Корнелий Иванович Удалов проснулся рано утром. Наступал рассвет. Солнца ещё не было видно, но лучи его уже выбивались на востоке, как будто из-под земли, и освещали бледно-розовым светом всё вокруг.
— Нет, швейцарец неправ! — были его первые слова.
Дело в том, что вчера вечером он с Грубиным ходил в Клуб имени Первопроходцев и смотрел там фильм "Воспоминание о будущем" Э.Деникена.
— Пришельцы не только были здесь раньше, но они прилетают сюда и сейчас. Это я знаю наверняка!
— Корнюша, ты чего? — проснулась его жена Ксения и с испугом смотрела на взъерошенного Удалова.
— Да, нет. Так. Роль репетирую... Спи...
Она с сомнением посмотрела на него и покачала головой.
— Корнелий, рехнёшься ты со своими пришельцами, ох рехнёшься. Чует моё сердце...
Корнелий Иванович уже привык к упрёкам, поэтому молча игнорировал выпады жены. Он даже стал выводить носом «Марш строителей», который недавно разучивал в стройконторе с прорабом Ничевошниковым, ясно давая понять, что не расположен к таким разговорам.
Окончательно в тот день Корнелий Иванович проснулся около двенадцати. Было воскресенье, можно было всласть поспать. В открытое окно залетал тёплый ветерок и чуть колыхал штору. Солнце уже давно встало. Со двора доносился характерный стук костяшек домино о дерево.
Удалов потянулся, сладко зевнул и первым делом посмотрел на часы. "В самый раз",— подумал он и решил сделать зарядку.
Корнелий Иванович где-то читал, что если внушить себе, что ты делаешь зарядку, то это всё равно, что ты её делаешь на самом деле. Он принял исходное положение и начал внушать. Досрочно выполнив физические упражнения, Корнелий Иванович стал напряжённо вслушиваться в шумы, исходившие из кухни и со свистом пропускать через ноздри воздух, пытаясь определить: что же там создаётся?..
Через час, выкушав полную тарелку щей из свежей капусты, съев рагу из говядины по-великогуслярски и закусив блинчиками с творогом и сметаной, Корнелий Иванович поднялся из-за стола.
— Ты куда? — спросила, его жена Ксения.
— На стадион, — рыгнув ответил Корнелий Иванович.
— Опять? Ты бы лучше кран починил, ведь затопит же скоро! Строитель! С работы кран хороший принести не можешь, что ли? У всех мужья как мужья, а мне бог послал...
— Женщина! Тихо! Знай своё место! — прикрикнул Корнелий Иванович и гордо вышел из дома.
Во дворе уже были Грубин, Погосян, Игнатий Макарович - маленький безобидный старичок и Валя Кац. Они сидели за столом и стучали в домино. В то время, когда Удалов подходил к ним, Кац лез под столик и через секунду заблеял оттуда бараном.
— Ну, что мужики, — говорил, здороваясь, Удалов, — Выиграют наши сегодня у "Шексны"?
Положение, в котором оказался в это время местный "Строитель", было незавидное. Команда ничем не радовала своих болельщиков и занимала с семью очками предпоследнее место. Игра с одним из лидеров первенства области "Шексной" из Череповца, могла дать ответ на многие вопросы.
— Без сомнения выиграют, — тотчас же отозвался Грубин.
— Кто? «Строитель»? У кого? У "Шексны"?— парировал Погосян. — Да этого быть не может! Да никогда не поверю.
— А мне всё равно, — отозвался из окошечка на втором этаже Василь Васильевич. — Я только матчи с участием голландцев смотрю.
— Ну и заткнись в таком случае, — не слишком вежливо попросили его разом и Удалов, и Грубин, и Погосян. Один только Игнатий Макарович ничего не сказал, а только подумал: "Подумаешь, я тоже того... не прочь".
Обиженный Василь Васильевич скрылся в глубине комнаты и стал срочно готовиться к отъезду на южный берег Солнечного Крыма.
— Вот никогда я в это не поверю! — снова повторил Погосян, скорее специально, чтобы вызвать Грубина на спор, а не оттого, что действительно не верит.
— Да, ты уж Саша, того… Слишком самоуверен, — поддержал Игнатий Макарович.
