Ольховская беда

                БЕДА ОЛЬХОВСКАЯ.

                Сценарий.

 Первая серия.

 ЭПИЗОД ПЕРВЫЙ:

Было это дело в княжестве Ольховском, что в неведомых лесах да болотах затеряно и от дорог торных в стороне стоит. Знатное княжество стояло когда-то в глуши, только вот знал о нем редко кто. Старательно жили люди ольховские, но не богато, потому как из богатств у них  только и было, что красоты окружающие да лук на огороде. Вот их-то, красот этих с луком, здесь всегда вдоволь хватало. Там бережок крутой, тут ручеек говорливый, а в другом месте заросли кустов весьма глазу в утреннем тумане приятные, ну и грядки луковые везде, само собой. Благодать временами здесь была, да и только.
А на крутом речном бережку сам город Ольхов стоял. Был в том городе и частокол, и ворота раздвижные, и палаты княжеские.

Палаты Ольховского князя Святослава Светлое Темечко.

 Палаты хотя и тесноваты чуть-чуть, но всё в них как положено: и ковры есть, и стол резной, и стены не пустые, а с рогами оленьими да лавки широкие под рогами этими чинно расставлены.
А на самом видном месте, в красном углу под образами, стул стоит, замысловатым узором расписанный и восседает на стуле том сам князь ольховский Святослав с весьма озабоченным челом. Облика князь Святослав самого обычного, даже вроде худощав чуточку, конечно же, не против всех горожан, а только против ближних подданных своих, а возраста он был того, когда седина бороду изрядно уж посеребрила, но бес в ребро нет – нет, да и ткнет из-под тиха. Задумчив сегодня князь, так задумчив, что не замечает он, как осторожно перешагнули высокий порог светлицы два подданных его. Боярин Федот Кочерга да иноземный советник, недавно на службу ольховскую поступивший, граф Вильгельм Крахт, на аудиенцию к властителю пожаловали.

БОЯРИН КОЧЕРГА (вежливо покашливая): Доброго тебе утречка надежа князь. Как спать – почивать изволил?
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ (отрешенно взмахнув рукой): Да чего уж тут доброго Федотушка? Почитай всю ночь сегодня очей не сомкнул.  До самой крайности одолели меня думы государственные. Извелся весь до хрипоты аж.
БОЯРИН КОЧЕРГА: Это и не мудрено.  Ответственность-то, какая у тебя, батюшка.  Обо всем и обо всех у нас ведь только ты и думаешь. Не кому больше.  Не позавидуешь никому при твоем положении-то.
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ: Вот именно, что при «положении-то». Считай уж без четырех месяцев, как год, вдовствую, пора  бы и честь знать. Ты кстати,  к хану Бабаю гонца насчет смотрин моих отрядил?
БОЯРИН КОЧЕРГА: Не изволь беспокоится батюшка. Еще на позапрошлой неделе умчал с портретом твоим в суме переметной.
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ: С каким таким портретом?
БОЯРИН КОЧЕРГА: Не изволь беспокоиться – с тем самым. Ну, помнишь, хотели Тришке-богомазу голову за твой образ отрубить, а он потом в одну ночь всё, как полагается, поправил. Исправился, чертов сын так, что и придраться было не к чему. Ты богомаза еще потом наградить велел, вот мы его в тот раз жизнью и наградили. Ох, и радовался стервец! Так радовался, что мне даже завидно стало.
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ:  Это хорошо, что с тем самым.  Хороший богомаз был Тришка, только вот не уберегся, попал под горячую руку. Царство ему небесное.  А в литовские леса к князю Мудролюбу поехал кто?
БОЯРИН КОЧЕРГА: И туда поскакал.
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ: А-а?
БОЯРИН КОЧЕРГА: И в леса мещерские к вождю ихнему мчит, и в Москву к князю тамошнему, и к султану заморскому летит словно ветер. Везде посланники наши поспешают, а Виля вон аж к трем королям знакомым вестников о желании твоем отправил и всех с портретами. Тришка-то их в темнице после того случая много намазюкал. Один одного лучше. Очень уж ему пожить тогда хотелось. А вот не судьба видно.
ГРАФ: Не есть к трем, есть к пяти.
БОЯРИН КОЧЕРГА (подняв палец вверх): Во как! К пяти аж.
ГРАФ: Йесс.
БОЯРИН КОЧЕРГА: К  Петрову дню мы всех здесь собираем. Так что не изволь беспокоиться  батюшка, будет все у нас так, как получится, а уж, чтоб получилось получше, мы все старания приложим. На то ты нас и поставил. Не изволь сомневаться. Уж кто-кто, а ты-то меня хорошо знаешь.
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ (всё еще задумчиво): Это хорошо, что к Петрову дню, а то меня Лушка всё в смущение вводит. Вводит и твердит, чтоб к Покрову дню смотрины я назначал. Вот подлая баба – не понимает ведь, что осенью молодицу не так явственно рассмотришь, как жарким летом. Летом-то она в сарафанчике легоньком передо мною предстанет, а осенью напялит на себя, черт знает что. Вот и разберись тут, поди, что там у неё под чем. Эх, Лушка, Лушка. Совсем без понятия человек. Короче, баба она баба и есть.
БОЯРИН КОЧЕРГА: Как всегда верно ты говоришь надежа-князь. Как всегда. Бабу послушай, а сам всё супротив сделай. Я сам ежедневно так поступаю и бабу свою только в строгости держу. Летом, конечно же,  сподручнее невесту выбирать. Это тебе даже Вилька скажет. Верно граф?
ГРАФ: Йес, летом девка есть много лучше, чем по зиме. Летом они расцветать. Ни к какой бабке пойти не надо. Йес. Как белый день йес.
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ (сперва говорит задумчиво, а вот под конец речи даже кричит):  Так-то оно так, вот только тоска меня гложет. Приедут они все. Присмотрю я себе какую покраше. Останусь побалакать с нею о том да о сем,  а потом  вдруг петухом и запою? Вот позору-то будет. Стыдоба, одним словом. ( вскакивает со стула) Когда нечистую силу в столице моей изведете?! За что только я кормлю вас обормотов!!! За что!!!
БОЯРИН КОЧЕРГА (падая на колени и прижимая руки к груди): Так мы стараемся батюшка, только вот не получается никак. Хитрая она сволочь. Везде вывернется, будто мылом её намазали.
ГРАФ: Надо есть срочно магистра пятой ступени  Хансона звать. Мага величайшего на все страны западные.  Только он порядок в городе навести сможет. Деньги давай скорее князь. Деньги!
БОЯРИН КОЧЕРГА (вскочив с колен и вращая перед очами заморского советника двумя кукишами сразу): А вот уж граф накося выкуси. Видели мы магистров твоих! Сколько твоему Енриху серебра отвалили из княжеского сундука? Я себе столько отвалить иногда стесняюсь. И это заметь, при моем-то положении. А чего из этого получилось?
ГРАФ: Плохо случилось. Генрих не есть настоящий магистр, несмотря на возраст свой. Он есть ученик магистра Хансона. Вот оттого с нечистой силой он и не совладал.
БОЯРИН КОЧЕРГА  (отряхивая колени и ехидно улыбаясь): Как так не совладал? Еще как совладал-то, только не с силой нечистой, а с Глашкой Лупоглазой.
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ (с великим интересом в глазах и нервно почесывая себе низ живота): Ну-ка, ну-ка?
БОЯРИН КОЧЕРГА:  Этот Енрих, как Глашку узрел, так прямо и зашелся весь. Хоть он и сед, как лунь, но так перед ней, и эдак. Ты же знаешь, надежа князь, что всякий мужик от Глашки заходится, как голодный кот от сметаны. Умеет же эта стерва к себе нашего брата расположить.
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ (утвердительно кивая и зачесавшись еще быстрее): Знаю, знаю. Изведал тоже чудо сиё единожды.
БОЯРИН КОЧЕРГА: Глашка-то она баба всем ничего, только вот безотказная очень. Никому ни слова сказать, ни против чего сделать - не может. Особенно приезжим. Беда просто. Вот Енриха она и осчастливила.
ГРАФ (орет широко раскрыв глаза и тоже яростно пониже живота чешет): Ваша Глашка есть бестия из мира потустороннего! Ведьма она! Её первой на костер надо! Только на костер!
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ (строго пригрозив советнику пальцем): Ты это брось граф! Брось на девку напраслину возводить! Глашка баба хоть куда, только вот изба у неё не у места стоит,  характер уступчивый да с организмом что-то не то. Ей бы хитрости чуть-чуть, зелья какого-нибудь да от ворот городских подальше пожить, тогда б ей вообще цены не было.
БОЯРИН КОЧЕРГА: Да её и так все местные мужики уважают, надежа князь. Сначала-то ругались, а потом поняли свою пользу.  Ведь всем приезжим после Глашки на других баб и не смотрится как-то. Не до них уж им, им бы только почесаться всласть. Все бабы наши и остаются. Видел бы ты князюшка, как Енрих этот бедствовал, особенно после бани? Ему уж не до нечистой силы было, себя б только управить. Хорошо у нас в Ольхове народец добрый. Отправили страдальца к  Матрене на болото. Наши-то уж почесть все там после Глашки перебывали, а приезжие, так те сперва в недоумении и печали в баню ходят. Они же не знают, что Матрена их печаль в два счета лучше всякой бани справит. Всего  две недели в бадье с грязью посидишь, и как новенький из неё выйдешь.
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ: Согласен с тобой Федот, не зря Матрена свой хлеб жует. Дай Бог ей здоровья на подольше. А то ведь мало ли чего при вдовстве моем приключиться может?
ГРАФ: (все так же возмущенно): Матрена есть тоже плохой человек! Она последнюю нитку с больного рвет! Плату непомерную за лечение требует! Выход кроме себя никуда не дает!
БОЯРИН КОЧЕРГА: Насчет платы, мил дружок, ты уж как хочешь думай, а про выход зря горло дерешь. У нас в княжестве всегда выход есть. Тут у нас у реки утес стоит, как раз  по той дороге, что к Матрениной избушке ведет. Так вот там у каждого свобода выбора и имеется: хочешь в омут головой, а хочешь к Матрене на лечение. Вот Енрих твой поумнее тебя будет, он на утесе не стоял, про свободу криком не кричал, а сразу к Матрене вприпрыжку. И теперь вот говорят, что поправляется уже да о родине своей вечерами мечтает. Выйдет под луной на крыльцо в подштанниках одних и мечтает. Жалостливо так.
ГРАФ: Генрих не есть настоящий маг, здесь Хансон нужен. Хансон и против Глашки устоит и нечистую силу укротить сможет. Только без денег он пальцем по ноге не ударит.
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ: Так уж и устоит против Глашки? Сомневаюсь я.
ГРАФ: Непременно устоит. Только деньги давай.
БОЯРИН КОЧЕРГА: А хо-хо тебе не хи-хи милый друг! Деньги ему давай. Ты давай сам сначала за Енриха рассчитайся. Это ты нам стервеца этого сосватал. Ты же за него тоже в грудь кулаком стучал, а он у нас полказны наперед взял и дела на пшик только сделал. Здесь-то как разбираться будем?
ГРАФ: Генрих не есть настоящий маг.
БОЯРИН КОЧЕРГА: Что ты заладил одно и то же. Ты мне лучше скажи, когда вы с Енрихом своим деньги нам возвернете. У нас ведь свадьба скоро. Верно Святослав Иванович?
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ (крепко нахмурив лоб): Ты подожди Федот, не ерунди. Может и вправду Ханса этого пригласить, других-то мыслей по этому делу во всем княжестве все равно нет, а петь петухом в самый ответственный момент, мне как-то не с руки. Серьезные люди так себя не ведут. Давай на Ханса соглашаться.
БОЯРИН КОЧЕРГА: Ни в жизнь!
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ: Как так ни в жизнь? Ты-то чего заладил? Или у тебя мнение какое другое появилось?
БОЯРИН КОЧЕРГА: А я тебе давно говорю Святослав Иванович, что драть надо всех подряд за милую душу. На площадь  положить рядами и драть всех без разбору до посинения, вот тогда глядишь, и остепенится нечистая сила. Не зря же говорят в народе нашем: «Бей своих, чтоб чужие боялись». А народ у нас терпеливый, он для нужного дела всё выдержит.
ГРАФ: Это не есть хорошо. Магистр Хансон лучше. Только деньги надо.
БОЯРИН КОЧЕРГА: А дулю с маслом вам еще раз не надо? Вам бы только всем деньги с княжеского стола тянуть. Вы же все дальше этого стола и не видите ничего. Я же совершенно бесплатный вариант предлагаю. У нас почесть у каждого руки чешется, чтоб соседа душевно отлупцевать.  А при умелом руководстве за такое рукоприкладство еще и мзду брать можно. Смекаешь, не русская твоя душа?
ГРАФ: Это не есть хорошо.

И тут неведомо откуда появилась троюродная сестра самой предыдущей жены князя, а ныне, за неимением другого женского глаза, смотрящая за хозяйством княжеских палат и по совместительству нянька всех княжеских детишек Лукерья. Лукерья была еще не совсем стара, только местами седа кое-где, а вот деловита непомерно. Она сразу же ухватила боярина за рукав, пнула советника под дородный зад и самым наглым образом влезла в государственные дела.

ЛУКЕРЬЯ: Да бросьте собачиться мужики. Чего б вы не придумали, все равно толку от этого не будет. Я все ваши придумки наперед знаю. Не будет от них толку никакого. Никто нам в нашем горе не поможет: ни маг заморский, ни кат ольховский. Я сегодня полночи все ваши глупости на квасной гуще рассматривала. Уж больно дело это серьезное и вот, что выяснилось. Наше княжество только богатыри истинные спасти смогут.
 КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ: Ясно дело, что богатыри нас спасти могут. Экая ты баба глупая. Этот вывод любой дурак без всяких подручных средств скажет, вот только где их взять-то ныне? Был у нас в позапрошлом годе один богатырь, да только он спился, говорят от недопонимания своей сущности другими. Я лично теперь ни одного подходящего во всем княжестве не вижу.
ЛУКЕРЬЯ: А я вижу и даже не одного.
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ, БОЯРИН КОЧЕРГА, ГРАФ (практически хором): И кто же это?
ЛУКЕРЬЯ: Внук мой Илюшенька да товарищами его: Никитой Суровые Очи  да Фомой Лукичом. Позвала я их. Голубка им почтового послала. На днях в городе они будут.

ЭПИЗОД ВТОРОЙ.
Главная торговая площадь города Ольхова. Кстати тоже небольшая, но разными там прилавками да балаганами уставлена плотно. Народ на площади вроде есть, только вот уж больно он грустен. Ни одной улыбки на лице, только хмурость одна. Не радуется народ, прилавки обходя. Глянет, вздохнет и дальше двигает. Даже не приценится. И в основном из хмурого народа, мужики одни.

ПЕРВЫЙ МУЖИК (подходя ко второму, грустно сидящему, подперев лицо ладошкой возле лотка с валенками): Ну, как ты сегодня?
ВТОРОЙ МУЖИК: (отрешенно взмахнув рукой) Лучше не спрашивай. Как начал с заката голосить, так до рассвета самого и орал. А ты как?
ПЕРВЫЙ МУЖИК: А я чего не живой что ли? Тоже всё горло сорвал.
ТРЕТИЙ МУЖИК (понуро опустив голову, подходя к беседующим): Чего же делать-то будем, братцы?
ПЕРВЫЙ МУЖИК: На князя теперь вся надежда. На Святослава Ивановича.
ВТОРОЙ  МУЖИК. А чего он сделать-то сможет? Он хотя князь и строгий, но против нечистой силы слабоват.
ТРЕТИЙ МУЖИК: А я тоже на князя надеюсь. Он ведь сказывают, опять жениться собрался.
ПЕРВЫЙ МУЖИК: Это уж, в который раз-то?
ТРЕТИЙ МУЖИК: Да в пятый, поди. Только не в этом дело. Он смотрины невест наметил к Петрову дню у нас в Ольхове устроить и прямо на образ божился, что к этому сроку всю скверну из города вычистит. Вот тебе крест, божился.
ПЕРВЫЙ МУЖИК: Да ну?
ТРЕТИЙ МУЖИК: Вот тебе и ну.
ВТОРОЙ МУЖИК: Не смочь. Нечисть, тварь подлая, с нею вон даже иностранец не справился.
ПЕРВЫЙ МУЖИК: Это который?
ВТОРОЙ МУЖИК: Да как раз тот, который после Глашки сейчас у Матрены здоровье правит. Мне ведь Глашка сказывала, что он не простой мужик, а маг какой-то.
ТРЕТИЙ МУЖИК:  Вот и мне Глашка жалилась. Она ведь думала, что мужик её потискать решился, а он вдруг магом оказался. Расстроилась баба. Мужик по её мнению лучше мага всякого.
ПЕРВЫЙ МУЖИК: Да подождите вы про Глашку-то опять. Вы мне лучше про мага поясней обскажите.
ТРЕТИЙ МУЖИК: Да врал он всё Глашке, не маг он никакой, а дурень первостатейный. Представляете, взялся за Матрениным огородом с Фролкой Картавым в городки на интерес играть.
ПЕРВЫЙ МУЖИК: Да ну?
ТРЕТИЙ МУЖИК: Вот тебе и ну. До подштанников проигрался.
ВТОРОЙ МУЖИК: Точно дурень, если с Фролкой взялся в городки играть. А если на интерес, то дурень вдвойне. Фролку же у нас никто не обыгрывает. Я в прошлом году попробовал, так сам три коровы ему проиграл. У него говорят, бита заговоренная имеется.
ПЕРВЫЙ МУЖИК: И энтот маг стал играть с Фролкой? Точно дурень!
ТРЕТИЙ МУЖИК: И вот этот дурень приехал с нашей нечистой силой бороться?
ПЕРВЫЙ МУЖИК: Да где уж ему?
ВТОРОЙ МУЖИК: Точно не смочь. Нам для подмоги кто-то другой нужен.

Мужики задумчиво зачесали затылки, и тут же вокруг них стала собираться толпа.

ПРОХОЖИЙ: Чего братцы чешетесь?
ПЕРВЫЙ МУЖИК: Да как нам не чесаться при деле таком? Нечисть одолела нас.
ДРУГОЙ ПРОХОЖИЙ: Да если б только вас. Никому от неё покоя нет, а страдания одни.

Тут в толпу врывается простоволосая баба.

БАБА (кричит): Да что же вы стоите-то мужики! Делайте что-нибудь!
ПЕРВЫЙ МУЖИК: А чего мы сделать-то сможем?
БАБА: Да чего хотите, только столбами не стойте. Мужики вы или не мужики?

Вслед за первой бабой в задумчивую толпу врывается баба вторая с третьей,  а следом за ними маленький человечек в черном плаще да колпаке не местной работы того же цвета. Кстати, такие же вот человечки то там, то тут по городу, то и дело мелькают.
.
ВТОРАЯ БАБА (тоже кричит): Да как они мужики?! Настоящие мужики давно бы к князю пошли да спросили бы с него, как следует! Зря, что ли он над нами стоит?
ТРЕТЬЯ БАБА: Да пожалейте же вы нас, наконец!
ВТОРОЙ МУЖИК: А может, и правда братцы к князю пойдем?
ВСЕ БАБЫ (кричат хором и с визгом): Идите!!!
ПЕРВЫЙ МУЖИК: И пойдем, и спросим. Что мы, не мужики что ли?
ЧЕЛОВЕЧЕК В ЧЕРНОМ ПЛАЩЕ: А не побоитесь?
ТРЕТИЙ МУЖИК: Точно спросим, не побоимся, но только утром завтра, а то сейчас как-то вроде и боязно. Только и вы бабы вместе с нами к палатам княжеским идите.
ПРОХОЖИЙ: И чтоб к утру меду крепкого ведра три тут стояло!
ВСЕ МУЖИКИ (правда, вразнобой): Правильно! И чтоб три ведра здесь стояло!  А можно и больше!


ЭПИЗОД ТРЕТИЙ:
Поздний майский вечер. По лесной дороге, вьющейся змей сквозь дремучий лес едут три богатыря. Впереди едет Илюшенька. Парень он такой необъятный, что необъятнее его вряд ли где на всей Руси сыскать. За Илюшенькой едет Никита Суровые Очи. Вот этот богатырь, так богатырь да к тому же и красавец еще. Всё при нем: и плечи широкое, и живот поджарый и ликом, хоть икону пиши. Замыкает шествие Фома Лукич. Росточка этот богатырь небольшого, хорошо, если Илюшеньке до плеча острием своего шелома достанет. Вертлявый он, худенький. И по ужимкам видно, что здорово он сам себе на уме.  Из тех был Фома Лукич, которые часто про себя другим говорят: «Мал золотник да дорог».
Темнеет быстро. Едут богатыри по ночному лесу, а вокруг них совы летают, глаза чьи-то из-за веток сверкают да крики вокруг испуганные слышатся.

НИКИТА: Ну, чего Илюха, скоро город-то твой?
ИЛЮШЕНЬКА: Да здесь где-то должен быть.
ФОМА ЛУКИЧ: Вечно ты Илья заведешь нас, черт знает куда. Говорил же тебе, что надо было ч Черному озеру идти со Змеем Горынычем сражаться. Там повеселее, там все наши собираются. Сидели бы сейчас у костра да песни бы под гусли пели. В этом году сказывали тысячную голову Змею срубить должны. Он этим головам уж очень строгий учет ведет. Вот повезет кому-то. Горыныч обещал счастливцу этому мазь чудодейственную от ожогов  за просто так подарить. Вот веселье где, а здесь скука одна.
НИКИТА: За просто так? Врут, поди?
ФОМА ЛУКИЧ: Может, и врут? Только нам теперь этого никак не узнать, а если и узнаем, то поздно будет.
ИЛЮШЕНЬКА (немного смущаясь, оправдывается): Да неужто братцы я сам не понимаю, что не туда мы идем. Мне и самому к Змею поближе хочется. Я бы тоже от мази чудодейственной не отказался. Тоже бы посражался за неё. Только бабка очень просила помочь. Не смог я ей отказать.
НИКИТА: С кем биться-то будем?
ФОМА ЛУКИЧ: А тебе-то не все равно? С кем скажут с тем и будем. Меньше знаешь, крепче спишь да живешь без изжоги.
НИКИТА: И то верно, да только все равно узнать чего-то хочется. Хорошо бы сильный противник попался, а то не по нраву мне со слабыми сражаться. Уж биться, так биться! И чтоб искры от меча по сторонам сыпались!
ИЛЮШЕНЬКА: Да я бы и сам не прочь разузнать. Вот только бабка подробностей мне не описала. «Приезжай, - пишет, - и всё тут». Чего-то случилось у них.
ФОМА ЛУКИЧ (Илюшеньке): Да ладно, чего уж тут, на месте разберемся. Долго еще? А то я себе сегодня так всё отсидел, что мне уж и не сидится даже. Вот медку бы ядреного с устатку я б никак не отказался пару кружечек хлебнуть. Скорее бы уж к месту прибыть или к другому какому ночлегу.

Илюшенька хотел развести руками, но тут заметил на полянке у дороги покосившуюся избушку. Он резво свернул к ней. Его товарищи повернули следом. Илюха быстро спешился, подбежал к крыльцу и стал сильно стучать в дверь огромным кулаком.

ИЛЮШЕНЬКА: Эй, хозяева! Открывай, не боись! Не тронем мы сейчас никого!
НИКИТА (тоже стучит): Не тронем! Мы не таковские!
Однако дверь после первого крика не открылась, как не открылась и после второго.
Долго бились богатыри в дверь, и уж было, терпение все потеряли, но как раз в тот момент дверь заскрипела и предстала на пороге страшная старуха. Такая страшная, что пером эти страхи описать, никакой возможности нет.


Вторая серия.

ЭПИЗОД ПЕРВЫЙ.
Старуха исподлобья осмотрела незваных гостей, сверкнула недобро глазом и уж хотела было захлопнуть дверь под носом, чуть опешивших от внешнего вида хозяйки гостей, но тут взор её упал на Никиту Строгие Очи. Старуха, как глянула на богатыря, так сразу вроде смутилась чуть-чуть, постояла она в смущении этом, часто хлопая ресницами, и не стала дергать дверь на себя, а даже наоборот, распахнула эту дверь широко, перед мнущимися у порога богатырями.
СТАРУХА (не сводя глаз с Никиты): Заходите, гости дорогие, заходите, уж коли подошли к порогу моему.
 
Гости еще немного потоптались у порога, затылки чуть почесали  и как бы нехотя двинулись в темные сени. В избушке хозяйка усадила богатырей к столу, зажгла факелы смолевые по углам, и стала суетливо подавать на стол угощения. Угощения были самые простые, но подала их старуха к столу в достатке. Не обошлось за столом и без пары добрых  кувшинов пенистого меду.

