Велосипед был хороший. Алексей Игоревич это оценил сразу. И блестящие железки были тут ни при чем. Вернее, при чем. При всем при том. Велосипед всем собой брал за душу. Это слово Алексею Игоревичу было известно. Как берут за душу, но, ладно, потом, по-том. Не важно, что велосипед был взрослый (почему мама назвала подростковым?), взрослый. Все-таки у мальчишек такого не было ни в нашей общаге, ни в домиках напротив. Ноги не совсем доставали до педалей, но это была ерунда, просто опустить сиденье не получалось, дела, дела. Но велосипед катился сам, не катился, мчался, как олень, всем мальчишкам на зависть. А-а, нет, мальчишки были... Всего один. Сережка из маленького домика напротив. Он не мог уехать к бабушке с дедушкой в деревню, потому что жил с бабушкой и дедушкой. И укатить с родителями на море тоже. Папа сидел, а мама получала мало, подрабатывала, и ей было некогда.
Сережка жил в городе. И каждое лето говорил: “Вот, папа вернется, вот заработает много денег, и мы поедем на море.” Море для Сережки было давней, давней мечтой, а Алексея Игоревича море не волновало. Его волновали машины. Сейчас его волновала вон та почти белая машина, которая стояла около их ворот, ворот во двор общежития. Удивительная для этого места машина! Большая? Длинная, с четырьмя кружочками между фарами, на радиаторе, простите, решетке.
Раньше, конечно, машины к общежитию подъезжали, но это были грузовики или отчаянно фырчащие "Запорожцы". Бывали и квадратные "Жигули", но таких, как эта не было. Удивительная машина. Как она, переваливаясь на кочках, подкатила к воротам? Ух, как тихо мурлыкала мотором, как мягко шлепнули двери, когда этот мужчина их закрыл. Не "мужик", мужчина. Не "пацан", не новый русский, просто красивый высокий мужчина, быстрый. Кинул за плечо небольшую темно-коричневую сумку и вошел во двор.
Эту картинку Алексей Игоревич увидел от Сережкиного двора. Они недалеко от ямы (строители что-то копали) обсуждали преимущества автоматической коробки передач. Тут же вспомнился велосипед, чинно лежавший на куче песка. Понятно, что, увидев так близко эту чудо-машину, Алексей Игоревич решил вернуться к своей технике. И его велосипед был под стать этой машине. Вплоть до четырех кружочков. Правда, похоже, эта эмблема (правильно) была приделана потом, после покупки. Кружочки были как бы ни к чему, механизм их не требовал. К тому же они немного мешали внешнему виду, не было "согласия" между ними и всей машиной, но это мог видеть только такой серьезный механик, как Алексей Игоревич. Всем остальным даже нравилось. Ну и пусть кружочки, пусть торчат, решил серьёзный механик. Да и зачем ссориться с мамой?
Итак, Алексею Игоревичу захотелось вернуться к своей технике. Тут же он вспомнил, что в лесу, нет, на опушке кто-то недавно бросил (или потерял?) одну коробку. Надо было срочно, пока никто не пронюхал, снять нужные детали: пружинки, винты, гаечки, шпильки и еще одну непонятную штуку с трубочками из желтого металла. Штука эта была похожа и непохожа на карбюратор. В общем, разобрать и разобраться, как она работает. Алексей Игоревич с утра осторожно, чтоб не видела мама, вытащил из дома большую сумку, пассатижи и набор отверток. Сумка с деталями, инструментом и этой штуковиной неплохо укладывались на багажник велосипеда, что было продумано еще вчера. И вот сейчас, Леша, сказав Сереге, что ненадолго, по делам, все позже расскажет, вскочил в седло своего оленя и помчался, нажимая носками на педали.
Когда дела около леса были сделаны, и возвращение домой, а значит, и скандал были неизбежны, Леша, не торопясь, покатил к общаге. Ехал, пребывая в раздумье, куда отпра-виться? Если - к Сережке, там можно всё надежно упрятать и обнародовать дома по частям. Но делиться?... Делиться-то сразу и пополам. Делиться. Понимаете, у Сережки дома - бардак. Все ссыпано кучами в баночки из-под конфет и пропадает, ржавеет. Домой? Тогда делиться нужно меньшим. Но дома - никакого взаимопонимания. Каждая новая деталька, каждый брусочек, надфилечек или шильце вызывают долгий нудный разговор.
