РекаМорье

               


                Ветер  перемен


Семён возвращался домой из отдела кадров. До конца отгулов оставалось ещё полтора месяца, но он уже давно "кружил" в сквере у пароходства, общаясь с такими же уставшими от отдыха коллегами. Сегодня они, наконец, получили путевки на свой теплоход. Остались позади почти четыре месяца вынужденного берегового безделья, пропитанного муторным запахом пыли и раскаленного городского асфальта. Недоделанный ремонт, постоянно попадающийся на глаза приятель жены – "влюбленный в её замужнюю подругу" – и вообще вся эта жизнь, всё оставалось на берегу. Связанный с флотом с пятнадцатилетнего возраста он не очень охотно находил себе друзей на берегу. И этот факт совсем не напрягал его, гораздо сложнее в данный момент было скрыть свою радость от свалившейся удачи – преждевременного ухода в рейс. Дойдя до дома, он принял грустный вид и предстал пред очи благоверной супруги.
– Ты что, на теплоход собрался? – с легкой усмешкой спросила она.
Трюк не удался. “Вот, блин, спалился!” – подумал он и запустил “дурачка”:
– Да представляешь, поймали под кадрами и путевку в зубы. Упирался, скандалил – безрезультатно! Что хотят, то и творят, крысы тыловые! – не замечая насмешливый взгляд жены, он продолжал отчаянно врать. – А кто тебе сказал, что меня отловили? Викуся позвонила!? Костика тоже под белы ручки приняли.
– Я тебя ещё с порога вычислила по твоей сияющей физиономии, – разозлилась жена. – Давай вещи собирать. 
Так завершился очередной трудовой отпуск второго механика Семёна. На деле оказалось, что не только отпуск, но и семейная жизнь закончилась. Отработав девять месяцев на своём “Волго-Балте”, и получив приглашение капитана принять новый пароход, он вернулся домой и не очень удивился предстоящим переменам. И хотя давно был готов к этому, сам факт, как водится, оказался весьма неприятным и потому неожиданным. После красивого бракоразводного процесса (с цветами для бывшей и праздничным обедом на двоих в ресторане) кураж прошел, и в душе поселилась пустота. Есть старинный русский способ лечения душевных ран, к нему Семён и обратился, но по истечении не очень продолжительного, но весьма насыщенного случайным эротом и чрезмерным бахусом времени почувствовал себя совсем скверно. И без того не привыкший жить в этих каменных джунглях он оказался один в большом, непонятном его мироощущению городе. Лето выдалось дождливым и холодным, небо буквально извергало тонны воды, а ночи соревновались за право температурного минимума. Весь этот бардак усугублялся невозможностью плюнуть на всё и уйти в моря. Его новое судно находилось в гарантийном ремонте за границей, капитан просил дождаться, так как на гарантийку уходили “блатные” кадры, от которых толку в повседневной морской службе не было по определению. Со всего штатного экипажа в ремонт попали двое – капитан и начальник рации, остальных “слили”. Самые нетерпеливые сели на другие пароходы, но Семён ждал – вот когда пригодились неиспользованные в прошлом отгулы. Ничто в нашей жизни не происходит просто так. Никто не может заранее знать где, в каком месте потерпит поражение, потому что не бывает поражений у человека, идущего к цели. Просто иногда всё складывается не так, как мы это представляли. Только время определяет степень ликвидности наших поступков, не стоит заблуждаться в собственных самооценках.
Лето заканчивалось, резерв отгулов тоже. Пришлось идти в кадры просить отпуск за свой счет. Неожиданно нарвался на сеанс невиданной щедрости в виде предложения поработать на “белом пароходе”, куда попадали люди с большой мохнатой лапой. Неизвестно, что послужило тому причиной, но царский подарок он тактично отверг: “Я обещал капитану дождаться парохода, поэтому разрешите посидеть на берегу”. Кадровик сдался не сразу, включил систему “пряника” – обещание оставить в штате вместо уходящего на повышение предшественника, но и это Семёна не вдохновило, и под неодобрительным взглядом “добродея” он удалился продолжать отдых. Чтоб совсем не озвереть от чрезмерной свободы, впав в очередной кураж, решил поступить в только что открывшийся на базе ликвидированной ВПШ Кадровый Центр. Конечно, можно было перевестись с четвертого курса института водного транспорта, но увидев толпящихся у дверей приёмной комиссии молоденьких абитуриенток в не очень длинных юбках, он напрочь отбросил эту глупую идею. Закрывшись в своём холостяцком убежище, две недели перечитывал школьные учебники истории и географии. Труды оказались ненапрасными, и вожделенное заведение приняло в свои стены помолодевшего на несколько лет студента. Серая полоса жизни значительно просветлела, а первая установочная сессия окончательно закрепила позитив, открывая второе дыхание в измученном длительным отдыхом организме Семёна. А ещё он понял, нельзя совмещать несовместимое: вино усиливает состояние – радость становится ярче, а невзгоды, прирастая новыми проблемами, превращаются в беду. Только преодолевающий неудачи вопреки способен обращать свой путь во благо.
Наступившая осень принесла с собой хорошие новости: возвращался из Хорватии пароход, пора было собираться в рейс. Замену экипажа запланировали в родном порту – значит, не придется трястись в поезде, добираясь в порт прихода, а потом пережидать непогоду в портовской гостинице. Жизнь определенно налаживалась и совсем не собиралась прекращать свои сюрпризы. По судну бегали какие-то непонятные личности, что-то согласовывали с возбужденным капитаном, третий штурман с важным видом хранил глубокомысленное молчание. Народ затих, по привычке не ожидая от предстоящих событий ничего хорошего. Наконец, вечером, всех собрали в кают-компании и огласили список перемен. Из него следовало, что судно уходит работать по контракту в частную компанию с новым штатным расписанием и окладами, не поддающимися безболезненному осознанию в головах простых советских моряков.
“Теперь понятно, почему мне лайнер сватали, – подумал Семён. – Вот гниды, хотели блатных продавить на мой “ушастик” (так в народе называли этот тип судов за нависающие над главной палубой крылья ходового мостика, придающие ему вид чебурашки). Воистину: бойтесь кадровиков дары приносящих!”
Так пришла на флот другая жизнь. Она не была новой – в самом процессе службы ничего не изменилось – но она стала другой, и потому совсем непонятной и чудовищно заманчивой. В этом и таилась опасность. Неожиданно свалившееся финансовое благополучие нарушило привычный уклад и разучило наслаждаться такими маленькими победами, как купленный в складчину видик или строительство мощной телевизионной антенны. Пароход “упаковали” по полной программе, артелка уже не закрывалась на ключ, потому что суточный рацион невозможно осилить даже очень прожорливому человеку, а, учитывая условия проживания в новых благоустроенных каютах, было крайне сложно не съехать с катушек от сознания своего величия. Странная произошла история – люди стали жить богаче, но не стали счастливее…
 
                Синьора  Дуська.

Испытания достатком продолжались. Как и ожидали, судно стало на «золотую» линию – перевозка подсолнечника в порты Италии. Моряки повезли в Россию подержанные автомобили. К хорошему быстро привыкаешь и забываешь прошлое. Так и получилось. Когда неожиданно выпал рейс на Турцию, это уже не воспринималось “манной небесной”. 