ФОМА ЛУКИЧ (разливая пахучий напиток по кружкам): Вот за что я женщин наших уважаю, так за то, что они всегда к мужскому полу с уважением великим относятся. Разве стала бы, какая заморская баба так радоваться приходу нашему. Да ни в жизнь. Верно Илюха?
ИЛЮШЕНЬКА (осторожно озираясь по изрядно покрытым паутиной углам): Да уж ясное дело, что ни в жизнь.
ФОМА ЛУКИЧ: Яснее некуда. Как звать-то тебя хозяюшка?
СТАРУХА: Марфой меня раньше  все кликали. Так и вы зовите. Марфой.
ФОМА ЛУКИЧ: Видишь как хорошо – Марфа. Не Зульфия какая-нибудь, ни Жоржета или Генриета, а Марфа. Благодать, да и только. С такой посидеть и поговорить -  за праздник. Верно Илюха?
ИЛЮШЕНЬКА (пугливо поеживаясь, заметив в одном из углов паука с кулак): Да уж куда вернее-то. Вестимо, что лучше такой в здешнем лесу и не встретишь никогда. Особливо в такую пору. Хотелось бы лучше да уж и некуда. Только вот на ночлег бы нам как поскорее определиться. Может, на сеновал куда пойдем? А то здесь вроде, как душно чуток.
ФОМА ЛУКИЧ: Да подожди ты с ночлегом-то. Не по-людски сразу про ночлег спрашивать. Надо сначала поговорить о том да о сем, а уж потом и о самом заветном ведать. Верно Никитка?
НИКИТА (утирая рукавом усы и прицеливаясь в паука попавшимся под руку поленом): Угу.
ФОМА ЛУКИЧ (разливая по второй чаше): А ты Марфа давно тут в одиночестве проживаешь или как?
СТАРУХА (всё чаще оглядываясь на Никиту): Ой, и не говори батюшка ты мой. Тоскливо мне здесь в одиночестве. Всё одна да одна, а я ведь еще и не старая совсем вовсе. Меня ведь если повнимательней разглядеть, так и полюбить можно. Только вот разглядывать никто не хочет. Пужаются все.
ФОМА ЛУКИЧ (крепко закашлявшись от попавшей не в то горло квашеной капусты): Чего?
СТАРУХА (опять оглядываясь на Никиту): Полюбить говорю можно, а они пужаются. Ты милок не смотри, что я ликом чуть морщиниста, у меня душа молодая, а ведь в любви душа наипервейшее дело. Ты насчет этого не сомневайся особо.
ФОМА ЛУКИЧ (продолжая кашлять): Чего?
СТАРУХА (резво вскакивает с лавки, подбегает к Фоме Лукичу сзади и крепко бьет его кулаком по спине): Не старая я сосем еще!
ФОМА ЛУКИЧ (крякнув от старухиного удара, морщась и почесывая ударенное место): Да я-то чего? Я против что ли? Только пора бы уж теперь и о заветном, раз такие разговоры пошли. Давайте еще по одной и спать, то ведь завтра утром надо к Ольхову скорей скакать.
СТАРУХА: Успеете еще. Ольхов-то он рядышком здесь совсем. Через овраг проедете, два болота пройдете, а там вот он и Ольхов. Ждет вас там князь, не дождется.
ИЛЮШЕНЬКА: А ты почем знаешь, что ждет?
СТАРУХА А я всё знаю.
ФОМА ЛУКИЧ: Так может, ты знаешь, для чего нас князь ольховский к себе позвал?
СТАРУХА: Непременно знаю.
БОГАТЫРИ (почти хором): Зачем?!
СТАРУХА: Сила нечистая у них в городе завелась.
ФОМА ЛУКИЧ (наливая еще по одной кружке): Нечистая?
СТАРУХА: Нечистая и есть. И вот ждет вас Святослав Иванович, как манну небесную. У него теперь только и надежда на богатырей осталась. Всё остальное уж перепробовал. Колдунов местных на совет собирал, в храме по три дня на коленях молился, даже заморского мага к себе пригласил, но никак с нечистой силой совладать не может. Извелся весь князь.
ИЛЮШЕНЬКА: А велика ли та сила сама по себе, бабушка? Обрисуй-ка нам её хотя б в общем виде каком.
СТАРУХА (аж взвизгивая): Да какая я тебе бабушка? Ишь ты, нашел старуху? Вот стервец!
ФОМА ЛУКИЧ (ласково потрепав хозяйку по коленке): Ладно, ладно, охолонь чуть-чуть. Ошибся оголец. Молод еще. Вот и не ведает жизни настоящей.   Ты еще совсем ничего, а чтоб еще лучше стала, давай-ка медку еще кувшинчик поставь да расскажи нам чин по чину про напасти ваши ольховские.
СТАРУХА (доставая из темного угла еще один кувшин с медом): Страшная сила на город Ольхов напала. Я уж точно не знаю то ли завез её кто сюда, то ли сама она как народилась, но не стало от неё никому житья в здешних краях. Всех сила эта с зимы извела.
ИЛЮШЕНЬКА: Это как это?
СТАРУХА (всё еще недобро озираясь на любопытного богатыря): А вот так. Захочет мужик, какую бабу приласкать, разомлеет чуть-чуть, и тут же вскакивает на карачки да давай петухом петь. Сначала на одного эта сила нечистая напала, потом на другого, а теперь уж весь город с темна до рассвета кукарекает. Мужики кукарекают, а бабы вокруг них бегают да руками себя по ногам хлопают, будто куры злым вороном испуганные, Чего им еще делать-то остается при кукарекающем мужике? Весь покой в городе начисто пропал.
ФОМА ЛУКИЧ: Вон как?
СТАРУХА (подвигаясь поближе к Никите и обращаясь уже только к нему): А ты витязь по ночам не кукарекаешь? А?
НИКИТА (пытается отстраниться от старухи, но попадает в угол): Ты это, ты того, ты чего?
СТАРУХА (подвигаясь еще быстрее и ближе к смущенному парню): Ох, ты горячий-то какой! Люблю я таких бойких! Ох, обойми меня голубок! Обойми покрепче!
НИКИТА (кричит испуганно): Чего это она! Чего! Спасите братцы! Спасите!

Илюшенька пытается оттащить старуху от своего боевого товарища, но хозяйка отшвыривает грузного богатыря в пыльный угол, будто пуховую подушку.

ФОМА ЛУКИЧ (хватает ушат с водой и окатывает водой старуху): Эка тебя как достало! Недаром говорят, что куда черт не поспеет, туда бабу пошлет. Охолонись чуток!

Только старуха все рано не унимается и старается своими жилистыми руками подтащить к себе поближе непокорную голову богатыря Никитки. Лишь вместе Илюшенька с Фомой Лукичом  утихомирили разбушевавшуюся хозяйку и оттащили её от дрожащего в паутине витязя.

ФОМА ЛУКИЧ (строго грозя запыхавшейся хозяйке пальцем): Ты это того, не замай особо мальца. Нам еще завтра с нечистой силой воевать, а на нем сегодня лица нет.
СТАРУХА (шепчет часто дыша): Помогу я вам воевать, только уж и вы мне помогите в беде моей. Больно мне товарищ ваш полюбился. Вот приласкает он меня, так я вам сразу и подскажу, у кого про силу эту нечистую поподробней узнать.
ФОМА ЛУКИЧ: Расскажешь?
СТАРУХА: Вот тебе крест! (затем она вырывается из цепких рук богатырей и опять бросается на шею Никите).
НИКИТА (кричит): Не оставьте братцы! Не погубите!
ФОМА ЛУКИЧ (втискиваясь между старухой и Никитой): А может я вместо него? Давай я тебя обойму родная! Мне, если еще кружку меда хватнуть, так и ты за молодицу сойдешь! Я такой!

Однако хозяйка резко отшвырнула богатыря в угол и страстно обняла дрожащую шею Никиты.
НИКИТА: Помогите! Спасите! Братцы, что же творится-то такое! Не оставьте товарища своего в беде! Не дайте безобразию свершиться!

Фома Лукич хватает ковш с медом и с великим трудом, отстранив старуху, дает выпить хмельного зелья товарищу.

ФОМА ЛУКИЧ: Держись молодец, как деды да отцы в подобных подвигах держались.
НИКИТА (кричит чуть потише): Помогите!

Фома Лукич подносит еще один ковш, потом еще. После третьего ковша объятья хозяйки и богатыря стали почти взаимными.
ФОМА ЛУКИЧ (утирая испарину со лба): Ох, и хорош медок, старушка готовит! Если я еще кружку выпью, то точно Никите завидовать начну.


ЭПИЗОД 2.
Опять палаты князя ольховского. Только тревожно здесь, не в пример другим дням. С улицы крики браные слышны, а сам князь в смущении мнет руками шапку соболью на  стуле своем расписном сидючи. Вбегает в княжескую светлицу запыхавшийся воевода Лихорук.
ВОЕВОДА: Беда батюшка князь! Прет народ на палаты твои, будто воробей к лошадиному хвосту в крещенский мороз. Спасу от него никакого нет.
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ (вскакивая со стула):  Чего это он? Чего это?
ВОЕВОДА: Спасения от силы нечистой требуют. «Натерпелись! – кричат – Пусть князь про нечистую силу нам толком всё объяснит!». Совсем совесть потеряли!
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ (зачесав темя) Да как же я им объясню-то, если сам в этой силе без понятия определенного? Неужто они сами не понимают?
ВОЕВОДА (отрешенно махая рукой): Да где им понять-то? Прут и всё тут!
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ: А ты-то у меня на что! Где дружинники твои?
ВОЕВОДА: На крыльце сидят. Где им еще быть? Сперва-то они рьяно защищать тебя хотели, а как толпа к терему подвалила, так у них настроение  и упало. Вспомнили, что ты им три месяца жалованья не платил, что щи позавчера с поварни холодные принесли, а у одного еще и сапоги жмут. Короче, заперлись они сейчас на крыльце твоем и никого к себе не пускают. Придется без них как-то с народом разбираться.
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ: Ну так иди, разберись!
ВОЕВОДА: Да пробовал я. Дал  троим в рыло, так они мне после этого ребро сломали. Дышу теперь через раз. Никакого уважения у людей не осталось. Разве так раньше было?  Бывало, приложишься к чьей-то морде наглой, а она тебе только улыбнется с благодарностью за приложение и ничего более. Разболтался народ. Не иначе конец света скоро будет!

Вбегают боярин Кочерга и граф Крахт.

БОЯРИН: Конечно, разболтался! Драть их сейчас всех надо. Рядами так положить перед крыльцом княжеским и пороть до посинения. Вот тогда они как шелковые у нас будут.
ВОЕВОДА: Иди, положи!
БОЯРИН: Да я бы положил, только не для того предназначен. Мое дело думать да советы давать, а твое вот ложить да не вякать. Чином ты еще не вышел Лихорук, чтоб против меня горло драть.  Послужи сперва князю с моё.  Верно граф!
ГРАФ: Все есть так. Каждый свой предназначение имеет, иначе нельзя. Иначе не есть порядок.
ВОЕВОДА (замахиваясь мечом на графа): Я тебе сейчас покажу предназначение, харя твоя заморская!

Тут в светлицу вбегает встревоженная Лукерья.

ЛУКЕРЬЯ: Беда батюшка князь! Совсем народец наш взбеленился! В наглую на палаты твои прет!

Лукерья подбегает к окну, потом бежит обратно к княжескому стулу, потом обратно к окну, а от окна вновь к князю.

ЛУКЕРЬЯ (кричит, обращаясь к воеводе):  А ты чего здесь встал?! Чего покой княжеский не стережешь?!
ВОЕВОДА: Да я чего, я ничего. Только вот дружинники мои на попятную пошли. Не будем, говорят князя охранять и все тут. «Платит, - кричат, - мало». Не знаю, чего и делать-то теперь с ними.
БОЯРИН: Постыдились бы уж! Всё им мало, всё им не так. Вот молодежь пошла, мы разве такими были? Бывало, всю ночь за княжеское здоровье пьешь без роздыху и чтоб подумать про себя, так ни-ни. Всё только о княжеском покое! Всё о нем лишь печешься! А этим, платят, видишь ли, мало. Да разве мы такими были. Вот помню …
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ: Да подожди ты про свое помню-то! Сейчас чего делать будем?!
ЛУКЕРЬЯ: Надо вина заморского бочку выкатить, может, они и успокоятся?
БОЯРИН: Правильно, вина. У нас народец до вина падкий. Про всё сразу забудут. Нальем каждому по чарке и пороть.
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ: Это, которого вина?
ЛУКЕРЬЯ: Того самого, которое тебе на прошлой неделе купец Живоглот с берега южного моря привез. Другим сейчас вряд ли народец наш удивишь.
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ: Не, так дело не пойдет. Я это вино к смотринам для гостей самых дорогих припас и вдруг за просто так его выставить. Не, так не пойдет.
БОЯРИН: Вот именно, шибко жирно для них будет заморское вино ковшами хлебать. Даже я себе такого не каждый день позволить могу, хотя ключ от подвала у меня в красном углу висит.
ВОЕВОДА (падая перед князем на колени):  Отдай ты им вино это, батюшка! Ради бога нашего прошу тебя – отдай!
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ: Экий ты прыткий. Отдай. А гостям знатным я чего подам? Брагу из прошлогодних ягод что ли или мед самогонный? У них у всех от меда нашего да браги животы пучит. Вы что же мне хотите весь праздник испоганить? Позору потом на весь край наш лесной будет! Нет, так дело не пойдет.
ЛУКЕРЬЯ: Отдай ты им бочонок этот Святослав Иванович! Выйди на крыльцо и крикни, что вина им бочонок от всего сердца своего жалуешь! Отдай от греха подальше! Как бы чего не вышло!
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ: Не отдам! Не опущусь до позора такого!

ЭПИЗОД 3.

Возле княжеского крыльца волнуется и шумит толпа. Лица у всех разгоряченные, глаза горят, а в руках колы да вилы. По всему видно боевой настрой сегодня у горожан. Однако ступить на крыльцо все как-то опасаются.

ПЕРВЫЙ МУЖИК (сжимая в руках огромную дубину): А чего Микула пойдем с князя-то спрос чинить?
ВТОРОЙ МУЖИК: Да боязно как-то. Князь все-таки. Всегда к нему с уважением ходили, а сегодня вдруг со спросом придем. Не по-людски как-то. Если только ты первый пойдешь?
ПЕРВЫЙ МУЖИК: А чего я-то? Ты иди!

И вот в первые ряды бунтовщиков прорываются две простоволосые бабы, а вслед за ними семенит человечек в черном плаще.

ПЕРВАЯ БАБА: Да что же вы встали-то мужики, как телки перед новым плетнем? Чего испужались?
ВТОРАЯ БАБА: Неужто вам нас-то не жалко ни капельки? Чего стоите?
ЧЕЛОВЕЧЕК В ЧЕРНОМ ПЛАЩЕ: Да где им бабы против князя пойти? Уж больно много у них заячьей крови по жилушкам течет? Не в пример настоящим мужикам много! Не смочь им против князя пойти. Ни в жизнь не смочь.
ПЕРВЫЙ МУЖИК: Это нам-то не смочь?
ВТОРАЯ БАБА: А выходит, что и вам. Чего встали?
ВТОРОЙ МУЖИК: Нам бы только кто решиться помог, а уж дальше мы бы сами разошлись, как полагается. 
ЧЕЛОВЕЧЕК В ЧЕРНОМ ПЛАЩЕ (выхватывая из-под полы плаща высокую кружку): Давайте братцы выпьем за почин и айда с князя спрос за недогляд его чинить! Давай братцы, налетай!
ТРЕТИЙ МУЖИК (выхватывает из рук человечка кружку, пьет три жадных глотка и передает хмельной напиток дальше): Вот это дело! Вот это по-нашему! Теперь нам и сам князь не страшен!

Мужик осторожно встает на первую ступеньку княжеского крыльца, потом смелее на вторую, призывно машет рукой, и вся толпа с гомоном валит за ним.

ЭПИЗОД 4.

В княжеской светлице.

КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ: Четверть бочки отдам и всё! Больше не просите!
ВОЕВОДА: Всю отдай батюшка? Как бы сегодня и всей мало не показалось?!  Озверели ведь люди-то!
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ: Да не могу я всю! Ты сам в моё положение Лихорукушка войди! Отдам я им сейчас всю бочку, а потом что?  Приедут гости дорогие, а я им так мол и так, не уберег для вас сладостного напитка. На пустяки всякие растратил. Испугался, видишь ли. Чего же люди тогда про меня подумает?
БОЯРИН: И то верно, нечего по пустякам заморские товары тратить. Не по-хозяйски это! Целиком тебя поддерживаю надежа-князь! Драть их надо, а не вином заморским поить!
ВОЕВОДА: Отдай батюшка! Ведь одолеют тебя сейчас бунтовщики! Как пить дать одолеют!
БОЯРИН: Не блажи Лихорук! Не дадим мы князя нашего никому в обиду. Я первый за него костьми лягу!
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ: Да я и сам за себя постоять смогу. Вот помню, схватились мы как-то  с князем малиновским  на кулачках…
ЛУКЕРЬЯ: Не дури Святослав Иванович, не поставишь сейчас горожанам вина, так и помнить про твои подвиги некому  будет!
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ: Ты так думаешь?

И тут вдруг в светлице шум треск. Ломается дверь дубовая, и врываются в княжеские покои, разгоряченные своей смелостью да вином крепким бунтовщики. Князь прячется за стул. Воевода выхватывает меч и встает грудью перед стулом, граф с рапирой рядом, и Лукерья где-то скалку раздобыла. Боярин Кочерга тоже вроде на защиту хотел встать, но потом засмущался чего-то и перебежал в надвигающуюся на красный угол светлицы толпу.

ТРЕТИЙ МУЖИК: Бей братцы князя! Хватит, попил нашей кровушки!
ПЕРВАЯ БАБА: Бей его родимого!
ВТОРОЙ МУЖИК: За что бить-то?!
ТРЕТИЙ МУЖИК: Бей, потом разберем!
ПЕРВЫЙ МУЖИК: Подожди, подожди! Давай спросим сперва! Нельзя так сразу князей бить!
ЧЕЛОВЕЧЕК В ЧЕРНОМ ПЛАЩЕ: Чего спрашивать-то? Испугались что ли? Неужто у вас братцы кишка тонка?
ПЕРВЫЙ МУЖИК: Да ни в жизнь!

Мужик единым махом своей дубины сбивает с ног воеводу с графом, а его товарищи вытаскивают князя из-под стула.

ВТОРАЯ БАБА: Руби мужики голову аспиду этому! Это он нас до жизни такой довел! Руби!
БОЯРИН (из толпы, скинув соболью накидку и разорвав на груди голубую рубаху): Руби скорее, да обмоем это дело! У него вон там, в углу бочка вина заморского на такой случай припасена! Поспешай братцы, пока винцо не прокисло!
ВСЕ БУНТОВЩИКИ (за редким исключением и почти хором): Где?!
БОЯРИН (подбегая в угол напротив  двери и раскидывая кучу овчин): Да вот она братцы! Угощайся!

Все ломятся на зов боярина. Один лишь черный человечек остался возле лежащего на полу князя. Он неистово машет руками, пытаясь вернуть бунт в нужное ему русло, Но тут из-за стула выбирается Лукерья, бьет скалкой разбойника по черному колпаку, хватает князя за шиворот и тащит его к потайной двери. Такая дверь во всякой княжеской светлице имеется. На помощь Лукерье бросаются и воевода с графом.

Третья серия.

  Эпизод 1.
Илюшенька со своими друзьями въезжает в городские ворота. Едут они чинно, по-богатырски, только вот Никита часто плюётся по сторонам. А в городе шум и гам. Все здесь куда-то бегут, потом бегут обратно, машут руками и чего-то кричат. Илюха удивленно помотал головой, наблюдая суетливые передвижения горожан, потом поймал могучей рукой одного лохматого парня и стал спрос чинить.
ИЛЮШЕНЬКА: Чего это вы разбегались так мил человек?
ПОЙМАННЫЙ ПАРЕНЬ: А чего нам не бегать-то? Чего хотим, то и делаем. У нас свобода теперь!
ФОМА ЛУКИЧ: Это как так свобода?
ПОЙМАННЫЙ ПАРЕНЬ: Да просто. Мы пришли спросить князя про силу нечистую, а он взял да сбежал. Вот чудеса.
ИЛЮШЕНЬКА: Куда это сбежал?
ПОЙМАННЫЙ ПАРЕНЬ: А кто его знает? Мы даже оглянуться не успели, как князя нашего след простыл. Теперь вот думаем, как дальше быть.
ФОМА ЛУКИЧ: Чего быть-то?
ПОЙМАННЫЙ ПАРЕНЬ: А как же? Раньше князь за нас всё думал, а теперь вот сами будем. Сейчас вот все думаем с чего бы начать это дело. Весь ум у нас теперь набекрень. В заботе мы все! Тут с плеча сразу не рубанешь. Тут мудрость нужна. Вот мы мудрость эту сейчас всем городом и ищем. Должна ведь она где-то быть?!

Пока богатыри беседовали с озабоченным горожанином, их окружили другие горожане, такие же озабоченные, но с оружием.

ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН (осторожно тыкая Илюшеньку острием копья): Слышь дядя, ты почто мальца мучаешь?
ИЛЮШЕНЬКА (выхватывая свободной рукой копье из рук любопытного горожанина):
Не балуй! А то бы как не вышло чего!

Озабоченные горожане хотя и смутились потере копья, но, несмотря на смущение это, воинственного духа  не потеряли, а даже наоборот, вроде бы как вспыхнул он у них жгучим пламенем.

ДРУГОЙ ГОРОЖАНИН (поднимая над головой крепкую дубину): Сейчас выйдет у тебя мил человек, так выйдет,  что позабудешь, как отец с матерью звали тебя. Мы тебя мигом на колья поднимем. Сейчас.

Дубин с кольями у горожан было много, а потому пришлось парня отпустить, выхватить оружие и приготовится к обороне. Илюшенька вытащил из ножен булатный меч, Фома Лукич кистень в руку взял, а Никита булавой стал поигрывать. Горожане хотя и попытались атаковать пришельцев, но делали это как-то с опаской. После первой же стычки, понеся некоторый урон,  они одумались, чуть поумнели  и перешли к мирным переговорам.

ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН (нашедший себе еще где-то одно копье, но благоразумно отступавший во второй ряд): Постой братцы нападать. Давай спросим сначала, чего они тут делают! А вдруг у них тоже праздник, а мы и не знаем этого! 
ТРЕТИЙ ГОРОЖАНИН (выступая чуть вперед остальных): Вы чего сюда приперлись!
ИЛЮШЕНЬКА: К князю мы вашему пришли.
ДРУГОЙ ГОРОЖАНИН: Зачем?
ИЛЮШЕНЬКА: С силой нечистой биться.
ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН: Правда?
ФОМА ЛУКИЧ: Уж куда правдивее-то. С ней самой и биться пришли, только вот видно не ко времени.
ТРЕТИЙ ГОРОЖАНИН: Точно не ко времени! Мы теперь сами со всем разберемся. Нам теперь ничего нипочем. Вот мудрость в городе сыщем и всю нечисть в один момент к ногтю прижмем!  Нам бы только мудрость поскорее сыскать! Без вас обойдемся! Проваливайте откуда пришли!
НИКИТА (продолжая плеваться): Пойдемте братцы отсюда поскорей. Уж больно мне этот город с его окрестностями не по нраву пришелся. Пойдемте!



Не успели богатыри, как следует решить свою судьбу, а к толпе подбежал растрепанный мужик и заорал так громко и визгливо, будто ему кто-то мизинец на ноге режет.

МУЖИК: Нашли мы! Нашли! Чего вы стоите здесь! Мы там, в погребе княжеском еще бочку меда прошлогоднего нашли! Побежали, а то выпьют всё ребята с заречной стороны!

Толпа мигом исчезла, оставив у покосившегося плетня только задумчивых богатырей.

НИКИТА: Поедемте братцы отсюда! Ради бога прошу вас, поехали. Это не город, а сборище какое-то сатанинское.
ИЛЮШЕНЬКА: Нет братцы, я пока с бабкой не повидаюсь никуда не поеду. Вот повидаюсь, тогда и посмотрим. Разобраться мне надо сперва, что к чему. Пошли бабку Лукерью искать!

Он дернул коня за поводья и, не говоря больше товарищам ни слова, поскакал вдоль тесной улицы.

ЭПИЗОД 2:

Возле княжеских палат. Народ здесь тоже радуется, и тоже все чего-то тащат. Богатыри подъехали к княжескому крыльцу и  решили опять спрос чинить. А так как народ к спросу, ни коем образом не расположен был, пришлось Илюшеньке еще одну жертву в свою могучую руку поймать. Правда, на этот раз поймал он мужика не с коня, а спешившись предварительно да с уважительной улыбкой на устах.

