У нас самая дружественная страна – СССР! И гостеприимная! Кого только у нас нет! Кто только к нам не приезжает! В то время политика, проводимая нашим Советским Правительством, открывала нараспашку все свои двери для братских стран. С одной стороны, для укрепления международных связей, с другой – чтобы показать всему миру о преимуществе социализма перед загнивающим капитализмом. И для развития этой пропаганды в нашу страну приезжали представители из третьих и самых, что ни на есть из последних развивающихся стран.
Для них у нас в стране специально даже был открыт ВУЗ! Московский Университет дружбы народов имени Патрица Лумумбы! Но одна Москва не могла вместить в себя всех страждущих к познанию, и потому, многие из иностранцев учились в других университетах, в других городах, на необъятных просторах нашей великой страны.
Эти самые представители из этих стран, учились в наших советских ВУЗах, проживали в общежитиях, очень скромно себя вели, и присматривались к нашей жизни. Присматривались, чтобы потом, по приезду к себе на Родину, собрать своих соплеменников и рассказать им о счастливой своей жизни в СССР. Тысячи тысяч таких рассказчиков прошли через эту кузницу политобразования и разошлись по всему миру.
И чтобы их рассказы о нашей распрекрасной жизни не омрачались, каким бы то ни было неприятным казусом, с нами, с гостеприимным народом СССР, периодически проводили политбеседы. Эти беседы проводились в присутствии незаметных таких внешне, представителей наших бдительных органов госбезопасности. И потому эти беседы носили лаконичный характер:
- …иностранцев – не трогать! Не обижать!... И ни в коем случае не входить в контакт! Особенно, это касается вас, девушки! Не забывайте о том, что вы советские люди! А они – из какой бы дружественной страны не приехали – иностранцы!...
Они, иностранцы, знали о таком своём преимуществе перед нами, знали о том, что наше государство их защищает, и подавляющее большинство не пользовались своими привилегиями, так как сами приехали из самых, что ни на есть, беднейших стран. Но было немало приезжих и из весьма богатых стран. И эти представители вели себя вызывающе, насмехаясь над нашим нищенством, которое нам и всему миру, наши идеологи выставляли как самое высшее достижение в области социального благополучия.
Но и они, представители капитализма, также были под покровительством наших бдительных органов и нашего государства. И для них в наших городах были открыты валютные бары и рестораны, были открыты валютные магазины «Берёзка», где можно было за инвалюту посмотреть, либо приобрести какой-нибудь кусочек из красивой и нереальной жизни.
И вход в эту красивую жизнь, даже просто в виде экскурсии, всем нашим гражданам был запрещён! Нельзя! Это не для нас, не для строителей светлого Коммунизма. Нам этого не надо! А за незаконную операцию с инвалютой, в те времена карали по расстрельной статье! И иметь в наличии даже несколько иностранных монет, могло весьма печально окончиться, для владеющего таким запрещённым капиталом.
И, видя такую несправедливость, в нас, в гражданах СССР, кипели страсти вместе с ненавистью не только ко всему западному, но и ко всем их представителям. А, учитывая, что на лбу у них у всех не было отметины о том, откуда они – из дружественной и такой же бедной страны, или из прожжённого капиталистического сообщества – то равняли мы их всех «под одну гребёнку» – не наши!
Правда, мы все с сочувствием относились к известным в то время, Анджеле Дэвис, которая боролась за права чернокожего населения США, Нельсону Манделе, боровшемуся против апартеида в ЮАР, Патрицу Лумумбе - лидеру чернокожих Конго, Луису Корвалану - секретарю компартии Чили, и ко многим-многим другим, кто боролся с империализмом и сидел в заключении из-за своей борьбы в их тюрьмах… Особую популярность у нас имел Фидель Кастро с острова Свободы – Кубы.