Если говорить откровенно, то Игнатий Макарович был также далёк от футбола и связанных с ним переживаний и радостей, как корова от необходимости высиживания яиц, но попав в новый коллектив, он подумал: "Должен же я иметь что-то общее с этими людьми". Этим общим он решил сделать футбол. Только не подумайте пожалуйста, что за какое-то время он действительно увлёкся футболом и даже стал разбираться в нём. Нет. Ничуть не бывало. Да, он вступал в споры, высказывал "своё" мнение, которое было, по правде говоря, лишь модификацией только что высказанного кем-либо. Вот и сейчас он поддержал Погосяна против Грубина. Почему Погосяна? Неужели он действительно считает, что "Шексна" выиграет у "Строителя?" Значит, он всё же разбирается в футболе? На этот вопрос сам Игнатий Макарович ответил бы так: "В футболе? Нет, молодой человек. Я разбираюсь не в футболе, а того... в людях!" Правильное утверждение. Игнатий Макарович очень хорошо разбирается в людях. За короткое время, что он жил по Пушкинской улице в доме № 16, Игнатий Макарович понял чьего мнения следует придерживаться, чтобы не попасть впросак. Он знал, что Грубин человек легкомысленный, легко увлекающийся и поэтому решил придерживаться мнения Погосяна, человека, который в любом деле выказывал трезвость взглядов и ясность мышления.
— Да. Выиграют! — настаивал Грубин, — Говорю вам, выиграют. Ну как вы не понимаете?! Ведь сейчас что в футболе главенствует? Выездная модель! А значит, гости думают только об обороне. А играют сегодня у нас! Да если в Великом Гусляре само вологодское "Динамо" будет играть и то, я думаю, минимум ничья будет.
Погосян захохотал, схватившись руками за округлое брюшко, которым он обзавёлся год назад. Все стояли и смотрели на него, а Погосян смеялся. Наконец, это занятие надоело ему, да и в самом деле, какой интерес смеяться, когда все стоят и пялят на тебя глаза. Он прекратил смеяться и стал вспоминать потерянную нить разговора. Спор, казалось, был прекращён. Грубин уже отвернулся от Погосяна и доказывал Удалову о преимуществе кирпичных домов перед крупноблочными. Наконец Погосян собрался с мыслями, толкнул Грубина ладонью в плечо и закричал, когда тот повернулся, ему в лицо:
— А Топтыгин? Центрфорвард! Он в каждой игре голы забивает! Его забыл?
— Да не поставят Топтыгина на игру! Шестым защитником заменят.
— Откуда ты это можешь знать?
— Да! Это уж ты, брат, того.
— Газеты читать надо!
— Да уж читаем, по мере сил, а такого не слыхали.
"А может и вправду всё будет как Грубин говорит?"— подумал Игнатий Макарович и уже стал решать не переметнуться ли ему на грубинскую сторону.
— Зря спорите, всё равно вы все не правы,— подал кто- то реплику, повисшую в воздухе.
— Нет, подожди. Не держи меня. Отпусти руки, тебе говорят. Я только узнаю у него: откуда он такие сведения берёт?
— Да-да. Было бы... того... интересно узнать, — Игнатий Макарович решил немного подождать.
— А я объясню! Объясню! И не посмотрю, что некоторым это не по нутру придётся...
— Пойду я, наверное... Жена вот-вот обедать должна позвать, — сказал в пустоту Кац. Он уже давно вылез из-под стола, собрал домино в коробку и стоял и слушал их спор.
— Я свои рассуждения основываю на историческом развитии всего советского футбола, — начал Грубин.
— А может и всего мирового? — поддел Погосян.
— На реплики с места не отвечаю, — гордо предупредил Грубин. — А советский футбол нам показывает, что в гостях все играют на ничью. Возьмите даже самую сильную команду СССР - киевское "Динамо". В том году в пятнадцати матчах на выезде всего две победы...
— Да, он правильно говорит, — поддержал Игнатий Макарович, который уже твердо решил в этом споре принять сторону Грубина.
— Чемпион одержал две победы, так чего же ожидать от какой-то "Шексны"!
— А в "Шексне" тренер новый.
— Да ну?
— Не может быть!
— Когда же они успели?
— В обход положения?
— Да кто же?
— Кавазашвили!
— А! Что я говорил! — захватил инициативу Погосян. — Теперь-то ты понял, что, опытный тренер сделает сегодня со "Строителем"?
— Вот уж не понимаю, чего ты такой довольный. Это лишь подтверждает моё предположение.
— Подтверждает? Что-то я не пойму тебя.
— Да, ты это... того...— снова переметнулся на сторону Погосяна Игнатий Макарович.
— А я вам сейчас это докажу. Кто Кавазашвили? Он - вратарь! Защита его стихия. Он знает, как разрушать атаку, но плохо знает, как её создавать. Он опытен? Да! Очень! И он знает, по-своему опыту, что гарантированное очко лучше, чем ожидаемые, но не реальные два.
— А он того… прав, — тихим голосом вставил Игнатий Макарович и покраснел, хотя никто не услышал этого.
— Всё это твои измышления. Никогда не будет так, как ты говоришь!
— Почему не будет? Отчего ты не веришь в это? Какой же ты после этого патриот команды!?
— Вот уж кем не хочу быть, так это патриотом чьим-нибудь.
— А вон Лев Христофорович куда-то спешит,— сказал Удалов в тот момент, когда соперники уже готовы были скушать друг друга.
— Лев Христофорович, можно вас на минутку, — крикнул через весь двор Корнелий Иванович.