ИЛЮШЕНЬКА: Будь здоров любезный.
МУЖИК: (егозя под могучей рукой, но улыбаясь в ответ):  И тебе не хворать, мил человек. Ты чего схватил-то? По делу или так?
ФОМА ЛУКИЧ: Да, конечно же, по делу. Да разве б без дела мы такого себе позволили?
МУЖИК: А раз по делу, то пошли ко мне. Я тут рядышком проживаю. У меня и бражка для делового разговора всегда имеется. Ох, и люблю я по делу поговорить братцы мои. Вы даже себе представить не можете, как люблю.
ИЛЮШЕНЬКА: Некогда нам по гостям ходить. Давай здесь говорить.
ФОМА ЛУКИЧ: Нельзя так Илюха человека обижать. Не по-людски будет от доброго приглашения отказаться, да и в животе у меня чего-то свербит. Надо уважить мужика. Не по богатырски сразу в отказ идти. Вот перекусим чуток, а там уж можно и воспротивиться, в случае чего.  Пойдемте, раз зовут.

Богатыри идут за мужиком к покосившейся избушке, у порога которой, стоит дородная баба с засученными рукавами.

БАБА: Кого ты опять в дом прешь Кирюха! Горе ты мое луковое! Да когда же ты сдохнешь несчастье моё! Чего же тебе всё неймется-то?! Когда же отдохну-то я от тебя?! Что же ты всех встречных да поперечных в избу-то нашу тащишь? Мало тебе что ли, что нас в каждое лето по два раза обворовывают?!
МУЖИК (пытаясь оттолкнуть от порога жену): Цыц баба! Не видишь – хозяин пришел? Чего кричишь? А ну к столу мечи – всё, что есть в печи! И браги на стол давай! Ох, смотри у меня!
БАБА (отталкивая мужа в объятья  к гостям): Ишь ты, «цыц»! Про брагу он вспомнил. Да ты её еще на прошлой неделе с кумом всю выжрал. Запамятовал что ли! Я тебе сейчас покажу цыц! А ну проваливайте все от избы нашей!
 
Баба стремительно метнулась к плетню, единым махом вырвала оттуда кривой кол и к порогу вернулась уже вооруженной.

МУЖИК ( вновь прорываясь к родному порогу): Ничего я не запамятовал, у меня еще есть! Забыла что ли, как я еще три кувшина замутил?! А ну сгинь!

Баба опять толкает его в грудь, мужик падает, но на этот раз не так удачно, не на гостей, а на плетень колючий. Падая, Кирюха крепко царапает щеку. Из царапины обильно течет кровь. Мужик жалобно хлопает ресницами и хлюпает носом.

 БАБА (торопливо бросает кол и подбегает к окровавленному супругу с белой тряпицей): Да что ты Кирюшенька? Да как же так-то? Да что же я наделала-то? Горе-то какое! Дай-ка я тебе кровушку-то ототру! Дай-ка! Ой, батюшки! Ой, ты родненький мой!

Кирюха сердито отстраняет от себя обеспокоенную жену, утирает рукавом с лица кровь и смело ведет чуть смутившихся товарищей в избу. Взволнованная супруга, постояв немного у крыльца со сложенными на груди руками, проворно мчит в сени, обгоняет там гостей и начинает быстро собирать на стол.

КИРЮХА (усевшись к столу, и хлопая часто суетящуюся жену пониже спины): Вот так и живу братцы. Мое слово всегда закон, а теперь закон втройне будет. У нас же теперь свобода. Как я её ждал! Вам не понять, вы моей жизни не изведали! А теперь всё! Теперь другая у меня жизнь без князя будет! Счастливая!
ФОМА ЛУКИЧ (закусывая соленым огурцом после первого ковша): А князь-то тебе, чем не угодил, мил человек?
КИРЮХА: Да он мне не то, что не угодил, он жизнь мою всю спортил.
ИЛЮШЕНЬКА: Так чем же спортил-то?
КИРЮХА: Как чем? Да всем. У меня вон около избы черемуха растет, так я, если на неё залезу, у меня княжеская горница вся считай, как на ладони.  Всё я там видел. Сядет этот князь есть, так ему в щах кусок мяса с кулак вон Илюхин несут, а я как к себе в избу спущусь, так у меня в горшке только кость одна плавает. Мясо-то Манька всё в кашу искрошит. Или репу ему пареную подадут. Не репа, а удовольствие одно. Вон Маньку спросите, какую репу мы с ней в прошлую неделю на княжеском столе видели, не репа, а загляденье. Будто в меду её вымазали. А у нас чего? Тьфу, да и только. Но все-таки есть бог на свете! Теперь все по-другому будет!
ФОМА ЛУКИЧ (наливая себе еще ковш браги): Чего по-другому-то?
КИРЮХА: Да всё! Жизнь теперь другая будет! Завидовать мне теперь некому! Успокоюсь теперь! Жить начну по-хорошему. А то ведь знаете, братцы, как мне плохо бывало? Хоть в петлю головой! Посмотришь, как князь живет и самому жить не хочется. (Оглядываясь в сторону вышедшей в сени супруги). Да с едой-то бы и ладно. Стерпел бы. Но вот то, что князь четвертый раз жениться собрался, а я уж почитай двадцатый год с одной Манькой живу, вот этого моя душа никак вынести не могла. Никак. Давайте выпьем мужики за счастье мое.

Все выпили и еще потянулись к кувшину. Все кроме Никиты. Не лез ему сегодня чего-то кусок в горло. Вышел богатырь тихонько в сени, а оттуда на улицу. Постоял на солнышко любуясь, не прекращая плеваться по сторонам,  вдруг услышал из-за угла призыв о помощи. Никита, выхватил булаву с пояса и рванулся на крик. За углом на молодую девчонку напали два распоясанных мужика.

ПЕРВЫЙ РАСПОЯСАННЫЙ: Что Любка попалась? Говорил же, что не уйти тебе от меня. Хватит, полюбовался я на тебя со стороны! Теперь моя ты! Теперь никакая нечистая сила тебе не поможет!
ВТОРОЙ РАСПОЯСАННЫЙ: Кончилось ваше время! Теперь наш черед! Довольно, натерпелись!

Первый мужик грубо схватил девушку за плечи и прижал её к стене. Никита с разбегу хотел одним ударом руки подлые мужика отсечь, да вот только беда с богатырским мечом случилась. Зацепился он сверху за слегу, торчащую из крыши, да так крепко зацепился, что богатыря наземь повалил. Пока Никита с земли поднимался, пока меч в прелой соломе искал, а возле девки чудеса начались. Мужик ни с того ни с сего присел, будто намереваясь в присядку сплясать да заголосил, словно петух на заре. Не успел богатырь этому чуду подивиться, а и второй мужик уж на карачках поет.  Никита к ним подошел, шлем на бок сдвинул и голову стал чесать. Только чесался не долго. Откуда ни возьмись, толпа на него налетела. И с криками «Бей нечистую силу!»  колья на богатыря подняла. Хорошо девчонка шустрая оказалась. Схватила она Никиту за рукав и потащила неведомо куда по серым кустам. Долго они от кольев мужицких спасались, но все же спаслись. На берегу речном спаслись. В кустах ивы густой. И только тут Никита проводницу свою рассмотрел, как следует. А как рассмотрел, так сразу и забыл обо всем. Всё из головы его вылетело. Влюбился богатырь. По настоящему влюбился. Стоит он глазами моргает, а не слова сказать, не сделать ничего не может. Столбняк на него любовный напал. Девка постояла с ним немного, потормошила его чуть-чуть, потом поцеловала вдруг в щеку и убежала в кусты. Богатырь за ней да не догнал. Поплутал он, поплутал по кустам, повторяя заветное имя «Любаша» и опять к городу вышел. Опять в ворота зашел, а там и друзья его, навстречу сомлевшего Кирюху, куда-то несут. Несказанно встрече они обрадовались.

ИЛЮШЕНЬКА: Ты куда пропадаешь Никитка? Мы уж тебя по городу изыскались все. Кирьян вон даже сомлел маленько от старания своего. Пошли дальше свободу праздновать.
НИКИТА: Какую свободу?
ИЛЮШЕНЬКА: Да я и сам пока особо не пойму, но праздновать надо. Нехорошо супротив людей идти. Нехорошо.

ЭПИЗОД 3.

Землянка замшелая, елки молодые да пни зеленые рядом. На одном пне расстроенный князь сидит да часто себя по ногам бьет.

КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ: Что же я вина-то дурак пожалел?! Чего же я бочку-то им не выставил?! У меня же еще в подвале две таких припрятано было. Вот ведь несчастье-то, какое!
ЛУКЕРЬЯ (вылезая из землянки): Да не убивайся ты так Святослав Иванович. Чего уж теперь стараться понапрасну?  Попразднуют они сегодня денек, а завтра опять о тебе вспомнят. Что же я людишек наших не знаю? Непременно вспомнят. А ты сразу не ходи, пусть они локотки-то свои покусают. Пусть.
 КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ: Да какие уж у них локотки. Это я свои уж в кровь искусал, по вашей глупости все искусал. Чего ты не настояла, что я бочку им эту проклятущую отдал. Почему не убедила меня? Из-за тебя все беды мои! Из-за тебя только! А ну сгинь с глаз моих!

Лукерья обиженно дергает плечами и уходит в заросли елок, а из землянки выползают воевода с графом.

КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ: Чего делать-то будем братцы? Вон как баба-то мне подкузьмила. Всю жизнь можно сказать попортила. Теперь вот выворачивайся, как хочешь.
ГРАФ: Магистр Хансон нам нужен. Он один всех успокоить может. Только вот без денег трудиться не привык.
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ: Чего, даже мне в долг не поверит?
ГРАФ: Он не то, что тебе князь, он даже себе в долг никогда не верит. Такой есть его главный принцип, а из принципа того вся сила растет. Не верит никому Хансон, потому и сила при нем.
ВОЕВОДА: Так уж и никому?
ГРАФ: Определенно!
ВОЕВОДА: Чудеса. У нас так не проживешь. У нас все друг другу верят. Вот знаем мы, что верить нельзя, но всё одно верим. Потому и верой этой крепки. Вот возьмем дружинников моих. Уж сколько раз они меня спрашивали, когда им князь жалование повысит? Не счесть сколько раз спрашивали. А еще больше не счесть, сколько раз я им обещал. И ты думаешь, будто не знали они, что вру я им в открытые очи? Знали, но верили мне. И сами при том клялись, в грудь себя кулаком били, что жизни своей за князя нашего не пожалеют. Я им тоже верил, хотя и все помыслы их, лучше их самих знал. Вот так вот. Рука руку моет, и обе белые живут. Вот так положено у нас жить.
ГРАФ: Я не есть понимать, в чем твой вопрос воевода. Я не понимай, как так можно жить? Как можно так неправде верить?
ВОЕВОДА: А здесь и понимать нечего. Верить надо людям-то, верить  всегда. Вот тогда они к тебе и потянуться, заморская твоя душа. А верить не будешь, так и останешься для нас чужим.  Понял?
ГРАФ: Не могу понимать!
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ (выползая из землянки с какими-то тряпками в руках): Брось Лихорук время попусту тратить, да язык зря трепать. Не понять ему нашей жизни. Черного кобеля не отмоешь до бела. На вот лучше рубище одевай да  пробирайся в город тайными тропами.
ВОЕВОДА: Для чего надежа князь?
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ: Для дела. Знаешь, дуб обгорелый, который наискосок от палат моих стоял?
ВОЕВОДА: Как не знать? Помню, как-то присел я около него отдохнуть, а рядом бык Буян проходил, так я на этот дуб от быка, как кошка от собаки забрался. Даже порты от старания того потерял. Потом вся моя дружина меня с дуба того до самой ночи и снимала. Да только вот не смогла снять.
ГРАФ: А как же?
ВОЕВОДА: Я сам тогда с дуба рухнул.
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ (прекращая властным взмахом руки, воспоминания подчиненного): Так вот сегодня в ночь проберешься к дубу тому, встанешь к терему моему задом, а к дубу передом и по праву руку в бурьяне землянку заброшенную найдешь. В землянке той в левом углу лежанка стоит на четырех камнях. А под камнем одним горшок с золотом. Только вот я запамятовал под каким. Сам там разберешься. Дед мой его еще там на всякий случай спрятал. С бабкой он тогда повздорил, вот и решил запас для нашего рода мужского кой-какой сделать. Премудрый у меня дед был. Так вот подвиг твой сегодня тот запас достать и сюда принести.
ГРАФ: Я тоже желай в город для подвига идти!
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ: Ну что ж, ступай, раз так хочется.

Воевода с графом уходят. Князь немного посидел на пне. Потом встал и грудью не совсем широкой вздохнул.

КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ: Красота-то, какая! Дух-то, какой! Против городского всем духам дух! А здесь, поди, и силы нечистой нет никакой. Вот проверить бы? Вот бы радостно-то было. А разве проверишь? Опять из-за бабы этой всё! Ох, доиграется она у меня! Эх, Луша, Луша.
ЛУКЕРЬЯ (осторожно выходя из кустов и нежно закрывая ладошками князю глаза): Здесь я, здесь. Куда ж я денусь от тебя озорник!

Четвертая серия.

Эпизод 1.

По шумным улицам города, средь песен и плясок радостного народа, чуть покачиваясь, шагают богатыри. Ведет всех вперед Фома Лукич.

ИЛЮШЕНЬКА: Подожди Фома Лукич! Про бабку Лукерью-то я забыл спросить. Мне ведь надо её отыскать! Вернемся, давай!
ФОМА ЛУКИЧ: Никаких «давай»! Сперва нечистую силу одолеем, а уж потом все остальные  «давай»  будем делать! Некогда нам сейчас никуда ворачиваться!
ИЛЮШЕНЬКА: Да подожди ты горячиться-то Лукич. Подожди. Завтра сутра вот и начнем борьбу с напастьем этим, а сегодня пойдем про бабку мою узнаем да допьем всё, что на столе осталось. Мне душу-то тоже надо как-то успокоить. За пирком-то я забылся чуть-чуть, а теперь вот опять кошки про бабку скребутся. Завтра сражаться по-настоящему начнем. Завтра.
ФОМА ЛУКИЧ: Никаких завтра. Сегодня мы её должны прищучить, и непременно пока Кирюха под лавкой спит. Мне уж больно, братцы мои, Манька его полюбилась. Страсть, как понравилась. Ну, и соответственно я ей тоже. Вы же сами знаете, что редкая баба против меня устоит. И эта не устояла.  По глазам заметил я, что не устояла. Вот я и решил Маньку, пока суть да дело, в сенях приобнять. Ситуация самая подходящая случилась. Всё один к одному подошло, но только я решился на страсть свою, как тут что-то сверху меня, как долбанет. У меня инда искры из глаз посыпались. На карачки я упал, а из горла песня петушиная льется. Ужас, да и только. Не дай бог вам братцы такого бедствия пережить. Вот я и решил тогда, что надо нечистую силу сегодня же извести. Не будет мне братцы покоя, пока не изведу я её подлую. Ух, не будет! Маня-то, поди, сейчас надеется на меня? Потерпи немного Маня, потерпи. Чего нам вчера там старуха-то рассказывала?
НИКИТА: Говорила она, что недалеко от княжеского терема дуб обгоревший стоит, а у дуба того землянка выкопана и живет в той землянке старик по имени Опенок. Так вот этот старик и должен место знать, где корни силы нечистой прячутся.
ФОМА ЛУКИЧ: Вот именно Опенок нам сейчас и нужен. Пошли скорее братцы!

Богатыри, часто уворачиваясь от веселых компаний,  добежали до княжеских палат, нашли там дуб, землянку, но только никого в землянке той не было.

ФОМА ЛУКИЧ: Вот незадача-то.  Где же мне теперь сморчка-то этого найти? Вот ведь беда-то, какая. Ох, а время-то мне сейчас как дорого! И не поможет никто!
СТАРУХА МАРФА (выходя из-за дуба): Это как же не поможет никто? Быть того не может в нашем городе, чтоб не помог никто. У нас испокон века всем помогают. Испокон века так!
ФОМА ЛУКИЧ: Да неужто?
СТАРУХА МАРФА: (косясь на Никиту): Да как пить дать. Только вот помогают у нас с условием всегда.
НИКИТА: Нет!!!
ФОМА ЛУКИЧ: Ты подожди Никитущка, не суетись. Тут дело не только тебя касаемо, а раз так, то и потерпеть не грех.  Помнишь, как мы все втроем в болото гнилое провалились?
ИЛЮШЕНЬКА: Это когда мы из города Мурома с именин Добрыни Никитича ехали?
НИКИТА: Нет!!!
ФОМА ЛУКИЧ: Точно, тогда. Терпели же вот ради дела общего, а теперь чего? Переродились что ли? А, Никита?
НИКИТА: Нет!!!
ИЛЮШЕНЬКА: Да уж потерпели мы, тогда не дай бог каждому. Особенно на второй день, когда болото нас жаждой морить стало. А вонища тогда была. Ну, несусветная просто. Помирать буду – не забуду.
ФОМА ЛУКИЧ: И выстояли же! И вспомнить теперь терпение своё приятно! Верно ведь?
ИЛЮШЕНЬКА: Верно. Я как вспомню, так у меня от гордости за себя аж мурашки по коже бегут. Крупные такие!
ФОМА ЛУКИЧ (потрепав Никиту по плечу): И ты Никита придет время, будешь подвигом своим гордиться. Помяни мое слово – будешь!
НИКИТА: Да как же братцы?
ФОМА ЛУКИЧ: Терпи богатырь, может, былину про тебя тогда сложат.
НИКИТА: Не смогу я!
СТАРУХА МАРФА (нежно обнимая молодца за крепкую шею):  Сможешь!
НИКИТА: Братцы, так сделайте же что-нибудь!
ФОМА ЛУКИЧ: Если «что-нибудь», так это можно. Беги Илюха к Кирюхе, там у него еще полжбана браги оставалось!

Илюшенька убегает, Никита из последних сил пытается вырваться из старухиных объятий и тут к дубу подбегает Любаша.

 ЛЮБАША (еле переводя дыхание): А ну старая отстань от молодца. Чего прицепилась! Отойди!
СТАРУХА МАРФА (чего-то засуетилась, парня из объятий выпустила и вроде бы как на Любашку драться): Ты чего девка не в свое дело лезешь? Ты чего думаешь, что сейчас жизнь, как прежде? Нет, милая, теперь ты нам не указ. Теперь у нас другие указы есть. Отойди подобру-поздорову.  А то в миг тебя в землю по самые уши закопаю!
ЛЮБАША (не отступая от грозной старухи): А ты тронь меня, тронь. Закопай, попробуй! Давай, тронь! Тогда узнаешь, какой я теперь не указ. А, ну тронь!

Старуха вдруг стушевалась, отступила в сторону и отступила от молодой соперницы.

СТАРУХА МАРФА (Фоме Лукичу): Ой, уйду я сейчас от вас. Ой, уйду. Я ведь, как лучше хотела, только вот эта змеюка всё нам с вами испортила. Вот ведь какие люди супротивные на свете встречаются.
ФОМА ЛУКИЧ: Ты это, ты подожди, чего горячиться-то? Сейчас разберемся.

Подбегает к Никите.

ФОМА ЛУКИЧ: Ты чего Никитка? Ты это брось! Иди к Марфе!
ЛЮБАША: Не пойдет он к ней!
ФОМА ЛУКИЧ: Как так не пойдет? Обязан пойти! Знаешь, чего будет девонька, если мы начнем рассуждать «пойду – не пойду» да «хочу – не хочу». Для нас одно слово есть – «надо»! Сейчас Илюха браги принесет, выпьешь и вперед!
ЛЮБАША: Не пойдет он и с брагой!
НИКИТА: А может и вправду не ходить мне Фома Лукич? Может, так как обойдется?
ФОМА ЛУКИЧ: А как обойдется-то? Без Марфы нам никак нечистой силы не достать! Уж не подведи нас, родимый! Хочешь, на колени перед тобой стану?
НИКИТА: Так чего ж придется идти?
ЛЮБАША: Не пойдет он!

Девушка хватает с земли кривой сук и гонится за Марфой.  Старуха с хриплым криком убегает. В это время является, запыхавшийся Илюшенька м с большим кувшином под мышкой.

ИЛЮШЕНЬКА (подбегая к Никите): На вот хлебни братец! Ох, и отчаянный же ты витязь! Я б точно не смог на такое пойти. Всю жизнь гордиться буду, что дружбу с тобой водил!
ФОМА ЛУКИЧ (вырывая кувшин из рук опешившего Никиты): Не достоин он гордости нашей! Сплоховал он сегодня! Не по-богатырски поступил! Ради общего дела пострадать не захотел!
ИЛЮШЕНЬКА (изумленно): Да ты что?
ФОМА ЛУКИЧ: Вот тебе и что! Упустили мы ниточку, как теперь нечистую силу искать будем?
НИКИТА (смущенно): А может все-таки, как по-другому найдем? А то уж больно эта Марфа страшна собою. Уж больно страшна.
ФОМА ЛУКИЧ (удрученно покачивая головой): Она потому и выбрала тебя, что страшна. По себе сук рубила. Будь она чуть покраше, то, конечно же, другого бы  из нас предпочла. Ну, вы, конечно, понимаете, кого? А вот другой бы так себя не вел, он бы всего себя без остатка для общего дела отдал,  и шли бы мы сейчас с вами братцы нечистую силу в открытом бою бить. Разве не о таких подвигах мечтали мы на привалах боевых? Разве не клялись, что через всё переступим ради славы богатырской? Только вот некоторые из нас чуточку потерпеть ради мечты не смогли. Про клятвы позабыли. Ну, ничего, бог им судья. Ничего.

В это время из кустарника, что чуть поодаль от дуба рос, появляется запыхавшаяся Марфв. Она затравленно оглядывается и зовет к себе Фому Лукича. Тот хватает Никиту за рукав. Илюшенька тоже побежать вослед за товарищами захотел, но его ухватил за рукав мальчишка малолетка.

ИЛЮШЕНЬКА: Ты чего?
МАЛОЛЕТКА: А я дяденька знаю, где сейчас Опенка сыскать можно.
ИЛЮШЕНЬКА: Знаешь?
МАЛОЛЕТКА: Знаю!
ИЛЮШЕНЬКА: Ну, так говори быстрее!
МАЛОЛЕТКА: А шлем мне свой дашь?
ИЛЮШЕНЬКА: Померить или поносить?
МАЛОЛЕГКА: Нет,  насовсем.
ИЛЮШЕНЬКА: Зачем он тебе?
МАЛОЛЕТКА: Продать я его хочу. Мне Акимка Картавый за такой деньгу обещал, а мне сейчас деньга позарез нужна.
ИЛЮШЕНЬКА: Почто тебе деньга-то нужна, малец?
МАЛОЛЕТКА: Жениться я хочу, дяденька. Прямо спасу нет, как хочу, а Парашка сказала, что пойдет за меня только в случае, если у меня в хозяйстве две коровы будет. Я как раз и знаю, где мне за  деньгу две коровы сторговать. Не отвертится теперь от меня Парашка. Ох, и захомутаю я её скоро.
ИЛЮШЕНЬКА: А годок-то тебе какой, мальчик?
МАЛОЛЕТКА: Да десятый уж пошел с масленой недели.
ИЛЮШЕНЬКА: А Парашке твоей?
МАЛОЛЕТКА: А ей осьнадцать намедни стукнуло. Короче, девка в самом соку! И фигурой вот вроде тебя. А я честно тебе признаюсь, что не по душе мне костлявые. Не, совсем не по душе. Ну, так чего, отдашь шлем? Или кишка тонка, за общее дело пострадать?

Илюшенька вздохнул протяжно, снял с буйной головушки шлем и одел его на парнишкину главу, а тот, понимая, без головного убора ходить уважаемому человеку не пристало, вытащил из-за пазухи потертый треух и вручил его богатырю. Водрузив на голову новый убор, Илюшенька торопливо затрусил по извилистой тропинке меж густых кустов.

ЭПИЗОД 2.

Скоро подбежали Илюшенька со своим проводником к покосившейся избушке, притулившейся как раз возле городского частокола. Малец приложил палец к губам, подвел своего спутника к крошечному оконцу, и, указав на спину плешивого старика, сразу же вместе со шлемом исчез. А в избушке кроме плешивого старика сидело еще не мало странного народа. Был здесь и тот самый маленький черный человечек в плаще, и баба с лысым черепом была, и мужик подобный скелету, обтянутому желтой кожей на лавке сидел.  Кроме них также еще двое здоровенных парней с медными лбами у стенки жались, были тут же две девки одноглазые с длинными носами и еще каких-то два урода да один вообще не пойми что. В углу же копошились десятка два каких-то черненьких существ, тех самых, которые теперь в Ольхове то там, то сям мелькают. Всё это сборище о чем-то вдохновенно беседовало, но о чем с улицы было совсем не слышно. И решил Илюшенька в сени пробраться, чтоб старика Опенка получше разглядеть да разговоры послушать.

ЭПИЗОД 3.