В общем, вторая жаба победила первую, и Леша покатил к общежитию. У ворот все еще стояла красивая машина с кружочками, багажник был открыт. Из багажника торчала чья-то попа. Не верите? Правильно, но вслух следует произносить именно это слово. Из багажника торчала чья-то круглая вторая голова. Алексей Игоревич поравнялся с машиной и, как всякий воспитанный молодой человек, спокойно и искренне поздоровался. Вторая голова сказала: "Здравствуйте". Да, "Здравствуйте" и довольно разборчиво. Алексею это показа-лось каким-то суеверием, но потом, подумав, он сообразил, что поздоровались именно с ним, но первой головой, не вынимая ее из багажника.
Крик мамы: "Леша, где это ты болтаешься? И куда подевал инструменты? Срочно мыть руки, ужин готов". Итак, скандал был неизбежен, сумку она, конечно, видела, и теперь уж точно надо все нести домой и раскалываться. Кстати, странно, а почему так рано ужин?
Велосипед отправился отдыхать в кладовку. Этот скандал закончился вчера, мама договорилась с Ольгой Николаевной о его хранении, и сейчас одной заботой было меньше. Та-ак, а что же будет дома?
В комнате, похоже, давно сидела Светлана Владимировна. Сидела не как обычно, на собственной ноге, а правильно, как учила мама. Это было не так интересно. Но стол был уставлен вкусностями, и это было странно. Стояла и бутылка какого-то вина, а вот это было очень странно. Мама давно уже, пожалуй, с того времени, как ушел папа не выпивала, нет, на дни рождения и праздники что-то покупалось, но сейчас... Никакого праздника, кстати.
- Так, где набор отверток? Брал? С собой? И что же ты, и кому же ты ремонтировал, добродетель ты наш? Кормилец, хоть бы пятерочку сшиб.
- А что, и принесет, - вмешалась тетя Света.
Итак, это был не скандал, а так, журчание водички в туалете.
- Леша, что это ты принес? Не взорвешь нас?
Ага, "стервец" не прозвучало. Остальное - просто милая шуточка. Нет, правда, шутит, лицо - веселое.
- Ладно, положи в угол, завтра сама все выкину.
"Щас, выкинет, завтра не найдет."
- Иди, мой руки, ужин уже готов. То полотенце, оранжевое не трогай, вон то, которое для рук. Ты не понял? Ну, бежевое.
На этот раз мытье рук было занятием интересным. У крана пришлось долго торчать, дважды мылить руки, чтобы все продумать. Итак: мыло - новое, полотенце для лица стало полотенцем для рук. А банное - полотенцем для лица, да еще и "не трогай". Посуда с утра вымыта, а в комнате - подозрительно чисто. Праздник был налицо, но никакого праздника не было, не намечалось. Интересно.
А в умывальнике плескалась, раздевшись до белья, тетя Тоня, тетя Тоня, у которой в комнате по вечерам стоял шум, и бубнили мужские голоса.
Когда Алексей Игоревич зашел к себе, разговор мамы с тетей Светой остановился, как будто, споткнувшись. Тетя Света, извините, Светлана Владимировна, потянувшись, сказала: "Хозяйственный мужичок, твой Алексей Игоревич". Непонятно, что это было (насмешка?), но мама подхватила: "Горе, да и только. Железки, железки, железки. Только о них и бредит. Игорь накрутил". Игорем мама стала называть папу недавно. Когда вместе жили - "отец". Потом - "твой папа", "твой папа", все как-то зло. Понятно. Про душу, вернее, как берут за душу, Леша все видел сам. Нет не бил, но сколько ярости!? Когда отец приходил домой пьяным, а мама начинала на него нападать, брал ее руками за халат, вздыбливался вверх спиной, громко говорил: "Задушу", и швырял. Леша только потом разглядел, что швырял не так, чтоб убилась насовсем, но было больно. У мамы глаза становились такими, как у собаки, которую на углу их улицы сбила машина. В глаза не хотелось, даже не моглось смотреть. Потом мама плакала, а папа спал.
Последнее время, когда им разрешили встречаться, Леша папу пьяным почти не ви-дел. Морщин на лице не уменьшилось, но само лицо стало розовее.
Папа умел все. Он так здорово ремонтировал Лешины игрушки… Да и вообще, умел ремонтировать. Всё. А разрешили им встречаться так:
Мама увидела старый Лешин шмайссер. Работающий. "Что так? Сам отремонтировал? А кто? Дядя Саша?" А какой дядя Саша? Он вот, стоит. Нет, дядя Саша не продаст, но зачем заставлять его врать?
- Дядя Витя.
