Внизу в холле надрывался телефон, но после тяжелого дня накануне, ужасной усталости и почти бессонной ночи казалось, что он звонит где-то очень близко, может, прямо под подушкой. Потом все резко прекратилось, какой-то голос пробубнил что-то в трубку, и все стихло. Уильям приоткрыл один глаз – рассеянный утренний свет пробивался в комнату сквозь неплотно задернутые шторы. Он сел на кровати и с силой провел ладонью по лицу. Вчерашний день был похож на дурной сон, приснившийся после хорошей попойки, и Уиллу очень хотелось, чтобы это все: демоны, разодранное плечо, разбитое стекло, зловещий крик ворона за окном – было только кошмаром, наваждением. Но он знал и понимал, что это не так…
За окном светило морозное декабрьское солнце, и стекла были покрыты тонкой пленкой инея. Зима как всегда подкралась незаметно и дохнула прямо в лицо городу, уже переставшему ждать ясных и холодных дней.
Запах кофе он почувствовал уже на лестнице, когда спускался вниз – Мартынов что-то колдовал на кухне.
- Может, мне сэкономить на кухарке? – сказал Уильям вместо приветствия, заходя на кухню. Серж обернулся и широко улыбнулся, оценив шутку друга.
- Если у тебя хватает сил шутить, значит, ты не так уж и болен, - он отвернулся к турке с проклятым изобретением американских индейцев. Дьявол забери этих дикарей… - Тебе звонила какая-то мадам, видимо, та самая мисс Ливермор…
- Что ты ей сказал? – спросил Уилл. Сердце предательски екнуло… Так, спокойно – нужно обязательно с ней поговорить и убедиться, что не она убийца…Стоп! «Ты и сам прекрасно знаешь, что все указывает на нее. Тогда почему ты упорно не хочешь верить в то, что эта девица виновна в смерти твоего лучшего друга? Очнись, Уильям, внешность обманчива – под маской ангела может прятаться исчадие Ада, и ты это знаешь…»
- Уилл, я с кем разговариваю?
- Прости, я задумался, - Уильям потер пальцами виски. Нет, хватит – пора заканчивать с этим расследованием. Грейс убила Джеймса, и точка. Ему еще предстоит разбираться, кто убил Чарльза и кто пытался убить его самого. А он уже смертельно устал… – Так что ты ей сказал?
Серж укоризненно посмотрел на друга и снял с плиты готовый кофе.
- Во-первых, она просила о встрече, - Уилл медленно кивнул. – Вот, я записал адрес, где она будет тебя ждать. Очень милая барышня, кстати, по крайней мере, я не почувствовал в ее голосе ничего, что могло бы означать угрозу.
- Ты уже научился распознавать людей по голосу? - усмехнулся Уилл, читая каракули Сержа на клочке позавчерашней газеты. Ридженс Парк(1), возле Крикетс Граунд, сегодня, в два часа дня. Уильям бросил взгляд на часы – без двадцати одиннадцать. У него еще уйма времени, но хочется сорваться и прямо сейчас туда поехать.
- Во-вторых, - продолжал Серж, протягивая Уиллу тарелку с жареным беконом и глазуньей, - мисс просила захватить с собой дневник Джеймса, - Мартынов обернулся к Уильяму и посмотрел на него в упор. – А он что, и правда у тебя?
Уилл промолчал, решив, что глупо пускаться с объяснения и искать оправдания, почему он влез в опечатанный дом убитого друга и фактически украл дневник из-под носа у полиции. Серж и сам должен понимать, что выбора у него не было – Джеймс вел записи с ранней юности, и выяснить, чем жил их друг последнее время, можно было только с помощью этой потрепанной тетрадки.
- Ты ведь знаешь, что тебе грозит на кражу улики, ведь так? – спокойно спросил Серж. Уилл молча кивнул. Кстати, а что?
- Я постарался не оставлять следов, - наконец выдавил он, тыкая вилкой в остывающую глазунью. – В конце концов, я всегда могу вернуть его обратно.
Серж бросил на него взгляд исподлобья, но промолчал. Следующие десять минут они провели молча, хрупкая, хрустальная тишина утреннего дома нарушалась только звоном столовых приборов о фарфор тарелок.