Марфа боязливо оглянулась по сторонам и поманила богатырей за собой в густые кусты бузины. Поплутав там немного, вышли они на крошечную полянку.

СТАРУХА МАРФА: Ну, чего не надумали? А то ведь если я уйду, так вам пропадать. Без меня никто вам не поможет. А уж я-то изо всех своих сил помочь сумею. Не сумлевайся голубь. У меня тоже теперь в этом деле кой-какой интерес имеется.

Старуха опять поближе пододвигается к Никите. Никита старается отпрянуть от неё, но, споткнувшись, падает к уродливой  коряге.

СТАРУХА МАРФА (подсаживаясь к Никите, но обращаясь к Фоме Лукичу): Коли вы ко мне с добром, так и я в долгу не останусь.
ФОМА ЛУКИЧ: Да мы же разве против помощи-то Марфушка? Мы же всегда «за». Приучены так сызмальства. Только вот может, я вместо Никитки на что сгожусь? Не здоровится ему сегодня чего-то. Иди-ка ты лучше ко мне.
СТАРУХА МАРФА (смеется): А на что ты сгодишься? Петухом возле меня прыгать, как давеча возле Маньки прыгал? А?
ФОМА ЛУКИЧ: А ты откуда про то знаешь?
СТАРУХА МАРФА: А я про всё милок знаю. Про всё. Все помыслы ваши у меня на виду. И не нужен мне никто кроме Никиты.
НИКИТА (жалобно): Пощади меня бабушка.
ФОМА ЛУКИЧ: А может правда все-таки я? Глянь-ка, как он убивается? Молодой он ведь еще, без понятия особого.
СТАРУХА МАРФА: Это он сейчас убивается, это сейчас без понятия, пока не знает меня, а как узнает поближе, так плясать от счастья будет.
ФОМА ЛУКИЧ: Да ну?
СТАРУХА МАРФА: Вот тебе и ну. Я ведь со своими связями все желания его заветные в жизнь одним махом воплощу. Все. У тебя есть желание заветное Никитушка?


Богатырь только рот открыл, чтобы вымолвить что-то и тут из кустов выбегает Любушка с дубиной в руке и, не говоря ни слова, давай старуху по спине охаживать. Повертелась Марфа немного на месте и бежала с позором. Любушка бросилась к Никите, подняла его на ноги, отряхнула и прижалась к широкой груди. А как прижалась, так богатырь сразу и ожил вроде. Встрепенулся весь, ус вытирает и тоже льнет к девице всем телом. Однако стоило только прильнуть ему подобающим образом, как стали ноги его в коленях подгибаться.

НИКИТА: Ко-ко-ко.
ФОМА ЛУКИЧ (неистово крестясь): Вот она сила-то нечистая. Вон куда забралась! Даже Никитке покоя не дает! Что же делать-то теперь с нею? Что же делать? А девка-то, ой как хороша. Ко-ко-ко.
ЛЮБУШКА (хлопоча вокруг павшего на карачки милого друга): Вот несчастье-то, какое! Ну, ничего Никитушка, ничего. Мы вместе теперь бороться против силы этой будем. Вместе.  Я теперь тебя никогда не брошу. Я о таком как ты всю жизнь свою мечтала и во снах праздничных тебя часто видела. Одолеем мы с тобой вдвоем силу нечистую, и любовь наша поможет её одолеть.
НИКИТА: (согласно кивая головой и смахивая кулаком слезу с ресницы): Ко-ко-ко. Ку-ку-ре-ку!

А из кустов грозит Любушке кулаком Марфа.

ЭПИЗОД 4.

Илюшенька пробрался в сени, нашел там щелку для подсматривания за интересной ему компанией и прислушался.

БАБА С ЛЫСЫМ ЧЕРЕПОМ: В одном шаге мы братья от завершения дела нашего. Всё у нас прошло, как хотели мы.  Народ местный напуган, князь сбежал, а завтра вон Зубоскалика местные олухи над собой поставят.

Все взоры обратились на черного человечка и все, кроме бабы с голым черепом. захлопали в ладоши. Человечек привстал, поклонился, и чуть смутившись, обратился к бабе.

ЗУБОСКАЛИК: А поставит ли?
БАБА С ЛЫСЫМ ЧЕРЕПОМ: Без сомнения. (Потом обращаясь к сидевшему в самом углу Опенку). Верно Опенок, поставят ведь? Ты же народ свой хорошо знаешь. Отвечай!
ОПЕНОК: Непременно поставят, только вот подмазать бы для начала это дельце надо.
БАБА С ЛЫСЫМ ЧЕРЕПОМ: Как так подмазать?
ОПЕНОК: Да винца бы пару обозиков нашему народу подбросить, он тогда завтра под это дело черта лысого над собой поставит. Уж поверьте мне на слово.
БАБА С ЛЫСЫМ ЧЕРЕПОМ: Винца, говоришь? Будет тебе винцо! Слышь, Касатка! Чтоб утром винный обоз возле ворот городских стоял!

Одна из кривых девок с криком «Будет сделано хозяйка!» вскакивает из-за стола и сквозь стену уносится куда-то.

БАБА С ЛЫСЫМ ЧЕРЕПОМ: А как станет Зубоскалик наш князем ольховским, так снимем мы порчу с города этого. Князь же скажет, что это он постарался и тогда почитать будут эти дураки правителя своего, словно бога небесного. А нам только того и надо. Верно ведь!?
ВСЕ (хором): Верно хозяйка!
БАБА С ЛЫСЫМ ЧЕРЕПОМ: И велит тогда князь подданным своим храм в честь его сатанинского величества поставить. И поставят эти олухи храм! С радостью поставят! До неба самого храм тот возвысится! Вот тогда и начнется наше время! С храма этого начнется! И уроним мы весь мир к ногам нашим!
ВСЕ (хором): Уроним! Слава Величеству нашему! Слава!
БАБА С ЛЫСЫМ ЧЕРЕПОМ (вздымая тощие руки к потолку): Вот так вот! Еще немного осталось нам! Еще немного! А теперь расходимся и чтоб тихо сидеть до нужного часа. Не за горами он уже! Вот он час торжества нашего!

Гости торопливо хватают на ходу питье да еду и спешат к порогу. В сенях  скелет, обтянутый кожей, натыкается на Илюшеньку, визжит, орет благим матом, на помощь приспешников своих зовет и давай они все вместе богатыря мутузить. Сперва-то витязь отбивался вроде, двоих - троих по стенке размазал, но нечисть эта никак униматься не хотела. Так и норовила она, чем попало в богатырскую грудь ткнуть. Особенно девка кривая старалась. Нашла она под печкой кочергу и ну ею богатыря по носу бить. До потемнения в глазах била. Другие тоже от неё не отставали и всё по голове да по голове норовили витязю попасть. Только парень один медноголовый очухаться никак не мог от руки богатырской. Остальные же словно с цепи сорвались! Визжат, царапаются, колются да зубами острыми плоть богатырскую рвут. И потемнело у Илюшеньки в глазах, и поскакали там круги красно-синие, а потом вообще куда-то богатырь провалился и полетел тьмой кромешной окруженный.

ЭПИЗОД 5.

Уж ночь пала на город, но неспокойно здесь. То там, то тут петушиные крики слышны. Фома Лукич прилег вздремнуть под сенью дуба обгорелого. Однако что-то не спится ему. Вертится богатырь с бока на бок. Да и как тут не вертится, когда рядом с тобой боевой товарищ петухом заливается, а девка молодая никак его успокоить не может. Грустно стало Лукичу, так грустно, что в пору на луну завыть. Он уж вроде и примериваться к этому делу стал, но тут заметил, что чья-то тень проскользнула в землянку Опенка. Встрепенулся богатырь, важное дело предчувствуя и тоже к землянке пополз.



Пятая серия.

ЭПИЗОД 1.

Раннее утро. Солнце еще не до конца выкатило из-за кромки леса. Вроде бы тихо должно в эту пору быть, а в городе шум уж стоит несусветный. То там, то здесь «Ку-ка-ре-ку» да бабий крик. По дороге молодая пригожая женщина ведет окровавленного Илюшеньку. Еле-еле ведет, но не сдается.  Изо всех сил старается, и привела к избенке своей. Втащила почти волоком богатыря в жилище и уложила на лежанку. Потом женщина сбегала в погреб, принесла оттуда ковш с питьем и напоила страдальца.

ИЛЮШЕНЬКА (еле-еле шевеля разбитыми в кровь губами и пытаясь подняться с лежанки): Где я?
ЖЕНЩИНА (успокаивая богатыря и поднося еще раз к его губам ковш): Лежи, лежи витязь. Уснуть тебе сейчас надо. На вот, еще настоя корня-калгана попей и поспи. Он тебе мигом всю силушку воротит.
ИЛЮШЕНЬКА (опять пытаясь подняться, но теперь уж точно  из последних сил): Не время мне спать. Мне с силой нечистой биться надо. Если не я, то одолеет она город Ольхов.
ЖЕНЩИНА (проводя своей ладонью богатырю по очам): Успеешь ещё.
ИЛЮШЕНЬКА (уже с закрытыми глазами): Ты это, найди Фому Лукича с Никитой да скажи им, чтоб торопились они. Видел я Опенка этого, видел. А князем Зубоскала никак ставить нельзя.

Женщина еще раз ласково провела ладонью по лицу витязя, и он мирно засопел.

ЭПИЗОД 2.

Площадь перед княжеским крыльцом. И хмурая толпа стоит на площади этой. Почти безмолвно стоит. Так изредка дернется кто-то, крикнет по петушиному и опять тишина.

ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН: Чего делать-то теперь братцы будем?
ВТОРОЙ ГОРОЖАНИН: Поправиться бы для начала.
ТРЕТИЙ ГОРОЖАНИН: А чем поправишься? Я уж утречком всё обежал, только там нет ничего. Кабы нам вчера об этом подумать, а то вот не подумали.
ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН: И верно ведь, не подумали.
ВТОРОЙ ГОРОЖАНИН: И не подсказал никто.
ЧЕТВЕРТЫЙ ГОРОЖАНИН: А кто нам теперь подскажет? Князя-то мы прогнали.
ВТОРОЙ ГОРОЖАНИН: Вот дурни!
ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН: Точно, дурни! Князь бы мигом сейчас бочку в подвалах своих нашел. Как помните, после именин его удружил он нам? Не князь был Святослав Иванович, а золото. Сущее золото, а не князь был.
ТРЕТИЙ ГОРОЖАНИН: А как же не помнить-то? Сначала дружинники высекли нас за поломку крыльца княжеского, а потом бочку вот сюда на площадь и выкатили. Вот ведь жизнь, какая приятная была.
ЧЕТВЕРТЫЙ ГОРОЖАНИН: И не говори.
ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН: Чего делать-то теперь братцы будем?
ВТОРОЙ ГОРОЖАНИН: А может, князя пойдем искать? Упадем к нему в ноги, скажем, прости, мол, Святослав Иванович дураков грешных. Глядишь, и простит он нас. Надает по мордам, а потом по ковшичку за его здоровье предложит выпить. Ох, и благодать на нас тогда снизойдет. Всё, как бывало, будет.
ПРОСТОВОЛОСАЯ БАБА: (орет из толпы): У вас одно только на уме! Вы бы у князя лучше просили от нечистой силы избавления! А то вон как лютовала она сегодня ночью! Как никогда лютовала!
ВСЕ БАБЫ (из толпы): Избавления у Святослава Ивановича просите! Избавления! Нельзя нам жить больше так! Изнемогли мы уж от криков петушиных!
ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН (скидывая с головы шапку и бросая её на землю): Пошли князя искать! Пусть хоть голову рубит, но главное, чтобы назад вернулся и порядок в городе навел!
ВСЯ ТОЛПА: Пусть рубит!

И вот тут сквозь толпу пробирается Опенок. Он расталкивает орущих мужиков, забирается на самую верхнюю ступень княжеского крыльца и орет оттуда громовым голосом.
ОПЕНОК: Опомнитесь братцы! Куда идти хотите?!
ГОЛОС ИЗ ТОЛПЫ: Как куда? К князю! К Святославу Ивановичу! Только он нас теперь спасти сможет!
ОПЕНОК: А сможет ли?!
ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН: А ты чего, сомневаешься что ли?!
ОПЕНОК: Сомневаюсь!
ВТОРОЙ ГОРОЖАНИН: А чего сомневаешься-то?!
ОПЕНОК: А то и сомневаюсь, что не поможет нам прежний князь в бедах наших! Разве мало он нам обещал нечистую силу искоренить?!
ТРЕТИЙ ГОРОЖАНИН (оглядываясь на толпу): А ведь и верно! Не мало обещал!
ОПЕНОК: А сделал чего?!
ЧЕТВЕРТЫЙ ГОРОЖАНИН: А ведь ничего и не сделал!
ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН: А чего же нам делать-то теперь?!
ОПЕНОК: Надо нового князя искать!
ГОЛОСА ИЗ ТОЛПЫ: Да где же его найдешь-то?! Будто князья на дороге валяются!
ОПЕНОК (показывая пальцем на человечка в черном плаще): А вот он! Зубоскал – князь наш новый!

Толпа расступается, как по команде и Зубоскал, путаясь в длинных полах своего плаща, шествует на крыльцо.

ОПЕНОК (встав на две ступеньки ниже  Зубоскала): Вот он наш князь! Слава ему!

Толпа молчит, на здравицу не откликается, и только робкий голос бабий голос из неё послышался.

 РОБКИЙ БАБИЙ ГОЛОС:  Плюгавый-то какой! Да разве князья бывают такими?! Как же он править-то нами будет?
ДРУГОЙ БАБИЙ ГОЛОС: А может он только с виду такой?! Вот пощупать бы его! Вдруг у него там под плащом чего особенное есть?! А, бабы?

Толпа хохочет, и Опенок с большим трудом успокаивает её.

ОПЕНОК: Зря ржете! Настоящий князь не телом славен, а делом.
ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН: Так пусть он нам сейчас и покажет дело своё!
ЗУБОСКАЛ (неожиданно громко для своего внешнего вида): Нечистую силу обещаю к следующему утру извести!
ВТОРОЙ ГОРОЖАНИН: Эка удивил! Нам уж такое несчетное количество раз обещали! Такое нам любой дурак пообещает! Ты нам чего-нибудь посущественней сделай, если уж князем нашим собрался стать!
ЗУБОСКАЛ: Сейчас и существенное будет. Сейчас ваше самое заветное желание сбудется. Сейчас я только до трех сосчитаю! Раз!

И тут вдруг по дороге со стороны городских ворот мчит телега с тремя бочками, а правит ею не кто иной, как боярин Федот Кочерга. Телега врезается в толпу и останавливается там в самом, что ни на есть центре.

БОЯРИН КОЧЕРГА (вскакивая на бочку): Вот братцы, привез я вам угощение! От самого чистого сердца привез! Принимай! И ковши у меня тут на телеге лежат! Подходи, кто смелый!

Толпа зашевелилась, загудела, и десятки рук потянулись к ковшам. Какой-то расторопный мужичок вскочил на телегу и стал одаривать мужиков хмельной радостью.

ГОЛОСА ИЗ ТОЛПЫ: Спасибо тебе Федот Еремеевич! Уважил, так уважил! Никакой князь не уважал нас так никогда! А пусть Еремеич князем нашим будет!
ПРОСТОВОЛОСАЯ БАБА: Конечно, пусть будет! Он собою пригож да дороден, не то, что вон тот плюгавый!
ДРУГАЯ БАБА: И с пониманием он! Не то что тот.
ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН: Правильно баба,  тот только обещать! Слава нашему князю Федоту Еремеевичу!  Слава! Слава избавителю нашему! Занимай Еремеевич палаты княжеские!
ТОЛПА: Слава! Пусть занимает!
ЗУБОСКАЛ: Да как же так! Это же мои бочки! Стойте! Самозванец он! Вор!

Громко кричит несостоявшийся князь и кричит до тех пор, пока один из горожан не подобрался к нему сзади, да не выбросил его в заросли молодой крапивы.

Опохмелившаяся толпа ликует, славя нового князя Федота. А промеж ликующего люда ходит та самая женщина, которая израненного Илюшеньку по дороге утром ранним вела. Ходит она и с вопросами то к одному, то к другому пристает. Люди как вопрос услышат, пак вроде и ответить хотят, но, обернувшись на женщину, стараются отпрянуть от неё, как можно подальше. Только радостный Кирюха не отстранился от спроса.

ЖЕНЩИНА: А не видал ли кто здесь богатырей Фому Лукича да Никиту?
КИРЮХА: Как не видал, я как раз и видал их. Не только видал, а и угощал еще.
ЖЕНЩИНА: Так, где ж они сейчас.
КИРЮХА (озираясь по сторонам): Да кто их знает? Здесь должны быть. Куда им еще деваться?

ЭПИЗОД 3.

  Опять лесная полянка с землянкой. Возле землянки на пне сидит князь Святослав Иванович, а напротив него Лукерья и кормит она, улыбающегося князя, клюквенным киселем из большой деревянной ложки.

ЛУКЕРЬЯ: Еще ложечку съешь Святослав Иванович за здоровье своё.
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ (причмокивая смачно): До чего ж хорошо здесь Лукерья. А покой-то какой. Я покоя такого уж, поди, с самого детства своего не встречал. И нечисти в помине нет. Чего мне еще для полного счастья надо? Хорошо! А они пусть там без меня помаются. Пусть!

Князь пытается обнять Лукерью за талию, но тут сзади них трещат кусты и выходят на поляну Воевода с Фомой Лукичом.

ВОЕВОДА (чуть смущенно): Будь здоров надежа князь. Прости, коль не ко времени.
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ: Ясно дело, что не ко времени. Чего, как долго? Солнце уж у зенита стоит, а тебя все нет да нет.
ВОЕВОДА (осторожно трогая подбитый глаз): Получилось так батюшка.
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ (машет рукой): Раз получилось, так получилось. Деньги давай.
ВОЕВОДА (разводит руками): Нет денег.
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ (вскакивая с пенька): Как нет!
ВОЕВОДА (низко склоняя голову): А так вот и нет. Всю землянку я перерыл, а ничего кроме черепа кошачьего не нашел.
 КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ: Кошачьего, говоришь? Верно, был там кошачий череп. Это я Барсика нашего из лука отцовского по чистой случайности прибил и закопал в землянке той. Ох, и шаловливый я был по малолетству. А куда деньги-то делись?
ВОЕВОДА: Всё я перерыл батюшка. Всё. Мне не веришь, так вон Фому Лукича спроси. Вместе мы с ним всю ночь землю лопатили. До пота старались и ничего.

Фома Лукич согласно кивает, а князь вдруг настороженно прячется за Лукерью.

ЛУКЕРЬЯ (Фоме Лукичу): А ты кто таков мил человек?
ФОМА ЛУКИЧ: Фома Лукич я богатырь известный.
ЛУКЕРЬЯ (всплескивая руками): Неужто тот самый?
ФОМА ЛУКИЧ: Он и есть.
ЛУКЕРЬЯ: Илюшеньки моего сотоварищ.
ФОМА ЛУКИЧ: Точно.
ЛУКЕРЬЯ: Как он там?
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ: А ну баба постой про родню свою справляться. Сперва надо дело государственное решить. Деньги где?
ВОЕВОДА: Нет денег батюшка!
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ: Как нет? Я тебя за деньгами посылал?
ВОЕВОДА (пряча взор в землю): За деньгами.
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ: Так, где же деньги-то?
ВОЕВОДА (разводит руками): Нету.
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ (топая ногой сердито):  Ну, вот всю благодать попортили! Ничего поручить нельзя! Что же вы за народ-то такой! А?! Хотя бы что сделали в точности, как я приказал?! Никогда! А чего я поручил-то?! Сходить и взять! Так нет же, сходили, а не взяли! В кнуты подлеца! В кнуты!
ЛУКЕРЬЯ: Да ты не горячись особо Святослав Иванович! Кому сейчас кнутом-то Лихорука бить?! Мне что ли?
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ (почесывая затылок): И то верно. Тебе с ним никак не сладить. Ох, повезло тебе воевода. Ох, повезло. А мне вот нет. Чем я теперь магу этому заплачу?
 
Только князь про плату промолвил, зашелестели кусты у полянки, и вышел из них граф со шпагой наперевес.

ГРАФ: А не надо тебе ничего платить Святослав Иванович. Другой князь теперь плата делать будет.
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ: Какой еще князь? У нас в Ольхове князь один, другого нет.
ГРАФ: А вот и не один! Теперь князь Федот на стуле твоем восседает! Его сегодня поутру народ над собой князем поставил. Так вот Хансон прямо к нему на прием и пошел.
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ (часто расчесывая правую щеку): Подожди, подожди. Как так Федот? Это который?
ГРАФ: Как который? Федот Кочерга.  Боярин бывший твой, а ныне князь законный! Он есть теперь властитель Ольхова полноправный!
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ (хватаясь за голову и падая на траву): Да как же так-то? Да как же? А я теперь кто?
ЛУКЕРЬЯ (пытаясь поднять князя с земли): Да не убивайся ты так батюшка, не убивайся. Отдохни немого, успокойся. Всё равно ведь твоя правда будет. Помяни моё слово.
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ (вскакивая с травы, будто его кипятком ошпарили): Успокойся, говоришь?! Да нет, не успокоюсь я и всех виноватых быстро на чистую воду выведу! А тебя вот в первую очередь! Из-за тебя ведь все беды мои, баба ты проклятущая! Кто мне вчера всё твердил, чтобы я локотки заставил подданных своих покусать?! Кто? Да если бы не ты, так я бы сегодня еще с зари в город побежал да отстоял бы в битве жестокой право своё!  Это ты мне всю обедню испортила! Ты! Никогда теперь не прощу тебе этого!  Пошла вон с глаз моих, подлая баба!

Князь хватает у себя из-под ног сухую хворостину и пытается ею ударить Лугерью. Женщина испуганно взвизгивает и скрывается в густых кустах. Хворостину же Святослав Иванович ломает о спину, окаменевшего от неприятностей воеводы. Сломав хворостину, князь делает круг по поляне и садится на пенек думу думать.

ЭПИЗОД 4.

Крыльцо княжеских палат. На крыльце новоявленный князь Федот с медным ковшом в руке, а у крыльца радостный до непотребного состояния народ.

ФЕДОТ: Ох, и заживем мы теперь братцы с вами! Ох, и заживем! Всё у нас теперь будет по справедливости да по радости! Обещаю вам!
НАРОДНАЯ ТОЛПА: Слава тебе князь! Будь здоров на веки вечные!
ФЕДОТ: Всё у нас теперь с вами будет по-другому!
ГОЛОС ИЗ ТОЛПЫ: А как оно теперь будет-то?!
ФЕДОТ: А по-другому и будет! Обещаю вам!
ОПЯТЬ ГОЛОС ИЗ ТОЛПЫ (но на этот раз вроде другой): А насчет нечистой силы чего скажешь, надежа князь?!
ФЕДОТ: А то и скажу, что недолго ей осталось народ ольховский терзать! Изведу я  скоро погань эту! К ногтю прижму! Вы мне только срок дайте!
НАРОДНАЯ ТОЛПА: Дадим! Мы тебе всё дадим Федот Еремеевич! Только и уж ты нам чего-нибудь дай!
ФЕДОТ: А я вам ужель, в чем откажу! Поднимай други чашу за ольховский край наш! Да я для вас теперь, только, как отец родной буду! Всё вам отдам! Рубаху последнюю с себя сниму!

ЭПИЗОД 5.

В каком-то подземелье. На высоком чурбаке сидит  баба с лысым черепом, а перед нею на коленях стоят: человечек в черном плаще, девки кривые да все остальные прочие из той же компании.

БАБА С ЛЫСЫМ ЧЕРЕПОМ (кричит): Да как же так! Да как вы могли! Как допустили другого князя в Ольхов.
ЧЕЛОВЕЧЕК В ЧЕРНОМ ПЛАЩЕ (косясь на кривую девку, смущенно стоявшую по праву руку от него): Это всё она! Это всё из-за неё! Это она Федоту ключи от душ народных вручила!
КРИВАЯ ДЕВКА (пугливо озираясь): Я-то чего? Чего я-то? Ты же мне хозяйка сказала бочки к воротам подвезти, вот я и подвезла. А тут он подбегает да кричит, что, мол, помочь хочет. Пока я думала, что к чему, он прыг на телегу и помчал. Шустрый такой!
БАБА С ЛЫСЫМ ЧЕРЕПОМ (замахиваясь на кривую девку): Да я тебя сейчас в жабу обращу! Да я!
МУЖИК СКЕЛЕТУ ПОДОБНЫЙ: Не горячись хозяйка! Может лучше Федота в жабу-то обратить?
БАБА С ЛЫСЫМ ЧЕРЕПОМ: Федота?
ВСЕ С КОЛЕН (хором): Его!
БАБА С ЛЫСЫМ ЧЕРЕПОМ (уже спокойно): Да нет, пусть поправит чуток, а мы ему еще заклятье какое-нибудь для веселья нашего подбросим. А народец пострадает пусть! Он когда пострадает, так трудится лучше, не в пример не страдавшим. А ты Зубоскал готовься через две луны князем стать. А уж если и тогда не получится, то я вас всех в червей обращу, а потом съесть друг друга заставлю! Поняли?!

