В постели с Палачом - мистический триллер

Дмитрий Ятокин
                В постели с Палачом.

                Мистический триллер.

                Автор: Ятокин Дмитрий Алексеевич.

               
                2010г.


Глава 1. Древний Восток.

По ночному небосклону скользила одинокая яркая звезда. Двенадцать пар глаз заворожено следили за её полётом до тех пор, пока небесная странница не исчезла из виду.
- Это знак! Нам нужно торопиться!
Возле костра, в каменистой пустыне, кружком сидели двенадцать мужчин. Огненные отсветы высвечивали крепостные стены города Сихем . Старший взглянул на самого младшего и произнёс:
- Говори, Иосиф, мы слушаем тебя. Зачем ты собрал нас здесь, на земле отца нашего?
Иосиф, одетый лучше других, в цветастый халат, встал.
- Сыны Якова, потомки Исаака и Авраама! Братья мои! Не я – Господь созвал нас здесь. После нашей последней встречи минуло сорок веков…
- Пролетели, словно сон! – Вздохнул Вениамин, сын Якова и Рахили.
- Будто вчера мы продали тебя в Египет, фараону. Помнишь, Иосиф? – Хитро усмехнулся Иуда, сын Якова и Лии.
- Такое не забывается. – Нахмурился Иосиф, но через секунду тряхнул головой. – Не отвлекайте меня, у нас очень мало времени. До рассвета мы должны придумать, как отвести беду, нависшую над родом, основанным достопочтенным Авраамом.
- Говори, мы слушаем тебя! – Поднял руку старший Рувим, и все перешёптывания между мужчинами сразу же стихли.
-  Некто, чьё имя мы никогда не произносим, вновь пытается переписать не только историю создания мира, но и историю создания двенадцати колен Израиля. Нашу родословную, братья!
- Чепуха! – Вскрикнул один из братьев, Иссахор. – Как можно переписать то, что уже случилось? Только Господу под силу такое, но он не станет менять мир, созданный им самим!
- Не поминай всуе имя Господа нашего! – Прикрикнул на брата Рувим. – Он может сделать всё, что пожелает, даже истребить весь род человеческий!
- Типун тебе на язык, Рувим! – Иосиф укоризненно покачал головой и поднял вверх руки. – Да славится имя Господа! – Братья, все как один воздели руки к небу. - На этот раз изменить историю создания мира взялся Ламех.
- Потомок Каина? – Переспросил Рувим. – Этого рака ? (Самозванец)
- Точно! – Иосиф нахмурился. – Ему всё неймётся! Никак братоубийца не хочет признать, что род Авраамов пошёл не от старшего сына Адама, а от Сифа, подаренного Господом родителям нашим вместо убиенного Авеля. Теперь нет сомнений, что во времена всемирного Потопа, воспользовавшись паникой и суетой, на борт Ноева Ковчега скрытно проник потомок Каина – Ламех, да не один, а с женой своей – Циллой. С тех пор следы Ламеха отпечатывались везде, где творилось человеческая глупость: в Вавилоне, в Содоме, в Гоморре. Везде, где появлялся Ламех, он проповедовал свои заветы и убеждал горожан, что Цари Иудейские должны выбираться не из потомков сынов Израиля, а из сынов прежде проклятого, но позже помилованного Господом рода Каина.
- Что за заветы придумал сын проклянца?
- Ламех по-своему толкует знамение, которым Господь осенил Каина прежде, чем изгнать его навсегда, после убийства Авеля. «И сделал Господь Каину знамение, чтобы никто, встретившись с ним, не убил его». В своих проповедях Ламех утверждает, что таким образом Господь не только снял с Каина проклятье, но и вернул ему право первородства, старшинства. Ламех требует восстановления исторической справедливости, смещения с трона всех царей, чей род произошёл от младшего сына Адама и Евы – Сифа. Он требует сжечь все письменные свидетельства первородства Авраама, как ложные. По утверждению Ламеха, Царями Израиля должны стать потомки Каина, а не семитские племена, рождённые Ноем после Потопа.
- Это что же получается? – Вскинулся Вениамин. – Нас, потомков Ноя, Сима, Авраама, Исаака и Якова будто и не существует? А Моисей, освободивший наш народ из рабства и отыскавший землю обетованную? Он станет потомком Каина? А праведник Лот? Его назовут племянником Ламеха? Не бывать этому! Нужно немедленно отыскать Ламеха и забить его камнями, как предателя Заветов Предков!
- Погоди, Вениамин, не горячись. – Рувим охладил пыл брата. – Нам нужно разобраться во всём прежде, чем мы вынесем смертный приговор этому болтуну. Кроме слов, он имеет какие-нибудь материальные доказательства?
- Ламех утверждает, что имеет! – Кивнул Иосиф. – Он ссылается на прото-скрижали  Заветов, разрушенные в гневе Господом нашим. В них, якобы, утверждалось, что Господь заключил заветы с потомками Каина. И Моисей, выводивший наших соплемёнников из египетского рабства, был из племени каинанов.
- Полный бред! – Рувим развёл руками. – Нам всем доподлинно известно, что было записано в первых скрижалях. Этот Ламех – грязный лжец! Нам нужно как можно скорее вывести его на чистую воду, пока он не задурил головы простолюдинам.
- Всё не так просто! – Тяжко вздохнул Иосиф. – У меня есть сведения, что в тридцать восьмом временном пласту  уже появилась подправленная книга «Бытия», в которой события представлены так, как их трактует Ламех. Если мы не успеем вмешаться, то все новозаветные книги будут строиться на утверждениях Ламеха. И уже не мы, сыны Израиля, выведем наш народ из рабства и создадим Иудейское Царство в земле обетованной, а потомки проклятого Господом Каина.
- Так чего же мы здесь обсуждаем? – Вновь вскинулся горячий Вениамин. – Нужно рассылать людей на поиски Ламеха, хватать его за ноги и тащить на суд Верховного Сангедрина! После решения Суда мы самолично сожжём этого лжеца!
- Есть ещё одна проблема. – Иосиф обвёл братьев взглядом. – У меня имеются не подтвержденные сведения, что Ламех смог подкрепить свою болтовню, посеяв семена жизни. Если это так, то родится потомок Ламеха – и мы уже не сможем вмешиваться в изменения истории. Сила перейдёт на его сторону!
- Как это?
- Мои информаторы докладывают, что Ламеху удалось посеять своё семя в пятьдесят восьмом временном пласту .
- Пласт окончания исторического цикла! – Уточнил Рувим. – Этот подлец, видимо, решил подкорректировать нашу историю не от Сотворения Мира, а от конца Света?
- Вот именно! – Подтвердил Иосиф. – Если ему удастся в любом из временных пластов разыграть историю Каина по своему сценарию, то в исторической хронологии произойдёт сбой и мы лишимся всех доказательств того, что именно наш отец Яков боролся с Господом и получил от него имя – Израиль!
- Но для этого Ламеху придётся скрытно взрастить потомков Каина в пятьдесят восьмом временном пласту, в самом последнем от Сотворения Мира. Это очень трудная задача, практически невыполнимая!
- Увы, Рувим, но я вынужден огорчить тебя. – Иосиф грустно усмехнулся. – Пока мы ссорились друг с другом, мирились и соблюдали заветы Господа, этот прохиндей действовал по нашёптыванию Сатаны – подкупал, совращал, обманывал. И нашёл тех, кто согласен родить потомка Каина, хотя это и является тяжким грехом! Он очень хитер и изворотлив. У меня нет сомнений – Ламех уже действует и готовится нанести по нашей истории сокрушительный удар.
- Мы можем опередить его? – Рувим сдвинул брови к переносице. – У тебя есть данные по этим людям?
- Нет, мне пока не удалось выявить тех, кто помогает Ламеху и тех, кого он собирается использовать. Но я нашёл того, кто сможет нам помочь. – Иосиф указал рукой в сторону от костра.
Только теперь братья заметили, что метрах в пяти от костра мирно спал старец, завернувшийся в цветастый халат.
- Иосиф, ты хочешь вверить наше будущее в дрожащие руки этого старикашки? Который вряд ли помнит – кто он и что забыл на этой земле? – Захихикал Иуда. – И сколько же сиклей  ты отвалил ему за непосильную для его плеч работу? Рувим, почему ты молчишь? Ты старший, ты должен решать!
- А ну всем молчать! – Вскипел Рувим и встал. – Вы уже однажды ввергли меня в смертный грех, подбили на продажу Иосифа в рабство - больше таких глупостей я не совершу. Иосиф – любимый сын нашего отца Якова, он самый умный из нас, ему и решать. Скажи, Иосиф, ты всё обдумал? Может, стоит найти другого проводника? Другого посвящённого в наши родовые тайны?
- Нет времени! – Отрезал Иосиф и тоже встал. – Я так решил! У старца мало сил, это верно. Но зато много мудрости и опыта. Да и хватка ростовщика сейчас нам только на руку!
- Да будет так! – Рувим вздел руки к небу. – И да поможет нам Господь! Не оставит нас! А сейчас – всем расходиться, заниматься делами. Старца разбудите поутру. Эй, а кто это там бегает?
Рувим всмотрелся в темноту, ему показалось, что рядышком мелькнула чья-то тень. Запалив факел, Рувим обошёл стоянку, но ни чьих следов обнаружить не смог.
-  Мне показалось, что это наша сестра Дина. Или всё же – показалось? – С сомнением произнёс Рувим.
- Динка? Если эта вертихвостка подслушивала наш разговор, то завтра о проблемах рода Авраама станет болтать каждый Сихемский торговец! – Иосиф покачал головой. – Нужно предупредить балаболку, чтобы держала язык за зубами! Пошли, братья!
Двенадцать мужчин гуськом потянулись к городским стенам, оставив старца досыпать последние безмятежные часы у догорающего в ночи костра.

Глава 2. Наши дни.

Григорий Любарский никогда не верил в судьбу и всегда рассчитывал только на свои силы. На это у Гриши были причины. Рано оставшись без отца – Михаил Григорьевич умер, когда сынишке едва исполнилось пять лет, Гриша возложил всю ответственность за маму на свои детские плечи. С тех пор все решения Гриша принимал самостоятельно. Не стало исключением и решение о выборе спутницы жизни.
С Анной Лаванцовой Гриша познакомился уже будучи студентом престижной московской «Плехановки». В тысяча девятьсот восемьдесят четвёртом их, тогдашних советских второкурсников, загнали в глухой колхоз Смоленской области. На танцах в сельском клубе Гриша сразу же выделил зеленоглазую бестию – несдержанно весёлую, по-детски игривую местную массовик-затейницу Аньку.
Та успевала всё: танцевать без устали со всеми, подменять музыкантов и даже что-то напевать в хрипатый микрофон. Гриша, большой знаток алгоритмов и интегралов, не верил в любовь с первого взгляда. Наверное, именно поэтому и втрескался по самые уши именно с этого, первого взгляда!
Потом были гулянья под луной, объяснения с местной шпаной, имевшей свои виды на «первую сельскую красавицу», фингалы, примочки и разговоры, разговоры… Гриша рассказывал о маме, школьной учительнице, которой пришлось воспитывать его без отца. Анна рассказывала о себе, о своей ещё более нелёгкой доле – отец сбежал от семьи, когда Анна с сестрёнкой были ещё грудными, мама от переживаний впала в депрессию, тронулась умом и пропала. Воспитанием сирот занималась бабушка.
Однако прошлое Анны не очень-то интересовало Гришу. Никогда ещё ему не было так хорошо! Его будто магнитом тянуло к Анне. Им, таким разным, было интересно друг с другом. Гриша буднично рассказывал о Москве, об институте, о предстоящей на следующий год поездке на стажировку в Америку. Он даже не пытался вскружить провинциальной девушке голову своим столичным апломбом. Анна охотно рассказывала, что учится в музыкальном училище по классу фортепиано и через два года уже сама станет учить детишек азам нотной грамоты.
Время летело быстро, колхозная «повинность» близилась к концу. Видимо почувствовав, что разлука предстоит долгая, возлюбленные потянулись друг к другу. Близость случилась в ту ночь, когда молодые решили встретить рассвет на берегу неширокой местной речушки. Для Гриши это был не первый опыт, а вот для Анны Гришаня стал первым мужчиной. И первой настоящей, взрослой любовью.
К сожалению, всё хорошее заканчивается очень быстро. Через две недели шумная студенческая ватага укатила в Москву, грызть теорию тогда ещё плановой социалистической экономики. Гриша приглашал Анну в Москву, она обещала приехать и звала на каникулы его. Оба обещали писать и клялись, что разлука будет недолгой, а любовь вечной.
Несмотря на заверения более опытных товарищей, что «колхозно-картошечная» любовь вянет после первой же сессии, Гриша не мог забыть девчушку с огромными зелёными глазами. Может, тому виной была безделица, так предусмотрительно подаренная Анной при расставании? Всего лишь небольшой камушек, обточенный речными волнами со всех сторон до блеска. С виду обыкновенный галечник, чёрного цвета с желтоватыми прожилками, размером со спичечную коробку.
Гришу сначала позабавило, с какой серьёзностью Анна передала ему свой подарок, сказав при этом, что в камушек заключена её любовь и этот гладкий, словно покрытый глазурью леденец будет не только напоминанием о ней, но и, одновременно, защитой, амулетом для Гриши. По словам Анны камень был фамильным оберегом, перешедшим ей в наследство от бабушки.
На прощанье Анна предупредила Гришу, что в камне заключена внеземная энергия, управлять которой могут лишь посвящённые в таинство люди. Таких было всего трое: бабушка Ани, она сама и тот человек, кого Анна полюбит. Если же камень случайно потеряется или намеренно попадёт в чужие руки, то он принесёт незаконному обладателю большие беды и страдания.
Грише стало немного не по себе от всей этой оккультистской чепухи. Про себя он подумал, что таким образом Анна пытается привлечь его, охмурить, убеждая, что камень нельзя терять, дарить и выбрасывать. С большой неохотой приняв камень, Гриша убедился лишь в одном – тот всегда был тёплым и даже зимой согревал.
Для Гриши это было удивительным открытием. До знакомства с Анной он был убеждён, что камни всегда холодят, а зимой так и вовсе от них веет стужей. Но этот камень был исключением. Может, и вправду Анька заколдовала камень, а через камень и его, Гришу? Как бы там ни было, но забыть девушку Гриша уже не мог.
Как ни крутила его жизнь, насыщенная новыми событиями, знакомствами, соблазнами, но нет нет, да и попадался под руки камушек, согревал ладонь, будил воспоминания и поддерживал тлеющий глубоко в душе огонёк любви.
И хотя увидеться им пришлось не скоро, лишь по окончании Гришей института, но переписку они вели все годы разлуки. И Гриша уже начал сомневаться, что помогло сохранить зародившиеся в сердце чувства: действительно настоящая любовь или приворотный камень? 
Не копаясь в себе, не оценивая, правильно он поступает или нет, отбросив прочь всегда присутствующие в голове расчёт и практичность, Гриша поступил так, как ему подсказывало сердце. Едва получив красный диплом и даже не обмыв его с сокурсниками и сокурсницами, очень их этим обидев, он помчался туда, где, как он почему-то надеялся, его ждали.
Гриша ехал не просто в гости, для себя он всё решил – сегодня же он сделает Анне предложение руки и сердца! Сердце готово было вырваться из груди, а руки Гриши были заняты сумкой с подарками и огромным букетом цветов.
Пока Гриша подбирал в уме нужные слова, ноги сами донесли его от автобусной остановки к знакомому дому. Перед садовой калиткой Гриша немного замешкался. Он поставил сумку прямо на землю и опустил руку в карман брюк, решив поднабраться смелости у амулета. Сжав камушек, Гриша тут же разжал ладонь – камушек был холодным, словно слепленный зимой снежок.
Не поверив ощущениям, Гриша предпринял ещё одну попытку, но результат был прежним – холод, ледяной холод. Разозлившись, Гриша сжал камушек уже двумя ладонями, ему хотелось передать амулету тепло своего тела. Ничего не помогало! Галечник оставался морозно холодным.
Ничего не понимающий Гриша вернул камень в карман и прошёлся вдоль улицы несколько раз вперёд и назад. Вновь остановившись у калитки, Гриша пальцами дотронулся до камушка – тот же холод!
«Что всё это значит? – Гриша не на шутку обеспокоился. - Выходит, камушек не рад встрече со своей бывшей хозяйкой? Или даёт подсказку, что нужно искать счастья в другом месте? Чушь! Так ты, Гриня, и по работе начнёшь советоваться с гадалками! А ну – не дрейфь! Шагом марш вперёд, к своей судьбе!»
Гриша подхватил сумку и толкнул от себя калитку, словно отбросил прочь все сомнения. Ему не терпелось увидеть ту, к которой он так долго стремился.

Глава 3.

Дверь дома отворила Анна. Одного взгляда в её глаза было достаточно, чтобы понять – это любовь, и любовь взаимная. За то время, пока они не виделись, а прошло без малого четыре года, Анна заметно изменилась: она стала серьёзней, в глазах уже не было того весёлого озорства, так понравившегося Грише, в них появилось больше грусти, жизненного опыта. Улыбка стала тише, мягче, спокойнее.
Это была Анна, но не Анька, когда-то создававшая вокруг себя вихрь, изменения погоды, магнитные аномалии. Но что тут говорить, они оба стали старше на четыре года. Восемнадцатилетняя девушка успела превратиться в двадцатидвухлетнюю молодую женщину, ждущую своего мужчину.
Проговорили весь день, до вечера, но остаться у неё на ночь Анна не позволила категорично. Пришлось разочарованному Грише второй раз за день трястись в автобусе, только теперь дорога уводила его обратно в Москву.
Всю дорогу Гриша ломал голову, почему Анна так поступила? Ведь для них всё было ясно: Гриша любил её и сразу же, как с обрыва в реку, предложил ей руку и сердце. Анна согласилась с радостью. Но ближе к вечеру в её поведении появилась какая-то нервозность. Она стала поминать о пресловутой деревенской этике, когда молодой незамужней девушке не пристало оставлять на ночь пусть и потенциального жениха.
Гриша поначалу опешил. Он не мог понять, отчего Анна боится пересудов после их близости на берегу реки, но решил не давить на девушку. Пообещав приехать после окончания всех формальностей с выпуском из института и забрать её в Москву, Гриша, буквально вытолканный за дверь, побрёл к автобусной станции. Не то, чтобы он был сильно расстроен, но всё же встреча получилась не совсем такой, о какой он мечтал.
Оставшееся время до Москвы Гриша, сидя в автобусном кресле, только и делал, что вспоминал и размышлял. Если он сам годы разлуки прожил предсказуемо, распланировано, то по письмам и из сегодняшнего разговора он знал, что в жизни Анны не всё было гладким и безоблачным. Её сестра ещё в восемьдесят пятом году уехала в Смоленск, вышла замуж, забеременела. Во время преждевременных родов сестра умерла вместе с ребёнком. Самой Анне пришлось бросить обучение в музыкальном училище и устроиться на работу в небольшую библиотеку, недалеко от дома, чтобы ухаживать за заболевшей бабушкой. Недавно Анна осталась совсем одна – полгода назад бабушка умерла. После таких печальных событий было неудивительно, что девушка внутренне сильно изменилась.

Последующие жизненные события раскручивались стремительно: Гришу, как одного из лучших выпускников Плехановского института деканат распределил на работу в Центральный Банк СССР, при этом прозрачно намекнув, что пора бы ему и о семье подумать.
Для Гриши совет старших коллег не стал непреодолимым препятствием для успешной карьеры. Напротив, для него всё было решено - тлевшие четыре года в душе чувства к одной единственной и неповторимой вспыхнули, как костёр в ночи.
Вскоре сыграли свадьбу: домашнюю, скромную, без помпезности. Были только родственники со стороны жениха. Любови Андреевне, маме Гриши, показалось странным, что на свадьбе не было не только никого из родственников Анны, но даже ни одной подруги с её стороны приглашено не было. Даже на церемонии в ЗАГСе свидетельницей со стороны невесты пришлось выступать одной из дальних родственниц Григория.
А молодого, влюблённого до беспамятства жениха ничто не могло смутить или озадачить. Он купался в океане своих чувств к Анне, ни на минуту не расставался с ней, даже не позволил подвыпившим гостям по давней традиции «украсть» невесту.
Но одна просьба жены всё же сильно озадачила, можно даже сказать, напугала витающего в облаках Гришу. Анна тактично, исподволь, попросив правильно её понять, предложила Грише обвенчаться в сельской церкви на её родине, у некоего отца Алексия, духовного наставника бабушки и Анны. Так, дескать, просила перед смертью бабушка, наказывая внучке уговорить мужа и обязательно исполнить её завет, во имя дальнейшей счастливой жизни их самих и их будущих поколений.
Гриша такой просьбы никак не ожидал! Да как это вообще возможно, чтобы он, на отлично сдавший госэкзамен по научному атеизму, работник Центробанка, готовящийся к поездке на стажировку в Америку, будет лобызать иконы, кружиться вокруг аналоя, повторять скороговоркой за ряженым «батюшкой» религиозную ахинею? И как только такое могло взбрести в голову его жены?
Гриша расстроился не на шутку. Получалось, что Анна ещё и верующая? Почему же до свадьбы молчала об этом? Боялась? И правильно делала! А теперь что, после свадьбы осмелела? Она что, совсем ничего не понимает, отстала от жизни в своей глухой деревушке?
Ничего такого вслух Гриша, конечно же, не прокричал. Он не стал сжимать кулаки и топать ногами. Зачем? Нужно взять себя в руки, успокоиться и доходчиво объяснить жене, что на такое экзотическое предложение Гриша своего согласия никогда не даст, пусть даже и не мечтает! Выслушав отказ, Анна обречённо, словно заранее зная исход, но всё равно на что-то надеясь - может, на Божью помощь? – согласилась с доводами Гриши и больше на эту тему разговор не заводила.
Не обращая внимания на печаль жены, считая это девичьей блажью, которая быстро улетучится, стоит лишь вырваться за границу, Гриша погрузился в хлопоты, возникшие перед длительной поездкой на другую часть света. Нужно было собрать документы, пройти медицинское обследование, сделать прививки, в том числе и в КГБ от государственной измены, узнать у друзей, что лучше вывезти из СССР, и что можно ввезти обратно, не рискуя попасть под «колпак» подозрения у спецслужб и пограничников.
И самое главное – как тайно вывезти и незаметно ввезти назад свой талисман, тёплый камушек, к которому Гриша уже прикипел всем телом и с которым не собирался расставаться. Привык, что ли к нему? Или действительно почувствовал, что не обычный это кусочек горной породы, что имеется в нём спрятанная сила, которая помогает и бережёт? Гриша старался особо не вникать в свои ощущения: камешек карман не тянет, а с тех пор, как оказался в руках – проблем в жизни стало гораздо меньше. И на том спасибо!

Глава 4.

С тех пор утекло много воды в реке жизни Гриши и Анны. Исчезла страна, в которой они родились и познакомились, появилась новая – Россия. Ветры перемен, бушующие на разломах бывшей империи, не задели лишь одного – чувств между Гришей и Анной. Казалось, что никакие жизненные невзгоды не могли даже слегка остудить их любовь.
Гриша днями пропадал на работе. В современной России не хватало высококлассных специалистов, банкиров, к генерации которых и относился Григорий Михайлович Любарский - тридцатилетний экономист, закончивший аспирантуру Плехановского института и несколько лет стажировавшийся в США.
Хотя Гриша и был сыном банкира, но фамильной династии не получилось. Его отец, хорошо известный в банковских кругах СССР Михаил Григорьевич Любарский, умер от рака лёгкого, когда сыну было всего пять лет, не успев передать ему практических знаний.
Однако фамилия всё же помогала и Григорий Михайлович споро зашагал вверх по карьерной лестнице. Приватизация дала умному, амбициозному Грише Любарскому шанс на самореализацию, и он решился на перемены: без сожаления покинул кресло чиновника Центробанка и пересел в дорогое кресло частного банкира.
Всё это время рядом с ним была его верная жена. Нет, она не стала его помощницей или компаньоном по бизнесу, её вполне устраивала роль домохозяйки, хранительницы их очага. Тем более, что вместе с постепенно богатеющей страной, банком, коллегами и друзьями - богатела и их семья, пусть и небольшая. И вот уже Любарские смогли себе позволить переехать из трёхкомнатной квартирки, в которой проживали вместе с мамой Гриши, Любовью Андреевной, в небольшой, но уютный особнячок на Рублёвском шоссе.
Позади остались лихие «девяностые» с кризисами и дефолтами. В двадцать первый век семья Любарских вступила уверенно, без видимых разногласий. Пока муж зарабатывал деньги, Анна справлялась с хозяйством сама, отвергая все слабые попытки Гриши «не позорить его перед соседями» и нанять таки домработницу. В шутку Анна даже просила мужа приплачивать ей за уборку особняка и готовку обедов, стараясь внести свой вклад не только в дело траты семейных денег, но и в процесс их экономии.
Кроме встречаемой в штыки идеи с наймом домработницы, была ещё одна запретная тема – Грише никак не удавалось уговорить жену побаловать его игрой на рояле, хотя бы в праздники, по большим торжествам. Не на публику, а для себя, для души. Гриша купил белый концертный «Август Фёстер», но Анна и слушать не хотела о музыке, ссылаясь на то, что уже давно забыла все произведения. Разучивать заново ей некогда, а позволить себе фальшивить, да ещё на рояле известного производителя – такого выпускница музыкального училища позволить себе не могла.
Огорчённый Гриша, помнивший те далёкие, клубные концерты на «картошке», обижался, сетовал на то, что его лишают права на удовольствие, крадут из его жизни классическую музыку, но настаивать не решался, понимая, что это бесполезно. В их семейной жизни Анна редко говорила ему «нет», но когда говорила – то это не было кокетством, а означало чёткий прямой отказ, без всяких этих женских штучек: «нет» как «да». Пришлось Грише ограничиться стереосистемой и компактдисками с записями оркестровой классики.
Постепенно весь «рублёвский» бомонд начал в открытую посмеиваться над «прижимистым» Григорием Михайловичем, который экономит даже на кухарке, заставляя собственную жену работать домработницей. В банковской «тусовке» сразу же поползли чёрные слухи, что Любарский переводит карманные деньги жене на отдельный счёт, да и брак у них начинает трещать по швам и скоро в книжных магазинах Москвы появится ещё один «рублёвский» бестселлер: «Как я столько лет терпела жмота-банкира!»
Последней каплей, переполнившей Гришино терпение, стало торжество, посвящённое очередной годовщине их свадьбы, устроенное в модном ресторане. Среди приглашённых в основном были коллеги Гриши, в том числе и с предыдущего места работы. К концу праздника к «бочке» поздравлений была добавлена ложка дёгтя. Сам заместитель Председателя Центробанка, бывший Гришин начальник, отвёл его в сторонку и зашептал, оглядываясь по сторонам:
- Григорий, ты меня извини, это, конечно ваше с супругой дело, но на правах старшего товарища, – похлопывание по плечу, – я просто обязан сказать тебе, что это уже перегиб! Многие, очень многие высокие люди, – тычок пальцем в потолок, – начинают поговаривать, что ты Гриша, чересчур оригинальничаешь, или даже пытаешься бросить вызов нашему сплочённому сообществу. Ты что, задумал отделиться от нас, стать лучше, ближе к народу? Я, как ты понимаешь, говорю о твоих патологиях к домработницам. Не нужно вычурностей, сынок, – начальник был старше Гриши лет на пятнадцать, но это «сынок» имело сейчас совсем иной, не отеческий, а субординационный подтекст, – будь проще, будь как все! Или ты забыл, что мы одна команда? Что ты вырос из нас, из наших бухгалтерских сатиновых нарукавников?
Гриша, прекрасно понимающий, что бывший шеф прав на все «сто», согласно кивал и тяжко вздыхал. Не то, чтобы праздник был испорчен, но нехороший осадок в душе Григория остался. Не желая в открытую давить на жену, Гриша стал подыскивать удобный случай для реформы домостроительного «кодекса».
И тут, как нельзя кстати, подвернулся чудесный случай: жена сдалась сама, без всякого давления. Анна сама попросила Гришу нанять домработницу. Тем более, что и кандидатура подходящая появилась: какая-то подруга, с которой они выросли в одной деревне, домовитая, не болтливая. Гриша не возражал, он даже обрадовался – наконец-то! Ему было абсолютно всё равно, кто она, эта домработница, откуда родом и с каким образованием. Самое главное, что теперь она будет! И он вновь станет таким, как все, он не будет выделяться. И это обстоятельство его только радовало.
Домработница, тихая, незаметная и услужливая, представленная хозяину как Галина Тихоновна, возрастом была примерно с Анну, правда, заметно состаренная жизнью. Галина, видимо пытаясь сознательно набавить себе годков двадцать, одевалась как тётки из советского общепита: в белый передник поверх пышных длинных юбок и цветастые кофты. Она старалась не попадаться лишний раз на глаза хозяину и разговаривала с ним односложно, всегда оканчивая разговор словом «хозяин»: «обед подавать, хозяин?»
Гриша несколько раз выговаривал жене, чтобы та занялась перевоспитанием домработницы, научила её хотя бы азам светских манер и столового этикета, но Анна лишь отмахивалась: «Пусть себе  мудрует, лишь бы обеды готовила вкусные и дом содержала в чистоте». Гриша соглашался с женой, тем более его ли это дело – воспитывать домработниц?
Лишь одна черта в поведении нанятой недавно домработницы  заставила Гришу на некоторое время напрячься и сделать некоторые не свойственные ему в домашней жизни распоряжения охране. Уж чересчур внимательной, прислушивающейся к их разговорам показалась ему новоявленная кухарка, всегда отводившая, прятавшая свои глаза.
Решив про себя, что новый, не проверенный человек в доме может представлять для их семьи потенциальную угрозу, Гриша отдал приказ начальнику своей охраны - установить в доме скрытное видеонаблюдение. Но не везде, конечно, а только в общественных местах: на кухне, в столовой, в коридорах, в гостиной, на террасе. Жене, естественно, Гриша ничего говорить не стал, зная, как она негативно отнесётся к этой инициативе.
Был ещё один момент, побудивший Гришу поступить именно так, и о котором он также не стал уведомлять ни жену, ни даже охрану. В день, когда в их доме появилась Галина Тихоновна, Гриша, переодеваясь ко сну, неосознанно зажал в руке свой талисман, чёрный галечник. Захотелось ему в конце дня стресс снять! Но не тут-то было – Гриша едва сжав, мгновенно выронил камень  – тот оказался ледяным!
Ничего не понимая, Гриша осторожно поднял камень, но тот уже был обычным: тёплым, родным, успокаивающим. Что это было? И что могло значить? Предупреждение о чём-то? Намёк на то, что сегодня кто-то или что-то представляет для Гриши опасность? Может, амулет даёт Грише знак, подсказку, что нужно стать внимательнее, осторожнее? Но откуда ждать неприятностей? Если бы камень мог ещё и говорить! Но это уже было слишком! Так и до маниакального психоза рукой подать!
Загадочное происшествие с камнем очень быстро забылось. Поведение домработницы подозрений не вызывало, охрана несколько раз доложила Грише, что Галина ведёт себя обыденно: в хозяйских вещах не роется, ничего не крадёт, ни с кем в доме, кроме хозяйки, не общается, по телефону не разговаривает. В основном занимается лёгкой, видимой уборкой дома, готовкой скромного обеда для хозяйки и обстоятельного ужина на двоих. В свободное время забавляется просмотром сериалов, отдавая предпочтение бразильским. Вот и всё, что смогла выявить охрана.
Григорий Михайлович даже расстроился от такого «скучного» доклада: ничего не ворует, ничего не замышляет, ни в чём не замечена, придраться не к чему! Ну, не провокациями же ему заниматься, в конце то концов! Не подсылать же к домработнице агентов под видом влюблённых в неё садовника или сантехника, чтобы узнать её тайные мысли и желания. А вдруг и этот вариант провалится?
Да и опасался Гриша слишком явно приглядывать за домработницей. Чего доброго, Анна заметит установленную слежку и разнесёт мужа в пух и прах или, что ещё хуже, всплакнёт, всплеснёт руками: «Как же так, Гришенька? К нам в дом пришла женщина честная, с добрыми намерениями, а ты ей устроил проверку, как преступнице, как рецидивистке?» Нет, вынести слёз жены Гриша не мог!
Поразмыслив, Гриша решил не поддаваться на невесть что означавшие подсказки своего амулета и продолжать жить, как ни в чём не бывало. Видеонаблюдение от греха подальше было снято, ребята из охраны продолжали трудиться, приглядывая за всеми работниками, отрабатывая те немалые деньги, которые им платил Григорий Михайлович за свою безопасность.

Глава 5.

Гриша даже не мог предположить, как часто Анна кляла себя за то, невесть откуда нахлынувшее желание, благодаря которому в их доме и появилась домработница Галина. И чего ради понесло Анну на московский вещевой рынок? Что она, покупающая одежду в основном за границей, хотела найти на развалах китайского ширпотреба?
Может, она просто решила развлечься? Потолкаться среди людей? В тот день у Анны было тревожное предчувствие, плохое настроение, побаливала голова. Решив проветриться, Анна села в свою машину и поехала в Москву, но, задумавшись, так и закрутилась по МКАДу. Всё дальнейшее произошло само собой: задумавшись о своих житейских проблемах, Анна очнулась как раз у ворот рынка.
Двадцати минут на изучение местной экзотики Анне хватило с лихвой. Ей быстро надоели приставучие продавщицы, кричавшие в лицо: «Девушка, подходите, на вас есть всё, уступим», и усатые южные красавцы, оценивающие её фигуру совсем не ради определения размера одежды. Пробираясь к выходу, краем уха Анна услышала, как сзади кто-то громко закричал:
- Лилька, Лилька, да куда же ты? Подожди!
Кто-то из толпы бесцеремонно дёрнул Анну за руку:
- Девушка, это же вас зовут!
- Меня? – Анна недоумённо обернулась.
- Лиля, наконец-то! Ты что, не узнаёшь меня?
Анна заметила, что ей машет рукой одна из продавщиц, торгующая нижним бельём, сильно кого-то напоминающая, кого-то из далёкого детства?
- Простите, я вас не помню. Вы, наверное, ошиблись? Меня зовут не Лилей. – Извиняюще улыбнулась Анна.
- Я – ошиблась? Да ни в жизнь! Ой, точно, ошиблась! Это же ты, Анька! Как же вы с сестрёнкой похожи! Ну, никак меня не признаешь? Неужто я так изменилась за эти годы? А вот тебя я сразу узнала! Как увидала профиль, так и кольнуло меня – Лилька! То есть ты, Аня. – Затараторила продавщица.
- Галина? – Неуверенно произнесла Анна. – Ты?
- Ну, слава Богу, признала! А то я кричу, кричу. Ты сюда заходи, ко мне, за прилавок, чего там толкаться. – Анна прошла в торговую палатку. – Вот ведь, подруга, что время с женщинами делает, как лица меняет: ты меня не узнала, я тебя с сестрой перепутала. Да, годы, годы, бабьи слёзы! Хотя ты молодец, выглядишь отпадно, по столичному, тебе сорок ни за что не дашь. Ну, разве твою жизнь с моей сравнить? У тебя массажи, маникюры, ванны, прислуга, муж, а у меня – варикоз, радикулит, сигареты, рюмочки, чтоб зимой не замёрзнуть, пьяные грузчики, норовящие уложить прямо на тюки с товаром. Эх, рассказывать тошно! – Галина махнула рукой. - Давай лучше ты про себя, про красивую жизнь. Ты, болтают, на Рублёвке живёшь? Поди и не работаешь совсем? Или всё же отпрыскам олигархов музыку для души преподаёшь? Ой, как ты на пианино в юности играла, у меня прямо мурашки по коже до сих пор бегают! Муж, наверное, белый рояль подарил? Он у тебя как, не шибко жадный?
- Нет, у нас всё нормально. Живу, как все, не думай, что у меня совсем нет проблем. Ты извини, я тороплюсь, мне пора. Приятно было с тобой повидаться. Пока, ещё увидимся.
Анна дежурно улыбнулась и попыталась выйти из палатки.
- Ань, а ты на родине давно не была? – Схватила её за руку Галина. – Я ведь часто домой наезжаю, на кладбище хожу, родителей своих навещаю. И твоих не забываю, всегда цветочки бабуле кладу и сестрёнке твоей, царство им небесное.
- Что ты сказала? – Анна отдёрнула руку.
- Да ты чего разволновалась? Уж столько лет прошло. – Галина внимательно следила за лицом Анны. – А насчёт могилок ты не сомневайся, я их в порядке содержу: травку обрываю, цветочки сажаю. А чего – мне не трудно, да и по-христиански это, ближнему помочь. Кто в нашем бабьем положении ближе подруг? У тебя-то, я слыхивала, детишек тоже нет? Вот и я такая же, маетная. – Галина высморкалась в не свежий платочек. – Да чего нам прибедняться? Мы-то живые пока, а вот с сестрёнкой твоей какое горе вышло? Молоденькой такой умереть! Я прямо как вспомню – так в слёзы. – Галина вытерла глаза. – А ты чего ж их редко навещаешь, делов много? Тут вот ещё какое дело. – Галина понизила голос и придвинулась к Анне. – С месяц назад я пришла маманю свою проведать, ну и к твоим зашла - по пути. А на их могилках цветов живых, больше чем в цветочном магазине! Я ещё подумала, не Анька ли приезжала, со своим столичным размахом? А ежели не ты, то кто тогда такие деньжищи потратил?
- Ты что-то путаешь – родственников у нас нет, некому моих навещать. Зачем выдумала про цветы? Меня ужалить? И вообще, подруга, что-то слишком много вопросов ты стала задавать. – Голос Анны стал твёрдым, даже злым. – Раньше ты не была такой любопытной. Советую и сейчас поменьше распространяться, особенно про моих близких. Поняла?
- Да ты чего, Ань, обиделась чой ли? Я ведь только с тобой поделилась, как с подругой. – Залебезила Галина. – Ладно, не хочешь вспоминать прошлого, не стану напоминать. Ты бы мне лучше, эта, помогла по старой дружбе? С базара бы мне вырваться, мочи уже нет никакой, всё здоровье здесь положила! Может, кому из богатеев прислуга нужна или кухарка? Так ведь я в деревне выросла, я всё могу! А то, глядишь, и к себе пристроишь, под своё крылышко. И мне радость – и тебе спокойно, что не ляпну я лишнего про тебя где ни попадя, особливо о сестрёнке твоей, горемычной…
- Ты что, опять? Опять тебя понесло? – Анна понизила голос, почти до шипения. – Не поняла, что я тебе сказала? Неприятностей хочешь на свою голову?
- Да Господь с тобой, Аннушка. – Замахала руками Галина. – На что мне лишние проблемы, у меня своих выше головы, не захлебнуться бы. Я ведь не за себя - за тебя волнуюсь. Вдруг сболтну где лишнего? А сплетни по базару, как метлой пыль разгоняют, а там, глядишь – и до журналистских ушей долетит история. А уж если ты мне поможешь вырваться из этого болота – я тебе по гроб жизни обязана буду! Из меня клещами слова лишнего никто не вытащит, вот тебе крест. – Галина истово перекрестилась.
- Ладно, я подумаю. Может и удастся чем-нибудь тебе помочь. Но запомни одно: если хочешь работать у богатых – приучайся к немоте, как рыба. Всё, когда появится возможность, я тебе сообщу. Меня не ищи – я сама тебе позвоню, диктуй номер сотового.
Записав номер телефона, Анна, не попрощавшись, быстро ушла. Поглядев ей вслед, Галина окликнула соседку:
- Машунь, видала фифу?
- А то! От неё за километр Францией разит. Чего она забыла здесь, или мужик денег не даёт на «кутюр»?
- Эту мамзель сюда привела судьба. Она ведь, Машунь, подруга моя школьная. Бывшая, конечно. Сейчас замужем за денежным мешком, признавать вначале меня не хотела, рожу воротила!
- Вот стерва! А кто муж?
- Да какая разница! Главное, деньги не лопатой, а экскаватором загребат!
- Надо же! Ну как бабам удаётся так в жизни устроиться? Ведь это какой фарт нужно иметь, чтобы сначала к такому мужику в постель залезть, а потом умудриться из неё не вылезти! Так чего она хотела? Или по юности взгрустнуть захотелось?
- Бери выше – совесть у неё проснулась! Так что, Машка, присматривайся к моему товару, скоро не будет у тебя приятной соседки. Товар можешь за полцены взять, мне для подруги ничего не жалко.
- Ага, знаю я твои полцены – они мне дороже оптовой выйдут!
- Да ладно тебе лаяться, Машунь! Давай сегодня палатки пораньше закроем, я хочу в кафешке гульнуть, обмыть мой последний день на этом рынке!
- Да ты куда понеслась, Галк! Может, и не выгорит ещё? Может, фифуля эта только языком болтать горазда, а после кинет тебя?
- Нет, Машунь, чует моё сердце, просто музыкой поёт – настал конец моим мучениям, пришёл и мой черёд пожить красиво, от пуза! Завтра я на точку не выйду, нужно будет домой съездить, повстречаться кое с кем, поделиться приятными новостями. Да и совет испросить не помешает, как жить дальше. Давай, закругляйся, пошли принимать успокоительное, я угощаю!

И действительно, Галина не ошиблась – через несколько дней ей позвонила Анна и назначила встречу, после которой в доме Любарских появилась столь желанная для статуса Гриши домработница. Первое время Галина старалась вести себя тихо, не попадаться на глаза строгому хозяину и не нервировать хозяйку, которая внимательно к ней присматривалась.
Но терпеливая Галина прошла через все испытания, будто сама судьба благоволила ей. Она сделала всё от неё зависящее, чтобы втереться в доверие к хозяевам и охране, слиться с интерьером дома, стать неотъемлемой частью семьи Любарских, как предмет мебели, который замечают лишь тогда, когда он требуется хозяевам.
И в день, когда Григорий Любарский отдал охране приказ о снятии видеонаблюдения, каким-то звериным чутьём почувствовав об отступившей опасности, Галина, дождавшись ухода хозяев из дома, сняла трубку телефона.
- Это я! Да, всё нормально, проверка закончена. Нет, никто ничего не заподозрил, можно начинать. Мне не терпится увидеть, как они умоются слезами! Всё, больше разговаривать не могу, подробности при встрече.

Глава 6.

Семейный небосклон Анны и Гриши, доселе чистый, бездонный, радующий глаз, начал постепенно затягиваться кучевыми облачками, предвестниками скорой бури. Многие проблемы начинаются со случайностей. На празднование Дня России вся российская элита была приглашена в Кремль. Среди приглашённых, конечно же, были и Гриша с Анной.
После официальной части Гришу подхватил корпоративный кружок банковских воротил - наискучнейших, но богатейших людей России. Анна, с бокалом шампанского в руке, в одиночестве осматривала Кремлёвский зал. Её внимание привлёк отдельно стоявший мужчина, одетый вопреки протоколу в джинсы и пиджак. Присмотревшись, Анна узнала «волнорез» - это был Шапкин Лев Аркадьевич, молодой олигарх, набирающий силу хозяйственник, метивший в кресло Сенатора от одного из процветающих нефтью и газом регионов Росиии. Заметив взгляд Анны, Шапкин дежурно улыбнулся и направился прямиком к ней.
- Здравствуйте, Анна Ивановна! – Шапкин улыбался уже другой, тёплой улыбкой.
- Здравствуйте. Но мы ведь с вами не знакомы? – Удивилась Анна такому вниманию.
- Заочно знакомы. Можно сказать, у вас шапочное знакомство с самим Шапкиным. – Анна рассмеялась шутке. – Вы знакомы с моей матушкой, а я по её рассказам хорошо знаком с вами. Ася Абрамовна Глинская - преподавала вам музыку. До сих пор моя мама утверждает, что вы самая талантливая из всех её учениц. Я очень кстати вас встретил – матушка неоднократно просила при встрече передать вам поклон, - Шапкин театрально поклонился, - и напомнить, что негоже забывать старых учителей.
- Вот как? Ася Абрамовна – ваша мама? – Было видно, что Анна удивилась, но вовсе не обрадовалась этому известию.
- Да, это так. Фамилия мне досталась от папы. – Лев Аркадьевич, похоже, не заметил смущения Анны, или сделал вид, что не заметил. – Матушка мне много рассказывала о вас. И всё в превосходных степенях! Признаюсь без лукавства, очень хотелось познакомиться с вами лично.
- Я рада, что ваша мечта осуществилась. – Анна, видимо мечтавшая совсем о другом, напряжённо огляделась.
Гриша, заметив, что его супруга беседует с хорошо известным ему господином Шапкиным, считавшимся в российской элите крупным предпринимателем и беспринципным человеком, поспешил ей на помощь. Гриша не мог понять, с чего этот Демон, как за глаза шёпотом называли Шапкина за его пристрастие к чёрному цвету, о чём-то мило беседовал с его женой? Точнее, милым был один только Шапкин, а Анна, напряжённо слушавшая его разглагольствования, казалась беспомощной, безвольной жертвой, попавшей в поле зрения удава-убийцы. Решив вмешаться, Гриша извинился перед коллегами и подошёл к жене, бесцеремонно отодвинув от неё Шапкина.
- Дорогая, у тебя всё в порядке?
- Да, теперь всё в порядке. – Натянуто улыбнулась Анна и ухватилась за руку мужа. – Здесь очень душно.
- Ты права, в обществе господина Шапкина всегда бывает душно. Отчего бы это, любезный Лев Аркадьевич?
- Надо полагать, вы со мной поздоровались? И вам не хворать! А вы всё такой же, Григорий Михайлович, шутник и острослов! И как вам удаётся с такими талантами оставаться до сих пор на свободе?
- Не волнуйся, дорогая. – Гриша погладил руку жены, которая при последних словах Шапкина напряглась. – Это у Льва Аркадьевича такой специфический юмор. Так обычно шутят милиционеры или рецидивисты. Вы, Лев Аркадьевич, надеюсь не милиционер?
- Ха-ха, очень смешно! А я вот, между прочим, развлекал вашу жену, пока вы вели скучнейшие разговоры о деньгах. И, между прочим, у нас с Анной Ивановной обнаружились общие знакомые. Как тесен мир, никогда не знаешь, где встретишь земляка: за границей, в Москве, или как мы, прямо в Кремле.
- А вы что, земляки? – Удивился Гриша.
- Господин Шапкин преувеличивает, дорогой. Он, как оказалось, любит всё преувеличивать. – Анна сделала ударение на слове «всё».
- Это точно. – Гриша рассмеялся. – Даже собственное значение и влияние он сильно преувеличивает.
- Напрасно вы так, Григорий Михайлович. – Показно обиделся Шапкин. – Меня обидеть может всякий. Да, я с красными дипломами институтов не кончал, и в Америке мальчиком на побегушках у ихних банкиров не крутился. Но ведь я и именую себя иначе – не банкир, а предприниматель. Я всего в жизни добиваюсь сам, без подсказок дядюшки Сэма.
- Это хорошо, что без подсказок. – Гриша сжал кулаки. - А не пошёл бы ты, Лёва…
- Не нужно называть адрес, Григорий Михайлович! Я, как истинный россиянин его хорошо знаю. И кулаки сжимать тоже не нужно, не портите впечатления окружающих о вас, как о приличном человеке. Извините, Анна Ивановна, но я вынужден откланяться. Не хочу ставить вас в неловкое положение.
Лев Аркадьевич действительно раскланялся и тут же, едва успев сделать шаг в сторону, был подхвачен под руку проходящим мимо заместителем министра финансов, о чём-то сразу горячо зашептавшим ему на ушко. Григорий Михайлович брезгливо проводил взглядом Шапкина и огляделся – нет ли где урны? Так хотелось сплюнуть после неприятной беседы. Урны поблизости не оказалось, а плевать на начищенный до зеркального блеска паркет не рискнул даже Гриша Любарский.
- А не сделать ли нам отсюда ноги, дорогая? По старинке, как интеллигентные люди – тихо, мирно, незаметно, ни с кем не попрощавшись?
- Я – за!
И Гриша с Анной принялись пробираться к выходу, на ходу раскланиваясь со знакомыми, мило улыбаясь прессе. Гриша сразу же забыл о стычке с Шапкиным, такие «обмены любезностями» с конкурентами у него случались часто. А вот Анну, наоборот, случайный разговор с Шапкиным заинтересовал и заставил надолго задуматься.
Перед тем, как Гриша бесцеремонно оттолкнул от своей жены Шапкина, Лёва успел всучить Анне свою визитную карточку. Анна не успела отказаться и незаметно для мужа опустила визитку в свою сумочку.
Через неделю в доме Анны раздался звонок и всё тот же, уверенный, слегка развязный Шапкин манерно поздоровался с ней.
- Здравствуйте, драгоценнейшая Анна Ивановна. Это вас беспокоит Лёва, ваш земляк по маме.
- Здравствуйте, Лев Аркадьевич. Чем обязана?
- Как вы со мной официально! Я даже растерялся и забыл, чего хотел.
- Ну, раз забыли, то была рада вас услышать и всего доброго? – Анна не была расположена к разговору с Шапкиным.
- Нет, нет, я вспомнил. Мама кланяется вам и просит об одолжении – навестить старую учительницу. Если вы соблаговолите. – Повисла пауза. Шапкин первым прервал её и шутливо продолжил. – Уж не откажите старушке в такой малости, уважьте! Очень она хочет с вами встретиться, поговорить.
- О чём? – Почему-то напряглась Анна.
- Я не знаю. – Растерялся Шапкин. – Наверное, о музыке, о ваших общих знакомых. Моя матушка сильно хворала в последнее время, сейчас почти ничего не видит, но вот напевает постоянно. Мы с вами теперь почти соседи, я недавно купил домик на Рублёвке, недалеко от вас. Дороговато, конечно, но статус обязывает. – Притворно вздохнул Лев Аркадьевич. – Если вам не с руки, то может быть вы пригласите меня с матушкой к вам в гости? По-соседски, так сказать.
- А у вас есть рояль? – Неожиданно спросила Анна.
- Рояль? Вы меня поставили в неловкое положение – рояля нет. Матушка уже играть не может, а мне он и на… То есть, совсем не нужен. – Шапкин начал оправдываться, как провинившийся школьник. – Но если для вашего согласия нужен рояль – мне его завтра же доставят. Назовите марку, цвет и что там ещё?
- Нет, рояль покупать не нужно. – Неожиданно резко ответила Анна. – Передайте Асе Абрамовне, я сама к ней зайду. На днях.
- Хорошо, хорошо, как вам будет угодно. Вы позвоните мне предварительно, я предупрежу охрану. – Лев Аркадьевич счёл нужным закруглить разговор. – Кстати, вы ещё не были на выставке авангардистов? Дерзну и посоветую – сходите обязательно! Ведь вы практически профессионал в этом вопросе? Пригласительный билет на ваше имя уже находится у администратора выставки.
Изумлённая Анна не успела ответить, как Шапкин повесил трубку.

Глава 7.

Анна была не просто изумлена - всё сказанное Шапкиным её просто шокировало. Сначала эта назойливость с приглашением в гости якобы от лица мамы, а потом фактическое приглашение на модную выставку авангардных художников. Но почему Шапкин был уверен, что её эта выставка заинтересует? Бросает наживку в надежде хоть на что-то её «подцепить» или всё же знает о недавнем новом увлечении Анны?
Анна не делала секрета из своего увлечения живописью, но это было скорее пристрастие «для домашнего пользования», не на показ. Анна даже сомневалась, а замечал ли Гриша, что она пристрастилась к мольберту, к краскам и кистям? Конечно, ни о каком профессиональном творчестве речь не шла. Она, как и все начинающие, пыталась отобразить действительность: соседние дома, меняющийся в течение дня цвет неба, дворовую приблудную кошку, спящую на солнцепёке, вековые дубы, чудом уцелевшие от топоров жаждущих всё разрушить новорусских хозяев.
На полотнах не было лишь людей. Здесь, в элитной округе, вообще было мало людей с интересными лицами. Сплошь затонированные автомобили, заборы, безликие охранники и прислуга, старавшаяся меньше попадаться на глаза. Вот и всё, что можно было отобразить. Анна быстро поняла, отчего многие художники уходят от реалий в абстракцию: им просто нечего отображать, вокруг одна пустота и серость. Приходится выворачивать глаза во внутрь себя, погружаться в собственное подсознание – там интересный, яркий внутренний мир.
От искусства Анна невольно перешла к размышлениям о своей жизни. И задалась вопросом, который волновал её в последнее время сильнее всех остальных: а что собственно помнил Гриша кроме своей работы? Да, он не забывал поздравлять её и свою маму с днём рождения. Об этом, как случайно узнала Анна, ему напоминала исполнительная секретарша. Как и о годовщине их свадьбы.
Нет, конечно, справедливости ради нужно сказать, что были даты, о которых Гриша вспоминал сам. Например, восьмое марта. Потому что нужно было поздравлять огромный женский коллектив своего холдинга, а заодно перепадало внимания и жене. И, конечно, Новый Год. Тут Гриша был на высоте, готовился заранее - потому что они должны были выезжать на тусовку во Францию, в знаменитый Куршавель.
Ещё совсем недавно, пару месяцев назад, Анна списала бы свои философические вопросы на хандру, отбросила бы их, встряхнулась, взяла себя в руки.  Но сейчас ей не хотелось ничего менять: ни себя, ни семейные отношения, быстро остывающие. Всё чаще воспоминания тянули Анну назад, в юность, куда она так не любила возвращаться.
Анна всё чаще пеняла себе, что занимает чужое место, что рядом с Гришей должна была быть не она, а другая женщина, которая любила бы его так, как никто другой. Тогда зачем обвинять мужа в не чуткости, если сама стала холодной, выстуженной, как не закрытая зимой изба?
А уж про детей Анна и вспоминать побаивалась. Ей было так страшно и неприятно смотреть в ждущие каждый месяц с надеждой глаза мужа и свекрови: ну как ты, есть изменения? А их как не было, так и нет! Лишь одни кровавые женские слёзы.
Анна не роптала на судьбу. О том, что её жизнь сложится именно так, что она бездетной будет мучиться весь остаток своей жизни, её предупреждала бабушка перед смертью. Но тогда Анна не поверила ей, решила рискнуть, на что-то надеясь. Может быть на то, что своей большой любовью сможет искупить страшную ошибку юности? Увы, пока ничего не получалось!
Перед самой смертью бабушка, смилостивившись над внучкой, дала ей шанс изменить судьбу. Но для этого нужно было совершить обряд очищения у деревенского священника Алексия, под видом венчания. Согласия на венчание Гриша не дал. Да и кто из столичных женихов рискнул бы венчаться в церкви в начале восьмидесятых годов?
Отбросив грустные мысли, Анна решила немного развеяться, подышать воздухом свободы. Гриша, как обычно, пропадал на заседании Совета директоров и Анна не стала звонить ему – он всё равно откажется от такой бессмысленной затеи!
Недолго помучившись в гардеробной комнате, Анна выбрала романтический стиль одежды: белый брючный костюм - облегающий фигуру пиджак, застёгивающийся на три пуговицы и прямые брюки по щиколотку. Блузка была надета розовая, с удлинёнными, выглядывающими из-под рукавов пиджака манжетами. Небольшая белая сумочка оказалась как нельзя кстати.
Сообщив охране, что она уезжает в город без сопровождения, Анна вывела из гаража свой любимый серебристый кабриолет «Лексус» и очень скоро смешалась с потоком разномастных машин, спешащих в Москву.
У входа в Дом Искусства никакой очереди из ценителей живописи не наблюдалось. Осведомившись у администратора, имеется ли на её имя пригласительный билет, Анна убедилась, что имя Шапкина открывает любые двери: её тут же вежливо проводили в нужный зал, как почётного, миллионного посетителя.
Огромные пространства вернисажа гулко отзывались на каждый шаг Анны – кроме неё и двух сопровождающих работников Дома Искусства, обутых в мягкие тапочки, внутри никого не было. Почему-то извинившись перед ней, исчезли и сопровождающие лица. Анна осталась наедине с магией искусства.
Картины были развешаны умелой рукой неизвестного галериста, возле каждой имелась краткая аннотация с фамилией автора, названием картины и стилем, в котором выполнено данное полотно.
Пятнадцати минут для Анны оказалось достаточным, чтобы понять: представленные картины либо собраны из разных коллекций, либо их хозяин ничего не понимает в живописи, а приобретает лишь то, что стоит очень дорого. Чтобы через некоторое время перепродать ещё дороже такому же «знатоку» авангардного искусства.
- Каково ваше экспертное заключение? – Услышала Анна голос Шапкина, раздавшийся словно с небес. – Есть что-нибудь стоящее?
- Надо полагать, что все эти картины из вашей коллекции? – Анна обернулась. Она не удивилась появлению Шапкина, а даже обрадовалась – ей было не по себе одной в огромном зале.
- Официально я всего лишь являюсь спонсором этой выставки, но злые языки утверждают, что всё это разномастье куплено на мои деньги.
- Я вынуждена присоединиться к злым языкам, хотя и не люблю сплетников. Одного беглого взгляда на это «собрание шедевров» достаточно, чтобы понять: у человека, купившего подобное ассорти есть деньги, но нет вкуса. И нетрудно догадаться, кто вероятный кандидат на эту роль – конечно же вы, Лев Аркадьевич.
- А я и не стану отпираться! И обижаться тоже. Да, Анна Ивановна, со вкусом и культурой у меня проблемы. Больше всего на свете мне нравится фантик от конфет «Мишка косолапый», да и сами конфеты тоже. Но у меня два оправдания: трудное детство и становление меня как личности в период смены эпох.
- Это у вас-то было трудное детство? Чудесная мама – музыкант, папа – адвокат, вы сами с высшим образованием… - Возмутилась Анна.
- Вы говорите речёвками из моих предвыборных статей. А правда гораздо скучнее: родители развелись, когда я ещё под стол пешком ходил. Из-за принципа меня отсудил папа, и я был вынужден до семнадцати лет жить с мачехой, которая люто ненавидела меня. Потом мой плевок в сторону отца – вместо юридического я поступил в Губкинскую нефтянку. Учился плохо, конфликтовал с преподавателями, дрался с однокурсниками и спал со всеми однокурсницами – не ради удовольствия, а для самоутверждения. Пристрастился к выпивке, фарцевал. Несколько раз был на волоске от отчисления и тюрьмы, но папаша выручал сына, не хотел иметь родственника с уголовной историей. С грехом пополам и всё той же папиной помощью мне удалось закончить институт, поняв в нефти и в химии только одно – на них можно заработать кучу денег. А тут как раз и время подвернулось подходящее: Союз стал сыпаться, как песочный замок, только успевай хватать то, что плохо лежит и вырывать изо рта других лакомые кусочки. В эпоху перемен ценится не интеллект, а наглость и жёсткость. Атавизмами считаются совесть, мораль, дружба. Только голый расчёт, только выгода и деньги, любой ценой. Оттолкни ближнего и займи его место, подставь друга и отбери его бизнес, сыграй на чувствах своих работников и отбери у них акции, оставь их без зарплаты и выгони на улицу. Вот так нам с вашим мужем приходилось пробиваться в люди.
- Перестаньте! – Анна прервала Шапкина, и её восклицание прозвучало в пустом зале как крик. – Вы так всё преподносите, словно пытаетесь оправдаться? Не все зарабатывали деньги такими методами, как вы! Многие пробились благодаря своему уму и таланту.
- Вот как! – Шапкин прищурился и усмехнулся. – И кого же вы противопоставите мне, Люцеферу? А, догадываюсь! Конечно же этот идеальный бизнесмен – ваш муж?
- И незачем иронизировать. Да, Гриша не такой, как вы.  И действовал он по-другому, не так...
- Грубо, хотите вы сказать? О, тут вы правы – Григорий Михайлович пробивал себе дорогу изящными методами, в белых перчаточках, утираясь чистым носовым платком. А у меня руки и вправду были грязные, отрицать не стану. – Лев Аркадьевич вытянул свои руки, конечно же, чистые, с ухоженными ногтями. – Но вынужден вас разочаровать - мы с Григорием Любарским одного поля ягодки. Мы любим деньги и ради этого готовы ломать людей через колено. Да, начинали мы с ним одинаково, с нуля. Но у Григория Михайловича было два преимущества: первое - он сын банкира, и второе, данное Богом – он был умнее. Но разве я виноват, что родился таким, мягко скажем, умственно ограниченным? Ведь я тоже продукт творчества природы, Божьей десницы. И раз меня создали таким, значит и такие на этой земле нужны? Пока Григорий Михайлович выигрывал математические олимпиады, я зарабатывал авторитет среди одноклассников кулаками, чтобы не смели называть меня недоумком. Впрочем, мама всегда называла меня исключительным. И в начале девяностых пришло моё время, резко вырос спрос на таких «исключительных» людей, не боявшихся замараться. Не имеющих моральных принципов и идеалов, идущих к своей цели по головам противников. Ради чего я ввязался в это, спросите вы? Ради денег? Не только. В основном ради любви к родине, к той земле, на которой я родился. Слишком пафосно, спорно? А вот и нет. Моей миссией было очищение России от всякой швали, которой развелось к тому времени несметное количество, как саранчи на колхозных полях: всяких там рэкетиров, бандитов, убийц. И вот теперь я на вершине и могу с гордостью сказать: цель достигнута, я силён как никогда, а мелкие гады и прилипалы раздавлены. Теперь у меня есть силы и средства, есть власть - можно побороться за счастье других людей. А чем всё это время занимался ваш Григорий Михайлович? Ровно тем же, но результат его деятельности гораздо хуже. Он думал только о себе, о своём благополучии, а я, следуя возложенной на меня Богом миссии, заботился о благе людей, о стране. Мы шли к цели разными путями, по разным дорогам: он более короткой, асфальтированной, я более длинной, извилистой, с ухабами и колючками, но встретились мы в одном месте – во власти. И теперь скажите, кто более полезен для общества: я или он?
Этот странный разговор длился уже очень долго, но в зал выставки никто не входил: ни посетители, ни работники, да и сами вывешенные картины казались здесь какими-то лишними, избыточными. Для обстоятельного разговора Шапкина с Анной более подошёл бы академический зал с кафедрой и амфитеатром трибун, но Льва Аркадьевича вовсе не смущало присутствие у него за спиной таких выдающихся мастеров, как Кандинский, Куинджи, Дали, Фальк, Малевич, Монэ, Мане, Дега, Айвазовский, Пиросмани, Коровин. Лев Аркадьевич солировал и не собирался уступать эту роль никому, даже купленным за баснословные деньги живописцам.
- Довольно, это уже похоже на бред не совсем здорового человека. – Анну Ивановну обидели слова Шапкина о муже и она решила закончить этот разговор.
- На бред сумасшедшего? – Улыбнулся Шапкин.
- Вы сами это сказали. Пусть всё сказанное останется на вашей совести, но по одному вашему «тезису» я просто обязана возразить. Вы всё здесь несли какую-то чушь про свою исключительность, про божественную миссию. Так вот, вынуждена вас огорчить, Лев Аркадьевич, если вам кто и покровительствует из высших сил, то скорее всего Сатана или Дьявол. 
- Вполне может быть, что вы и правы. – Прошептал Лев Аркадьевич. – Но даже если служишь Дьяволу, то всё равно выходит, что ты избранный? И чего стыдиться себя, если нас такими сотворил сам Господь?
- Хватит, я больше не желаю продолжать этот глупый разговор. – Анна двинулась к выходу.
- Анна Ивановна, простите меня, Бога ради! – Шапкин догнал её. – Хочу сказать одно, а вылетает совсем другое. Чёртов мой язык, подрезать его что ли?
- Ладно, ладно, Лев Аркадьевич, давайте обойдёмся без обрезаний. – Засмеялась Анна Ивановна. Она вдруг почувствовала, что ей вовсе не неприятен этот угловатый мужчина. – Я не сержусь на вас. Но мне и вправду пора. Извините, если была резка с вами.
Они вместе пошли к выходу. Двери словно по мановению волшебной палочки распахивались перед ними, хотя никого за дверьми видно не было.
- Вас не нужно подвезти? – Шапкин вопросительно поднял брови.
- Нет, спасибо, я на машине. Всего вам доброго, Лев Аркадьевич.
Анна протянула руку и Шапкин, смутившись, пожал её двумя руками. И долго не выпускал ладонь Анны из своих рук.
- Анна Ивановна, решусь ещё на одну дерзость и попрошу принять от меня этот букет цветов. Безо всяких знаков признательности и поводов. Просто букет цветов для красивой женщины.
Из-за угла тут же выскочил дюжий малый, видимо охранник, с большим букетом роз в руках. Первым порывом Анны было возмутиться и отказаться, но фраза Шапкина «без знаков и поводов» остро царапнула её сердце. Она почему-то тут же вспомнила, что очень давно не получала цветов от мужа без повода. Нет, на важные даты он не забывал преподнести роскошные букеты, купленные помощниками, а вот так, запросто, не потому, что надо, а по душевному порыву, по собственному хотению - уже не случалось.
Анна приняла букет, но всё же напоследок решила «дать бой». 
- Скажите мне откровенно, Лев Аркадьевич, что всё это значит? Вы пытаетесь надавить на Гришу через меня или пытаетесь за мной ухаживать? Вам что-нибудь нужно передать через меня Грише?
- Вовсе нет. – Шапкин помолчал, подумал. – Вы мне не поверите, Анна Ивановна, да и Григорий Михайлович тем более, но мне нечего с ним делить. Все мои агрессивные, как их называют журналисты «захватнические» планы выполнены. Посудите сами, совсем скоро, максимум через три месяца, меня утвердят Сенатором. Что мне, миллиардеру, ещё нужно? Я просто хочу начать жить. Мне нужна лишь та, единственная женщина, которую полюблю я. И пусть пока ещё она не испытывает ко мне таких же чувств, но я сделаю всё для того… Всё для неё, чтобы она поняла, как сильно я её люблю. На мой взгляд, любовь всегда одинока, кто-то должен влюбиться первым, дать понять другому, что тот человек является его избранником. И лишь потом возможно ответное чувство. Всё равно кто-то из двоих будет любить сильнее, и, на мой взгляд, только он один и будет любить. Любовь второго человека, не столь сильная, не всепоглощающая, не обжигающая сердце – разве это любовь? Это суррогат, это придумки писателей и поэтов, умело заменивших любовь на влюблённость. А я считаю, что нет влюблённых, есть лишь один – любящий. – Лев Аркадьевич облизал пересохшие губы и взглянул на Анну.
- Очень пронзительная речь. – Анна хлопнула в ладоши, Шапкин криво усмехнулся. – Даже не стану спорить с вами по поводу вашего единственно возможного определения любви, как всепоглощающей, обжигающей, переполняющей. Будем считать, что это ваша точка зрения на прекрасное чувство. У меня имеется свой женский взгляд на отношения любимых, но это мои внутренние ощущения. Но один момент из ваших выспренних рассуждений я хотела бы прояснить, и надеюсь на вашу последовательную искренность. Получается, что объектом ваших любовных страстей на сегодняшний день являюсь я?
- Да, это так. – Лёва осторожно взглянул в глаза Анны, проверяя её реакцию.
- Жаль, очень жаль разочаровываться в вас, Лев Аркадьевич, но придётся. Неужели вы считаете меня настолько наивной, чтобы я вот так, на ходу, смогла поверить в ваши слова, в ваши пылкие признания? Оказывается, вы совсем не «хищный» бизнесмен, а мягкий, деликатный мужчина? Который робко признаётся жене своего заклятого конкурента в том, что он её любит от всего своего чистого сердца, а не собирается подбросить её мужу свинью, укусив там, где больнее всего? Мой вам совет, Лев Аркадьевич, увольте своих пиарщиков, они бездарные люди и зря проедают ваши деньги. Надо же, какой дурак умудрился подсунуть вам такой примитивный, грубый сценарий обольщения жены своего более интеллектуального коллеги? Вы кем себя мните, Лев Аркадьевич, Юлием Цезарем – пришёл, увидел, победил? Вам до гения не дорасти никогда, гениями рождаются, а не становятся за деньги. Запомните это. И признайтесь хотя бы самому себе, будьте честны перед собственной совестью – вы просто завидуете Грише!
- Напрасно вы лепите из меня монстра и невежу, Анна Ивановна. Да, при упоминании моего имени многие морщатся. Ну и что? Я ведь всего лишь продукт нашей эпохи, нашего общества. Те, кто морщится, они ведь узнают себя во мне, поэтому и ненавидят. Я многим нужен, без меня мир получился бы неустойчивым, хлипким. И вашему мужу я тоже необходим - как отражение. На моём фоне он лучше смотрится, идеальнее. Хотя на самом деле и он точно такой же, как и я: жестокий и беспринципный, только ряженый в белые одежды. Не стану убеждать вас в своих благих намерениях, вы скоро и сами поймёте, что зря обиделись на меня, не поверив в искренность моих к вам чувств. Однако всё, что я вам сказал – это мои слова, и это правда.
- Но звучит эта «правда» неубедительно. Всего вам доброго, Лев Аркадьевич. И спасибо за цветы.
- До свидания, Анна Ивановна. – Шапкин дождался, когда Анна уйдёт и, сжав кулаки, прошептал. – А правда всегда звучит неубедительно. Это ложь красива и приятна. А правда повсеместно нуждается в доказательствах. Что ж, Лев Аркадьевич, придётся вам напрячь свои извилины и вспомнить математические постулаты: теоремы и аксиомы. Причём не только мне, но и тебе, Григорий Михайлович Любарский. Нам обоим, как на рыцарском турнире, придётся побороться за право назвать эту женщину своей королевой. И предупреждаю тебя, Гриша, я сторонник боёв без правил. 

Глава 8.

Первые серьёзные покачивания семейной лодки, почти незаметные, Гриша ощутил в тот момент, когда вроде бы ничто не должно было предвещать о скором кораблекрушении. Напротив, настроение у Гриши было прекрасным. Намечался десятилетний юбилей создания банка. Ребёнка, как сам Любарский в шутку называл своё детище.
Вот на что Гриша решил не пожалеть денег, так это на удовлетворение собственного тщеславия – нужно было показать всем, и партнёрам и в особенности конкурентам, что у него дела идут «о-кей». А если кто и сомневался до сих пор в его мощи, тот будет позорно раздавлен грандиозностью празднования.
Отмечать юбилей было решено в три этапа: официоз, концерт и банкет. Для торжественной части арендовали один из старейших московских театров, где с отчётным докладом о проделанной работе должен был выступить сам Президент, то есть Гриша Любарский. Компьютерщики банка должны были вывести на гигантский экран, установленный на сцене, виртуальную карту «завоеваний» холдинга, по которой вполне реальный Григорий Михайлович Любарский будет шагать «как хозяин».
После финансово-экономико-социального доклада о достигнутых успехах на сцену должны были выходить чиновники с важными лицами и зачитывать поздравительные телеграммы, присланные в адрес холдинга Президентом Росиии, Премьер-министром, Министром финансов, Председателем Центробанка, Президентом союза промышленников и предпринимателей, сенаторами, губернаторами, крупными финансово-промышленными структурами, как дружественными, так и не очень.
И, конечно же, Гриша, самолично занимавшийся режиссурой праздника, не мог забыть о приятном моменте – награждении лучших работников холдинга дипломами, ценными подарками и денежными премиями. Он самолично будет пожимать руку всем выходящим на сцену, а те из награждённых, кому специфика работы не позволит присутствовать на торжестве, с помощью интернет-технологии смогут на своём рабочем месте услышать свои фамилии среди отмеченных наградами и получить видео поздравление от самого президента банка.
Григорий Михайлович позаботился не только о поощрении работников и их развлечении, но не забыл и о том, что для эффективной работы нужно работников хорошо накормить. Вечером, уже более избранная публика служащих корпорации и приглашённых, перенеслась в ресторан отеля «Националь», где в неформальной обстановке, под звон хрусталя и стук вилок продолжилось празднование.
Анна Ивановна, присутствовавшая на торжественной части в театре, наотрез отказалась поехать на ужин в ресторан, сославшись на плохое самочувствие. Гриша для приличия обиделся, но про себя решил, что жена поступает правильно. Вечеринка корпоративная, к чему смущать работников жёнами высших руководителей? Пусть народ расслабляется и хотя бы на празднике чувствует свою общность с начальством.
В разгар шумного веселья к Грише подошёл его заместитель и «правая рука» - Константин Денисович, с соответствующей должности фамилией - Подмогаев.
- По-моему, праздник удался. – Гриша, запыхавшийся от недавнего танца с начальницей кредитного отдела,  улыбнулся заместителю. – Как тебе кажется, Костя?
- Всё прекрасно, Григорий Михайлович, ваши организаторские способности как всегда на высоте. – Костя, высокий худощавый мужчина, несколько старше Любарского, никогда не упускал возможности «подмазать» начальство. – Люди веселятся от души!
- Вот и отлично, они это заслужили. – Гриша обвёл взглядом зал ресторана.
- Григорий Михайлович, от членов Совета директоров нашего холдинга…
- Погоди, Костя, время поздравлений прошло. Расслабься, отдохни, выпей чего-нибудь.
- Я не пью, вы же знаете – у меня язва. – Костя обиженно поджал губы. – Вы меня не дослушали, Григорий Михайлович! У меня не поздравления, у меня предложение к вам от членов Совета директоров.
- Слушай, Костя, что ты всё о деле, да о деле? Мы же не на планёрке, а в ресторане. Давай отложим до завтра?
- До завтра будет поздно. – Костя начал переминаться с ноги на ногу и беспокойно оглядываться.
- Ну ладно, чёрт с тобой, говори, чего эти члены понапридумывали? Только коротко.
- Я очень коротко. Члены Совета директоров обратились ко мне с предложением, чтобы я, как ваш заместитель, довёл его до вашего внимания. – Гриша тоскливо вздохнул и подумал про себя: «Совсем коротенько получается, буквально в двух словах». – Члены Совета директоров и я, присоединившийся к ним, просим вас продолжить праздник в кулуарном составе, в пространстве, свободном от лишних любопытствующих глаз. Кроме того, некоторые члены Совета директоров высказывают мысль, которую я, поддерживая её, также довожу до вашего внимания, что дальнейшее прохождение празднества без высшего руководства  более благотворно скажется на самой атмосфере праздника и поведении людей.
- Всё сказал? Или что-то ещё мне просили передать члены Совета директоров? – Гриша чертыхнулся. – Слушай, Костя, сколько лет тебя знаю, а понять не могу, что ты за человек? То ли зануда, то ли излишне обстоятельный? Извини, конечно, но ты и жене ночью так же долго предлагаешь в постель лечь? Ночь закончится быстрее, чем твои объяснения!
- Григорий Михайлович, вы, вы, я… - Лицо Кости покрывалось красными пятнами.
- Да не сердись! Это я так, для образности, чтобы тебе понятнее было. – Гриша примиряюще похлопал подчинённого по плечу. -  Ты бы сказал просто: «Григорий Михайлович, есть предложение продолжить гулянье в узком кругу. И нам, директорам, сподручнее хлопнуть рюмашку без любопытных глаз, да и людям комфортнее отрываться без начальников, старых перечников!» Вот и всё! Видишь, сколько времени можно было сэкономить? Тебе, Костя, нужно приучаться к самостоятельности, к тому, что в любой момент придётся взять ответственность за всё наше дело на себя. Вдруг со мной что случится: тяжело заболею, получу ранение от «доброжелателя» - кому придётся браться за штурвал? Конечно, тебе, моей «правой» руке. Ладно, ладно, не маши рукой, ты прав – типун мне на язык! С Эльзой Яновной обсудил это предложение? Она «за»?
Бардина Эльза Яновна была финансовым директором, «левой рукой» Гриши, «потому что левая ближе к сердцу» - как он сам шутил.
- Эльза Яновна как раз и является инициатором данного предложения. – Всё ещё обиженным тоном разъяснил Костя.
- Ну тогда вперёд, в родной банк. Только предупреди директоров, пусть исчезают поодиночке, чтобы это не походило на бегство правящей верхушки.
Подмогаев несколько раз согласно кивнул, потом словесно подтвердил: «Будет исполнено, Григорий Михайлович», и только после этого отошёл от начальника.

Глава 9.

Через полчаса руководство холдинга «расслаблялось» уже в привычной им обстановке, за фуршетным столом в зале заседаний банка. Эльза Яновна предусмотрительно отдала команду охранникам и те захватили из ресторана бутерброды с колбасой, ветчиной, чёрной и красной икрой. А с выпивкой проблем в банке никогда не было: в кабинетах руководства имелись комнаты отдыха, а в комнатах отдыха – бары, где всегда можно было найти пару-тройку бутылочек хорошего коньяка, виски или водки.
В баре Григория Михайловича стояло ирландское виски двенадцатилетней выдержки – к нему он пристрастился давно, ещё в свою первую командировку в Соединённые Штаты. Оттуда, из Америки, он привёз не только тягу к крепкому напитку, но и традицию: наливать в стакан на два пальца виски, безо льда, следуя ирландской пословице: «Не воруй чужой жены и не разбавляй чужое виски».
Директора разбрелись по «интересам»: кто-то курил, кто-то выпивал «на троих», кто-то травил фривольные анекдоты. Гриша, включив в своём кабинете негромкую музыку, любимую «Лунную сонату», с облегчением рухнул в кресло, ослабил галстук и с наслаждением сделал небольшой глоток холодного виски. Только теперь он понял, как же устал за сегодняшний день – ноги гудели, да и в голове что-то уж очень шумело: то ли от громкой ресторанной музыки, то ли от лишневыпитого алкоголя.
- Ау, Григорий Михайлович, вы здесь? – В кабинет заглянула Бардина, со стаканом в руке.
- Заходите, Эльза Яновна, присаживайтесь. Посидите хоть вы со мной, а то мужики все разбежались.
- А что же Анна Ивановна, не осталась на празднование? Я её в ресторане не заметила.
- Нет, она «отпросилась» домой. Анна Ивановна не любит пышных, шумных торжеств, а я не стал настаивать. Но вы ведь тоже мужа с собой не взяли? Он, похоже, даже на торжественной части не присутствовал, хотя пригласительный билет на него я подписывал самолично?
- Григорий Михайлович, не нужно резать по живому. – Эльза Яновна нервно пригубила стакан. – Видимо служба безопасности ещё не доложила вам о моём нынешнем семейном положении? – Гриша непонимающе смотрел на Бардину. – Я уже месяц, как в разводе, а фактически семьи уже полгода не существует.
- Извините, Эльза Яновна, я этого не знал, поэтому в виде исключения добавил в ваш пригласительный билет - «с супругом». Вообще-то я не включал в обязанности службы охраны доклад о семейной жизни моих сотрудников.
- Вот и плохо, Григорий Михайлович, что вас не интересует, чем живут ваши сотрудники вне работы. Это обижает их. – Эльза Яновна горячо заговорила. - Иногда мне кажется, что вы смотрите на меня исключительно, как на экран бухгалтерского дисплея: цифры, проценты, налоги, проводки. А ведь любой руководительнице, любому «синему чулку» важно, чтобы на неё в первую очередь смотрели как на женщину. Уж извините меня за дерзость, Григорий Михайлович, но вас я всегда вижу в первую очередь глазами женщины.
- Ну, что вы, Эльза Яновна, никогда я не относился к вам, как к «синему чулку». – Растерялся Гриша. – Напротив, я каждый день отмечаю про себя, что вы выглядите безупречно: одеты со вкусом, с аккуратной причёской и всегда улыбаетесь, даже когда я устраиваю разнос вашему ведомству.
- Спасибо, Григорий Михайлович, от вас приятно услышать даже такую, плохо завуалированную лесть. Только не спрашивайте, как мне удаётся в мои годы выглядеть на десять лет моложе, я вам этого не прощу.
- Эльза Яновна, за кого вы меня принимаете? Как я могу, после стольких десятилетий нашего знакомства, поинтересоваться секретами молодости у почтенной дамы с двумя детьми, да ещё и с тремя распавшимися браками? Это просто сплошной моветон получается! – Гриша пытался скрыть улыбку.
- Да ну вас, Григорий Михайлович! Вы всё подтруниваете, а мне не до смеха. Хотя удивительно, но вам я могу легко простить даже такие, обидные для женщин шутки. – Эльза Яновна взглянула прямо в глаза Грише. – Вы опасный мужчина, Григорий Михайлович, вам многое хочется простить.
Гриша примиряюще протянул Эльзе Яновне стакан и они чокнулись. Разговор прервался, оба задумались о своём. Гриша вспоминал, в каком же году они познакомились? Выходило, что где-то в 1989. Именно тогда внимание Гриши привлекла молодая, но уверенная в себе, компетентная в вопросах больших финансов Эльза Бардина.
Гриша, вспомнив то время, отметил про себя, что побывав замужем три раза, Эльза Яновна ни разу не сменила своей фамилии. Как была Бардиной, так ей и оставалась, словно заранее предполагала частую смену своего семейного статуса. Или, как прагматичный бухгалтер, не хотела доставлять и себе и руководству предприятий дополнительных хлопот, прекрасно зная, что для руководителей высшего эшелона ох как не просто в одночасье сменить фамилию.
Правда, чехарды в семье Бардиной избежать всё равно не удалось: старшей дочери, рождённой от первого брака дали фамилию её отца, младшему сыну, рождённому от второго брака, досталась фамилия его отца. От третьего брака Эльза Яновна рожать уже не рискнула, ей хватило в семье и трёх фамилий.
Гриша даже сейчас не мог вспомнить, в какой именно период их отношения с Эльзой стали доверительными, когда она стала «верной соратницей»? Уже более пятнадцати лет они работали «в связке». И ни разу в голове Гриши не возник вопрос: а с чего это прекрасно образованная женщина, высокий профессионал в бухгалтерском деле, могущая сделать головокружительную карьеру в Центробанке России, идёт вслед за Гришей, часто меняя места работы, начиная практически каждый раз с нуля?
Ради чего все эти усилия? Ради кого она согласна была терпеть многочисленные неудобства? Ради карьеры? Финансовый директор банка не великая должность. Ради славы? Разве работа в частном банке может кого-то прославить? Ради денег? Есть места, где платят намного солиднее.
Но Грише было некогда задаваться подобными «несущественными» вопросами. Его интересовало только дело. Он жил в безумной круговерти событий, в атмосфере постоянного впрыска в кровь адреналина и не мог представить, что кто-то вокруг захочет жить иначе, кто-то сможет сказать ему «нет».
Отбросив воспоминания, Гриша пристально осмотрел всю Эльзу Яновну, причём по-хозяйски, бесцеремонно. Она не успела переодеться к ресторанным увеселениям и выглядела торжественно-официально: чёрный брючный костюм, белая блузка с кружевными манжетами, золотая тоненькая цепочка на шее и широкий браслет из золота на правой руке, инкрустированный перламутром.
- Григорий Михайлович, не смотрите на меня так. – Эльза Яновна, заметив взгляд Гриши, зарделась.
- Почему же? Именно так и смотрят мужчины - оценивающе. – Алкоголь и усталость слегка развязали Грише язык.
- Только не сегодня. – Эльза Яновна постаралась отвернуться. – Я устала и выгляжу ужасно.
- Даже не стану вас разубеждать, да вы и сами знаете, что никакая усталость не портит вас. Хорошо, не буду. – Гриша закрыл ладонью глаза. – Эльза Яновна, можно вас спросить о личном? Скажите, почему так получается, что вы умная, красивая женщина, три раза неудачно были замужем? Мне казалось, что вы и в личной жизни всегда должны делать правильный выбор?
- Проще всего было бы ответить, что мне попадались не те мужчины. – Эльза ответила сразу, словно давно была готова к такому вопросу. – Но нет, вы правы – выбор делала я. А почему не было счастья? Тоже очень просто – я их изначально не любила так, как они меня. Если уж совсем откровенно, то скорее всего я их и вовсе не любила. За исключением первого брака, когда, наоборот, любила до беспамятства я, а он лишь тешил своё самолюбие, что рядом с ним, как вы говорите «красивая, молодая, умная женщина». Я была студенткой, он уже не молодым преподавателем, всё довольно банально. А остальных двух любить я просто не могла, моё сердце уже было занято большой, но безответной любовью. Вот и приходилось моим мужьям стараться за двоих: любить меня, да и себя за меня. А это тяжело и быстро надоедает. В результате постепенно мы становились чужими. Уж извините меня, Григорий Михайлович, за столь «колготочные» подробности, но сегодня вы не мой начальник, а моя «жилетка», в которую хочется поплакаться.
- Извините и вы меня, Эльза Яновна, что подтолкнул вас к такой откровенности. – Гриша, сам не зная почему, всё же был рад, что ему удалось «разговорить» обычно никого не пускающую в свою жизнь Эльзу. – Но вы сказали, что ваше сердце занято другим мужчиной? По всей видимости, он не свободен? Уж не стану навязываться к вам в «подружки», но рискну спросить – он из нашей, банковской среды?
- Он? – Эльза Яновна задумалась. – Вы знаете, Григорий Михайлович, он не из чьей-то среды, он сам по себе. Иногда мне кажется, что он даже не из нашей галактики, не от мира сего.
- Неужто инопланетянин? Или снежный человек? – Засмеялся Гриша и сделал большой глоток виски.
- Инопланетянин, это вы точно определили. – Вздохнула Эльза Яновна и развела руками. – Видимо, у них там органы зрения какие-то особенные, не могут они заметить, что земная женщина влюблена в них. – Эльза тоже отпила из стакана. – Наверное, нам пора расходиться? Вас жена дома ждёт, волнуется. Это мне торопиться некуда, меня сегодня никто не ждёт.
- А дети? Разве они не ждут вас? – Удивился Гриша.
- Они живут каждый у своих бабушек с дедушками. – Эльза мягко улыбнулась. – Всё же мне кощунственно пенять на судьбу: баланс счастья и несчастья в моей жизни соблюдается. Я говорю о свекровях. – Пояснила Эльза. – Если мне в какой-то мере не везёт с мужьями, то патологически везёт со свекровями. Ни на одну не могу пожаловаться, аж зло берёт! Иногда так хочется на ком-то сорваться! Думаю, ну всё, вот сейчас позвоню чьей-то мамочке, сцеплюсь с ней безо всякого повода, нахамлю, наговорю кучу гадостей, одним словом – душу отведу! Ан нет, только услышишь в трубке: «Здравствуй Эльзочка, здравствуй голубушка» - не то что собачиться, слова сказать не могу, комок к горлу подкатывает, аж реветь белугой хочется! Никогда не думала, что такое возможно.
- Очень даже возможно! – Гриша оживился. – Моя мама точно такая же: предупредительная, заботливая, всегда поддерживает Анну. Даже в наших размолвках занимает её сторону. Если бы вы, Эльза Яновна, были моей женой, то ваша коллекция пополнилась бы ещё одной мировой свекровью. – С гордостью отрапортовал Гриша.
- Ну, о Любови Андреевне в качестве свекрови мне и мечтать не приходится! – Эльза улыбнулась. – Вы ведь, Григорий Михайлович, из породы мужчин-однолюбов, когда с первого взгляда и на всю жизнь? Дай вам Бог счастья. – Глаза Эльзы повлажнели. Помолчав с минутку, она отставила стакан. – Всё же, с вашего разрешения, Григорий Михайлович, я откланяюсь. Что-то тихо стало в нашем офисе, праздник закончился, люди потихоньку разъехались, пора и мне домой. Завтра ведь обычный рабочий день? – Гриша кивнул. – Григорий Михайлович, я уж позволю себе ещё один вопрос, из практической, обыденной жизни. – Гриша сделал рукой приглашающий жест. – Вы начали сотрудничать с Львом Шапкиным? Просто по документам у нас ничего не проходит, а слухи уже множатся.
- Что? – От неожиданности Гриша побагровел. – Сотрудничество с Шапкиным? С этим нуворишем в малиновом пиджаке? Позвольте, Эльза Яновна, с каких это пор вы стали ретранслятором слухов? Да за кого вы меня принимаете? Я себя не на помойке нашёл, чтобы пожимать руку этому, этому… Не хочу даже произносить, кому!
- Извините, Григорий Михайлович, мне не следовало спрашивать об этом, - смутилась Эльза Яновна, - всё мой дурной язычок. Да ещё этот мартини, будь он неладен.
- Нет уж, позвольте. – Голос Гриши потвердел. – Раз начали, давайте и закончим: какие слухи курсируют в наших кулуарах? Кто их распускает?
- Не знаю, как теперь и сказать. – Эльза косо взглянула на Гришу. – Но делать нечего, придётся мне самой подставлять шею под топор грозного начальника. – Гриша укоризненно покачал головой. – Недавно вашу жену видели в обществе господина Шапкина, на выставке купленной им коллекции каких-то модных художников, в Галерее Искусств. Вот люди и решили, что раз Анна Ивановна посетила вернисаж, организованный Шапкиным, то возможно, что вы совместно с ним затеваете проект по закупке художественных ценностей? Это действительно очень выгодные вложения капиталов.
- Подождите, никакого проекта с этим выпендрёжником я не затеваю, это полная глупость. Я сомневаюсь, что моя жена могла присутствовать на этом вернисаже. Во всяком случае, мне об этом ничего не известно. А впрочем, постойте-ка, дайте припомнить. – Гриша наморщил лоб и хлопнул себя по голове. – Точно, недавно Анна рассказывала мне, что посетила выставку то ли авангардистов, то ли абстракционистов, но не сказала, что это были работы из коллекции Шапкина. Да и о встрече с ним она ничего мне не говорила! Так, так, так, - Гриша задумался, - придётся мне с этим разобраться.
- Вы уж извините меня, Григорий Михайлович, получается, что я влезла в вашу семейную жизнь. Теперь-то я уверена, что это недоразумение, и даже догадываюсь, кто распускает эти клеветнические…
Дверь в кабинете Любарского была распахнута и за ней, в комнате секретаря, послышался шум, чьи-то осторожные шаги.
- Кто там? – Крикнул Гриша. – Заходите! 
- Это я, Григорий Михайлович. – На пороге возникла долговязая фигура Кости, заместителя Любарского.
- Лёгок на помине. – Пробурчала Эльза. – Принесла его нелёгкая. Вы что, подслушивали под дверью?
- Эльза Яновна, перестаньте, зачем вы так? – Прервал её Гриша. – Что вы хотели, Костя?
- Директора разошлись потихоньку, чтобы вам не мешать. Если позволите, я тоже поеду домой. – Костя переминался с ноги на ногу.
- Конечно, езжайте. Сегодня ведь праздник, к чему эта субординация? Да и мне пора. Эльза Яновна, давайте я вас подвезу?
- Я могу подвезти Эльзу Яновну, нам по пути. – Предупредительно вставил Костя.
- Нам с вами никогда не будет по пути, но делать нечего, придётся ехать с вами, у меня шофёр заболел. До свидания, Григорий Михайлович. – Эльза Яновна встала, улыбнулась Грише и, подхватив под руку оторопевшего Костю, потащила его к выходу.
Посидев ещё несколько минут, пытаясь осмыслить сказанное Эльзой Яновной, Гриша почувствовал, что ему расхотелось ехать домой. Предстоял разговор с Анной и вряд ли он окончится миром, учитывая нервное поведение жены в последнее время. Уж, не с Шапкиным ли связана её тревожность? Что ж, придётся разбираться и с этой проблемой, не откладывать её на потом, это было не в характере Гриши. Потянувшись было рукой в карман, за «советом» талисмана, Гриша упрямо отдёрнул руку. Сегодня он разберётся во всём без подсказок свыше!
Гриша подошёл к столу и нажал кнопку спикерфона:
- Ваня, я уезжаю. Подавай машину.