Уилл напряженно думал. Он думал о том, что за последние несколько дней с ним произошло так много всего, сколько, наверно, не случилось за все предыдущие двадцать восемь лет. Не то, чтобы он вел спокойный образ жизни – когда у тебя в руках такое могущество, трудно удержаться от соблазна поиграть с судьбой в опасные игры – но ему еще никогда не приходилось драться за свою жизнь. Драться в прямом смысле слова, проливать кровь за право дышать, есть, пить, жить… Еще никто не пытался отнять у него жизнь. И от ощущения, что с этого момента и, быть может, навсегда, он будет постоянно в опасности, что ему теперь каждый придется тщательно взвешивать каждый шаг, думать о последствиях своих решений, перестать совершать опрометчивые поступки – от этого ощущения ему было не по себе. От ощущения, что привычной жизни пришел конец. Что отныне все будет совершенно по- другому.
Nevermore… Однажды это случается с каждым. Прилетает черный ворон, и мир предстает в совершенно ином свете. Никогда больше он не будет прежним.
После завтрака Серж прошелся по дому и проверил печати – судя по всему, никто ночью не пытался вломиться внутрь. Это немного успокаивало – значит, не так уж и сильно Уилл им мешает. Узнать бы еще, кому это «им», и где он умудрился перейти им дорогу…
- А это что? – крикнул из гостиной Мартынов. Уилл вышел в гостиную – Серж сидел на корточках и водил пальцем по выжженному пятну на паркете – следу не очень удачной попытки вызова личного демона.
- Я пытаюсь осваивать демонологию, - Уильям кивком головы указал на круглый стол, предназначенный, вообще-то, для праздничных фуршетов, на деле же заваленный книгами, старыми свитками, бумагами, огарками свечей, исписанными тетрадями… Рабочее место мага, типичное. – Как видишь, пока не очень удачно.
- А что случилось? Сорвался?
- Да как тебе сказать…- замялся Уильям, садясь в кресло и припоминая события того памятного вечера. Он не придавал неудачному вызову демона особого значения – демонология является одной из самых сложных магических наук, на оттачивание мастерства призыва уходят годы. Уилл всегда больше интересовался боевой и прикладной магией, теория его мало интересовала, а все, что касается демонов – это больше гипотезы и теории, не подкрепленные фактами. Действительно сильные демонологи сгинули еще в Средние Века. Те, что живут сейчас – слепые котята, которые тычутся в закрытую наглухо дверь. Иные миры – опасное и непредсказуемое место, твари, населяющие их, для людей загадка, и никогда не знаешь, кого твой зов зацепит в параллелях – мелкого беса для выполнения простейших приказов или сильного демона, которого можно использовать как охрану. Видимо, в тот вечер Уилл ненароком выцепил кого-то могущественного, и тот просто не отозвался на его призыв…
- Так ты говоришь, круг вспыхнул? – переспросил Серж, когда Уилл третий раз по кругу пересказал ему ход ритуала в мельчайших подробностях. – Это ведь значит, что параллель отдала требуемое, и демон должен был оказаться в круге. У Дюваля об этом четко написано, что…
- Прошу тебя, избавь меня от лекции, - взмолился Уильям, уже зная, чем это кончится – когда в Серже просыпается ученый, это грозит головной болью от количества получаемой информации. – Я не разбираюсь в ритуалах призыва. Я знаю, как убить демона побыстрее и уцелеть, а как вызвать – только в общих чертах. Потому, прошу, объясни мне доступно, что я сделал не так?
- Да нет, ты все сделал верно, - помотал головой Серж. – Просто…есть у меня одна идея, хочу проверить. Разрешишь?
- Серж, - начал было Уилл, но, увидев, как сразу потяжелел взгляд друга, умолк. Мартынов знал, что Уильям собирался ему сказать. Пожалуй, напоминай он ему о том июльском вечере в Москве не так часто, Серж бы рано или поздно забыл о своей неудаче. – Хорошо. Только…
- Только что? – резко спросил Серж, уже стоя в дверях гостиной. Его взгляд был жестким – такие глаза бывают у солдат, прошедших все круги ада на пути к победе…или к поражению.
- Не забывай о печатях, хорошо?
***
С самого утра она не могла ни на чем сосредоточиться, пребывая в полусонном, растерянном состоянии, которое заметили, казалось, все: мистер Хантингтон, миссис Морон, Мэри… Избежать расспросов было невозможно, и приходилось ссылаться на нервы, головную боль, усталость, словом, отнекиваться и делать вид, что все хорошо. Хотя ничего хорошего этот день ей точно не сулил, и Грейс знала причину своего беспокойства, своего волнения, причину, по которой она не спала с рассвета и то и дело поглядывала на часы – Уильям Хейз.