Но не все знали всё об этих именах, не все вслушивались и вчитывались в строчки международных новостей, но имена эти были на слуху у всех, и кое-где стали даже нарицательными. «…Свободу Анджеле Дэвис!»- С такими словами начинались пионерские линейки-построения и комсомольские собрания. Всем пионерским отрядам присваивались их героические имена, но кто они эти герои-иностранцы, многие и не знали… Какая разница? Пусть…
Приезжая в большие города, мы, граждане СССР, в своей основе - молодёжь, отрывались от родительского присмотра и уже по примеру книжных героев приобщались к самостоятельной жизни. Проживали в общежитиях, питались в общественных столовых и пельменных, а по вечерам жарили картошку на маргарине на общих общежитских кухнях. Обычная общаговская жизнь, обычная жизненная кутерьма в суете-сует, тех семидесятых-восьмидесятых.
Мы учились в «путяге» - училище связи в Ленинграде. Само это учебное заведение располагалось в самом центре этого исторического города, в самой середине знаменитого Невского проспекта. Мы любили прогуляться по этому древнему проспекту после занятий. Да и цель, в принципе была двойная – чтобы не пересаживаться на неудобных и битком набитых переходных станциях метрополитена, и перед входом в метро зайти пообедать-поужинать в столовке на Невском проспекте, перед площадью Восстания.
Обычная столовка с самообслуживанием, со столиками, как с «сидячими», так и со «стоячими» местами. Небольшой зал, и посреди зала две колонны, вокруг которых администрация пристроила прилавки-столики для «стоячих» мест. Видимо дизайнерами эти прилавки были пристроены для горшков с цветами, но со временем горшки эти пропали (два из них Колян самолично утащил к нам в комнату в общаге!), и народ приспособил эти прилавки для принятия пищи.
Заходишь, занимаешь очередь, берёшь поднос, выбираешь еду, пробиваешь в кассе, получаешь из окошка всё то, что пробил в кассе – всё на поднос, и – за стол. Обычно, кто-то занимает очередь в кассу, а кто-то занимает стол – это если очередь. А если очередь очень длинная, то спокойно ждешь, когда освободится место, пристраивая свой поднос куда-нибудь на столик. Обычное дело! Всё обычно и обыденно… До поры, до времени!
Как-то раз мы с Колькой, прогулявшись по выработанному нами маршруту и изрядно проголодавшись, зашли пообедать в эту самую столовку на Невском проспекте. Было немноголюдно, мы быстро выстояли короткую очередь, и быстро стали разносить заказанную еду. Себе я взял только двойную порцию шницелей, пирожное и компот, а Колька взял себе порцию солянки и творожные биточки. Запить себе он так же взял компот.
Мы быстро так носились от нашего столика к окну раздачи, вручную разнося еду (не было чистых подносов), потом Колян пошёл на кухню за ложками – на раздаче не было ложек и вилок - а я двинул к нашей еде. Зайдя за колонну, я к своему глубокому удивлению увидел страшно непонятную картину: с другой стороны колонны, удобно так пристроившись к столику, здоровенный негр с удовольствием хлебал Колькину солянку!
Я с оторопевшим видом посмотрел на стол: всё наше! Солянка, двойной шницель, два компота, биточки и пирожное. Я поднял взор на этого дитя Африки, он же дружественно так улыбнулся мне, и продолжал хлебать солянку! Вот наглец, а! Нет, ну бывало, подходили к нам разные там «синяки-алкаши» наши, мол, дайте поесть. Ну, иногда даёшь, а иногда прогоняешь… А этот! Вообще обнаглел! И ведь нельзя не только бить – тронуть нельзя!
Только-только на днях был скандал в нашей «путяге» - одного такого из Зимбабве, девчонки ночью выталкивали в окно из своей общаги, во время рейда-проверки дружинников. И спасли вовремя того бедолагу, потому как окно, из которого его выталкивали, было на пятом этаже женской общаги! Вы думаете, что всех сотрудников госбезопасности возмутил моральный облик комсомолок? Как бы не так! Комитетчиков взбесило то, что в окно выталкивали сотрудника посольства этой дружественной страны!
