Не надо про Париж 1глава

-   Ой, Жень,  хочу в Париж! – заметив, что подруга  не спит, сладко  протянула, отложив в сторону французский роман,  Нина Сидорова, эффектная, даже без макияжа, блондинка лет двадцати двух.– Эйфелева башня, Монмартр, Булонский лес, площадь дэ Фет, элегантные француженки, вино,  французы – лучшие в мире любовники…

На стенах  комнаты общежития пединститута отплясывали солнечные зайчики, которыми профессионально  управляли парни из общежития напротив – тоже студенты только другого вуза. Проснулся сам – помоги проснуться товарищу! Это  давно стало ритуалом. Просыпались парни  с солнышком, которое с раннего утра било  в окна . Проснулись! А почему другие должны спать? Просыпайтесь! Девчонки на них не сердились. Польщённые вниманием будущих светил науки, они в тёплое время года открывали окна, чтобы поздороваться, переброситься шуткой и, что греха таить, пофлиртовать.

Но для  Нины этот  ритуал не имел смысла, потому что просыпалась она сама, просыпалась рано. И был в  раннем пробуждении особый смысл: побыть наедине с собой  всё осмыслить и спокойно почитать.

Женя только что открыла глаза. Но реакция  на монолог Нины  была незамедлительной. Девушка правильная, прагматичная, она  не могла разделить романтические устремления подруги и сочла своим долгом, несмотря на столь ранний час,  Сидорову на грешную землю опустить. Женя сначала   говорила шёпотом, но  постепенно, сама того  не замечая, перешла  на повышенный тон:


 -  Нин, заземлись, подумай, кому ты в  Париже нужна? Разве что Эйфелевой башне? И  только потому, что рядом с тобой, такой же дылдой, она будет комфортнее себя чувствовать.  А рядом с француженкой, извини, Нин, как бы  тебя острым словом не обидеть, лучше бы не стоять.  Про французов вообще забудь. А если говорить о перспективе отношений «мужчина-женщина»,  хорошо, если  в деревне, где предстоит работать,  тебя какой-нибудь простенький русский мужичок  осчастливит.

 Да, вот в этом вся она, вечный Нинин оппонент Женя Александрова, тоже двадцати двух лет, тоже эффектная, но брюнетка. «Александрова и Сидорова – «блэк энд уайт», -  шутили друзья. Совершенно разные, они, тем не менее,  дружили.  Четыре года в комнате общежития  стояли рядом их кровати,  четыре года делились они последним рублём и последним куском хлеба. Разговаривали девушки друг с другом, стараясь задеть за живое, совершенно не обижаясь,  подчиняясь неписанному закону – друг поймёт и простит. Неясно, на чём основывалась  дружба, но, видимо, всё-таки были какие-то внутренние, не заметные со стороны мотивы.

-   Всегда ты, Александрова, поперёк моего счастья становишься! – неожиданно для себя и подруги обиделась Нина. В подобных ситуациях она  называла Женьку по фамилии. – Вот распрощаюсь с институтом, заработаю денег, родители немного подкинут и вперёд -  навстречу  мечте - в Париж. Ты  скажешь, что это банально звучит,  пусть  банально, но я готова «увидеть Париж и умереть».

- Ладно, уж, «увидеть», «умереть»… - с иронией повторила Женя ключевые слова последней фразы. -  Жить, Сидорова, жить  нужно. Любишь ты балансировать на грани обычного и трагического. «Увидеть Париж!» Когда это  будет! Сначала своё, русское, хорошенько рассмотри, научись понимать, ценить, беречь. Что ты видела, где  была?  Кстати, ты лингвист, а знаешь, как появилось выражение «увидеть Париж и умереть»? – Женя села на  любимого конька.  Она любила поучать и имела для этого основания: интеллектом  Бог не обидел. Казалось, Александрова  знает всё,  или почти всё. Настоящая ходячая энциклопедия.

- Молчишь? А могла бы поинтересоваться, если часто это выражение  используешь.  Всё дело-то, Ниночка, в непрофессиональном переводе. «Увидеть Париж» и… далее следовало название небольшой деревушки в окрестностях Парижа, которое перевели как «умереть». Понятно? – В ответ – тишина. - Темнота ты, темнота. А теперь соотнеси это с собой. Что получится? – «Увидишь  какую-нибудь   сибирскую деревушку в глухомани – Неелово или Горелово, помнишь, у Некрасова? Вот там и умрёшь, а Париж вряд ли увидишь.

Женьке  доставляло неописуемое удовольствие ставить подругу в тупик и потом наслаждаться победой света над тьмой. Нине  ничего не оставалось делать, как попытаться сохранить собственное достоинство:

- И откуда тебе  это известно? Ну и темы для разговора  с утра,  развела философию. Ты ещё своего любимого Монтеня вспомни и вместе с ним поучи меня жить достойно. Что-то я без тебя буду делать «в глуши, во мраке заточенья», умная ты моя?

И уже на полтона ниже:

-  Шурку с Анькой пожалей, говори тише: они спать хотят.

  Женя промолчала, потому что вопрос требовал обстоятельного ответа и взрыва эмоций, чего нельзя было  позволить в ранний час. Так что  инструкции по поводу «что делать?» в глуши, куда, по словам Жени, подругу обязательно пошлют по распределению, не последовало, и  Нина снова уткнулась в книгу.

