Притча о драйве

Эжен Париж
" ... драйв - это желание что-то делать, это намерение  преодолевать себя",-  Дмитрий Медведев, 24.12.2010.

Зачем мы читаем и верим всему тому, во что они сами никогда не поверят? Они нас принуждают этим, и от этого наше положение становится зависимое. Они нас принуждают верить в то, что им выгодно, потому что они хотят, чтоб, вы, были управляемые. Но не я.
   Потому что нужно убить часть себя.
Нужно убить шакала. Убить, чтоб защитить своих детей, и детей своих детей.
Потому что, если , ты, этого не сумеешь, этого не сделает никто.
 И если случится то, чего не должно случиться, и ты не убьёшь шакала, то лицо твоё покроется серой землёй и серой пылью от пепелища, сожжённого твоего родного дома. И пойдёшь, ты, по свету от края до края. Поползёшь, как ядовитая змея. Покатишь свою камешку, как жук- скарабей. А в глазах твоих совсем света не будет. - Там поселится темнота и пустота. И глаз совсем не будет. - Они высохнут. И одни глазницы, как катакомбы чёрные, будут пытаться посмотреть из- под края чёрной, смертной плащаницы. Будешь пытаться глядеть с детской трогательной наивностью,  но ничего не увидишь. А, лишь, напугаешь  окружающих, зрелищем с запахом серного озера, приютившимся у твоей преисподней.
   Убей шакала. Убей его, пока не пришло время расплаты за медлительность и нерешительность.
"А разве, что-то , ты, можешь? Разве, что-то, ты, можешь, чтобы не умереть," - спрашиваю каждый раз себя я, когда непознанность тяжёлой подушкой величиной с многоквартирный дом сваливается на меня, и давит своей громадой на сознание, раздражённое и испуганное кошмаром с открытыми и пустыми глазами, вглядывающимися в серую ртутную рябь экрана моей жизни.
   Вот, я зачем- то, шалым образом, забираюсь на шкаф под самый потолок, и, там сижу беспричинно. Гляжу в мигающую рябь, стоящего в углу и шипящего, плюющегося во все стороны,  странного потустороннего существа на четырёх высоких ножках. Это " Ладога 205, это - чёрно- белый телевизор.
   Совершенно обезумев я ору, как старый мозольный присяжный, потому что не могу взять себе в толк, причём здесь Рудольф Нуриев, Настасья Кински, и конкорд под вой аккомпанемента эмигрантской песни Лед Зеппелин. Ведь, всё было и прошло. Всё кануло. Но даже об этом они не разрешают нам думать. Они навязывают нам свою программу.
    И поэтому, сколько бы я не вспоминал сознательную природу рядом с Аушрос Вартай в Литве, с той женщиной, и с тем высоким худощавым мужчиной рядом, с удивительной всклокоченной бородой, похожего и на короля Лира, и на Сервантеса одновременно, но сколько бы я их не вспоминал, я не смогу вернуть прошлого так же, как я не смогу вернуть утраченную мою способность любить. А образовавшийся вакуум уже давно заполнен лишь одним: любой ценой избежать смерти.
   Наверное, это единственное, что у меня никогда теперь не отнимется, желание жить.
  Пожалуй, это больше, чем желание ощущать свет солнца, это страх смерти.
"Убей шакала, убей падальщика в себе",- так сказал оракул.
  Он встретил меня в Таллине на перекрёстке улиц Лайкма и Гонсиори, прижал к мрамору универмага и сказал: "Ты будешь летать во сне каждый раз, когда у тебя появится возможность воспарить над недоразвитостью своего человеческого зародыша. Ты воспаришь над ничтожеством карликов, и, оттуда увидишь как стада человечьи пасутся на тверди, поправ и нарушив установления смерти".