Чем хорош молодой организм, так это тем, что сколько и в каких условиях ни работай, а на досуге он, как огурчик. Не теряя оптимизма, девчонки вечерами, как угорелые, носились друг к другу в гости, торчали в церкви, которая служила теперь вовсе не церковью. Сначала она была складом для малочисленной, в основном разбитой и непригодной для работы техники, и вот совсем недавно сельчане удивлённо констатировали, что склад уже вовсе и не склад, а крытая, скрытая от глаз людских, свалка никому не нужного хлама. Решили, что негоже продолжать богохульствовать, расчистили авгиевы конюшни и распоряжением местного начальства превратили из очага заразы в очаг культуры.
Каждый вечер всеобщий любимец, местный киномеханик, крутил всем желающим художественные фильмы. Киномеханика полюбили все девчонки, потому что к такому обаяшке нельзя было оставаться равнодушным. Ласков и добр он был безгранично, с каждым заводил разговоры, живо интересовался его жизнью. А когда к тебе проявляют неподдельный интерес, то кому же не приятно? Всем приятно. Это была не та трепетная любовь, которую ждёт каждая девчонка. Это была любовь младшего друга к старшему, это была любовь соседки к любимому соседу, даже больше: это была любовь человека к человеку.Никто из девчонок не знал, сколько ему было лет: может, тридцать, может, шестьдесят. То, что заставляло буквально всех обратить на него внимание, это его рост. Будто именно о нём кто–то когда–то сказал: метр в кепке. А язвительный сатирик уточнил: и в прыжке. Вот таким он был: в прыжке и в кепке - метр.
Леда фильмы в очаге культуры смотрела редко, танцевать здесь после фильма и вовсе не любила. Не любила не танцы, но ей не нравились часто поддатые местные кавалеры, приходившие поглазеть на городских краль, к тому же, изредка устраивающие между собой пьяные потасовки, дабы показать свою удаль и обозначить, кто здесь кто, и кто на самом деле круче. Леду привлекал неизвестно каким чудом сохранившийся дух церкви. Несмотря ни на что, церковь умудрялась оставаться церковью. И этот низенький, почерневший от времени заборчик, окружавший церковь, как бы отделял мир церкви от мира, которому сначала нужен был склад, а теперь вот понадобился очаг культуры.
Вокруг церкви подковой располагались громадные, также почерневшие от времени и неутешительных перемен, вековые деревья. На кронах этих громадных чёрных деревьев возвышались, как будто неведомо кем небрежно разбросанные большие пустующие гнёзда.
Странно, но ни заборчика, ни вот этих деревьев со сплетенными на них кособокими домишками раньше никто не замечал. Были ли они всегда? Не могли же вынырнуть они невесть откуда. Да и в последующие дни – это Леда заметит потом – и заборчик, и деревья, и даже эти нелепые пустые гнёзда, как будто вдруг скроются из виду, ни в коей мере не привлекая к себе внимания.
А в те дни…