Сейчас Грейс уже казалось, что она еще тогда, при первой встрече, с первого взгляда поняла, или, быть может, почувствовала, что этот человек принесет ей несчастье. Что он разрушит ее жизнь, которая только-только начала входить в нормальное русло, после стольких лет одиночества и скитаний, когда она, наконец, обрела дом. Смерть Джеймса могла ухудшить ее жизнь – ведь она сделала несчастным мистера Хантингтона – но вместе они бы пережили это горе, несомненно, вместе они бы прошли через эти испытания. Но теперь будущее, доставшееся ей такой ценой, добытое и заслуженное ею за все годы нищеты и унижений, за годы мытарств в поисках хоть какого-нибудь угла, это хрупкое, хрустальное будущее может разбиться вдребезги, рассыпаться, как карточный домик. И все из-за одного единственного человека, так неожиданно ворвавшегося в ее мир, как вандалы когда-то ворвались в Рим, который был выстроен с трудом многими поколениями, и разрушили его до основания.
В Ридженс Парке было холодно, и Грейс, пока шла до условленного места, уже сто раз успела пожалеть, что так легко оделась. Девушка присела на край скамейки и посильнее укутала шею в теплый шарф. Пытаясь отвлечься и хоть немного успокоиться, она теребила край шарфа и думала, что нужно бы купить новые перчатки – эти уже порядком износились, что этот синий шарф, наверно, совсем не подходит к этому серому пальто, что по возвращении было бы неплохо проверить все-таки счета за предыдущий месяц… Время от времени она поднимала голову и всматривалась взглядом в парковую аллею в поисках высокой мужской фигуры, но сады были по-зимнему пусты, тихи и… зловещи. Грейс невольно поежилась, подумав о том, как здесь, наверно, жутко бывает вечерами, когда воют волки в Зоологическом Саду и тощая декабрьская луна выходит из-за дымных туч. Она взглянула на часы и только сейчас поняла, что от волнения приехала задолго до условленного времени – стрелка замерла на половине второго, значит, у нее есть еще целых полчаса…
Грейс поднялась и медленно пошла в сторону вольеров зоопарка, то и дел бросая взгляды через плечо на пустую скамейку и парковую дорожку, терявшуюся в морозном сиянии декабрьского солнца. Стволы деревьев по обеим сторонам аллеи были похожи на обвалянные в сахарной пудре шоколадные палочки, которые в детстве ей покупали родители. Вокруг было тихо, робкие снежинки обрывались непонятно откуда – в небе не было ни облака, ни тучи, все пространство над головой распахнулось во все стороны, как море голубого цвета, плещущееся о серые берега домов и изрезанные заливы крон деревьев. Солнце терялось в своем собственном сиянии, и весь мир казался окутанным золотистой дымкой. У Грейс даже дыхание перехватило от всей этой красоты – как же давно она не любовалась простыми вещами, скрывающими непередаваемое волшебство….
Но неожиданно мир потускнел, как будто на солнце набросили черную ткань. Резкий порыв ветра сорвал с веток иней и обрушил на дорожку, по которой шла Грейс. Она отпрянула и в замешательстве замерла посреди аллеи, озираясь по сторонам. Поперек дорожки легла длинная черная тень, словно змея она сползла со стволов деревьев и улеглась прямо на слабо искрящийся парковый гравий. Поднялся резкий порыв ветра, едва не сорвавший с Грейс шарф и шляпку, заставивший ветви стонать и протяжно скрипеть. Стало жутко. Страх медленно растекался по телу Грейс, сковывая не хуже холода. Забытые воспоминания, как стая хищных птиц, с остервенением бьющихся о прутья клетки, попытались прорваться обратно в сознание сквозь старательно выстроенные когда-то барьеры и преграды, вспыхивая обрывками образов и оттенками ощущений… Грейс закрыла глаза руками, как делают маленькие дети, надеющиеся, что так их никто не увидит и не поймает. Кожей она чувствовала, что ветер усилился и теперь поднимал вокруг нее жесткие скелеты листьев и колючую морозную крошку.
Но…
Вдруг все прекратилось. Грейс отняла руки от лица и с опаской осмотрела аллею – снова ярко светило солнце, было тихо и спокойно, как будто ничего не произошло минуту назад. Только мертвые листья были разбросаны по краям дорожки – ей ничего не привиделось. Как и в прошлый раз, это не было кошмаром или признаком безумия. Это действительно было. Было.