После пребывания в сказочно прекрасной Италии убогий вид зимнего турецкого побережья не вдохновлял совершать экскурсию. Автобус прибыл далеко за полдень, этот факт также не очень настраивал на праздничный лад. Поехать в Измир Семёна уговорил приятель Костик: 
– Да ладно, перестань упираться. Час страха и мы на месте, пробежимся по рынку, попьём пивка – отдохнём культурно.
Программа устраивала, друзья быстро собрались в путь. На душе было хмарно и как-то тревожно. Не развеселило даже воспоминание из недавнего прошлого, когда из этого же порта они в сопровождении комиссара мчались за “отоваркой”.
Как и сейчас, за окном микроавтобуса проплывали рыжие суглинистые поля, на которых непостижимым образом созревал богатый урожай. Боцман Загнитько, потомственный кубанский казак, угрюмо смотрел в окно, бормоча себе под нос:
– Вот, мать иху! Жаль, что у них тут революция не победила!
Помполит, услышав слово “революция”, очень вдохновился и попытался провести внеочередное мероприятие по воспитанию экипажа:
– Это почему, Геннадий Михалыч, тебе турков жалко? – лилейно пропел он.
– Так я же с Кубани, – отозвался боцман. – У нас земли какие!? Не земля – масло! А здесь, полюбуйтесь, – глина сплошная. Да они с такой землёй, да при нашей власти давно бы с голоду окочурились!
Мероприятие не удалось, но истерика не утихала еще несколько дней, переходя в виде слухов с парохода на пароход и, как водиться, прирастая новыми подробностями.
Жизнь изменилась, ушли в прошлое помполиты. Но не все они расстались с флотом, “перекочевав” за отсутствием образования в боцмана. Старых боцманов, за отсутствием нужных связей, “перекочевали” обратно в матросы. Сменили вывески, оставив прежнюю суть. Эта незатейливая рокировка не принесла ничего хорошего – на судне стали образовываться “кланы”. Комиссар не мог смириться с тем, что он стал величиной, равной матросу, и по привычке стремился всеми силами водить дружбу с “головастиками” – старшим комсоставом, а так как по жизни был не способен обучаться никакому ремеслу, прикрывал свою бестолковость плетением хитроумных интриг. А впрочем, помполитами на флоте, как правило, и становились бездари и интриганы. Только не говорите мне, что и на берегу было так же. Кошмар! На чём же тогда держалась наша “великая и нерушимая”? Одним из последних оплотов прежнего режима оставались так называемые “тройки”, когда в увольнение уходило три человека, и назначался старший. Все передвижения только вместе, и возвращение на борт судна в разное время считалось предательством Родины. Не стало “троек”, ушли комиссары, но по-прежнему негласно принято было считать старшего по должности старшим группы со всеми вытекающими преимуществами в получении проблем.
Прибыли в Измир. Понемногу начинал наматываться клубок неприятностей. Не доехав километра два до рынка, автобус остановился. Показывая на часы, водила-турок назначил время сбора. По всем прикидкам гулять придется часа три-четыре, и всё бы хорошо, но коварные “головастики” притулили к ним в “группу”… синьору Дуську – штатную кокшу, пожизненно ходившую в увольнение с Дедом или капитаном.
Семён попытался деликатно возразить. Пока он “увязывал” проблему, сообразительный народ разбежался кто куда, и переадресовать этот “Новогодний неподарок” было уже некому. На все его аргументы Дед делал страшные глаза и шепотом объяснял Семёну, где они собрались пропустить по кружечке с капитаном, и почему Дуся им там нужна как собаке динамит. Второй механик возражал: она и им не то чтобы очень, но Дед дипломатично заявил, что, мол, и так нарушил инструкцию, не оставив его вместо себя на пароходе. Удовлетворившись переговорами, “головастики” испарились. А новообразовавшаяся группа второго механика бесстрашно вступила на территорию противника. После долгого скитания по разным банковским офисам, вконец измотанные, они поменяли-таки доллары на турецкие лиры. Но впереди их ждало ещё одно испытание – Дусин шопинг. Останавливаясь почти у каждого лотка, но не собираясь ничего покупать, она торговалась до одурения.
Семён помнил, как полгода назад они пришли в порт Чивитавеккья. Решили прикупить машины, и утром первыми в автосалон уехали стармех с капитаном, оставив их с Чифом на хозяйстве. Сёма только заступил на дневную вахту, как на верхней площадке машинного отделения показалась счастливая физиономия стармеха, Дед радостно завопил:
– Бросай всё к ядрёной маме! – закричал он. – Я машину купил! Сказка! “Альфа Ромео”, трехлетка, дизель! – продолжал неистовствовать Дед. – Я и тебе присмотрел, “Форд Фиеста”, дизелёк, всего за полторы тонны баксов. – И счастливый владелец, аки дух,  растворился в пространстве.
Покупать машину в этом рейсе не входило в планы второго, но любопытство взяло верх над отсутствием достаточной суммы денег, и он, быстренько переодевшись, спустился по трапу, где его уже поджидало несколько человек. До автосалона добрались быстро. Войдя в него, Семён увидел огромную белую “Альфу”, потом полазил по каким-то другим машинам, прежде чем подошел к расхваленной Дедом “Фиесте”. В салоне уже сидела Дуся. Вид насмерть перепуганной дамы, мертвой хваткой вцепившейся в руль, наводил на мысль о невозможности дальнейших операций с этим объектом. Дуся сидела неподвижно, по её щекам текли слезы.
“Накрылась моя машинка”, – почему-то подумал второй и побрел по салону разглядывать колониальные товары. Вернувшись через полчаса, он увидел ту же картину: кокша рыдает, перепуганный продавец-итальянец пытается выяснить, что синьоре надо. Семён подошел к Дусе:
– Ты чего плачешь? Денег не хватает?
– Нет, деньги у меня есть! – заливаясь слезами, выдохнула она.
– Так какого тогда этот цирк лепишь!? – не понял он.
– Да Она такая красивая! – зарыдала Дуся.
– Так, понятно, продолжай реветь, все будет хорошо. – И Сёма подошел к итальянцу.
– У синьоры мани – биг проблем, – на “чистом итальянском” обратился он.
Продавец всё понял и, оживленно жестикулируя руками, стал показывать Дусе, что готов уступить двести долларов, для убедительности демонстрируя на двух пальцах козу. Но “синьора” поняла этот жест по-своему и, не желая расставаться со ставшей уже почти родной тачкой, впала в настоящую истерику. Продавец совсем растерялся:
– Сколько у неё есть денег? – спросил он.
– Тысяча долларов, – глядя в глаза итальянцу, убедительно соврал Семён.
– Мама мия! Пусть забирает, – согласился тот. Они говорили на разных языках, но каким-то непостижимым образом понимали друг друга.
Наконец, Дусю удалось уговорить выйти из машины. Забрав у неё деньги и паспорт, Семён отдал всё на оформление и побрел продолжать осмотр несметных сокровищ мирового автопрома. Из этого созерцания шедевров он был вновь вероломно извлечен Дусиным всхлипыванием.
– У тебя есть сигарета? – спросила она. Сёма достал сигареты, закурили.
– Ну что, нравится машина?
 Дуся замотала головой, слезы потекли в три струи, не считая мелких брызг.
– Ну, что опять случилось!?
– А-а-а, у неё же только две двери-и-и! – по среднеполосному протяжно завелась “синьора”.
– Так ты же в ней два часа сидела, что, не видела или считать разучилась? Не нравится – можно отказаться, не поздно ещё.
