[ перевод с французского из сборника "Сказки и легенды Бретани" ]
© Yves Pinguilly, 2010
© Joelle Jolivet, иллюстрация
© Александр Андреев, 2010, перевод
Слушайте и услышите
Если хотите, поверите
А не хотите, не верьте
В то, что я вам расскажу.
*
Дымка. Туман. Туманище. Каждый день становился для моря и острова днём ужасов, каждая ночь – ночью кошмаров. После осеннего равноденствия прошло уже больше месяца.
Для рыбаков и их семей на острове настали тяжёлые времена.
В те дни ни на берегах бухты Поль, ни на мысе Креах, куда приходили плясать по ночам дьяволицы-вильтансу, не было причала для кораблей. Изо дня в день женщины и мужчины толкали и тянули лодки, и тяжёлый киль скрежетал по песку, покрытому водорослями и ракушками.
В те дни даже детям было так же трудно наесться, как их родителям. Каждый день всё та же скудная еда – немного прозрачного супа, немного овсянки. К счастью, время от времени стол разнообразили крабы, которых ребятишки собирали, когда море в отлив казалось слегка присмиревшим.
Так и жили на Уэсане.
Однажды волны выбросили на берег скрюченных морских звёзд: дурной знак. День сменила одна из тех ночей, когда призраки скал покидают бухты и дюны и отправляются бродить среди убогих домишек.
Настало воскресенье.
И ни единой весточки о "Марии-Клотильде". Прошёл ещё один день, а она так и не вернулась в воды Бреста. Старики уже десять воскресений назад знали, что она не вернётся; что буря и море снова объединились на погибель прекрасному судну, чтобы не оставить от него и следа.
Тем воскресным утром Азилиз решила: пора оплакать Эрвана, её жениха, навсегда сгинувшего со всей командой "Марии-Клотильды" в бурных волнах.
Они так и не поженятся. Эрван, который так нежно обнимал сильными руками её аккуратно причёсанную голову, никогда уже её не приласкает – ни после пасхального крестного хода, ни обычным вечером. Он, чьи руки теперь холоднее омывающих Уэсан течений, заслужил маленький восковой крест на кладбище Ламполь.
Азилиз плакала, а чайки кричали, смеясь над ней. Они-то знали, что слёз уже достаточно, чтобы засолить море.
На Уэсане все матери и жёны, все дети, все юноши и девушки оплакивали пропавших с "Марии-Клотильды". Оплакивали тихо, устав грозить кулаком океану, что снова отнял у острова его детей.
В домах Уэсана после бури вновь стало нечего есть, и на весь остров осталось лишь одно мало-мальски годное судёнышко, да и то нуждалось в ремонте перед выходом в море.
И тут заговорил самый древний старик. Потрёпанный ветрами, он крепко врос в башмаки под тяжестью своих семи десятков лет.
- Я знаю, что делать, – сказал он.
И переведя дыхание, продолжил.
- Я знаю, как добыть пропитание. В юности я был корсаром на французской службе, затем пиратом у островов, помолвленных с солнцем. Я делал в морях много такого, что не пристало доброму христианину. Так вот, раз Бог нас забыл, нам поможет только Другой.
- Какой другой? – послышался дрожащий голос.
- Другой: Дьявол.
Все матери и жёны, все дети, юноши и девушки, да редкие старики и старухи молча перекрестились.
- Что ты хочешь сказать? – спросила старая Соаз, мать Азилиз.
- Я хочу сказать, что каждый из нас может стать пиратом... грозою морей, как их называют. Все слишком голодны. Мы просто не выдержим. Щёки наших детей уже бледнее дождевой воды. Пора идти в береговые разбойники!
- Разбойники?! Нет! Только не это!
- Никогда!
- Тот, кто сделает это, будет проклят и при жизни, и после смерти!
Голоса становились всё громче, но старик твердил:
- Лучше быть проклятыми, чем оставить детей умирать!
- Тот, кто хочет, чтобы дети жили, не может быть проклят навеки, – промолвила старая Соаз.
В наступившей тишине они преклонили колени перед старым корсаром. Обнялись. Все знали, что больше деваться некуда, ведь ни от моря, ни от неба помощи не дождёшься.
Тем же вечером, едва ночь набросила на мир свой покров, оставив одну бурю бушевать, на скалах появились коровы. Животные проделали нелёгкий путь туда, где из волн торчат рифы острее абордажных сабель. К рогам каждой коровы была привязана пара горящих факелов.
