Кися сидела на подоконнике и смотрела на небо. Небо было совсем рядом. Кися жила на десятом этаже.
Как-то, когда случилось ненастье, небо опустилось вровень с Кисиным окном, и Кисе удалось пообщаться с облаком:
«Что ты здесь делаешь?», - удивилось облако,
«Сижу», - ответила Кися,
«Полетели со мной, сидеть - это ведь так скучно!»
«Нет, не полечу, у нас разные предназначения, тебе - летать и проливаться дождем, мне - жить в этой квартире».
Облако фыркнуло, обдав стекла водяной пылью так, что брызги, попав в открытую форточку, намочили и Кисю, улетело восвояси. Кися, отряхнувшись, осталась сидеть на подоконнике.
Но на этот раз небо было голубое, а облака белые и высокие. Кися наблюдала за ними снизу. Облака скользили по небу, то, собираясь в одно большое, то беспорядочно разбегались, разделяясь на множество маленьких облачков, напоминая Кисе братиков и сестричек, которые, едва только открыв глаза, расползались из корзины по всем уголкам и закуткам квартиры. И тогда, Кисина мама Кыса беспокоилась и металась, добывая их изо всех щелей, что было совершенно бесполезным занятием. Братики и сестрички уже начинали выполнять свое предназначение, и остановить их было невозможно.
Небо потихоньку очищалось от облаков, и становилось огромным и синим. Кисе оно очень нравилось. Синева была густая, как сливки, которые Кися однажды пробовала. Но сливки ей не очень понравились, Кися предпочитала томатный сок, семечки, мороженное, и, иногда, шоколад. Пробовала она также и лимонад, но в нем жили такие острые пузырьки, после которых долго чихалось, и Кися решила, что лимонад не ее напиток.
Небо, тем временем, становилось все гуще и чище, и только где-то на самом дальнем его краю виднелась белая и плотная полоска облаков.
На Планете, откуда Кися родилась на Землю, небо было цвета только что народившейся весенней травы, по - земному цвет этот можно было определить как изумрудный. А облака, Кися долго не могла определить земного цвета облаков той своей родины, пока однажды Большая Хозяйка не попотчевала Кисю топлёным молоком. Кисе даже показалось, что она пьет облако. От неожиданности Кися поперхнулась, и Маленькая Хозяйка стала ее утешать, поглаживая и целуя, - думала Кисе плохо, а Кисе было хорошо, - она поняла, - там, откуда она родилась на Землю, облака цвета топлёного молока.
С тех пор, Кися полюбила топлёное молоко. Хотя молока, в общем-то, не любила, оно казалось ей пресным и безвкусным, то ли дело - томатный сок. Его Кися любила самозабвенно, и даже вылизывала, насколько хватало языка, хозяйские бокалы.
Сок, своим видом, напоминал Кисе о цветах, с той её Планеты. Цветы эти цвели там круглый год. Одни отцветали, другие зацветали, потом первые зацветали снова. И так раз за разом, вновь и вновь, выполняли свое предназначение. Кися любила играть с ними, притрагиваться лапкой и слушать их нежный перезвон, касаться щёчками их лепестков и чувствовать мурашки, бегущие по телу, отчего тело становилось совсем невесомым и праздничным.
На Земле Кися не знала таких цветов. Разве что розы, которые иногда Большой Хозяин приносил Большой Хозяйке. И, пока розы стояли в вазе, Кися ночевала под ними, ловя их аромат.
Но, думать, что Кися тосковала, было бы неправильно. Кися совсем не тосковала, просто она обо всем помнила, сравнивала, делала выводы, а во сне предавала информацию на Планету, с которой родилась на Землю. Кися была частью светлого и гармоничного мира, обитатели которого очень хотели помочь землянам в обретении такой же светлой гармонии, чтобы каждый человек узнал бы о своем конкретном предназначении, и это знание наполнил бы их жизни великим смыслом, неведомом пока землянам.
Или ведомым, но очень немногим. Многие, правда, стремятся здесь к этому смыслу, смутно ощущая, что он есть, что его не может не быть, иначе все существование превратилось бы в пустое, серое, беспросветное бытие, а конец только в конец.
Кися часто недоумевала: почему конец людям представлялся там, до чего они могли дотянуться взором, или слухом, или умом. При этом, для каждого человека длина взора, слуха или ума была разная: кто-то видел, слышал, думал длиннее, кто-то короче, но каждый судил о конце только из своего, ведомого только ему конкретного житейского опыта. И почему-то никогда не верил тем, кто видел, слышал, думал дальше, даже если эти видящие и слышащие находились бок о бок. Даже и тем более не верил.