Лев Христофорович Минц очень спешил. Его вызывали в Упрсевзапживмехзагототдел по поводу его новой селекционной породы. Дело в том, что в связи с неудачей в выведении куровцы Лев Христофорович не оставил надежды. Он продолжал трудиться, и итогом его бессонных ночей явилось новое слово в животноводстве: свинья-мериноска. Грандиозный успех, который можно было бы по праву оценить международной Нобелевской премией, но. Опять это "но"! Этих свиней абсолютно нельзя выводить в условиях современной деревни. Эти непослушные твари, совершенно не считаясь с тем, что из их шкуры растёт первоклассная шерсть, так и норовят залезть в лужу, вываляться в грязи. Шерсть от этого портится, сваливается в комки. За ней необходим такой уход, которого просто не в состоянии проводить, и что ещё хуже, животные заболевают от грязной шерсти, худеют, теряют в весе и в итоге получается: ни шерсти, ни мяса.
Лев Христофорович был очень воспитанным человеком. Поэтому он подошёл, поздоровался со всеми и поинтересовался, зачем он им понадобился.
— Лев Христофорович, — сказал Удалов, — не желаете ли отдохнуть от мирской суеты?
— Желаю, — ответил Минц.
— Мы, всей компанией, — Удалов обвёл всех присутствующих широким жестом руки, — собираемся сходить на футбол. Не присоединитесь ли к нам?
Когда Удалов говорил это, собирая их всех вместе одним движением руки, лица его друзей выражали самые различные чувства. Абсолютное согласие - у Грубина. "Это... ещё того... надо посмотреть" — у Игнатия Макаровича и "Никуда я с вами не пойду. Не впутывайте вы меня в эту историю" — у Погосяна, но лицо Погосяна врало, и каждый знал это.
— Рад бы, — ответил Минц, разводя руками,— но, не могу. Во-первых, меня срочно вызывают в Упрсевзапживмехзагототдел, бегу и не знаю, что будет. До свидания, — и Лев Христофорович повернулся, чтобы уйти.
— А что во-вторых? — остановил его вопросом Грубин.
— Что значит, во-вторых? — переспросил Минц.
— Ну, вы сказали: "Во-первых", значит, что-то есть и во-вторых, — уточнил Саша.
— А... Вы это имеете в виду. Ну, это вам совершенно не интересно.
— Почему же, — подхватил Погосян.— Вашу первую причину мы считаем неуважительной. Извольте изложить вторую.
— Хорошо, — просто сказал профессор Минц.— Во-вторых, я не люблю футбол. Я не понимаю, зачем он вообще нужен! Какой смысл в том, что двадцать два взрослых человека, в нижнем белье, при стечении народа, бегают, часто по грязи и под дождём, за одним мячом. Потные, грязные, они толкают друг друга, сбивают с ног, ругаются отборным, извините, матом...
— Да вы просто не знаете футбола! — воскликнул Грубин.
— Не представляете, какое это наслаждение вогнать мяч в "девятку".
— А какая прелесть смотреть, как вратарь достаёт из угла "мёртвый" мяч!
— А если игрок обладает филигранным дриблингом! Мурашки по коже идут, когда такой футболист ловкими финтами укладывает вокруг себя игроков противника!
— Да играли ли вы когда-нибудь в футбол?
— Кому он нужен, этот футбол? — слабо защищался Лев Христофорович.
— Нам! — в один голос воскликнули Удалов, Грубин, Погосян и Василь Васильевич, который не мог заниматься никаким делом, когда рядом разговаривают о футболе, поэтому он высунулся из окошка и присоединился к мнению своих друзей-болельщиков. — И ещё сотням миллионов людей всего мира! — добавил Удалов.
Друзья единодушно кивнули головой и разом позабыли все свои споры, поражённые развернувшейся в их мозгу картиной ВЕЛИКОГО ФУТБОЛЬНОГО БРАТСТВА ЛЮДЕЙ. Минц сейчас не вызывал у них даже раздражения, как обычно любой человек, хаящий футбол. Корнелий Иванович, напротив, испытывал некоторую неловкость перед Львом Христофоровичем. Желая прервать нарождавшуюся ссору между Грубиным и Погосяном он, сам того не желая, чуть было не навлёк грозу на Минца. А ведь всем известно, как глубоко Корнелий Иванович уважает профессора Льва Христофоровича Минца. Истоки этого восходят ещё к тем временам, когда с помощью "средства от лени", предоставленного в его распоряжение профессором, Удалову удалось бы за неделю выполнить полугодовой план, если бы вовремя снабдили из Управления стройматериалом. Корнелий Иванович до сих пор вспоминает, как ловко он напоил всю контору лекарством.