- Мисс Ливермор, - произнес неожиданно голос за спиной, от которого она невольно вздрогнула. Мистер Хейз…она уже и думать о нем забыла, о том, зачем вообще сюда пришла, что хотела и должна была сказать этому человеку. Все, долой морок! Ей предстоит тяжелый и долгий разговор.
- Добрый день, мистер Хейз, - с улыбкой произнесла она, хотя на душе скребли кошки. – Я рада, что Вы согласились прийти.
Мужчина учтиво кивнул и жестом пригласил ее пройтись по аллее. Они неспешно пошли между рядами деревьев, она – слева, он – справа. Шли молча, каждый ждал, кто первым начнет разговор и задаст волнующий обоих вопрос. Что теперь?
- Итак, мистер Хейз, я Вас слушаю, - учтиво напомнила о себе Грейс. – О чем Вы хотели поговорить со мной?
Святая невинность… Дьявол! Грейс знала, как глупо сейчас ходить вокруг да около, когда оба все прекрасно знают. Хотя… кто знает, на чем основаны его подозрения? Потому пусть сперва откроет свои карты – свою комбинацию она, пожалуй, придержит до поры.
- Вы мне солгали, мисс Ливермор, - без обиняков заявил мужчина. Он достал из внутреннего кармана небольшую потрепанную тетрадку в кожаном переплете. – Он Вам полностью доверял. Вы знали про часы. Вы знали обо всем, чем он жил в последнее время. И Вы его убили.
Голос мистера Хейза звучал, как голос прокурора. Замерзший парк был как высокий и холодный зад суда, в котором были лишь двое – обвинитель и обвиняемая. Хотелось начать озираться в поисках судьи. Но кто судья? Кто? Грейс мельком взглянула на небо…
- Я не убивала Джеймса, мистер Хейз, - устало сказала она, останавливаясь и поднимая глаза на собеседника. На нее вдруг навалилось пустое безразличие. Кто ее осудит? Кто? Все равно, что будет теперь. Пусть будет так – пусть он все знает. – Да, я солгала Вам, что была в ужасных отношениях с ним, что не знала про часы… Это так. Но позвольте мне рассказать Вам по порядку, как все было на самом деле. С самого начала.
Мужчина ненадолго задумался, как будто ища в ее словах подвох или намек на тонкую ложь. Но он искал зря – какие-то доли мгновения понадобились Грейс, чтобы отказаться от собственной защиты. В этом пустом мире, похожем на огромным зал суда, где каждый так и рвется в прокуроры, сыщики, судьи, у нее не было другого защитника, кроме нее самой. Но сейчас ей не хотелось защищаться, не хотелось оправдываться и скрываться. Она совсем не знала этого человека – но именно незнакомым людям проще открыть сокровенные тайны. И будь, что будет… Перегорело.
- Хорошо, - наконец, ответил он, чуть наклонив голову набок. – Я слушаю.
- Это довольно долгая история. И не очень интересная, если быть честным…
***
Ее отец был военным. Не только верным офицером Ее Величества, но и преданным колониалистом, самозабвенно верующим в «бремя белого человека». Ирония судьбы и неистребимый авантюризм забросили его на самый край цивилизации – в далекий полудикий Трансвааль(2), где он и женился на девушке из бурской(3) семьи и осел, забросив поместье в Лондоне. Счастье их было недолгим – когда в саваннах обнаружили залежи алмазов, вспыхнула война(4), мгновенно, как сухая степная трава загорается от малейшей искры. Отец с этой войны не вернулся – алмазы Родса(5) были дороже двадцати двух тысяч жизней английских солдат, оставшихся лежать на рыжих равнинах Капской провинции(6). Его жена Бригитт и одиннадцатилетняя дочь бежали из Южной Африки. Но холодный ветер Атлантики забрал у девочки и мать – она тяжело заболела и умерла в открытом океане по дороге в Англию. Море стало ей могилой – чтобы не допустить эпидемии на корабле, Бригитт было отказано в погребении по христианскому обряду. Так вышло, что даже могил родителей у нее не было – отца приняла на грудь черная мать - Африка, а Бригитт – седой океан.