Кися же про конец знала определенно: конца нет, по крайней мере, ей, Кисе, так и не довелось его повидать. А рождалась она уже по своему предназначению не на одной планете, и на некоторых не по одному разу.
Правда, Кисе повезло, она попала в семью, где Большая Хозяйка видела дальше, чем могли увидеть её глаза, а также могла чувствовать, и, что удивительно даже нюхать: то на нее посреди пыльного города обрушивался запах моря, то с экрана телевизора, на котором, к примеру, красят дверь, до нее доносился запах краски. Другие же хозяева прислушивались к ней, и никогда не говорили, будто так не бывает.
- Ещё чуть-чуть,- радовалась Кися,- и с ними можно будет разговаривать на одном языке.
Семья, в которую Кися родилась, состояла из четырёх человек, и Кися знала, что родилась она здесь совсем не случайно.
Все четверо очень полюбили Кисю. Было, правда, однажды, когда Большая Хозяйка, за что-то рассердившись на всех кошек сразу, хотела отдать Кисю в соседний магазин ловить мышей. Но, к счастью, вовремя поняла, что Кися не предназначена для ловли мышей, хотя она могла бы конечно, но только не в магазине, а в квартире у хозяев, но мыши на десятом этаже не водились. Зато Кися истребляла, до одной, всех противных, жужжащих, надоедливых мух, стоило им только объявиться.
Большая Хозяйка ощутила в Кисе какое-то иное, бОльшее умение, чем обыкновенную для всех кошек способность к истреблению мышей и мух.
Кися, впрочем, неустанно помогала утверждаться ей в этом её ощущении.
По вечерам, когда хозяева укладывались по постелям, Кися последовательно обходила каждого, устраивалась в ногах и учиняла чистку-мойку их невидимым телам. За день, обычно, они так засорялись, что даже Кисе становились еле заметными. Сор этот, превращался в груз, давил на плечи и спины, и люди чувствовали себя очень усталыми.
С маленькими хозяевами было попроще, груза, как такового, на них еще не было. Их тела светились ровно и чисто, лишь иногда немного тускнели к вечеру, поэтому пяти-десяти минут на них хватало. Но с большими, приходилось возиться по получасу и больше. Хорошо еще, что большие хозяева укладывались, обычно, рядышком. Не то, что маленькие - по разным комнатам, да еще запирали за собой двери, так что Кисе приходилось царапаться и мяучить, пока её не впустят. А мяучить Кися не любила, считая мяуканье занятием никчемным, предпочитая безмолвное общение, или, по крайней мере, мурлыканье.
Хотя, надо сказать, голосом Кися удалась. Он был у нее глубокий, гортанный и нежный, и как бы она не мяучила, все равно выходило, что она будто бы поёт. Это обстоятельство почему-то приводило хозяев в неописуемый восторг, особенно Маленького, он очень любил, взяв Кисю на руки, слушать её речи, и никогда не отпускал, пока она не проговаривала-пропевала несколько фраз, неизменно при этом, радуясь так, как будто Кися его одаривала, по меньшей мере, бокалом томатного сока или стаканчиком мороженного.
Кисе очень не нравилось, когда ее целовали. Но с поцелуями приходилось мириться, хотя обстоятельство это ограничивало ее свободу и унижало достоинство. Чувства эти, собственно, и так присущие всем кошкам без исключения, усилились в Кисе через папу Кыса и маму Кысу, у которых они были развиты до чрезвычайности.
Папа Кыс и мама Кыса еще задолго до Кисиного рождения поселились у хозяев. Папа Кыс пораньше, мама Кыса попозже, и тот, и другой словно бы случайно, но Кися-то знала, что случайностей не существует, ни в чём и нигде, примерно также как и конца. Кыс и Кыса поселились у Хозяев для того, чтобы подготовить и осуществить её, Кисино, рождение. В этом и состояло, собственно, их предназначение.
Папа Кыс обладал невероятным чувством собственного достоинства, к примеру, он никогда и ни при каких обстоятельствах не пасовал перед собаками. Собаки, чувствуя, какую-то неведомую им силу, отступали, даже если сталкивались с Кысом нос к носу. Из комнаты Кыс не выходил, но удалялся, и никогда не набрасывался на еду, даже если и был очень голоден, но спокойно и размеренно вкушал её. Также он никогда не взбирался на колени к хозяевам, прежде чем его позовут, или, если уж было очень нужно, спрашивал разрешения. В последнее время, правда, стал иногда забываться, постарел все же.