ЭПИЗОД 6.

Опять князь на пне. Думал, судя по всему, он долго. Смеркается уже на полянке. Вот уж и комары зазвенели над поникшей главой внезапно отставленного властителя. Горько ему сегодня, даже слеза в левом глазу сверкнула. И вот так со слезой на глазу очнулся князь от долгих раздумий.

КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ: Ох, Федот. Ох, уж не ожидал от тебя такой пакости. Надо было ему еще в позапрошлом году голову срубить, когда я его с поличным у казны своей взял. И чего я тогда его пожалел? Чего делать-то будем воевода?
ВОЕВОДА: Войско надо собирать, батюшка. По лесным деревням надо идти. Здесь без войска никак не обойтись.
 КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ (кричит так, что шишки с елки посыпались): А чего же ты здесь собачий сын?! Чего войско не собираешь?! Не будет войска к утру, башку твою бестолковую срублю!

Воевода проворно скрывается в кустах, а перед князем остается только Фома Лукич.

КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ: А ты чего встал?
ФОМА ЛУКИЧ: Да не пойму я вот, куда бежать-то мне надо? Воевода позвал меня с собой выручать тебя из беды да сам в беду попал. Вот и опасаюсь я, как бы чего и со мною не вышло при вашем-то раскладе.
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ: Правильно опасаешься и потому поедешь сейчас к Федоту-подлецу да потребуешь, что б тот сам себя низверг и меня бы себе на смену позвал. А еще скажешь ему, чтоб звать меня вместе с народом шел. Так прямо и скажи, что если придет один звать, то я непременно откажусь. Понял меня?
ФОМА ЛУКИЧ (пожимая плечами): Да как не понять-то? Здесь пареной репы всё ясней, только вот опасаюсь я, как бы Федот меня, так как надо понял.
КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ: Здесь теперь всё только от тебя одного зависит. Не поймет тебя Федот, так как надо, то я уж тебя и подавно не пойму. Иди милый и подумай хорошенько, как тебе дальше быть.

Шестая серия.

ЭПИЗОД 1

Утро раннее в Ольхове. Князь новый в палатах своих проснулся. Прислушался. Чего там, на улице? А с улицы опять крики петушиные да вопли слышны. Задумчив стал князь Федот, но не той задумчивостью бестолковой, которой предшественник его страдал часто,  а другой, той, что похитрее будет. Только одному ему долго думать не пришлось. Приближенные через порог лезут. Уж коли, вылез в князья, то покоя не жди. У всех правителей доля беспокойная такая. Не положено правителю наедине думать, он всегда на виду должен быть. Новый ты князь, старый ли, но с раннего утра и до заката быть при людях доля твоя. Вот и к Федоту в светлицу самый преданный приближенный прет. Еще вчера Ерема Кочерыжка на вторых ролях ходил, вчера еще был ни то ни сё и даже торговлишкой промышлял, а сегодня к утру на самый верх круто всплыл. На такой верх, о котором и мечтать совсем недавно не мог. А вот ведь всплыл же.

КОЧЕРЫЖКА (кланяясь Федоту в пояс): Доброго тебе здоровьичка надежа князь. Как спать – почивать изволил.
ФЕДОТ (сердито махнув рукой): Будто сам не видишь, что в заботах я весь?
КОЧЕРЫЖКА: Да неужто я не вижу Федот Еремеевич? У меня у самого от задумчивости твоей сердце кусками разрывается. Может тебе помочь чего надо? Так ты только скажи. Я в лепешку разобьюсь, но помогу.
ФЕДОТ (всё еще сердито, но уже не так, как чуть ранее): Да чем ты поможешь-то мне?
КОЧЕРЫЖКА: Да всем чем хочешь, ты мне только намекни на заботу, а уж дальше я сам, что к чему разберусь.
ФЕДОТ: Две у меня заботы сейчас любезный боярин: сила нечистая да народец свой. Вот чего с ними с обоими делать?
КОЧЕРЫЖКА (дергая себя за правое ухо): С нечистой силой я тебе князюшка не подскажу что делать, а народ надо драть. Разбаловался он за последнее время ну просто до безобразия.
ФЕДОТ (уже совсем почти по-доброму): Да я и сам братец ты мой недавно так думал, а теперь вот положение сменил и как-то не решусь никак. Вдруг он теперь меня поймет не так, как хочу, а как князя предыдущего понял?
КОЧЕРЫЖКА: Ты же всегда батюшка правильно думаешь, а вот наговариваешь на себя зря. Твоей решимости любой позавидует и скромности тоже. Я таких решительных и скромных никогда еще на веку своем не встречал. 
ФЕДОТ (машет рукой): Да ладно тебе, ладно.
КОЧЕРЫЖКА: А чего ладно? Я правду матку всегда в глаза режу. Такой вот уж уродился. И я за тебя Федот Еремеевич….

Новоявленный боярин хотел еще что-то сокровенное высказать, но тут в светлицу ввалился огромный воин с оголенным мечом. Князь с боярином сразу же стали в угол жаться и с подозрением смотреть на гостя. Гость же их подозрений не оправдал. Низко поклонился в пояс хозяевам светлицы и, положив меч на пол, хрипло слово молвил.

ВОИН: Чего хочешь, делай князь! Вот тебе меч, а вот тебе шея моя! Хочешь руби, а хочешь мыль, но надо нам определиться.
ФЕДОТ (всё еще с подозрением из угла): Кому вам-то?
ВОИН (протяжно вздыхая): Как кому? Дружине княжеской. Устали мы. Спины наши уж до невозможности затекли.
КОЧЕРЫЖКА (осмелев, подходит к воину): А чего вы устали-то?
ВОИН: Да под крыльцом сидеть устали. Дела какого-нибудь хотим. Воевода-то наш сбег куда-то, вот меня народ и послал к тебе князь за делом. «Иди, - говорят, - Федя к князю. Поклонись ему пониже, авось и возьмет он нас на службу опять». Надоело под крыльцом, согнувшись в три погибели сидеть. 
ФЕДОТ: Погоди, погоди, а как же вы под крыльцом-то оказались?
ВОИН: Да как – как? Так вот и оказались. Сперва на князя обиделись да устыдились этого, а потом совестно перед народом стало, что не помогли ему. Вот мы со стыда под крыльцо и забрались. Но только сидеть под крыльцом, больше никакой возможности нет. Поручи нам чего-нибудь Федот Еремееич.
КОЧЕРЫЖКА (обнимая воина за плечи): Как звать-то тебя богатырь?
ВОИН: Федор Удалой я!
КОЧЕРЫЖКА: Вот что Федя, давай, поднимай своих хлопцев, ставьте лавки перед палатами княжескими и народец наш плетью поучите чуток. Будешь ты теперь у нас воеводой. Пока временно, а уж там посмотрим.
ВОИН: А народ-то опять бучу не поднимет?
ФЕДОТ: А?
КОЧЕРЫЖКА: Не поднимет. Наш народ на две бучи кряду не способен. Это я точно знаю, сам только что из народа вышел.

ЭПИЗОД 2.

Маленькая избушка на окраине города. На скамейке возле кустов черемухи сидит Любашка, а передней в присядке стоит Никита и хриплым голосом чего—то хочет сказать. У Любашки слезы на глазах от жалости к измученному витязю. Она обнимает его, гладит по голове, а Никита от её объятий пуще суетится и хрипит. И тут из кустов старушка горбатенькая выходит. Подходит она к лавочке и укоризненно качает головой.

СТАРУШКА: Чего извелась Любонька? Даже с лица вон спала.
ЛЮБАШКА: Извелась бабушка Степанида. Совсем извелась.  Не знаю, что и делать, всю ночь мы с Никитушкой глаз не сомкнули. Как он маялся сердечный, как маялся. У него и без того-то жизнь тяжелая, а тут еще и это.
СТАРУШКА: А что же с ним приключилось-то, кроме крика петушиного?
ЛЮБАШКА: Беда бабушка, страшная беда. Марфе он полюбился.
СТАРУШКА: Это той, что с гнилой пустоши.
ЛЮБАШКА: Ей.
СТАРУШКА: Вот ведь всё неймется ведьме. Я помню еще, как она у меня Евстигнеюшку отбить хотела, да только я не далась. Я ей все волосья тогда повыдергала.
СТАРУХА МАРФА (вылезая из кустов): чего брешешь старая карга? Не нужен мне был вовсе твой Евстигней хромой. Да если б нужен был, да разве я б тогда уступила? Кому такой сморчок нужен-то?  Разве, что только тебе? Тебя ведь никто во всем городе замуж взять не хотел, вот ты и подобрала этого хромоногого.
СТАРУШКА (хватая с земли камень): Ах ты, стерва болотная! Я тебе сейчас покажу сморчок! Я тебе сейчас покажу хромоногий!

Марфа убегает в кусты, а Никита, чуть остолбеневший от явления злой старухи, еще крепче хрипеть начинает.
СТАРУШКА: Как мается сердечный.
ЛЮБАШКА (падая старушке в ноги): Помоги нам Степанидушка! Помоги! Рабой твоей вечной буду, только помоги!
СТАРУШКА (поднимая девушку с колен): Да если б я могла Любушка, так неужто бы я против нечистой силы не восстала бы. Не в силах я. Чего только не перепробовала. Ничего не помогает.
ЛЮБАШКА (утирая слезы с глаз): Так чего же нам делать-то теперь?
СТАРУШКА: Вы к Матрене на болото ступайте, там у неё говорят всем мужикам полегче становится. Может и твоему полегчает там.

ЭПИЗОД 3.

Князь Федот Еремеевич любуется из окна на площадь, где дружинники поставили широкие лавки да порют на них всех мужиков к ряду. От души порют, только вой над площадью стоит. Все горожане разделились теперь на части. С одной стороны площади стоят и чешут головы те, кого еще не пороли, а с другой, те, кто уже прошел через это. Вот один мужик, получив свою порцию побоев, торопливо семенит к своим товарищам.

МУЖИК: Ой, хорошо-то как, ой, радостно. Давно у меня счастья-то такого не было! Ой, давно!
ВТОРОЙ МУЖИК: А в чем счастье-то тебе Ваня!
МУЖИК: А в избавлении Григорий,  в избавлении только. Пока муки не изведаешь и счастья не узнаешь. Спасибо Федоту Еремеевичу. Того и другого сегодня сторицей изведать дал. Того и другого. А без него так бы и проходил я целый день несчастным.
ТРЕТИЙ МУЖИК: Твоя, правда, Ваня! Хороший у нас князь! Не чета прежнему. Такой своего никогда не упустит и нам скучать не даст! А ведь беды-то все от скуки только.
ВТОРОЙ МУЖИК: Да бросьте вы мужики! Чего хорошего в битье-то. Не должны мы с вами князю поддаваться! Пошли слово против говорить!

И только мужик промолвил призыв свой, как тут же неизвестно откуда явился рядом с ним хмурый дружинник с булавой наперевес. Мужик дружинника заметил, сразу же в лице переменился, и пыл его бунтарский как-то сник.

ВТОРОЙ МУЖИК: Придем и скажем, что правильно князь делает. Так и надо с нами. Мы же по-другому не понимаем. Славься, славься великий Федот! Тебя понимает ольховский народ!
ЧАСТЫЕ КРИКИ ТОЛПЫ БИТЫХ: Славься!
ЕЩЕ ЧАЩЕ ИЗ ТОЛПЫ НЕ БИТЫХ: Славься!

ЭПИЗОД 4.

В светлице княжеской. Рядом с князем Федотом новоявленные боярин и воевода.

КНЯЗЬ ФЕДОТ (смахивая с глаза слезу умиления от народных здравиц): А все-таки хороший у нас народ. Правильный.
БОЯРИН КОЧЕРЫЖКА. Как всегда верно говоришь батюшка князь. Правильный у нас народ, только всегда его надо в строгости держать. Только в строгости он ласковый и добрый!
ВОЕВОДА УДАЛОЙ: И смутьянов при строгости меньше.
БОЯРИН КОЧЕРЫЖКА: А героев больше!
КНЯЗЬ ФЕДОТ: Истинная правда твоя боярин, а потому надо нам кого-то еще в подвалы каменные посадить, а потом над ними казнь показательную провести. Ничего нет лучше для героизма, чем показательная казнь. После неё все так и норовят за князя всей грудью встать. Только вот не знаю, кого бы сейчас в подвал свой пыточный бросить?
БОЯРИН КОЧЕРЫЖКА: Да бросай всех подряд, авось и попадешь на главного смутьяна.
КНЯЗЬ ФЕДОТ: Да мне со смыслом хотелось, без авось.
ВОЕВОДА УДАЛОЙ: А раз со смыслом, то давай старика Опенка в подвал бросим. Он больше всех за другого князя кричал. Смущал, значит, народ. Я из-под крыльца четко этот момент проследил.
БОЯРИН КОЧЕРЫЖКА: Точно, и я видел!
КНЯЗЬ ФЕДОТ (топнув ногой): Берите гада!

С улицы всё громче слышатся крики «Славься!». 

КНЯЗЬ ФЕДОТ (утирая платком глаза): Молодцы люди ольховские. Право слово молодцы. Аж до слезы меня любовью своей растрогали.
БОЯРИН КОЧЕРЫЖКА: И крика петушиного вроде уж не слышно стала. Вот, что значит, правильные политические решения на площади проводить.
КНЯЗЬ ФЕДОТ (доставая из-за пояса большой ключ): Бегите-ка братцы в терем мой бывший, и достань-ка там, в подвале у меня бочку меда сорокаведерную. Хочу народ за поддержку своих действий отблагодарить.
БОЯРИН КОЧЕРЫЖКА: Сорок ведер – это не благодарность. Это баловство! Вот двадцать в самый раз было бы.
КНЯЗЬ ФЕДОТ (махая рукой): Двадцать, так двадцать! Уговорил чертяка!

Боярин с воеводой убегают, а князь продолжает любоваться из окна площадью. А там идет все своим чередом: поротых всё больше и больше становится, а из не поротых очередь выстраивается. И тут вдруг Федот узрел Любашку, которая вела сквозь ликующую толпу потупившегося Никиту. Вздохнул печально князь и вдруг понял, что стоит он в своей светлице опять не один. Старуха Марфа, будто из-под земли за спиной его выросла.

СТАРУХА МАРФА: Что хороша?
КНЯЗЬ ФЕДОТ: Да уж не без этого.
СТАРУХА МАРФА: А чего ж ты теряешься?
КНЯЗЬ ФЕДОТ: Да боязно как-то.
СТАРУХА МАРФА: А чего тебе боязно? Чай не былые времена. Вспомни-ка, кем теперь ты стал и кем соответственно, она стала. Вели её тотчас же в светлицу свою доставить. Сперва под замок посади, а потом она и сама шелковой будет. Баба она ведь тоже, как и народ, строгость любит.
КНЯЗЬ ФЕДОТ: Так-то оно так, да вот Василиса моя, уж больно в последнее время, дерзка на руку стала. Даже и не знаю, что с нею при моем теперешнем положении делать-то?
СТАРУХА МАРФА: Да не тужи ты князь о безделице такой. Не тужи.

И только старуха промолвила слово это своё, как на порог ворвался стольник.

СТОЛЬНИК (подавая князю свиток): Грамота тебе князь от боярыни, то есть тьфу ты, от княгини!
КНЯЗЬ ФЕДОТ (принимая из рук стольники послание и разворачивая его перед собой): Ну-ка, ну-ка. Чего там у тебя? Ишь, как много написано. Мне и не прочитать столько за раз.
СТОЛЬНИК: А ты и не читай батюшка. Не княжеское это дело грамоты читать. Я тебе сейчас перескажу, чего там есть, в самой, что ни на есть точности. Значит так. Супруга твоя Василиса Семеновна решилась в монастырь пойти и тебе полную свободу дать. Так прямо в грамотке и написала, что не хочет она тебе батюшка князь мешать ни в одном свершении твоем. А свершений при такой должности всегда намечается ой, как много. Особенно в сторону пола женского. Вот она и освобождает тебе все пути для этих целей.
КНЯЗЬ ФЕДОТ (встревожено):  Врешь, поди?
СТОЛЬНИК: А мне врать, расчету нет никакого. Не веришь, так сам в окно посмотри, вон её возок к воротам городским поехал. Вот бы мне бабу такую, в смысле понимания.
СТАРУХ МАРФА: Ну, что Федот Еремеевич решишься теперь на Любашку глаз со всем остальным прочим положить?
КНЯЗЬ ФЕДОТ (потирая руки): А чего ж теперь не решиться, раз такие дела пошли. Эй, стража. А ну-ка вон ту в синеньком платочке привесть немедленно под очи мои!

Не успела стража с первым стольником за порог выбежать, а на пороге уж другой стольник стоит.

ДРУГОЙ СТОЛЬНИК: Посол к тебе батюшка князь!
КНЯЗЬ ФЕДОТ (усаживаясь важно на стул): Это от кого?
ДРУГОЙ СТОЛЬНИК: От князя прежнего. От подлеца Святослава!
КНЗЬ ФЕДОТ: Да ну? Чего это ему надо-то?
ДРУГОЙ СТОЛЬНИК: Пощады, поди, пришел просить!
КНЯЗЬ ФЕДОТ: Неужто пощады?
ДРУГОЙ СТОЛЬНИК:  Её именно. Ну, так чего, пускать?
КНЯЗЬ ФЕДОТ: Пускай!

Седьмая серия.

ЭПИЗОД 1.
 
По гомонящей площади пробираются в сторону городских ворот богатырь Никита с Любашкой, а вслед за ними, расталкивая всех попавшихся под руку, дружинники бегут во главе с княжеским стольником.

СТОЛЬНИК (хватая Любашку за рукав): А ну-ка пошли со мной! Тебя важный человек к себе требует!
ЛЮБАШКА  (вырываясь): А ну пусти, а то хуже будет.
НИКИТА (сразу же вторит Любашке): А ну не замай фря? Смотри у меня, мигом башку отшибу!
СТОЛЬНИК (отпуская Любашку и наступая злым кочетом на Никиту, выхватывает из-за пояса кривой кинжал): А ты кто такой? Тебе чего жить надоело?

Никита ловко бьет стольника в ухо и тот снопом валится на землю. Тут на помощь к стольнику рванулись дружинники. На улице завязался бой. Несмотря на то, что дружинников было больше, Никита не сдается, даже более того, он наносит крупный разор своей булавой в рядах противника. В это время стольник хватает Любашку за руку и тащит сквозь толпу в сторону княжеских палат. Никита, заметив похищение любимой, начинает еще быстрее махать булавой и, разметав противников, бросается в погоню.

СТОЛЬНИК (пробираясь сквозь толпу ольховских жителей и указывая на рвущегося к нему Никиту): Спасайте братцы князя своего! Убийцу к нему подлые недруги подослали! Вон он с булавой к терему княжескому рвется!
КРИКИ ИЗ ТОЛПЫ: Не дадим князя в обиду! Бей его!

Вся толпа разом на богатыря валит. Тот хотя и отбивается дерзко, но не родился еще богатырь против толпы устоявший. Одолели злые жители богатыря. И вот уж вилы к его белой шее приставлены. Чуть-чуть ему жить осталось. Да ему бы и «чуть-чуть» этого не прожить, не явись на помощь к нему разъяренная Марфа. Будто птица, защищающая своего птенца, налетела старуха на ольховских жителей.  Она отшвырнула от Никиты самых ярых противников. Особенно досталось мужику с вилами, теми самыми, которые в шею витязя метили. Он аж к плетню соседскому отлетел. Почуяв свободу, богатырь разошелся еще яростней и сумел вырваться из толпы. Вырвался он, забежал за угол, а там его парнишка малолетний за руку схватил.

ПАРНИШКА: Ух, и здорово ты их дяденька побил! Побежали, я спасу тебя от дурней этих!

ЭПИЗОД 2.

Княжеская темница. В углу этой темницы сидит изрядно побитый старик Опенок. И вот открывается тяжелая дверь и на грязную солому падает избитый не менее Опенка Фома Лукич.

ОПЕНОК (после некоторого молчания): А ты-то мил человек, чем перед нонешней властью провинился?
ФОМА ЛУКИЧ: Послом мне пришлось стать.
ОПЕНОК: Это от кого ж к кому?
ФОМА ЛУКИЧ: Да от того князя к этому?
ОПЕНОК: Ишь как? Чего ж тот князь-то просит?
ФОМА ЛУКИЧ: Он не просит, он требует?
ОПЕНОК: Прямо-таки и требует?
ФОМА ЛУКИЧ: Требует и всё тут. Да и требует так крепко, что мне от требований его аж два зуба вышибли.
ОПЕНОК: Два зуба это сущий пустяк. Вон в позапрошлом году к прежнему князю приезжал посол от какого-то лесного вождя дочку его сватать, так ему родимому не два, а все зубы вместе с головой с шеи снесли. Неудачно он тогда под раздачу попал. Так что ты еще легко отделался. Нет в свете дела хуже, чем послом к князьям нашим ездить.
ФОМА ЛУКИЧ: И не говори. А ты-то мил человек, за какой грех бока здесь мнешь?
ОПЕНОК: А я и сам не пойму. Поймали на улице да посадили сюда всего после одного разговора. Только я из этого разговора ничего кроме тумаков и не понял. Вот лупили меня душевно, а спрашивали так себе.
ФОМА ЛУКИЧ: А ты родом-то местный, поди?
ОПЕНОК: Местный. Вон моя землянка возле дуба сгоревшего стоит. Опенком меня все в городе кличут. Слышал, небось?
ФОМА ЛУКИЧ (как-то встрепенувшись разом): Да как не слышать? Вот ведь как мир-то тесен. Много я про тебя слышал, и сказывали мне особо, что с нечистой силой ты на короткой ноге.
ОПЕНОК: Чего?
ФОМА ЛУКИЧ (резко вскакивая и хватая старика за грудки): Говорят, знаешь ты, кто проклятье на город этот напустил?
ОПЕНОК (вырываясь из цепких рук богатыря): Не знаю я ничего.
ФОМА ЛУКИЧ: Знаешь!

Опенок замотал головой, вырвался, перебежал в другой угол и сел там, показывая всем видом своим, что разговаривать с Фомой Лукичом он больше не намерен. Богатырь вокруг него и так посуетился и этак, но старик упорно молчал, уставившись неподвижным взглядом в черный угол.

ЭПИЗОД 3.

Вновь лесная поляна. Вновь тот же пень и сидит на пне Святослав Иванович с плошкой клюквенного киселя да ложкой большой. Только по всему видно, что никак не хочет сегодня кисель в утробу княжескую лезть. На соседнем пеньке пристроилась Лукерья, она жалостливо смотрит на бывшего правителя и заботливо потчует его ласковым голоском.

ЛУКЕРЬЯ: Да съешь еще ложечку Святослав Иванович. Чего тебе на кисель-то сердиться? Съешь.
СВЯТОСЛАВ ИВАНОВИЧ: Отстань от меня старая! Не видишь, печалюсь я! Кто бы только знал, как ты достала меня подлая баба.
ЛУКЕРЬЯ: А ты печалиться печалься, ругаться ругайся, а кисельку все равно съешь. В нем трав полезных много заварено. Я ведь специально их для тебя собирала. Польза от киселька моего одна.
СВЯТОСЛАВ ИВАНОВИЧ: Да какая от него польза, только грех один, а мне сейчас совсем о другом думать надо. Княжество я должен спасти. Без меня-то его никто не спасет. Всё ведь по кусочкам растащат. Всё! А сколько в него заботы было вложено. Рассказать кому, не поверят. Я ведь для себя в последнее время и не жил почти. Всё для княжества да для княжества.
ЛУКЕРЬЯ: А ты вот поешь кисельку как следует, и уж после этого пойдешь княжество спасать. Куда оно от тебя денется?
СВЯТОСЛАВ ИВАНОВИЧ (вспылив и опрокидывая плошку с киселем): Да что же ты за дура-то за такая? Что ж ты не поймешь-то никак горя моего? С кем я княжество пойду спасать? Кто мне спину в битве жестокой прикроет? С тобой что ли на поле браное идти? Пошла вон с глаз моих!
ЛУКЕРЬЯ: А отчего ж не со мной? Зря ты верными людьми брезгуешь Святослав Иванович. Зря. Нельзя так! Я ведь тебе пригожусь еще. Как раньше годилась, так и опосля пригожусь!

Пуще прежнего разозлился Святослав Иванович на Лукерью, кулак на неё уж поднял да рот для крика грозного открыл. Да вот только не пришлось покричать. Смутился ольховский князь с самом начале порыва своего. От шума постороннего смутился. Затрещали кусты возле полянки, и выбежал на неё запыхавшийся воевода.