- Этот безрукий? Не ври.
- Он не безрукий. У дяди Вити есть руки.
- Есть, чтобы пить и чтобы есть. Твой дядя Витя ничего делать не умеет. Твой отец?
- Нет.
- Не ври. Что ты делал позавчера у дворца?
- С ребятами...
- А в гаражах?
- ...
- Не ври.
Ка-ак наехала, как наехала. Пришлось колоться. И, что удивительно, то ли дядя Саша что-то сказал, то ли сама додумалась, но созвонились они с папой, договорились о днях. Но так стало даже хуже. Раньше, когда Леша тайком приходил к папе в гараж, точнее переделанный сарай, они занимались ремонтом. Папа гордился своим "Запорожцем": "Свой. Сам заработал и деньги, и очередь. Вернее, без очереди. Заводу выписали много машин. Цеху - аж четыре. А мне премию выписали, как раз... не хватало, на машину. Представляешь? Премия, машина без очереди. Представляешь, как припахнули? Большой заказ. Конечно, хорошие машины - начальникам, мне - "Запорожец", зато своя, ухоженная". И ремонтировали они машину с удовольствием. Папа - весь перемазанный маслом. Леша - на корточках, разглядывает, где что стоит. Иногда доставалось подержать гайку ключом или что-нибудь из инструмента подать. Леша сейчас хорошо знал все их названия.
Хуже было, когда папа не ремонтировал машину, а выпивал. Это случалось часто, слишком часто. Их там бывало много мужиков, и, хотя папа сдерживал своих друзей, те постоянно посылали Лешу. За чем-нибудь. Хорошо, что не за водкой. И еще, не так, как у других, папа никогда не позволял Леше выпивать не только пива, даже "Буратино". "Одного пьяницы хватит", - говорил он своим друзьям. А сейчас папа - трезвый, но машину ремонтирует сам. Грустно.
А море? Что море? Был один раз там Леша, когда папа с ними жил. Ездили они к бабе Оле, папиной. Ну и что? Просто много воды, соленой. И вообще, это было давно, Леша был еще маленьким и все помнит только по фотокарточкам: Новенький "Запорожец", маленький домик в саду, обрыв. Впереди - желто-зеленое, позади - серое, переходящее в голубое и зеленое, а дальше - много-много света. Нет, это - не из фотографии, фотографировали "Зенитом", черно-белым. Это - из памяти. Можно было бы и сейчас. Баба Оля писала, что соскучилась по внуку, но ни у кого денег нет. А мама вообще на Украину пускать не хочет. Заграница, опасно. А баба Оля пишет, что у них тихо, не стреляют. Кто их, взрослых поймет?
Итак, в комнате разговор остановился. Все сидели, молчали, думали. Не начинали. Бутылку не открывали. Взрослые, прежде чем есть наливают и выпивают. Закон такой. Бутылка стояла закрытой. Ну и правильно, зачем пить, можно есть. На столе, судя по цвету и запаху, все было очень вкусным. Молчали. Похоже, ждали. Как на остановке: стоят, смотрят в одну сторону и молчат.
В дверь постучали. Мама как-то выпрямилась, лицо ее засверкало, и удивительно ти-хим голосом она сказала: "Заходи, мы одеты". В комнате появился тот самый красивый мужчина из красивой машины. Тем же тихим голосом мама сказала: "Боря, знакомься: Леша, Света".
- Хорошо, - просто и приветливо бросил красивый Борис из красивой "Ауди", - Здравствуйте, Борис.
- Здравствуйте, а по отчеству? - знакомым учительским голосом вопросила Светлана Владимировна.
- Для Вас, - Борис, а если это так важно Алексею Игоревичу, - Борис Михайлович.
- Я все-таки руки помою, а то возился в багажнике... Знаете ли. А потом, эти яйца, грязь... И как вы, женщины их не разбиваете? Помню, матушка приедет с базара, привезет, рассказывает, какая давка была, но все - целые. А тут - в своей, аккуратно положил, а они разбились. Перемазал весь багажник, придется коврики сдавать в стирку. Короче, это - последний раз и то по твоей, Лен, просьбе. Лучше все же готовить готовое, в СВЧ кинул, 5 минут и - хорош. Ладно, я думаю, потом так оно и будет.
Мама немного испуганно глянула на Лешу, но ничего не сказала.
Все на столе было очень вкусно, вкуснее вкусного. Женщины пили вино. Мужчины отказались. Леша по причине полной нелюбви к спиртному для всех и вообще, а Борис Михайлович - за рулем.