Дуся испуганно замотала головой:
– Не-е-т, Она такая красивая, только маленькая очень… У всех машины как машины, а моя Ма-а-ленькая-я-я!!!
С тех пор на пароходе Дуську стали величать синьорой. С легкой руки второго механика, разумеется.
Между тем, “экскурсия” по Измиру продолжалась. Нервы второго механика были на пределе, и когда Дуся, посмотрев на него, спросила: “Что бы ей ещё купить?”, он посоветовал её пойти по точному, но не произносимому в приличном обществе адресу. Синьора за словом в карман не полезла и, рассказав им, где она их видела, испарилась в толпе. Полегчало. Мужики, вдохновившись свободой, приняли на грудь по кружечке пивка и продолжили свой путь. Несколько раз рассерженная “товарка” попадалась им на глаза, но на примирение не шла, всем видом демонстрируя свою независимость. Последний раз они видели её с двумя продавцами-турками, идущую покупать шубу на склад. Побродив по рынку ещё немного и так ничего и не присмотрев, Семён у самого выхода, чтоб хоть куда-то потратить ненужные турецкие фантики, приобрел нелепую кожаную куртку с двумя воротниками. Начало смеркаться, и они пошли на стоянку автобуса. По пути к ним присоединилось ещё несколько человек, Дуси среди них не было. Смутная тревога все больше накрывала приятелей, и она оказалась не напрасной. Первый же вопрос капитана, поджидающего их у автобуса: “Где Дуся?”, размазал остатки робких надежд. Начался разбор полетов, сразу определен старший группы, и “Кому какое дело, что группы отменили, ответственность никто не отменял!” прозвучало как заглавная строка в будущем протоколе бывшего моряка загранзаплыва. Уже не было той страны, сменился строй, но раскручиваемый почти век огромный маховик еще вращался, перемалывая всех, кто попадался на его пути. Страна, как огромный корабль, получила новое название, но оставила у штурвала прежних рулевых. И никто не знал куда идти, потому что старые карты сожгли, а новые не подготовили.
Почти до полуночи, разбившись на группы, искали Дусю по улочкам Измира. Собрались в намеченное время на стоянке автобуса – история получалась скверная. Молча доехали до причала. Всю дорогу Семён подавленно смотрел в окно, мыслей в голове не было. Потом перед самым портом подумал: “Главное – чтобы Дуська жива была, закроют визу – пойду в бизнес, учредительные документы на ИЧП у меня есть”. Опять ему пригодилась на первый взгляд бесполезная затея с регистрацией частного предприятия. Подружившись во время учебы с однокурсниками, многие из которых уже начали свои буржуйские дела, он, больше из любопытства, взял и открыл свою фирму, совершенно не задумываясь, чем будет заниматься. То, что это может стать “запасным аэродромом”, тогда в голову не приходило, теперь, подсчитав все свои “финансовые сусеки”, подумал: “Хрен с этой визой, уже лишали, прорвемся!” Странно, человек, загнанный в угол, моментально начинает искать пути спасения, и в этом он похож на самого древнего и умного жителя планеты – крысу.
Около часа ночи прибыли на борт судна, поднялись по трапу и в кают-компании увидели сидящую перед телевизором… Дусю! У Семёна перестало “сосать” под ложечкой, и от неожиданного облегчения он получил такой выброс адреналина, что голова зазвенела колокольчиками. Дуся не дремала, и, едва увидев капитана, включила свою историю о злом втором механике, потерявшем её на базаре, после чего она, покинутая всеми, пошла искать стоянку автобуса в противоположную сторону, заблудилась в темноте, вынуждена была поймать такси, чтобы добраться до парохода. Семён тоже не молчал, прокомментировав её рассказ доброжелательной фразой, мол: “Всё бывает, имея куриные мозги, обязательно страдаешь куриной слепотой”. После чего капитан пообещал в первом же порту списать обоих, и “оппоненты” расстались злейшими врагами. Страсти понемногу утихли, про “первый порт” забыли. Вернулись в Россию, стали под погрузку. Измирские приключения забыли, но осадок остался…
 
               
                Димка  и  гуманоиды.

В очередной рейс собирались выходить в начале ноября. Во время погрузки в порту экипаж наслаждался прекрасной теплой погодой. Бабье лето догорало в осенней листве, безветренном спокойном море. Солнце по-летнему пригревало узенькие улочки южного городка, но поблекшее чистое небо уже намекало на то, что всё пройдет, и эта иллюзия вечного тепла и покоя сменится колючим осенним дождём, первым робким снегом, что не покроет землю, а только принесет грязь, промозглость и озноб. Хорошее в нашей жизни не может длиться бесконечно долго. Чтобы это ценить, к нему нельзя привыкать.
В понедельник вечером закончили погрузку, задраили крышки трюмов и отвалили на рейд  переждать “чертов денёк” – по неписаному закону ни один капитан в понедельник в рейс не снимется. Моряки не суеверны, но есть традиции. К тому же, это повод привести народ в норму после нелегкой встречи с Родиной. На этот раз все обошлось без значимых происшествий, если не принимать всерьёз “контакт” третьего механика Димки с гуманоидами. Случилось это при весьма загадочных обстоятельствах. Добрейший Души человек и механик от Бога Димка практически не употреблял спиртного. Но являясь существом компанейским и веселым, любил посещать приморские рестораны. Мужики выпивали, а он, потягивая колу, пьянел и “дурковал” вместе со всеми. Правда, иногда его уговаривали “принять на грудь”, после чего Димон несколько дней ходил позеленевший и рычал на товарищей, предлагающих излечение подобного подобным. Помимо относительной трезвости, Димка страдал чрезмерной аккуратностью и рафинированной склонностью к чистоте, граничащей с чистоплюйством. В его каюте даже мухи не жили, напуганные стерильным состоянием объекта. Он не боялся грязной работы. Но увидеть его перемазанным мазутом могли только коллеги-маслопупы во время очередного ремонта “заведования” третьего механика. На следующую вахту он опять спускался в стерильно чистой, застиранной до белизны робе. Предметом особого почитания Димки была обувь. В прежние времена, когда они стояли на перевозке леса в Болгарию, за что получали жалкие гроши в виде чеков ВТБ, он мог без раздумий отдать за понравившийся «Саломандер» все, нажитое непосильным трудом. Первым делом, вернувшись с берега, Димка начинал приводить в порядок свои башмаки, и не было в мире силы, способной помешать этому.
Накануне вечером свободные от вахт и семейных уз собрались в небольшом ресторанчике недалеко от проходной порта. Вернулись на судно к полуночи. До начала вахты оставалось четыре часа. Димка, как всегда, придирчиво осмотрел башмаки, смахнул тряпочкой береговую пыль и лег спать. Его разбудило непонятное чувство тревоги, еще не проснувшись, он сел на кровати и начал одеваться. Немного придя в себя, тупо уставился в палубу, не понимая, для чего оделся. Собраться с мыслями не удавалось. Любая попытка сопротивляться какому-то странному сигналу к продолжению действий приносила мучительную тошноту и головную боль.