-… откуда я знала кто он такой, и где он работает?- Невинным голосом защищалась комсомолка.- Смотрю – стоит чёрненький такой, что-то спрашивает, ну, подумала, что он заблудился. Надо помочь. Пусть, мол, до утра посидит у нас в комнате, а утром отпустим его, когда сведут мосты…
Конечно, брешет, курва! Наши девки специально охотились за такими работниками посольств, и когда те отрывались от соглядатаев из КГБ, то их подкарауливали и затаскивали к себе в женскую общагу. Там их доводили до «горячей точки», и затем поднимали крик: «Насилуют!». Потом этим несчастным жителям Африки и прочим лопухам, объясняли, что или они тихо уматывают на все четыре стороны в нижнем белье и в носках, либо их загребут в милицию! Смысл? А их иностранные шмотки! Джинсы, футболки, пуловеры иностранные!
Потом, эти девки-комсомолки гордо рассекали по городу в шмотье, которое можно было купить только за валюту в «Берёзке»! И не важно, что все вещи были велики в размере, и висели «мешком» на их хрупких и тонких тельцах. Вот так появилось модное течение «Гаврош» - носить одежду не по размеру. Многие думали, что это романтическое течение связано с героическим парижским беспризорником, во времена Парижской Коммуны. Дудки! Это «модное течение» придумали в свое оправдание от совершённого грабежа, те самые девки-комсомолки, тех семидесятых-восьмидесятых.
А в этот раз «дружинники» совершенно «случайно, так» (Это в час ночи! И в общаге, которую днём с огнём, да с собаками не разыщешь среди проходных дворов этого каменного города!) оказались быстрее, чем наши аферистки в мини-юбках. В общем, скандал был жуткий! Комитетчики дня три проводили со всеми беседы, предупреждая о том, чтобы мы все держались подальше от таких инцидентов…
И вот, после всего этого - этот тип чёрной наружности, с удовольствием и нагло уплетает нашу еду! Я, еле сдерживая свою ярость, решил спасать то, что осталось! Так как вилки под рукой не было, то я схватил рукой шницель из тарелки и, зло так, стал его есть!
Негр вобрал свою голову в плечи, слегка уменьшился в росте от этого моего решительного действия, и стал быстрее махать ложкой, уничтожая Колькину солянку! Я присмотрелся к объёму солянки, и прикинул, что пока он её доест, то я уже съем свою порцию двойного шницеля, и успею отбить у него биточки для Кольки (хорошо, что солянка – всегда кипяток!). Мой противник, видимо, тоже сделал такие расчёты и он, решая довести своё чёрное дело до конца, протянул свободную руку к биточкам!
Ну, вообще обнаглел! А ну, руки прочь! И я хлопнул по его руке, своим пролетарским кулаком, в котором держал второй шницель (первый я уже в темпе сжевал и проглотил!), а другой рукой перехватил тарелку с биточками. Но негр не сдавался. Получив по рукам и потеряв биточки, он схватил тарелку с пирожным! Я, видя это действие, засунул себе в зубы шницель и освободившейся рукой схватил два стакана с компотом, и отвёл руку со стаканами в сторону.
Причём сделал я это, засунув жирные от шницеля пальцы в стаканы с компотом – не мог же я обхватить два стакана сразу (хорошо, что не кофе взяли!). То, что теперь этот компот никто (даже я!) теперь не будет употреблять, меня в этот момент не волновало. Главное сейчас – не отдать врагу! Негр усилил темп поедания солянки – видимо она уже остыла, и стал заедать горячий суп моим пирожным. «Ну, на-аха-ал!»- Думал я про этого голодного африканца.