Особое удовольствие доставляет ему вспоминать поведение прораба Ничевошникова, которому он по "ошибке" плеснул в рюмку лошадиную дозу жидкости. Целую неделю прораб носился по стройке и подгонял, подгонял, подгонял и без того ударно вкалывавших рабочих. Кричал на Удалова, что вот мол, обещал подбросить цементу да перекрытий, и до сих пор не выполнил. Удалов несколько раз в ту неделю замечал на себе укоризненный взгляд Ничевошникова, говорящий: "Что же ты, братец? Работать надо, а ты прохлаждаешься!"
Но, как и всякое новое, ещё недостаточно изученное вещество, оно преподнесло сюрприз. Сюрприз, которого и следовало ожидать. После окончания действия вещества, человек становился таким, каким он был. Но это не всё, на короткое время его одолевала суперлень, а что это такое Удалов убедился на примере того же прораба Ничевошникова. В понедельник тот пластом лежал на соломке на втором этаже недостроенного дома.
Он даже не встал, когда туда пришёл Удалов, хотя раньше он за секунду до появления Удалова бодро вскакивал, бегал по этажу, давал указания и не без успеха разыгрывал очень занятого, увлечённого работой человека. Теперь же ему, казалось, наплевать было на Удалова. А, в самом деле, зачем перед ним ломаться? "По всей видимости,— он окидывал фигуру Удалова опытным взглядом, — в карманах у него ничего нет".
Я бы пошёл против истины, если бы сказал, что он так весь день и пролежал на соломке. Конечно, нет. Во-первых, он сходил на обед, где принял для подъёма аппетита, положенные пол-литра. Во-вторых, два раза он бегал за два квартала в городской парк. Там, в пивточке, появился "пробивной" человек, у которого всегда имелось свежее пиво. И, в-третьих, раза 2-3 он отлучался с территории по личной надобности.
Несмотря даже на такие метаморфозы, Корнелий Иванович Удалов очень уважал Льва Христофоровича Минца и просто не хотел, чтобы его друзья резким словом ненароком обидели профессора.
На стадион пришли без пятнадцати три, заняли свои места, сели, смотрели на поле, на котором уже разминались местные футболисты.
— Сёмка, мерзавец, — кричал какой-то любитель центрфорварду, бьющему по воротам, — заделай ему плюху!
— Михась, смотри корни не пусти, — кричал другой вратарю.
— Ванька, — советовали защитнику, — когда Топтыгина увидишь, забудь о мяче, по ногам лупи.
Вероятно, это всё были друзья футболистов, которым было позволено так фамильярно обращаться к ним.
Наконец появились гости. Они вышли под свист и улюлюканье местных ценителей футбола. Диктор объявил состав и по мере перечисления игроков Грубин рос, он надувался, расправлял грудь и плечи, и гордо смотрел на друзей.
В команде "Шексна" играло 6 защитников.
Раздался свисток и матч начался. С самого начала стало ясно, что гости лучше обращаются с мячом, но они совершенно не использовали этого преимущества. Завладев мячом, они сразу же отошли к своим воротам и держали его до тех пор, пока хозяева не атаковали их там. Создавалось впечатление, что гости поставили перед собой одну задачу: не отдать мяча хозяевам, не дать им сыграть. И им удавалась эта задача. Они уверенно держали мяч, когда же потеря его была неизбежна, они сильно посылали его вперед или отбивали к зрителям. Время шло, зрители ходили, устав скучать, только счёт стоял. Резвились лишь отдельные болельщики, дававшие с трибуны советы, как завладеть мячам. В те моменты игры, когда "Строитель" завладевал им, зрители оживлялись. Игроки плели кружева атаки, ежеминутно рвущиеся из-за недостаточной технической подготовки футболистов.
Первый острый момент возник у ворот гостей на исходе 29 минуты. Центрфорвард Семён Кудлатый вышел на ударную позицию прямо напротив ворот.
— По воротам бей! — хором подсказывали ему болельщики и громче всех Удалов..
Семён ударил. Стадион охнул. Мяч покинул поле рядом с угловым флагом. Аут вбросили гости. Семён сокрушённо качал головой и смотрел на правую бутсу, пытаясь заметить на ней неровность, сыгравшую сейчас с ним злую шутку. Всплеск энергичных действий "Строителя" в конце тайма всё же привёл к взятию ворот. Финтами уложив двух защитников в штрафной и обыграв бросившегося к нему вратаря, Коля Гаврилов, оказавшись прямо против пустых ворот, сильнейшим ударом послал мяч в них, но не попал, мяч угодил в штангу и отскочил в поле прямо на ногу капитану Фёдору Косолапому. Он хотел ударить по мячу, но был сбит с ног.
— А зря! — сказал кто-то на трибуне. — Удар Косолапого представлял для ворот такую же опасность, как расстрел для комара.
Одиннадцатиметровый поручено был бить вратарю. Он разбежался. Удар. Вратарь "Шексны" бросился в правый угол, и мяч вкатился в ворота точно по центру. Гол. 1:0. Прозвучал сигнал на перерыв.