Глава 10.

Через час Гриша уже заходил в дверь своего особняка на Рублёвке. Свет в комнате Анны горел, она ещё не ложилась спать. «Дожидается меня? – Гриша нахмурился. - Что ж, может оно и к лучшему! Сейчас всё и выяснится!»
- Как прошло празднование? Устал сильно? – Анна вошла в гостиную в домашнем халате, наброшенным на ночную рубашку.
- Всё хорошо, праздник удался. – Гриша ответил односложно и, не поцеловав жену, бухнулся в кресло.
- Ты не будешь ужинать?
- О, нет! Я сыт, пьян и наслушался всяких разговоров. – Гриша внимательно взглянул на жену. – Аня, а ты мне ничего не хочешь рассказать?
- Что, дорогой, сказки на ночь захотелось? Пойдём в спальню, расскажу. – Анна игриво прильнула к мужу.
- Скажи, почему ты утаила от меня, что встречалась с Шапкиным? – Гриша отстранился.
- О чём ты говоришь? – Сначала не поняла Анна. – С Шапкиным? Ах, ты о той встрече на выставке? Так что тут такого интересного? Случайно встретились, поговорили несколько минут и разошлись.
- Ты мне что-то не договариваешь. – Гриша насупился. – Шапкин ничего не делает случайно, поверь мне. Раз он встретился с тобой, значит планировал встречу. Ему что-то было нужно от тебя? От меня? О чём вы разговаривали?
- Это что, допрос? – Анна начала злиться. – Почему ты разговариваешь со мной, как будто я в чём-то перед тобой провинилась?
- Анна, послушай меня. – Гриша повысил голос. – В тех кругах, в которых я вращаюсь, значение имеет каждое слово. Многие люди отдадут большие деньги за то, чтобы услышать, о чём мы с тобой сейчас разговариваем! Наша, в том числе и твоя безопасность, обходится мне в кругленькую сумму. Пытаясь втереться к тебе в доверие, Шапкин преследует свои корыстные цели. Он надеется вытянуть из тебя нужную ему информацию о моих планах, о моих идеях. А возможно, и того хуже, пытается просто дискредитировать меня в глазах высшего общества. Не стану от тебя скрывать, уже вовсю в разного рода кругах муссируются сплетни, что жена Любарского открыто флиртует с его злостным конкурентом Шапкиным!
- Всё это полная чушь! – Возмутилась Анна. – Не знала, что ты собираешь слухи, да вдобавок ещё и веришь им. Что с тобой происходит, Гриша?
- Со мной всё в порядке, я с любовницами Шапкина не интригую. Пойми, Анна, никому из нашего олигархического террариума не интересно, верю я в эти слухи или нет. Для них достаточно, что такие слухи существуют, да ещё подкреплённые фактами. Кредит доверия ко мне начнёт резко падать! Ты должна отдавать себе отчёт в том, что у банкиров дороже всего ценится репутация, в том числе и в семейной жизни.
- Гриша, что ты говоришь? Получается, что тебе интересно не моё мнение, а мнение твоих коллег о нашей семье? Для тебя важно не то, что происходит с нами, а тебя беспокоят кредиты, которые кто-то неизвестно почему выдал нашей семье? – Анна была вне себя от негодования.
- Это не так, Анна. – Гриша несколько запутался в своих тезисах, его логика была ослаблена алкоголем, но он решил не сдаваться. – Неужели тебе не понятна простая вещь? Ты не должна себя так вести, ты не должна осложнять мою жизнь, мой бизнес.
- Вот как? А я всегда придерживалась мнения, что семья держится на доверии, на любви, но, оказывается, я ошибалась. Твоё представление о семье держится на долге. Я тебе ничего не должна, а в особенности твоему олигархическому сообществу. И давай прекратим этот разговор, пока мы не наговорили друг другу глупостей, о которых завтра сильно пожалеем. Извини, но мне хочется спать. – Анна встала. – Я скажу Галине, чтобы она постелила тебе в кабинете.
- Я сам знаю, где лежит постельное бельё. – Буркнул Гриша и демонстративно отвернулся, принявшись разглядывать лепнину на потолке.
Анна пожала плечами и вышла из комнаты, Гриша вздрогнул от стука захлопываемой двери спальни. Посидев несколько минут, он отправился в кабинет, но не спать, какой уж тут сон! Переодевшись в домашние брюки и футболку, Гриша решил скоротать время за разбором тех подарков, которые на торжестве вручали лично ему.
Перебирая коробки, Гриша заинтересовался одной, завёрнутой в обычную почтовую плотную бумагу, в какую обычно запаковывают бандероли. На ней не было ни названия, ни имени дарителя, только приклеенный листок с напечатанными на компьютере двумя строчками: «Григорию Любарскому. Заветы». Что за странный подарок?
Гриша в недоумении взвесил коробочку на ладони: легковата для объёмной книги, да и кому могло прийти в голову дарить ему Библию? Распираемый любопытством, Гриша решил начать именно с этого подарка.
Внутри оказалось несколько коробочек, вложенных одна в другую, на манер матрёшек. В самой маленькой лежал сложенный пожелтевший лист бумаги и обложенный ватой пузырёк из обожжённой глины, напоминающий миниатюрную амфору, с горлышком, заткнутым пробкой из коркового дерева. Не рискнув понюхать содержимое, Гриша развернул листок и пробежал глазами написанный от руки текст. Потом, пожав плечами,  ещё раз. И уже, недоумённо оглядевшись вокруг, прочёл в третий раз вслух:

«Уважаемый Григорий Михайлович! Вынужден вместо поздравлений направить вам «Флакон священной горькой воды для проведения обряда по закону о ревновании». Надеюсь, ваши глаза раскрылись и вы уже знаете, что ваша супруга имеет контакты с лицом, ненавистным вам. Дабы прекратить распространение слухов и не очернять понапрасну имя девы, рекомендую вам воспользоваться советом, дарованным Моисею.
«О жёнах, подозреваемых в измене.
Если на мужа найдёт дух ревности, и будет он ревновать жену свою, не зная точно, осквернена она или нет, то пусть муж нальёт в глиняный сосуд святой воды, возьмёт земли с пола святилища и насыплет её в воду. Вода сделается горькой, наводящей проклятья. Жена обязана выпить сей флакон залпом. Тогда и воцарится истина!  Если не изменяла она мужу своему, то невредимой останется до конца дней своих и будет оплодотворена семенем мужским. Но если осквернилась, изменила мужу, то постигнут её проклятия: лоно её навсегда останется закрытым для семени мужского. И будет такая женщина проклята во веки веков!
Высылаю вам с оказией пузырёк священной заклятой горькой воды, доставшийся мне от Великих Предков. Хотя вода и настояна в течение многих тысячелетий, можете не сомневаться в её действенности. Верховный Совет проводил проверки на измену неоднократно –  блудниц выявлено несчетное множество. Если же жена ваша чиста и непорочна – вреда её здоровью причинено никакого быть не может, клянусь вам именем Предков!
Если же ваша супруга откажется от участия в «Обряде подозреваемых в измене», так ведь отказ – это тоже ответ, не так ли?
Ваш кровный друг и блюститель Заветов».

Гриша откупорил флакон и осторожно понюхал – содержимое ничем не пахло. Пробовать он не рискнул, вдруг это отрава? Но откуда этот благодетель знал о их семейных разногласиях? И что может означать весь этот мистический бред? Гриша собрался крикнуть Анну, пусть она сама почитает эту ахинею, но вовремя вспомнил, что они поругались.
Гриша задумался. Поразмыслив несколько минут, он сложил листок, заткнул сосуд пробкой и решительно убрал присланные вещи в свой сейф, справедливо рассудив, что в таком деликатном деле нужно всё сто раз обдумать, прежде чем произносить хотя бы одно слово, могущее навредить сильнее всякой «горькой воды».
Постелив себе на диване, Гриша выключил свет и улёгся, отвернувшись лицом к стене. Сон не шёл, он ворочался и думал о жизни. Но внезапно, словно приняв сильную дозу снотворного, Гриша провалился в забытье. Сквозь дрёму ему казалось, что в кабинете ходит кто-то посторонний, по-старчески кашлявший, шаркающий подошвами обуви по паркету. Послышался щелчок замка, очень похожий на сейфный, шелест бумаг и недовольное кряхтенье. Раздался хлопок, с каким пробка вылетает из бутылки шампанского. Некто чётко произнёс:
- Ацидум .
«Кислота? Причём здесь кислота?» - задался вопросом Гриша и моментально проснулся. Теперь он не только ощущал, но и видел, что в углу кабинета кто-то стоит, едва различимый в сумраке ночи. Сердце заколотилось от страха, ноги стали ватными, Гриша смог лишь дотянуться до выключателя и включить настольную лампу.
Свет выхватил из темноты нежданного ночного гостя – бородатого старца, точь в точь похожего на международного террориста Бен Ладена. Старик, видимо не ожидавший, что хозяин проснётся, заслонился от него ладонью и прошептал: «Пара беллюм» . Свет в кабинете погас.
- Кто здесь? – Дрожащим голосом прошептал Гриша и вновь включил лампу. В кабинете никого не было. - Что за чёрт! – Ругнулся Гриша, оглядываясь по сторонам. – Фу, ну и заработался я! Террористы снятся, предупреждают, что нужно готовиться к войне. Если так пойдёт и дальше, то тебе, Григорий Михайлович, по ночам черти начнут сниться. Давай-ка лучше спать.
Гриша зевнул и потянулся к выключателю, но рука отдёрнулась, будто наткнувшись на оголённые электрические провода: на рабочем столе стоял флакон с той самой «горькой водой», которую он перед сном убрал в сейф.
«Так что же получается – старик был здесь? – Гриша вытер со лба выступивший холодный пот. – Или я только хотел убрать флакон в сейф, но забыл это сделать? А, может, я вообще сплю и мне всё это снится?»

Глава 11.

Анна всю ночь проворочалась на кровати, не сумев заснуть. Утром она к завтраку не вышла. Гриша один выпил кофе, приготовленный домработницей. Он ушёл на работу, так и не рискнув  зайти в спальню, чтобы поговорить или хотя бы попрощаться с женой.
Выйдя из комнаты в дурном расположении духа, Анна начала снимать стресс, срываясь на всех: на охране, сующей везде свой нос, на бестолковой домработнице, которая только и делает, что смотрит бесконечные сериалы, вместо того, чтобы заниматься уборкой особняка. Хотелось послать всех к чёрту, наорать на всех и разогнать бездельников, но Анна понимала, что и это не в её власти: охрана подчинялась Грише, а домработница…
С ней было не всё так просто. Анна уже не раз корила себя, что смалодушничала и пустила эту женщину к себе в дом. Вместе с Галиной в доме поселились тревога, беспокойство, ожидание плохого. Но и отказать домработнице Анна не могла – та была её одноклассницей и нуждалась в помощи. Были и другие причины для «благотворительности», но о них Анна предпочитала не напоминать даже самой себе.
В последнее время Анна жила с чувством, что то, чего она так боялась, скоро начнёт сбываться. И тогда рухнет всё, в первую очередь мир, который она с такой любовью выстраивала последние двадцать лет. По ночам Анну беспокоили сны, напоминавшие об ошибке юности, об обмане, который может раскрыться и похоронить все надежды на счастливую жизнь.
Всё же отбросив грустные мысли, Анна неожиданно для себя сняла трубку телефона и набрала номер, записанный в визитной карточке. Ответил мелодичный женский голос:
- Резиденция Льва Аркадьевича. Представьтесь, пожалуйста.
- Здравствуйте. Это Анна Любарская. Мне нужно поговорить с Львом Аркадьевичем.
- Одну секундочку, я соединю.
Ожидание растянулось минуты на три. Наконец, Шапкин ответил.
- Здравствуйте, Анна Ивановна! Извините, что заставил вас ждать, я проводил собрание акционеров.
- Здравствуйте, Лев Аркадьевич. Это вы меня извините. Давайте я вам перезвоню в другое время?
- Зачем? Я уже перенёс заседание и рад возможности пообщаться с вами. Как ваши дела? Вы ещё не надумали принять моё приглашение? То есть, простите, опять себя выпятил – приглашение моей матушки?
- Представьте себе – надумала. Вот поэтому я вам и звоню. Мне хотелось бы увидеться с Асей Абрамовной сегодня вечером. Это удобно для неё?
- Конечно, мама будет только рада. Она, кстати, обещалась к вашему приходу испечь любимые вами вафельные трубочки с кремом.
- Мои любимые? – Анна удивилась.
- Так сказала мама. Или она опять что-то напутала?
- Ах да, всё верно. Это я уже стала забывать о своих юношеских пристрастиях. Передайте Асе Абрамовне, пусть не беспокоится. Тем более, что я на диете.
- Хорошо, передам, хотя она и расстроится. – Шапкин помолчал. Повисла пауза. – Анна Ивановна, вас устроит семь часов вечера? Не поздно?
- Устроит. Только вы уж извинитесь перед Асей Абрамовной, я к вам зайду ненадолго. В девять вернётся Гриша…
- Я всё понимаю, не беспокойтесь. Пригласил бы вас пораньше, но боюсь не успеть вернуться в Москву к этому часу. Самолёт долетит быстро, а вот пробки на Рублёвском шоссе даже мне избежать не удастся.
- Какой самолёт? – Не поняла Анна.
- Мой самолёт. Я ведь сейчас нахожусь в Цюрихе, мы здесь проводим совещание с нашими европейскими партнёрами. Но вы не волнуйтесь, в семь я буду на месте.
- Лев Аркадьевич, почему же вы сразу не сказали мне, что вы не в Москве? – Укоризненно начала выговаривать Шапкину Анна. – Не стоит из-за меня так всё усложнять. Я могу навестить Асю Абрамовну в любой другой день, для меня это не трудно.
- Вот именно поэтому и не сказал. – Рассмеялся Шапкин. – Зная вашу деликатность, я был уверен, что вы обязательно перенесёте визит на другой день. А зачем? Мне не сложно вернуться в Москву, для меня это обычный рабочий график: утром в Москве, днём в Лондоне, ночью в Нью-Йорке, утром следующего дня – и сам не знаю где. Порой вылетаешь утром из Токио, прилетаешь в Москву – опять утро! Так и летаю, экономлю время, чтобы потом его растратить: сначала молодею, потом набираю возраст. Видимо поэтому я никогда не состарюсь.
- Вы прямо как на службе у дьявола. До вечера, Лев Аркадьевич.
- До свидания.
Анна решила подготовиться к встрече. Но вместо того, чтобы начать подбирать вечернее платье, а к нему туфли и сумочку, она опустилась в кресло и задумалась, закрыв глаза. Через полчаса Анна прошла в комнату, в которой располагалась их обширная библиотека, нашла на полках книгу мемуаров Святослава Рихтера, нотный справочник для игры на фортепиано и вернулась в гостиную.
Пролистав справочник, она отложила руководство по обучению и взялась за книгу Рихтера. Читала Анна долго, до обеда. Лишь когда напольные часы с боем гулко возвестили о наступлении трёх часов пополудни, Анна отложила книгу и прошла в спальню. Быстро переодевшись, она по местной связи предупредила домработницу, что обедать не будет, а охрану о своём отъезде. Вскоре её серебристый «Лексус - купе» покинул гараж.
Вернулась Анна примерно через час с букетом гладиолусов и большой коробкой конфет. Приняв душ и завернувшись в банный халат, Анна уединилась в спальне, закрыв за собой дверь. Она решила немного отдохнуть перед вечерней встречей, но перед этим вспомнила ещё об одном, не менее важном деле.
Открыв личный сейф, в котором хранились её драгоценности, Анна отомкнула вторым ключом небольшой металлический ящичек и достала оттуда старенькую ученическую тетрадь, с потёртой обложкой и загнутыми от частого листания страницами. Закрыв сейф на все замки и спрятав ключ в ящике ночного столика, в пустой баночке из-под крема для лица, Анна прилегла на кровать и, немного помедлив, словно не решаясь, всё же открыла первую страницу тетради.
Это был дневник, начатый ещё в седьмом классе. Тетрадь была исписана меньше, чем наполовину. Последняя запись датировалась июнем тысяча девятьсот восемьдесят пятого года. Но Анна вовсе не собиралась браться за продолжение дневника, её интерес ограничился уже написанными воспоминаниями.

Глава 12.

В доме Льва Шапкина полным ходом шло приготовление к встрече Анны. Казалось, что вечером должна прибыть не соседка по улице, а Её Величество Королева Великобритании. Командовала в доме Ася Абрамовна. Сухонькая старушка с высоко поднятой головой, передвигавшаяся по дому с помощью палочки, но громким голосом и чётко отдаваемыми командами могущая поспорить во властности с отставным генералом.
Узнав от сына, что Анна согласилась наведать свою учительницу, Ася Абрамовна тут же подняла на ноги всю прислугу. И без того чистый дом ещё раз вычистили с таким старанием, будто завтра наступала еврейская Пасха. Ничего не было упущено подслеповатой хозяйкой дома: паркет в гостиной заново натёрли восковой мастикой, огромную люстру из венецианского стекла, висевшую в гостиной, вымыли, хотя та и без того искрилась чистотой.
Лев Аркадьевич всё же не послушался Анну и успел завезти в дом чёрный концертный рояль марки «Стейнвей». Несмотря на увещевания сына, что не нужно затеваться с вафельными трубочками, что из ресторана привезут трёхэтажный торт и всевозможные пирожные, Ася Абрамовна повязала передник и принялась за приготовление теста, ворча себе под нос:
- Разве эта молодёжь может понять нас, стариков? У них в жизни сплошные суррогаты. Этот босяк сказал мне, что он привезёт еду из ресторана. Боже мой, я смеюся, с каких это пор в общепите научились готовить еду? Там ведь до сих пор, по привычке, воруют продукты. Вместо масла они засунут в торт маргарин, вместо дрожжей насыплют соды, молоко обязательно разбавят водой и продадут нам это убожество за тридорога. Я что, совсем выжила из ума, чтобы меня вот так запросто надул поварёнок из столовой, которую они почему-то гордо называют рестораном? Ася Абрамовна покажет всем, что такое обед из ресторации!
Когда всё было готово, вафли испечены, свёрнуты в трубочки и наполнены кремом собственного рецепта, полученного в наследство от бабушки, домой вернулся Лев Аркадьевич. Он поцеловал маму, оглядел гостиную, устало улыбнулся и побрёл в душ. До прихода Анны осталось времени не больше часа. Шапкин почему-то был уверен, что она не опоздает и придёт вовремя.

Без десяти минут семь Анна, с букетом цветов и коробкой конфет, подошла к раскрытым воротам особняка Шапкина. На улице дежурили двое охранников, издали заметившие приближающуюся к дому женщину.
- Здравствуйте! – Охранник, не поинтересовавшись её именем, дежурно поздоровался. – Проходите, пожалуйста, Лев Аркадьевич вас ждёт.
- Вообще-то я пришла к его маме, Асе Абрамовне. Она дома?
- Хозяева вас ждут, проходите. – Лица охранников были непроницаемы. – Вас проводить до дома?
- Зачем? Я не маленькая, не потеряюсь.
Входную дверь дома распахнула молодая женщина, одетая в синюю униформу прислуги с отлично отрепетированной улыбкой радушия на лице.
- Здравствуйте, Анна Ивановна. Хозяева вас ждут в гостиной. Прошу сюда. – Прислуга показала, куда идти, но сама с места не сдвинулась.
В гостиной, спиной к двери, стоял Лев Аркадьевич со стаканом виски в руке. Он смотрел на огромные часы с гирями, которые в этот миг начали неспешно, со швейцарским достоинством, отбивать семь часов.
- Странно, мне почему-то казалось, что вы появитесь в этой комнате с седьмым ударом. А вы появились на пятом. – Лев Аркадьевич обернулся.
- И что это значит? – Анна смотрела на часы.
- Я ошибся и теперь не смогу загадать желание. Здравствуйте, Анна Ивановна. – Шапкин поставил стакан на стол и поцеловал руку Анны, забрав у неё коробку конфет. – Рад видеть вас в моём доме.
- Здравствуйте, Лев Аркадьевич. А что вы хотели загадать? – Анна не заметила, что её ладонь продолжает оставаться в руке Шапкина.
- Этого нельзя говорить, иначе желание не сбудется.
Анна высвободила ладонь и оглянулась – в гостиную входила Ася Абрамовна. Комната сразу же наполнилась её раскатистым, не по годам звонким голосом.
- Анечка, девочка моя! Здравствуй, моя красавица! Подойди, подойди ко мне, дай мне обнять тебя и посмотреть на твоё красивое личико. Господь услышал мои молитвы и направил тебя к моему дому! А я уж думала, что так и умру в печали, не повидав свою любимицу, свою лучшую ученицу.
Ася Абрамовна приблизилась к Анне и обняла её. Потом взяла её руки в свои и пожала. Но тут же, словно обжегшись, отпустила.
-        Кто это? Анна? Это ты?
- Что с тобой, мама? Ты что, не узнаёшь Анну Ивановну? – Лев Аркадьевич был обескуражен. – Извините маму, Анна Ивановна, она стала совсем плохо видеть.
- Может, мама и плохо видит, но она прекрасно чувствует руками! Голубушка, подойди ближе, я взгляну на тебя.
- Здравствуйте, Ася Абрамовна. – Анна обняла старушку. – Это я, ваша Анечка! Вы просто забыли мои руки, ведь прошло столько лет. Я уже не та девчушка, что разучивала гаммы под вашим руководством. – Анна говорила с Асей Абрамовной, как с больной – ласково, убеждающе. Старушка совсем растерялась и оглядывалась на сына, словно ища у того поддержки. – Да и за рояль я не садилась, дай Бог не соврать, лет пятнадцать. Да и замужем я! Вот руки и загрубели.
- Да, да, извини меня, слепую тетерю. Теперь я вижу и слышу, что это ты, моя девочка. – Не очень уверенно согласилась Ася Абрамовна. – Ты права, Анечка, прошло столько лет и я совсем состарилась. Да и ты превратилась в солидную даму, хозяйку дома. Наверное, у тебя много хлопот? Твой муж заставляет тебя работать? Анечка, девочка моя, вам что, не хватает денег на жизнь? Тебе приходится самой мыть посуду и полы? Лёва, сыночка, что же это такое? Тебе нужно обязательно помочь по-соседски Анечке, она нам не чужая. Женщине нельзя так много работать. Ты согласна со мной, девочка моя? – Анна рассмеялась и кивнула. Напряжение было снято. – Я всегда говорю этому охломону, - Ася Абрамовна кивнула головой в сторону сына, - что когда он женится, то не должен будет заставлять свою жену работать. Женщина должна дожидаться мужа дома, а мужчине нужно много работать, чтобы жена и дети ни в чём не нуждались.
- Всё, мама, мы садимся за стол. – Лев Аркадьевич бесцеремонно прервал маму и взял её за руку. – Ты не забыла, кто у нас в гостях?
- Сыночка, не считай маму выжившей из ума! Я до сих пор помню, как Анечка постоянно делала ошибки в одном и том же месте, играя симфонию Бетховена. Ты помнишь это место: там-та-там, там! – Ася Абрамовна напела. - Поддержи учительницу, деточка, не дай возможности Лёвушке упечь меня в дурдом.
Анна рассмеялась, а Лёва обречённо махнул рукой.
- Конечно же, Ася Абрамовна, я всё помню. И удивляюсь, как вы могли не забыть такие мелочи, ведь прошло столько лет!
- Деточка! Это для вас мелочи, а для меня это жизнь. Это воспоминания, это то время, когда я ещё чувствовала себя молодой, имеющей много желаний.
- Вы и сейчас моложе многих моих сверстниц, Ася Абрамовна. – Умаслила учительницу Анна.
- Ну, всё, хватит! Я сыт вашими любезностями и мне захотелось выпить чашку чая. Прошу к столу. – Лев Аркадьевич подвинул стул и помог сесть Анне. Потом он взял за руку маму и проводил её к столу. – Мама всё же расстаралась и испекла для вас свои фирменные вафельные трубочки.
- Ася Абрамовна, спасибо вам, но разве стоило вот так утруждать себя? – Анна сделала вид, что очень тронута вниманием, которое ей оказывается в этом доме. – Позвольте мне, хоть и на правах гостьи, поухаживать за вами? – Анна взялась за чайник.
В комнату вошла прислуга с цветами в высокой хрустальной вазе. Она остановилась на пороге комнаты и важно произнесла:
- Букет цветов от гостьи. Куда прикажете поставить?
- Нашу гостью зовут Анна Ивановна. – Почему-то раздражённо произнёс Лев Аркадьевич. – Поставьте цветы на стол и можете быть свободны, мы сами обслужим себя.
- Анечка, душечка, эти цветы для меня? – Ася Абрамовна сощурилась в очках с толстыми стёклами, пытаясь лучше разглядеть букет, потом перевела внимательный взгляд на Анну. – Какая прелесть! Гладиолусы! Ты даже не забыла, что это мои любимые цветы. Лёвушка, я же говорила тебе, что Анечка ничего не может забыть?
- Да, мама. – Лев Аркадьевич растерялся. – Только ведь твоими любимыми цветами всегда были…
- Гладиолусы, сыночка. Вот видишь, Аннушка помнит об этом даже спустя столько лет! А ты никак не можешь запомнить, что любит твоя мама! Ох уж эти мужчины! Они прекрасно помнят все эти жуткие курсы акций, долларов, фунтов и стерлингов, но никогда не могут запомнить, какие цветы предпочитают их женщины.
- Хорошо, мама, с сегодняшнего дня я обещаю тебе запомнить, что твои любимые цветы – гладиолусы. – Лев Аркадьевич пожал плечами. – Давайте пить чай. Анна Ивановна, вы всё же попробуйте мамин деликатес, не обижайте её.
- Спасибо, всё очень вкусно. Как в детстве! – Анна откусила кусочек трубочки.
- Ах, как жаль, что Марусенька не дожила до такого счастья - видеть тебя такой красивой и счастливой. – Ася Абрамовна высморкалась в платочек. – Я ведь, сыночка, была подругой с бабушкой Аннушки, упокой Господи её душу! Ну, рассказывай, деточка, как ты живёшь? Счастлива ли? Муж не обижает?
Анна улыбнулась и с грустью ответила:
- Что вы, Ася Абрамовна, Гриша заботливый мужчина и очень меня любит. Только ему приходится очень много работать, также, как и вашему сыну. А счастье? Я всё ещё надеюсь заслужить его! Бог пока что обходит нашу семью стороной, у нас так и нет детей. А мы очень хотим родить их! И Гриша, похоже, ждёт этого чуда даже больше, чем я! Все люди хотят иметь наследников, а состоятельные мужчины хотят ещё и  своё дело передать в родные руки. Ведь Лев Аркадьевич не станет возражать, что бизнес для него тот же ребёнок? Он наверняка не хочет, чтобы в будущем его детище умерло или досталось людям, которые ничего вместе с ним не создавали?
- Позвольте с вами не согласиться. – В разговор включился Лев Аркадьевич, внимательно слушавший рассуждения Анны. – Любовь нельзя мерить прагматическими критериями, нельзя чувства взвешивать на весах целесообразности: любит за то, разлюбит за это! Любовь - не товар, она не имеет гарантийного периода, срока службы, её нельзя обменять как некачественную вещь, нельзя купить, продать. И любящие люди не бизнесмены, чтобы оценивать любовь как капитал, как удачное вложение или богатое наследство. Если нам рассматривать лишь любовь между мужчиной и женщиной, то для людей любовь как чувство является избыточным. Без него многие могут прожить. В животном мире такое понятие вообще отсутствует, там особи ограничены инстинктом продолжения рода. По моему убеждению любовь даётся свыше только избранным людям в качестве подарка, поощрения. И только тем, кто её заслужил, кто её достоин. Поэтому в мире не так много по-настоящему любящих друг друга пар, готовых прожить вместе всю жизнь, не оценивая друг друга, не подсчитывая, кто больше камешков уложил в фундамент семейного гнёздышка. Любовь – это бескомпромиссность, это вирус, это болезнь, которая поселяется в твоём теле, в твоём сердце и которую нельзя излечить. Да никто и не захочет расстаться с этим чувством. Даже смерть не сможет побороть такие яркие чувства, даже она бессильна перед любящими людьми! Такие отмеченные Богом люди обязательно встретятся и в том, ином для нас мире. Ведь что такое смерть? Тленным оказывается лишь тело, а всё остальное: мысль, чувства, душа - продолжают жизнь, пусть и в ином, не слишком понятном для обывателей качестве. Ничто из материального мира им уже не сможет помешать!
- Какие прекрасные слова!
Анна очнулась от завораживающих слов и с улыбкой смотрела на Льва Аркадьевича. Во время его страстного монолога она, казалась, сама совершала это чудное путешествие по параллельным мирам, где есть только подлинные чувства и нет никакой фальши.
- Не правда ли, Аннушка, мой сыночка сказал очень умные слова? Это похоже на тост, так давайте выпьем! – Неожиданно Ася Абрамовна стукнула ладонью по столу. – Что это мы сидим, как в обществе трезвости? Наша гостья может подумать, что мы скупые или очень бедные люди, раз даже не имеем на столе бутылки вина. Сыночка, организуй нам выпить. Не возражай, девочка, послушай старую клячу, свою учительницу – стаканчик вина в хорошей компании только сделает щёчки женщин ещё румянее, а её саму аппетитнее.
- Что вам предложить, Анна Ивановна? – Лев Аркадьевич встал и сам подошёл к бару.
- Что-нибудь лёгкое. А вы сами что выпьете?
- Я пью мартини, только безо льда и без апельсинового сока. – Виновато улыбнулся Лев Аркадьевич.
- А мне налейте мартини со льдом и с апельсиновым соком. – Анна довольно рассмеялась, ей было хорошо, покойно среди этих людей.
- А мне, сыночка, накапай капель пятьдесят этой модной микстуры, которую пьют молодые в ночных клубах.
- Как ни странно, но в последнее время мама пристрастилась к текиле. Что поделаешь, мама всегда следила за модой! – Заговорщически подмигнул Анне Лев Аркадьевич.
Время летело незаметно, как для Золушки на балу у принца.  Анну не покидало чувство, что она находится среди близких ей людей, что ей не хочется уходить, хочется остаться здесь, разговаривать, смеяться, подтрунивать вместе с Асей Абрамовной над её «сыночкой» Львом Аркадьевичем, пить чай с аппетитными вафельными трубочками.
Напряжение от встречи со своей учительницей, с которой не виделась почти целую жизнь, когда после первых приветственных фраз начинаешь мучительно думать: о чём же ещё поговорить, о ком ещё из общих знакомых забыли справиться и как потактичнее, чтобы не обидеть старушку, дать понять, что тебе пора уходить, давно спало.
После выпитого мартини и текилы разговор за столом оживился, чаще стал раздаваться смех. Анну уже не смущали рассуждения Аси Абрамовны, что именно на такой душевно богатой и приличной женщине, как Аннушка, надобно было в своё время жениться её непутёвому сыночке, а не бегать до сих пор в бобылях. Вдруг Анна поняла, что её не раздражают одни и те же слова и истории, рассказываемые в сотый раз забывчивой Асей Абрамовной, что ей не кажется неуместным и опасным то нескрываемое обожание, с которым всё более и более откровенно стал посматривать на неё Лев Аркадьевич. Анне нравилось даже то, что она сама никак не пресекает эти попытки, а молчаливо их поощряет.
Слава Богу, часы не подпали под состояние аффекта и холодно ударили один раз, безо всяких церемоний напомнив гостье, что уже половина девятого, пора и честь знать.
Быстро распрощавшись с показно обиженной Асей Абрамовной, и пообещав старушке, что она обязательно навестит учительницу ещё не один раз, что будет заходить к ней запросто, без звонка, Анна, расцеловавшись со старушкой, вышла из дома, провожаемая Львом Аркадьевичем.
Возле ворот они остановились. Охраны не было видно, видимо как хорошие маскировщики, они слились с местностью, став частью пейзажа.
- До свидания, Лев Аркадьевич. Спасибо за прекрасный вечер, всё было чудесно. – Анна первой протянула руку для прощания.
- До свидания, Анна Ивановна. Позвольте на прощание поцеловать вас… Поцеловать вашу руку.
Лев Аркадьевич наклонился и на несколько секунд прижался губами к руке Анны. Потом резко повернулся и зашагал к дому, не оглядываясь. Анна проводила его долгим взглядом и неторопливо зашагала вдоль забора, часто вздыхая и думая о чём-то важном. Она шла, не замечая ничего и никого вокруг и чуть было не прошла мимо своего дома. Хорошо что каблук подвернулся и вернул Анну из мира грёз в мир реальный.

Глава 13.

Вернувшись в дом, Лев Аркадьевич застал маму стоявшей в гостиной и смотревшей на циферблат часов.
- Что случилось, мама? Почему ты не идёшь отдыхать?
- Слежу за временем, сыночка. – Обернулась Ася Абрамовна. – Эти жуткие стрелки неумолимо приближают мой конец, секунда за секундой. Но самое страшное, что часы остановить можно, а вот приближение моего конца никак не удастся отсрочить.
- Мама, что за печальные мысли? Сегодня выдался такой прекрасный вечер, мы так здорово повеселились и нате вам – ты в печали!
- Тебе, Лёвочка, этого не понять. Ты слишком молод, чтобы чувствовать быстротечность жизни. А вот я именно сегодня ощутила ту скорость, с которой прошла моя жизнь. Ты только представь, сыночка, как изменилась за это время Аннушка, ведь я её не сразу и признала. Голос, взгляд, движения – всё не её, не Аннушкино. Она превратилась во взрослую женщину, у неё появились первые морщинки возле глаз. Ты представляешь?
- Мама, ведь с вашего расставания прошло более двадцати лет, что же ты хочешь? Конечно, она изменилась. Просто здорово, что мне не с чем сравнивать, что я не знал её девчушкой – для меня она прекрасная, красивая, умная женщина, которой только и можно, что восхищаться.
- Эх, сынок, ты всё о своём, о мужском взгляде на женщин. Для тебя сорокалетняя женщина – это едва созревшая ягодка, это распустившийся утром цветочек. А представь, какой старухой в её глазах выгляжу я? Это ужасно, ужасно, сыночка.
- Мама, не преувеличивай! Для твоих лет ты выглядишь просто замечательно.
- Сыночек мой, спасибо тебе, что не расстраиваешь на ночь маму. Но мои глаза, хоть и плохо, но ещё видят. Ты только представь, что время сделало с руками этой девочки! Я их просто не узнала. Как она могла так прекрасно играть на фортепиано такими руками! Если бы не её лицо, то я бы сказала, что к нам в дом пришла самозванка - вот что с нами делает время! Оно не щадит никого, ни молодых, ни тем более стариков.
- И всё же, мама, Анна ведь нравится тебе?
- Вся беда в том, сыночка, что она нравится тебе! Только не делай невинных глазок, словно ты тут не при чём! Маму не проведёшь! А чего ты приуныл, как не выучивший урок школяр? Если любишь её – так и скажи маме, не скрывай своих чувств.
- Да, мама, мне кажется, что я её люблю. И очень сильно.
- Ха, посмотрите на этого босяка, что он такое говорит маме – ему кажется? Пока тебе кажется, твоя мама уже уверена, что нас в скором будущем ждут большие проблемы. Ведь муж Анны - серьёзный мужчина и он не будет в восторге, когда ты попытаешься увести у него эту женщину.
- Это так, мама, ты права. Но самое главное, я не знаю, как ко мне относится Анна, примет ли она мои чувства? – Лев Аркадьевич сжал кулаки, его глаза сверкали.
- Сыночка, не волнуйся, она воспринимает тебя всерьёз. И моё женское сердце подсказывает, что в её семье сейчас происходит что-то не совсем ладное. В её голосе я не услышала никакого волнения, когда она рассказывала о муже. Поверь моему опыту – их брак трещит как кусок материи, которую портной рвёт напополам. Так что, сыночка, не отступайся и делай то, что считаешь нужным. Но берегись, Гриша Любарский не из тех, кто добровольно и без боя отдаст тебе свою женщину!
- Я знаю, мама. Он ничего своего без боя не отдаёт. Но здесь именно тот случай, когда и я без драки не отступлю.
- Храни тебя Господь! И помни – мамочка всегда и во всём поддержит тебя! Ладно, сыночка, пойду к себе в комнату. Хочу в одиночестве подумать о прожитой жизни, о времени, о возрасте. Для стариков это как наказание – долгая жизнь, когда ничего нельзя изменить, а можно лишь жить в своих воспоминаниях.  Ладно, сыночка, не обращай на мамулю внимания, это у меня старческий словесный понос. Поцелуй мамочку и пожелай ей спокойной ночи хоть с какими-нибудь снами.
Лев Аркадьевич поцеловал маму, проводил её до комнаты, а сам вернулся в гостиную. Он налил себе полстакана мартини, вставил в стереосистему диск с концертом Шопена и, взяв с полки антикварный том Библии, сел в кресло. Ему нужно было получить ответы на множество вопросов, и вряд ли на это хватит ночи.

Глава 14.

Григория Любарского разбудили звуки музыки. Гриша спал в кабинете, на втором этаже своего Рублёвского особняка. Открыв глаза, он долго прислушивался к разбудившим его звукам. Его интересовала не мелодия - он быстро определил, что исполнялся концерт для фортепиано Бетховена, а манера исполнения.
Так чисто, вдохновенно, величественно, мог играть только профессиональный пианист. Неужто, Анна? Но что могло сподвигнуть её на такой подвиг? Да ещё глухой ночью? Ведь последние двадцать лет Анна ни разу не присела за рояль, несмотря на все уговоры мужа?
Гриша нашмыгнул на босые ноги тапочки и как был в пижаме, тихонько вышел из кабинета. Он не обратил внимания на часы, но в доме было ещё темно. Лишь внизу, в гостиной, мерцал лёгкий, похожий на лунный, свет. Сверху рояль не был виден и Гриша начал спускаться по лестнице на первый этаж. Едва Любарский ступил на первую ступень лестницы, как музыка зазвучала ещё громче. С каждым шагом вниз громкость нарастала, словно Анна уже заметила появление мужа и таким странным образом старалась его поприветствовать.
Спустившись на один пролёт, Гриша остановился. С этого места рояль был хорошо виден и догадка Любарского подтвердилась – Бетховена играла его жена! Анна сидела спиной к Грише. На ней был надет белоснежный пеньюар, сливавшийся с белизной рояля «Август Фостер», а на голову и плечи был наброшен чёрный газовый платок. На крышке рояля стояла зажжённая свеча, которая и разбрасывала по дому рассеянный свет.
Спуск по второму лестничному пролёту привёл к обратному результату – музыка начала затихать, но совсем не умолкла. За окнами начал наклёвываться рассвет, одежда Анны почти полностью слилась с роялем. Теперь Гриша видел лишь очертания жены, её голову, закутанную в чёрный платок. Шаг за шагом приближаясь к роялю, Гриша с удивлением замечал, что постепенно меркнул и сам платок.
Подойдя совсем близко, Гриша почувствовал прилив страха к груди и остановился, стараясь унять дрожь в ставших ватными ногах. Он не верил своим глазам! Музыка продолжала звучать, но жена исчезла! Она словно решила поиграть с ним в прятки и спряталась в тёмном углу. Гриша почувствовал, как кто-то легко провёл невидимыми пальцами по его лицу! Потом такой же мимолётный поцелуй в губы, дыхание, вздох и…
Взглянув на рояль, Гриша схватился руками за голову и пронзительно закричал! Клавиши инструмента продолжали двигаться в такт звучавшей музыки, но пианиста за роялем не было! Рояль играл  Бетховена сам собой!
- Аня! Анна! Где ты? Что это за шутки, чёрт побери?
- Что? Что случилось? Да что с тобой?
Гриша резко обернулся и почувствовал, что волосы на голове начали шевелиться! Анна, его жена, стояла возле перил второго этажа и с тревогой смотрела вниз, пытаясь понять, что происходит с мужем?
- Гриша, ты в порядке?
- Аня, это ты? Но как ты там оказалась?
- Гриша, что с тобой происходит? Тебе не кажется странным вопрос – как я оказалась в своём доме?
- Но ведь ты… Ты только что…
Гриша смолк на полуслове, он смотрел то на рояль, то на свою жену.
- Ты переоделась? Зачем?
Гриша заметил, что на жене был одет длинный халат тёмно бордового цвета.
- О чём ты? Я не понимаю твоих вопросов! Или это очередной приступ ревности? – Анна начала спускаться вниз.
- Но минуту назад ты была в белом пеньюаре и чёрном платке! – Упрямо констатировал Гриша.
- Минуту назад я спала в своей кровати в известной тебе ночной рубашке.
Анна распахнула халат и продемонстрировала мужу короткую ночную рубашку из золотистого шёлка.
- Этого достаточно? – Анна подошла к мужу и пытливо всмотрелась в его лицо. – Или ты намерен осмотреть и мою спальню? Я только не поняла, кого ты ищешь? Любовника или любовницу?
- Прекрати, Анна! – Гриша дёрнул головой и потёр пальцами виски. – Меня разбудила музыка. Я спустился вниз и увидел, что ты сидишь за роялем. А потом, потом… Ты оказалась наверху!
- Гриша, это не смешно! – Анна тяжко вздохнула и покачала головой. – Ты хоть смотрел на часы? Четыре часа утра! Я видела уже седьмой сон! Ты здоров? У тебя нет температуры?
Анна потянулась рукой ко лбу Гриши, но он недовольно отстранился.
- Ты хочешь сказать, что пять минут назад не ты играла вот на этом самом рояле? А свеча? Ты видишь – свеча зажжена! Кто её зажёг, если не ты? Привидение?
Гриша ткнул рукой в сторону горевшей свечи. Анна спокойно взглянула на свечу и кивнула:
- Успокойся, свечу зажигала я. Ты засел в кабинете, мне стало одиноко, нахлынули воспоминания, я села за рояль и зажгла свечу. Попробовала что-нибудь наиграть, но все этюды вылетели из головы. Уходя спать, видимо забыла задуть свечку. Вот и весь криминал. Это всё, мистер Эркюль Пуаро? Я могу вернуться в спальню?
- Ещё несколько вопросов. – Гриша подозрительно прищурился. – Почему ты проснулась? Ведь тебя разбудила музыка? Ты слышала Бетховена?
- Я слышала только тебя. – Анна развела руками. – Меня разбудили твои крики. Какая музыка, Гриша? Я ничего не слышала!
- Анна, прекрати, не выставляй меня сумасшедшим! – Гриша продолжал упорствовать. – У меня ещё нет галлюцинаций! Пожалуйста, сядь за рояль и сыграй Бетховена. Ну, ты помнишь эту вещь – концерт для фортепиано…
- Гриша, прекрати немедленно! – Твёрдо произнесла Анна. – Я не сяду за рояль! Что всё это значит? Ты в своём уме? Решил поиздеваться надо мной посреди ночи? – В голосе Анны появились плаксивые интонации. – Давай немедленно закончим этот разговор и забудем о нём! Возвращайся в кабинет, выпей успокоительного и ложись спать!
- Выпить успокоительного? Отличная мысль! – Гриша неизвестно отчего обрадовался. – Подожди меня, я сейчас!
Гриша взбежал по лестнице на второй этаж. Через минуту он выбежал из кабинета с флакончиком в руке.
- Вот, выпей эту микстуру! – Гриша протянул Анне миниатюрную амфору.
- Что это такое? И почему я должна это пить? Это что, успокоительные капли?
Анна взяла из рук Гриши глиняный флакончик и с удивлением повертела его в руках. Откупорив пробку, она нюхнула содержимое и закашлялась.
- Что это за гадость? Откуда ты взял это зелье? Оно пахнет мышиным помётом!
- Не спрашивай, что это, просто выпей! – Гриша схватил Анну за руку и постарался поднести флакончик к её губам. – Это решит все наши проблемы, вернёт в нашу семью спокойствие и прежнюю любовь.
- Да что с тобой, Гриша? – Анна пытливо смотрела в глаза мужа. – Ты обращался к знахаркам за приворотным зельем? Выброси эту гадость немедленно! Я не стану пить неизвестно кем настоянную отраву! Извини, Гриша, но это уже слишком! – Анна вернула пузырёк мужу. – Я ухожу спать! Советую и тебе последовать моему примеру. Тебе нужно отдохнуть. Ты не забыл – у тебя утреннее заседание Совета Директоров?
- Откуда ты знаешь о заседании?
Вопрос был настолько глупым, что Анна лишь покрутила пальцем у виска Гриши и повернулась, чтобы уйти. Ступив на лестницу, она всё же ответила на вопрос:
- Если ты забыл – то пока я всё же являюсь твоей женой, Григорий Михайлович! Спокойной ночи!
Проводив Анну тяжёлым взглядом, Гриша дождался, когда за ней захлопнется дверь. Услышав щелчок закрываемого изнутри замка, Гриша криво ухмыльнулся и процедил сквозь зубы:
- Это ты верно заметила – пока моя жена! И дурачить себя я не позволю! Значит, ты отказалась пройти через «обряд жён, подозреваемых в измене»? Ничего, ничего, всё равно я получу ответы на все свои вопросы! И аз воздам! Все получат, что должно!
Гриша ударил кулаком по клавишам рояля, задул свечу и, оглядевшись ещё раз, стал подниматься по лестнице на второй этаж. Он задерживался на каждой ступеньке, прислушивался к звукам и присматривался к теням. Но ничего примечательного для себя не обнаружил.

Глава 15.

Дальнейшая жизнь Анны разделилась на два мира. В первом были завтраки с мужем, домашние дела, езда по магазинам и посещение салонов красоты, поздние ужины. Отношения с Гришей начинали немного выравниваться, хотя прежней теплоты между ними уже не было. Гриша делал вид, что конфликт исчерпан и продолжал вести себя так, будто жизнь течёт по-прежнему гладко. Анна ему подыгрывала.
Второй мир был только её. Это была её тайна, её секрет. В него она не пускала никого. Никого, кроме Льва Шапкина. Словом, это и был не её, а их мир: Анны и Льва Аркадьевича.
Постепенно времяпрепровождение в обществе Шапкина начало казаться Анне настолько естественным, что она уже и не вспоминала то время, когда ей самой приходилось устраивать свой досуг, не рассчитывая, что муж сможет сделать перерыв в работе и уделит жене несколько часов для прогулки по парку или посещения показа мод.
У Лёвы Шапкина не было ничего невозможного. Они могли сесть на его личный самолёт, перелететь в Вену, погулять в парке развлечений «Пратер» на берегу Дуная, попить знаменитого на весь мир кофе по-венски, а вечером вернуться в Москву.
Незаметно для себя самой Анну начала увлекать такая «двойная» жизнь. У неё появилась тайна, а вместе с ней откуда-то из глубин души вырвался дух авантюризма, сумасбродства, доселе ей вовсе не свойственный. Она внезапно почувствовала себя юной, игривой девчонкой, сбегающей из дома от маминой опеки.
Анна восприняла ухаживания Льва Аркадьевича как игру в измену. Как сладостно, как заманчиво чувствовать себя на грани бездны, дышать опасностью, балансировать на весах соблазна и здравомыслия, ощущать себя немножко блудницей, приближать тот миг, когда потребуется лишь одно - остановиться, не дать увлечь себя в пропасть греха. И наблюдать, следить за реакцией мужа, за его удивлёнными, ничего не понимающими глазами, который постепенно начинает замечать происходящие с тобой перемены!
Как приятно ввергать мужа в задумчивость, когда он начинает гадать о причинах произошедших с женой изменений: «Дорогая, ты изменила причёску? У тебя новый стилист? Почему твои глаза горят огнём карибской страсти? Да ты ли это, дорогая? Тебя стало просто не узнать! Мне кажется, я влюбляюсь в тебя, но в другую: необычную, непонятную, ускользающую, как лёгкое облачко в жаркий день».
Анна вступила на дорогу опасной, но влекущей игры. Она изменилась, ей нравилась двойная жизнь - легальная и нелегальная. Днём она флиртует с Львом Аркадьевичем, а вечером следит за реакцией мужа, пытаясь заставить того ревновать.
Самолёт Шапкина превратился в челнок, снующий между Москвой и столицами европейских государств. Анна придумала ритуал для их поездок: она загадывала, где бы ей хотелось сегодня побывать, что посмотреть, а Лев Аркадьевич по подсказкам угадывал город и исполнял её капризы.
Их встречи происходили не слишком часто, примерно раз в неделю, но очень скоро Анна начала чувствовать, что ей хочется видеться с Шапкиным чаще, что она стала больше думать о нём и с трудом переносит разлуку в эти несколько дней. Ей было уютно, комфортно с этим мужчиной и Анна отбросила здравую мысль: чем всё это закончится? Она решила, что судьба, или рок сами всё расставят по своим местам.
После Вены, Праги настал черёд Лондону, Риму, Милану, Берлину, Мюнхену, Мадриду. Это были удивительные, ни с чем не сравнимые однодневные поездки, когда времени хватало лишь на пешие прогулки по центру города, на чашку кофе в кафе, на покупку сувенира.
Остался лишь один город, поездку в который так оттягивала Анна, чего-то подспудно боясь. Это был город страстей, любви, лёгкости, сумасбродства, авантюризма, приобретений и потерь. Город встреч, надежд, ошибок, а для многих просто город – мечта. Да, это был лукавый обманщик Париж, который всем хочется увидеть и умереть, а побывав в котором – хочется жить вечно, никуда оттуда не уезжая!
Решение посетить Париж было принято Анной после отъезда Гриши на очередной симпозиум банкиров, проводившийся в «финансовой столице» Германии Франкфурте-на-Майне. Анна позвонила Льву Аркадьевичу и безо всяких недомолвок попросила его забронировать гостиницу в Париже на три дня. После секундной паузы, овладев собой и стараясь скрыть замешательство вместе с восторгом, Лев Аркадьевич спокойно ответил, что в отеле «Ритц» у него круглогодично зарезервирован пентхауз.
Вечером того же дня Анна уже стояла на террасе парижского отеля, подставляя лицо под прохладу осеннего ветерка и задумчиво глядя на темнеющее французское небо, на котором пока ещё забыли зажечь звёзды. Твёрдые, ласковые руки легли на её плечи и повернули – сзади неслышно подошёл Лев Аркадьевич.
Вглядевшись в лицо Анны, он поцеловал её губы и привлёк к себе. Потом отстранил на вытянутые руки, дав Анне несколько секунд на размышление. Даже сейчас, когда всё было заранее решено, Лев Аркадьевич по-джентльменски позволил Анне самой сделать выбор, который она и сделала: не оттолкнула, а прижалась к нему!
Подхватив свою любовь на руки, Лев Аркадьевич перенёс Анну в спальню, на огромную кровать. Это было похоже на помешательство, на вирусную болезнь, которой заразились оба одновременно. Анна не понимала: где она, с кем она? Она лишь чувствовала, что счастлива. Под утро они, обессилевшие от ночных безумств, уснули вместе, с блаженными улыбками на счастливых лицах.
Два последующих дня были похожи на первый: прогулки по городу, посещение музеев, выставок, отдых в кафе и ночи любви. Три дня пролетели как один вечер.
Очнулась Анна уже в самолёте. Нет, она не спала и не была усыплена снотворным – просто наступило прозрение. Пелена влюблённости мгновенно спала и в голове прозвучал сакраментальный вопрос: «Что я натворила?»
Комфортный реактивный лайнер возвращал их в Москву, вот только Анна не могла определиться: к какой жизни? Прежней или новой? Напротив Анны в удобном кожаном кресле расположился Лев Аркадьевич. Он дремал с детской улыбкой на усталом лице. Осторожно, чтобы не разбудить его, Анна поднялась со своего кресла и прошла в хвост самолёта, к туалетной комнате.

Глава 16.
 
Заперев за собой дверь и для чего-то открыв кран с горячей водой, подставив ладонь под мягкую струю, Анна взглянула на своё отражение в зеркале: «Теперь можно и поговорить». Отражение скривило губы и кивнуло - разговор намечался нелицеприятным.
«Итак, начинай оправдываться. Первое слово за тобой». – Отражение приглашающе повело рукой.
- Почему ты решила, что я начну с оправданий? - Анна удивлённо наклонила голову.
«Ну как же, это ведь стандартная схема всех блудниц – сейчас ты начнёшь плести околесицу, что с тобой это приключилось впервые, что ты сама не понимаешь, как всё вышло? Просто какое-то наваждение, затмение разума и прочая, и прочая… Что, разве не так?» - Отражение с усмешкой ждало ответа.
- Конечно, не так! То есть доля правды в твоих словах есть. Это действительно было наваждением, каким-то колдовством, словно меня опоили дурманным зельем. И потом, ты же знаешь, как мы, женщины, легко поддаёмся на провокации.
«Не нужно обобщать. – Взгляд Отражения стал жёстким. – Отвечай только за себя – ты поддалась на провокацию». 
- Но  у меня есть оправдания.
«Отлично. Слушаю тебя внимательно». – Отражение подпёрло кулачком подбородок.
- Да, да, понимаю, что я дрянь, стерва, недостойная женщина, но только ли я виновата в случившемся? А Гриша? Он что, совсем не при чём? Его вины в моём проступке нет? А вот и есть! Кто постоянно оставлял меня одну? Он! Вот и получается, что прежде, чем обвинять женщину в проступке, нужно начать с мужчины. Спросить его: «Всё ли ты сделал для счастья женщины?» И получить размытый ответ: «Я старался, я делал всё, что мог!» И после такого ответа ты решишься меня обвинять? Да, рядом со мной появился мужчина, который захотел сделать для меня всё, что Я хочу! Как тут устоять?
 «Браво, великолепная защитительная речь! – Отражение казалось искренне восхищённым. – Тогда позволь мне стать на сторону твоего мужа. А скажет он тебе примерно следующее: «Дорогая, когда-то я встретил чудную девушку: веселую, красивую, душевную, которую полюбил с первого взгляда и которая полюбила меня. Мы поженились и жили счастливо. Всё у нас было хорошо, всего было в избытке. Я много работал, она создавала уют в доме. Мы вместе проводили вечера, читали вслух книжки, рассказывали друг другу новости, болтали, дурачились и ложились в постель, чтобы каждую ночь уже не на словах показать, как сильно мы любим друг друга.
И так продолжалось долгие годы, пока на безбрежном небосклоне семейной жизни не возникло облачко, сначала лёгкое, словно сотканное из шерсти альпийского барашка, а потом всё увеличивающееся, тяжелеющее, предвещающее грозу. Этим облачком была проблема, с которой сталкиваются некоторые семьи – у нас не было детей. Вроде бы никто в этом не был виноват, мы были здоровы, врачи недоумённо разводили руками – у вас всё должно получиться, вы молодые, пробуйте, но вслед нам вполголоса шушукались: «Наверное у этой пары сексуальная несовместимость. Им нужно или разводиться, или заводить роман на стороне, или усыновлять чужих детей».
Для меня существовал лишь третий вариант – усыновление. Развод и романы я не рассматривал даже теоретически. Но жена, страдая от лишённости быть природной матерью, оттягивала момент и не принимала окончательного решения. Меня можно обвинить в том, что я не настаивал, не подталкивал её к этому сложному решению. Возможно, что из-за такого поведения у моей жены и сложилось впечатление, что я поставил на ней крест, что больше не связываю с этой женщиной своих надежд на получение наследника. Это полная чушь! Я любил и люблю свою жену вне зависимости от того, сможет она родить ребёнка или нет. Да, семья без детей – не полная семья, но если так распорядился Бог, то может и не стоит идти наперекор судьбе?
Возможно, там, наверху, кто-то посчитал, что раз эти двое так сильно любят друг друга, то и не нужно ничего менять в их отношениях? Да, я вбил себе в голову, будто любой женщине отсутствие детей наносит сильную психологическую, душевную травму. Поэтому я и старался создать для жены тепличные условия, оградить её от всего того, что могло причинить ей боль: ограничил круг своего общения, перестал дружить семьями, приглашать в гости друзей, у которых есть дети.
Сам того не желая я превратил наш дом в пустой, гулкий, холодный мавзолей, где действовали табу: не разговаривать о детях, не упоминать друзей, у которых подрастают ребятишки. Мне казалось, что жене так будет легче – если мы не говорим о проблеме, то её вроде бы и не существует. Но это оказалось трусостью и глупостью. Оберегая жену от мнимых фобий, я сам обрёк её на одиночество и спровоцировал зарождение многих комплексов. Постепенно наши пылкие чувства начали угасать, мы всё реже волновали друг друга, всё неохотнее ложились в постель для любви.
В результате пропасть между нами начала увеличиваться. И вскоре мы начали жить каждый своей жизнью, хотя внешне и казалось, что у нас прежняя, счастливая семья. Случилось это после появления в доме домработницы, которую жена представила, как свою школьную подругу. С появлением этой женщины в доме всё явственнее начал ощущаться холод, даже страх того, что очень скоро в нашей семье произойдут какие-то неприятные изменения. Я отгонял от себя эти мысли, считая всё это своим больным воображением…»
- Ну хватит, довольно! Что это за зефирно-мармеладную патоку ты здесь намешала? – Анна сжала губы и косо взглянула на Отражение. - Вылепила идеальный образ мужчины! Почему ты оправдываешь его, а меня втаптываешь в дерьмо, наглядно демонстрируя как низко я пала? Тоже мне, нашёлся святой великомученик: он и поймёт, и простит, и не упрекнёт! Откуда ты знаешь, что он там себе думает? Да, согласна, многое из того, что ты тут наплела, соответствует действительности. Последнее время мне не хотелось заниматься с ним любовью. Ну и что, я должна была это делать ради пресловутого супружеского долга? И к чему это он вспомнил о домработнице? Это была его идея – нанять её. Да, Галину в дом привела я, она моя подруга. Бывшая. Да и не подруга, а так, землячка. Какая разница – причём здесь она? Нагородил про холод в доме с её появлением, про предчувствия! Мне и самой страх как хочется от неё избавиться, да пока не могу, обстоятельства против этого. Но это совсем другая история, никак не связанная с моей изменой. Вот видишь, ты добилось своего, я сама призналась, что изменила мужу!
«А что здесь признавать или не признавать – это голый факт, ты пополнила статистику прелюбодеяний. Именно так называется действие, совершённое тобой. Будучи замужней женщиной, ты спокойно улеглась в постель с посторонним мужчиной для удовлетворения своих похотливых наклонностей. Вот тебе мой совет: гульнула на стороне, отвела душу, побаловала тело и быстро домой, к Гришеньке. И чтобы никаких терзаний, никаких иллюзий – только домой! И с Лёвой пора разобраться, не оставлять ему бесплодных надежд, а то у него слюнки потекут, во вкус войдёт, станет требовать: хочу ещё и ещё, я влюбился, жить без тебя не могу, бросай мужа, выходи за меня. Отрубать сразу, как топором!
А Грише наплетёшь, что ездила на эти три дня к себе на родину, навестить могилку бабушки, поклониться родной земле. Это так романтично и правдоподобно, что он и сомневаться не посмеет. Поцелуешь его нежно, вздохнёшь тяжко: «Боже мой, как я скучала все эти дни без тебя, как мне тебя не хватало!» И у вас снова совет да любовь».
- Да что ты несёшь? За кого меня принимаешь? – Разозлилась Анна. – Смешиваешь меня с грязью, втаптываешь в землю? Я просила у тебя сочувствия, понимания, мне нужна была твоя поддержка, а ты разглагольствуешь как прокурор! Ты судишь меня, как рецидивиста, как безжалостного убийцу. Вот, вот, в твоих глазах я вижу укор, презрение и ничего более! А раз так, то я прекращаю эту экзекуцию и приказываю тебе замолчать. – Отражение отрицательно покачало головой. – Ах, ты не желаешь? Ну тогда берегись! Заткнись немедленно или я за себя…
- Анна, у тебя всё в порядке? Почему ты кричишь?
В дверь стучал обеспокоенный Лев Аркадьевич. Анна вздрогнула, ей казалось, что монологи звучат внутри неё, но оказывается она громко кричала. Вот только Анна не поняла, вслух была произнесена лишь последняя фраза или весь конфликт с отражением происходил в режиме словесного диалога?
- Всё в порядке! Я сейчас выхожу.
Анна взглянула в зеркало с озорным желанием показать язык своему отражению, но в испуге отшатнулась – в зеркале никого не было видно. На секунду зажмурившись от страха, Анна вновь взглянула в зеркало, но теперь оно было всё покрыто испариной от долго текущей горячей воды. Анна закрыла воду и торопливо вышла из туалета.
Вернувшись в салон, Анна застала благостную картину: во все иллюминаторы левого борта радостно втекало утреннее солнце, спеша пожелать влюблённым доброго утра. За столиком колдовал Лев Аркадьевич, готовя напитки.
- У тебя всё в порядке? Я проснулся, а тебя нет. Пошёл в туалетную комнату, слышу – ты кричишь? Тебя что-то испугало?
- Нет, всё нормально. Я не кричала, а вскрикнула – вода оказалась слишком горячей. – Анна присела в кресло.
- Держи. – Лев Аркадьевич протянул Анне бокал. – Сегодня такое чудесное утро, просто хочется петь. Давай что-нибудь напоём вместе?
- Лёва… Лев Аркадьевич, нам нужно серьёзно поговорить. – Анна поставила бокал на стол, не притронувшись к напитку.
- Вот это да! – Присвистнул удивлённый Лев Аркадьевич. – Мы что, снова на «вы»? К чему официоз? Ты меня пугаешь.
- Подождите, Лев Аркадьевич, не перебивайте меня, разговор будет серьёзным. И неприятным для вас. Но я должна сразу всё расставить по своим местам.
- Подожди, Анна, не трудись. Мне кажется, я всё понял. – Лев Аркадьевич тоже поставил недопитый бокал на столик. – Мы возвращаемся домой, отдых закончен, а вместе с ним и наш роман. Ты это хотела сказать?
- Да, спасибо за помощь. Я прошу вас, Лев Аркадьевич понять меня правильно и принять всё так, как я скажу. То, что между нами произошло, было прекрасным, чудесным, увлекательным, но сном. Нам пора проснуться и зажить реальной жизнью. А в ней нет и не может быть места нашим отношениям.
- Скажи… Скажите, Анна, я вас чем-нибудь обидел?
- Нет, конечно же нет. Дело не в вас, точнее, не совсем в вас. – Анна задумалась. – Последнее время я жила с ощущением, что очень скоро в моей жизни должны произойти большие перемены, вот только не знала, с какой стороны их ждать? Это чувство тревоги передавалось и на наши с Гришей семейные отношения, они стали формальными, прохладными.
- И тут на горизонте появился корабль, а на мостике я со спасательным кругом в руках? – Лев Аркадьевич нервно улыбнулся.
- Ну зачем вы так, Лёва?
- Извините, Анна, мне просто обидно. По-человечески обидно. Зачем я только выворачивался перед вами наружу? Рассказывал вам о своих чувствах, поверив, что они вам не безразличны. А вы просто использовали меня, чтобы выбраться из семейного кризиса?
- Лев Аркадьевич, прошу вас, не добивайте меня. – Анна говорила просительным тоном. – Не бейте, как это называется у вас – ниже пояса? Дайте мне возможность всё объяснить…
- Не трудитесь! Главное я понял – вы меня не любите. И для вас по-прежнему главным мужчиной в жизни остаётся Гриша. А моей любви на нас двоих явно будет недостаточно. Знаете, Анна, я пока не готов сказать вам со всей определённостью, что я буду делать дальше: добиваться вас несмотря ни на что, или попытаюсь забыть вас? Мне нужно подумать. Не нужно. – Лев Аркадьевич остановил рукой Анну, которая попыталась что-то сказать. – Давайте помолчим, чтобы не говорить пустых банальностей.
В салон вошла стюардесса, мило улыбнулась и произнесла:
- Наш самолёт начинает снижение, прошу вас пристегнуть ремни. Посадка в аэропорту «Шереметьево» через пятнадцать минут. 
Она забрала со столика бокалы и вышла из салона, задёрнув за собой дверную шторку. Самолёт клюнул носом и начал плавно снижаться. Лев Аркадьевич послушно застегнул ремень и откинулся в кресле. Он закрыл глаза, всем своим видом показывая Анне, что их разговор окончен. Анна некоторое время наблюдала за его лицом, потом, тяжело, но тихо вздохнув, отвернулась к иллюминатору.

Глава 17.

Через несколько дней по возвращении из Парижа, в доме Льва Аркадьевича произошло странное событие, заставившее его поволноваться и крепко призадуматься. Прислуга, развешивая по шкафам вещи хозяина, принесённые из химчистки, обнаружила в кармане пиджака, того самого, в котором Шапкин был в Париже, листок бумаги, сложенный вчетверо. Всё бы ничего, да уж больно затёртым, обветшалым оказался тот листок.
Прислуга, Нина Петровна, бывшая учительница начальных классов, с большим трудом, по большому блату, получившая престижное и высокооплачиваемое место домработницы в доме олигарха, чуть не расплакалась! Поди теперь докажи, что ты проверяла карманы пиджака перед отправкой вещей в химчистку и этого листка в них точно не было! Ведь не поверят, скажут – не доглядела!
А что, если это важный документ? Договор о многомиллионной сделке? А после химобработки в нём наверняка ни печати не разглядеть, ни подписи? И как этот чёртов листок в кармане завалялся? Ведь перед сдачей в химчистку она проверяла карманы? Или всё же прошляпила?
Нина Петровна вспомнила, что, сдавая вещи, встретила свою коллегу, домработницу из особняка банкира Любарского, ну и покалякала с той немного. Всего-то парой фраз и перекинулись, минут на двадцать, не больше! Ну, перемыли, как водится, косточки скаредным хозяевам, вот и всё. А потом ещё минут на пятнадцать сбегала в универмаг, кофточку себе новую присмотрела. Так ведь всё это время за вещами присматривали всё та же Галка из дома Любарских.
Нина Петровна кляла себя последними словами. Особенно её удручало то, что нашла она этот листок уже в доме. Да обнаружься он в химчистке или в машине, так и проблем бы не было – скомкал и выбросил! Никто не видел, значит и не было ничего!
А в доме так поступить было опасно. Нина Петровна прекрасно знала, что кругом стоят камеры видеонаблюдения и бдительная охрана наверняка заприметила, что прислуга вынула из кармана пиджака хозяина какой-то листок. Если его опустить в карман своего халата или, скомкав, выбросить в урну, то вечером обязательно вызовут к начальнику охраны на беседу. А тот церемониться не станет – прилепит шпионаж в пользу конкурентов и выгонит взашей на улицу! С такой характеристикой к Рублёвке и на сто один километр не подпустят. Куда потом идти? Опять в школу, малолеткам сопливые носы подтирать?
Нина Петровна, прикинув варианты, решила сдать себя в хозяйские руки. Пойти с повинной, со слезами на глазах, причём незамедлительно. Если повезёт и Шапкин будет в хорошем настроении, то буря может и миновать. Ну, а если… Такова уж она доля прислужная: можно пряник получить, а чаще всего оглоблей по хребту!

В дверь кабинета Шапкина постучали.
- Войдите! – Лев Аркадьевич сидел за массивным столом из красного дерева и читал газету.
- Лев Аркадьевич, извините за беспокойство. – В дверь заглянула Нина Петровна. – Разрешите? – Шапкин, не глядя, кивнул. – Лев Аркадьевич, на милость вашу уповаю! Уж простите меня, слепую тетерю, не доглядела я! Принесла ваши вещи из химчистки, а в кармане пиджака обнаружился документ странный. Листочек ветхий, старенький, прямо в руках рассыпается. Ума не приложу, как я могла его проглядеть перед сдачей?
- Что, какой документ? – Лев Аркадьевич недовольно взглянул на прислугу и протянул руку. – Я всегда проверяю карманы, прежде чем передать вещи вам и уверен, что в пиджаке ничего не было. Это что такое? – Взяв в руки листок, Лев Аркадьевич наморщил лоб и начал читать про себя. – Что за ерунда? А, что вы говорите? – Лев Аркадьевич оторвался от чтения. – Нет, не волнуйтесь, здесь ничего важного нет. Да нет же, я на вас не сержусь! Вы свободны, продолжайте работать. – Отпустил он прислугу. - Ничего не понимаю, что за шутки?
Лев Аркадьевич положил листок на стол, разгладил его и ещё раз прочёл, теперь уже вслух:

«Кто дал тебе право нарушать законы обрядовые? Ты решил, что тебе всё дозволено и всё сойдёт с рук? Не надейся! Вот заповеди, тобой преднамеренно нарушенные, по которым ты будешь отвечать перед судом Предков:
Не прелюбодействуй.
Не желай жены ближнего твоего.
Не желай дома ближнего твоего. Ни поля его, ни раба его, ни рабы его, ни всего, что есть у ближнего твоего.
Ты забыл о наказаниях за прелюбодеяния? Напоминаю: если кто будет прелюбодействовать с женой замужнею, если кто будет прелюбодействовать с женою ближнего своего – да будут преданы смерти и прелюбодей и прелюбодейка!
Готовься к смерти, греховник. Тебя придадут казни трижды, за каждую ночь во грехе! Берегись, возмездие уже близко».

Лев Аркадьевич невольно оглянулся на закрытую дверь. Он несколько раз прочитал написанный на листке текст, прежде чем смог что-то понять. Если это не шутка, а кто мог так глупо пошутить над таким человеком, как Шапкин? - то письмо содержало более чем прозрачные намёки и явную угрозу.
Перечитав абзац о наказаниях, Лев Аркадьевич похолодел: из этих строк следовало, что наказаны будут оба, мужчина и женщина. Если под прелюбодеем можно было смело поставить его имя, то прелюбодейкой явно выступала Анна. Угроза нависла и над её головой? Но как письмо попало в карман его пиджака? Кто его подбросил?
Если Лёва плохо проверил карманы после прилёта из Парижа, то вариантов набиралось много: сама Анна, стюардесса, прислуга, охрана, работники химчистки или кто-то ещё, сумевший незаметно подбросить письмо? Но если вычислить автора письма, то круг подозреваемых может существенно сузиться.
Для Льва Аркадьевича сомнений не было: автором письма мог быть один человек - Григорий Любарский. Но для чего ему понадобился весь этот мистический антураж? Или таким образом он решил попугать Шапкина? Глупо. Возможно, узнав об измене жены, да ещё со своим злейшим противником, у Любарского случился нервный срыв? Тогда всё складывается: Гриша впал в ярость и решил, что наказание за измену не должно быть тривиальным - выстрел снайпера или килограмм тротила под машину, оно должно быть иезуитски жестоким. Отмщение должно соответствовать каждому дню, каждому часу наслаждения, проведённым Шапкиным в постели с Анной.
Вот тогда кстати придутся и скрижали завета: это будет не бытовая месть, а гнев Божий! Он и позор смоет и под уголовное преследование не подведёт. Теперь Шапкин был уверен, что угрозы не пустой звук, а серьёзная игра, на которую решился взбешённый Любарский.
Но кто мог сдать их? Анна сама всё рассказала Грише? Вряд ли! Зачем ей, зная взрывной характер мужа, класть голову в пасть разъярённого крокодила? Тем более, что роман был закончен по её желанию. Кто-то выследил их? Возможно. Но скорее всего, сам Гриша почувствовал своим звериным чутьём, что на его собственность покушаются варяги и принял меры. Нанял детектива?
Что же делать? Первым желанием Шапкина было схватиться за телефон, набрать номер и предупредить Анну о полученном письме, об опасности, которая ей грозит, но Лев Аркадьевич переборол свой порыв. А что, если это всего лишь тонко организованная провокация и у Любарского нет никакого компромата на них? Что, если он всего лишь хочет проследить за реакцией Шапкина? Посмотреть, что тот предпримет? Выбросит письмо, как неудачную шутку или запаникует, начнёт искать встречи с Анной, звонить ей, тем самым загоняя себя в ловушку? 
Нет, торопиться в таких делах нельзя. Нужно всё хладнокровно обмозговать и поступить так, как не ожидает Любарский. А как он не ожидает? Лев Аркадьевич откинулся в кресле и прошептал, глядя на листок:
- Что ж, Гриша, ты первым начал боевые действия. Не жди, что я буду сидеть сложа ручки и ждать, когда ты придёшь меня убивать! Я смогу защитить не только себя, но и Анну - не сомневайся. Ты уже сделал одну большую ошибку – предупредил меня. А я ошибаться не намерен! Теперь твой сон уже не будет спокойным. Я всегда был уверен, что нам двоим будет тесновато на этой земле, но извини, первенство ухода в мир теней я передаю тебе. Прощай! Ты сам во всём виноват!
Лев Аркадьевич сложил листок и убрал его в стенной сейф.

Глава 18.

Анна не чувствовала никакой опасности. Через два дня после её возвращения из Германии вернулся Гриша. У него было прекрасное настроение: бизнес развивался отлично, удалось заручиться согласием европейских партнёров об укрупнении банка, всё запланированное было выполнено в срок. И Гриша решил в качестве примирения  преподнести жене сюрприз. Для проформы расспросив, как прошла её поездка на родину, удовлетворившись коротким ответом Анны: «Всё нормально», Гриша, весь таинственный, приступил к задуманному.
- Аня, я знаю, что у нас сейчас не самый лучший период в наших семейных отношениях. – Анна от этих слов напряглась. – Я стал уделять тебе меньше внимания. Ты большую часть времени проводишь одна, и мы вольно или невольно отдаляемся друг от друга. Мне не в чем упрекнуть тебя.
Анна пристально следила за выражением лица мужа, ей казалось, что вот сейчас он ей скажет: «Мне не в чем было упрекнуть тебя, но теперь я знаю всё: о тебе, и о твоей связи с моим злейшим врагом Лёвой Шапкиным. Какая же ты дрянь! Ты предала нашу любовь, и продолжаешь делать вид, что ничего не произошло!» Но Гриша говорил совсем о другом.
- Во всех наших разногласиях я виню только себя. Ничего не говори, пожалуйста, послушай меня. – Анна попыталась вставить слово, но Гриша не позволил ей этого. – Если женщина остаётся одна, то в этом всегда виноват мужчина. Да, все последние годы я жил больше работой, чем семьёй. И только в эту последнюю нашу разлуку я вдруг понял, как жестоко ошибался. Все дни семинара я только и делал, что думал о нас, о нашей семье, о наших отношениях. Главный вывод, который был сделан мной – семья это тоже работа, это труд, преодоление и поиски совместных компромиссных решений. Пусть мой вывод и звучит по-экономически сухо, научно, прагматично, но мне так легче донести до тебя свои мысли. В семье нельзя постоянно эксплуатировать чувства – любовь и духовную близость. – Гриша взял Анну за руку. – Ты слишком дорога для меня и я не позволю трудностям развести нас. Все ошибки уже сделаны, хватит, пора начинать их исправлять. Нам обоим придётся постараться, придётся заставить себя вновь полюбить друг друга. Мы должны начать жить заново, не забывая нас прежних: молодых, юных, глупых и романтичных. Я повторюсь – нам придётся заставить себя полюбить друг друга, найти наши чувства, выскрести их из сусеков души, отряхнуть от приставшей за десятилетия обыденности и попробовать начать жить заново. Мы сможем сделать это только вместе, если мы хотим этого. Давай честно ответим на этот вопрос. Я -первый. Анна, я хочу быть с тобой! Ты дорога мне как прежде, я люблю тебя! Теперь ты. Только подумай хорошенько, если нужно время - я тебя не тороплю.
- Нет, я готова ответить прямо сейчас. – Анна смотрела в глаза мужа. – Гриша, ты по прежнему дорог мне, ты мой муж и я хочу, чтобы у нас всё было хорошо, как в прежние годы. Давай пробовать вместе. С чего начнём?
- А вот это уже вторая часть моего предложения. – Гриша обнял супругу и нежно поцеловал. Она ответила ему и крепко прижалась к его груди. – И я, надеясь в душе, что твой ответ будет положительным, приготовил для тебя сюрприз. То есть, для нас, но я о нём уже знаю. – Гриша глупо рассмеялся, он был счастлив. - Итак, приступаю к самому главному, к выносу сюрприза. Сюрприз в студию!
Анна оглянулась, она подумала, что сейчас в комнату войдёт домработница или охранник и внесёт что-то массивное, бесполезное. Разочарование легко читалось на её лице, но Гриша продолжал держать паузу.
- Але, ап! – И он виртуозно выхватил из рукава пиджака плотный продолговатый листок бумаги. – Вот, дорогая, мой сюрприз! Мы с тобой вместе отправимся в Ванкувер, в Канаду, где сядем на прекрасный океанский лайнер и совершим недельный морской круиз с заходом в Аляску. Представляешь, дорогая, на корабле зарезервированы для нас апартаменты пентхаус, к нашим услугам кинозал, бассейны, рестораны, ночной клуб. Для тебя SPA-салон, для меня – казино, для нас вместе теннисный корт. Вся эта роскошь будет целую неделю принадлежать только нам. Ну, и ещё конечно тысяче пассажиров, но мы их принципиально не будем замечать. Сделаем вид, что мы одни на этом «Ноевом ковчеге». На Аляске мы совершим вертолётную экскурсию к ледникам и айсбергам. Ну а я, как банкир, не смогу отказаться от поездки в парк «Золотой лихорадки Клондайка», где мы проедемся по легендарной железной дороге, построенной в 1900 году, которая перевозила алчущих старателей, в том числе и Джека Лондона! Ну так как, ты согласна плыть со мной на край света?
- Согласна! – Анна упала в объятия мужа. – Дорогой, это так романтично! Не могу поверить! Неужели целую неделю мы будем вместе? Только ты и я?
- Обещаю. У нас всё изменится к лучшему. Только вот что, любовь моя, у меня к тебе одна серьёзная просьба. – Гриша наморщил лоб. – Но сначала давай пройдём в мой кабинет, там и договорим.
- А что случилось?
Заинтригованная сменой разговора, Анна прошла вслед за Гришей в его кабинет. Он плотно прикрыл дверь и усадил жену в кресло, за боковой столик.
- Я хотел бы попросить тебя, Анна, рассчитать нашу домработницу. – Анна непонимающе смотрела на мужа. – Понимаю, тебе покажется необычной и даже абсурдной моя просьба, но я прошу тебя выполнить её. Да, я не забыл, что сам настаивал на приход в наш дом прислуги, я помню, что ты была против. И сейчас я пришёл к такому же мнению – домработница нам не нужна. Нам не нужны в доме лишние глаза и уши, тем более такие любопытные, как у Галины.
- Дорогой, а ты не преувеличиваешь? – Анна всё ещё была удивлена. – Всё же она освободила меня от части забот, у нас всегда приготовлена еда и чистый дом. Да и не замечала я, чтобы Галина проявляла к нашей жизни повышенный интерес.
- Это потому, что ты всегда позитивно воспринимаешь людей, а я вынужден общаться со многими людьми и уверяю тебя, что часто люди специально рядятся в овечьи шкуры, чтобы потом острыми зубами урвать свой интерес. Поверь мне, Галина совсем не та, за кого себя выдаёт. Она вовсе не скромница и не пушистая кошечка, какой хочет казаться. Мне кажется, она что-то замышляет против нас. Ты не смейся, но я твёрдо убеждён, что и в наших разногласиях виновна именно Галина. Какую-то злую ауру привнесла в наш дом эта домработница, какой-то негативный заряд. Это может показаться глупым, смешным, но я так чувствую. Если бы она не была твоей школьной подругой, то я давно бы выставил её вон из нашего дома! Но я решил поговорить с тобой, предупредить о своих подозрениях и посоветовать удалить её подальше от нас. Мы заплатим ей за год вперёд, не жалко, лишь бы она оставила нас в покое!
- Дорогой, всё же неудобно вот так сразу выставлять её на улицу? Давай я подумаю, как это сделать поделикатнее, а пока обещай, что ты не станешь притеснять её?
- Хорошо, обещаю. Ладно, не будем столько времени уделять нашей прислуге, она того не заслуживает. Давай вернёмся к этому разговору после нашего отпуска. Идёт?
Анна согласилась, хотя и не считала, что Галина является причиной их семейных разногласий. Но в одном Анна была солидарна с мужем - она бы тоже с удовольствием немедленно выгнала эту домработницу, если бы могла. Если бы не боялась ещё больших осложнений. Слишком много знала домработница такого, чего Анне самой хотелось бы забыть навсегда.

Глава 19.

Спустя месяц по возвращении из круиза у Гриши случилось чудо. Не совсем у Гриши, скорее, чудо произошло с Анной, но Гриша вписал это божественное событие на свой счёт. Что стало причиной чуда: действительно намоленная Анной и свекровью Божья помощь, океанский воздух, отдохнувший Гриша, вновь забурлившие чувства между супругами или что-то другое, но за неделю до Нового года Анна поняла, что беременна.
Последующее ультразвуковое исследование показало, что Гришу в скором времени ждёт двойная радость: кроме того, что он станет отцом, так у него появится и столь желанный наследник – мальчик. Предполагаемая дата родов выпадала по подсчётам на конец лета, примерно на двадцатое августа. Времени было достаточно, но Гриша переживал больше всех. Он боялся, что они не смогут придумать имя мальчика до его рождения.
Перебиралось множество вариантов. Традиционный – назвать Мишей в честь дедушки, предлагаемый Любовью Андреевной. Компромиссный, предлагаемый Анной – назвать сына Ваней. Экзотический, предлагаемый Гришей, у которого внезапно проснулась родовая кровь – назвать Иосифом. Все варианты отлично сочетались с именем Григорий в качестве отчества: Михаил Григорьевич, Иван Григорьевич, Иосиф Григорьевич. Стороны взяли паузу.
Был ещё один человек, который, узнав, что у Анны будет сын, стал придумывать свой вариант имени, примеряя его к своему отчеству. Но мнение этого человека никого из семьи Любарских не интересовало. Во всяком случае – пока.
Прошло три месяца приятного ожидания, как вдруг состояние эйфории, звенящёго счастья, в котором прибывал Гриша, лопнули в одночасье, как перетянутая струна. В тот роковой день весь его мир, казавшийся таким сказочным, бесконечным, глянцевым, с надеждами на наполненную старость, где будет много детей и внуков, зашатался, а затем и рухнул.
Беду в очередной раз принесла почта. Разбирая деловую корреспонденцию, которой в избытке хватало и в офисе и дома, Гриша наткнулся на толстый конверт, на котором вместо обратного адреса была заполнена лишь графа «от кого» - «Ветхозаветный Благожелатель». В конверте был сложенный вдвое лист бумаги и журнал. Не взглянув на журнал, Гриша развернул листок.

«Уважаемый Григорий Михайлович! Судя по тому, что ваша супруга забеременела, вы не вняли нашим предупреждениям и не рискнули провести её через обряд жён, подозреваемых в прелюбодеянии. Что ж, за вашу нерешительность придётся расплачиваться только вам, но теперь цена исправления ошибок возрастает, она будет равняться человеческой жизни.
Чаша терпения Предков переполняется и я вынужден напомнить, что грехи ваши множатся, вы словно стараетесь бросить вызов заветам. До поры до времени мы закрывали глаза на нарушения вами божественных заповедей, давали вам шанс искупить грехи.
Первое ваше отступление было замечено, когда вы связали себя брачными узами с женщиной, не рождённой в земле обетованной. Завет гласит: «Не бери себе жён, рождённых вне земли Ханаанской, дабы они не ввели тебя в блудодействие, почитая Богов своих. Ибо ты не должен поклоняться Богу иному, кроме Бога-ревнителя. Если будет уговаривать тебя жена - пойдём служить другим Богам, которых не знал ты и отец твой – не соглашайся с ней и убей её! Твоя рука прежде всех других должна опуститься на голову её, ибо она отвращала тебя от Господа твоего».
Но вы совершили и второе отступление! Вы потакали прелюбодейству – это уже слишком! Кто дал вам право нарушить заповедь: «Если найден будет кто лежащим с женою замужнею, то нужно предать смерти обоих: и мужчину и женщину. Мужчину за то, что он опорочил жену ближнего своего, женщину за то, что она скрыла блуд. Только так искупится их грех».
Опережая ваши жалкие оправдания о неведении того, что творила жена ваша, напомню, что совсем недавно вам была предоставлена возможность проверки жены «Священным Эликсиром Правды», которой вы не захотели воспользоваться.
Горечь вскипает в груди Предков, представляющих, как от блуда родится ребёнок, который будет считаться наследником вашим. Коль забыли вы слова Мудрецов, то мы напомним: «Убейте всех детей мужского пола, рождённых от врага твоего, и убейте всех женщин, познавших врага твоего. Оставьте в живых лишь детей женского пола, чтобы взять их в услужение себе».
В качестве доказательства обвинений против жены вашей, прилагаем неоспоримые свидетельства. Предупреждаем, что это последняя попытка Предков наставить вас на путь праведный. Вы сами поставили себя перед выбором: жизнь или смерть! В свидетелях у нас небо и земля. Молим вас избрать жизнь и исполнить те наказы, которые стоят перед вами. Ослушание приведёт к тому, что истреблены вы будете рукой врага своего! Аминь».
   
Ничего не понимающий, напуганный угрозами, содержащимися в письме, Гриша отложил листок и взял в руки журнал. Это был январский номер «Высшего света», в котором обычно печатались статьи о светской жизни политических и артистических «звёзд».
Пролистав несколько страниц, Гриша наткнулся на фотографию, которая будто обожгла ему пальцы – он выронил журнал и застонал. Теперь ему стал понятен смысл присланного письма. Обезумевший от гнева Гриша стал бесцельно шарить руками по столу, он хватался за ручки, степлеры, включал и выключал настольную лампу, пока ему не попался под руки массивный письменный прибор. Схватив его, Гриша запустил мельхиоровой подставкой в стену!

Глава 20.