Мама Кыса со всею кошачьей страстью не любила собак. Если какая-нибудь собака, откуда ни возьмись, появлялась в квартире, Кыса, абсолютно плюя на всякое достоинство, взбиралась на первый попавшийся шкаф и надменно взирала на неё с высоты своего положения. Достоинство же свое проявляла тем, что позволяла гладить и ласкать себя только когда этого хотела и там где этого хотела, на диване ли, в кресле, но ни в коем случае не признавала ни рук, ни коленей. При этом предназначение свое выполняла по полной программе: вовремя производила на свет здоровеньких и крепких котят.
Кися вдруг почувствовала, что тело затекло. Вот так задумалась! Небо из голубого становилось тёмно-синим, слева пламенел закат. Подступали сумерки. Скоро должны были вернуться хозяева. Они то и дело куда-то уходили, потом возвращались, и опять уходили, чтобы опять вернуться.
Кися спрыгнула с подоконника, выгнула спинку, разминая тело, подошла к входной двери, предчувствуя возвращение Большой Хозяйки. Обычно, Кися уже с девятого этажа, как только внизу хлопала дверь подъезда, чувствовала хозяев, и встречала их у порога. Сейчас же открылась дверь, вошла Большая Хозяйка, зашуршала чем-то, зашелестела, и налив Кисе топлёного молока, присела в кресло, отдыхала. Кися попила молока, еще немного повыгибала спинку, и чтобы не тревожить Хозяйку, опять вспрыгнула на подоконник.
Стояла поздняя осень. Вот-вот снег. Небо вызвездило. Кися почувствовала, что позади нее встала Хозяйка. Она погладила Кисю, и, загрустив, посмотрела на звёздное небо. У Киси от жалости к ней защемило сердце, она замурчала и потерлась щечками об ее руки.
Дело было в том, что Большая Хозяйка, родом была с той же Планеты, с которой Кися родилась на Землю. И у нее тоже было свое предназначение. Только Кися помнила, а Хозяйка забыла. И лишь, иногда, когда небо было особенно ясным, а звёзды горели как фонари, казалось, что она вот-вот вспомнит. В такие вечера настигала Хозяйку смутная, огромная, неутолимая и необъяснимая тоска. Хозяйка, не зная, как совладать с нею, наскоро переделав вечерние дела, отправлялась в постель.
Вот тут-то и наступало Кисино время. Как только домочадцы угомонялись, Кися, проведя с ними обычные процедуры по чистке невидимых тел, пристраивалась на груди у Хозяйки, рядышком с сердцем, мурча и пригревая ее. А когда Хозяйка засыпала, Кися подключалась к Планете и Хозяйка видела сны. Просыпаясь, иногда среди ночи или под утро, Хозяйка помнила их до мельчайших подробностей, так, как будто, все что в них происходило, случилось не во сне, а наяву.
Из сна в сон, ощущала она себя в неком огромном белом саду, вечно белом, в котором деревья, подобные земным цветущим яблоням никогда не отцветали, и, когда бы Хозяйка ни появлялась там, деревья все цвели и цвели, и цветение это было бесконечным как небо. Она бродила по саду, наслаждаясь ароматами и чудесными звуками то и дело, возникающих тут и там родников. Лужайки в том саду цвели красными цветами, отражались в белом цвете деревьев, и цвета, сливаясь в один, становились одним розовым сиянием, а трава под деревьями, орошаемая родниками, начинала мерцать так, словно насквозь была унизана драгоценными камушками.
В одном из своих снов Хозяйка побывала в Городе. Город представился ей одной огромной поляной, цветущей и благоухающей. Строения, которые, по-видимому, служили жилищами для обитателей планеты, по своим очертаниям напомнили ей золотые купола земных церквей, только были, как будто прозрачными, и в то же время, все, что происходило внутри, разглядеть было невозможно, - так они сияли.
Дорожки, начинающиеся у строений, были устланы белоснежным песком, нежным и тёплым на ощупь, и вели к источникам воды. Источники были похожи на земные фонтаны, они высоко возносились над поверхностью планеты, но били прямо из недр её, как гейзеры. Вода была настоящая, мокрая и живая, только струи её были цветными, в сущности, источники были радугами, только очень яркими, и их можно было потрогать и ощутить на плотность и вкус.
Из обитателей Планеты, Хозяйке в том сне пока представились только дети. Они выбежали, откуда ни возьмись к ней навстречу на одной из белоснежных дорожек, радостно улыбаясь и щебеча что-то, протягивали к ней руки, приветствуя. И речи их были ритмичными и переливчатыми, как самые высокие земные стихи.