 Читать не хотелось,  мысли потекли в одном направлении: распределение, распределение -  и не давали сосредоточиться на очередном похождении мадам Бовари. Что и говорить, распределение – событие важное. Ещё вчера  девушки были студентками, а сегодня им предстояло выбрать место  работы и честно отработать три года там, «куда Родина пошлёт». А посылала она, как правило, подальше, то есть,  куда Макар телят не гонял. Возражения не принимались. Да и возражать было как-то  не принято. Никому не хотелось оказаться несознательным элементом, ставящим свои интересы выше государственных. В 60-е годы лозунг «Раньше думай о Родине, а потом о себе» не  обсуждался. Политика властей была понятна всем, в том числе, и молодым: не будет в деревенских школах учителей – закроются школы, не будет школ – умрёт деревня, крестьянство исчезнет как класс, возникнут проблемы с продовольствием и далее появятся  все вытекающие последствия. Куда  понятнее?

Перед очами любимого декана подруги предстали далеко не в лучшем настроении. Группа была в сборе.  Яков Маркович Фридман, декан филологического факультета пединститута, был немногословен: « Пришло время, дорогие мои, отдать долг Родине: отработать три года там, где вы нужны в данное время больше всего, там, где вас ждут дети. Вы носители культуры, знаний, высокой нравственности и других общечеловеческих ценностей. Помните, что вы выпускники Смоленского пединститута, берегите его честь. Государство предоставит на местах  условия для нормального проживания.  Предлагаем три региона –  Смоленскую область, Туву и Красноярский край. Выбирайте».

 Нина была разочарована  выступлением любимого декана: как никогда, Фридман говорил бездушно, сухо, примитивно. По унылому выражению лиц других выпускников можно было понять, что чувствуют они то же самое. Казалось, что декан, как рабочая лошадь, долгое время тянул в гору телегу с тяжелейшим грузом, и теперь, добравшись до пункта назначения, не раздумывая, без лишних слов свалил ненавистный груз тут же у дороги – бери, кто хочет.  Ему  пора за новой партией  -  жизнь продолжается. Пришла в голову и другая мысль: декану просто очень трудно расставаться с людьми, к которым привык, и за внешним проявлением равнодушия скрывается большое чувство.  Может быть, ему просто нездоровится и, следовательно, не до сантиментов? А может быть, всё дело в её собственном плохом настроении?


Париж не предлагали, и  Нина, чуть-чуть поколебавшись, выбрала Красноярский край. Другие, за малым исключением, предпочли Смоленскую область. Плохо это или хорошо, никто не знал,  и она тоже. Впервые в жизни девушка пожалела, что не изучала  в школе географию по-настоящему, разделяя известную точку зрения, что  «география – наука не дворянская». Поэтому, как и для многих европейцев, Сибирь для неё – мороз, тайга, медведи, зэки. Пришлось признать, что Женька, как всегда, права: мы и свою-то страну, как следует, не знаем.

Так и не помирившись с подругой, возвращалась Нина в общежитие одна  знакомой дорогой, по которой ходила четыре года, и  теперь  шла последний раз, прощаясь с любимым городом. Жить в нём оставалось  несколько дней.


    Вот драматический театр, который воспитал в ней настоящего зрителя, то есть научил не тупо смотреть на сцену, а сопереживать, реагировать на каждую удачно сказанную  реплику актёра аплодисментами, поддерживать его и благодарить за рождение интересной мысли или нового, до сих пор неизвестного чувства.

Вот тихий скверик с развесистыми клёнами, липами, берёзами, в тени которых летом она пряталась от острых жгучих стрел раскалённого солнца в одной компании с памятником Михаилу Ивановичу Глинке. Ощущать себя землячкой великого композитора было приятно.

  Что ни шаг – то история. Вон сверкает куполами знаменитый Софийский собор! Наполеон разрушил  город, не оставив камня на камне, а его пощадил –  даже у варвара не поднялась рука на такую красоту!

Крепостная стена с башнями, бойницами, окружающая город, умеет хранить исторические тайны, но всё-таки понемногу открывает  людям.

Вот недавно построенный бассейн «Днепр», в который, по утверждению шутника Витьки Зимина, студентов нанимают за хорошие деньги  носить воду из Днепра. И что самое интересное – ему  верили и устраиваться на работу ходили. 

 Ба, знакомая вывеска - столовая «Картофельные блюда». Сюда  студенческая братия, по словам  того же остряка, ходила «блюдовать», 


Теперь с этим, таким привычным и родным, пришла пора расстаться. Нина проглотила в горле ком, смахнула слезу. Всё на свете имеет конец. Смоленск был её колыбелью. Здесь она впервые почувствовала себя самостоятельной, свободной и  одновременно ответственной за всё, что с ней происходило: родители были далеко и,  доверяя ей полностью, не вмешивались в её жизнь. Здесь было хорошо. Но  «нельзя же вечно жить в колыбели», - пришли в голову, может быть, и не совсем по теме слова Циолковского.

 
Женя Александрова осталась работать на кафедре русского языка, как подающая надежду будущая звезда лингвистики.  Ей прочили аспирантуру. Так что пути-дороги подруг разошлись. Может быть, и к лучшему. Последнее время Нине совершенно не хотелось мириться с нападками подруги, которая   прямотой, равноценной оскорблениям, доводила  её до нервного срыва. Это было первое разочарование Нины в женской дружбе, и далось оно  нелегко. Она загрустила, несмотря на то, что впереди долгожданное лето, встреча с родителями, гарантирующая пусть непродолжительную, но  беззаботную жизнь под родимой крышей.  Теперь, как никогда,   хотелось, чтобы  лето поскорее кончилось. Скорее бы прибыть на место назначения. Чемодан хотелось собрать уже в июле.