Лев Аркадьевич, узнав о беременности Анны, посчитал, что Гриша Любарский на этот период возьмёт перемирие и прекратит боевые действия, но жестоко ошибся. Совсем скоро Шапкин понял, то против него проводится масштабная хитроумная спецоперация и предугадать, откуда будет нанесён следующий удар, просто невозможно.
В один из обычных рабочих дней, когда Шапкин находился в заграничной командировке, ему позвонил помощник из Московского Представительства Сенатора по Сибирскому Краю. Бывалый кадровик, прошедший подготовку ещё в советской системе, на этот раз потерял всю свою немногословность:
- Лев Аркадьевич, у нас ЧП! Даже не ЧП, а диверсия! Кто-то явно ведёт против вашей… нашего Представительства подрывную деятельность! Идёт буквальный подрыв нашей кадровой системы, причём с применением современного психологического оружия!
- Я ничего не понял! – Ответил Шапкин недовольным тоном. – За противодействие диверсиям у нас отвечает Служба безопасности. Свяжитесь с начальником…
- Лев Аркадьевич, в данном случае СБ  не справится! Тут какая-то чертовщина или даже дьявольщина!
- Хорошо, я готов вас выслушать. Только покороче, самую суть!
- Самую, самую, Лев Аркадьевич! – В трубке было слышно, как кадровик отхлебнул воды. – Началось всё с бухгалтерии. У заместителя главного бухгалтера Адамовой растут двое сыновей, десяти и четырнадцати лет. Хорошие пацанята, умные, послушные. Но неделю назад старшего будто кто сглазил! Начал дерзить родителям, покуривать, задирать младшего брата. В один из дней, когда Адамова вернулась домой с работы, она застала ужасающую картину: младший сын лежит в луже крови, а рядом с ним валяется бейсбольная бита. Мать, предполагая, что сын пострадал от грабителей, вызвала милицию. Но оперативники быстро установили, что нападавшим был не кто иной, как старший брат! Он сам во всём признался!
- А что с младшим сыном? – Шапкин записал в ежедневник фамилию работницы, намереваясь оказать ей материальную помощь. – Он умер?
- Жив, слава Богу! Но лежит в реанимации, состояние очень тяжёлое. Адамова сама находится на грани жизни и смерти, так переживает о случившемся. Самое ужасное, что старший брат ни в чём не раскаялся! Утверждает, что отомстил младшему за чрезмерную любовь к нему родителей!
- Да это прямо библейская история получается! – Шапкин присвистнул от удивления. – Каин убил Авеля лишь за то, что родители больше опекали младшего сына! Ну и дела!
- И не говорите, Лев Аркадьевич!
- Организуйте помощь Адамовой, подключите все компетентные службы.
- Уже делаем, Лев Аркадьевич. Только вот помогать придётся многим!
- Что это значит?
- В нашем Представительстве стали один за другим случаться подобные библейским чрезвычайные происшествия. Следом за Адамовой беда пришла в дом руководителя направления по жилищному строительству Нойкина, отца троих детей.
- Что у него случилось? Дети подрались между собой?
- Хуже! Сам Нойкин сошёл с ума! Четыре дня назад мне позвонила его жена и сообщила, что Нойкина увезли в наркологическую лечебницу. В воскресенье Нойкин очень сильно перегрузился алкоголем, выгнал на улицу одного из сыновей и кричал на всю улицу, что не потерпит дома сына-хама. Всё бы ничего, да сам Нойкин выбежал на улицу абсолютно голым!
- Это зимой-то? – Шапкин поразился. – Что же получается, он вообразил себя библейским Ноем, изгоняющим из дома сына Хама?
- Уж и не знаю, что предполагать! – Вздохнул в трубке кадровик.
- Это все чудеса? Или были ещё?
- Были! Третий случай и вовсе ни в какие рамки не укладывается. Вчера милиция арестовала заместителя директора департамента по культуре Лотагревского. Ему предъявлено обвинение в растлении малолетних.
- Этого нам только не хватало! – Шапкин чертыхнулся. – Он что, оказался «голубым»?
- Да нет, с ориентацией у него всё в порядке. – Успокоил Шапкина кадровик. – А вот с мозгами и совестью беда! Он был женат во второй раз, усыновил двух дочерей жены от её первого брака. Девочкам семнадцать и пятнадцать лет. На днях Лотагревский заявил жене, что теперь он будет жить с приёмными дочками, как со своими жёнами.
- Он что, изнасиловал их?
- Девушки утверждают, что отдались приёмному папочке по согласию. Оказалось, что они обе беременны от него! Жена Лотагревского пыталась покончить с собой, но врачи её спасли.
- Чёрт, тут без бутылки не разобраться! – Шапкин не сдержался. – Тут, как я понимаю, разыграна история Лота и его дочерей, переспавших с отцом для того, чтобы родить великие народы моавитян и аммонитян? Просто Содом и Гоморра!
- Не знаю про народы, Лев Аркадьевич, но без психотропных веществ тут явно не обошлось! Или сектанты против нас войну затеяли! А может, антиглобалисты? Или конкуренты по спорту?  Хотят очернить вас таким иезуитским способом?
- Ничего, разберёмся со всеми! – Шапкин посуровел. – Вот что, Александр Семёнович, вы делайте всё возможное, чтобы не допустить утечки информации по этим… сюжетам в прессу. Нам сейчас только воя журналюг не хватало! Как раз накануне подписания соглашения о долгосрочном сотрудничестве нашего Края с Евросоюзом! Вы окажите помощь всем пострадавшим и подключите в работу департамент связей с общественностью. Если будет утечка в прессу – пусть подготовят достойный ответ. А я дам указания службе безопасности, пусть проверят каждый случай на предмет диверсии со стороны недружественных структур. Если возникнут ещё подобные «новости» - немедленно информируйте меня. До свидания.
Шапкин отключил телефон и задумался. На ум сразу же пришло имя – Григорий Любарский! Но это уже было слишком! Получалось, что Гриша начал зажимать Шапкина в кольцо, устранять его подчинённых и тем самым подрывать реноме самого Шапкина? В кого будет нанесён следующий удар? Лев Аркадьевич похолодел и… схватился за Библию, которая всегда лежала среди книг, во всех кабинетах Шапкина, по всему миру.
Шапкин начал лихорадочно перелистывать страницы, что-то бормоча себе под нос. Наконец, он нашёл то, что искал и стал внимательно вчитываться в текст книги «Бытия».
- Вроде бы ничего страшного! Лаван, дядя Якова, отец Рахили и Лии. Яков любит Рахиль, но его обманом женят на Лие. Потом он всё же женится на Рахиль. Ну и что? Яков крадёт стада у Лавана  и сбегает с жёнами. Так! Но ведь дело кончилось миром? Лия родила Якову сыновей и дочку, Рахиль тоже родила сыновей? Все довольны? Но где же подвох? Или я впадаю в маразм?
Шапкин захлопнул книгу. Так ничего и не придумав, Лев Аркадьевич решил поручить разгадку этих тёмных дел тому, кому это положено по должности. Он попросил секретаря соединить его с начальником службы безопасности.
- Леонид Алексеевич, вы в курсе событий, которые происходят среди сотрудников нашего московского представительства? Уже работаете над этим? Вот и хорошо! Возьмите в разработку ещё одного человека, только негласно. Меня интересует он сам, его родственники, друзья, коллеги. Да, с момента рождения. Что? Я не сказал, кто это? Запишите – Анна Ивановна Лаванцова. Это её девичья фамилия, сейчас она носит фамилию – Любарская.
Шапкин положил трубку телефона и забарабанил пальцами по столешнице. Потом он выдвинул боковой ящик стола и вынул оттуда журнал «Высший свет».

Глава 21.

Заслышав грохот, в кабинет мужа вошла встревоженная Анна:
- Что случилось, дорогой? Я слышала шум.
- Я даже не знаю, как тебе объяснить, что случилось. – Гриша, безумно улыбаясь, протянул жене журнал. – Может, ты сможешь объяснить, что случилось?
Анна с недоумением взяла из дрожащих рук Гриши журнал, взглянула на фотографию и сразу всё поняла.
- Ясно. – Анна вздохнула и опустилась в кресло. - Гриша, мне нужно было тебе рассказать об этом раньше, но я не решалась, не могла причинить тебе боль.
- И тем самым ужалила меня ещё больнее! Это ведь предательство! – Взвизгнул Гриша. - Как ты могла так со мной поступить?
- Я сама не понимаю, как это произошло. – Анна закрыла лицо руками. – Как-то навалилось всё сразу. Обида на тебя - за то, что ты перестал интересоваться мной, как женщиной. Разочарование в самой себе. Тоска по своей женской доле. Ощущение одиночества, своей никчемности – словно пелена упала на глаза. Вот тогда и появился он, будто брошенный мне спасательный круг, чтобы я не утонула в своей горечи.
- Ты ещё и обвиняешь меня в том, что случилось? – Гриша подскочил в кресле. – Посмотри на эти снимки: ты веселишься, улыбаешься, обнимаешься с этой сволочью Шапкиным! Где тут печаль или тоска? Тут налицо любовь!
- Не говори так, Гриша! Никакой любви между нами не было! Во всяком случае, с моей стороны. Это простое увлечение, которому я невольно поддалась. Да, всё началось с лёгкого флирта, потом я, как дура, увлеклась, подпала под его обаяние. Называй это изменой, дурью, блажью, но только не любовью! Ничего подобного, что я испытывала с тобой – между мной и Шапкиным не было. Очень скоро я поняла, что совершила самую большую ошибку в моей жизни – и решительно порвала все отношения с этим человеком. Ты можешь мне не верить, но уже давно эта страница жизни перевёрнута, Шапкин не представляет для меня никакого интереса. Дорогой, каждому человеку дано право на ошибку. Я его использовала и имею право на прощение. Клянусь нашим будущим сыном – я люблю только тебя!
- Клянёшься нашим ребёнком? – Гриша пристально смотрел на Анну. – Ты, наверное, и в церковь сходила, попросила отпущения грехов?
- Ещё нет, но если ты хочешь – завтра же схожу. А лучше давай сходим вместе?
- Вместе сходим в церковь? – Гриша нервно рассмеялся. – К сожалению у нас с тобой разные Боги! А вот за поспешную клятву тебе придётся отвечать: не только перед Богом, но и передо мной! Ведь это не мой ребёнок? Ты солгала мне?
- Что ты говоришь, Гриша? Как ты можешь так говорить о нашем с тобой сыне? – Анна заплакала.
- Успокойся, Анна, тебе сейчас нельзя волноваться. – Гриша вспомнил о положении Анны и постарался взять себя в руки. - Выслушай меня спокойно. Мы с тобой прожили почти двадцать лет и детей у нас не было, так? Где мы только не обследовались: и в России, и за границей, везде ответ был один – искусственное оплодотворение или надежда на чудо! Вдруг ты закручиваешь роман с Шапкиным и – чудо происходит, ты беременеешь. Теперь вопрос для детской задачки – от кого ребёнок?
- Как тебе не стыдно, Гриша? – Анна почти с ненавистью смотрела на мужа. – Неужели ты думаешь, что я стану тебя обманывать и при этом клясться здоровьем ребёнка? Ты за кого меня принимаешь?
- За неверную жену. – Гриша был невозмутим.
- Послушай, ты сейчас меня сильно обидел. – Анна встала. – Лучше бы ударил рукой, чем этими словами, было бы не так больно и обидно. И, знаешь что? Теперь мне абсолютно всё равно, что ты обо мне думаешь и будем ли мы с тобой вместе. После таких оскорблений вряд ли я смогу находиться рядом с тобой. Только знай, что бы ты ни напридумывал в своём больном воображении – ребёнок зачат от тебя. А захочешь ты его признать или нет – дело только твоё!
- Подожди, Анна, не горячись, присядь, тебе нельзя волноваться.
Гриша встал из-за стола и подошёл к жене. Его обескуражил отпор, данный ему Анной, и это несколько поколебало его уверенность.
- Извини, может я и вправду сказал что-то обидное для тебя, но ты должна понять мои чувства.
- Какие чувства, Гриша? Чувства мужа, отца? Ты только что отказался от меня и от своего сына.
- Не говори так. – Гриша опять начал злиться. – От своего сына я никогда не откажусь, не наговаривай на меня. Просто у меня есть веские основания для сомнений. Конечно, мне хотелось бы безоговорочно поверить тебе, но ведь ты первой заложила камень в фундамент лжи под наше семейное счастье. Хорошо, хорошо, ты только не волнуйся. – Гриша взял жену за руки. – Сейчас главное, чтобы ты была спокойна и без осложнений родила ребёнка. – Анна заметила, что Гриша не сказал – «родила сына». – Ты права, нам нужно перевернуть ту… Нехорошую страницу в наших отношениях и начать жить заново. Вот только, Анна, у меня есть одна небольшая просьба. Пообещай, что выполнишь её?
- Хорошо. – Вздохнула Анна, хотя и поняла, что ничего хорошего от этой «просьбы» ждать не придётся. – Говори.
- После рождения нашего ребёнка, нашего сына, - Гриша фальшивил голосом, - позволь мне провести тест на ДНК. Чтобы снять все, э-э-э, лишние вопросы… Ну, сомнения… Подозрения, что ли? И тогда, обещаю тебе, я забуду обо всех недоразумениях, о Шапкине, и мы снова будем жить одной, дружной семьёй. Даже лучше, чем прежде.
- Чем прежде? Мне кажется мы уже никогда не сможем жить как прежде, а тем более счастливо. Да и будем ли мы семьёй? – Анна погрустнела. – Разве семья может держаться на тесте ДНК? Ты правильно заметил, у нас разные Боги, но ведь любому верующему человеку не требуются доказательства существования Бога? Они просто верят в него и счастливы своей верой. А ты, что предлагаешь ты? Ты не веришь даже очевидному, ты не веришь мне! Тебе не достаточно моего утверждения, что ребёнок – твой сын? Хорошо, делай как знаешь, мне всё равно. – Анна встала. – Я устала от этого разговора, пойду прилягу.
- Иди, дорогая, и не переживай ни о чём. Я уверен, что всё у нас будет хорошо. Мы заживём счастливо с нашим малышом. – Гриша изобразил елейную улыбку, но Анна, не смотря на него, вышла из кабинета.
Когда жена закрыла за собой дверь, Гриша, почувствовавший, что ноги предательски дрожат, невольно опустился в кресло. Ему нужно было успокоиться, начать рассуждать здраво и, как обычно, рационально. Машинально вытянув ящик стола, Гриша запустил в него руку и нащупал спасительный камушек, свой талисман. Сжав его в руке, невольно проверяя «реакцию» камня на случившееся, он ощутил разливающееся по ладони тепло, излучаемое камушком.
Гриша с недоумением повертел кусочек горной породы в руках. Он ожидал совсем иной реакции, готовился к ощущению холода, а тут, наоборот - комфортная, расслабляющая температура, снимающая стресс. Что это значит? Что камень «не считает» случившееся бедой и «намекает», что всё будет хорошо, что серьёзных поводов для беспокойства нет?
Или Грише попросту нужно выбросить этот никчемный булыжник, которому он напрасно приписал колдовские чары, уверовав себя в том, что камень может не только предсказывать будущее, но и оберегать от напастей? Совсем сбитый с толку, Гриша тяжело вздохнул и вернул камень на своё место, в ящик стола. Пусть себе лежит, денег ведь не просит? 

Глава 22.

Больше к разговору об установлении отцовства Гриша не возвращался. Жизнь вошла в привычную колею, во всяком случае видимо. Он вновь закрутился на работе и даже дал себе установку забыть обо всех семейных разногласиях. Но письмо от «доброжелателя» почему-то не выбросил, а убрал в сейф. Туда же, где уже лежали первое «ветхозаветное» письмо и флакончик с «горькой водой».
Пересилив свой гнёв, сознавая, что на время беременности нужно отложить все боевые действия и заключить перемирие, Гриша принял для самого себя судьбоносное решение. Если после рождения ребёнка выяснится, что сын рождён от него, то он забудет об измене жены и поквитается с одним лишь Шапкиным, постарается раздавить его. Ну, а если и ребёнок не от него – тогда дальнейшая жизнь и судьба всех троих: Анны, ребёнка и Шапкина перестанут его интересовать. Гриша будет свободен в выборе способа отмщения.
Вместе с приближавшимся сроком родов нарастало и беспокойство. Причём у всех. Анна нервничала по понятным причинам – рожать ей предстояло в первый раз. Любовь Андреевна, как и положено матери, переживала за всех – за невестку, за будущего внука и за Гришу, который, с каждым днём становился всё грозовее и грозовее.
Незадолго до родов масла в огонь всеобщей нервотрёпки подлила Анна, заявившая мужу и свекрови, что рожать она будет только у себя на родине, в небольшом городишке Вязьма Смоленской области. Гриша попытался убедить жену, что безопаснее рожать в столичном роддоме, где он обеспечит все условия: от палаты «люкс» до светил медицины. Но все доводы натолкнулись на жёсткую формулировку Анны - «я так решила, мне так спокойнее!». И Гриша махнул рукой – делай, как знаешь!
Анна и сама не могла понять, откуда у неё родилось такое чёткое желание – рожать именно на родине? Может, захотелось почувствовать ауру, энергию мест, где она родилась, где познала первую любовь, где остались все юношеские надежды? А, может, это было обычной блажью беременной женщины, которой неизвестно по каким причинам хочется всего необычного? Или сама судьба подталкивала её к этому выбору?
Не в силах самой разобраться в душевных желаниях, Анна поступила по-женски нелогично: вбила в свою голову, что так будет лучше для ребёнка! А раз так – то и обсуждать нечего, всё и так ясно!

Глава 23.

Утренний город казался сказочным, заколдованным злой королевой. Улицы были пусты, жители исчезли. Машины стояли у тротуаров, обездвиженные и погружённые в сон. Не было слышно ни тявканья собак, ни мяуканья кошек, ни даже противного карканья нахальных чёрных ворон. Взмахом волшебной палочки невидимой паутиной сковались деревья, ни один листочек не в силах был шелохнуться. Ветер загулял вдали от этих негостеприимных мест, наверняка заблудившись в раздольях степей и лугов.
Казалось, никто и ничто не могли разбудить обитателей взятого в плен чародейства огромного мегаполиса. Как вдруг, как в сказке, когда в волшебную дудочку протрубил сказочный принц - тишину города одновременно разорвали биения курантов на Спасской башне Кремля и гул сирены «скорой помощи», на бешеной скорости проскакивающей перекрёсток.
В тот же миг город ожил: заработали двигатели автомобилей и автобусов, зашуршали подошвами туфель об остывший за ночь асфальт спешащие по своим делам горожане. Испуганно, редко, застучали по крышам домов первые капли проснувшегося дождя. По-боевому замахали мётлами дворники, старавшиеся даже в непогоду показать свою ретивость.
Слава Богу, и в это утро Москва смогла продемонстрировать всем, что её не удастся заколдовать никому, даже могущественным тёмным силам. Несмотря ни на что, летописец вечности опустил перо в чернильницу замешанных кем-то всезнающим былей и небылиц и принялся выводить на чистом листе с датой 13 августа 2007 года первые строки.
А пока машина «скорой помощи», вырвавшись из столичных, не ласковых дорожных объятий, понеслась по Можайскому шоссе в сторону Смоленска. Ей предстояло проделать не близкий путь длиной в двести километров. Зачем? Этим вопросом были озадачены многие люди, в том числе и охранники Любарского, не разрешившие Григорию Михайловичу в целях его безопасности сесть в машину «скорой помощи», поближе к жене. А он, не в пример обычного, не очень то и возражал
Охрана Любарского была напряжена из-за недавнего покушения, когда машину банкира обстреляли из леса. Стрелявших, как и положено, найти не удалось. Следователи уцепились за версию «орехово-медведковской преступной группировки», которая якобы собиралась выкрасть Любарского и потребовать за него выкуп. Дело так и осталось до сегодняшнего дня нераскрытым, но, похоже, это всех устраивало, в том числе и самого Григория Михайловича.
Уж он-то точно знал, на чью мозоль недавно наступил, чьи интересы ущипнул. Гриша на сто процентов был уверен, что это не было покушением: какой дурак будет стрелять с пятидесяти метров из автомата по бронированному «мерседесу»? Дилетант? Таких в их среду не подпускают. Григорий Михайлович прекрасно понимал, что на него не покушались, а всего лишь тактично предупреждали: не всё вокруг твоё, господин Любарский, нужно кое-чем поделиться! Кто предупреждал? И на этот вопрос Гриша имел чёткий ответ – конечно же Шапкин!

Не понимал, зачем нестись в такую даль и водитель «скорой помощи» Корней Петрович, немолодой и обстоятельный, по старой шофёрской привычке считавший, что машина – вещь одушевлённая, с которой обязательно нужно разговаривать.
Корней Петрович, или, для молодёжи, просто дядя Корней, всю дорогу бурчал себе под нос, проклиная этих чудаковатых «новых русских», которым вечно неймётся. Не то, чтобы дядю Корнея утруждала длинная дорога, нет, тревога была вполне прозаической – почти лысая левая покрышка, которую он так и не успел заменить.
Куда там заменить! Корней Петрович только и успел раскинуть инструменты, расстелить мягкую фуфайку на заботливо подложенный под передок картон, подоткнуть домкрат и поплевать на крепкие, потемневшие от машинного масла мозолистые руки, как тут же на него налетела диспетчер, и сразу понесла в крик:
«Корней Петрович, опять вы разлеглись, опять машина неисправна! У нас срочный вызов, важной шишке нужно доставить жену в Смоленскую Вязьму. Все машины на выездах, а клиент ждать не может, у него каждая минута стоит тысячу баксов. Быстрее закручивайте свои гайки и подавайте транспорт к главному входу. Бригада вас ждёт! У вас на всё про всё пять минут».
При таких криках Корнея Петровича затрясло как припадочного, руки сами выронили баллонный ключ. Он готов был объяснить этой профурсетке с маникюром, что закручивать нужно не гайки, а болты, что на лысой резине даже важную шишку далеко не увезёшь, но лишь привычно сглотнул все достойные случая шоферские нецензуры и кряхтя стал опускать домкрат.
Обиду рассосало упоминание конечного пункта маршрута – Вязьма! Это был родной Корнею Петровичу городок. Там он родился, там освоил водительское искусство, долгие годы крутил баранку то на рейсовом автобусе, то в милиции, то в «пожарке», то в «скорой». В конце восьмидесятых годов Корнею Петровичу пришлось покинуть родину и перебраться в Москву. О причинах такого переезда Корней Петрович не любил рассказывать. Да и вспоминать не любил – столько лет прошло, всё, что было, успело быльём порасти. Зачем ворошить старое?
Забрав бригаду и роженицу, Корней Петрович выехал за город и, прибавив скорости, покатил по ровному шоссе.
- Дядя Корней, чего вы такой насупленный? – Сидевший рядом с водителем молодой врач, белобрысый и веснушчатый, взглянул на него со счастливой улыбкой. – Посмотрите, день какой выдался отличный: дождь кончился, солнышко проглядывает, дорога свободная, клиент денежный – что вас не устраивает?
- Эх, молодежь, без году неделя на работе, а уже о деньгах думаешь! Ты бы о людях подумал, о больных, как их на ноги скорее поставить. – Сокрушённо покачал головой Корней Петрович.
- Так я о них только и думаю! О больных и о деньгах. – Врач покосился назад, в салон - не слышно ли там их беседы – и продолжил рассуждения. – Знаете, дядя Корней, мне даже по ночам снятся странные сны. Будто в Москве живут одни богатые люди и все они больные. Представляете? Чихают, кашляют, у всех аппендицит и язва желудка. В больницах, поликлиниках огромные очереди. Все ругаются, суетятся, хотят пролезть без очереди, и суют нам, врачам, в карманы, в ящики столов огромные пачки денег. А мы ходим, задрав носы и покрикиваем на них. Одним словом, врач – это звучит гордо!
- Э, милок, да ты прямо больничный мечтатель! Где ты видал богатых и больных? – Корней Петрович повеселел. – Слушай, а что, и взаправду муженёк этой бабёнки большой шишкарь?
- Да ты что, дядя Корней, с Луны свалился? – Шёпотом ответил врач. – Это же жена самого Любарского, банкира, почти что олигарха! Вы что, телевизор не смотрите? На него недавно покушение было.
- Ну и как, выжил? – Корней Петрович искренне обеспокоился, чем вызвал смех у врача. – Ах, да, он же за нами едет. Вон, у него и маячок на крыше стоит, и охрана за ним на «мерине», как жеребцы пристяжные прут. Тьфу ты, как каторжане едем, под конвоем. – Корней Петрович глянул в зеркало заднего вида. За «скорой помощью» как привязанные ехали два «мерседеса» - «шестисотый» Любарского и джип сопровождения. – А ента, бабёнка его, она часом не банкирша?
- Да вроде бы нет. А впрочем, откуда мне знать, может и вместе с ним деньги лопатой гребёт. А вам то что?
- Лицо её мне знакомо. А вот где встречались, никак вспомнить не могу. Теперь всю дорогу мучиться буду. Может, землячка?
- Да вы бы спросили у неё, она вроде ничего женщина, на новорусскую стерву не похожа. Или у охранников поинтересовались бы.
- Да я попытался у неё спросить. – Корней Петрович поёжился. – Так охранник так зыркнул на меня, словно скальпелем по сердцу полоснул. И чего их в такую даль понесло? В Москве, чё ли, больниц мало? Или там, на родине моей, какое светило объявилось?
- Шут их разберёт. У этих небожителей такие причуды, что нам, простым смертным не понять. Наше дело доставить их по указанному адресу в целости и сохранности и сдать на баланс тамошней больницы, пусть у тех врачей голова болит. А то, случись чего с этой мамзелью – греха не оберёмся. Хотя время у нас есть, роженица могла бы дома недельку преспокойненько отлёжаться, на шёлковых простынях.
- Храни нас Господь! – Корней Петрович перекрестился. – Хучь бы уж моя ласточка не подвела! А то не ровён час покрышка рванёт и окажемся мы с этой банкиршей в кювете! Самим «скорая» понадобится.
Корней Петрович собрался плюнуть трижды через левое плечо, но, не вовремя вспомнив шоферскую мудрость - не плевать против ветра, лишь постучал костяшками пальцев по голове. У него как-то тревожно заныло сердце, словно предчувствуя скорую беду.

Глава 24.

Однако до Вязьмы удалось добраться без происшествий. Кортеж остановился перед зданием местного роддома. Выйдя из машины, Григорий Михайлович приятно поразился увиденным. Больница оказалась не сельской развалюхой с нарисованным красной краской крестом, а современным трёхэтажным зданием из стекла и бетона, с удобным подъездом для машин и пандусом для каталок.
Анну повезли в приёмный покой. Гришу врачи попросили подождать в вестибюле роддома, больше напоминающим средиземноморский дворик: журчащий фонтан, огромные тропические цветы в кадушках, экзотические рыбки в огромном аквариуме. Спустя десять минут к Грише подошёл молодой, но очень уверенный в себе врач роддома, видимо интерн.
- Здравствуйте.
- Здравствуйте. – Гриша с сомнением оглядел врача и прочёл на бейджике его должность: врач-анестезиолог. – Я Любарский, муж поступившей к вам роженицы. Скажите, какие могут понадобиться лекарства, я всё достану. Если нужна кровь - я организую. И ещё один момент, молодой человек. – Гриша взглянул на врача. - Я человек состоятельный, как вы могли догадаться, поэтому всем сотрудникам, участвующим в родах, будет предоставлена солидная финансовая поддержка. Говорите, что необходимо купить, я запишу. – Гриша вынул из кармана пиджака электронную записную книжку.
- Ну что вы! – Засмеялся врач. – Все будущие отцы одинаковы – сразу начинают с денег! У нас не обычный провинциальный роддом, а современное, оборудованное по последнему слову техники лечебное учреждение, финансируемое из специального страхового фонда. К нам рожать едут со всей округи: из Смоленска, Калуги, Ржева, Калинина, Тулы и даже из Москвы. А всё благодаря заботам нашего спонсора! Нацпроект улучшения демографической ситуации в стране полностью работает в нашем роддоме. Не волнуйтесь, у нас практикуют высокие профессионалы и ошибки в нашей деятельности исключены. Главврач роддома Навроцкий Яков Моисеевич и вовсе кандидат медицинских наук, заслуженный врач России!
- Я нисколько не сомневаюсь в вашей квалификации и в квалификации Якова Моисеевича. – С некоторым сарказмом произнёс Гриша. – И всё же я хотел бы попросить вас повнимательнее отнестись к моей жене. Если честно – это её идея рожать здесь, в этой глуши. Для меня было бы спокойнее определить её в московский роддом, в тот, который я поддерживаю своими благотворительными акциями. А, кстати, кто этот ваш сказочный спонсор, который решил вложить деньги в «социалку»?
- О, это большой души человек. – Врач поднял вверх палец. – Да вы наверняка его знаете – Шапкин Лев Аркадьевич.
- Кто? Шапкин? – Любарский вскочил с диванчика. - Господи, ну почему на моём пути всегда возникает Шапкин? Почему он вечно путается под ногами? – Зло прошептал Гриша.
- Что вы сказали? – Не понял врач.
- Нет, это я так. Вы правы, Лев Аркадьевич – большой души человек. Без него даже детишки не смогут родиться, он и в этой сфере весьма преуспел. – Двусмысленно и непонятно для врача резюмировал Гриша. – Мне нужно немедленно поговорить со своей женой. Я ещё раз попытаюсь уговорить её уехать рожать в Москву.
- Нет, что вы, этого нельзя делать. – Отчего-то испугался врач. – Разве вы не знаете о психопрофилактической подготовке женщин к родам? Никаких волнений! Отрицательные эмоции в предродовой период исключены! У роженицы может развиться синдром родовой боли, а это приведёт к серьёзным осложнениям во время собственно родов. И потом, вашу жену уже оформили и наверняка определили в предродовую палату.
- Как же так? Я хотел поговорить с ней, поддержать.
- У вас ещё вся жизнь впереди, наговоритесь. – Врач засмеялся и встал. – А пока вы езжайте домой, отдохните, а завтра приедете, повидаетесь с женой.
- А вдруг она за это время родит?
- Нет, это исключено! – Улыбнулся анестезиолог. - Врачи со «скорой помощи» передали нам сопровождающие документы из женской консультации. По ним выходит, что роды должны состояться примерно через неделю. Это хорошо, что вы привезли жену заранее. Она полежит под нашим наблюдением, привыкнет к обстановке, познакомится с персоналом – психологический настрой очень важен для рожениц.
- Хорошо, доктор, спасибо. – Гриша тоже встал. – Вот вам моя визитка. Звоните в любое время при малейшей необходимости. – Гриша пожал руку врача и направился к выходу.

Через пять минут персонал роддома наблюдал торжественный отъезд «шестисотого мерседеса» Любарского и джипа сопровождения. Две молодые женщины, врачи или медсёстры, наблюдали за отъезжающей кавалькадой из окна второго этажа.
- Это кто же такие важные? Спонсор наш?
- Да нет, это банкир московский свою жёнушку к нам определил - рожать ей через неделю.
- А как фамилия банкира?
- Любарский. Вот везёт же некоторым бабам: сама вроде так себе, ничего особенного, а муж банкир!
- Э, нашла чему завидовать! У них, у богатых, свои слёзы. Читала я про девоньку эту в «жёлтой» прессе. Стерва – та ещё! Мужу рога наставила, да не с кем-нибудь, а с его заклятым конкурентом.
- Да ты что? И что же он, Любарский этот, смолчал?
- Пока смолчал. Решил дождаться рождения ребёнка, а потом уже расправу чинить. Вопрос ведь острый – от кого ребёнок? Журналисты болтают, что этот банкир – сущий зверь! Пригрозил порешить и жену и ребёнка, если окажется, что рождён тот от любовника.
- Вот это кино получается!
- Бери выше, тут не кино, тут целый криминальный роман выписывается! Чует моё сердце, ещё и нас всех втянут в их семейный сериал, поучаствуем и мы в их разборках. Просто так, без кровавых слёз, его жёнушка из роддома не выберется! Если вообще выберется!
- Да ну тебя, типун тебе на язык! Накаркаешь ещё беды.
- А что её каркать, она сама к нам сегодня пожаловала. Да как обычно, не одна - теперь только ворота отворяй, да трупы выноси!
- Всё, пошли, хватит болтать! А то чего доброго хватятся нас. Как бы и нам под горячую раздачу не попасть!

Глава 25.

Когда Анну оформляли в приёмном покое роддома, в кабинет заглянул пожилой врач.
- Здравствуйте, Яков Моисеевич! – Заискивающе поздоровалась с ним медсестра, измеряющая Анне давление.
- Здравствуйте, здравствуйте, голубушки! У нас новая пациентка? Как вы себя чувствуете, дорогуша? – Молодящийся главврач с подкрашенными волосами оценивающе оглядел Анну, уже переодетую в больничный халат.
- Спасибо, хорошо. – Анна внимательно смотрела на врача, пытаясь что-то вспомнить.
- Ну и ладушки. – Заметив её взгляд, главврач и сам наморщил лоб. – Как ваша фамилия, голубушка?
- Любарская. Анна Ивановна Любарская. – Прочитала по медицинской карте медсестра.
- Любарская? – Главврач покачал головой. – Простите за назойливость, сударыня, а как фамилия вашей матушки?
- Моя девичья фамилия Лаванцова. А почему вы этим интересуетесь?
- Простите меня, старика, за бестактность и излишнее любопытство. Не буду вам мешать, продолжайте. – Главврач слегка поклонился и, ещё раз взглянув на Анну, торопливо вышел.
Когда за главврачом закрылась дверь, медсестра брезгливо поморщилась:
- Нашего Якова Моисеевича никакие годы не берут! Всё бы ему на молоденьких заглядываться! Никак не успокоится, чёрт старый! Никогда не могла понять – и чего это мужики на акушеров и гинекологов учиться идут? Что их туда так манит? На голых баб поглазеть? В крайнем случае можно и на терапевта выучиться, или на дерматолога. Чего такого интересного они внутри нас разглядеть пытаются? Что за страсть руками к нам во влагалище залезть? Импотенты, что ли? Или маньяки?
- Таких людей, как ваш главврач, называют извращенцами. – Анна не просто говорила, она чеканила слова. – Кого-то из них тянет на беременных, кого-то на несовершеннолетних, а кого-то исключительно на девственниц. Я одного такого урода даже лично знаю!
- Ой, мамочки! – Испуганно вскрикнула медсестра. – И что он, на воле, не в тюрьме?
- Нет. Его никак не удаётся засадить. Но правосудие скоро свершится и возмездие настигнет его! Я в этом абсолютно уверена! – Лицо Анны покрылось красными пятнами.
- Что такое? Вот те раз, давление у вас подскочило! – Медсестра ещё раз приладила к руке фонендоскоп. – Разговорились мы о маньяках, будь они неладны, а вам сейчас волноваться никак нельзя. Нет у нас в роддоме маньяков, а Яков Моисеевич просто старый чудак. Давайте-ка я вас до палаты провожу. Приляжете, вздремнёте, силы восстановите, а на завтра муженёк к вам приедет, проведает. Вот так! – Медсестра заботливо поддержала Анну под локоть. – Палата у вас отдельная, мешать никто не будет.
- Роды у меня главврач принимать будет? – Неожиданно спросила Анна.
- Да что вы, голубушка! Не беспокойтесь! Врачей у нас и без Моисеича хватает. Приставят к вам врача-женщину, молодую, хваткую. У неё осложнений тьфу-тьфу-тьфу не бывает, ей будто сам Господь роды принимать помогает. Пойдём, касатушка, пойдём.
В это время дверь кабинета слегка приоткрылась и в щелочку кто-то заглянул.
- Кто там? Заходите! – Крикнула медсестра, поддерживая Анну под локоть.
Но в кабинет никто не вошёл. Дверь захлопнулась, послышались быстрые шаги. Выйдя из кабинета в коридор, Анна увидела, как за угол забежал кто-то, одетый в белый халат.
- Что это ещё за беготня по коридорам? – Удивлённо воскликнула медсестра. – Нужно старшей доложить, а то молодёжь совсем разгулялась. Так недолго и пациентов распугать. Пойдёмте, нам сюда, к лифту.
 
Глава 26.

Яков Моисеевич шёл по коридору к своему кабинету, не замечая никого и не слыша, как с ним здороваются сотрудники. Он морщил лоб и бормотал себе под нос:
- Где же я её видел? Симпатичная бабёнка, располагающая. Лаванцова? Знакомая фамилия, но откуда? Теперь всю ночь буду мучиться!
Он вошёл в кабинет, запер дверь на ключ и достал из шкафа бутылку коньяка. Налив рюмочку, главврач лихо опрокинул её и закусил шоколадкой. Растёкшееся по телу тепло отразилось благодушием на лице. Навроцкий почмокал, поцокал языком и вдруг закашлялся.
- Господи, неужели это она? Точно, у той девчонки была фамилия Лаванцова! – Покрасневший от кашля Навроцкий упал в своё кресло. – Что же теперь будет? Ох, не к добру эта встреча. – Покачал он головой. – И ведь как меня уговаривала моя Берта – иди на пенсию, иди, старый, на пенсию – нет, упёрся и всё тут! Чего тебе Яша не хватает? Что, не всех баб ещё перепробовал? Вот теперь и будешь расхлёбывать грехи молодости! Теперь-то уж точно выкрутиться не удастся! Куда бежать, где замаливать грехи? Ох, Яша, беда, беда идёт большая! Видно сам чёрт притащил эту Любарскую в мой роддом! Господи, спаси хоть душу мою грешную, если не жизнь. – Яков Моисеевич воздел лицо к потолку. – А если сможешь жизнь спасти, то обещаю – после выписки этой Любарской сразу заявление об уходе на стол! И свечки во все церкви и синагогу. По пять свечек на каждую церковь, всех Богов задобрю. Всех не получится! – Навроцкий махнул рукой. - Да ладно, тут главное пообещать! Господь милостив, он и без свечек вспомнит обо мне. Может, ещё выкручусь? Чем чёрт не шутит?
Яков Моисеевич, немного успокоившийся, выпил ещё одну рюмку коньяка и вскоре клюнул носом, заснув прямо в кресле. По кабинету разнеслась лёгкая храпотца.

Глава 27.

Тем временем кортеж Любарского на большой скорости приближался к Москве. Гриша пытался переключиться на профессиональные дела, но мысли всё время «убегали» в Вязьму, в роддом, к Анне. И к Шапкину.
Гриша потряс головой - Лев Аркадьевич становился навязчивым видением. Он будто сидел рядышком, в лимузине и искоса поглядывал на Гришу, поигрывая улыбкой: то презрительной, то ехидной, всем своим видом красноречиво говоря:
«Ну что, любезнейший Григорий Михайлович? Уел я тебя? Тебе захотелось сбежать от меня в провинцию? Так я и тут тебя достану, заключу, можно сказать, в родственные объятия. Ты ведь математик, Гриша, прикинь на пальцах: возникновение сегодняшнего события – это случайность или закономерность? Твоя жена хочет рожать только у себя на родине, в роддоме, который содержится на мои спонсорские вливания. И после всех этих известий ты упрямо продолжишь твердить, что твоя жена родит ТВОЕГО сына? Какой же ты, Гриша, наивный дурак!»
Гриша сжал кулаки, готовясь нанести нахалу ответный аргумент, но планы сорвал водитель, громко чертыхнувшийся:
- Григорий Михайлович, впереди огромная пробка, мы можем застрять на несколько часов.
- Что случилось? – Гриша, нехотя разжав кулаки и тяжело вздохнув, подался вперёд.
- Что у нас может случиться: или авария, или ремонт дороги! Что будем делать?
- Пусть на этот вопрос тебе ответит начальник моей охраны, а то он молчит, будто ему зарплату за последний месяц не заплатили. – Гриша недовольно взглянул на сидящего впереди начальника своей охраны, который, внимательно глядя вперёд, оценивал ситуацию. – Только учтите, у меня совещание в Центробанке и опаздывать чревато.
- Будем прорываться, Григорий Михайлович. Если понадобится - с боем. – Начальник охраны повернулся к Грише, но по его невозмутимому лицу было непонятно: говорит ли он серьёзно, или всё же шутит. – Что-то ГАИшников не видно…
- Здесь калымом не пахнет, вот их и не видно. – Хохотнул водитель.
- Так, Ваня, давай выбирайся влево, на встречку. Только осторожно. И не забудь включить «мигалку»! А я пока предупрежу джип сопровождения. – Начальник взялся за рацию.
- Только без сирены, не нервируйте людей. – Гриша потёр пальцами виски.
- А вот и ГАИшник, лёгок на помине. Везёт же ему – богатым будет!
Из почти стоящего на месте потока машин выскочил разгневанный, задёрганный ДПСник с лейтенантскими погонами на плечах и амбициями полковника, намеревающийся осадить наглого водителя, грубо нарушающего правила дорожного движения выездом на встречную полосу. Заметив мигалку и «блатные» номера, ДПСник лишь обречённо поглядел на свою «волшебную» полосатую палку, которой на этот раз воспользоваться не удастся.
«Мерседес» притормозил возле лейтенанта. Начальник охраны, сам бывший майор МВД, опустил тонированное стекло и поинтересовался:
- Что случилось, лейтенант? Нам нужно срочно проехать.
- Авария, серьёзная авария. Лобовое столкновение, есть жертвы. – Лейтенант коротко объяснил, пытаясь разглядеть сидевшего на заднем сидении «важного» пассажира. – Включите ближний свет фар и двигайтесь осторожнее, не создавайте проблем ни себе, ни мне.
- Спасибо, лейтенант, за заботу, но мы всегда осторожны. – Начальник охраны кивнул и поднял стекло.
«Мерседес» начал медленно выбираться из длинной пробки, растянувшейся почти на километр. Дорогу перегораживала «дальнобойная» фура. С чем она столкнулась – видно не было, обзор закрывали многочисленные машины ДПС и «скорой помощи». Выбравшись из затора, «мерседес», не выключая «мигалки», понёсся к Москве. Гриша тут же забыл о дорожном происшествии, переключившись на свои текущие проблемы.

Глава 28.

Вечером того же дня канал НТВ в программе «Чрезвычайное происшествие» показал сюжет о дорожной аварии, произошедшей на семидесятом километре Можайского шоссе. Бесстрастный оператор профессионально, без крупных планов, просто и бытово показывал зрителям человеческую трагедию: труп водителя, лежавший прямо на дороге, окровавленных пассажиров, искорёженные машины.
Нелепей всего было то, что непосредственным виновником случившегося была… машина «скорой помощи», врезавшаяся в грузовой автопоезд, везущий груз из Москвы. Молодой, растерянный, дрожавший от пережитого врач, с повязкой на голове, сбивчиво объяснял случившееся:
- Мы возвращались из Вязьмы, куда отвозили роженицу... То есть, отвезли и возвращались назад, в Москву. Я сидел впереди, рядом с водителем, дядей Корнеем… То есть, с Корнеем Петровичем. Так зовут нашего водителя… То есть, его так звали… Он всю дорогу жаловался на начальство… Не на начальство, а на покрышку, которую не хочет менять начальство. В общем, на то, что денег на ремонт не выделяют и покрышка стала совсем лысой. Будто сам на себя беду накликал! Я даже ничего понять не успел – вдруг хлопок такой «ба-бах», нас мотнуло влево… А там этот грузовик, прямо на нас летит. Больше я ничего не помню, меня через лобовое стекло выбросило. Но я живой! – Радостно воскликнул врач. - Мама, не волнуйся, я, жив! Травм, несовместимых с жизнью у меня нет. – Врач помахал рукой в камеру и улыбнулся. Потом погрустнел. – А вот Корней Петрович погиб. Понимаете, он был очень опытным водителем, с большим стажем. Мы все, и врачи, и медсёстры уважали его, называли дядей Корнеем. И вот – такая нелепая, страшная смерть. Он её словно предчувствовал!
Из глаз врача потекли слёзы. Операторская камера переместилась на другой план, где работники службы спасения уже укладывали труп водителя на носилки. Следом за врачом свой лаконичный комментарий сделал работник ДПС:
- В результате дорожно-транспортного происшествия произошло столкновение машины «скорой помощи» с грузовым автопоездом. Погиб водитель «скорой», травмы получили водитель грузовика, его напарник и врачи «скорой помощи». По предварительным данным, авария произошла в результате разрыва передней покрышки колеса «скорой помощи». Все подробности после проведения технической экспертизы. Всё, закончили съёмку, вопросы задавайте пресс-секретарю.
В кадре появился корреспондент НТВ, скороговоркой сообщивший, что репортаж вёлся с места аварии, случившейся на семидесятом километре Можайского шоссе.
Корреспондент, оперативно передавший материал в студию НТВ, никак не мог предположить, что буквально в десяти метрах от него, в машине «скорой помощи» находилась сенсационная информация, которая надолго приковала бы внимание пишущей братии и зрителей к этой, в общем-то рядовой аварии, повысив рейтинг программы до заоблачных высот.
Информация уместилась на затёртом листе бумаги, который был изъят из кабины «скорой помощи». Если отталкиваться от текста, то банальное дорожно-транспортное происшествие сразу же превращалось в заказное убийство, или, что ещё страшнее, в тщательно спланированную диверсию.
Следователь транспортной прокуратуры, ознакомившись с текстом, наморщил лоб. Заголовок письма напоминал статью из уголовного кодекса, но вот какую точно? Следователь не мог определить по памяти. Текст был таким.

«О неосмотрительности, причинившей смерть или ущерб.
Если какой человек невольно стал причиной смерти другого человека, то такому человеку нужно назначить место, куда он сможет убежать. Но если этот человек мог предотвратить преступление, мог спасти душу и тело другого человека, но не сделал этого – тогда он будет наказан.
В данном случае имел место причинённый вред жизни человека. Приговор: возместить вред полностью. Отдать душу за душу, жизнь за смерть.
г. Вязьма, июнь 1985 года».

Следователь помнил, что законы «душу за душу» фигурировали в книге «Ветхого Завета», которую он читал, учась в юридическом институте. Но какое отношение они имели к сегодняшней трагедии? И почему внизу листа стояла дата «1985 год», когда на дворе уже давно был 2007?
Неожиданным порывом следователя было желание скомкать листок и выбросить его в кювет, чтобы не приобщать листок к делу, не забивать галиматьёй голову. Но сделать это было уже нельзя. Листок был включён в опись предметов, найденных экспертами при осмотре места происшествия и приобщён к делу. Следователь вздохнул.
«Что ж, придётся на досуге пораскинуть мозгами и посоветоваться с более опытными коллегами. Может, у кого были аналогичные случаи?»

Глава 29.

Вернувшись поздним вечером в пустой дом, переодевшись и сообщив домработнице, что ужинать не будет, Гриша заперся в своём кабинете. Достав из сейфа странные письма «доброжелателя», флакончик с неизвестным раствором, именуемый «горькой водой», Гриша разложил все «вещдоки» на своём рабочем столе. В центре лежал журнал «Высший свет» с репортажем «об отношениях светского Льва со своей любовницей, светской львицей Анной, у которых совсем скоро появится «светский львёнок». Гриша хмыкнул: просто какой-то звериный прайд получается! Счастливая львиная семья!
Телефонный звонок заставил Гришу вздрогнуть. Взглянув на дисплей, Гриша по высветившемуся номеру определил, что звонит Анна, но сразу отвечать не стал. Он помедлил несколько секунд, всмотрелся в лицо жены, запечатлённое на журнальном фотоснимке: счастливое, игривое, улыбающееся! Вот только не ему, Грише, а этому подонку Шапкину!
- Да, Анна, слушаю тебя. – Гриша хмурился и говорил отрывисто.
- Здравствуйте! Это Григорий Михайлович Любарский?
- Да, это я! Кто говорит?
- Это из роддома. Вам нужно срочно приехать к нам. Возникли осложнения и у вашей жены начались схватки. Не исключены скорые роды.
- Что вы такое говорите? Какие осложнения? – Гриша внезапно разозлился. - Только сегодня врач сказал мне, что в вашем роддоме не может быть никаких осложнений! Да и роды должны начаться не раньше, чем через неделю. Что там у вас происходит, чёрт побери?
- Понимаете, у вашей жены произошёл нервный срыв. – Терпеливо объясняла женщина. - Такое часто случается у рожениц, особенно у позднородящих. Сюда нужно добавить ещё и психологические факторы: эти роды для вашей жены – первые, ваша супруга - сирота, в период беременности она не получала материнской поддержки. Да и неприятности в семейной жизни…
- Какие ещё неприятности? – Гришу больно кольнуло последнее замечание. Выходит, Анна уже успела рассказать всему медперсоналу об их разногласиях? – Вы лучше скажите, что происходит с моей женой? Как она себя чувствует?
- Сейчас её состояние удовлетворительное. У неё начались схватки, но пока они редкие, паузы между сокращениями до пятнадцати минут. Плохо то, что имеются усугубляющие факторы: ваша жена очень беспокойна, у неё резко повысилась частота сердечных сокращений, её парализует страх и начались галлюцинации…
- Что? У Анны галлюцинации? – Гриша почувствовал, что задыхается.
- Вот именно! Ваша жена практически бредит и утверждает, что она видит саму себя, только юную, восемнадцатилетнюю. Понимаете, у неё начальная стадия раздвоения личности, могущая перерасти в психоз. Роженица всерьёз утверждает, что к ней в палату вошла девушка, в которой она узнала саму себя, и эта девушка якобы предрекла ей смерть во время родов. Вы не можете предположить, что всё это значит?
- Милая девушка, сейчас не очень подходящее время для предположений. Одно я могу предположить с уверенностью – в вашем роддоме царит бардак и я с этим скоро покончу! Я буду в Вязьме через два с половиной часа, до этого срока моя жена не родит?
- Нет, что вы! – Рассмеялась невидимая собеседница. – У впервые родящих женщин роды длятся до двенадцати часов. Наш главврач уверен, что рождение произойдёт не раньше утра.
- Хорошо, что ваш главврач хоть в чём-то уверен. И вот что, доктор! Вашему главврачу нужно молить Бога, чтобы с моей женой и… ребёнком ничего плохого не случилось. Понятно? Иначе я разнесу весь роддом вместе с вашим спонсором. Это вам понятно? – Гриша кричал в трубку, его душила ярость. – Запомните и передайте мои слова главврачу! Это сказал я, Григорий Любарский!
Гриша отключил телефон и сразу же нажал кнопку вызова охраны. Дежурный ответил немедленно.
- Слушаем вас, Григорий Михайлович.
- Мне срочно нужна машина для поездки в Вязьму. Джип сопровождения не нужен.
- Что-то случилось, Григорий Михайлович?
- У жены, кажется, начались роды.
- Понял вас, Григорий Михайлович. Машина будет готова через десять минут. С охраной.
Гриша, поморщившись от этой навязчивости, поспешно начал собираться. Он напрочь забыл о том, что на столе остались лежать письма «ветхозаветного доброжелателя» и пузырёк с «горькой водой».

Глава 30.

В кабинете главврача собрался консилиум: дежурный врач-акушер, анестезиолог, реаниматолог, акушерка. Анамнез озвучивала врач–акушер, Яковлевич Диана Григорьевна:
- В 23.35 состояние роженицы Любарской резко ухудшилось. На фоне развивающегося предродового психоза возникло усиление родовой деятельности, появились опасения преждевременных родов. Общее состояние роженицы также вызывает беспокойство: резко возросло артериальное давление, увеличилась частота сердечных сокращений. Плюс к этому потливость, частые смены психологических фаз от депрессивной до маниакальной возбуждённости, переходящей в галлюцинации…
- А что ей видится? – Удивился анестезиолог.
- Роженица утверждает, что к ней в палату вошла она сама, Анна Любарская. Только не взрослая, а восемнадцатилетняя и будто бы предрекла ей мучительную смерть во время родов.
- Да, от таких предсказаний я сам бы разродился двойней. – Неудачно пошутил реаниматолог. Главврач строго взглянул на него:
- Не до шуток. А как она смогла определить, что к ней явилось именно восемнадцатилетнее привидение?
Главврач Яков Моисеевич, неизвестно почему не ушедший в эту ночь домой, сильно раскрасневшийся от выпитого за день коньяка, задумчиво потёр подбородок.
- Я не знаю, Яков Моисеевич.
Врач-акушер, молодая, контрастная – красивая и одновременно отталкивающе холодная женщина с зелёными глазами и собранными сзади в пучок волосами цвета маренго, раздражённо пожала плечами.
- Какая в сущности разница, что мерещится этой невротичке? Главное, чтобы поскорее приехал её муж и подписал уведомление, что он предупреждён о последствиях преждевременных родов и о том, что возможен летальный исход роженицы или ребёнка.
- Или обоих вместе. – Вздохнул реаниматолог.
- Вот именно! Не дай Бог он опоздает или откажется подписывать, нас потом по судам затаскают! Не отмоемся.
- Говорят, этот Любарский крупный воротила с прескверным характером. Если верить «жёлтой» прессе, он подозревает жену в наставлении ему рогов и считает, что будущий ребёнок вовсе не от него, а от другого мужчины, его злейшего врага. – Авторитетно заявил анестезиолог Николай, успевший утром лично познакомиться с Любарским. - Тут вольно или не вольно задумаешься - кого спасать, если возникнут осложнения: жену, ребёнка, обоих или никого? Страшно даже представить, что он попытается сделать с нами, если мы его разозлим? – Тяжко вздохнул анестезиолог.
- Прекратите пустую болтовню. – Стукнул ладонью по столу главврач. – Не забывайте, мы давали клятву Гиппократа, а не присягу на верность банкирам. Будем делать своё дело, а там – как Господь решит. – Навроцкий воздел глаза к потолку. – Хотя я сам ежеминутно кляну судьбу, которая привела в наш роддом этих Любарских. Ох, чуют мои больные печёнка и селезёнка – добром эти роды не закончатся. Павел Иванович, - обратился Навроцкий к реаниматологу, - готовьте на всякий случай реанимационную палату.
- В нашем деле готовиться заранее – плохая примета, обязательно сбудется. – Покачал головой врач-реаниматолог, спокойный, не суетливый мужчина.
- Довольно пугать нас суевериями. – Врач-акушер резко прервала коллегу. – Вам главврач даёт указания – значит исполняйте. Яков Моисеевич, разрешите акушерке уйти – ей пора сменить дежурящую у Любарской. Мы сделали роженице внутримышечный укол партусистена, для снижения сократительной активности матки, и успокоительное. Но моё сердце всё равно не на месте - в любой момент могут начаться роды, а там…
- Правильно, Диана Григорьевна! Давайте расходиться по рабочим местам, а то мы прозаседались совсем. За работу, друзья, и да поможет нам Бог. – Главврач развёл руками, выпроваживая подчинённых.
Но дверь кабинета распахнулась прежде, чем к ней подошли врачи – вбежала испуганная акушерка:
- Яков Моисеевич, у этой роженицы, банкирши, состояние ухудшается! Успокоительные и снижающие сократительную активность препараты не помогли – схватки участились! Роженица пребывает в каком-то бредовом состоянии, постоянно призывает на помощь то сестру, то бабушку, то самого Господа. Что делать? И ещё это, - акушерка махнула рукой назад, - приехал её муженёк со взводом охраны, требует вас.
- Вот и началось. – Главврач побледнел. – Доставляйте роженицу в родовую, будем стимулировать роды. Я сам буду их принимать. А вы, Диана Григорьевна, - почти просяще обратился он к врачу-акушерке, - побеседуйте с Любарским, успокойте его, тактично объясните ситуацию. Нам сейчас ещё один параноик в роддоме не нужен, достаточно роженицы с её привидениями.
- Понятно, Яков Моисеевич! – Диана Григорьевна криво улыбнулась. - Опять на амбразуру, под пули головорезов банкира должна бросаться хрупкая женщина в белом халате, а храбрые, сильные, смелые мужчины-врачи найдут себе более достойное применение – приём родов!
- Славой сосчитаемся после, если живы останемся. – Навроцкий притворно вздохнул и встал из-за стола. – Как только усмирите этого мифического Самсона, сразу возвращайтесь в родовую. Нам и там потребуется ваша помощь, Далила вы наша!
Переглянувшись между собой, поощрительно улыбнувшись Диане Григорьевне, врачи стайкой потянулись на второй этаж, в родовую комнату. Диана Григорьевна, надев на голову белоснежный колпак, критически осмотрев себя в зеркале и пощипав за щёки, отправилась в другую сторону, в вестибюль. На встречу с Григорием Любарским, с которым она уже давно мечтала познакомиться лично.

Глава 31.

Гриша нервными шагами мерил пространство вестибюля. Он уже прошёлся вперёд и назад, теперь его путь лежал по диагонали. Круто развернувшись на каблуках лакированных туфель, Гриша вздрогнул - перед ним стояла женщина в белом халате, пристально за ним наблюдавшая.
- Наконец-то хоть одна живая душа появилась в этом чёртовом роддоме. Где главврач? Мне нужно с ним срочно переговорить! – Гриша подумал, что перед ним стоит медсестра.
- Яков Моисеевич сейчас занят, но вы можете поговорить со мной.
- Что? Он занят? Да вы что, милочка, не понимаете, кто к вам приехал? Моя фамилия Любарский! Если ваш главврач не примет меня сию же секунду, я пошлю своих охранников и они доставят вашего Моисеича ко мне в машину!
- Приятно с вами познакомиться, Григорий Михайлович. – Женщина протянула свою руку. – Меня зовут Яковлевич Диана Григорьевна, я врач-акушер.
- А мне совсем не приятно, - Гриша проигнорировал протянутую руку, - что ваш главврач предлагает мне побеседовать с юным созданьем, годящимся мне в дочери. Сударыня, вы хотя бы институт успели закончить? Или сейчас студенты тоже именуются врачами?
- Григорий Михайлович, почему вы разговариваете со мной тоном разгневанного отца, который журит свою беспутную дочку? – Глаза врача хищно сузились. – И разве высокое звание банкира позволяет по-хамски разговаривать с врачом? Раз уж вы не видите во мне женщину! Да, я всего лишь врач-интерн! Но, между прочим, с отличием закончила медицинский институт и не имею ни одного замечания за год работы в роддоме!
- Простите! Ради Бога простите меня. – Гриша будто пробудился от гипноза. – Я сам не знаю, что говорю. Последнее время нервы на пределе: переживаю за жену, за будущего ребёнка. А тут ещё этот ночной звонок о возникших у жены осложнениях – всю дорогу в голову лезли чёрт знает какие мысли. Вот и сорвался. Вы уж простите, что наговорил вам резкостей, обычно я себе этого не позволяю. Скажите, как состояние моей жены?
- Оно сложное, но не опасное для жизни. У вашей жены могут начаться преждевременные роды, но мы к этому готовы. Осложнения вызвал психический криз. У вашей жены оказалась очень расшатанная нервная система. Почти такая же, как и у вас.
- Ещё раз простите меня за резкость.
- Да ничего страшного. – Неожиданно широко улыбнулась врач. – От мужей ещё и не такого приходилось выслушивать!
- А вы что, уже успели несколько раз побывать замужем? – Гриша изумился.
- Да нет, что вы! – Притворно засмущалась врач. – Я ещё ни разу не успела. Я говорю о мужьях, чьи жёны у нас рожали. – Гриша, наконец, понял и нервно рассмеялся. – То мы им якобы вместо сына дочь подсовываем, то наоборот. А один чудак заподозрил жену в измене, явился с охотничьим ружьём и начал кричать, что убьёт и жену и ребёнка, если мы не сможем документально подтвердить, что ребёнок именно от него.
- И что вы? Милицию вызвали? – Гриша заинтересовался.
- Зачем? Взяли кровь у младенца, у отца, провели анализ на ДНК – счастливый папаша подогнал к роддому машину с цветами. Он, как оказалось, цветами на рынке торгует. Ой, да что же это мы здесь, в коридоре разговариваем? Пойдёмте в ординаторскую, выпьем кофе, а я вам подробно расскажу о состоянии вашей жены.
Врач заботливо взяла Гришу под локоток и повела по коридору.

Глава 32.

В особняке Шапкина окна не гасли, несмотря на поздний вечер. Заметив полоску света под дверью, Лев Аркадьевич заглянул в комнату матери:
- Мама, к тебе можно? Ты не спишь?
- Конечно, сыночка, заходи. – Ася Абрамовна, сидевшая на кровати, поспешно что-то спрятала под подушку.
- Чем ты занимаешься? Опять грустишь? И что ты так быстро спрятала от меня? – Лёва присел на стул, стоявший у кровати.
- Сынуля, никогда не забывай, что твоя мама – женщина, а у нас даже в девяносто лет бывают свои тайны. – Ася Абрамовна сняла очки и взглянула на сына. – Женщина, не имеющая к смерти ни одной тайны - напрасно прожила жизнь.
- Мама, не нужно меня обманывать. – Лёва грустно улыбнулся. – Ты опять смотрела тот журнал?
- О, Господь всемогущий, в каком доме я живу? – Притворно оскорбилась Ася Абрамовна. – Лёва, тебе нужно провести чистку среди прислуги, здесь полно шпионов! Или ты, сыночка, хочешь сказать, что сам установил в моей спальне эту ужасную видеокамеру и следишь за мной? О, горе мне! – Ася Абрамовна не сильно дёрнула себя за волосы. – Будь проклята та ночь, когда я легла под твоего отца!
- Всё, всё, мама, хватит, я оценил твой юмор. – Лёва от души рассмеялся. – Но всему виной не мой папа, а телевизор, который ты пристрастилась смотреть часами, и перед которым засыпаешь, сидя в кресле. Когда ты сладко засыпаешь под бразильский сериал, у тебя из рук выпадает один и тот же номер «Высшего света». Чем он тебя так заинтересовал? Ведь обо мне пишут и в других журналах?
- Не нужно смеяться над старой мамочкой. – Ася Абрамовна вмиг стала серьёзной. – Всему виной моё больное сердце. Оно постоянно болит за тебя, оно истыкано иглами нехороших предчувствий. Я даже не могу спокойно умереть! Ведь ты останешься один на один с теми опасностями, которые уже громко стучатся в дверь нашего дома.
- Да что такое мама? Опять по телевизору передали об очередном заказном убийстве? Не волнуйся, у меня хорошая охрана.
- Сынок, по телевизору говорили, что у Кеннеди тоже была хорошая охрана. И где сейчас тот Кеннеди? Если мой старческий мозг не путает, то он на кладбище? Нет, сыночка, вряд ли тебе поможет охрана, когда за дело возьмётся Гриша Любарский.
- Погоди, мама, причём здесь Любарский?
- При том. Твоя мама расскажет тебе, если ты, пошедший умом в своего отца, ещё ничего не понял. Слушай внимательно. – Ася Абрамовна надела очки и достала из-под подушки журнал. – Твоя мама ещё помнит, сколько нужно времени, чтобы у женщины родился ребёнок. И ещё твоя мама помнит, что у Аннушки с Гришей не было детей, хотя они и прожили в браке двадцать лет. И вдруг моя любимая ученица засобиралась рожать. Случилось чудо? На землю спустился Господь Бог? Или тут что-то другое? А теперь послушай, что пишут в этом журнале. – Ася Абрамовна раскрыла его. - В ноябре ты ухаживал за женой Любарского. Тебя сфотографировали в гостинице, где вы жили в одном номере. Лёва, прости маму за резкое слово, но в наше время тебя бы не поселили с чужой женой в один номер. Да, да, знаю, что ты скажешь на это! Мама сильно устарела? Но что ты мне скажешь на то, что в августе Анна засобиралась рожать? Лёва, скажи маме, кто тот ангел, от которого Анна зачала? Сыночка, ты уже взрослый, не скрывай от мамы, что живёшь с женщинами!
- Мама! – Лёва укоризненно взглянул на мать, потом принялся нервно теребить руки. – Я сам ни в чём не уверен, но подозреваю… То есть, предполагаю, что ребёнок, которого собирается родить Анна – мой сын.
- Так почему ты до сих пор сидишь здесь? – Ася Абрамовна хлопнула ладонью по своей коленке. – Езжай и забери Анну вместе с моим внуком. Или ты весь пошёл в своего непутёвого папу?
- Мама, я не могу поехать и просто так забрать Анну. Не забывай - она замужем за другим мужчиной. – Лёва раздражённо махнул рукой. – И потом, я разговаривал с Анной, узнав о её беременности, но она уверила меня, что это ребёнок Гриши. Со мной Анна больше не хочет ни встречаться, ни разговаривать. Я не хочу именно сейчас нервировать её. Но когда она родит, я договорюсь с врачами и они негласно сделают тест ДНК. И вот тогда, с фактами на руках, я заявлю права на своего сына. Тогда Анне уже нечего будет скрывать и опасаться, она с полным правом сможет оставить Гришу и переехать ко мне. Если, конечно, сама этого захочет. – Лёва вздохнул.
- Да, сыночка, похоже ты прав. Тут горячиться нельзя. – Ася Абрамовна потёрла пальцем нос. – Меня беспокоят две проблемы, связанные с Любарским. Он – еврей, она – русская. Понимаешь, что здесь намечается? – Лёва удивлённо пожал плечами. – Получается большая любовь с двух сторон, раз эти люди поступили вопреки заветам своих религий. А от такой любви мужчина всегда теряет голову и может легко сойти с ума, когда узнает, что жена изменила ему и родила сына от другого мужчины. После такой обиды Любарский будет готов к войне. По заветам предков неверную жену следует убить вместе с незаконнорожденным ребёнком. Как и того мужчину, кто переспал с ней!
- Мама, Гриша Любарский всегда был атеистом. К тому же его отец тоже был женат на русской женщине.
- Значит, у его папы также была большая любовь к его маме. Получается, у них это наследственное.
- А что за вторая проблема, которая беспокоит тебя?
- О ней я пока ничего рассказывать не буду, я сама в ней до сих пор толком не разобралась. – Ася Абрамовна закрыла глаза. – Меня что-то тревожит, что-то неясное. Это нехорошее чувство поселилось внутри меня после нашей последней встречи с Анной.
- Когда она пришла к тебе в гости? В чём тут проблема? Вы так замечательно пообщались, вспомнили прежние годы, общих знакомых.
- Вот они меня и тревожат, те самые воспоминания. Мне не дают покоя руки Анны! Как с такими руками она могла играть концерт для фортепиано с оркестром Петра Ильича Чайковского?
- Мама, но ведь с тех пор прошло больше двадцати лет! Анна рассказала тебе, что её жизнь сложилась очень трудно. Ей пришлось бросить музыку, вот руки и стали другими. Что тут странного?
- Эх, сыночка, о чём ты споришь с мамой? Мне всю жизнь пришлось иметь дело с руками людей и я могу отличить руки пианиста от рук белошвейки, даже если пианист давно бросил играть. Нет, сыночка, мне нужно разобраться с этими руками, и как можно скорее. Но для этого мне придётся съездить в наш маленький городочек Вязьму. Мне очень нужно поговорить с моими подружками, посоветоваться с ними. И сделать это следует немедленно, пока мои глаза ещё хоть что-то видят. Сыночка, ты сможешь выделить мне для поездки машину? Это не будет накладно для тебя?
- О чём ты говоришь, мама? Твой сын известный предприниматель, Сенатор, миллиардер. Ты что, боишься разорить меня?
- Ты не прав, Лёвушка. Хоть ты и миллиардер, но от твоих денег зависит благосостояние жителей той области, которая двинула тебя в Сенат. Будь бережливее, Лёвушка, не транжирь капиталы напрасно. А мне выдели самую маленькую машину, такую, как послевоенная «эмка». Я очень боюсь потеряться в салонах этих страшных чёрных «членовозов».
- Извини, но даже в моём гараже нельзя найти «эмку», это теперь большая редкость. – Лёва скрыл улыбку. - Хорошо, мама, я учту твои пожелания и найду небольшую экономичную машину.
- Вот и хорошо. Спасибо, сыночка, что не посмеялся над старенькой мамой.
- А сейчас давай ложиться спать, мы что-то слишком с тобой засиделись. Мне завтра днём нужно будет вылетать в Край, там накопилось много неотложных дел. Спокойной ночи!
Лев Аркадьевич поцеловал маму и вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь. Он долго не мог заснуть, анализируя мамины чудачества. Так ничего и не поняв, Лев Аркадьевич постепенно погрузился в тревожный сон.

Глава 33.

В ординаторской, где днём не протолкнуться от врачей и медсестёр, сейчас никого не было. Указав Грише на кресло, Диана Григорьевна включила электрический чайник.
- Вы кофе с сахаром пьёте?
- Да, если можно. – Кивнул Гриша и огляделся.
- Отчего же нельзя? Сахара у нас в достатке. – Улыбнулась Диана. – Вот, прошу вас. – Она поставила на столик чашку с блюдцем. Гриша потянул носом – кофе был хороший.
- Простите, вы рассказывали случай из вашей медицинской практики, когда вам пришлось делать анализ на ДНК? У вас что, имеется даже такая лаборатория? – Отчего-то спросил Гриша.
- Нет, лаборатории у нас нет, но мы отправили образцы крови ребёнка и отца в Москву, в медицинский центр, а они прислали нам заключение. А почему вы об этом спрашиваете?
- Просто так. – Соврал Гриша. – Меня удивило, что вы делаете анализ на ДНК. Я всегда думал, что это очень сложная процедура. Скажите, а когда можно проводить такой анализ, через какое время после рождения ребёнка?
- Да буквально с первых же секунд его рождения. – Диана села в другое кресло. – Кровь можно взять из пуповины. Подобные анализы в Москве проводят многие медицинские центры и больницы, но для анализа нужна и кровь предполагаемого отца. Ваша кровь, Григорий Михайлович. Я ведь правильно вас поняла? – Диана смотрела Грише в глаза.
- Меня? Мою? С чего вы взяли, что я хочу провести такой анализ? – Гриша смутился. – Я спросил просто так, чтобы поддержать разговор.
- Поддержать разговор о чём? – Диана подняла брови. – Григорий Михайлович, я врач, и мы, как и банкиры, обязаны хранить тайну своих клиентов-пациентов. Ведь вас мучают совсем иные вопросы? И они не связаны с самочувствием вашей жены?
- Что вы такое говорите? – Гриша нахмурился.
- Григорий Михайлович, вы уже полчаса находитесь в роддоме, но кроме дежурной фразы о самочувствии вашей жены и угроз в адрес главврача, я ничего другого от вас не услышала. Извините за прямоту, но мы хоть и живём в провинции, но глянцевые журналы иногда читаем. И «Высший свет» в том числе. А январский номер много внимания уделил именно вашей семье…
- Обо мне пишут и другие, более уважаемые журналы. – Гриша недовольно буркнул.
- Но обычные люди любят читать именно «жёлтую» прессу. Людей больше всего интересуют чужие тайны. Но если статья в «Высшем свете» - клевета на вашу семью, тогда я приношу свои извинения и давайте закончим этот неуместный разговор.
- Да нет, вам незачем извиняться. – Гриша взглянул на врача и тяжело вздохнул. – У моей жены был небольшой роман с другим мужчиной и я действительно не уверен, что ребёнок, который сегодня родится – мой. Вот, даже легче стало. – Глупо улыбнулся Гриша. – Теперь вы знаете тайну, которую я не решался рассказать даже своей матушке. Не знаю почему, но, увидев вас, я почувствовал некую связь, установившуюся между нами. Хотелось бы не разочароваться в вас.
- О, вот тут вы можете не сомневаться. – Негромко рассмеялась Диана. – Подружек у меня нет. Наверное потому, что я умею хранить тайны. Кому из женщин понравится дружить с такой «немой», у которой в замке спальни вечно торчит ключ, мешающий просмотру её интимной жизни? Сплошная скука, никакой возможности поковыряться в грязном белье!
- Выходит, мы с вами очень похожи характерами? – Заинтересовался Гриша. – Жаль только, что вы не мужчина и не поймёте, каково это – чувствовать себя рогоносцем, да ещё и ждать того момента, когда из роддома придётся забирать чужого ребёнка.
- Тут вы не правы, Григорий Михайлович. – Диана закинула ногу на ногу и Гриша невольно обратил внимание на стройность её затянутых в колготки ножек, слабо прикрываемых коротеньким халатом. – Я сама – чужой, брошенный, никому не нужный ребёнок и прекрасно понимаю, каково это – называть мамой и папой чужих мне людей. Я – отказница. Ребёнок, от которого мать отказалась сразу по рождении, а отец, как оказалось, и вовсе не знал о моём существовании. Он, видите ли, тогда ещё не понимал, что дети могут появиться на свет и после одной ночи любви.
- Может быть, вам неприятно рассказывать об этом? Всё же я чужой, почти не знакомый вам человек? – Гриша чувствовал себя неловко после таких откровений совсем ещё юной девушки.
- Да нет, отчего же? Вы не против, если я закурю? – Диана вытащила из кармана халата пачку «Мальборо». – Наша беседа напоминает разговор случайных попутчиков, сведённых бесстрастной рукой билетного кассира в одном купе. Ехать долго, поговорить хочется, обязательств друг перед другом никаких и вот один из попутчиков начинает рассказ про себя, любимого. – Диана глубоко затянулась. - Сразу же по рождении меня отдали в приёмную семью, к замечательным людям, у которых по каким-то причинам не было детей. Фамилия мне досталась от приёмных родителей и тяга к медицине тоже. Отец был стоматологом, а мама – гинекологом. В общем, обычная советская еврейская семья, вымолившая у своих богов ребёнка.
- И вы даже не знаете, кто ваши настоящие родители? Живы ли они и почему от вас отказались? – Гриша заинтересовался историей.
- Да нет, почему же, добрые люди рассказали, что маму звали Лилей, а отца – Григорием.
- Надо же, да он мой тёзка! – Гриша покачал головой. – Даже интересно, как бы сложились наши судьбы, будь вы моей дочерью?
- Но мне было не суждено стать вашей дочерью. – Диана закашлялась и погасила сигарету. – Сначала я росла в полной уверенности, что рядом со мной мои настоящие родители. Но лет в пятнадцать мне случайно встретилась женщина, рассказавшая совсем другую историю о моём появлении на свет. Оказывается, моя настоящая мама влюбилась до беспамятства в парня не из её круга общения. Вот только взгляды на дальнейшую жизнь у них были разные: мама хотела забеременеть и выйти замуж, а её бой-френд хотел только секса. Вот и получилось, что когда в животе мамы заворочалась я, то она вовсе не обрадовалась моему появлению, а испугалась – как на рождение ребёнка отреагирует будущий муж? А вдруг потребует сделать аборт? Папаша мой был из обеспеченной семьи, он делал карьеру, менял города и страны…
- Он что, был военным?
- Точно не знаю, кем он служил: военным, юристом или дипломатом. Знаю лишь, что моя мамулька, родив меня в муках, решила скрыть от женишка такой подарок. По совету «добрых» родственников она отказалась от меня прямо в роддоме. Вот и весь сказ! Представляете, что я почувствовала, узнав такую горькую правду? Я закатила своим «отчимам» истерику. Кричала, что ненавижу их, столько лет обманывающих меня, что видеть их больше не могу. Они, как могли, оправдывались, рассказывали мне совсем другую историю, будто бы моя биологическая мать умерла во время родов, а отец и вовсе был залётный жиголо. Но я им уже не верила. В тот день я перестала верить всем и возненавидела весь этот проклятый мир! – Диана с яростью загасила сигарету.
- И вы, узнав эту историю, не пытались отыскать своих настоящих родителей? – Гриша был почти растроган рассказанной историей.
- Нет, а зачем? Напомнить им о том, что я жива? Так мамаша и так знает об этом. А отец… Отца у меня не было и уже не будет. Нет, ничего, кроме ненависти, я к ним сейчас не испытываю.
- А с приёмными родителями удалось наладить отношения?
- Что может чувствовать пятнадцатилетняя девочка, узнавшая, что вся её жизнь – одна сплошная ложь? Боль! Невыносимую боль! И отчаяние! Тогда я поняла, как одиноки и беззащитны дети перед жестокостью взрослых. Что было дальше? Наша семья начала трещать по швам. Мы уже не могли жить, делая вид, что ничего не случилось, что мы по-прежнему близкие, любящие друг друга люди. Очень скоро конфликт привёл к тому, что родители вынуждены были развестись. Мой так называемый отец переехал на постоянное место жительства в Канаду, женился во второй раз, стал владельцем сети стоматологических клиник, а моя так называемая матушка не вынесла всего, что на неё обрушилось – наглоталась успокоительных таблеток и погибла. Я осталась одна, во второй раз лишившись родителей. Правда, папаша обо мне не забывает, регулярно шлёт подарки, денежные переводы, помог устроиться в медицинский институт, на «блатное» акушерское отделение. Приглашает в гости. Но пока я к встрече не готова. Может быть, позже, когда боль окончательно стихнет. Вот такая моя история, Григорий Михайлович. Она по драматизму ничем не уступает вашей, верно?
- Да, пришлось вам хлебнуть. – Гриша отхлебнул из чашки давно остывший кофе. – И ведь вся ваша жизнь могла сложиться совсем иначе! Без потери настоящих родителей. Но кто-то, когда-то, помимо вашей воли принял решение за вас!
- Как знать, ведь не зря говорят, что пути Господни неисповедимы. – Диана хитро улыбнулась. – Возможно мне выпала участь отвечать за грехи своих родителей, нести на своих плечах наказания, наложенные на род мой. Что ж, видимо мне придётся смириться и терпеть. – Диана взглянула на часы. – Но мы с вами, Григорий Михайлович, очень увлеклись воспоминаниями и забыли о том, что жизнь на месте не стоит. Скоро на свет появится ещё один плод Божьих экспериментов – ваш сын. Интересно, какая ему уготована судьба? Да вы не хмурьтесь, Григорий Михайлович, пока нет обратного подтверждения – это ваш сын. Извините, но мне пора в родовую, приниматься за свои прямые обязанности.
- Вы легко могли бы работать психологом. Удивительно, вы так молоды, но уже чувствуете людскую душу, в том числе и мужскую. – Гриша с благодарностью улыбнулся Диане.
- Не всегда. Вот вашу душу я почувствовала, и боль вашего сердца тоже. – Диана взяла Гришу за руку. – Не волнуйтесь, всё будет так, как уже было. Да, чуть не забыла за разговорами ещё об одном важном деле. Роды будут тяжёлыми и я вынуждена предупредить вас о последствиях. В положении вашей жены роды почти всегда связаны с хирургическим вмешательством. Вероятность осложнений и угроза жизни существует, как это ни прискорбно. Если по жизненным показаниям мы не можем спасти обоих, то традиционно врачи спасают жизнь матери. Но если вы настаиваете на спасении жизни ребёнка, вам надлежит письменно уведомить нас о своём особом мнении. Всё это обычная формальность и вы можете ничего не подписывать. – Диана Григорьевна внимательно смотрела на Любарского. – Открою секрет – на подписании уведомления настаивает наш главврач. Он по занимаемой должности больше всех боится осложнений и возможного расследования прокуратуры. Надеюсь и уверена, что роды пройдут успешно и всё же…
- Давайте ваши бумаги, я подпишу их! – Гриша махнул рукой. – А то чего доброго у главврача руки задрожат от страха и он наделает ошибок! Я понимаю, что жизнь моей жены и ребёнка сейчас находятся в ваших профессиональных руках…
- И в руках Господа. Я сейчас принесу уведомление. – Врач вышла из ординаторской.
Проводив её взглядом, Гриша с сожалением вспомнил, что не захватил с собой фляжку с виски. Глоток бодрящего огненного напитка сейчас очень бы ему пригодился. В голову Гриши неожиданно полезли крамольные мысли, словно квартирные воришки:
«Да чего ты паришься? Напиши, что в случае осложнений не настаиваешь на спасении ни ребёнка, ни жены – и всё, ты свободен! Все проблемы решатся сами собой: ни тебе неверной жены, ни нагулянного ею на стороне отпрыска. А врачи помогут тебе, обеспечат кровотечение при родах и летальный исход! Ты только вырази своё мнение, что никого спасать не нужно, пусть всё идёт, как идёт! Слышишь, напиши! Вот прямо сейчас, без раздумий и не глядя!»
- Да что же это со мной происходит! – Гриша, обхватив голову руками застонал и закачался в кресле.
Но времени на то, чтобы понять, что же с ним происходит, уже не было – он услышал шум, крики, топот ног в коридоре. Дверь распахнулась и в ординаторскую вбежала встревоженная Диана Григорьевна.
- Григорий Михайлович, у вашей жены начались роды, воды уже отошли. Вот уведомление о возможных осложнениях, подпишите. Или у вас имеется особое мнение? По ребёнку? Скорее, мне нужно бежать в родовую. Вы определились, традиционный вариант? – Диана сунула ему в руки бумажку.
- Я не знаю! Может, мне всё же не стоит это подписывать? А, впрочем, нет, я поступлю так, как должен, я подпишу приговор! – Гриша, вынув из кармана ручку, подписал текст.
- Вот и отлично! Вы не волнуйтесь, всё будет хорошо. – Диана, торопясь, выхватила из рук Гриши листок. – Подождите, пожалуйста, в вестибюле. Здесь вам оставаться нельзя, это служебное помещение. Когда всё закончится, я к вам выйду и сообщу новости. Сильно не переживайте, ваша жена не первая женщина, кто рожает.
Диана, махнув рукой, побежала по коридору, а Гриша враз потяжелевшими, пудовыми ногами зашагал к вестибюлю. Он полез в карман пиджака, за телефоном – нужно было отпустить охрану. Чего им торчать у роддома до утра, тем более, что в помещении ночью дежурила вневедомственная охрана. Ещё Грише нужно было попросить водителя найти в округе магазинчик, работающий круглосуточно.

Глава 34.

Льву Аркадьевичу не удалось днём вылететь из Москвы. Помешала не погода, а семейные дела. Ночью у мамы сильно подскочило давление, пришлось вызывать врача, делать уколы и уговаривать об отправке в больницу, на обследование. Уговаривать Асю Абрамовну было делом бесполезным, она дала согласие лишь на постельный домашний режим.
А ранним утром Льву Аркадьевичу доложили, что Анна собралась рожать у себя на родине. В роддоме, спонсором которого и был Шапкин. Доверенные Шапкину врачи сообщили, что ночью у Анны начались преждевременные роды и состояние роженицы до сих пор остаётся очень тяжёлым. О ребёнке – его сыне? - пока никаких известий не было.
Чтобы как-то унять зарождающуюся тревогу, Шапкин вызвал к себе начальника охраны.
- Леонид Алексеевич, как продвигается расследование странных происшествий в Представительстве? Что-нибудь удалось выяснить?
- Связи между событиями установить не удалось. – Подполковник Майоров раскрыл свою папку. - Никто из членов этих семей или их родственников не был замечен в связях с сектами. Пристрастия к оккультным наукам также никто раньше не проявлял. Конечно, можно поиграть фамилиями, притянуть их к библейским легендам: Адамова – Адам, Нойкин – Ной, Лотагревский – Лот, но всё это случайные совпадения, которыми могут манипулировать разве что оракулы или экстрасенсы. На мой взгляд здесь имеют место чисто психические проблемы. Сын Адамовой, пытавшийся убить своего младшего брата, сейчас обследуется в психдиспансере, врачи склоняются к диагнозу нервный срыв в период юношеского полового созревания. Нойкин, выгнавший из дома своих детей, поставлен на учёт в наркологический диспансер. Оказалось, что жена знала о его пристрастии к алкоголю, но скрывала эти факты, боясь навредить карьере мужа. Третий случай с Лотагревским, совратившим приёмных дочерей, конечно, омерзителен, но не исключителен. Врачи-сексологи имеют внушительную статистику «патерналистских» извращений, когда отчимы или бой-френды распространяют свою любовь заодно и на дочерей своих жён или подруг. Во всяком случае, криминальных структур, а уж тем более внешнего воздействия на психику, за всеми этими проступками не наблюдается. Степень ответственности по каждому эпизоду определит суд: кого-то посадят, а для кого-то будет достаточно и общественного порицания.
- А с Лаванцовой? Связь с этими событиями не удалось выявить?
- Только косвенную. Все трое: Адамов, Нойкин и Лотагревский были рождены в Смоленской области, как и Анна Лаванцова. Но даты и места рождения у всех разные, да и знакома с этими людьми Анна Лаванцова не была. Пока удалось собрать немного информации, есть несколько интересных фактов, но ничего серьёзного не обнаружено.
- Докладывайте об интересном! – Шапкин заинтересовался.
- В их роду фамилия передавалась по женской линии. Бабушка, мама, сестра – все были Лаванцовы и никогда не были замужем официально. Анна первая, кто вышла замуж и при этом сменила фамилию. Отца Анны установить не удалось, в свидетельстве о рождении стоит прочерк. Он, по всей видимости, был из залётных ухарей, потому что сразу же после рождения детей отбыл в неизвестном направлении. Семья жила в деревне под Вязьмой, патриархальные селяне не поощряли таких «свободных отношений» и объявили Лаванцовым бойкот. Может, поэтому, может от других переживаний, но мама Анны пошатнулась умом, бросила детей и кинулась вдогонку за «любимым». Её следы теряются в Смоленске, больше о ней никто не слышал. Про судьбу сестры Анны мне пока ничего выяснить не удалось, а вот бабушка закончила свой век трагически. В селе её называли ведьмой, она могла врачевать травкой и заговорами. Летом тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года лесная сторожка, в котором бабка варила свои зелья и врачевала, сгорела. Вместе с бабушкой Анны.
- Чёрт возьми, какая ужасная смерть! – Лев Аркадьевич поёжился. – Почему же мама мне не рассказывала об этом? Хотя в это время она уже жила в Москве. А что там случилось? Это был поджог?
- Следствие было коротким, официальная версия – случайное возгорание деревянного домика из-за неосторожного обращения с огнём. Затопила баба печку, уморилась, прилегла на палати. Тут искра, пожар, трагическая смерть. Следствие по этому делу было довольно странным и показно формальным. Расследование поручили молодому, не опытному следователю. У него ещё такая редкая, запоминающаяся фамилия. – Майоров нашёл нужный листок. – Тувалкаинов! Проблема в том, что эксперты-криминалисты, работавшие на пожаре, обнаружили два обгоревших трупа.
- Вот как? – Удивился Шапкин. – И кто же второй?
- Это так и осталось загадкой! Известно лишь, что это была женщина примерно сорока лет. Опознавать там было нечего, тела обгорели до костей. Генетическую экспертизу проводить не стали, тем более, что никто в Смоленской области о пропаже женщины сорока лет не заявлял. Следователь решил, что это одна из пациенток бабки-знахарки, приехавшая на лечение издалека. Труп никто не востребовал и его похоронили как неизвестный. Следователь быстренько закрыл это дело и отрапортовал прокурору, что криминала нет.
- Ещё что-нибудь вы отыскали?
- Пока ничего. Но я работаю.
- Вот и хорошо, продолжайте. На сегодняшний день я поменял график своих рабочих поездок. Возьмите план у секретаря.
- Слушаюсь. – Майоров, не задавая лишних вопросов, чётко повернулся и вышел из кабинета.
Лев Аркадьевич взглянул в электронный блокнот: день намечался тяжёлый. Были запланированы перелёт в Сибирь, в свою Сенаторскую вотчину, а перед этим встреча с Главой администрации Президента. Теперь придётся всё перекраивать.
Тяжело вздохнув и оценив все последствия своего нелогичного поступка, Лев Аркадьевич начал собираться. Первая поездка намечалась далеко от Москвы, но Шапкин чувствовал, что именно туда ему нужно ехать в первую очередь.

Глава 35.

В родовой палате горел яркий свет. Акушерка, отойдя от стола, на котором лежала роженица, взяла в руки больничный формуляр и бесстрастным голосом зачитала.
- Начались преждевременные роды, идёт раскрытие зева, воды отошли. Этиология – сильная возбудимость нервной системы роженицы. Для снижения сократительной активности был введён партусистен, для снижения боли – болеутоляющие свечи, успокоительное. Нужного эффекта достичь не удалось.  Осложняющими обстоятельствами выступали высокая частота сердечно-сосудистых сокращений как роженицы, так и плода, повышение артериального давления роженицы. За последний час ситуация ухудшилась – родовые силы ослабли, пульс и давление низкие, есть вероятность летального исхода роженицы, асфиксия и гибель плода.
Находившиеся в палате врач-анестезиолог и реаниматолог вопросительно взглянули на главврача. Но Яков Моисеевич лишь по-бабьи запричитал:
- Что же это творится, а? Господи, ну почему я не ушёл домой? Что делать, как поступить? Где Диана? Почему её нет в родовой? Мне нельзя здесь присутствовать, я уже написал заявление об уходе на пенсию! Я практически пенсионер, а не врач. Кто-нибудь может мне объяснить, что здесь происходит? Почему она умирает именно в нашем роддоме? Продолжайте без меня, мне плохо, мне нужно в туалет.
Яков Моисеевич принялся срывать с себя маску. В родовую комнату забежала Диана Григорьевна, уже одетая в стерильный халат, в маске, с перчатками на руках.
- Яков Моисеевич, прекратите истерику, возьмите себя в руки! – Диана моментально оценила обстановку. – Вы никуда не уйдёте, нам без вашей помощи не справиться!
- Помощь? Какая от меня может быть помощь? – Навроцкий вытянул вперёд дрожавшие крупной дрожью руки. – Разрешите мне уйти, ну пожалуйста. – Ещё секунду и главврач мог расплакаться.
- Отсюда никто не выйдет, пока мы не выполним свой долг. – Отчеканила Диана. – Отдохните немного, посидите в сторонке. Вероятно кесарево сечение, а лучше вас его никто не сделает.
Навроцкий замотал головой, но послушно отошёл в угол комнаты и присел на стул, держа руки согнутыми в локтях.
- Коля, Маша, что мы имеем? Каков прогноз? – Обратилась Диана к анестезиологу и акушерке.
- Состояние хуже, чем мы предполагали. – Акушерка кивнула почему-то в сторону Навроцкого. – Мы попытались ослабить родовую активность успокоительными препаратами. Однако это не помогло, роды начались, воды отошли. Но и это не самое страшное. Возникла вторичная слабость родовых сил, схватки ослабели.
- А при отошедших водах это может привести к проникновению инфекции в матку и внутриутробной асфиксии плода. – За акушерку закончила Диана.
- Диана Григорьевна, Любарский подписал уведомление о последствиях? – Навроцкий с тревогой смотрел на врача. – Он предупреждён, что жена может умереть?
- Да, предупреждён! – Диана кивнула и косо взглянула на главврача. – Но он настаивает на спасении ребёнка!
- Что? – Навроцкий подскочил на стуле. – И он это зафиксировал в уведомлении? Вы ничего не путаете?
- Маша, сходи, пожалуйста, в кабинет Якова Моисеевича, там на столе лежит подписанная Любарским бумага. Принеси её сюда. – Диана попросила акушерку. Та кивнула головой, стянула с рук перчатки и вышла из родовой. - Коля, как состояние роженицы? – Диана взглянула на анестезиолога.
- Стабильно тяжёлое: пульс редкий, давление низкое. Пора принимать решение, а то можем опоздать.
- Начинаем кесарево. – Диана смотрела на показания приборов, где всё реже всплёскивались импульсы сердечных сокращений. – Мы можем потерять её, а следом и ребёнка. Все по местам. Яков Моисеевич, ваш выход. – Диана кивнула главврачу.
- Дианочка, вы уж сами! Пожалуйста! А я буду рядом, советовать и руководить. – Навроцкий, забыв о стерильности, вытирал руками в перчатках пот со лба.
- Хорошо, начинаем. – Диана обвела врачей взглядом. – Делаем брюшностеночное кесарево сечение в нижнем сегменте матки поперечным разрезом.
- Умничка, всё правильно. – Навроцкий нервно улыбнулся.
В родовую комнату вошла запыхавшаяся от быстрой ходьбы акушерка с листом бумаги в руках.
- Яков Моисеевич, Любарский особо указал, что в случае серьёзных осложнений мы должны первоочерёдно спасать ребёнка.
- Вот гад! – Яков Моисеевич даже присвистнул. – Хочет нашими руками избавиться от жены?
- Нет времени для обсуждения Любарского! Начинаем операцию. – Диана Григорьевна поторапливала коллег. – Маша, быстро мой руки, надевай перчатки и присоединяйся к нам. Коля, вводи роженице обезболивающее и наркоз.
- Но этого нельзя делать. – Запротестовал анестезиолог. – Обезболивающее с наркозом могут только навредить роженице! Сердце не выдержит комбинационного действия препаратов. Я не стану брать на себя такую ответственность!
- Какую ещё ответственность? – Закричал Навроцкий. – Ты что, не понял, кого приказал спасать Любарский? За всё будет отвечать он, а наше дело спасти ребёнка!
- Что ты распричитался, Николай? – Поддержала главврача Диана. – Хочешь переложить ответственность на меня? Чтобы я резала роженицу без обезболивания? Ты врач или знахарь? Займись наркозом, а я сделаю обезболивающий. Где ампула с промедолом?
- Я введу. – Акушерка взяла в руки шприц.
- Начинаем операцию. Вскрываем брюшную стенку поперечным сечением. Маша, салфетки. Отлично! Поверхность матки отгорожена от брюшной полости. Режем матку в области нижнего сегмента, вскрываем складку, мочевой пузырь смещаем книзу. Маша, готовь тампоны и зажимы.
В окровавленных руках Дианы Григорьевны сверкнуло лезвие остроотточенного хирургического скальпеля.