“Боже! Зачем я опять напился?” – подумал он. Но эта мысль ещё сильней отдалась во всем теле непонятной мучительной болью. Этому состоянию тягучего бреда невозможно было сопротивляться. Только расслабившись и войдя в ступор полубреда, он испытывал облегчение. Поддавшись этой непонятной силе, обулся и вышел из каюты. Логика, несмотря на обстоятельства, ещё присутствовала в сознании Димки и, решив последовать её призыву, он направился было в туалет. Новый удар невиданной силы потряс и без того небогатырский организм судового механика. Решив больше не сопротивляться неведомому зову, похоже, не имеющему ничего общего с посещением гальюна, хотя реально было от чего…, он продолжил свой путь. Этот путь привел его к поданному на берег трапу, матроса на посту не было.
“Странно, – опять подумал он, – не может быть, чтоб вахты на трапе не стояло”.
Он спустился на причал, подчиняясь непонятному сигналу, пошел в противоположную от проходной сторону. Освещенная неестественно рыжим светом территория порта, как в кино, проплывала мимо безучастно шагающего вдоль лесного терминала полусонного механика. Подходя к зданию мастерской, Димка увяз в липкой мокрой глине от свежевырытого фундамента. Он посмотрел на свои “убитые” ботинки, но, уже наученный непродуктивностью собственных мыслей, остался невероятно безучастен к этой беде! Миновав старое кирпичное здание токарного цеха, он подошел к высокому бетонному забору. Путь был знакомым, и, перелезая по приставленному к ограждению деревянному трапу, Димон осторожно подумал: “Вот дебил, что же я сразу не догнал!? На свалку “чермета” иду, мы постоянно туда с Семёном забредаем запасы пополнить, для токарного станка болванок припасти”. Зачем ему в три часа ночи понадобилась болванки, Димка предусмотрительно задумываться не стал. Просто не испытывал жгучего желания вновь вступать в конфликт с неведомой силой. Если постоянно бить по голове, опыт приходит значительно быстрее.
Шагая по шпалам железнодорожного пути, он приближался к намеченной цели – огороженной высоким металлическим забором площадке “Вторчермета”. Пройдя через ворота, Димка остановился. Справа, в тени высокого металлического щита ограждения, он увидел три маленьких разноцветных огонька:
“Габариты горят”, – профессионально определил он. Им овладело странное чувство покоя и безопасности. Невидимое существо, что притаилось в углу, не вызывало тревоги. Повинуясь его призыву, Димка подошел ближе. Голос внутри него сказал:
– Не бойся, мы просто тебя обследуем, и ты вернешься. Ты не пострадаешь и ничего не запомнишь.
Этот голос дал ему возможность безболезненно мыслить, и он, немного подбадривая себя, почти весело подумал:
– Почему меня? Что, эти придурки здоровее никого найти не смогли!?
– Здоровых мы уже проверили, теперь к тебе пришли, – услышал он в ответ и, смутившись своим недипломатичным поведением, закрыл глаза. Он почувствовал, как к его телу сразу в нескольких точках прикоснулись нежные щупальца прибора. Они едва касались его, лишь слегка щекоча кожу. Потом раздался звук, похожий на щелчок фотоаппарата при замедленной съемке, и все затихло. Димке захотелось пообщаться – когда ещё “перетрешь” с гуманоидом про жизнь. Но, видимо, внеземной разум ничего не понимал в теории судовых двигателей внутреннего сгорания. Потому интереса к дальнейшему разговору не проявил и, наградив механика за ненужный энтузиазм очередным пинком по органам, отправил восвояси. Непросвещенные в дизелях марсиане улетели, а полусонный житель Земли, вновь не замеченный бдительной вахтой, возвратился в каюту и моментально уснул.
Выспаться не удалось, вскоре пришел вахтенный моторист и разбудил измотанного межпланетным светским раутом третьего механика на вахту. Димка спустился в кают-компанию, где накрывала стол сменившаяся ночная вахта, и, попивая чай, поведал людскому сообществу свой странный сон. Коварные гуманоиды жестоко просчитались, не изучив график несения вахт. Тайна их миссии была раскрыта.
Правда, несознательные коллеги почему-то неадекватно отреагировали на его рассказ и все допытывались, сколько было выпито “огненной воды” до момента “исторической” встречи. Димка, получивший этой ночью болезненный урок толерантности, соглашался  с приятелями. А по его лицу блуждала какая-то загадочная, слегка снисходительная улыбка. Так родители смотрят на невинные проделки своих чад, понимая, что тем еще предстоит все узнать. Спустившись в “машину”, он принялся лечить свои “железяки” и позабыл про ночные тревоги. А вскоре понял, что это был просто кошмарный сон, и, сделав себе последнее, тысяча первое предупреждение – “Больше никогда, ни капельки, пусть только эти уроды попробуют уговорить!” – отправился отдыхать. Открыв дверь, он испуганно замер – посреди каюты огромным комом глины валялись его новенькие ботинки!
Не рискнув заходить в каюту, он отправился будить второго механика. Тот не сразу понял сути Димоновой трагедии. Часто повторяемые перепуганным бедолагой слова “ботинки”, “грязь”, “инопланетяне” никак не находили дорогу к сердцу не вовремя разбуженного коллеги. Наконец, поняв, что тот не отвяжется, второй решил подняться и помочь Димкиному горю. Преждевременно успокоившийся третий механик радостно плелся вслед за Семёном. Радость радостью, но первому в каюту почему-то заходить не хотелось, и в этом заключалась его самая большая ошибка. Увидев злополучную обувь, он вновь попытался пересказать товарищу свои ночные злоключения. Сёма много лет проработал на “рыбаках”, и ему приходилось сталкиваться с морским неврозом. Лечится эта напасть единственным способом – выбивают клин клином. Обычно помогает “рукоприкладство”. Однако, посмотрев на взволнованного “трёшника”, Семён Петрович решил быть гуманным терапевтом. Не слушая его страшную историю, он, открыв иллюминатор, спросил:
– Дима, тебя эти башмаки напрягают? Из-за этого весь кипиш?
Возмущенный таким примитивным отношением к серьезной проблеме Димон попытался было вновь объяснить, как он еще в интернате, школьником, мыл своей любимой девочке сапожки…
Опасаясь, что вслед за школьным периодом последуют еще более глубокие экскурсы в прошлое, Семён взял в руки Димкины “глинотопы” и спокойно отправил их за борт. Раздавленный свершившейся трагедией “трешник” ошалело глядел на товарища:
– Ты что наделал!? – Димка хватал ртом воздух. Не безрезультатно. Набрав  его в достаточном количестве, выдал в адрес второго механика такой изысканный монолог, что пребывающий уже не первый год в “лучшем мире” старый боцман Федотыч, умевший три минуты излагать ненормативную лексику без повторения основных определений, от удивления перевернулся бы в гробу.
– Вот, узнаю бойца! – улыбнулся Семён. – Дима, ты завязывай с гуманоидами. Мастер узнает – проблемы будут. Новый год скоро, нам еще в “шипчандлере” на Дарданеллах отовариться надо. Мы, по расчетам, аккурат под Новый год домой вернемся. Чиф обещал, помимо сигарет и шоколада, гораздо серьезнее заказ оформить, чтоб по приходу не бегать по российским магазинам, а  весело, весело встретить Новый год.
Несмотря на убийственные аргументы, третий механик не счел равнозначными утраченной обуви какие-то колониальные сладости турецкого “дьюти-фри” и, обиженный, уснул богатырским сном. История умалчивает, что приснилось в этот раз избранному представителю планеты Земля, но проснулся он совершенно свежим и посталкогольным синдромом впредь не страдал. Хорошо это или плохо – не нам судить. Как знать, не спасают ли нас маленькие неприятности от большой, непоправимой беды?