Кое-где любители уже начали отмечать великолепный гол своих кумиров. Грубин был в приподнятом настроении. Он без конца болтал, строя дальнейшие прогнозы. Погосян благоразумно молчал. Удалов сидел и грустил. Он понимал, что с такой игрой их команда вечно будет сидеть в классе "Б", а он в тайне лелеял надежду, что когда-нибудь "Строитель" будет играть в высшей лиге.
Перед самым началом второго тайма открылся счёт удалённым со стадиона зрителям. На противоположной трибуне Удалов заметил, как сержант Семёнов тащит за уши из толпы человека. Тот не сопротивлялся, а только кричал: "Звон победы ... раздавайся!"
Второй тайм начался. "Шексна" выпустила на поле вместо двух защитников двух форвардов, один из которых был известным нападающим Топтыгиным. "Строитель" прижался к воротам и, как будто, помышлял только об одном, как бы удержать счёт.
За 20 минут уже три мяча побывали в воротах, после чего Топтыгина заменили, и "Шексна" перешла к удержанию счёта.
По мере того как мячи влетали в ворота "Строителя" Грубин на глазах вял. Его соперник по спору Погосян, можно было подумать, напротив, расцветёт, однако нет. Тоже переживал. Ибо болел за гуслярцев не меньше Грубина.
Минут за 20 до конца матча к стадиону потянулись первые группы старушек с кошёлками, лукошками, рюкзаками. Они тоже стремились сорвать свою толику с сегодняшнего футбольного праздника.
Со стадиона возвращались в подавленном настроении. Так и хотелось каждому крикнуть: "Век бы не ходить мне на этот футбол!" Один Корнелий Иванович приятно выделялся на этом сером фоне удручённости, задумчивостью, царившей на его полном лице.
Шаг за шагом он отставал, а потом резко свернул в сторону по направлению к "Детскому зоопарку". Корнелий Иванович напряжённо думал и все 1010 нейронов его головного мозга лихорадочно работали, с катастрофической быстротой ликвидируя запасы гликогена в его теле. "Нет, — думал Корнелий Иванович.— Вы рано торжествуете (один господь Бог знает, кого он имеет, в виду). Я вам такую, выражаясь шахматным языком, домашнюю заготовку приготовлю, ахнете! Согласится ли он? Ведь он ясно сказал, чтобы я не рассчитывал на его помощь... Но ведь дело-то касается спортивной чести Великого Гусляра. Он должен согласиться, а если нет, то тогда я обвиню его в предательстве. Вот только бы аргументы по-эффективней найти! А если он вообще не интересуется? Тогда, с одной стороны легче, а с другой — труднее его уговорить. А интересно, интересуется он или нет? Наверное, нет, да и в Индии футбол плохо развит. Как жаль, что он не пьёт, конечно, ему пить нельзя, вмиг форму потеряет, но насколько было бы легче! Вот, например, прорабу Ничевошникову поставь бутылку и он что хошь для тебя сделает, и немедленно, а тут дело тёмное, но раз решил — значит всё. Добьюсь своего..."
Корнелий Иванович огляделся вокруг. Он находился перед площадкой молодняка. Рядом стояли дети и с интересом наблюдали, как один медвежонок сгоняет с круглого деревянного столика другого. Там же были волчата, маленький енот и обезьянка, игравшая с большим красно-синим мячом. Посмотрев на неё, Удалов мотнул головой и воскликнул:
— Правильно! С этого и надо начинать!
У квартиры Ложкиных он был уже в седьмом часу. Минуты две стоял, раздумывая, а потом забарабанил кулаком в дверь. Дверь приоткрылась, и в щель Удалов разглядел испуганную физиономию старухи Ложкиной.
— Это ты, Корнелий Иванович, а я думала, разбойники дверь ломают...
— Мне Георгия, на пару слов, — перебил Удалов.
— А его нет. На улицу пошёл.
Корнелий Иванович вышел во двор. "Где его искать?" — размышлял он.
Удалов огляделся.
По столу били костяшками домино Игнатий Макарович, Кац, Погосян и Грубин. Из окна, где жил Коля Гаврилов, неслись звуки похоронного марша. Люди, проходящие мимо дома № 16, снимали шляпы и изображали на лице уныние. А вокруг детского грибка, по песку, на четвереньках, бегал Миша Стендаль, сотрудник местной газеты. У него на спине сидел младший Стендаль и время от времени пришпоривал его пятками и заразительно смеялся.
— Миша, ты не видел Гарика? — спросил его Удалов.
Стендаль ничего не смог ответить. Он почему-то заржал и, пришпоренный, ещё быстрее поскакал по кругу.