Глава 36.

На большом диване полулежал мужчина в белой рубашке и чёрных брюках. Лакированные туфли были задвинуты под диван, на спинку были наброшены пиджак и галстук. На полу стояла початая бутылка армянского коньяка.
Гриша не мог понять, что с ним творится? Спит он или всего лишь дремлет? Снится ли ему сон или всё происходит наяву? Он вдруг чётко увидел всё, что происходит в родовой комнате. И прямо перед ним возникло лицо Анны. Жена с закрытыми глазами лежала на акушерской кровати. Она громко стонала, бесцельно мотала головой по подушке. Рядом с ней суетились люди в белых халатах, причём большинство из них были мужчинами. Гриша даже слышал странные, непонятные, словно на чужом языке, разговоры.
До сознания Любарского долетели обрывочные фразы:
«Спасать ребёнка, резать жену. Приказ Любарского! Отлично, так и сделаем».
Гриша заворочался на диване и застонал. Он не понимал, что происходит? Почему врачи утверждают, что он приказал им спасать ребёнка, а не Анну?
Понимая, что вот-вот может разыграться трагедия из-за досадной ошибки, Гриша собрался вскочить с дивана и побежать в родильную комнату. Он собирался наорать на эту глупую акушерку и во всеуслышание заявить, что Любарский требует в первую очередь спасать жену, а потом уже ребёнка, если из-за возникших осложнений спасти обоих не удастся!
Внутренний крик буквально разрывал голову Гриши:
«Вставай, чего ты разлёгся? Дорога каждая секунда! Беги, ещё можно успеть всё исправить! Да какого же чёрта ты прилип к этому дивану?»
Но сил подняться не было, тело словно опутали крепкими ремнями. Мысли начали разбегаться, теряться, наконец и вовсе исчезли – Гриша провалился в забытье. Последнее, что он заметил мутным взором – склоняющаяся над его женой фигура в белом халате со скальпелем в руках. Больше он ничего не видел, сознание словно выключили.

Глава 37.

В родовой комнате ничего страшного не случилось. Диана Григорьевна уступила место акушерке.
- Маша, извлекай плод. Вот он какой красавчик! Зажимы на пуповине, перерезаем, перевязываем. Всё, Маша, ребёнок твой.
Родовую комнату огласил истошный крик испуганного человечка, которого из комфортных условий насильно извлекли в яркий, пугающий мир, который почему-то стал называться его жизнью. Пока акушерка обтирала младенца марлей, очищала от слизи нос и рот, Диана Григорьевна закончила хирургию: извлекла послед, проверила кюреткой полость матки, зашила стенку, удалила из брюшной полости салфетки, инструменты и приступила к «штопанию» стенки живота.
Отчего-то уставший больше других Яков Моисеевич вновь присел на стул. Операция завершилась успешно. Врач-анестезиолог готовился к выводу родильницы из состояния наркоза, акушерка взвешивала ребёнка, измеряла рост, прикрепляла на ручки браслеты из клеёнки, где позже она запишет данные ребёнка и матери:
- Отличный получился пацан, верно, Яков Моисеевич? Вес три девятьсот, рост пятьдесят восемь сантиметров. Просто чудо-богатырь. Сейчас мы тебя запишем. Как тебя звать, а, малыш? – Акушерка сюсюкалась с новорожденным.
- Хорошо, что мы записываем фамилию матери, а не отца. – Вздохнул Яков Моисеевич. – А то пришлось бы крепко задуматься, прежде чем вписать фамилию – Любарский или Шапкин? Что случилось? Паша, что у тебя происходит? – Яков Моисеевич заметил суету реаниматолога.
- Состояние родильницы ухудшается, нужно срочно выводить её из наркоза. Коля, начинай. Диана, вы закончили?
- Почти. Коля, можешь начинать.
Анестезиолог отключил подачу наркоза и похлопал Анну по щекам. В тот же миг всех заставил вздрогнуть крик реаниматолога:
- Пульс резко замедляется, давление падает до критического, возможна остановка сердца. Родильницу нужно срочно переводить в реанимацию!
- Павел Иванович, что вы кричите? – Навроцкий подбежал к Анне. – Мы не довезём её до палаты. Разве вы не понимаете, что всё бесполезно? Сейчас остановится сердце! Зрачки уже расширились! Не исключена воздушная эмболия, паралич дыхания и смерть. Мы сделали всё, что смогли, мы не Боги!
- Нужно спасать её, а не рассуждать о Боге! – Реаниматолог сосчитал пульс и, раскрыв веко, осмотрел зрачок. – Я врач – и буду до последнего бороться за жизнь пациента. Перевозим её! Коля, помоги мне - в коридоре стоит каталка. – Анестезиолог кивнул и побежал в коридор.
- Поздно, Паша, сердце остановилось! – Диана показала пальцем на прибор, где по экрану бежала прямая линия. – Ты ничего не успеешь сделать! Яков Моисеевич, нужно констатировать смерть Любарской и фиксировать время смерти в журнале. Маша, уноси ребёнка, а я пойду, поставлю мужа в известность. – Диана с грустью взглянула на лежавшую Анну. – Придётся мне расстроить господина Любарского. Или обрадовать?
- Павел Иванович, что вы делаете? – Всех заставил вздрогнуть крик Навроцкого.
- Выполняю свои обязанности. – Павел Иванович подходил к Анне с огромным шприцем. – Всем отойти назад, буду запускать сердце. Для начала укол адреналина в сердечную мышцу и непрямой массаж сердца.
Распахнув больничный халат, реаниматолог протёр ваткой кожу, примерился и бесстрастно вонзил в грудь Анны длинную иглу. Выжав полностью шток шприца, Павел Иванович принялся ритмично надавливать скрещенными ладонями на грудь, повторяя, как молитву:
- Давай, давай, запускайся! Ты меня слышишь – я не дам тебе умереть! Давай, красавица, постарайся, помоги мне, сделай усилие! Возвращайся, хватит вредничать! Всё равно я от тебя не отстану, даже и не мечтай! 
Акушерке стало страшно, она подхватила спелёнатого ребёнка на руки и выбежала из родовой комнаты. Главврач и Диана Григорьевна как зачарованные следили за манипуляциями упорного врача-реаниматолога, не желавшего признавать своё поражение.
- Есть! Получилось. – Прошептал Яков Моисеевич, увидев дернувшуюся на мониторе линию сердца. – Она воскресла! – Он даже не заметил, что по его щекам текут слёзы.
В родовую ворвался Николай, толкая перед собой каталку.
- Паша, ты гений! Нет, ты сам Господь Бог! – Восхитился Николай, заметив пульсации сердца на мониторе.
- Я всего лишь ангел-хранитель рожениц. – Довольно улыбнулся реаниматолог. – Не теряем времени, перекладываем её на каталку. Бери за ноги, и-раз!
Они аккуратно переложили Анну на каталку. Им старательно помогал Яков Моисеевич, больше мешавший.
– Поехали, нужно как можно быстрее подключить её к аппарату искусственному дыхания.
Николай помог развернуть каталку и врачи повезли Анну в реанимационное отделение, из суеверия – вперёд головой. В родовой комнате сразу стало тихо и пустынно. Яков Моисеевич, уже развязавший тесёмки маски и снявший перчатки, облегчённо произнёс, взглянув в окно:
- Слава Богу, ночь закончилась. Почему-то я думал, что не доживу до утра.
- Да, весёлой оказалась ночка! – Диана тоже сняла маску и невесело улыбнулась. – Вот уж кто точно должен был сегодня умереть, так это Любарская. Интересно, кто ей помог выкарабкаться? Уж точно не Павел Иванович! – Диана внимательно оглядела родовую комнату и втянула носом воздух. - С этим чудом нужно разобраться!
- Да, чудес в нашей профессии хватает. – Навроцкий задумался. – Сколько лет работаю, но так и не смог понять, кому мы, врачи, служим: Богу или Дьяволу? Кто стоит за нашей спиной и командует – этому пора умирать, а этот ещё может пожить? Ладно, хватит болтать! Пойду к себе, немного передохну. Вам тоже нужно отдохнуть, Диана Григорьевна, роды оказались тяжелее, чем можно было предположить.
- Какое там отдыхать! – Диана махнула рукой. – У меня одна дорога – на эшафот, в пасть злого люцифера Любарского.
- Да, разговор будет трудным. – Главврач поёжился. – Может мне сходить, как руководителю? – Без всякого желания обречённо обронил Навроцкий.
- Не стоит, Яков Моисеевич. Мне по-женски будет проще успокоить и объяснить Любарскому, что случилось с его женой. А вы идите, отдыхайте, на вас прямо лица нет! – Диана с сочувствием оглядела ввалившиеся щёки главврача.
- Да поможет вам Бог, Диана Григорьевна. Вы чуткая, умная женщина, да к тому же красавица. – Искорки озорства оживили потухшие было глаза Навроцкого. – Будь я лет на пять моложе, непременно постарался бы за вами приударить!
- Считайте, что я поймала вас на слове! - Диана кокетливо выгнула бровь. – Если после разговора с Любарским останусь жива, то приглашу вас к себе, на ночное дежурство. Мне очень нужна ваша консультация, как опытного врача и мужчины.
Диана, уходя, послала главврачу воздушный поцелуй и тот, враз помолодевший, расплылся в греховной улыбке.

Глава 38.

Диана Григорьевна остановилась возле спящего на диване Любарского. Наклонившись, она положила руку ему на плечо. Гриша мгновенно открыл глаза и вскрикнул, увидев прямо перед собой женскую голову в белом колпаке.
- Не пугайтесь, Григорий Михайлович, это я. – Гриша опустил ноги с дивана и Диана присела на освободившееся, нагретое место. – Всё закончилось, ваша жена родила мальчика. Но для вас это единственная хорошая новость.
- Мальчик? Это действительно хорошая новость. – Гриша не мог сосредоточиться. – А Анна, как она себя чувствует?
- Григорий Михайлович, мужайтесь.
- Что? Нет, этого не может быть. – Гриша отодвигался от Дианы. – Не говорите мне, что она…
- Да нет же, Григорий Михайлович, она не умерла. Но скажу прямо – ваша жена находится на грани смерти.
- Что с ней?
- Роды были тяжёлыми, пришлось делать кесарево сечение. Вероятно нам не удалось снять болевой шок и сердце остановилось. Держитесь, Григорий Михайлович. - Диана поддержала покачнувшегося Гришу. – Сердце запустить удалось, но в сознание ваша жена так и не пришла. Главврач подозревает возможность воздушной эмболии, а это в лучшем случае кома.
- А в худшем?
- Мы сделали всё, что смогли. Возможно, удалось бы сделать больше, но, как сказал наш главврач, мы не Боги. Да и эта проклятая ответственность!
- Мне можно её увидеть?
- Нет, она находится в реанимационном отделении. Григорий Михайлович, пойдёмте в ординаторскую, чего мы здесь сидим?
- А ребёнок, он вне опасности?
- Ребёнку ничего не угрожает, он здоров и его перевели в детское отделение. – Диана взяла Гришу под руку и повела по коридору.
- Простите, но вы сказали что-то об ответственности? – Гриша остановился.
- Да, об ответственности врача. Современные методики позволяют проводить операцию кесарева сечения при полной анестезии. В нашем случае анестезиолог решил придерживаться консервативной схемы, которую ему предложил главврач. Скорее всего из-за желания избежать конфликта с начальством. Я же настаивала на немедленном и полном обезболивании. Главврач в итоге поддержал меня, но время было упущено. Мне показалось, что анестезиолог всё же решил подстраховаться и применил вопреки указаниям ослабленную концентрацию наркоза. Эти факторы не позволили полностью снять болевой шок - ослабленный организм роженицы не выдержал нагрузки, что и привело к нарушению сердечной деятельности, а затем и полной остановке сердца.
- Я мало что понял, но почему вы не настояли на своём предложении? – Гриша непонимающе смотрел на врача.
- Да потому, что я всего лишь обычный врач-акушер, к тому же интерн! Кроме меня в родах принимает участие группа врачей: анестезиолог, реаниматолог, иногда кардиолог, невропатолог. В нашем случае присутствовал даже главврач. – Горячо, но шёпотом произнесла Диана. – Давайте договорим в ординаторской. – Они вошли в служебную комнату, где никого не было. Диана плотно прикрыла дверь. – Не стоит выносить сор из нашей медизбы, но я всё же выскажу своё мнение. – Диана тряхнула головой. - Яков Моисеевич давно перешагнул пенсионный возраст, но со старческим упрямством не собирается освобождать свой пост. Это полбеды, но ведь он тормозит карьеры других специалистов. Про молодых и говорить нечего, - Диана вздохнула, - моя карьера может состояться только в постели господина Навроцкого. Любимая присказка главврача: врачи не Боги, не стоит нам брать на себя слишком много ответственности. Выживет роженица – наша заслуга, не выживет – на то воля Господа.
- Да что же это такое у вас творится? – Гриша взорвался, его глаза, и так красные от недосыпания, налились кровью. – Что за богадельню развёл этот старпёр? Если он боится ответственности, так пусть переходит работать в морг – там угрозы жизни уже нет. А этот ваш грёбаный спонсор Шапкин, кого он содержит? Блатных бездарностей?
- Ну зачем вы так обобщаете, Григорий Михайлович. – Обиделась Диана Григорьевна.
- Обобщаю? Да я имею на это право! Вот, посмотрите на этого хлюпика, - в ординаторскую как раз вошёл анестезиолог Николай, - он что-нибудь понимает в медицине? Кто тебя сюда пристроил, мальчик? Наверняка ты родственник Шапкина? Или усердный лизун?
- Что вы себе позволяете? – Вспыхнул врач. – Кто дал вам право оскорблять меня?
- Что такое? Ты ещё будешь возмущаться? – Гриша сжал кулаки и подступил к анестезиологу, который попятился к двери. – Да ты знаешь, что я с тобой сделаю за смерть моей жены? Я сам проведу тебе такую глубокую анестезию, из которой ты никогда уже не выйдешь. Что молчишь? Давай, начинай оправдываться! Это ведь не ты виноват в том, что моя жена находится в коме?
- Я действительно не виноват. – Ничего не понимающий врач переводил испуганный взгляд с Любарского на Диану. – Я всё делал правильно и сам не понимаю, отчего произошла остановка сердца. Мы все действовали строго по врачебным инструкциям и указаниям главврача.
- Понятно, прикрываешься главврачом. Хорошо, у меня ещё будет время для обстоятельного разговора с тобой. - Гриша схватил Николая за грудки и тряхнул его. – А сейчас я желаю побеседовать с вашим ветхим старикашкой, с Яковом Моисеичем.
Любарский ногой распахнул дверь ординаторской и вышел в коридор.
- Чего это с ним? – Николай поправил халат на груди и сел в кресло, его ноги предательски дрожали.
- А что ты хочешь? – Вскинулась Диана. – Если твою жену врачи уложат в реанимацию – ты им что, благодарность объявишь? Вот он и ищет крайнего.
- Господи, как хорошо, что я холостой! – С облегчением выдохнул Николай. – Слушайте, Диана Григорьевна, но ведь это вы взяли на себя ответственность? Зачем вы ввели роженице обезболивающее, когда можно было ограничиться наркозом? Я не исключаю, что кома наступила благодаря воздействию двух препаратов. Что скажете?
- А ты молодец, Коля, сообразительный. – Диана криво улыбнулась. – Правильную тактику выстраиваешь: мою шею подставляешь под зубы Любарского, свою спасаешь. Напрасно ты так, Коленька, напрасно. Тебе выгоднее дружить со мной, прислушиваться к моим советам и не задавать лишних вопросов. Но теперь каждый за себя. Каждый будет защищаться, как сможет. Так что готовься, Коленька, к скорому суду. Час расплаты не за горами.
- А чего мне бояться? – Николай довольно улыбнулся. – Я действовал строго по инструкции, свидетели у меня есть. Выходит, это вам, Диана Григорьевна, нужно готовиться к защите?
- А я готова: и к защите, и к нападению. Ладно, мы ещё поговорим. Потом. А сейчас побегу за Любарским, как бы он беды не натворил. Уж очень он разозлился на главврача.
Диана внимательно оглядела ординаторскую, ещё раз с прищуром взглянула на Николая и вышла. Ей пришлось ускорить шаг, потому что в коридоре уже слышались громкие крики Любарского.

Глава 39.

Ворвавшись в кабинет главврача, Гриша заметил пасторальную картину: на рабочем столе Навроцкого стояла пустая бутылка коньяка, а он сам, пустив слюну, мирно похрапывал на диванчике. В голову Гриши ударила дурная кровь, он окинул мутным взором кабинет и заорал, топая ногами:
- Это что за ночлежка? Ты чего развалился, старый пердун? Мою жену в реанимацию уложил, а сам коньячок попиваешь? Ну сейчас я из тебя душу вытрясу! – Гриша подскочил к хлопающему сонными глазками Навроцкому и рывком поднял его с дивана.
- Что такое? Что происходит? – Залопотал тот, не понимая, кто его трясёт. – Кто вы такой? Что себе позволяете?
- Кто я такой? Позвольте представиться – Григорий Михайлович Любарский, твой судья!
- Оставьте меня, не трясите! Я старый, больной человек. У меня больное сердце!
- У тебя больное сердце? – Гриша поднёс кулак к носу главврача. – Да у тебя, старый хрен, нет ни сердца, ни совести, ни мозгов. Ты чего натворил? Зарезал мою жену, а сам бока отлёживаешь? Ты почему здесь, почему не в реанимации?
- Это не мой профиль, там другой врач. Я акушер! Вы что, не понимаете? Отойдите от меня, а то я позову охрану. – Почти плача закричал Навроцкий.
- Не твой профиль? А где твой профиль? Там, где женщины ножки раздвигают? Ты, говорят, по этой части большой специалист?
В кабинет главврача, услышав крики и шум, забежали две акушерки. Заметив съёжившегося главврача и грозного Любарского, трясущего сжатыми кулаками, они сразу же заголосили:
- Вы что делаете? Вы же убьёте его! Нужно охрану вызвать! Нет, лучше сразу по 02 позвонить.
- Да я не только его убью, я вас всех тут в асфальт закатаю! – Гриша схватил стул и грохнул его об пол. – Вы не врачи, вы убийцы!
- Люба, звони в милицию, он сейчас начнёт убивать нас. – Завизжала акушерка и бросилась к двери, но её остановила вбежавшая Диана Григорьевна.
- Никуда не нужно звонить, мы сами справимся. – Диана схватила Гришу за руки. – Григорий Михайлович, остановитесь, не делайте глупостей. Пойдёмте отсюда, вам нужно остыть, прийти в себя. Вы слышите меня? – Диана крепче ухватилась за вырывающегося Гришу. – Если вы жаждете крови, то начните с меня! Я принимала роды и вся ответственность лежит на мне! Что вам дать: нож, скальпель, молоток? Или вы попросту придушите меня?
Гриша, с которого будто спала пелена безумия, непонимающе смотрел на Диану.
- Что вы говорите? Не стану я вас убивать. Господи, да что со мной? – Он застонал и зажал голову руками. – Простите, я сам не знаю, что делаю! У меня раскалывается голова, мне плохо.
- Пойдёмте, Григорий Михайлович, я дам вам успокоительное. – Диана потянула Гришу за руку. – А вы расходитесь, чего глаза вылупили? – Прикрикнула Диана на акушерок. – Снежного человека увидели? Бегом по своим местам. И вы, Яков Моисеевич, шли бы лучше домой, - Диана незаметно подмигнула главврачу и тихо добавила, - от греха подальше.
В манипуляционной Диана дала выпить Грише успокоительное лекарство. Глядя на трясущиеся руки Любарского, Диана покачала головой и заботливо спросила:
- Как вы себя чувствуете, Григорий Михайлович? Ну и напугали же вы нас! Я так испугалась, думала, вы убьёте главврача.
- Стоило вмазать пару раз по его морде! Зря вы меня остановили. – Гриша блаженно улыбнулся. – Голова меньше болит, вот только кружится почему-то.
- Это от переживаний и от лекарства. Пока вы не уснули, давайте я возьму у вас кровь на анализ. Вы всё ещё хотите сделать тест ДНК?
- Да, хочу. Хотя мне и так ясно, что ребёнок не мой. – Гриша помолчал, последил за манипуляциями Дианы, которая, закатав рукав рубашки, перетягивала руку жгутом. – Скажите, а ребёнку ничего не угрожает? – Гриша поморщился, игла вошла в вену.
- Наши акушерки обеспечат нужный уход за ребёнком. Столько времени, сколько будет нужно. Вот и всё, - Диана прикрыла ранку ватой и согнула руку Гриши в локте, - теперь я сдам ваш материал вместе с материалом ребёнка в лабораторию, а они отправят контейнер в Москву. Я попрошу девочек, чтобы они сделали ваш анализ в первую очередь.
- Да, хотелось бы поскорее. – Прошептал Гриша. – И пусть вас не беспокоит материальная сторона вопроса, вы только скажите, сколько нужно, я сражу же оплачу все расходы наличными.
- Об этом не беспокойтесь, все наши расходы оплачиваются из спонсорского фонда. Ой, не стоило мне этого говорить. – Диана махнула рукой.
- Да ладно, чего уж там! Всё правильно – пусть Лёва Шапкин начинает оплачивать содержание своего сына.
- Не торопите события, Григорий Михайлович, всё должно идти своим чередом. А сейчас вам нужно отдохнуть и немного поспать. Пойдёмте, я провожу вас в свободную палату. И ни о чём не беспокойтесь, ваша жена борется за свою жизнь. Вы ей пока ничем помочь не можете, ваша задача – отдыхать, набираться сил, они вам ещё понадобятся. А мне нужно заняться своими делами, скоро заканчивается моя смена.
- А когда вы снова будете дежурить?
- Уже скоро. – Вздохнула Диана. - Немного посплю дома, приведу себя в порядок, а в ночь опять заступать на дежурство. Лето, сотрудники в отпусках, приходится больше работать. Как у вас голова, не кружится? – Диана взяла Гришу под руку.
- Немного кружится. Спасибо вам, Диана Григорьевна, за помощь и сочувствие. – Гриша улыбнулся Диане.
- Не буду говорить, что исполняю свой долг. Я действительно по-женски сочувствую вам и понимаю ваше состояние. Только обещайте мне, Григорий Михайлович, что за время моего отсутствия вы не наделаете глупостей, ни с кем не подерётесь и не станете крушить нашу мебель. Хорошо? Ведь теперь я за вас в ответе.
- Обещаю. Но вы всё же не пропадайте надолго, с вами мне как-то спокойнее. – Гриша погладил руку Дианы. – Обещаете?
- Обещаю, что же с вами делать? – Диана улыбнулась. – Мы пришли, здесь вы сможете отдохнуть. – Они остановились перед дверью больничной палаты. - Постарайтесь уснуть. Персонал и охрану я предупрежу, так что чувствуйте себя свободно. До свидания, Григорий Михайлович. – Диана протянула ладошку.
- До свидания, Диана. – Гриша пожал руку, а потом наклонился и поцеловал её.
Диана Григорьевна высвободила руку и открыла дверь палаты, в которой уже горел свет. Гриша дошёл до ближайшей кровати и с облегчением опустился на неё. Скинув туфли, Гриша огляделся. Нужно было дойти до раковины, умыться, но перед глазами всё поплыло. Гриша испугался, ему захотелось позвать Диану, однако свет в палате погас и он повалился на бок, теряя сознание.
 
Глава 40.

Гриша проснулся. Выспавшийся, отдохнувший, с ясной головой. Умываясь холодной водой, он отметил про себя, что нужно послать водителя за бритвенными принадлежностями и подумать о бронировании номера в ближайшей гостинице. Кто знает, сколько ещё ему придётся здесь проторчать, пока Анна не придёт в себя. Он отогнал вторую часть пришедшей на ум фразы - «или умрёт».
Растираясь полотенцем, Гриша огляделся. Палата, в которую его определила Диана Григорьевна, была послеродовой, рассчитанной на двух родильниц. В палате, напоминающей гостиничный номер-люкс, было всё необходимое для проживания:  холодильник, телевизор, туалет, душ.
Гриша криво усмехнулся: как ни крути, а своим сегодняшним комфортом он обязан не кому-нибудь, а всё тому же пресловутому Шапкину. Лев Аркадьевич словно предвидел возможность возникновения подобной ситуации и побеспокоился заранее, обеспечил всё необходимое, чем предстояло пользоваться его заклятому врагу. Теперь Шапкин без зазрения совести мог упрекнуть Гришу, что тот не только определил жену в его роддом, но ещё и пользовался его полотенцами. Это было уже слишком! Гриша швырнул полотенце на пол и начал одеваться.
Надев слегка помятый пиджак, повязав галстук, Гриша отправился к врачу. Незнакомая врач-акушер, не старая, но расплывшаяся вширь женщина, безразлично проинформировала Гришу:
- Состояние родильницы Любарской стабильное. В сознание она не приходит, врачи делают всё, что могут. Состояние ребёнка удовлетворительное, угрозы для жизни и здоровья отсутствуют. Кормление проводят акушерки молоком через соску. Родитель может познакомиться с сыном.
Поблагодарив врача и не воспользовавшись предложением «познакомиться с сыном», Гриша решил дождаться Диану Григорьевну и с ней обстоятельно обсудить все вопросы.
Пока же Гриша взялся за решение своих текущих проблем. Он не забыл, что является руководителем банка и дела ждать не могут. Созвонившись с офисом, Гриша первым делом побеседовал с Эльзой Яновной, рассказал о возникших осложнениях после родов, выслушал слова утешения и отдал все необходимые на сегодняшний день распоряжения.
Следующий звонок был заместителю. Гриша попросил Подмогаева приехать в Вязьму вместе с нотариусом, для оформления генеральной доверенности на проведение сделки со сталелитейным комбинатом, который Гриша уже давно мечтал заполучить в свои руки. Срывать подписание выгодного договора Любарский не имел права даже в такой экстремальной ситуации.
Отзвонившись, Гриша отправил в Москву своего шофёра. Водитель должен был собрать с помощью домработницы вещи, могущие понадобиться Грише в течение нескольких дней, которые он собирался провести в больнице. Гриша намеревался дождаться хоть малейшего улучшения состояния и перевезти Анну в одну из специализированных клиник Москвы.
Вспомнив, что в суматохе вчерашних сборов он захватил с собой лишь банковскую пластиковую карточку, Гриша ещё раз позвонил в банк. Эльза Яновна всё поняла с полуслова и пообещала прислать наличные деньги вместе с Подмогаевым, который ещё не успел уехать.
 Отдав подчинённым все необходимые распоряжения, Гриша побрёл в столовую роддома, на завтрак. Проходя мимо вестибюля, он вспомнил, что ночью оставил возле диванчика недопитую бутылку с коньяком. Оглядев вестибюль, Гриша не нашёл бутылку. Видимо уборщица успела оприходовать стеклотару.
Поморщившись, как бы его не приняли ещё и за алкаша, по ночам прикладывающегося к бутылке, Григорий Михайлович всё же решил посетить столовую. Завтрак оказался вкусным, но непривычным для желудка банкира: манная каша, творожный сырник, булочка с маком, клубничный джем и кофе. И опять же за счёт спонсора Шапкина.
Подкрепившись, Григорий Михайлович решил не мозолить глаза медперсоналу, бесцеремонно разглядывающему его, как шоу-звезду. Воспользовавшись тем, что охрана была спроважена в Москву, Гриша вышел из роддома и стал бесцельно гулять по ухоженным улочкам, вдыхая полной грудью не московский, кристально чистый воздух.
Не заметив как, Гриша оказался на берегу реки. Где-то здесь, на одном из утёсов, юные и влюблённые, вечно прижатые друг к другу Анька с Гриней встречали рассвет. А километрах в двух от утёса располагался колхозный клуб, где Гриша впервые увидел озорную девчонку с бездонными зелёными глазами и влюбился, как ему тогда казалось, на всю оставшуюся жизнь.
Воспоминаниями Гриша только разбередил себе душу. Теперь ему захотелось наведаться в клуб, взглянуть, что с ним сталось? Развалился по брёвнам или благодаря стараниям вездесущего господина Шапкина превратился в современный кинотеатр с бесплатным попкорном для детей?
Влезший в воспоминания Шапкин всё напортил. Грише сразу же расхотелось куда-то идти. Он расстелил на травке, в тени клёна, носовой платок и сел, наблюдая за медленно текущей рекой.
За бесцельным созерцанием время пролетело быстро. Бесстрастный напоминальщик, будильник, встроенный в швейцарский хронометр, вернул Гришу в менее приятную реальность. Нужно было возвращаться в роддом, его уже наверняка ждал с документами заместитель Подмогаев. Но вместо своего заместителя Гриша в коридоре роддома столкнулся с тем, кого меньше всего хотел сейчас видеть – с Львом Шапкиным!

Глава 41.

Встреча произошла неожиданно – Гриша не заметил у входа в роддом эскорта Шапкина, с российским флажком на головной машине и двумя джипами охраны. Видимо кавалькада остановилась за зданием, у служебного входа.
По коридору, навстречу друг другу, шли непримиримые враги: Гриша Любарский и Лёва Шапкин. Они впервые за последнее время столкнулись так близко - лицом к лицу. У Гриши даже мелькнуло в голове, что Шапкин – не реальный, а всего лишь его галлюцинация. Ну откуда он мог появиться здесь, в коридоре роддома? Нужно моргнуть, ещё раз, крепче сжать глаза и…
Шапкин никуда не хотел исчезать! Напротив, изображал из себя светило медицины, шествуя в небрежно наброшенном на плечи белом халате. Его сопровождала свита коллег или помощников, все как один исполины двухметрового роста, одетые в дурацкие детские больничные халаты, трещавшие по швам в плечах и доходившие великанам лишь до пояса.
По мере сокращения расстояния между идущими, «коллеги» Шапкина ускорили шаг и скрыли «светило» за своими широкими спинами. Только теперь Гриша сообразил, что ему предстоит встреча не с профессором медицины, а с ненавистным олигархом Шапкиным, прикрывавшимся от него своими телохранителями.
Гриша ни на секунду не пожалел, что отпустил свою охрану. В это утро он ощущал прилив сил по всему телу и не сомневался, что в одиночку легко справится с пятерыми. Ему всего-то нужно разбросать телохранителей и добраться до горла Лёвы Шапкина, насладиться хрустом шейных хрящей! Гриша был стянут как пружина и в любую секунду готовился к выплеску ненависти.
Времени на подготовку приветственных речей не осталось ни у одной из сторон, и Шапкину пришлось воспользоваться экспромтом.
- Здравствуй, Гриша. – Опасно сблизившись, противники остановились. – Как самочувствие Анны?
- А кто ты такой и почему интересуешься моей женой? – Гриша совсем не был настроен на светскую беседу.
- Гриша, ты прекрасно знаешь, кто я такой. – Без нажима ответил Шапкин. – Послушай, если нужна моя помощь…
- Твоя помощь? – Гриша нервно рассмеялся. – Ты мне уже помог, спасибо. И Анне тоже! Только благодаря тебе и произошла эта трагедия! – Гриша повысил голос. – Ты чего добиваешься? Хочешь вогнать в гроб мою жену?
- Да что ты несёшь? – Лев Аркадьевич растерялся. – Причём здесь я? В чём моя вина?
- А кто уговорил Анну ехать рожать в этот долбаный роддом? Разве не ты? Ты сознательно затащил её сюда, чтобы избавиться от неё. Что кривишь рожу? На воре и шапка горит? Это ведь про тебя сказано, господин Шапкин? Тебе дали отставку по полной программе, а ты затаил месть? Уязвлённые чувства отставника взыграли? Реванш? И ты захотел разом покончить с нами обоими: врачи убьют Анну во время родов, а потом ты спокойненько разделаешься со мной, раздавленным горем? Как ты мог, подонок, поднять руку на женщину, пусть и отказавшую тебе в любви? Какой ты после этого мужчина? Трус!
- Гриша, у тебя с головой всё в порядке? – Лёва покрутил пальцем у виска. – Ты в чём меня обвиняешь? Как я мог уговорить Анну рожать в этом роддоме? Да она сама приняла это решение, здесь её родина! И не клевещи на врачей, здесь работают порядочные люди, а не убийцы! Это ты трус! Шлёшь мне письма с угрозами!
- Какие ещё письма? Ах да, я про них и забыл! Те самые, которые ты регулярно присылаешь мне? С угрозами в адрес моей жены? – Гриша попытался придвинуться к Шапкину на расстояние удара, но охранники сомкнулись перед ним, как двери лифта. – А что во флакончике, Лёва? Цианистый калий или мышьяк? Что глаза вылупил, пучеглазый? Думал меня провести? Я тебя сразу раскусил, благожелатель иудейский!
Гриша находился в перекрестье холодных взглядов охраны Шапкина, не решавшихся приступать к активным действиям. В конце коридора замелькали белые колпаки и халаты удивлённых громкими криками работников роддома. Наверняка информация о ссоре сегодня же просочится в прессу и скандальные издания вовсю «обнавозят» подробностями историю, как Сенатор Шапкин и банкир Любарский прямо в роддоме устроили драку, выясняя отцовство только что рождённого ребёнка.
- Погоди, Гриш. – Шапкин сдвинул брови к переносице. – Ты тоже получаешь письма с угрозами?
- А то ты не знаешь? Скажешь, не твоих рук дело?
- Конечно, не моих! Гриша, успокойся, нам нужно поговорить!
- Мне не о чем с тобой разговаривать, кровопийца! Убирайся отсюда или я размозжу твою башку! И никакая охрана тебя не спасёт! – Гриша попытался боковым ударом достать Шапкина, но его руку перехватил охранник. - Ты кого хватаешь за руки, недоумок? – Гриша уже не контролировал себя.
Ситуацию неожиданно разрядил Костя Помогаев, только что вошедший в роддом.
- Что здесь происходит? Григорий Михайлович, что с вами? Кто эти люди? Вызвать охрану?
Ничего не понимающий Костя всмотрелся в толпу мужчин и сразу же узнал Шапкина. Вот теперь он всё понял! Вцепившись в Любарского, Подмогаев начал оттаскивать шефа.
- Григорий Михайлович, успокойтесь, не нервничайте так. Пожалуйста, Григорий Михайлович, давайте уйдём отсюда!
Пока Подмогаев оттеснял Любарского, начальник охраны Шапкина прошептал в ухо хозяина:
- Лев Аркадьевич, вам тоже лучше уйти. Собирается народ, а скандал вам ни к чему.
Шапкин взглянул на Любарского, попытался что-то крикнуть ему, но поняв бессмысленность своего поступка, кивнул:
- Хорошо, уезжаем.

Глава 42.

Через пять минут медперсонал рассосался по своим делам, кортеж Шапкина укатил в Москву. В вестибюле роддома сидели взъерошенный Любарский и его заместитель Подмогаев, незаметно поглядывающий на начальника, как на умалишённого.
- Григорий Михайлович, как вы себя чувствуете? С вами всё в порядке? Может, вам стоит отдохнуть? Дела подождут, время ещё терпит.
- Нет, Костя, давай браться за дело. И не смотри на меня, как на больного – я в порядке! Просто нервы сдали, когда увидел этого… Ладно, забыли. Ты привёз нотариуса?
- Как вы приказывали: и нотариуса, и документы.
- Очень хорошо! Будем оформлять генеральную доверенность. И запомни, Костя, эта сделка для меня очень важна! Можно сказать, это мечта всей моей жизни. Понимаешь? – Подмогаев кивнул. – Я должен купить этот комбинат! Представляешь, мы получим в управление самое прибыльное предприятие из губернии Шапкина. А его оставим с носом! – Любарский нервно хихикнул. - Сделай всё, чтобы сделка не сорвалась. Всё, понимаешь? Ты служишь мне - я думаю о твоём повышении. Надеюсь, должность вице-президента это то, о чём ты мечтаешь? Не обмани моих ожиданий, не разочаруй меня. Второго такого шанса в твоей жизни может и не быть.
- Спасибо, Григорий Михайлович, за доверие. Я приложу все свои силы и знания, чтобы не упустить этот шанс. Можете во мне не сомневаться.
- Верю тебе.
Гриша внимательно посмотрел на Костю. Отчего-то в душе зародились опасения, запела струна тревоги – но времени на размышления и копания в самом себе уже не осталось.
- Нотариус в машине? Пошли!
Через час представительская «БМВ» Подмогаева на большой скорости умчалась в Москву. А Григорию Михайловичу пришлось вновь занять место на диване в вестибюле роддома. Хотя он уже не понимал, чего и кого, собственно, он здесь ждёт?

Глава 43.

Наконец-то наступил вечер, а с ним хоть какое-то успокоение. К Грише, сгорбленно сидевшему на уголке диванчика в вестибюле роддома, подсела Диана Григорьевна, заступившая на ночное дежурство.
- Здравствуйте, Григорий Михайлович! Как вы себя чувствуете? – Диана, отдохнувшая и ещё более похорошевшая, внимательно смотрела на Гришу.
- Здравствуйте, Диана Григорьевна! – Гриша широко улыбнулся Диане, он был рад вновь увидеть её. – Теперь гораздо лучше. С вашим приходом я снова чувствую себя прежним - уверенным и сильным.
- Мне медсёстры уже рассказали, что вы весь день демонстрировали свою силу и даже затеяли драку с господином Шапкиным. – Гриша поморщился. – Григорий Михайлович, я же просила вас контролировать своё поведение, беречь нервы и силы, они вам ещё ох как пригодятся. А вы? Вы вновь наделали глупостей и подставили под удар меня! Ведь это я просила Навроцкого не сообщать в милицию о ваших угрозах в адрес врачей. А теперь, после драки с Шапкиным, что прикажете нам делать? Удалять вас из здания роддома, вызывать милицию?
- Ну зачем же так, Диана Григорьевна? – Гриша был искренне обижен. – Я ведь не буйный и не рецидивист. Зачем же со мной, как с преступником? Да и не было никакой драки! Я и пальцем не успел тронуть Шапкина, он всё время прятался за спинами своих охранников. Да ну его, не хочу о нём говорить, слишком много чести! Обещаю вам, что в ваше дежурство я буду вести себя примерно, как очкастый отличник в школьном классе. Вы мне верите?
- Даже и не знаю, Григорий Михайлович. – Диана Григорьевна покачала головой. – Боюсь, что вы снова меня обманете. Особенно после той печальной новости, которую я вынуждена сообщить вам.
- Что? Анне стало хуже? – Гриша почувствовал, что у него отказывают ноги. – Что с ней? Говорите!
- Да нет, успокойтесь, с вашей женой ничего плохого не случилось. – Диана погладила Гришу по плечу. – Её состояние стабильное, все жизненно важные органы функционируют нормально, хотя она и не приходит в сознание.
- Что же тогда случилось? – Гриша облизал пересохшие губы и судорожно сглотнул. – Кажется, я догадываюсь – вы получили результаты теста ДНК? Верно?
- Самого заключения пока нет, но я звонила в медицинский центр. Они уже завершили исследования и могут вынести экспертное решение.
- Рождённый Анной ребёнок – не мой сын! – Не вопросительно, а утвердительно пробормотал Гриша.
- Мужайтесь, Григорий Михайлович, - Диана взяла ладонь Гриши в свою, - но это так.
- Ошибки быть не может? – Гриша не глядел на Диану.
- Сожалею, но нет. Тест ДНК правдив с вероятностью девяносто девять и девяносто девять сотых процента. Григорий Михайлович, не молчите, поговорите со мной, вам необходимо выговориться.
- Да всё нормально, Диана Григорьевна. – Гриша похлопал Диану по руке. – Ваши слова не стали для меня открытием, а результаты теста – сенсацией. Крушения надежд не произошло, потому что и самих надежд давно уже не было. С тех пор, как я узнал, что Анна мне… Да чего уж тут ханжествовать – с тех пор, как Анна изменила мне и забеременела, я был уверен, что ребёнок не от меня. Слишком невероятным казалось это событие после двадцатилетнего бесплодного брака. Такое под силу только Богу, а я в чудеса не очень верю. Моя жена поступила жестоко и прагматично, вычеркнув меня из своей жизни. Что это значит, Диана Григорьевна? Вы, как женщина, можете объяснить такой поступок?
- Вряд ли, Григорий Михайлович. Я слишком неопытна для этого, ещё не прожила своих двадцати лет с любимым мужчиной. – Диана грустно улыбнулась. – Я сталкивалась по работе с такими «проблемными» женщинами и знаю, что они готовы пойти на всё ради счастья материнства, даже на измену. Но это будет их сокровенная тайна, о которой женщина не расскажет не то что лучшей подруге, но даже священнику на исповеди. Почему ваша жена поступила так жестоко, изменив в открытую – об этом сможет рассказать только она сама. Если захочет откровенничать с вами, и если…
- Если выживет, вы это хотите сказать? – Диана поспешно отвела взгляд. – А вы знаете, Диана Григорьевна, мне и без объяснений всё ясно – такой поступок может совершить женщина, переставшая любить, для которой мужчина, живущий рядом, давно уже стал безразличным. И чёрт с ней! – Гриша ударил кулаком по колену. - Мне абсолютно безразлично – выживет Анна или нет, выздоровеет она или останется инвалидом на всю оставшуюся жизнь. Это её жизнь, в ней нет места ни мне, ни моим чувствам, ни моей любви. Мы уже не одно целое, мы две разные несовместимые половинки. Хотя, если честно, до сегодняшнего дня я надеялся совсем на другое чудо. Я мечтал сохранить Анну, возродить нашу былую любовь. Если честно, я молил Богов, чтобы во время родов ребёнок умер! Или случился выкидыш! Да, да, не смотрите так на меня! – Диана отодвинулась от Гриши. – Я докатился даже до таких безумных мыслей! Думал - Анна погорюет, поплачет, горе нас сблизит и мы снова станем близкими друг другу людьми. Ну и что, что рожать больше нельзя? Ведь можно и усыновить ребёнка? Вон сколько сирот мается по детским домам! – Гриша не заметил, как Диана побледнела и отвернулась от него. – Бери любого! Да хоть весь детский дом усыновляй – материальные проблемы не для нас, всех поднимем на ноги. Но, видимо, Бог прогневался на меня за такие мысли – чужой ребёнок рождён здоровым, а жена – в коме!
- Вынуждена разочаровать вас, Григорий Михайлович, но вместо Бога в хронологию событий вмешался наш главврач. – Диана, всё ещё бледная, как-то странно, даже зло, взглянула на Гришу. – Роды и вправду были тяжёлыми. Жизнь ребёнка и вашей жены висели на волоске. При тех физиологических показателях, которые наблюдались на начало родов: падение давления, ослабление родовых сил, угроза остановки сердца – мы с полным правом могли прерывать родовую деятельность и заниматься спасением матери, но главврач поступил иначе. Если честно, то мне совершенно не понятно, что Яков Моисеевич, к тому же не совсем трезвый, делал в родовой? Ведь он уже давно самостоятельно роды не принимает?
- А мне теперь всё понятно! – Гриша усмехнулся. – Вот посмотрите, какая выстраивается логически простая цепочка: моя жена; её роман с Шапкиным; отставка Льва Аркадьевича с роли любовника; беременность; роддом, принадлежащий Шапкину; главврач, подкармливаемый из хозяйских рук; ребёнок Шапкина; Анна в состоянии комы.
- Не может быть, Григорий Михайлович! – Диана отшатнулась. – Неужели вы думаете, что главврач вступил в сговор с олигархом и любой ценой пытался спасти его сына?
- А вы можете предложить мне другой вариант? Чудовищная случайность, стечение обстоятельств, Божья кара? Но на этот раз Навроцкому сухим из воды не выйти, уж я об этом позабочусь!
- Только прошу вас, Григорий Михайлович, не устраивайте с ним разборок прямо здесь, это только навредит вам. К тому же есть ещё одна проблема, которую вам придётся решать безотлагательно. Ребёнок. – Гриша непонимающе взглянул на Диану. – Как быть с ним? Мы не можем бесконечно долго держать его в роддоме, а кто его заберёт? Вы официально женаты и фактически мальчик продолжает считаться вашим сыном, даже несмотря на результаты анализа ДНК. Без решения суда здесь всё равно не обойтись, тем более, что ваша жена настаивала на вашем отцовстве. Так как нам быть с мальчиком?
- Этот вопрос может подождать до завтра? У меня опять разболелась голова! Если вы позволите ещё раз воспользоваться вашим гостеприимством и переночевать здесь, в роддоме, то завтра утром я смогу принять взвешенное решение и спокойно побеседовать с главврачом.
- Конечно, Григорий Михайлович, палата свободна. Можете располагаться в ней, персонал я предупрежу. Вам что-нибудь нужно?
- У вас нет таблеток от головы? Вот здесь просто раскалывается. – Гриша потёр затылок.
- У вас наверное давление подскочило? Нужно бы измерить, а уже потом пить таблетки.
- Не нужно ничего мерить, просто дайте болеутоляющую таблетку. Прошу вас! – Гриша начал срываться.
- Хорошо. Вот, возьмите. – Диана достала из кармана блистер с таблетками. – Выпейте сразу две.
- Спасибо. – Гриша зажал в кулаке таблетки. - А сейчас я бы хотел остаться один, мне нужно о многом подумать. – Гриша встал.
- Конечно. Если потребуется моя помощь или захотите поговорить – я буду в ординаторской. Григорий Михайлович, - Диана окликнула уходящего Гришу, - вы забыли.
- Что я забыл? – Гриша раздражённо обернулся.
- Свою ношу. Это ваш портфель?
- Ах да, спасибо. – Гриша вернулся и поднял кожаный портфель, лежавший возле спинки диванчика. – Водитель привёз всякую мелочь: туалетные принадлежности, деньги, а я и забыл про них.
Гриша виновато улыбнулся и побрёл к палате, шаркая ногами, сгорбившись, сразу постарев на несколько лет. Диана проводила его внимательным взглядом. Взглянув на свои часы, она внезапно всполошилась и быстро пошла к лестнице, ведущей на верхние этажи.

Глава 44.

Войдя в палату, Гриша первым делом принял сразу три таблетки и принялся разбирать портфель. Он хотел умыться и быстрее лечь в кровать, надеясь, что перед сном сможет о многом подумать, чтобы к утру иметь ответы на все важные вопросы.
Вынимая кожаный несессер с бритвенными принадлежностями, Гриша заметил запечатанную в целлофан пачку денег и сложенный вчетверо листок бумаги, видимо записку от Эльзы Яновны. Помедлив пару секунд – читать или отложить до завтра – Гриша всё же решил почитать. И тотчас же пожалел о своём поспешном желании. Записка была не от Бардиной.

«Проклятье за непослушание.
Раз ты, отступник, не захотел услышать гласа Предков твоих, не постарался исполнить заповеди и постановления Их, неоднократно доводимые до тебя, берегись – придут на тебя все проклятия и постигнут тебя!
Отдадим тебя на поражение врагам твоим.
Сынов и дочерей родишь, но пойдут они жить к врагам твоим.
С женою обручишься, но другой будет спать с нею.
Дом построишь, но не будешь жить в нём.
Поразит тебя сумасшествие и сойдёшь ты с ума от того, что будут видеть глаза твои.
Будь уверен, проклятия Наши будут преследовать тебя и будешь ты истреблён. Ты погибнешь за злые дела твои, за то, что не слушал гласа Предков, не соблюдал заповедей и постановлений Их.
Уполномоченный Советом Предков неблагожелатель».

 Такого послания Гриша никак не ожидал! Только теперь он понял, что все странные письма – не мальчишеские шалости, а серьёзная, нешуточная угроза его жизни. Самым страшным было то, что теперь Гриша мог с уверенностью назвать не только автора письма, но и определить, что почтальоном «угрозных» писем выступал кто-то из его близкого окружения. Гриша буквально ощутил, что всё это время за его спиной стоял доверенный человек, с остро отточенным ножом в руке.
Опасливо оглядевшись по сторонам и вытерев холодный пот со лба, Гриша заставил себя успокоиться и отдал приказ голове включить аналитическое мышление. С автором для Гриши было всё ясно – это мог быть только заклятый Шапкин. А вот кто почтальон? Кто подбросил письмо в портфель? Шапкин действовал настолько нагло, что прозрачно намекал Грише – я проник в твой тыл, я уже близко!
Гриша покачал головой - ничего себе наглость! Шапкин, зная, что Гриша остался в роддоме без охраны, решил взять его на мушку? Всё подготовить, убить его, а потом свалить на разборки с «орехово-медведковской» мафией? Но к чему тогда эти письменные предупреждения? Или Шапкин затеял тонкую игру?
Гриша, на всякий случай выключив в палате свет, начал просчитывать варианты. Письмо в портфель могли подбросить многие люди. Цепочка выстроилась длинной: водитель, охрана, заместитель Подмогаев, Эльза Яновна, домработница, персонал больницы. Многовато! Кого же из них завербовал Шапкин?
И тут Гришу осенило – домработница Галина! Вот кто подходящий кандидат. Она могла легко и незаметно подбросить не только это письмо, но и все предыдущие. Вот и всё, все стрелки сошлись на домработнице! Гриша решил, что завтра же устроит домработнице проверку с пристрастием.
Но это открытие вовсе не принесло Грише облегчения. В голову закралась крамольная мысль:
«Завтра? А доживу ли я до завтрашнего утра?»
По спине Любарского пробежали мурашки страха. Первым желанием было схватиться за телефон и срочно вызвать свою охрану. Но Гриша быстро погасил в себе этот импульсивный порыв.
«Когда Шапкин начнёт осуществлять свою вендетту? Скорее всего, этой ночью. Самое подходящее время. Он уже просчитал все мои действия! Как я должен поступить после его угроз? Верно - запаниковать, вызвать свою охрану, сообщить ВОХРовцу на вахте, что мне угрожают. Роддомовский вахтёр сочтёт, что у меня от стресса «поехала крыша» и ничего не предпримет. А моя охрана прибудет сюда не раньше, чем через два часа. А чем я буду заниматься всё это время, по мнению Шапкина? Забаррикадируюсь в палате? Займу круговую оборону?
Не этого ли и добивается Шапкин? Хочет загнать меня в ловушку и прихлопнуть, как таракана? А что? Оружия у меня нет, ноги от страха уже подрагивают. Головорезы Шапкина выставят окно, ввалятся в палату и подвесят меня на любом из этих крюков. – Гриша с грустью взглянул на две массивные люстры. – Наутро медперсонал обнаружит, что Григорий Любарский покончил жизнь через повешение. И никаких расследований не будет! Всем будет ясно, что обезумевший банкир не вынес унижения от своей жены и свёл счёты с жизнью. Вот так, аминь!
Так? А вот хрен тебе! – Гриша согнул руку в локте. – Рано ты торжествуешь, Лёвушка! Это я раньше достану тебя и твоих холуёв! Ты уверен, что смог напугать меня и я забился в угол, как мышонок? Ошибаешься, меня не так просто сломать! Берегись, Лёва, теперь я начинаю охоту на тебя! И это я загоню тебя в ловушку! Ты уверен, что я буду смиренно дожидаться палачей в этой постели? Дурачок! Эта ночь принесёт тебе множество сюрпризов! Я начинаю действовать! И поймай меня, если сможешь!»
Гриша решил укрыться в другом месте и запастись хоть каким-нибудь оружием, которое он сможет отыскать в роддоме: палкой, молотком, скальпелем. Заодно он решил проследить и за главврачом, который наверняка снабжал Шапкина информацией. Пытаясь запутать противника, Гриша приоткрыл окно, имитируя свой побег из роддома, а сам выскользнул в коридор.

Глава 45.

В ординаторской комнате одиноко сидел анестезиолог Николай, обложившись книгами по анестезиологии. Внезапно дверь скрипнула, заставив Николая вздрогнуть.
- Фу-х, это вы, Диана Григорьевна? – Облегчённо выдохнул он, увидев входившего врача.
- А ты чего так испугался? Или донос в Минздрав строчишь?
- Да ну вас, Диана Григорьевна, вечно вы надо мной подшучиваете! Вот как при родах банкирши - чего вы на меня взъелись? Обвинили в непрофессионализме, в трусости. А ведь я совсем не такой! Мне обидно, что вы игнорируете меня, не замечаете во мне личности.
- Тут ты, Коленька, ошибаешься, ты просто плохо знаешь женскую натуру. Я сразу отметила в тебе и личность, и мужское начало. Именно поэтому и держу себя с тобой холодно, сдержанно. Пытаюсь отдать инициативу в твои руки.
- Вы опять подшучиваете надо мной? – Николай не верил своим ушам. – А ведь я вас сразу приметил, Диана Григорьевна, как только вы переступили порог нашего роддома. Вот как только заметил, так сразу и…
- Коленька, успокойся! Не говори лишних слов, мне и так понятно всё, что ты чувствуешь.
- Правда? Неужели по мне это заметно? Вы всегда были так холодны со мной, так высокомерны! А я, я хотел совсем другого! – Николай покраснел. На его лбу выступила испарина, которую он смахнул ладонью.
- Я всё чувствовала, Коленька. Мне не нужны были твои слова, чтобы понять, что у тебя на сердце. И перестань «выкать», мы же не на планёрке у Якова Моисеевича! Отныне наедине можешь называть меня Дианой, или Диной, как тебе больше нравится.
- Диана, Дина, как прекрасно звучат ваши… то есть, твои имена. – Николай вскочил со стула и шагнул к Диане.
- Подожди, не спеши, нас могут заметить. – Диана жестом остановила Николая. - А сплетни мне ни к чему, я девушка порядочная.
- Да что вы… ты… Что ты, Диана? Я ведь тоже не попрыгунчик, я с серьёзными намерениями.
- Вот и хорошо. А знаешь что? У меня есть идея – давай запрём ординаторскую на ключ и выпьем с тобой на брудершафт. По всем правилам, с поцелуем. Согласен? – Николай закивал, сейчас он был согласен на всё. – У меня и бутылка коньяка имеется, в тумбочке стоит. Доставай бутылку, чашки, шоколадку, сегодня дежурство спокойное, гульнём от души!
- Ого, коньяк-то армянский, дорогой! Выдержка двадцать лет! – Николай осматривал этикетку пузатой бутылки.
- Банкир вчера не допил, а может, специально оставил, для бедных. Не пропадать же добру, верно?
- Конечно. – Николай довольно потёр руки.
- Ты разливай коньяк, а я пойду, запру дверь. Ах ты, память девичья, - Диана хлопнула себя ладошкой по лбу, - совсем забыла – меня ведь Яков Моисеевич заждался. Ждёт доклада о самочувствии Любарской. Да и предупредить Якова Моисеича не помешает: банкир остался ночевать у нас, злой, как чёрт! Ты не переживай, - Диана взъерошила волосы Николая, - я быстренько. Да и нам спокойнее будет, а то чего доброго припрётся главврач в ординаторскую и застукает нас за интересным занятием.
- А чего наш Моисеич надумал дежурить по ночам? Раньше он такой юношеской прытью не отличался?
- Видимо, бес щекочет рёбра. – Диана рассмеялась. – Да кто их разберёт, старичков этих: может, забыл о годах и в юность впал, а может побаивается осложнений с Любарской, вот и ходит на службу, как пёс сторожевой. Я побежала, а ты пока разливай, готовься к встрече.
Диана послала Николаю воздушный поцелуй и вышла из ординаторской, чувствуя спиной распаренный мужской взгляд, блуждающий по всему, что ниже талии.
Едва за Дианой закрылась дверь, как Николай хлопнул в ладоши и победно махнул рукой – «Yes». Широко, по мальчишески улыбаясь, он взял чашку и щедро налил коньяк, расплескав часть дрожавшими от нетерпения руками. Одним большим глотком проглотив обжигающую жидкость, Николай бросил в рот кусочек шоколада и с наслаждением бухнулся на диван, проверяя на ощупь поле предстоящей битвы – выдержит ли?
Зажмурив глаза, Николай предался радужным мечтам. Растекающееся по телу тепло расслабляло, настраивало на лирический лад. В мечтах он уже раздевал Диану!
За мечтаниями Николай не заметил, как задремал. Дверь ординаторской без шума отворилась и в кабинет проскочил кто-то, одетый в белый халат.
   
Глава 46.

Постучавшись, Диана Григорьевна вошла в кабинет главврача. Испуганное выражение лица Якова Моисеевича сменилось улыбкой:
- Как приятно видеть вас, Диана Григорьевна, а не этого крикливого грубияна Любарского. Он, кстати, где?
- Остался на ночь в роддоме. Не могла же я выгнать его на улицу? Пришлось разместить в свободной палате. Завтра утром он обещал покинуть нас.
- Дай-то Бог! Осталось ночь пережить. – Яков Моисеевич вздёрнул вверх руки.
- Состояние родильницы продолжает оставаться стабильно тяжёлым. Она всё ещё без сознания, хотя все физические показатели пришли в норму. Вы лучше меня знаете, что при таких симптомах возможно любое развитие ситуации – малейшее раздражение может привести как к выздоровлению, так и к летальному исходу. Яков Моисеевич, а почему вы не хотите перевезти её в Москву? Пусть ею занимаются московские «светила», тем более, что и муж настаивает.
- Я не хочу? – Яков Моисеевич подскочил в кресле. – Да я самолично впрягусь в носилки и донесу её до реанимобиля, а потом долго буду махать вслед ручкой! Вы же понимаете, за роженицу сейчас несёт ответственность реаниматолог, а наш Павел Иванович упёрся и не разрешает транспортировать Любарскую. Боится, видите ли ответственности. А то, что она в любую минуту может умереть в нашем роддоме – этого он не боится! – Яков Моисеевич покраснел от натуги. – Ладно, как только представится случай, я сразу же избавлюсь от этой тяжкой ноши. Что у вас ещё?
- Всё, Яков Моисеевич, я только это хотела вам сказать.
- Только это? – Яков Моисеевич притворно удивлённо поднял брови. – И больше ничего?
- Ещё хотела спросить, отчего это вы стали дежурить по ночам, Яков Моисеевич? Не доверяете своим подчинённым?
- А вы что, Диана Григорьевна, не догадываетесь, ради кого я вышел в ночное дежурство? Уж точно не ради четы Любарских!
- Яков Моисеевич, не смущайте меня, неужели вы посвящаете свои ночные дежурства мне? – Диана сделала вид, что засмущалась, скромно прикрыв красивые глаза густыми ресницами.
- Ах, шалунья! Да если хочешь знать, девочка моя, я и на пенсию не вышел только ради тебя – как можно отдать кому-то другому право попробовать такой лакомый кусочек! Иди ко мне, сладкая конфетка! – Яков Моисеевич попытался обнять Диану, но та вырвалась.
- Экий вы нетерпеливый, Яков Моисеевич! Вечные разговоры о пенсии, а сами вон какой прыткий! Молодым бы за вами угнаться! – Диана держалась от главврача на безопасном расстоянии.
- Ах, душечка! - Яков Моисеевич подошёл к двери и запер кабинет на ключ. – Я готов отдавать вам всё, всего себя! Берите меня целиком.
- Неужели вы даже жизнью готовы жертвовать ради любви? Яков Моисеевич, вы настоящий романтик! Таких уже не осталось на этом свете.
- Да, если хотите – я последний романтик! Вечно влюблённый, вечно юный, готовый ради любви на подвиг. – Яков Моисеевич аккуратно повесил халат на вешалку и опустил подтяжки.
- А не боитесь, что я запрошу слишком много за свою любовь? Не испугаетесь? – Диана подошла к главврачу вплотную.
- Я готов заплатить любую цену! Проси, богиня!
Яков Моисеевич любил раздавать авансы, особенно словесные, ни к чему в дальнейшем не обязывающие.
- Только позволь наполнить кубки, я хочу выпить за прекрасную Диану! А после – излагай желания, я исполню их все.
Якову Моисеевичу потребовалась эта пауза. Он вовремя вспомнил о спасительной для репутации старого ловеласа таблетке «виагры», упаковка которой лежала в тумбочке стола, рядом с бутылкой коньяка.
- Вы же знаете, Яков Моисеевич, что я не употребляю алкоголь. Мои вредные привычки исчерпываются сигаретой и кофе. Вас я не стану относить ни к вредной, ни к полезной привычке, вы – исключение из правил. Вы – мой кумир, идеал мужчины!
- Не слишком ли староват для идеала?
Диана подошла к шкафу, достала банку с кофе, сахар, конфеты, быстро расставила на столике чашки и включила электрический чайник. Тем временем Яков Моисеевич успел незаметно проглотить таблетку и присел на стул. Размешав ложечкой сахар, Навроцкий медленными глотками пил кофе, ожидания начала действия «волшебной» таблетки.
- Староват? – Диана показно возмутилась. – Да вы можете осчастливить ещё не одну женщину, родить не одного ребёнка. Да я просто мечтаю, чтобы вы стали моим наставником!
- Это так трогательно! Ваши слова так приятны! Право же, я растроган! – Яков Моисеевич смахнул набежавшую слезу. – Надеюсь, всё сказанное вами искренне, от души?
- Что? Погодите-ка, Яков Моисеевич. – Диана прислушалась. – Мне кажется, я слышу какой-то странный шум: то ли стоны, то ли приглушённые крики?
- Господи, неужели это опять беснуется Любарский? Возможно, у него начались ночные обострения психики? Чего доброго он опять вломится ко мне в кабинет. Хорошо, что дверь заперта. – Яков Моисеевич поёжился. – Может, милицию вызвать?
- Сначала нужно проверить, что происходит. – Диана решительно двинулась к двери. – Вы оставайтесь здесь, никуда не уходите и ждите меня. Я уверена, что ничего страшного этой ночью не произойдёт.
Диана отперла дверь и машинально вынула ключ из замочной скважины. Когда она вышла, раскрасневшийся Яков Моисеевич подошёл к своему столу и вынул бутылку коньяка. Одним махом выпив целую рюмку, он с облегчением выдохнул и опустился на стул.
«Поскорее бы вернулась Диана. Господи, как мне надоели эти вечные неприятности! – Навроцкий потёр пальцами виски. - Неужто  Любарский сорвёт мне ночь любви? Нет, не позволю! Пусть только заявится – сразу же вызову милицию! Тоже мне – хозяин жизни! Банковский воришка! Я тоже не безродный, найду на него управу. А это кто ещё прётся?»
Яков Моисеевич с ужасом в глазах заметил, как дверь медленно открывается и на пол кабинета ложится длинная тень. Страх острой иглой вонзился прямо в сердце Навроцкого и парализовал волю. Он не мог не то, что крикнуть, но даже пошевелиться. Лишь только в мозгу отчётливо пронеслась последняя страшная мысль: «Это идёт твоя смерть!»

Глава 47.

По слабо освещённому коридору брёл сильно пьяный мужчина, одетый в белый халат. Он пошатывался, натыкался на стены, бормотал бессвязные ругательства и упорно двигался к своей, одному ему ведомой цели. Подойдя к двери с табличкой «Ординаторская», мужчина - Григорий Любарский, у которого неизвестно отчего кружилась голова и путались мысли, схватился за дверную ручку и потянул. Дверь подалась. Оглядевшись по сторонам, Любарский вошёл в ординаторскую и решительно захлопнул за собой дверь.
Через пять минут из той же двери в коридор выскочил совсем другой человек – испуганный, бледный, с выкатившимися от страха глазами. Размахивая руками, словно зовя невидимых людей на помощь и крича во весь рот, но беззвучно, мужчина побежал по коридору. Распахнув дверь кабинета главврача, Гриша, а это снова был он, ворвался внутрь.
Из кабинета главврача Гриша выходил уже осторожно. Он сначала приоткрыл дверь и осмотрел коридор через щёлочку. Выйдя – прислушался, втянул воздух носом, потом ещё раз и пошёл к лестнице, будто ведомый запахом. Правую руку Гриша прятал за спину. Поглядывая то вверх, то вниз, стараясь ступать беззвучно, он поднимался по лестнице на второй этаж.
Остановившись возле палаты с табличкой «Реанимация» - Гриша потянул дверную ручку, но дверь оказалась запертой. Пройдя дальше по коридору, Любарский резко дёрнул дверь палаты для новорождённых и вбежал вовнутрь.
Через минуту ночную тишину роддома разорвал истошный женский крик: «Убийца! На помощь! Спасите!»

Глава 48.

 Любовь Андреевна, мама Григория Любарского, закричала и проснулась, держась рукой за нервно дёргающееся в груди сердце. Включив свет и взглянув на часы, Любовь Андреевна тяжело вздохнула:
«Приснится же такая чушь! Надо же, во сне показалось, что ночь уже прожита, а на часах всего половина третьего. Хорошо, что это всего лишь сон и с Гришей ничего не случилось! Утром нужно позвонить ему. Пропал он совсем, переживает за Анну, за ребёнка. И чего ей вздумалось рожать в такой глуши? Навестить – и то проблема. Попрошу Гришу, пусть отвезёт меня, а то внучка так до сих пор и не видела. Господь Милостивый, сделай так, чтобы этот ребёнок был от Гриши! Не разрушай их семью, ведь они так любят друг друга! На тебя одного лишь уповаю, Отец Всемогущий!»
Взглянув на икону Иисуса Христа, стоявшую на прикроватной тумбочке, Любовь Андреевна перекрестилась, положила под язык таблетку валидола и выключила свет. Она долго не могла уснуть, всё размышляла, с чего это ей приснился такой ужасный сон?
Вначале всё было хорошо: она гуляла по усыпанному цветами лугу, срывала ромашки, плела венок, а рядышком резвился маленький Гришутка в шортиках, белой рубашке и белых гольфиках. Но внезапно мальчуган пустился бежать прочь, в самую степь, к горизонту.
Любовь Андреевна знала, что туда бежать нельзя, там опасно. Не видела, но чувствовала, что там, где кончается поле – зияет бездонная пропасть, в которую Гришенька может провалиться.
Она побежала за сыном, но споткнулась, упала, обезножила и всё, что ей оставалось – лишь провожать взглядом удаляющуюся фигурку Гриши. Любовь Андреевна махала руками, из последних сил пыталась подняться, но каждый раз падала лицом в пыльную траву, рыдая от отчаяния и бессилия.
Неизвестно откуда прихлынувшие силы вырвали из горла отчаянный крик:
«Нет, туда нельзя! Вернись! Сынок, там опасно!»
Услышал ли её Гришенька – Любовь Андреевна не поняла, она проснулась. Но даже наяву ей захотелось, чтобы сын услышал её предупреждение и вовремя остановился, не сорвавшись в бездну.

Глава 49.

Дела у Шапкина пошли наперекосяк. Во всех своих неприятностях Лев Аркадьевич винил конечно же Любарского. Сначала из-за глупой, мальчишеской ссоры, он толком не смог поговорить с врачами, узнать о состоянии Анны. Пришлось спешно ретироваться из роддома, что походило на бегство.
Вдобавок ко всему Шапкин опоздал на встречу с Главой администрации Президента. Хотя в этом были виноваты московские пробки, которые не удалось разогнать даже мигалками на трёх машинах, Лев Аркадьевич и в этом недоразумении обвинил Любарского! А кого же ещё? Не себя же, самолично поломавшего все планы на день?
Извинившись перед Главой по телефону и попросив перенести встречу на другой день, Шапкин с горя собрался улететь «ко всем чертям» в Сибирь, в Сенаторскую вотчину, но и тут не случилось – почти перед самым вылетом экипаж обнаружил поломку в самолёте и отменил полёт «до устранения неполадок».
Шапкин опять помянул недобрым словом Гришу Любарского, закапризничал и отказался лететь рейсовым бортом. Настроение было окончательно испорчено. Остаток дня Шапкин провёл в своём доме, уединившись в кабинете.
Но и поспать толком не удалось. Опять же по вине Любарского. Ранним утром Шапкина поднял с кровати начальник охраны. Доклад был похож на сводку боевых действий. Разом проснувшийся Шапкин с ужасом вслушивался в жуткие фразы: кровавая бойня в роддоме, убийство двух врачей, покушение на жизнь новорожденного сына Анны.
- Сын? Сын? – Охрипшим голосом прошептал Шапкин. – Он… Он… Что с ним?
- Не волнуйтесь, Лев Аркадьевич! Сыну Анны Любарской вред не причинён. Сейчас он в безопасности, как и его мать. Роддом находится под охраной милиции, преступник задержан.
- Кто? Кто эта мразь, поднявшая руку на ребёнка? – Шапкин стиснул кулаки.
- В это трудно поверить, но в убийствах врачей и покушении на жизнь ребёнка обвиняется… - Подполковник Майоров выдержал небольшую паузу.
- Да говорите, чёрт вас подери!
- Григорий Михайлович Любарский!
- Кто? Любарский? – Ноги у Шапкина подкосились и он опустился в кресло. – Он хотел убить моего сына? – Руки у Льва Аркадьевича затряслись. – Надеюсь, его застрелили при задержании? Приговор маньяку приведён в исполнение?

Глава 50.

На самом деле с Григорием Михайловичем ничего страшного не произошло, если не считать временных неудобств: его руки были скованы наручниками, а за спиной стоял милиционер с автоматом в руках.
Любарский находился в кабинете заместителя главврача. Напротив него за столом расположился улыбчивый мужчина с зализанными набок реденькими волосиками, стыдливо прикрывающими внушительную лысину. Вряд ли этот человек мог иметь отношение к медицине. Скорее косвенное – он очень любил ставить диагнозы.
- Здравствуйте, Григорий Михайлович. – Не протягивая руки, поздоровался улыбчивый. – Как же, как же, наслышаны о вас! И более того – насмотрены по телевизору. Надо же – сам Президент вручал вам орден! А вот меня подобной чести пока не удостоили.
- Что же так? Работаете плохо? – Хмыкнул Гриша.
- Скорее из-за излишней скромности. Ведь мы, как любят говорить о нас журналисты – бойцы невидимого фронта? Да, прошу прощения, заговорился и забыл представиться – Тувалкаинов Альберт Иванович, старший следователь прокуратуры.
- Странная у вас фамилия – Тувалкаинов. Вы из казахов? Внешне не похожи.
- Фамилия и вправду редкая. Если верить родословной, то мой род начинался со знаменитых царей Урартского княжества, увы, разорившихся. Некоторые историки утверждают, что моими далёкими предками были библейские патриархи Мафусаил и Ламех. Правда, по линии незаслуженно оклеветанного Каина. Впрочем, документальных свидетельств у меня, разумеется, не имеется. Да что это мы всё обо мне, да обо мне? Пора переходить к вашим делам! Вы человек серьёзный, обстоятельный и надеюсь не станете ходить вокруг да около, признаетесь в содеянном и объясните следствию мотивы ваших поступков?
- В чём я должен признаваться? И почему вы заковали меня в наручники, как преступника?
- Заковывал вас не я, а сотрудники райотдела милиции, прибывшие по вызову врачей роддома на место преступления и заставшие вас с ножом в руке.
- Это был не нож, а скальпель. И взял я его для самообороны.
- Получается, что откровенничать вы не хотите? Вам же хуже. Григорий Михайлович, у меня большой опыт работы в следственных органах и на допросах я применяю две тактики. Если подозреваемый желает сотрудничать со мной, то он говорит, а я слушаю и записываю. Если же подозреваемый молчит, то за него говорю я. В первом случае я сочувствую своему клиенту и в суде выдвигаю обвинения по низшему пределу наказания. Во втором случае мне приходится тратить больше собственных сил и поэтому клиент получает по максимально возможной планке наказания. Скажу вам честно – я лентяй! Не люблю много работать.
- Пока вы тут лентяйничаете, – Гриша уселся поудобнее,  – преступник, настоящий преступник, заметает следы.
- Не понял вашего намёка? Вы кого считаете преступником – местного дворника?
Тувалкаинов вытаращил глаза. Гриша лишь вздохнул и пожал плечами.
- Продолжим. – Тувалкаинов зашелестел бумагами. – Хотя вы и пытаетесь меня запутать, но кое что любопытное я уже накопал.  – Следователь потёр руки. – Мне удалось опросить множество свидетелей и слепить их показания в единое целое. Раз вы не отличаетесь словоохотливостью – придётся мне сочинять свой детектив. Начинается он так: муж привозит беременную жену в роддом.
- И где же здесь детектив? – Гриша усмехнулся.
- Будет вам и детектив. – Тувалкаинов откинулся на спинку стула. – Ведь муж в моём рассказе не простой, а очень богатый и очень ревнивый мужчина. По странной случайности, спонсором роддома является тот самый предмет ревности мужа - другой богатый и влиятельный мужчина. Причём, мужчина, имеющий к роженице особые симпатии. Решив разобраться разом со всеми, фигурально выражаясь, одним выстрелом убить аж трёх зайцев – любовника, жену и чужого ребёнка, муж-ревнивец вступает в сговор с некоторыми врачами роддома. Врачи с готовностью идут на должностное преступление и пытаются профессионально избавить ревнивца от неугодной жены. При этом у врачей есть прикрытие: муж, предупреждённый о тяжёлых родах, письменно настаивает на спасении ребёнка!
- Что за чушь вы несёте? Следователь, оперирующий бабскими сплетнями? – Гриша начал злиться. – Я подписал всего лишь уведомление о том, что предупреждён о последствиях тяжких родов.
- Вы уверены? – Следователь издали показал подписанный Гришей листок бумаги. – Вот ваша подпись под текстом: «В случае осложнений при родах и возникновении угрозы жизни роженицы, прошу врачей сосредоточить все усилия по спасению ребёнка». Прочтите сами, здесь всё чёрным по белому!
- Что за чёрт? – Гриша несколько раз прочитал. – Неужели я подписал не тот документ? Понимаете, я был сильно взволнован, дело было ночью, - почему-то Гриша начал виновато оправдываться, - мне принесли какую-то бумажку, я подписал…
Следователь пристально всматривался в лицо Гриши.
- Да Бог с ней, с этой распиской, Григорий Михайлович. Чего вы так разнервничались? Ребёнка так ребёнка, это ваше право выбора. Здесь нет криминала.
- Надеюсь. – Пробурчал обескураженный Гриша.
- Так я продолжу свой детектив? И вот настаёт ночь, в которую должен родиться младенец. Прямо по библейскому сюжету, вы не находите? Нет? И правильно. Потому что чудным образом у роженицы возникают осложнения, ей проводят кесарево сечение и не выдержавшее нагрузок сердце останавливается. Но слава Богу, ребёнок жив! Как вы и заказывали! А вот ваша жена совсем не в порядке, она в коме. Слава Богу, что состояние Анны Любарской стабильное и прогнозы врачей утешительные.
- Я не сомневаюсь, что она выкарабкается. – Гриша облегчённо вздохнул.
- Ой ли? А вчера ваша реакция была совсем иной!
- Что вы такое говорите?
- Это не я говорю, это свидетели говорят. – Следователь нашёл нужную бумажку. – И не просто говорят, они изобличают ваши преступные замыслы. Множество свидетелей показывают, что вчера вы, Григорий Любарский, изобразив на лице «дикую ярость», это я цитирую свидетелей, прилюдно оскорбляли, угрожали, пытались нанести побои врачу-анестезиологу и главному врачу. Ныне, замечу, трупам, то есть покойникам. Кроме того, вы угрожали «закатать в асфальт» и других врачей, причастных к родовспоможению вашей жены. Но и этого вам оказалось мало! Вчера днём вы столкнулись в коридоре со спонсором данного роддома, уважаемым человеком, Сенатором Львом Шапкиным. И не просто столкнулись лбами, а затеяли с ним словесную перепалку и пытались ударить «должностное лицо по лицу»…
- По физиономии, выражайтесь точнее.
- Как вам будет угодно. – Следователь записал в протокол уточнение. – Вы обвиняли Шапкина в попытке убийства Анны Любарской, якобы из чувства мести за отвергнутую любовь. Это серьёзное обвинение, Григорий Михайлович! Если господин Шапкин пожелает, то он может обвинить вас в клевете на должностное лицо, находившееся при исполнении…
- При исполнении чего? В должностные обязанности Сенаторов входит осмотр рожениц? Или он на практике реализует программу по улучшению рождаемости? Странные обязанности у Сенатора Шапкина, вы не находите? И потом, насколько мне известно, жалоб на меня от господина Шапкина в прокуратуру не поступало?
- Пока что нет. – Следователь смутился. – Как же ловко у вас получается словами жонглировать! Зависть берёт!
- Жонглируют в цирке, а я всего лишь логически выстраиваю предложения. Этому ещё в школе учат.
- Да, да, я помню: падежи, склонения… Что ж, продолжим изложение. Как это в литературе называется: от прелюдии перейдём к самому акту? К ночи возмездия? – Следователь улыбнулся. – Можно сказать, вы продумали идеальное убийство, но вам помешала случайность. Такое часто бывает. Итак, двигаемся по порядку. Вначале вам благоволили звёзды: все действующие лица трагедии ночью собрались в роддоме, как будто взошли на эшафот по приглашению палача. Да, Григорий Михайлович, ещё раз вынужден восхититься вашими мыслительными способностями: задумать и попытаться осуществить пятерное убийство за одну ночь – да Джек Потрошитель переворачивается в гробу от зависти!
- Меня очень утомляют ваши отступления. – Гриша поморщился.
- Что ж, к фактам, к фактам! Я начинаю! Роддом, ночь, тишина, коридор, дежурное освещение, крадущаяся тень вдоль стены…
- В вас пропадает талант драматурга.
- Не волнуйтесь, не пропадёт. На пенсии я его реализую полностью, от книжных издательств отбоя нет. С вашего позволения, я продолжу. Тень, отбрасываемая между прочим вашей фигурой, проникла в ординаторскую, где хладнокровно задушила врача-анестезиолога, предварительно напоив его коньяком армянского производства.
- Смешно, ей Богу! Тень задушила, тень напоила! Прямо привидение отца Гамлета, блуждающее по больнице. Неужели ваши домыслы убедят судью?
- Отчего же домыслы, - обиделся следователь, поправляя зализанные на голове волосики, - у меня и фактов достаточненько. Хорошо, по просьбе подозреваемого буду выражаться точнее: вы вошли в ординаторскую и задушили врача. Так лучше?
- Так совсем плохо. – Ухмыльнулся Гриша. – А с чего я перед убийством коньяком его поил?
- Ответ скоро поступит из лаборатории, которая исследует содержание бутылки. Там уточнят состав порошочка, который вы для крепости скорее всего добавили в спиртное. Идём дальше. После убийства врача вы отправились по кратчайшему пути в кабинет главврача. Видимо, вы слишком напугали беднягу своим внезапным появлением, у него не выдержало сердце и он умер, предположительно от инфаркта. Но и здесь моё чутьё не дремлет - чашечки из-под кофе также отправлены на экспертизу.
- То есть в данном случае я воспользовался не коньяком, а кофе?
- Коньяк тоже присутствовал, но ему отведена совсем другая роль. Но об этом позже.
- Какой же напиток был следующим – чай или минеральная вода с газом зарин-заман?
- Не угадали, Григорий Михайлович. Следующим напитком был предмет, и довольно острый – хирургический скальпель. Вы попытались зарезать своего «не своего» сына, но вам помешала акушерка, возвратившаяся из туалета и поднявшая крик. Ей повезло - она смогла выбежать в коридор, иначе жертв ночной трагедии могло быть гораздо больше. Ну, а окончание драмы уже не слишком интересное: прибежавший охранник обезвредил вас и вызвал милицию.
- Ничего себе – неинтересное! Да он так огрел меня дубиной по голове, что шишка до сих пор ноет, а в глазах фейерверки взрываются. – Гриша неловко пощупал голову скованными наручниками руками.
- Вы сами виноваты! К чему такая жестокость? Если ребёнок не ваш сын, то его обязательно нужно умерщвлять скальпелем? А с садистами не церемонятся, вот вы и получили по заслугам.
- Послушайте, ваши намёки в мой адрес переходят все границы! Вы зря теряете со мной время, вместо того, чтобы искать настоящего преступника…
- И кто же по вашему мнению «настоящий»?
- А вы до сих пор не поняли? Задайте простой вопрос – кому это выгодно?
- Задаю и отвечаю – вам!
- А если не мне, то кому ещё? Боитесь ответственности, не хотите совать руку в пчелиный улей? Всё равно придётся, потому что этот человек – господин Шапкин!
- Смелая версия! И что, он самолично пробрался в роддом, убил двух врачей, а потом вложил скальпель в ваши руки, чтобы вы зарезали ребёнка, который вполне может быть его сыном?
- Вы же прекрасно понимаете, что господину Шапкину достаточно щёлкнуть пальцами и за него всё сделают другие. А теперь выслушайте мою версию, как всё было на самом деле.
- Охотно! – Тувалкаинов подпёр подбородок кулаком.
- Ночью у меня сильно разболелась голова, я не мог спать, мешали посторонние мысли, чудные сны…
- Вы же только что сказали, что не могли спать?
- Вот именно! Только забудусь, начинает казаться, что бегу по полю, подбегаю к краю, а там – пропасть. Мне страшно, хочу развернуться и бежать подальше от края бездны, а какая-то неведомая сила удерживает, подталкивает вперёд и шепчет: «Всего шаг, один лишь шаг и все проблемы решены!»
- Вы сделали этот шаг? – Без тени ухмылки спросил следователь. – Вы его сделали?
- Нет конечно! – Гриша удивлённо глядел на разочарованного следователя. – Это же сон! Я проснулся и вышел в коридор. Хотел дойти до ординаторской, попросить таблеток от бессонницы. Вошёл внутрь, а там на диване врач сидит, будто спит. Я ближе подошёл – а он мёртвый! Глаза выкатились и петля на шее.
- И вы угостили его коньяком?
- Кого? Мертвеца? Я попытался помочь ему, развязать удавку, но ничего не получалось, руки дрожали! Я выбежал в коридор, хотел позвать на помощь.
- Позвали? Кого?
- Да нет же, в коридоре никого не было. Я побежал дальше, наткнулся на кабинет главврача. Забегаю внутрь – он тоже мёртвый! Мне жутко стало! Я догадался, что их убили недавно и убийца ещё находится в больнице. Услышав на лестнице шум, я схватил, что попалось под руку…
- И попался вам, конечно же, скальпель? Ну, ну, рассказывайте дальше.
- Я побежал по лестнице на второй этаж, стал проверять все палаты, дёргать за дверные ручки…
- Поддалась дверь палаты новорожденных?
- Именно так. Я зашёл внутрь, а там темно. Ну, я на цыпочках стал красться, а руку со скальпелем вперёд выставил, на всякий случай. Вдруг убийца на меня бросится…
- Вместо убийцы в палату вошла акушерка, включила свет, увидела вас…
- И заорала, как недорезанная!
- А как ещё ей кричать? Умирать-то никому не хочется! Записки вы оставляли? – Без всякого перехода спросил следователь.
- Какие записки? Когда мне было писать записки?
- Да вот эти самые. – Тувалкаинов потряс листами бумаги. – В них вы мотивируете свои поступки и выносите приговоры жертвам. Как палач! Чего пялишься, скотина? Будешь признаваться в убийствах?
Внезапно заорал следователь. Гриша, обезумев от такого хамства, рванулся вперёд, к шее Тувалкаинова, но охранник был настороже. Приклад автомата в секунду уложил Любарского на пол.
- Готов! – Радостно прокричал Тувалкаинов.

Глава 51.

В офисе Шапкина намечался штурм. Правда, ни одна из силовых структур задействована не была. Штурм намечался мозговой. Шапкин собрал помощников для разработки плана «боевых» действий против Григория Любарского. Первым Шапкин дал слово начальнику юридического департамента.
- Григорий Любарский арестован по подозрению в двойном убийстве и покушению на убийство несовершеннолетнего. – Заглядывая в бумаги, бесстрастно доложил юрист. – Его дело ведёт следователь по особо важным делам областной прокуратуры Тувалкаинов. Пока информации крайне мало, однако мой опыт подсказывает, что Любарскому, используя все свои связи, наверняка удастся дезавуировать доказательства и выйти на свободу до суда, хотя бы под залог.
- Этого нельзя допустить! – Шапкин был категоричен. – Если он выйдет на свободу, то продолжит сведение счётов со мной. Его жертвами могут стать все: мой сын, Анна, моя мама, я сам. Этого маньяка не остановит никакая охрана, его нужно только устранять. Что мы можем предпринять?
- Ну, если опираться на правовые методы, - заёрзал на стуле юрист, - то нам следует оказать помощь следствию, раскопать улики или свидетельские показания, которые однозначно бы указывали на то, что все преступления совершены именно Любарским. Мы должны доказать, что основная цель его безумных выходок – покушение на вашу жизнь, на жизнь Сенатора Совета Федерации. Тогда за дело возьмётся Генеральная прокуратура и покровители Любарского капитулируют.
- Отлично! Леонид Алексеевич, вам слово. – Шапкин взглянул на начальника охраны. – Мы можем приобщить к делу записки с угрозами, присланные Любарским в мой адрес?
- Если докажем, что эти записки посылал сам Любарский или кто-то из его ближнего круга. – Майоров был невозмутим. - Я займусь разработкой домработницы Любарского. Если она даст признательные показания против своего хозяина, то ни один адвокат не спасёт Любарского от пожизненного срока.
- Не теряйте времени, сразу же берите эту домработницу в оборот. И ещё! Если вдруг случится чудо, - Шапкин криво ухмыльнулся, - и Любарского всё же отпустят на свободу до суда, за ним нужно будет установить круглосуточное наблюдение. Вы понимаете, Леонид Алексеевич? – Майоров кивнул. – Я готов выставить себя в качестве приманки, лишь бы Любарского взяли с поличным на месте преступления!
- Думаю, до этого не дойдёт. – Нахмурился начальник охраны.
- Так, с этим решили. – Шапкин потёр руки и задумался. – Что ещё нам следует предпринять? Я желаю покончить с Любарским окончательно и бесповоротно! Чтобы даже духа его не осталось на этой земле! Как говорится, кто к нам с мечом – того и мы копьём! Нужно подготовить план наступательных операций. Я намерен обложить Любарского со всех сторон, лишить его всего, в том числе и бизнеса. Владимир Сергеевич, в какие отрасли намеревался вторгнуться Любарский со своими инвестициями? Вы в курсе?
- Разумеется! – Помощник по экономике важно кивнул головой. – Инвестиционный сектор Любарского намерен в ближайшие дни подписать договор о покупке контрольного пакета акций Сибирского сталелитейного комбината.
- Ко мне в край лезет! – Шапкин скривился от ярости. – Этот маньяк постоянно путается у меня под ногами! Почему вы позволили директору вести переговоры с Любарским?
- Мы владеем блокирующим, двадцати пяти процентным пакетом акций комбината. – Помощник пожал плечами. – Особого интереса для нас этот комбинат не представлял…
- А теперь представляет! – Повысил голос Шапкин. – Сделайте всё возможное и невозможное, чтобы сделка сорвалась! И начинайте наступление на банк Любарского, я намерен поглотить все его структуры. Нужно проконсультироваться с доверенными людьми из Центробанка, узнать слабые места в структуре банка Любарского. Кто из работников холдинга Любарского может пойти с нами на  сотрудничество?
- Любарский все основные сделки проводит сам. – Помощник заглянул в свою папку. – Огромным доверием у него пользуются финансовый директор Эльза Бардина и заместитель Константин Подмогаев. Бардина – одна из лучших финансистов в России…
- Так почему она работает не на меня? – Шапкин взглядом удава смотрел на помощника по экономике. – У нас что, нет вакансий?
- Мы неоднократно выходили на неё с такими предложениями, но Бардина всегда отвергала их. Она лично предана Любарскому.
- У них что, служебный роман? – Шапкин вскинул брови.
- Этого я не знаю. Скорее всего – дружба!
- Что? – Шапкин поперхнулся смехом. – Любарский и дружба? К тому же с женщиной? Невероятно! Впрочем, времена меняются. – Шапкин задумался. – Вот что, организуйте мне встречу с этой Бардиной, я тоже хочу предложить ей свою преданную дружбу. Ситуация меняется быстро: вчера она была предана Любарскому, сегодня его предала. Всего-то нужно изменить в слове одну букву! А с господином Подмогаевым поработайте сами. Найдите его болевые точки, надавите на них. В методах воздействия себя не ограничивайте. Леонид Алексеевич, вы тоже подключитесь к разработке Подмогаева. – Начальник охраны Майоров кивнул. – Всё, господа, совещание закончено, всем за работу. Я жду от вас только хороших известий. Не забывайте, что в старину за плохие известия гонцам отрубали головы. Берегите себя!
Шапкин дежурно улыбнулся. Помощники, нервно переглядываясь, поспешно покинули кабинет шефа.

