Дуновение Рождества

Галина Щекина
посвящение А. Аргену

Даа, завихрило-запело. Вон оно как с утра робко сыпало, тихонько - тихонько, редкими горстями. А теперь сквозь снежинки не видно глубины двора, все стало туманистым, зыбким. Филипп смотрел на извилистый бег снежных  струек и думал что вот, все почти хорошо, он уже совсем в норме, молодец. С бутылками завязал, на работу вышел, пусть пока неважнецкую… Из органов он ушел по собственному, а техник раньше был  спсобный, вот и  решил перебиться на телефонах и цифровиках. И сердечко, хоть и взбрыкивает, но в целом уже заживает. Минуло сорок дней как он простился со  своей женой Идой, пора уже входить в рамки, что ж, в конце концов, с ума-то сходить. Ей бы точно не понравилось вот это «разводить пожиже», сейчас бы кулачком, средней костяшкой постукала по столешнице - "Филя! А ну-ка"...
Он оглянулся. Эта она позвала или он внутри себя представил, что она позвала?
Надо бы съездить, забрать сына от тети Элины, чего он там не в своей школе шарашится? Тут все было привычно, близко, а тетка  свое - нет, нет, «ему тут будет мучительно»...  Да вот и неизвестно, мучительно или  нет. Тут ведь друзья, а там? Когда Борька звонит, все будто как раньше, мать приучила его отчитываться… А когда не звонит - сразу провал. Тетя Элина тоже больно умна, еще не отпустит Борьку... Она уже десять раз и так намекала. Еще при Иде - да оттохните вы, да дайте у меня поживет. Может, ребенок не  хочет? А чем это кончится, ничем хорошим не кончится. 

Дело к  середине  деабря, но Филипп не хотел праздников, он отворачивался от них, делал вид, что его это не колышет...
Какие могут быть праздники? Кто сказал, что их надо соблюдать? Почему, черт возьми, так прилипчива привычка новогодних застолий и новогодних выпиваний? Ведь это всю ночь ешь и пьешь, и к чему это приводит? А к тому, что потом не можешь встать! Холодильник забит едой, а тебе ничего не хочется. Даже красная рыба, обязательный минимум - не нужна. Кстати, что-то он искал в связи с рыбой?
Он вздохнул, потому что при Иде он как миленький все это соблюдал. По Идее нужно и теперь. Ведь Идея Мартова – так звали его жену в девичестве, скорей всего причуды номенклатурного папочки. Но сколько бы ни шутил Филипп над этой темой, все-таки имя ее к ней подходило. Честная такая, возвышенная, все сказанное по телевизору принимала за чистую монету, жадно раскрывала глаза. А мимоходом зайдя на кухню и увидев семейный сериал или политическое шоу, тут же начинала прерывисто дышать. Он, правда, пытался втолковать ей свою версию насчет эскадронов смерти – что во многих политических убийствах, например, Старовойтовой, Щекочихина, Холодова – прослеживается общая подоплека… Нет-нет, с его прежней работой это не связано, просто он сопоставил некоторые факты. Но она махала на него рукой – нет, не хочу знать этого!
Медлительная плавная сероглазка, она со своим вечным немодным хвостиком и выбившимися прядями на щеках, она такая была уютная, что ее нельзя была не схватить, не поймать…
«Филииип!» - «Чего-чего?» Нет, это снова не она, это память. Глаза стали горячими. «А ну-ка!» - И сам себя одернул. Вот оно, нашел! Это ж рецепт засолки красной рыбы, Ида не хотела магазинную, сама делала Недели за три перед новым городом они шли и покупали сырую горбушу, а то и форель, и они разворачивали на кухне целую солильню! Он чистил, она укладывала куски в глубокие судки, присыпала солью сильно, а сахаром слабо. Забегал Борька, его всего как магнитом тянуло к ним, когда они возились с едой вместе. «Ой, чего она! Смотрит. Фу» - показывал на  рыбью голову. - «Борь, мы приготовим, а на Новый год будет супер. Понял?» И они потом приготовили такие рулетики с  сыром
и маслинами. Это было волшебно…