Наутро, после таких снов, Большая Хозяйка, грустя и радуясь, какое-то время точно знала, - то, что она видела - явь. И жила ею, полнясь и питаясь красотой и восторгом, и надеждой, подаренными ей прекрасным, пусть хотя бы и сном. Иногда ей удавалось записать стихи, слышанные там, удивительные и для нее самой, и они долгое время служили ей поддержкой и утешением.
И все чаще и чаще приходили Большой Хозяйке мысли о том, что она не имеет права не делиться с землянами той красотой и простой мудростью, почерпнутыми ею во снах.
Кися ликовала! Медленно, но верно то, для чего она родилась на Землю, становилось реальностью. Большая Хозяйка начинала вспоминать, а, вспоминая, - рассказывать. Кися, впрочем, и сама бы рассказала, но земляне пока не понимали кошачьего языка, как и многих других, таких, казалось Кисе, простых и ясных, и доступных. Для их понимания необходимо всего лишь одно условие - слышать и видеть не только глазами и ушами, но и сердцем.
Кися была чёрного цвета. Удалась в папу Кыса. Другие котята, рождавшиеся от папы Кыса и мамы Кысы, по большей части также были черными. За редким исключением - белые. Что само по себе являлось удивительным обстоятельством, так как мама Кыса была редкостная красавица, но вовсе не белая, а иссиня-серая, сибирская голубая.
После рождения очередного кошачьего потомства, хозяева долго пристраивали чёрных котят по хорошим рукам, а вот для белых котят хорошие руки находились практически незамедлительно. Котята же,- что черные, что белые, как правило, у мамы Кысы и папы Кыса получались чудесные. Умненькие, и что замечательно, - каждый из них знал о своем предназначении, независимо от цвета. Сама Кися, и статью, и умом, и сердцем, очень напоминала хозяевам, свою близкую родственницу пантеру Багиру из сказки про Маугли. Такая же изящная и гибкая, быстрая и чёрная, справедливая и добрая. Только росточком поменьше. Хозяева не переставали удивляться и радоваться на это сходство.
Отчего же люди так не хотят черных кошек? Ведь, чёрное,- по Кисиному разумению, совсем не означает - тёмное. Равно как и белое, совсем не означает - светлое. Можно быть белым и тёмным до самых меленьких косточек, а можно быть чёрным и светиться до самых меленьких косточек. Так что белая ли кошка, чёрная ли, или и вовсе голубая, как мама Кыса, не имеет никакого значения. Все зависит, от того с кем и как поведёшься. А это уже всяк выбирает на свое усмотрение.
Не так давно, рядом с Большой Хозяйкой появилось некое светящееся существо. Оно зависало справа и плавало за ней по воздуху как привязанное. Большая Хозяйка в ванную - оно за ней, Большая Хозяйка на кухню - оно за ней. И так по всем дням, а по ночам существо зависало над Хозяйкиным изголовьем и светило так, что свет распространялся не только по всей квартире, но и сквозь этажи и стены.
Поначалу существо Кисю настораживало и даже раздражало: «Что это еще за явление?», - Кися фыркала, утробно шипела, показывая при этом клычки, замахивалась лапками, а хвост от возбуждения распушался и становился столбом, совсем как беличий. Существо в ответ только переливалось цветами и, как будто, улыбалось. Большой Хозяйке, по всей видимости, существо не приносило никакого вреда, а даже наоборот, - Хозяйка стала еще ласковее, еще нежнее относиться к Кисе и не только к ней.
Долго ли коротко, Кися, приглядевшись, принюхавшись, прислушавшись, догадалась про существо - это был Маленький Ангел, один из тех, которых посылают к людям Большие Ангелы, для того чтобы хранить их до поры, до времени. А, догадавшись, Кися смирилась с ним и даже подружилась. Ведь, в конце концов, предназначения их были похожими.
Время от времени Кися затевала игры с Маленьким Ангелом. Все игры состояли, собственно, в одном: Кися убегала, Ангел ее догонял. Ангел, конечно, по большей части притворялся, ему ничего не стоило настигнуть Кисю одним из своих лучей-рук, они у него проникали без труда даже сквозь бетонные стены. Но Ангел делал вид, что ему невероятно трудно догнать Кисю. Кисю вполне устраивало такое положение вещей, и она носилась по квартире, подпрыгивая от восторга, роняя все, что попадалось на пути и повисая на шторах. Наигравшись, они вместе устраивались около Большой Хозяйки и вели чинные беседы о том, о сём. Кися очень быстро научилась понимать язык Ангелов, он мало отличался от Кисиного языка, разве что был более глубоким.