Глава 52.

Гриша с большим трудом приходил в себя. Только каким-то чудом милиционер не перебил ему шейный позвонок. Сознание было мутным, каким-то отдалённым. Гриша словно со стороны видел, как возле него суетились медсёстры, как пытались нащупать пульс на запястье и шейной артерии. Потом ваточка с нашатырём под нос и Гриша очнулся. Милиционер грубо поднял его и пристроил на стул.
Первое, что увидел Гриша – это лежавшие на столе помятые бумаги. Это были те самые записки, о которых упоминал следователь.

Первая, найденная в ординаторской, гласила:
«Казнь отступника Заветов.
Кто сделает повреждение на теле ближнего своего, тому следует сделать то же. Перелом за перелом, око за око, зуб за зуб, удушенье за удушье. Посланник Предков».

Вторую следователь обнаружил в кабинете главврача.
«Вино и крепкие напитки запрещены во время служения. Вина и крепких напитков не пейте, когда входите в священное место, чтобы не умереть. Врач лечит не душу, но тело. Родовая палата – священное место, где совершается таинство рождения. Ослушника настигла смерть. Посланник Предков».

Третья записка была найдена акушеркой в палате для новорождённых.
«Умножится семя и благословятся потомки тех избранных, кто принесёт в жертву первенца своего. Вонзи нож в сердце сына своего – и получи благословение Предков. Посланник».

Гриша, всё ещё плохо соображающий, пробежал глазами текст записок и замотал головой, пытаясь собрать мысли воедино.
- Что, посланник, очухался? – К Любарскому придвинулось взбешённое лицо Тувалкаинова. – Успел познакомиться с потусторонним миром? Ничего, у тебя ещё всё впереди! Что будешь петь дальше, серийный маньяк? Это ж до чего надо додуматься – оставлять записки на месте преступления! До такого и Чикатило не додумался!
- Вы бредите! Какие ещё записки? – Гриша опять мотнул головой. - Ничего я не писал и нигде не разбрасывал! Такую же записку, только с угрозами в мой адрес, я нашёл ночью в своём портфеле. Не верите – посмотрите сами!
- Уже посмотрели. – Следователь загадочно улыбнулся. – И нашли не одну, а сразу две записки. Но все они с угрозами не в ваш адрес, а скорее опять в адрес врачей, видимо акушера и реаниматолога. Вот, послушайте: «Проклятье за непослушание. Коль посмел ты не выполнить Завета нашего, то поразят тебя необычные язвы, язвы великие и постоянные. Да прилипнут они к тебе и лишат жизни! Посланник Заветов». Боже мой, какие ужасные слова! Что за орудие убийства вы готовили на этот раз? Серную кислоту? Вы настолько безжалостны и хладнокровны, что готовы были плеснуть в лицо врача-женщины кислотой? Садист! А последняя ваша записка видимо предназначалась врачу-реаниматологу? «О наказании для колдунов. Если будешь вызывать ты души мёртвых, да будешь предан смерти! Камнями забьют тебя, в крови мертвецов утопнешь ты! Посланник Заветов». Здесь всё довольно банально – тупым тяжёлым предметом в висок? Да не останови мы вас – весь роддом был бы залит кровью!
- Ничего не понимаю! Мне прислали совсем другую записку! С угрозами, что я сойду с ума. Разве вы её не нашли? – Гриша с надеждой взглянул на Тувалкаинова, но следователь лишь покачал головой. – Куда же она подевалась? Может, упала под кровать? Ещё две записки с угрозами я получил по почте, несколько месяцев назад.
- Вот как? И вы, конечно же, сразу обратились в милицию с заявлением, что вам угрожают?
- Да нет, я хотел сам разобраться с этим.
- Вот и разобрались! Не волнуйтесь, мы проведём обыск в вашем доме и если обнаружим записки, то обязательно приобщим их к делу. Где они лежат?
- В моём сейфе. Я уверен, что эти записки прислал мне господин Шапкин, после того, как моя жена…
- Порвала с ним, вы это хотели сказать?
- Вот именно. Да поймите, не мог я совершить все эти чудовищные преступления! Вы же сами разговаривали со свидетелями и все они подтверждают, что я сильно повздорил с анестезиологом и главврачом. Ну какой дурак после этого станет их убивать?
- Согласен, что дурак не станет. А вот умный очень даже может быть! Ведь вы далеко не дурак, гражданин Любарский? Надо же, так тонко всё организовать! Продумали все мелочи, разбросали повсюду ароматные приманки, на деле оказавшиеся ядовитыми!
- Я вас не понимаю.
- Вы смелый человек, гражданин Любарский, вы пошли по сложной схеме преступления. Неопытный следователь принял бы во внимание, что ссора с врачами – своего рода алиби для вас. Ну кто после таких громогласных угроз пойдёт на убийство? Но я не желторотый юнец и вижу вас насквозь – вы пошли! Григорий Михайлович, кроме того, что вы умны, вы ведь ещё и расчётливы. Наверняка, просчитывая варианты, вы учитывали и возможность провала. Идя по краю пропасти, каждый видит себя упавшим в неё…
- Или сброшенным!
- Бросьте! Вас никто не подталкивал к преступлению. Никому не позволительно выносить смертные приговоры, никому, кроме суда! Вы проиграли! Партия закончена, пора признавать своё поражение и подписывать протокол допроса. Итак, гражданин Любарский, я обвиняю вас в двойном убийстве и попытке убийства новорождённого ребёнка, то есть несовершеннолетнего лица. Подписывайте протокол, и начинайте строчить чистосердечные признания.
- С чего это вдруг? Я никого не убивал и ничего подписывать не собираюсь. Кроме того, я требую вызова адвоката.
- Требовать будете у домработницы! - Фальцетом закричал следователь и хлопнул ладонью по столу. - Что ж, Любарский, ты меня сильно разозлил! Теперь берегись, я раскручу тебя на полную катушку! Ты у меня сознаешься в убийстве всех христианских младенцев! Поимённо каждого вспомнишь! Думаешь, если у тебя много денег, то всех сможешь купить? Сколько ты собирался мне предложить? Ну, говори?
- Так вот что вас так сильно беспокоит! То, что до сих пор я не сделал вам выгодного предложения? Какую же сумму вы надеетесь услышать? Что это у вас глазки забегали? – Любарский подался вперёд. – Миллион долларов, вы этого хотите? – Следователь судорожно сглотнул. – А тридцать сребренников не устроят? Такие как вы больше не стоят!
- Что? Что ты сказал? – Задохнулся от гнева следователь. – Ах ты банкирская рожа, народный кровопиец, ломбардник! Забыл, что в мудрой книге сказано? Забыл о запрете ростовщичества? – Кричал следователь, размахивая кулаками. – «Не отдавай в рост брату твоему ни серебра, ни хлеба, ничего, что можно отдавать в рост. Только иноземцу можешь отдавать серебро в рост». Ты нас всех, россиян, иноземцами считаешь? Иноплеменниками?
- Надо же, вы свободно цитируете «Ветхий Завет»! Может, это вы записочки подбросили на место преступления, чтобы улики сфабриковать?
- Ничего, ничего, Любарский, смейся напоследок. Всё равно твоя песенка уже спета! Я отберу у тебя всё, вырву клыкастые зубы, упрячу тебя в такое тёмное местечко, по сравнению с которым могила покажется солярием. Охрана, увести подозреваемого Любарского. – Крикнул следователь. – Посидишь в КПЗ;, подумаешь о доле скорбной и сразу многое вспомнишь. Глядишь и поговорить со мной захочешь по душам. Только смотри, Любарский, не опоздай!
Милиционер скомандовал Грише: «Встать» и вывел его в коридор. В вестибюле толпились врачи, медсёстры, санитарки. Всем хотелось посмотреть на «маньяка и убийцу» в дорогом итальянском костюме. Отдельно от всех стояла печальная Диана Григорьевна. Увидев выходящего Гришу с вооружённым охранником, она преградила им путь.
- Григорий Михайлович, что же это такое? Как же это? – Она была растеряна, теребила пальцами пуговицу халата.
- Это недоразумение, уверяю вас, Диана Григорьевна. Скоро следствие во всём разберётся и меня выпустят. Диана Григорьевна, будьте осторожны, убийца может вернуться и закончить своё гнусное дело. Он всё ещё на свободе! – Охранник подтолкнул Гришу в спину. – И прошу вас, не верьте, что я замышлял дурное против вас, это клевета.
- Я вам верю, Григорий Михайлович. – Крикнула вслед Диана. – И буду ждать вашего возвращения. Храни вас Бог!
Любарский хотел обернуться, но охранник грубо вытолкал его за дверь. Гриша уже не мог видеть, как в вестибюле зашушукались работники роддома, неодобрительно поглядывая вслед Диане Григорьевне, уходящей по коридору с высоко поднятой головой.

Глава 52.

Следующее утро Гриша встречал в камере с исцарапанными стенами, на деревянных нарах. Отказавшись от непонятного завтрака, он ждал, что будет дальше. Страха не было, почему-то Гриша был твёрдо уверен, что скоро дверь распахнётся, войдёт следователь, сообщит, что настоящий преступник пойман, извинится – и всё, настанет прежняя жизнь.
Следователь в камере не появился, он вызвал Гришу на допрос в свой кабинет. На этот раз Тувалкаинов старался не смотреть на Любарского.
- Итак, гражданин Любарский, буду кратким. Мы провели обыск в вашем доме, а также в служебном кабинете банка. – Брови Гриши поползли вверх. – Таков порядок, не удивляйтесь. С вас уже сняли отпечатки пальцев? – Гриша кивнул, его пальцы со вчерашнего вечера были вымазаны мастикой. – Отлично. Результаты обыска таковы: никаких записок с угрозами в ваш адрес обнаружить не удалось. Прислуга в доме и охрана дали показания, что они никогда не слышали об угрозах в ваш адрес.
- Как же так, ведь записки лежали в моём сейфе? Или я оставлял их в ящике стола?
- Поверьте, мы искали хорошо. И кое-что всё-таки нашли. Вам известен этот предмет? – Следователь достал из ящика стола глиняный пузырёк в форме амфоры, продемонстрировал его Грише, но в руки не дал.
- Да, этот пузырёк был прислан вместе с записками.
- Вы, конечно же, не знаете, что за жидкость внутри?
- Нет, пробовать я не рискнул.
- И правильно сделали! Проведённая химическая экспертиза показала, что жидкость - концентрированный раствор серной кислоты! Вот заключение экспертизы. – Следователь потряс листком бумаги. – Именно этим раствором вы намеревались плеснуть в лицо врача-акушера? Это те самые язвы?
- Да вы что, думаете, что я…
- Я не думаю, я обвиняю вас! Вы серийный маньяк, гражданин Любарский! Только чудо спасло людей от неминуемой гибели. Что это такое? – Следователь, как факир, вытащил из ящика следующий предмет.
- Это обычный камушек. Мой талисман, если хотите. – Гриша узнал подарок Анны. – Зачем вы забрали его? Это тоже улика против меня?
- Вы догадливый. Как там, в записке? Забить камнями до смерти? Не этим ли камушком?
- Не смешите! Разве таким маленьким камнем можно убить? Разве что муху прихлопнуть.
- Экспертиза разберётся. Идём далее. Ваша домработница дала показания, что вы отличаетесь взрывным характером и были склонны к агрессии. Она лично была свидетелем ваших неоднократных грубых ссор с женой и утверждает, что однажды вы попытались нанести физическое увечье уже беременной жене. Цитирую показания домработницы: «Хозяин запустил в хозяйку тяжёлым письменным прибором, пролетевшим в двух сантиметрах от её головы и разлетевшимся вдребезги от удара о стену». Что скажете, будете отрицать?
- Я действительно швырнул прибор в стену, но Анны в кабинете не было, она вошла позже. Это был приступ не ярости, а ревности, но об этом я разговаривать не хочу.
- Как знаете. Так и запишем – подозреваемый сознался в поступке, но мотивы объяснять отказался. Всё, Любарский, больше вопросов к вам у меня нет. Можете вызывать своего адвоката и готовиться к суду.
- Но почему вы не выпустите меня на свободу до судебного заседания? Хотя бы под залог?
- Про деньги вспомнили? – Криво усмехнулся следователь и нажал кнопку вызова охраны. – Слишком поздно. А не выпускаю я вас потому, что вы представляете опасность для общества и обязательно попытаетесь скрыться от рук правосудия. Всё, уведите подследственного. – Следователь кивнул охраннику. – До встречи в суде! Пожизненное я вам обеспечу! С банковской гарантией!

Глава 53.

Но засиживаться в камере Грише не дали. День оказался богатым на свидания. Первым в списке посетителей был его заместитель – Костя Подмогаев.  Увидев входящего в комнату для свиданий Любарского, с заложенными за спину руками, Костя вскочил со стула и засуетился:
- Григорий Михайлович, это ужасно! Вы в этой тюрьме!
- Это ещё не тюрьма, Костя, а изолятор временного содержания. – Усмехнулся Гриша и присел. – Ты в курсе, как самочувствие Анны?
- Конечно, Григорий Михайлович. – Обиделся Костя. – Её состояние стабильное, все органы функционируют нормально, но из комы она не выходит. Григорий Михайлович, что же это происходит? Ваша жена в коме, вы в тюрьме, мы осиротели…
- Да прекрати ты, Костя, причитать. Лучше расскажи, что происходит в свободном вашем мире? Почему до сих пор ко мне не допускают адвоката?
- Ой, Григорий Михайлович, у нас такое творится, что даже и не знаю, как вам сказать! Одним словом – беда не пришла одна, у нас сплошные проблемы.
- Да говори ты по существу.
- Хорошо, по существу. – Костя набрал в лёгкие воздуха и выдохнул. – Мы можем обанкротиться!
- Что за чушь? Мы не можем обанкротиться! У нас устойчивое финансовое…
- Было, Григорий Михайлович. В прошлом. Вы не представляете, что творится там, - Костя мотнул головой на дверь, - после вашего ареста. Обыск проводили не только у вас дома, но и в здании банка.
- Я знаю, в моём кабинете.
- Какое там. – Костя махнул рукой. – Обшарили все закоулки, даже туалеты. Ничего криминального не нашли, но для чего-то изъяли из вашего бара бутылки со спиртным. И сервер! Они забрали главный компьютер! Но не это самое страшное. Ужас начался потом. Почти одновременно со следственной бригадой приехали телевизионщики, осадившие банк. Подтянулись пикетчики, толпы каких-то возмущённых людей, с плакатами и мегафонами.
- А эти чем недовольны?
- Да всем! Кричат всякую чушь: кровососы, грабители народа, убийцу на электрический стул, не желаем финансировать убийц, и прочее.
- Нужно было разогнать их. Почему охрана бездействовала?
- Мы попытались, но пикетчики словно ждали этого. Завязалась драка, которую снимали телевизионщики.  Вечером по всем телевизионным каналам пошли сюжеты, как «вооружённые отряды подозреваемого в убийствах банкира Любарского разгоняли женщин и пенсионеров, которые пришли всего лишь получить назад свои трудовые сбережения». Вслед за следователями к нам потянулись проверки: вчера была налоговая инспекция, сегодня работает группа из ЦентроБанка. Но это всё цветочки! С раннего утра перед банком выстроилась огромная очередь вкладчиков, желающих вернуть свои деньги. Уже звонили с нескольких крупных предприятий, держателей расчётных счетов, уведомляли, что будут закрывать свои расчётные счета в нашем банке. Вот почему я говорю о вероятном банкротстве.
- Чушь! Мы выстоим! Пусть активно подключается Эльза Яновна. Нужно мобилизовать наличность, сбить ажиотаж вкладчиков, дать несколько сюжетов с опровержениями. Бардина знает, что делать.
- Всё дело в том, что Эльзы Яновны нет. – Костя вздохнул. – Она в командировке, на сталелитейном комбинате, который мы почти что купили.
- Ничего не понимаю! Что ей там делать? Почему ты её отпустил? – Гриша был возмущён.
- А что я мог сделать? Она сказала, что командировка согласована с вами. – Костя поджал губы. – Вы же знаете характер Эльзы Яновны, с ней не поспоришь.
- Что за чертовщина там у вас происходит? Стоило мне на несколько дней отойти от руководства холдингом, как он тут же зашатался, словно построенный на песке? Костя, тебе нужно браться за дело обеими руками. Ситуация действительно тревожная.
- Но вы же знаете, Григорий Михайлович, что руки у меня связаны – право подписи документов есть только у вас. – Костя искоса глянул на Любарского. – Есть ещё новости, и тоже плохие.
- Говори, чего уж там. – Вздохнул Гриша.
- Телевизионщики осадили не только здание банка, они крутятся возле вашего дома, беседуют с соседями. Они донимают даже вашу маму, Любовь Андреевну.
- Что? Откуда они узнали её адрес? Кто проболтался?
- Пока выяснить не удалось. Да разве от этих прохиндеев с камерами что-нибудь скроешь! Они как шакалы, носом чувствуют падаль. Я не в том смысле, то есть, я не это имел в виду… - Растерялся Костя.
- Да ладно, не до церемоний. Какие ещё новости?
- Последняя самая плохая – мне позвонили из Центробанка и предупредили о возможной приостановке нашей банковской лицензии…
- Да ты чего говоришь? – Гриша не верил своим ушам. – Что там творится, что за паника? Они с ума посходили – приостанавливать лицензию моего банка? – Гриша кричал. – Нет, это уже слишком! Мне нужно срочно выбираться отсюда, иначе все мои начинания пойдут прахом. А пока, Костя, делаем вот что. – Гриша моментально сосредоточился. – Ты бери руководство холдингом в свои руки. Приводи ко мне нотариуса, будем оформлять генеральную доверенность на твоё имя. И срочно отзывай Бардину из командировки, она нужна мне здесь, в Москве. Где адвокат, почему его до сих пор нет?
- Он здесь, дожидается. И нотариус со мной, я подумал, что он может нам понадобиться.
- Молодец, кое о чём ты заранее побеспокоился. – Гриша подозрительно взглянул на Костю, но тот, словно не расслышав, начал выкладывать на стол продукты.
- Это вам для поддержки здоровья, Григорий Михайлович. Тут фрукты, соки, витамины, колбаса сырокопчёная, сыр «Пармезан»…
- Тут еды на целый месяц! Костя, ты не веришь, что меня скоро выпустят? – Гриша пристально смотрел на заместителя.
- Ну что вы такое говорите? Зачем вы меня обижаете, Григорий Михайлович? Я ведь от чистого сердца! Думаете, у меня душа за вас не болит? – Плаксиво затянул Подмогаев.
- Ладно, Костя, не обращай внимания. Когда сидишь в четырёх стенах, то невольно начинаешь винить в своих бедах весь белый свет. Зови нотариуса.
После завершения юридических формальностей и подписания всех важных бумаг, в комнату свиданий протиснулся адвокат по фамилии Письменный, ведающий делами холдинга. Это был полный, круглолицый, обильно потеющий мужчина, с вечно зажатым в руке носовым платком. Начал он традиционно для этой обстановки:
- Григорий Михайлович, какой ужас, просто нет слов! Вы здесь – в тюрьме…
- Про ужас я уже наслышан. Давайте перейдём к делу. Вы беседовали со следователем, убедили его в абсурдности предъявленных мне обвинений?
- Понимаете, Григорий Михайлович, всё не так просто. – Письменный промокнул лоб платочком. – У следователя достаточно улик, чтобы настаивать на вашем дальнейшем задержании, а у меня недостаточно опыта в ведении подобных дел. Я ведь корпоративный адвокат, знаток Гражданского Кодекса, законов о банковской деятельности и прочее. А тут дело уголовное, - адвокат закатил глаза, - да ещё с двумя убийствами! Я не уверен, что смогу в данной ситуации быть вам квалифицированным помощником.
- Ясно! Но добиться моего выхода на свободу хотя бы до суда, хотя бы под залог, вы сможете?
- Я постараюсь. Приложу все силы. Сделаю всё, от меня зависящее! Но вам лучше воспользоваться услугами специалистов, хорошо разбирающихся в нюансах уголовно-процессуального законодательства.
- Так найдите мне такого адвоката, чёрт вас подери. – Гриша вскипел. – Это в ваших силах?
- Не сомневайтесь, Григорий Михайлович, я найду вам самого лучшего, именно такого, который сможет…
- Всё, довольно, я вас понял. Не теряйте времени, идите и работайте. Прикладывайте все ваши усилия.
Адвокат, умытый потом, словно слезами, поспешил к выходу, а Гриша был возвращён в свою одиночную камеру, где в соседях были лишь грустные мысли и тревожные предчувствия. И ещё время! Бесконечное, тянущееся как жвачка, которого так не хватало в прежней жизни и которое вмиг стало лишним багажом.
Самым ужасным оказалась временная прострация - у Гриши отобрали часы. Днём ещё помогали подсказки, три маячка, три временных ориентира – завтрак, обед, ужин, а ночью время останавливалось. Гриша будто умирал, становясь частичкой вечности.

Глава 54.

Через три дня, в течение которых Гриша полностью выключился из общественной и профессиональной жизни, в камеру, словно привидение, вошёл следователь Тувалкаинов. Как ни странно, но охранник остался за дверью. Гриша, поднявшийся было с нар, при виде следователя снова присел.
- Что, гражданин следователь, явились с неприятной для вас миссией – выпускать меня и извиняться?
Тувалкаинов оглядел пространство камеры, втянул носом воздух и поморщился. Высморкавшись в платок, он печально произнёс: 
- Вы почти угадали, гражданин Любарский, я прибыл к вам с миссией. Но она скорее не неприятная, а печальная. Вас выпускают. Но не радуйтесь – освобождение будет кратким, а повод – трагическим. Именно в такие моменты чаще всего и задумываешься о бренности бытия, о бессмысленной суетности жизни.
- Анна? Моя жена умерла? – Гриша поднялся с нар и покачнулся.
- Да Господь с вами! О вашей супруге у меня нет никаких известий. Речь идёт о вашей маме.
- О моей маме? – Гриша схватился рукой за сердце, которое ударило в грудь и остановилось. – Что с ней?
- Мужайтесь, Григорий Михайлович! Мамы больше нет. Она умерла. – Следователь грустно покачал головой. – Примите мои искренние соболезнования.
- Когда это случилось? Почему это случилось?
Гриша в бессилии опустился на нары. Он никак не мог осознать, что мамы, его мамы, больше нет. Вот так просто – все есть, а её нет!
- Позавчера поздно вечером. Сердечный приступ. С ней была соседка, она и вызвала «скорую». Но врачи приехали слишком поздно. Сегодня отпевание в церкви, вам разрешено проститься с мамой.
- Как позавчера? Почему же мне сразу не сообщили? Почему врачи приехали поздно?
Гриша задавал теперь уже бесполезные вопросы. Но ему не нужны были ответы, он просто должен был хоть что-то говорить, чтобы со словами выпустить наружу пронзительную, обжигающую сердце боль.
- Не знаю, Григорий Михайлович, меня самого оповестили сегодня утром. Мне пришлось хлопотать перед своим начальством, чтобы вас отпустили на панихиду. К сожалению, вы поедете под охраной и в наручниках. – Гриша непонимающе смотрел на следователя. – Таковы правила, я не могу их отменить. Мне и так стоило больших усилий уговорить начальство даже на такой вариант – в наручниках. Я вас понимаю и скорблю вместе с вами, Григорий Михайлович. У меня тоже когда-то была мама, и она тоже умерла. – Следователь высморкался в платок. – У неё было редкое имя – Циллия. Не слышали? В честь внучки библейского Каина…
- Что? – Гриша почти не слышал следователя. – Нет, простите, не имел чести быть знакомым. Когда я могу увидеться… то есть проститься с мамой?
- Да вот прямо сейчас и поезжайте. – Следователь засуетился. – Чего время терять? Все бумаги выправлены, машина и конвой выделены. Только, Григорий Михайлович! – Следователь елейно улыбнулся. – Не пытайтесь совершить побег, охране дана команда стрелять на поражение! А мне очень хочется довести ваше дело до суда! Заслушать приговор судьи о вашем пожизненном заключении!

Глава 55.

Отпевание проходило в небольшой, безлюдной часовенке на окраине Москвы. Гришу сопровождали два охранника, ещё двое остались ждать у машины. В часовенке было тихо, покойно: горели свечи, пахло ладаном и воском прогоревших свечей. С икон на Гришу глядели грустные, всё понимающие лики святых угодников. Священников видно не было, видимо процедура отпевания уже закончилась. Похоронный катафалк ждал только приезда Гриши.
Гроб с телом Любови Андреевны установили в центре часовенки. Возле гроба стояли две табуреточки. На одной сидела женщина, закутанная в чёрный платок, в которой Гриша не сразу признал соседку мамы, Ларису Васильевну.
Гриша стоял в дверях притвора часовни и никак не мог заставить себя переступить порог, сделать шаг туда, где уже не было мамы. На охранников тоже чудодейственно подействовала атмосфера похоронного церемониала. Они потоптались за спиной Гриши, переглянулись. Наконец один из них, решившись, вынул ключи и расстегнул браслеты наручников – чёрт с ней, с инструкцией! Ведь у каждого есть мама, и она, к сожалению, тоже не вечна.
- Садитесь, Гришенька. – Лариса Васильевна обрадовалась появлению Любарского. – Как хорошо, что вы успели проститься с мамой. Любочка, встань, посмотри на своего сыночка, он пришёл проститься с тобой. – Заголосила соседка.
- Не нужно, Лариса Васильевна! Давайте посидим молча. – Соседка уткнулась в носовой платок и закивала.
Гриша смотрел на бледное, похудевшее, но такое родное лицо и не замечал, как по его щекам текли слёзы. Только теперь Гриша понял, что он потерял! Он прощался не просто с самым близким ему человеком, он терял защиту, веру в то, что жизнь будет долгой и почти бесконечной. Прощание с родителями лишает иллюзий, наполняет жизнь страшным пониманием, что мы – следующие, что от смерти нас отделяет всего лишь один шаг.
Гриша с тоской подумал, что теперь, когда умерла мама, он остался совсем один. Такой маленький, беззащитный человечек в огромном, страшном мире. А ведь всё могло быть совсем иначе! Когда-то мама поделилась с ним тайной, что он, Гриша, не первый ребёнок в их семье. У него, оказывается, был брат, который смог прожить всего несколько дней и которому даже не успели придумать имени. Или всё же успели? И имя «Гриша» было заготовлено для первенца? Теперь и спросить не у кого.
Отец умер, когда Грише было всего пять лет и запомнился лишь по чёрно-белым фотографиям. Теперь вот мама! Им плохо с Гришей? Или они уверены, что здесь он справится и без их поддержки, а их помощь требуется в том, ином мире? Там тоже нужно бороться за равновесие сил добра и зла? Кто знает, кто ответит? Может быть те, чьи изображения висят повсюду?
- Лариса Васильевна, я не могу проводить маму в последний путь и у меня не получится заняться организацией похорон. Но я попрошу своего заместителя, чтобы он всё устроил.
- Не беспокойтесь ни о чём, Гришенька, ведь мы с вашей мамой были близкими подругами. В последние дни, словно предчувствуя, она отдала мне все распоряжения относительно похорон, и деньги тоже. Вы об этом не переживайте, ваша матушка будет покоиться с миром. Особенно теперь, когда вы простились с ней. Эти события, эти чудовищные события буквально подкосили её. Только не думайте, - Лариса Васильевна забеспокоилась, - что мама хоть на секунду усомнилась в вашей невиновности. Нет, она так и говорила этим наглым, бесцеремонным журналистам – мой сын ни в чём не виноват, это ошибка. Я тоже верю в вашу порядочность, Гриша. Бог обязательно накажет злодеев.
- Когда? На том свете? Нет, я сам постараюсь восстановить справедливость и наказать…
- Гриша, судить и наказывать позволено лишь Господу! Нам нужно лишь смиренно нести свой крест и прощать. Вот это и есть самое страшное наказание для врагов – наше прощение.
- Вы так думаете? – Гриша покачал головой. – Может быть вы и правы. Мне пора. – Гриша встал. – Храни вас Бог за вашу доброту. Прощай, мама. – Гриша прижался губами к холодному лбу матери. – Когда-нибудь мы обязательно снова соберёмся все вместе. Покойся с миром, пусть земля тебе будет пухом. За меня не волнуйся, у меня всё будет в порядке. Теперь я в этом уверен!
Гриша повернулся и пошёл к выходу, но внезапно остановился возле иконы с ликом Иисуса Христа. Ему захотелось взглянуть в глаза того, кто вершит судьбы людей. Кто дарит и отнимает жизнь. Кто уже несколько тысячелетий вынужден с грустью наблюдать за теми, кто живёт вовсе не так, как было ИМ завещано.
Через несколько секунд Гриша отшатнулся от иконы, ему показалось, что это не он смотрит, а на него внимательно смотрят живые глаза. Что это его оценивают и решают – стоит ли ради спасения вот этого человечка ещё раз спускаться на грешную землю? Стоит ли его душа усилий по спасению?
Обеспокоенный Гриша сделал шаг назад. Его начал колотить внутренний озноб, страх. Страх был повсюду: он наступал, нависал, давил на Гришу! Схватившись за голову, Гриша закричал и побежал прочь, в глубь часовенки. Но сделать ему дали всего несколько шагов, сзади раздались грозные крики:
- Любарский, стоять! – Защёлкали затворы пистолетов. – Ещё шаг и мы будем стрелять!

Глава 56.

В кабинете следователя Тувалкаинова раздался звонок. Звонила заведующая канцелярией прокуратуры:
- Альберт Иванович, к вам просится адвокат Любарского.
- Кто? Этот потливый пузан? Что ему нужно? Он ведь ничего не смыслит в уголовных делах! Гоните его.
- Да нет, здесь другой адвокат. Очень даже импозантный молодой человек. – Голос заведующей стал игривым. - В костюме и бабочке, приятно надушенный.
- Ладно, пусть заходит.
На бодрый стук в дверь, Тувалкаинов, не отрываясь от бумаг, крикнул:
- Войдите.
- Здравствуйте. Моя фамилия Аранович. – Вежливо представился молодой человек, одетый в лимонного цвета костюм, увенчанный оранжевой бабочкой.
Глянув на визитёра поверх очков, следователь ухмыльнулся:
- Я догадался, что не Иванов. Что нужно?
- Да собственно, я к вам всего лишь с маленькой просьбой об одолжении…
- Я в долг не даю.
- С просьбой о немедленном освобождении из-под стражи господина Любарского Григория Михайловича.
- Всего-то? – Захохотал следователь. – И от кого исходит подобная просьба? От конгресса банкиров? От сообщества раввинов России? Не может быть! Неужели просьба родилась в вашей юной, светлой головушке? Вы часом не племянник Любарского?
- Ну зачем вы так! – Обиделся юноша. – Меня попросил передать вам эту просьбу мой дедушка…
- А бабушка ничего у меня не хочет попросить? Кстати, она не напекла вам в дорогу пирожков? А то время обеда, мы могли бы, так сказать…
- Моя бабушка давно покинула этот мир.
- Моя тоже. Кстати, кто ваш дедушка? Банкир?
- Мой дедушка вам хорошо известен! Он возглавляет адвокатскую контору «Симкин и племянники».
- Что ты сказал? – Глаза следователя сузились и пожелтели. – Как ты смеешь, сопляк, шутить со мной? Кто дал тебе право произносить в моём присутствии это имя?
- Да дедушка и дал. Чего вы так занервничали? – Молодой человек опасливо отступил. – Со мной и письмо, адресованное вам дедушкой Исааком. – Аранович протянул следователю конверт из плотной бумаги, который тот сразу же вскрыл.
- Ничего не понимаю!
Со стороны могло показаться, что Тувалкаинов сошёл с ума! Он лихорадочно читал листок бумаги, на котором не было написано ни единого слова.
- Симкину было запрещено практиковать на восточных землях…
- Уже нет! Дедушка исхлопотал себе временную лицензию. С вашего разрешения - я вас покину. Мне поручено передать вам на словах, что времени на обдумывание просьбы не более семи дней. С Любарского нужно снять все обвинения и отпустить на свободу. Как сказал мой дедушка: «Хок эрат ин море майёрум» (Так суждено по обычаю предков). В противном случае, на суд Высшей Коллегии будет вновь вынесено дело о строительстве Вавилонской башни. И тогда подстрекателю беспорядков и зачинщику межнациональных конфликтов не удастся уйти от сурового наказания.
- Так ты меня ещё и пугать вздумал, козявка? – Следователь поднимался из-за стола, увеличиваясь в размерах, словно раздуваемый шар. – Я сам тебя сейчас так напугаю, что штанишки обмочишь!
- Извините, мне пора. Было приятно познакомиться. – Аранович, пятясь спиной, пытался нащупать дверную ручку. – Позвольте прощальную цитату от моего дедушки: «Фиат юстициа, руат целюм»! (Правосудие восторжествует, даже если рухнет мир)
- Пошёл вон отсюда, фамулюс!;
- Удаляюсь! Но вы не правы! Я не раб, а фактотум – вмешивающийся во всё!
Аранович исчез за дверью, а следователь Тувалкаинов вновь принялся за изучение странного чистого листка: он морщил лоб, шевелил губами и водил пальцем по невидимым строчкам.

Глава 57.

Ровно через неделю Гриша был выпущен из изолятора под денежный залог и подписку «о невыезде». Ему вернули часы, ремень, мобильный телефон и портфель, в котором, как ни странно, лежала запечатанная пачка денег, из которой он не успел потратить ни рубля. Несмотря на подписку «о невыезде», следователь всё же разрешил Любарскому навестить жену в Вяземском роддоме.
Свобода встретила Любарского пикетом из трёх бритоголовых качков, молчаливо державших в мускулистых руках растяжку «Сколько стоит свобода для убийцы?» Гриша хотел ответить, но решил не связываться – его пока ещё условная свобода действительно стоила немалых денег, выплаченных банком. Гриша понимал, что в данной тревожной ситуации, когда толпы вкладчиков осаждают банк, большая сумма, потраченная на уплату залога лишь усугубит кризис, однако ему просто необходимо было выбраться из тюремных казематов.
Но долгожданная свобода сразу же подкинула Грише сакраментальный вопрос: «Куда, собственно, направиться?» Встретивший начальника Костя Подмогаев сразу же предупредил, что показываться возле банка опасно. Толпа разгневанных вкладчиков при виде освобождённого Любарского могла затеять беспорядки, а то и погром. Тогда куда? Домой? В пустынный особняк, где привидением бродит одна лишь домработница Галина? Взглянуть в её наглые глаза, задать ей пару вопросов? Ещё успеется. В квартиру мамы? Гриша морально не был готов войти туда, где все вещи, все предметы ещё хранили тепло маминых рук. На кладбище? Туда он решил съездить завтра, смыв с себя запах тюремной камеры.
Слушая последние новости, озвучиваемые Подмогаевым, Гриша лишь дёргал шеей, как контуженный. Лицензия на банковскую деятельность всё же была приостановлена. Сделка со сталелитейным комбинатом «повисла в воздухе». В любой день банк могли признать банкротом и ввести внешнего управляющего.
Но всё это было прелюдией. Основной удар по самолюбию Гриши был нанесён оттуда, откуда он не ожидал, из-за спины. Эльза Бардина, финансовый директор и доверенное лицо Гриши, написала заявление об уходе по собственному желанию. Как раз в то время, когда её помощь так была нужна Грише. Это было похоже на предательство!
Но и на этом проблемы не исчерпались. Хуже всего было то, что со слов Кости, Эльза Яновна уже успела устроиться на работу в концерн, принадлежавший Льву Шапкину. От таких ударов в нокауте мог оказаться и боксёр-тяжеловес, но Гриша лишь нервно рассмеялся и горестно покачал головой.
- Крысы бегут с тонущего корабля? Ладно, Бог простит Эльзу Яновну! Да и чёрт с ней! Вот что мы с тобой сделаем, Костя. – Гриша потёр ладонью наморщенный лоб. – Один день ничего не решит, поэтому я сейчас съезжу в Вязьму, проведаю Анну. Заодно обдумаю стратегию выхода из кризиса, приведу мысли в порядок. Ты продолжай делать то, что делаешь – спасать что можно. Предупреди охрану, чтобы завтра утром подали машину к дому и обеспечили мой проезд в банк. Сил у вас достаточно?
- Конечно, я мобилизовал всех! Даже подтянул охранников с вашего особняка.
- Вот и правильно. Машина мне сейчас не нужна, я доберусь на такси. Телефон у меня работает, если нужно – звони, я на связи. Всё, пока, до завтра!
- Счастливого вам пути, Григорий Михайлович.
По дороге в Вязьму Гриша попытался связаться со своими друзьями из Центрального Банка и Министерства финансов. Уточнив «Кто спрашивает?», невидимые секретарши немели, потом просили подождать «секундочку». После длительного ожидания секретарши уже холодно отвечали, что «Иван Петрович и Пётр Иванович заняты. Пожалуйста, перезвоните завтра».
Гриша пытался звонить по прямым телефонам, но после нескольких длинных гудков происходил сброс вызова. Только теперь Гриша понял, как серьёзно его положение – ведь по политическому этикету первым признаком опалы всегда выступала отключённая телефонная связь.
Выходило, что его уже списали со счетов, заклеймили преступником и поставили крест на нём, как банкире. Теперь если ему даже и удастся отмыться от всех обвинений, репутацию в банковской среде Гриша себе уже не вернёт. Подозрения в убийстве, семейные склоки, публичный скандал с Шапкиным серьёзно навредили имиджу. А подмоченная репутация в банковской сфере –  это конец карьеры!
Поймав такси и назвав адрес, Гриша устроился на заднем сидении машины и закрыл глаза. Теперь у него будет пара часиков, чтобы обдумать свои дальнейшие действия и взгрустнуть по такой переменчивой даме, как фортуна. Как быстро она сделала из преуспевающего банкира жалкого уголовника, лишив всех надежд. Чтобы создать свою финансовую империю, Грише потребовались десятилетия, а вот на разрушение созданного хватило и пары дней!

Глава 58.

В роддоме Гришу явно не ждали. Охранник на вахте подскочил на стуле, увидев входящего Любарского. Перекошенное от страха, недоумения, неверия лицо охранника не оставило Грише сомнений, что приход покойного главврача Навроцкого был бы воспринят с меньшим удивлением, чем его собственный. Охраннику потребовалось около минуты, чтобы выйти из оцепенения и броситься наперерез:
- Нельзя, не велено пускать!
- Что значит «не велено»? – Гриша нахмурился. – Кем «не велено»? Вы что, забыли, что здесь лежит моя жена? Пропустите меня немедленно, или…
- Ах так, вы снова за своё! Я вызываю милицию! – Охранник бросился к пульту связи.
- Прекратите, что вы себе позволяете? – Резкий окрик врача Дианы Яковлевич был адресован охраннику. – Кто дал вам право грубить посетителям? Это уважаемый человек, муж роженицы, которая находится в тяжёлом состоянии. Он имеет право на беспрепятственный проход в здание роддома. Здравствуйте, Григорий Михайлович, проходите, пожалуйста. – Она улыбнулась и протянула руку.
- Я пожалуюсь на вас главному врачу. – Охранник скривился, но сел на своё место.
- Пойдёмте, Григорий Михайлович, нам нужно поговорить. – Диана, не взглянув на охранника, взяла Гришу под локоток. – Поздравляю вас с освобождением! Не удивляйтесь, информация успела долететь и до нас.
- Пока меня выпустили под залог. Следствию не хватило доказательств, чтобы передать моё дело в суд.
- Всё образуется, я не сомневаюсь. Если честно, я с самого начала была уверена, что вы не замешаны в этом деле. – Диана посмотрела Грише прямо в глаза.
- Вашу бы уверенность да следователю! Почему-то он думает иначе. Как дела у Анны?
- Пока без изменений. Её осматривали приглашённые профессора-нейрохирурги, они уверены в  благоприятном исходе. Давайте поговорим в манипуляционной. В ординаторской идёт ремонт, как и в кабинете главврача.
Гриша тяжело вздохнул. Они прошли в манипуляционную и присели на жёсткую кушетку, на которой пациентам проводят не очень приятные процедуры: уколы, клизмы…
Странное чувство накатило на Гришу: ему было приятно, покойно в обществе Дианы. Казалось, что с этой женщиной он знаком очень давно, что они близкие, родные друг другу люди. Вероятно, Диана испытала те же чувства, потому что выдержав паузу, она задумчиво произнесла:
- Не знаю, почему я так безоговорочно вам верю? Почему мне не страшно находиться в вашем обществе, даже более того – приятно? – Она слегка покраснела. – Если честно, то я вас ждала.
- Спасибо! Мне приятно слышать это от вас. – Гриша взял врача за руку. – Тем более, что в моей душе родились такие же чувства к вам. Вы чудная, добрая и чуткая женщина. Я рад тому, что судьба свела нас.
- Григорий Михайлович, мне нужно очень много важного вам рассказать, но только не здесь. – Диана оглянулась на дверь. – Наш коллектив, особенно женский, единогласно осудил вас, навесив все мыслимые и немыслимые ярлыки. Досталось и мне для комплекта.
- Плевать. – Гриша поморщился. – Мне достаточно того, что вы считаете меня невиновным, верите мне безо всяких дополнительных доказательств.
- С тех трагических событий в нашем роддоме многое изменилось. Не только люди стали более злыми, но и порядки установились казарменные, почти тюремные. Возле палат, где лежат ваша жена и ваш… Сын вашей жены, круглосуточно дежурит вооружённая охрана.
- Так это же прекрасно! Значит маньяк не сможет довершить то, что задумал.
- Это так, но… В палаты могут заходить только врачи, имеющие специальный пропуск, подписанный главврачом и начальником охраны. Меня, разумеется, в списках доверенных врачей нет.
- Что за избирательность? Вам не доверяют?
- Мне не доверяет не главврач, а тот человек, кто приставил охрану. Он не из милиции, он главнее их. Это очень влиятельный мужчина, который утверждает, что государство – это он! Догадываетесь, как его имя?
- Шапкин! Не трудно догадаться. Чертовски хорошая комбинация – меня упрятать в тюрьму, а самому занять место возле постели тяжелобольной Анны. Когда она выйдет из комы, первый, кто ей улыбнётся – будет Лев Аркадьевич. Он часто здесь появляется? Может, он и сейчас здесь?
- Нет, его здесь нет. Григорий Михайлович, я не могу больше разговаривать с вами. С некоторых пор даже стены нашего роддома стали иметь оттопыренные от любопытства уши. – Диана встала. – Мне пора. Если вы не против, то мы можем продолжить наш разговор в другом месте. Дежурство заканчивается в восемь вечера, вы сможете меня дождаться? Только не в роддоме, а на улице. В скверике. Он в двух шагах, направо по улице.
- Конечно я вас дождусь. Но мне можно хотя бы навестить Анну? – Гриша тоже встал.
- Как вы думаете, Григорий Михайлович, охрана господина Шапкина позволит вам сделать это? – Диана сжала локоть Гриши. – Прошу вас, уходите, не затевайте скандала. Помните, вы выпущены под залог и Шапкин будет искать любую возможность, чтобы столкнуть вас туда, откуда вы выкарабкиваетесь.
- Что ж, вы опять правы. Я ухожу. До встречи.
Гриша первым вышел из манипуляционной и сразу же направился к выходу. Охранник, проводив его неласковым взглядом, тут же схватился за телефонную трубку.

Глава 59.

Оставшиеся несколько часов до условленной встречи Гриша скоротал в уютном кафе с обнадёживающим названием «Круглосуточная Надежда». Заказав себе аж три порции пельменей,  Гриша принялся утолять аппетит, нагулянный за почти двухнедельное пребывание в следственном изоляторе. В ход пошёл и коньячок -  армянский, выдержанный, но почему-то разлитый некой подмосковной фирмой. Однако после тюремных напитков даже такой, почти что стопроцентно «левый» коньяк показался Грише самым лучшим, из когда либо им пробованных!
Около восьми вечера Гриша, солидно захмелевший то ли от коньяка, то ли от пьянящего воздуха свободы, уже сидел на скамеечке скверика, небрежно бросив рядом с собой раздутый от покупок портфель.
Диану Гриша заметил издалека. Торопившаяся на встречу женщина выглядела без белого халата непривычно эффектно: чёрная шифоновая блузка с бантом и прозрачными рукавами, серая юбка, не прикрывающая колени, волшебные золотые туфельки, через плечо золотая же сумочка на длинном ремешке. Гриша удивился самому себе – в первый раз за свою жизнь он сразу заметил, во что была одета женщина. До мелочей.
- А почему у вас такой пузатый портфель? – Неожиданно спросила Диана, заметив мужской оценивающий взгляд уже стоявшего Гриши.
- Портфель? – Гриша не понял, потом смутился. – Там мои вещи. А ещё коньяк и конфеты. Ассорти. Для вас.
- Что ж, придётся пригласить вас к себе. – Диана заулыбалась. – Не станем же мы пить коньяк и закусывать его конфетами прямо здесь, на лавочке. Вы как, не против?
- Я – против? – Гриша уже подхватил Диану под руку. – Если честно, мне хотелось услышать такое предложение. А вы далеко живёте? Поедем на такси?
- В нашем городке всё близко. Вон та девятиэтажка, видите? – Диана махнула рукой. – Первый подъезд, четвёртый этаж, квартира тринадцать. Вы не суеверный?
- Мне кажется, что всё плохое в моей жизни уже позади. Так что вперёд, к чёртовой дюжине! – Гриша увлёк Диану за собой.
Двухкомнатная квартира Дианы оказалась тёмной и необжитой: не было ни цветов на подоконниках, ни фотографий, развешанных и расставленных там и сям, не было даже разбросанных повсюду женских вещей – какая-то казарменная холодность. Правда, дверь в спальню была прикрыта. Заметив разочарование Гриши, Диана извиняюще улыбнулась:
- Холостяцкое жильё? Не хватает души? Или Рублёвской роскоши?
- Да нет, что вы. – Гриша смутился, потом решился на правду. – Не хватает женского духа, тепла. Типично мужская холостяцкая квартира. Извините, я не хотел вас обидеть. Навязался к вам в гости и ещё присматриваюсь к квартире, словно риэлтер.
- Ничего, я не обиделась. Вы проходите, располагайтесь. Квартира просто не обжитая, вот и кажется холодной. – Диана сбросила туфли и уселась на диван, поджав ноги. – Я немного посижу, устала после работы. Всё дежурство на ногах. В одном вы не правы: здесь не хватает не только женского, но и мужского духа! Мужчиной обзавестись я тоже не успела. Ладно, чего это я расканючилась? У меня в гостях настоящий мужчина, а я нюни распустила. Давайте лучше чаю выпьем?
- Давайте!
- Подождите минутку, я переоденусь и приготовлю чай. Григорий Михайлович, а вы можете пока принять душ. Вы ведь с дороги, наверняка даже домой не заехали?
- Чувствуется запашок?
Диана сморщила носик и развела руками.
- Я бы с удовольствием. – Гриша оживился. – Я ведь даже переодеться после… тюрьмы не успел, сразу к вам поехал. У меня с собой полный дорожный набор, ручная кладь временно изолированного от общества. – Гриша потряс пухлым портфелем.
- Идите, идите, не стесняйтесь. В ванной есть чистое полотенце и всё необходимое. Вы сильно голодны? Вопрос риторический, кормить вас всё равно нечем! Обедаю я по месту работы, а дома только чай и кофе.
- Отлично, будем пить чай. Наесться я уже успел! Отъелся за две недели и вперёд ещё на одну. Глупая шутка в моём положении!
Гриша отправился в ванную, которая в отличие от всей квартиры была в полном порядке: сияла керамической плиткой, фарфором, фаянсом, эмалью, хромом. Но самое главное – в кране была горячая вода!
Чистенького, гладко выбритого Гришу, надушенного дорогим одеколоном «Давыдофф» встретил накрытый стол с тортом посредине. Диана, успевшая переодеться в домашнее облегающее платье, улыбнулась Грише:
- С лёгким паром!
- Спасибо! Как здорово почувствовать себя свободным человеком! – Гриша закатал рукава на своей не очень свежей сорочке.
- Садитесь поскорее и разливайте коньяк – мне не терпится выпить с вами и перейти на «ты». – Диана тряхнула копной распущенных, густых, длинных волос, которые по обыкновению забирала на затылке в тугой узел. – Вы не против?
- С удовольствием. Только если позволите, первую рюмку выпьем за мою маму, Любовь Андреевну. Царство ей небесное. Она умерла, когда я сидел… Даже девять дней пришлось отмечать в одиночной камере.
- По телевизору рассказывали. – Диана стала печальной. – Давайте выпьем. Пусть земля ей будет пухом. – Выпили молча. Диана лишь немного отпила из рюмки и закашлялась. – Очень крепко для меня.
- Вот дурья башка! – Гриша хлопнул себя по голове. – Нужно было купить шампанского или вина, чего я прицепился к этому коньяку?
- Не страшно. А второй тост на брудершафт? Тогда я допью до дна! – Диана тряхнула головой.
- Давайте. Пьём на брудершафт. Только нужно встать, а то сидя неудобно.
Они скрестили руки, выпили и на выдохе сомкнули губы в поцелуе. У Гриши сразу же закружилась голова! Он уже давно не целовал женщину так страстно! Да ещё в такие сочные, мягкие, карамельные губы. Не сознавая, что делает, Гриша притянул Диану к себе, сжал её крепко, до хруста, и целовал, целовал… Пока она не упёрлась в его грудь руками и не запротестовала:
- Григорий Михайлович, что ты делаешь? Не нужно, не сейчас, мне больно!
- Прости! – Гриша отшатнулся и виновато забормотал. – Прости! У меня закружилась голова! Я не хотел… Это порыв, случайность… Но твои губы такие вкусные! – Гриша судорожно сглотнул.
- Садись, садись за стол. – Диана мягко улыбнулась и провела ладонью по гладкой щеке Гриши. – У тебя такой приятный одеколон, с запахом весны. Давай пить чай, а то остынет. И кушать торт.
Диана разлила чай по чашкам, а Гриша порезал торт на кусочки. Несколько минут они молча ели, запивали торт чаем и поглядывали друг на друга: попеременно, чтобы не встретиться взглядами. Наконец Гриша прервал молчание.
- А что ты хотела мне рассказать? Что-то важное?
- Важное для тебя. – Диана отложила ложечку и сразу сделалась серьёзной. – Но тема неприятная, речь пойдёт о Шапкине. Может, не стоит говорить?
- Я догадался. – Гриша криво усмехнулся. – Знаешь, за последнее время я испытал столько неприятностей, что постепенно у меня на них образуется иммунитет, толстокожесть. Не переживай за меня, я в порядке, рассказывай.
- Как только тебя… арестовали, на следующий день в роддоме сразу же появился Шапкин и принялся устанавливать свои порядки. Он везде расставил свою  охрану, ввёл пропускную систему, назначил нового главврача, потребовал уволить некоторых сотрудников. В том числе и меня.
- Тебя? Интересно с какой формулировкой?
- С традиционной – по собственному желанию. Причём мне никто ничего не стал объяснять, кроме банальной фразы, что «так хочет наш спонсор». Я отказалась писать заявление и сейчас меня выживают любыми способами. В разговоре «по душам», новая главврачиха проболталась, что господин Шапкин не желает иметь в штате его роддома сторонницу Гриши Любарского.
- Вот скотина! Да, это в стиле Лёвушки - воздействовать на неугодного противника любыми методами, в том числе и через близких людей.
- Знаешь, я бы уволилась, не стала держаться за место, если бы чувствовала себя виноватой. Но мне противно! Почему этот человек ведёт себя как хозяин? Почему он считает своим не только роддом, врачей, но даже твою жену! – Гриша вскинул брови. – Шапкин безо всяких стеснений даёт нам понять, что Анна уже не твоя жена, что ты в прошлом, а он в настоящем. Он свободно заходит к ребёнку, приставил к нему своих нянечек, учит их, советует, журит по-отечески. Почему он себя так ведёт? Кто дал ему право?
- Но ведь ребёнок действительно его? – Гриша задумался и пожал плечами.
- А разве было решение суда? И насколько мне известно, он пока не сделал тест ДНК?
- Зачем? И так всё ясно! Если не от меня, то от него. Третьего варианта нет.
- Ты в этом уверен? – Диана вопросительно взглянула на Гришу и тот кивнул. - Всё равно неприятно смотреть, как он выставляет себя… мужем твоей жены.
- Забавный каламбурчик – Шапкин муж моей жены! –
Гриша от души расхохотался. Диана с удивлением смотрела на него, как на умалишённого.
- Знаешь, а ну их всех к чёртовой матери! Всех! Поступки этих людей и сами люди больше мне неинтересны. Эти людишки стали для меня чужими, они из прошлой жизни. Время, проведённое в камере, не прошло даром, я смог провести внутренний душевный аудит. К чему привела моя кипучая и бурная деятельность? Да ни к чему. Мне за сорок, а за спиной нет никакого багажа. Моя жена спит с другим мужчиной, единственный ребёнок оказывается чужим сыном, в живых нет ни отца ни матери, мой дом продадут на аукционе, мое предприятие разваливается и наверняка будет поглощено корпорацией Шапкина. Что же получается? Что все эти годы я старался для другого человека? Работал без выходных и отпусков, любил жену, хотел ребёнка – а в итоге оказалось, что всё это время я жил и работал ради чужого счастья? Я лишь пользовался тем, что на самом деле принадлежало господину Шапкину. И в один прекрасный день он решил расторгнуть договор аренды и лишить меня права пользования его собственностью. Вот итог моей жизни. Фигурально выражаясь, кроме кожаного портфеля у меня ничего не осталось. Начинать новую жизнь придётся с нуля. И знаешь, положа руку на сердце – я рад этому обстоятельству.
- Ты рад тому, что всего лишился? – Диана не смогла скрыть своего разочарования, она была сбита с толку.
- Вот именно – рад! Мне хочется перевернуть последнюю страницу прежней пустой жизни, а новый лист начать исписывать другой, красивой историей. В ней будет всё, что нужно для счастья: муж и жена, сын и дочка, а ещё кошка и собака. Вот завтра улажу свои прежние дела, передам руководство холдингом полностью в руки заместителя, и начну подыскивать ту женщину, которая согласилась бы строить со мной такую жизнь, которую я обрисовал.
- И ты уверен, что найдёшь такую женщину? – Диана была прежней – радушной и игривой.
- Уверен! Я уверен, что почти нашёл эту женщину. – Гриша тряхнул головой, потёр ладони, отчего-то ставшие потными. – Давай выпьем ещё по рюмочке?
- Для смелости? Согласна! Я только подогрею чай. Не скучай, я быстро. - Диана поднялась со стула и взяла со стола чашки.
Когда она вышла, Гриша, воровато оглянувшись на дверь, торопливо налил полную рюмку коньяку и залпом выпил. Тепло разлилось по всему телу, сняло напряжение. Гриша почувствовал, что ему хочется Диану! Хочется нестерпимо, до дрожи!
- Помоги мне. – Диана вошла в комнату с чашками в руках. – Что с тобой? Ты как-то странно смотришь на меня?
Гриша поставил чашки на стол и взял Диану за плечи. Глядя в её глаза, Гриша уверенно, требовательно произнёс:
- Я хочу тебя! Хочу, чтобы ты была моей. Прямо сейчас.
- Тебе нужно моё разрешение? – Диана вопросительно наклонила голову.
- Нет. Я – мужчина и беру то, что считаю своим.
Диана попыталась отшатнуться, её напугало почти звериное желание, с которым Гриша сжал её плечи, но было поздно! Платье разорвалось с треском, жадные мужские губы приникли к соскам, сильные руки подняли женщину и бросили на диван, не внимая крикам отчаяния:
- Не сейчас, позже! Что ты делаешь? Нельзя, я ещё не готова!
Протесты утонули в стонах и сопении Гриши. Вскоре комнату наполнил резкий, гортанный, быстро оборвавшийся женский крик.

Глава 60.

Разбудил Гришу не ласковый голосок Дианы: «Милый, пора вставать!», а грохот мусороуборочной машины, ворвавшийся в раскрытое окно. Лежащий на краю дивана Гриша сладко потянулся, повернулся набок, чтобы поцелуем разбудить Диану, но рядом никого не было. Гриша рывком сел на постели, закутался простынёй и крикнул:
- Дина, ты где? Я проснулся!
Но ответом было лишь тиканье настенных часов, заставившее Гришу присвистнуть:
- Вот это я дал храпака! Уже девять, а я всё валяюсь в постели! Диана наверняка ушла на работу. Пора и мне трогаться в путь, дел невпроворот!
На столе, прибранном после вчерашнего пиршества, на видном месте лежала записка: «Я на работе. Дверь захлопнешь. Диана».
«И это всё? Так обыденно, безо всякой романтики? – Гриша повертел в руках листок. – Где благодарность за бурную ночь? Где восхищение? Понятно - здравствуй новая жизнь! А что ты хочешь, Григорий Михайлович? Именно так и начинается семейная жизнь, вот с таких милых записочек – купи хлеб, вынеси мусор. Только в конце обычно добавляют – целую, любимый! Твоя муся-пуся! Ничего, главное не торопиться, и у нас всё будет в мажоре».
Приняв душ и побрившись, Гриша с отвращением оделся всё в ту же, напоминающую о прежней жизни одежду. Не заглянув в кухню, Гриша уложил в портфель туалетные принадлежности, огляделся и всё же решился, подёргал ручку двери в спальню. Она оказалась запертой.
Гришу торопило время и он сделал то, о чём его просила Диана – захлопнул за собой дверь. Едва выйдя на лестничную площадку, он услышал торопливые шаги вверх по лестнице, словно кто-то хотел скрыться прежде, чем его заметят. Пожав плечами, Гриша стал спускаться.
Быстро поймав такси, Гриша направился в сторону Москвы. По дороге Любарский позвонил Косте Подмогаеву, предупредил его, чтобы машину прислали домой через три часа. И туманно намекнул, что с сегодняшнего дня карьера Кости коренным образом изменятся. Но подробностей раскрывать не стал.
Выйдя из машины возле своего особняка на Рублёвке, Гриша подошёл к воротам и надавил на клавишу домофона. Но дверь никто не открыл. Выругавшись, Гриша полез в портфель и с трудом отыскал связку ключей.

Дом напоминал разграбленный варварами музей – гулкие, пустынные залы, слой пыли на мебели, разбросанные повсюду вещи, беспорядочно сдвинутая мебель, многочисленные следы ботинок на глянцевом паркете. Ни охраны, ни домработницы Гриша не отыскал. Ему вдруг стало противно, брезгливо находиться в доме, где будто воры побывали – нахальные, неторопливые, перерывшие все ящики, пересмотревшие вещи, вплоть до белья.
Созвонившись с Подмогаевым и вызвав машину, Гриша направился в гардеробную комнату. Слава Богу, его костюмы и рубашки висели на вешалках, а не были свалены горой на пол. Сбросив с себя одежду, впитавшую тюремные запахи, Гриша опять побрёл в ванну. После выхода из заключения ему постоянно хотелось мыться, смывать с себя невидимую грязь, налипшую к телу в прямом и переносном смысле за последние две недели.
Освежившись, надев чистую рубашку и повязав галстук, Гриша прошёл в кабинет. Здесь также чувствовалось бесцеремонное присутствие чужих людей, проводивших обыск. Он сел в своё кресло и задумался. Машины из банка ещё не было. Внимание Гриши привлекла книга большого формата, лежавшая на уголке стола. Обложка книги была обтянута затёртой до дыр кожей, никаких надписей на книге не было. Раньше эту книгу Гриша у себя в библиотеке не видел. Может, домработница принесла? Чего доброго, какая-нибудь сектантская чепуха о скором конце света?
Раскрыв наугад книгу, Гриша ещё больше поразился. Книга была явно старинной, вместо бумажных страниц – листки, похожие на папирус. Текст был непонятным, на каком-то иностранном языке, слова были составлены из букв, напоминающих иероглифы. Листы были настолько старыми, что часть текста отсутствовала, на каждой странице было множество лакун . Листы были или затёрты до дыр от частого чтения, или изъедены муравьями.
Захлопнув книгу, Гриша отодвинул её от себя. Ему было некогда строить догадки о происхождении книги, его голова была занята совсем другими мыслями. Вот вот подъедет машина и увезёт Гришу в банк, а там его ждут совсем не книжные проблемы! Заслышав шум за окном, Гриша поднялся. Он решил, что это прибыл служебный лимузин. Однако вместо звонка, в дверь забарабанили то ли кулаками, то ли ногами.
- Любарский, откройте дверь! Это прокуратура! Мы знаем, что вы дома. Открывайте или мы выломаем дверь!
Ничего не понимающий Гриша прошёл к входной двери и отпер замок. В дом сразу же забежали двое автоматчиков в масках, наставившие на Гришу оружие. Вошедший вслед за ними высокий крепкий мужчина в цивильной одежде вопросительно взглянул на Гришу:
- Гражданин Любарский? Григорий Михайлович?
- Да, это я. Чем обязан такому вторжению?
- Я следователь прокуратуры. – Мужчина махнул удостоверением. - Покажите ваши руки.
- Что? Зачем? – Гриша не понял.
- Просто покажите мне ваши руки. – Настойчиво, с нажимом, произнёс следователь.
Гриша пожал плечами, вытянул вперёд руки и в тот же миг услышал знакомый щелчок наручников.
- Вы арестованы! Вы обвиняетесь в убийстве и изнасиловании.
- Послушайте, это недоразумение. Меня только вчера выпустили под залог. Свяжитесь со следователем Тувалкаиновым…
- Я без вас знаю, с кем мне связываться. – Следователь достал из папки два листа бумаги. – Лучше ответьте на вопрос – вам знаком текст этих записок? Прочтите!
Ничего не понимающий Гриша прочитал с листа текст.
«Не произноси ложного свидетельства на ближнего своего. Если свидетель ложно донёс на ближнего своего, то сделай ему то, что он умышлял сделать ближнему своему. Только так истребится зло из общества нашего».
Вторая записка ещё больше удивила Любарского.
«Когда выйдешь на войну против врагов своих, победишь их и возьмёшь их народы в плен, то убей мужчин, а женщин не трогай. Отбери женщин, красивых видом, сними с них пленнические одежды, войди в лоно их и сделай своими наложницами. Так ты истребишь врагов своих».
Обе записки были подписаны уже знакомым Грише именем «Посланника Предков».
- Что за чушь? Вы на основании этих записок хотите выдвинуть против меня обвинения? Если кроме бумажек у вас ничего нет – то я звоню своему адвокату, мне надоел этот ветхозаветный цирк.
- Не горячитесь так, гражданин Любарский! И не спешите набирать номер адвоката. Сначала ознакомьтесь с нашими доказательствами. Одно доказательство дожидается вас в гараже - труп домработницы, убитой с особой жестокостью! Вы перерезали ей горло струной. Первая записка найдена именно там. А второе доказательство только что пришло к нам по факсу из города Вязьмы. Сегодня утром в местное РОВД поступило заявление от гражданки Яковлевич Дианы Григорьевны, в котором она обвиняет вас в изнасиловании. Вторая записка изъята из её дома. Вы не станете отпираться, что знакомы с гражданкой Яковлевич?
- Я не стану…
- Вот и отлично! Все слышали, как гражданин Любарский признал себя виновным в преступлениях?
- Я хотел всего лишь сказать, что знаком с Дианой Яковлевич. Но я её не насиловал, это какая-то ошибка.
- А как следует понимать факты, изложенные в её заявлении - как ужин при свечах? Послушайте, я процитирую: «Гражданин Любарский под предлогом важного разговора о методике лечения его жены проник в мой дом, где и предпринял попытку насильно овладеть мною. Гражданин Любарский, находясь в нетрезвом, сильно возбуждённом состоянии, разорвал на мне платье и повалил на диван. Я пыталась сопротивляться, звать на помощь, но это только распаляло насильника. Всю ночь он, как ненасытное животное…» Надо же, да вы просто Казанова – всю ночь! – Следователь хмыкнул. – Продолжаю. «Как ненасытное животное причинял мне боль. Лишь под самое утро Любарский выдохся и уснул мертвецким сном. Воспользовавшись моментом, я выскользнула из квартиры и сразу же направилась в отделение милиции». Число, подпись. Медицинское освидетельствование подтвердило наличие на теле Яковлевич многочисленных синяков, ссадин, царапин. Разорванное платье и образцы спермы также имеются в числе вещественных доказательств. Опергруппа, выехавшая на квартиру Яковлевич, не застала вас, но обнаружила ваши отпечатки пальцев и вторую записку, с которой вы только что ознакомились. Опрос соседей показал, что они слышали поздним вечером крики, доносившиеся из квартиры Яковлевич. Крики быстро стихли и соседи не придали этому факту должного внимания. Ну как, гражданин Любарский, будете звонить адвокату? Или повремените? Вам ещё нужно опознать труп домработницы – так, для формальности.
Гриша почувствовал, как земля уходит из-под его ног, как мир, пятнадцать минут назад казавшийся устойчивым, начал переворачиваться кверху ногами. Если бы не крепкие руки автоматчиков, Любарский упал бы на пол – так сильно кружилась голова.
Опознание домработницы прошло как в тумане – Галина Тихоновна лежала на каменном полу гаража, рядом с «Лексусом» Анны, в луже собственной крови.
Оперативники, контролирующие Любарского, дали ему десять минут на сборы. Гриша как во сне сложил в пакет спортивный костюм, бельё и туалетные принадлежности. Часы и мобильник он брать не стал. Зачем? Всё равно отберут.
Когда Гриша был готов к отъезду, в кабинет вошёл следователь. Его взгляд сразу же притянулся к старинной книге:
- Отлично! Вы всё же не успели избавиться от важных улик!
- О чём вы? – Удивился Гриша. – В доме ведь был обыск?
- Выходит, тайничок ваш обнаружить не удалось. – Следователь аккуратно, рукой, обёрнутой платочком, уложил книгу в пакет. – Тувалкаинов голова! Он был уверен, что эта книга существует!
- Какая книга? Чего вы прицепились к этой книге? Ею что, кого-то убили? Я сегодня впервые увидел эту книгу!
- Это вы будете рассказывать Тувалкаинову! Вот голова! Он с самого начала был уверен, что существует руководство всех ваших преступлений, схема убийств. И вот эта книга нашлась. Теперь вам не отвертеться – на ней наверняка есть ваши пальчики.
- Да, я просматривал её и что? Это преступление? Там одни иероглифы, ни одного знакомого слова…
- Экспертиза всё установит! Переведёт на русский, сделает распечатку и комментарии. Думали – у нас в прокуратуре дебилы работают, не владеющие иностранными языками? Да у нас в экспертах весь иняз состоит! С доцентами и профессорами! Прокололся ты, Любарский, на все четыре колеса! А ну – вперёд! На выход!
Отъезжая от дома в милицейском «Уазике», Гриша оглянулся. В его голове возникла несвоевременная, любопытная мысль – почему за ним так и не приехала служебная машина из банка? Ведь времени прошло достаточно? И почему Костя не позвонил?

Глава 61.

Железная дверь лязгнула замком и с ржавым скрипом распахнулась. В узкой, вытянутой пеналом комнатёнке стояли двухярусная кровать, тумбочки, стол, две привинченные к полу табуретки, умывальник с мерно, по капле в три секунды, капающей водой. Под самым потолком имелось практически незаметное, махонькое – голову не просунуть - оконце, затянутое мелкой сеткой, снаружи для верности или для перестраховки укреплённое прутьями стальной решётки.
Комнату тусклым желтоватым светом освещала единственная лампочка, спрятанная под взрывобезопасный колпак, давно  засиженный мухами. Всякий входящий в эту комнату не по своей воле тут же пронзался недоумённой мыслью: вот он, вход - за спиной, а где же выход? Грохот захлопывающейся двери служил ответом – выхода нет и не будет, не надейся! Не для этого ты сюда попал, голубок!
На пороге тюремной камеры стоял мужчина, держа под мышкой скатку матраса. Его подтолкнул в спину надзиратель.
- Заходи, чего встал? Не стесняйся, теперь это твой офис. Не Рублёвский, правда, но зато со всеми удобствами: бесплатной круглосуточной охраной и кормёжкой три раза в день. Геня, принимай постояльца! – Крикнул надзиратель.
Возле кровати, вытянувшись по струнке, стоял невысокий мужичок, весь кругленький, обритый наголо - чистый колобок. Его глазки, ещё осовелые от сна, заранее виновато бегали. Облик Гени с постоянно шмыгающим носом, восковыми щёчками с красноватыми прожилками на коже, дрожащими руками, безошибочно выдавал в нём человека, любящего крепко заложить «за воротник».
- Знакомься, Геня, со своим напарником. Гражданин Любарский, обвиняемый в убийствах с отягчающим. Ну и компания у вас подобралась – бомж и банкир! – Рассказывая, надзиратель привычно оглядывал камеру. Подойдя к кровати, он осмотрел матрас Гени, проверил панцирную сетку. - Слушай, а чем это от тебя так разит? – Лейтенант обнюхал Геню. – А ну признавайся, зараза, кто тебе «бормотуху» поставляет? Адвокат?
- Господь с вами, гражданин начальник! Я в завязке, причём морским узлом. Это у меня организм так реагирует на воздержание, будто внутри меня фунциклирует самогонный аппарат. Сам ужо не рад: каждое утро просыпаюсь, как с глубокого похмелья.
- Смотри, Геня! Если узнаю, что этот аппарат не внутри тебя, а снаружи, с воли, я тогда тебя самого морским узлом завяжу! - Охранник поднёс к носу Гени увесистый кулак, весом этак с трёхкилограммовую гирьку. – Ладно, с этим после разберёмся. Располагайся, Любарский, здесь на твоё счастье паханов нет. Но скучать вам не придётся, станете друг дружке на ночь страшилки рассказывать, кто сколько и как людских жизней порешил! Ну, чего стоишь, Любарский? Какой-то ты сегодня тормозной! Чего растерялся? Заходи, располагайся, знакомься с сокамерником. Вам теперь долго друг другу глаза мозолить придётся, не побоюсь накаркать – пожизненно. – Лейтенант поглядел на стоящего посредине камеры Любарского, махнул разочарованно рукой. – Ладно, не воспринимаете мой юмор и чёрт с вами! Так, Любарский, вот твоя койка, верхняя. Про распорядок дня Геня тебе всё популярно объяснит. – Надзиратель хохотнул. - Всё, хватит болтать! Вопросы есть?
- Гражданин начальник, дозвольте просьбочку вякнуть? – Геня вытянулся по струнке.
- Ну, попробуй, коли зубы лишние ещё во рту остались. – Лейтенант довольно осклабился.
- Вы бы нам организовали заварочки кулёчек? Отметить, так сказать знакомство с сокамерником. А расходы, хлопоты ваши, я компенсирую дензнаками, как обычно.
- Ты когда за прошлый «кулёчек» со мной рассчитаешься? – Голос лейтенанта зазвенел сталью. – Забыл, что здесь у нас не ломбард, кредитов не выдают? Ха, ты вот что, Геня, - лейтенанта осенила мысль, - ты столкуйся с Любарским, он тебе денежек ссудит под проценты сколько надо, не зря же он банкир! Всё, будьте здоровы, душегубы! Ведите себя примерно, как пионеры на школьной линейке.
Лейтенант ещё раз огляделся и вышел из камеры, зазвенев связкой ключей. Минуты две заключённые слышали лязг, скрежет и скрип запираемых замков, засовов, запоров. Наконец, в камере повисла тишина, давящая на уши.
- А ты чё, и взаправду банкир? – Геня с любопытством уставился на Любарского.
- Во всяком случае, был им в той, вольной жизни. – Любарский забросил матрас на верхнюю койку и опустился на табурет, попытавшись подтянуть его ближе к столу.
- Привинчен.
- Что?
- Привинчен, говорю, табурет. – Геня сел на другой табурет. Ты чё, впервой в этих местах?
- Да, в таких ещё не бывал. До этого в анкетах писал: не был, не состоял, не участвовал.
- Вот Бог тебя и наказал - за строптивость. Нельзя народную мудрость забывать: от тюрьмы да от сумы не зарекайся!
- Теперь буду знать на практике, – Любарский криво усмехнулся, – и что такое тюрьма, и как жить впроголодь.
- Так ты это, паря, банк чё ли свой подломил?
- Да нет, я как раз отношусь, то есть теперь уже относился, к категории успешных банкиров.
- Мать моя – ударница, так чего ты здесь паришься? Бабок на адвоката пожалел? Или тебя напарник кинул? То есть этот, как там у вас по бизнесу друганов кличут?
- Партнёр?
- Во, во! Партнёр тебя облажал?
- Да нет, партнёров у меня не было. Я был единоличным  хозяином своего бизнеса.
- Ну, паря, ты извини меня и мать мою – ударницу, но ты полный лох! С такими бабками и в тюрягу загреметь! Это ж как надо было постараться? Мне адвокат мазу в первый же день кинул: гони десять штук баксов и я тебе устрою статью с непредумышленным убийством. А после приговора ещё столько же «бабулек» и через тройку лет на свободу по УДО;.  Ты чё, мужик, совсем не в теме? Какой ты банкир, если взятку дать не можешь?
- Да всё дело в том, Геня, что уже слишком поздно. Нечего давать: нет у меня больше ни денег, ни банка, ни друзей, ни семьи. Всё было, полный набор, даже сына успел родить – и в один миг ничего не осталось. Исчезло счастье, как мираж в пустыне.
- Да, мать моя - ударница, дела. – Геня помолчал. – Ну, давай знакомиться, напарник. У тебя какое погоняло;?
- Раньше меня звали Любарский Григорий Михайлович, а сейчас попросту Гриша.
- Гриша, это значит Гриня, чё ли? Нормальная кликуха! А меня величают Геней. Будем знакомы, напарник. – Геня протянул руку.
- Геня – это как? Геннадий, что ли? – Любарский пожал протянутую руку.
- Точно усёк. Мамаша моя, колхозница – ударница, меня Геннадием нарекла по метрике, а во дворе я для всех Генькой был.
- А тебя сюда, Геня, за что упекли? – Гриша оглядел камеру и тяжело вздохнул.
- Да нормально, не парься, привыкнешь. – Заметив грустные глаза сокамерника, поддержал его Геня. – Не отель, конечно, пятизвёздочный, но услуги и здесь оказываются по высшему разряду. Надо только башли иметь и не зарываться. За что меня загребли, интересуешься? – Гриша кивнул. – Дак можно сказать, что по пустячковому делу, по бытовухе. Домой вернулся раньше положенного срока, а там в коечке мою благоверную какой-то грузин рыночный утрамбовывает! Да так утюжит, словно каток асфальтовый, что моя сердешная аж глазки зажмурила от удовольствия. И так мне стало обидно за мужиков трудовых, которых бабы наши меняют на обезьян денежных, что в голове у меня всё помутилось! Взял я топорик остренький в трудовую руку, да приласкал этих тварей от всей моей крестьянской души, двумя ударами! А как увидал, чего нашкодил, тут хоть и шибко пьяный был, а два мокрых дела на себя вешать не схотел. Решил я под дурика сыграть – мол, я тут и вовсе не при чём, скинхеды замочили «чёрного», а моя ненаглядная случайно им под руки подвернулась. Намалевал на стене свастику чёрной краской, «Хай Гитлер» написал, водочки ещё глотнул для баланса и поехал стресс снимать к своей полюбовнице. Ну да, чего глядишь косо. - Гриша удивился при упоминании Геней своей любовницы. - Была и у меня отдушина в жизни! Была, да дурой оказалась! Я ей всю душу раскрыл, про жинку, скинхедами убиенную, а она тот же час меня в ментовку сдала. Поняла, сука, бабьим чутьём, что я благоверную порешил! Потом следствие, мамашины слёзы по сыночку, судья, опять же женщина, впаяла мне пожизненное. Теперь вот сижу на приколе, воздух копчу, апелляции строчу. А ты как здесь оказался? Раз тебе «вышак» светит, то дело без «мокрухи» не обошлось?
- Не обошлось! – Любарский утвердительно кивнул. - Меня обвиняют в целом «букете» преступлений: нескольких убийствах и нескольких покушений на убийство, в том числе попытке убийства несовершеннолетнего. Ну, и мелочовка разная: изнасилование, угрозы должностному лицу.
- Вот это да, ударница моя! Гриня, да ты покруче меня будешь. – Присвистнул Геня. – Только вот что-то никак я не могу врубиться – чего ты сам-то стал их кромсать? Киллеру не смог дозвониться? Да и внешне ты, Гришаня, на мокрушника не тянешь. Ты, часом, не псих? Если у тебя того, крыша набекрень или тараканы в голове поселились, так я тебя на ночь к кровати привязывать стану, чтобы ты и меня не отчудил. Или пусть тебя в одиночную переводят! Нет у тебя права лишать меня жизни!
- Вот это да! – Гриша от таких слов рассмеялся. – О правах вспомнил! Приговорённый к повешению требует у палача сертификат качества на верёвку. Не будет ли, часом, раздражения на коже от применения синтетических волокон?
- Слушай, ты меня достал! – Геня завизжал от злости. – Тебя надо отправить на освидетельствование, к нашему тюремному психу – доктору Зальцману. Он тебя быстро раскусит и в дурдом определит.
- Да был я у него Геня, только что от него. – С грустью подтвердил Любарский.
- И что, вывел он тебя на чистую воду?
- Нет, это я его расколол.
- Как это?
- А вот так. Прежде чем этот старикашка, молью побитый, начал мне вопросы задавать, я ему всё сам рассказал о психологии. Что психиатры давно отказались от понимания невроза как следствия совращения человека в детстве. Что сон – это письмо из бессознательного. Что у меня никогда не было Эдипова комплекса - я любил своего отца и не ревновал к нему свою мать, потому что отец умер очень рано. Что у меня не было серьёзных травм головы. Что тяга к смерти – спорная и ничем не подтверждённая теория господина Фрейда. Что психика человека модельно похожа на айсберг: скрытая под водой большая часть ледяной глыбы это бессознательное Оно, а выступающая часть – сознательное Я. Но есть ещё и зона Сверх-Я – наше представление о себе самих. Что от давления на психику моральных запретов человека защищают вытеснение и сублимация…
- Чего, чего? Последний тезис я не совсем понял. – Геня слушал собеседника, не отводя глаз. – Слушай, а на кой ляд ты этому маразматику всю эту хрень рассказывал? Он наверняка тоже ничего не понял, как и я?
- Он чётко понял одно, что я вполне нормальный, умный, образованный человек. Не псих, одним словом!
- Да, если бы я нашему Яше Зальцману стал втирать про мои детские неврозы, про бессознательное, айсберги перевёрнутые, что я – это вовсе и не я, а сверх-Геня, а мать моя ударница – колхозница, тут бы старик не отвертелся - сразу признал бы меня шизиком! Ну ладно, Гришаня, мне торопиться некуда. Посидим с тобой годков десять, побеседуем на умные темы, глядишь, и я может смогу свой банк организовать? А то давай на пару приватизацию тюряги затеем? Как, Гришань, потянем? Да ты чего такой безучастный, словно на допросе? Гляди веселей! Сейчас «вохра» кипяточек принесёт, у меня заварочка есть заныканная – чифирнём за знакомство!
- Да знаешь, Геннадий, всё никак не могу привыкнуть к тому, что я заключённый, обвиняемый в убийстве нескольких человек и сидеть мне теперь лет двадцать как минимум, если пожизненное пронесёт.
- Слушай, братишка, ты мне эта, без протокола, сказани, а то я никак не врублюсь: тебя за дело припахали или ты чужой «мокряк» на себя взял?
- Я отвечу тебе, Геня, честно – я и сам не знаю: убивал я или нет? Понимаешь - не уверен я!
- Нет, мужик, тут что-то не то. – Геннадий испытующе смотрел в глаза Григория. – Ты не алкаш, не наркоман, не шизик! Как же ты можешь не помнить, чего натворил? Чего ты мне бекенбарды броешь?
- Да никакие бакенбарды я не брею. Говорю, как есть! Я сам ещё толком не разобрался, но в последнее время в моей голове что-то происходит: непонятное, пугающее, странное. Во сне меня стали посещать видения. Я словно исторический кинофильм смотрю и вижу какие-то очень древние события, наверняка относящиеся к ветхозаветным. К тем, которые происходили на земле три, четыре тысячи лет назад…
- Вот это да! – Геннадий аж подпрыгнул на табуретке. – Знаешь, Гриня, я жуть как люблю истории всякие, про Архимеда, Геракла, Прометея, бабу эту, у которой вместо волос змеи шипящие. Ты всё это видишь?
- Да нет, Геня, это мифы древнегреческие и древнеримские, а мне видятся скорее древнеегипетские события, ветхозаветные. Те самые, когда происходило изгнание людей из рая, гибель человечества от Всемирного Потопа, строительство Ноева Ковчега, переселение народа из Египта в землю Ханаанскую, в землю обетованную.
- Это что же получается, Гриня? Это ты те сказки видишь, когда Моисей евреев по пустыне сорок лет водил, как слепой, а потом в Израиль привёл? Так про это все пацаны детсадовские знают, тоже мне интерес нашёл!
- Не совсем так, Геня. Мне всё отчётливее начинает казаться, что я не просто вижу эти события, а являюсь непосредственным участником тех событий. Разговариваю с древними людьми, понимаю их язык, чувствую их проблемы… Хотя я ни арамейским, ни хананейским, ни даже греческим языками не владею. Фу ты, чёрт, вот даже сейчас, рассказываю тебе о снах, а перед глазами отчётливо, как наяву, вижу библейского старца, вылитого Авраама. – Гриша взглянул в угол камеры и помахал рукой перед глазами, отгоняя видение. – Показалось! Так о чём я говорил?
Сокамерники продолжили интересный разговор. Но видение Гриши никуда не исчезло. На уголке Гениной кровати продолжал смирно сидеть старичок странной наружности. Его присутствие казалось здесь, в тюремной камере, неуместным. Старик, судя по длинной бороде и седым волосам, был очень стар. Насколько же серьёзным было совершённое им преступление, что столь ветхого старца не пощадил прокурор?
Ещё более странными были одеяния старца. На босые ноги были надеты стоптанные лёгкие сандалии, крепившиеся с помощью переплетённых кожаных ремешков к голени. На плечи был наброшен  то ли плащ, то ли халат с длинными рукавами - пропылённый, изношенный, похожий на таджикский. Халат был стянут на талии широким поясом. Голову старца покрывал льняной платок, закреплённый на голове кожаным обручем.
Старик внимательно слушал беседу двух заключённых, но в разговор не вступал. Лишь изредка он удивлённо покачивал головой или согласно кивал, довольно потирая руки. При этом его глаза, много повидавшие на свете, искрились юной хитринкой, которую он умело прятал за внимательным взглядом.
Порой старец начинал слишком часто кивать головой, соглашаясь со всеми говорящими. Его голова клонилась вниз, к груди, глаза туманились, прикрывались веками – возраст всё же сказывался, он дремал. Очнувшись, старец воровато оглядывался - не видал ли кто его оплошности? Зевал, прикрывая рот смуглой, иссохшейся ладошкой и разглаживал бороду. О возрасте старика можно было судить по тем морщинам, которые буквально были «прорыты» на его почерневшем лице, видимо от частого пребывания на солнце.
Дождавшись вечерней поверки, после которой сокамерники улеглись по своим местам и захрапели, старец тяжело, опираясь на кровать, поднялся и медленно вышел из камеры, не скрипнув дверью. Кто это был, как попал в тюремную камеру, куда исчез, почему Гриша с Геннадием не заметили его присутствия – ответить на эти вопросы не сможет никто. Во всяком случае, пока. Всему своё время: и загадкам, и разгадкам. 

Глава 62.