Вечером судно отошло на внешний рейд “достаивать” понедельник. Ровно в полночь они снимутся с якоря и отправятся в обыкновенный, как им казалось, рейс…

                Удачи и трофеи.

Пошли вторые сутки рейса. На рассвете судно прошло Босфор, море искрилось солнечным штилем. Время от времени совсем рядом с бортом проходили небольшие нахальные паромчики, перевозящие местное население, живущее и работающее на разных берегах этого странного творения природы, невесть за что получившего название Мраморное море. После неспокойного Эгейского и непредсказуемого Черного этот отрезок пути никогда не оставлял в памяти каких-либо значимых событий. По неписаной традиции первые сутки в рейсе топили сауну – смывали береговые грехи. Монотонно шумели дизеля, механики что-то крутили и настраивали, штурмана скучали на мостике, боцман с матросами наводил порядок в шкиперской. Жизнь входила в свой привычный ритм, оставляя за кормой промозглую приморскую осень, каждой пройденной милей наполняясь теплом Средиземноморских красок. Вошли в пролив Дарданеллы, по правому борту шустро подскочил катерок шипчандлера. Когда колониальные товары разнесли по каютам, плавмагазин, радостно крякнув гудком сирены, умчался восвояси. На судне назревало “мероприятие” – трофейный “Адрикофф”, даже упрятанный в рундуки, почему-то манил своим содержимым встретить Новый год досрочно. Увидев, как Дуська потащила закусь в каюту “головастиков”, низы воспряли и бодрые духом принялись душить заморское пойло в “негритянском” поселке – так было принято называть каюты той палубы, где проживает рядовой состав. А что делать матросу!? Судно ведет гирокомпас под неусыпным наблюдением GPRS. Прошли времена, когда вахту стояли рулевые. Незаметно, на рубеже веков переключившись на странное определение “миллениум”, из нашей жизни исчезало прошлое. И этот уход, неизбежный по своей сути, был необратим по последствиям. Уходило не просто время – исчезала эпоха многолетних морских традиций, ничего не предлагая взамен.
Движение судна продолжалось. Свободное от вахтенной службы высшее начальство отдыхало за дверьми своих благоустроенных кают, рядовые моряки интенсивно оттягивались в недрах “негритянки”, судно вела ходовая вахта. Шесть человек, через восемь часов меняя друг друга, выполняли свои обязанности.
На подходе к порту выгрузки продуманное руководство первым завершило “праздничные мероприятия” и обрушило гнев на зазевавшихся “простодырых” матросов:
– Морды крокодильи, совсем страх потеряли!? – неистовствовал Мастер. – Чиф, я же говорил, они пока донышко не увидят – не успокоятся, – разносил он старпома, – а донышко-то литровое! На троих много, а больше их и не собирается! Пойло за борт!
Но было уже поздно, от щедрот Дарданельского дьюти-фри остались только шоколадные батончики. А по полсотни долларов штрафа – это так, что слону дробина. Благодарить ходовую вахту не принято, у них работа такая – кто на кого учился. 
Ранним ноябрьским утром судно стало под выгрузку в Италии. По внутренней связи капитан обратился с речью к народу:
– Внимание экипажа, кто за собой грехов не чувствует – подходите, записывайтесь в увольнение!
И воцарилась на судне полная тишина: не хлопали двери кают, не топали шаги по трапам – никто не решился приравнять себя к безгрешным ангелам. И прощены были все, как ходовые, так и заблудшие: первые за компанию, последние за самооценку. Пошел народ чудеса творить на земле итальянской. Первым делом в автосалон за машинами, потом посмотреть, что где не так лежит. Не то чтобы лишить кого-то собственности, просто, если им не нужно, мы и взять не против. В этот раз ненужными оказались венецианские зеркала. Разбитый при погрузке паллет бесхозно валялся у самого борта. Хозяйственный Дед первым оценил трофей, следом прибежал боцман, и пошла “погрузка” – через час на берегу остались только маленькие осколки прежней роскоши. Всё было изъято и аккуратно упаковано для последующей переработки “барахла” в конфетку. Конечно, никому в голову не приходило тащить это богатство к себе домой, но украсить кают-компанию зеркальной стеной было бы очень неплохо.
Боцман Матвеич был из “бывших” комиссаров, потому как лицо, приближенное к императору, был вхож в круг старшего комсостава и в прошлом допущен к “блатному” гарантийному ремонту в Хорватии, где он скопил неплохой валютный депонент. Однако, уже который рейс ему не удавалось подобрать автомобиль по душе. Вот и сегодня, отправившись с Дедом и Мастером в салон, вернулся ни с чем. Еще с трапа был слышен его голос:
– Пятая БМВ – красавица! Но пять тысяч – это беспредел, совсем нюх потеряли макаронники!
Дракон уже принял в баре сверх нормы и пребывал в возвышенной печали, располагающей к продолжению процесса. Обидевшись на “друзей”, не позвавших его накачивать хозяина автосалона халявным пойлом на капитанском банкете, он закрылся в каюте и с огорченья добавил в одиночку. Тем временем товарищи уломали итальянца сделать скидку, и довольный капитан открыл двери боцманской каюты:
– Танцуй, Матвеич. Две тысячи скинули, давай деньги и паспорт – оформим, пока продавец не протрезвел.
Дракон обиженно посмотрел на Мастера и гордо произнес:
– Я на ночь денег не даю! Пусть приходит утром – будем оформлять.
– Ты что!? Совсем охренел!? Я в последний раз предлагаю, – разозлился Мастер.
Но боцман был непреклонен:
– Вечером денег не даю!
На шумок из своей каюты выглянул Димка. Он-то и попался на глаза огорченному капитану:
– Дима, а ты на ночь деньги отдаешь? – спросил он.
– Я отдам, только мне всё равно не хватает.
– Сколько не хватает? – поинтересовался капитан.
– Полторы тысячи, – без энтузиазма ответил Димон.
– Пустяки, мы тебе из кассы ссуду дадим, – подвел итог переговоров капитан.
Так третий механик Димка стал обладателем роскошного и неправдоподобно дешевого автомобиля. Знать, не напрасно наводил мосты с внеземным разумом, полезное оказалось знакомство – удачное.
На следующий день все формальности были улажены, БМВ погружена на борт, судно отошло от причала, и, не имея дальнейшей информации, легло на курс в сторону Босфора ожидать “позиции” погрузки. Но на подходе к Дарданеллам пришла радиограмма с приказом развернуться и следовать обратно в Италию. В Порто-Анагаро надлежало взять на борт три тысячи тонн ликера “Амаретто” – был такой диковинный напиток на заре российского капитализма. Чудовищная химическая бурда из сиропа, спирта и абрикосового ароматизатора. Слушая крики капитана: “Начальник, проверь правильность информации, этого не может быть!”, народ надеялся: есть на свете чудеса, и они могут произойти, особенно под Новый год. Начальник рации, не без труда, связался с фирмой. Выяснилось, что информация действительно не совсем верная – вместо ликера перевозить предстояло шампанское. Но и это моряков не огорчило. Настораживало только то, что спецгруз всегда идет под усиленным контролем и ничего кроме головных болей не приносит. Возили при “Горби” мыло из Стамбула, в военном порту Николаева выгружались под конвоем солдат и спецназа. Мудрый лауреат Нобелевской премии спасал страну от надвигавшегося педикулёза.