В Лондоне одиннадцатилетней девочкой она долго жила в приюте для репатриантов из Трансвааля. Детство закончилось, как только в сизом лондонском тумане прогудел пароход, причаливая к пристаням Собачьего Острова. Потом было все, что только может предложить столица юной девочке, еще почти ребенку, круглой сироте, толком не говорящей по-английски… В шестнадцать из приюта ее выставили с мешком тряпок и фунтом в кармане. На курсах сестер милосердия можно было найти еду и кров, в обмен требовали немного – ухаживать за ранеными в госпиталях, дышать запахом смерти и болезни, к которому постепенно привыкаешь. И она пошла – в Африке, в Азии, всюду, где над древними дворцами туземных властителей развевался британский флаг, всюду поднимали голову колонии, и шли, и шли, и шли бесконечные конвои с ранеными из-за моря, из теплых и райских стран. Их было много, очень много, а сколько не доживало до госпиталя и исчезало в волнах океана – можно было только гадать… Когда ее ровесницы покупали самые модные наряда от Поля Пуаре(7), она носила только белый передник и черное платье – на первом всегда были бурые пятнышки, а на втором – приставшие к грубой ткани нитки от бинтов.
Иногда приходилось подрабатывать в больницах для гражданских, и так она наскребала на скромную комнатку в бедном квартале, где, по крайней мере, не текло и было относительно тепло осенью. В одной из больниц она познакомилась с девушкой, больной туберкулезом, больной давно и неизлечимо. Родители ее умерли, родных не осталось, а те, что были, уехали в Америку в поисках счастья. Когда-то она была очень богата – это все еще сквозило в ее лице, жестах, взгляде – носила шелка и бриллианты Де Бирс(8), ездила в дорогом автомобиле, как и положено дочери аристократа. Она угасала быстро, и они стали друг другу утешением, неизвестно, кому это короткое знакомство принесло больше счастья. Ее звали Грейс. Грейс Ливермор…
Мистер Хейз резко замер и в упор посмотрел на Грейс. Она не отвела взгляда и спокойно сказала, глядя ему в зеленые удивленные глаза.
- Грейс Ливермор умерла, мистер Хейз. В 1905 году, в больнице Святого Павла.
- Но…кто же тогда Вы?
Грейс слегка улыбнулась. Ее имя. Ее настоящее имя, которое она и сама, казалось бы, уже забыла.
- Мама звала меня Эбби. А вообще-то я Абигайл. Абигайл Моррис.
Ей казалось, что она больше никогда в жизни не произнесет этого имени вслух. Абигайл Моррис умерла. Умерла от чахотки тусклым ноябрьским утром 1905 года и была похоронена на кладбище при больнице, в небольшой могиле со скромной плитой, которую летом обвил дикий плющ, спрятавший грубо выбитые в камне буквы имени, которое должно было быть забыто. Навсегда.
- Она рассказывала мне все, все, всю свою жизнь, от рождения и до того момента, как погиб отец, а родичи растащили их богатство по кускам, ничего не оставив ей, - продолжила рассказ Грейс, как будто вскрывая вросшие в землю и покрытые мхом крышки склепов собственной памяти. Ей казалось, что это будет больно – вспоминать – но выходило, что это совсем легко, говорить правду. – Кроме всего прочего, мы были очень похожи. Вы даже не представляете, насколько – разве что Грейс была несколько полнее меня, но чахотка истощила и ее в конце концов. Нас путали, на самом деле путали. И тогда…
- Вы решили присвоить себе ее имя, - закончил за нее мистер Хейз.
Она только кивнула.
- Когда она умерла, я похоронила ее под своим именем. Больницы всегда переполнены, сестры не могут уследить за всем. За нами никто не следил, все знали, что я хожу к ней, а вот имена – имена их не интересовали. В больницах почти ни у кого нет имен – есть только номера в учетных книгах. Так я стала Грейс Ливермор – нищей наследницей дворянского титула своего отца.
- И что же было дальше?
Грейс подняла глаза на мистера Хейза – на секунду ей показалось, что из его голоса исчезло осуждение и надменность, и теперь он спрашивал едва ли не с любопытством.