ВОЕВОДА: Спасайся батюшка князь! Ищут тебя по лесу посланцы Федотовы! Скоро здесь будут! Бежим скорее в глушь лесную!
СВЯТОСЛАВ ИВАНОВИЧ (суетливо мотаясь по полянке):  Да неужто и вправду ищут?!  Да что же им неймется-то всё иродам поганым. Давай Лушка собирай именье за два дня в месте этом нажитое! Уходим!
ЛУКЕРЬЯ (хватая князя за рукав): Да какое именье?! Нам ноги свои только сейчас в пору унести! Вон уж злодеи по кустам ломятся!
ВОЕВОДА:  И то верно батюшка, побежали!

Святослав Иванович с самыми преданными приближенными скрывается в кустах, а на поляну тут же выбегаю дружинники во главе с воеводой Удалым. Последним в кусты укрывался воевода и Удалой заметил его спину.

УДАЛОЙ: Вон они! Бери их братцы в кольцо!

Дружинники торопливо бегут в то место, где только что скрылся воевода.  А тот быстро отправил князя с Лукерьей по одной тропинке, а сам по другой побежал. Причем побежал неторопливо, с оглядкой и всё делал так, чтобы преследователи поскорей заметили его. 

ЭПИЗОД 4.

Княжеские палаты. Князь на стуле сидит, а против него напротив него на лавке боярин Кочерыжка восседает. Князь иногда улыбается, шею чешет, а боярин лишь преданно глядит на него.

КНЯЗЬ ФЕДОТ:  Чего боярин справились мы вроде с народом-то нашим? Я всю жизнь свою предлагал драть его, как нашкодившую козу в огороде. Только в этом я смысл любви моей к народу нашему и вижу. Я еще давно заметил, чем ему хуже, тем он добрее к правителю своему относится. Вот дурни.
КОЧЕРЫЖКА: Как всегда верно надежа князь. Умеешь ты народом править. Тут слух прошел, что скоро молиться на образ твой будут. Крепкий такой слух. Помяни мое слово, что будут.
КНЯЗЬ ФЕДОТ (скромно потупясь): Ну, уж сразу и молиться? Нет, вы погодите молиться-то, вот силу нечистую изведу, а там уж и посмотрим. Кстати, а богомазы-то у нас сейчас в городе есть.
КОЧЕРЫЖКА: Имеются.
КНЯЗЬ ФЕДОТ: Проверенные.
КОЧЕРЫЖКА: Проверим.
 КНЯЗЬ ФЕДОТ: Да уж будьте любезны. А то с непроверенными что-нибудь не такое получиться может. Это я в смысле образа своего, значит. И вот еще что. Для полной любви народной надо нам на днях голову чью-то на главной площади срубить. Пусть народец зрелищу такому порадуется. Нужны нашим жителям впечатления, как грудь материнская младенцу нужны. Ты уж устрой боярин впечатлений-то этих. Не в службу, а в дружбу прошу тебя.
КОЧЕРЫЖКА: Завтра поутру всё и устроим. И не одну голову, а две давайте срубим. Чтоб радости больше было.
КНЯЗЬ ФЕДОТ: А рубить-то, кого собираешься?
КОЧЕРЫЖКА: Как кого?  Опенка и посла этого. Как его там? Ну, тот, который вчера тут буйствовать пробовал. Фома Лукич, кажется?
КНЯЗЬ ФЕДОТ: По мне бы лучше Святославу башку отсечь. Во-первых, приятности больше было бы, а во вторых, на душе бы у меня спокойней стало. А то пока в лесах он прячется, как-то не по себе мне. Знает он гад про меня много.
КОЧЕРЫЖКА: Как поймаем, так и ему отсечем. Я уж воеводу с отрядом снарядил в леса эти. У нас народ удовольствия с продолжениями, всегда больше одиночных удовольствий любил. Не изволь беспокоиться батюшка. Всё в лучшем виде сделаем.

В светлицу вбегает стольник.

СТОЛЬНИК: Иностранец к тебе батюшка князь!
КНЯЗЬ ФЕДОТ: Какой еще иностранец?
СТОЛЬНИК: Самый что ни на есть настоящий. Чернявый да в колпаке и воняет чем-то не нашим. Приятно так воняет. Пускать?
КНЯЗЬ ФЕДОТ: Ты погоди всех пускать-то. Чай не проходной двор у меня здесь. Если всех пускать, то на коврах одних разориться можно будет. Стопчут ведь всё. Сбегай-ка боярин узнай, что это за фрукт такой к нам пожаловал?
КОЧЕРЫЖКА: А я и без бегов знаю, что это барон Хансон маг заморский свои услуги предлагать пришел.
КНЯЗЬ ФЕДОТ: Какой еще баран?
КОЧЕРЫЖКА: Не баран батюшка ты мой, а барон. Звания у него такая вот. Они же не могут там у себя по-людски обзываться. У них там вместо князей да бояр, всё бароны да графья какие-то.
КНЯЗЬ ФЕДОТ: Так что же выходит он звания не простого.
КОЧЕРЫЖКА: Выходит, что так.
КНЯЗЬ ФЕДОТ: И чего ему теперь в наших палестинах.
КОЧЕРЫЖКА: С нечистой силой обещал в два счета разобраться.
КНЯЗЬ ФЕДОТ: В два счета?
КОЧЕРЫЖКА: Именно так.
КНЯЗЬ ФЕДОТ: Врет, поди, чертов сын?
КОЧЕРЫЖКА: А кто его знает?
КНЯЗЬ ФЕДОТ: Нет у меня доверия к этим выскочкам заморским, несмотря на их прозвания высокие.  Ну, ни капельки вот нет. Был тут у нас уже один Енрих, тоже граф, кстати. С три короба наобещал, а как до дела дошло, так сразу в болото и лечиться там да в грязях теплых нежиться.
КОЧЕРЫЖКА: Так чего взашей его что ли гнать?
КНЯЗЬ ФЕДОТ: А ты погоди гнать-то, погоди. Здесь ведь, как посмотреть. Сегодня прогонишь, а завтра вдруг и пожалеть придется. Жизнь-то она знаешь, какая круглая бывает? Ты вот что боярин. Ты сейчас барона этого обедом накорми да по городу поводи. Покажи ему все места его внимания достойные, расскажи всё, как у нас должно быть. Потом же, будто ненароком мима избы Глашки Лупоглазой проведи. Ну, ты понял меня?
КОЧЕРЫЖКА: Да господь с тобой батюшка! Он её, как сейчас увидит, так и все сразу. Не будет у нас мага заморского, а сидельца в болотной грязи у бабки Матрены прибавится. В первый раз что ли?
 КНЯЗЬ ФЕДОТ: Так-то оно так, только я вот как думаю: справится этот маг с Глашкой без ущерба для своего организма, тогда ему и нечистая сила по плечу. А уж если нет, тогда извини да подвинься.
КОЧЕРЫЖКА: Мудро.

Восьмая серия.


ЭПИЗОД 1.
Парнишка долго водил Никиту по каким-то закоулкам и, наконец, вывел к высокому частоколу. Мальчишка быстро постучал толстой палкой по воротам, и ворота тут же открылись, пропуская за частокол парнишку с богатырем. Однако не успели они ступить и двух шагов за частоколом, как к ним тут же подошли два бородатых воина.

ПЕРВЫЙ ВОИН: Кого это ты Степка привел к нам?
ПАРНИШКА:  Да вот богатыря к нам привел. Знаете, как он сейчас дурней этих колошматил? Любо дорого посмотреть было.
ВТОРОЙ ВОИН (обращаясь к Никите): А ты не здешний случаем?
НИКИТА: Да нет, не местные мы. По делу мы сюда приехали.
ПЕРВЫЙ ВОИН: По какому такому делу?
НИКИТА: Хотели помочь здешнему князю с нечистой силой справиться. Позвал он нас, значит.
ВТОРОЙ ВОИН (ухмыляясь чему-то): Ишь ты, помочь хотели.
НИКИТА: А чего тут особенного. Мы всегда всем помогаем, потому как предназначение наше такое.
ВТОРОЙ ВОИН: А ты часом сам не …
ПЕРВЫЙ ВОИН: Ладно, Фока, подожди к парню с подозрением лезть. Не наше это с тобой дело. Давай-ка, лучше к вождю его сведем, он лучше нас разберется, что тут к чему и уж сам решит чего этого парня спрашивать, а чего нет. 


ЭПИЗОД 2.
Темница княжеская. Сумрачно здесь и неуютно. Из всех убранств только и есть, что четыре угла. В одном углу сидит и сопит старик Опенок, перед ним почти на коленях, а вернее на одном колене, стоит Фома Лукич.

ФОМА ЛУКИЧ: Ну, ладно, ладно, чего разошелся?  Ну, мало ли чего я сболтнул с горяча, так что же теперь за это со мною по три дня разговаривать не надо? Кончай дуться! Ну чего тебе не так? Не буду я тебя больше ни про какую нечистую силу спрашивать. Черт с ней, с силой-то этой. Уж сколько я без неё жил и еще поживу. Главное ты мил человек не дуйся на меня. Сам пойми, неприятно мне вот так с тобой в темнице сидеть. Нельзя так вдвоем и без разговоров. Ну, чего ты?
ОПЕНОК: Нужно мне больно дуться на тебя. Кто ты такой, чтоб на тебя дуться? Ишь возомнил из себя.
ФОМА ЛУКИЧ: Заговорил! Слава богу! А то я уж думал, что помру со скуки. Теперь вот поживем мы с тобой, как люди. И это дело нам бы надо непременно обмыть. Меду крепкого испить не желаешь.
ОПЕНОК: Ох, и веселый же ты человек. Я еще таких веселых в жизни не встречал. Вот только не знаю, как тебя зовут.
ФОМА ЛУКИЧ: Фома Лукич я.
ОПЕНОК: И как же ты Фома Лукич здесь мед крепкий пить собираешься. Ты чего позабыл, где находишься сейчас?
ФОМА ЛУКИЧ: Ничего не забыл, и пить будем просто очень, из кувшина.
ОПЕНОК (даже со смехом): А кувшин где возьмешь? Чай не на базаре мы с тобой уселись. Здесь кувшины не подают.
ФОМА ЛУКИЧ: А подожди-ка.

Богатырь подходит к двери темницы и начинает стучать. Стучит он сперва кулаком, а потом пяткой. Стучит долго и, наконец, дверь раскрывается и в проеме её показывается рассерженное лицо дружинника. Дружинник был до того рассержен, что сразу же за лицом просунул в темницу острый меч. Еле-еле Фома Лукич от меча увернулся, но увернулся так ловко, что  даже смог после этого вступить с дружинником в переговоры, при которых дружинник только зубами от бессилия щелкать мог.

ФОМА ЛУКИЧ: Слышь браток, тут дело такое.
ДРУЖИННИК (силясь придумать, а как бы все-таки ткнуть Лукича мечом): Чего надо?
ФОМА ЛУКИЧ: Принеси нам медку ядреного в темницу, а скучного у нас здесь чего-то сидеть.
ДРУЖИННИК (недоуменно прекратив свои упражнения с мечом): Чего?
ФОМА ЛУКИЧ: Медку, говорю, принес бы нам.
ДРУЖИННИК: Да хотя б соображаешь, чего говоришь-то, дядя? Не было такого никогда, чтобы узники темниц меды в заточении распивали.
ФОМА ЛУКИЧ: Не было, так будет.
ДРУЖИННИК: Да ты чего?
ФОМА ЛУКИЧ (сует к носу дружинника монету): Вот тебе серебреная монетка и сбегай-ка поскорей на базар да принеси нам, чего прошу да хлеба каравай с луком.
ДРУЖИННИК: Ни в жизнь не побегу я никуда!
ФОМА ЛУКИЧ: А если подумать?
ДРУЖИННИК: Чего подумать?
ФОМА ЛУКИЧ: А то, что тебе с этой монеты при покупке еще сдачу медной деньгой дадут. Так ты на эту деньгу мамке две коровы купишь. Есть мамка-то у тебя?
ДРУЖИННИК: Да как же не быть-то. В деревне она с сеструхой моей меньшой живет. И мне сейчас никак коровы бы не помешали. Сеструху-то замуж давно пора отдавать, а кто ж её без приданого возьмет?
ФОМА ЛУКИЧ: Вот видишь, как всё к одному сходится. Значит, неспроста всё это. Так что соглашайся скорее, пока я раздумать не надумал.
ДРУЖИННИК (махает рукой): Черт с тобой, сбегаю сейчас. Только, чтоб и ты мил человек ни кому про это не рассказывал.
ФОМА ЛУКИЧ: Да что же ты такое говоришь-то?
ДРУЖИННИК: Ладно, давай деньгу.
ФОМА ЛУКИЧ (передавая монету): А не обманешь?
ДРУЖИННИК: Что я дурак, что ли от двух коров отказываться.

ЭПИЗОД 3.

Воевода Кочерыжка с магом Хансоном идут возле главных городских ворот. Воевода всё руками водит, а барон только головой вслед за руками этими крутит.

КОЧЕРЫЖКА (показывая иноземцу на чуть покосившиеся ворота): А вот ворота наши главные. Построены давно и когда-то были красоты неимоверной, но при прошлом князе пришли в полное запустение. Наследство, так сказать от прошлого правления нам досталось. Наметили мы с князем их на следующий год подновить. А что делать? Надо. Лицо города, так сказать.
ХАНСОН: Йесс.
КОЧЕРЫЖКА: А вот теперь направо смотри милый друг, любезный барон. Видишь там остатки избы обгорелые? Только не те, что с ивовым кустом рядом, другие, которые промеж горелых пней лежат.
ХАНСОН: Йес, йес, вижу, йес.
КОЧЕРЫЖКА: Так вот эти остатки не простые, знаменитые. Про Илью Муромца, богатыря русского слыхал, небось?
ХАНСОН: О, йес. Конечно, слышал. Это есть тот богатырь, какой одним ударом семь человек жизни лишил.
КОЧЕРЫЖКА: Вот именно, что семь и именно в этой избушке и дело то и было. Всё, как ты говоришь, и было. Когда седьмой от Илюшиной руки вверх тормашками летел, он как раз пяткой тот факел и задел.
ХАНСОН: Какой факел?
КОЧЕРЫЖКА: Ну, тот самый, который в сухую солому упал и избушку эту подпалил. Знатно горело, богатыря мы тогда еле-еле спасли. Чуть-чуть на самую малость не опоздали. Еще бы миг и всё бы, а так ничего. Борода чуть подпалилась, а в остальном еще краше Илюшка стал.
ХАНСОН: А я слышал …

Что уж там слышал заморский барон, вряд ли кому теперь узнать. Не успел он своими знаниями с боярином поделиться. Как раз в это время на крыльцо своей избы вышла Глафира. Та самая, которую ольховский народ за её огромные глаза, иначе, как лупоглазой и не называл. Кочерыжка ухватил гостя за богато шитый рукав и скорым шагом потащил к Глашиной избе.

КОЧЕРЫЖКА: А теперь дозволь тебя дорогой наш гость с народом простым познакомить. Для полноты впечатлений о нашем городе, так сказать. Сейчас я тебя с первой попавшейся бабой познакомлю. Вот Глаша, к примеру. Знакомься, давай.
ХАНСОН (увидев Глашу сперва стоял столбом открыв рот, а потом захрипел): О, майн бог! Это есть чудо из чудес! Я прошел много стран, я видел много красавиц, но ни где не есть столько чуда, сколько в Ольхове. Истинный чудо вижу я, истинный. Сердце моё теперь стучать не с той сторона. О, Глаша, я сражен твоей красотой и теперь я навек твой рыцарь, а ты мой дама.

После страстного монолога, во время которого барон чуть было на колени не упал, он попытался обнять Глафиру за талию.

КОЧКРЫЖКА (довольно потирая руки): Ну, вы тут пообщайтесь, а я пошел. Дела, так сказать.

Однако не успел боярин и двух шагов в сторону дел своих ступить, над общением иностранного гостя с местной красавицей нависла большая угроза. Тяжело хромая на правую ногу, и держась за тот же бок, на крыльцо из избы явился Илюшенька с перевязанной головой и лавкой в руках. Он сначала врезал барону в ухо той самой лавкой, а уж потом попробовал объяснить причину этого недружественного выпада.

ИЛЮШЕНЬКА: Ты это того, смотри у меня.
КОЧЕРЫЖКА: Ты чего делаешь стервец! Ты чего против политики нашей прешь? Да я тебя сейчас! Стража сюда!
ГЛАША: Что же ты наделал-то добрый молодец? Что же тебе на лежанке-то не лежалось? А теперь нам только бежать огородами остается.

Илюшенька на прощание выписал боярину леща по затылку и, прихрамывая, удалился вместе с Глашей за амбар, а уж оттуда и к лесу дремучему.

ЭПИЗОД 4.

Княжеские палаты. На резном стуле сидит князь Федот, а под очи его два дружинника подвели Любашу.

КНЯЗЬ ФЕДОТ: Ну, чего остепенилась маленько? Не будешь опять кусаться-то? А то вчера ишь разошлась? А чего разошлась и сама, поди, не знаешь?  Я ведь к тебе не просто так, я ведь к тебе с понятием. Княгиней предлагаю стать. Не сейчас сразу, конечно, а погодя немного. У меня сейчас других дел невпроворот. А потом жить будешь, как блин в масле. С нечистой силой я разберусь, кровать широкую поставим и заживем. А то может и с визитом в княжество, какое заморское махнем? Там видно будет. Ты мне главное взаимностью сейчас ответь. Пусть я покукарекую, но ты ответь, чтоб у нас ясность с тобой появилась..
БОЯРИН КОЧЕРЫЖКА (неведомо откуда взявшийся): Что же ты дура счастье свое упускаешь? Чего? Где это видано, чтоб девка от княжеского предложения отказывалась? Другие-то невесть, на что ради этого идут, за тридевять земель к нам собираются, а тут все рядом и она в отказ идет. Чудеса!
КНЯЗЬ ФЕДОТ: И я говорю чудеса.
ЛЮБАШКА (глядя исподлобья на князя с подданным): Будут вам скоро чудеса. Вот подождите, Никита товарищей своих сыщет, так он вам такое чудо покажет, какого вы и не видывали вовсе.
КНЯЗЬ ФЕДОТ (сердито): Ну что с ней говорить? Не зря же её отец за нрав дерзкий от дома отлучил!
БОЯРИН КОЧЕРЫЖКА: Конечно не зря. Да брось ты батюшка её, мы тебе другую сыщем. У моей сестры дочка есть, ну просто на загляденье глаз. Подрастет еще годик и такая княгиня будет, что обзавидуются все.
 КНЯЗЬ ФЕДОТ: Обзавидуются?
БОЯРИН КОЧЕРЫЖКА: Непременно. А эту гони в шею из палат своих, пусть на улице горе мыкает? Пусть! Вот ведь народ какой пошел, ей такое предлагают, а она. Точно скоро конец света будет. Точно. Гони её батюшка князь из палат своих.
КНЯЗЬ ФЕДОТ: И то, правда, надо гнать. Строптива больно и ко мне без уважения относится.  Не по чину мне теперь с такими вожжаться, у меня теперь уважительных будет пруд пруди. Так что гоните её братцы в три шеи отсюда! Можете даже плетей от моего имени надавать.
СТАРУХА МАРФА (выходя, будто из стены): Я вам прогоню!
БОЯРИН КОЧЕРЫЖКА: А чего ты нам сделать можешь?
КНЯЗЬ ФЕДОТ: Да, чего?
СТАРУХА МАРФА: Чего? Ну, к примеру, Василису твою из монастыря вернуть. Ну, чего, вернуть что ли?
КНЯЗЬ ФЕДОТ (размахивая руками): Ты это того, брось дурить! Не отпущу я от себя девку эту. Под замком она у меня будет сидеть до нужного случая.
БОЯРИН КОЧЕРЫЖКА: До какого случая?
КНЯЗЬ ФЕДОТ: До нужного. Там посмотрим.

Девятая серия.

ЭПИЗОД 1

И вот стоит Никита перед неведомым ему вождем и спрос терпит. А вождь весь из себя седой, как лунь и уважительный такой. Ну, просто жуть до чего уважителен. Говорит тихо и всё вроде бы угодить чем-то богатырю старается. А сам при том всё выспрашивает и выспрашивает. Глазом же при том своим хитрым так и зыркает, так и зыркает.

СЕДОВЛАСЫЙ ВОЖДЬ: Так значит, из дальней стороны вы сюда прискакали.
НИКИТА: Из дальней. Мы как раз там от полчищ неведомых луга князя киевского защищали. Дней семь с басурманами теми дрались, пока не одолели их. Ну, а как одолели, так у нас затишье вышло.
СЕДОВЛАСЫЙ ВОЖДЬ: А к нам каким ветром вас занесло.
НИКИТА: Да не ветром совсем, а бабка Илюхина голубя нам с весточкой прислала, вот Илюха и попросил прокатиться сюда с ним, чтобы бабке помочь. Просила она очень.
СЕДОВЛАСЫЙ ВОЖДЬ: Ну, помогли бабке-то?
НИКИТА: Да где там? Не успели мы сюда въехать, а тут такое началось, что даже мы удивились. А если мы удивимся, то у нас всё наперекосяк начинает получаться. Вот и в вашем городе так. Растерялись мы.
СЕДОВЛАСЫЙ ВОЖДЬ: Как так растерялись? Вы же богатыри.
НИКИТА: Так и растерялись: я вот здесь, а товарищи мои неведомо где.
СЕДОВЛПСЫЙ ВОЖДЬ: А ..
НИКИТА (перебивает вождя): А чего ты-то всё меня спрашиваешь? Дай-ка я тебя разок спрошу?
СЕДОВЛАСЫЙ ВОЖДЬ: Спрашивай.
НИКИТА: А вы кто такие?
СЕДОВЛАСЫЙ ВОЖДЬ: Умные мы.
НИКИТА: Как так умные?
СЕДОВЛАСЫЙ ВОЖДЬ: Надоело нам с дурнями этими в одном городе жить, вот мы и отделились от них частоколом. С ними-то жить одна маета. Сколько мы с ними раньше мучались, ты себе и представить не можешь богатырь. А теперь у нас благодать. Мы башню большую в центре нашего поселения построили и, забравшись на неё за дурнями этими смотрим. От смеха у нас иногда животы болят. Вот уж дурни, так дурни в городе Ольхове живут. Сейчас вот князя себе нового избрали, он их каждый божий день плетьми бьет, а они радуются. Ну не дурни ли?
НИКИТА: Дурни.
СЕДОВЛАСЫЙ ВОЖДЬ: Вот видишь. Ты тоже  на нашей стороне. Значит, тоже умный.
НИКИТА: Да вроде не дурак?
СЕДОВЛАСЫЙ ВОЖДЬ: Вот и живи с нами, нам богатыри здесь ой как нужны.
НИКИТА: А они как же?
СЕДОВЛАСЫЙ ВОЖДЬ: Да кто они-то?
НИКИТА: Ну, дурни-то, они-то как?
СЕДОВЛАСЫЙ ВОЖДЬ: А чего они? Они, как жили в своей дурости, так и будут жить. А мы с тобой с нашей башни смеяться над ними будем. Знаешь, как весело над ними наблюдать? Порою живот от смеха надорвать можно. Вот сам посмотришь, чего они творят, тогда поймешь.
НИКИТА: А может вместо того, чтобы животы рвать, помочь им?
СЕДОВЛАСЫЙ ВОЖДЬ: А чем им поможешь-то? Ты вон ночью послушай, как изводят они себя. У нас тоже эта напасть есть, однако мы всё по уму сделали.
НИКИТА: Как так по уму?
СЕДОВЛАСЫЙ ВОЖДЬ: А так. Мы одну ночь покукарекали и решили в поселении черту провести. Теперь у нас по одну сторону черты мужики живут, а по другую бабы и ни одного кукарека за ночь. А днем ходим все возле черты да ладошками через неё перемахиваемся, вот и вся любовь наша. Мудро?
НИКИТА: Мудро. Только я все равно не пойму, как так жить можно, взирая со стороны на бедствия чужие? Может лучше помочь им, раз знаете, как надо правильно делать-то?
СЕДОВЛАСЫЙ ВОЖДЬ: Да что мы дураки что ли, дуракам-то помогать? Ну, так ты остаешься с нами?
НИКИТАТА: Да нет, не по душе чего-то мне здесь. Не смогу я с вами на башне животы рвать. Совестно мне будет.
 
Богатырь махнул рукой и пошел к воротам.

СЕДОВЛАСЫЙ ВОЕВОДА (чуть слышно вслед Никите): Тоже дурнем оказался.

ЭПИЗОД 2.

Темница княжеская. В углу сидят Фома Лукич с Опенком, а между ними кувшин стоит, да краюха хлеба с горстью луковиц лежит. Судя по говору сидельцев, кувшин у них далеко не полный.