В такую безумную ночь, в ночь бесчинств и шабаша воды и воздуха, любой корабль был обречён на гибель... Ни один капитан, лишённый путеводной звезды в круговороте ветра, не смог бы выбрать верный путь. И происходило то, что должно произойти, то, чего хочет Бог... или Дьявол.
Капитан заметил свет справа по борту. Это же маяк! Он отдал приказ "право руля" и продолжал уверенно держать курс. На сияющий свет. На верную смерть...
...Огонь был всего лишь затейливым пляшущим огоньком; угольком адской жаровни с кухни Дьявола.
Бриг приближался на всех парусах. Когда его заметили с берега, за мгновение до крушения о скалы, от бортов уже отлетали доски, а оборванный фок трепыхался на ветру, словно выписывая на чёрном листе ночи прощальное послание обречённых.
Старик вынул из кармана нож и предупредил:
- Надо сразу прикончить спасшихся. Непременно, иначе все будем болтаться на рее.
Их глаза сверкали во мраке ночи ярче, чем факелы на коровах. И невозможно сказать, от чего были мокры лица – от ненастья или от слёз.
Ночь разорвал вопль капитана:
- О Боже, Боже! Разбойники! Нас обманули!
Всё было кончено. Дубовый корпус корабля разбился о подводные скалы.
Азилиз, стоя на коленях в ночном мраке, неподвижно рыдала, парализованная горем.
При первых же лучах зари ножи окунулись в море. И свершили они грабёж, и возблагодарили небо. Теперь можно какое-то время прожить на подобранных запасах. Но очень скоро на острове снова стало нечего есть. Надо начинать сначала. И ещё, и ещё, раз за разом… Животы наконец-то стали наполняться. И каждый раз, когда приходилось грабить очередное судно, на скалах мыса зажигали огни, растапливая обломками кораблей.
Никто не грабил из удовольствия, но надо было кормить детей, да и самим заглушать голод. По воскресеньям в память убиенных душ зажигали свечи. Как-то раз Азилиз бросила в море венок из дрока, в который вплела критмум и несколько диких нарциссов. Несчастная совсем помешалась. Она беседовала с морем и облаками. С её ввалившихся щёк исчезли все краски. Пропавшая любовь, исчезновение Эрвана словно нанесли ей незаживающую рану. Её жесты и улыбки стали тягостно замедленны, словно предвещая скорую смерть.
Если она и прекращала разговаривать сама с собой или с образом Эрвана, заполонившим её голову, то только для того, чтобы вспомнить о других девушках. Они, так похожие на неё, только, может, светленькие или рыженькие, подобно ей оплакивают там, на берегу другого океана, своих женихов, утопленных здесь разбойниками.
Когда у жителей острова опять закончилась пища, одна из знатных семей снарядила новый отряд для охоты на корабли. Азилиз, то ли ещё более безумная, чем обычно, то ли менее, бросилась на землю перед разбойниками с криком:
- Нет! Нет!!! Остановитесь! Прекратите!
Её оттолкнули. В сполохах бури показался белый гибнущий парус. Она вновь закричала:
- Остановитесь! Я знаю, этот белый парус – рубашка Пресвятой Девы. Остановитесь, иначе он станет нашим саваном!
Её повалили на землю – с силой, но без злобы. Буря поглотила все крики. Рифы предали судно казни. Огромная мачта упала мягко, словно указав спустившимся с неба пальцем на разбойников, поджидавших на дюнах. На мгновение луна вынырнула из-за туч, и старик, окружённый своими, увидел, как громадный белый парус плывёт над бухтой – легко, словно платок, укрывающий святых во время крестного хода. Но время поджимало. Пора пустить в ход ножи. Добить "почти утопленников" и просто ошалевших от страха.
Снова пришла смерть – ночная танцовщица, жрица дюн.
Когда поднялась заря, все жертвы, вынесенные морем на берег, были ограблены, а их добро надёжно сложено в сухом месте. Но, о ужас! Кошмар смерти на этом не закончился.
- Боже, Отец наш небесный, что же мы наделали?
Все обернулись. Сидя на камне, Азилиз распевала безумные песни. Она качала на коленях утопленника… своего утопленника – Эрвана. Да, Эрван вернулся к ней со своей медалью святого Жильдаса на шее. И только тут они увидели на одном из обломков имя: "Мария-Клотильда".
- О Господи!… мы убили своих детей!
Да, той самой ночью "Мария-Клотильда" наконец-то вернулась в воды Бреста.
*