Вдалеке показался город, расположенный на высоком берегу реки.
- Харран. – Прокричал ган, погонщик верблюдов.
Вот и всё, путешествие окончено. В этом городе Якову предстоит выбрать себе жену, из дома Лавана, брата своей матери. Яков решил остановиться у стен города, возле колодца – перед встречей с родственниками не мешает умыться, да и поблагодарить Господа, помогавшего в опасном путешествии.
К колодцу начали стягиваться пастухи, чтобы напоить овец и горожане, набиравшие воду в кувшины.
- Братья. – Обратился к горожанам Яков. – Мы пришли издалёка, проведать нашего родственника Лавана. Скажите, здоров ли он, здравствуют ли его жена, дети?
- Да, досточтимый Лаван здравствует. – Отвечали Якову горожане. – Да вон бежит дочурка его, младшенькая Рахиль. Рахиль, подойди к нам, это прибыли твои родственники. – Окликнули они девушку.
К колодцу вприпрыжку подбежала молоденькая девушка, ещё подросток, весёлая, озорная, напевающая что-то вполголоса.
- Кто вы будете и откуда? – Рахиль с любопытством оглядела группу запылённых путешественников. – Ой, какой красавчик! – Она, увидев Якова, оглядела его и, застеснявшись, опустила хитренькие глаза – юноша ей явно понравился.
- Мы прибыли из Вирсавии к вам в гости. – Яков с почтением поклонился девушке, чем ещё больше смутил её. – Моя мать – Ревекка, сестра твоего отца.
- Вот как? Так ты сынок тетушки Ревекки? Вот здорово! Как тебя зовут?
- Меня зовут Яков. А тебя, красавица, зовут Рахиль?
- Верно. Только не смотри на меня так пристально, ты смущаешь меня. – Девушка притворно закрыла лицо руками. – Что же это я разговариваю, а в гости не приглашаю? Вы ведь с дороги, вам нужно покушать и отдохнуть. Поднимайте верблюдов и входите в город, наш дом с левой стороны, следом за площадью. А я побегу, предупрежу родителей. Обрадую их, какой гость к нам приехал!
Девушка помахала рукой и действительно побежала, а Яков провожая взглядом её стройную фигуру, думал про себя: «Как же неисповедимы пути Господа нашего! Десять дней назад я вовсе не хотел уезжать из родного города, всю дорогу тосковал по маме, по друзьям и вот – нежданная встреча, да какая! Я снова весел, я хочу жить! Неужели моя радость связана с этой дивной девушкой по имени Рахиль? Неужели я влюбился в неё? Разве такое возможно?»
Едва караван вошёл в город, как его тут же окружили многочисленные восторженные родственники во главе с нестарым ещё мужчиной, который и был Лаваном, отцом Рахиль.
В доме Лавана женщины начали готовить праздничный обед в честь дорогого гостя, сына Ревекки. За обедом Яков рассказал дяде о случившемся, о том, как Ревекка обманом сделала его наследником Исаака, обидев при этом старшего брата Исава. Лаван, принявший несколько чарок вина, хохотал во время рассказа, утирал выступившие от смеха слёзы и повторял: «Узнаю свою сестру, узнаю Ревекку, ей палец в рот не клади, она своё возьмёт». Дослушав историю до конца, Лаван похлопал Якова по плечу и мудро изрёк:
- Не переживай ни о чём, племянник, твоя мама знает, что делает. Живи у меня, сколько надо и будь мне как сын. А хочешь – женись на моей старшей дочери – Лие? Она домовита и родит тебе много детей.
- Спасибо, дядя, за добрые слова и предоставляемый кров. – Яков был растроган таким приёмом. – Я с почтением войду в вашу семью. – Яков поклонился дяде. - Вот только хотел бы просить вас о другом – отдайте мне в жёны вашу младшую дочь, Рахиль. Она легла мне на сердце сразу, как только я увидел её сегодня. Да и она поглядывает на меня не из простого любопытства.
- А ты пострел! Не даром тебя родила Ревекка! – Лаван с восхищением взглянул на племянника. – Первый день у нас, а уже невесту себе присмотрел! Только вот что я тебе скажу, сынок, - помрачнел лицом дядя, - ты лучше приглядись к моей старшей дочери – Лие. В наших местах не принято выдавать замуж первой младшую дочь. Это большое оскорбление для старшей, стыда перед соседями не оберёшься. Да и молода ещё Рахиль, рановато ей детей рожать. Какая тебе разница, Яков? Сёстры похожи друг на друга, особенно в темноте. – Лаван раскраснелся от вина. – А через несколько годков выдам за тебя и Рахиль, если к тому времени не передумаешь. Ну как, мазал?
- Дядя, я готов слушаться вас во всём, но только не в выборе жены. Не лежит моему сердцу Лия, понравилась мне ваша младшая, Рахиль. Отдайте её за меня!
- Экий ты упрямец, весь в своего отца. – Лаван рассердился. – Ладно, не хочешь по-моему, тогда поступим так: я отдам за тебя Рахиль, но только через несколько лет, когда она подрастёт. А пока ты будешь работать на меня, а я буду приглядываться к будущему зятю, каков ты в работе. Обещаю тебе – через семь лет ты женишься на той из моих дочерей, какую выберешь. Ну, как? Мазал?
- Мазал, дядя. Только мне никто, кроме Рахиль не нужен. – Яков пожал руку Лавана и не заметил, что тот уж очень хитро улыбается.
Семь лет для Якова пролетели как один день, ведь рядом с ним всегда была Рахиль и каждый прошедший год лишь приближал их свадьбу. И Яков снова рискнул обратиться к дяде с просьбой отдать ему в жёны Рахиль.
- Ну что ж, племянник, вижу ты не меняешь своих решений, это похвально. – Лаван притворно восхитился поведением Якова. – Ты показал себя настоящим мужчиной, достойным стать моим зятем. Я помню наш уговор и тоже своего слова менять не буду – сегодня ночью я сам приведу к тебе Рахиль и она станет твоей женой. А пока – устроим праздник в честь вашей свадьбы!
- Спасибо, дядя. – Яков обнял Лавана.
Ночью в дом Якова вошла Рахиль, погасила огонь и легла с ним рядышком на постель, не снимая покрова с головы, ибо была девицей и пока стеснялась мужчину, предназначенного ей в мужья. Яков, опьянённый близостью долгожданной женщины, забыл обо всём на свете, познал её страстно и был необычайно счастлив, сознавая, что теперь Рахиль – его жена.
Утром Лавана, крепко спящего после вчерашнего пира, разбудили крики возмущения, доносившиеся с порога его дома. Поняв, что кричит новоиспечённый муж, Лаван оделся и вышел на улицу.
- Дядя, что это значит? – Яков, как безумный, тыкал рукой в сторону стоящей поодаль жены. – Это не моя жена, это же… Вы что, вы обманули меня? А как же ваше слово? Вы не сдержали его?
- Не кричи, Яков, разбудишь соседей. Зачем ругаться на улице, да ещё в первый день своей счастливой семейной жизни? Заходи в дом, обсудим всё по-родственному. – Лаван затолкал в дом упирающегося племянника. – Да, это не Рахиль, но зачем так кричать? Вчера твоей женой стала Лия и теперь ты не сможешь отказаться от неё. А где были твои глаза, а? Хорош жених, не смог отличить свою невесту от другой женщины? Посмотрите на него! – Лаван сам принялся кричать на Якова. – Откуда мне знать, может ты передумал и решил жениться на Лие? А если нет, то почему ты с ней переспал? Хочешь обесчестить её и меня? Нет, племянничек, так не пойдёт, позора я не допущу! – Лаван замахнулся на Якова. – Выбирай: или ты будешь жить с Лией, или я убью тебя, как положено по завету Господа. Да послушай меня, упрямец, - Лаван, видя, что Яков сильно напуган, решил подобреть, - чего тут думать? Поживи немного с Лией, чтобы соседи видели, что моя старшая дочь стала женой, а потом я отдам тебе твою Рахиль. Вот и все дела! Ну, соглашайся! – Яков с недоверием глядел на дядю. – Теперь никакого обмана! Не обижайся на меня, сынок и пойми меня, как отца – так принято в наших местах. Вот и хорошо. – Видя, что Яков почти согласился, Лаван закричал. – Жена, накрывай на стол, Яков доволен нашей дочерью, он нашёл у неё девство, а значит скоро она родит ему сыновей. Зовите соседей, будем продолжать пиршество!
Через месяц Лаван исполнил своё обещание, он отдал Якову в жёны Рахиль, которая к тому времени возненавидела сестру за то, что та стала первой женой Якова. Может, от излишних переживаний, а может, прогневив Господа ненавистью к родной сестре, но Рахиль долгое время не могла забеременеть. Яков же, несмотря на то, что его первой женщиной стала Лия, всё так же нежно любил и жалел Рахиль, уделял ей больше внимания, видя её женские страдания. Лия, напротив, почти каждый год рожала детей. Она подарила мужу шестерых сыновей и прелестную дочку, названную красивым именем Дина.
Рахиль оставалась лишь одна отрада – ежедневно молиться Богу, чтобы тот услышал её мольбы и послал ей ребёнка. А пока она была вынуждена терпеть унижения со стороны родной сестры, считавшей себя полноправной хозяйкой и мужа, и всего хозяйства.
Но Господь милостив к просящим, он любит страдающих и обиженных. Помог он и Рахиль в её просьбе – зародил в ней новую жизнь. Но много дающим нужно что-то и забрать: Рахиль забеременела в зрелом возрасте, роды были тяжёлыми, продолжительными, мучительными и едва головка младенца показалась миру, как сердце женщины перестало биться.
Ребёнка нарекли именем Иосиф, а умершую Рахиль долго оплакивал безутешный Яков, после чего похоронил её возле города Вифлеем, поставив над могилой памятник из белого камня, который и доныне стоит там, напоминая людям о высокой любви и великих страданиях.
Яков, расстроенный смертью жены, распрощался с Лаваном и отправился в город Сихем, расположенный севернее Иерусалима, где решил пожить вместе со своей женой Лией, её сыновьями, дочерью Диной и любимым сыном от Рахиль - Иосифом.
Караван из двадцати верблюдов медленно брёл по пустыне. Да и куда путешественникам было торопиться? У них впереди были многие тысячелетия ветхозаветной истории.

Глава 63.

Просыпался Григорий Любарский тяжело. Открыв глаза, он увидел перед собой испещрённый трещинками потолок, с нависающими кусками отваливающейся штукатурки.
«Неужели и пять тысяч лет назад строители халтурили, экономили на цементе? Да нет, тогда ещё не было цемента, его же придумали немцы где-то в девятнадцатом веке. Хотя нет, в латыни есть слово «цементум», битый камень. Битый, битый… Кто же меня так отдубасил? Все бока отбили, повернуться не могу. Может, я всё ещё сплю и мне продолжает мерещиться ветхозаветная чепуха? Нужно закрыть глаза, напрячь волю и проснуться! Итак, начали».
Григорий Михайлович зажмурился, досчитал до трёх и резко поднялся с кровати, пытаясь встать на ноги, но тут же полетел вниз, в пропасть. Упав на четвереньки, при этом больно ударившись коленом, Гриша замычал и помянул всех святых, из Ветхого и Нового Заветов.
- Что? А? Подъём? Шухер? – Ещё не проснувшийся Геня никак не мог понять, что происходит.
- Да нет, Геня, всё нормально. – Гриша, охая, поднимался. – Просто я на практике подтвердил пословицу: рождённый ползать – летать не сможет! С добрым утром, Геня!
- Фу, ты, чёрт, Григорий, как ты меня напугал! – Геня сел на кровати. – Я подумал, шмон в камере начинается! Какое оно к чёрту доброе, когда ты с кровати падаешь?
- Да ладно, это в жизни не самое страшное. Каков наш утренний распорядок? Что нужно делать?
- А что делать? Сидеть, как и вчера. – Геня хихикнул. – Умываться, совершать туалет, ждать поверки. Потом завтрак, прогулка, встреча с адвокатом, обед, а потом… Потом тоска, хандра. Ожидание чуда, что дверь откроется и ты выйдешь туда, где много света и воздуха, где пиво продаётся на каждом углу и девочки ходят в коротких юбочках! – Геня зажмурился.
- Понял, для нас чудо – это ожидание жизни. Ладно, будем ждать. А пока выполним короткую программу – туалет, умывание, завтрак. От услуг адвокатов я отказался, от них всё равно никакого толка нет!
За дверью послышался шум, лязганье замков.
- Чего это «попкаря»  с самого утра принесло? – Прошептал Геня, вставая и заправляя кровать – Пописать нормально не дадут.
В камеру втиснулся охранник, старший лейтенант с фигурой молотобойца. Чтобы протиснуться в дверь, ему пришлось поворачиваться и заходить боком. Он напоминал океанский лайнер, швартующийся к речной пристани.
- Встать, смирно. – Неожиданным фальцетом закричал великан. Заключённые вытянулись, как могли, но спина Гриши упорно продолжала сохранять форму  продавленной кроватной сетки. – Доброе утро, граждане уголовнички. Как у нас дела? Никто никого не придушил? – Захихикал охранник. – Жалоб на распорядок дня, на администрацию нет. – Утвердительно спросил надзиратель. – Правильно, так и должно быть. На сокамерника стукануть никто не желает? Сотрудничество с администрацией приветствуется. Может, кто добровольно хочет сдать оружие, наркотики, взрывчатку? Нет? Это плохо! Ваша камера не сможет в этом месяце стать образцово- показательной. – Охранник принюхался к воздуху и заторопился. – Так, гражданин Любарский, у вас есть полчаса до встречи с адвокатом, поторапливайтесь.
- У меня нет адвоката, я его уволил. – Угрюмо произнёс Гриша, решивший, что надзиратель шутит.
- Не положено без адвоката! Да ты не переживай, он бесплатный и к тому же вот вот помрёт. Хотя и напросился сам. Через администрацию ГУИНа; разрешение выхлопотал на встречу с вами. Небось, из ваших, из евреев? Своих прибежал спасать? Только напрасно всё это! Кого к нам посадили, тех уже отсюда только вперёд ногами… Ладно, разговорились тут. – Прикрикнул охранник. – Через полчаса чтобы были умытыми, с чистыми зубами и опорожненным кишечником. Сам проверю лично, как стоматолог и проктолог в одном лице. – Охранник вытянул указательный палец и погрозил им.
Когда за ним захлопнулась дверь, заключённые недоумённо переглянулись. Геня вновь присел на кровать и почесал затылок.
- Слушай, Геня, я что-то ничего не понял, а ты? – Гриша потёр поясницу, несколько раз наклонился, разминая спину. – Какой адвокат, откуда он взялся? Как только у меня кончились деньги, тут же кончились и адвокаты.
- Это не адвокат стучится к нам в камеру, это твоя свобода! – Геня потёр руки. – Я уже вчера сердцем почувствовал, что ты здесь ненадолго.
- С чего ты взял, что этот бесплатный адвокат мне поможет? – Гриша, усмехнувшись, пошёл умываться.
- Нет, Гриша, я зря болтать не стану! Меня как в камеру посадили, так у меня словно зрение усилилось! Я будто рентгеном стены могу прошибить и увидеть, что там, на свободе. Как таких людей называют, забыл?
- Экстрасенс, что ли?
- Во, во, наподобие того, только чуть по-другому. Ну те, которые великим людям будущее предсказывали, типа Нордамудзеня?
- Нострадамуса? – Гриша растёрся полотенцем. – Ну, таких людей называют по-разному: колдуны, маги, прорицатели, чародеи, жрецы, оракулы…
- О, точно, оракул я! Вижу будущее, как тебя, Гриша.
- Ну, и что ты видишь?
- Что вижу? Сейчас поглядим. – Геня зажмурился и отвернулся к стене. – Вижу троих, то есть троицу! Тебя, Гриня, в бежевом костюме, женщину красивую в платье голубом, а между вами – ребёнок, которого вы ведёте за руки. А идёте вы прямо на восход, к солнцу…
- Ладно тебе, сочинитель. – Гриша растрогался. – Это и я так могу предсказывать. Но за надежду спасибо!
- Что значит сочинитель? – Геня обиделся. – Я что вижу, то и говорю, без дураков. Костюм у тебя бежевый есть?
- Костюм? Вообще-то есть. Был. Хороший, бежевый, итальянский, ручной работы. От известного модельера Джани Кампани.
- Вот, а у бабёнки твоей платье голубое есть?
- По-моему, есть. Точно, я же его ей из Германии привёз. – Вспомнил Гриша.
- И последнее – сын ведь у тебя тоже имеется?
Гриша не успел ответить, дверь распахнулась, за ним пришли.
- Так, граждане уголовнички, слушай мою команду. – Старший лейтенант не стал входить в камеру, не хотел лишний раз отирать рубашкой стены. – Любарский на выход без вещей, Геня веник в зубы и за уборку. Чтобы пол блестел, как сам знаешь, что у кого! Руки за спину, к стене лицом!
Скомандовал охранник Григорию. Тот успел увидеть, как ему ободряюще подмигнул Геня. Потянулись коридоры, решётки, лестницы то вверх, то вниз, грохот закрываемых решёток, как выстрелы из пистолета. Наконец, остановились возле двери в камеру. Охранник скомандовал:
- Руки держать свободными. Беседа с адвокатом в течение получаса. – Неожиданно, конвоир тихо добавил. – Да, Любарский, труба твоё дело! С таким адвокатом получишь пожизненное со швейцарской гарантией. – Распахнув дверь, он уже громко скомандовал. – Проходи!
В небольшой комнате, освещённой немногим лучше, чем камера, стояли стол и два привинченных к полу стула. Один из стульев занимал старичок, одетый в лёгкий светлый костюм из парусины и футболку с воротом под горло. Голова старичка дёргалась, он явно дремал. Григорий поразился – этот адвокат как две капли воды походил на его вчерашнее видение!

Глава 64.

Всмотревшись в чудаковатого старца, Григорий кашлянул. Старик сразу же очнулся и потряс головой.
- Ну-тес, молодой человек, давайте знакомиться. – Старичок тяжело поднялся и вышел из-за стола. – Меня зовут Исаак Абрамович Симкин, во всяком случае, для вас. – Он протянул Грише сухонькую ладошку.
Не обращая внимания на протянутую руку, Гриша, как зачарованный смотрел на ноги адвоката.
- А вы что же, так и ходите по Москве в домашних тапочках?
- Что? А, вы вот о чём. – Застеснялся адвокат и быстро сел за стол, спрятав ноги, обутые в тапки без задника. – Возраст, знаете ли! Ноги побаливать стали, отекать. Да и непривычно мне по вашему асфальту топать. Я ведь привык всё больше босиком по земле прогуливаться. По горячему песочку Иудейской пустыни, по берегу Солёного моря, которое вы отчего-то именуете Мёртвым.
- А вы где практикуете, уважаемый? В Иерусалиме или Хайфе? – Гриша никак не мог понять, что за адвокат перед ним.
- Можно сказать, по всей Земле Обетованной. Правда, в последнее время меня по заграничным командировкам загоняли, невзирая даже на мой преклонный возраст. Оправдываются тем, что я не самый старый в нашем ведомстве.
- Что вы говорите? – Притворно удивился Гриша. Его начал раздражать этот старикашка. – Выходит, вы начинающий адвокат? А те, ваши старшие коллеги, они какие дела ведут, загробные?
- Эх, молодежь, молодежь! Вам бы всё над нами, стариками, посмеяться. Вот доживёте до моих седин… Хотя нет, до моих вам дожить уже не удастся. За последние три тысячи лет продолжительность жизни заметно сократилась. – Старик задумался. – Наверное, поэтому меньше почтения стало к старикам. Многие не рассчитывают увидеть себя постаревшими. А вот в наше время мы к отцам своим опустив взоры подходили, наготы их боялись разглядеть. Ныне всё смешалось, до срамоты!
- Мой отец умер давно, но я над ним не насмехался. Я уважал его и любил. – Раздражённо прервал Гриша отступления адвоката. – И вообще, уважаемый Исаак Абрамович, так кажется вас величают? Вы сюда зачем пришли? Мифы древнего мира мне рассказывать? Вы, вообще-то, кто? Мне сказали, что меня ждёт адвокат, но я его не вижу. Спасибо за приятную беседу и до свидания. – Гриша двинулся к выходу.
- Григорий Михайлович, а ваш сокамерник смог объяснить, что означают ваши сны?
- Что? Что вы сказали? Откуда вы знаете? Кто вы такой? – Растерялся Гриша. Он вдруг почувствовал дрожь в ногах и опустился на стул. – Вам что, Геннадий об этом рассказал? Когда же он успел, не ночью же? – Гриша облизал пересохшие губы и несколько раз моргнул.
- Успокойтесь, Григорий Михайлович, выпейте воды. – Старичок налил из графина воды и протянул стакан Грише. Тот с жадностью, большими глотками, выпил. – Нет, нам рассказал о ваших снах вовсе не Геннадий. У нас иные, более надёжные источники информации. И на будущее запомните, Григорий Михайлович, слова говорятся для того, чтобы их услышали! Вот вас и услышали! Ваши сны – это мысли людей, живших много тысячелетий назад. Поэтому вы так отчётливо видели всё то, что вам видеть, казалось бы и не дано. В этом мире ничто не проходит бесследно. Всё увиденное, услышанное, воспринятое – накапливается в головах людей, превращаясь в мысли. Мысли становятся памятью. А память – это та информация, которая хранится как в головах, так и в пространстве. То, что вы называете атмосферой, воздухом, космосом, мы называем памятью поколений, хранилищем мыслей и помыслов. Есть память человека, а есть память человечества. И тем, и другим можно пользоваться, нужно лишь иметь допуск.
- Но кто вы? И кто вас прислал? – Гриша был в оцепенении.
- Кто я? Если вас не устраивает то имя, которым я назвался, то могу представиться иначе, претермиссо титуле: Бенедиктус Фратер Дии Минорес! Вам что-нибудь говорит это имя? Или мне проще представиться Игнотусом? (Неизвестный)
- Я понял, вы – Благословенный Брат Младших Богов? Что за странное адвокатское сообщество?
- Браво, Григорий Михайлович! Я всё больше и больше начинаю вас уважать. В настоящее время знать латынь! Это в высшей степени похвально!
- Мне приходилось изучать не только экономику, но и юриспруденцию. А в ней, как и в медицине, без латыни никуда! Но вы мне не ответили.
- Кого я представляю и кто меня прислал? Назовём ту организацию, которую я имею честь представлять Высшей адвокатской коллегией или Советом старейших и мудрейших – Сангедрином. Этого достаточно? Действую я, разумеется, пер прокура (по назначению) , так что сомнений по поводу моей квалификации у вас быть не должно. Уверяю вас, я примус интер парес! (Первый среди равных).
- Вы так всё это произнесли, что я подумал, а не адвокат ли вы самого дьявола? – Улыбнулся Гриша.
- Номина сунт одиоза! Не будем поминать ненавистных имён! – Адвокат оглянулся по сторонам. – Адвокатус дьяболи! Сновидения больного воображения! Смешные вы, люди! Все свои проступки пытаетесь оправдать одним: чёрт, видите ли, вас попутал!
- А я оправдываться не собираюсь! Если назвать беседу адвоката с подзащитным исповедью, то я готов поклясться, что никого не убивал и никому не желал смерти, даже своему заклятому врагу.
- Не трудитесь, Григорий Михайлович, мы знаем это. – Адвокат кивнул головой. – Именно поэтому я здесь. Вы нуждаетесь в нашей защите и помощи. Одному вам с проблемой зла не справиться.
- С какой проблемой? – Не понял Гриша. – Вы что, намечаете меня на роль борца со злом?
- Нет, ну что вы. – Рассмеялся адвокат. – Вы совсем не годитесь на такую роль. – Адвокат критически осмотрел Гришу. – Да и никто из живущих выполнить подобную миссию не сможет. Не стану скрывать от вас, - адвокат перешёл на шёпот, - поиски кандидатуры ведутся давно, но это очень сложная даже для наших высших сил задача. Слишком много интересов придётся затронуть, слишком много недовольных появится. Да, даже нам приходится быть э-э-э… Политкорректными, что ли! А всему виной недосмотр кое-кого из наших профильных ведомств. – Скривился адвокат. – Проморгали ситуацию, позволили силам зла вырваться наружу, дали возможность вкусить от древа познания добра и зла – и пошло, поехало, теперь не остановить! В конечном итоге с этим явлением мы разберёмся, но точных сроков битвы при Армагеддоне назвать не могу, извините.
- Получается, что со злом и бороться некому? – Гриша был озадачен словами адвоката.
- А зачем с ним бороться? – Шокировал своим ответом адвокат. – Я ведь сказал вам предельно честно – победить это явление в ближайшем и отдалённом будущем не получится. Так зачем попусту тратить силы? Вам, людям, нужно научиться жить с осознанием, что зло существует рядом с вами. Его не стоит бояться, его можно лишь презирать. И делать то, что вам предначертано – творить добро. Без оглядок, без стеснения, без надежды на похвалу. Не нужно раздумывать, не нужно колебаться, нужно поступать так же, как и злодеятели – решительно, смело, уверенно. Вот тогда тот договор, тот баланс, который был заключён в давние времена между Нами, – адвокат поднял палец к потолку, - и Ими  - он ткнул пальцем в пол, – будет соблюдаться в полном объёме и злу не будет так вольготно, как сейчас. Зло станет бояться добра, испугается того, что может получить кулачищем по своей жалкой физиономии. – Адвокат потряс своим сухоньким кулачком. – Каждому в этом мире отведено своё место и не нужно наглеть!
- Скажите, Исаак Абрамович, - Гриша хотел назвать адвоката Благословенным, но постеснялся, - а какое место в этой схеме отведено мне? Я не гожусь на роль борца, из тюрьмы мне тяжело сеять добро, тогда почему вы пришли ко мне?
- Потому что нарушена справедливость, а козлом отпущения хотят сделать вас. Договор нарушили Они, а вину хотят свалить на вас. В этом мире всегда кто-то должен отвечать, даже за сделанное другими. Вот вы и оказались в точке пересечения интересов многих сил. Но тут наши недруги перемудрили, просмотрели, что вы находитесь под защитой Наших сил. Мы не позволим просто так сломать вас, а Те силы не согласны выделить за вас достойную компенсацию. Поэтому я и послан вам в помощь. А одолеть меня Им будет ох как непросто! – Весело рассмеялся адвокат, но тут же стал серьёзным. – Хотя должен со всей прямотой заявить, что ваше положение очень серьёзное. – Гриша похолодел, его лоб покрылся испариной. – Вы, сами того не замечая, стоите на краю пропасти. Достаточно одного лёгкого толчка, - адвокат показал рукой, какого, - и вы сорвётесь в бездну, из которой даже мне будет не под силу вытащить вас. И тот, кто собирается сбросить вас, уже рядом! Я чувствую его присутствие. – Адвокат втянул носом воздух и поморщился. – Вам нужно быть очень осторожным и слушаться меня во всём. Жаль только, что у нас очень мало времени.
- Сейчас, наверное, придёт охранник? – Гриша вспомнил, что на беседу им отведено полчаса.
- Я говорю совсем о другом времени. – Вздохнул адвокат. – Охранник придёт тогда, когда я решу, что моя миссия выполнена полностью. А теперь, Григорий Михайлович, слушайте меня внимательно и запоминайте. Я буду рядом, буду оберегать вас, консультировать, сопереживать вам, но не более. Полномочий вмешиваться в ход событий я не исхлопотал. Одно могу сказать определённо: кто-то из вашего ближнего окружения несёт на себе родовое проклятье. Произошёл временной и пространственный сбой, и те события, которые происходили много тысяч лет назад, начали совершаться вновь. Вы лишь оказались в точке пересечения временных эпох, наложившихся друг на друга в результате излома пласта Памяти.  Высший Совет мог бы закрыть глаза на случившееся, но жертвой назначили вас. А у вас иная миссия, на вас стоит печать избранного жить столько, сколько решит… Всё, я больше ничего не могу добавить к своим словам.
- Да, но вы упоминали про опасности, которые мне грозят? – Встревожился Гриша. – Что же мне делать?
- Что делать? По ночам обязательно спать! Понимание того, что происходит, к вам придёт именно во сне. Если что-то не поймёте из ночных видений, обращайтесь к вашему сокамернику. Похоже, он неплохо разбирается в том, что вы, люди, называете мистическим пророчеством. А вы сами перестаньте делить мир на белое и чёрное. Не всегда тот, кто вам кажется врагом, является им на самом деле и отнюдь не все, кто рядятся в белые одежды – ваши друзья. Научитесь читать не лица людей, а их мысли. А ещё лучше - помыслы, которые они тщательно скрывают за различными выражениями своего лица. Вам нужно научиться взвешивать души тех, кто вокруг. Хотите сказать, это трудно? – Гриша кивнул, полностью соглашаясь. – Да, люди оказались гораздо хитрее, чем предполагалось при их создании. Но теперь рядом с вами буду я, ваш фиделис гениус лёци…
- Мой верный добрый гений? – Улыбнулся Гриша.
- Именно так, сынок. Уж извините старика за фамильярность! По справедливости мне надлежит называть вас пра-пра… Фу ты, опять этот искуситель сбил меня. Каким-то там внуком! Но уж позвольте мне сбросить этак несколько сот лет и назвать вас сыном. Вот теперь наша беседа закончена и мне пора возвращаться к моей супруге, ненаглядной Адочке. Она, поди, уже заждалась меня, волнуется. Скоро я и вам организую встречу с вашей супругой, Григорий Михайлович. Она ведь, если не ошибаюсь, именует себя Анной?
- Да, мою жену зовут Анной Ивановной.
- Анна Ивановна? Вот как! – Адвокат усмехнулся и пристально посмотрел на Гришу. – Ладно, не сейчас, всему своё время: молчать и говорить. Очень скоро вы сами всё узнаете. Что ж, Григорий Михайлович, я всё сказал – вы всё услышали, наша встреча окончена. Тем более, что охранник уже подходит к двери.
Гриша всмотрелся в лицо адвоката, потом уставился на дверь. Через пять секунд она распахнулась и в комнату вошёл охранник.   
Войдя в комнату для свиданий, охранник безразличным голосом произнёс:
- Время беседы вышло. Любарский, выйти в коридор,      встать лицом к стене.
- Надеюсь, мы вас не задержали? – Любезно осведомился у охранника адвокат, вставая из-за стола.
- Нет, Исаак Абрамович, вы как всегда точны. Ровно полчаса и ни минутой больше. – Улыбнулся конвоир.
- Вот и ладушки. Ой, простите, ещё одну секунду. -  Адвокат полез под стол, где на полу лежала авоська. –     Жена просила передать гостинцы, она всегда тревожится за моих подзащитных. Вот, возьмите. Она   сама испекла для вас пресный хлеб. – Адвокат протянул Грише круглый хлеб, похожий на лаваш. - А вам, любезный, за вашу доброту, - адвокат поклонился    охраннику, - моя супруга передаёт бутылочку. Это ценнейшее месопотамское вино. Если верить этикетке, его изготовили из винограда, выращенного самим легендарным Ноем. Мне удалось достать несколько бутылочек по случаю. До свидания, любезный Григорий Михайлович. – Адвокат махнул на прощанье ладошкой.
Гриша, забрав хлеб, вышел за порог комнаты свиданий. Охранник уже закрывал дверь, когда Любарский оглянулся. Хлеб выскользнул из мигом вспотевших рук Гриши: в комнате свиданий никого не было!
- Адвокат? Куда он делся?
Охранник, захлопнув дверь, лишь выругался:
- Молчать, раззява! Руки за спину! Передачу не ронять! Вперёд!
Потянулись всё те же коридоры, пустынные и гулкие, как могильные склепы. На этот раз они быстро дошли до камеры.

Глава 65.

В нос Грише сразу же шибанул уже знакомый, рвотный запах чечевичной похлёбки и ржаного хлеба. Геня вытянулся в струнку возле стола, держа ложку в руке. Охранник, хмуро взглянув на Геню, ничего не сказал, лишь сплюнул в угол и вышел. Когда стих лязг ключей, Геня вспылил:
- Расхаркался тут, как верблюд. Убирай потом за ним! Нет, надо, надо писать в Страсбург! Совсем эти тюремщики обнаглели, никакого к нам уважения не проявляют! Слушай, а ты куда пропал? Как увели тебя утром, так и до самого обеда! Я уж, грешным делом, подумал, может тебя того, в расход пустили? А тут гляжу - две порции баланды приносят. У меня от сердца отлегло – значит, живой! Харчи зря никто переводить не станет. Садись, обедать будем.
- А что, уже время обеда? – Гриша обомлел.
- Да что с тобой? Тебя электрошоком не пытали? – Всполошился Геня, видя подавленный вид сокамерника. – А то у меня телефончик лорда Джадда есть, из ПАСЕ, он быстро всю Европу на уши поднимет, спасать нас примчится!
- А сколько сейчас времени? – Гриша сел на табурет.
- Час дня. Ты что, забыл? У нас обед в час!
- Как же так? Час дня? Ведь охранник сказал, что мы уложились в полчаса? Сколько же меня не было в камере? Может, обед раньше принесли?
- Да ты чего, Гришаня? У нас ведь режим, как в детском садике. Приём пищи строго по расписанию. Тут тебе не железная дорога, в тюрьме отклонений от графика не бывает. У тебя что, провалы в памяти начались? Как утром увели тебя, так больше и не было. Я и на прогулку сходить успел, и претензии администрации в письменном и устном виде выразил, а тебя всё нет. Почитай, часа три ты отсутствовал. Вы там что, с этим адвокатом, чаи гоняли? Так я тады твою пайку уговорю?
- Ешь, я не хочу. И возьми хлеб, это подарок адвоката. Правда, он пресный и чёрствый. – Гриша потёр ладонями виски. – Я что-то соображаю сегодня плохо, пожалуй, мне лучше прилечь.
- Давай, Гришаня, ложись. Нам здоровье при нашем сидячем образе беречь ой как надо. Ты приляг на мою койку, а то чего доброго навернёшься сверху, кости переломаешь. – Засуетился Геня. – Ну, о чём базарили с адвокатом? Поди, денег у тебя просил? Много?
- Да нет, ничего он не просил. – Гриша прилёг. - Пообещал, что скоро организует свидание с женой.
- Значится он с неё деньжат срубить хочет. Точно! Понял, что тебя банкротство посетило, так он на жену переключился. Только, поди, жена твоя сейчас не шибко щедрая, не много ему обломит за встречу с тобой?
- Да в больнице она, в тяжёлом состоянии.
- А ты всё равно предупреди её, чтобы она адвокату  денег не давала, от него толку всё равно не будет. Давай, Гришаня, кемарь, а я пока силёнок наберусь, две порции оприходую.
Гриша ещё некоторое время слышал сетования Гени на несправедливость, и даже не заметил, как задремал, под бодрый стук ложки о миску и смачное похрустывание сухариков.

Глава 66.

Якову понравился город Сихем. Горожане были добры к гостям, полей вокруг города хватало на всех, можно было пасти овец без опаски, что стадо забредёт на чужую территорию. Царь Сихема -  Емор, принял Якова в своём дворце, как дорогого гостя. Оказалось, что царь был премного наслышан об отце Якова – Исааке, мечтал с ним познакомиться и вот теперь с почтением принимает у себя его сына. Царь, узнав, что у Якова имеется дочь, намекнул, что не прочь бы и породниться с его семейством, женив своего сына Зераха на Дине.
Яков на столь неожиданное предложение отвечал уклончиво. Он, конечно же, не прочь был заиметь влиятельного вельможу себе в родственники, но прекрасно помнил, что от царской ласки до царской ненависти – один шаг. И такой шаг был сделан.
Многие беды случаются обычными солнечными днями, когда от жизни ждёшь только хорошего. В тот день домочадцы занимались своими обычными делами. Сыновья Якова были в поле, пасли овец. Лия, жена, занималась домашним хозяйством. Иосиф, младший сын,  играл в доме. Дина решила прогуляться по городу, а потом навестить братьев в поле.

Домой девочка прибежала зарёванная, простоволосая, в разорванном платье, и сразу же уткнулась матери в колени.
- Что случилось, дитя моё? – Мать ничего не поняла. – Отчего глаза твои печальны?
- Мама, мама, меня обесчестили. – Заголосила дочь.
- Что? Что ты сказала? – В комнату вбежал Яков. – Над тобой надругались? Скажи, кто это сделал? Кто посмел открыть твои одежды?
- Отец, это Зерах, сын царя. – Прошептала Дина.
- О, Господи! – Одновременно вскричали Яков и Лия, переглянувшись между собой. – Что же нам теперь делать? – Лия заломила руки.
- Как что делать? – Яков рассвирепел. – Я пойду, найду этого наглеца и убью его!
- Ты что, перегрелся на солнышке? Как ты убьёшь сына царя? – Лия напустилась на мужа. – Да он и на порог тебя не пустит! А поднимешь крик – схватит и упрячет тебя в темницу. А заодно и нас с сыновьями. Нет, тут нужно подумать. Доченька, расскажи мне всё, как было. Где охальник встретил тебя?
- За городом, мама. – Дина шмыгала носом. – Я шла к братьям, когда этот… молодой человек повстречался со мной. Сначала он говорил мне разные слова: красивые, ласковые, восхищался моей красотой и свежестью. Потом сказал, что любит меня и хотел бы взять меня себе в жёны.
- Он так сказал? – Яков удивился и вновь переглянулся с женой. – Ты ничего не путаешь? Он сказал, что хочет взять тебя в жёны?
- Да, отец, он так сказал. А потом поцеловал меня. Сначала в лоб, потом в щёчку, потом ещё раз, в другую, потом в…
- А потом ты закричала? Стала звать на помощь горожан? – Крикнул отец со слабой надеждой.
- Нет, отец, я не стала кричать. А что, нужно было? – Невинно взглянула на отца Дина. Тот выругался и сплюнул под ноги. – Мне не было страшно, а, напротив, было даже приятно. У него такие сладкие губы, как мёд.
- О, Господи, что она говорит? – Яков застонал. – Смотри жена, кого ты вырастила – нашей дочери нравится быть блудницей!
- Не говори так о нашей девочке, видишь, как она переживает, побелела вся. – Лия незаметно ткнула дочку в бок. – Рассказывай дальше.
- А дальше я уже ничего не помню, всё произошло как во сне. У меня подкосились ноги, я упала на землю, он упал на меня. Я почувствовала боль внизу живота и очень испугалась, когда увидела кровь на своих ногах.
- Ну хоть тогда ты закричала? – Яков сам кричал от гнева, теперь уже на свою дочь.
- Да нет же, отец. Зерах сказал мне, что теперь я должна стать его женой. Сегодня он пришлёт своих вельмож, договариваться с тобой о размере выкупа за меня. Зерах сказал, что если тебе покажется малым вено  в пятьдесят сиклей, которые познавший меня должен уплатить за честь мою, то он готов заплатить столько сиклей, сколько ты, отец, назначишь.
- О, горе на мою седую голову! Теперь у нас нет иного выхода, как отдать нашу опороченную дочь за её обольстителя. – Яков обхватил руками голову. – Ибо в законах земли нашей сказано: «Если кто-нибудь встретится с девицею необручённою, и ляжет с нею, и станет сие известно людям, то лежавший с нею должен дать отцу отроковицы пятьдесят сиклей серебра, а она пусть будет его женою на всю жизнь». А если мы нарушим завет Господа, нарушим устав нашей земли и убьём насильника, то будет на наш род ниспослано самое жестокое проклятье, от коего невозможно будет избавиться. Убийца, нарушивший завет, и потомство его навсегда останутся убийцами, не знающими покоя ни при жизни, ни после смерти. Делать нечего, придётся тебе, дочка, стать женой Зераха!
- Отец мой, я согласна! – Дина покраснела и закрыла лицо руками.
- Ну что ж, тогда дождёмся купцов от царя Емора, столкуемся с ними о выкупе и назначим день свадьбы. – Яков тяжело вздохнул и вышел из дома.
Вскоре вернулись с пастбищ сыновья Якова. Услышав от матери, что их сестру опорочил сын царя, братья вскипели ненавистью и пошли к отцу.
- Отец, что же это? – Больше всех возмущался второй сын, Симеон. – Разве таковы законы гостеприимства, что хозяину города позволено порочить честное имя гостей? Мы мирные люди и не хотим воевать, но за честь сестры нужно отомстить. «Око за око, кровь за кровь» - так сказано в наших заветах. Мы пойдём и убьём этого Зераха, недостойного называться именем мужским.
- А ну молчать! – Закричал Яков. – Кто вы такие, чтобы толковать мне заветы земли Ханаанской? – Симеон сжал кулаки, но промолчал. Слушайте меня внимательно, дети мои. – Яков постарался успокоиться. – Всё не так просто! Этот Зерах слишком хитёр, он знает о наших заветах и обставил дело так, чтобы к нему нельзя было подкопаться. Да, он обесчестил нашу девочку, но она при этом не кричала, не звала на помощь, хотя и должна была сделать это. Этот Зерах – сущий дьявол. Он и удовольствие получил и жизнь себе сохранил, его не на чем подцепить. – Яков вздохнул.
- Отец мой, но где же справедливость? – Симеон не сдержался и закричал. - Этот подлый Зерах за пятьдесят сиклей купит честь нашей семьи? Какой же мы тогда избранный Господом Народ? Как после таких оскорблений ты можешь носить своё второе имя – Израиль, боровшийся с Богом?
- Сынок, ради великого будущего нашего народа нам приходится чем-то жертвовать. И сегодняшняя жертва не такая уж великая. – Яков вознёс руки к небу. – Господь всё видит и благословляет нас, он не отворачивается от нас, значит – наше решение правильное.
- Нет, отец, нельзя быть покорными, нужно воевать, драться, мстить! – Симеон говорил со слезами на глазах.
- Всё, дети мои, расходитесь. – Яков махнул рукой. – Мои слова – истина, ибо меня Господь сделал избранным. Дождёмся вельмож царя и выслушаем их.
Сыновья переглянулись и вышли из комнаты. Последним вышел Симеон. Он прятал глаза и сжимал кулаки. Во дворе Симеон поманил в сторонку своего младшего брата, Левия.
- Вот что, Левий, наш отец уже стар и по-своему толкует заветы земли Ханаанской. – Симеон говорил шёпотом. – Ради того, чтобы считаться избранным Богом, он готов закрыть глаза на всё, даже на обесчещивание нашей сестры. Отец всё время показывает нам, что не мы его наследники, а Иосиф, сын Рахили. Но больше терпеть выходки чудаковатого отца я не намерен! Сегодня мы докажем всем, что мы – мужчины и издеваться над потомками благочестивого Авраама никому не позволено, даже отпрыскам царя. Ответь мне, брат, ты со мной?
- Конечно с тобой. – Горячо отвечал Левий. – Но как мы сможем исполнить задуманное?
- Я скажу тебе, но сначала поклянись мне, - Симеон положил руку на плечо брата, - что не предашь меня, не раскроешь наш уговор отцу?
- Клянусь! – Левий также положил руку на плечо Симеона.
- Тогда слушай. – Симеон зашептал на ухо брата.

Вечером в дом Якова явились гости. Но не вельможи, а сам царь Сихема - Емор, в роскошном паланкине, отделанным парчой и золотом, с небольшой охраной из четырёх воинов.
- Благословен будь дом твой, достопочтенный Яков. – Неожиданно для Якова Царь обнял его.
- Хвала тебе, владыка, пусть здоровым будешь ты и твоя семья. Большая честь для меня принимать тебя в своём доме. Жена, готовь праздничный ужин. – Крикнул Яков.
- Не стоит беспокоиться, я к тебе по делу. – Царь, расправив бархатные одежды, сел на ковёр. – Но первыми моими словами будут извинения, которые я хочу принести тебе, уважаемый Яков, за недостойный проступок, совершённый моим сыном. Как отец, я прекрасно понимаю, какие чувства ты испытал, узнав, что твоя дочь обесчещена. – Яков тяжко вздохнул. – Понимаю, что первым твоим порывом было взять в руки меч и убить обидчика, причинившего боль твоей семье. – Яков нахмурился и кивнул. – Я благодарен тебе, что ты смог взять свои чувства в узду и предотвратил войну между нашими домами. Мой сын мною уже наказан. Но он постоянно твердит, что любит твою дочь и хочет жениться на ней. Если сын мне не врёт, то и твоя дочь не против такого мужа?
- Это так, скрывать не стану. – Яков кивнул головой. – Но почему твой сын поступил так с моей дочерью? Почему он не пришёл ко мне, не посоветовался, а как зверь набросился на неё?
- Всему виной его молодость и женское воспитание. Я мало уделял сыну внимание, пока тот подрастал. Его воспитывали мои жёны и наложницы. Но сегодня, уверяю тебя, он изменился – после беседы со мной. – Царь потряс своими кулаками. – Он понял, какую ошибку допустил, обидев тебя, почтенного Якова, сына благочестивого Исаака, внука избранного Богом Авраама. Мой сын просит тебя о прощении и надеется, что ты, милостивый человек, не будешь держать зло на него и не попытаешься отомстить ему или кому-то из родственников наших. – Царь пристально смотрел в глаза Якова. Тот не отводя глаз ответил:
- Господь милостив и нас призывает к милости. Я прощаю сына твоего и обещаю, что не стану преследовать ни его, ни родственников семьи его.
- Вот и отлично! – Царь хлопнул в ладоши. – Выходит, ты согласен отдать дочь свою за сына моего? О выкупе договоримся – называй свою цену, я готов платить столько, сколько ты скажешь.
- Заплати мне, как положено по завету земли нашей - пятьдесят сиклей серебра.
- Как скажешь, так и будет. – Царь милостиво кивнул. – Решено? – Емор протянул руку.
- Решено! – Яков пожал руки царя и крикнул. – Жена, позови сыновей моих, я сообщу им радостное известие! Их сестра скоро станет женой сына Царя!

Ночь выдалась неспокойной. Разразилась необычная для этих мест гроза. На затянутом траурной тканью небосклоне началось сражение света с тьмой – противники метали друг в друга молнии, как зажжённые дротики, которые, достигнув цели, валили с ног невидимых великанов, с грохотом падающих на землю и сотрясающих её. Чтобы остудить пыл враждующих племён разверзлись источники бездны и отворились окна небесные – на землю обрушился ливень.
Яков, дожидающийся сыновей, которые никак не возвращались из царского дворца, с тоской глядел на ручьи, текущие мимо дома. Сердцем он понимал, что это предупреждение ему, что как дождевая вода покидает город и стекает в низину, точно так же очень скоро и ему придётся той же дорогой уходить прочь с насиженного места. Услышав шум в доме, Яков крикнул:
- Кто там?
- Это я, отец, Иосиф. – К отцу подошёл младший сын, рождённый от любимой Рахили.
- Ты что, сынок, не пошёл с братьями?
- Нет, отец, мне не хочется смотреть на царскую роскошь, которая уже запачкана кровью.
- Что ты такое говоришь, Иосиф, что за выдумки?
- Это не выдумки, отец, это мои видения. Мои братья замыслили худое и уже свершили его.
- Перестань молоть чепуху. – Яков рассердился на сына. – Ты испугался грозы, вот и придумываешь невесть что, клевещешь на братьев. Иди, ложись спать и ничего не бойся.
- Сегодня никому не удастся уснуть. – Иосиф отошёл от отца.
- И так тошно на душе, так ещё эти дурацкие предсказания! – Яков сощурился подслеповатыми глазами, ему показалось, что возле дома мелькнуло несколько теней. – Кто здесь? – Яков вышел на улицу.
- Тише отец, это мы, твои сыновья. – Радостным голосом отвечал за всех Симеон.
- А что это за мешки вы несёте? Дары царя?
- Нет, отец, это не дары, это добыча, которую мы взяли по праву отмщения. – Симеон нервно захохотал и высыпал из мешка на землю драгоценные украшения. – Вот, это плата за поруганную честь нашей сестры, а это, - Симеон вынул из-за пояса нож, - кровь того, кто надругался над нашей сестрой!
- Господи, что вы натворили? Ты убил сына царя?
- Я убил их обоих: и сына, и отца, чтобы навсегда искоренить род насильников. Просто взял и отрезал их блудные органы, а потом заколол этих нелюдей, как жертвенных агнцев!
- Что ты наделал? Как ты посмел поднять руку на тех, кто согласился принять наши заветы? – Яков обхватил голову руками и заплакал. – Разрубив их сердца, ты расторг завет нашего рода с Господом! Теперь ты и твои братья будут прокляты во веки веков и никогда не получат прощения! Вы станете изгоями! Ваши потомки будут убийцами и грабителями, вас вечно будут преследовать и угнетать…
- Да что ты говоришь, отец? – Симеон не испугался угроз. – Мы выполнили завет Господа, убили насильника, который обесчестил нашу сестру и убили того, кто родил мерзавца. Мы забрали из царского дома много ценностей, как воинскую добычу. Теперь мы богаты, отец! У нас много денег и ты сможешь стать царём этого города.
- Сын, твой рассудок помутился от гнева, твоя голова не ведает, что говорит язык, а сердце не ведает, что творят руки! – Яков воздел свои руки к небу. – Лишь только рассвет разгонит тьму и горожане узнают, что вы наделали, весь город ворвётся в наш дом и растерзает нас на куски. Нам остаётся только одно – бежать отсюда, и как можно скорее, пока плач по погибшим не огласил воздух. Скорее, собирайтесь. – Яков засуетился. – Лия, Иосиф, собирайте людей, берите необходимые вещи, мы покидаем этот город навсегда. Отныне бегство от людей – наше спасение. Что с нами будет дальше – известно одному Господу. Выступайте за город, я присоединюсь к вам позже. Я помолюсь нашему Богу, повинюсь перед ним и попрошу… Нет, сегодня я ничего не буду просить! Сегодня нам не будет дарована благодать! Что же делать? Куда бежать?

Глава 67.

- Эй, Гриня, ты чего? Подорваться решил? Меня захватишь с собой?
Григорий Любарский открыл глаза и непонимающе огляделся: куда подевался караван верблюдов и люди, облачённые в халаты? За столом был всё тот же Геня, допивающий чай из кружки.
- Фу ты чёрт! Опять мне снились эти ветхозаветные видения!
- Да ты вроде и спал-то всего минут десять! Слушай, Григорий, может ты в прошлых жизнях был типа Моисеем, гуляющим с евреями по пустыне? А сейчас всё это вспоминаешь? Ну, как индусы с их бессмертными душами?
- Может быть! Возможно, моя память извлекает из своих тайников уже произошедшие со мной ранее события и напоминает мне о том, что всё в этом мире повторяется, ничто бесследно не исчезает. Или у меня началось раздвоение личности. Но мне почему-то кажется, что некие силы сознательно уводят меня в прошлое, показывают мне те события, которые свершились много тысячелетий назад. Они словно хотят дать мне подсказку, разгадку того, что произошло со мной в реальной жизни.
- Да, Гришаня, вдермовился ты основательно. – Геннадий сочувственно покачал головой. – Даже не знаю, друг, чем тебе и помочь. Это ж надо, в твоей голове рождаются исторические хроники, а ты, как летописец, всё видишь и записать это можешь! – Гриша улыбнулся. - Просто мистика, ей Богу! А с виду и не подумаешь: голова у тебя не больше моей, а сколько ж в ней мыслей наложено? А может все проблемы у тебя, Гриня, от того, что ты шибко умный? Работал, поди, без отдыха, всё денежки считал, считал, вот и досчитался? Да, даже не знаю, что тебе и посоветовать… На меня особой надёжи нет, я без поллитра совсем туго соображаю, а здесь не наливают. О, вспомнил, кто тебе помочь сможет. – Геня хлопнул себя по голове, да так, что в ней аж зазвенело. – Американское кино! В этих фильмах у богатых тоже сплошняком проблемы, а лечиться они бегут всегда к мужику такому странному. То ли доктор, то ли профессор, хрен его сразу разберёшь, он без халата. Мужик тот не пилюли выписывает, не молоточкам по коленкам шибает, а заботливо так богачей на диванчик укладывает, словно деток малых, подушечку под головки подтыкивает, а сам в кресло кожаное плюхается и ножку на ножку закидывает, только сначала брючки свои поддёргивает. И часики у него на столе песочные. Он их запускает, а сам подбородочек свой кулачком подпирает и ничего не говорит, только слушает. А те, богатые, которые больными прикидываются, они ему начинают лапшу вешать про свою тяжёлую жизнь, что их никто не понимает! А доктор и не возражает им, он, знай, кивает, да на часики посматривает: сколько там песочку накапало? Хватит, или ещё подсыпать? Как только песочек в колбочке заканчивается, так эти, больные, сразу с диванчика прыг - счастливые такие, весёлые и за кошельком лезут. Отслюнявят ему несколько бумаженций по сто долларов и ручкой так небрежно кивают, мол, сдачи не надо, не в гастрономе. И расходятся, понимаешь, довольные друг другом! Представляешь, Гриня, до чего докатилась эта грёбаная Америка? Там деньги немалые берут лишь за то, чтобы человека послушать! Ну чем не эксплуатация трудящихся?
- Такого специалиста, о котором ты, Геня, рассказал, называют психоаналитиком. Это очень высококлассные специалисты. Они не просто так слушают своих пациентов, они стараются понять, где у тех скрыта проблема? Что им мешает жить, что их тревожит и как избавить пациента от этого дискомфорта. Такие специалисты очень популярны в Америке, я там жил несколько лет и знаю об этом не понаслышке. У нас, в России пока ещё не принято обращаться с психологическими проблемами к психоаналитикам, мы психами боимся прослыть. Поэтому их, аналитиков, у нас в стране мало.
- Ха, вот и правильно, что таких спецов у нас мало! Чай мы не дураки! Из нас просто так денежки не вытянешь! – Геня подбоченился. – У нас, чтобы другу помочь, специалист не нужен. Нужна пивная, закусочная, столовая и бутылка на троих. Жахнули по сто семьдесят на брата, огурчиком занюхали, вот тогда уже можно и поговорить за жизнь, излить душу. После таких сеансов все проблемы, как рукой снимает, а нет – так надо ещё взять поллиру, опять же жахнуть на троих. Вот у нас и нет клиентов для таких аналитиков, у нас народ сам себя лечит!
- А вот мне бы сейчас очень пригодилась помощь психоаналитика!
- Слушай, Гриня, а давай я стану твоим псих-аналитиком. – С трудом выговорил Геннадий. – Чего ты щеришься? Денег с тебя я не возьму, а так – давай попробуем?
- Ну что ж, давай попробуем. – Нехотя согласился Гриша. – Времени у нас много, нужно как-то развлекать себя. С чего начнём, господин доктор? – Гриша поправил подушку и улёгся поудобнее.
- А начнём мы с двух вопросов. – Геня стал серьёзным, он пристально всматривался в лицо Любарского. – Раз я твой доктор, а ты мой подследс.., то есть пациент, то между нами должны установиться доверительные отношения. Так?
- Согласен. – Любарский кивнул.
- Тогда мой первый вопрос такой: считаешь ли ты себя, господин Любарский, виновным в тех преступлениях, в которых тебя обвиняют?
- Нет. – Неуверенно ответил Гриша. Потом твёрдо добавил. – Точно, нет.
- Очень хорошо. Теперь слушай второй вопрос, посложнее первого. Для чего тебе нужна свобода? Варианты ответов: чтобы отомстить, чтобы восстановить справедливость или потому, что есть кто-то, ради кого ты должен жить?
- Вот это вопрос! – Растерялся Гриша. – А из тебя и вправду получится неплохой психоаналитик, ты умеешь задавать важные вопросы. Что ж, попробую ответить честно. Месть. Это было первое чувство, которое пришло мне на ум, когда меня арестовали. О, какие жуткие сцены я проигрывал в своей голове! Я думал - подождите, вот скоро выйду на свободу и поквитаюсь со всеми, да так, что земля будет гореть под вашими ногами. Потом задумался: а кому, собственно, мстить? Наверное тем, кого я подозревал в сговоре против меня? Таких набралось множество: конкурент, мой бухгалтер, заместитель, домработница, охрана, врач, медсестра, следователь и даже жена. Всем им что-то от меня было нужно. Некоторые из них мне завидовали, некоторые ненавидели. Но потом я понял, что не гожусь на роль ни судьи, ни палача. По одной простой причине – я могу ошибиться и наказать не того, кто действительно заслуживает кары. Да и как наказать? Убить? Это уже слишком, даже для меня. Дальше у нас что – восстановление справедливости? Только лишь отчасти: несправедливо то, что меня держат в тюрьме и обвиняют в преступлениях, которых я не совершал. Но это кажется несправедливым только мне, все улики логически выстроены против меня, мне перестала верить даже жена. Выйти на свободу, чтобы вернуть всё на прежний лад, расставить всё по своим местам, как было раньше? Это невозможно, многих людей уже нет в живых, да и я совсем не тот, что был прежде. Хочу ли я прежней жизни? Скорее всего, нет. Мне не удастся забыть того, что произошло со мной в эти последние месяцы и жить так, как будто ничего не случилось. Да и вряд ли ко мне по-прежнему хорошо, по-доброму будут относиться старые друзья, приятели, коллеги, сослуживцы – очень уж сильно я вымазался в дерьме. Смыть его удастся, но запашок всё равно останется. И третье: есть ли кто-то в этом мире, ради кого мне стоит побороться за свою свободу и за свою жизнь? Есть ли хоть один человек, который обрадуется моему возвращению, моей реабилитации? Вот это самый трудный вопрос. Совсем недавно я, не раздумывая, назвал бы несколько человек: мама, жена, друзья, родственники, коллеги. Сегодня этот список сильно ужался, если не сказать большего – он пуст. Мама. У моей бедной, любимой мамы не выдержало сердце, когда она узнала, в чём обвиняют её сына. Инфаркт и смерть.
- Мне очень жаль. – Геня сидел притихший, на его глазах блестели слёзы. – Гриша, я от чистого сердца соболезную тебе. У каждого человека есть что-то самое дорогое, святое, вот и у меня это святое – мама. Моя любимая ударница – колхозница. Да, Гриня, даже у убийцы есть святость в душе! Ведь вот какая петрушка получается, мама ведь знает, что я натворил, а всё равно не отворачивается от меня - жалеет, плачет, называет дурачком и блаженным. Про папашку своего ничего сказать не могу: ни хорошего, ни плохого, не знавал я его вовсе. Да и он, подлец, вряд ли знает, что у него такой сынок вырос, у него наверняка в каждом городе по сыну и дочке имеются. Он из породы летунов был – сунул, вынул и бежать. Может и в живых уже давно нет. Маманя одна меня растила, на ноги поднимала, пыталась человека из меня сделать, да ничего не получилось. Или как там говорится в песне: «ещё не все мечты потеряны, ещё слова не спеты?» Может и образумлюсь, если пожизненного не дадут.
- Да у тебя уже начался процесс реабилитации. – Гриша улыбнулся. – Кто ещё остался в моём списке? Жена? Вот тут проблема, так проблема! Ведь любил я её, Геня, ох как любил! А она роман закрутила с моим злейшим врагом, наставила мне рога, сделала козлом отпущения. Как думаешь, стоит ради такой на волю выходить?
- Ну, мой ответ тебе известен! Топорик в руку – и никаких вопросов: «Молилась ли ты на ночь?» – Геннадий рубанул рукой воздух. – Ты с этим хахалем не пробовал разобраться по-мужски? Или не смог этого злодея одолеть?
- Не смог. Ему словно силы какие-то потусторонние помогают, просто мистика сплошная. Всё, чтобы я ни делал, он, гад, против меня оборачивает! Я уже стал думать, а не сам ли дьявол ему помогает?
- Тьфу, тьфу, тьфу, я крещёный. – Трижды плюнул и трижды перекрестился Геня. – Боюсь я этой мистики, честно тебе скажу, Гриня! Тут, говорят, осиновый кол помогает! А ты точно уверен, что этому, супротивнику твоему, силы потусторонние помогают?
- Пусть это и глупо звучит, но теперь верю. Иначе как всё это объяснить? Я сам, сознательно, по своей воле иду туда, где выкопана яма – и падаю в неё! Да и сны, которые мне снятся, подтверждают мою догадку – моими мыслями, моими действиями стали манипулировать. Я постепенно превращаюсь в зомби, сам того не желая. Вот ты, Геня, человек с большим житейским опытом, - Гена выпрямил спину и согласно кивнул, - можешь себе представить, что такой человек, каким был я, в одночасье плюнет на всё и станет убийцей? Да не простым, а изуверским, действующим по чётко составленной схеме?
- Маньяк, что ли? Это вполне может быть, если у тебя крыша поехала. Но раз я и Зальцман признали тебя вменяемыми, то крыша у тебя не дырявая и протечка идёт где-то в другом месте.
- Вот именно, в другом. Скажи, Геня, подумай и скажи, зачем мне, Грише Любарскому, сыну потомственного банкира, окончившему институт с красным дипломом, стажировавшемуся в Америке, успешному бизнесмену, которого ценит премьер-министр, имеющему дом, жену, бизнес, вдруг всё это бросить и идти убивать людей?
- Что тут сказать, Гришаня, вопрос не из лёгких! Но я, как твой псих-аналитик отвечу и на него: ради скуки или из ревности. Скучать тебе было некогда, а вот с жинкой, как я понял, проблемы были, и серьёзные. Так?
- Да, были. Но это не самые главные проблемы, не те, из-за которых следовало бы убивать. Главная проблема – у меня ведь недавно сын родился! Первенец мой долгожданный, наследник.
- Ну и какая же это проблема, Гришаня? – Взбодрился приунывший Геннадий. – Это ведь радость великая, за это выпить стоит – у мужика сын родился!
- Спасибо за поздравления, но именно с рождением сына у меня и начались все те проблемы, благодаря которым я оказался в столь непривычном для меня месте.
- Погоди, Гриш, не части! Понять ничего не могу, мысль за хвост никак не ухвачу. Это что ж получается, всё, что ты мне рассказал – цветочки были, а ягодки вот прямо счас и начнутся?
- Вот именно! Всё интересное только с этого момента и начинается. Только знаешь, Гена, устал я чего-то, да и в горле першит от разговоров наших. Давай на завтра сеанс отложим, куда нам теперь торопиться?
- Что ж, воля пациента для доктора закон. – Авторитетно произнёс Геня, подняв палец к потолку. – Но нужно подвести итоги. И они такие: выходить тебе на волю есть полный смысл! Это я тебе говорю, как твой псих-аналитик. Два стимула замечены мною: светлая память о матери и  появление у тебя наследника. Гриня, поверь мне, как специалисту, ради этого стоит биться лбом о стену до крови, но пробиться на свободу. И я тебе во всём подсоблю, коль смогу. Чует у меня нутро, что выйдешь ты, Григорий, на эту самую свободу! Не забудь только тогда корешка своего, Геннадия Горемыкина, который бесплатно оказал тебе наикрутейшую псих-аналитическую помощь! Передачку пришли с оказией: чаю крепкого, пряников шоколадных, любимых, да колбаски копчёной. Она мне аж во сне снится, запах её костровой всю ночь покоя не даёт!
- Гена, да если мне удастся отсюда выбраться, я, друг ты мой горемычный, тебе не только передачки, я тебе трёх адвокатов найму!
- А вот этого, Гриня, не нужно. – Геня покачал головой, он стал серьёзным. – На свободу мне рано, не осознал я ещё содеянного собой, сам себя не простил.
- Ладно, напарник, на том и порешим! – Гриша поднялся с кровати. – Что у нас со временем? Скоро прогулка? Вот это кстати! Нам с тобой стоит хорошенько проветрить мозги!
- А ты нормальный мужик оказался, Гриня, хоть и банкир с фамилией Любарский! Мне кажется, мы с тобой отлично ссидимся! 
Гриша улыбнулся. Несмотря на сгущавшиеся над его головой тучи, он был почему-то рад встрече с немного чудаковатым, простым и бесхитростным мужичком Геннадием Горемыкиным, с которым вряд ли бы его свела судьба в той, теперь казавшейся такой далёкой и нереальной жизни. А, может, именно судьба и организовала эту встречу? И им, таким разным людям, для чего-то нужно было встретиться здесь, в тюремной камере?

Глава 68.

На следующее утро Гришу разбудили ритмичные команды, доносившиеся из репродуктора. Ещё не вполне проснувшись, он никак не мог понять, откуда в тюремной камере громкоговоритель? Или он ещё спит и ему снится пионерлагерь, утренняя гимнастика?
- И раз, и два! Следим за дыханием, наклоняемся ниже. Молодцы! Встали прямо. Начинаем наклоны: впе-рёд, на-зад, вле-во, впра-во. Наклоняемся ниже, колени не сгибаем. Хорошо! Встали. А теперь – приседания. Спинку держим прямо, пятки не отрываем от пола, руки вытянуты вперёд. Раз, два, раз, два. Следим за дыханием: на счёт раз – вдох, на счёт два – выдох. Молодцы! Переходим к водным процедурам.
С трудом повернувшись набок - за ночь спина затекла от лежания на продавленном матрасе, Гриша наконец увидел, откуда раздавались команды – громкоговорителем работал Геня, который в одних трусах занимался утренней зарядкой.
- Доброе утро, Гриня! Пора вставать. Не хочешь составить мне компанию?
- Какое к чёрту доброе утро? – Пробурчал Гриша, свешивая с кровати ноги. – С каких это пор пробуждение в тюремной камере стало добрым?
- Так, всё понятно! – Геня растёрся полотенцем. – Опять хандрим, Григорий Михайлович? Насмотрелись за ночь ветхозаветных триллеров и теперь головка бо-бо? Вот и нужно сделать несколько упражнений на растяжение мышц, разогнать кровь по жилам.
- Слушай, Гень, не напоминай ты мне о крови, я с детства её боялся. Следователь, зараза, любит меня подколоть – мол, кровопивец я, вампир, теперь вот и ты туда же. – Гриша спрыгнул на пол. – Фу, ну и духота у нас! Как ты можешь гимнастикой заниматься, когда здесь дышать нечем?
- А что делать, Гриня? Может, нам дышать пореже?
- Давай ещё график установим - кто когда из нас дышит и отдадим администрации на утверждение. Кстати, а что у нас сегодня по графику?
- Как всегда: умывание, поверка, завтрак, прогулка, чтение прессы, обед… Ничего примечательного, сплошная рутина, как работа на шарикоподшипниковом заводе. – Геня присел на табуретку.
Но в это утро рутину нарушил нежданный приход охранника.
- Любарский, быстро умыться, одеться. Через полчаса на допрос к следователю.
- Что за срочность? – Удивился Гриша. – Мне что, без завтрака оставаться? Вчера адвокат припёрся, старичёнка хренов, сегодня этот маниакальный следователь! Здесь тюрьма или дом свиданий? Я-то думал, что хоть здесь меня доставать не будут!
- Отставить разговоры, гражданин Любарский. – Охранник был не в настроении. – О каком адвокате вы ещё талдычите? Вы же сами от него отказались! Бесплатного адвоката выделят к судебному заседанию. И вообще, пора вам запомнить: тюрьма как армия! Здесь приказы не обсуждают, а выполняют беспрекословно. А жаловаться можете сами знаете куда. – Охранник кивнул на ведро с отходами. - Отставить разговорчики! Любарский, через полчаса будь готов, как пионер. – Охранник захлопнул за собой дверь.
- Вот скотина! – Геня, дождавшись, когда шаги охранника стихнут, негромко крикнул и сам сжал кулаки. – Будь мы на воле, я бы ему показал, как меня подначивать.
- Успокойся, Геннадий, не поддавайся на провокации. – Гриша успокоил сокамерника. – Ты лучше ответь мне – что здесь происходит? Мы что, все сошли с ума? У меня опять нет адвоката! – Гриша нервно засмеялся. – Кто же вчера беседовал со мной?
- Да расслабься, Гриня! – Геннадий махнул рукой. – Они здесь все шизанутые, с отбитыми мозгами. Ты спроси у следака про адвоката, он точно знать должен.
Гриша, тяжело вздохнув, пошёл умываться. Ему не очень-то хотелось спрашивать следователя о чём-либо. Гриша чувствовал, что следователь для себя всё решил – Любарский преступник и должен сидеть в тюрьме.

Глава 69.

Через полчаса Гришу уже вели по тюремным коридорам на допрос к следователю. Любарский спиной ощущал на себе внимательный взгляд конвоира и никак не мог понять, с чего это тот так неусыпно следит за ним? Боится побега или нападения? Конвоир был незнакомый, он впервые сопровождал Гришу.
Поставив заключённого лицом к стене, конвоир открыл дверь допросной комнаты и доложил:
- Заключённый Любарский доставлен. Проходи. – Приказ предназначался для Гриши.
Шагнув в комнату, Гриша смог сделать не более двух шагов: неизвестно отчего ноги стали ватными, по спине пробежал озноб, руки озябли. Чтобы не клацать зубами – от страха или холода? - Гриша вынужден был сжать их.
Перед глазами всё поплыло. Грише показалось, что он не в комнате, а в могильном склепе, сооружённом в каменистой пещере. В полумраке виднелись поросшие мхом стены, мерзкие, склизкие. Сквозь потолок просачивалась влага, собиравшаяся в большие, мутные капли, которые с обречённым звоном разбивались о глиняный пол и растекались по нему, ища углубления. На скользком полу ноги сами собой разъезжались, приходилось балансировать руками, чтобы не упасть в грязь лицом.
В углу пещеры стояло человекоподобное существо, с немигающими жёлтыми глазами, выдающимся вперёд острым подбородком и жиденькими волосиками, усердно зализанными на одну сторону. Кто это был: приёмщик и оценщик душ? Или тот самый Мефистофель из «Фауста» Гёте? Сердце в груди Гриши сжалось до боли: «Господи, неужели вот здесь придётся коротать вечность? Не хочу, не могу, страшно!» Внутренний крик заставил Гришу застонать.
- Любарский, сесть на стул! Хватит вам придуриваться и размахивать руками. Врач определил, что вы вменяемый, так что нечего Ваньку валять.
Гриша раскрыл глаза и улыбнулся: склеп пропал, страх тоже. Хотя чёрт остался стоять на своём месте, превратившись в следователя Тувалкаинова, с зализанными волосами и взглядом жёлтых глаз исподлобья, вечно нервного, не могущего успокоить своих рук, которые хватались за что ни попадя.
- И нечего мне улыбаться, я прекрасно знаю, как вы ко мне относитесь. – Следователь недоумённо глядел на Любарского. – Присаживайтесь.
- Здравствуйте. – Гриша присел. – Просто мне показалось, что вы - это не вы, а чёрт.
- А вот оскорблять меня не нужно, я при исполнении. – Обиделся следователь и начал перебирать листки в папке. – И в сотый раз предупреждаю вас – не стоит путать следствие, мистика у меня не пройдёт. Ну так как, будете сознаваться в содеянном? Учтите, сотрудничество со мной пойдёт вам на пользу. Искренне покаявшись, вы сможете получить не пожизненное, а двадцать лет колонии и дожить до освобождения. Назначат вам к тому времени пенсию по старости, уедете в свой Израиль и будете гулять по местам обетованным. Вы, кстати, правоверный иудей, обрезание сделали?
- А вам что, нужно показать? – Гриша рассвирепел. – Поставить вас лицом перед моим фактом? Пожалуйста. – Гриша встал и начал опускать штаны.
- Сесть, Любарский. – Следователь тоже вскочил. – Да я тебя за такие фортели в карцер, в преисподнюю…
Гриша спокойно сел на стул. 
- Послушайте, гражданин следователь, я никак не могу понять, кого вы ненавидите больше всего: преступников, евреев, богатых или всё человечество в целом? – Гриша решил идти в атаку, но и следователь, как оказалось, был хорошо подготовлен к обороне.
- А я вам отвечу, Любарский! И отвечу образно. В моём роду Тувалкаиновых все мужчины были на службе у государства. Заметьте, не у народа, не у родины, не у партии – у государства! Мой прадед расстреливал буржуазию и дворян. Мой дед в 37 году уничтожал всех этих засланных к нам немецких, английских и японских шпионов. В 41-ом он расстреливал трусов, отказывающихся подниматься в атаку, в 45-ом зачищал так называемых военнопленных, сложивших оружие и переметнувшихся в услужение фашистам. Мой отец, работник госбезопасности, в 70-е годы очищал наше государство от всякой там мрази: валютчиков, диссидентов, проституток, сионистов. Мне, работнику юстиции, в наследство достались вы – новые буржуи, олигархи, обирающие и эксплуатирующие свой народ, пытающиеся собой, своими деньгами подменить государство. Не выйдет, пока я живой! – Следователь, с налившимися от дикой злобы кровью глазами стукнул себя в грудь кулаком. – А убьёте меня – мне на смену придёт сын, на его век тоже мракобесов хватит.
- Ясно, гражданин следователь, у вас это наследственное. Но в чём же моя вина? Да, я не бедный человек, я умею зарабатывать большие деньги! Не отнимать, позвольте заметить, а зарабатывать! Кроме того я исправно плачу налоги и, несмотря на ваш вероятный сарказм, занимаюсь благотворительностью, помогаю бедным. Так что, кроме земных законов, я соблюдаю ещё и Божественные…
- А вот тут дудки! Чёрта с два вы чего соблюдаете. – Подскочил на стуле следователь. – Думаете, я простак, невежа? И меня можно легко обвести вокруг пальца? Я тоже кое-какие книжонки читал! Могу процитировать: «Никто не может служить двум господам. Нельзя служить одновременно Богу и мам… мамо…»
- Маммоне, вы хотите сказать? Еврейскому Божеству богатства?
- Именно. А вам и этот термин знаком? Предупреждаю вас, Григорий Михайлович, все ваши слова мною тщательно фиксируются и будут служить доказательствами вашей вины в суде.
- В каком суде? Вы что, намереваетесь судить меня Божьим судом? А себя мните кем, Соломоном?
- Не нужно меня оскорблять, я при исполнении. – Насупился следователь.
- А я и не оскорбляю вас. Попросту напоминаю о мудрости предков. «Не судите, да не судимы будете. Ибо каким судом судите, таким будете судимы, и какой мерою мерите, такою и вам будут мерить. Вынь прежде бревно из своего глаза и тогда увидишь, как вынуть соринку из глаза ближнего». И самое главное: «Прощайте и прощены будете».
- Так, я всё записал, Григорий Михайлович. И ваши оскорбления в мой адрес тоже. А вот насчёт прощения – это вы наверняка сами придумали. Только зря, я на эти уловки не поддамся.
- Я тоже.
- Всё, довольно, вы мне надоели. – Следователь потёр виски пальцами рук. – Сегодня всё определится: кто есть кто? Я намерен провести следственный эксперимент. Именно там, в больнице, на месте трагедии я получу окончательные доказательства вашей причастности ко всем преступлениям, а вы убедитесь, что кроме земного правосудия существует и небесное. – Следователь загадочно улыбнулся Грише. – Не понимаете? Скоро поймёте. А сейчас продолжим.
- Сожалею, но вы мне тоже порядком поднадоели. – Гриша поморщился. – Мне не интересно беседовать с вами. Если вы намерены продолжить допрос, то я требую присутствия своего адвоката!
- Секундочку! – Следователь отложил ручку. – Мне послышалось или вы упомянули об адвокате? Да вы и впрямь, Григорий Михайлович большой оригинал! Где же я возьму вам адвоката, когда вы сами от него отказались? Бесплатного адвоката вам предоставят на суде. Не беспокойтесь, правовая процедура будет соблюдена полностью, подкопаться не сможете.
- Я требую своего адвоката, который вчера приступил к исполнению обязанностей. Мы с ним заключили письменное соглашение. Так что потрудитесь вызвать Симкина Исаака Абрамовича.
- Кого? Как вы сказали? – Побледнел следователь. – Этого не может быть! Вы просто пытаетесь напугать меня! – Гриша был ошеломлён словами следователя. – Когда вы с ним встречались?
- Вчера. Примерно в это же самое время. А что вы так забеспокоились, гражданин начальник? Не ожидали получить в противники такого сильного адвоката?
Ничего не ответив, следователь, забормотав что-то себе под нос, нажал на кнопку звонка. Тут же в комнату вошёл конвоир.
- Принесите мне «Журнал учёта посещений» за вчерашний день. – Попросил следователь.
- Давно мне следовало пугнуть вас адвокатом. – С удовлетворением воскликнул Гриша.
- Не зарывайтесь, Любарский, меня не так-то просто запугать.  – Уверенно заявил Тувалкаинов, хотя Гриша по его глазам видел, что тот по меньшей мере растерян.
Конвоир принёс журнал и вышел. Схватив его, следователь принялся лихорадочно листать страницы, потом ругнулся, перевернул журнал нужной стороной и начал водить пальцем по строчкам. Просмотрев журнал два раза, следователь, облегчённо вздохнув, откинулся на спинку стула и язвительно заявил Грише:
- Получается, что у нищих нет адвокатов? Им просто нечего защищать! Ну, и зачем вы придумали себе адвоката? Зачем вы подталкиваете меня к активным действиям? Я же сказал вам – сегодня ваша участь будет решена. Потерпите немного, подышите, хоть каким, но воздухом. – Следователь глубоко вдохнул и поморщился. – Вы, право, как маленький ребёнок-безотцовщина, твердите сверстникам, что ваш папа – полярник.
- Какой полярник? Говорю вам, что вчера я беседовал с адвокатом Симкиным. На беседу нам выделили полчаса, но мы проговорили больше трёх. Правда, этого никто не заметил. Потом он угостил меня сухим хлебом, а охранника – бутылкой вина.
- И конечно же, он оставил вам копию договора и свой телефон? Так позвоните ему, я разрешаю. – Следователь вынул из кармана сотовый телефон. – Что, номерочек забыли? Довольно, Любарский, морочить мне голову. – Повысил голос следователь. – Я вас предупреждал, что со мной такие номера не пройдут! – Следователь открыл свой портфель и достал из него увесистую книгу. Ту самую, что изъяли из дома Любарского. - Да, Любарский, одного у вас не отнять – действовали вы изящно, виртуозно! Надо же – каждое убийство косвенно связано с «Ветхим Заветом», словно книжку читаешь. – Тувалкаинов погладил ладонью обложку книги. – Вот она – ваша инструкция! «Бытие Каина, рассказанное им самим!» Небось, большие деньги отдали за столь редкий раритет? Выходит, вы и древними языками в совершенстве владеете?
- Так же, как и вы! – Парировал Любарский. – Откуда вам известно содержание этой книги? Сомневаюсь, чтобы ваши эксперты так быстро перевели на русский столь внушительный фолиант!
- Мне переводы не нужны, я сердцем содержание чувствую! – Тувалкаинов приложил ладонь к своей груди. - А вы очень умны, Григорий Михайлович! Воспользовались альтернативной версией «Ветхого завета», чтобы сбить меня с толку? По этой книге Каин прощён Господом и именно от него, а не от Сифа, пошёл род человеческий? Решили переиначить историю, в надежде на то, что суд будет к вам снисходителен и оправдает вас, как убийцу, раз уж сам Господь помиловал братоубийцу Каина?
- Не понимаю, о чём вы! – Любарский искренне пожал плечами. – Эту книгу кто-то подбросил мне в кабинет, её содержимое мне неизвестно, как и неизвестно, на каком языке в ней ведётся повествование…
- Довольно притворяться, Любарский, эта книга была вашим настольным руководством в деле планирования массовых убийств. Особенно мне понравился способ  покушения на вашего сына. Как это называется по первоисточнику: «Авраам приносит сына в жертву Богу?» Замечательно! Но вы несколько отошли от ветхозаветного текста, не находите? Ведь Авраам, насколько мне известно, решил принести в жертву своего сына, а вы кого? Сына своей жены и вашего злейшего врага? Родили бы своего и тогда убивали, чтобы всё было как положено…
- Что? Да ты что, сволочь, несёшь? Как я мог пытаться убить ребёнка, которого родила моя жена? – Гриша кинулся на следователя и схватил его за горло. – Скотина, я сейчас тебя принесу в жертву дьяволу… - Следователь успел нажать кнопку звонка и в комнату вбежал конвоир.
- В наручники его. – Держась за собственное горло, фальцетом заголосил следователь. – В карцер его! Ты видел, как он на меня набросился? – Следователь обратился к конвоиру, но тот был занят усмирением Любарского. – Таких расстреливать нужно, а не кормить за государственный счёт…
- Да я тебя, подонок, собственными руками придушу, как крысу подвальную… - Гриша не мог успокоиться и рвался к следователю.
- Ты слышал, ты слышал, как он меня оскорблял? – Но конвоир, оттаскивающий Гришу от следователя, лишь качал головой. – Не видел? Ах, ты вот так! Это заговор против меня! Вы здесь все подкуплены! – Тувалкаинов тыкал пальцем в охранника. - Ну, ничего, ты скоро пожалеешь, что пошёл против меня! Я и с тобой рассчитаюсь! Я сегодня со всеми рассчитаюсь, одним махом. – Тувалкаинов рубанул воздух рукой. – Пора кончать этот цирк! Увести его!
Охраннику удалось усмирить Любарского и вытолкать его в коридор. Гриша приготовился к тому, что сейчас его отправят в карцер. Заложив руки за спину, Гриша спросил у конвоира:
- Куда меня? В карцер?
- Следователь отдал приказ – расстрелять!
Сухо ответил конвоир и ткнул в бок Любарского пистолетом.

Глава 70.

Любарский нервно дёрнулся и оглянулся. В руках конвоира была всего лишь резиновая дубинка, а сам он добродушно улыбался.
- Это шутка! Извините, Григорий Михайлович, хотел всего лишь успокоить вас.
- Вам это удалось! – Гриша облегчённо выдохнул. - Вы меня знаете? Но кто вы и почему мне помогли? –
- А вы не узнали меня, Григорий Михайлович? – Охранник прошёл вперёд и встал перед Гришей.
- Лицо знакомое. Дайте вспомнить. – Гриша наморщил лоб и пристально всмотрелся в лицо охранника. – Вы у меня работали?
- Точно, в охране банка. Сторожев Михаил.
- Вот, теперь я вспомнил. А что вы здесь делаете? Банк уже успели развалить, зарплату не платят?
- Нет, Григорий Михайлович, я уволился два года назад. Не из-за зарплаты, вы платили очень хорошо. Просто захотелось поддержать династию: у меня все предки работали в тюремной охране. Да и фамилия обязывает.
- Что-то мне сегодня везёт на династии! Только что познакомился с потомственным душегубом в четвёртом поколении. Я о следователе. – Уточнил Любарский.
- Каждому своё. – Улыбнулся охранник. – Он потомственный прокурор, его дело сажать. А моя забота - охранять. В том числе и от него.
- Послушайте, Миша, а в журнале точно нет записи, что вчера ко мне приходил адвокат?
- Нет, я проверил. Может, вы встречались с ним не вчера?
- Да нет, вчера. Хотя поручиться за себя я не могу. – Гриша задумался. – В последнее время со мной творится такое, что мне трудно отличить сон от яви. Вот сейчас в какой мы реальности?
- В обычной, тюремной. – Миша пожал плечами. – Григорий Михайлович, вы идите вперёд потихоньку, здесь нельзя стоять. И слушайте меня внимательно, мне нужно предупредить вас.
- А что мне может угрожать? – Гриша улыбнулся сам себе. – Разве что язва желудка?
- Вы напрасно иронизируете, Григорий Михайлович. В тюрьме человек ещё более уязвим, чем на свободе и пусть вас не обманывают прочные стены и многочисленные запоры. Расправиться с заключённым так же просто, как чирей выдавить – нажал где нужно и всё, сердечный приступ. Но вам грозит опасность с другой стороны – от следователя. Он что-то нехорошее замышляет. Я услышал обрывки его телефонной беседы, он всё хвалился, что именно сегодня тот день, когда справедливость торжествует и приговоры приводятся в исполнение. Я буду рядом с вами на следственных действиях, но и вы не поддавайтесь на провокации, как только что в кабинете. Зачем вы полезли в драку? Теперь Тувалкаинов запишет в протокол, что вы склонны к агрессии.
- Не сдержался. – Вздохнул Гриша. – Так хотелось съездить кулаком по его наглой физиономии, просто руки чесались!
- Вам нужно сдерживать себя и иметь холодную голову. Помните о моих словах.
- Спасибо вам, Миша. Не знаю, смогу ли я отблагодарить вас, но моё человеческое спасибо вам скажу.
- Не нужно меня благодарить, я выполняю свой долг – охраняю вас. И у меня есть корыстный мотив: когда вы освободитесь, я хотел бы вернуться к вам на работу. Возьмёте?
- Долго придётся ждать, Миша. Но если выйду в этой жизни – твоей просьбы не забуду. А как же твои династические традиции?
- Я уже исполнил долг перед предками. Теперь мне нужно исполнять долг перед своей семьёй - кормить её. А зарплата у госслужащих сами знаете какая. Прибавить шаг, не разговаривать!
Впереди показался другой охранник и Гриша понял, что их разговор окончен. Придётся в камере обдумывать странные события: угрозы следователя, предупреждения, высказанные нежданным защитником, удивительное проникновение в тюрьму адвоката, которого никто не видел. И готовиться к поездке туда, куда Грише совсем не хотелось ехать. Но его желания опять никого не интересовали.

Глава 71.

Ровно в 16.00 Гришу, закованного в наручники, вывели из здания тюремного изолятора. Ему предоставили возможность переодеться в «дотюремную» одежду: костюм, ботинки, ремень и даже галстук. Конвоировал Гришу всё тот же Михаил Сторожев, успевший перед выходом ободряюще ему улыбнуться. Их поджидал микроавтобус с надписью «Прокуратура» на боку, возле которого прохаживался следователь Тувалкаинов, звонивший кому-то по мобильному телефону.
При виде заключённого Любарского лицо следователя перекосилось от злобы и он, прервав разговор, спешно сел в кабину. В салоне уже сидели двое охранников из прокуратуры и эксперт с чемоданчиком. Дверь захлопнулась, машина резко тронулась с места. Любарского насильно повезли в прошлое, в тот мир, в котором он был уважаемым, преуспевающим человеком, мужем и отцом ребёнка.
Горестные воспоминания прервались возле трёхэтажного здания роддома. Микроавтобус, как сломанная машина времени, остановился у входа в роддом, входа в прошлое. В вечернее время в здании находилась лишь дежурная смена врачей и исполняющая обязанности главврача, назначенная вместо трагически погибшего Навроцкого Якова Моисеевича.
Палаты пустовали. После серии убийств, произошедших совсем недавно, мало кто из рожениц рискнул доверить этому роддому своё счастье стать матерью. Лишь в отделении реанимации лежала Анна, до сих пор не вышедшая из коматозного состояния, да в отделении для новорождённых продолжал расти младенец, которого Гриша хотел, но не мог назвать своим сыном.
Новое руководство, решив перевернуть чёрную страницу в истории своей клиники, затеяло косметический ремонт. На улице ощущался запах краски и шпатлёвки. Но никакие ухищрения пока что не позволяли развеять дурную славу, которая буквально витала над зданием. Во всяком случае, местные жители старались обходить роддом стороной, а если и проходили мимо, то одни крестились, а вторые плевали через левое плечо.

Командование взял на себя следователь Тувалкаинов. Он приказал главврачу, пожилой испуганной женщине, выделить для следственных действий медсестру и открыть ординаторскую, в которой начнётся проведение следственного эксперимента. Миша Сторожев приковал наручниками левую руку Гриши к своей правой рукой и повёл заключённого в здание роддома.
Двум охранникам из прокуратуры следователь приказал остаться у входа в роддом, «не курить и быть начеку, чтобы муха в дверь не проскочила». Те переглянулись, пожали плечами и встали по обе стороны от входных дверей, с показной бдительностью проверив стоявшую рядом пустую урну.
Эксперт расчехлил камеру и пошёл вслед за следователем, ему нужно было проверить освещение. Гриша понуро побрёл к уже знакомому кабинету на первом этаже, с которого и началась череда убийств, в которых его обвиняли.
- Стоп. – Скомандовал следователь, остановившись перед дверью в ординаторскую. – Откройте дверь. – Приказал он молоденькой медсестре, недавно принятой на работу, с любопытством поглядывающей на закованного в наручники Гришу. – Сначала войду я один, проверю, что там и как. – Следователь отобрал ключи у медсестры и вошёл в кабинет, закрыв за собой стеклянную дверь.
- Скажите, как состояние моей жены? То есть, Анны Любарской? – Успел спросить медсестру Гриша.
- Она не выходит из комы. Но состояние стабильное и прогноз утешительный. – Медсестра виновато улыбнулась. – Её почти каждый день осматривают профессора из Москвы, их привозит господин Шапкин.
- Понятно, Лёва уже успел занять освободившееся место. – Гриша усмехнулся. – Этот хитрец и тут меня опередил. Ладно, придёт время – и с ним разберусь. – Медсестра боязливо отшатнулась. Помолчав, Гриша снова спросил. – А как мальчик? Вы не знаете - он ещё здесь?
- Здесь, здесь! Господин Шапкин приказал оставить его в роддоме до выписки вашей… То есть, родильницы Любарской. Мальчик замечательный, он хорошо кушает и почти не капризничает. Правда, иногда плачет, но это он по маме скучает. – Оживилась медсестра.
Гриша улыбнулся и замолчал. Через минуту следователь крикнул:
- Заводите Любарского!
Внутри всё было точно так же, как и в день трагедии: несколько столов с компьютерами, телевизор, шкафы с медицинскими книгами, диван, кресла для отдыха персонала, всюду папки с документами. Не хватало только трупа. 
- Что это за дверь? Куда ведёт, где ключи? – Следователь кивнул на закрытую дверь в торцевой стене кабинета.
- Эта дверь ведёт в туалетную комнату, но ей никто не пользуется – туалет не работает. – Пояснила медсестра. – Ключей у меня нет. Позвать главврача?
- Не нужно. Какая приятная барышня, всё обстоятельно разъясняет. – Фальшиво улыбнулся следователь. – Даже жаль предлагать вам такую трагическую роль, но придётся. – Следователь взглянул на Любарского. - Снимите наручники с заключённого. – Сторожев подчинился и отстегнул браслеты. Гриша с облегчением потёр натёртое металлом запястье. – Так! Вы, девушка, встаньте рядом с подозреваемым, вы будете играть роль жертвы. Не бойтесь, он вас не укусит. – Глупо улыбнулся следователь, видя испуг медсестры. – Он вообще не кусается, он только убивает. Шучу, шучу! Не волнуйтесь, вы находитесь под защитой правосудия и вам ничто не угрожает. – Пафосно произнёс Тувалкаинов. Не вынимая из портфеля, который лежал на кресле, никаких документов, следователь продолжил. – Коля, ты встань здесь. Отсюда хороший обзор? – Эксперт с видеокамерой совершил пробную съёмку и кивнул головой. – Отлично, начинаем. Итак, мною, следователем прокуратуры по особо важным делам Тувалкаиновым проводятся следственные действия на месте преступления. Присутствуют: подозреваемый Любарский, эксперт-криминалист и двое понятых, медсестра и охранник. Восстанавливаем хронологию убийства врача-анестезиолога. Девушка, сядьте на диван, вы у нас будете вместо убитого. Садитесь, это не опасно. Так, очень хорошо. Вы, Любарский, показывайте и рассказывайте: как входили, как убивали.
- Я никого не убивал, сколько раз нужно это повторять? – Гриша занервничал. – К чему весь этот цирк? Вы прекрасно знаете, что когда я вошёл в ординаторскую, врач уже был мёртв.
- Любарский, вы не оправдывайтесь. Здесь не суд, а следственный эксперимент. Показывайте, как всё было. – Следователь махнул рукой. – Давайте с самого начала: вы открываете дверь, входите. Так, хорошо, входите… Что дальше?
- Войдя сюда, я увидел, что на диване сидит врач с запрокинутой головой.
- Почему решили, что это врач? – Следователь впился глазами в Гришу.
- Потому что в ординаторской, да ещё в белых халатах обычно находятся врачи. Мне вначале показалось, что он спит. Я подошёл ближе и понял, что врач не спит, а хрипит от удушья: его руки были связаны за спиной скотчем, на шее затянут то ли шнурок, то ли провод.
- Обращаю внимание: подозреваемый не упомянул, что включил свет в кабинете, а утверждает, что отлично видел, чем была связана жертва.  – Следователь повернулся к камере и довольно потёр руки. – Дальше.
- Зачем мне было включать свет, когда он и так горел? – Гриша обвёл глазами присутствующих, словно ища поддержки, но кивнул ему один Сторожев. – Я подбежал к жертве, как вы её называете, и попытался помочь, ослабить шнур, но у меня ничего не получалось. Тогда я бросился к столу, стал выдвигать ящики…
- Зачем вам понадобились ящики? Что вы там искали? Или что-то хотели спрятать? – Следователь подошёл к столу поближе.
- Что мне было прятать? Я надеялся найти какой-нибудь острый предмет: ножницы, нож, скальпель. Чтобы перерезать…
- Показывайте, показывайте. – Следователь кивнул на стол. – Что перерезать? Горло? И что вы нашли? Почему вы никого не позвали на помощь? Почему не закричали?
- Я торопился помочь, он ещё хрипел…
- И вы решили облегчить его муки. А что, если вам всё это показалось: связанные руки, шнурок на шее? Что, если врач просто спал? А вы его хладнокровно задушили и оставили записочку с довольно странным содержаньицем, что-то там: «Кто сделал повреждение на теле ближнего моего, тому также надобно сделать. Удушенье за удушье». Я правильно вас процитировал, гражданин Любарский?
- Подождите, у меня проблемы. – Эксперт прекратил съёмку и выключил камеру.
- Что, что такое? Какие проблемы? – Следователь занервничал. – Нам нельзя прерывать съёмку.
- Да чего нельзя, когда у меня аккумулятор сдох! – Эксперт выругался. – Сколько можно просить начальство, чтобы приобрели новую камеру, современную, а не ремонтировали этот анахронизм!
- Ты мне тут перестань выражаться! Мы при исполнении государственного долга. – Следователь побагровел. – Иди знаешь куда? Туда, в машину! И заряжай свои аккумуляторы. Чтобы максимум через пятнадцать минут у тебя всё стрекотало и жужжало!
- Я схожу к машине, у меня есть запасные батареи. Проверю всё и вернусь. - Эксперт вышел из кабинета.
- Так, сценарий меняется. – Следователь задумался и потёр ладонями виски. – Может, это и к лучшему? – Следователь что-то забормотал себе под нос и повертел пальцами в воздухе. – Тогда что получается? Он её, а я его. Он меня, но мимо, а я его. – Все трое с недоумением следили за безумными действиями следователя. Увидев, что за ним наблюдают, он улыбнулся. – Итак, продолжим. Сегодня сама судьба мне улыбается, а тебе, Любарский, показывает свой… Очень, очень сегодня удачный день для меня! Просто само провидение подсказывает мне, как действовать дальше. Итак, господа-товарищи, и дама, разумеется, в первую очередь! Как я вам и говорил, настал момент истины! Пора выносить приговор и приводить его в исполнение. Сегодня мне даровано право быть одним в трёх лицах: прокурором, судьёй и палачом. Что, Любарский, не ожидал такого расклада? Хотел отвертеться, дурачком прикинуться: «Раз в белом халате – значит врач!» Чёрта с два! Вон девушка в белом халате, но не врач, а медсестра! Что, прокололся? Теперь тебе не отвертеться! Итак, прошу внимания. – Следователь достал из кармана ключ и запер дверь. – Любарский продолжает, а я заканчиваю. Ну, показывайте, в какой ящик вы полезли. Не открывать! – Резко закричал следователь и оттолкнул Любарского, протянувшего руку к ящику стола. – Стой, где стоишь! А сейчас я покажу, что находится в этом ящике! – Следователь выдвинул ящик и достал оттуда пистолет с глушителем. – Что, Любарский, не ожидал? Думал провести меня? Или скажешь – не твой пистолетик?
В ординаторской повисла тревожная тишина.