ОПЕНОК: Я вот тебе Фома чего хочу сказать. Вот ты думаешь, сидит перед тобой мужик ни то ни сё, А ведь я знаешь какой?
ФОМА ЛУКИЧ: Да полно тебе Пеня. Все мы одинаковые, что ты, что я, что вон дружинник за дверью. У всех у нас сущность одна.
ОПЕНОК: А вот здесь ты не прав друг мой сердечный. Не прав. Каждого, вот как меня не уважат. А меня такие люди уважают, что тебе и не приснится никогда.
ФОМА ЛУКИЧ: Да врешь ты, поди? Я тоже, врать какой гораздый? Вот снимет передо мною какой-нибудь мальчишка шапку, так я всем начинаю говорить, что полгорода меня уважает. Давай лучше выпьем.

Фома Лукич наполняет кружки.

ОПЕНОК: Нет, ты погоди. Ты не прав. Я тебе сейчас скажу, как меня уважают. И я тебе скажу, кто меня уважает.
ФОМА ЛУКИЧ: Не надо.
ОПЕНОК: Нет, я скажу.
ФОМА ЛУКИЧ (сует палец в ухо): А я уши заткну.
ОПЕНОК: Нет, ты слушай. Меня даже нечистая сила уважает. Ты вот тут обмолвился про неё поутру, так я тебе тогда ничего не сказал, потому, как ты мне друг тогда не был. А сейчас скажу. В кулаке они у меня все. Я всю их подноготную знаю.
ФОМА ЛУКИЧ: Да соврешь, поди. Молодец. Я тоже врать гораздый. Так бывает, разоврешься, что и не остановит никто. Вот вроде, как ты сейчас.
ОПЕНОК: Я вру?
ФОМА ЛУКИЧ (выпивая свою кружку): Ну не я же. Я с нечистой силой не знаюсь.
ОПЕНОК (следуя примеру сокамерника):  А я знаюсь и все про них знаю.
ФОМА ЛУКИЧ: Так уж и всё?
ОПЕНОК: Всё!
ФОМА ЛУКИЧ: Опять врешь.
ОПЕНОК: Никогда!
ФОМА ЛУКИЧ: Ну, раз ты такой знающий, тогда скажи, где у этой нечистый силы корень сокрыт?
ОПЕНОК: А тебе зачем?
ФОМА ЛУКИЧ: Да «не зачем», я просто проверить тебя хочу. Вот врешь ты мне сейчас или нет.
ОПЕНОК: Не вру!
ФОМА ЛУКИЧ: Тогда говори.
ОПЕНОК: Весь корень у них в главном сатане.
ФОМА ЛУКИЧ: Это и дураку ясно, что в сатане, а вот сам-то его видел, сатану-то этого?
ОПЕНОК: Нет, сам не видел.
ФОМА ЛУКИЧ: Так выходи, врешь ты мне всё про свою  нечистую силу?
ОПЕНОК: Не вру. Сам я сатану не видел, а вот как попасть к нему знаю точно. Подслушал я их разговор как-то.
ФОМА ЛУКИЧ: Ну и как же? Опять, поди, наврешь мне с три короба?
ОПЕНОК: Не приучен я врать, особливо друзьям если. Есть у них там две девки. Длинноносые и кривоглазые такие. Так вот эти девки вестницами к сатане и бегают. Они бывает, бегают сами по себе, а можно их и заставить.
ФОМА ЛУКИЧ: А как?
ОПЕНОК: Да, просто очень. Каждое утро девки эти в росе на лугу купаются. Знаешь, где здесь омут глубокий?
ФОМА ЛУКИЧ: Ну.
ОПЕНОК: Ну, так вот. Надо наломать веник из веток бузины, подобраться к одной из них, ухватить её за волосы да стегать этим веником, пока она в кобылицу не обратится. А как обратится, так вскочить ей на спину и уж она принесет тебя к камню заветному.
ФОМА ЛУКИЧ: Так уж и принесет?
ОПЕНОК: Непременно принесет, а под камнем тем есть ход тайный, который как раз к самому сатане и несет. Давай-ка, наливай друг Фома еще по одной, и я тебе расскажу, как меня князь прежний уважал.

ЭПИЗОД3

Так быстро Илюшенька с Глашей в лес бежали, что аж до хрипоты задыхаться стали. Богатырь сел под куст, хватая ртом воздух и держась за бок, а спутница его прислонилась к березке и заплакала.
 
ИЛЮШЕНЬКА  (обнимая плачущую женщину за плечи):  Ну ты чего, нет уж никого рядом. Я тебя теперь в обиду никому не дам. Я как тебя увидел, так сразу и понял, что не надо мне никого кроме тебя. Не бойся, я теперь всегда с тобой буду.
ГЛАША (проворно освобождаясь от богатырских объятий): Отойди от меня!
ИЛЮШЕНЬКА: Ты чего?
ГЛАША: Отойди и всё тут!
ИЛЮШЕНЬКА: Да как же отойти-то? Я ж к тебе всей душой.
ГЛАША: Вот именно, что всей душой. Нельзя ко мне так. Заклятье на мне лежит.
ИЛЮШЕНЬКА: Как так заклятье.
ГЛАША: А так вот, обоймет меня какой мужик покрепче, так сразу же всё его тело зудит и красным волдырем покрывается. Вон глянь-ка, и у тебя уж запястье покраснело.

Илюшенька удивленно глянул на руку, а потом опять к Глаше.

ИЛЮШЕНЬКА: Давно это у тебя?
ГЛАША (утирая слезу тыльной стороной ладошки): С четырнадцати лет, батюшка ты мой.
ИЛЮШЕНЬКА: А ты бы сходила к кому-нибудь да узнала, как тебе от недуга-то избавиться. Сейчас колдунов много везде. Может и знает кто?
ГЛАША: Один только человек знает, как горю моему помочь.
ИЛЮШЕНЬКА: Кто это?
ГЛАША: Мачеха моя бывшая. Матрена Филофеевна. Мое горе-то и началось, как папенька умер. Мачеха тогда немного пожила со мною и на болото ушла. Он там теперь все те волдыри, какие от меня случаются у мужиков, лечит. За дорого говорят, лечит. Только она мне не говорит ничего. Отмахивается всё от меня.
ИЛЮШЕНЬКА: А ну-ка пойдем-ка мы с тобой Глаша вместе спросим. От обоих-то нас она, глядишь, и не отмахнется.

ЭПИЗОД 4.

Вновь княжеские палаты и вновь князь Федот на стуле резном, а верный его боярин на лавке.

КНЯЗЬ ФЕДОТ: Ну, как там у нас дела в княжестве на нынешнюю дату Еремей?
КОЧЕРЫЖКА: Да всё вроде ничего, только вот нечистая сила все крепче одолевает. Теперь уж и бабы петухами запели.
КНЯЗЬ ФЕДОТ: Ух, ты?!
КОЧЕРЫЖКА: Не все, конечно, но первые случаи сегодня в ночь замечены были. Знающие люди говорят, что скоро все бабы поголовно запоют.
КНЯЗЬ ФЕДОТ: Да ну?
КОЧЕРЫЖКА: Определенно запоют. Надо нам с тобой чего-то делать надежа князь, а то как бы чего не вышло?
КНЯЗЬ ФЕДОТ (разводя руки в сторону): а чего делать-то? Драть народ драли, заморских магов приглашали. Да кстати, а Хансон-то где?
КОЧЕРЫЖКА: Да где ему еще быть? В сарае на соломе лежит. Ему как Глашкин ухажер в лоб приложил, так он теперь никак и не очухается, только губами всё чего-то чмокает.
КНЯЗЬ ФЕДОТ: А что это у Глашки за ухажер завелся? А почему я ничего не знаю? Почему безобразие такое творится?
КОЧЕРЫЖКА: Да уж не обессудь батюшка князь. Сам только узнал через третьи руки. Опять с приезжим Глашка спуталась.
КНЯЗЬ ФЕДОТ: А что же он не чешется что ли? Чудеса.
КОЧЕРЫЖКА: А выходит, что нет. Он не местный и к тому ж богатый, поди? У них у богатых на все средство имеется. Нам бы вот денег в княжество побольше, так мы бы эту силу нечистую в два счета скрутили бы.
КНЯЗЬ ФЕДОТ: Это без слов. Вот только, где их взять-то, денег-то этих?
ГРАФ КРАХТ (взявшийся неизвестно откуда): Так у вас деньги под боком лежат, да вы их только взять не хотите. Денег у вас есть полно в округе, вот ума у вас маловато будет.
КНЯЗЬ ФЕДОТ: Это где это они у нас лежат мил человек?
ГРАФ: КРАХТ: А вон за частоколом, там, где умные ваши живут.
КНЯЗЬ ФЕДОТ: И точно. Вот, что значит иностранный ум. Наши-то разве так сообразят? А этот раз и в точку. Учись вот Ерема.
КОЧЕРЫЖКА: Да я-то против что ли? Только вот где? Мудрость-то она на дороге не валяется. Ты бы послал меня батюшка князь, в какую другую страну ума разума понабраться.
КНЯЗЬ ФЕДОТ: Всё тебе будет Еремушка. Всё. Ты мне только сегодня же за частоколом этим пошерсти. Сам знаешь, как мне деньги ныне нужны, а уж потом будет тебе и слава и путешествие в заморскую страну за казенный счет.
ГРАФ КРАФТ: Это не есть простая задача. Тот частокол не просто одолеть. Брешь в частокол совсем нет.
КОЧЕРЫЖКА: Мы с нашим народом и не такие преграды брали. Нам бы только народ, как подушевней завести да слова заветные к месту сказать.
КНЯЗЬ ФЕДОТ: Возьми там в подвале.

ЭПИЗОД 5.

Городская площадь. Торговля идет на ней. Не бойкая, конечно, но идет. А вообще, если по чести сказать, грустно опять в городе стало. И вот на площадь боярин Кочерыжка выкатывает на телеге бочку вина.

КОЧЕРЫЖКА: Налетай народ на княжеское угощение!
ГОЛОСА ИЗ МИГОМ СБРАВШЕЙСЯ ТОЛПЫ: С чего это вдруг?! Странно как-то?! Пороть сегодня не пороли, а угощать собираются! К добру ли?
КОЧЕРЫЖКА: К добру, к добру! У князя сегодня настроение доброе, вот он и вам решил добра от чистого сердца сделать!
ГОЛОСА ИЗ ТОЛПЫ: От чистого?
КОЧЕРЫЖКА: От него! От какого еще-то? Разве у князя другое бывает. На то он и князь, чтобы сердце в чистоте содержать!
ГОЛОСА: Ну, раз так, тогда наливай!

Боярин бойко и самолично разливает хмельное зелье. Толпа сразу же веселеет.

ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН (утирая усы рукавом): А чего братцы, жизнь-то вроде и налаживается?
ВТОРОЙ ГОРОЖАНИН: Есть маленько.
КОЧЕРЫЖКА (с телеги): Да это у вас разве жизнь?
ГОЛОСА: А чего у нас?
КОЧЕРЫЖКА: Чего у вас не знаю, а вы вон посмотрите, как другие живут! Вот они живут, так живут!
ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН: Ты давай боярин загадками-то не говори, а честно скажи, кто это лучше нас живет? Это, в каких это краях?
КОЧЕРЫЖКА: Да ни в какие края и ходить не надо! Вон частокол-то рядом. Там эти умники уселись, жрут, пьют в три пуза да над нами смеются.
ПРОСТОВОЛОСАЯ БАБА (из толпы): И петухами они по ночам не поют!
ВТОРОЙ ГОРОЖАНИН: И точно не поют.
ТРЕТИЙ ГОРОЖАНИН: И сытые всегда!
ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН: И с нами говорить не хотят! Отворачиваются всё!
ВТОРОЙ ГОРОЖАНИН: Потому как гордые!
ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН: И долго мы братцы терпеть такое будем!
ТРЕТИЙ ГОРОЖАНИН: Да кто ж им позволил-то лучше нас жить?!
КОЧЕРЫЖКА: Вы же сами и позволили! Нет бы, спросить с них за всё, а вы всё молчите! И вина у них там не одна бочка спрятана!
ТОЛПА: Точно спрятана!
ПРОСТОВОЛОСАЯ БАБА: Так чего же вы стоите мужики?!

Десятая серия.

ЭПИЗОД 1.

Возбужденная толпа горожан мчит по городской улице. Чуть-чуть она не смяла богатыря Никиту. Только недюжинная сила и ловкость позволила ему к стенке прижаться да от толпы уберечься. Постоял немного богатырь у стенки, переждал опасность и пошел дальше по пустой улице. Шел он по ней, шел и вышел на главную городскую площадь, а здесь два палача в красных рубахах плаху из бревен рубят.

НИКИТА: Чего вы это тут братцы строите?
ПЕРВЫЙ ПАЛАЧ (утирая сырой лоб рукавом): Да вот наш князь завтра решил народ позабавить.
НИКИТА: Это чем же?
ВТОРОЙ ПАЛАЧ: Как чем? Самой что ни наесть лучшей забавой народной! Голову здесь завтра преступнику срубят.
ПЕРВЫЙ ПАЛАЧ: И даже не одну! 
ВТОРОЙ ПАЛАЧ: Две срубим! Наш нынешний князь для своего народа ничего не жалеет.
НИКИТА: Разбойников поймали что ли?
ПЕРВЫЙ ПАЛАЧ: Еще каких! Один из них народ против князя возмутить хотел. Опенок его звать. Вот и доигрался старик.
ВТОРОЙ ПАЛАЧ: А второй с князем прежним заговор затеял. Не здешний, а туда же против власти. Как его знать-то Никодим?
ПЕРВЫЙ ПАЛАЧ: Фома Лукич, кажись.
НИКИТА: Как?!
ПЕРВЫЙ ПАЛАЧ: Вроде Фома Лукич, а может Лука Фомич. Такой росточка небольшого, худощавый, но шустрый, будто пескарь на отмели.
ВТОРОЙ ПАЛАЧ (громко смеясь): Ничего, завтра вся шустрость из него в один миг вылетит.
НИКИТА (хватая палача за грудки): Я тебе сейчас покажу, как вылетит, да я за Фому Лукича сам из вас все к ряду вытрясу!
ПАЛАЧИ (ввязываясь с богатырем в потасовку): А ты кто такой?!
И развернулась возле недостроенной плахи разудалая драка. Драка шла с переменным успехом. Сперва Никите досталось по уху, потом каты чуть-чуть пострадали, а уж потом богатырь разошелся от души. Сначала одного палача с разбитым носом отправил отдыхать под плетень, а потом другого. После того другого, плахе порядком досталось. И вот стоит разгоряченный Никита на остатках плахи и смотрит, какой бы ему еще подвиг совершить. И только он плечи усталые развернул, а по улице гомонящая толпа откуда-то возвращается, а с другой стороны к богатырю дружинники с копьями наперевес бегут. Улыбнулся богатырь радостно от предвкушения битвы, выхватил меч из ножен, но тут его за рукав старый знакомый схватил. Кирюха к Никите подбежал.

КИРЮХА: Побежали отсюда богатырь, а то ведь плохо тебе придется. Народ у нас сегодня боевой!
НИКИТА: Нельзя мне уходить Кирюха! Фому Лукича здесь казнить хотят! Да как же я его в беде-то оставлю?!
КИРЮХА: Да чем же ты ему здесь поможешь-то?
НИКИТА: Не знаю, но помочь надо.

А толпа с дружинниками уж рядом совсем. Так рядом, что видно, как глаза у них недобрым огнем горят.

КИРЮХА (хватая богатыря за рукав уже двумя руками): Бежим Никитка! Не одолеть тебе их всех! Мне даже грех подумать, чего они сейчас с тобой сгоряча сотворить могут. Они ведь такие! Им сейчас пальца в рот не клади! Сам погибнешь и Фоме Лукичу не поможешь! Бежим милый! Бежим!

Никита тряхнул головой, плюнул на плаху недостроенную, стукнул себя кулаком по ноге и побежал от греха подальше.

ЭПИЗОД.2.
В тесной избушке Илюшенька ухватил могучей рукой лесную целительницу Матрену за отворот сарафана и трясет её будто высокую яблоню с единственным яблочком на самой верхушке.

ИЛЮШЕНЬКА: А ну отвечай старая, кто на Глашу проклятье навел!
МАТРЕНА: Да какая же я тебе старая? Я-то почем знаю? Да если бы знала, то неужто бы беды от неё не отвела! Не чужая она мне ведь! Мы с её отцом почитай три года бок о бок на одной лежанке прожили! Я ведь её, как родную люблю! Кого хочешь, спроси, тебе каждый скажет, что любила. Верно Глашенька?
ГЛАША: Отпусти её Илюшенька, может и вправду, она ко мне по-доброму относилась, а что ругалась и била, так то, наверное, только для пользы моей? Отпусти её миленький! Как бы хуже нам с тобой не было.
МАТРЕНА: Вот именно, что для пользы! Я же всё только для пользы делала. Ведь если девку не поругать, так сбалуется она. 
ИЛЮШЕНЬКА (еще крепче трясет испуганную бабу): Я тебя сейчас покажу «избалуется»! Меня-то ты на мякине не проведешь! Я воробей стрелянный. Говори старая, кто заклятье на Глашу навел?
МАТРЕНА: Да какая же я старая! Экий ты глупый человек. И не знаю я ничего про заклятье.

В это время но порог пробирается таинственный косматый человек пегой масти в исподней рубахе, подштанниках и с рапирой в руке. Таинственный человек скоро подбегает сзади к витязю и целит ему рапирой прямо под лопатку, а как прицелился, так и ткнул слегка.

ТАИНСТВЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК: Отпусти даму подлый разбойник! Иначе я имею удовольствие проколоть тебя сейчас!

Илюшенька немного стушевался от подобных слов и чувствительного укола в спину и выпустил Матрену из своей могучей руки. Целительница резво отбежала от богатыря к обладателю рапиры и стала оттуда плеваться да грозить Илюшеньке кулаком. Яростно так грозить.

МАТРЕНА: Так его Генрих, так! Ишь развоевался в чужой избе! Ты что думаешь, меня и защитить некому?! У меня теперь есть защитник! Верно, Генрих?!
ГЕНРИХ: Я есть твой защитник Матрена! Я за тебя на любой злодей без страха пойду! Я жизнь своя не пожалею!
МАТРЕНА: Вот так вот! Вот он как за меня! Вы-то думали на беззащитную напали?! Ан нет! Бей его Генрих! Уж больно он знать много хочет! Ишь, как в моей избе разбушевался! Бей его милый!

И тут богатырь внезапно хватает стол, очень резко, несмотря на свою внушительную комплекцию,  разворачивается с ним вместе и бьет Генриха по рукам. Крепко бьет. У защитника целительницы рапира вылетает из рук, а сам он падает в пыльный угол. Илюшенька словно разъяренный медведь прыгает на противника, хватает его за шею и прижимает его к стене.

ИЛЮШЕНЬКА: Ну, всё злыдень, теперь богу своему молись! Сейчас я тебя душить буду! Прощайся с жизнью, гад!
МАТРЕНА: Оставь его разбойник! Скажу я тебе, как заклятье с Глашки снять! Только Генриха не тронь!
ИЛЮШЕНЬКА: А ну говори, а тоя сейчас голову этому прыщу в один момент отверну!
МАТРЕНА: Чтобы заклятье с Глашки снять, надо у хозяина моего её локон отнять и сжечь его на свече. Заговорен тот локон на болезнь, а как сожжешь его, так сразу все болезни у неё и пройдут. Понял?
ИЛЮШЕНЬКА (занося над головой Генриха свой огромный кулак): Говори старая скорее, где хозяин твой обитает? 
МАТРЕНА: Да какая же я старая! Оставь Генриха! А хозяин не знаю, где обитает! Я и сама его никогда не видела!
ИЛЮШЕНКА: Всё Генрих, не хочет тебя Матрена спасать! Молись еще раз, теперь уж точно, наверное, в последний!
МАТРЕНА: Не бей его ирод! Скажу я тебе, как до хозяина добраться, только Генриха отпусти!
ИЛЮШЕНЬКА: Сейчас отпущу, только вот шею сверну ему и отпущу.
МАТРЕНА: Только попробуй и никогда тогда про заклятье тебе не узнать. Вот отпустишь Генриха, так я и скажу сразу, а не отпустишь, тогда чего хочешь, со мною делай! Ничего я тебе тогда не скажу!


Богатырь хмыкнул, почесал свободной рукой бок и немного ослабил свою хватку на теле жертвы.

МАТРЕНА: Ко мне сегодня в полночь посланник от хозяина за деньгами придет, так вот если ты за ним проследишь, так на хозяина сразу и выйдешь! Непременно выйдешь. Он всегда сразу от меня к хозяину бежит.
ИЛЮШЕНКА: А не врешь?
МАТРЕНА: Да что я дура, что ли с дурнем таким связываться?

ЭПИЗОД 3.

Дремучий лес и идут там по звериной тропе князь Святослав Иванович с Лукерьей. Лукерья еще бодро идет, а вот князь уж еле-еле. До изнеможения устал бывший ольховский владыка. Да и мудрено ему было так устать, дорога в лесу том трудная. И деревья поваленные на тропе, и лужи топкие и другие лесные неприятности в большом достатке здесь имеются.

СВЯТОСЛАВ ИВАНОВИЧ: Давай Лушенька посидим. Утомился я уж больно. Не могу я дальше идти.
ЛУКЕРЬЯ: Не следует нам с тобой сидеть батюшка.  Людишки-то Федота-супостата след в след за нами идут. Не догнали бы.
СВЯТОСЛАВ ИВАНОВИЧ (усаживаясь на пенек): Будь, что будет, но только силы у меня уже совсем нет. Давай посидим чуток. Чуток один, а потом встанем и дальше пойдем. За чуток этот никто нас не догонит.

Лукерья присаживается рядом и подает князю кувшин с питьем.

ЛУКЕРЬЯ: На вот попей Святослав Иванович настоя целебного. Полегче тебе от него станет. Руки с ногами перестанут болеть.
СВЯТОСЛАВ ИВАНОВИЧ (выпивая настой): Да что там руки с ногами? У меня душа на куски разрывается! Тоска меня гложет матушка моя. Я вот всё шел и думал, а от чего же мучения мне такие? И дознался.
ЛУКЕРЬЯ: От чего же?
СВЯТОСЛАВ ИВАНОВИЧ: А всё оттого, что я доченьку свою, Любушку от дома отлучил. Она ведь у меня самая смышленая из детишек, а я её прогнал. Вот ведь, что наделал-то я.
ЛУКЕРЬЯ: Вот это ты истинную правду сказал Святослав Иванович. Что истинно, то истинно.
СВЯТОСЛАВ ИВАНОВИЧ: Я-то уж не молодой. Надо было Любушке мужа найти да отдать им правление в княжестве. Она бы быстро порядок там навела.
ЛУКЕРЬЯ: Точно бы навела.
СВЯТОСЛАВ ИВАНОВИЧ: Она ведь боевая у меня. Только вот дерзкая очень. А может это и лучше при наших-то делах? Она бы всех скоренько на место поставила. И всё бы в княжестве нашем хорошо сейчас было. И не мыкался бы я по лесным тропам, как пес бездомный, а сидел бы сейчас на завалинке возле палат своих да на балалайке играл. А ты бы плясала под музыку мою.
ЛУКЕРЬЯ: Нет, я бы лучше подсолнушки лузгала. Ох, как я их люблю под балалаечную музыку лузгать.
СВЯТОСЛАВ ИВАНОВИЧ: Можно и подсолнухи. Только я вот, что думаю, случись сейчас чудо какое, так я бы сразу всю власть Любушкиному мужу передал. Ни в жизнь бы я больше за правление княжеское не взялся бы. Зачем мне всё это. Мне теперь покоя хочется. Я ведь уж и не молод. У меня то там, то здесь болит, только ведь я не говорю никому. Терплю всё.
ЛУКЕРЬЯ (поглаживая Святослава Ивановича по плешивой голове): Терпельник ты мой, ой терпельник.

Святослав Иванович зарделся да склонил голову усталую на колени Лукерьи.  И вот тут вдруг рядом с ними кусты затрещали.

ЭПИЗОД 4.

Княжеские палаты. Князь, как всегда на резном стуле сидит. Стольники со спальниками туда-сюда бегают. И ко всему прочему в светлицу к князю вваливается боярин Кочерыжка с тяжелым мешком.