При погрузке последнего трюма лопнул трос, целый поддон шампанского упал на причал у борта судна. Случилось это перед обедом. Прибежал перепуганный стивидор, объясняя, что у них перерыв, убирать причал некому, и не смогли бы русские друзья помочь итальянским докерам. Друзья “помогли”: побитые бутылки свалили в мусорный контейнер, добычу утащили в шкиперскую. Через сутки погрузка закончилась, оформили документы, опечатали трюма. Трофейное шампанское гарантировало неприкосновенность основного груза – кому придет в голову искушать судьбу, если закрома полны легального товара. Можно было возвращаться домой, до Нового года оставалось совсем немного.
Подошли к Босфору, на рейде Стамбула скопилось множество судов. За проливом стояла плохая погода, и все, не исключая большие океанские теплоходы, выжидали хорошего прогноза. Это только с виду Черное море теплое и ласковое, шторма в нем жестокие – высокая короткая волна бьет по корпусу, уменьшая амплитуду качки, делая ее работу разрушающе стремительной. Не многим хочется рисковать перед самым приходом, лучше отстояться на рейде и спокойно вернуться домой. Но не таким был характер капитана. Любая вынужденная стоянка была для него как наркоманская ломка. Начальник рации не уходил из рубки, пока не ловил любой подходящий прогноз, и “полный вперёд”– кто не с нами, тот не прав. Вот и в этот раз хорошего прогноза не было, но в сторону Босфора потянулся старый, ржавый “Балтийский”. Увидев, как дырявый теплоход направляется в пролив, Мастер решил: “Если эта калоша уходит в море, то нам здесь тем более делать нечего! Готовим машины, уходим.” На рейде проводили “героев” молчанием, да и что говорить, если люди не в ладу с разумом. Пароходик “смешного” река-море плавания бесстрашно устремился в сторону Черного моря.
Оно встретило его свежим ветерком. Темно-свинцовые волны и хмурое небо не предвещали ничего хорошего. Весело гремели дизеля, и судно, покачиваясь на небольшой двухметровой волне, быстро оставило за горизонтом заросшие кустарниками холмы пролива Босфор. Погода не портилась, но какая-то необъяснимая тревога неотступно следовала рядом. Она пропитывала все вокруг, и даже просветлевшее небо и затихающий ветер не дарили покоя, а лишь усиливали тревогу, когда чувствуешь, что произошла беда, но не видишь и не понимаешь где и с кем. Это состояние похоже на то, что вы испытываете готовясь сдать кровь на анализ. Перед вами сидит молоденькая медсестра и, мило улыбаясь, достает из коробки острую иголку, чтобы проколоть ваш палец. Конечно, это не больно, но очень неприятно. Осознание неизбежного не приносит положительных эмоций, но попытки не замечать грядущею беду приводят к катастрофе. Иногда стоит доверять подсознательным эмоциям.
Облака рассеялись, яркое солнце озарило вечернее небо. Его лучи сверкнули на пологих гребнях волн. Наступил полный штиль. В конце дневной вахты Семён поднялся на мостик. Разглядывая притихшее море, он спросил у второго штурмана:
– Егорыч, куда чайки подевались?
Штурман пожал плечами:
– Сам не пойму, может, рыба к берегу подошла, вот они там и жируют. А Димка тачку собрался в Новороссийске сгружать, “родаков” вызвал или вы его на перегон отпустите?
– Не знаю, – улыбнулся Семён. – Да я его и не вижу почти, у них любовь – он с вахты сразу бежит на палубу. Такая машина! Совсем парнишку переклинило.
Внизу, у закрепленной стальными тросами к крышке четвертого трюма пепельно-серой БМВ, колдовал самый счастливый человек на земле – третий механик Дмитрий. Светило солнце, на море стоял мертвый штиль. Никто не догадывался, что природа уже приготовила им ответы на все вопросы.
– Егорыч, – уже выходя из рубки, сказал Сёма, – на ночной вахте много работы в машине, на завтрак чай заваривать не будем. Давай перебьемся шампанским и бутербродами.
Газированная итальянская бурда уже надоела. Штурман недовольно поморщил лоб и проворчал:
– Ну ладно, возьми из артелки пару бутылок “ентого Спуманти”.
Так и поступили. Поутру, позавтракав чем Бог послал, отправились отдыхать. Судно шло прямым курсом от Босфора на Новороссийск. До конца рейса оставалось десять часов.

                Шторм.

Постепенно качка усиливалась. Тяжелые свинцовые тучи остервенело боролись с рассветом, но проиграли. И хотя солнце так и не пробилось сквозь сиреневое марево, наступило утро. Северо-восточный ветер, скатившись с отрогов кавказского хребта, ударил по морю жестокой борой. Из акватории Новороссийского порта стали срочно выводить корабли на рейд. Замерли портовые краны, люди приготовились встречать стихию. На подходе к бухте Геленджика капитан небольшой яхты вызывал диспетчера: заканчивалось топливо, и беспечные туристы просили выслать на катере портофлота канистру солярки. Диспетчер помочь не мог – катера стояли у причала без топлива.
Подходил к концу 1993 год. Власть делила имущество, проводила залоговые аукционы, Страна билась в агонии.  Никому дела не было, что стояли на приколе спасательные суда, моряки давно не получали зарплату. Зарождалась новая “великая” Россия. Та, что еще покажет себя рублевскими теремами, столичным монаршим жульём, метастазами  бандитского беспредела “ законников” и “бригадиров”. Привыкнет к цинизму определения “груз 200”. Не содрогнется бессмысленной жестокости кущевской резни, потому что Кущевка – это не Россия, Россия – это Кущевка.
Все это будет потом, а пока никто не подозревал – начинается сильнейший за последние десятилетия шторм. Семёна разбудил звук хлопающей двери незапертого рундука, волны долетали до иллюминаторов его каюты, расположенной на шлюпочной палубе. Постанывая и подрагивая, судно шло на волну. “Да, не слабо шкивает”,  – подумал он, посмотрев за борт, и попытался уснуть. Но сильная бортовая качка, прозванная моряками “голова-ноги”, когда спящий поочередно упирается в переборку этими частями тела, мешала спокойно выспаться. До начала дневной вахты оставалось больше трех часов, он поднялся и пошел на ходовой мостик. По пути заглянул в радиорубку узнать новости, они не обнадежили – синоптики передавали усиление ветра. Эфир разрывали отчаянные призывы о помощи – потерявшую ход яхту все дальше и дальше уносило в море. Почти сели аккумуляторы, радиостанция заглохла, и они запустили аварийный радиобуй, непрерывно посылавший сигналы SOS. Диспетчер, узнав, что на борту терпящей бедствие посудины собрались далеко не сельские учителя, принялся обзванивать руководство, пытаясь спасти элитный экипаж. Выслать спасателей не удалось, и новоявленная знать, болтаясь как дерьмо в проруби, с замолкшим радиобуем отправилась в круиз к юго-западному побережью Черного моря.
Ветер усилился. Во второй половине дня он достиг уровня нулевого хода судна, когда работы гребных винтов хватает только, чтобы держаться на курсе. Идти вперед невозможно, парусность корпуса и надстройки не позволяет этого делать. А вскоре налетел настоящий шквал, и начался дрейф. Двигаясь заданным курсом, сухогруз все больше и больше отдалялся от конечной цели. Беспристрастные навигационные приборы, фиксируя это движения, выдавали точный срок встречи “объекта контроля” со скалистым берегом Крыма. Штурмана знали эту информацию, но не спешили поделиться ею с другими. Такая на флоте работа, каждый делает свое – кто на кого учился.