- Дальше? Все просто. Первым делом я нашла дом отца – настоящего отца – Бенджамина Морриса – он был пуст и заколочен, мне нечего было там делать. Тогда я отправилась к мистеру Хантингтону, известному политику и невероятно богатому аристократу, члену Палаты Лордов. От Грейс я знала, что он и ее отец были когда-то очень хорошими друзьями. Я рисковала… но оказалось, что мистер Хантингтон видел Грейс последний раз очень давно, лет в пятнадцать.. Он был мне очень рад…точнее, не мне, а Грейс… Поначалу было тяжело – иногда мне казалось, что меня проверяют и нарочно превращают жизнь в тяжкий труд, ибо заботы о больной матери Джеймса легли на меня. Я не протестовала – за все нужно платить. Потом я познакомилась с Джеймсом. Сначала он и правда мне не поверил. Потом мы подружились. Иногда мне казалось, что он в меня влюблен, - Грейс почувствовала, как краснеет, вспоминания их полушутливые рассуждения о любви. Сейчас она уже не знала, было все этой шуткой или нет. – Дальше… дальше Вы знаете.
Она замолчала и остановилась. Вокруг порхали снежные пчелы, начинал подыматься ветер.
Грейс подняла глаза на мистера Хейза – казалось, он ошарашен услышанным, хотя и пытается это скрыть.
- Теперь Вы понимаете, что мне незачем было убивать Джеймса, - нарушила тишину Грейс. – Зачем? Из-за наследства? Мистер Хантингтон вопреки разговорам так и не удочерил меня официально – он мой опекун, да, но прав на его деньги и титул у меня нет. Что до моей тайны… никто бы не узнал. Никогда.
- Но… тогда зачем Вы мне это рассказали? – чуть прищурившись, как будто ожидая подвоха, спросил мужчина. – Я же могу заявить в полицию.
Она же только грустно улыбнулась в ответ.
- Во-первых, Вы этого не сделаете, - сказала Грейс, глядя ему прямо в глаза. – А во-вторых, чем Вы докажете свои слова в случае чего?
Мистер Хейз молчал.
- Я рассказала Вам это потому, что чужому человеку проще рассказывать подобные вещи. Ну, и чтобы хоть как-то оправдаться, конечно. Уж лучше быть обманщицей в Ваших глазах, чем убийцей.
Кто ее осудит? Кто? Кто поднимет и бросит в нее камень, кто без греха? Вы, мистер Хейз? Нет, Вы посмотрите и отведете глаза, в которых то и дело вспыхивает отблеск большой тайны. А что прячете Вы, мистер Хейз?
Подул сильный ветер, и Грейс только сейчас почувствовала, как сильно замерзла и устала. Уже медленно темнело, и вдоль ограды парка загорелись электрические фонари, мигая сквозь морозную дымку.
- Думаю, нам с Вами пора, - сказал мистер Хейз, глядя на часы. – Пойдемте, я провожу Вас.
- Не стоит, - помотала головой Грейс. – Я вполне в состоянии добраться сама…
- Мисс Ливермор, - он на секунду осекся, как будто размышляя, можно ли теперь так ее называть, - мисс Ливермор, я не могу бросить леди одну в вечернем парке. Поэтому отказа я не принимаю.
Неожиданно снова налетел яростный ветер, и сердце Грейс забилось чаще в предчувствии – оно снова идет. Девушка начала озираться по сторонам, пока снова не увидела черную тень, разделившую мир пополам – на одной стороне был вечерний парк и порхающие в свете фонарей снежинки, а с другой мир как будто выцвел, напоминая негатив. Вместо снега в воздухе носился пепел… Воспоминания снова надвинулись на нее, картины настоящего ада распахнулись перед внутренним взором, так отчетливо и ясно, как будто не было этих лет, прошедших с того дня…
- Нам пора, - резко прозвучал над ухом голос мистера Хейза. Он, не мешкая, схватил ее за локоть и потащил прочь от этого места. В любой другой ситуации Грейс бы возмутилась, но сейчас единственная мысль билась у нее в голове, несмотря на страх, - он тоже это видит? Или нет?
Когда мир снова обрел краски и оттенки цветов, они пошли медленнее, впереди уже маячили кованые ворота парка на массивных мраморных столбах.
- Дальше я доберусь сама, - чуть дрожащим голосом сказала Грейс.
- Куда Вы поедете - на Вас лица нет, мисс Ливермор. Если Вам настолько противно мое общество, я вызову Вам такси, если угодно.
Грейс почувствовала себя виноватой. Чего-чего, а обидеть она точно не хотела.
- Если Вас не затруднит, подвезите меня хотя бы до угла Холлуэй Роуд, - сказала она, пытаясь улыбнуться. На душе скребли кошки.
