… Я сидел в своём кабинете и читал свежий номер «Советского спорта», когда за окном послышался скрип полозьев и оленье фырканье…
Мне было грустно и одиноко.
Моя милая собеседница и терпеливая слушательница Саша уехала на время в столицу.
Я встал и направился к двери.
На пороге стоял мой знакомый нганасанин. Лицо его было в инее, одежда покрыта снегом.
- Здравствуй, добрый человек! Проходи в комнату, раздевайся, я сейчас что-нибудь соображу на стол, – предложил я гостю.
- Приветствую тебя, Сказочник! Ничего мне не надо, я ненадолго.
А где же милая любознательная девочка, я привёз ей подарок – замечательный бивень мамонта!
Он лежит в нартах, пойдём, поможешь мне принести его.
Оленевод взял меня за руку и потащил к выходу.
- Не нужно, она не примет такого щедрого подарка. Отвезёшь лучше его в Дудинку и продашь там хитрым людям. Много зим твой чум будет полон мяса и рыбы! И не нужно будет тебе сидеть на берегу могучей реки Енисей и таскать пустые сети.
- Ты знаешь таких «хитрых людей»? Поможешь мне обменять бивень на железного коня по имени «Буран» и пищу? – поинтересовался гость.
- Помогу, помогу… Иди, раздевайся, наверно, уморился в дороге…
- А где же добрая девочка? - ещё раз поинтересовался старик, стягивая бакари.
- Она уехала в Москву! – ответил я.
Нганасанин запел тихонько свою грустную песню.
Напевая, он стряхнул снег с парки, бросил её в угол в сенях вместе с бакарями и зашёл в комнату.
Я предложил ему чего-нибудь выпить, он жестом отказался, закончил песню,
присел на диван, помолчал и начал разговор:
- Долгий путь проделал я, чтоб поговорить с тобой…- начал издалека мой гость.- Я, старый больной нганасанин, приехал к тебе в дом. Мне здесь тепло и спокойно. Спасибо тебе,- он встал и подошёл к камину, - Когда я сидел на берегу могучей реки Енисей, а рыба обходила мои сети, много мудрых мыслей посетило мою седую голову… Не могу не поделиться этими мыслями с тобой …
Старик достал кисет и начал набивать табаком свою старую трубку. Самовар загудел, я взял в буфете чашки и поставил на столик рядом с диваном.
За окном посвистывал сиверка.
Олень фыркал.
День катился к закату.
В ноябре на Таймыре уже чувствуется приближение полярной ночи.
Мудрый нганасанин обернулся, внимательно посмотрел на меня своими грустными узкими глазами и произнёс:
- Почему, когда приходит время, оленеводы уходят?
И, не дожидаясь ответа, добавил:
– Скажи мне, Сказочник, время – это смерть?
- Что ты такое говоришь, мудрый человек? – опешил я от неожиданного вопроса.
Оленевод зажёг спичку и начал раскуривать трубку.
- Вот умер мой добрый сосед, тоже заслуженный, однако, тоже знатный оленевод Бердыев, - старик активно пытался раскурить отсыревший табак,– Потом пришёл к нам в стойбище из экспедиции умный белый человек и сказал: «Время пришло».
Нганасанин поднял руку, в которой начинала дымить трубка, и указательный палец направил в потолок.
- Что это значит? – прищурился он.
Я вопросительно пожал плечами, а северянин продолжал:
- А значит это, однако, то, что Время – это смерть! Так?
- Почему? – не понимая ещё о чём ведёт речь нганасанин, поинтересовался я.
- Не перебивай старого больного, но очень мудрого нганасанина! – одёрнул меня старик и продолжил,
- До-о-олго горевала глупая женщина. Долго-долго горевала, так горевала, что слегла... Тяжело она заболела, жена заслуженного оленевода Бердыева , глупая женщина тундры... Бил в бубен шаман, выл и рычал. Заплакал и ушёл, ничего не сказал. Приходил из экспедиции умный белый человек. Смотрел, трогал, слушал, ничего не говорил, однако... Прилетал потом на вертолёте оч умный и оч большой белый человек с материка… Смотрел, слушал, улетал молча…
Старик помолчал и затянулся табачком:
- Много унес воды Енисей в Карское море, прежде чем вышла жена заслуженного оленевода Бердыева из своего чума...
- И?! – это всё, что смог произнести я, ожидая хоть какого-то логического завершения истории про вдову Бердыева.
Самовар уже закипел и заварничек стоял, укутанный полотенцем. Нганасанин, молча, курил.
Я вопросительно посмотрел на него.
- Снова потом прилетел большой и умный с материка. И когда увидел жену знатно…
- Ну-ну, понятно, знатного и тэ-дэ… Продолжай, уважаемый. - Стараясь ускорить повествование, решил я помочь оленеводу.
Но он, не реагировал на мои подсказки.
- Посмотрел он на жену за-с-лу-жен-но-го…
- Понятно, понятно. Заслуженного оленевода Бердыева! На глупую женщину тундры. Так? – терпение моё было на исходе.