Удалов вышел на улицу и увидел... Боровкова. Тот возвращался домой. Корнелий Иванович решился. Он пошёл навстречу Гарику, остановил его и изложил в двух словах свою идею. Корнелий Иванович ожидал чего угодно от Боровкова, только не того, что последовало. Он ожидал и категорического отказа, и вежливой просьбы подумать над предложением, а втайне боялся гипноза, с помощью которого Боровков мог бы просто усыпить его, Корнелия Ивановича, и уйти. Корнелий Иванович не исключал также и самое страшное, что могло бы произойти. Георгий Боровков (Удалов в уме молился Господу, чтобы Боровкову это в голову не пришло) мог внушить Корнелию Ивановичу отвращение к футболу, а этого Корнелий Иванович не вынес бы.
Но Боровков сделал совсем неожиданную, вещь: он с жаром выразил готовность помочь Удалову в его задумке. Корнелий Иванович несколько удивился. Он настроился на борьбу, а её не было. "Уж не смеётся ли он надо мной?", — подумал Удалов.
Но Гарик Боровков моментально разубедил его в этом.
— Корнелий Иванович, а как же быть с пришельцами? — спросил он.
— Для всех пришельцев, временно, посадка на Землю запрещается! — успокоил Гарика Корнелий Иванович.
А дальше всё завертелось как в волшебном сне. Время потекло с огромной быстротой так, что когда рабочие приходили на завод, часы уже показывали пять вечера, и нужно было уже идти обратно.
Первым делом Корнелий Иванович с Боровковым навестили тренера и начальника команды "Строитель" тов. Меченого. Без лишних слов, не открывая ему своих возможностей и целей, они, за сходную плату (три шестьдесят две с брата), устроились в команде: Удалов на полставки вторым тренером по воспитательной работе, а Боровков — массажистом.
— Всё в порядке, товарищ массажист, — говорил Корнелий Иванович. Теперь на тебя вся надёжа. Я уж наших орлов на матч настрою, но и ты не подкачай. Доведи до кондиции соперника.
...Благодаря их совместным усилиям "Строитель" пошёл в гору. Он вспыхнул яркой звездой на тусклом фоне команд области, поочерёдно разгромив в трёх матчах всех трёх своих соперников: 70:4, 105:0 и 50:1. Такой исход матчей мог убить наповал кого угодно. Вокруг результатов этих игр возник шум и перепалка в областных газетах. Одни говорили, что было предвзятое судейство, другие, что вратарям заплатили за проигрыш, но никто ничего не мог доказать. Решили испытать команду другим способом...
9 июля в город Великий Гусляр приехало Вологодское "Динамо", а 10 уехало обратно, увезя 44 "сухих" мяча, побывавших в их воротах. Что творилось в понедельник десятого в городе, описать невозможно. Утром никто не вышел на работу, дирекцией парка им.первопроходца Тимофея Бархатова был организован карнавал и праздничное шествие с бесплатной раздачей безалкогольных напитков. Игроков команды носили на руках, как национальных героев. Удалов ликовал.
— Да здравствует гроза вратарей Семён Кудлатый! Ура!!! — кричал кто-то.
— Сёмка, на брудершафт! — вторили ему заплетающимся языком. Крики заглушали отдельные слова, и всё сливалось в один восторженный гул сотен глоток.
Далее футбольные дела шли так, что лучшего и желать было нельзя. "Строитель" громил своих соперников с двузначным счётом одного за другим, когда вдруг пронёсся слух, что Федерация решила провести тренировочный матч для сборной СССР, отправляющейся на отборочную игру Чемпионата Европы
в Венгрию...
....Москва. Центральный стадион имени В.И.Ленина. 45 минут до начала матча. Стадион ещё пуст. Сидят лишь отдельные зрители.
Когда Корнелий Иванович вошёл в раздевалку своей команды, его встретила гнетущая тишина, которая обычно царит после жестокого разгрома, учинённого команде каким-либо соперником. Удалов понял, что при таком настроении выигрыш (а он не сомневался в нём) "Строителя" будет сомнительным.
— Бросьте ребята думать об их авторитете. Авторитет, он иной раз, тоже взять себя в руки не может. Не проигрывайте матч заранее. Смотрите на вещи проще и реальнее. Они также уверены в своём выигрыше, как вы, ещё секунду назад в своём проигрыше. Напрашивается вопрос: будут ли они в выигранном матче да ещё в товарищеском действовать в полную силу? Зачем? Они будут играть медленно, спокойно, избегая всякой возможности получения травмы. Придерживайтесь их стиля, не навязывайте им высокого темпа, иначе сразу же обнаружится их превосходство в технике. А, в общем, играйте смелее и забудьте, что это лучшие игроки Советского Союза.
Футболисты сборной стали разминаться на поле за 15 минут до начала матча. Стадион был уже заполнен, вероятно, наполовину. Одновременно заняли скамейки у боковой линии тренеры "Строителя" и массажист-гипнотизёр Боровков.