И тут Филипп оделся и побежал в супермаркет. Это был выходной день, все было забито народом, стояли плотные очереди в кассы. Но уж пошел, так стой. Кроме горбуши взял в кулинарии свеклу, курагу, орехи, вермишельные гнезда, окорок тамбовский охотничий, томатный сок для себя, персиковый для нее, ей нельзя острое и копченое…то есть… Ему  можно, например, копченого угря. А надо еще курочку для бульона, бульон полезен и большим, и маленьким… Пока стоял, строил рожи в зеркальные витрины. Это были кретинические выражения с косоглазием и вываленным языком. Когда заметил брезгливые взгляды в  свою стлорону, одернул себя. Да, если Ида тут стояла, она бы ему устроила. Но ведь было скучно, невыносимо…
Шел и смотрел на почти утонувший в снежной мельтешне парк. Они ведь как - сначала обычно гуляли, проверяли знакомые деревьях, лавки, считали ворон, голубей… Потом заходили в супермаркет, потом…А, ладно.
Дома он долго почистил горбушу, строгал, солил-сахарил, потом быстро поел горячих гнезд с ломтиками окорока и томатом. И вышел на балкон
«Идея Марксовна, –с нежной растерянностью думал он, – все я сделал. Не сидел без горячего, рыбу заготовил. Скажи, я молодец?» Снежок порошил бородку и негритянские с проседью волосы, а он сутулился, все курил да курил. Почему - то смотрел опять в сторону парка, хотя не видно его было в белом крутеве.
Уже было пора бежать отогреваться, а он все стоял. «Ида, я в храме тоже все сделал. И службу стоял... Ну где ты? Тебе легче от службы в храме? Дай знать, что ты меня слышишь, Ида».
Порыв ветра нанес с неба сухую ветку, которая вышибла из рук сигарету. Та черкнула по воздуху и упала за балкон.
Ага. Обиделась, что много курю?  Но зато не пью. Хорошо, хватит курить. Прости.

Хотя вообще-то Ида никогда его не оговаривала. Он, косясь на нее, то лез к форточке, то к вытяжке. А она говорила – нечего на балконе мерзнуть, мне той дым нисколько и не мешает… Как будто он не мог без этого обойтись! Да и сейчас сможет…
Перед компьютером сидел, машинально скользя с ресурса на ресурс.
Вот ее блог. Ага, потом почитаем. А где же пароль? Где-то были ее пародии, ее рассказы в памяти, надо поискать. Он, правда, это все читал… Но теперь это ниточка к ней. Ида писала короткие сентиметальные рассказы, в которых не было сюжета, а только настроение да описания всякие Капельки, дождинки. Все это так мелко, разноцветно как бабушкина вышивка крестом. Ида все время хотела, чтобы он тоже что-то написал, чтобы у них была бы общая игра, но он только огрызался.
«Зачем? У меня нет таланта. – Но ты художественно мыслишь, посмотри, как ты остроумно объяснил мой вчерашний рассказ… - Вот я только объяснять и  могу, а писать изнутри - нет. Не умею я это - «ваши пальцы пахнут ла-аданом»…Вранье всякое сладкое. - А как бы ты сказал? – «Ваши волосы пахли котлетами». - Кошмар! – улыбнулась Ида, - это ты нарочно!». Да нарочно, была у него такая привычка – все опускать и высмеивать. Ему всегда было стыдно от выспренных слов.
Филилипп обхватил голову рукав и сильно сжал. Она, она его зовет.

Что  это? На подоконник  голубь прилетел. Кабы  не спугнуть  его. Голубь был  нахохленный  и запорошенный. Он повозился  там и тюкнул клювом в стекло. Белой головой и  серым оперением он был  похож на  на одетого в  шубу  человека. Круглые  глаза  заинтересованного смотрели прямо  на Филиппа. Голубь, символ духа  святого. Птица, ты  зачем  сюда? Ты  от непогоды  или с  посланием? От кого?
«Филя.. - Тонко вьюжило за балконом. – Фииляя!»
Он пошел, рывком открыл балкон и, сложив рупором ладони, крикнул:
- Идаа! Слышу тебя! Отзовись! Дай знать…
В прихожей что-то грохнуло. Подбежал: свалился со стены барометр, который лет десять не трогали с места, а притащила Ида из какой-то комиссионки. При ней  часто что-то падало, но барометр никогда. Кому, кому, кроме нее, это понадобилось?
Поднял барометр, приладил. Сделал в зеркало морду: выпучив глаза, растянул рот и оскалился. Ужас.

И тут же смешался, сконфузился, потому что сумасшествие. Надо успокоиться сейчас же. Пошел, чтобы  заглянуть в холодильник, открыл его и достал бутылку: ««Житомирська на бруньках золота». Руки его дрожали как леченого алкоголика. И он внимательно стал читать надпись: «…изготовленная по оригинальному рецепту из зернового спирта «Люкс» и специально подготовленной хрустально-чистой воды. Особый вкус и аромат напитку придают липовый цвет, мед из цветов липы и ароматный спирт березовых почек». Кто знает, сколько он так стоял. Наконец, он понял смысл текста, увидел, что холодильник открыт и закрыл. Если он сейчас отхлебнет, то не оторвется, пока не прикончит ее. А это значит: он упадет прямо на кухне и завтра ни за что не съездит к тете Эллине за Борей. И сын Боря забудет, какое у  папы лицо. Нет, не надо… Поставив водку обратно, он скривился от плача. Этот оскал  уже не был гримасой, это он сопротивлялся боли.