 КОЧЕРЫЖКА: Вот надежа князь отобрал я у умников накопления ихние. Вот этой самой рукой отобрал. Вот они денежки-то. Вот они родимые! Все тут одна к одной.
КНЯЗЬ ФЕДОТ (с подозрением посматривая то на мешок, то на боярина): А себе сколь оставил?
КОЧЕРЫЖКА (заволновался и руками заегозил): Да ты что батюшка, разве я себе такое позволю?
КНЯЗЬ ФЕДОТ (грозя пальцем подчиненному): Ой, не лги мне отрок! Ой, не лги!
КОЧЕРЫЖКА: Да не лгу я Федот Еремеевич. Чем хочешь, сейчас тебе поклянусь!
КНЯЗЬ ФЕДОТ: Ой, не клянись! Ой, не искушай душу! Ты, наверное, думаешь, что я всегда князем был, что я никогда боярином не был? Думаешь ведь так?
КОЧЕРЫЖКА: Ну, думаю.
КНЯЗЬ ФЕДОТ: Вот видишь, думаешь, а если думаешь, то говори сразу и не томи меня. Сколько взял?
КОЧЕРЫЖКА: Ну, горсточку всего.
КНЯЗЬ ФЕДОТ: Сколько?
КОЧЕРЫЖКА: Ну, две.
КНЯЗЬ ФЕДОТ: Вот теперь молодец. Хвалю за честность.
КОЧЕРЫЖКА: Рад стараться батюшка князь!
КНЯЗЬ ФЕДОТ: Старайся, старайся, только не перестарайся смотри.
КОЧЕРЫЖКА (ударяя себя в грудь кулаком): Да ни в коем разе.
КНЯЗЬ ФЕДОТ: Ты кончай в грудь-то себя стучать. Кончай. Давай сказывай, как всё дело-то было?
КОЧЕРЫЖКА: А чего сказывать? В один момент мы их взяли. Они даже и пикнуть не успели. Это только с виду они такие умные, а на деле дураки дураками оказались. Чего с ними делать-то будем?
КНЯЗЬ ФЕДОТ: А чего с ними делать? Выпорем, напоим, похмелим, еще раз выпорем, и станут они люди, как люди. Чего ж они из другого теста что ли?
КОЧЕРЫЖКА: А с деньгами чего делать будем?
КНЯЗЬ ФЕДОТ: А вот это братец дело совсем не твое.
КОЧЕРЫЖКА: Да я батюшка хотел только гонцов в разные страны снарядить за мудрецами. С нечистой силой-то надо ведь как-то справляться?
КНЯЗЬ ФЕДОТ: А чего с ней справляться-то?
КОЧЕРЫЖКА: А как же?
КНЯЗЬ ФЕДОТ: Надо нам с тобою Ерема войско побольше нанять, чтобы народец наш почаще драть да с главной нечистой силой переговорить.
КОЧЕРЫЖКА: Насчет чего переговорить?
КНЯЗЬ ФЕДОТ: Ну, насчет того, чтобы нам с тобой в нужный момент не кукарекать.
КОЧЕРЫЖКА: А разве можно так?
КНЯЗЬ ФЕДОТ: Если деньги есть, то всё можно. Ты давай беги и ищи, как нам с силой этой за переговоры сесть.
КОЧЕРЫЖКА: А как же их найти-то?
КНЯЗЬ ФЕДОТ: А это уж сам смекай, а то я и так много за тебя думаю.

Одиннадцатая серия.

ЭПИЗОД 1

По тесным улицам недалеко от княжеского терема бегут Никита с Кирюхой. Кирюха впереди, а Никита сзади.

НИКИТА (останавливаясь): Подожди Кирьян, подожди. Не пристало мне богатырю, словно зайцу по городу вашему бегать. Я сейчас к князю вашему пойду. Покажи мне дорогу туда.
КИРЮХА: Дорогу-то показать мне не мудрено, да только вот тебя дурака жалко. Пропадешь ведь не за грош.
НИКИТА: А меня жалеть нечего. Судьба у меня такая, чтобы не жалеть меня. Давай, показывай дорогу. Пойду, спрошу вашего князя насчет Фомы Лукича. Как следует спрошу.
КИРЮХА: Спросить-то спросишь, да только получится твой спрос на потеху народную. Обещали нам потеху двойную, а будет тройная.
НИКИТА: Это как это?
КИРЮХА: Обещали две головы отрубить, а вместе с тобой три будет.
НИКИТА: Не будет. Я свою голову просто так не отдам.
КИРЮХА: Эх, милый, а кто тебя спросит?
НИКИТА: Всё равно не отдам. До последней капли крови биться буду, но не отдам. Показывай к терему княжескому дорогу. Фому Лукича пойду спасать!
КИРЮХА: Подожди, не торопись.
НИКИТА: Некогда мне не торопиться. Мне еще Любашу надо найти.
КИРЮХА: Это которую? Уж не ту ли, которую отец со двора своего за своевольство прогнал.
НИКИТА: Как так прогнал?
КИРЮХА: Пойдем ко мне, Марье тебе все в точности про Любку твою расскажет. Она про любую тебе в городе нашем столько расскажет, сколько та любая и не знает про себя. Пойдем.
НИКИТА: Извини друг, но мне сначала надо друга из беды вызволить, а уж потом про себя думать. Где тут у вас княжеский терем?
КИРЮХА (почесав затылок): Нет, ты про терем забудь. Пойдем ко мне сначала. Придумал я кое-что.
НИКИТА: Чего еще придумал?
КИРЮХА: Я тебе колодец свой покажу.
НИКИТА (уже со строгостью в голосе): Да зачем мне колодец твой?! Мне друга спасать надо, а не в колодцы смотреть! Пойдем к терему!
КИРЮХА: Ты постой. От моего колодца до твоего друга гораздо ближе, чем от терема княжеского. Пойдем, пойдем.
НИКИТА: Это как?
КИРЮХА: А я покажу! Не пожалеешь потом, помяни моё слово – не пожалеешь. Благодарить еще потом будешь.

ЭПИЗОД 2.
Изба Кирьяна. На столе угощения, а возле стола на лавках сидят: Никита, Кирьян да жена его Марья.
 МАРЬЯ: Это как же я про Любашку-то не знаю. Все про неё знаю. Всем девка хороша, только вот своенравна очень. Всё поперек делать любит. Даже отцу всё жениться мешала.
А уж такому отцу против слово сказать на так-то просто. Ему кроме Любашки никто в городе слова против не говорил.
НИКИТА: А кто же отец-то её?
МАРЬЯ: Как кто? Князь наш бывший.
НИКИТА: Князь?
МАРЬЯ: Он самый. Святослав Иванович. Хороший человек был. Уважительный. Нынешний- то князь не такой. Вот бывало …..
НИКИТА: Ты подожди баба, подожди. Так выходит, что Любаша дочь княжеская.
МАРЬЯ: Самая что ни на есть княжеская и есть. А чья еще-то?
НИКИТА: Вот как. А я-то думаю, чего она ничего не боится?
КИРЮХА: А чего ей бояться-то? Её отец хотя и прогнал с глаз долой, но следил за ней строго. Пять-шесть дружинников всегда возле той избушке, где Любка жила службу несли. Ей только моргнуть стоит и те дружинники, любого в два счета завалят.
НИКИТА (удрученно, качая головой): Так значит, княжеская дочь она. Вот беда, вот незадача.
МАРЬЯ: Так в чем беда-то милый ты мой. Радуйся, что такая девка тебя полюбила.
НИКИТА: Чему тут радоваться-то? Все ж подумают, что за богатством погнался. Мне даже сейчас совестно за себя, а уж когда мы с Любашей под венец пойдем, так я тогда вообще со стыда сгорю. Нет, не пара она мне. Вырвать мне её надо с корнем из души своей.
КИРЮХА: Правильно друже. Правильно. Я ведь когда помоложе был, за мною кто только не бегал? И боярыни, и княгини – все были. Только я решил для себя так ….
МАРЬЯ: Да погоди ты балабол! Не смущай парня. А ты Никита вот чего подумай. Это раньше княжеской дочкой было, а теперь дочь изгнанника она.
НИКИТА (радостно всплескивая руками): И то верно. Ой, спасибо тебе Марьюшка. Успокоила ты душу мою богатырскую.
КИРЮХА: Я считаю, как была она княжеской дочерью, так ей и останется. Куда б её отца не посылали бы, а Любка, как Любкой была, так Любкой и будет. Ты вот с меня пример бери. Вот я всех знатных презрел и взял дочь колодезника. И ты Никита девку от мастерового ищи. Кстати, пойдем покажу, как нам в княжескую темницу сподручней пробраться.

ЭПИЗОД 3.

Лесная поляна. Князь Святослав Иванович пытается спрятаться за Лукерью, а та подняла с земли кривой сук и к обороне от лютого ворога готовится. А шум из кустов всё ближе и ближе. И вот выскакивает на поляну воевода Лихорук.

ВОЕВОДА (удивленно хлопая глазами и радостно снимая шапку): Догнал я вас все-таки.
СВЯТОСЛАВ ИВАНОВИЧ (выскакивая из-за спины Лукерьи и вырывая у неё из рук боевую корягу): Так это ты подлец за нами гонялся.
ВОЕВОДА (все еще радостно улыбаясь): Я! И вот догнал, наконец!
СВЯТОСЛАВ ИВАНОВИЧ (замахиваясь корягой на воеводу): Я тебе сейчас покажу, наконец!
ЛУКЕРЬЯ: Да успокойся ты батюшка. Чего теперь развоевался. Теперь радоваться надо.
СВЯТОСЛАВ ИВАНОВИЧ: А я и радуюсь! Только всё равно нельзя, так добрых людей пугать. Я из-за тебя Лихорук обе пятки в кровь стер.
ВОЕВОДА: Ты уж потерпи батюшка князь. Потерпи. Только здесь тебе тоже оставаться нельзя. Охотятся за тобой по лесам. Сейчас еще немного пройдем, и знаю я место одно заветное. Отдохнешь скоро.
СВЯТОСЛАВ ИВАНОВИЧ: Это где же?

И тут из чащи выбегают дружинники во главе с Удалым. Они так быстро хватают князя да Лукерью с воеводой, что те и опомниться, как следует, не успели.

УДАЛОЙ: В темнице княжеской и отдохнешь!

ЭПИЗОД 4.

Уж тьма на улице. Кирюха ведет Никиту на задворки своей избы.

КИРЮХА: Ты осторожней тут. Тесть-то мой возле избы почитай пять колодцев вырыл. Здесь и провалиться немудрено.
НИКИТА: А куда мы идем-то?
КИРЮХА: К заветному месту идем, к заветному. Мне про него тесть перед самой смертушкой своей рассказал.
НИКИТА (останавливаясь и дергая проводника за рукав): Ты меня не к месту своему заветному веди, а к темнице княжеской.
КИРЮХА: Так мы туда и идем.

Они поплутали еще немного во тьме, и подошли большому кусту.
КИРЮХА: Вот здесь под калиновым кустом тесть последний свой колодец рыл, да и наткнулся там, на подземный ход. И ведет тот подземный ход как раз к княжеской темнице. По большому секрету он мне про то поведал. Никому я про это не говорил, да и сам не проверял, а ты вот попробуй, проверь.

ЭПИЗОД 5.

Илюшенька с Глашей и хмурым Генрихом притаились за углом избушки-развалюшки. Ждут они появления таинственного посланца. Долго ждут и вот, наконец, дождались. Юркнул человечек в избушку Матрёны и скоро обратно вышел.

ГЛАША (шепчет): Вон он.
ИЛЮШЕНЬКА: Вижу. Пошли следом.

И крадутся они тихо-тихо следом за осторожным посланником. Он то и дело оглядывается, смотрит по сторонам, но преследователей не замечает.   

ЭПИЗОД 6.

Никита спустился в колодец, нашел там подземный ход и пошли они вместе с Кирюхой, освещая себе дорогу смолевыми факелами. Так до каменной стены дошли они. Дошли и уперлись в неё. Дальше хода нет.

КИРЮХА: Вот она темница княжеская. Только стену разбить осталось.
НИКИТА: А чем же её разобьешь-то? Вон она, какая справная.
КИРЮХА: Подожди, подожди. Тесть говорил мне, что тут молот где-то пудовый на всякий случай спрятан.

Кирьян с большим трудом подтаскивает к богатырю молот. Никита с легкостью поднимает его и с размаху бьет по стене.

ЭПИЗОД 7.

В княжеской темнице. Фома Лукич спит, а товарищ его по несчастью проснулся, и протяжно охая, осматривает пустой кувшин. Он трясет его, заглядывает внутрь, но ничего там не находит. Старик отрешенно машет рукой и садится на каменный пол.

ФОМА ЛУКИЧ: Чего Опенок? Кончилось всё?
ОПЕНОК: И не говори. Как вчера хорошо было, а сегодня, хоть волком вой.
ФОМА ЛУКИЧ: И у меня деньга последняя была.
ОПЕНОК: Надо было тебе вчера два кувшина дружиннику наказывать. Глядишь, сегодня бы чего и осталось.
ФОМА ЛУКИЧ: Держи порты шире. Это уж закон такой: сколько кувшинов не возьми, а утром все равно ничего нет. Не нами придумано.
ОПЕНОК: Плохой закон. Последний ведь день мы сегодня с тобой начинаем Фомушка.
ФОМА ЛУКИЧ: И то, правда. Не по-людски он у нас как-то начинается. Вот никогда не думал, что у меня последний день вот так начнется.
ОПЕНОК: А я разве думал?
ФОМА ЛУКИЧ: Как-то вот обидно мне в последний день, сложа руки сидеть. Может стенку нам с тобой покрушить.
ОПЕНОК: Пустое.
ФОМА ЛУКИЧ: А чего не пустое сейчас? Может, придумаешь чего?
ОПЕНОК (вскакивая вдруг с пола и ударяясь затылком о каменный потолок темницы): А меня ведь друзья по нечистой силе заклинанию одному выучили. Как же я забыл-то про него?
ФОМА ЛУКИЧ: Что за заклинанье-то?
ОПЕНОК: Да вот как раз такое, чтобы стены каменные открывать. Как же я забыл-то про него?

Старик встает лицом к стене, начинает чего-то шептать да руками перед собой водить. И тут стена вдруг с грохотом рушится и  перед узниками предстает в пыльном проломе Никита с кувалдой да улыбающийся Кирьян.
ФОМА ЛУКИЧ: Никита, друже! Ты ли это?
КИРЬЯН: Потом ребята побратаетесь, а сейчас уходить нам надо.

И тут из темного угла темницы выходит загадочно улыбающаяся Марфа.

МАРФА: Доброй вам ночи люди добрые.
НИКИТА: Нет!
МАРФА: А вот теперь ты богатырь от меня никуда не отвертишься. Не ответишь взаимностью на любовь мою, так я такой тут вой подниму, что вся стража княжеская.
КИРЬЯН: Ты это баба того.
МАРФА: Ничего не того. Выбирай Никита: или я или стража княжеская. Чего тебе сейчас милее будет?
НИКИТА: Фома Лукич?
ФОМА ЛУКИЧ: Терпи Никитка, а мне бежать надо, а то ведь рассвет скоро. Тебе вон Опенок поможет. У него на все случаи жизни заклятия есть.

Фома Лукич хватает за рукав Кирьяна и тащит его за собой через пролом к подземному ходу.
ФОМА ЛУКИЧ: Слушай Кирюха, давай веди меня скорее к омуту самому глубокому. Веди, пока рассвета-то нет. 

Двенадцатая серия.

ЭПИЗОД 1

Рассвет над рекой. Фома Лукич спрятался в зарослях ивы и ждет. Над лугом туман и вот из тумана появляются две девицы в белых рубахах. Они падают в росистую траву и начинают в ней валяться. Фома Лукич, словно змей подбирается к купальщицам с веником бузины в левой руке. Вот он хватает одну из девиц за косу и начинает часто бить её веником. Девица кричит, визжит, мечется из стороны в сторону, но богатырь крепко держит её. Добился своего Фома Лукич. Обратилась девица кобылицей. Оседлал её богатырь и помчал куда-то.

ЭПИЗОД 2.

Илюшенька с Глашей крадутся за озирающимся посланцем, и вот он приводит их к городской стене. Светает. В городе часто кричат петухи, и средь криков этих следит богатырь за посланником. Посланник поплутал по улицам и вышел к княжеским палатам, но с красного крыльца входить в них не стал, а пошел на задворки, через скотный двор. Там была потайная дверь, вот как раз в неё и юркнул хитрец. Илюшенька, оставив в густых кустах возле скотного двора Глашу, строго погрозил ей пальцем и тоже протиснулся в княжеский терем с заднего хода.

ЭПИЗОД 3. Кобылица домчала богатыря к камню огромному и исчезла куда-то будто не было её вовсе. Стоит Фома Лукич перед камнем и голову под шлемом серебряным чешет. И тут вдруг камень отъехал в сторону сам по себе. Открылась в земле дыра, и кто-то неведомый крикнул богатырю «Прыгай!». И прыгнул он. Прыгнул да полетел куда-то в неведомую тьму. Долго ли летел, коротко ли, но очутился в светлице красоты неописуемой. Даже княжеским палатам с красотой этой не сравниться. Куда им? Всё здесь было как-то по особенному. Блестело всё кругом. Стены блестели и мигали, и стол блестел. За столом сидел молодец холеный, в кафтане покроя для Фомы Лукича неведомого. И стоял перед молодцем ящик да светился по особенному. Холеный молодец оторвал взор от ящика и обратил внимание на Фому Лукича.

ХОЛЕНЫЙ МОЛОДЕЦ: Вам кого любезный?
ФОМА ЛУКИЧ: А мне бы знаешь чего мил человек? Мне бы переговорить с этим, как его? Ну, с главным повелителем силы нечистой. Нужно очень.
ХОЛЕНЫЙ МОЛОДЕЦ: А по какому вопросу?
ФОМА ЛУКИЧ: Из Ольхова я. Одолела там всех мужиков сила нечистая, вот они и послали меня к вам, разузнать, что к чему.
ХОЛЕНЫЙ МОЛОДЕЦ (задумчиво почесав щеку): Одолела говоришь?
ФОМА ЛУКИЧ: Одолела. Сил нет, как одолела. Все от неё плачут: и бабы, и мужики. Все в один голос. Как бы мне с главным-то вашим встретиться?
ХОЛЕНЫЙ МОЛОДЕЦ: Да сейчас никак с ним не встретиться.  Вот если через недельку зайдете, вот тогда.
ФОМА ЛУКИЧ: Не могу я через недельку. Мне бы сразу.
ХОЛЕНЫЙ  МОЛОДЕЦ: Сразу нельзя. Ты думаешь один такой проситель. К нам каждый день толпами валят. Каких только уродов не приходят. Ты-то ещё ничего, симпатичный. Да и места мне ваши знакомы. Хорошие у вас там люди живут. Давай я тебя на следующий месяц запишу. Так, сейчас у нас начало июня, ну так, давай числа пятнадцатого августа подходи. Может, устрою тебе чего-нибудь. Только ты мне за это непременно чего-нибудь привези из города вашего.
ФОМА ЛУКИЧ: А чего тебе привезти-то мил человек?
ХОЛЕНЫЙ МОЛОДЕЦ: Ну, я не знаю. Ну, к примеру ….

И тут вдруг дверь красоты диковинной раскрылась и вышел из неё седовласый человек. По походке князь не меньше. Холеный, как увидел его, так вскочил сразу.

СЕДОВЛАСЫЙ (обращаясь к Холеному, но кивая на Фому Лукича): Кто таков?
 ХОЛЕНЫЙ  МОЛОДЕЦ: Не могу знать!  Из временного лифта выпал! Заблудился, наверное!
СЕДОВЛАСЫЙ (обращаясь теперь к Фоме Лукичу): Кто такой?
ФОМА ЛУКИЧ: Из Ольхова мы. Мне бы переговорить с главным по нечистой силе по общественному вопросу.
СЕДОВЛАСЫЙ (опять обращаясь к Холеному): Что за Ольхов? Что там у нас?!

Холеный бросился к своему ящику и стал там чего-то стучать, а Фома Лукич спросить чего-то хотел Седовласого, но ком у него в горле застрял. Пока он этот ком прогонял, Холеный от ящика своего взор оторвал.

ХОЛЕНЫЙ МОЛОДЕЦ: Группа там у нас работает.
СЕДОВЛАСЫЙ (кричит): Век!
ХОЛЕНЫЙ МОЛОДЕЦ: Одиннадцатый, двенадцатый  где-то.
СЕДОВЛАСЫЙ (опять кричит): Да вы что совсем соображение потеряли!  Сколько раз мне повторять, чтоб прекратили разбрасывать силы по временному пространству! Вы чем у меня слушаете?! Сколько раз повторять можно?!
ХОЛЕНЫЙ МОЛОДЕЦ (полушепотом да еще и заикаясь): Да там группка-то крошечная. И внимания вашего не стоит.
СЕДОВЛАСЫЙ: Что перечить мне! Немедленно всех отозвать и перебросить в начало двадцатого века. Всех! И немедленно! Через десять минут проверю! Работнички!

Седовласый ушел, а Холеный опять к ящику своему бросился и давай там снова чего-то стучать. Ну, дятел, да и только. Фома Лукич постоял, постоял, с ноги на ногу помялся и и решился к Холеному подойти.
ФОМА ЛУКИЧ: Ну, так чего тебе мил человек привезти-то?

Холеный молча ухватил богатыря за рукав, и потащил к двери какой-то. Там опять же молча, он запихнул Фому Лукича в ящик и вновь тьма, и вновь всё завертелось.

ЭПИЗОД 4.

Илюшенька поднялся по шатким ступенькам и увидел, как посланник передает мешок человеку в богатом кафтане. Выхватил богатырь булаву из-за пояса и тут же положил обоих противников своих. Те даже охнуть не успели. Богатырь быстро пошарил по груди еще теплого незнакомца в богатом кафтане. Нашел там мешочек с локоном и и тут же сжег локон тот. И только он сжег его, а сзади Глаша подошла.
 ГЛАША: Что же ты наделал Илюшенька?
ИЛЮШЕНЬКА: А чего?
ГЛАША: Ты же князь убил. Беда-то, какая!
ИЛЮШЕНЬКА: Какого князя?
ГЕНРИХ (взявшийся неизвестно откуда): Местного. Не сносить теперь тебе головы богатырь, но от меня с Матреной огромное тебе спасибо. Житья Матрене этот проходимец не давал.
ИЛЮШЕНЬКА: Кто не давал?!
ГЛАША: Федот! Бежим быстрее отсюда!

И побежали они прочь из княжеских палат. Выбежали на улицу, а там тишина. Ни крика единого. Бегут они по улице и лоб в лоб с Фомой Лукичом сталкиваются.

ФОМА ЛУКИЧ: Илюха, ты откуда?
ИЛЮШЕНЬКА: Да и сам не знаю? Вроде из палат княжеских?
ГЛАША: Беда у нас случилась, Фома Лукич. Илюшенька по чистой случайности князя местного порешил. Спасаться нам теперь надо.
ФОМА ЛУКИЧ (пожимая плечами и показывая за спины Илюшеньки и Глаши): Как так порешил? А это тогда кто?

Илюшенька оборачивается и видит, что дружинники ведут связанного князя Святослава, Лукерью, воеводу.

ИЛЮШЕНЬКА (выхватывая меч из ножен): Тетя Лукерья! Да кто ж тебя так?!

ЭПИЗОД  5.

Пир в княжеском тереме. И на улице веселье. Крики во славу спасителя города от нечистой силы князя Святослава Ивановича слышны. За столом рядом с князем богатыри сидят, а уж рядом с ними: и Глаша, и Любаша, и Матрена с Кирьяном. Все радуются празднику. Конечно, богатыри не совсем рядом с князем сидят. Рядышком-то два боярина, ранее богатырям не ведомые восседают.

ПЕРВЫЙ БОЯРИН: Слава князю нашему Святославу Ивановичу!
ГОСТИ ЗА СТОЛОМ (а громче всех Удалой): Слава!
КАКОЙ-ТО ГОСТЬ (шепчет на ухо Фоме Лукичу): Вот ведь смог князь нечистую силу одолеть. Кто только с нею не сражался: и заморские маги, и богатыри русские. Никому она по зубам не оказалась, а князь вот смог. Говорят, что семь голов средь гор огненных снес он силе этой нечистой. Сам чуть было не погиб, но добил её до самого, что ни на есть окончания. Одолел он беду ольховскую.
ФОМА ЛУКИЧ: Одолел?
ГОСТЬ: Определенно.  Слава князю нашему Святославу Ивановичу! Слава!
ИЛЮШЕНЬКА  (шепчет на ухо Никите): А Марфа-то где твоя? 
НИКИТА (чуть подавившись коркой душистого хлеба): Не поминай лучше! Опенок с ней в подземелье сражается. Обещал её за три деньги золотых в самую преисподнюю доставить.
ИЛЮШЕНЬКА: А где же ты столько денег-то возьмешь?
ЛЮБАША: У него теперь и не столько будет!
ВТОРОЙ БОЯРИН (князю): Тут Святослав Иванович на смотрины к тебе девицы съезжаться стали. Прогнать прикажешь?
КНЯЗЬ: Отчего же прогнать?
ПЕРВЫЙ БОЯРИН: Да, Лукерья Степановна велела!
КНЯЗЬ: Я ей сейчас велю! Ишь ты, воли сколько брать стали!

                КОНЕЦ.