Глава 72.

Первой отреагировала медсестра: она ойкнула и отшатнулась. Сторожев переводил изумлённый взгляд с пистолета на Тувалкаинова.
- Что вы несёте? Конечно не мой! – Любарский обвёл взглядом присутствующих. – Вы его сами туда подбросили! Когда один вошли…
- Что? Что ты сказал? – Тувалкаинов направил пистолет на Любарского. – Пистолет подбросили твои сообщники, узнавшие о следственном эксперименте! Во всяком случае, именно так я запишу в рапорте.
- Тувалкаинов, опустите оружие. – Сторожев сделал шаг вперёд. – Это уже слишком! Вы же понимаете абсурдность вашего обвинения! Нам нужно прекратить следственные действия и вернуться в изолятор.
- Стоять на месте! Никому не двигаться! Сторожев, поднимите руки. А, впрочем, вы сами подписали приговор себе! Слишком много болтали и шпионили за мной. Думаете, я не заметил, как вы подслушивали мои телефонные разговоры? Хотели выслужиться? Ждали благодарности от начальства, награды? Она вас найдёт, но уже посмертно. Стоять. – Следователь, хищно улыбаясь, расстегнул пиджак и вытащил второй пистолет. – Всё будет выглядеть правдоподобно! Первый шаг: Любарский убивает медсестру.
Следователь поднял пистолет с глушителем и выстрелил. Пуля попала в голову медсестры. Она, ничего не успев понять и почувствовать, замертво рухнула на пол.
- Второй шаг: Любарский стреляет в охранника.
Следователь повернулся и выстрелил в Сторожева. Охранник застонал и схватился за руку.
- Извините за причинённые неудобства, но в этом виноват опять же гражданин Любарский. Тебя, Сторожев,  застрелят не с первого выстрела! Ведь Любарский не снайпер, а всё должно выглядеть правдоподобно.
- Вы что творите? – Прошептал Сторожев, кривясь от боли. – Это же преступление! Вы что, не понимаете?
- Понимаю! Именно так – преступление! Но только преступник не я, а гражданин Любарский. Это он застрелил медсестру, потом охранника и попытался застрелить меня. Но промахнулся. – Следователь выстрелил в стену. – Теперь ты видишь, как Любарский опасен? Он всё просчитал: пистолет с глушителем, выстрелов никто не услышит. Хотел положить нас всех и сбежать! Но не выйдет, я ему помешаю. И тебе тоже. – Следователь заметил, что охранник здоровой рукой расстегнул кобуру и выстрелил в него второй раз. Сторожев упал на пол. – Вот и всё, господин Любарский! Заканчивать спектакль буду я, из своего пистолета.
Следователь бросил пистолет с глушителем под ноги Любарского и снял резиновую перчатку с правой руки. Никто и не заметил, когда он её надел.
- Из своего табельного оружия я застрелю тебя при попытке к бегству. Всё, Григорий Михайлович, твоя песенка спета! Я привожу приговор в исполнение. – Следователь начал поднимать руку с пистолетом «Макарова», но вдруг вздрогнул и обернулся к входной двери. – А ты откуда здесь взялся? Кто тебе разрешил прийти сюда? – Испуганно заорал Тувалкаинов.
Гриша взглянул на дверь и не поверил своим глазам: на пороге закрытой двери стоял его адвокат, Исаак Абрамович Симкин! Всё в том же странном одеянии и домашних тапочках на босых ногах.
- Пакта сунт сэрванда! (Договора должны соблюдаться). – Холодно произнёс адвокат. – Ад патрес! (Отправляйся к праотцам).
Тувалкаинов дико закричал и направил пистолет на Симкина, но выстрел раздался раньше. Даже не выстрел, а хлопок пробки, вылетающей из бутылки с шампанским. Стрелял Любарский, в суматохе поднявший с пола пистолет с глушителем. Следователь рухнул на пол, прямо к ногам адвоката. Со словами: «Абсольво тэ» (Отпускаю грехи твои), Симкин плюнул в лицо следователя, улыбнулся Грише и исчез из комнаты.
- Помогите! – Гриша услышал сдавленный шёпот и обернулся.
- Миша, ты живой? Как я рад, что ты жив! – Гриша приподнял Сторожева, обхватив его за плечи. Тот застонал. – Сейчас, Миша, сейчас я позову…
- Что, гады, думали - я испустил дух? Решили от меня избавиться?
Следователь, лежавший в луже крови, держась одной рукой за живот, второй поднимал пистолет.
- Меня нельзя убить! Я вечный, как зло на земле! Отправляйтесь оба к своим Богам. – Тувалкаинов выстрелил и попал в Сторожева. Тот опять упал на пол.
- Сдохни, сатана, изыди! – Заорал Гриша и несколько раз нажал на курок пистолета. Пули изрешетили грудь следователя и он, выронив пистолет, уткнулся лицом в пол. – Миша, как ты? Ты жив? Я сейчас позову врачей!
- Нет, Григорий Михайлович, нельзя. – Миша еле шевелил посиневшими губами. – Мне худо, я умираю! Бегите, теперь никто не сможет подтвердить, что это побоище организовал следователь.
- Нет, Миша, ты не умрёшь! Я зову врачей. – Гриша вскочил на ноги. – Держись!
- Нет! Слушайте меня и делайте так, как я скажу. – Миша говорил, не открывая глаз. – Сюда уже бежит охрана, вас застрелят, как только они выломают дверь. Вам нужно бежать, только так вы сможете… - Миша замолчал.
По коридору первого этажа уже бежали охранники из прокуратуры, услышавшие пистолетный выстрел. Какой-то шум раздался и за дверью, ведущей в туалетную комнату. Гриша огляделся, он не знал, как ему поступить? На полу ординаторской, залитой кровью, лежали три трупа, в дверь уже ломились оперативники. Ещё несколько секунд и дверь слетит с петель.
Взглянув на свои окровавленные руки, Гриша принял решение – бежать! Подскочив к оконному проёму, Любарский распахнул окно. Не медля, Гриша перемахнул через подоконник и побежал вправо, к углу здания. Оттуда было недалеко до лесочка, где можно было затеряться.
Не успев добежать двух шагов до спасительного поворота, Гриша услышал выстрелы и почувствовал обжигающую боль в правой ноге.

Глава 73.

Охранник с остервенением отстрелял всю обойму вслед Любарского.
- Кажись, я его завалил! – Он перезарядил пистолет и вскочил на подоконник. – Вы глядите здесь, а я проверю Любарского. И смотрите в оба, у него тут сообщники! - Охранник спрыгнул на землю и, пригибаясь, побежал к углу роддома.
 Второй охранник и эксперт осмотрели тела, лежавшие на окровавленном полу. Эксперт нащупал слабую ниточку пульса у Сторожева.
- Вроде - живой! В рубашке мужик родился, столько пуль в него всадили, а он всё дышит! Я за врачами!
- Давай! А я на вахту – вызову подмогу!
Эксперт и охранник спешно выбежали из ординаторской. Как только они покинули помещение, сразу же открылась дверь, ведущая в туалет. Неизвестный, одетый в белый халат, осторожно, стараясь не наступить в лужи крови, подобрал с пола небольшой предмет, подошёл к Тувалкаинову и присел на корточки. Погладив его ладонью по щеке, неизвестный быстро встал и пошёл к двери.
Неизвестному удалось добежать до лестницы, ведущей на второй этаж раньше, чем в коридоре появились врачи роддома.   

Глава 74.

Наконец-то спасительный полумрак лесной чащи скрыл беглеца. Можно упасть в высокую траву, отдышаться, осмотреть рану и подумать, что делать дальше? У Гриши сильно кружилась голова, то ли от потери крови, то ли от быстрого бега. Не теряя времени, Гриша снял с себя поясной ремень и перетянул бедро выше раны.
Честно говоря, ему не очень хотелось глядеть на разорванную пулей плоть. И так было ясно, что рана серьёзная – штанина уже пропиталась кровью и нога стала хуже слушаться. Далеко с такой ногой не уйти, а мечтать о выходе на трассу было наивно.
В последнее время Гриша стал знаменит на всю Россию. Каждый телевизионный канал считал своим долгом в прайм-тайм рассказать о банкире, который, свихнувшись от ревности, устроил кровавую бойню в роддоме, пытаясь убить даже собственного ребёнка. Кто из водителей, остановленных на трассе, поверит, что с такой репутацией Гришу выпустили на свободу?
Гриша застонал - не столько от боли, сколько от осознания бесполезности своего бегства. Не лучше ли вернуться к роддому с поднятыми руками и сдаться в руки охранников? Так хоть будет шанс сохранить жизнь, дожить до судебного заседания и услышать приговор. Каким он будет? Гриша был уверен – пожизненное заключение или, в виде исключения – расстрел!
Но такой финал Гришу явно не устраивал. Неизвестно на что рассчитывая, он с трудом поднялся и, волоча ногу, побрёл по тропинке. Про себя Гриша твёрдо решил – уж если и помирать от пули, так лучше на воле, на свежем воздухе, так ароматно пахнущим свободой! Только не в душной одиночной камере, дожидаясь ночи, когда за тобой придёт палач с пистолетом.
Лесок стал редеть и Гриша почувствовал запах реки – это была Вязьма. Та самая речка, на берегу которой давным-давно двое влюблённых, обнявшись и тесно прижавшись друг к другу, дожидались восхода солнца и мечтали о долгой, счастливой жизни. Гриша неосознанно побрёл вдоль берега, пытаясь отыскать их с Анной любимое место.
На опушке лесочка, где с обрыва был виден крутой изгиб реки, Гриша заметил деревянный домик. Старенький, будто вросший в землю, но добротный, собранный на совесть из обтёсанных брёвен. Доковыляв до калитки, Гриша остановился в нерешительности – домик оказался жилым. Из трубы, несмотря на лето, вырывался лёгкий, почти не видимый дымок. Во дворе на верёвках сушились пучки трав, вязанки грибов. На колья изгороди были насажены глиняные горшки.
- Ну, чего столбом стоишь, мил человек? Заходи в дом, коль в гости пришёл!
Гриша от неожиданности вздрогнул и обернулся – за его спиной стояла пожилая женщина, всем своим видом походившая на деревенскую жительницу: цветастая тёплая кофта, длинная, до пола юбка, галоши, платок, низко надвинутый на глаза и внимательный, но не испуганный взгляд, каким обычно деревенские встречают нежданного гостя.

Глава 75.

На экране плазменного телевизора, размером чуть меньше, чем экран в кинотеатрах, корреспондент взахлёб, глотая окончания слов, рассказывал:
- Очередная кровавая драма разыгралась в печально известном роддоме города Вязьмы. Бывший банкир Григорий Любарский вновь оказался на свободе, но не по приговору суда, а в результате очередного хитроумного преступления. На этот раз кровавому маньяку удалось ускользнуть из рук правосудия при проведении следственного эксперимента в здании роддома. Представители прокуратуры утверждают, что побег Любарского организовали сообщники, передавшие преступнику пистолет. Во время следственных действий Любарский хладнокровно, буквально в упор расстрелял всех, кто присутствовал в служебном помещении роддома. Погибли следователь Тувалкаинов и медсестра роддома, тяжело ранен сотрудник ГУИН, за жизнь которого идёт борьба в Институте Склифасовского. Оперативные сотрудники, охранявшие роддом, не смогли задержать Любарского. Милицией объявлен план «Перехват», однако до настоящего времени местонахождение преступника не установлено. Руководство прокуратуры призывает жителей города Вязьмы к бдительности и обращает внимание на то, что преступник вооружён и очень опасен, ему уже нечего терять. По словам очевидцев, одному их охранников удалось ранить Любарского в ногу и тот, как раненый зверь, скрылся в загородном лесу. Всем, кто имеет хоть какую-нибудь информацию о месте нахождения Григория Любарского, нужно немедленно сообщить по телефону 02.
Пока репортёр рассказывал, камера оператора бесстрастно показывала скорбные лица врачей и медсестёр, стоявших полукругом возле входа в здание роддома, откуда выносили упакованные в чёрные траурные мешки тела следователя и медсестры. Раненого охранника увезли раньше каретой «скорой помощи».
Включилась камера в телевизионной студии. Ведущая новостей с бесстрастным лицом продолжила комментировать происходящие события:
- Наша съёмочная группа поинтересовалась мнением простых граждан, что они думают по поводу этой жестокой трагедии и каковым, на их взгляд, должно быть наказание для подобных маньяков. Послушайте их мнение.
На экране появился пожилой мужчина, увешанный орденами:
- Таких преступников нужно расстреливать по законам военного времени – на месте!
Ветерана сменила женщина с ребёнком на руках:
- Это ужасно! Это не укладывается в моей голове – попытаться убить собственного сына? Да такого изверга перед смертью нужно кастрировать!
На экране появился гость Москвы, похожий на таджика:
- Слушай! Таких зверей нужно кинжалом резать на части, как барана! Дайте мне этого банкира и я отрежу ему голову! Клянусь матерью, да!
Корреспонденты не обошли вниманием и чинных бабушек, сидевших рядком на лавочке в парке. Как ни странно, но тут мнение разделилось:
- Просто не верится, что такого злодея могла родить женщина!
- Это всё деньги! От миллионов у него и крыша поехала.
- Чаще нужно в церковь ходить, а ентот наверняка безбожником был, антихристом! Вот его чёрт и попутал!
- А мне не понятно, почему такой умный мужчина начал всех убивать? Не похож он на маньяка! Глаза у него добрые. Может, не он это? – Последняя из старушек выбилась из общего гласа знатоков истины, но её сомнения тут же утонули в криках возмущения.
Вновь включилась студия. Ведущая, оторвавшись взглядом от корреспондентского монитора, взглянула в камеру, как в глаза потусторонней миллионной аудитории:
- Вы слышали мнение граждан России. Как видите, подавляющее большинство уже вынесло свой приговор безжалостному убийце. – Ведущая наклонила голову набок и, поджав губы, со страстью резюмировала. – Как журналист я обязана быть бесстрастной, но как женщина и мать я присоединяюсь к мнению россиян – таких нелюдей нужно отстреливать на месте, как бешеных собак. А сейчас - о других новостях дня.

Выключив телевизор, Ася Абрамовна вопросительно взглянула на сына:
- Что ты думаешь об этом?
- Мама, у меня нет оригинальной версии. - Шапкин пожал плечами. - Я так же думаю, что с Гришей случился нервный срыв. Он потерял голову и возомнил себя неким мстителем, карающим тех, кто по его мнению,  как-то навредил ему. А у тебя, мама, конечно же, имеется своё мнение?
- Я просто подумала, а кто виновен в нервном срыве этого несчастного мужчины? – Ася Абрамовна смотрела в окно.
- Понятно. – Лёва взъерошился, как нахальный воробей. – Ты ждёшь от меня признания, что это я послужил причиной психического расстройства Любарского? Что, ухаживая за его женой, которая затем родила ребёнка, которого Гриша не считает своим сыном, именно я спровоцировал его на безумные поступки? Мама, может ты хочешь сказать, что это вовсе не Гриша, а я дважды устроил кровавую бойню в роддоме?
- Лёва, не дерзи маме. – Ася Абрамовна строго погрозила пальцем. – Хорошо уже то, что ты признал часть вины за поступки несчастного Гришеньки, значит я воспитывала тебя не зря! Но есть и ещё один человек, виновный в помешательстве бедного Гриши Любарского.
- И кто же это? Анна? Ты хочешь сказать, что она использовала и меня, и Гришу? Хотела забеременеть от меня, а ребёнка выдать, как рождённого от Гриши?
- Ты думаешь о женщинах слишком примитивно, сынок. – Ася Абрамовна хитро улыбнулась. - Скорее всего, флиртуя с тобой, Анна постаралась разжечь Гришу, разбудить его головастиков.
- Что, что? – Лёва удивлённо рассмеялся. – Неужели ты намекаешь на детородную способность Любарского?
- Ты умничка, Лёва и понимаешь маму с полуслова! Анна женщина образованная и наверняка смотрит умные передачи по телевизору...
- Вот как! – Шапкин хохотнул. – Не знал, что такие бывают!
- Помолчи, сын, послушай маму. Учёные, естественно из Израиля, недавно придумали чудный метод борьбы с мужским бесплодием. Для тебя я объясню просто, чтобы ты понял. Так вот, если муж узнаёт, что его жена сходила налево, то у него начинает бурлить не только дурь в голове, но и вскипают возмущённые сперматозоиды, которые тоже считают себя собственниками, хозяевами женской плоти и не намерены терпеть соперников. Они, эти головастики,  готовы доказать всем, что они лучше, сильнее и быстрее! У взбешённого мужа возникает желание убить жену, а у взбешённых сперматозоидов – включается инстинкт убийства чужаков. Днём мужчина кричит на жену, топает ногами, а ночью, обуреваемый желанием доказать, что он лучше любовника, решает посеять своё семя и вытолкнуть инородцев. И представь себе, Лёвушка, эффект достигается в девяносто девяти процентах! Из ста!
- И, конечно же, это именно ты просветила Анну в данной научной теории? – Лёва посуровел. – Мама, я правильно тебя понял? Ты сама подтолкнула Анну в мою постель? И только ради того, чтобы она смогла забеременеть от Гриши? Как это называется, мама?
- Женская солидарность. – Ася Абрамовна нисколько не смутилась. – И женская хитрость. Сыночка, не расстраивайся так! Я всего лишь информировала Анну о достижениях израильской медицины, но вовсе не учила её обманывать тебя и мужа. Возможно, тут не обошлось без божественного вмешательства. Да и утверждать, что ребёнок родился от Гриши мы не можем. Ведь так? – Лёва согласно кивнул. – Что нам остаётся?
- Не знаю, мама, я совсем запутался. – Шапкин махнул рукой.
- Вот именно, Лёвочка! Ты запутался! Анна запуталась! Гриша запутался! Следствие запуталось! Одна я кое-что понимаю и прошу тебя - найди Гришеньку Любарского раньше, чем его найдёт милиция.
- Мама, что это за просьба? – Шапкин поперхнулся и закашлялся. - Что за службу спасения ты собираешься организовать? Бесплатную помощь преступникам? Психологические консультации убийцам?
- Сыночка, лучше помолчи и послушай маму, пока она не решила, что ты, хотя и рождённый ею, но умственно отсталый. – Лёва махнул руками. – Лёва, я буду задавать тебе вопросы, а ты отвечай мне только «да» или «нет».
- Сколько будет вопросов? У меня мало времени, меня ждут дела. – Лёва демонстративно поглядел на часы.
- Я буду краткой. Все эти дни я думала об одном: как бы поступил мой сын, окажись он в такой непростой ситуации? Что бы сделал он, узнав, что его жена изменила ему со своим… недоброжелателем! Да не просто изменила, а ещё и родила от него ребёнка? Я по ночам спрашивала себя – мой сын смог бы взять в руки нож и зарезать того недоброжелателя?
- И что ты ответила мама?
- Ответь сначала ты, сыночка.
- Пожалуй, смог бы. – Подумав и тяжело вздохнув, ответил Лёва.
- Верно, и я ответила так же. – Ася Абрамовна отчего-то обрадовалась. – А теперь ответь так же искренне: ты смог бы зарезать врачей, которые, возможно, и допустили ошибку при родах, но спасли ребёнка, пусть и не твоего сына?
- Мама, я же не маньяк! Подал бы на них в суд, добился увольнения, но убивать! Это уже слишком! – Шапкин покачал головой.   
- Замечательно. – Ася Абрамовна хлопнула в ладоши. – Выходит, я правильно воспитала сына! Тогда почему мы должны считать, что мама Гриши Любарского, упокой Господи её душу – недостойная женщина, воспитавшая не доброго сына, а преступника?
- Мама, ну это уже слишком! Ты хочешь подменить собой весь следственный аппарат. – Лёва не мог согласиться с доводами мамы. – Суд не может выносить решения только на основании того, у кого какая мама: плохая или замечательная.
- Вот это и плохо, сыночка! Суд совсем не хочет видеть человека. Он верит бумажкам и словам, а всё это можно легко подделать и подменить.
- Мама, опомнись! Только что по телевизору рассказали, что Гриша самолично расстрелял трёх ни в чём не повинных людей и сбежал! Ты будешь утверждать, что это не он натворил?
- Сыночка, с каких это пор ты стал верить тому, что говорят по телевизору? Ты мне сам недавно с гордостью сказал, что можешь купить любого журналиста и заказать любой сюжет о себе, даже о том, что ты побывал на Луне!
- Я говорил о журналистах, а это репортаж с места события, его не фальсифицируешь. К тому же я говорил не о всех журналистах, а о некоторых.
- Сейчас можно подделать всё, даже денежные знаки. Но от журналистов перейдём к тебе. Ответь мне честно, без утайки, обещаю не волноваться и не сердиться  – у тебя есть пистолет?
- Конечно! Сенаторам положено личное оружие.
- Так я и знала! Надеюсь, у тебя хватает ума хранить его в сейфе, а не носить, как босяку, за ремнём?
- Можешь не волноваться, он спрятан надёжно.
- Скажи мне деточка, а ты хорошо стреляешь из нагана? С каких шагов ты попадаешь в яблочко?
- Э-э, у-у, ну-у, честно говоря, мама, я стрелял всего один раз, на полигоне, и даже не попал в мишень. Ты же знаешь, у меня никогда не было склонности к охоте и рыбалке.
- Я горжусь тобой, сын, ты соблюдаешь главную заповедь – не убий! Скажи, Лёва, а Гриша Любарский – хороший стрелок?
- Не знаю, мама. Скорее всего, нет. Гриша зациклен на своём банке. Он всё время думает о деле, о развитии бизнеса. Он трудоголик. Сомневаюсь, чтобы свободные минуты он проводил в тире.
- Тогда как ты мне объяснишь тот сюжет, что Гриша уложил на месте трёх человек? И зачем он скрылся? Где он станет прятаться всю жизнь?
- Ясно, мисс Марпл. – Лёва улыбнулся. – Постараюсь возразить тебе по всем пунктам. Грише могло повезти и он случайно попал в цель.
- И так случайно он попадал в цель три раза?
- Ну, допустим! Теперь о побеге. Когда тебе светит пожизненное заключение или расстрел, тут волей не волей начнёшь хвататься даже за соломинку. Ещё нужно учесть, что Гриша одержим жаждой мщения!
- Возможно, ты и прав. – Ася Абрамовна задумалась. – Но может быть и по-другому. Кто-то старается потопить Гришу, хочет избавиться от него до суда и спрятать все концы в воду. Грише удалось вывернуться и он, чтобы спасти себя, решил воспользоваться быстротой своих ног. Но его всё же подстрелили! Бедный Гриша, теперь он будет хромать, как библейский Яков!
- Мама, мы можем выдвигать различные версии, но официальная такова: Гриша преступник, убивший многих людей.
- Умоляю тебя, сыночка, не вспоминай при мне про официальные версии! Ася Абрамовна даже в молодости не верила в официальные версии, неужели на старости лет меня убедят в том, что Гриша Любарский – маньяк и убийца? Пока я сама не разберусь с этим лично, ни за что не поверю!
- Мама, как ты хочешь с этим разобраться? Ты собираешься стать частным детективом? Но это же смешно!
- Не смейся над мамочкой! – Снова погрозила пальцем Ася Абрамовна. – Я знаю, кто мне поможет! Ещё не всех моих подруг отвезли на погост, ещё есть живые. А мои подруги знают больше, чем всё следственное управление города Москвы. Теперь меня не остановит никто, даже моё давление – завтра я отправляюсь в Вязьму!
- Мама, что за блажь? Там по лесам бегает Гриша Любарский с пистолетом в руке, а ты собираешься прогуляться по родным местам?
- Сыночка, ты опять расстраиваешь маму! Почему ты думаешь, что встретив меня на дороге, Гриша обязательно застрелит меня? Ты бы, Лёвушка, застрелил его мать?
- Хорошо, мама, ты права! Но всё же нужно быть осторожнее. Если ты права и Гришу подставили, то преступник постарается разыскать Гришу и добить. А мы даже не представляем, как выглядит этот человек. Вот почему я опасаюсь отпускать тебя в Вязьму.
- Не волнуйся, Бог меня сбережёт. Лёвушка, тебе тоже нужно подключиться к моему расследованию. Не маши руками, а лучше помоги маме. Вокруг тебя крутится много умных людей из милиции и госбезопасности, они смогут отыскать Любарского и доставить его к тебе.
- Зачем он мне нужен? – Лёва пожал плечами. – По закону, я должен буду задержать его и передать в руки правосудия.
- Лёва, а ты поступи по нашим, древним законам! Поступи как надлежит поступать по святой книге. Предоставь ему убежище, как человеку, совершившему неумышленное преступление. Чтобы он имел возможность высказаться, изложить свои версии случившегося и попытаться оправдаться, если захочет. Помни, Лёвочка, прежде чем затевать войну, нужно предложить своим врагам мир. А вдруг они согласятся на твои условия, к чему тогда лишние жертвы? А если Любарский откажется сотрудничать с тобой, ты сможешь с чистой совестью передать его в тюрьму. Обещай мне, Лёвочка, что не откажешь в помощи Грише, если он придёт к тебе?
- Мама, он не придёт сюда. Он ненавидит меня и подозревает, что я виноват во всех его бедах. Если он и надумает прийти ко мне, то только с автоматом. Но, обещаю тебе, если он придёт или позвонит, я выслушаю его и если пойму, что он не виновен – то помогу ему. Обещаю тебе с лёгким сердцем, потому что уверен – Гриша сюда не сунется!
В комнату, постучав, вошла работница Шапкина, исполнявшая обязанности домашнего секретаря.
- Лев Аркадьевич, вам звонят от Любарского, будете говорить?
- Что вы сказали? Откуда звонят? От Любарского?
Лёва почувствовал, что по спине пробежал холодок страха. Он испуганно посмотрел на маму, как на прорицательницу, а Ася Абрамовна в ответ лишь самодовольно улыбнулась.

Глава 76.

Григорий Любарский, в уме просчитав варианты, счёл нужным отказаться от столь заманчивого предложения.
- Спасибо вам за приглашение, но я пришёл не к вам в гости. Я ошибся, мне нужен другой дом.
- Какой такой другой дом? – Женщина внимательно оглядывала Гришу. – Это и есть тот самый дом.
- Нет, я обознался. Всего доброго, мне пора идти. 
Гриша бочком, старательно скрывая рану, шагнул в сторону и охнул – каждый шаг отзывался острой болью.
- И далеко ты с такой ногой уйдёшь? Пошли в дом! И не сумлевайся – енто и есть тот дом, где ты будешь в безопасности. – Старушка распахнула калитку.
- Что вы сказали? Так вы меня знаете? – Гриша облизал пересохшие губы.
- Кто ж тебя, милок, не знает? Ты, чай, подумал, что раз мы в глуши, так и телевизор не смотрим?
- А раз вы всё обо мне знаете, так чего в дом приглашаете? Не боитесь меня? – Гриша, несмотря на боль, усмехнулся. – Или за меня награду объявили?
- Э, милок, енто девицам осьмнадцати годков боятся мужиков стоит. А со мной всё, чего я боялась, уже давно случилось. Так что заходи, душегуб, гостем будешь. – В глазах старушки заплясали озорные огоньки.
- Зачем вы так? Я никого не убивал, никого не насиловал! Меня хотят сделать козлом отпущения. Кто-то очень хочет, чтобы я никогда не вышел из тюрьмы.
- Ну да, понятно – ты чист, как окна перед Пасхой! Раз так, то мой долг предоставить тебе убежище, верно? Ведь так положено поступать по вашим иудейским законам: «Выберите три города-убежища, куда мог бы убежать обвиняемый в убийстве, чтобы не был он умерщвлён мстителем прежде, чем предстанет перед судом». На мой старческий взгляд – очень мудрые слова заключены в ветхозаветных книгах. Так что у меня, касатик, выбора нет: нарушать заповеди хоть и чуждой религии мне не позволительно. Проходи, дверь для тебя открыта!
- Что-то слишком часто в последнее время мне встречаются знатоки «Ветхого Завета». Ох, не к добру это. – Пробормотал Гриша, потом добавил громче. – Спасибо, бабушка, за гостеприимство. – Они уже подходили к крыльцу дома.
- Зови меня Пелагеей Даниловной и во внуки ко мне не набивайся. - Сурово произнесла старушка, сразу нахмурившись. - У меня своих дармоедов хватат. Особенно в день пенсии – все о бабушке вспоминают! Ты енто чего, касатик? – Охнула бабка Пелагея.
Гриша, едва переступив порог дома, рухнул на пол, потеряв сознание.

Глава 77.

Секретарь сконфуженно поправилась:
- Извините, Лев Аркадьевич, звонит бывший финдиректор Любарского, Эльза Бардина. Она уверяет, что разговор срочный.
- Фу ты, а я подумал… - Лёва с облегчением выдохнул и искоса взглянул на маму, но та осталась невозмутимой. – Да, конечно, я сейчас подойду. Лиза, переведите звонок в мой кабинет.
Когда за секретарём закрылась дверь, Лёва раскрыл рот для гневной тирады, но мама опять его опередила:
- Кто эта женщина, Лёва? Почему тебе звонят женщины Любарского? Ты продолжаешь иметь с ними контакты?
- Мама, это деловой звонок. Женщины могут звонить не только по личным делам, ты не находишь? – Лёва улыбнулся маме и поспешно вышел.
Едва за ним закрылась дверь, как Ася Абрамовна всплеснула руками:
- Этот босяк надеется провести свою маму! Мой сын думает, что раз он выбился в люди, то маме не стоит за ним присматривать? Как бы не так! Пойду, покалякаю с Лизочкой, она девочка умная и не станет крутить хвостом перед Асей Абрамовной. Она мне всё расскажет про ту Эльзу, которая служила у Любарского, а теперь названивает Лёвочке прямо на дом. Ох, как же тяжело мамам жить на свете! Приходится переживать за всех сразу: за сыночка, за тех женщин, которые звонят ему, за бедного Гришеньку Любарского, оставшегося сиротой, за того соплячка, который может оказаться моим внуком, за Аннушку… Вот только за Аннушку ли?
Ася Абрамовна, поднявшись с кряхтением со стула, осмотрела себя в зеркале, поправила волосы и засеменила к двери. Ей не терпелось вписать в записную книжку своей памяти новое женское имя – Эльза Бардина!

Глава 78.

Лев Аркадьевич, конечно же, утаил от матери, что уже довольно давно, с момента получения записки с угрозами, он вёл собственное расследование. Сбором оперативной информации занимался начальник его охраны, Майоров Леонид Алексеевич, бывший сотрудник ФСБ.
Расследование поначалу продвигалось быстро. Все факты указывали на то, что угрозы в адрес Шапкина исходили от Любарского. Обстоятельно расспросив прислугу, забиравшую из химчистки вещи Шапкина, Майоров почти со стопроцентной уверенностью сделал вывод, что письмо с угрозами могла подбросить только домработница Любарского, некая Галина, землячка и школьная подруга Анны.
Всё сошлось на Любарском. Получалось, что узнав о связи Анны с Шапкиным, взбешённый Гриша решил таким изящным способом припугнуть своего злейшего врага. Понимая, что в столь пикантной ситуации ребёнок вполне может быть не от него, Гриша начинает терять над собой контроль и в припадке ярости пытается ужалить в самое больное место – пытается расправиться с только что рождённым младенцем.
Пытаясь замести следы, Любарский начинает убивать и тех, кто с ним сотрудничал: под его удар попадают врачи и домработница. Вот именно на этом этапе расследование застопорилось. Все ниточки оборвались. Остались только факты, однозначно указывающие на то, что во всём виноват Любарский и никто другой!
Но подполковник Майоров очень не любил простых, очевидных дел, где всё лежит на поверхности, где всё всем ясно! В богатой оперативной практике Майорова именно такие дела на поверку оказывались самыми сложными, хитроумно запутанными. В таких делах истина оказывалась спрятанной так глубоко, на таком дне, что для её поисков приходилось копать очень и очень глубоко!
Проделав огромную предварительную работу, Майоров даже приуныл: версий было много, и ни одной правильной! Много было странного вокруг событий, происходивших в последнее время с Любарским и Шапкиным. Взять, к примеру, покушение на Любарского! Оно сразу выбилось из цепочки причинно-следственных связей. Задав самому себе сакраментальный вопрос всех времён и народов: «Кому это выгодно?» - подполковник не раздумывая ответил: «Шапкину!» И погрустнел! Из этого вывода следовало, что покушение на Любарского организовал он сам, подполковник Майоров! Но это было полной чушью!
Тогда кто же тот неизвестный, спланировавший покушение на Любарского так, что крайним оказался Шапкин? Первая загадка! Вторую преподнёс сам Любарский, прилюдно обвинивший Льва Аркадьевича в том, что тот присылает ему некие записки с угрозами, основанными на цитатах из «Ветхого Завета». Это могло означать, что  существует некто третий, сталкивающий лбами Любарского и Шапкина? Или это была всего лишь хорошо отрепетированная ложь Любарского, обеляющего себя?
Была ещё и третья загадка. Майоров откопал её случайно, услышав разговоры следователей прокуратуры о некой странной записке, найденной на месте дорожно-транспортного происшествия. Слушая историю вполуха, подполковник подскочил как ужаленный, услышав, что текст записки содержал цитаты из «Ветхого Завета», а пострадавшим был не кто иной, как водитель «скорой помощи», привозивший жену Любарского в роддом.
Уточнив детали, Майоров присвистнул – водитель оказался родом из Вязьмы! Ещё раньше стало известно, что и домработница Любарского, подбросившая Шапкину письмо с угрозами, также была родом из Вязьмы. Но эти ниточки опять не смогли никуда привести - оба свидетеля были мертвы.
Оставался город, объединяющий многих людей. Майоров своим горбатым носом легаво почуял, что маленький городишко на берегу реки таит в себе большие тайны, приоткрыть которые удастся тому, кто поймёт, где искать надёжно спрятанные отгадки! Пролить свет на многие тайны смог бы Григорий Любарский, вот только где его отыскать? И удастся ли в этой жизни ещё раз встретиться с ним? Майоров был законченным реалистом и не поставил бы в данной ситуации на Любарского и одного доллара – потерянные деньги!

Глава 79.

На пригорке, поодаль от городских стен, сидел старик с седой бородой и морщинистым, словно изъеденным оспой, лицом. Старик был босой, но по цветному халату, отороченному кистями из голубой шерсти и кожаному обручу, удерживающему головной платок, можно было с легкостью определить, что он не из бедного рода. Живыми, почти юношескими глазами, старик следил за всем, что происходило у стен города Сихем.
Он видел, как к группе мужчин, пасущих стадо овец, подошёл юноша, которому вряд ли исполнилось семнадцать лет, как завязалась драка, как отчаянно кричащего паренька связали и бросили в ближайший ров. Как после этого мужчины сели кружком и один из них принялся что-то горячо доказывать остальным, но те лишь замахали руками и закачали головами. С корточек вскочил второй, с худосочным лицом и бросился к проходящему мимо торговому каравану, растянувшемуся на тридцать верблюдов.
Остановив караван и о чём-то быстро договорившись с хозяином, худосочный вернулся к своим. Крикнув: «Договор заключён», он подал знак. Четверо обрадованных известием мужчин вытащили из рва пленника и на плечах донесли его до опустившегося на колени верблюда. Погрузив юношу, они получили от хозяина мешочек серебряных монет. Тщательно пересчитав добычу, мужчины разделились на две группы и разбежались в разные стороны: одни к своему стаду, другие, с деньгами, к городским воротам.
Старик, тяжело вздохнув, покосился на спящего рядом с ним мужчину, устроившемуся прямо на тёплом песочке. Старик придвинулся ближе и толкнул мужчину в бок:
- Эти бездельники всё же продали твоего сына в рабство! И опять зачинщиком выступил Иуда! Даже старшему из братьев, Рувиму, не удалось помешать ему. Только на этот раз Иуда удовлетворился двадцатью сребренниками. Слышишь меня, Григорий?
- Что? Кого? А, это опять вы мне мерещитесь! – Любарский открыл глаза и вновь прикрыл их, заметив сидящего рядом адвоката Симкина. – Не хочу! Надоели и вы, и ваши сны. Дайте спокойно умереть.
- Ну и ладно, я вас не неволю. – Обиделся Симкин. – Стараешься для них, силы свои тратишь, а они как всегда недовольны! Неблагодарные людишки! На вашем месте, Григорий, я бы глядел во все глаза, а не дрых. Когда ещё представится возможность посмотреть такое драматическое зрелище со счастливым концом. Такого в современных кинотеатрах не показывают. Да и чего я уговариваю? Ваш сын: хотите смотрите, хотите нет! Караван уходит на юг, в Египет и десять братьев даже не предполагают, что скоро сами пойдут той же дорогой, кланяться в ножки тому, кого они продали сегодня за смешные деньги. Как у вас принято говорить: простота хуже воровства? – Симкин рассмеялся.
- Послушайте, господин хороший, вам ещё не надоело рассказывать сказки? О каком сыне вы мне толкуете? Ведь вы сами прекрасно знаете, что у меня нет сына.
- Как это нет? – Симкин округлил глаза. – А Иосиф? Первенец? По нашим законам дочь не имеет права первородства, поэтому Иосиф ваш законный наследник.
- Папаша, уж извините за непочтение к вашим сединам, но вы меня утомили. Я понимаю: возраст, склероз, жаркий климат. Всё это способствует развитию фантазий, но почему объектом ваших старческих излияний вы избрали именно меня? В одном предложении вы допустили две ошибки: сначала сын, потом дочь! Вы меня с кем-то перепутали?
- Ну почему на земле так мало умных людей? Господи, за что ты лишаешь их разума? – Симкин воздел руки к небу. – Сколько времени я потратил на этого наглеца, сколько я для него сделал хорошего и за всё добро заслужил обвинения в маразме.
- Да что вы для меня сделали? – Гриша осторожно поднялся и присел, удобнее пристраивая ноющую ногу. – Наобещали золотых гор: свободу, встречу с женой, а где всё это?
- Ещё ни разу никто не усомнился в моей порядочности. – Симкин ткнул пальцем себя в грудь. – Всё, что мною обещано – исполняется в срок. Оглянись, разве ты не свободен?
- Да какая к чёрту свобода? – Гриша рассмеялся. – Я вообще не понимаю, где нахожусь? Что это за место? Что за странные люди вокруг? Ослы, верблюды, колодцы с водой – это я вижу. А где автомобили, спутниковые антенны, асфальтовые дороги, наконец? Хватит снов, мне надоело! Я хочу проснуться!
- Одну минуточку, Григорий Михайлович. Всего несколько слов на прощание. – Симкин прервал Гришу. – Нам предстоит долгая разлука. Если честно, то не уверен, что мы с вами ещё раз свидимся. Хотя загадывать наперёд – бесцельное занятие. – Усмехнулся Симкин. – Очень скоро вы обретёте всё то, что желаете и избавитесь от тех, кто вам мешает. Если не наделаете очередных ошибок. Я покидаю вас. В моей помощи вы больше не нуждаетесь, я сделал всё, что должно. Вам осталось принять всего одно важное решение. Сделать последний, но самый важный выбор в жизни. Будьте осторожны, не ошибитесь! Теперь ваша судьба, и судьба тех, кто любит вас – в ваших собственных руках.
- А что, ещё остались люди, которые меня любят? – Гриша грустно улыбнулся.
- Не сомневайтесь в этом! – Уверенно произнёс Симкин. – Даже любовь родителей не умирает вместе с ними, она продолжает жить внутри вас. Это единственно ценное наследство, которое передаётся от поколения к поколению. Любовь, как и душу, вдыхает в избранных людей Бог. И только он может судить, кто достоин жить с этим чувством, а кого пора лишать души и любви, оставляя лишь видимость жизни, пустую оболочку под названием тело. Для них это - наказательное существование. Долгое, тяжкое, мучительное. Что поделаешь, в этой жизни всё даётся по заслугам, а заслуживать права должны не только мы, ныне живущие, но и наши предки в десятых коленах. Каждый рождающийся несёт в себе родовую память поколений и от каждого зависит, что он передаст в своём семени потомкам: проклятье или благодать?
- Послушайте! – Гриша внезапно напрягся. – Та книга, которую цитировал следователь? Выходит, «Бытие Каина» действительно существует? Господь помиловал его и род людской пошёл от братоубийцы? Поэтому на земле до сих пор ведутся кровавые войны и совершаются убийства? В этом разгадка наших бед?
- Успокойтесь, Григорий Михайлович, не драматизируйте историю. – Симкин натянуто улыбнулся. – Деяния Господа нам не известны. Возможно, что милостивый Отец наш и простёр свою длань над Каином. Если это и так, то вся эта процедура происходила инкогнито. Как вы выражаетесь – кулуарно, в частном порядке! Нам с вами надлежит придерживаться официальной версии – именно для прекращения рода Каина Господь наслал на землю Всемирный Потоп. А книга? Если она и существовала, то больше её никто из живущих на земле не увидит. Вот и всё, что я хотел вам сказать, уважаемый Григорий Михайлович. К сожалению, нам нужно расставаться. Мне пора в Египет, вслед за… сыновьями Якова. Как бы они по молодости не наделали глупостей, за которые потом придётся расплачиваться многим живущим на земле. Я ведь для того и приставлен, чтобы приглядывать за соблюдением точной хронологии временных событий. А то кругом полно умников, желающих подправить происходящее в свою пользу. Да вон, хоть этот! Гляньте на него, неужто не признаёте?
Симкин ткнул пальцем в седока, громко погонявшего худого, еле живого верблюда. Заметив старца, седок скорчил злобную рожу и погрозил ему кулаком.
- Да это же… Не может быть! Следователь? Тувалкаинов?
- Он самый. Только у нас его зовут проще – Тувалкаин, кузнец оружия из меди. Сын Циллы и Ламеха, правнук Каина.
- Так он что, не умер? – Гриша подался вперёд, он никак не мог поверить своим глазам.
- Увы, Григорий Михайлович, даже такие прохиндеи не умирают. Да ещё и скачут по эпохам, как горные козлы. Шкодничают, баламутят, портят жизнь хорошим людям. Мы стараемся ограничить их распространение во времени и пространстве, но за каждым не уследишь. Если честно, неспокойно у меня на душе. – Симкин тяжко вздохнул и кряхтя стал подниматься с земли. – Слишком мало остаётся на земле праведников, как бы Бог не осерчал на нас, как бы не было нового Потопа.
- Да вы что, на небе ни облачка. – Гриша задрал голову.
- Вы опять самонадеянны и недогадливы. – Симкин махнул рукой. – А я по-стариковски обстоятелен и уже исхлопотал себе местечко на Новом Ковчеге. Даже несмотря на то, что кандидатура капитана-спасителя пока не согласована. И себе право выхлопотал, и своей любимой Адочке. Вы тоже, Григорий Михайлович, времени даром не теряйте, начинайте хлопотать заранее: за себя, за жену Лию, за сыночка.
- Вы опять всё перепутали, Исаак Абрамович! Мою жену зовут не Лией, а Анной. Да и кто я такой, чтобы бронировать себе место на Ковчеге праведников?
- Кто вы? Неужели вы действительно так ничего и не поняли из ваших снов? Попробую вам помочь. Моим прадедом был знаменитый Сим, сын легендарного командора Ноя, а вашим пра-прадедом соответственно был тот, с кем, как он сам настойчиво утверждает, боролся Некто. С тех пор у вас в роду все хромают. А жену вы взяли из дома Лавана, брата хитрющей Ревекки. Простите, мне пора. – Симкин торопливо стал спускаться по песчаному склону. – Прощайте, Яков! – Не оглядываясь, Симкин махнул рукой на прощание.
- Подождите, я не совсем вас понял. – Гриша закричал вслед. – Куда вы? Мне нужно знать…
- Да чего ты раскричался, милок? Аль приснилось чего? Ты не волнуйся – всё, что нужно, ты скоро узнаешь. Поднимайся, пора к столу. Тебе нужно подкрепиться.
Гриша с недоумением всматривался во встревоженное, с грустными глазами лицо, наклонившееся над ним – и никак не мог понять, как Симкину в одночасье удалось превратиться в женщину?

Глава 80.

На всякий случай Гриша уточнил у женщины:
- Вы - Симкин?
- Господь с тобой! Я - Пелагея Даниловна, а ты - Григорий Михайлович Любарский. Вспомнил?
Хозяйка дома с тревогой смотрела на раненого Любарского.
- Кажется, да. – Гриша огляделся, потрогал забинтованную ногу, которая на удивление не беспокоила. – Я у вас… в гостях. Как странно пахнет. - Гриша втянул носом воздух. - Для чего вам столько трав? Вы травница?
Гриша рассматривал развешанные по всему дому пучки трав: лесных, луговых, степных.
- Э, касатик, да ты из любопытных! Столько вопросов назадавал, не знай с какого и начать? Меня по разному кличат: кто травницей, кто повитухой, а кто и ведьмой лесной. Но это в прошлом. Постепенно забывать стали бабку Пелагею. Это раньше я знатной повитухой на всю округу была, все мальцы в селе моими были. Да ты не таращься - акушеркой я служила, ещё при старом роддоме. Вот в ём мы с Навроцким, царство ему небесное, и занимались родовспоможением – он врачом, а я акушеркой. Почитай вся округа нашими руками на свет была произведена. Ты подсаживайся к столу, поешь, а то бабка тебя одними рассказами кормит. Садись, садись, я борщ наварила, со свёклой, с кислой капустой – аль побрезгуешь?
- Да что вы такое говорите? Не знаю, как вас и благодарить за доброту вашу! Нога ведь почти не болит, только ноет.
- Вот и славно! Ты ешь, ешь. А с ногой всё в порядке будет, вот только от хромоты долго избавиться не сможешь. Ты сметанки больше клади, чай, не обеднею.
Пелагея Даниловна подвинула кринку со сметаной и тактично отошла к печке, чтобы не смущать изголодавшегося Любарского. Тарелка дважды до краёв наполнялась ароматным, наваристым, мясным борщом. Наконец Гриша облизал ложку и с сожалением отставил в сторону пустую тарелку.
- Спасибо вам, Пелагея Даниловна, очень вкусно. Первый раз за последний месяц поел домашней еды.
- На здоровье, касатик. Ну а теперь ты пересаживайся вон туда, на лавку, мне с тобой поговорить нужно.
- Мне уходить пора. – Гриша вздохнул. – Понимаете, у вас могут быть серьёзные неприятности из-за меня. Вас могут обвинить в укрывательстве…
- Ты вот что, молодец, ты за меня не переживай! Тебя здесь никто искать не будет. Во всяком случае, пока я тебе всё не расскажу. – Пелагея Даниловна взглянула на часы-ходики. – Мне дали время.
- Кто вам дал время? Прокуратура?
Гриша забеспокоился. Ему вовсе не хотелось слушать какие-то рассказы хозяйки дома, хотя и приютившей его.
- Кто дал – об этом тебе знать необязательно. – Старушка резко оборвала Гришу. – А выслушать меня придётся. Мой рассказ состоится, как по телевизору говорят – при любой погоде? Так что слушай. Я ведь, мил человек, близкой подругой была Марии Александровне – бабке твоей жены. – Гриша пожал плечами. – Ты когда с Анюткой познакомился?
- В восемьдесят четвёртом. Нас, студентов, на картошку прислали, в ваш колхоз. – Гриша улыбнулся.
- Енто сколько ж годков минуло? Почитай двадцать с гаком?
- К серебряному юбилею знакомства приближаемся. – Гриша грустно улыбнулся.
- Ничего, ещё много юбилеев наотмечаете. И знакомства, и свадьбы, и рождения сына. – Гриша поморщился. – А ты чего куксишься? Аль дочку хотел?
- Вы говорите, что хорошо знали бабушку Анны? Так почему вы всё говорите – жена, жена! Вы же знаете, что мою жену зовут Анной?
- Я, милок, много чего знаю, оттого и по ночам плохо сплю. Вся беда в том, что я и Анну знала, и твою жену.
- Не понимаю вас! Мою жену звать Анной!
Гриша начал раздражаться, ему показалось, что старушка от старости уже многое забыла.
- Экий ты нервный! – Старушка сама занервничала. – Ну да ладно, отступать некуда, хранить тайну в себе больше не могу. Анкой звали ту девчонку, с которой ты познакомился, верно? – Гриша кивнул. – А твою жену зовут Лилькой! Ну, до замужества её звали Лилькой, а после она сама себя нарекла Анной.
- Да вы что мне голову морочите? Раньше называлась так, сейчас этак? Какой-то путанный рассказ у вас получается. И при чём здесь какая-то Лиля? – Вдруг Гриша напрягся. – Как вы сказали, Лиля? Где-то я слышал это имя? Постойте! Мой адвокат, Симкин, только сегодня говорил о какой-то то ли Лиле, то ли Лие. Да и врач в роддоме, Диана, тоже упоминала это имя. Только вот не помню, в связи с чем?
- Диана говорила тебе о Лиле? – У старушки задрожали руки. – Что она говорила?
- А вы что, и Диану знаете? Сейчас вспомню. – Гриша наморщил лоб. – Точно! Она говорила, что её маму звали Лилей.
- Теперь всё понятно. – Пелагея Даниловна покачала головой. – Эта стерва Галка всё же растрезвонила всем о Лильке! Ладно, я сама виновата, мне и ответ держать. Хорошо что недолго ждать осталось, отмучаюсь скоро, облегчу совесть. Ты ведь, молодец добрый, ухарь московский, с Анькой любовь закрутил, а потом в столицу сбежал? Ответственности испугался?
- Никуда я не сбегал! У нас колхозная «ссылка» закончилась, вот мы и вернулись в Москву. Аню я уже тогда полюбил и относился к ней со всей серьёзностью…
- Гляньте-ка на него - с серьёзностью! – Хмыкнула хозяйка. – А чего ты девчонке про эту серьёзность сразу не сказал? Главного почему не сказал?
- Да какого главного, о чём вы?
- Вот мужики бестолковые! Ты ей сказал, что любишь? Что жениться хочешь? Что о семье мечтаешь, о будущем, где будут ты, она и дети?
- Ну… Я тогда ещё совсем молоденьким был. Нужно было институт закончить, на ноги встать…
- Тебе институт, а Аньке ребёнка? Ты хоть знал, милок, что когда мужчина с женщиной в постель ложатся – у них часто дети рождаются?
- Ну, знаете, это уж слишком. – Гриша сначала рассердился, а потом уже испугался. – А при чём тут дети?
- А дети всегда не при чём! Они просто рождаются – и всё тут! Голуба моя – Анька-то забеременела от тебя!
- Этого не может быть! Анна родила всего месяц назад! Вы говорите ерунду!
- Я что говорю, то ты и слушать будешь! Анька как узнала, что беременна, так и сжалась вся! Испугалась! Тебе сообщать не стала, боялась – вдруг ты запаникуешь, струсишь, откажешься от неё, от ребёнка. Вот и тянула до последнего, надеялась, что ты приедешь проведать её, тут она тебе в глаза и скажет - не в письме же сообщать о ребёнке? Но ты не приехал!
- Я не мог тогда приехать: учёбы много, а летом то практика, то военные сборы, то стажировки. Но я же приехал сразу, как только закончил институт…
- Не мог, или не хотел – теперь не важно. Важно, что рожать Аньке пришлось без тебя.
- Вы извините, но я в это не верю. – Гриша развёл руками. – Я хоть и молодым был, но кое какой опыт общения с женщинами имел уже тогда. Скажу вам с полной уверенностью – когда мы с Анной поженились, она была не рожавшей женщиной. Это точно!
- А я и не спорю с тобой. Женился ты на женщине, которая никогда не рожала. Это ты правильно подметил, прямо как гинеколог. – Пелагея Даниловна широко улыбнулась.
- Тогда чью историю вы мне рассказали? Сначала Анна рожала, а потом не рожала? Она что, передумала? Или само собой всё рассосалось?
- Ничего не рассосалось, чего ты над бабкой издеваешься? – Старушка рассердилась.
- Да, похоже, это вы надо мной решили поиздеваться?
- У меня возраст не тот, чтобы под дурочку косить. Тебе Анька про сестру свою ничего не рассказывала?
- Про сестру? Да рассказывала как-то, что есть у неё сестра, но живёт в другом городе. В Смоленске, кажется? Сестра вроде замуж вышла и переехала куда-то с мужем. Или трагически погибла? Я подробностей не помню.
- Вот и плохо, что не помнишь. Ничего ты, Григорий Михайлович не помнишь, прямо как девица на выданье. Как звали сестру Аньки, это ты помнишь?
- Извините, но нет. Анна редко рассказывала о своей семье. Знаю, что сирота, что бабушка её вырастила.
- Не рассказывала? А ты спрашивал? Интересовался, на ком вообще ты женат?
- А это уже не ваше дело!
- Нет, милок, как раз моё. Слушай самое страшное – умерла твоя Анька. При родах и умерла.
- Что? Что вы сказали? Анна умерла? Когда? – Гриша побледнел. – Сегодня? Говорите, что вы знаете?
Гриша медленно привстал. Он с ужасом смотрел на бабку Пелагею, из его глаз непроизвольно потекли слёзы. Переживания последних дней и известие о смерти жены надломили Гришу. Он обхватил голову руками и глухо замычал, словно у него только что вырвали язык. Или сердце.

Глава 81.

Лесной массив уже прочёсывали. В помощь местной милиции из Смоленска перебросили роту внутренних войск. Но на сторону сбежавшего Любарского встали законы природы: краткий, но проливной дождь смыл следы и растворил запахи, не позволив служебной собаке взять след. Накрывшие Вязьму сумерки ещё больше усложнили задачу поисковиков. Искать в кромешной тьме, в непролазном лесу, не имея ориентиров и не понимая логики сбежавшего, было делом бессмысленным.
Руководство МВД решило отложить преследование до утра, заодно и подключить к поискам лесников, прекрасно ориентирующихся на местности. Посты ДПС, усиленные нарядами солдат внутренних войск, перекрыли трассы в местах наиболее вероятного выхода Любарского из леса. Все машины, проезжающие как в сторону Москвы, так и в сторону Смоленска, тщательно досматривались.
Логика милицейских начальников, прекративших поиски, была предельно проста: далеко ли уйдёт тяжёло раненый банкир, не имеющий опыта лагерных побегов? Он или умрёт в лесу от потери крови или сам выйдет к ближайшему жилью, нуждаясь в срочной медицинской помощи.
Участковые милиционеры начали обход подведомственных территорий, предупреждая местных жителей о возможном появлении особо опасного преступника, который к тому же должен быть вооружён. Никто из участковых служебного рвения не проявлял, все почему-то были уверены, что к утру Любарский отыщется сам по себе.
Не стал исключением и участковый Вяземского района. Он объехал две близлежащие деревушки, предупредил сельчан об опасности. В два отдалённых посёлка позвонил по телефону, проинформировав глав администрации о беглеце. Пока что нигде подозрительные люди замечены не были. Участковому оставалось проинформировать «отшельников», нескольких стариков и старух, живущих обособленно, в том числе и бабку Пелагею, местную знахарку. Но эти визиты участковый решил отложить до утра: старики народ подозрительный и чужака так просто в свой дом не пустят.
Незримое кольцо вокруг Григория Любарского замкнулось и начало постепенно сжиматься, как петля вокруг шеи приговорённого к повешению. Проскользнуть сквозь выставленные кордоны было делом нереальным. Разве что на помощь Любарскому придут хорошо организованные сообщники, или некие другие силы, в существование которых милицейское начальство не могло даже поверить.

Глава 82.

Рассказ Пелагеи Даниловны растянулся на всю ночь. Гриша, прикрыв глаза, слушал, как в бреду. Перед его глазами вставали картины из прошлой жизни. Он явственно видел молоденькую, заводную Аньку, которая всё протягивала к нему свои руки - то ли стараясь обнять, то ли моля о помощи?
Постепенно перед Гришей открывалась страшная правда, о которой участники тех событий молчали больше двадцати лет. Но в эту правду просто невозможно было поверить! Из рассказа хозяйки дома получалось, что Анна, жена Гриши, умерла двадцать лет назад! И всё это время он жил совершенно с другой женщиной?
По словам Пелагеи Даниловны, его Анна умерла во время родов, прямо по дороге в роддом. Очнувшись от шока, Гриша пристально взглянул на хозяйку и твёрдо спросил:
- Вы для чего мне эту жуткую историю рассказали? – Гриша исподлобья глядел на хозяйку. – Чего вы добиваетесь? Зубы хотите мне заговорить, пока милиция не приедет? Так ведь я всё равно с такой ногой далеко не уйду, так что зря стараетесь. Бабушка! Вы или грубо врёте, или у вас начались провалы в памяти! Из уважения к вашим сединам в последний раз напоминаю: я женился на Анне Лаванцовой в восемьдесят восьмом году. Наш брак официально зарегистрирован в ЗАГСе, мы прожили вместе двадцать лет. За это время мы ездили за границу, нас проверяли в КГБ и других не менее важных инстанциях. Есть масса документов, подтверждающих, что моя жена – Анна Лаванцова! Она, слава Богу, жива и сейчас находится в здешнем роддоме…
- Да не Анна там лежит! – Отчаянно закричала Пелагея Даниловна. – Там лежит Лилька, родная сестра, близняшка Анны! Теперь ты понимаешь? Все эти годы ты был женат на родной сестре Анны, а настоящая Анна, та, на которой ты хотел жениться, в кого влюбился – все эти двадцать лет лежит на нашем сельском погосте. Вот такой мой сказ, голубок!
В доме повисла тишина, лишь настенные ходики бесстрастно и беспардонно маленькими молоточками стучались в голову: стук, стук! Не дошло, не понял? Стук, стук! Страшно? А мы всё равно вобьём правду в твою непонятливую головку! Стук, стук!
Наконец Гриша собрался с духом и срывающимся на фальцет голосом умоляюще попросил:
- Расскажите мне всё. Пожалуйста!
- Что ж, ты имеешь на это право. – Пелагея Даниловна глухо ответила, глядя в темноту окна. – Мы были большие подруги с бабкой Анны, Марией Александровной. Хоть про неё ты слыхивал? – Гриша утвердительно кивнул. – Вообще-то нас было три деревенских подружки, третья - Аська Глинская, но о ней после. Когда Анька поняла, что беременна, кинулась со слезами к бабушке, а та уж ко мне, за советом. Как к подруге и специалисту. А что тут посоветуешь, когда добрый молодец в бегах? Бабка Марья извелась вся, ночами спать перестала. Всё твердила мне о каком-то родовом проклятье, дескать мать у близняшек была непутёвой, гулящей, вот и на дочек передался грех её, по той же дорожке потопали барышни. Токмо я поверить не могла, что Анька или Лилька подолами могли трепать. Девчонки росли самостоятельными, с малых лет и по дому прибирались, и обед стряпали как могли, и постирушки затеивали! Слова худого про них сказать нельзя было. А уж красавицы – это ты, голубок, и сам заметил. Анька в музыкальном училище училась, а Лилька, сестрица её, та тихоней росла, на библиотекаря училась. У Лильки тоже талант был, но тихий – она рисовать любила. Лилька закончила техникум в Смоленске и вернулась домой аккурат к тому времени, когда у Аньки животик стал намечаться. Вот и представь наши думы: ты, касатик, носа к Аньке не кажешь, письменами отделываешься, а девчонка с животом сидит. Вот бабка Марья и надумала девчонок увезти в свой родовой домишко. Он километров в двадцати от города стоял, в совсем глухой деревеньке, где из двадцати домов хорошо, коли в пяти жизнь теплилась. Вот там и схоронила бабка до поры до времени своих внучек от злых языков да сплетен. Я частенько навещала Аннушку, осматривала, подбадривала, да с бабкой Марьей совет держала, как нам дальше быть, что делать? Анька своё слово сразу сказала, как косой отбрила – буду рожать и точка! Ну и ладно, будешь так будешь! Лилька от сестры не отходила, поддерживала её во всём. А та все дни и ночи лишь про тебя и стрекотала: какой Гришенька хороший, да как я его люблю, да как мы поженимся и заживём счастливо! Фотографии показывала, что ты присылал, письма твои читала – не нам, конечно, а Лильке, от той у неё секретов не было. Они ж как иголка с ниткой были – всё с полуслова понимали, всё друг о дружке знали. Близняшки, одним словом! Ну, да слухай дальше. Может от страха, может ещё от чего, но приспичило Аньке рожать раньше срока. А те времена, оне не нонешние – телефончик из кармана вынул и «скорую» вызвал. Бабке Марье пришлось три километра пёхом шкандыбать, чтобы до телефона добраться. Потом мы на колымаге больничной по бездорожью к ним добирались, но, слава Богу добрались. Погрузили сердешную, повезли в роддом. А тут этот Корней, будь он не тем после смерти помянут, завяз в грязи! Колесо у него, видишь ли, спустилось, а запаску он прихватить забыл. Шофер хренов!
- Это что за Корней? – Переспросил Гриша.
- Да водитель на нашей фельдшерской машине. Вечно канючил, что всё у него в машине барахлит, всё разваливается, а сам словно без рук был. Вот у нас и случилось то, что бывает, когда торопишься – мы опоздали. Пока он с колесом провозился, Анька не утерпела и надумала рожать, прямо в степи. Я всех от машины отогнала, а сама за привычное дело принялась - мне не впервой роды в поле принимать. Но в тот день счастье от меня отвернулось! Ребёночка-то я приняла, а кровотечение остановить никак не удалось, всю машину кровью залили. – Гриша поёжился. – Короче, до роддома довезли одного новорождённого, а Аннушка отошла уже к тому времени, отмучалась. Вот когда я всех Богов вспомнила: одну хоронить нужно, вторую писклю кормить чем-то, третью, бабку Марью, из петли вытягивать! Да ещё с Лилькой тетёшкаться, ту никак от сестры оторвать невозможно было. Поглядела я на них на всех, поняла, что толку ни от кого не будет, да решила со своей колокольни помочь всем, по доброте душевной. План в моей дурьей башке, понимаешь ли, созрел – как оставшихся счастливыми сделать. Перво-наперво, никого не спросясь, я врачу, Навроцкому нашему, подсунула документы Лильки. Дескать, та беременной была и при родах померла. Ну Яшеньке нашему какая разница? Он бумажки оформил и в райцентр отправил. Участковый и приезжать не стал, он моим словам завсегда верил. Так и оформили свидетельство о смерти на Лилию Лаванцову. А что дальше делать? Нужно Аньку хоронить, да ребёночка куда-нибудь пристраивать. Бабка Марья быстро всё поняла, она будто мысли мои прочитала, даром что её колдуньей в деревне кликали. С ребёночком проблем никаких не возникло. Ко мне ведь многие женщины, кто родить не может, с просьбами ходили. Ну, чтобы отказных детей, которые поздоровше, не в детдом, а в их добрые руки я отдавала. К тому времени меня одна семья дюже доняла. Хорошая семья, богатая, интеллигентная. Они хучь и евреи были, но бездетные. Вот я крепко и призадумалась. Что ж дальше с Лилькой-то будет, если мы ей не поможем? Бабка Марья к тому времени одной ногой уже в могиле стояла. Вот помрёт она и что тогда? На шею Лильки сёстринского ребёнка вешать? Работать она не сможет, а как дитё поднимать будет? Кто поможет? Кто такую замуж возьмёт? Прощелыга какой, аль казак залётный, чтоб молодостью попользоваться, да ещё одного ребёнка заделать? Лилька-то сама от детёныша ни в жизнь не отказалась бы, несмотря на свои тогдашние девятнадцать годков. А мне каково на всё на это смотреть? Она ж мне не чужая, почти что родная! Вот и подумала я тогда о тебе в первый раз, касатик. Прикинула, а чего ж такого фартового женишка упускать? Чего добра-молодца в чужие руки отдавать? Пусть хоть второй сестре счастье выпадет, раз у первой Господь всё отобрал вместе с жизнью. Пусть узнает, что это такое – замужем быть за приличным, добрым, непьющим мужчиной, который сможет девчонку счастливой сделать, из болота вырвать, мир показать! Думаю, Господь милосердный, он всё поймёт и поможет сиротинушке, наставит её на путь истинный. Надоумит от счастья своего не отказываться! Хотя бы ради памяти сестры, которая мечтала за тебя замуж выйти и счастливую семью создать. Ведь мне ясно было, что Аньку ты дюже любил. Да и бабка Марья для внучки расстаралась - приворотный камушек ведь тебе всучили? В этом камне, по словам Марьи, большущая сила таилась. Магнетическая, что ли? Не отпустит эта сила тебя, всегда вернёт к той, кто камень тебе подарил.
- Да я и без камня бы вернулся. – Гриша немного обиделся. – Я ведь действительно любил Анну и даже не думал отказываться от неё.
- Вот и хорошо, касатик, вот и правильно. – Бабка Пелагея покивала головой. – Значит, ужо тогда не ошиблась я в тебе.
- А ребёнок? Где он сейчас?
- Ребёночка мы пристроили в ту самую горемычную еврейскую семью, чтоб в детский дом не отдавать. Вот так я, старая дура, и распорядилась судьбами двух людей: ребёночка и Лильки. Поначалу-то Лилька упёрлась, в истерику впала: «Да как вы можете? Как я с таким обманом жить буду? Грех это великий - чужую жизнь проживать, память сестры предавать, парня обманывать!» Но тут я опять соврала ей, будто Анна перед самой смертью меня и просила, чтобы Лилька постаралась её жизнь продлить, не бросать любимого Гришеньку. Тут Лилька и сломалась.
- Но ведь это жестоко. – Гриша слушал рассказ со сжатыми кулаками. – Всё, что вы рассказали – чудовищная, страшная история. Это не просто страшная история – это преступление! Вы что, разве не понимали, на что толкаете девчонку? Разве можно примерять на себя чужое счастье? Разве любовь можно вот так просто передать другому, вместе с чужим паспортом? Если вы всё это сделали на самом деле, то вы – жестокая, бессердечная старуха! Вас нужно судить не земным, а небесным судом! Да что суд, когда вы сами служите дьяволу. Ты – ведьма! Старая, злая ведьма! Я тебя ненавижу! – Гриша кричал.
- Знаю, касатик, знаю! – Пелагея Даниловна вышла на середину комнаты. – Хоть и не сможешь ты меня простить, но я всё равно попрошу у тебя прощения. У Бога просила и у тебя попрошу. Прости меня, грешную! – Пелагея Даниловна упала перед Гришей на колени и попыталась поцеловать его ноги.
- Да вы что здесь устроили? – Гриша бросился поднимать старую женщину. – Встаньте немедленно, не позорьтесь! Да и не верю я вам! Даже после таких страшных подробностей – не верю! – Гриша усадил рыдающую женщину на стул. – Вы всё складно рассказали и я почти поверил, что со мной все эти годы прожила другая женщина, не Анна. Но один момент вы упустили, а он – главный. Из ваших слов я понял, что вторая сестра, Лиля, была девушкой? В то время, когда… якобы умерла Анна? Так? – Пелагея Даниловна лишь согласно мотнула головой. – Вот я вас и поймал на вранье! Когда мы поженились с… Анной, она, уж извините за подробности, девственницей уже не была, это я знаю точно. И тогда всё сходится: до замужества мы были с Анной близки, замуж за меня вышла не девушка, а женщина. Выходит, вы хотите меня обмануть? Только вот я никак не пойму, в чём ваш интерес?
- Да стара я, сынок, чтобы интересы выгадывать. На мне столько грехов висит, дай Бог эти отмолить! А больших мне уже не под силу набирать, душа и так отяжелела, камнем к земле тянет. – Пелагея Даниловна вытерла слёзы расшитым платочком. – Ты что ж, только себя шибко умным считаешь? Думаешь, раз мы в деревне жили, так и понятия о сексе не имели? Не знали, что с девушкой происходит, когда её парень берёт? Милок, я ведь акушерка, да к тому же сама троих родила! Так что мы и про девственность Лильки не забыли. – Пелагея Даниловна повздыхала и трижды перекрестилась, глядя на иконы. - Тяжело об этом рассказывать, но придётся. Нужно всю правду на свет Божий выносить. Пришлось нам прибегать к помощи Яши Навроцкого, главврача покойного, которого я даже после смерти словом добрым поминать не стану. Пусть его, подлеца, черти в аду поджаривают! Наплела тогда я ему чепухи всякой, что девчонка мучается, парней сторонится. Выдумала, что у Лильки синдром боязни близости с мужчиной. Яша, конечно, не поверил в эти бредни, заподозрил, что мудрю я чего-то, но когда узнал, кого от синдрома ему избавлять придётся, так обо всём напрочь забыл. Даже поторапливать меня стал, кобелина проклятый! Вызвала я Лильку к себе в акушерскую, якобы для осмотра, а сама ей укольчик успокоительный сделала. Лильке много не надо, она сразу же поплыла, чуть не уснула. Яша всё быстренько и провернул: лишил девчонку девственности по всем правилам. Он в ентих делах большой специалист был! Вот так, касатик, и получил ты двойника, ничем не отличимого от оригинала: и внешне и внутренне. Ты уж зла за те поступки на Лильку не держи, она девчонка правильная была, ничего худого против тебя не замышляла. Ради сестры пошла на такой страшный подлог. Ну а после и сама полюбила тебя. Сначала по письмам твоим, по фотографиям, а как увидала тебя вживую, так и вовсе втюрилась по самую макушку!
- Это что же получается? – Любарский был буквально смят таким циничным рассказом. – Вы меня облапошили, как библейского Якова? Тому вместо любимой Рахили тесть Лаван подсунул свою старшую дочь Лию, и вы мне вместо Анны её сестру Лилю подложили? Вы что же, руководствовались «Ветхим Заветом»?
- Уж и не знаю, касатик, что тебе на это ответить! – Пелагея Даниловна извиняюще развела руками.
- Подождите, вы упустили ребёнка. – Гриша заволновался. – Кто родился у Анны? То есть, кто у нас родился? Мальчик?
- Да нет же, девочка. Еврейская семья как раз просила у меня девочку. Ну, если откажется кто.
- Этого не может быть. – Гриша побелел и схватился за сердце. – Нет, я в это никогда не поверю! Ведь Диана мне рассказывала, что её маму зовут Лилей, а отца Гришей? Тогда что получается – Диана моя дочь? Врач роддома Диана Яковлевич – моя дочь? Но ведь… Диана?
Гриша дико закричал и ткнул рукой в окно – ему показалось, что в оконном проёме мелькнуло лицо Дианы Яковлевич.

Глава 83.

Гриша, волоча ногу, подбежал к окну, но там никого не было видно. На улице уже начал намечаться рассвет, рассказ Пелагеи Даниловны отнял у ночи много времени. И сил у Любарского. Гриша почувствовал, что смертельно устал, что ему надоели все эти ужасные тайны и хочется лишь одного – повалиться на пол и заснуть. Крепким сном, который вычеркнет из памяти всё, что он только что услышал. Но мечты быстро развеялись дальнейшими словами бабки Пелагеи.
- Вот мы и подошли к самому страшному. – Пелагея Даниловна отодвинулась со стулом подальше от Гриши. – Это ведь ещё не вся история. Всё именно так и получается – Дианка твоя дочь, Григорий Михайлович. А Лилю она считает своей матерью лишь потому, что её уверовали в этом недобрые люди. Эй, Григорий, ты чего? Что с тобой? – Хозяйка всполошилась и приподнялась со стула – Гриша обхватил голову руками и громко завыл.
- Как же это? Что же это творится? Ведь мы с ней… Ведь я её… - Гриша мотал головой и кричал. – Она моя дочь? О, Боже, что же я натворил! Что ты натворила, чёртова ведьма! Ведь я чувствовал, чувствовал что-то родное! Она и лицом на Анну похожа, и глаза такие же! А я, дурак, так и не понял, что отец Григорий – это я! Что же теперь будет? Как мне с этим жить? Ведь мы были близки с ней! А она? Почему она захотела этого? Почему играла со мной? Неужели она не догадывалась, кто я такой на самом деле? Кем я ей довожусь?
- Ты вот что, касатик, ты успокойся. Выпей водички с травками покойными, тебе враз полегчает.
Пелагея Даниловна налила из чайника в стакан травяного отвара и поставила перед Гришей. Тот, стуча зубами о край стакана, двумя глотками выпил настой и заплакал.
- Вот и хорошо, вот и поплачь, облегчи сердечко. Как, отпустило маленько? Да, у мужиков не та нервная система, чтобы такие новости получать! Ты давай, Григорий, приходи в себя. Держись за стол! Мотри только, в обморок не свались. – Пелагея Даниловна участливо обхаживала Гришу. – Тебе нужно силы восстанавливать, голуба моя! Они тебе ещё ох как спонадобятся. Теперь тебе предстоит разгребать много завалов: со своими делами разбираться, жинку на ноги становить, сына растить…
- Какую жинку, какого сына? Нет у меня никого, один я остался! – Гриша всхлипнул. – Дочку на старости лет нашёл, взрослую, красивую, умную. Так и та теперь ненавидеть меня будет! Как после всего этого в глаза ей смотреть? Вы, вы всех у меня отняли! – Гриша погрозил кулаком хозяйке. – Вы отняли у меня Анну! Подсунули чужую женщину - вот она и родила чужого ребёнка. И теперь у меня никого нет!
- А ну хватит причитать! – Внезапно закричала Пелагея Даниловна и хлопнула ладонью по столу. – Слюнявчик подать, чтобы сопли вытер или на кулак их намотаешь? Всех я у него отняла! Ишь, сиротинушка выискался! В смерти Анны вины моей нет, тут никто не виноват, так Господь распорядился - а его не тебе судить. Может и вправду какое проклятье на неё пало, а может радовалась больно громко, вот и заметили наверху, решили счастливицу к себе прибрать, в услужение Господу – этого нам никогда не понять. А за другие упрёки сам будешь прощения просить, только не у меня, я на тебя зла не держу. Ты чего такое говоришь? – Пелагея Даниловна подбоченилась. – Это какую чужую тётку я тебе подсунула? Это родная Анькина сестрёнка-близняшка для тебя чужой оказалась? Постеснялся бы такие слова про свою жену говорить! Ты что, плохо с ней жизнь прожил? Или она тебя не любила, не ласкала? Ты двадцать лет с ней в постель ложился, а теперь называешь чужой? И кто ты после этого? Ну не скотина ли бессовестная? Да она ж тебя, недоумка, за двоих любила – за Анну и за себя! Да ты ей ноги целовать каждый день должен. Лилька ж почти святая - с такой виной, с таким тяжем в душе тебе столько лет праздник устраивала, стелилась перед тобой. А ты ей чем отплатил? Чужой называешь? Лилька - девчонка чистая, тебе не чета!
- Да что это вы меня с грязью пытаетесь смешать? В чём моя-то вина? И я её любил, всё готов был ради неё сделать. Жизни не жалел, а она… Роман-то она закрутила, да ещё знаете с кем? – Гриша сжал кулаки.
- Закрутила, значит сам виноват! Вам, мужикам, лишь бы своё получить, в собственность оформить, а дальше – пусть лежит, карман не тянет, авось в хозяйстве и пригодится. Жена тебе кто – вещь, акция или как там у вас, облигация? В сейф запер для сохранности и ключик спрятал? Жена должна для вас иконой быть, красным уголком! На неё молиться и любоваться весь день нужно, я уж молчу про ночь! Ты небось чего по ночам делал – барыши считал?
- Я, между прочим, много работал для того, чтобы семья ни в чём недостатка не знала… - Обиделся Гриша.
- Да, Григорий Михайлович, судя по твоему денежному размаху у тебя большая семья была! Как, всех обеспечил, аль кто ещё нуждается? Ты чего мне всё про деньги сказки сказывашь? Ты про любовь расскажи – не сколько ты заработал, а сколько тепла душевного женщине подарил? Сколько раз за совместную жизнь ты на руки её поднял, сколько раз цветами завалил без всякого повода? Часто ль сказывал, что любишь её пуще прежнего, что она – женщина твоей мечты?
- Да я всю жизнь работал только ради неё! Всё в дом, всё ей, а она, как вы её называете – святая, изменила мне с моим злейшим врагом и родила от него ребёнка. Ну, и где здесь по-вашему святость? – Гриша криво ухмыльнулся.
- Да ты что, Григорий? Побойся Бога! Разве можно от своего сына отказываться? Бог тебя за это покарает!
- От какого своего сына? Я тест проводил на ДНК, его лично Диана делала. Результат показал, что ребёнок не мой! Вы что, против науки будете возражать?
- Эх, Григорий Михайлович, ты так ничего и не понял? Неужель до сих пор не догадался, кто во всех твоих бедах виноват? Кто тебя за нос водит? Кто твоей смерти домогается? Кто мечтает Анну, то есть Лильку в гроб вогнать, а ребёнка сиротинушкой сделать?
- Я давно догадался, мне ваши подсказки ни к чему! Эту опасную игру затеял Шапкин, он главный злодей. Вот только ребёнок сиротинушкой не останется! Он будет припеваючи жить со своим богатым папашкой и будет носить отчество – Львович.
- Да какой там Шапкин-Шляпкин? Причём здесь сын моей подруги? – Гриша непонимающе моргал глазами. – Ты что, совсем тупой, аль прикидываешься? Так до сих пор и не понял, что на твоём пути встала твоя дочь, Динка? Это ж она мстит тебе и Анне за своё поломанное детство! Она ведь думает, что родители бросили её, кроху, отказались от неё сразу после рождения. А родителями она считает тебя и Лильку, жену твою. Динка так до сих пор и не знает, что её мать умерла при родах, а с тобой живёт вовсе не Анна, а Лилька.
- Не могу поверить! – Гриша был полностью раздавлен этим известием. – Этого не может быть! Разве у дочери может подняться рука на родного отца и мать?
- У нормальной дочери – конечно нет! Она будет проклинать таких родителей, желать им зла, но не мстить. Но у Динки психика переломана дважды. Сначала известием, что настоящие родители её бросили, а потом… В приёмной семье тоже не всё было гладко. Мать с ней носилась, как с любимой игрушкой, а отец… Тут разговор особый. Я ведь изредка виделась с приёмной матерью Динки, та всегда благодарила меня за подаренное счастье и делилась не только радостями, но и проблемами. Из её рассказов получалось, что приёмный папашка больной был на голову. Когда Динке исполнилось пятнадцать, когда она фигуру обрела, посматривать он стал на неё вовсе не по-отечески. Что меж ними произошло – мне доподлинно неизвестно, но Динка в истерику впала, хотела руки на себя наложить. Отец быстренько, от греха подальше, развёлся с жёнушкой и рванул на историческую родину, в Израиль. Приёмная мать после такого удара в спину так и не смогла оправиться, впала в депрессию и якобы наглоталась снотворных таблеток. Вот с таким багажом Динка и вступила во взрослую жизнь. Представляешь, какими глазами она смотрела на мужчин? Кем для неё они стали после подобных откровений? Вот и замыслила она против вас свой чёрный план мести. А здесь ведь только стоит подумать о худом – сразу помощнички объявляются. И не только среди людей. Зло – оно ведь не рождается в нас, мы его впитываем постепенно, будто из воздуха. А это кого принесло?
Гриша и Пелагея Даниловна одновременно вздрогнули - за окном посигналила машина. Выглянув в окно, хозяйка негромко произнесла:
- Вот и сказочке конец! Прибыл тот, кого ты, Григорий, так ждал. Шапкин! Ты пока схоронись в светёлке, а я пойду, встрену гостей.

Глава 84.

Возле калитки стояла серебристая «Тойота-Кэмри». Из распахнутой задней двери сначала появилась палочка, инкрустированная слоновьей костью, а потом уже показалась недовольное лицо Аси Абрамовны, которая никак не могла перекинуть ногу через порог машины.
- Абрамовна, ты ли? Что, никак Господь не прибирает к себе? Всё небо коптишь?
Пелагея Даниловна с удивлением поприветствовала нежданно нагрянувшую в гости подругу и помогла ей выйти из машины. Подбежавший водитель больше мешал, чем помогал.
- Да ты чего тут распрыгался? – Пелагея Даниловна цыкнула на водителя. - Чай не царица, сама дотопает.
Водитель строго взглянул на старушку и захлопнул дверцу «Тойоты».
- Ася Абрамовна, мне с вами или здесь подождать?
- Здесь подожди, сынок. – Ася Абрамовна кивнула и выпрямилась.
- А кто его в дом пустит? Хватит мне и одной бормотухи. Ты чего припёрлась, с благотворительным визитом?
- А ты всё такая же, Пелагея, как и прежде! Хоть и постарела, но не поумнела! Что на уме, то и на языке – одни глупости. В дом-то пустишь, ведьма старая?
- Да заходи, коль припёрлась. Рада тебя видеть, подружка!
Подруги обнялись и троекратно расцеловались. У обеих на глаза навернулись слёзы.
- Сколько ж лет, сколько годков минуло? – Ася Абрамовна высморкалась. – Всё боялась, приеду, а тебя и в живых нет. Думаю, вдруг померла моя Пелагеюшка, меня не предупредив?
- Ага, счас, разбежалась! Чего это я вперёд тебя помирать-то буду? Ты на полгода меня старше, а вперёд пропускаешь, еврейской вежливостью хвасташь? Или мечтаешь, как ваша библейская Сарра, до ста тридцати лет прожить?
- А что, ты бы отказалась?
- Ещё чего! Значит договорились – живём до ста тридцати и умираем в один день. Как там у вас по рукам бьют – мазал?
- Мазал, договорились.
- Только ведь ты всё равно обманешь – вперёд меня перекинешься. Оставишь меня на этом свете, чтобы было кому цветочки на могилку принесть, слезу уронить на сыру землюшку. Хотя вряд ли, я быстрее окочурюсь! У тебя, поди, персональный врач имеется, как у маман олигарха? Или тебя прислуга сенаторшей кличет?
- Да ладно тебе, бедной прикидываться. У самой вон какой бизнес – на всю округу слава о тебе идёт. – Ася Абрамовна повела рукой. – Поди три шкуры с клиентов дерёшь, впариваешь им травку за баснословные деньжищи, да ещё и налоги не платишь? Чего покраснела? Оптом или в розницу сбываешь?
- А ты чего, старая кляча, крупную партейку со скидкой мечтаешь прикупить? Так и быть, по старой дружбе процентов пять сброшу, уважу твою старость!
- Вот язва! – Ася Абрамовна толкнула подругу в бок. – Ну, веди в дом, показывай гостя своего.
- Какого гостя? – Остолбенела Пелагея Даниловна. – Ты откуда знаешь? Кто наплёл?
- У меня голова ещё неплохо варит, не то что у некоторых. – Рассмеялась Ася Абрамовна. – Думать нужно, тогда и богатой станешь – сколько раз тебя учила? Ну, после тебя?
Пелагея Даниловна посторонилась и подружка первой вошла в дом. И сразу же боязливо ойкнула: на пороге комнаты стоял Гриша с топором наотмашь.
- Вы чего это, Григорий Михайлович? Дровосеком у моей подружки подрабатываете? Она, поди, и куска хлеба за так не отрежет? – Ася Абрамовна сделала вид, что не испугалась.
- Каким дровосеком? У меня газ давно проведён. – Пелагея Даниловна взяла из рук Гриши топор. – Ты чего, Григорий, старуху-процентщицу порешить захотел? Это ты правильно надумал! Только не здесь – выведи её за дом и по темечку!
- Да нет, что вы. – Гриша густо покраснел. – Я подумал, что это… Это я так, на всякий случай…
- Слава Богу, что я не ваш случай, Григорий Михайлович. – Ася Абрамовна хитро улыбнулась. – А сейчас давайте сядем за стол и поговорим как раз о вашем случае. Ты уже рассказала Грише про Анну? – Ася Абрамовна вопросительно взглянула на подругу.
- А ты откуда всё знаешь? – Во второй раз Пелагея Даниловна оторопела. – Кто всё таки наплёл? Галина?
- Значит, и она в этом деле запачкана? – Ася Абрамовна сощурилась. – Теперь всё понятно. А догадалась я уже давно, по рукам Анны – не могла она с такими руками концерт Чайковского играть! Асю Абрамовну могут глаза обмануть, но руки – никогда! Вот тогда и начала вспоминать я годы молодые. Про близняшку вспомнила, что училась она на библиотекаря, а потом внезапно забеременела, да померла прямо при родах. А роды, конечно же, ты принимала, повитуха чёртова! С той поры и ремесло своё забросила, в колдуньи подалась! Что, совесть загрызла?
- Ты до моей совести не касайся! – Пелагея Даниловна сорвалась в фальцет. – Говори, чего припёрлась? Есть мысли, как нам человека из болота вытягивать?
- Нам? Ты уже свою лепту внесла, теперь отдыхай. – Ася Абрамовна накинулась на подругу. – Спасательницей буду я! Только мне под силу расхлебать то, что ты наварныхала! Вонючая у тебя получилась похлёбка, никудышная ты кухарка! Но делать нечего, Гришу на произвол судьбы я не брошу!
- Ну вот и отлично, мать Тереза и Молоховец; в одном лице. Тебе ложку, аль половник дать?
- Ты мне лучше шепни, по старой дружбе, кто Гришеньку в такое… дерьмо втоптал? Уж не сам ли дьявол его закружил?
- Почти что. – Пелагея Даниловна с грустью взглянула на Гришу. – Анна тогда дочку родила, а мы её тоже умершей признали, чтобы Лильке руки развязать. Теперь дочурка выросла и решилась стать народной мстительницей, отомстить родителям за брошенного ребёнка.
- Бедная девочка, что ей вытерпеть пришлось! – Ася Абрамовна всплакнула. – Бедные дети: Аннушка, доченька её, Лилечка, Гришенька, бедная наша подружка Марийка…
- Всех бедняков перечислила или кого забыла? Может, и себя в список добавишь? Ты-то, поди, больше всех исстрадалась! Хватит кудахтать, несушка старая! Дело говори, а то неровен час эта бедная девочка Дианочка порешит бедного мальчика, который только народиться успел.
- Гришиного сыночка? – Ася Абрамовна всхлипнула.
- Вы хотели сказать – Лёвиного сыночка? – Не удержался Гриша.
- Ах, Гришенька, по воле обстоятельств вы сильно отдалились от реальности, ушли в мир мифов и легенд. Но вам повезло, вы встретились со мной. Теперь многие тайны раскроются перед вами. Ася Абрамовна расскажет вам то, чего не знает эта старая грымза, которая вечно суёт свой нос в чужие дела. Но в одном она права – нам нельзя терять время, нужно спешить. Собирайтесь, пора ехать!
- А куда вы собираетесь меня везти? – Гриша вновь стал подозрительным.
- Как куда, Гришенька? К нам домой, к Лёвушке! Только он сможет вам помочь, если, конечно, вы доверитесь ему и расскажетё всё-всё, с самого начала.
- Мне нельзя в Москву, меня арестуют на первом же посту ДПС. – Гриша с сомнением покачал головой.
- Нас не остановят! Водитель, бедный мальчик, - Пелагея Даниловна при этих словах с отвращением сплюнула на пол, - рассказал мне, что на машине стоят какие-то особенные номера, по которым можно ездить везде и никто из сотрудников милицейских органов…
- Ты забыла назвать их бедными. – Съязвила хозяйка.
- Не имеет права нас останавливать. – Ася Абрамовна покосилась на подругу. – Поедемте, Гришенька, вам нельзя больше оставаться в таком грубом обществе, вы наберётесь ужасных словечек и манер. И не нужно нас провожать!
- Скатертью дорожка! – Пелагея Даниловна поклонилась. – Но я назло тебе провожу вас до машины с необыкновенными номерами и попрощаюсь с бедным мальчиком – Гришенькой!
Первой из дома вышла Ася Абрамовна. Она сошла с крыльца и тут же повалилась наземь. Ничего не понявшая Пелагея Даниловна собралась обругать недотёпу, которая под ноги не смотрит, но сама схватилась за сердце и упала прямо на подругу. Выходивший последним Гриша слышал два хлопка, похожие на взрывающиеся крышки банок у плохо законсервированных огурцов, но подумал, что это выхлоп заводящегося автомобиля.
Заметив, что обе старушки лежат вповалку на земле, Гриша поначалу подумал, что они поскользнулись. Но почему никто из них не ругается, не стонет? Защемившее сердце раньше, чем мозг, почувствовало беду. Натолкнувшись взглядом на лежащий на земле пистолет с глушителем, Гриша вмиг осел, схватился руками за перила и скатился вниз, к бездыханным телам.
Рука самопроизвольно потянулась к скомканному листу бумаги, который, медленно перекатываясь ветром, уткнулся в Гришины колени. Шестым чувством он понял, что там его приговор – очередная цитата из «Ветхого Завета». Которая всем подскажет, кто «настоящий» убийца двух беспомощных старушек, кто тот серийный маньяк, который не щадит никого: ни мужчин, ни женщин, ни детей, ни стариков. Дрожащими руками Гриша развернул послание – буквы плыли перед глазами, но он всё же прочитал текст:

«О женщинах, вмешавшихся в драку мужчин.
Когда дерутся между собою мужчины и женщина подойдёт, чтобы помочь одному, дабы отнять его из рук бьющего, то отсеки ей руки, не щади её – убей! Посланник Предков».