Гарик настраивался на тяжёлую умственную работу. Он закрыл глаза и весь ушёл в себя. Минут пять он сидел, сгорбившись, упёршись головой в колени. Потом очнулся, открыл глаза и заскользил взглядом по футболистам сборной, разминающимся на поле. Один за другим, как только они попадали в поле его зрения, игроки из мастеров высокого класса превращались в начинающих, ещё ничего не умеющих делать любителей. Вот, Коньков, не без гордости демонстрирует зрителям филигранную технику жонглирования мячом. Взгляд Гарика и... мяч перестаёт его слушаться; летит не туда, куда его направляют, отскакивает в абсолютно противоположную сторону. Коньков смущается, нервничает, прекращает жонглирование, бьёт по воротам, но мяч срезается с ноги. Дегтярёв принимает мяч. Взгляд Гарика и Дегтярёв выпускает такой лёгкий мяч в ворота.
Команда "Строитель" появилась за минуту до начала. Диктор объявил состав сборной. Зрители аплодисментами встречали каждую называемую фамилию.
Судья свистнул и встреча началась. События развивались в медленном темпе и довольно однообразно. Атаки глохли на подступах к штрафной. Футболисты сборной явно спешили поскорее избавиться от мяча, с которым чувствовали себя крайне неуверенно.
"...Пас. Ещё пас. С мячом Хинчагашвили. Отдаёт Колотову. Пас на Блохина, но до того мяч не доходит. Его перехватывает Сидоров. Сидоров сильнейшим ударом посылает мяч вперёд, в надежде, что его там подхватят нападающие, мяч ударился в землю, мимо него, отталкивая друг друга, проскакивают Бубнов и Косолапый. Мяч попадает на ногу Кудлатому, тот толкает его. Стадион вздыхает. Первый удар по воротам сборной СССР не точен. Мяч летит к угловому флагу и сейчас покинет поле. Но что я вижу?! Мяч делает какой-то замысловатый зигзаг в воздухе и летит в ворота! Дегтярёв пытается преградить ему путь, но он огибает вратаря и влетает в правый верхний угол. Гол! Так вот каков оказывается этот кудесник кожаного мяча Семён Кудлатый с его знаменитым по сложности исполнения ударом! Вы сами видели, товарищи телезрители, этот фантастический гол и можете оценить его красоту ..."
— Я в сорок седьмом точно такой гол видел в исполнении Гринина, — толкнул своего соседа локтем в бок старичок на трибуне.— Он называется "сухой лист" повышенной сложности.
1:0 на тринадцатой минуте.
Игроки сборной были взбешены таким началом. Разыграв мяч в центре поля, они решительно пошли в атаку. Это входило в планы Боровкова. "Не лишать же зрителей удовольствия от игры", — подумал он и решил дать сыграть сборной.
Активно перемещались вблизи ворот Чесноков и Блохин, путая оборону "Строителя". Опасно бил издалека Коньков. На острие атаки находился Кипиани. Отличное чутьё голевой позиции продемонстрировал Колотов. Чрезвычайно опасно подавал угловые Веремеев. 10 минут стадион ахал, охал и сокрушённо махал руками и качал головами. Удалов на скамеечке сидел ни жив ни мёртв. Он ожидал полного разгрома. Он бросал умоляющие взгляды на Гарика, но тот был непреклонен.
За эти десять минут мяч три раза попадал в штангу, несколько раз покидал поле в сантиметрах от ворот. Один на один с вратарём выходили Блохин - два раза, и Бубнов. В упор головой бил Кипиани. А мяч как заколдованный шёл либо мимо, либо попадал в штангу, либо оказывался в руках у вратаря. Комментатор охрип, слишком живо воспринимая всё происходящее у ворот, и оставшееся время до перерыва говорил полушёпотом. А на двадцать четвёртой минуте произошёл редчайший случай во всей восьмидесятилетней истории русского и советского футбола. Сильнейшим ударом вратарь "Строителя" выбил мяч в поле и тот, пролетев всё пространство, угодил прямо в ворота Дегтярёва, который в это время позировал перед фотообъективом.
Через минуту с углового "Строитель" забил ещё один мяч, а на двадцать девятой минуте после несильного удара Коровина, Дегтярёв выпустил мяч в ворота.
Боровков не давал играть игрокам сборной, укрощая наиболее активных из них, и лишь не слишком агрессивная игра футболистов "Строителя" позволила закончить первый тайм со счётом 4:0...
...После перерыва в составе сборной на поле вышло пять новых игроков. Сборная начала матч не спеша, маневрируя в центре поля и, выяснив, что у "Строителя" наиболее слабое место левый фланг (дело в том, что Гарик находился довольно далеко от него), бросили туда свои силы. Основным действующим лицом там был защитник Маховиков, который раз за разом обыгрывал соперника, врывался туда и создавал опаснейшие ситуации у ворот "Строителя" острыми прострелами. Но вратарь был на высоте и ликвидировал все угрозы. От его игры создавалось странное ощущение: как металлический предмет тянется к магниту, так и мяч всегда летел прямо к нему в руки.