- Это было у меня, когда я на восьмерке ездил. Заскочил на дачу к одному, хороший был мужик... Кутнули, и пришлось ехать в село. А село - на трассе. В меня заехали, а платил я. К ментам - пьяный, к тому же в той девятке - братва. Нет, они тогда еще настоящей брат-вой не были, тихие, но их - трое. Ну, ничего, мы разошлись мирно, даже телефонами обменялись. И ты знаешь, помогли. Наезды были в позапрошлом году. Пожгли даже. Братва эта меня под крышу пристроила. Да черт с ними, пусть живут, лишь бы не стреляли.
Уже пили чай, когда мама сказала: "Леша, я сейчас поеду с Борисом по делам. Ты пока похозяйствуешь сам, заодно выбросишь эту железяку и вынесешь ведро. Мне надо помочь. Борис ремонтирует свою новую квартиру... Да не смотри на меня так. Не буду ничего своими руками делать. Мне надо помочь, подсказать. Что, где, куда? Обои выбрать, кухню, занавески. Как лучше, на женский глаз, извини, взгляд”.
- Нет. Вернусь завтра, утром, работа с 12-ти. Переночую в городе, у тети Нины. Мы у нее часто бывали. Помнишь? Да, да, у нее я оставалась, когда на работе задерживалась. А чтоб тебе спокойней было, у нас останется Светлана Владимировна. Тетя Света, тетя Света.
- Ну что ты так смотришь? Никто меня не съест и у тебя не отнимет.
Зря вмешался Борис: "Леша, не волнуйся, твоя мама у меня - под защитой. Никто не тронет. Успокойся, успокойся, я Лену люблю".
Зря это сказал Борис.
- Вы и потом будете ее любить? - гавкнул Лешка.
Мама покраснела. Понятно.
- У тети Нины, у тети Нины я буду. Нет, телефон не поставили. Я оттуда позвоню, от соседей. Сама.
Зря она суетилась, зря.
- Нет, не у тети Нины, у него.
- У кого?
- К нему едешь. На ночь. На ночь. Как тетя Тоня.
- Дурак.
И маму прорвало:
- А хоть бы и к нему. Мне человек жизнь предлагает. Хорошую, семьей. Ты понимаешь? Семьей.
- А папа?
- Да куда этот алкаш от тебя денется? Пока будет трезветь, будете встречаться. Но только с трезвым. А я жить хочу.
Мама начала говорить с нажимом, как за двойки.
- Да, хочу спокойной и обеспеченной жизни. Не ждать с ужасом, заплатят долг в этом месяце за декабрь прошлого или нет. Не бояться открывать холодильник или шкаф. Не ломать голову, из чего готовить тебе завтраки, а просто готовить. И мне одеться хочется. Не в золото-брульянты, в шубу. Чтоб зимой - не холодно и не стыдно. И на море твое ехать не к бабе Оле в сарай, а в номер.
Мама уже почти кричала:
- Если тебе эта дыра не надоела, то мне она - во где! Бабий гай в умывальнике, ведро на мусорку не вынесешь, чтобы в него не подглядели и потом не трепались об этом всему городу. Не надоело продираться в этом склепе между шкафами и тумбочками? А мне надоело. Я жить хочу. Я нормальная женщина, и мне нормальный человек человеческую жизнь предлагает.
Мама чуть тише, но продолжала кричать.
- Да я тебя с плохим человеком и знакомить бы не стала.
Ежик на голове красивого Бориса, хозяина красивой "Ауди", опустился.
- А где он деньги взял? У тебя? У папы?
- Дурак, заработал. Умом. А велосипед этот он тебе подарил. Я же было на плохой велосипед, на железяку экономила, ходила в драных колготках. Просто, взял и подарил.
- Я не продаюсь.
- Еще раз дурак. Ты понимаешь, и у тебя жизнь лучше станет. Спокойней. Учиться будешь в нормальном лицее, не с дебилами.
"Это и них? В лицеях? Не дебилы? Нарики и мажоры, шлюхи". Слов у Леши не было. Злость, страх, ярость бросились ему в голову. То что было у Леши на лице стало видно по тому, как изменились лица сидящих.
- А он.
- Со мной.
- Задницей поздоровался, - уже на бегу закричал Лешка.
- Извини, - пронеслось, рокоча рядом с ухом.
И уже за грохнувшей дверью Леша услышал голос Бориса:
- Лена, брось, все верно. А ты думала? Мужик должен быть злым. Сожрут.
Окончено 1999 г.