Вот когда Гриша понял, что пришёл его конец. Он сделал последний возможный шаг к своему спасению, но под ногами не оказалось твердыни, это был шаг в пропасть! У него не осталось ни одного свидетеля защиты и ни одного человека, который бы поверил в его невиновность. Не лучше ли воспользоваться моментом и разом покончить со всеми проблемами? Гриша взял в руки пистолет.
- Помогите! – Истошный крик заставил Гришу вздрогнуть. – Убили! Асю Абрамовну убили! Милиция! Скорее! Здесь убийца Любарский! Стой, гадина, ни с места!
Распахнув настежь калитку, к дому бежал взволнованный водитель, молодой, худенький паренёк. Увидев в руках поднимающегося с земли Любарского пистолет, водитель остановился и вновь раскрыл рот для крика.

Глава 85.

Едва врач Диана Григорьевна вышла из подъезда, как на лестничной площадке четвёртого этажа появился мужчина. С ночи он дежурил на лестнице между четвёртым и пятым этажами, дожидаясь ухода хозяйки из дома. Прислушавшись к шумам в подъезде, мужчина осторожно подошёл к двери и присел на корточки, осматривая замок.
Взломщик работал в тонких хирургических перчатках. Замок был не сложный и дверь поддалась со второй попытки. Сняв с ног туфли, мужчина опустил их в целлофановый пакет и только после этого в носках прошёл в квартиру. Поправив пистолет, заткнутый за ремень, мужчина начал осмотр жилища с кухни.
Поковырявшись в ведре с мусором, незнакомец мельком заглянул в туалет, ванну и прошёл в гостиную комнату. Здесь его тоже практически ничего не заинтересовало. Внимание таинственного посетителя привлекли журналы, валяющиеся на столе и на полу. Достав телефон, мужчина заснял на видеокамеру несколько страниц из журналов.
Дверь в спальню была закрыта на замок. Прежде чем вскрывать замок, взломщик осмотрел дверной косяк и ухмыльнулся: в сантиметре от пола к двери был приклеен женский волос. Вскрыть дверь, не оборвав волос, было невозможно. Но это не остановило визитёра.
На подушке дивана лежала объёмная косметичка. Воспользовавшись пинцетом для выдёргивания бровей, взломщик аккуратно освободил один конец волоса. Китайский дверной замочек был без проблем вскрыт пилкой для ногтей.
Оглядев спальню, мужчина присвистнул от удивления. Комната была похожа не на женский будуар, а на кабинет журналиста скандальной хроники. Повсюду валялись газеты, журналы, вырезки статей, фотографии. Вся подборка была тематически систематизирована: во всех статьях упоминалась семья Любарского или он сам, а на фотографиях были изображены всё тот же Любарский - в одиночку или с женой Анной.
Засняв на телефонную видеокамеру газетно-журнальный архив, мужчина обратил внимание на сотовые телефоны, лежавшие рядком на столе. Телефонов было пять. Включив их, незнакомец просмотрел видеозаписи. Увиденное настолько потрясло квартирного взломщика, что он, просматривая записи, только и успевал утирать пот со лба.
Взяв себя в руки, мужчина переснял на свой мобильник часть записи с каждого телефона хозяйки дома. Выключив все телефоны, незнакомец разложил их на столе, как и прежде, и вышел из спальни. Закрыв дверь на ключ, мужчина опять прибёг к помощи дамской косметички: пузырёк с лаком для ногтей послужил клеем, которым волос был закреплён на прежнем месте.
На коврике возле входной двери мужчина обул туфли и покинул квартиру. Он едва успел запереть входной замок, как в подъезде зашумел лифт – кто-то из жильцов поднимался вверх. Мужчина подхватил свой пакет и начал быстро спускаться по лестнице, торопясь к выходу.

Лифт остановился на четвёртом этаже. Из кабины вышла Диана Яковлевич. Она была одета в спортивный костюм и кроссовки, в руках женщина держала спортивную сумку. Отсутствие косметики на лице дополняло спортивный облик, она будто только что вернулась из тренажёрного зала или фитнесс-центра.
Открыв дверь ключом, Диана шагнула в квартиру, но сразу же замерла – её что-то насторожило! Втянув носом воздух, Диана прищурилась – она сразу же почувствовала резкий эфирный запах! Подойдя к двери в спальню, женщина опустилась на колени и проверила свою заметку. Лак подсох, но вот запах выветриться не успел. Оглядевшись, Диана не заметила ничего подозрительного – все вещи лежали на своих местах.
Войдя в спальню и осмотревшись, Диана криво улыбнулась: теперь сомнений не осталось, в её тайной комнате побывал не званый гость. На двух телефонах остались жирные отпечатки рук, хотя узоров пальцев не наблюдалось. Видимо, любопытный незнакомец был в перчатках, но не учёл, что и в перчатках можно наследить.
- Кто же это мог быть? – Диана в задумчивости заговорила сама с собой. – Папочка? На машине он мог опередить меня почти на час. Но почему не забрал с собой телефоны? Проснулась отеческая любовь? Даже к такой, непутёвой дочурке? Очень хорошо, папочка! Твоя сентиментальность позволит мне доделать то, что я должна сделать. Но нужно подстраховаться!
Диана вынула из сумки ещё один мобильный телефон и набрала номер: 
- Сервисная служба? Здравствуйте! Мне нужно перевезти вещи. Нет, совсем немного. Да, одного грузчика будет достаточно. Да, как можно скорее. Записывайте адрес.
Закончив разговор, Диана просмотрела видеозапись на телефоне, улыбнулась и выключила мобильник. К лежавшим на столе в ряд пяти телефонам добавился шестой.
 
Глава 86.

Вечерний показ культового отечественного сериала «Улицы разбитых фонарей» прервала интригующая заставка: «Экстренный выпуск новостей». Через минуту томительной паузы на экране показался ведущий с ещё более загадочным лицом. Прежде всего назвав себя, ведущий принялся считывать с бумажки «экстренную» информацию:
- Сегодня днём общественность Смоленской области была вновь  взбудоражена очередным трагическим происшествием, произошедшим в главном криминальном городке последнего времени – Вязьме. На этот раз в эпицентре трагических событий оказался не печально известный роддом, а ничем не примечательный частный домик на окраине городка. И вновь главным героем криминальных новостей выступил неуловимый серийный маньяк и убийца, бывший московский банкир - Григорий Любарский, который совсем недавно сбежал из СИЗО. Кровожадный маньяк, за которым текут реки крови, не щадит никого – ни мужчин, ни женщин, ни детей. На этот раз нелюдь замахнулся на пожилых женщин, годящихся Любарскому в бабушки. Практически в упор он расстрелял из пистолета хозяйку дома и её гостью, Асю Абрамовну Глинскую, которая является матерью известного Сенатора Шапкина. У следствия нет сомнений, что следующей мишенью ополоумевшего банкира станет сам Лев Шапкин. Послушайте интервью, которое взял наш корреспондент на месте кровавой трагедии у водителя, привезшего госпожу Глинскую в Вязьму.
На экране зрители увидели небольшой деревенский дом, крыльцо, бурое пятно возле крыльца, калитку, сновавших повсюду милиционеров и толпу зевак поодаль. Камера переключилась на мужчину с забинтованной головой. Корреспондент бесцеремонно подсунул водителю микрофон и приказал:
- Рассказывайте, мы в эфире.
- Я водитель господина Шапкина. Сегодня его мама, Ася Абрамовна, попросила доставить её из Москвы в Вязьму, к дому своей подруги детства. Мне приказали – я и привёз! В дом заходить хозяйка мне запретила, ну я и дожидался в машине. Я же не знал, что всё так повернётся! – Водитель, словно ища сочувствия у зрителей, развёл руками. – Примерно через час они вышли из дома. И тут, словно из-под земли, на них налетел этот зверь – Любарский, с пистолетом в руке. Выстрелов я не слышал, да и самого Любарского сначала я не заметил. Если честно, я маленько задремал в машине. И тут меня как будто в бок кольнуло - шум я услыхал! Оглянулся, а этот оборотень с пистолетом уже к калитке бежит, а Ася Абрамовна и та старуха… то есть, подружка её, на земле лежат. Я сразу из машины выскочил и наперерез Любарскому. Кричу: «Стой, гадина! Бросай пистолет! Всё равно от меня не уйдёшь!» Хотел приёмчик самбо против него применить, а он как звезданёт меня пистолетом по макушке, я и рухнул. Когда очнулся – ни Любарского, ни машины! Одни бабки на земле лежат, то есть женщины.
Слово вновь взял ведущий в студии новостей:
- Сотрудники правоохранительных органов отказались прокомментировать случившееся, сославшись на тайну следствия. Что ж, на справедливое возмущение граждан следует очередное молчание тех, кто должен охранять наш покой. Между тем гнев народных масс переполняет все чаши терпения. Общественные объединения города Вязьмы начинают формировать свои отряды самообороны, готовые выступить на поимку безжалостного убийцы. По нашим сведениям, на место трагедии уже выехали несколько депутатов Государственной Думы и представителей различных религиозных конфессий. Свою помощь в поимке преступника предлагают знаменитые российские экстрасенсы, маги и колдуны. Некоторые из них утверждают, что могут просчитать маршрут передвижения и вычислить точку, в которую обязательно выйдет Любарский для совершения очередного преступления. Толкователи «Торы» и «Ветхого Завета» пытаются отыскать связь между сюжетами книги «Бытия» и преступлениями, совершёнными Григорием Любарским. Последователи мистического учения «Каббалы» открещиваются от всяких связей с преступником Любарским. Простые граждане, христиане и православные, обращаются к представителям высших церковных иерархий с требованием об отлучении Григория Любарского от церкви. Хотя нам не совсем понятно, какую религию исповедовал кровожадный господин, у которого мама была русской, а отец – банкиром. В заключение экстренного выпуска сообщаю, что административные органы города Вязьмы, Губернаторы Московской и Смоленской областей призывают жителей к порядку, спокойствию и уверяют, что в ближайшее время убийца будет пойман. По неподтверждённым данным, оперативные работники милиции получили устный приказ руководства - при обнаружении Любарского не рисковать своей жизнью, а уничтожить его на месте. На этом у меня пока вся информация. О развитии событий мы будем информировать вас в очередных выпусках новостей. От себя хочу пожелать жителям Вязьмы, чтобы этим вечером на их пути не встретилось чудовище по имени Григорий Любарский!
Выпуск новостей сменился очередными погонями и перестрелками «киношных ментов». Сериал отлично подменял реальную жизнь, вселяя в зрителей уверенность, что с последними кадрами зло обязательно будет искоренено добрыми и честными руками питерских «ментов».
Сценаристы наверняка уже подумывали о написании очередных «хитовых» серий, в которых главным героем будет сошедший с ума банкир. Вот только конец этого сериала пока был неясен. В какой из серий добро победит? В четвёртой, восьмой, шестнадцатой или двести сороковой?

Выключив телевизор, Лев Аркадьевич Шапкин подошёл к сейфу, достал оттуда именной пистолет «Макарова», повертел его в руках и положил на стол. В кабинете горела только настольная лампа, отбрасывая по комнате рваные отсветы, сохраняющие по углам таинственный, слегка пугающий полумрак.
Для чего-то достав из бара два стакана, Лев Аркадьевич налил в один «мартини», помедлил, добавил кубик льда. Подумав, Шапкин бросил второй кубик в пустой стакан, подошёл к бару и взял бутылку «виски». Наполнив стакан ирландским «виски», Лев Аркадьевич сел в кресло, чокнулся своим стаканом о второй стакан и пригубил «мартини».
- А вот мне очень хотелось бы повстречать этим вечером чудище по имени Гриша Любарский! Потолковать с ним по душам. И мне не остаётся ничего другого, как молиться за его здравие. За то, чтобы он добрался до места последнего преступления живым и невредимым.
- Я уже здесь, Лёва! Так что воздержись от челобитья Богам.
От неожиданности Шапкин вскочил с кресла, расплескав «мартини» - на пороге кабинета стоял живой Любарский с пистолетом в руке.

Глава 87.

Оглядевшись, Гриша усмехнулся:
- Как видно по второму стакану – ты ждал меня? Что приготовил: водку, виски или яд? Хотя ты вполне современен и наверняка обойдёшься пистолетом. Надеюсь, он заряжен? Будем стреляться? На сколько шагов? Или ты намеревался по-бандитски вышибить мне мозги и закатать труп в асфальт Рублёвского шоссе? Лёва, ответь мне на один вопрос – почему я беспрепятственно въехал на твоей машине в твой двор, вошёл в дом, а охрана даже не попыталась арестовать меня? Ты ведь знал, что я здесь появлюсь?
- Присаживайся, Гриша. В стакане «виски». Мне отхлебнуть или ты поверишь на слово? В том, что ты здесь появишься, почему-то была уверена моя мама. Вот я и отдал приказ, чтобы машину пропустили во двор беспрепятственно. Охрана зафиксировала твоё появление, но не более того. Пожалуйста, убери пистолет, он меня раздражает. Из этой «пушки» стреляли в маму? – Лёва опять сел на своё место.
- Так она жива? – Гриша облегчённо осел в кресло, бросив пистолет на пол.
- Слава Богу, да! В тяжёлом состоянии, но угрозы жизни нет, пуля прошла в сантиметре от сердца. Она ненадолго пришла в себя и первыми её словами были: «Это не Гриша!» Так что ты её должник – благодаря ей ты до сих пор жив. Счастливый ты, Гриша. Ведь моя мама – последний свидетель, последняя ниточка, удерживающая тебя от ухода на тот свет. Ты хоть теперь понял, кто ввергнул тебя в этот ужас?
- Сегодня понял. Мне рассказала та женщина, Пелагея Даниловна, подруга твоей мамы. А она, она тоже жива?
Лев Аркадьевич покачал головой и поднял стакан.
- Давай помянем всех, кто безвинно пострадал от безумной мести. – Они молча выпили.
- Я всё ещё не могу поверить, что случившееся со мной – реальность, а не сон. – Гриша закрыл глаза. – Иногда так хочется проснуться! Разожмуриваешь глаза, а наяву прежняя жизнь – живая мама, здоровая жена, лежащий в кроватке сын. А тут вместо сына – дочь! Знаешь, Лёва, несмотря на все страдания, которые мне причинила Диана, я чувствую и свою долю вины в произошедшем. Да, в смерти Анны никто не виноват, разве что тот несчастный водитель, у которого сломалась машина…
- Корней Петрович?
- Да, кажется так его звали. А ты откуда знаешь? – Вскинулся Гриша.
- Я многое что знаю, Гриша. Того, что нужно узнать и тебе. Но закончи мысль. – Шапкин слушал внимательно.
- Если бы я знал, что у меня родится дочь, что Анна умрёт во время родов, разве я смог бы бросить своего ребёнка? Не уверен, что женился бы на сестре Анны, но ребёнка забрал обязательно. Мама помогла бы воспитывать, она так ждала внуков…
- Это ты сейчас так говоришь! – Лёва покачал головой. – А тогда, двадцать лет назад, ты уверен, что поступил бы именно так? Эх, Гриша, не всё в этой жизни зависит от нас – есть ещё судьба, предначертанье. Крест, если хочешь. И он у каждого свой, различной тяжести. Извини, это твоё семейное дело, но кто дал право этой девочке судить своих родителей, наказывать людей по собственному приговору, самой решать – виновен человек в её бедах, или нет? Посмотри, сколько крови на её руках: анестезиолог, главврач, пожилая акушерка, чудом выжившая моя мама? При чём здесь они, в чём их вина?
- В этот список ты забыл добавить мою домработницу, ведь не я её убил. – Гриша вздохнул.
- Да нет, Гриша, не забыл. Просто домработницу нужно определять в третий список пострадавших, если вторым считать тех, кого застрелил следователь. Да, охранник Сторожев жив и он дал обвинительные показания на Тувалкаинова. Но следствие ему не поверило, посчитали, что охранник в сговоре с тобой.
- А третий список? Что за третий список?
- Этот список стал формировать человек, решивший под шумок загрести жар чужими руками. Домработницу убил твой заместитель, твоя «правая» рука Подмогаев.
- Что? Костя Подмогаев? Этого не может быть! – Гриша внезапно охрип.
- Почему не может? Очень даже может! – Лёва грустно улыбнулся. – Гриша, неужели ты продолжаешь верить в честность и порядочность людей? После всего, что с тобой случилось?
- Но для чего Косте становиться убийцей? Да и трусоват он для этого!
- Убить – да, а вот подставить другого человека – это его стиль. Ему просто надоело ходить у тебя в заместителях, надоело скрываться в твоей тени. Как только представился случай – он и решил отвоевать себе пространство под солнцем. Для начала организовал покушение на тебя. По его приказу горе-киллеры обстреляли твою машину из автоматов. Подмогаев закинул наживку, чтобы подозрение пало на меня. И ты с радостью проглотил этот крючок.
- Костя стрелял из автоматов? – Гриша никак не верил.
- Да не Костя! Связался твой зам с мелкими уголовничками, вот они всё и организовали. Потом убрали и домработницу – чтобы окончательно утопить тебя в болоте. Пока ты сидел в тюрьме, твой «святоша» усиленно разваливал твой бизнес, хотел добиться банкротства банка и завладеть имуществом по дешёвке. А перед этим он попытался вывести активы в оффшорные компании, которые сам же и наоткрывал на Каймановых островах. Хорошо что Эльза Яновна вовремя вмешалась и попросила меня о помощи. Вот мы совместно с ней и перекрыли этому деятелю кислород. Я попросил руководство Цетробанка, чтобы они ввели в твой банк внешнего управляющего. Мы стабилизировали ситуацию и спасли то, что ещё можно было спасти. Кстати, акции возмущённых вкладчиков, организация нездорового ажиотажа вокруг банка – это всё тоже дело рук Подмогаева. Паренёк оказался совсем не глупым, только вот жадность фраера и сгубила. Уголовнички, организовавшие покушение на тебя и убийство домработницы, потребовали свою долю, а платить было нечем. Вот наш герой два дня назад сам и прибежал в прокуратуру, весь в соплях – спасите, меня хотят жизни лишить! Тут у него язык и развязался, он всё выложил, надеясь на снисхождение суда.
- Но почему меня продолжали преследовать, раз стало известно, что домработницу убил не я?
- Милый Гриша, а остальные убийства? В них до сих пор никто не сознался! А побег из-под стражи? Ты не представляешь, что творится в прокуратуре и милиции! Там все на ушах стоят – столько убийств за короткий срок! Могут полететь головы со многих генеральских плеч, кто тут станет обращать внимание на домработницу? Ну, её убил не ты, а остальных? Пойми, в такой нервной обстановке даже показания охранника Сторожева никто в расчёт не принял, что уж тут говорить о каком-то Косте Подмогаеве? Нет, твоё спасение – в твоей дочери. Вот кто главный свидетель, вот кто может снять с тебя все подозрения. Но я так подозреваю – она не жаждет сесть в тюрьму вместо своего отца?
- Да, перспективка у меня не из приятных. – Гриша поёжился. – Дочь мечтает засадить меня на всю жизнь, жена в коме, сын – и тот оказался не моим.
- Ты чего это, Гриша, нюни распустил? – Шапкин ехидно улыбнулся. – На жалость бьёшь? Не всё так плохо, как кажется. Знаешь, дела у Анны… у твоей жены идут на поправку. У неё восстанавливаются моторные функции рук и ног, она начинает реагировать на прикосновения, глаза подрагивают, зрачки реагируют на свет. Вот только речь пока не восстановилась, но врачи надеются. Ребёнок подрастает, набирает вес, аппетит хороший. Кстати, а чего ты от сына отказываешься?
- А то ты не знаешь? – Вскинулся Гриша. – Чего дурачком прикидываешься? Опять начнём выяснения?
- Да не заводись ты! Извини, я понимаю, что ты на пределе, сейчас всё объясню. – Шапкин подошёл к столу. – Я сегодня заместитель Деда Мороза и пророков, раздаю подарки и благие вести. – Лёва нажал кнопку спикерфона. – Леонид Алексеевич, зайдите ко мне. Срочно! – Гриша удивлённо округлил глаза и уставился на дверь.
В кабинет резко, не постучавшись, вошёл начальник охраны Майоров. Его цепкий взгляд сразу зафиксировал лежащий на полу пистолет с глушителем. Мгновенно выхватив из наплечной кобуры «Стечкин», Майоров наставил ствол на Любарского и холодно приказал:
- Руки за голову! Одно движение и ты – труп!

Глава 88.

Гриша покорно поднял вверх руки и зло зыркнул на Шапкина:
- К чему этот спектакль, Лёва? Ты насмотрелся вестернов и решил захватить меня по законам жанра?
- Перестаньте!
Нервно закричал Шапкин. Любарский не сразу понял, что крик Лёвы был адресован начальнику охраны.
- Леонид Алексеевич, уберите оружие! Меня это уже достало! Я же приказал – никаких силовых методов!
- Извините, Лев Аркадьевич, профессиональная привычка. - Неожиданно для всех Майоров широко улыбнулся и убрал пистолет в кобуру. – Не могу спокойно реагировать на оружие. И вы, Григорий Михайлович, извините меня. Рад видеть вас живым!
- Спасибо на добром слове. – Гриша криво ухмыльнулся и опустил руки. – И вам не хворать. В последнее время многие желают видеть меня мёртвым.
- Людей можно понять. – Шапкин нахмурился от последних слов Любарского. - Расскажите нам о результатах расследования. – Лёва кивнул Майорову на свободное кресло.
- После получения записок с угрозами в адрес Льва Аркадьевича от анонимного автора, мы начали своё собственное расследование. Было установлено, что записки попали в дом через химчистку, где их подбросила в карман пиджака ваша, Григорий Михайлович, домработница…
- Галина? Она и тут наследила?
- Именно так. Нам не удалось допросить её, но сомнений быть не может – она причастна к трагическим событиям. Наша прислуга подтвердила факт знакомства с Галиной, и это знакомство произошло именно в химчистке. После первых убийств в роддоме в поле моего внимания совершенно случайно попал водитель «скорой помощи», некий Корней Петрович. Именно он привозил вашу жену в Вяземский роддом, а по дороге из Вязьмы в Москву погиб в автокатастрофе. Авария произошла по техническим причинам и сам факт смерти водителя вряд ли заинтересовал бы меня, но в машине нашлась записка – своего рода приговор.
- Странно, я никогда не слышал о таком человеке. – Гриша пожал плечами.
- Эта смерть стала поворотной в моём расследовании. С этого момента я стал отрабатывать две версии: вашу и альтернативную. Если убийца вы, то возникает вопрос: причём здесь водитель «скорой»? Чем он вам помешал?  Оперативная проверка показала, что ваши пути никогда не пересекались. Тогда и возникла основная версия, что кто-то умело пытается подставить вас, вывести из игры и даже физически уничтожить. Разматывая ниточку «Корней Петрович», мы установили, что он родом из Вязьмы. Вот тогда все ниточки сложились в одну цепочку. Водитель – из Вязьмы, ваша домработница – тоже, ваша жена – оттуда, да и эпицентр кровавых событий возник опять же в Вяземском роддоме. Осторожная негласная проверка работников роддома вывела нас на одну весьма интересную фигуру – врача Яковлевич Диану Григорьевну. Родилась в Вязьме, родители не установлены, воспитывалась в приёмной семье, которая и дала ей свою фамилию. Потом семья почему-то распалась, отец эмигрировал в Израиль, а мама умерла при загадочных обстоятельствах, якобы наглотавшись «сонных» таблеток. Покопавшись в медицинских архивах, я установил, что биологическая мама Дианы умерла во время родов в восемьдесят пятом году, а в графе «отец» - стоял прочерк. Вот так мы и вышли на Лилю Лаванцову, сестру вашей жены, которая умерла в тот же год во время родов. Свет на тёмную историю могли пролить врач Навроцкий и акушерка Пелагея Даниловна, работавшие в те годы в сельском роддоме. Но главврач погиб раньше, чем я до него добрался, а бывшая акушерка наотрез отказалась беседовать со мной, тем самым лишь укрепив подозрения, что в этом деле и кроется разгадка. Я обратил внимание, что в шестнадцать лет Диана сменила своё отчество и стала Григорьевной, хотя приёмного отца звали Семёном. Подняв ваши газетные и журнальные интервью, я узнал, что вы познакомились с женой во время «колхозной практики» в сентябре 1984 года. Потом вы расстались на несколько лет. Однако через девять месяцев после вашей встречи с Анной, у её сестры Лили родилась дочь Диана. Это могло стать случайным совпадением, если бы мы не нашли ещё одного важного свидетеля – маму Льва Аркадьевича.
- Мама преподавала Анне музыку и та была её любимой ученицей. Даже спустя столько лет мама сразу определила по рукам, что твоя жена - не Анна. – Лев Аркадьевич подключился к разговору. – Уверенность к маме пришла лишь тогда, когда она вспомнила, что у Анны была сестрёнка-близняшка, учившаяся на библиотекаря. Вот так мы и поняли, что Анна умерла во время родов, а все эти годы с тобой жила её родная сестра Лиля. Именно поэтому твоя жена так усиленно избегала возможности сесть за рояль – она просто не умела на нём играть!
- А мне эту чудовищную историю успела рассказать та самая акушерка, Пелагея Даниловна. За несколько минут до своей смерти. – Гриша потряс головой. – Это был словно знак свыше! Как только она облегчила свою душу – кто-то застрелил её! Скорее всего и это преступление совершила Диана. А всё эта чёртова Галина, наша домработница! – Вздохнул Гриша. – Ей что-то лишнее сболтнула акушерка Пелагея Даниловна, а та уже в меру своих мыслительных способностей, или с дальним прицелом, увязала события так, как хотелось ей. Вот и получилось – что мы с Анной нелюди, отказавшиеся от первого ребёнка, оказавшегося девочкой. Кстати, - Гриша оживился, - Диана рассказывала, что её приёмный отец увлекался чтением «Торы», а в «Ветхом Завете» женщин не очень жалуют, первородство всегда сохраняется за мальчиками. Главные герои библейской книги – мужчины. Они спасители, помазанники, герои. Удел женщин – рожать! И рожать как можно больше мальчиков. Все эти рассказы приёмного отца и его сексуальные наклонности, видимо и привели к психическому расстройству девушки. Она стала ненавидеть всех мужчин, в том числе и меня. Диана решила отомстить за всё: за своё несчастливое детство, за жестокость родителей, за насилие приёмного отца, за угнетение и унижение всех женщин с ветхозаветных времён. И в один прекрасный момент сама судьба стала помогать Диане: ей удалось пристроить домработницу в наш дом. Потом Анна забеременела и собралась рожать именно в том роддоме, где она практиковала. Да и следователь Тувалкаинов словно спелся с Дианой! Он упорно подыгрывал ей, старался поскорее засадить меня!
- Со следователем много неясного. – Согласно кивнул Майоров. – Господин Тувалкаинов не один год работал в прокуратуре, дослужился до следователя по особо важным делам, и ни разу не проигрывал дело в суде. Все обвинения, выдвигаемые Тувалкаиновым, обязательно поддерживались судьёй и заканчивались максимальной планкой наказания. А в вашем случае следователь будто потерял разум - закрывал глаза на явные несоответствия в деле, отмечал только те улики, которые были важны для обвинения, торопил следствие…
- Раз он такой опытный следователь, то наверняка мог провести такое же обстоятельное расследование, как и вы? – Гриша вопросительно смотрел на Майорова.
- Скорее всего он его и провёл. – Кивнул Майоров. – Но почему-то пришёл совсем к иным выводам, нежели чем я. Для меня имеются две нераскрытые загадки в вашем деле: странное поведение следователя, рискнувшего пойти на прямое преступление и смерть водителя Корнея Петровича. Экспертиза показала, что разрыв покрышки произошёл из-за чрезмерного износа протектора, никаких внешних воздействий не было. Но тогда как человек, подбросивший записку в машину, мог предполагать, что случится авария? Надеялся на русский «авось»? Или всё же имел от кого-то информацию, что происшествие должно случиться именно в этот день? Мистика, да и только!
- Скажите, а вы наталкивались в бумагах на адвоката с фамилией Симкин Исаак Абрамович? – Гриша затаил дыхание.
- Симкин? Нет, такой фамилии я не встречал. Был адвокат по фамилии Письменный. – Заглянув в бумаги, уверенно произнёс Майоров.
- Вот и ещё одна загадка! – Гриша потёр ладонью затылок. – Я встречался в СИЗО с адвокатом по фамилии Симкин, но почему-то его никто, кроме меня, не видел. Следователь Тувалкаинов знал этого адвоката, опасался его, но также не верил, что он может помогать мне. Действительно, мистика!
Шапкин взглянул на Майорова, но тот лишь пожал плечами и покачал головой. Достав из папки лист бумаги, он вопросительно взглянул на Шапкина. Лев Аркадьевич кивнул.
- Напоследок приятная новость для вас, Григорий Михайлович.
- Неужели бывают приятные новости? Я от них отвык.
- Да собственно, это и не новость вовсе, а констатация факта. Теперь нет никаких сомнений, что ребёнок, рождённый Анной Любарской – ваш сын!
- Прими мои поздравления, Гриша!
Лев Аркадьевич встал и подошёл к Грише. Он протянул ему ладонь для рукопожатия, но Любарский грубо оттолкнул руку:
- Хватит стебаться надо мной! Мне твоих подачек, Лёва, не нужно! И дешёвого благородства тоже!

Глава 89.

Последующий рассказ Гриша воспринимал, как во сне. Дрожащей рукой он часто подносил к губам стакан с водой и всё никак не мог успокоиться – по его щекам стекали слезинки.
- Когда появилась информация, что вы сделали тест ДНК и он дал отрицательный результат, - Гриша несколько раз кивнул, - я попытался выяснить, в какой лаборатории проводился анализ. Но не смог этого сделать. – Майоров развёл руками. - В учётных книгах роддома такой записи не было. Как не было и самого заключения лаборатории. Кто брал у вас кровь для анализа? Диана Яковлевич?
Гриша согласно кивнул.
- Так я и думал. – Майоров хлопнул ладонью о коленку. – А самого заключения вы, разумеется, не видели? – Гриша покачал головой. – Что и требовалось доказать! Вас просто обвели вокруг пальца. Вот заключение медицинского центра Управделами Президента, куда обратился с аналогичным тестом Лев Аркадьевич. Вывод - полное несовпадение биоматериалов, ребёнок не его сын.
- Это так, Гриша. У тебя растёт чудный пацан. – Лев Аркадьевич улыбнулся. – Если честно – я тебе завидую. Но, знаешь, нет худа без добра. Мне кажется, что я тоже нашёл своё счастье. Кстати, не без твоей помощи. Так что я твой должник.
Гриша, расстроганный, вполуха слушал Шапкина. Он пытался читать сухие строчки медицинского заключения, но не мог, глаза наполнялись слезами. Лев Аркадьевич, подойдя к бару, наполнил три стакана водкой:
- Давайте отметим такое знаменательное событие. – Раздав стаканы, Шапкин сел в кресло. – За тебя, Гриша! Будь счастлив!
- Я не совсем понял, Лёва, каким счастьем я тебе обязан? – Гриша залпом осушил стакан.
- Знакомством с Эльзой Бардиной! Наши деловые отношения постепенно перерастают в личностные, и я этому очень рад. Она прекрасная женщина!
- Господи, у меня в голове всё перепуталось. - Гриша поставил пустой стакан на стол и глупо улыбнулся. - Словно новая секретарша переложила вещи на моём рабочем столе на свой лад, да так всё перепутала, что я ничего не в силах отыскать. За последний месяц у меня все мысли попутались: то я теряю сына, то нахожу! Как мне называть жену: Анной, Лилей? Как поступить с Дианой, которая оказалась моей дочкой?
- Вот на этом вопросе я вынужден вмешаться. – Майоров отставил не выпитый стакан и поднял руку. – Расслабляться ещё рано. Вы Григорий Михайлович, до сих пор находитесь под подозрением у следственных органов, вас усиленно ищет милиция. Извините за резкость, но в их глазах вы – преступник. Против Дианы у нас нет никаких прямых улик. Она жестокая, умная женщина и как будто создана для совершения преступлений. Рискну предположить, что сам дьявол помогает коварным замыслам этой особы. Она не оставляет следов, не делает ошибок, нет никаких документальных подтверждений её причастности к преступлениям – одни показания свидетелей, которые уже мертвы.
Майоров вынул из кармана пиджака сотовый телефон и протянул его Любарскому.
- Сегодня утром мне удалось инкогнито проникнуть в квартиру Дианы Яковлевич. У этой женщины всего две страсти: к вашей семье и к мобильным телефонам с видеокамерой. В её спальне лежат стопки газет, журналов, и все они подобраны по принципу упоминаемости семьи Любарских. Но такое коллекционирование нельзя рассматривать как преступление или психическое отклонение, мало ли у кого из нас какие пристрастия? А вот телефоны – несколько другое дело. Просмотрев их, я понял, что интуиция меня не подвела - эта женщина та, кого я усиленно ищу. На телефоны были засняты моменты убийства анестезиолога, главврача, попытка убийства вашего сына, так называемое изнасилование и  следственный эксперимент с вашим участием.
- Так разве этих улик недостаточно? Боже мой, она действительно сумасшедшая! – Гриша просмотрел фрагменты записей с телефонов Дианы.
- Для суда – недостаточно. Тем более, что улики добыты незаконно. Ведь у меня не было постановления на обыск, на проникновение в частное жилище. Суд не станет приобщать к делу свидетельства, добытые с нарушением закона. Да и что доказывает видеосъёмка? Что этих людей убили? Ну и что, это и так неоспариваемый факт. Но кто убийца? Дианы нет в кадре, не слышно её голоса – с чего можно делать вывод, что она убийца?
- Но ведь съёмка сделана с её телефона, это можно доказать? – Гриша задумался.
- Если она не избавится от телефонов. Но и в этом случае не всё так однозначно. А вдруг кто-то воспользовался её телефонами? К примеру вы, Григорий Михайлович? Или ваши мифические сообщники? Теоретически такое возможно? Тем более, что вы были у Дианы в гостях, оставались в квартире один. Вот и весь ответ. – Гриша приуныл. – У меня сложилось мнение, что она этими записями будто собирается отчитаться о проделанной работе. Вот только перед кем? Ещё одна загадка!
- Наверное, перед самим дьяволом, которому служит. – Невесело пошутил Лев Аркадьевич. – Что же делать?
- Пока мне видится всего один способ застать Диану на месте преступления – ловля на живца. Нам нужна приманка, на которую она обязательно клюнет.
- А я не подойду в качестве приманки? – Гриша перевёл взгляд с Майорова на Шапкина. – Если мне появиться в её квартире или в роддоме?
- Это слишком рискованно. – Майоров на несколько секунд задумался.
- А чего мне терять? – Гриша усмехнулся. – Я и так на краю пропасти. Толкни – и я полетел в бездну!
- Наверняка Диана думает также. Вы для неё уже отработанный материал. Реальную опасность для Дианы представляет только ваша жена Анна. Если она выйдет из комы, то сможет дать показания. Ваша жена – последний свидетель, который может раскрыть тайну Дианы Яковлевич.
- Вспомнил! – Гриша подскочил в кресле. – Перед самыми родами, уже в роддоме, у Анны случился нервный срыв. Врачи мне сказали, что она будто бы видела саму себя, только молодую. И этот призрак якобы произнёс страшные слова: «Ты умрёшь во время родов!» Теперь у меня нет сомнения, что в палату к Анне заявилась Диана! Она же всё равно похожа на юную Анну. Вот тогда всё и началось – стресс, психоз, преждевременные роды, угроза жизни для Анны. Нельзя исключать и того, что уже во время родов Диана попыталась убить Анну, ввести ей какой-нибудь смертельный препарат. Ведь сердце отчего-то остановилось! Возможно, врачи заподозрили неладное,  поэтому она начала их убивать.
- Эти факты многое объясняют, но доказательств опять нет. Это всего лишь предположения. – Развёл руками Майоров. - Нам нужно срочно вывозить Анну и ребёнка из роддома, их присутствие там становится всё более опасным. Когда преступнику помогает дьявол – я безопасность гарантировать не могу!
- Леонид Алексеевич, давайте отбросим мистику в сторону. – Шапкин заговорил резко. – Мы готовы выслушать ваши конкретные предложения, а не просьбу об отставке.
- Подождите. – Руку поднял Гриша. – Я тоже считаю, что оставаться в роддоме Анне и ребёнку опасно, мы даже не можем предположить, какой фортель выкинет эта сумасшедшая. – Гриша уже не называл Яковлевич ни дочерью, ни Дианой. – Но нам нужно перехитрить противника, заманить её в ловушку.
- Ты хочешь объявить Диане войну? – Шапкин пристально смотрел на Гришу. – Но каким образом? 
- Я должен встретиться с ней лицом к лицу. Причём в присутствии Анны – тогда она наверняка заговорит. Анна будет выступать гарантом того, что у Яковлевич есть шанс на спасение. Убив Анну, она похоронит меня окончательно вместе со своим прощальным рассказом. Он станет своего рода её исповедью, а кто из женщин упустит шанс выговориться? Ведь это будет, по её замыслу, наша последняя встреча – к чему сдерживать и скрывать внутри себя то, что накипело годами? Нет, я уверен, создай мы такую ситуацию – Яковлевич заговорит! Она расскажёт всё! Это будет её сольная партия. Она сможет закончить игру красиво, нанести последний, завершающий удар в самое сердце. Ради этого она рискнёт, нужно лишь подтолкнуть её к такой ситуации!
В кабинете повисла пауза, каждый думал о своём и все смотрели в разные стороны. Первым прервал молчание Шапкин:
- Леонид Алексеевич, вы сможете обеспечить безопасность подобной операции? Я готов разделить ответственность с Григорием Михайловичем.
- Спасибо, Лёва. – Гриша с облегчением вздохнул.
- Пока не знаю. Утвердительный ответ я смогу дать лишь после полной разработки плана операции. Мне потребуются сутки. – Майоров закрыл папку.
- Хорошо, вы свободны. – Шапкин отпустил охранника.
- Разрешите забрать пистолет? – Не дожидаясь ответа, Майоров подошёл к Грише и поднял с пола пистолет, держа его за ствол. – Этот ствол достаточно пострелял, пора ему отправляться на хранение. Я сотру отпечатки ваших пальцев, Григорий Михайлович, и сдам его в прокуратуру вместе с заявлением, что пистолет случайно найден в лесном массиве Вяземского района.
Майоров вышел из кабинета и закрыл за собой дверь. Шапкин взглянул на Гришу:
- Давай-ка, Гриша, укладываться спать. Как твоя рана, не беспокоит? Врач не нужен? – Гриша покачал головой. – Вот и отлично. Ты ложись здесь, в кабинете. Не хочу, чтобы лишние люди знали о твоём присутствии в моём доме. Дверь я закрою на ключ, так что тебя никто не побеспокоит.
- Всё же ты мне не доверяешь?
- Время всё расставит по своим местам. Спокойной ночи.
Шапкин вышел из кабинета и сразу же раздался щелчок закрываемого замка. Оглядевшись, Гриша присел на диван и тут же почувствовал, что больше всего ему хочется одного - спать. Он быстро уснул.
Настольная лампа всю ночь освещала свою территорию, не тревожа постояльца, которому, на удивление, в эту ночь не приснился ни один сон. Неужели книга «Бытия» оказалась прочитанной до последней главы?

Глава 90.

Утром главврач роддома получила от Льва Шапкина фактически прямой приказ: готовить роженицу Любарскую и её сына к перевозке в Московскую клинику. Переезд намечался на следующее утро. За оставшиеся сутки персонал роддома должен был подготовить всё необходимое для безопасной транспортировки VIP-персоны.
Главврач не имела никаких возражений против переезда. Угроза для жизни Любарской давно миновала, её физические показатели говорили о том, что она может в любой момент выйти из состояния комы. Врачи-реаниматологи дали добро на перевод Любарской из отделения реанимации в обычную палату. И самое главное, в роддоме наконец-то ослабили охрану. Большая часть сотрудников милиции были отозваны в Москву, их сменила местная вневедомственная охрана.
Сдающая вечернюю смену Диана Яковлевич, заметив суету медперсонала, поинтересовалась у сестры-хозяйки:
- Что за беготня? Жёнушка очередного олигарха поступает?
- Какое там! Любарскую приказано подготовить к перевозке в Москву. Слава Богу, завтра утром мы с ней расстанемся. Как говорится, баба с возу…
- А ребёнок? Его куда?
- И ребёнка с ней заберут. – Сестра перешла на шёпот. – Видимо, боятся, что Любарский опять нагрянет к нам и всех перестреляет. О, Господи, и когда его только поймают? Что ж это за милиция, что одного хромого преступника отыскать не могут? Вы, Диана Григорьевна, дежурите в ночь?
- Слава Богу, нет. – Диана покачала головой. – Хватит мне и тех ночей, до сих пор в себя прийти не могу!
- Повезло вам! А меня вне графика старшая в ночь засунула! Только бы ничего не случилось!
- Да не волнуйтесь вы так, ничего с вами не случится!
Диана попрощалась с медсестрой и, переодевшись, отправилась домой, отсыпаться после ночного дежурства.

Глава 91.

Около девяти вечера дверь роддома беззвучно отворилась. В вестибюль вошла стройная блондинка, в юбке, чуть длиннее самой короткой, на высоких каблуках, в тёмных очках, разговаривающая по мобильному телефону. Небрежно кивнув охраннику, красавица прошла мимо него и, красноречиво покачивая задом, обтянутым юбкой, направилась к больничному коридору.
- Добрый вечер, Юлия Борисовна! – Сглотнув слюну, крикнул ей вслед охранник, не упуская из виду тыловых прелестей блондинки. – Что случилось? Ночное дежурство?
- Начальство вызвало. Тяжёлые роды. – Не отрываясь от телефона, бросила женщина и повернула за угол.
Сладко зажмурившись и проведя языком по пересохшим губам, охранник глупо улыбнулся и взялся за газету с кроссвордом.
- Часть тела из четырёх букв? Часть тела из четырёх… Господи, какая же красивая у этой заразы часть тела из четырёх букв!
Охранник отбросил газету и встал из-за стола – ему захотелось глотнуть свежего воздуха, а заодно и выкурить сигарету, успокоиться. Охранник, раскуривая сигарету на крыльце, не заметил самого главного.
К стене роддома метнулись три тени, едва различимые в темноте. Двое, одетые в чёрную одежду, с масками на лицах, приставили к стене лестницу и подпёрли её тяжёлыми ботинками. Третий, в обычной одежде - пиджак, брюки, поплевал на ладони и начал забираться на второй этаж.
Взобравшись на подоконник, мужчина толкнул раму и беззвучно отворил окно. Обернувшись, он вытянул вверх большой палец, кивнул подельникам и спрыгнул внутрь помещения. Окно закрылось так же тихо. Вечерний покой обитателей роддома не был потревожен. Двое в масках споро водрузили лестницу на свои богатырские плечи и рысью побежали прочь от стены, быстро исчезнув в темноте.

Леонид Майоров, занявший позицию внутри роддома, поднёс к глазам светящийся циферблат часов – половина двенадцатого ночи. Неясный шум, чьи-то осторожные шаги заставили подполковника напрячься и вскинуть руку с заряженным пистолетом «Стечкина», но знакомый запах одеколона разрядил ситуацию:
- Это вы, Лев Аркадьевич?
По коридору, стараясь ступать неслышно, крался Шапкин.
- Ну что, Лёня, тихо?
- Ничего, пусто. Она не клюнула на нашу приманку, не попросилась дежурить в ночную смену. Операцию нужно сворачивать, зачем держать зря столько людей? Оставим у палаты охрану, а завтра утром вывезем Любарскую в Москву. Нам нужно придумать что-то другое, более хитрое. На эту приманку хищник не позарился.
- Хорошо, Лёня, действуй. Отзывай людей, а я пойду, сообщу Грише плохую новость. Заодно предупрежу дежурного врача, чтобы были ночью повнимательнее.
Майоров принялся по рации отдавать приказы своим подчинённым, а Лев Аркадьевич спустился по лестнице на первый этаж. Дойдя до ординаторской, он удивился, что сквозь стеклянную дверь не пробивается свет и взялся за дверную ручку. Едва переступив порог, Шапкин почувствовал боль в правой руке, пошатнулся, попытался левой рукой ухватиться за опору, но ничего не найдя - рухнул на пол.

Глава 92.

Майоров решил ещё раз обойти всё здание, осмотреть запасные выходы и двери подвалов. Его что-то тревожило, он чувствовал неосознанную опасность, но не мог понять, откуда ждать беды? Зайдя в слабо освещённый дежурным светом вестибюль, Майоров решил проверить охранника – не спит ли тот на посту? Но молодой, крепкий парень бодрствовал – читал газету «СПИД-ИНФО».
- Как у тебя дела, боец? Всё тихо, ничего подозрительного не замечал?
- Никак нет, товарищ начальник. – Охранник вытянулся в струнку, он знал, что Майоров – большой чин из ФСБ.
- Никто из посторонних не пытался пройти?
- Никак нет! После восьми в здание роддома никто не заходил. – Майоров разочарованно кивнул. - Только вот Юлия Борисовна в девять пятнадцать пришла. Её на срочные роды вызвали.
- Кто такая Юлия Борисовна? – Майоров раздул ноздри.
- Врач-акушер, симпатичная такая блондинка.
- Почему сразу не доложил мне? – Нахмурился Майоров.
- Так вы же о посторонних предупреждали, а она – врач.
- Что она сказала? Кто её вызвал?
- Я не стал уточнять. Мы не имеем права не пускать врачей. Их часто вызывают по ночам, когда возникают осложнения. А что, она под подозрением?
- Да нет, что ты! – Натянуто улыбнулся Майоров. – Всё в порядке. Как фамилия этого врача?
- Самохина Юлия Борисовна.
Майоров кивнул, ещё раз улыбнулся и быстрыми шагами направился к кабинету главврача. Дежурный врач удивлённо вытаращилась на Майорова:
- Да нет, что вы, я не вызывала Самохину. Для чего? У нас сегодня не намечаются срочные роды. К тому же она врач-стажёр, мы их не привлекаем к ночным дежурствам. Это какая-то ошибка. Да я ей сейчас позвоню домой и всё выясню. – Врач набрала номер, долго вслушивалась в длинные гудки. – Не отвечает. Странно, обычно она по вечерам всегда дома. Может, на свидание убежала? Знаете, возможно она по личным делам заглянула в ординаторскую. Может, забыла днём свои вещи? Давайте я схожу, посмотрю?
- Не нужно! Оставайтесь здесь, я сам проверю.
Майоров выскочил из кабинета главврача, огляделся и почти бегом бросился к ординаторской. Держа пистолет наготове, он рванул дверь и шагнул внутрь – но там никого не было. Раздосадованный Майоров убрал пистолет в наплечную кобуру и взялся за рацию, но тут его профессиональный нюх уловил запах знакомого одеколона.
Оглядевшись, Майоров наткнулся взглядом на слегка приоткрытую дверь служебного туалета. Пистолет сам собой вновь оказался в руке. Боком, на цыпочках, большими шагами он придвинулся к двери. Выдохнув, рванул дверь на себя и упал на колено, готовый к стрельбе. Никого!
На полу, прямо под раковиной, валялся смятый целлофановый пакет. Покачав головой, Майоров всё же заглянул в пакет и перевернул его. Из пакета вывалились странные для роддома вещи: женский парик со светлыми волосами, чёрные очки, туфли на высоком каблуке, юбка и блузка.
- Чёрт, эта ведьма перехитрила даже меня!
Майоров выругался и отшвырнул парик. Выхватив рацию, он закричал.
- Слепцов? Это первый. Где вы? Уже на московской трассе? Немедленно возвращайтесь и занимайте боевую позицию согласно расчёта – клиент объявился! Летите пулей, операция на грани провала!
Майоров, чертыхаясь, побежал к выходу – он уже понял, что опоздал. Что его, опытного оперативника, как детсадовского пацана обставила хитрая девчонка.

Глава 93.

По коридору второго этажа со связанными руками, шатаясь, тащился Шапкин, подталкиваемый в спину пистолетом, который находился в руках конечно же, Дианы Яковлевич. Дойдя до палаты, она ключом отперла дверь, распахнула её и втолкнула Шапкина внутрь. Со щелчком выключателя палата осветилась ярким светом.
- Ага, и ты здесь, папочка!
Диана с удивлением заметила, что в палате уже находился Григорий Любарский, чинно сидевший на стульчике возле кровати спящей Анны.
- Какая нежданная встреча! Откуда ты взялся? Как пробрался сюда?
- Нужда заставила! В последнее время я превратился в человека-невидимку. Благодаря твоим стараниям, доченька. – Гриша старался казаться хладнокровным, хотя вид связанного Шапкина и пистолет в руках Дианы сильно нервировали его. – Диана, почему ты с пистолетом? Что происходит? – Гриша продолжал сидеть.
- А ты не в курсе? Наступает финал пьесы! Ружьё, висевшее на стене два акта, должно выстрелить. Пора опускать занавес, аплодировать удачной постановке и расходиться. «Как здорово, как здорово, что все вы здесь сегодня собрались» - красиво пропела Диана и нервно засмеялась. – Какой замечательный конец будет у моей пьесы. Всё началось с любовного треугольника, всё им и закончится. Они не могли жить друг без друга и решили умереть в один день. Утром охрана найдёт три трупа: мужа, жены и любовника. Любовник решил отомстить женщине, отвергнувшей его любовь. Первое убийство. Муж вернулся не вовремя, завязалась борьба - погиб любовник. Находящийся в состоянии аффекта, убитый горем муж, рыдающий у тела бездыханной жены, решает свести счёты с жизнью и стреляет себе прямо в разбитое болью сердце. Финиш! На полу валяется пистолет, как символ разыгравшейся драмы. Именной, между прочим! «Сенатору Шапкину Льву Аркадьевичу от Министра Обороны». – Прочла Диана выгравированную на рукоятке надпись.
- Не нужно, Диана. – Гриша встал со стула. – Я ведь всё знаю о тебе! Я знаю, как тяжело тебе жилось!
- Здравствуйте, папа! Как я рада познакомиться с вами! Лучше поздно, чем никогда? – Паясничала Диана. – А где вы были всё это время? На Северном полюсе? Или служили в разведке? Какой огромный стаж – двадцать три года! Вы полковник или генерал? Что ты обо мне знаешь? Как ты можешь понять, каково это - в пятнадцать лет узнать, что родители, воспитывающие тебя – вовсе не родные, а приёмные, чужие для тебя дядя и тётя! А твои родные мамочка с папочкой бросили тебя, разочарованные рождением девочки. Ведь им нужен был сын, продолжатель рода! Каково тебе понять душу ребёнка, которого отец, пусть и приёмный, поглаживает всюду вовсе не из отеческой заботы, а купает в ванной вовсе не ради исполнения отцовского долга? Ты ведь не рос сиротой, тебя не бросали родители?
- Ну зачем ты так, Диночка? – Гриша сделал шаг вперёд, но Диана показала дулом, чтобы он вернулся на место. – Всё не так, как тебе рассказали! Тебя ввели в заблуждение. Если бы я знал, что ты родилась…
- Ты не оставил бы меня! Ты любил бы меня так же нежно, как мой приёмный папашка? Тот тоже так любил меня, так любил! Он заботливо обнимал меня, по-отечески целовал – в лобик, в макушку, в… Тебя интересуют все места, куда он меня целовал? Нет? Тебе неприятно это слышать? Хватить ханжествовать, хватит поджимать губки! Ты сам что со мной вытворял?
- Диана, я ведь не знал! Я думал… Я чувствовал совсем…
Гриша шагнул вперёд, но Диана вернула его на место резким криком:
- Назад! Стой, где стоишь. А ты, крючконосый, встань вот сюда, к окну. – Шапкин переместился в проём окна. - Все вы, мужики – сволочи! Кто мы, женщины, для вас? Машины для удовольствия, аппараты по рождению детей? Вставили свой обрезанный ключ – и нате вам, получите сыночка. Ах, простите, произошёл сбой, вылетела девочка? Так выбросьте её на помойку или отдайте на воспитание тем, кому всё равно. А вам подавай наследников, продолжателей рода! Со времён сотворения мира вы, мужики, издевались над нами, как хотели, унижали, как могли! Выдавали жён за сестёр и отдавали царям в услужение. Лишали наследства, отдавая всё мальчикам. Открыто спали с наложницами, заводили любовниц, а потом выгоняли их в пустыню, как лишних нахлебников. Бесплодных женщин изгоняли или забивали камнями. Брали себе столько жён, сколько хотели, ссорили их между собой и наслаждались скандалами. Выдавали дочерей замуж только за соплеменников, не считаясь с нашими чувствами и желаниями. Чего вы достойны после этого? Только смерти! Вас нужно уничтожать, как жертвенных барашков – рассекать на части и сжигать на кострах! Вот вони-то от вас будет! Но ничего, мы зажмём носы и продолжим подбрасывать поленья в костры инквизиции! Каких только пыток мы для вас не придумаем! Вот уж чему мы хорошо научились за тысячелетние унижения, так это коварству и хитрости! Мы любим дурачить вас, обводить вокруг пальца, смеяться над вами. Как, папочка, у тебя выросла достойная дочь? Ты гордишься мною? – Диана хищно, почти зверски улыбалась.
- Но почему, Диана? Почему ты так жестоко обошлась с теми, кто ни в чём не повинен? Хорошо, ты мстила мне, мстила своей матери, но погибло много безвинных людей, в том числе и женщин!
- Издержки бывают в каждом деле.
Диана подошла ближе к кровати Анны и достала из кармана халата шприц. Гриша заметил, что она была в медицинских перчатках. Выдавив небольшую струйку, Диана приставила иглу к горлу Анны.
- Это сонная артерия. – Диана ткнула пальцем в горло Анны. – А это смертельная инъекция. Если кто из вас дёрнется, я всажу иглу в шею мамочки. Понятно тебе, шапошник? Ты-то чего ввязался в это дело? На кой хрен тебе понадобилась эта старушка? С твоими деньгами мог бы купить себе тысячи одноразовых девочек и менять их каждый день, каждую ночь. Напомнишь про любовь? Скучно, дядя! Об этом вы лучше поговорите с моим папочкой, он тоже верит в любовь, в чувства, в романтику. Устарели вы, однако! Миром правит не любовь, а рационализм. Кстати, папочка, ты не забыл, как признавался мне в пламенной любви? И кто ты после этого? Разве не извращенец? Молчать! Не хочу вас, козлов, слушать. – У Дианы перекосило лицо от ненависти. – Ты такой же, как и наш Яков Моисеевич – похотливый старенький козлик. Распустил слюни, свеженькой ягодки ему захотелось, прямо с грядки. Вот и получил таблетку сердечного стимулятора в кофе, мичуринец. А вместе с «виагрой» эта смесь быстро довела его до инфаркта. Это ведь он принимал у моей мамочки роды, вместе со старой дурой Пелагеей. А старая кляча чего припёрлась в Вязьму, а господин Шапкин? Я о вашей маман спрашиваю? Чего ей не жилось на Рублёвке? Притащилась в нашу глухомань – пришлось на неё тратить лишнюю пулю.
- Не смей так говорить о моей маме! – Лев Аркадьевич дёрнулся, но Диана погрозила ему пистолетом.
- Стой где стоишь, маменькин сынок, ещё успеешь к своей горячо любимой мамочке. Да, как много глупых мужчин на свете! Взять хотя бы наш роддом, они тут прямо как сорняки множатся. Этот глупый Коленька, анестезиолог, стал спорить со мной о лечебной методике во время родов этой твари. – Диана ткнула дулом пистолета в Анну. – Побоялся усыпить её сильной дозой наркоза. Дурак! Был бы сейчас жив. А так пришлось Колюне глотнуть папочкиного коньячка вместе со снотворным и уснуть. Ты умница, папуля, действуешь строго по заветам Моисея – остатки урожая оставляешь сиротинушкам. Вы не представляете, с каким наслаждением я затянула на шее этого недоноска шнурок! – Глаза Дианы разгорелись дьявольским светом. – Жаль, что мне не удалось добраться до башки реаниматолога. Он должен был умереть красиво, от удара молотком по голове! Ну ничего, нет худа без добра! Зато мы сейчас собрались все вместе, в приятной компании. Не хватает следователя Тувалкаинова, который мне здорово помог. Оказалось, он бы знаком с моей бабушкой Эммой, матерью вот этой так называемой моей мамочки. – Диана опять ткнула пистолетом в шею Анны. – И очень близко знаком! Её убила старая ведьма Мария, поджарила на костре! Слава Богу, что и сама сгорела! Это же надо – мать убила свою дочь! Моя прабабка Мария сожгла вместе с собой мою бабку Эмму! Распутница она, видите ли, была! Может, она была единственной умной женщиной из рода Лаванцовых? После меня, конечно! Эту историю мне рассказал следователь Тувалкаинов, мой большой друг! Какого чёрта он не застрелил тебя, папочка, на следственном эксперименте? Я сидела в подсобке ординаторской и тряслась от нетерпения, снимая твою казнь на видео. Когда же, когда же он пустит тебе пулю в лоб? Но какая-то сволочь вмешалась в ход событий и пуля, предназначавшаяся тебе – поразила настоящего мужчину!
- Этот зализанный – настоящий мужчина? – Рассмеялся Шапкин. – Да у тебя совсем нет вкуса, девочка! Собаке – собачья смерть!
- Заткнись! Не смей оскорблять его!
У Дианы затряслись руки. Игла шприца дёргалась в сантиметре от шеи Анны. Шапкин и Гриша, как заворожённые следили за движениями иглы.
- Что ты понимаешь в мужчинах? Тувалкаин был сильный, злой, не скрывал своей ненависти! Он боролся с добренькими, с такими слизняками, как вы…
В этот момент раздался стук в дверь палаты. Диана вздрогнула и облизала губы. Она приставила палец к губам и показала, что вонзит шприц в горло Анны, если кто-то откроет рот. Шапкин и Гриша беспомощно переглянулись.

Глава 94.

Стук повторился. Ещё более требовательный и громкий.
- Что у вас происходит? Почему ночью кричите? Откройте дверь, это охрана!
- У нас всё в порядке. Не мешайте, я провожу обезболивание родильницы, у неё сильные боли.
За дверью всё стихло. Выждав несколько секунд, Диана улыбнулась Грише и, почти извиняясь, произнесла:
- Всё, папочка, спектакль подошёл к концу. Осталась всего одна записка от «Посланника Предков». – Диана вынула из кармана сложенный листок бумаги и произнесла вслух. – «Если найден будет кто, лежащий с женою замужнею, то должно предать смерти обоих – и мужчину и женщину. Только так истребится зло на земле». Вот и всё, я исполнила свою миссию – покарала неверных, отомстила обидчикам, переспала с тобой. Теперь мне ничего не страшно – у меня родится сын, который станет великим! А от него пойдёт род избранных, которые и будут править миром. Так сказано в «Ветхом Завете». Ты помнишь, папочка, историю Лота, племянника легендарного Авраама? Дочери переспали с ним и у них родились сыновья, от которых пошли великие племена – аммонитяне и моавитяне. То же произойдёт и со мной. Жаль, что ты плохой папочка, ты не достоин жить рядом со мной. Что ж, пора начинать погребальный ритуал. Вы ведь галантные мужчины, не станете лезть без очереди? – Диана начала примериваться к шее Анны, куда ей вонзить иглу. – Чего это вы так побледнели, господа? Не хочется умирать?
- Подожди, Дианочка, дай мне минуту - для последнего слова. – Гриша поднял вверх правую руку. – Ты не знаешь, что здесь происходит. Ты в ловушке, за дверью тебя ждёт милиция. Их привёл Шапкин. Это его идея, он и меня втянул в эту авантюру. Всё, что здесь происходит – снимается на видеокамеру.
- Что ты сказал, папочка? – Диана оглянулась на дверь, а потом обожгла взглядом Гришу.
- Ты чего несёшь, Григорий? С ума спятил? – Закричал разозлённый Шапкин. – Решил переметнуться на сторону этой ненормальной? Замолчи немедленно!
- Ты мне рот не затыкай, защитничек сиротинушек. На что меня подбить хотел? Чтобы я дочь родную в милицию сдал? – Гриша замахал кулаками. – А вместе с ней и от меня избавиться захотел? Сразу двух зайцев убить, одним выстрелом? А самому получить в подарок приз – Анну и ребёнка? Дочка, послушай меня – нам нужно уходить отсюда как можно скорее. Мы возьмём в заложники Шапкина и вырвемся из ловушки. Поверь мне, я на твоей стороне! Я хочу жить только с тобой, как библейский Лот со своими дочерьми. Пойдём скорее, нельзя терять ни минуты. – Гриша сделал несколько шагов к выходу, но его остановила Диана.
- Стой, папочка, на месте! – Было заметно, как она заколебалась – её взгляд перемещался с шеи Анны на Гришу, потом на дверь, на Шапкина. – Ты всё складно говоришь, но я тебе не верю. Может, ты с этим крючконосым заодно? Решили меня обмануть?
- Что ты говоришь, Диночка? Клянусь святым Яковом, я на твоей стороне! Берём Шапкина и уходим!
- На моей стороне, говоришь? Так я сейчас это проверю. – Диана хищно усмехнулась. – Зачем нам Шапкин в заложниках? Он меня нервирует! В заложники я возьму тебя. Просто для видимости. А Шапкина и мамочку мы прикончим. Прямо сейчас! Я уколю эту гадину, а ты, папочка, застрелишь Шапкина. – Гриша похолодел. – Вот так ты и докажешь, что на моей стороне, что ты мой папочка. Ну, готов? Или твои слова - грязная ложь?
- Я готов, Диночка. – Гриша опустил глаза. – Извини, Лёва, но у меня нет другого выхода.
- Ты спятил, Гриша? Сейчас сюда ворвётся спецназ, они пристрелят тебя на месте…
- Не успеют. – Диана повеселела. – Держи, папочка. – Она бросила к ногам Гриши пистолет. – Надеюсь, ты не промахнёшься? Только смотри, без фокусов – чтобы вколоть иглу в шею мамочки мне понадобится секунда. – Диана приставила иглу к шее Анны. – Давай, не медли!
Гриша поднял пистолет и косо взглянул на Диану. Вздохнув, он  прицелился и выстрелил в Шапкина. Тот вскрикнул, схватился за левую руку и начал падать на пол.
- Стреляй, добивай его! – Кричала Диана, упиваясь конвульсиями Шапкина.
- Не могу, не получается. – Гриша нажимал на курок, но выстрелов не было. – Заело, что ли?
- Эх, мужики, даже убить нормально не можете. – Диана шагнула к Грише. – Дай сюда, я перезаряжу!
В ту же секунду грянул выстрел. Диана охнула и выронила шприц из руки. Непонимающе оглядевшись, она прижала левую руку к груди, там, где халат уже окрасился кровью и выдохнула:
- Подонок! Ты убил свою дочь! Будь ты проклят! Я с тобой ещё… - Не договорив, Диана рухнула на пол, лицом вниз.
Раздались звон битого стекла, удары прикладов в дверь. Через разбитое окно в палату влетел спецназовец в шлеме, с автоматом в руках, сразу же заоравший:
- Бросать оружие! Всем на пол!
Дверь выскочила из петель и в палату ворвались несколько вооружённых людей во главе с Майоровым.
- Не стрелять, не стрелять в Любарского!
Шапкин, теряя сознание, успел крикнуть. Майоров подскочил к Грише и выбил из его руки пистолет.
- Как вы, Григорий Михайлович?
- Лёва, что с Лёвой, он жив?
- Ничего страшного, задета рука – пуля прошла навылет. – Спецназовец ловко перебинтовал Шапкина и похлопал по лицу. – У него болевой шок. Нужно вызывать врачей.
Шапкин открыл глаза, непонимающе огляделся, потом всё понял и глупо улыбнулся:
- Как здорово, Гриша, что ты никудышный стрелок!
- Ты ещё и шутишь? – Гриша опустился на стул. – У меня рука ходуном ходила, все поджилки тряслись! Ты думаешь это легко - стрелять в человека? Тем более так, чтобы не убить его, а всего лишь ранить? Я ведь уроков снайперской стрельбы не брал.
- Вы всё правильно сделали, Григорий Михайлович. – Майоров пожал руку Грише. – И этот трюк с предохранителем, как вы додумались? Мы следили за обстановкой по монитору и я сразу обратил внимание на движение большого пальца вашей руки.
- Наверное, Бог подсказал. Я ведь не думал в тот момент. Некогда было, всё делалось на подсознании – выстрелил и перевёл пистолет на предохранитель, будто его заело.
- Ты герой, Гриша! Мы все гордимся тобой. – Шапкина подняли с пола. – Теперь всё позади. Слава Богу, всё закончилось. До скорой встречи, Григорий. – Подбежавшие врачи уложили Шапкина на носилки и понесли к выходу.
- Герой? Я убил свою дочь. – Прошептал Гриша.
Его никто не уводил. В суете на него никто не обращал внимания и Гриша опустился на стул – предательски дрожали ноги. Он будто во сне видел, как санитары погрузили Диану на носилки и потащили к выходу вперёд ногами, как врачи суетились возле Анны, измеряли давление, щупали пульс, как санитарка сгребала веником в совок осколки разбитого стекла.
Внезапно в палатё всё стихло. Гриша и не заметил, как он остался наедине с женой. Голоса, топот ног, звонки мобильных и переговоры по рации доносились из коридора. В душе Гриши смешались разные чувства, но острее всего он ощущал своё одиночество, свою ненужность, мелкость. Он словно уменьшился в размерах, превратился в букашечку, практически не различимую в огромном мире.
Пододвинув стул ближе к кровати, Гриша заметил на полу шприц – тот самый, выпавший из рук Дианы. Осторожно подняв его, Гриша в задумчивости уставился на иглу.

Глава 95.

В голову Гриши вновь воровато прокралась дикая мысль: «Нужно довести дело до конца! У тебя в руках развязка всех проблем! Не медли – коли!» Но эта мысль просвистела подобно урагану и вылетела из головы прежде, чем Гриша смог обдумать её.
Оглядевшись по сторонам, Гриша с облегчением положил смертоносное оружие на тумбочку. Всмотревшись в спокойное, спящее лицо Анны, Гриша ощутил нестерпимое желание - погладить руку жены и сжать её в своих ладонях. Гриша наклонился, поцеловал жену в губы, вздохнул и глухо заговорил:
- Здравствуй, Лиля! В первый раз назвал тебя другим именем, но почему-то не почувствовал ничего чужого. Два дня назад я узнал - что ты не Анна, а её родная сестра. Мне трудно разобраться в чувствах, которые бушуют в моей душе, но одно я знаю точно – буря стихает, кошмар наконец-то заканчивается. Диана, дочь Анны, больше не сможет причинять нам зло и я безумно рад этому. Рад тому, что мы с тобой живы, что у нас родился чудный ребёнок – сынишка, которого нам нужно ставить на ноги. Это будет не так уж просто. Мне придётся привыкать к твоему новому имени, тебе придётся узнать и свыкнуться с тем известием, что я невольно вступил в связь со своей дочерью. – Гриша потряс головой. - Знаешь, несколько минут назад у меня в голове мелькнула дикая, но показавшаяся мне спасительной мысль – взять в руки шприц и вонзить его себе в сердце, прекратить свои страдания. Но меня остановила ответственность: перед тобой, перед своим сыном, перед памятью матери! Внутренний голос закричал: «Выбрось эту дурь из своей башки! Спроси себя – есть ли люди, ради которых тебе стоит жить? Есть ли вокруг те, кого ты любишь?» И я ответил: «Да, есть! Я люблю ту женщину, с которой прожил двадцать лет! И неважно, как её зовут на самом деле! Для меня она – любимая, единственная, с которой я хочу жить долго, до глубокой старости и никогда не расставаться». Скажу по секрету, Лиля, я очень по тебе соскучился и мечтаю лишь об одном – скорее тебя обнять! Да не просто так, а сжать с такой силой, чтобы ты почувствовала, что рядом с тобой – муж, мужчина, твой защитник! Жаль, что ты не можешь мне ответить. Я так мечтаю услышать, что ты меня по-прежнему любишь, что я для тебя всё ещё дорог…
Гриша почувствовал, как напряглась ладонь Лили. Он разжал свою руку и заворожёнными глазами следил, как медленно пошевелились пальцы жены, как они защекотали его ладонь и…
- Я тоже люблю тебя, Гриша!
Грише показалось, что он ослышался, что эти слова произнёс он сам, внутри себя, выдавая желаемое за действительное, но губы жены упорно повторили:
- Я так тебя люблю!
Гриша упал на колени, потянулся к родным губам и, обезумев от радости, завопил на весь роддом:
- Доктор! Скорее! Она сказала, что любит меня!

Глава 96.

Прошло полгода. В скверике, рядом с роддомом, на лавочке сидели родители, вместе покачивающие детскую коляску. Даже издали всем было понятно – это счастливая семья, которой никто, кроме их самих, не нужен!
Календарная весна уже наступила, но повсюду лежал огрузневший, превратившийся в остекленевшую карамель снег, безжалостно подтапливаемый набиравшим силу солнцем. Глава семейства заботливо поправлял шарфик на груди жены, та в ответ поднимала воротник его пальто. Чувствовалось, что они не могли наглядеться друг на друга и нарадоваться сокровищу, мирно посапывающему в своей колыбельке.
Сквозь голые, озябшие за зиму деревья, родители заметили, как ко входу в сквер подкатила кавалькада из трёх чёрных лимузинов, отлакированных будто ботинки на стеллажах обувного магазина. Впору было воскликнуть: «Грачи прилетели!», но счастливые родители лишь переглянулись между собой, заулыбались и покатили коляску навстречу прибывшей официальной делегации.
Из распахнутой двери бронированного «мерседеса» выпрыгнул Лёва Шапкин, в строгом костюме, с галстуком и безо всякой шапки на голове. Он церемонно подал руку и помог выбраться из лимузина… Эльзе Бардиной. Завидев идущих им навстречу родителей с коляской, Лёва замахал рукой и закричал:
- Гриша, привет! Мы вас в Москве обыскались, а вы значит вот где спрятались - поближе к чистому воздуху!
Его мягко осадила Эльза Яновна:
- Потише, Лёвушка, ребёнка разбудишь.
Пока женщины расцеловывались и сюсюкались о «чудном», «прекрасном» младенце, который уже «вон каким вымахал», мужчины крепко обнялись.
- Как у вас, молодые родители, всё в порядке? – Лёва мягко улыбнулся Лиле. – Вижу, вижу, всё замечательно. Слава Богу! Как Иосиф, даёт спать по ночам?
- Он умничка! Если и просыпается, то лежит спокойно, не кричит. Глядит себе по сторонам, интересуется миром. – Лиля просто светилась от счастья.
- Вот и отлично, значит вам есть чем заниматься долгими ночами?
Довольно засмеялся Лёва, но тут же сник, прерванный Эльзой Яновной:
- Ну как тебе не стыдно, Лёвушка!
- Ладно, ладно, умолкаю! Не хотите меня слушать, тогда мы с Гришей отойдём в сторонку, посплетничаем. – Мужчины пошли по дорожке. – У меня приятная новость для вас - документы на Лилю готовы. Я ускорил процесс, так что можете забирать новые документы в паспортном столе. Пришлось делать эксгумацию тела настоящей Анны, но об этом Лиле лучше не рассказывать.
- Ты прав. – Гриша нахмурился. – Мы и так стараемся забыть об этом кошмаре.
- Ну, а ты что надумал? Остаётесь?
- Нет, Лёва, мы решили уехать. Новую жизнь лучше начинать на новом месте. – Они остановились. – Переедем в Петербург, буду работать в тамошнем отделении Центробанка, начальником отдела перспективных инвестиций. Квартиру мне выделят пока служебную, а там видно будет. Если всё сложится удачно, продадим дом на Рублёвке и купим квартиру в Питере, обоснуемся там.
- Как бы там ни было, помни - банк по прежнему принадлежит тебе, мой холдинг лишь управляет им. Если возникнет желание вернуться – кресло Президента банка ждёт тебя.
- Спасибо, Лёва, я просто не знаю, как благодарить…
- Да ты чего, Григорий? Какие счёты могут быть между друзьями? К тому же мы скоро и семьями будем дружить. По секрету, между нами, - Лёва наклонился к уху Гриши, - я чувствую, что Эльза скоро сдастся и вам не отвертеться от свидетельствования нашего семейного счастья в ЗАГСе!
- Рад за вас! Будем ждать приглашения на свадьбу. – Гриша искренне обрадовался.
- Да, тут вот ещё какое дело. – Лев Аркадьевич огляделся. – Не хотел портить тебе настроение, но не сказать не могу. В психиатрической больнице, куда после реанимации направили Диану, на днях случился пожар, да такой силы, что тушили два дня! Выгорела вся больница. Было много жертв и пострадавших, спасатели извлекли более тридцати обгоревших тел. Скорее всего, Диана тоже сгорела. Во всяком случае среди спасённых она не значится.
- Что ж, возмездие наконец-то настигло её! – Гриша тряхнул головой. – Знаешь, я не хочу даже думать об этом! Через неделю мы сядем в поезд и всё - прежняя жизнь останется на вокзальном перроне Москвы.
- Что ж, может оно и к лучшему. – Помолчав несколько секунд, Лёва извиняюще улыбнулся Грише. – Ты извини, но нам пора. Сам понимаешь, дела. Только вот взгляну на Иосифа, полюбуюсь красавцем вашим!
Лёва подошёл к коляске, заговорил с Лилей, а Гриша с улыбкой взглянул на Эльзу Яновну:
- Вижу, вы счастливы, Эльза Яновна? Если честно, я немного ревную – такого специалиста переманил у меня Лёва Шапкин.
- Ничего подобного, как раз всё наоборот – это вы решили оставить нашу сплочённую команду. – Эльза мило улыбалась. – Возвращайтесь в банк, берите бразды правления в свои руки, а я, как и прежде, буду помогать вам на финансовом посту.
- Может быть, мы ещё и поработаем вместе, если Господь решит именно так. А ведь я не забыл наш разговор, Эльза Яновна. В моём кабинете, на юбилее банка, помните? Вот, значит, кто тот мужчина, которого вы считали инопланетянином? Вы уже тогда были влюблены в Лёву?
- Мне приятно, что вы помните тот разговор, Григорий Михайлович. – Эльза отчего-то погрустнела. – Только не всегда нужно верить словам женщины. Мы порой бываем капризными, непостоянными, ветреными. Вот и я изменила своим пристрастиям. Недавно я сделала открытие, что земные мужчины гораздо лучше инопланетных. И влюбляться следует в наших, настоящих, земных мужиков, а инопланетянами стоит любоваться на отдалении, как звёздами на тёмном небе. Да и вообще, существуют ли они, инопланетяне эти? Как вы думаете, Григорий Михайлович?
Сбитый с толку Гриша задумался. Он хотел что-то ответить, но его опередил Шапкин:
- Никаких инопланетян не существует, во всяком случае в нашей галактике и в моей губернии. Чего это вас в космос потянуло? Земных проблем маловато? – Лёва улыбнулся Эльзе. – Эльзочка, нам пора, дорогая. Прощайся с Лилей и Гришей.
- С Григорием Михайловичем я уже распрощалась. – Эльза сквозь прикрытые ресницы вгляделась в глаза Гриши. – Лилечка, душечка, не забывай нас и не пропадайте. – Они расцеловались.
Через минуту кортеж Шапкина, поблёскивая «космическими» маячками, исчез за углом, а Гриша с Лилей, намахавшись вслед, взялись за руки и покатили коляску по дорожке парка. Им некуда было спешить. Да и нога у Гриша продолжала побаливать, от хромоты он так и не смог полностью избавиться.

Глава 97.

Спустя неделю, перед самым отъездом в Санкт-Петербург, Гриша ещё раз приехал в Вязьму, но на этот раз один. Предупредив жену, что отлучается по делам, он мысленно попросил у неё прощения за эту необходимую ложь. Дело у него было личного характера, ему хотелось попрощаться с прошлым, но так, чтобы об этом не узнала Лиля.
Воспользовавшись услугами такси, Гриша высадился у знакомого ему кафе «Круглосуточная Надежда» и зашагал к окраине города. Его путь лежал мимо приснопамятного роддома, к лесочку, за которым текла неширокая речушка Вязьма.
В руках Гриша неумело держал большой букет из восемнадцати бордовых роз. Сделав пару остановок, чтобы перевести дыхание и дать отдых раненой ноге, Гриша добрёл, наконец, до цели своего путешествия. На опушке лесочка раскинулось старое сельское кладбище, на котором уже давно никого не хоронили.
Нужную могилку Гриша отыскал с помощью плана, начертанного исполнительным начальником охраны Шапкина – подполковником Майоровым. За невысокой оградкой стояли два свежевыкрашенных креста с привинченными табличками и недавно заново сооружённые стол и лавочка. На одном из могильных холмиков лежал красивый венок с искусственными цветами, но без надписи на траурной ленте.
- Здравствуй, Анна! – Гриша вошёл в оградку и положил на холмик букет роз. – Вот я и вернулся к тебе. Извини, что так поздно, но раньше никак не мог. Я просто не знал, что тебя нет. Я принёс тебе розы, их восемнадцать. Именно столько тебе было, когда мы познакомились, когда я впервые увидел тебя. Надеюсь, ты любила розы? Я не успел об этом спросить, но почти все женщины любят розы. Все эти годы я жил с Лилей, твоей сестрой. У нас хорошая семья, недавно родился сын – Иосиф. Да что я тебе рассказываю, ты и сама всё знаешь: и про нас, и про Диану. Не знаю, смогу ли я оправдаться перед тобой за то, что стрелял в нашу дочь, но у меня не было другого выхода. Я защищал жизни жены, сына и друга. Надеюсь, когда мы увидимся с тобой, ты мне всё расскажешь. И то, почему наша жизнь прошла не так, как мы с тобой планировали. Извини, но я пришёл ненадолго. Я пришёл попрощаться. Тебе будет неприятно и больно слышать мои прощальные слова, но я должен их сказать. Все эти годы я любил не тебя, я любил и люблю твою сестру, Лилю. Именно с ней мы прожили двадцать лет, родили сына Иосифа, твоего племянника. Почему-то мне кажется, что ты не обидишься на мои слова, на то, что я счастлив не с тобой. Мне хочется надеяться, что ты, напротив, порадуешься за нас. Так ли это на самом деле? Возможно когда-то я получу ответ и на этот вопрос. Ты всегда будешь в моём сердце, но это будут всего лишь мои воспоминания. Они не помешают мне любить женщину, которую зовут Лилей. Прощай, Анна, мне пора! Покойся с миром. – Гриша поклонился могильному холмику. – Ах да, чуть не забыл! – Он полез в карман. – Я привёз твой подарок и хочу вернуть его. Ты – его хозяйка. Спасибо за помощь, но мне он больше не нужен. Теперь меня хранит другой талисман – моя семья.
Гриша сжал в руке тёплый камушек, подержал его несколько секунд и положил под крест, в ноги. Выйдя за оградку, Гриша оглянулся и не поверил своим глазам – камушек покрылся ледяным наростом. Он будто озяб, хотя на улице была плюсовая температура. Не оглядываясь, Гриша поспешил прочь от загадочного и мистического предмета, от всего, что было в его прежней жизни.

Глава 98.

Субботним вечером по набережной реки Невы гуляла чинная семейная пара, даже не пара, а трио: Гриша, в бежевом костюме, Лиля, в голубом платье и лёгкой кашемировой кофточке и, разумеется, Иосиф, в складной детской коляске.
Коляску катила Лиля, а Гриша шествовал рядом. По-хозяйски, как глава семейства, заложив руки за спину. Суббота для работников госучреждения была выходным днём и Гриша не упускал случая прогуляться по красивому городу с семьёй. Зазвонил мобильный телефон. Лиля недовольно взглянула на мужа, но тот лишь развёл руками – придётся ответить, вдруг звонят с работы?
- Алло, Любарский слушает.
- Гриня, ё-к-л-м-н, привет! Это Геня, напарник твой по неволе. Ты куда ж, чертяка, запропастился?
- Генька! – Обрадованно закричал Гриша, да так громко, что на них обернулись прохожие. – Привет, дружище! Как у тебя дела, посылку получил?
- Всё нормалёк, коллега, гоняю чаи с шоколадными пряниками. Спасибо тебе, браток, за передачку. А колбаску ты прислал просто мечтательную – я ить её не ем, а только нюхать себе позволяю! Поди, рубликов триста за неё отвалил? Как жена, не шибко ругала?
- Да ты что? Ешь на здоровье. Значит, тебе передали мобильный телефон?
- Передать-то передали, да звонить разрешают не часто. Вертухаи коситься на меня стали, крутым обзывают. А сами всё норовят с моего телефончика бабам своим звонить. Ты енто, Гришаня, если супружница не шибко давит на мозоль – подкинь бабулек моему сотовому оператору, пусть подавится!
- Да о чём разговор? Завтра же переведу деньги. Сделаю тебе безлимитку. Ты лучше скажи, как адвокат? Помог тебе?
- Ты на этих адвокатов, Гришаня, больше денег не трать, от них толку как от козлов сам знаешь чего. Мне что с ним, что без него пятнашку всё равно впарют. Да я не в обиде, всё поделом! Ничего, Григорий, где наша православная душа не пропадала? Я ить теперича все церковные каноны соблюдаю: на исповедь хожу, посты выдерживаю, с батюшкой беседы умные веду. Не такие, конечно, как с тобой - священник дюже не любит разговоров о «Ветхом Завете», но про «Новый» мы с ним вдоль и поперёк переговорили. Так что не тужу, Григорий! Надёжа есть, что через пятнадцать годков я выйду на свободу не токмо с чистой совестью, но и с наполненными мозгами. А может и УДО  Господь организует? Вот тогда и создадим мы с тобой самую наикрутейшую в Москве псих-аналитическую контору. Ты как, не против?
- Согласен, партнёр. Только создавать её будем не в Москве, а в Санкт-Петербурге. Я ведь с семьёй сюда на жительство перебрался.
- Погоди, погоди, мать моя – ударница! Так это что ж получается? Всё, что я тебе нагадал – сбылось?
- А что ты мне нагадал? – Гриша схитрил, будто не помнил предсказаний Геннадия.
- Вы идёте по дороге, ты в бежевом костюме…
- Верно!
- Слева от тебя жёнушка-красавица в голубом платье…
- И это верно!
- А между вами пацан, за руки ваши держится. И идёте вы прямо к солнцу!
- Почти всё верно. Ты просто гений, Геня! Сынишка ещё в коляске, не ходит пока, а в Петербурге белые ночи, так что действительно светло. Спасибо тебе за доброе предсказание, коллега!
- Да не за что! Живите и радуйтесь! Всё, Гриня, закругляюсь – вертухай бежит, счас трубу отымет.
Гриша собрался попрощаться, но в трубке что-то засвистело, защёлкало, потом всё стихло и невесть откуда ворвавшийся бравый женский голосочек застрекотал:
- Господин Любарский? Вас вызывает город Сихем. Будете разговаривать?
- Кто вызывает, простите? – Гриша не понял.
- Здравствуйте, милейший Григорий Михайлович. – Гриша сразу же узнал голос и насторожился. – Это вас беспокоит Симкин Исаак Абрамович. Вот ведь до чего суетливый народ – старички! Вроде бы попрощался с вами, всё передал, а на сердце всё не спокойно. Дай, думаю, позвоню, узнаю, как вы там? Не обижаетесь ли на старика, не поминаете ли худым словом Исаака Абрамовича?
- Да что вы, Исаак Абрамович, я рад вас слышать! Ваш звонок – просто бесценный подарок для меня. – Гриша извиняюще улыбнулся Лиле и отошёл в сторонку.
- Бесценный, это вы правильно заметили. Однако же и расценки у ваших телефонистов – сорок сиклей  за минуту! Это даже для меня разорительно. За что только не берут деньги – нашим ростовщикам и во сне не приснится! Я вот тут записал, для отчётности: за соединение, за посекундную тарификацию, за какой-то роуминг, за конвертацию времяисчислений из древнееврейской в григорианскую…
- Исаак Абрамович, у меня-то входящие разговоры бесплатные, а вот ваши сикли утекают.
- Вы правы, вы правы, дражайший Григорий Михайлович, деньги утекают быстрее воды. Куда мы так докатимся? Уже стали брать деньги за возможность пообщаться с ближним! Нет, чувствую своим носом – конец Света близок, тучи сгущаются. – Повисла пауза. - Да, так о чём я хотел поговорить с вами? Проклятый склероз! – Гриша улыбнулся. – Ах, да, хотел полюбопытствовать, довольны ли вы моей работой? Все ли пункты нашего договора исполнены? Нет ли претензий, рекламаций?
- Что вы, уважаемый Исаак Абрамович, я вам бесконечно благодарен и хочу сказать огромное спасибо…
- Дожили, адвокат Симкин стал работать за спасибо! Если узнают коллеги – срама не оберусь. – Симкин перешёл на шёпот.
- Так ведь мы с вами никакого договора не подписывали, верно, Исаак Абрамович? – Хитро улыбнулся Гриша.
- Да, Григорий Михайлович, узнаю, узнаю вашу ростовщическую хватку! Вам бы, банкирам, всё купить за бесплатно, а продать втридорога! Только запомните, Григорий Михайлович, чернила лишь пачкают бумагу, они выцветают, стираются, а вот однажды произнесённое вслух слово обязательно услышат и запомнят те, кто управляет миром, кому подвластно изменять Бытие. Но об этом как-нибудь позже. Да, Григорий Михайлович, чуть не забыл передать для вашей жены приятную новость – нам удалось перехватить вредоносного пасынка Каина и снять его с Ноева Ковчега перед самым отплытием. Вашей жене больше ничто не угрожает, она ответила по счетам предков, пронесла ношу наказания достойно. Теперь она свободна и счастлива! Повезло вам, Григорий Михайлович, а ведь всё могло закончиться совсем по-другому! – Симкин вздохнул. - Вот только Динку обнаружить пока не удалось, ускользнула она от меня. Больно шустрая девчонка, затерялась в тысячелетиях между прошлым и будущим. Но её поимка – всего лишь вопрос времени, которого у меня предостаточно. Вам опасаться нечего, для вашей семьи все проблемы…
- Ваше время истекло, разговор прерывается. – Гриша услышал женский голос, очень похожий на… Он даже не решился поверить своим ушам, неужели это голос… - Так вы всё же не получили анализ на ДНК, Григорий Михайлович? – Засмеялась женщина, голосом так напоминавшая Диану. – И уверены, что Иосиф ваш сын? Перечитайте истинную книгу «Бытия» ещё раз. Скоро её вам доставят посланники предков. Берегите Иосифа, ему предстоит встреча с необыкновенной женщиной. До свидания, папочка! – Послышалось сквозь треск. Или всё же показалось?
Разговор прервался, послышались короткие гудки. Гриша потряс головой, взглянул на табло, на котором не высветился номер, пожал плечами и убрал телефон в карман. Подошла Лиля, у неё было встревоженное лицо:
- Что-то случилось, дорогой? Плохие новости?
- Нет, любимая, напротив – мне сказали, что мы с тобой проживём долгую, счастливую жизнь. У нас родится много детей, и у них родятся дети, наши внуки, а потом правнуки, прапра…
- Ты всё, шутишь, Гришенька? Так бы сразу и сказал, что звонили с работы. Погуляем ещё?
Гриша обнял жену, взялся за ручку коляски и… Гуляла по набережной Невы-реки счастливая семейная пара! Даже не пара, а трио!
- Им было хорошо втроём и всем, проходящим мимо них, было ясно, что нет на свете людей счастливее, чем они. А их большой любви хватит на долгую, долгую жизнь, которую они проживут вместе!
Слова подхватила и унесла вниз по течению река. Как и пожелтевшие от старости, разорванные на мелкие кусочки листы папируса с непонятными иероглифами. Кто-то, не замеченный Гришей и Лилей, смотрел им вслед, стоя на мосту, соединявшем берега реки и улыбался - то ли блаженной, то ли хитрой улыбкой провидца.

Конец.