С утра он прожил целую огромную жизнь, а на часах еще только восемь вечера. Время стоит на месте. Особенно на трезвую голову, ага. Взял пакетик с курагой и пошел к компьютеру. Единственное живое существо в доме.
На мониторе все еще было написано «Войти». Он стал наугад тыкать пароль и... вошел. Так обрадовался, Не знал никакого пароля, честно. А тут неясно как вошел, сам поменял пароль и видит - «Новая запись пользователя «ideya» И пальцы его сами застукали по клавиатуре.

«Сейчас я далеко от дома, но особым зрением вижу, глубоко чувствую всю прелесть мягкой наступившей зимы. Наверно пруд в парке еще не замерз, склоненные гривы ветвей касаются воды, черной, неподвижной, графически отсвечивающей то светлым серебром, то угольной чернью. Первые слабые и влажные снега упали на город, на дома, на сонные рябины у дома. И снова балкон засыпан темно-красной ягодой. Я прошу – не сметайте ее, пусть птицы шумят хлопают крыльями и клюют… Но, чем дальше улетаю от дома, те ближе становятся те, кого я там оставила. И хотя не вижу их, все равно чувствую их, только иначе. Раньше была острая тревога за них, даже тоска от наползающей опасности, а теперь покой, только удивленный покой, только теплые волны долетают до меня – это они, родные мои Филя и Боря думают обо мне и зовут меня».

Он не смог написать слово «умерла». Это слово давило на него как камень. Нет, пусть будет не лобовой вариант. Кнопка «отправить запись». Вот, первая запись после трех месяцев молчания. И сразу блог принял обычный вид – текст и рядом ее маленькое фото спиной, волосы на плечо, полосатый турецкий халатик. Но что же это он написал? Какая-то размазня, честнее слово. Какой-то пруд, какие-то ягоды… Пошел, посмотрел –на балконе уже все замело, но завтра нападают опять. Она всегда слишком любила детали, подолгу  их разглядывала, как будто можно было что-то понять при помощи крошек и блесток. Как  будто по-своему составляла мир из  этих бсток, по свейному – «заедки». Ну, хорошо, он попытался написать за нее. За себя он напишет по-своему… Если, конечно, будет что писать.
А на ее открытой странице уж появились первые отклики.
«Привет, ты вышла из больницы, девочка, счастье какое. Рад». "Разве можно нас бросать так надолго? Sonya lesnaya ведет пока твое сообщество, иди, смотри, сколько там новостей…»

Пусть ее жизнь продлится. Рассказы он за нее, конечно, не напишет, но вот это пусть останется подольше. Ведь если бы она так скоро не улетела, как кона сама выразилась, он наверно знал бы, что будет делать, о чем думать. Признаться, она всегда думала о разной ерунде. Почему он не носит шарф, совершенно новый и мягкий, когда привыкнет свои ботинки сушить вовремя, где Борька распорол новенькие кожаные перчатки и как их починить, чтоб не очень заметно.
Ида, мы компьютер выключать не будем, поставим на газ варить курочку, чтобы завтра было что сыну поесть.… И продолжим.
 Может быть, конечно, тетя Элина снова взметнется волной и не отдаст его, полугодие кончается, но погостить-то можно на воскресенье…
Филипп стал хлопотать как нормальный человек перед приемом гостей. Он внимательно посмотрел на чашки в шкафу и понял, что они все немытые. Пока кипел бульон, он перемыл залежи посуды на столе и в раковине, заодно уж и заляпанную по самые глаза микроволновку. Она так и говорила –«заляпана по самые глаза».
Чего-то не хватало. А, телевизор не отключен, надо будет сходить на той неделе, подключить. Ему не надо, а Боре надо. Кроме того, Борька еще в прошлом году канючил гирлянду, старая вся уже чиненая-латанная, стала гаснуть и мигать невпопад. Надо будет с ним cходить за новой гирляндой.

От его возни в шкафу опрокинулся термос с полки. Ну-ну, Ида, я уже все понял. Не на месте. Заглянул – термос вроде не разбился. Налил кипятку проверить.
Шелест воды, звяканье посуды, кипение кастрюли, подслеповатое моргание телевизора, шум вентиляции – каждый звук вдруг сладко отозвался в нем. Это были звуки реальности и они выводили его из долгой судороги горя. Может, она улетела не так далеко, раз она посылает ему сигналы, значит, где-то она есть. Кто, кроме нее, водил его рукой, когда он сочинял запись в ее блоге? И до нее дойдут его теплые волны. Как дошло до него дуновение далекого еще рождества.