрестности Ялты очень живописны. В горных татарских аулах можно услышать фантастические рассказы о богатой истории Крыма, который был покорен Екатериной II в 1783 году.
Крым - «Керим» - означает «щедрый», так называли его потомки Чингисхана, Гиреи - правящая династия с 1427 года. Где были теперь Гиреи?
Полвека спустя я узнаю, что одна из последних Гиреев, княжна Султан-Гирей, баронесса Жомини, живет в Женеве. Другие старые татарские семьи, история которых тесно связана с историей России, тоже будут вынуждены эмигрировать.
Князь Долгорукий, изучавший историю Крыма, а также барон Нольде в своем «Образовании Русской Империи» упоминают о влиятельности рода Ширинских: «Первая фамилия в Ханстве Крымском, имевшая искпючительное право перед всеми крымскими фамилиями вступать брак с дочерьми ханов крымских». От них - князья Ширинские - Шихматовы, которые появились в Москве в конце XV века при Иване III (1462-1505). Эти фамилии - в старинных русских родах много татарской крови - эмигрировали. Но другие? Горцы, земледельцы, торговцы, ремесленники, которые в течение 150 лет мирно жили с русским населением, а также с итальянцами, греками, турками, обосновавшимися в Крыму с потемкинских времен? (…)
ПОСЛЕДНИЕ ДНИ В СЕВАСТОПОЛЕ
Вернувшись в Севастополь, мы сразу почувствовали близость фронта: много военных, еще больше беженцев, чем раньше. (…)
Папин брат Сережа Манштейн зашел попрощаться: молодой, озабоченный, он очень торопился. Его кавалерийский полк уходил к Перекопу. Лето кончалось неспокойно, в какой-то неуверенности, но повседневная жизнь текла своим чередом.
Сентябрь - бархатная осень в Крыму; обыкновенно погода стоит хорошая. Мы играли во дворе, но я была слишком слаба, чтобы бегать на «гигантских шагах». Люша и Шура болели коклюшем и были так исхудавши, что на них было страшно смотреть. Я садилась возле дома с Бусей, и сразу маленькая серенькая курочка прибегала к нам. Мне ее подарили, когда она была еще цыпленком, и я очень ее любила. Я больше не считала, как в Рубежном, что курицы не понимают, что они делают... Маленькая «серенькая» была очень ласковая, очень тихая, я это видела по ее глазам. Иногда мальчишки подсаживались к нам, и Пушка рассказывал страшные истории. Мы не ходили в школу, мы не умели ни читать, ни писать, и, признаться, мало об этом беспокоились. Большинство учебных заведений было закрыто, и ученики 15-16 лет поступали во флот.
К счастью, 17 октября 1919 года Севастопольский Морской корпус открыл свои двери. Его огромные здания, которые возвышались над Северной бухтой и постройка которых не была еще закончена, пустовали с момента перевода в 1917 году учеников в Петроград. Капитан II ранга 3. В. Берг был назначен «администратором» этих покинутых зданий. Посвятив свою жизнь воспитанию юношества, он не мог примириться с таким бесцельным бездействием.
Положение было тем более серьезно, что 24 февраля 1918 года, по приказу Троцкого, был закрыт Петроградский Морской корпус. Становилось очевидным, что если за короткий срок не будет обеспечено воспитание офицеров флота, то флот останется без возобновления личного состава - жизненный вопрос для будущего.
Создание во время Гражданской войны Морского училища было дело нелегкое, энергии нескольких человек оказалось недостаточно. Но их поддерживали многие, потому что многие верили в возрождение России даже осенью 1919 года, даже в октябре 1920 года.
Старший лейтенант Н. Н. Машуков, после встречи со своим бывшим преподавателем в Петербурге, капитаном II ранга В. В. Бергом, принялся за дело. Адмирал А. М. Герасимов, морской министр при Деникине, дал все полномочия Машукову: «Делайте, что нужно, как можно лучше, ибо вы над этим вопросом больше всех думали». Кредиты были отпущены, работы по постройке начались.
Одной из самых важных задач был выбор преданных делу основных сотрудников. Некоторые преподаватели были штатские: Дембовский, Матвеев и Кнорринг, который опишет корпус в книге «Сфаят». Капитаны I ранга Александров, Кольнер и Берг назначались соответственно преподавателями высшей математики, артиллерии и навигации.
Генерал-лейтенант Н. Н. Оглоблинский, «бог девиации*», преподавал астрономию в гардемаринских классах; он был исключительный педагог, спокойный, точный, уважающий свое дело и уважающий учеников. Придет день, когда уже на африканской земле он будет обучать детей. Я очень горда, что была его ученицей. С ним математика была доступна каждому, и мне казалось, что нет предмета более ясного и простого.
*Девиация (отклонение) - здесь: отклонение стрелки компаса от направления магнитного меридиана; обусловлена главным образом влиянием близко расположенных намагниченных тел, например, стального корпуса судна. Н. Н. Оглоблинский был крупнейшим специалистом по теории девиации компаса и после И. П. де Колонга, основоположника этой теории, читал этот предмет в Морской академии и заведовал компасным делом во флоте.