Я стоял посреди зала столовки, держа в одной руке тарелку с биточками, в другой - два стакана с компотом, а в зубах у меня торчал шницель! Вот в таком противостоянии нас и застал Колян, когда вернулся из кухни с ложками и вилками. Он с удивлением уставился на меня – вид мой в этот момент был весьма впечатляющим и животрепещущим (я так думаю!).
- М! М-м! М-м-мм!- Мычал я Коляну сквозь шницель в зубах.
Колька, сопроводив мой яростный взор, переместил свой взгляд на моего оппонента. Увидев то, что от солянки ничего не осталось, и то, как негр торопливо доедал моё пирожное, у Кольки отвисла нижняя челюсть.
- Не понял! Этот в доску опух, что ли? Или он голодный такой? Эй, Лумумба! Нам говорили, чтобы ваших - не трогать, но не говорили, чтобы мы вас кормили за свой счёт! Деньги давай за солянку и пирожное, урод!- Рассвирепел Колян.- Опухли эти иностранцы в доску уже! Там в Германии от них всех покоя не было – не тронь, не тронь!- так уж и на Родине уже достали, гады!- Разорялся Колян.
- В натуре, может дать ему по морде за такое, а?- Поддержал нас кто-то там, в углу столовки.
Все посетители до этого с интересом наблюдавшие за битвой между мной и африканцем, загудели, с осуждением глядя на этого голодающего жителя Африки. Я в этот момент отдал Кольке тарелку со спасёнными биточками, поставил стаканы на столик, и стал дожевывать свой шницель, который всё это время торчал у меня во рту. Оглянувшись в зал, кивнул всем головой в знак благодарности за оказанную солидарность, и в этот момент мой взгляд упал на соседний столик: двойной шницель, тарелка с солянкой, биточки, пирожное и два компота!...
Спазм свёл моё дыхание, и шницель предательски связал весь рот – от ужаса и осознания действительности я забыл проглотить то, что было во рту, и только лишь что-то бессмысленно мычал Коляну. А тот, войдя в раж, схватил несчастного негра за грудки и кричал на него, мол, деньги давай! Рубль! Или по морде щас сработаешь! В зале поднялись несколько наших граждан и со словами:
- Ща мы тебе покажем, как наших студентов объедать, достали уже эти грёбанные черномазые. Да и до девок наших добрались-залапались уже!...- С угрожающим и недвусмысленным видом стали приближаться к нашему столу.
Народная ярость – страшная вещь! Тем более что и «ещё и за девок-то….». И негр это знал! Поэтому он молча бросил на столик три рубля денег – то, что попалось ему в кармане, и быстро выбежал из столовки. Колька схватил эту трёшку, и уж хотел было погнаться за нашим врагом (пинка дать вдогонку, чтобы не повадно было в будущем!), и в этот момент он посмотрел на меня. Физиономия в этот миг у меня была, видимо, весьма впечатляющей, и Колян проводил мой взгляд к соседнему столику. И у него снова отвисла нижняя челюсть!
- Ё-моё! Вот же наша еда! И гарнир здесь другой! А-а… тогда… это-то чьё всё, а? Его было, что ли, негра этого, да?
В зале воцарилась гробовая тишина! А затем всех прорвало громогласным и диким хохотом! Ну, надо же, а! У несчастного негра еду отобрали наши студенты! Сам виноват! Чего молчал? По-русски не говорит, что ли? Так учи! И чего это набрал столько жратвы, как на двоих? Голодный что ли?
А Колька, вначале смущённо смотрел на трёшку в своей руке, на биточки в другой, на соседний столик с нашей едой, а потом, махнув рукой, двинул к нашей еде. В отличие от меня он ещё ничего не успел поесть!
- …да ну их! Всё равно достали уже в доску эти «Лумумбы». И постоянное это – «не тронь, не тронь!», надоело уже…
А в эту столовку я до-олго не ходил! Опасался всё встретить того самого африканца. Ещё подумает, что я охочусь за ним, за его едой!...