Уже наступила ночь, а Кися все еще сидела на подоконнике. Ей пора было отправляться выполнять свое предназначение, тем более что хозяева приготовились уже ко сну, и Ангел водворился на определенное ему место. Только Маленькая Хозяйка сидела еще за столом, и при свете настольной лампы выводила на листе бумаги, какие-то необычайные узоры. Из разговоров хозяев, Кися знала, что Маленькая Хозяйка поступила недавно учиться на художника и втайне надеялась, что когда-нибудь она изобразит на листе бумаги изумрудное небо, и облака, цвета топленого молока, на нём.
Кися вознамерилась спрыгнуть с подоконника, но не тут то было. Тело, закостеневшее от неподвижности, отказалось подчиниться, и у Киси получилось так, что она будто бы упала, вернее даже не упала - сверзлась, увлекая за собой горшок с фиалкой и производя грохот на всю квартиру. Маленькая Хозяйка тотчас подхватила её на руки и, жалея, принялась утешать, как всегда, целуя и поглаживая. Кися замурлыкала, - поблагодарила, и отправилась, наконец, выполнять свое предназначение. Она уже точно знала, какой сон показать сегодня Большой Хозяйке.
Едва закрыв глаза, Большая Хозяйка очутилась в саду. Но ни деревьев, ни цветов она не увидела, а только почувствовала их шелест и аромат. На Планете стояла ночь. Ночь обволакивала Хозяйку, как тканью, она кожей ощущала ее шелковистое и упругое касание. Казалось, что невозможно сделать и шага, такою плотной и непроницаемой представлялась ткань ночи. Постояв в некотором раздумье, Хозяйка предприняла попытку пошевелиться. И, о чудо! - ночь немедленно подчинилась ей. Ткань потеряла плотность и обрела ясность. Некий невидимый рассеянный источник света с легкостью озарял все, на что не обращала бы Хозяйка свой взор. Она пооглядывалась туда-сюда, с облегчением обнаружила себя в месте знакомом и двинулась по направлению к Городу. По мере продвижения невидимый источник света становился все ярче и светил все дальше, но стоило Хозяйке остановиться, источник мерк, и ночь опять мягко обволакивала её. Но все-таки уже не так плотно как прежде. И можно было, приглядевшись, различить её цвет. Цвет ночи оказался удивительным и непривычным для земного глаза - он был фиолетовым. Когда невидимый источник света соприкасался с ночью, то цвет обращался в сиреневый, нежный и прозрачный, трепещущий, живой. Ночь становилась похожа на любимый Хозяйкой земной камень аметист, в момент, когда на него падал луч света. В какой- то миг ей даже показалось, что она внутри камня аметиста.
От неожиданности Хозяйка остановилась, ей вдруг представилось, что пространство вокруг сделалось каменным. Она подняла руку и потрогала ночь перед собой. Но нет, - ночь была все такая же мягкая и нежная, шелковистая на ощупь, и даже намёка не было на твердокаменность кристалла аметиста, и только невидимый источник света взыграл серебристыми блестками, и высветил ночь, так что деревья стали отчетливо белыми, а цветы - красными. «Уж не утро ли наступает на Планете?», - обрадовалась Хозяйка и опустила руку. Тотчас, свет сделался призрачным и рассеянным, а деревья - сиреневыми. Хозяйка опять подняла руку, и свет снова взыграл, и деревья опять стали белыми, а цветы - красными. Тогда Хозяйка подняла вторую руку, и свет стал еще ярче, высветляя ночь далеко вперед. «Так это же я», - осенило Хозяйку, - «Это же я и есть тот самый невидимый источник света, который фиолетовую ночь делает сиреневой, и пронизывает дали серебристыми блестками». Хозяйка догадалась также, что свет тем ярче, чем интенсивнее движение, а руки, как портативные фонарики - их необходимо только поднять и раскрыть ладони в нужном направлении.
«Что же это получается», - удивлялась Хозяйка, - «Ведь это же каждый человек, в сущности, - самосвет, и ничего не стоит вот так просто взять и засветиться. Отчего же тогда на Земле ночи бывают такими непроницаемыми?»
Хозяйка остановилась, чтобы перевести дух, на мгновенье прикрыла глаза, и сейчас же почувствовала на веках чье-то влажное и прохладное прикосновение. Открыв глаза, она увидела перед собой Кисю.
Кися, наклонившись над ней, внимательно, не мигая, смотрела в лицо, и глаза ее в белесоватой мгле светились жёлтым цветом, совсем как портативные электрические фонарики.
Наставало утро…