Преподаватели работали в исключительно трудных условиях. Два года революции превратили юношей в совершенно взрослых людей, приучили их к самостоятельности и развили в них критическое отношение ко всему. Но потерянные годы сказывались и на образовательном уровне гардемаринской роты.
Нелегкая задача выпала капитану II ранга И.В. Кольнеру и его взводным начальникам Д. В. Запольскому, Н.Н. Солодкову и мичману М. Л. Глотову: постепенно очищая роту от непригодных элементов, внушить дисциплину и любовь к флоту этой довольно-таки распущенной команде.
Доктора Марков и Тихомиров занялись лазаретом и аптекой.
Помощником по учебной части был академик и математик, капитан II ранга Н. Н. Александров.
Генерал-майора Александра Евгеньевича Завалишина, бывшего много лет начальником громадного хозяйства богатейшего корпуса в Петербурге, назначили заведующим хозяйственной частью. Все офицеры хорошо знали его немного сгорбленную, расположенную к полноте фигуру, но также его энергию и решительность.
Только назначение директором С. Н. Ворожейкина удивило и, надо признаться, разочаровало офицеров.
На разграбленной территории Юга России было очень трудно собрать всю материальную часть. Все же постепенно, здесь и там, удавалось находить необходимое. Из Одессы было получено постельное и носильное белье. Союз земств и городов предоставил столовую посуду и кухонную утварь. Из частных пожертвований севастопольских жителей удалось составить библиотеку в 3500 томов. Наконец, английская база в Новороссийске дала солдатское обмундирование и небольшое количество голландок и матросских брюк. От французов было получено некоторое количество синих брюк.
Строй кадет не мог не вызвать улыбки. Висевшие до колен френчи, рукава которых доходили до конца пальцев, и синие французские брюки, которые кадеты подвязывали веревкой на груди или носили в виде украинских шаровар. На ногах «танки», длина и тяжесть которых не позволяли им бегать. Но из-под провалившихся до ушей зеленых фуражек выглядывали веселые мордашки довольных своей судьбой детей. Корпус для многих из них, сирот или потерявших своих родителей, явился спасением и в моральном и в материальном отношении.
Быстро отстраивалось большое помещение. В октябре 1920 года все было готово, чтобы перевести в него кадет, ютившихся временно во флигелях у берега моря.
Владимир Владимирович Берг, кадеты которого уже переносили вещи в новое помещение, описывает этот день в малейших подробностях:
«Октябрьское солнце сквозь громадные окна заливало белый длинный зал, сто тридцать железных кроватей, стоявших двумя стройными рядами, разъединенными новенькими белыми табуретами и ночными шкафами, бледно-янтарным светом. Большое белое здание ждало в этот день своих новых квартирантов. С завтрашнего дня начнется новый учебный год!»
ЗАВТРА! Как в страшнейшем кошмаре, ЗАВТРА не будет!
Время остановилось для сотен тысяч людей в Крыму. Для тех, кто так много поработал для Морского корпуса, время шло назад! С отчаянием слушал Владимир Владимирович Берг распоряжения директора: «Остановите сейчас же переселение кадет! Прикажите им укладываться срочно, спешно, без минуты промедления! Сейчас придет баржа. Всю ночь будем грузиться. А рано утром уйдем на линейном корабле «Генерал Алексеев». Объявлена эвакуация!»
Переселение, так весело начатое утром, продолжалось, но в обратную сторону. Весь вечер и всю ночь грузили Севастопольский Морской корпус в железное чрево громадной портовой баржи: учебники, книги для чтения, астрономические, физические, химические приборы, кухонную и столовую посуду, тюки с обмундированием, бочки сала, клетки с курами, петухами и утками, банки с консервами, разные сундуки и корзины... Бессонная ночь!
Настало утро 30 октября (12 ноября по новому стилю) 1920 года. Лишь только солнце показалось, погрузка учеников и персонала началась. Лишь капитан II ранга Берг привел своих маленьких кадет в военном порядке, под звуки горнов, и вид этой бодро идущей части поднял на минуту настроение: «К ноге! На плечо! Направо! Правое плечо вперед! Шагом марш! Смирно! Равнение направо, господа офицеры!»
«Господа офицеры» - в первый и последний раз в жизни!
Покидая родину навсегда, они были на одно мгновение офицерами для любимого начальника.
Некоторые из них этого никогда не забудут, и никогда не почувствуют они себя апатридами. Баржа, на буксире у портового катера, с трудом оторвалась от пристани. Все невольно повернулись к корпусу.
«Высокий белый дворец, широко развернув свои крылья по серой горе холодным белым золотом, бесстрастно смотрел с высоты и все уменьшался в размерах».
На пристани горько плакала одинокая старушка - бабушка кадета.
12 ноября (по новому стилю) плакала Старая Русь.