Игроки сборной увлеклись атакой и прозевали рывок Козлова. Тот вышел один на один с вратарём. За ним бросился один только Бубнов, остальные защитники подняли вверх руки, словно призывая аллаха в свидетели, что был офсайд, но арбитр на линии был неумолим. Вратарь дёргался в воротах, не зная выходить или остаться. Бубнов догнал Козлова и схватил сзади за трусы. Уже в пределах штрафной он оборвал ему резинку на трусах и не позволил ударить по мячу, но арбитр указал на 11-метровую отметку. Пенальти. Вратарь бьёт вратарю. Разбег. Удар... Пильгуй мяч поймал и вместе с ним влетел в ворота, разорвав сетку. Всё стало ясно. 5:0 — это более чем убедительный счёт для такого матча. Неужели сборной так и не удастся размочить его?
Игра продолжалась в том же духе: сборная атаковала, но забить не могла, а отдельные всплески инициативы "Строителя" — заканчивались взятием ворот. В конце матча ещё два мяча побывали в воротах сборной. Сначала Косолапый между ног у Пильгуя пропихнул мяч в ворота, а затем, сильнейший удар издалека Кудлатого достиг цели. То, что мяч побывал в воротах, определили лишь по дыре, обнаруженной в сетке.
Матч закончился полным разгромом сборной СССР со счётом 7:0.
Через три дня.
В ресторан гостиницы "Россия", где обедало в то время большинство футболистов "Строителя", ворвался Удалов. Все обернулись на шум, который он произвел, влетая в зал.
— Ребята! Ура! — крикнул Удалов. — Федерация футбола СССР решила: мы едем в Венгрию на отборочный матч Чемпионата Европы! Послезавтра вылетаем! Капитан, ты что такой мрачный? Неужели не доволен? Неужели тебе этого мало?
— Мы решили никуда не ехать,— ошарашил Удалова Косолапый.
— Кто?
— Вся команда.
— Почему?
— И ещё мы решили отказаться от ваших услуг и услуг массажиста Боровкова. Мы не желаем быть марионетками в ваших руках.
— Мы обыкновенные люди, каждый со своими недостатками и хотим сами преодолевать их, а не пользоваться волшебными силами, — вступил в разговор Кудлатый. — Я же понимаю, что как игрок я не стою и гроша. Всю жизнь я мазал по воротам и вдруг, с вашим приходом, мяч стал выделывать после моих ударов какие-то "сухие листы" ... Я требую, чтобы вы вернули меня в мой прежний облик.
— Я нисколько не лучше стою сейчас в воротах, чем раньше, — перебил М.Хлебов.— И в игре со сборной мог пропустить с полсотни голов. Я стоял как всегда, но мяч сам летел ко мне в руки, где бы я ни был, даже когда били по воротам с трёх метров, а я был в другом углу!
Стали выступать и другие футболисты, обличая Удалова и его коллегу. Один Коля Гаврилов ничего не говорил, жалел своего соседа. Он смотрел, как Удалов меняется в лице по мере выслушивания всё новых и новых обвинений. Наконец, Корнелий Иванович не выдержал и выскочил из ресторана. Он бежал к Боровкову. Гарика он застал на балконе, тот любовался видами Москвы.
— Гарик, нужно их срочно загипнотизировать, — задыхаясь проговорил Корнелий Иванович, одновременно вытирая пот со лба. — Они отказываются играть!
—Уже?— равнодушно осведомился Гарик. — На меня больше не рассчитывайте, —ошарашил Удалова Боровков. — Я в этой авантюре участия не принимаю. Сами как-нибудь улаживайте.
— Гарик! — с отчаянием и недоумением закричал Удалов и понял: "Всё. Это конец! Всё-таки подвёл меня! Но как!".
Георгий Боровков обернулся и совершенно спокойно сказал:
— Теперь-то вы понимаете, Корнелий Иванович, что могло бы произойти, если бы я согласился на ваше предложение?!
— Признаться, не совсем, — ещё больше растерялся Удалов.— Ты ведь принял его.
...Корнелий Иванович огляделся.
Они стояли рядом с воротами во двор дома № 16 в глубине которого под тополем за столом четверо старожилов "резались" в домино.
— Что это такое? — изумился Удалов.— А где Москва? Где гостиница?
Гарик усмехнулся.
— Ты что, мне всё это внушил? Да? — спросил Удалов.
— Угу, — кивнул головой Боровков. — Теперь-то вы поняли, что ничто в мире не должно даваться человеку без труда, иначе теряется самое главное: смысл жизни.
— Понял, — выдохнул Корнелий Иванович. — Спасибо за урок,— и он пожалел, что домашняя заготовка оказалась с изъяном.
1978