Ураган не стихал. На радиочастотах появлялись все новые сигналы SOS. Где-то в районе Поти тонул рыболов “РС”, ураган переломил старенький “Балтийский”, тот самый, за которым они пошли по проливу. Спасая своё судно, моряки боролись до последнего, аварийная команда отчаянно пыталась тросами стянуть трещину между вторым и третьим трюмами. Ничего не вышло, судно развалилось пополам, поделив экипаж поровну: семь человек во главе со старпомом - на носу, остальные на корме с капитанов во главе. Болгары смогли выслать свой спасатель из Бургаса. И случилось чудо: оба “экипажа” удалось спасти за считанные минуты до затопления ржавой расчлененки. На поиски богемных тусовщиков был брошен оставшийся на плаву военно-морской флот. Правда, Потийская база по причине разворованного бравыми мичманами-джигитами ГСМ принять участие в операции не смогла. Но из Севастополя вышли корабли ВМФ, рыбаки бухты Камышовой снарядили два БМРТ, в воздух подняли самолет разведки, пытаясь по тепловому излучению определить координаты исчезнувшей яхты. Наступила ночь, шторм продолжался, новостей не было. Лишь спустя двое суток, позеленевшие от нежданного экстрима, они будут спасены храбрыми турецкими воинами.
Сухогруз продолжал бороться с волной. Сильная качка как в миксере, непрерывно взбалтывало топливо в расходной цистерне, очищая ее стенки от налета ржавчины и въевшейся грязи. С этим коктейлем не мог справиться запущенный Димкой еще с утра топливный сепаратор. Грязное топливо не давая дизелю работать в полную мощность. С утра, с интервалом в два-три часа, механикам приходилось менять фильтры, только это помогало держать обороты. Надежды, что ночью ветер стихнет, не оправдались, море продолжало бушевать. Поздно вечером остановился правый главный двигатель, ход судна уменьшился. Порыв ветра развернул теплоход и подставил борт под мощнейший удар резонансной волны. Обрушившись многотонной массой почти перпендикулярно корпусу, вода, как молотом, ударила по металлу. Судно накренилось, задрожало всеми косточками шпангоутов, бимсов, карлингсов, зазвенело камертонами пиллерсов и стрингеров. Пятьдесят метров фальшборта (стальных листов, приваренных к мощным, как рельсы, стойкам) было сорвано с места и “уложено” к комингсу трюмов. Вынырнув из волны и все еще подрагивая, форштевень вновь ушел под воду, но это было уже не опасно – штурмана вышли на прежний курс. В машине лечили двигатель. Сломался топливоподкачивающий насос. Сняв стальные паёлины палубного настила, Семён откручивал крышку насоса. Сильно качало, нужно было стать удобней, чтоб не потерять маленькие детали невозвратного клапана. По днищу перекатывалась маслянистая мазутная жидкость подсланевых вод. Переодеваться и искать сапоги времени не было. Стоя по колено в мазуте, упираясь плечом в забортный трубопровод, он затаив дыхание, осторожно открыл крышку насоса. Поймал в ладонь шарик невозвратного клапана и с облегчением вздохнул, вытянув из гнезда лопнувшую пружинку. Заканчивая ремонт, вспомнил, как несколько лет назад на стоянке в домашнем порту они делали зачистку под сланями. Маленькая дочка старпома, увидев их с площадки машинного отделения, испуганно замерла и спросила папу:
– А кто там живет?
– Это наши механики. – Перемазанные как черти существа с ведрами ползали по днищу.
– Папа, папочка, – прошептала добрая девочка, – а можно я им туда конфетку кину? 
Потратив полчаса на ремонт, механики запустили двигатель. Ветер не стихал, просчитанный штурманами дрейф продолжался. Выныривая из волны, лишенные сопротивления гребные винты начинали бешено вращаться, но регуляторы оборотов двигателя, моментально сокращая подачу топлива, гасили инерцию. Волна, словно в отместку, била по перу руля и, передаваясь по оси баллера, постепенно разбивала сальниковую набивку. Корма уходя под волну, продавливала через сальники фонтаны воды, постепенно потапливая румпельное отделение. Пока электромеханик защищал брезентом электродвигатели насосов гидравлики, Семён с Димкой подтягивали грундбуксу на сальнике баллера. Фонтаны умолкли, но запаса уплотнения больше не было. Чтобы добавить уплотнитель, придется разобрать сальник, но если корма вновь глубоко уйдет под воду, давление может вытолкнуть всю набивку из стакана. Желание лучшего нередко приводит к потере оптимального, но тут случай особый – нельзя надеяться на авось. Пришла пора стармеховых решений. Дед вместе с ними подготовил новые кольца и поднялся на мостик ловить волну. Для ремонта придется подставлять борт. Колокольчик громкой связи выдал команду и попросил: “Мужики, побыстрее!” Они и так старались, как могли, но тефлоновая набивка никак не желала становиться на место. Наконец удалось наживить все гайки. Теперь можно зажимать уплотнение. Доложили об окончании ремонта и услышали голос капитана: “Молодцы, восемь минут!” Странная штука – время, в зависимости от обстоятельств оно способно трансформироваться, сжимаясь в мгновенье или растягиваясь до бесконечности. Наверное, поэтому Вечность, отделяющая нас от тьмы, не подлежит измерению.
Пошли вторые сутки шторма, ветер не стихал, порой его порывы становились еще сильнее. Человек быстро ко всему привыкает, вот уже и Дуська “переползала” по камбузу, пытаясь приготовить какую-нибудь еду. Включила титан, заварила чай. Камбузные иллюминаторы изнутри были задраены специальными дверцами – броняшками, волна, перекатываясь по палубе, ударяла в стену надстройки и с шипением скатывалась за борт. Бесстрашная синьора увлеченно нарезала бутерброды. Вскоре к ней присоединились оставшиеся без дел матросы, закончившие ремонт механики. Включили видик, пообедали.
– Дуся, иди, отдыхай, мы сами всё приберем!
– Ага, щас! – возмутилась синьора. – В каюте страшно, а на мостике жутко – там такие волны! – О том, что камбуз на несколько метров накрывает волной, она не переживала. Ее спасали работа, закрытые окна и люди, которым она доверяла.
На баке сорвало с фундамента швартовую “вьюшку” с намотанным манильским канатом. Расклинив леерное ограждение и застряв в нем, легкий трос постепенно разматывался. Еще немного выйдет за борт – и намотается на винты. Наступало время подвига. Третий штурман отложил карандаш, взял фуфайку и вместе с разжалованным и исключенным несколько лет назад из рядов КПСС бывшим штурманом, а ныне матросом Вадиком отправился покорять просторы открытой палубы. Приказ капитана надеть спасательные жилеты они вероломно проигнорировали. Во-первых, трудно удержаться на палубе под волной, а во-вторых: “Нахрен он сдался, если в декабре за борт смоет!?” Едва оказавшись на палубе, они попали под первую большую волну. Вцепившись мертвой хваткой в поручни, дождались окончания потока – рванули на бак. Добирались с остановками. О каждом накате волны их предупреждали с мостика, подавая гудок. Сипловатый звук тифона заставлял их, ухватившись руками за трубы гидравлики, ждать, когда сойдет вода, можно будет вновь дышать и продолжать идти вперед. Это была великая стометровка, которая называлась просто работой настоящих мужчин. Пристегнувшись монтажными поясами к леерам ограждения баковой палубы, они укротили непокорный трос.