- Та-а-ак… - вздохнул неторопливый рассказчик, - посмотрел он, как она управляется со стадом гордых северных оленей…
- Почему, бля, ты северных оленей всегда называешь, сука, гордыми-то? – проскрипело в комнате.
Мы обернулись.
В дверном проёме стоял олень…
- Ну по-че-му, бля, ты се-ве-р-ных, сука, оленей все-гда на-зы-ва-ешь гордыми? – ещё раз спокойно, по слогам, прозвучало в комнате.
Мудрый нганасанин уливленно смотрел то на меня, то на оленя…
Олень мотнул своей рогатой головой, и в кабинет с шумом вкатилось уродливое тельце.
- О, ё-опэ!!! – крякнуло это.
- Здравствуй, злобный карлик, - спокойно произнёс старик. - Гордыми они стали, когда они сбросили свои ветвистые рога и ушли от нас навсегда… О-о-о, мой юный друг, это долгая, однако, и очень поучительная история...
- Дедушка, если не сложно, про жену «заслуженного» и «знатного», можно, концовочку услышать? – прервал я чуть было не начавшуюся, (наверно, тоже очень интересную) очередную нганасанскую историю.
Карлик взобрался на мой рабочий стол и почесал квадратный затылок.
Старик вздохнул, сел на диван и подвинул к себе кружку с чаем:
- Тяжело болела глупая женщина тундры, до-о-олго горевала…
- На абзац пониже, старый пердун! – спрыгивая со стола, гаркнул карлик.
- Не обращай на него внимания, это просто невоспитанное животное, тупой ублюдок, так сказать. Слушаем вас, добрый человек. Итак, посмотрел «умный» и «большой» с материка…
- Шибко умный, однако… - поправил старик.
- Ши-ы-ы-ыбко умный! – согласился я и снова бросился на помощь рассказчику. - Посмотрел он, как она…
- Глупая женщина, сука, тундры… - решило помочь мне и наше страшилище.
- Да, заткнёшься ты когда-нибудь? – не сдержался я, наконец.
Олень лёг, положил свои ветвистые рога на пол и захрапел.
Мой северный друг тоже закрыл глаза, а подбородок его упал на грудь.
- Дедушка, не засыпайте…- сказал я и напомнил ему его последнюю мысль. - Как она управляется со стадом…
- Гордых, бля, северных оленей, – карлик потянулся, взлетел и завис под потолком вверх ногами.
- Пусть будет так, хрен с тобой! – я смирился с присутствием летающего ублюдка.
- Что случилось с «умным» и «большим»? – снова обратился я к старому больному нганасанину.
- Говорят, что потом, когда зиму сменило лето, а лето – зиму, разбился этот ши-ы-ыбко "умный" на вертолёте, но остался, однако, живой...
Оленевод с шумом выпустил дым изо рта и задумался.
- Дорогой ты мой человечек, причём тут вертолёт? Что он сказал-то после того, как увидел стадо гордых северных оленей, гонимых женой заслуженного... и, как выясняется, уже покойного, но, по-прежнему, знатного оленевода Бердыева, глупой женщиной тундры, которая сначала до-о-о-олго горевала...
А потом ещё и тяжело болела? – я подошёл к буфету, налил стопку водки и залпом выпил.
Оленевод внимательно выслушал меня,
одобрительно и удовлетворённо кивнул, вытряхнул пепел из трубки прямо на пол, шумно отхлебнул из чашки и продолжил, рисуя на полу нганасанский квадрат:
- Он сказал то же са-мо-е!!!
- Что, бля, за «то же самое»?! Ты!!! Старый пень? – карлик перевернулся, подлетел к оленеводу и завис, в упор глядя ему в глаза.
- Этот ши-ы-ыбко умный человек сказал ТО ЖЕ СА-МО-Е…- не обращая внимания ни на что, продолжал старик.
- Добрый Сказочник, можно, я ему, сука, что-нибудь вырву? – заорал Злобный и свалился на пол без сил.
А нганасанин спокойно, глядя на спящего оленя и, попивая чаёк, ответил:
- А сказал он, когда увидел живую вдову знатного оленевода Бердыева то же самое, что сказал и в тот момент, когда его самого вытащили из-под обломков вертолёта едва живым…
- Так что он сказал? Пожалуйста! – я налил себе ещё водочки.
- Большой и умный белый человек с материка посмотрел на глупую женщину тундры, развёл руки в стороны и молвил, однако: «Время не пришло», – старик посмотрел на меня и закончил. - Вот видишь, добрый Сказочник, получается, что время – это смерть….
- Почему же? – уже спокойно поинтересовался я, перешагивая через карлика.
- К Бердыеву пришло время, однако, вот он и умер. А к жене Бердыева - не пришло! Она, ити её мать, до сих пор литр белой выпьет и песни орёт так, что в Хатанге слыхать… Во-о-от… такие пироги,… как говорит один мой хороший знакомый… - произнёс старый больной нганасанин, натянул бакари и тоже уснул…
Я подошёл к зеркалу, чокнулся с отражением, выпил и сел за рабочий стол, чтобы написать эту миниатюру.
«Пить надо меньше, однако», - почему-то пронеслось у меня в голове…
- И курррить, - сквозь сон промычал злобный карлик, свернулся калачиком и затих…