Почти всю дорогу они молчали. Грейс глядела в окно автомобиля, надеясь, что не встретит по дороге никого из знакомых, чтобы не пришлось, краснея, объяснять, что он делает так поздно одна в машине с малознакомым мужчиной. Пусть даже он теперь знает о ней больше, чем самые близкие люди.
- Спасибо, - негромко сказала Грейс, когда мистер Хейз остановил в переулке рядом с Холлоуэй Роуд, где было поменьше народу. Помолчали.
- Вы мне не сказали главного, - наконец произнес мужчина, оборачиваясь к ней. – О часах.
- Тут как раз все просто, - вздохнула Грейс, - это мои часы, достались от отца. И продала их я, чтобы…забыть.
Мистер Хейз ничего не ответил, только молча барабанил пальцами по рулю.
- И Вы ничего о них не знаете? – спросил он, снова оборачиваясь назад. – Ни как работают, ни для чего нужны?
Грейс не знала, как ей отвечать. Нет, слишком много правды на сегодня…да и не поверит он ей, сочтет сумасшедшей. Если бы она могла, она бы поделилась своими воспоминаниями, чтобы убедить его, что это все правда, а не ее фантазии. Слишком много правды для одного дня, пусть хоть что-то останется похороненным на кладбище при больнице святого Павла.
- Нет, увы, - покачала она головой, - ничего. Просто занятная вещица, которой отец очень дорожил. Для меня же она была напоминанием о прошлом, которое я хотела забыть.
Мистер Хейз смерил ее долгим взглядом, но ничего не сказал в ответ.
- Мистер Хейз…
-Да?
- Могу ли я спросить…
- Никто ничего не узнает, мисс Ливермор, - ответил он, довольно резко, от чего она невольно вздрогнула. – Можете быть спокойной.
- Думаете, у меня была хоть минута покоя с тех пор, как я покинула Трасвааль? - горько усмехнулась Грейс. – Мне не привыкать…
- В любом случае, Ваша тайна останется тайной. Обещаю. Но, - добавил он после паузы, - это не значит, что я Вам поверил. По крайней мере, до конца.
- Иного я и не ждала, - чуть улыбнулась Грейс, уже открывая дверь и выходя из машины. В лицо ей ударили колючие снежинки, которые кружил гуляющий между домов ветер. Она, придерживая рукой воротник пальто, пошла вдоль улицы к дому, мигавшему в сумерках желтыми огнями. Это был самый тяжелый разговор в ее жизни… и самый тяжелый день за последнее время – слишком много воспоминаний, слишком много того, что должно было быть забыто. И все же, сейчас совсем другие мысли занимали ее – видел или нет мистер Хейз то, что видела в парке она?
___________________
Примечания:
(1) - один из главных королевских парков Лондона, раскинувшийся на площади в 188 га на границе между Вестминстером (к югу) и Кэмденом (к северу).
(2) - Трансвааль - бывшая голландская колония в Южной Африке, в 19 веке добилась независимости, пока не попала под власть англичан. Населена смешанным англо-голландским меньшинством и зулусским большинством.
(3) - буры - (нидерл. boeren — «крестьяне») — субкультурная группа в составе африканеров - белого населения Южной Африки - в Трансваале и Намибии. Иными словами, бурами называют фермеров-африканеров, белых сельских жителей, а также бедных белых.
(4) - речь идет о второй англо-бурской войне, длившейся с 1899 по 1902 год.
(5) - Сесиль Джон Родс - английский и южноафриканский политический деятель, бизнесмен, инициатор английской колониальной экспансии в Южной Африке. Убеждённый империалист, вынашивавший планы создания обширных британских владений в Африке «от Каира до Кейптауна». Основатель компании Де Бирс
(6) - Капская провинция - первая голландская переселенческая колония в Южной Африке с центром в г. Капстад, затем английское владение (город переименован в Кейптаун).
(7) - Поль Пуаре - знаменитый французский модельер начала 20 века, прославился тем, что ввел в моду короткие стрижки и отменил корсеты.
(8) - Де Бирс - в первой половине 20 века монополист на рынке добычи и торговли алмазами, основана Сесилем Родсом в Южной Африке. Официальный поставщик бриллиантов ко дворам Европы, большая часть которых добывалась на территории Южной Африки, в т.ч. в Трасваале. Названа в честь фермеров-буров, на чьих землях быо обнаружено первое месторождение.