Наверно, каким-то неведомым силам не понравилось настырное поведение израненного парохода, и они обрушили на него новый шквал воды. Едва аварийная группа вернулась в надстройку, рядом с бортом встала новая резонансная волна. Судно замерло, ожидая удара. Волна медленно приближалась, отражая как на экране панораму бушующего моря.  В этом зазеркалье уже растворилась носовая мачта, исчезли крышки трюмов, а через мгновенье накрыло ходовой мостик. Гордый кораблик скрылся в морской пучине. Среди них не было героев – потому что всем было страшно, среди них не было трусов – потому что никто не спрятался в углу. Наступила тишина. Остановилось время. И вдруг! Мир взорвался ревом ветра, светом свинцового неба и счастьем нового вздоха! Они продолжали жить!
Вынырнув, теплоход задрожал, сообщая людям о новой беде – оборвалось крепление Димкиной БМВ. Натянутый стальной трос ещё удерживал её за кардан, но тачка беспомощно повисла за бортом. Пока аварийная команда готовилась спасать автомобиль, Димка молча зашел в артелку, взял с мясной колоды топор и, не одеваясь, выскочил на палубу. В три прыжка добежав до крышки трюма, он не спеша выбрал место, где трос плотно прилегает к металлу, и жестом удалого дровосека устранил проблему. Перерубленный трос оскалился колючими стальными иголками, отпущенный на свободу лимузин отправился на вечную стоянку в пучину черноморского сероводорода. Вернувшись с палубы, он закрыл двери и с топором в руке зашел в кают-компанию.
– Аварийной бригаде отбой, – негромко сказал Димка и пошел затачивать испорченное судовое имущество. В мастерской к нему подошел Семён. Ему вдруг стало неловко за те выброшенные за борт ботинки. Утопленная машина не воспринималась тяжелой утратой, а вот обувь трогать не стоило. Неизбежные потери есть закономерная оплата нашего пребывания в материальном мире. Платите без сожаления, судьба – строгий контролер.
– Ну, ты как, братишка? – спросил он. Димка спокойно посмотрел на него. В его чистых серых глазах вновь промелькнула знакомая искорка мудрого аксакала.
– Сёма, все это фигня. Бабло, машины, шмотки. Это как ветошь – вытер руки и выбросил, и не стоит заморачиваться. Главное – это Жизнь!
Вскоре сработала сигнализация затопления колодцев первого трюма. Штурман выключил звуковой сигнал контроля, но он зазвенел вновь, теперь уже показывая затопление следующих трюмов. Пригласил капитана на мостик, вызвал на связь машину, приказал поочередно провести откачку балластных танков, чтобы убедиться в отсутствии разрушения корпуса и поступления воды в трюма. В том, что груз “поплыл” Егорович не сомневался. Он не первый год отвечал за погрузку, коносаменты, крепежи, караваны. Его однокашники, предусмотрительно просочившись в партийные ряды, уже дослужились до капитанов, а он все не мог пройти аттестацию на старпома. Как не странно, причина была как раз в его таланте грузового помощника. Он был лучшим во всем, даже в том, что никогда никого не подставлял и не подсиживал. Это вообще был хороший экипаж, много лет они работали вместе: бесстрашный и исполнительный третий помощник Костя, мудрый седоватый богатырь Егорыч, неутомимые механики под надзором Деда Артемовича. Заканчивался второй день шторма, море испытывало собранный капитаном экипаж. Часть груза от качки разбилось, шампанское затопило колодцы трюмов. Для того чтобы не размокли и не поплыли оставшиеся паллеты принялись осушать трюма. Семён запустил эжектор, и в декабрьское море подарком бригаде дядьки Черномора ушли с шипением десятки тонн праздничного напитка. Капитан решил дополнить дары, вызвал боцмана: “Все битые зеркала за борт!” – Осколки новогодними игрушками улетели в воду. Ничего не осталось от того, что мешало им жить, что было ненужным и второстепенным.
Ураган продолжался. Не спавший вторые сутки Семён вечером принял душ, распечатал новое бельё (не потому, что готовился к худшему, наоборот, был уверен: ничего плохого уже не случится). На стене у письменного стола висела фотография сына. Он открыл шкаф, достал из конверта фото бывшей жены и повесил ее рядом: “Это чтобы тебе страшно не было, пока папа на вахте”. Исчезли все прошлые обиды и ошибки. Ушло всё, что мешало ему быть счастливым. На душе было легко и спокойно. Он понял, они никогда не будут жить вместе, но жён может быть много, а мать у сына только одна. Ребёнок весомее любого свидетельства о браке. И он навсегда соединил их кровным родством.
Во втором часу ночи качка заметно усилилась, на мостике добавили обороты до самого полного хода. Дизеля взвыли, принимая новый режим. Но вскоре вновь задвигались ручки дистанционного управления и замерли на команде: ”Стоп, машина”. В наступившей тишине Семён не сразу понял, что судно больше не качает. По судовой трансляции спокойный голос капитана объявил:
– Боцман, на бак. Приготовить якорь к отдаче.
Послышался звук летящей за борт якорной цепи, доклад боцмана о количестве вышедших смычек и опять голос капитана:
– Хорошо, зажать стопора. Внимание экипажа. Судно стало на якорную стоянку в укрытии на траверзе мыса Сарыч. Всех благодарю за работу.   
И наступила тишина. Неподалеку в темноте ночи просматривался высокий каменистый берег Крыма. Почти отвесно, медленно из мрака ночного неба падал снег. Большие, непостижимо красивые снежинки опускались на серые крышки трюмов.  Снег все падал и падал, внезапно появляясь в свете прожекторов, мгновенно превращаясь в пар на теплой палубе. Никто не уснул в эту ночь. Не сговариваясь, собрались в каюте электромеханика. Весь экипаж, не разделенный на “негритянку” и “головастиков”.  Они сидели молча, как молитву вновь и вновь слушая доносящееся из магнитофона: “…Мы повторяем, как все люди на Руси: “Помилуй, Господи, нас, грешных, и спаси”.  Пили водку из одного стакана и, кажется, о чем-то говорили, но все это было не важно. Это был их день, это была их молитва. Они еще не знали слов, им еще многое предстояло узнать, но уже сейчас каждый чувствовал – такой ночи больше не будет никогда.  Семён вышел на палубу. Снежинки, сверкая миллионами крошеных огоньков, соединялись с полусферой луча прожектора, опускались вниз, окутывая судно сказочным куполом. Это было похоже на великолепное убранство храма. Тихонько подошла Дуська, они стояли молча, заворожено глядя в небо.
– Ты в Бога веришь? – шепотом спросила она.
– Верю, – не сразу, тихо ответил он, – а ты?
– Раньше думала, что верю. А теперь знаю: Он есть.
– Как думаешь, Он там? – Семён посмотрел в сверкающее небо.
Дуська замотала головой:
– Нет, ты что! Он сегодня здесь, Он с нами.
Они обнялись и еще долго стояли рядом. Снег прекратился, небо посветлело, над мысом Сарыч зарождался новый день.